Почетное звание генерал-адъютанта существовало при предшественниках Александра Павловича, им дорожили и при бабке его Екатерине II, и при отце его Павле I, и еще ранее. Собственно говоря, кроме почетной должности, особого значения это звание не имело, и если мы хотим остановиться исключительно на эпохе, нами подробно изучаемой, то потому только, что именно при Александре I этот титул приобрел известную цену, и люди, получавшие вензеля Императора, делались не только его доверенными приближенными, но подчас и советниками. При преемниках Благословенного монарха почет от звания оставался, но значение утрачивалось постепенно, в виду количества избранников и изменившихся вообще обстоятельств. За двадцать четыре года царствования Александра I было назначено 45 генерал-адъютантов, не считая трех Павловского назначения, исполнявших, одинаково с вновь назначаемыми, все обязанности и дежуривших при Государе, и трех специально по польской армии, начиная с 1815 года. При вступлении Александра Павловича на всероссийский престол, в 1801 году, назначен был первым генерал-адъютантом Федор Петрович Уваров, носивший это звание при Павле и переменивший вензеля; X. А. Ливен, князь П. П. Долгорукий и князь П. Г. Гагарин не были назначены генерал-адъютантами вновь вступившего на престол Государя, но одинаково с Уваровым дежурили и безотлучно находились при Его Величестве. В том же 1801 году последовательно были еще назначены: граф Евграф Федотович Комаровский, Илларион Васильевич Васильчиков и князь Петр Михайлович Волконский. В следующем, 1802 году, был еще назначен Фердинанд Федорович Винцингероде, и затем в течение пяти лет, т.-е. до 1807 года, новых назначений не последовало. Следовательно, в период самого чистого либерализма, увлечения реформами и общего государственного переустройства, в дни заседаний знаменитого тайного комитета (прозванного „lе comite du salut public") носили титул генерал-адъютанта всего восемь лиц. Все они были почти однолетками Императора, молодые генералы, из которых старшему, Уварову, не было тридцати пяти лет, полные жизни, усердия и рвения заслужить доверие их симпатичного августейшего сверстника, вступившего на престол при общем ликовании всей России. Выбор Государя пал именно на них, а не на других, потому, что при строгих военных требованиях Павла сфера знакомства наследника была ограничена гвардейскими полками, особенно занимавшими сурового последователя прусской службы Фридриха Великого. Но боевого опыта ни у одного не было, и едва ли они тогда ожидали, что всем им придется приобрести таковой при миролюбивой поли-тик первых лет XIX столетия. По странному стечению обстоятельству а, может быть, по свойственным противоречиям характера Императора, все они были скорее противниками реформ, за исключением только Иллариона Васильевича Васильчикова, близкого знакомого и приятеля графа Павла Строганова, и графа Виктора Кочубея.

За первый пять лет царствования самыми интимными друзьями Государя были: Ф. П. Уваров и князь Петр Михайлович Вол-конский. Уваров, один из видных заговорщиков, заигрывавший с любимой собачкой Павла во время последней трапезы перед трагической ночью 11 марта 1801 года, непонятно даже для современников сумевший сохранить благоволение вдовствую-щей Императрицы, а тем более её сына, был ежедневным спутником Александра в его утренних прогулках пешком или верхом по улицам столицы. Малообразованный, но доброжелательный, любитель всяких острот, плохо говоривший по-французски, что было редкостью в ту пору, Уваров сохранил, однако-же, это доверие за все царствование Александра. Едва ли он вмешивался когда-либо в политику и, вероятно, вследствие этого на другой почве мог приобрести то отношение к себе, столь малопонятное для нас, а тем более для современников. И современники дивились не на шутку: граф Никита Петрович Панин прожил свой век в опале между Дугиным и Москвой, без права въезда в Петербург в течение всего царствования Александра и Николая I; граф Пален удалился от всех дел и также жил безвыездно в своем имении в Балтийском крае. Граф Беннигсен, несмотря на боевые дарования, никогда не мог добиться фельдмаршальского жезла и после Отечественной войны и трудных кампаний 1813—1814 годов должен был удовлетвориться Георгием первой степени, а также честью состоять, будучи вдали, при особе Его Величества. Даже Леонтий Депрерадович, бывший командир лейб-гвардии Семёновского полка, бывший коллега Уварова в кровавую годину и прямой начальник князя Петра Волконского, состоявшего в то время полковым адъютантом, должен был удалиться со службы и скромно доживать свой век, забытый всеми в том же Петербурге. А Уваров, блестящий шеф кавалергардов, любимец всех столичных женщин, безмятежно наслаждался жизнью в ежедневном общении с Государем, и позднее, в Наполеоновскую эпоху, ему и награды доставались легко. Св. Георгия 3-й степени он получил за Аустерлицкий погром, а 2-й степени— в 1810 году за Рущук и, наконец, Андрея Первозванного— за год до кончины. Уваров скончался день в день за