ПРО ТУЧИ СТРЕЛ НАД ГВАДАЛЕТЕ

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Говорят, студентам-медикам особенно трудно разбираться в многочисленных крупных и мелких костях и косточках человеческого черепа. Не менее сложно историкам разбираться в хитросплетениях истории воцарившихся на территории Испании, официально продолжавшей считаться провинцией Римской империи, западноготских (вестготских, везеготских или визиготских) царей со всеми их сыновьями, супругами, соправителями и соперниками. Православно-кафолические, арианские и втайне симпатизирующие язычникам авторы писали о них, внося в вопрос еще большую путаницу, в зависимости от своих симпатий и антипатий, фальсифицируя, обрабатывая и перетолковывая и, в довершение ко всему, выдумывая обращения из ложной веры в истинную, которых в действительности не было. Если бы автор настоящей миниатюры взялся все это пересказывать в подробностях, то ему очень скоро не пришлось считать овец, чтобы уснуть. Ибо поведение героев раннего испанского Средневековья, действующих по одному и тому же, одинаково ужасному сценарию: религиозные споры-братоубийство-отцеубийство-сыноубийство-покушения-захват власти насильственным путем – с почти удручающим однообразием приводило к одному и тому же, одинаково ужасному, результату – сну разума, порождающему кошмары. Или – чудовищ (памятуя о знаменитом офорте из цикла «Капричос» гениального  испанского художника Франсиско Гойи)...

Судя по всему, исконных готских традиций господства и подчинения уже было недостаточно для регулирования порядка престолонаследия. Из числа царей вестготов, правивших территорией от Толосы до Толета, два – Теодорид II и Еврих, или Эйрих - захватили престол  силой оружия. Другие – Атаульф, Аларих II и Амаларих-Амальрих - пришли к власти благодаря своим родственным связям с прежними властителями. Большинство же вестготских царей были избраны решением т.н. «великих царства» – т.е. представителей знатных родов и самых богатых вестготов – из своей среды. Наиболее дельных и энергичных из них поднимали на щите, как римских императоров (которые лишь начиная с коронации в 457 г. п. Р.Х. в Константинополе-Царьграде самодержца-христианина Льва I Великого, или Макеллы - «Мясника» - стали вдобавок проходить церковный обряд венчания на царство). Так стали царями Валья и Теодорих I – властитель вестготов, героически павший в «битве народов» с гуннами на Каталаунских полях в 451 г. Да и сын Теодориха – Торисму(н)д  (годы правления: 451-453), провозглашенный вестготами преемником павшего отца прямо на поле сражения.

Некоторые авторы считают, что арианство вестготов на рубеже  IV-V в.в. еще не играло особой роли во внешне- и внутриполитических отношениях. Мало того, иные из них находят аргументы в пользу утверждения, что принятие вест- и остготами этой формы христианской веры произошло достаточно случайно. С их точки зрения, различия между православием и арианством в то время были, якобы, еще не слишком-то большими. Достаточно вспомнить, по мнению сторонников данной версии, хотя бы весьма терпимое отношение вестготского царя-арианина Алариха из рода Балтов (Балтиев) к православным святыням взятого им Ветхого Рима на Тибре. Оставим данные утверждения на совести авторов (хотя, думается, мало кто из серьезных религиоведов с ними сегодня согласится). Но, так или иначе, по мере консолидации православного мира, укрепления его догматической, теоретической и вероучительной базы на великих церковных соборах Восточного Средиземноморья, и после обретения православной церковью сильного союзника, в лице франкских царей из дома Меровингов, на Западе, связанные с религиозными различиями политические проблемы стали все больше обостряться.

С учетом растущего военного могущества франкских племен, утвердившихся, опираясь на союз с кафолической (православной) церковью, в столь богатых землях, как Галлия и соседние с ней территории, готы (от Равенны до Толосы и Толета) не раз пытались, во что бы то ни стало, улучшить отношения с франками путем установления родственных связей с франкскими знатными родами. Естественно, получая от франков в качестве невест для своих арианских царевичей и княжичей православных царевен и княжон. Дело, как водится, не обходилось без конфликтов на религиозной (или, точнее – межконфессиональной) почве. Скажем, царь вестготов Амаларих (Амальрих), убежденный арианин, смертным боем бил свою жену – благочестивую православную франкскую царевну Клотильду -, пока та, так и не обратившись в арианство, не решилась с верным человеком переслать своим братьям пропитанный ее кровью платок (как свидетельство страданий, переносимых ею ради веры). Видно, Амальрих в пылу арианского рвения забыл о мудрой заповеди святого апостола Павла во Втором послании к коринфянам «не давать повода ищущим повода». Разгневанный брат Клотильды, царь франков Хильдеберт, или Гильдеберт (возможно, только и ждавший подходящего момента и повода), собрав большое войско, подступил к Нарбону и наголову разбил вестготов. Спасаясь бегством, Амаларих – (видно, очень уж «жаба душила»!) – ненадолго заскочил в Нарбон, чтобы прихватить кое-что из сокровищ, и был убит ударом франкского копья. Это – по одной версии. А по другой: «Разбитый Хильдебертом, королем франков, в битве у Нарбона, Амальрих в страхе бежал в Барселону. Презираемый всеми, он был зарезан собственными людьми и умер» (Исидор Севильский).

Еще до Амалариха царь визиготов Еврих, или Эйрих (филологи-германисты, утверждают, что по-готски его имя звучало несколько иначе - Эорих), брат царя Теодерида (466-484 гг.), захвативший престол путем братоубийства, поставил под угрозу внутренний мир и покой в своем могущественном царстве, внушавшем страх и уважение соседям «вплоть до Рима великого», начав суровые гонения на православных. Что вполне соответствовало и его военной политике, направленной против православной Римской (или, по-гречески - «Ромейской») империи. Согласно Исидору Севильскому: «Как только преступление дало ему (Эориху – В.А.) власть, он отправил послов к императору Льву (Макелле - В.А.) и без задержки начал грандиозное и разрушительное наступление на Лузитанию (нынешнюю Португалию – В.А.)». Восточноримский историк гото-аланского происхождения Иордан пишет, однако, иное: «Тогда Еврих, король (царь - В.А.) везеготов, примечая частую смену римских императоров, замыслил занять и подчинить себе Галлии». При Еврихе вестготы начали записывать законы. Резюмируя деятельность Евриха, автор «Гетики» пишет, что он подчинил себе Испанию и Галлию и покорил бургундзонов (бургундов). А пришедший к власти после Евриха, вероятно, наиболее значительный властитель этого переходного периода вестготской истории – Леувигильд, Лиувигильд или Леовигильд (правивший царством уже не из Толосы, а из Толета) – был вовлечен в кровопролитную борьбу со своим собственным сыном Германгильдом (или, по-нашему, по-русски – «Ерменингельдом, царевичем готфским»). Из-за женитьбы последнего на православной франкской царевне Ингунде. Возможно, отцу и сыну удалось бы найти разумный «консенсус». Ведь Леовигильд считался мудрым монархом, непритворно любившим своих сыновей. Но его жена Госвинда, вдова предшественника Леувигильда, на которой тот женился вторым браком - не по любви, а из «соображений государственной пользы» -, чувствуя себя оттесненной на второй план, питала самые недобрые чувства к своей православной невестке из франкского племени. Конфликт между Госвиндой и Ингундой приносил последней несказанные страдания. Не в силах оставаться их бессильным и немым свидетелем, муж несчастной Ингунды – царевич Герменгильд, наследник вестготского престола – упросил отца отправить его наместником в Гиспалис, или Гиспалу (будущую Севилью). Там он, обдумывая планы мести, перешел из арианства в православие и поднял военный мятеж, надеясь свергнуть с престола отца, а заодно - и ревностную арианку Госвинду.

Православные «ромеи» (еще владевшие, со времен «квазивосстановителя Римской империи» Юстиниана I, частью Испании), казалось, бывшие естественными союзниками Герменгильда, своего новоиспеченного единоверца, вопреки всем ожиданиям, не поддержали. А предпочли предать и продать его…нет-нет, не за «жалкие» 30 сребреников, а за 30 000 золотых солидов венценосному отцу-еретику. «Ничего личного»... Должны же были «сыны Ромула» вернуть себе каким-то образом хотя бы часть золота, украденного у них вестготами в ходе многочисленных «походов за зипунами», полученного от «ромеев» в виде дани, контрибуции, «федератского» («союзнического») жалованья и т.д. Не зря ведь восклицали готские «федераты» полководца Гайны, потрясая отсеченной и насаженной ими на копье головой «ромейского» временщика патриция Руфина: «Дайте ненасытному!»...

