Крестьянская родословная села Дубровка и Акулова в воспоминаниях Михалева Бориса Федоровича

Глава 1

Мы, Михалевы,  жили в Дубровке на Большой улице, на Новом селе.  В Дубровке на другой улице  жили еще  Михалевы, про которых говорил мне отец, но я их не знаю и никогда не видел.  И на кладбище на мемориале есть фамилии погибших Михалевых во время войны, но я не знаю, кто это. Вот мне интересно, что это  еще за  Михалевы, которые жили в Дубровке, а спросить-то уже некого.  Может, это родня какая-то дальняя нам по отцу. Сейчас бы я спросил у отца, а в то время, когда, он был жив,  неинтересно было.  Ну,  живут еще Михалевы в деревне, ну, и ладно. Неинтересно было.

(По метрическим данным:

Георгий Кузьмич Михалев (1892) из Павловки  и Стефанида Борисовна Егоркина из Дубровки вступили в брак в сентябре 1915 года/ГАРО. Фонд 627, опись 181, дело 101)

 

(Именной список граждан Дубровской волости, родившихся в 1892 году, подлежащих мобилизации 8 февраля 1919 года.

1. Соколов Матвей Александрович из Нижнего Наследничьего

   
   

2. Авдонин Петр Васильевич из Сергиевки.

   
   

3. Молодцов Василий Федорович из Акулова…….

   
   

4. Данькин Василий Михайлович из Дубровки…..

   
   

5. Катков Филипп Григорьевич из Дубровки…

   
   

6. Михалев Егор Кузьмич из Дубровки……

   
   

Военный Комиссар Якушов

 

Данькин Василий Михайлович – болен.

Михалев Егор Кузьмич  - принят.

Катков Филипп Григорьевич – здоров, отсрочка на вывозке дров.

Якушов /ГАРО. Р-2689, опись 1, дело 7).

 

(По документам Дубровского сельского Совета Шиловского района Рязанской области, в похозяйственных книгах с 1943 по 1945 г.г. основных производственных показателей имеется хозяйство Михалева Егора Кузьмича, глава семьи, 1892 года рождения, образование 3 класса, РККА.

В состав хозяйства входят: 

Степанида Борисовна, жена, 1891 года рождения, образование 2 класса

Василий Егорович, сын, 1917 года рождения, образование 7 классов, РККА.

Дмитрий Егорович, сын, 1919 года рождения, образование 4 класса,РККА

Михаил Егорович, сын, 1923 года рождения, образование 4 класса

Александр Егорович, сын, 1928 года рождения, образование 3 класса

Семина Татьяна, тетка, 1865 года рождения, неграмотная, умерла./ГАРО.Ф-Р-4963.Опись1, дело 6). 

Фото. На мемориале " Слава воинам-героям односельчанам, отдавшим жизнь за Родину" фамилии Михалев В.Г., Михалев Е.К., Михалев Д.Г., Михалев М.Е. Дубровское кладбище.  

Глава 2

Я родился в 1942 году, в январе месяце. Мой отец, Михалев Федор Петрович, родился в Дубровке.  Ни дедушку, ни бабушку Михалевых я не застал.  Как звали дедушку, не знаю, в семье про него ничего не говорили. Про бабушку говорили, как ее зовут, только я теперь уже забыл.  Это могли знать только мои старшие братья. Один с 1919 года, другие с 1925 года и с 1926 года. Они все трое воевали.  Они должны были бы знать и про дедушку и про бабушку. А сейчас их уже нет никого.

(По  метрическим данным:

Петр  Акимович  Михалев   (1850), сын Акима Федоровича  и Варвара Емельяновна (1852), дочь Емельяна Андреевича Хохлова вступили в брак в 1869 году.

Их дети: 

Михаил (1873)

Агриппина (1888)

Мария (1891)/ГАРО.Фонд 627, описи 245 и 281, дела 299, 196, 325, 5, 6).

У папы не было братьев. У него родня была где-то  в Астрахани. Он туда ездил.  А кто они – я не знаю.  Он туда ездил на заработки какое-то время.  Он был мастер, мой отец по дереву все мог делать.  Он делал диваны, стулья,  полы крыл , окна, двери делал. Он столяр был "на все руки". И бочки делал в Астрахани. Там все-таки рыба. 

Мой отец  воевал в Империалистическую войну в 1914 году, в 1915 году ранение имел  в руку. Он так  рассказывал: « Шел после боя, откуда-то шальная пуля прилетела, может, кто-то стрельнул и попал мне в руку, а я как раз винтовку держал в руке.  И винтовка упала". Отец мне жаловался потом: « Вот эта рука нормально действует, а вот в этой руке половины силы нет  той, какая раньше была, не та рука, слабая очень».

Фото военного билета Михалева Федора Петровича из семейного альбома Щербаковой Л.С.      

  

В гражданской войне мой отец не участвовал. Только в Первой Империалистической.  Я никого в Дубровке не знаю, чтобы кто-нибудь в гражданской войне воевал.  Наша забытая деревня была далеко от всех событий, которые в то время происходили в стране. Если даже мне кто-то что-то об этом говорил,  я старался не запоминать. Просто не врезалось в память.  

(Именной список граждан Дубровской волости, подлежащих призыву  5 марта 1919 года , согласно телеграмме Касимовского Уездного Военного Комиссариата за №№ 3259-3718.

Рядовой Егоркин Федор Андреевич (1891)

Старший Унтер-офицер Катков Филипп Григорьевич (1892)

Рядовой Михалев Федор Петрович (1894)

Младший унтер-офицер Ульянкин Емельян Алексеевич (1892)

Из Акулова:

Младший унтер-офицер Уваров Василий Акимович (1897)

Младший унтер-офицер Панин Петр Федорович (1897)

Младший унтер-офицер Молодцов Егор Васильевич (1896)/ГАРО.Фонд Р-2689, опись 1, дело 7)

(Освидетельствование новобранца досрочного призыва 26.11.1919 года.

Федор Петрович Михалев, рядовой 402 пехотного Усть-Медведицкого полка, из села Дубровки. Солдат старой армии. Имеет 50% ограничения в движении. Получает пенсию по закону от 25 июня 1912 года. Пенсия назначена с 25.11.1916 года. Ему 25 лет, жене 21, матери 61 год. Во владении имеется изба с надворными постройками, лошадь, 2 коровы, 3 овцы, 3 десятины пахотной и 1 десятина луговой земли. Назначенную пенсию от 25.11.1916 года отменить. Прожиточный минимум (средняя заработная плата неквалифицированного рабочего по Касимовскому уезду -14 рублей 45 коп. в день на 26 августа 1919 года). Уволенного по болезни вовсе от службы Федора Петровича Михалева. Средняя утрата трудоспособности. Пожизненная пенсия - 66 рублей в год/ГАРО. Дело 524).

(Десятина - старая русская единица земельной площади. Применялось несколько разных размеров десятины, в том числе «казённая», равная 2400 квадратным саженям (109,25 «соток»; 1,09 га)/Википедия.

А в эту войну мой отец имел бронь и работал « все для фронта». Но не дома жил, где, не знаю даже. На эту тему у нас даже разговора не было.