год до своего благодетеля, а именно 19 ноября 1824 года. Немудрено, что ехидный и завистливый Алексей Андреевич Аракчеев зло острил на его похоронах: „Теперешний благодетель, с каким, мол, почетом его провожает, а еще вопрос, как его встретит бывший покровитель". Нельзя не остановиться и на судьбе светлейшего князя Петра Михайловича Волконского. Он, и он один, кроме „без лести преданного" графа (Аракчеева), оставался бессменным другом и спутником Александра. князь был действительно и в полной мере доверенным лицом монарха до самой кончины его в Таганроге. Но свойства характера этого человека были таковы, что приятно дополняли сложные черты души его державного друга. Приветливость, ровность, преданность, откровенность, но в меру, подчас проявления неудовольствия, но всегда своевременные,— все эти качества сделали из князя Петра Михайловича образцового царедворца и незаменимого министра двора, служебные обязанности коего светлейший нес до самой кончины, т.-е. до 1852 года, получив нежданно на закате дней и фельдмаршальский жезл. В заслугу ему можно поставить те чувства, которые он питал к Аракчееву, ненавидя и презирая его глубоко и ничуть не скрывая этого. А между тем эти два человека жили рядом, бок о бок, в течение стольких лет и вместе пережили столько событий! При этом Волконский уже был приятелем наследника Александра Павловича в 1801 году, будучи его адъютантом и одновременно полковым адъютантом Семеновского полка, которого Александр был шефом. Между тем в ту годину, накануне 11 марта, Аракчеев, тоже приятель, был задержан у петербургской заставы, что и дало ему повод выбить большими золотыми буквами на стенах Грузинского собора следующую надпись: „Сердце чисто и дух прав перед Тобой". Эти слова окружают большой профильный барельеф Императора Павла. К сожалению, князь Волконский не оставил мемуаров, хотя, по свидетельству его внука, князя Петра Дмитриевича, последний хорошо помнил переплетенную тетрадь, где его дед подробно описал все события, относящиеся до 1801 г., и своей службы в Семеновском полку. Несмотря на все поиски князя П. Д. Волконского и его дочери С. П. Дурново, записок этих не удалось найти ни в Суханове, ни в Петербурге. Остается только пожалеть о пропаже такого рода документов. Переходя к остальным генерал-адъютантам этого периода, остановлюсь на князе Петре Долгоруком. О нем в свое время мне уже приходилось говорить более подробно. князь Петр Петровичу воспитанный в Москве, несмотря на юность лет, успел уже обратить на себя внимание Императора Павла, который и взял его к себе генерал-адъютантом. Пылкий, необузданный в своих выражениях и действиях, он успел испытать на себе царский гнев, не потеряв в то же время и милости раздражительного монарха. Он остался вдали от заговора, но, в отличие от товарищей по службе, любил вмешиваться в политику и с первых дней царствования Александра стал в открытую оппозицию к триумвирату либеральных реформ, особенно к князю Адаму Чарторыйскому. Проявив особую ненависть к восходящей звезде корсиканца, Александр возложил на Долгорукого дипломатическое поручение в Берлин, исполненное князем умело; но когда, в 1805 году, возгорелась война с Наполеоном, этот юноша приобрел известность своим разговором на аванпостах почти накануне Аустерлица с императором французов, удостоившись быть упомянутым в особом приказе Наполеона, где получил нелестное прозвище „freluquet" (ветрогон). князь Петр Долгорукий неудачно вмешался в интригу, направленную против осторожного Кутузова, результатом которой и был Аустерлицкий погром. Год спустя, т.-е. зимой 1806 года, юноша быстро угас от злой горячки и таким образом недолго блистал на придворном поприще. Рядом с ним мы видим две более бледные фигуры: Христофора Андреевича Ли-вена и князя Павла Гавриловича Гагарина, скорее известных по их супругам, игравшим видную роль в свое время. Граф (позднее князь) X. А. Ливен, в молодости чопорный и аккуратный, оказался в последний год царствования Павла почти военным министром, имея 21 год от роду, и заведовал в первые годы царствования Александра, вплоть до 1807 г., военно-походной канцелярией. Как сын Шарлотты Карловны, воспитательницы младших детей и подруги Императрицы Марии Феодоровны, Христофор Андреевич пользовался большим доверием. В 1800 г. он обвенчался с Дарьей Христофоровной Бенкендорф, которая и обеспечила ему дальнейшую карьеру. Назначенный сперва послом в Берлин, где Ливен пробыл короткое время, он в течение более двадцати лет занимал пост русского посла в Лондоне, получив исключительное положение в Англии, благодаря дипломатическим способностям своей неугомонной супруги. Она, собственно говоря, не только ведала все дела посольства, но и самостоятельно вела вообще поли-тику, лично переписываясь то с Императрицей Александрой Феодоровной, то с Императором Николаем I. Последние годы омрачились неладами между супругами, и когда граф Ливен был уволен от должности посла, то его назначили на почетное место попечителя наследника престола Александра Николаевича. Назначение