Как мы храним свое наследие

В середине 1980-х годов активисты Московского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры передавали друг другу из рук в руки машинописный "самиздатовский» апокриф-антиутопию. Действие происходило в Москве ХХI века, в которой после многочисленных реконструкций уцелел один-единственный, последний памятник архитектуры. Но и его власти и проектировщики нового, еще более светлого будущего собирались отдать под снос, а общество охраны памятников героически защищало...

Смешно и грустно было это читать тогда, грустно и смешно читать об этом сегодня, но право же, если власти и граждане будут обращаться с культурным наследием в том же духе, что и сейчас, то эта антиутопия когда-нибудь осуществится. Наши отношения с культурным наследием, если перестать заниматься самообманом, предельно просты — мы его теряли, теряем и, увы, будем терять. Если, конечно, не одумаемся.

Чтобы эти слова не показались эмоциональным преувеличением, приведем мнение авторитетного собрания специалистов — резолюцию состоявшейся в Москве зимой 2000 года Всероссийской конференции "Охрана и реставрация архитектурного наследия России. Организационно-правовые и экономические проблемы»: "... катастрофическое положение в стране с охраной памятников истории и культуры, которое приведет к большим утратам ценнейшего культурного наследия народов России»¹.

К концу ХХ века Россия сохранила, увы, жалкие остатки того наследства старины, которое получила от века предыдущего. Более 80 тысяч памятников истории и культуры, официально состоящих ныне в РФ на государственной охране — цифра внушительная, но, если знать масштабы потерь за целый век, — есть, как говорится, от чего прийти в отчаяние. Две волны погромов дворянских усадеб — в 1905 и 1917—1918 годах. Две волны массовых сносов храмов и монастырей — в 1920—1930-х и в 1960-х годах. Безжалостная по отношению к старине (за малым исключением) реконструкция исторических городов — с 1930-х по сей день. Плюс то, что развалилось или сгорело, простояв бесхозным десятки лет. Плюс уничтоженное в ходе чересчур принципиальных реставраций и варварских "реконструкций» когда подлинный исторический памятник частично или полностью исчезал, заменяясь "новодельной» копией. Плюс... есть еще масса способов и предлогов избавиться от подлинной старины, которая, как правило, мешает у нас воплощению генеральных планов и гениальных проектов.

Точной статистики утрат культурного наследия России в ХХ веке не существует. Приблизительные подсчеты позволяют почувствовать масштаб потерь. "Погибло или превращено в руины 25-30 тысяч церквей и соборов, около 500 монастырей, не менее 50 тысяч ценных городских зданий... около 2 тысяч усадеб... Погибли сотни тысяч предметов прикладного искусства, десятки тысяч художественных живописных произведений, фресок, росписей, не менее 20 миллионов икон»². Из 130 выдающихся памятников деревянной архитектуры Русского Севера, описанных в специальной монографии 1940-х годов, к 1986 году существовало лишь 38. По материалам Всесоюзного совещания по вопросам охраны памятников (1988) ежегодно в РСФСР разрушалось до 250 памятников архитектуры и истории, 5 тысяч находились в аварийном состоянии.

Более точные сведения история сохранила об утратах Москвы. В ней, согласно подсчетам краеведов, после 1917 года снесено 368 храмов³. В 1940 году специальная комиссия Академии архитектуры СССР подвела итоги предвоенной реконструкции города: с 1917 по 1940 год "уничтожено 50 процентов архитектурно-исторических памятников национальной архитектуры»⁴. По самым скромным подсчетам "в Москве разрушено около 700 памятников архитектуры и около 3 тысяч зданий исторической застройки»⁵. Согласно официальным данным, преданным гласности на упомянутом выше Всесоюзном совещании 1988 года, в 1950—1980-е годы в Москве было снесено 2200 исторически ценных зданий, в том числе с 1976 года — 805. В 1976—1990 годах согласно официальным документам Комиссия по вопросам сохранения зданий в исторических районах Москвы рассматривала вопрос о сносе 2575 зданий, разрешила снос 1360 — эти цифры свидетельствуют о размахе реконструкции последних десятилетий.

Не следует думать, однако, что уничтожение памятников старины в Москве — дела давно минувших, "коммунистических», десятилетий. Нет, все меняется в нашей стране — система власти, правители, конституции, лозунги — не меняется только отношение к культурному наследию. Цифры — упрямая вещь, и они весомее лозунгов. Вышеупомянутая московская "несносная» комиссия в 1991—1999 годах рассматривает "дела» 1616 зданий — и 1300 из них разрешает снести. Конечно, исторически ценно далеко не все, что сносится. Однако число утраченных в 1990-е годы исторических зданий и объектов (среди которых было более 25 официально состоящих под госохраной памятников истории и культуры) значительно. По последним данным, их уничтожено — 55, искажено — 11⁶.

