ШУРАВИ
Ш У Р А В И
Уазик бодро клюнул грунт
у скособоченной машины.
Сорокатонная махина,
шальной укушенная миной,
забыла долг, подняла бунт.
Топорща порванные «пальцы»,
дрожала, фыркала, гребла.
Из-под побитого крыла
горька, мучниста и бела
с катков беспомощных страдальца
пыль на обочину текла.
- 504-й? командир!
- Я командир.
(Упрямый ёжик,
пыль на бровях, в морщинках кожи,
взгляд взбудоражен, насторожен.)
- Сооружайте капонир.
Ремонт на марше невозможен.
Стационар необходим.
Кишлак держите под прицелом…
В пыли, как выбеленный мелом,
уазик дёрнулся всем телом
и улетучился как дым.
Из-за облупленной скалы
«наливников» тянулась «нитка».
Ходил волнами воздух жидкий.
Пыхтя, армейские пожитки
везли мордатые ЗИЛы,
тряслись конвойные зенитки.
Танк приволакивал, жевал
щебнистую, сухую землю.
Заглох. Ни звука. Горы дремлют.
Прижав к бокам антенны – стебли,
последний БТР промчал.
Исчезли сизые дымки.
Хребты, сомкнувшие вершины
вокруг пораненной машины,
как и положено мужчинам,
(торжественны и высоки)
расселись молча, благочинно.
Механик, стоп! Студи движок.
Живей. Отставить разговоры.
Вылазьте, горе каскадёры.
В штаны наделали с позором,
пора замаливать грешок.
Танк в маскировочную сеть
упёрся люками-ушами.
В тени, отброшенной горами,
кишлак, обложенный садами.
Картина, любо поглядеть.
Мир света хрупок, осязаем.
Ни тучки в небе, ни души
в полях, иссушенных безводьем.
Беда, жара тоску наводит.
Но в битом танковом народе
не меломаны, крепыши.
Последний гравия кусок
упал на бруствер капонира.
- Ух, благодать. Тепло, не сыро.
Сержант, гляди какие дыры.
Потеть и не один часок.
- Братан, не трогай командира.
Мамедов, что у нас с пайком?
- Якши. Сегодня мы с дровами.
Дымок пульсирует клубами.
По отработанной программе
«братан» колдует с костерком.
Муки две трети котелка.
Воды до жидкого замеса.
(В век просвещенья и прогресса
вам будет не без интереса.)
На самый кончик огонька
лопатки плоский штык навесил.
И…
зашипело гусаком,
шкварчит пузыристое тесто.
В желудках грянули оркестры.
И там уже готово место
принять и блин, и даже ком.
Покушать? Кто же запретит,
когда усталость гнёт колени.
К тому же пухнущие тени
уже ветвятся. В отдаленьи
как будто жук какой зудит.
Грядёт лоскутный караван,
«барабухайки» на подходе.
Как вызов бедненькой природе,
согласно петушиной моде
и вкусам здешних мусульман
расписан каждый балаган.
На радиаторе цветы
из толстой, крашеной бумаги,
наклейки, побрякушки, флаги.
Фургон у каждой колымаги
непостижимой пестроты.
На танк и чёрных «шурави»
косились смуглые шофёры.
И перегретые моторы
кряхтели, затевали ссоры.
Волной долину окатив,
на магистрали бухнул взрыв,
за шиворот встряхнуло горы.
Смотрели молча «шурави»,
как на облупленные скалы
густое зарево вползало.
А на дороге места мало,
укрыться каждый норовил.
Всё суетилось и орало.
- Вот сучьи духи, с высоты
долбят в упор из безоткатных…
- Откуда взялись? Не понятно.
- Нас им не видно…
- Вероятно.
- Ну как…? Накрутим им хвосты?
- Машину к бою! …
Внешний мир
Исчез. Под куполами люков
мир полусвета, полузвука.
В наушниках эфир баюкал,
интимный, танковый эфир.
- Они в прицеле, командир.
- Молитесь богу, «курбаши»…
Краплёный крестиком прицела,
расчет в «паколях», озверело,
угодное Аллаху дело
с восточной ревностью вершил.
Реалии больших страстей
в бесстрастной оптике приборов
реальней. В секторе обзора
под плотным пристальным надзором
творцы погромов и смертей
с запасом прочности фарфора.
Приметный силуэт торчал
среди поношенных халатов.
Месье галантный, бородатый,
меняя фотоаппараты,
взводил, нацеливал, снимал.
Казённик бросило в откат.
- Мамедов, что на панораме?...
За сизоватыми клубами
наводчик просиял зубами:
- Якши… уделали, сержант.
- Смотри. В распадке за скалой,
там их пехота…
- Есть, пехота.
- Под самый козырёк работай.
- За Сашку из четвёртой роты.
За Димку с 042-й…
Не торопилась оседать
пыль на наветренные склоны.
Густая цепь в серо-зелёном
ползла, расходуя патроны.
Весьма внушительная рать
спешила «духов изгонять».
Нырнул в кювет горящий Форд.
Под колесом у неотложки
стекло хрустело битой крошкой.
Колонна трогалась сторожко,
наощупь, набирая ход.
Стояли молча «шурави».
От пряных запахов бензина
дурела знойная долина.
Непокаянная трясина
заката в солнечной крови
вплеталась в память «шурави».
Очередной антракт войны.
Явилась вязкая усталость.
И чувство голода осталось.
Перекусить, хотя бы малость.
- Братан, тащи свои блины.
Если у Вас есть изображение или дополняющая информация к статье, пришлите пожалуйста.
Можно с помощью комментариев, персональных сообщений администратору или автору статьи!