это последовало в 1838 г., но, год спустя, во время путешествия по Италии, Ливен скончался после нескольких дней болезни в Риме 69 лет от роду. Участь его товарища, князя Гагарина, была менее интересна. Женившись при Павле на красавице Анне Петровне Лопухиной, князь Гагарин, благодаря этому браку, попал в свиту Государя, получив высокое звание генерал-адъютанта. Но время почестей и славы пролетело быстро. Павла не стало. Гагарина хотя не оставили милости нового Государя, но положение сразу изменилось. В 1805 г. князь Павел Гаврилович потерял свою супругу, скончавшуюся в Вене. С тех пор начали проявляться различные странности в его характере. В 1809 г. Александр посылал князя с поручением к Наполеону, но в последующее время Гагарин удалился от сует мирской жизни, не принимал участия в Отечественной войне и в 1814 г. был уволен в отставку. Он дожил до глубокой старости, живя в своем роскошном доме на Набережной (у Мраморного переулка)^[1]'), посвящая досуги составлению чудной библиотеки, от которой не осталось и следа в наши дни. Внутри двора его дома был роскошный зимний сад, где находились сотни всяких птиц, которые весной выпускались на волю. Заботами князя пользовались также и всякие четвероногие, от собак до мышей включительно. Уже в преклонных годах он женился на балерине, но продолжал чуждаться всякого общества. Мой батюшка помнил этого чудака-старца, гулявшего пешком по Набережной и Миллионной и обходившего всегда Зимний дворец без шапки, с обнаженной головой. К чести князя Павла Гавриловича надо сказать, что он оставил по себе незапятнанное имя, несмотря на оригинальное начало своей карьеры. Граф Евграф Комаровский тоже в ту пору пользовался расположением Александра, которое ослабело с годами. Видной роли он никогда не играл, но оставил весьма интересные записки, напечатанный полностью в „Историческом Вестнике" за 1897 год. Фердинанд Винцингероде, немец из Гессена, поступил на русскую службу из австрийских войск в царствование Павла. Будучи представлен наследнику, он сразу понравился Александру за свою прямоту и любовь к военному искусству. После Тильзита Винцингероде вышел в отставку и снова поступил в ряды австрийской армии, чтобы сражаться с ненавистным ему Наполеоном. При Асперне он был тяжело ранен. Когда возгорелась Отечественная война, он снова вернулся в ряды русских войск и вторично получил звание генерал-адъютанта. Это был первый иностранец, вошедший в милость Александра с начала царствования и сохранивший таковую до конца Наполеоновской эпохи. Но Винцингероде, говоря по правде, не отличался никакими высокими качествами, могущими оправдать такое высокое доверие. В плеяде первых избранников находился и князь Илларион Васильевич Васильчиков, этот рыцарь честности и прямоты, прекрасно воспитанный, но в царствование Александра посвятивший себя исключительно военной службе и стяжавший весьма доброе имя в рядах русской армии. Впоследствии он оставался доверенным лицом при Николае Павловиче и 10 лет занимал должность председателя Государственного Совета (1834— 1844), на каковой проявлял дарования государственного ума и природного такта, причем никогда не стеснялся говорить правду своему Государю. Вот те восемь генерал-адъютантов, которые окружали Александра в первые шесть лет его правления. Просматривая страницы камер-фурьерского журнала, мы видим, что эти люди ежедневно имели общение с Государем, часто обедали за высочайшим столом и не покидали, кроме частых командировок, своего монарха. Общение было полное. Всякий мог, действительно, позавидовать их положению, а отношения были самые простые и откровенные. Стоить только, ознакомиться с их приемами или докладами по возвращении из командировок, чтобы убедиться, сколь много они могли творить добра и зла, по самому свойству своих качеств и недостатков. Но за этот период царствования никто из них не злоупотребил высоким доверием, кроме, может быть, пылкого князя Петра Долгорукого. Я остановился более подробно на этом периоде, так как в ту пору и Александр проявил в полной мере свои наилучшая дарования, желая обновить все то, что пришло в негодность в краткое, но чреватое последствиями царствование Павла. Чуткий ум Александра был тогда всецело поглощен делами внутренними, и все внимание юного и неопытного самодержца было направлено на осуществление предполагаемых реформ. За эти годы Александру приходилось работать и с престарелым графом Александром Романовичем Воронцовым, и с П. В. Завадовским, и с Лагарпом, и с Трощинским, не говоря про молодых новаторов, столько же неопытных, сколько и увлекающихся, как граф В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцов, граф П. А. Строганов и князь Адам Чарторыйский. Аракчеев только изредка появлялся в те дни на горизонте и быстро исчезал в Грузино, выжидая более счастливых обстоятельств, которые и не замедлили вскоре обнаружиться. Между тем Александру приходилось беседовать и с другими лицами в минуты отдыха, т.