Тысяча и одна причина

Можно сформулировать тысячи конкретных причин исчезновения каждого из тысяч исторических памятников, погибших в России в ХХ веке. Но есть одна общая причина, которая, как нам кажется, объясняет все. В конце концов, утраты неизбежны, и формула "ничто не вечно под луной» банальна именно потому, что верна. Охрана культурного наследия есть своего рода противостояние всесокрушающему Времени и, если угодно, прогрессу, который означает непрестанное видоизменение, а то и полную смену тех или иных материальных и духовных ценностей, сопутствующих человечеству во времени. Исчезновение памятников истории и культуры — вещественных остатков прошлого — процесс естественный, и предотвратить его можно только насильственным — законодательным, административным, идеологическим — вмешательством в естественный ход вещей. Только специальные меры, принимаемые государством и обществом, позволяют, например, запретить сносить или перестраивать старинные здания или переписывать заново древние фрески. Естественно, при условии, что государство и общество понимают значение культурного наследия и желают его сохранить. Именно об этом говорил в беседе с автором этих строк доктор искусствоведения директор Российского Института искусствознания А.И.Комеч: главное условие сохранности культурного наследия — желание его сохранить⁷. Если памятник погиб, значит этого желания не было, значит, сохранность объекта наследия не была категорическим императивом для властей, архитекторов и реформаторов. Уничтожение памятника культуры при решении транспортных, жилищных, хозяйственных, социальных, идеологических и иных задач есть не что иное как следствие нежелания искать компромисс между нуждами современности и ценностями культурной и духовной истории народа, которая, конечно же, является не менее важным элементом той самой современности, ради коей приносится в жертву. Ведь у памятника старины есть "четвертое измерение» — подлинность, живая, в нем воплощенная связь времен; не зря писатель Л.Леонов говорил о культурном наследии как о "круговой поруке поколений, исторической арматуре, скрепляющей великий народ по вертикали веков»⁸. (Нетрудно понять, как опасно небрежение к историческому наследию: его утраты приводят к разрушению "исторической арматуры» народа.)

Вышеописанная "причина нежелания» и пронизывает историю всех сносов, утрат и вандализмов России ХХ века (и Москвы, разумеется). Прежде чем говорить о способах воплощения в жизнь нежелания сохранять памятники или даже откровенно выраженного желания от них избавиться в разные периоды нашего столетия, позволим себе пространную цитату.

"Русская революция... позволяет на основе разрушений и вандализмов построить целый психико-социальный этюд. Страсть к разрушениям на известной ступени развития есть, в сущности, не что иное, как творчество со знаком минус... Как и во всяком творчестве, в нем наблюдается желание проявить себя, причем с наибольшим эффектом и по линии наименьшего сопротивления. Характерно, что такое творчество не продиктовано соображениями материального характера. Разрушение ради разрушения соответствует идее “искусства для искусства”... “Отрицательное творчество” обросло хищничеством, величайшим обогащением и стремлением рассчитаться с “проклятым прошлым”. И в результате слияния этих трех элементов, как в некоем химическом соединении, произошел тот взрыв, от которого запылали дворцы и дома с колоннами, рухнули церкви, загорелись костры с книгами, старинной мебелью»⁹.

Алексей Николаевич Греч, председатель Общества изучения русской усадьбы, написал эти строки из знаменитого "Венка усадьбам» в 1930-е годы, в лагере на Соловках. Кажется, что они несколько устарели, что объясняют лишь вандализм первых послереволюционных лет. Но это только на первый взгляд. Свидетель гибели старой культуры и ее памятников, Греч подметил крайне важную связь разрушения и творчества. "Отрицательное» творчество со временем оказалось оттеснено на задний план "созидательным», но суть осталась та же: ценности, связанные с прошлым, легко приносились в жертву творчеству нового. Социальному, культурному, архитектурному, идеологическому. История Москвы уходящего столетия, к сожалению, богата примерами неравной борьбы "творцов» и хранителей наследия.