После войны мой отец работал бригадиром в сортучастке, командовал, разнарядку давал, кому, что делать, там ведь женщины работали, мужчин мало, в основном, женщины работали. А им командовал агроном Лапин. Он был старший у них. У них отдельная бригада была, отдельное поле было и 5 или 6 лошадей.  Это было отдельно от колхоза, они выращивали разные сорта пшеницы. Заработка –то не было. Что там хорошего, что-то, конечно, получали, но было, не сказать, что хорошо.  В сортучастке им всегда что-то давали, и хлеб у нас всегда был. Мне тогда 12-14 лет было, и у нас всегда хлеб был.  Надо было куда-то за дровами съездить, давали лошадь.  Не каждый день, но что-то давали.  Рожь давали постоянно.  Отец возил рожь на мельницу. В колхозе давали плохо, только, если поработаешь в сенокос, тогда деньгами давали неплохо.  В сортучастке лучше было.  Насчет дров, так мы сучья собирали, поваленные деревья брали и привозили.  А так, чтобы спилить хорошие деревья никто не даст, за это нас наказывали. В лес пойдешь, там сучок, там сваленное дерево, и  собираешь, привозишь, вот дрова были. Лошадь давали: «Ехай, собирай». Кто как мог. За Оку зимой ездили , там кусты разные и деревья не запрещали рубить, но это только зимой, когда река замерзнет. А летом как в лодке дрова переправлять через реку? Не у каждого лодка была.

Все в деревне были мастера плести корзинки. Мой папа постоянно плел корзинки. Но у многих мужчин в семье не было, после войны мужья не у всех были, и он тому - то сплетет, тому - то сплетет. Чем-то с ним расплачивались, но не деньгами.  Отец в свободное время подрабатывал, например, полы кому-то надо постелить, у отца были «золотые руки».  Умер он от старости в 76 лет. Моя мама прожила 88 лет, и тоже умерла от старости. Мой отец, может быть, и дольше прожил, но курил он сильно. Пить, не пил. Но курить, курил сильно.  Табак сам выращивал на огороде, семена садил. Меня отец всегда просил: «Иди, оборви цветы, а то табак плохой будет». И я обрывал. Потом он срезал его, вывешивал его, высушивал, и я рубил, бывало. И рубишь, рубишь его мелко, и заворачиваешь в бумагу, в газету обычно. И у каждого дубровчанина в огороде выращивали табак. Никто не запрещал это.  Мы выращивали картошку, огурцы, помидоры, капусту, и земли еще на табак хватало.  Мы, когда все посадим, там оставалась земля на заднем дворе, где навоз. Ему всего-то надо было немного, 10 на 10 метров.  И семена отец брал из выращенного им табака. Семена оставлял. И хватало ему на зиму и весну. И так многие делали.  Папиросы и сигареты не покупали, не на что было покупать, ну, у кого деньги были, покупали «Прибой» и «Север».   

В магазинах вино покупали. Но пьянок таких особых не было.  Отец у нас не пил. Я сколько его знаю, один раз напился. Я пацаном был еще тогда. Ведь тогда время было такое, седьмого в праздник Октябрьской революции все бригады отмечали это, собирались гулянки. Это был праздник, и все отмечали.  Садились дома, у кого-то собирались, и отец как-то напился. Выпил хорошо.  А так он не пил, вообще, понятия не имел. Вот курить, он много курил.  

Глава 3

Мы в Дубровке имели землю возле дома -  25 соток.

Нас было восемь человек: старший брат Петр (1919), Николай (1925), Владимир (1926). Валентина (1929), Александра (1934), Анатолий (1937), Антонина (1939), Борис (1942). Мы все поразъехались, только мать, Пелагея Ивановна (1898), оставалась жить в Дубровке.  В девичестве ее фамилия была Казанцева. Своих дедушек и бабушек по линии матери я не застал.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Семейный список гр-на с. Дубровка Михалева Федора Петровича от 23.10.1937 года за подписью председателя сельсовета и секретаря Гуровой?     

 

Мои родители  еще при Голицыных жили. У Голицыных в Дубровке усадьба была, в парке у  них свое отдельное кладбище было.  Говорили так, что жил здесь Голицын, и когда умер, его здесь похоронили, а потом могилу во время войны местные коммунисты вскрыли или кому надо было, оружие – саблю, винтовку,  какое было в могиле,  забрали себе.  

(Василий Павлович Голицын был похоронен в Дубровке, и его могила была разграблена.

Портрет князя Голицына В.П., который находится в мемориальной коллекции князей Голицыных в Касимовском историко-культурном музее-заповеднике. Художник - Вахтер Екатерина Карловна. 19 век. Источник: Наталья Елманова " Усадьба князей Голицыных в селе Дубровка. Часть 3".

 

  

А родители мои работали у Голицыных, и они им за это хорошо платили.  Мне мать так говорила, что, например, у крестьян огород хорошо посажен, и в доме все есть, а хочется подработать, чтобы побольше денег было, то шли к нему. И Голицын платил им.

У них там сад большой был, гектара три, огороженный кирпичной стеной.  Там все сеяли, сажали, и яблони и груши были, все выращивали.  И устроиться поработать в саду всегда можно было.  И всем крестьянам, кто свободен был, Голицыны давали работу и хорошо за нее платили.   Если крестьяне хотели заработать, шли к ним. Они добрые были.  Голицыны жили в двухэтажном доме, там столько комнат было, там залы были, они богато жили, там все хорошо было.

А потом революция. Вот что случилось. А после революции не понять, что творилось. Дом их разломали, сделали клуб.  Я еще застал этот дом, там читальня была, танцы были, фильмы показывали.  Потом дом растащили, кому –то кирпич нужен был.

У моей матери были еще братья Василий и Иван Казанцевы, и еще две сестры Екатерина и Мария.

Мария вышла замуж за Якушева на Старом селе, умерла рано, ей 36 лет было, и она похоронена в Дубровке, все в одной могиле вместе с моей матерью, отцом и дядей Васей Казанцевым и тетей Нюрой.  Мы не поддерживали с ними отношения. Может, мои старшие братья поддерживали с ними отношения, а я как самый младший не поддерживал. Вот дядю Васю Якушева я знал, но мало встречался с ним, но было.  Я просто знал, что он нам какая-то родня, а какая, у нас в семье даже разговоров об этом не было. Так как тетя Маша умерла рано, я ее дочерей никогда не знал и даже не видел ни разу. Тетя Маша умерла от тяжелого воспаления легких. Больше ничего я про эту семью не знаю. 

Когаковы нам родственниками приходились.  Анна Ивановна и Елисей Архипович Когаковы были нам родней какой-то.  Наверно, потому, что дядя Ваня Когаков женился на второй сестре моей матери, Екатерине, и уехал с ней на Украину. Вот поэтому Когаковы были нам родней. Они так и остались на Украине и там умерли.  Дети у них еще там оставались: Борис, он умер, не знаю, почему, и дочь Тамара, до сих пор не знаю. 

Когда я в Дубровку приезжал, то сразу к брату матери шел – к Василию Ивановичу Казанцеву, уезжал из Дубровки - опять к нему шел. У него в последнее время глаукома была.  Он ослеп потом.  Он имел две дочери.  Как-то он собрался уходить из семьи, уже чемодан собрал. Вот к моей матери прибегает его дочка Тоня: " Тетя Поля, папка уходит от нас".  Мать собралась, и туда. Приходит и говорит Василию Ивановичу: "Ты что делаешь? Если ты уйдешь,  ты мне уже не брат".  Он остался в семье. Дядя Вася хороший был. Очень хороший. Оба брата матери вернулись с войны. С дядей Ваней я мало встречался.  Он на почте работал, помогал Гришанкину ездить куда-то.  А потом он там сторожем был. Корова у него была. К дяде Васе Казанцеву мы часто ходили, а вот к дяде Ване Казанцеву мы редко ходили. У него жена была тетя Нюра из Дубровок. 

Глава 4

Когда я родился, мои старшие братья уже воевали. Что я видел в детстве? Ничего хорошего. Картошки и то не хватало.  И вот выживали как-то. 

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С.  Федор Петрович Михалев с женой и сыновьями Анатолием и Борисом. Дубровка. Фото сделано Щербаковым М.  