Будь Леовигильд кровожадным чудовищем, как многие из его предшественников и преемников, он бы, конечно, не замедлил выставить отрубленную голову сына – вероотступника (с арианской точки зрения) и бунтовщика (со всех точек зрения) на всеобщее обозрение (и это в лучшем, для неудачливого Герменгильда, случае). Но Леувигильд кровожадным чудовищем не был. Обняв «блудного сына» со слезами на глазах, он простил Герменгильда, ограничившись его ссылкой в Валенцию (современную Валенсию – ничего себе ссылка, прямо как А.С. Пушкина сослали в Крым, Кишинев, Гурзуф, Одессу!). И лишь в 585 г., когда Герменгильд тайно покинул место ссылки и бежал на север (да еще оскорбил по пути арианского епископа, отказавшись принять от того причастие), Лиувигильду пришлось заступиться за все оскорбленное, в лице епископа, арианское духовенство Испании. Столь тяжкое преступление каралось смертью. И Герменгильд был казнен. За что по прошествии почти 1000 лет римско-католическая церковь в лице папы римского Сикста VI в 1585 г. канонизировала православного (римско-католическая церковь откололась от православной только в 1054 г., до этого никаких «католиков» не было, а были лишь кафолики, т.е. православные) вестготского царевича. Папа римский Урбан VIII распространил почитание священномученика на весь римско-католический христианский мир. А на территории сегодняшних Испании и Португалии Германгильд-Эрменгильд был прославлен в лике местночтимых священномучеников сразу же после перехода иберийской церкви из арианства в православие в VII в. 

Правлением царя-кафолика Реккареда (586-601), младшего брата Герменгильда, завершился, вместе с бурным VI веком, и период господства арианства. Причем не только среди готов, но и среди других германских народов Европы. В правление Валии на Иберийском полуострове еще шли жестокие схватки между соперничавшими за власть над Испанией арианами-вестготами и православными свевами. Бедствия местного населения (в большинстве своем – православного с римских времен), вызванные этими религиозно окрашенными военными распрями, очевидец описывал в самых мрачных красках: «Варвары принесли с собой кровь и огонь, чуму и голод, приведший к такой нужде, что люди стали людоедами и матери питались плотью своих умерших детей. Казалось, что эта война положит конец существованию человеческого рода». 

Осевшие на территории Испании примерно 300 000 готов-ариан держали в подчинении местное православное (по крайней мере, официально) население, численность которого достигала примерно 9 000 000 человек. Весьма жизнестойких, в свое время, метисов, происшедших от браков пунийских мигрантов из карфагенской Африки, кельтских земледельцев, иберийских охотников и пастухов, подвергшихся (по крайней мере, в городах), многовековой романизации. При царе Леувигильде эта огромная страна впервые с момента прекращения реальной римской власти смогла насладиться благами достаточно продолжительного мира. Что, поистине, многого стоило. Реккаред, наученный горьким опытом своего старшего брата, очевидно, пришел к власти с твердым намерением сохранить мир хотя бы внутри страны. Раз уж не мог быть уверен в возможности сохранить мир на ее границах, с учетом все возраставшей агрессивности жадных до добычи православных франков.

В ходе конфликтов, связанных с Герменгильдом, его распрей с мачехой Госвиндой и т.д., он хранил непоколебимую верность отцу. Успев порадовать Леовигильда перед смертью своими блестящими победами над франками, благодаря которым Реккаред сохранил толетскому престолу области Каркассона и Нарбона. Трудно сказать, успел ли тяжело больной царь узнать, что и его второй сын намерен отказаться от веры отцов. Возможно, Реккаред, официально перешедший в православие лишь через 10 месяцев после восшествия на престол, сам распространил слух о том, что и его отец на смертном одре обратился из арианской в кафолическую веру. Как бы возлагая ответственность за столь важный шаг (который уже давно было необходимо сделать, с политической точки зрения, не говоря уже о необходимости спасения собственной души и душ своих подданных, заблудших в арианской ереси) на усопшего монарха-миротворца. Своего отца, почитаемого всеми своими подданными. Сам же Реккаред всего лишь последовал примеру отца, выполняя его предсмертную волю...

С точки зрения Реккареда – пожалуй, самого уравновешенного, рассудительного, разумного тактика среди всех вестготских царей – это решение было, несомненно, единственно правильным. Ведь еще блаженной памяти просветитель готов епископ Вульфила, переведший Священное Писание с греческого языка на готский, с учетом незначительных, интересных, в сущности, лишь для богословов и несущественных для культовой практики различий между арианством и православием, рекомендовал своей готской пастве верить в Бога, быть добрыми христианами и не заботиться о христологических тонкостях. Сходным образом, видимо, мыслил и Реккаред, не склонный допускать возникновения новых смут и распрей из-за конфессиональных споров. По его мнению, были дела поважнее. Он чувствовал себя призванным продолжить начатое отцом, не отвлекаясь на ссоры между епископами. Стараясь действовать как можно осторожней – так сказать, «без фанатизЬма» - избегая всякого насилия, не тратя лишних слов, он не «одарил» ариан новыми великомучениками, за исключением одного-единственного - строптивого арианского епископа из Нарбона. Умершего от невзгод, вызванных войной, в ходе которой князь церкви иберийских «омиев»-ариан не нашел ничего лучше, как призвать на помощь против своего православного царя Реккареда...православных франков (!). В самой же Испании все прошло без особых волнений. Арианская элита подчинилась царскому решению. Госвинда умерла. И Реккаред, лично присутствовавший на церковном синоде, окончательно осудившем арианство как ересь, опиравшийся на своих мудрых советников – православных иерархов Леандра – архиепископа Гиспалы - и Масоны – епископа Эмериты Августы (нынешней Мериды), мог более не сомневаться в прочности своей власти над вестготским царством.

В результате из всех германских племен верность арианству сохранили только лангобарды – энергичный и храбрый, хотя и жестокий народ, еще долго державшийся в Северной Италии и даже не раз угрожавший римскому папе, пока тот не позвал на помощь православного франкского царя Карла Великого, разом прекратившего эти лангобардские безобразия. Толетский «объединительный» собор, начавшийся 4 мая 589 г. и ставший одним из важнейших событий в истории христианской церкви, сделал широко известным место своего проведения – испанский город Толет (ныне - Толедо), избранный вестготскими царями своей столицей. Подобно тому, как в свое время Гай Юлий Цезарь, избрав рыбацкую деревушку Лютецию в области племени паризиев на берегу реки Секваны местом сбора вождей всех галльских племен, положил начало ее превращению в будущую столицу Франции – город Париж. Правда, Толет имел определенное значение еще при римлянах как центр их оружейных мастерских и складов. Толетские оружейники уже тогда славились высоким качеством выделываемой ими стали. Однако только при вестготах Толет стал  резиденцией правительства целого государства. И, надо сказать, государства весьма необычного, в котором воинская каста властвовала над целым народом, отличным от нее по языку и вере. Л.Н. Гумилев именовал такие государственные образования «химерами». Аналогичная ситуация, сложившаяся в православной Италии, попавшей под власть остготов-ариан при Теодорихе Великом, привела, в конце концов, к падению остготского владычества и завоеванию Италии православными «ромеями» константинопольского августа Юстиниана I. В Испании же, после Толетского собора, немногочисленный готский высший, правящий слой, мог опереться, по крайней мере, на единство веры с подчиненным ему неготским населением. И, что было не менее (если не более) важным – на поддержку объединенного христианского духовенства. С тех пор, начиная с раннего Средневековья и до начала эпохи европейских революций, этот союз царства и священства был главной, хотя и незримой, опорой всех государств Европы (в подавляющем своем большинстве – монархий). Их сердцевиной и ядром, которые власть духовная и светская тщательно и со вкусом драпировали своими пышными, переливающимися всеми цветами солнечного спектра одеяниями.