В столице мирового коммунизма. 1917—1953

"Москва не музей старины... Москва не кладбище былой цивилизации, а колыбель нарастающей новой, пролетарской культуры». Так писал в 1925 году столичный журнал "Коммунальное хозяйство», давая отповедь тогдашним защитникам московских памятников¹⁰. "Улица, площадь не музей. Они должны быть всецело нашими. Здесь политически живет пролетариат. И это место должно быть очищено от... векового мусора — идеологического и художественного». Так писал некий В.Блюм в "Вечерней Москве» в 1930 году¹¹. То, что кто-то "политически живет» на улице, — не просто пропагандистский бред. В этих словах выражено агрессивное мировоззрение эпохи, в которую столичный город стал ареной ожесточенной борьбы двух культур, — условно говоря (пока), "старой» и "новой». Знаковые следы этой борьбы до сих пор у всех перед глазами. Имеющий очи да видит — и пусть не дает обманывать себя расхожим объяснением, что памятники Москвы пали жертвой некультурных хозяйственников, которым надо было расширять улицы или строить жилье и заводы. Десятки школ в центре Москвы построены на месте снесенных храмов. Дворец культуры завода имени Сталина воздвигается именно на месте взорванного Симонова монастыря, хотя стройплощадку на тогдашней окраине можно было организовать с меньшими эффектами (рабочие Пролетарского района Москвы ходили на субботники по разборке монастырских руин с примечательным лозунгом: "Построим на месте очага мракобесия очаг пролетарской культуры!»¹²). Дворец Советов проектируется и начинается строительством опять-таки на месте храма Христа Спасителя. Символы прежней России сменяются новыми, Третий Интернационал заступает место Третьего Рима — это далеко не случайные совпадения. Творчество новой Москвы сугубо сознательно и заранее оправдано высшим руководством — вот, например, какие вещие слова обронил товарищ Сталин по поводу сноса Сухаревой башни: "Советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества»¹³. Иногда новые "образцы творчества» и не возводят — достаточно того, что старые уничтожены, и, например, на месте прославленных московских храмов Успения на Покровке и Николы Большой Крест до сих пор пустыри. Иногда не хватает времени и средств и на снос — что ж, тогда символ прежнего мира "нейтрализуют» — ломают колокольню, снимают главы или хотя бы кресты, сбивают декор, перестраивают храм под жилье, цех, склад, коровник, скотобойню — сотни примеров подобного "использования» памятников архитектуры были весьма наглядны еще десять лет назад, десятки московских храмов дожили до 1990-х годов в виде обезображенных обрубков, в которых только глаз специалиста мог распознать прежние черты.

Почему коммунистическая Россия объявила войну архитектурному наследию прежнего режима? Причем не только храмам, что можно было бы списать на происки воинствующих безбожников, — раздражение вызывает, например, Китайгородская стена, "кирпичные кости Ивана Грозного». Мемориальный памятник на Бородинском поле был украшен в 1930-е годы призывом: "Довольно хранить наследие рабского прошлого!»¹⁴

Один из активных деятелей реконструкции города в 1930-е годы, Коробов, "проговорился» в августе 1934 года на Icъезде советских писателей: "Нет Китайгородской стены, нет Сухаревки, нет той старины, которая нам мешала переделывать Москву старую в Москву социалистическую»¹⁵. А почему, собственно, старина "мешала»? Потому что стояла на пути творческих замыслов создателей новой Москвы — политиков и архитекторов.

В городе, который является орудием классовой борьбы, охрана памятников старины стала не просто не нужным властям, но и небезопасным делом. Специалисты, пытавшиеся отстоять от сноса церкви и палаты, помешав тем самым делу социалистической реконструкции, оказывались по ту сторону классовых баррикад. В журнале "Советский музей» в 1930 г. специалисты по охране памятников были названы "небольшой кучкой любителей красоты и древности, чуждых марксистской идеологии»¹⁶, но это были еще цветочки. Годом позднее охрана памятников была квалифицирована в печати следующим образом: "Тайные и явные белогвардейцы жалеют камни прошлых лет. Им дороги эти камни, потому что на храмы, синагоги, церкви они возлагают немало надежд как на орудие восстановления их былого могущества, власти и богатства». А в 1933 году Л.М.Каганович заявил, что "в архитектуре у нас продолжается ожесточенная классовая борьба... Характерно, что не обходится дело ни с одной завалящей церквушкой, чтобы не был написан протест по этому поводу. Ясно, что эти протесты вызваны не заботой об охране памятников старины, а политическими мотивами — в попытках упрекнуть советскую власть в вандализме»¹⁷. И это были вовсе не пустые угрозы. Известный исследователь древнерусской культуры Г.К.Вагнер был арестован в январе 1937 года и впоследствии отправлен в лагеря "за оскорбление вождей Советской власти». Следователь требовал от Вагнера, чтобы он признался в том, что "ругал Кагановича, Ворошилова и других за снос Сухаревой башни и Красных ворот»¹⁸. Ранее, в начале 1930-х годов, по стране прокатываются процессы краеведов, которых вместе с крупнейшими академиками-историками обвиняют в заговоре против Советской власти, в "замаскированных антипартийных выступлениях», пропаганде монархических и религиозных идей, создании контрреволюционного "Всенародного союза борьбы за освобождение свободной России». В тюрьмах и лагерях оказываются видные историки, искусствоведы, реставраторы, краеведы — Н.П.Анциферов, А.В.Чаянов, А.И.Анисимов, А.И.Некрасов, Н.Н.Померанцев и многие другие. Широко известен эпизод с арестом и высылкой из Москвы легендарного реставратора П.Д.Барановского, отказавшегося обмерять для сноса храм Василия Блаженного¹⁹.