-е. обыкновенно за прогулками или за столом. И он сумел подобрать себе именно таких сверстников, которые, не вмешиваясь в дела политики, могли развлекать его другими разговорами, другими злободневными интересами. Эту черту характера Александра мы и желали отметить, как заслуживающую внимания историка. Упомянув выше о камер-фурьерском журнале, нужно сказать, что мы не раз черпали из него весьма ценные данные, потому что там наглядно можно проследить тот ежедневный персонал, в среде которого вращался Александр. За следующие пять лет, т.-е. в период 1807—1811 гг., было назначено тринадцать генерал-адъютантов. Двое из них, князь Михаил Петрович Долгорукий (1807) и князь Василий Сергеевич Трубецкой (1807), уже состояли ранее флигель-адъютантами. Граф Адам Петрович Ожаровский был полковником Конной гвардии. князь Василий Юрьевич Долгорукий, сын известного вельможи, князя Юрия Владимировича, скончался, два месяца спустя после своего назначения. князь М. П. Долгорукий подавал большие надежды на боевом поприще, но был убит ядром при Иденсальми в Финляндии в 1808 году. князь В. С. Трубецкой не отличался никакими дарованиями, кроме светских, получал иногда бесцветные командировки и не играл роли, кроме как только в дворцовых интригах, в которых он был большой мастер. Из многочисленных его детей, известная красавица княгиня Мария Васильевна Воронцова, супруга князя Семена Михайловича, в первом браке Столыпина, много принимала в царствование Императора Александра II и много живала в своей чудной Алупке в Крыму. О графе Ад. П. Ожаровском можно только сказать, что он служил звеном для польских влияний и пользовался большим успехом у женщин. Он и князь Трубецкой были типами царедворцев, мечтавших только о карьере и сопровождавших Государя в заграничных поездках в эпоху конгрессов. Большого внимания заслуживают Александр Дмитриевич Балашов и Павел Васильевич Голенищев-Кутузов, получившие звание генерал-адъютанта, будучи на должности с.-петербургского обер-полицеймейстера, один в 1809 году, другой в 1810 году. А. Д. Балашов сыграл видную роль в деле падения Сперанского и известен своей поездкой к Наполеону при открытии военных действий в 1812 году. Подробности его встреч и разговоров с Наполеоном, Мюратом и Даву описаны в посвященной ему биографии Михайловским-Данилевским, вероятно, с его же слов или на основании его донесений Государю. Курьезно то обстоятельство, что текст Михайловского-Данилевского вполне тождествен с рассказом пресловутой встречи русского посланного с французским императором у Льва Николаевича Толстого в романе „Война и Мир". Очевидно что наш великий писатель заимствовал описание встречи из биографии Балашова, напечатанной в 1846 году, а первое издание „Войны и Мира" появилось в 1860 году. После Отечественной войны Балашов впал в немилость, несмотря на свою близость к Аракчееву, и потерял всякое значение при Государе. Его заместитель в должности обер-полицеймейстера, П. В. Голенищев-Кутузов, отличался крутым нравом, но никогда не вмешивался в дела, не касающиеся его прямых обязанностей, и держал себя в стороне, сохранив расположение и преемника Александра, Императора Николая Павловича. Из прочих назначенных генерал-адъютантов за 1808—1811 годы известны: граф Павел Андреевич Шувалов, сопровождавший в 1815 г. павшего Наполеона по Франции до острова Эльбы, французы Сен-При и Ламберт, пользовавшиеся особым расположением Александра Павловича, донской казак граф В. В. Орлов-Денисов, на которого впоследствии было возложено перевезение тела Государя из Таганрога до Петербурга (после отказа графа Ламберта от этого сложного поручения), и мало известные барон Е. И. Меллер-Закомельский и барон Корф, оба имевшие репутацию хороших кавалерийских генералов. Наконец, в день освящения Казанского собора, 15 сентября 1811 г., был пожалован генерал-адъютантом приятель Александра, граф Павел Александрович Строганов, чтобы до-ставить удовольствие престарелому его родителю, графу Александру Сергеевичу, строителю этого собора. Просматривая список личностей, отличенных за эти годы, оказывается, что мало кто из них имел за собой выдающиеся заслуги. Нельзя не отметить того внимания, которого удостоились оба с.-петербургские обер-полицеймейстеры, Балашов и Голенищев-Кутузов, так как здесь уже обнаружилось новое течение мыслей Государя, очевидно, не без влияния Аракчеева. Как известно, А. Д. Балашов принимал деятельное участие в падении Сперанского вместе с А. С. Шишковым, Аракчеевым и Великой Княгиней Екатериной Павловной. Кроме того, два последовательные назначения французских эмигрантов, Сен-При (Saint-Priest) и де-Ламберта, указывают на то, что Александр в конце 1810 г. уже начинал питать другие чувства к своему союзнику Наполеону. Это особенно ярко оттенилось к началу 1812 г., когда, один за другим, были обласканы вензелями и аксельбантами вернувшийся на русскую службу вторично Винцингероде и сардинец маркиз Паулуччи. Хитроумный маркиз, ни слова не знавший по-русски, спешно возвращался с Кавказа, где пробыл всего один год. Но, как видно, его служба была особенно оценена Государем. Это