Но, раз уж Толет был избран столицей, поскольку готские цари расширили бывший римский опорный пункт, украсив его роскошными зданиями, превратив маленькую крепость в большой город, в нем стали жить не только готы. Вскоре, уже при Леувигильде и Реккареде, к готскому и доготскому христианскому населению добавился третий характерный этнический и конфессиональный элемент – иудеи. Они стремились поселиться в центрах власти готов над Испанией. Поскольку между простонародьем и могущественной воинской кастой – готской «аристократией меча» – совершенно  отсутствовала прослойка, средостенье, среднее сословие, которое могло бы заняться коммерцией, торговлей, денежным обменом. Победы царя Реккареда и его преемников над последними восточно-римскими прибрежными анклавами на территории Испании освободили иудейских коммерсантов Сфарда  от пронырливых «ромейских» конкурентов. Готские владыки не вмешивались в дела этого своеобразного народа – замкнутого в себе и обособленного, но полезного, в т.ч. в роли всегда готового к услугам заимодавца. Царям – вестготским, и не только! - вечно не хватало денег и заморских дорогих товаров. А среди иудеев, чьи общины раскинулись по всему обитаемому миру, давно уже были в ходу векселя и денежные чеки...      

В Толете проживала одна из древнейших иудейских общин на территории Иберийского полуострова. Толетских и гиспальских иудеев, как, впрочем, и иудеев, проживавших в других испанских городах, с римских (а скорее всего – еще с карфагенских времен), в эпоху классического средневекового религиозного сознания, да и позднее, обвиняли в том, что именно они стали причиной падения готской власти над Испанией. А ведь эта власть казалась нерушимой. Еще не отзвучало ликование всех подданных великого царства вестготов по поводу счастливого завершения Толетского собора. Во всяком случае, так кажется нам. Ведь до нас, живущих в столь значительном временном удалении, доходят лишь запечатленные на писчем материале голоса тех, кто тогда имел право голоса и пользовался этим правом. Именно эти люди во все времена решали, что должно войти в историю, чему следует верить. И раздавали похвалы и порицания в зависимости от того, что приносило большую или меньшую пользу церкви. Громче всего звучал (и звучит по сей день) голос Исидора Севильского (или, по тем временам – Гиспальского). Сменившего своего старшего брата Леандра на архиепископской кафедре Гиспалы-Севильи. С усердием и деловитостью, достойными Плиния Старшего (да и Плиния Младшего) Исидор (между прочим – небесный покровитель Интернета), происходивший по отцу – из знатной испано-римской семьи, а по матери – из рода вестготских царей - собирал факты, писал всемирные хроники, толкования на библейские книги и столь щедро одарил потомство плодами своих трудов, что они дошли до нас  в виде не менее чем 1000 рукописей.

Благоверному Реккареду это ничем не грозило. Ибо он, как подчеркивал архиепископ Исидор, вернул православной церкви все имущество, переданное в казну вследствие «кощунственной алчности» его отца Леовигильда. На котором Исидор Севильский, так сказать, «живого места не оставил»: «Хоть он и был отличным полководцем, но не было в его победах благочестия, что отразилось на его славе <...>  Переполненный безумием арианского заблуждения, Леовигильд начал преследование кафоликов, сослал епископов, отнял доходы и привилегии у (православной – В.А.) церкви <...>

Леовигильд был безжалостен к некоторым из своих людей, если он видел кого-то выдающегося знатностью и могуществом, то либо обезглавливал его, либо отправлял в ссылку. Он был первым, кто увеличил поборы и первым, кто наполнил казну, грабя граждан и обирая врагов». А вот Реккареда облагодетельствованные им иерархи церкви и не уставали восхвалять на все лады: «Он был благочестивым человеком, отличным от отца по образу жизни. Тогда как один был неверующим и предрасположенным к войне, другой был миролюбивым и деятельным в мирное время; один распространял могущество народа Готов через искусство войны, другой возносил народ посредством победы веры <...> Он был добрым и мягким, необычайно ласковым, и настолько сердечным и доброжелательным, что даже плохие люди желали его любви <…> Он был настолько милосердным, что часто уменьшал подати своего народа, даруя ему прощение <…> Он провозгласил единство трех ипостасей Господа: Сын рожден единосущно от Отца, а Святой Дух не разделен с Отцом и Сыном и есть Дух их обоих, соединяющий их в единое целое». Испания же под правлением Реккареда, по Исидору, процветала во всех отношениях: «О Испания, ты – знаменитейшая из всех стран, простирающихся от океана до самой Индии. Благословенная страна, счастливая своими государями, мать многих народов, ты - царица всех провинций (видимо, имеются в виду провинции продолжающей, в представлении епископа, существовать – пусть даже чисто гипотетически! – единой Римской «мировой» империи, частью которой, вопреки очевидности, продолжало считаться вестготское царство – В.А.), от тебя получают свет Восток и Запад, от тебя, славы и чести всего земного круга, знаменитейшая часть Вселенной. На твоей земле изобильно процветает славное плодородие готского народа и т.д.». Выходит, что велеречивый иерарх был убежден в том, что Испания – сокровищница духа и учености (несущая свет Востоку и Западу). Доказывая нам тем самым нечто очень важное. А именно – факт продолжение существования на Иберийском полуострове римской культуры и образованности даже под властью свевов и готов, а после завоевания расположенного в северной части Иберийского полуострова свевского царства Леовигильдом – также в объединенной Реккаредом готской Испании. Немецкий историк Теодор Моммзен подчеркивал, что эта провинция, на которую чисто римские, италийские, литераторы смотрели, из-за «странной латыни испанцев», несколько свысока (и даже высмеивали испанских провинциалов в своих сатирах), стала еще при Юлиях-Клавдиях (Сенека, Лукан, Марциал, Квинтилиан), но особенно – в позднеимперский период, настоящим прибежищем латинской, римской образованности, поэзии, точных и гуманитарных наук. Да и сам Исидор, подобно целой плеяде своих не менее ученых современников, чьи имена ныне почти совершенно забыты, усердно заботился о поддержании римских культурных традиций и в условиях готского господства. Об этом не следует забывать, говоря о пышном расцвете арабской мусульманской культуры в Испании, затмившей собой все, что существовало в иберийском культурном пространстве до нее. Несомненно, сыграв немаловажную роль в расцвете арабской культуре именно на Пиренейском полуострове.

Из дальнейшего текста Исидора, который мы не будем здесь воспроизводить из-за нехватки места, однозначно явствует, что объединение Испании Реккаредом оказало самое благотворное влияние и на хозяйственную жизнь. Наслаждаясь благами наконец-то наступившего мира, народ перешел к решению более масштабных задач, не подчиненных первоочередной необходимости обеспечения пропитания. Под знаком которой так долго проходила жизнь вестготов. Теперь они могли, к примеру, не думая только о хлебе насущном, заниматься на досуге коневодством. И готские породы лошадей вызывали восхищение во всех странах Экумены. Горное дело, почти заброшенное на протяжении многих поколений, возродилось. Да и развитие ремесел достигло новых высот. Готские ремесленники – от дубильщиков и красильщиков до гранильщиков драгоценных камней и ювелиров – не знали себе равных.

С учетом столь бурного развития ремесел странным представляется лишь заметное отставание вестготов в области архитектуры. Ну, не могли они похвастаться чем-то, сравнимым с архитектурными шедеврами современной им, подвластной остготам, Италии – хотя бы Равенны или Рима. А именно – готскими (а не готическими!) храмами, сочетающими в себе христианскую веру со свойственной германцам непреодолимой тягой к причудливой орнаментике, сформировавшейся под влиянием блестящей раннехристианской восточно-римской культуры. Толет должен был бы по праву иметь такой храм, в память о состоявшемся в этом городе объединительном соборе. Но VI в. и начало VII в. не ознаменовались возведением великих памятников церковной архитектуры на испанской земле. Впрочем, и от римских времен в Испании остались в основном прочные каменные мосты, а не роскошные палаты. 

Кстати говоря,  слово палаты (от латинского слова «палатиум», т.е. «дворец», «чертог») имеет не латинское, а греческое происхождение (палатион).  Наш старый знакомый Прокопий Кесарийский пишет об этом: «...царский дом римляне, подражая грекам, называют Палатием (имеется в виду Палатинский холм – Палатин - в Ветхом Риме на Тибре – В.А.) Поскольку некий Паллад, родом эллин, ещё до взятия Трои поселился в этом месте и построил здесь замечательный дом, они стали называть это строение Палатием; Август, став самодержцем-автократором, решил сделать его своим местопребыванием, и с того времени Палатием называют помещение, в котором пребывает царь» («Война с вандалами»). Но это так, к слову...