При подобном подходе к делу охраны памятников неудивительно, что список охраняемых государством объектов в РСФСР был сокращен в 1930-е годы с 3000 до 1200²⁰. Московский список, еще в 1925 году включавший 474 памятника, в 1935-м насчитывал всего 74²¹.

Нужно отметить, что к таким подходам общество, увы, было подготовлено. Наказы московских избирателей своим депутатам (1935 год), обнаруженные в архивах историком М.И.Астафьевой-Длугач, весьма характерны: снести Страстной монастырь и на его месте разбить сквер, снести Сретенский монастырь и вместо него построить "соответствующее нашей архитектуре здание», заменить храм Покрова в Рубцове фабрикой-кухней и т.п.²² На авансцену вышло поколение, которому вместо русской истории в школах и вузах вдалбливали вульгарно-социологические конструкции "историков-марксистов» и "Краткий курс» академика М.Н.Покровского. На рубеже 1920—1930-х годов начинается разгром советского краеведения и общественных организаций, так или иначе связанных с культурным наследием. Закрываются Общество истории и древностей российских, Общество любителей старины, Общество изучения русской усадьбы, комиссия "Старая Москва»²³. В разгар реконструкции защищать московскую старину было уже практически некому, а тех, кто решался вступиться за памятники, могли, как мы видели, ожидать репрессии.

Что добавить еще о судьбе памятников в предвоенной Москве? Мнение одного вождя — "Когда ходишь по московским переулкам и закоулочкам, то получается впечатление, что эти улочки прокладывал пьяный строитель»²⁴ (Л.М.Каганович). Мнение другого вождя: "Архитектура Москвы носила торгашеский характер»²⁵ (В.П.Пронин, председатель Мосгорисполкома). Это отнюдь не экономические и не хозяйственные аргументы против старины. Великая реконструкция середины века, продолжавшаяся и после Великой Отечественной войны, принесла сотни московских памятников истории и архитектуры в жертву политическому и архитектурному творчеству новой столицы мирового коммунизма.

Справедливости ради добавим, что идейные основы подобного отношения к старому городу и художественному наследию заложены были отнюдь не в 1930-е годы. Один из самых известных актов Советской власти — подписанный В.И.Лениным 12 апреля 1918 года Декрет СНК РСФСР "О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг...», хотя и оговаривал, что речь идет о скульптурных монументах, "не имеющих интереса ни с исторической, ни с художественной стороны»²⁶, фактически выдвинул принцип идеологического подхода к наследию. Ленин, кстати, собственноручно воплощал его в жизнь, приняв 1 мая 1918 года личное участие в сносе в Кремле памятного креста (по проекту В.М.Васнецова) на месте гибели великого князя Сергея Александровича.

Образцовый коммунистический город. 1954—1991

Н.С.Хрущев, который в 1937 году говорил: "Перестраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм», конечно, не изменил своих взглядов и после прихода к власти в государстве. Специалистам по охране памятников хрущевские времена запомнились атеистической кампанией в начале 1960-х годов, сопровождавшейся сносами новых десятков храмов, новым сокращением расширенных было списков памятников, упреками с высоких партийных трибун в адрес реставраторов, растрачивающих на якобы ненужную старину народные средства²⁷, отказом от "архитектурных излишеств» (в качестве одного из них, видимо, была уничтожена Академия архитектуры СССР, много делавшая и для изучения, и для охраны архитектурного наследия страны) и попытками копировать в историческом центре Москвы достижения "модной» урбанистической архитектуры Запада.

