Густо посеяны русские косточки,
рясно быльём поросли.
(Где те урядники, где те полковники?...)
Ветер купаясь в пыли,
разворошив их гармонию строгую,
в кости азартно играл.
Серенький дождик слезою убогою
память о них размывал.
Сколько вас брошено в твердь чужеродную
липкой от крови судьбой.
Кабы собрать из вас армию сводную,
длинный и сумрачный строй.
Эхо услышать невнятноголосое.
Молча в глаза заглянуть
русским парням, повстречавшим «курносую»
(Тяжко той бабы минуть.).
Рота за ротой густыми колоннами,
скинувши времени груз,
строятся, строятся пешие, конные,
всем была матушкой Русь.
Под аксельбантами и эполетами
билась живая душа.
Все со своими рождались приметами,
всех под прицелом держал
случай неправедный и непредвиденный,
пуля, болезнь или штык.
И на чужбине в забвении длительном
всяк его тайну постиг.
Сгинул в Испании и Померании,
пал за свободный Шанхай.
Пух от цинготного недоедания,
лиха хватил через край.
В рисовых чеках под Ляоляном
ткнулся в студёную грязь.
Под городком захолустным Боссано
от пустяковой но пакостной раны
кончился не причастясь.
С тем и ушёл, не в суе будь помянут
муж всероссийской вдовы.
У Перемышля, Калиша, Эйлау
он не сносил головы.
Он упокоился в крохотной Швабии,
Францию исколесил,
дрался в Моравии и Бессарабии
и на Балканах почил.
Рухнул в Манчжурии, в Польше, в Италии,
в Афганистане убит.
Канули в лету чины и регалии –
всё, чем он был знаменит.
Скромно убавив собой человечество,
не на «живот» отслужил
и на алтарь за престол и отечество
как полагалось сложил …
Пламя и пропасть, река и болото
приняли воинский прах.
Тучи ворон нажрались до икоты
на изобильных пирах.
Сколько сирот по тебе голосило.
Сколько охрипло попов.
Сколько крестов почернели уныло
под покрывалом снегов.
Сколько братишек твоих заманила
в лютую бездну огня
и одурманила зельем могилы
тёмная бездна Чечня.
Видело мутное небо Кастилии,
видел скалистый Хинган
как марокканцев они молотили,
гнали японцев в Шеньян.
Били куртинов, увёртливых лазов,
каратекинцев лихих.
Были аскеры. Были сарбазы.
Били и тех и других.
Не возмущал их простого сознания
гамлетов вечный вопрос.
Босна, Голштиния и Трансильвания
их не увидели слёз.
Башибузуки, зуавы и спаги
их не увидели спин.
Сколько хранил удальства и отваги
взгляд из-под первых седин.
Строятся, строятся побатальонно.
Мглистый покинули кров.
Счёт продолжается на миллионы…
Тысячи местных боёв,
войночек, войн и плюгавых войнишек
в этих шеренгах стоят.
Се уроженец халуп и домишек
труженик русский солдат.