Тем не менее, в 575-600 гг. в Толете была построена церковь Спасителя (ныне – храм Эль Сальвадор в Толедо), чьи характерные подковообразные арки напоминают нам о готах, чьи фигурные колонны считаются древнейшим скульптурно-архитектурным памятником вестготской эпохи, свидетельством высокого искусства ваяния времен царя Реккареда. На одной из этих колонн сохранились скульптурные украшения в виде фигур святых. Лица на барельефах стесаны (возможно, сознательно сбиты мусульманскими завоевателями, непримиримыми, особенно на первых порах, к «идольским образам», «бутам»), однако фигуры, застывшие в наивно-молитвенных позах, еще хорошо различимы. Производя по-прежнему трогательное впечатление, несмотря на прошедшие с момента их создания безымянным ваятелем 14, если не все 15 веков. В Мериде (древней Эмерите Августе) была найдена гораздо лучше сохранившаяся вестготская колонна с орнаментальным узором. Видимо, раздражавшим мавров-«иконоборцев» куда меньше, чем рельефные лики святых. Поэтому она была сочтена достойной для украшения мавританской бани.

После смены на престоле целого ряда боровшихся с франкской экспансией и друг с другом вестготских царей, чье время правления было недолгим, даже если их жизнь не пресекалась ударом кинжала убийцы, при царях Реккаресвинде (653-672), Вамбе (672-680) и Эгике (687-701) строительная деятельность стала более активной. Не стоит упрекать их предшественников в том, что они тратили меньше времени и средств на строительство храмов. Ибо уже Реккаред всерьез занялся физическим воспитанием своего народа. Чтобы его готы в условиях наступившего мира не ослабли телом и духом, оставаясь хорошими воинами. Упоминая войны Реккареда с франками, (восточными) римлянами и басками, Исидор Севильский считает необходимым подчеркнуть: «В этих случаях он действовал не ради войны, а чтобы упражнять своих людей, как это делается в состязаниях по борьбе». После Реккареда столь же большое внимание постоянным упражнениям своих подданных с оружием уделяли, прежде всего, два вестготских царя. Сисебут, или Сисебат (который, если верить Исидору, «был так милосерден в упоении победой, что на собственные деньги выкупил многих врагов, обреченных на рабство и переданных в качестве добычи войску»). И Свин(с)тила, отвоевавший у Восточной Римской империи остатки ее владений в Испаниии (именуемый Исидором «величайшим из всех» царей вестготов – «кроме воинской славы, у Свинтилы было много других истинно царских достоинств: вера, благоразумие, трудолюбие, глубокие познания в юридических делах и решительность в управлении; своей щедрости он был великодушен ко всем, и милосерден к бедным и нуждающимся»). На тот момент вестготский народ был еще вполне «готов к труду и обороне», не утратив своей природной и потомственной воинственности:

«В искусстве обращения с оружием они (вестготы – В.А.) достигли совершенства, и сражаются не только ударным оружием пешими, но и метательными копьями в конном строю» - подчеркивал Исидор, умерший в 636 г. и потому не бывший свидетелем того, что произошло потом, с приходом в Испанию мавров. «Впрочем, они больше полагаются на неукротимый бег коней… Они очень любят упражняться в метании копий и в примерных боях; военным играм они предаются ежедневно. Единственным упражнением в военном искусстве, которому они еще не предавались, была война на море. Но после того как князь Сисебут был по милости небес призван на престол, они, благодаря его усилиям настолько усовершенствовали свои воинские навыки, что встречали неприятелей во всеоружии не только на суше, но и на море, и даже римские воины покорно служили им, подобно столь многим народам и всей Испании». 

Войско вестготов представляло собой довольно упорядоченную организацию, заимствовавшую много у римлян. Наименьшей войсковой единицей был десяток, которым командовал декан. Десяток входил в состав сотни (центурии) во главе с центенарием (аналог римского центуриона). Самой крупной войсковой единицей была тысяча, которая подчинялась милленарию (тысячнику). Милленарии никогда не выступали в роли самостоятельных военачальников, подчиняясь на поле битвы самому царю либо назначенным им полководцам (в случае если царь не возглавлял войско сам) — дукам (duces). Известно, что вестготы были прославленными конниками.

Жаль, что впоследствии энергичный Свинтила вступил в конфликт с духовенством, поддержавшим направленное против царя-воителя восстание Сисенанда (Сигизмунда). Свинтила был свергнут с престола и заключен в монастырь вместе с членами своей семьи, а Сигизмунд признан царем и правил с 631 по 636 г. Низвержении Свинтилы было узаконено в 633 г. IV Толетским собором (хотя Толетские соборы были провинциальными синодами испанской церкви, после принятия в 587 г. вестготами православия на них обсуждались не только церковные, но и светские дела, касавшиеся, в частности, суда и правления, и созывались они вестготскими царями).   

Со времен второй половины VII в. кое-где, в самых отдаленных уголках Испании сохранились небольшие вестготские храмы, служащие немыми, но оттого не менее наглядными свидетельствами готского благочестия и христианства германского образца в кельто-иберо-романской стране.

Долгое время испанцы, вот уже более 100 лет проявляющие все возрастающий интерес к своему древнему и древнейшему прошлому, проводящие раскопки финикийских и римских городов на своей территории, испытывали определенную нерешительность и неопределенность в вопросе оценки вестготского периода своей истории. Считать ли готов «варварами», прервавшими традиционно оцениваемый как положительный кардинальный путь развития страны от кельтиберов – к римлянам, а от римлян - прямиком к конкистадорам, принесшим в Новый Свет не только римско-католическое христианство, но и наследие великой римской, романской, латинской культуры – Латинидад? Или же считать вестготов важным, если не наиболее существенным, элементом средневековой, да и нынешней, сегодняшней, Испании, ее своеобразной смешанной культуры, одарившей испанский народ великою печалью Сурбарана, великою фантазией Кортеса, великой удалью Писарро?

Последнее предположение, конечно, ближе к истине. И потому-то нам сегодня нелегко воссоздать зримую картину периода вестготского владычества, хотя он был довольно продолжительным и оставил некоторое количество ценных культурных свидетельств. Но возьмем ли мы крипту в кафедральном соборе Паленсии, каменные арочные мосты в Мериде или Пинос-Пуэнте, найденные под Гвадараззой драгоценные, украшенные самоцветами, короны вестготских царей, укрытые разбитыми готами от мавританских захватчиков – все это отдельные фрагменты, обломки некогда единого целого, скрепить которые воедино историки могут, лишь максимально используя силу своего воображения. С исторической точки зрения, распространение православного христианства на всю Испанию, его проникновение даже в столь отдаленные ее уголки, в которых сохранились упомянутые выше вестготские церкви, вроде Санта Комба де Банде, построенной при царе Реккесвинде, южнее города Оренсе, на дороге в Португалию, привело не только к церковному единству. Но и к созданию совершенно новой внутриполитической ситуации. Православные цари вестготов, начиная с Реккареда, получили надежную опору в лице умного и опытного кафолического духовенства. Отныне царскую власть, вынужденную прежде постоянно лавировать между разными группировками правящей воинской касты вестготского происхождения (считавшей царя лишь «примус интер парес» - «первым среди равных»), поддерживали 60-70 епископов (число их кафедр колебалось), хорошо знавших свои епархии и имевших там множество приверженцев. 

Конечно, дело не обошлось без восстаний против этой новой расстановки сил. Без попыток восстановить, вместе с арианством, и господство прежнего могущества родовой вестготской знати. Но союз царской власти с кафолической церковью (если он был достаточно крепким) с тех пор не удавалось одолеть. Ни в Испании, ни в какой-либо другой стране христианской Европы.

В сложившихся условиях в вестготской Испании уцелели лишь отдельные, бессильные осколки древнего язычества, да и то в самых отдаленных районах. Уцелели вечно неспокойные баски, а в самом низу, в нынешней португальской области Алгарвиш – маленький «ромейский» плацдарм, не имевший больше никакого военного значения. Испания была столь плотно охвачена и ведома царской властью и православной церковью, она столь неукоснительно управлялась по принципам Соборов, как никогда прежде в своей истории. Тем не менее суровые победители, обретшие полновластие епископы, были недовольны существованием не слишком большой, но мощной в экономическом отношении группы – иудеев - и их синагог.

Нигде в Европе история иудейства не была так сложно и так тесно связана и переплетена с историей страны его проживания, как именно в Испании. Иудеям было суждено сыграть судьбоносную роль не только в истории вестготов. Но именно вестготы были первыми по счету...