явствует из Высочайшего приказа 7 июня 1812 г.: „Его Величество об-являет свое благоволение генерал-лейтенанту маркизу Паулуччи за успехи, приобретенные им во время командования войсками в Грузии, и за благоразумные его в тамошнем крае распоряжения, и в знак признательности своей к заслугам Всемилостивейше назначает к себе в генерал-адъютанты". К тому же времени Александр Павлович учредил новое звание, а именно „генералов, состоящих при особе Его Величества". Наружным отличием служили вензеля на эполетах, но аксельбантов не полагалось, и эти лица не несли дежурства при Государе. Первым был назначен Павел Васильевич Чичагов 28 ноября 1811 г., а в 1812 г. получили это отличие последовательно: 10 марта—известный швед граф Армфельд, 27 апреля— граф Беннигсен, 29 мая — граф Ростопчин и позднее, в 1814 г.—Милорадович и Ланжерон. Таким образом приблизилась сразу к Государю новая группа людей. Разнокалиберные чужеземцы, питавшие затаенную злобу про-тив могущества Бонапарта, стремились в Россию, где готовилась гигантская борьба против полчищ корсиканца. Все эти иностранцы чуяли, что в руках Александра теперь сосредоточивалась та мощь, мощь русского народа, которая должна была сокрушить непобедимого Наполеона и положить предел его завоевательным помыслам. Александр легко поддавался различным влияниям, и в ту пору все эти кондотьери сыграли видную, но бездарную роль, сказавшуюся в пресловутом лагере при Дриссе, где они наглядно показали и свою близорукость, и полную ограниченность. Ни Армфельд, ни Штейн, ни Пфуль, ни Паулуччи, ни Винцингероде, ни им подобные, не сумели дать практических советов, и дело борьбы пошло на лад только после назначения Кутузова главно-командующим армией. Явился целый ряд новых героев, имена которых прогремели на весь свет и доныне составляют гор-дость нашей родины, таковы имена: Кутузова, Багратиона, Барклая, Ермолова, Милорадовича, Дохтурова, Раевского, Неверовского, братьев Тучковых, Тормасова, Платова, Коновницына, Дениса Давыдова, Сеславина, Фигнера и т. д. Интересно проследить отношение Александра к этим личностям и к оценке их заслуг. И здесь мы натыкаемся на некоторые странности, легко объяснимые характером монарха. За 1812 г., кроме Винцингероде и Паулуччи, удостоились генерал-адъютантства А. И. Чернышев и П. П. Коновницын. Первый оказал несомненные услуги, будучи неоднократно посылаем в Париж и доставляя оттуда весьма ценные сведения. Деятельность Чернышева до конца Отечественной войны была лучшей страницей из всей последующей блестящей его карьеры. Что касается Коновницына, то его считали одним из лучших сотрудников престарелого Кутузова, а его качества, как человека, должны были быть известны Императору, и он его приблизил к себе. За 1813 и 1814 гг. были назначены восемь генерал-адъютантов, из коих три иностранца, заведомые противники Наполеона: Жомини, Поццо-ди-Борго и Мишо, бывший уже ранее флигель-адъютантом, в начале кампании 1812 года; Жомини, хотя швейцарец по рождению, был на французской службе уже давно и перешел в ряды русских войск накануне боев под Дрезденом, состоя начальником штаба корпуса маршала Нея. Другими словами, он был изменником, что и омрачило его славу стратега во все последующие года, когда он всецело отдался службе России и основанию Академии генерального штаба. Поццо-ди-Борго, корсиканец, заклятый врага, семьи Бонапартов еще до их возвышения, в течение многих лет упорно интриговал в Вене против могущества Наполеона, был типом врожденного кондотьери и давно был известен, как таковой, Императору Александру. Благословенный монарх не раз крайне нелестно отзывался о Поццо, что не помешало ему дать русский мундир и вензеля Его Величества и назначить, при возвращении Бурбонов, того же Поццо-ди-Борго русским послом в Париж, где он и оставался почти до конца своей жизни. Мишо особой роли не играл и впоследствии вернулся на родину, в Сардинию, где и окончил дни свои. Итак, Александр счел нужным особо наградить этих врагов Наполеона тотчас же после того, как счастие улыбнулось ему в борьбе с бывшим союзником. Из остальных семи избранников заслужили почетное имя в армии князь Николай Григорьевич Репнин (Волконский), Арсений Андреевич Закревский и граф Остерман-Толстой. Репнин, служа в кавалергардах, был тяжело ранен при Аустерлице и взят в плен; Закревский был долго адъютантом молодого графа Н. М. Каменского, внезапно умершего на юге в 1811 году и столь много обещавшего, как талантливый полководец; Остерман-Толстой потерял руку при Кульме, где оказал несомненные заслуги. Двое остальных, Яков Алексеевич Потемкин и Николай Мартьянович Сипягин, были отличены, один — как командир любимого Семеновского полка, другой, как бывший полковой адъютант того же полка в кампанию 1807 года. Особых талантов ни тот, ни другой не показали. Этими лицами и ограничивается число генерал-адъютантов во время великой борьбы- с Наполеоном. Кутузов и Багратион, сошедшие в могилу, оба питомцы бессмертного Суворова, никогда особенно не привлекали внимания Государя и приближенными