  

 

У нас корова была. В Дубровке луга были, где слияние речек было.  И корову пасли там. И колхозных и наших коров.  Терпели. Некоторые побогаче жили.  У нас детей было много, вот нам тяжелее и досталось.  Ну, выживали, ясно. Отец сначала-то не воевал в войну эту, ну, может, воевал, ну, где-то для фронта был, он не дома был. А когда он пришел после того, как война закончилась, устроился работать в сортучасток.  И там хоть что-то давали, рожь давали. Это помогало. У нас хоть хлеб был.  Такой роскоши не было, но хлеб был.  В Акулове была мельница, возили туда зерно, дадут мне, когда я еще пацаном был, съездишь в Акулово и муку оттуда привезешь, хоть что-то посмотришь. 

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Слева - Анатолий Михалев, справа - Борис Михалев. Дубровка. 

  

 

Другие сельчане плохо жили, конечно, что там говорить. Плохо жили.  Раньше хлеб дома разрежешь, и все крошки, и отец также все крошки от хлеба съедал.  Тяжело было, что там говорить. Я помню, что вся семья Когаковых  чем-то отравилась. У них было немного муки, и в нее добавляли что-то.  Они выжили, но так вот жили, кто как мог. 

У нас соседка была – тетя Саня Ванина, но она, по-моему, не лечила, а больше колдовала.  Но мы ее не боялись, она на нас не колдовала. А вот женщина приехала из Баку – Клавдия Когакова. Она дочь была Аксеновых что ли? Какое-то отношение к Аксеновым имела. И вот она шла по улице мимо дома тети Сани Ваниной. Та вышла на улицу, что-то с ней поговорила, и та на второй день после этого из окна выбросилась и умерла, но мне кажется, что эта дочка Аксеновых была.  Когаковы рядом с нами жили. Напротив нас Столяровы жили, а наискось от нас Когаковы.  Когаковы за рекой  Окой еше жили.  Туда дальше. Там район какой-то был. Напротив Свинчуса, через реку на ту сторону переехать, в том краю, там где-то. Борис Когаков, когда приезжал, он жил там в доме Когаковых.   Курноска жила недалеко от нас: как со Старого села идти, там проулок, где наши конюшни были. Там кирпичный дом на двоих был, с одной стороны Курноскины жили, а с другой стороны, даже не помню, кто там жил. Шарутин что ли во второй части дома жил?  Луканиных помню, их трое было. Толик сначала здесь работал, потом в Инякине,  второй Луканин – Сергей, и младшая дочка Люба. Я вот этих знаю. Они почти напротив нас жили. Рядом со Столяровыми.  А потом этот дом сгорел.

Во время войны в Дубровке света не было, и только, примерно, в 1954 году или в 1952 году возле конюшни сделали  дизельную электростанцию. Дизель работает, генератор крутит и  вырабатывает ток.  Электростанция работала только вечерами  до 11 часов или утром.  Там работал Корнешов, который потом водителем стал. Это уже колхоз делал. Потом и этой электростанции не стало, а построили Куйбышевскую ГЭС. 

Налоги платили. Налоги платить – это было как закон. Это было тяжело.  С налогами тяжело было.  Денег-то не было. Но некоторые семьи жили неплохо.  У кого детей один, два, то другое дело, а когда у нас семья  большая была – тяжело было.  Налоговиком у нас был Максим Урляпов,  просто зверствовал. Было такое. Ему все равно, что детей кормить нечем, хоть что делай, а налог сдай.  Он утонул.  У нас затоны были, он пошел на речку, где она впадает в Оку, там затон Дубровский, там хорошее рыбное место. Что он туда пошел? И провалился в лед.  Почему он не вылез – не знаю.  Кто пошел потом, он об лед,  и так утонул. Его не ловили. Он просто – не знаю, как так получилось.  Только поговорка про него была, он же злой. « Умер Максим, ну и...", дальше матом, мол, и черт с ним. Не любили его, ясно, понятно.

В школе нас обучала Мария Васильевна Шушкина.  А потом с 4 и 5 класса уже другие учителя были.  Они все приезжие.  В школе по истории мы весь мир изучали, а про наш Рязанский край, про историю нашего села ничего не говорили. Не было даже такого преподавателя.  Историю только по книгам изучали, а про нашу деревню и Голицыных учителя ничего никогда не говорили.  Только Мария Васильевна в первом классе у нас вела, но и она нам ничего не рассказывала.

Я семилетку окончил и после школы немного поработал в колхозе в конюшне. В колхозе было много лошадей. 

И тут мне сестра Валентина говорит: "Приезжай к нам и все". 

Фото. Борис с гармонью и его брат Анатолий Михалевы. Дубровка.     

 

Глава 5

В 1958 году я уехал из Дубровки на Украину. У меня там тетка Екатерина Ивановна Когакова, брат Николай и сестра Валентина жили.

Первыми на Украину уехали дядя Ваня Когаков с тетей Катей, сестрой моей матери, а потом к ним Николай поехал после армии, он же воевал.  Сестра Валентина окончила курсы и работала там кассиром на большой станции. Брата направили дежурным по станции вокзала в Хмельницкую область в деревню Деражня между Жмеринкой и Хмельницким, а ее в Винницкую область, недалеко от Могилева-Подольского, там сахарный завод был.

Я на Украине пробыл всего два года и выучился на шофера, окончив курсы в 1960 году.  Сестра вышла замуж.  Муж был поляком, но жил на Украине. Там много таких было. Его фамилия была Канарский.  У них было двое детей: Юля и Владимир. Как-то раз Канарский  ехал на мотоцикле,  и на него наехала машина, после чего он  погиб.  Сестра  решила уехать оттуда. Юлю она оставила на Украине у матери мужа, а Вовку забрала в Дубровки.  И я вместе с ними уехал на родину. 

Как раз мне исполнилось 18 лет, и я поехал в Рязань, и год работал слесарем 1 разряда, ремонтировал машины.  Шофером меня не брали, молодой еще.  Я очень мало получал. Что такое для молодого парня получать 70 рублей?  Мало же. Но выживали как-то.  Это было уже после реформы денег в 1961 году, только на еду  хватало. Снимали квартиру, нас там трое было, 10 рублей отдавал за квартиру. И время подошло, нужно в армию идти.  А на Украине я ногу сломал, мне проверили ногу, искривление ноги, неправильно сросся перелом. И хоть я водитель, мне сказали: « Негоден в мирное время». 

А  сестра Валентина оставила Вовку в Дубровке, а сама уехала на целину. Время было такое, целина еще была. А когда бабушка Юли умерла, сестра продала хату свекрови и забрала дочь с собой.  

И вот Валентина пишет мне с целины: «Приезжай».  Я туда приехал, там поработал сначала на энергопоезде оператором котельных установок на жидком топливе, раньше кочегаром называлось, потом стали называть оператором, и там хорошо платили  - 150-160 рублей.  Это уже деньги были. Потом сестра вышла замуж и уехала в Казахстан, в Амангельды. Сестра говорит: « Приезжай к нам». Я приехал в Казахстан.  Права шофёрские у меня были. В Костанае за 500 км.  я получил машину и работал там  все лето.  Дальше судьба потрепала меня. Зимой нужно было ремонт машины делать, нужно 500 км. ехать до Костаная.  Я приехал туда и уволился.  Там поработал немного.  А сестра собралась уезжать, и мы с Валей уехали на Дальний Восток во Владивосток.  И я там прожил 45 лет. Женился в 1965 году.  Повидал море, пошел по морям, походил на плавбазу, на краба сходил, на селедку, сайру. Все это на Охотском море, Камчатке.  Платили неплохо. Я два сезона сходил, путина называется, потом уволился и устроился на кирпичный завод работать. А мне сестра говорит, она тоже в моря ходила бухгалтером: «Борис, бросай этот завод, в море сходи на китобойную флотилию». А у нее муж, с которым она там познакомилась, в рейс сходил, на путину сходил, и получил хороший заработок. Путина, понимаете, на китобое.  И, во-первых, валюта дается.  Ну, я говорю: «Давай». А сестра мне говорит: «Надо тебе, во-первых, характеристику с завода взять и нужно переписать всю родню, кто и где работает, чего и как, про мать, про братьев всех, всех- всех. Там же виза дается.  Я написал, и они проверяли все. Между прочим, проверка была строгая, визу открывать, понимаете.  И я про всех написал, и все равно проверку сделали. А Володя, покойный сейчас мой брат, который тогда в Москве жил, он после войны там устроился работать шофером.  И в 1951 году попал в аварию. Солдат, видимо, не хотел служить и под заднее колесо ногу подставил, и все.  И он раздавил ему ногу.  И его в тюрьму за это. Время такое было, еще Сталин был.  И ему полтора года дали тюрьмы ни за что. За задние колеса, вообще, не отвечали. А тут получил, но он только 7 месяцев отсидел, и как раз Сталин умер, и реабилитация ему была, и он вышел. И мне хотели не дать визу, потому что я не указал, что брат сидел в тюрьме. И моя сестра пошла как раз с этим делом и сказала, что я маленький был в то время и не знал, что брат сидел. Сестра-то визу не оформляла, она в море только на краба ходила, а тут китобой, это нужно идти в Антарктику.  Поэтому мне виза нужна была.