Как и в предшествующую эпоху, памятники старины, оказавшись препятствием для воплощения в жизнь новых политических и архитектурных замыслов, с легкостью приносятся в жертву. Дворец Съездов в Кремле, испортивший этот создававшийся веками архитектурный ансамбль, стоил жизни Кавалерским корпусам и Оружейной палате работы Еготова. Первоначальный проект М.В.Посохина предусматривал еще и снос Троицкой башни и части кремлевских стен. Проспект Калинина, прорубленный через неповторимый заповедник арбатских переулков, уничтожил уникальную Собачью площадку, а также десятки древних зданий, погибших неисследованными. Строительство гостиницы "Россия» по соседству с Кремлем стерло с лица земли московское Зарядье и южный участок стен Китай-города. Защита памятников старины уже не приравнивалась к участию в классовой борьбе на стороне врага, и некоторые памятники удавалось отстоять от сноса. Однако счет утратам, согласно приведенным выше данным, вновь шел на сотни.

Московские зодчие продолжали хладнокровно творить без всякой оглядки на старый город, расставляя кирпичные и стеклянные параллелепипеды на Садовом кольце и в арбатских переулках, на Маросейке и Пушкинской площади. Известно, что "Интурист» в начале улицы Горького первоначально был задуман чуть ли не вдвое выше ощуществленного в натуре здания. Городскую ткань по-прежнему прорезали на проектных чертежах безжалостные красные линии Новокировского проспекта, "третьего кольца», продолжения Бульварного кольца в Замоскворечье. "Дом Фамусовых», Тургеневская библиотека и многие другие памятники исчезали, несмотря на яростную борьбу за их сохранение, которую защитники наследия вели с архитекторами и властями. Ни принятие в конце 1970-х годов Закона СССР об охране памятников истории и культуры, ни утверждение девяти "заповедных зон» в историческом центре Москвы не ограждали старину от безжалостного творчества нового города, который упорно противопоставлялся старому.

Оправдывать уничтожение старинных построек классовыми аргументами было уже не принято, и находились иные предлоги. Настоящим бичом исторической застройки стало "благоустройство» города. Приукрашивание Москвы перед визитом президента США Ричарда Никсона в 1972 году привело к сносу Казанской церкви на Большой Якиманке, углового дома на площади Пречистенских ворот (с невероятным трудом общественность отстояла тогда два здания XVII века, известные ныне как Красные и Белые палаты), кварталов XVIII века в начале Знаменки. Предолимпийское строительство и "благоустройство» Москвы во второй половине 1970-х годов унесло такие ценные памятники, как дома Щепкина и Остермана-Толстого, кварталы исторической застройки на Тверском бульваре и в окрестностях проспекта Мира. В 1986 году прокладка "третьего кольца» через Немецкую слободу и Лефортово привела уже к массовому общественному противостоянию властям и строителям при попытке снести палаты XVIII века на Бакунинской улице. Охрана памятников старины перестает с середины 1960-х быть полусомнительным интеллигентским занятием и вызывает к жизни солидное по тем временам общественное движение, которое пережило новый подъем в годы перестройки, когда своего апогея достигло движение реставраторов-добровольцев, а к специалистам по охране наследия присоединились неформальные молодежные "эколого-культурные» объединения. На шедевры калибра храма Василия Блаженного или Воскресения в Кадашах уже не покушались, определенный круг ценностей стал уже "табу» даже для самых "творческих» личностей. Борьба шла в основном за жилые кварталы и отдельные дома в историческом центре Москвы. Но, к сожалению, власти и архитекторы, делая "исключение» для известных памятников, не изменили общего подхода к соотношению ценностей "нового» и "старого». Уроки погромных в отношении наследия 1930-х годов были не то что не усвоены, а даже как бы и не замечены. В таком уникальном историческом городе, как Москва, памятники и историческая застройка, казалось бы, должны определять характер развития заповедного центра и уж во всяком случае быть застрахованными от исчезновения. Именно так живут десятки старинных городов Европы. У нас же даже в конце 1990-х годов работники даже государственного управления по охране памятников Москвы (!) считали "изменившуюся градостроительную ситуацию» достаточным основанием для разборки, воссоздания или реконструкции памятников²⁸...

Образцовый исторический город. 1991—?