его не были. Барклай и Витгенштейн сделались фельдмаршалами. Такие люди, как Ермолов, Раевский, Денис Давыдов, были слишком самостоятельны, говорили слишком вольно обо всем, ничем не стесняясь, и им, понятно, не было места в придворной обстановке. Даже такой благородный вельможа, как князь Димитрий Владимирович Голицын, известный московский гене-рал-губернатор, никогда не был в свите Государя. Милорадович, еще Суворовский любимец, удостоился состоять при особе Его Величества лишь с 1814 года, почти одновременно с французом Ланжероном, благодетелем Одессы. Словом, Александр Павлович хорошо знал, когда и кого именно он приближал к себе, и выборы его редко носили случайный характер. За 1815 год он сделал генерал - адъютантом только графа Михаила Семеновича Воронцова^[2]), со славой прокомандовавшего в достопамятных кампаниях 12-й дивизией, этого образованного и симпатичного деятеля, сумевшего показать свои боевые способности на полях брани и заслужившего вообще уважение современников. В списках лиц, носящих царские вензеля и генерал -адъютантские аксельбанты мы не встречаем фамилии всесильного графа Алексея Андреевича Аракчеева. И здесь проявилось тонкое чутье Александра Павловича, вероятно, считавшего излишним делать эту особую честь своему любимцу и не желавшего встретить нареканий от прочих избранников в выборе такого несимпатичного коллеги. Даже, когда в 1814 году Аракчеев великодушно отказался от звания фельдмаршала, он не получил драгоценных вензелей, ни в качестве генерал-адъютанта, ни генерала, состоящего при особе Его Величества. Возможно, что Император предпочитал давать почетное звание генерал-адъютанта титулованным лицам или носящим более древние дворянские фамилии, а в Аракчееве лишь ценил „без лести преданного" ему денщика. С 1816 по 1824 год было пожаловано пятнадцать генерал-адъютантов. Многие из них состояли до этого флигель-адъютантами Государя и, дослужившись до генеральских чинов, продолжали состоять в государевой свите, как: Николай Михайлович Бороздин, граф Станислав Потоцкий, князь Александр Сергеевич Меншиков, Павел Дмитриевич Киселев и граф Алексей Федорович Орлов^[3]). Другие обратили внимание Государя, будучи начальниками дивизий или командирами полков, как: князь Алексей Григорьевич Щербатов, Матвей Евграфович Храповицкий, Василий Васильевич Левашов, барон Григорий Владимирович Розен, Николай Иванович Депрерадович и, наконец, Паскевич, впоследствии князь Варшавский. Удостоились внимания Императора и начальники штабов: главного штаба Дибич, гвардейского корпуса Александр Христофорович Бенкендорф и генерал-квартирмейстер главного штаба Толь. В 1816 году сделан генерал-адъютантом Цесаревич Константин Павлович, первый из великих князей получивший такого рода почетное звание. Внимательно просматривая фамилии этих лиц, надо отдать должное Александру Павловичу: он умел подобрать способных людей, которые и сыграли видную роль в последующее царствование Николая I. Васильчиков, Левашов, Чернышев, князь Алексей Орлов были председателями Государственного Совета; князь Щербатов и Закревский занимали почетный пост московского генерал-губернатора; барон Розен был главнокомандующим на Кавказе, равно как и блестящий князь Паскевич и мудрый граф М. С. Воронцов. Дибич и Толь играли видную роль в кампании 1828 и 1829 гг., а также во время польского восстания в 1831 году. Граф А. X. Бенкендорф состоял командующим главной квартирой и первым шефом жандармов. А. И. Чернышев занимал почти во все царствование Николая должность военного министра, а князь П. М. Волконский — министра двора. князь Александр Сергеевич Меншиков нес тяжелое бремя главнокомандующего в злополучную Севастопольскую кампанию. Стяжали себе особенно доброе имя два такие человека, как Киселев и Воронцов, эти светлые личности Николаевской эпохи. Павел Дмитриевич Киселев, глубоко образованный, воспитанный и чуткий ко всем вопросам, касающимся своей родины, обратил уже на себя внимание Александра, служа в кавалер-гардах, и был назначен, будучи ротмистром этого полка, фли-гель-адъютантом к Его Величеству 2 апреля 1814 года^[4]). Это факт тем более знаменательный, что в эти дни Александр давно забыл либеральный мечты первых лет царствования. За-тем имя Киселева стало особенно известным в военном мире, в бытность его начальником штаба 2-й армии, когда ему при-шлось близко столкнуться с многими из будущих декабристов. Приблизительно в ту же пору Киселев стал изучать крестьянский вопрос, по которому им и была составлена записка, поданная Государю в 1816 году. Николай Павлович, как справедливо замечает в своей статье Богословский („История России в XIX в."), „не ошибся в выборе себе сотрудника по крестьянскому делу". И, конечно, государственный ум Киселева, верно, чуял необходимость освобождения крестьян, до которого он и дожил, не принимая никакого участия в реформе только по дряхлости и болезням^[5]). Граф Михаил Семенович Воронцов, достойный сын и племянник Семена и Александра Романовичей Воронцовых, тоже получил прекрасное и