Дали мне характеристику с завода и дали визу. И я пошел по другим морям на китобойной флотилии.  Только не было у меня специальности морской.  Я раньше в море только разнорабочим ходил, а тут матросом 2 класса меня взяли.  Хоть заработок, конечно, был, чего там говорить.  Уходим мы в Антарктику, бьем китов, кашалотов во льдах среди айсбергов.  Оттуда заходим в Сингапур. Пять дней мы стояли на рейде.  Нам там даются сингапурские доллары, чтобы мы там по берегу ходили через день. Половина вахты остается на судне, половина команды идет на берег.  И вот мы там отовариваемся.  Там все было, все: и ковры, и одежда любая, трикотин тогда в моде был, и магнитофоны, видео. И мы все покупали и грузили на корабль. Прямо в магазине все упакуют, сверху фамилию напишут и какой китобоец, название, и все доставляли на корабль. Мы уже приходим вечером на берег, нас катера подвозят на корабль, и мы получаем все товары.  Ничего не пропадало. Все это выгружали во Владивостоке и везли к себе на квартиру. Ковры я не брал. Одежду брал, материалы разные, магнитофон японский моно- стерео покупал. Все что можно было, все покупал.  Во Владивосток-порт приходим, пограничники, проверка всего была. Все наши товары смотрели. А майки, хорошие такие, но с американскими надписями, запрещали. Это нельзя было, остальное все проходило.  Я хоть и матрос второго класса был, но за 8 месяцев я оттуда 4 тысячи привозил. Да еще все, что привозил на 2-3 тысячи продать можно было. Я все раздавал и в Дубровки все привозил.  Только однажды жене взял куртку, толи пальто демисезонное, хорошее, осеннее-весеннее, я не помню, материал какой, а она ей велика.  Я мерил-то по себе, а у меня плечи-то шире, и я чуть повыше ее.  И я ее на базаре за 120 рублей продал. В общем, зарабатывали хорошо.  Студенты стремились попасть на китобойный рейс, там заработать можно.  Если вдвоем идти в рейс, то можно и на квартиру заработать.  В советское время кооперативную квартиру можно купить было.  На китобойном судне я ходил с 1973 по 1980 год. В 1979 году я уже не пошел в рейс.  У нас как – 8 месяцев сходил, 3-4 месяца дома. Три года отходил, год даётся, как резервный, в связи с тяжелыми условиями труда.  Воздух там разреженный, кислорода не хватает. Но я четыре года подряд сходил, а потом еще сходил раз, и уволился. А мои ребята еще раз сходили в рейс и сказали мне: «Боря, уже заработка не было, и китобойная флотилия перестала существовать». Это было в 1980-1981 году. Всем запретили бить китов, только разрешалось Исландии, Норвегии и Японии.

«Беломор» я курил. В армию не взяли меня, на работе в Рязани все курят, а я не курю, потом и я стал курить.  Но я бросил курить в 40 лет и один день.  Отмечали мой день рождения, 40 лет, во Владивостоке, и мы вышли на кухню, свояк и племянник жены. Покурили и говорим: «Давай бросим курить». Я говорю: «Я сегодня курю и завтра буду курить один день, так как завтра будет тяжелый день, и потом я бросаю.  И я бросил. Первый месяц тяжело было, тем более, что я в карьере работал.  Там шофера приезжают, все курят, а мне приходится терпеть.  Первый месяц тянет курить. А потом уже нет.  Я сказал: «Все, не буду», и до сих пор не курю.  Ну, пить – пил, чего там говорить.

 

Глава 6

Я сейчас живу в Шилове и в Дубровку в этом году только один раз съездил, когда брата Анатолия 4 марта похоронили.  Он с 1937 года, а в конце апреля похоронили его жену Лиду.  Она из Тырнова, у нее инсульт был.  Их обоих похоронили на Дубровском кладбище.  А жили они в Инякине. Но все родственники наши похоронены в Дубровке, не все, конечно, один брат на Украине похоронен, один в Москве. У Николая два сына было, один в Одессе живет, другой в Чернигове летчиком был.  А Николая похоронили в районном центре Деражня в Хмельницкой области. Деражня, примерно, как Шилово.  В Дубровку я приезжал каждые три года.  Даже умудрился съездить к Николаю в Деражню. А дочка Володи живет в Москве. Я всегда приезжал к ним, как на перевалочный пункт, меня всегда там привечали. И провожали всегда. Я как домой к себе приезжал и к Володе и к Николаю. А здесь в Дубровке и Казанцевы, и Михалевы, и брат мой старший похоронен. И Миша Щербаков, который жил в Баку, а здесь похоронен. Его сын, Сергей, женился на моей сестре Александре. А в Калтуке у Щербаковых родня жила, вот они и приехали к ним из Баку. От бывшего сельсовета улица Култук идет мимо барского сада с кирпичной оградой, а по другой стороне напротив сада, дома стоят. Это и есть Култук. Там приблизительно домов семь было.  И эта дорога шла на Полтавку.  То есть первые дома, когда въезжаешь в Дубровку, это и есть Култук.

Жалко Петро. Он всю войну отвоевал, пришел, женился на полтавке, двоих детей сделал и умер.  Петр Федорович, мой брат, и его сын сейчас живет на Полтавке. Петру 33 года было.  Умер от аппендицита.  Это было упущение его жены и тех, кто там был рядом.  Врачей никаких не было. На Полтавке не дали лошадь.  Не могли найти лошадь, чтобы в Тырново отвезти.  Он трое суток пролежал на печи. Через три дня нашли лошадь.  Когда они уже сказали, что в тяжелом положении Петро, тут же лошадь нашли. Мой отец, дядя Вася, отвезли его в Тырново, а врачи сказали: «Везите в Шилово, мы уже ничего не можем сделать, у него уже разошелся аппендицит, лопнул, жидкость пошла уже». В Шилове разрезали и все.  Там уже гной по всему кишечнику пошел. 20 дней прошло, потому что сердце крепкое было, и все равно умер.  Тогда еще время такое было, пенициллин достать тяжело было. Дядя Вася доставал. У него знакомства были. Это был в 1953 или 1952 году, где-то так. 