Новое руководство Москвы было, пожалуй, первым в истории городским правительством, которое заявило заботу об истории и возрождении традиционного стиля московской архитектуры одним из главных приоритетов своей деятельности. Более того, оно решительно открестилось на словах от предшественников, при которых Москва понесла гигантские утраты наследия. "Сегодня мы так поносим тех варваров, которые рушили в советские годы исторический центр, — что пользоваться их методами нам, мягко сказать, не к лицу». Это слова мэра Москвы Юрия Лужкова²⁹. Слова, казалось, начали подкрепляться делами, когда, словно делая сказку былью, московское правительство начало восстановление снесенных при Сталине Казанского собора, Воскресенских ворот, храма Христа Спасителя. Однако скоро стало понятно, что сказка осталась сказкой. "Новые старые памятники» стали символом не "покаяния» за вандализм недавнего прошлого, но одним из амбициозных строительных проектов городских властей. Строительство "новоделов» на месте утраченных памятников культуры, как выяснилось, нимало не мешает уничтожению подлинных памятников и исторической застройки в ходе масштабной реконструкции центра Москвы, развернувшейся в 1990-е годы. Среди утраченного в последнее десятилетие — постройки Баженова, Казакова и Шехтеля, дома, связанные с именами Пушкина, А.Островского, Сухово-Кобылина. Исчезают простоявшие долгие годы брошенными такие памятники деревянного московского зодчества, как дом Алябьева на Новинском бульваре, дача московских митрополитов в Черкизове. Вот несколько типичных историй, наглядно иллюстрирующих судьбу памятников архитектуры в посткоммунистической Москве.

Дом на Кадашевской набережной, 12, — памятник архитектуры XVIII века — был снесен в ходе реконструкции Замоскворечья в 1994 году по постановлению Правительства Москвы, подписанному Ю.Лужковым. Московское городское отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры обратилось в Генпрокуратуру РФ, та поручила разобраться Прокуратуре г. Москвы. Прокурор Москвы Геннадий Пономарев по результатам расследования направил Ю.Лужкову специальное "Представление», в котором доводил до сведения мэра, что виновные в уничтожении состоящих под государственной охраной памятников истории и культуры подлежат ответственности согласно ст. 230 тогдашнего УК России ("наказывается лишением свободы до 2 лет или исправительными работами на тот же срок»). Впоследствии были снесены и дома 16 и 18 на Кадашевской набережной — вновь выявленные памятники архитектуры, образцы застройки "парадного фасада» Замоскворечья XVIII столетия. Никто, конечно же, не понес никакого наказания, естественно, и "устранять нарушения» никто не стал³⁰. Да и как их устранить? Утраты культурного наследия безвозвратны.

Вот другая история. Палаты XVII века на Чистопрудном бульваре, 11, где в прошлом веке была мастерская знаменитого скульптора Витали, имевшие с 1988 года статус "вновь выявленного» памятника истории и культуры, были в 1996—1997 годах надстроены тремя этажами (!) и превращены в элитный жилой дом, причем с согласия властей и Управления госконтроля охраны памятников. Так обращались с наследием разве что в 1930-е годы³¹.

Вот третья история. Деревянный дом XIX века на Новинском бульваре, 7, — памятник классицизма, связанный с именем композитора Алябьева, несколько лет стоял бесхозным, с распахнутыми настежь дверями, служил пристанищем бомжам. Неудивительно, что при хладнокровном неучастии городских властей в судьбе ценного памятника весной 1997 года в доме случился пожар и он сгорел до цоколя³².

Не менее разрушительной по отношению к московским памятникам 1990-х годов оказалась т.н. "реконструкция». Частная собственность на исторические здания, которая на основании благополучного заграничного опыта использования памятников старины многим представлялась едва ли не панацеей, видимо, оправдывает себя только при жестком и действенном государственном контроле за сохранностью наследия, чего у нас нет и в помине. В ходе приспособления исторических зданий для нужд частных владельцев и арендаторов старинные дома и палаты с легкостью заменяются муляжами, т.е. попросту сносятся и отстраиваются заново. Эта печальная участь постигла дома на Арбате, 24, и в 1-м Голутвинском переулке, 4, на Большой Полянке, 23 и др.³³ Подлинность — краеугольный камень любых понятий о "наследии» и "памятниках» как таковых — абсолютно не ценится в Москве 1990-х, о чем свидетельствует градостроительная практика. Обилие новых построек в "московском» стиле, с островерхими шатрами и башенками (в свою очередь искажающих исторические панорамы центра Москвы), видимо, кажется властям достаточным, чтобы говорить о возрождении исторического облика города и "не замечать» исчезновения десятков исторически ценных — и подлинных! — зданий. Да и стоит ли удивляться их исчезновению, если "освобождающиеся» дорогие земельные участки в центре можно использовать под выгодное офисное и жилое строительство. "Мэрия будет менять облик столицы, — обещает Ю.Лужков, — делать его более привлекательным. И не только по эстетическим соображениям. Нужно и о доходах думать»³⁴.