Испанское иудейство представляется столь древним, а его история – столь интересной, что автор этой миниатюры счел для себя невозможным удержаться от искушения посвятить им отдельный экскурс. Самые ранние иудейские общины возникли на Иберийском полуострове (Сефарде) в первые столетия «галута» (иудейского рассеяния, или, по-гречески – «диаспоры», за пределами собственно земли Израиля). Т.е. в конце I – начале II в. п. Р.Х. Но впоследствии испанские иудеи, достигшие на Пиренейском полуострове огромного влияния (прежде всего - экономического, но, вследствие этого – также и политического), не удовольствовались столь поздней датировкой своего появления на Пиренеях. В их среде возникла легенда, что еще царь объединенного Израиля Соломон Премудрый отправлял своего сборщика налогов Адонирама в Сфард, где тот основал израильские поселения. Кстати говоря, целиком исключить эту версию нельзя. Ведь тот же Соломон, согласно Библии, снаряжал и отправлял совместно с финикийцами торговые морские экспедиции в дальние страны – например, Офир (в Восточной Африке, возможно - Сомали). Что же мешало царю-мудрецу стать дольщиком в регулярных плаваниях финикийцев в Испанию? Ведь ветхозаветный пророк Иона был проглочен «китом» («большой рыбой»), будучи выброшен за борт с корабля, шедшего не куда-нибудь, а в Таршиш (Тарсис, Фарсис, Тартесс), расположенный не где-нибудь, а на испанском побережье! Древний город Тартесс, основанный в южной Испании в I тысячелетии (не позднее 1100 г.) до Р.Х., был основан этрусками в тесном взаимодействии с финикийскими колонистами из города Гадир, или Гадес (ныне - Кадис) в нижнем течении реки Бетис  и славился своим богатством и торговыми связями на все Средиземноморье. Вероятно, именно оттуда отправлялись в «Море мрака», за «столпы Мелькарта», отважные ханаанеи-сидоняне, оставившие следы своего пребывания в Новом Свете задолго до появления там норманнских викингов. Во всяком случае, нет ничего, что исключало бы возможность присутствия иудейских купцов ранее 1000 г. до Р.Х.  в Гадесе (равно как и в других финикийских факториях Испании и Северной Африки).

Первое документальное упоминание крупных иудейских общин на территории Испании содержится в христианских соборных постановлениях 306 г., принятых еще при римлянах, до признания христианства государственной религией Римской империи. В 306 г. Эльвирский собор в рамках мер, направленных, прежде всего, против еще очень сильного тогда в Испании язычества, запретил выдавать православных девушек замуж как за еретиков (=ариан), так и за иудеев. Женатым кафоликам было под угрозой отлучения от церкви запрещено иметь сношения с язычницами или с иудейками. Земледельцам было запрещено пользоваться услугами иудейских раввинов при благословении полей и других религиозных церемониях, связанных с сельскохозяйственной деятельностью. Особенно интересный запрет, свидетельствующий о своеобразном состязании христиан и иудеев в борьбе за благосклонность «поганых» - в полном смысле этого слова (т.е. сельских - латинское слово «паганус означает как «язычник», так и «поселянин», «деревенщина», происходя от слова «паг» - «сельский округ») - язычников. Выходит, что не только Киевская Русь (согласно Повести временных лет) имела шанс принять иудаизм (если бы хазарским иудеям удалось склонить на свою сторону «нашего» Амала - князя Владимира Красное Солнышко). Но и испанские язычники имели вполне реальный шанс стать иудеями. Расовый момент в те времена играл гораздо меньшую роль, чем момент  религиозный. Внутреннего решения конкретного индивидуума было достаточно для всех религий. Хотя и не для всех царей вестготов...

С учетом этого проявившегося очень рано антииудейского настроя испанских кафоликов, арианские вестготские цари, пришедшие на смену православным римским императорам, по логике вещей, должны были казаться иудеям желанными и, так сказать, прирожденными покровителями. Поэтому иудеи, особенно – в Септимании, т.е. в готских владениях вокруг Нарбона – заняли однозначно проготскую позицию. Направленную не только против православных римлян (фактора, вскоре совсем сошедшего на нет), но и против православных франков (чей царь Хлодвиг I из дома Меровингов был крещен в православную веру миссионерами из Второго Рима - Константинополя-Царьграда - и получил от царьградского императора звания римского патриция и консула), постоянно стремившихся Септиманию покорить. Что не сулило септиманским иудеям ничего хорошего. Вопреки фантазиям Майкла Бэйджента, Ричарда Ли, Генри Линкольна и прочих сторонников мифа о «Приорате Сиона», «Мессианском наследии», «Свяшенной Крови», «Святом Граале», происхождении франкской династии Меровингов из дома Давидова и обо всем, что с ними связано. Не случайно христианский биограф первого православного царя франков – упомянутого выше Хлодвига I из дома Меровингов - писал об этом германском «Новом Константине», что, когда Хлодвиг при своем крещении услышал о предательстве Иуды и страданиях Господа Иисуса Христа, он воскликнул, что если бы тогда находился рядом, то вместе со своими франками отплатил бы за это иудеям «кровавой местью». Примечательно, что автор биографии Хлодвига, будучи смиренным христианским монахом, откровенно радовался словам воинственного франкского царя, подчеркивая: «Этим он доказал глубину своей веры, подтвердил свою преданность христианству».

Счастливому периоду спокойного развития и быстрого экономического взлета многочисленных иудейских семейств в вестготской Испании был, однако, неожиданно положен конец. Когда распри между двумя соперничавшими вариантами христианства прекратились при царе визиготов Реккареде I. И вся мощь испанского кафолицизма, не отвлекаясь больше на борьбу с арианством, сведенным, наконец, на нет, обрушилась на иудеев. Первое исторически засвидетельствованное гонение на иудеев в вестготской Испании (на острове Менорка), связанное с почитанием святого первомученика Стефана, еще носило более-менее случайный и местный характер. Но теперь, под давлением кафолической церкви, православные вестготские цари  - Реккаред I, Сисебут и другие, приняли новые, весьма суровые законы. Крайне осложнившие жизнь их иудейских подданных. А цари позднего готского периода истории Испании – Реккесвинт (Рецесвинт) и Эрвиг – похоже, даже стремились, путем принятия все более строгих законов об иудеях, вообще изгнать иудейское религиозное меньшинство из своих пределов.

Первый удар вестготских христиан по местным иудеям носил, так сказать, экономический характер. Иудеям было запрещено держать в услужении рабов христианского вероисповедания. Епископы-кафолики со своей паствой сочли недопустимым, чтобы христиане, не говоря уже о христианках, «служили иудеям, их страстям и даже похоти». Когда затем царь готов Сисебут, высокообразованный человек и даже поэт, под страхом изгнания сынов Израилевых из страны, добился массового обращения иудеев в христианство, появилась новая возможность принудить этих «христиан поневоле» к соблюдению христианских заповедей и жизненных правил. Эти насильно окрещенные были подчинены епископам. О том, к чему это привело, Шарль-Луи де Монтескье  в главе I книги XXVIII своего знаменитого труда «О духе законов» не без основания писал, как о начале инквизиции (во всяком случае - испанской):

«Епископы пользовались очень большим влиянием при дворе вестготских королей (царей – В.А.); важнейшие дела решались на соборах. Мы обязаны вестготскому кодексу всеми правилами, принципами и понятиями современной (XVIII в. – В.А.) инквизиции, и впоследствии монахи полностью применяли к евреям (иудеям – В.А.) законы, составленные некогда епископами» (Монтескье).

То, что иудеи не ощутили на себе в полной мере всю суровость этих законов, объяснялось целым рядом причин, связанных с самим характером власти вестготов над Испанией. Во-первых, готские цари очень часто сменяли друг друга. И эта «царская чехарда» не позволяла последовательно применять антииудейское законодательство на практике. Царь вестготов Гундемар, к примеру, начавшей форменное гонение на иудеев, продержался у власти совсем недолго - с 610 по 612 г. С другой стороны, у иудеев, как уже упоминалось выше, были деньги, которых у царей, причем не только у вестготских, как правило, не было. «Флюс мафиш», как говорят арабы - «денег нет». Именно благодаря большим суммам «презренного металла» вечно гонимым сынам Израилевым удавалось, вплоть до Нового Времени, смягчать сердца гонителей. Так и испанским иудеям удавалось до поры-до времени избегать слишком жестокого угнетения вестготскими властями предержащими путем щедрых «доброхотных даяний».