 

Сейчас, вспоминая свою жизнь, что я могу сказать?  Я родился во время войны. Мы плохо жили, потому что колхоз был, деньгами не давали, кое-как давали рожь, но помалу.  Колхоз после войны, налоги еще мучили.  Война была, после войны всем тяжело было.   Спасибо Сталину за то, что выиграл войну.  Такие трудности были, всех коснулось.  Кто-то с войны не вернулся.   Выживали, как могли.  Я при Сталине не жил, ну, жил, я маленьким был.  Правильно он управлял страной, неправильно, не знаю.  А то, что пишут о нем, черт его знает, где правда, где кривда.  Хорошо, что выиграли войну. За это спасибо Сталину и всему народу.  А как жили, налоги мучили, это другое дело.  Ну и Сталин мучил, правительство его.  Он же в 1953 году умер. Он же после войны пожил немного лет.  А там Хрущев пошел.  Но после войны все стало как-то лучше, лучше.  И в колхозе уже давали деньги, и рожь давали.  А после войны очень тяжело было, всем тяжело было. 

Я не знаю, как люди до войны жили, не могу об этом судить. Я не жил в те времена.  Родители говорили, что неплохо до революции жили.   Помещики давали заработать крестьянам. Но не все жили хорошо. Вот не понять этого.  Все никогда не могут жить хорошо.  И этого никогда не будет. Поэтому я могу судить только, как люди после войны жили.  Сейчас вон одни миллиарды имеют, а другие на грани, на пенсию выживают.  И при Хрущеве, и при Брежневе тоже самое было.  Тогда хоть платили при Брежневе. Для меня лучше бы вернуть Брежневские времена.   При Брежневе не было таких богачей, как сейчас. Все как-то ровно жили.  Работяги больше получали, чем инженеры.  Были такие, которые в моря ходили, они хорошо получали, которые на шахте работали. Тяжелый труд, но у них заработок хороший был.  Пенсия было 100 рублей и нормально. На продукты хватало.  Продукты везде одинаковы были. Пойдешь, купишь. И пенсию, кто 80 рублей получал, кто 70 рублей.  Хватало. Конечно, в Москве люди жили лучше, чем в Рязани.  При Брежневе это незаметно было, не ощущали так. Нам и здесь хватало.  Мы и в Рязани работали, мало получали, чем другие.  Плохо было. А сейчас люди без работы сидят. Не знают, где работу найти.  При Брежневе безработных не было, работа всегда была. Кто не хотел работать, тех в тюрьму сажали.  А сейчас гуляй и все.    При Хрущеве плохо жили, а вот при Брежневе хорошо.  И квартиру можно было получить, но смотря где.  В Москве получить тяжело было. Москвичи из Москвы никуда не хотели уезжать. Ну, конечно, в Москве завоз был лучше, продуктов больше.  А я на кирпичном заводе во Владивостоке работал, и за пять лет мы с женой получили однокомнатную квартиру, а до этого жили в общежитии.   Мы жили нормально. Мало мне было, я пошел по морям походил. С моря пришел, в отпуск сюда слетали, отдохнули с женой, потом опять пошел в море.  И в Дубровке такой нищеты тоже не было при Брежневе в 70-е годы.  Ну, жили дубровчане, конечно, в старых домах, кто-то строился, перестраивался, а кто-то доживал в своих стареньких домах.  Не было в Дубровке хороших денег. Нормально жили.  Выживали люди, не все хорошо жили.  У кого-то дети уехали из Дубровки, в городе где-то работали.  Матери плохо в деревне, дети приезжали из города, помогали родителям.  Пенсия в Дубровке, конечно, была маленькая, что там говорить.  У мамы и папы пенсия была по 12 рублей с чем-то.  25 рублей на двоих они получали. Но мы, все дети, приезжали, помогали им.  Им хватало. Огород свой.  Все свое. Мы с дядей Васей Казанцевым держали одну корову.  Вот так и жили. После войны налоги были очень большие. А в 70-е годы налог на молоко и яйца мы не сдавали и все.

Крестьянская родословная села Дубровка и Акулова в воспоминаниях Михалевой Антонины Федоровны

У меня сложилась жизнь так, как и у всех наших, послевоенные годы такие были.  Мотались везде, с голоду чуть не умерли, но так вот выжили. Мы в Дубровке жили, учились там в школе 7 классов. В десятый класс ходили пешком за 12 км. в Инякино, а потом назад, а старшая сестра в Юшту. Вот так мы и учились.

Моя мама – Пелагея Ивановна Казанцева, а папа Федор Петрович Михалев.

Папа работал бригадиром в полеводческой бригаде, на конюшне, в общем, он все… а по хозяйству он у нас всем, всем, а послевоенные годы какие были, одни женщины остались. Все к нему шли помогать, а у него рука была ранена. А вот на какой войне, это уже не на второй войне, до войны. Мама говорила, что еще какая-то японская война была, не понять, чего.  Вот он пришел с нее раненый, и поэтому его на эту войну сразу не взяли. А потом его взяли на трудовой фронт. Он работал в Таганроге, кажется, бондарем. С такой больной рукой. А еще у нас были мал мала меньше. Ой, Боже, как мы жили-то, Господи, не дай Бог. Но выжили.

Во время войны, когда папа был на трудовом фронте, мы жили одни с мамой. У нас был старший брат, он женился потом, и в Полтавку ушел жить.  Мы одни остались, мал мала меньше. Есть было нечего. Хорошо, что у мамы брат жил на Старом селе, Василий Иванович Казанцев. Они зажиточные были. В другой части дома жил его брат, Иван Иванович Казанцев. Моя мама родилась в этом доме, пока мой папа не взял ее к себе в свой дом на Новое село. Папа там сам построил деревянный дом, но амбар у нас был кирпичный.  Выживали, как могли. Мама сходит на Старое село к этим богатым, они богатенькими считались, смотришь, принесла нам головы рыбьи, хвосты, сварит супчику, и Слава Богу. А Василий Иванович в рыболовецкой бригаде работал. С утра мы вставали и сажали на огороде картошку, моркошку, огурчики, помидорчики. Но они не вызревали. Мы их зелеными съедали. Картошкой питались. Потом, когда папа пришел, он начал работать в полеводческой бригаде, и там им давали за трудодни зерно, вот тогда мы хлебушек кушать начали.  Весной, как оттаивала земля, мы идем, берем корзинку, ведро, и идем копать эту мерзлую картошку, и ее-то запрещали собирать. Мы втихаря ее приносили домой, потом мыли, потом сушили, потом толкли, и мама готовила. Как только весна начиналась, мы траву, конский щавель, наш щавель, мы его шелушили, в общем, все ели, что могли, ели.   А потом подножный корм – щавель, дикий лук, все собирали и ели.  Голодные были. Не хочу даже вспоминать про это.

Я родилась в 1939 году. Как звали бабушку, я не помню, толи баба Катя, толи баба Варя. Баба Катя, наверно.  

 

(Екатерина Сергеевна Казанцева (Погорелкина)(1873-умерла во время войны) , мать Василия Ивановича Казанцева/ГАРО.Ф-Р-4963.Опись 1, дело 6). 

По метрическим данным:

Иван Андреевич Казанцев и Екатерина Сергеевна. 

Их дети: 

Анна (декабрь 1906), крестные Ульянкин Степан Федорович и девица Матрена Никитина Погорелкина

Екатерина (1910), крестные Григорий Леонтьевич Корнешов и девица Матрена Яковлевна Протасова / ГАРО. Фонд 627, опись 281, дела 48 и 67).

Справка из лазарета на Михаила Леонтьевича Казанцева, двоюродного брата Ивана Андреевича.

Рядом с домом Казанцевых, по-моему, был дом Погорелкиных.  Про Погорелкиных, путем, я ничего не знала, но фамилия знакомая. О, Господи, да там все село друг друга знали. Вот так мы и жили. Ну, выжили. Слава Богу!