Архитекторы, исполняющие новый эстетический и политический заказ новых властей, на наших глазах создают как бы "образцовый исторический город», со сверкающими витринами, чистыми тротуарами и красивыми фасадами "под старину». Подлинная старина в очередной раз становится досадным препятствием на пути реализации амбициозных и доходных замыслов.

"Причины исчезновения старины оказываются чрезвычайно живучими, — рассуждает доктор искусствоведения А.И.Комеч. — Ненависть к Москве, непонимание ее ценностей, несоблюдение правовых процедур в 20—30-е и 90-е годы похожи, как две капли воды. С такой ненавистью, как говорят наши архитекторы о “домиках”, я встречался только в журналах 1930-х годов... Ненависть, потому что требования сохранять наследие мешают “творчеству”. Какие-то “охранщики” требуют сохранения этих “уродов”, построек, которые покосились-покривились, когда здесь надо все снести и поставить нечто новое... Архитекторы старшего поколения и власти в этом плане едины. В мозгах живы проекты реконструкции 1935 года... Видимость гораздо важнее сути. Это связано с непониманием ценности подлинников. Трудно представить себе, чтобы человек, у которого есть этюд Рубенса, пожелал его стереть и нарисовать более яркими красками. Но по отношению к зданиям, пейзажам города — это происходит на каждом шагу... Подлинник не ценится, подлинник легко переделывается. Восстановили, не повторив ни в чем, храм Христа Спасителя — ни в технике, ни в декорации фасада, ни в материале, но это обществу преподносится как образец реставрации. И общество привыкает к тому, что созданное заново — подлинник. Созданное заново при реставрации допустимо, но это всегда трагедия».

Памятники храмовой архитектуры, которые в массовом порядке начали возрождаться к жизни в 1990-е годы, к сожалению, также становятся жертвами самочинных "обновлений», причем власти не чинят препятствий церковным общинам, ради "благолепия» возрождаемых храмов уничтожающим подлинную московскую церковную старину. В печати иногда сообщается о подобных фактах (разобраны столбы гульбища XVI века в храме Николы в Старом Ваганькове, уничтожены фрагменты колокольни XVII века в церкви Покрова в Братцеве, разрушена алтарная стена XVI века в храме Никиты за Яузой и т.п.)³⁵, но опять-таки никто не несет ответственности за эти деяния.

Характерно, что в объяснениях по поводу гибели культурного наследия, которые иногда дает городское правительство общественности, сквозит обозначенное нами выше отсутствие "категорического императива» к сохранению памятников, стремление оправдать их уничтожение "объективными» причинами. Видный функционер столичного правительства В.И.Ресин, например, в официальном письме утверждал, что "примеры невнимательного отношения к памятникам архитектуры и градостроительства являются следствием прежде всего недееспособности существующего законодательства в части охраны памятников культуры³⁶». Не люди, стало быть, виноваты, которым закон не писан, а сами законы...

Вместо послесловия

Не слишком ли строг автор к "творцам», расчищающим для своих произведений место под московским солнцем? Ведь и до революции заменяли новыми обветшавшие храмы, строили на месте классических особняков доходные дома? Ведь и Баженов сносил древние здания в Кремле, чтобы выстроить новый классический дворец? Не упрекнем же мы Ивана Калиту в том, что он не сохранил Москву времен Юрия Долгорукого!

Эти аргументы десятки лет слышат наши защитники культурного наследия. И хотелось бы верить, что со времен Ивана Калиты, да и со времен Баженова, представления нашего общества о ценности и значимости исторических памятников несколько изменились, да верится с трудом, если современные зодчие ссылаются на Баженова до сих пор.

Между тем первые специальные распоряжения российской власти об охране памятников старины датируются 1722 годом³⁷, впоследствии они были дополнены императорскими указами, постановлениями Синода, статьями "Устава строительного», в 1876 году в министерстве народного просвещения началась разработка закона об охране исторических памятников, в начале ХХ века эстафету подхватило Министерство внутренних дел³⁸. Если бы не революция, подобный закон был бы, конечно, принят в России не в 1970-х годах, а значительно раньше (для сравнения: в Англии — в 1882 году, в США — в 1906-м, во Франции — в 1913-м, в Японии — в 1950-м, в Алжире — в 1967-м)³⁹.

Культурное потрясение, пережитое Россией после 1917 года, потребовало в конечном счете повторного, с опозданием чуть ли не в полвека, обучения общества обращению с собственным культурным наследием. Судя по тому что происходит с наследием в наши дни, обучение это далеко от успешного завершения.