всестороннее образование. Ему не только удалось проявить свои боевые дарования в Наполеоновских вой-нах, но и показать таланты тонкого и опытного администратора в Крыму и в бытность наместником на Кавказе. На этой далекой окраине Воронцову первому удалось положить основы русской гражданственности в этом крае, и имя его никогда не забудется теми, кому дороги интересы инородческого населения под мощной державой гостеприимной России. Таким образом Императору Александру I принадлежит без-спорная заслуга уметь приближать к себе способных личностей, и если имена Киселева и Воронцова особенно ценимы в наши дни, то не следует чересчур строго относиться к другим, менее даровитым, лицам, которые тоже имели стремление служить верой и правдой своей родине, по мере их сил и способностей. Если такие люди, как князь Илларион Васильевич Васильчиков, граф Павел Александрович Строганов и граф Арсений Андреевич Закревский, оставили, вне всякого сомнения, светлое место на страницах русской истории, то не следует быть слишком строгим и к другим, а именно: к князю А. И. Чернышеву, князю П. М. Волконскому, графу А. X. Бенкендорфу и даже к князю Паскевичу, которые могли заблуждаться, делать весьма печальные промахи, но которые были верными слугами своих государей^[6]). В наше смутное и неуравновешенное время принято как-то злобно относиться к Николаевской эпохе, но настанут другие времена, и, я убежден, будет сделана более безпристрастная оценка этому периоду русской жизни, когда на Руси жили Пушкин, Лермонтов и Гоголь. То были дни расцвета нашей литературы, и едва ли одни гонения власти, при железной воле Николая I, способствовали пробуждению этого расцвета. Не верю я этим суждениям! А просто в те времена больше было патриотизма и больше гордились величием и славой своего отечества. Кончая эту статью, цель которой была немного выяснить еще мало затронутая отношения Александра к окружавшим его лицам, нам не пришлось упомянуть о флигель-адъютантах Александра Павловича. Они стояли гораздо дальше от особы Государя, чем их старшие коллеги. Правда, были и некоторые исключения. Так, А. И. Чернышеву, С. Н. Марину и Горголи давались частые и доверительные поручения, особенно первому из них. Пользовались также расположением Государя и два будущие декабриста, флигель-адъютанты князь С. Г. Волконский и М. Ф. Орлов. Но флигель-адъютантов было много, за все царствование 113, и, находясь в обер- и штаб-офицерских чинах, видной роли они играть не могли и не играли. По польской армии с 1815 года Александр составил себе особую польскую свиту, которая играла довольно выдающуюся роль при Цесаревиче Константине Павловиче в Варшаве. Генерал-адъютантами было трое: князь Антон Сулковский, князь Константин Чарторыйский и граф Викентий Красинский. Флигель-адъютантов было семеро. Многие из генерал-адъютантов Александра оставили интересные записки. Некоторые были уже напечатаны, а именно: графа Евграфа Комаровского, очень характерные для той эпохи; другие еще не изданы, о чем можно только пожалеть, — это дневники князя Александра Сергеевича Меншикова^[7]), которыми пользовался покойный Шильдер, и мемуары А. X. Бенкендорфа, находящиеся в Собственной Его Величества библиотеке. Часть записок Ланжерона, весьма обширных, уже появилась во французской печати. Они хранятся в архивах министерства иностранных дел au quai d'Orsay в Париже. Копии их, любезно предоставленные французским правительством назад тому несколько лет, находятся в бумагах Императорского Русского Исторического общества, и у нас записки эти еще не изданы. Воспоминания графа Беннигсена были частью напечатаны в Германии, частью у нас, под редакцией П. М. Майкова. Как сказано было выше, граф Ланжерон и граф Беннигсен состояли при особе Его Величества, не будучи генерал-адъютантами. Обильная переписка с современниками сохранилась в бума-гах Цесаревича Константина Павловича, барона Дибича, графа Закревского, барона Толя, князя Чернышева, графа П. А. Строга-нова, графа Бенкендорфа и князя Паскевича. Недавно Императорское Русское Историческое общество опубликовало переписку Цесаревича Константина с Николаем Павловичем. Этот материал особенно ценен и обнимает время от 1826 до 1831 года, т.-е. до кончины Цесаревича. Переписка баронов Дибича и Толя сохраняется в разных наших военных архивах, равно как и бумаги графа Закревского, случайно спасенные от гибели в недавнее прошлое. Архив князя А. И. Чернышева перешел в собственность князя Александра Владимировича Барятинского, ныне уже умершего, и, вероятно, Чернышевский архив перешел к одному из его наследников. Н. К. Шильдер взялся было привести его в порядок, но смерть помешала ему докончить это дело. На долю покойного П. И. Бартенева вышла честь превосходно издать Воронцовский архив. князь Щербатов издал подробное жизнеописание князя Паскевича, пользуясь Гомельским архивом. Мне удалось ознакомить публику с небольшою частью Строгановского архива, благодаря любезности нынешнего владельца. Часть переписки Поццо-ди - Борго издал покойный А. А. Половцев.