Мама рассказывала о своем детстве, что их родители заставляли ходить в церковь. «Когда мы ходили в церковь, мы брали с собой, у них там собаки были злые, и мы пока идем, что нам родители дадут покушать в церковь, а мы их кормили, чтобы нас только собаки не сожрали».  То есть, когда они ходили в церковь на кладбище, давали барышни Голицыны, или кто они там были, они туда ходили в церковь молиться и носили, ну несут что-то, кушать дают им блины, пироги, эти богатые наши, которые богатенькие, у них же все-таки было что –то, не то, что мы голь перекатная.  Богатые крестьяне давали там малышням, и на Пасху даже ходили туда, им давали, у кого были куры, пока несут и не доносят еду, собаки все съедали.  Они сами кормили собак, чтобы собаки не гавкали, не кусались, они им кидали. Мимо шли Голицынской усадьбы, а церковь у нас далеко была. Собаки в усадьбе на привязи были, там же большая усадьба была, но все равно гавкают, идут, боятся, оглядываются, как бы только не укусили.

(Павел Павлович Голицын был страстным охотником. 

«Первое сентября исстари у нас считалось днем открытия псовой охоты, как на Западе, – пишет в своих воспоминаниях князь Б. А. Васильчиков, – но в нашей местности это открытие всегда происходило несколько позже, между 5 и 10 сентября. К этому дню обычные участники охот были уже в сборе. В числе их неизменно присутствовал князь Павел Павлович Голицын. Приезжал он со своей небольшой, состоявшей из 10–15 собак, охотой из своего имения Марьино»...«Понемногу выходят из дому его обитатели. Все стараются казаться спокойными, но настроение, вообще, приподнятое, не скрывают своего возбуждения только дети Голицына, их семь штук, и все они уже давно бегают среди охотников, гладят собак и засыпают всех вопросами. Не хватает еще князя Павла Павловича, это, однако, никого не удивляет, так как все привыкли к тому, что общий любимец Павлик всегда всюду опаздывает и объясняет это не тем, что он опоздал, а тем, что другие поторопились. Но он в своей комнате не сидит сложа руки: он, при содействии своего камердинера, занят пригонкой на себя специальной одежды, кинжала и рога; это, как и все, что он делает, делается с чувством, толково, с расстановкой, не спеша, по пословице: „Поспешишь – людей насмешишь“. Наконец вышел и он. Хозяин дает знак, и все охотники, спешившись, берут в руки рога и играют особый „голос“»./ Голицына А.Н. " Когда с вами Бог. Воспоминания".

Сама я церковь на кладбище не видела.  Ее, наверно, во время войны разгромили, или еще до войны, когда голод был.  Я помню только руины, когда ее начали громить, разбирать, порастащили кто- что из церкви, камни там одни.

Фото. Слева Тоня Михалева, сидит Неля Трыкина, справа Катя Иванова. Учеба в Инякинском интернате.   

 

Я уехала после школы из Дубровки в Баку к старшей сестре Александре.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Дубровская школа. 1949 год. Александра Михалева вв втором ряду снизу справа от учителя.     

Александра, окончив школу в Юште, вышла замуж за нашего дубровского Сергея Михайловича Щербакова. Родители его уехали, отец его был военный и жил в Баку.  Он инвалид был, у него нога больная была. И его оставили здесь. Он работал шорником. А когда он повзрослел, они его в Баку забрали. И он приехал в отпуск в Дубровку и взял мою сестру в Баку. Вот Шура и уехала от безысходности, некуда было уехать, вот уехала туда. Когда она там устроилась, и у них ребенок маленький появился, тогда я уехала к ним, вроде бы того нянчиться, и устроилась на курсы телеграфистов в Бакинском телеграфе. А оттуда я в Москву уехала, замуж там вышла. В Баку служил парень, в армии был, и вот оттуда мы с ним уехали в Москву. Вот такая жизнь.   

Я помню, что на Центральной улице в Дубровке, наискосок школы, жила Колдаиха. Она, по-моему, местная, так как ее все там знали. Когда я приехала в Дубровку с маленьким ребенком, а он плохо спал, так вот мы к ней ходили. Она нас на зорьке лечила, отпевала, в общем, вот так. Молитвы читала и умывала святой водой и говорила, чтобы мы рано утром снова пришли. Вот я три раза к ней ходила с моим ребенком. Ее лечение помогло, а кто знает, может, оно и само бы все у ребенка прошло.

У Сухоручкиных, а также у Катковых, у нас там молельный дом был.  Мама моя к Сухоручкиным ходила молиться. Они старые все пожилые верующие, но так шибко не очень, у нее семь ребятишек было, разве их оставишь, бросишь и пойдешь в церковь молиться? Ей некогда было. Мы за хвостом бежим, за ней следом. Я даже не знаю, венчались ли они с отцом, просто, наверно, зарегистрировались в сельсовете, и все.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Антонина Федоровна Михалева.  

Крестьянская родословная села Дубровка и Акулова в воспоминаниях Щербаковой Людмилы Сергеевны

Глава 1

Я приезжала к дедушке с бабушкой в Дубровку каждым летом на каникулы.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Во дворе бабушки Поли. Слева направо: Михалева Пелагея Ивановна, Щербакова Людмила и ее мама - Щербакова Александра Федоровна. Дубровка.   

 Меня вывозили из Баку. Там была жара невыносимая. Я знаю, что многие наши дубровские уезжали в Баку.

Фото. Анатолий Федорович Михалев и Гольцын Николай Егорович. Баку. 3 февраля 1961 года.   

 

А вот из Тырнова исход почему-то был в Астрахань. Я родилась в Баку, родители мои дубровские: моя мама – Михалева Александра Федоровна, а папа Щербаков Сергей Михайлович, причем мои родители приходились друг другу троюродными братом и сестрой. Мой папа родился 22 марта 1928 года в семье Михаила Михайловича Щербакова и Клавдии Ивановны. Михаил и Клавдия жили в Баку. 

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Клавдия Ивановна и Михаил Михайлович Щербаковы с сыном Сергеем.   

  

 

У отца еще было два младших брата: Вячеслав и Юрий. 

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Семья Щербаковых. Верхний ряд: слева Вячеслав, справа Сергей. Нижний ряд: слева направо Юрий, Клавдия Ивановна и Михаил Михайлович.   

Фото. Клавдия Ивановна с сыновьями.    

У деда Михаила была сестра Клавдия, которая всегда утверждала, что она с братом Мишей родилась в Астрахани. На самом деле они родились в Дубровке.

  

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Подписано рукой сестры дедушки Клавдии: " Мои мама и папа". Астрахань.   

   

Обратная сторона фотографии.  

 

Фото. Сергей Михайлович Щербаков со своей бабушкой по отцу. Дубровка.     

 

Отца моего деда звали  Михаил Васильевич Щербаков.  Дом матери моего деда находился в Култуке в Дубровке. А как звали ее, я не знаю. Посмотреть негде, никаких записей нет.  И спросить не у кого. Я линию Щербаковых не знаю совсем.

(По метрическим данным:

Василий Александрович Щербаков, крестьянин Спасского уезда , села Борка, и Марфа Кузьминична.

Их дети: Евдокия (январь 1882), восприемники Василий Яковлевич Журков и Анна Андреевна/ГАРО. Фонд 627, опись 281, дело 5)

Я знаю только что мой дед, Михаил Михайлович Щербаков, приезжал из Баку в Дубровку каждое лето. Приезжая, он привозил с собой фотоаппарат.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Дубровка. Михаил Михайлович Щербаков стоит, сидят Михалевы Федор Петрович и Пелагея Ивановна.  

    

Мама всегда с насмешкой вспоминала, что Михаил Михайлович любил говорить, что он имел отношение к военным. И он был связистом или радистом в какой-то воинской части или в каком-то отделе КГБ. Кадровым офицером он не был, но любил выдавать себя за военного. Он в форме ходил.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Пристань в Шилове. На фоне пристани, предположительно, справа Михаил Щербаков.    