Со школьной скамьи мы помним основы "ленинского учения о двух культурах», о культуре господствующих и культуре угнетенных классов, якобы борющихся между собой. Последние десять лет над тезисами Ленина принято иронизировать, но не над собой ли мы смеемся? В общественном сознании России XX века, как нам кажется, и в самом деле боролись и борются две культуры, правда, независимо от классовых различий. Одна — культура традиции, культура бережного отношения к национальному наследию, ее хранители понимают, что "подлинно новая культурная ценность возникает в старой культурной среде»⁴⁰. И другая — культура безжалостного новаторства — в политике, экономике, социальной жизни, искусстве. Новаторства, готового принести любые ценности в жертву творчеству как таковому. Отвлекаясь от культурной темы, спросим себя — не его ли плоды мы пожинаем последние десять лет?

Примечания

¹Гаврилов С. Бедные памятники // Независимая газета. 2000, 25 февр.

²Платонов О. Путешествие в Китеж-град // Москва. 1990. №4. С.166.

³Бурин С. Позвольте уточнить // Московский комсомолец. 1989, 26 февр.

⁴ Архитектурные вопросы реконструкции Москвы. М., 1940. С. 47

⁵Платонов О. Ук. соч. С.166.

⁶Cм: Москва погибшая // Век. 1998. № 19; Против лома // Независимая газета. 1999, 11 дек.

⁷ Откуда ненависть к Москве // Век. 1999. № 50.

⁸Леонов Л.М. В добрый путь // Памятники Отечества. Кн. 1. М., 1972. С. 28.

⁹Греч А.Н. Венок усадьбам // Памятники Отечества. Вып. 32. М., 1994. С. 26.

¹⁰ Цит. по: Кулемзин А.М. История охраны памятников в РСФСР. Красноярск, 1992. С. 71.

¹¹ Вечерняя Москва. 1930, 27 марта.

¹² Цит. по: Социальные проблемы архитектурно-градостроительного развития Москвы. М., 1988. С. 15.

¹³ Цит по: Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 114.

¹⁴ См: Новый мир. 1987. № 9. С. 265.

¹⁵ Цит. по: Кожинов В. Правда и истина // Наш современник. 1988. С. 162.

¹⁶ Цит. по: Кулемзин А.М. Ук. соч. С. 72.

¹⁷ Цит. по: Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 112, 114.

¹⁸Вагнер Г.К. Десять лет Колымы за Сухареву башню // Слово. 1989. № 10. С. 74-75.

¹⁹ О "деле академиков» и процессах краеведов см.: Шмидт С.О. "Золотое десятилетие» советского краеведения // Отечество. Краеведческий альманах. Вып. 1. М., 1990. С. 11-27; Акиньшин А., Ласунский О. "Дело краеведов» Центрального Черноземья // Там же. C. 56-65.

²⁰Кулемзин А.М. Ук. соч. С. 70.

²¹Жуков Ю. Москва: генпланы 1918—1935 годов и судьбы памятников архитектуры // Горизонт. 1988. № 4. С. 38, 39, 42, 44.

²² См.: Социальные проблемы... С. 20-21.

²³ См.: Платонов О. Ук. соч. С. 162.

²⁴Романовский И. Новая Москва. Площади и магистрали. М., 1938. С. 16.

²⁵ Архитектурные вопросы... С. 5.

²⁶Стешко Л.А., Тепферов В.Д. О памятниках истории и культуры. М., 1977. С. 12.

²⁷Кулемзин А.М. Ук. соч. С. 89.

²⁸ См: Век. 1998. № 26.

²⁹Лужков Ю.М. Мы дети твои, Москва. М., 1996. С. 252.

³⁰ См: Век. 1995. № 8.

³¹ Против лома // Независимая газета. 1999, 11 дек.

³² Там же.

³³ Там же.

³⁴Лужков Ю.М. Столица — не положение, а должность // Российская Федерация. 1999. № 21. С. 30.

³⁵ См: Столица. 1995. №8. С. 37.

³⁶ См: Правительство Москвы занимается охраной памятников // Независимая газета. 1995, 27 апр.

³⁷Формозов А.А. Как смотрели на памятники старины и их охрану // Памятники Отечества. 1984. № 2. С.136.

³⁸ См: Там же. С. 136, 137, 138; Фуров В.Г. Грани наследия. М., 1985. С. 41, 42.

³⁹Богуславский М.М. Международная охрана культурных ценностей. М., 1979. С. 24, 25, 65, 75.

⁴⁰Лихачев Д.С. Земля родная. М., 1983. С.87.