Черта под этот период, который может быть назван неприятным, тягостным и унизительным для иберийских иудеев, но все-таки не совсем бесперспективным и бесчеловечным, была подведена в момент, когда «мешумед» - вероотступник-конвертит, т.е. выкрест (крещеный иудей) или потомок иудеев, перешедших в христианство (таких впоследствии на Иберийском полуострове испанцы называли «новыми христианами» или «марранами», а иудеи - «анусим») занял высшую церковную должность в вестготской Испании. Это был некто Юлиан (Хулиан), архиепископ Толета. Города, называвшегося по-древнееврейски так же, как он впоследствии стал называться по-арабски: Толетола. Ибо он был, по иудейскому сказанию, основан, якобы, бродячими иудейскими беженцами («толетолим»), бежавшими в Сефард после разрушения Иерусалима с Первым Храмом Единого Бога и выселения жителей Иудеи халдейским (нововавилонским) царем Навуходоносором (Набукудуриуццуром) II в 597 г. до Р.Х.

«Мешумед» Юлиан стал архиепископом Толетским в 680, а умер в 690 г. по Р.Х. Он председательствовал на нескольких церковных синодах, написал ряд богословских трактатов, историю правления царя вестготов Вамбы и латинское сочинение, направленное против иудеев и не уступающее в своей резкости и непримиримости антииудейским проповедям константинопольского святителя Иоанна Хризостома (или, по-нашему, по-русски: Златоуста). Удостоившись впоследствии, несмотря на некоторые вероисповедные разногласия с папой римским, причисления к лику святых. Через четыре года после его смерти на вестготскую Испанию обрушилась страшная эпидемия чумы.

Архиепископ Юлиан (как впоследствии – официальный создатель испанской инквизиции и первый Великий Инквизитор Томас де Торквемада) принадлежал к числу немногих действительно выдающихся и страшных своим ренегатским рвением отступников от иудейства, обратившихся против исповедников веры собственных отцов и дедов, став, благодаря своему острому уму и пылу неофита, их самыми непримиримыми врагами. Юлиан и комит (впоследствии – царь) Эрвиг так прекрасно взаимно дополняли друг друга, что исторические последствия этой взаимодополняемости (или «положительной комплиментарности», как сказал бы Л.Н. Гумилев) не заставили себя долго ждать. Тем более, что Эрвиг был не готом, а «ромеем». Опоившим царя Вамбу неким «лютым зельем», от которого помрачившийся рассудком царь вестготов и скончался в 680 г. Эрвиг же, при поддержке церкви, стал править Испанией, всячески притесняя знатные, истинно-вестготские роды. Желая снискать расположение епископов и отвлечь внимание народа от фактически совершенного им цареубийства, он указал вестготам, как на нового врага, на иудеев. Поскольку иудеи, в большинстве своем, были богаче тех, кто покупал у них товары, обменивал или занимал у них деньги под проценты, подстрекательство против иудеев и разжигание ненависти к ним редко оставались безуспешными. Пришлось испанским иудеям искать спасения в бегстве. Беженцы с полуострова Сефард массами переправлялись на разного рода плавсредствах через пролив в Северную Африку (уже захваченную маврами-мусульманами, или, как тогда говорили, магометанами). Или же направляли свои стопы на север, через Пиренеи, в вестготскую Септиманию, где по-прежнему пользовались целым рядом привилегий.

Относительно многочисленные иудейские общины сохранились только в крупных городах вестготской Испании. Там, где они проживали компактно, в самоуправляющихся и имевших даже собственную, раввинскую, юрисдикцию, отгороженных от христианских кварталов внутренними стенами т.н. «иудериях». Наступившая вслед за смертью царя Вамбы очередная смута и общее недовольство царем Эрвигом (да и первосвятителем Испании - архиепископом Юлианом), позволили испанским городам добиться большей самостоятельности, а испанским иудеям – несколько большей безопасности. Никто, однако же, не мог предугадать, в какую сторону пойдет развитие страны после загадочной кончины Вамбы. После того, как Вамба, опоенный «зельем», впал в глубокий обморок, он неожиданно был показан народу в священническом облачении и даже с выбритой на голове тонзурой (принятой к тому времени среди монахов западной части христианского мира). Что должно было свидетельствовать о принятом им, якобы, решении уйти от мира. И, соответственно, перестать быть вестготским царем. Темна вода во облацех... 

Покуда вся вестготская Испания думала и гадала, что бы это значило, мигрировавшие в северную Африку прыткие иудеи-сфарды (сефардим, сфардим), конечно, не дремали. Заключив союз с опьяненными нескончаемой чередой своих побед арабами-муслимами, в нетерпении взиравшими, натянув поводья скакунов, через пролив на вожделенную Испанию, они готовили вторжение на Иберийский полуостров.

Эта угроза не укрылась от внимания царя вестготов Эгики, родича Вамбы и зятя Эрвига. В 694 г. он объявил в Толете, что недавно узнал из надежных источников о начале испанскими иудеями переговоров с иноземными иудеями из заморских стран с целью заговора против христианского рода. Встревоженные этим известием, созванные царем на синод епископы приняли постановление о полном порабощении остававшихся еще в Испании иудеев. Последние были объявлены рабами государства, которое могло по собственному разумению передавать их в собственность своим подданным-христианам. Детей у этих государственных рабов предполагалось отбирать по достижении ими шестилетнего возраста и давать им христианское воспитание.

Повсеместное проведение в жизнь столь радикальных мер имело, в общем, мало шансов на успех даже в более – скажем так - современных обществах. Поэтому большинство историков сомневается в том, что упомянутый закон не остался только на бумаге (или, если быть точнее - на пергамене). Витица, соправитель и преемник Эгики, вроде бы, отменил его (целиком или частично). Но не подлежит сомнению нечто другое. У иудеев, возглавляемых очень умными и прозорливыми вождями, вряд ли теперь оставались сомнения в том, какая именно судьба им уготована в христианской вестготской Испании. С другой стороны, им было ясно, на сколь слабых опорах держалась власть вестготских царей над Испанией. В которой постоянно появлялись все новые претенденты на престол и, в конце концов, даже епископы взяли себе манеру выжидать с кинжалом наготове в засаде за дверями царского дворца. Долго так продолжаться больше не могло. Лучшим выходом, чем постоянные и связанные с немалыми расходами сил, времени и средств попытки полюбовно договариваться с царями, сменявшими друг друга с калейдоскопической быстротой, представлялось свержение всего института вестготской царской власти раз и навсегда. Даже если это означало войну, неизбежно связанную с риском. И риском немалым.

Как писал известный французский арабист Эварист Леви-Провансаль в своей «Истории мусульманской Испании», «все как один арабские хронисты делают более или менее детальные намеки на помощь, оказанную магометанам иудеями до и во время завоевательных войн. Кажется, иудеям во многих случаях поручали надзор над завоеванными городами, чтобы рвавшимся все дальше арабским армиям не приходилось оставлять там крупные гарнизоны. Ибо почти все иудеи были горожанами. И во всех более-менее значительных испанских городах имелись иудейские общины (значит, далеко не все сефарды эмигрировали на момент исламского нашествия на Иберийский полуостров! - В.А.). Мало того, по утверждению Леви-Провансаля, «…ВСЕ (выделено нами – В.А.) население многих городов – например, древней Гранады, Лусены и других -, кажется, состояло исключительно из иудеев». И это - после массового изгнания иудеев из Испании вестготскими царями в Северную Африку и Нарбону? Темна вода во облацех...