 

У деда Михаила была еще одна сестра, баба Дуня. Она жила в Дубровке на Старом селе в кирпичном доме, первым от проулка, рядом с Казанцевыми. Фамилию бабы Дуни не помню, но она была какая-то ласковая и очень добрая.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Конец 60-х годов. Автобус тогда ходил из Шилова в Дубровку до магазина три раза в день. Слева направо: Федор Петрович Михалев, Михаил Михайлович Щербаков, Сергей Михайлович Щербаков, Пелагея Ивановна Михалева, баба Дуня, сестра Михаила Щербакова. На ступеньках автобуса Александра Федоровна Михалева с дочерью Людмилой. Из окна автобуса смотрит предположительно Екатерина Николаевна Лукашина.    

У меня такое убеждение, что баба Дуня никогда не была замужем. Поэтому бабушка Клава останавливалась у нее.

Щербаковы были похоронены в Баку. Дед Михаил умер рано. Я даже на похоронах его не была. Клавдия Ивановна, наверно, умерла в 1989 году. Меня уже там не было,  так как я училась  в Орске на Урале. И когда мы приехали из Баку в Дубровку в 90-годы, тетя Дуся Тельнова нам сказала, что дед Михаил похоронен в Дубровке.  Евдокию Яковлевну Щербакову мы звали Тельновой по дочери, у нее дочь Люся Тельнова. Тетя Дуся Щербакова была родственницей отца.  Она мне показала могилу деда, Царствие ей Небесное. Мы даже не знали, что он тут похоронен. Но могила оказалась без таблички и от времени все стерто, только крест и могильный холм.

Фото из семейного альбома Кучаевой Л.А. Евдокия Яковлевна Кучаева (Щербакова).2004 год.  

  

 

В нашей семье осталась легенда. Вот у меня висят часы. Часы старинные, и якобы эти часы подарил прапрадеду Голицын. И вот или прапрадед или прадед был у Голицына кучером, и вот за трезвое его служение, за его трезвый характер ему Голицын пожаловал эти часы. Они сейчас висят у меня дома. 

Фото. Настенные часы, якобы подаренные Щербакову Голицыным.       

Глава 2

Второй дедушка у меня – Михалев Федор Петрович. Он окончил Дубровское мужское начальное училище. Когда я была в Касимовском музее, я видела там такое же свидетельство, какое вот у меня от дедушки лежит.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Свидетельство об окончании Дубровского мужского начального училища. 1907 год.  

Мама рассказывала мне про своего отца, что он очень любил читать  Гоголя «Мертвые души». Дедушка был очень образованным для того времени. 

(По метрическим данным:

Аким Федорович Михалев (1816-1870), сын Федора Петровича Косталомова  из Наследничьего и Фекла Федотовна (сентябрь 1822), дочь Федота Ефимовича Михалева из Дубровок венчались в январе 1841 года/ ГАРО. Фонд 627, опись 245, дело 53, 62, 109, 309)

Федор Петрович Косталомов (1783), крестьянин господина Карпова, потом жил в Наследничьем, и вдова Наталья Архиповна (1785)  венчались в январе 1806 года/ГАРО. Фонд 627, опись 245, дело 43.

Федот Ефимович Михалев, крестьянин господина Муханова,  и Марина Никифоровна Лунина, дочь Никифора Матвеевича, венчались в 1814 году/ГАРО. Фонд 627).

Еще мама рассказывала, что во время войны ее отец уже по возрасту не подлежал призыву в армию, но его забирали на трудовой фронт в Тулу. Когда дед Федя приехал из Тулы, а время было голодное, бабушка напарила свеклу, картошку наварила. А он как раз пришел с работы из сортучастка. Бабушка на стол поставила картошку, свеклу, и он начал это есть, а потом ложку бросил на стол и говорит: "Даже винегрет сделать не могут". Бабушка была растеряна и потрясена, потому что понятия не имела, что такое винегрет, а деда, по всей видимости, в Туле где-то кормили, или где он столовался на квартире.  Может, в столовой на оружейном заводе, где он работал, их кормили винегретом. И он, глядя, что бабушка подает овощи по отдельности, в сердцах сказал: "Даже винегрета сделать не могут".  Все –таки Тула и оружейные заводы и, видимо, все-таки там кормили. Детей в семье было много, да еще мужа нужно кормить, и однажды бабушка с колхозного поля в сапогах принесла горох, сварила гороховый суп, а дед пришел, сел есть, ест этот суп, а потом говорит: " А ты где этот горох взяла"? А бабушка ему говорит: " А ты что, не знаешь, где я взяла горох?" Он опять ложку об стол бросил и говорит: " Чтоб это было в первый и последний раз. Тебя заберут, я что останусь с детьми делать"? Потому что это воровство. Однажды бабушка с дойки шла с тремя женщинами,  и кто-то из них толи частушку спел или анекдот рассказал про Сталина, и потом их всех возили в Шилово в отдел НКВД  на допрос. И мама говорила: « Дело кончилось ничем, не знаю, как и что, но страху мы натерпелись много.  Боялись, что однажды мама с допроса не вернется. Время было такое».                

 

Бабушка с дедушкой жили на Новом селе.  Рядом с нами жила тетя Саня Ванина. Она мне прокалывала уши.  Вообще, по моим детским впечатлениям, о ней говорили с каким-то затаенным страхом, как будто она толи сглазить могла, вроде, она как знахарки была. Но моя мама именно к ней домой повела меня прокалывать уши. Я не знаю, мы жили в большом городе, в принципе это можно было и в большом городе сделать, но она решила так.  И я помню эту толстую раскаленную иголку, которой она мне прокалывала уши. Тетя Саня Ванина жила в большом кирпичном доме, и сейчас стоит этот дом.  Напротив, нас жили Столяровы, тоже в кирпичном доме. Чуть наискосок тоже в кирпичном доме жили Брысины, напротив и справа. Рядом прямо через дорогу от нас жили Аксеновы, но они горели два раза, и потом они купили дом рядом с нами. Через дом от нас жила тетя Наташа Гурьянова, дочь ее Вера Маскина живет в Шилове, подружка моя. Там дальше жили сестры Кубынины. Мы от этого перекрестка, который на Старое село и который выходил туда, где тетя Зина Курноска жила, вот мы жили  от этого перекрестка к реке в шестом или пятом доме по правую сторону. Сейчас этот дом уже сменил второго хозяина.  Сестер Кубыниных называли учеными. Или может быть это речь шла о сестрах Катковых? Они могли читать молитвы, как священники, и их приглашали читать над покойниками. И вообще, они были умные. Бабушка у нас всегда говорила: " Да Катковы придут,  отчитают".

Внешне дедушку Федю я помню. Он умер 4 мая 1971 года в возрасте 77 лет.  Мы прилетели из Баку в Дубровку на похороны. Я помню эту дорогу. Нас встречали. Мне тогда было 5 лет. Для меня это были первые похороны в жизни. Я  помню рассказ бабушки Поли о том, что будучи еще девочкой, она ходила на тот край села к парку, и из усадьбы выскочили господские собаки Голицына и напугали ее. Бабушка умерла в 1982 году.

На Дубровском кладбище похоронены мои родители, и вот дядю Толю Михалева я две недели назад там похоронила, еще одного мамина брата из Инякина. Мы его как раз похоронили на фундаменте бывшей церкви Мы копали и наткнулись на кирпичную кладку. Мы не знали, что там фундамент, потому что нигде не обозначены границы фундамента бывшей церкви. Мы его хоронили рядом с родителями. А Поклонный крест там вдалеке установлен. А это сюда, к часовни ближе. Кладка очень большая. Хоть бы колышки вбили вдоль старого фундамента и обнесли бы периметр, показали, где можно копать, а где нельзя. Вроде родителей похоронили нормально, а дядю Толю получается похоронили в склепе рядом с кирпичной стеной. 

Фото. Поклонный крест на месте разрушенной церкви. Дубровка. 2020 год.  