Биографию Киселева составил уже давно Заблоцкий-Десятовский, но эта книга очень устарела и грешит большими пробелами. Вот краткий обзор того материала, который оставили эти сподвижники Императора Александра I. Мы пережили теперь столетие славной годовщины Отечественной войны; 1813, 1814 и 1815 годы также полны чудными воспоминаниями победоносного шествия русских войск по Европе. Поэтому мы признали своевременным выпустить новое отдельное и дополненное издание „Генерал-адъютанты Императора Александра I" и приложили портреты всех избранников царской милости, кроме одного, князя Василия Юрьевича Долгорукого, изображения которого, несмотря на все наши старания, не удалось отыскать. Портреты пришлось исполнить разнообразно, смотря по имеющимся оригиналам: одни воспроизведены красками (Farbendruck), другие гелиогравюрой и третьи фототипией. За каждым из изображений печатаются краткие биографические сведения, взятые в большинстве из текста издания „Русские Портреты"^[8]).

ПРИМЕЧАНИЯ:

^[1] Потом дом Жеребцовой и Громова.
^[2] Сделан светлейшим князем в 1845 году.
^[3] Ранее были флигель-адъютантами: князь М. П. Долгорукий, Н. М. Бороздин, князь В. С. Трубецкой, А. И. Чернышев, граф С. С. Потоцкий, Н. М. Сипягин, князь А. С. Меншиков, А. Ф. Мишо, А. А. Закревский, П. Д. Киселев и А. Ѳ. Орлов.
^[4] А не »в последние дни либерального настроения" Александра, как говорится в статье Богословского, стр. 246 „Истории России в XIX веке" (в. 4).
^[5] Киселев скончался в Париже в конце 1872 года.
^[6] Покойный директор Императорского Эрмитажа князь Сергей Никитич Трубецкой сказывал мне не раз, что, будучи пажем, ему частенько приходилось бывать в Зимнем дворце в сороковых годах прошлого столетия. Ожидая в ротонде прихода их величеств перед церковными богослужениями в малой церкви, князь Трубецкой с интересом наблюдал за сбором придворных и именитых вельмож. По очереди появлялись в ротонде: военный министр, всемогущий князь А. И. Чернышев, с громадным париком и надменным взором; маленький кудрявый князь Паскевич; всегда вежливый и обходительный, лысый старичок граф А. X. Бенкендорф; уже сгорбленный, престарелый министр двора князь П. М. Волконский, в мундире дворцовых гренадер; красивый и величественный князь А. Ѳ. Орлов; маститый председатель Государственного Совета князь И. В. Васильчиков; фатоватый, корректно причесанный граф В. В. Левашов, и невзрачный граф Клейнмихель, с ехидной улыбкой на устах. Все эти временщики беседовали вполголоса о злобах дня, многозначительно перемигивались; рукопожатия тоже имели свою цену. Так, Чернышев, герой Касселя, когда-то сопровождавший Наполеона на полях Ваграма и часто беседовавший с ним в Париже в дни его могущества, подавал нехотя два пальца маленькому победителю Эривани и Варшавы и почти не замечал Левашова или Клейнмихеля, подобострастно подходивших к нему. Но тот же Чернышев признавал, однако, князя Васильчикова, сухо, но вежливо обходился с Бенкендорфом и Орловым, а когда входил князь Петр Михайлович Волконский, то ему полагался особый почтительный поклон. Паж князь Трубецкой чувствовал себя жутко в этой атмосфере, но его юному воображению грезились времена Отечественной войны; вся блестящая эпопея борьбы Александра с Наполеоном проходила перед его воображением при виде этих старцев, дослужившихся до высших чинов и орденов, — все они так близко теперь вращались перед ним— Впечатление осталось на всю жизнь.
^[7] Многие из бумаг А. И. Чернышева изданы в 121-м и 122-м томах Сборника Императорского Русского Исторического общества.
^[8] За исключением биографий: Н. И. Депрерадовича, князя В. Ю. Долгорукого, барона Г. В. Жомини, барона Е. И. Меллер-Закомельского, графа П. В. Голенищева-Кутузова, князя А. Ѳ. Орлова, графа И. Ѳ. Паскевича-Эриванского и графа С. С. Потоцкого, которыя все составлены вновь.