Наряду с этой опирающейся на исторические факты версией предыстории падения испанской державы вестготов, дополнительно подтверждающейся ролью иудеев после покорения Испании арабами, существует и другая, легендарная и романтическая версия. Ибо поэтической натуре арабов (в первую очередь), видимо, претило столь сухое и рациональное объяснение совершившегося. В сложившейся вокруг завоевания Испании маврами-мусульманами легенде играет большую роль некий таинственный граф Юлиан (Хулиан). Отважный и опытный воин, удерживавший, в качестве вестготского наместника, последний христианский плацдарм в Северной Африке (на месте нынешних Сеуты или Танжера, из легенды точная локализация его не совсем ясна). Долго успешно отстаивавший это «предмостное укрепление» от арабов. Однако осознавший со временем безвыходность своего положения и заключивший с маврами-муслимами своего рода «джентльменское соглашение», обеспечив себе и своим людям выживание и освободив воинов ислама от необходимости истощать свои силы в дальнейших кровопролитных штурмовых атаках на христианскую твердыню. Так сказать, вооруженное перемирие на неопределенный срок. Юлиан отправил свою дочь-красавицу Флоринду (или Каву) к царскому двору в Толет. Чтобы благородная девица научилась там изящным манером и получила образование, соответствующее ее высокому происхождению. Наслаждаясь в полной мере ароматом царской резиденции. С учетом того, что нам известно о нравах при царском дворе в вестготской державе, шансов сохранить свою добродетель незапятнанной у юных придворных дам было не слишком много. Если они, конечно, не спасались от соблазна за стенами женского монастыря. Что, однако, лишало их надежд удачно выйти замуж. К тому же на прекрасную Флоринду-Каву «положил глаз» сам царь вестготов Родерих (Родрик, в позднейших испанских романсах – Родриго). Которому посчастливилось как-то подглядеть за ней (как некогда израильскому царю Давиду – за прекрасной Вирсавией)  из окна своего толетского дворца во время купания. Что не исключено, если германские девушки продолжали купаться совершенно обнаженными, как во времена Публия Корнелия Тацита, описавшего этот обычай в своем трактате «Германия». Как бы то ни было, Юлиан узнал о том, что Родерих соблазнил его дочь. Поскольку у него, как царского наместника, не было возможности привлечь царя к ответу за содеянное, Юлиан замыслил измену. Сговорился с врагами, выжидавшими за стенами обороняемого им города. И тем самым дал последний толчок к завоеванию Испании, о котором военачальник мавров Муса ибн Нусайр и без того думал денно и нощно.

Современные историки находят в этой легенде рациональное зерно. В начале VIII в. при халифе Валиде I границы всемирного (по замыслу) мусульманского государства – халифата (чьей основной движущей силой были обратившиеся в ислам арабы) – вплотную приблизились к испанскому царству вестготов. Арабский полководец и вали (правитель) Африки Муса ибн Нусайр, усилив свою армию принявшими ислам берберами (которых, собственно, в предшествующую эпоху и именовали «маврами»), завоевал в 707-709 гг. остатки ещё сохранившей независимость «ромейской» Северной Африки и вышел к берегам «Моря мрака». Только одна христианская крепость продолжала оказывать арабам ожесточённое сопротивление, надолго задержав их дальнейшее продвижение. Это была Гептадельфия (греч. «У семи братьев»), или, по-латыни «Ад септем фратрес», сокращенно «Ад Септем» («У семи»), принадлежавшая Восточной Римской империи. Владевшей, после завоевания вандало-аланского царства преемников разорителя италийского Ветхого Рима на Тибре воителя Гейзериха, «ромейским» стратегом Флавием Велизарием при августе Юстиниане I, всем Североафриканским побережьем. Но император римлян (или, по-гречески - «василевс ромеев») находился слишком далеко, чтоб оказать своей последней африканской твердыне действенную помощь. И поэтому начальник крепости  комит  Юлиан («ромей», а не вестгот) вступил в союзные отношения с вестготами, отослав свою дочь к толетскому двору (видимо, в качестве заложницы, для упрочения военно-политического союза – вряд ли знатная, утонченная и, несомненно, образованная римлянка могла научиться у готов – при всем уважении! – «вежеству», т.е. изящным, хорошим манерам). Но «ромейская» красавица имела несчастье понравиться царю Родериху. Хотя тот и не отличался сладострастием (во всяком случае, на общем фоне), но все-таки взял да и обесчестил девушку, вверенную его покровительству. Пылая гневом, оскорбленный Юлиан сдал мусульманам вверенную его защите крепость (переименованную маврами в Себту – от ее «ромейского» названия «Ад септем»; от Себты происходит ее современное название Сеута). Предварительно заключив выгодный для себя договор с врагами христианства. После этого исторический Юлиан (хоть и не изменивший царю вестготов, чьим подданным он – в отличие от Юлиана легендарного -  не был, но, в любом случае, предавший своих единоверцев вестготов – таких же православных, как и сам комит и все его «ромеи»; вынесенный коменданту Гептадельфии историей суровый приговор смягчает разве что предположение, что он в действительности выполнял пришедший из Константинополя приказ использовать арабов-сарацин, «неверных агарян», для ликвидации царства испанских готов «к вящей славе Бога и вечного Рима»!) стал убеждать Мусу ибн Нусайра завоевать Испанию, обещая ему всячески содействовать.

В конце лета 709 и в июле 710 г. арабы, с согласия своего верховного духовного и светского главы - халифа Валида I, совершили несколько успешных разведывательных рейдов в Испанию. Полководец Мусы, Абу Зура Тариф, с отрядом из 300 пеших и 100 конных воинов, переправился через «Геракловы столпы» на четырёх кораблях, предоставленных комитом Юлианом, вволю пограбил и вернулся назад в Африку с богатой добычей. Вдохновленные успехами, достигнутыми в ходе этой беспрепятственной разведки боем, мавры и иудеи стали всерьез готовиться к крупномасштабному вторжению. Все необходимые сведения враги вестготов получили как от иудейских беженцев, так и от ренегата Юлиана. А поступавшие из Толета последние новости свидетельствовали, что вестготское царство переживает очередной тяжелый внутриполитический кризис. К тому же на севере Иберийского полуострова против власти вестготов восстали вечно непокорные и склонные к бунту васконы-баски-гасконцы, предки драчливого шевалье д'Артаньяна!

При получении достоверных известий о том, что царь вестготов Родерих с отборными войсками прочно увяз в далекой стране басков, осаждая Пампелуну (современную Памплону), арабское войско во главе с опытным полководцем Тариком ибн Зиядом в апреле 711 г. переправилось через пролив, высадилось в будущем Гибралтарском заливе (бухте Альхесирас) и закрепилось на легко захваченном плацдарме. Вскоре последовала высадка второй волны сил вторжения, состоявшей из берберов и иудейских воинов во главе с Кауланом аль Яхуди. После соединения обеих армий мавры двинулись на Кордубу. При этом собственно арабов в 7000-ной армии вторжения Тарика ибн Зияда было всего 300 человек. Подступив к Кордубе, мавры узнали, что своевременно извещенный о вторжении царь Родерих спешно возвратился, с горстью самых доверенных людей, из баскского похода, чтобы возглавить оборону города. Осторожный Тарик поостерегся сразу же брать Кордубу приступом. И предпочел дождаться подкреплений, которых запросил у Мусы. Вскоре из Альхесираса и впрямь подошли подкрепления. 5000 мусульманских воинов, направленных в Испанию Мусой, воспользовавшись судами, спешно построенными сразу же после отплытия Тарика. И, как это ни печально констатировать, 13 000 воинов комита Юлиана (надо думать – православных христиан-«ромеев», как и сам комит). Вот тебе и «мусульманское завоевание»...Христиане против христиан! Мало того - кафолики против кафоликов! Зато перед мысленным взором римских геополитиков наконец-то обрело реальные черты давно уже всемерно приближаемое ими «окончательное решение готского вопроса»...

Из вышеизложенного можно заключить, что теперь, после создания плацдарма, к испанскому берегу постоянно приставали арабские транспортные корабли, высаживавшие все новые отряды иудеев, берберов, «ромеев». Хотя, по другим данным, воины ислама переправились через пролив на одних и тех же четырёх кораблях, предоставленных им «ромеем» Юлианом, потому что у мусульман не было других. По мере того, как корабли перевозили людей и коней, Тарик собирал их у скалистой прибрежной горы, которая поныне носит его имя - Гибралтар (от арабского Джебель аль-Тарик — «гора Тарика»). Расположенный у подножия горы древний город Картея был вскоре захвачен мусульманами. Чьи силы постоянно пребывали. Родериху же было гораздо сложнее отзывать свои войска с далекого баскского «фронта». И потому мавры, видимо, значительно превосходили по численности вестготскую рать, с которой сошлись 19 июля 711 г. среди лагун у речки Гвадалете, чтобы в решающем сражении решить, кому владеть Испанией.