  

В Дубровке на берегу реки был завод по производству кирпича. Кирилл Сметанин. Его называли по-деревенски Кира, ударение на букву «а». И он был репрессирован. Я помню, когда мы в 90-м году сюда приехали, в нашей газете «Сельские зори» начали публиковать списки людей, которых реабилитировали. И моя мама даже ахнула: «Кира Сметанин реабилитирован»! И она рассказала мне, что у него был кирпичный завод на берегу реки. 

(Сметанин Кирилл Васильевич (1904). Место рождения: Рязанская обл., с. Дубровка Шиловского р-н.  Место проживания:Рязанская обл., Шиловский р-н, профессия / место работы: крестьянин - единоличник,  

дата ареста: 15 октября 1937 г. Осудивший орган:тройка при УНКВД по Рязанской обл.  Статья: 58-10 УК РСФСР. Приговор: раскулачивание.  Реабилитирующий орган: Рязоблпрокуратура. Основания реабилитации: по Указу ПВС СССР от 16.01.89. Архивное дело: Фонд 52Л Арх.дело №8289. Источники данных:БД " Жертвы политического террора в СССР", Книга памяти Рязанской обл.).

А еще реабилитировали Василия Малухина. Вот он жил от нас   немножко правей. У него тоже был крепкий кирпичный дом, амбар рядом с домом, и мама говорила, что он 25 лет жил где-то на Севере. И вот моя мама рассказывала мне: «Я была молодая, приехала в деревню, пошла на колодец к ним за водой, а Малухин вышел из дома, снял шапку, поклонился мне, поздоровался. Я расплакалась. Мне было как-то и приятно, и больно, 

такое на сердце было, как шрам, как будто бы у меня перед ним вина была».  У Малухина три сына было, и их тоже раскулачили, репрессировали за то, что они использовали наемную рабочую силу, а у них было просто крепкое хозяйство. И Малухина на 25 лет сослали. Он 25 лет отбыл и вернулся. Вот это мама мне всегда рассказывала. Такой уважительный был. Я его тоже помню. Такой старенький, а кирпичи у нас были местные, Кира Сметанин.

(По метрическим данным:

Павел Семенович Малухин (1830), дед Василия Михайловича Малухина, волостной судья Дубровской волости в 1874 году/ГАРО. Фонд 349-1-1).

Бабушка по линии отца, Клавдия Ивановна, вероятно, была Ульянкина. В Дубровке у нее жила сестра Ксения Ивановна Кудина. Ее внуки Вова (младший), а старшего не помню по имени. Тетя Ксюша жила напротив магазина на углу проулка.

Клавдия (февраль 1906), дочь Ивана Ивановича Ульянкина и Дарьи Егоровны. Восприемники: Аникей Егоркин и Анастасия Хохлова/ГАРО. Фонд 627, опись 281, дело 48). 

 Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Людмила  Сергеевна Щербакова  

Крестьянская родословная села Дубровка и Акулова в воспоминаниях Кудина Анатолия Алексеевича.

Мой отец, Кудин Алексей Степанович (1900), родился в Спасске. Окончил семилетку. В 1924 году его из Спасского уездного комиссариата  послали в областную школу милиции в Волоколамске, он окончил ее,  и ему дали участок. Он работал, обслуживал Тырново, Дубровку, Полтавку, Сельцо-Сергиевку и даже Косое. По этим участкам он ходил, это он мне рассказывал, когда мы ездили с ним за дровами. В Тырнове и в Полтавке его все знают. Когда я в Дубровку ездил, если попадутся эти ребята, они все его помнят. Бабки помнят. В Дубровке он познакомился с моей мамой, Ксенией Ивановной Ульянкиной,  женился и стал жить в Дубровке. Потом его перевели в Сасово. Там он долго работал. Потом в Калязине Калининской области долго работал. В Дубровке мало он был, и мы жили в Дубровке мало. Перевели его в Сасово,  и мы с ним в Сасово переехали. Перевели по службе в спецотдел в Калинине, и мы там с ним жили. Перевели его в Среднюю Азию, и мы с ним туда поехали. Мой отец воевал, имел контузию и ранение.  Его как призвали в 1924 году,   он так и служил в милиции во Внутренних войсках.

(Кудин Алексей Степанович. Майор милиции. Награждение: Орден Ленина /Электронный сайт https://pamyat-naroda.ru)

Когда началась война, мы жили в Калинине. Мать с нами вернулась в Дубровку, и сказала,  что она будет жить там, где ее сестры. Моя мама родилась в Дубровке в семье Ивана Ивановича Ульянкина и Дарьи Егоровны в 1909 году. Моя бабушка, мой дедушка, мама – все они похоронены в Дубровке. У моего деда, Ивана Ивановича Ульянкина, были только дочери. Он очень переживал об этом и говорил: «Семь девок,  и все свалились на меня».  Все шесть дочерей вышли замуж и разъехались. А моя мама, седьмая дочь, самая младшая, жила дома с родителями. Хорошо знала всю хозяйственную работу по дому, сельскую работу  и государственную, какую ей надо было. Молодец!

Дом моего деда, Ульянкина И.И., находится в Дубровке на улице Голицына 32.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Дом Кудиных в Дубровке. Конец 60-х годов. От дома идет Людмила Щербакова 

 

Своего деда я застал. Ульянкин И.И. был лучший бондарь и плотник на селе. Все к нему приходили, что нужно сделать, он был безотказный. Дом и все, что в доме, все сделано руками моего деда. Работящий был, всегда находил себе работу. Если, например, свободный, идет за грибами, за ягодами, без дела  не сидел никогда. Мой дед ездил на заработки в Петровск, там уже была договоренность. Ему присылали вызов, что ждут его там. Там же хорошо была развита рыбная промышленность, и вот владельцы заводов хорошего работника знали, ценили и приглашали его. Он уезжал и делал там бочки, клепку для рыбы. Дербент и Махачкала, вот, где он был. Иван Иванович не воевал, потому что у него было семь девок, а раньше, если не было сына, не брали в армию, Так что царская война и гражданская война прошли мимо него. 

Уже, будучи старым, он написал завещание моему отцу, договор. Раньше все просто было.  Договор написали, в сельсовет отнесли и все. 

Во время войны мы жили в Дубровке вместе с бабушкой, Дарьей Егоровной, в девичестве Шацковой. Мы знали, что Шацковы приходятся нам родственниками по линии бабушки. Раньше мне показывали их и говорили про них. Они так подойдут к нам, поздороваются, поговорят с нами. Мы с ними никогда не ругались, жили дружно и всех помним. Сейчас уже никого там не осталось.  

Во время войны мы не бедствовали. У нас огород 30 соток был. Вспахали, посадили, пропололи, вырастили. Потом ходим, лебеду собираем, траву, грибы, ягоды,  и вот мы жили, как все люди. Налоги сдавали Максиму Акимовичу, который с сумкой ходил. Как сейчас помню, налог на двор - 40 кг.  мяса, 300 яиц, молоко, или деньгами можно было заплатить. Если нет коровы, покупай мясо и молоко и сдавай, как налог. Отец наш служил, хорошо зарабатывал,  высылал нам деньги, у нас аттестат был,  мы могли купить мясо, молоко и яйца и сдать, как налог.  Или же у кого есть корова, она сдает за нас налог, а мы ей деньги даем.  В колхозе крестьянам стали платить в 1964 году, когда колхозникам паспорта стали выдавать.  Родители мои  и мы никогда не были колхозниками. И паспорта у нас были и до этого.

Фото из семейного альбома Щербаковой Л.С. Дом Кудиных. На крыльце сидят Борис Алексеевич Кудин(1939) и Клавдия Ивановна Щербакова (Ульянкина). На заднем плане - Ксения Ивановна Кудина (Ульянкина), Вера Федоровна Киселева, баба Дуня, Киселев, родня Щербаковых.