Как ни странно, о ходе и подробностях этого сражения – вне всякого сомнения, одного из важнейших в мировой (и уж, во всяком случае, в европейской истории) – нам по сей день известно очень (так и хочется сказать – до обидного) мало. В этом повинны как цветистая фантазия арабских летописцев, так и очередная внутренняя смута, раздиравшая вестготскую державу. На «арабской» (возьмем это слово в кавычки, учитывая ничтожно малый процент собственно арабов в войске Тарика) стороне в сражении при Гвадалете (или, как его еще называют – битве при Хересе де ла Фронтера) приняло участие, по разным подсчетам, от 10 до 20 тысяч человек. А на вестготской стороне – от восьми до 10 тысяч. Причем не все они, судя по всему, дрались за царя Родериха в полную силу. Часть правого крыла вестготского войска, которым командовали представители знатного рода, оппозиционно настроенного по отношению к царю, и вовсе перешла на сторону арабов. Сражение, продолжавшееся, якобы, пять, шесть, семь или даже восемь дней, было к 25 (или 26) июля окончательно проиграно вестготами. Родерих пал либо в самом сражении, либо в ходе одной из стычек, которыми сопровождалось преследование разбитых готов победоносными «магометанами» (возьмем в кавычки и это слово, с учетом присутствия в рядах войска Тарика огромного числа «ромеев» Юлиана, о чьем переходе в ислам источники не сообщают!) в последующие дни. По некоторым сведениям, царь готов утонул при переправе через реку Гвадалете... Увы -  готские кони, дротики и копья, все плоды военных упражнений, которыми вестготы так усердно занимались под властью столь многих царей, не принесли им победы. Ибо были давно утрачены внутренняя спайка и политическая сплоченность вестготской державы. Под тучами стрел воинов Тарика ибн Зияда центр (или, как говорили наши древнерусские предки – чело) вестготской рати обратился в бегство. А ее фланги, или крылья (а, говоря по-древнерусски – полки правой и левой руки) оставались безучастными к разгрому центра, поскольку предводители их (Оппа и Сисиберт – сыновья царя Витицы, отстраненного от власти Родерихом), возможно, вовсе не желали победы своему царю. И потому то ли тоже побежали, то ли перешли на сторону Тарика. Проигранная готами в 711 г. битва при Гвадалете открыла воинам ислама путь в христианскую Европу (по зловещей иронии судьбы – при активном содействии кафоликов-«ромеев»). Памятуя о всемирно-историческом значении этого события, бельгийский историк Анри Пиренн датировал именно 711 г. конец Античности и наступление Средневековья.

Если верить арабским хронистам, о бесталанном Родерихе после этого сражения не было больше никаких известий. Он не был найден  ни живым, ни мертвым. Магометане отыскали только его завязшего в трясине белого коня с осыпанным рубинами и изумрудами седлом из золотой парчи. Христианские испанские хронисты также считали царя Родериха без вести пропавшим после Гвадалетской битвы. Об этом, как о несомненном факте, писал в 883 г. анонимный автор так называемой «Пророческой хроники». Однако, по более поздним испанским преданиям, верные слуги павшего в битве царя-несчастливца, разыскав среди убитых тело Рдериха, отвезли его в Визиеу (северная Португалия), где и схоронили. В Визиеу был найден скромный надгробный камень с начертанной на нем краткой эпитафией: «Здесь покоится Родерих, царь готов». Последний вестготский царь Испании правил семь с половиной лет.

«Наше всё» А.С. Пушкин, похоже, был не склонен верить версии о гибели злосчастного вестготского царя в сраженьи с маврами. Об этом свидетельствует начало незаконченной им поэмы «Родрик» (в которой он, руководствуясь данными легенды, изображает ренегата Юлиана не «ромеем», а вестготом – «готфом»):

На Испанию родную

Призвал мавра Юлиан.

Граф за личную обиду

Мстить решился королю.

Дочь его Родрик похитил,

Обесчестил древний род;

Вот за что отчизну предал

Раздраженный Юлиан.

Мавры хлынули потоком

На испанские брега.

Царство готфов миновалось,

И с престола пал Родрик.

Готфы пали не бесславно:

Храбро билися они,

Долго мавры сомневались,

Одолеет кто кого.

Восемь дней сраженье длилось;

Спор решен был наконец.

Был на поле битвы пойман

Конь любимый короля.

Шлем и меч его тяжелый

Были найдены в пыли.

Короля почли убитым,

И никто не пожалел.

Но Родрик в живых остался,

Бился он все восемь дней —

Он сперва хотел победы,

Там уж смерти лишь алкал.

И кругом свистали стрелы,

Не касаяся его,

Мимо дротики летали,

Шлема меч не рассекал.

Напоследок, утомившись,

Соскочил с коня Родрик,

Меч с запекшеюся кровью

От ладони отклеил,

Бросил об земь шлем пернатый

И блестящую броню.

И, спасенный мраком ночи,

С поля битвы он ушел.

II

От полей кровавой битвы

Удаляется Родрик;

Короля опередила

Весть о гибели его.

Стариков и бедных женщин

На распутьях видит он;

Все толпой бегут от мавров

К укрепленным городам.

Все, рыдая, молят Бога

О спасенье христиан,

Все Родрика проклинают;

И проклятья слышит он.

И с поникшею главою

Мимо их пройти спешит,

И не смеет даже молвить:

Помолитесь за него.

Наконец на берег моря

В третий день приходит он,

Видит темную пещеру

На пустынном берегу.

В той пещере он находит

Крест и заступ — а в углу

Труп отшельника и яму,

Им изрытую давно.

Тленье трупу не коснулось,

Он лежит, окостенев,

Ожидая погребенья

И молитвы христиан.

И с мольбою об усопшем

Схоронил его король,

И в пещере поселился

Над могилою его.

Он питаться стал плодами

И водою ключевой;

И себе могилу вырыл,

Как предшественник его.

Короля в уединенье

Стал лукавый искушать,

И виденьями ночными

Краткий сон его мутить.

Он проснется с содроганьем,

Полон страха и стыда;

Упоение соблазна

Сокрушает дух его.

Хочет он молиться Богу

И не может. Бес ему

Шепчет в уши звуки битвы

Или страстные слова.

Он в унынии проводит

Дни и ночи, недвижим,

Устремив глаза на море,

Поминая старину.

III

Но отшельник, чьи останки

Он усердно схоронил,

За него перед Всевышним

Заступился в небесах.

В сновиденье благодатном

Он явился королю,

Белой ризою одеян

И сияньем окружен.

И король, объятый страхом,

Ниц повергся перед ним,

И вещал ему угодник:

«Встань — и миру вновь явись.

Ты венец утратил царский,

Но Господь руке твоей

Даст победу над врагами,

А душе твоей покой».

Пробудясь, Господню волю

Сердцем он уразумел,

И, с пустынею расставшись,

В путь отправился король.

Следует заметить, что не все источники объясняют поражение Родериха изменой сторонников свергнутого им царя Витицы в рядах вестготского войска. В так называемой «Мосарабской хронике» (754 г.), указывается, что в битве с маврами пали и вестготские «соперники» Родериха. Что вряд ли произошло бы с ними в случае перехода на сторону «арабов». Тем не менее, противники Родериха, пусть косвенным образом, способствовали его поражению. Ибо их враждебное отношение к царю не могло не ослабить военную мощь и боевой дух вестготского «народа-войска».

По одной из версий, решающая битва войск Тарика ибн Зияда с визиготами в действительности разыгралась не на Гвадалете, а гораздо южнее, ближе к месту высадки «арабов», у самого Гибралтара, на реке Гвадарранке (арабск. Wad al-Rinq, «река Родериха»).

После гибели Родериха организованное сопротивление вестготов «маврам» было сломлено. Готы отступили к Эмерите, где создали последний, отчаянный очаг вооруженного сопротивления. После победы Тарику ибн Зияду надлежало возвратиться в Африку к Мусе. Но победителя снедали два желания:

1) распространить власть ислама на страну неверных и

2) завладеть легендарными сокровищами царя Соломона (то ли захваченными некогда в Ветхом Риме вестготами Алариха, то ли доставленными в Испанию иудейскими беженцами еще раньше, после разрушения Первого Иерусалимского храма халдеями вавилонского царя Навуходоносора II), якобы хранящимися в Толете или в его окрестностях.

Если верить арабской хронике аль-Казраджи, Тарик ибн Зияд, овладел в захваченном Толете 25 золотыми готскими коронами, инкрустированными драгоценными каменьями (каждый готский царь возлагал на себя при венчании на царство свою, особую, корону, на которой было начертано его имя, с указанием, что он жертвует этот венец Богу).

К 714 г. мавры-победители взяли под свой контроль большую часть Пиренейского полуострова.

Здесь конец и Господу нашему слава!