РАЗГРОМ АРИОВИСТА

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Дело было в Европе, которой вообще-то еще не было. Хотя представление о существовании трех частей света – Европы, Азии и Ливии (Африки) – было свойственно еще древним грекам, к описываемому времени все они уже давно считались составными частями единой «мировой» державы. Римской империи, железом и кровью подчинившей себе все Средиземноморье, полуострова и острова великого Внутреннего моря, именуемого нами ныне Средиземным, римлянами же, без лишней скромности – «внутренним морем» или просто «нашим морем» (по-латыни: «маре нострум»). С этих бастионов римляне, считавшие себя «повелителями мира», гордо и пренебрежительно взирали на остальную часть обитаемой суши («Экумены» по-латыни или «Ойкумены» по-гречески), в лучшем случае, как на свою прихожую, а в худшем – как на некие задворки мира, в которых хаотично, беспорядочно толклись, порой сшибаясь лбами, а порой минуя друг друга без особых столкновений, всевозможные племена и народы, различающиеся между собой обычаями, нравами и силой. Все еще было открыто, еще ничего не было решено. В южной Прибалтики цеплялся за свой родной клочок земли с янтарным побережьем древний, но немногочисленный, таинственный народец айстиев (предков позднейших пруссов), а на западной оконечности Пиренеев другой древний таинственный народец – васконы (предки современных басков), стиснутые между горными долинами и бухтами, столь же упорно защищали свое тесное жизненное пространство. А между ними передвигались – на первый взгляд, достаточно лениво, но непрерывно – иные варварские народы. Передвигались медленно, ибо проходили десятилетия и даже столетия, прежде чем они достигали своих новых ареалов, однако с чудовищной силой и настойчивостью, ибо эти народы не сдавались, измеряя пространство европейского материка своими ногами, копытами своих коней, рогатого скота, колесами своих бесчисленных повозок, все больше наполняя его неудержимой мощью своего передвижения.

Слегка наивными представляются ныне автору данной военно-исторической миниатюры поиски какого-то одного, единственного «виновника», якобы «давшего толчок» этому передвижению, вызвавшего дальнейшие столкновения и слияния вовлеченных в него варварских племен! Хотя автор и сам поддался в свое время этому соблазну, назвав в одной из своих предыдущих книг таким «виновником» гуннов, а в другой – готов (в чем сегодня искренно винится перед уважаемым читателем)! Не менее наивно усматривать в этом подвижном хаосе повозок и кораблей, в дальних странствиях вооруженных земледельцев и их семей исполнение великой исторической задачи, заключающейся якобы в уничтожении власти Римской «мировой» империи силами германских племенных союзов. Тем не менее, эта очевидная бессмысленность длившейся столетиями «вооруженной миграции» то на Запад, то на Восток, то на Юг, то снова на Запад, с точки зрения судьбоносного характера Великого переселения народов, взятого в целом, несомненно, имела некий высший смысл. Ибо народы не странствовали беззаботно по нашей древней части света, наподобие средневековых странствующих подмастерьев. И римский полководец Гай Юлий Цезарь не был добродушным начальником городской стражи, велевшим отворить ворота этим странникам с правого берега полноводного Рена (именуемого ныне Рейном).

В то время «потомками Ромула» было нанесено «презренным варварам» несколько мощных ударов, как бы закрепивших участь Европы забитыми в нее железными гвоздями, выкованными в римских военных кузницах. Этих ударов, отзвуки которых, несмотря на тысячелетия прошедшие с момента их нанесения, звучат и поныне, было так немного, что нам совсем не трудно их запомнить. В 61 г. до Рождества Христова, при Магетобриге, Ариовист, «царь-воевода», или «военный царь» (гееркёниг, а по-северогермански - герконунг) свевов, или свебов (предков нынешней южнонемецкой народности швабов), во главе сильного войска, включавшего также вандалов и другие германские народы, разбил галльское (кельтское) племя эдуев – сильный и богатый народ, ставший впоследствии главной опорой власти римлян над Галлией (нынешней Францией).

По виду современной деревушки Муагт де Бруайе на Соне, близ Понтарлье, где якобы разворачивалось действие сказки о Спящей красавице, не скажешь, что там более двадцати веков тому назад была предпринята серьезная попытка основать германскую Европу. На обеих берегах Соны (которую в древности галлы именовали Сауконной, римляне же - Бригулом или, впоследствии, Араром), правого притока Роны (древнего Родана) сохранились зримые остатки этой неудачной попытки. Бесчисленные монеты, предметы вооружения и прочие древние артефакты были найдены в том месте, где вандалы, задолго до того, как они стали синонимом безумных разрушителей культуры в глазах всего «цивилизованного мира», сражались за то, чтобы Европа стала однородной и говорила на одном языке.

Через три года после битвы при Магетобриге наступил конец мечтам Ариовиста. Под Весонтионом (современным Безансоном), или, возможно, под стенами будущего Бельфора (много раз в своей истории служившего яблоком раздора враждующих сил и великих держав), откуда до сих пор грозно взирает на мир царственный лев – памятник французскому гарнизону, противостоявшему осаждавшим город немцам в годы франко-прусской войны (1870-1871), в сентябрьский день 58 г. д. Р.Х. Гай Юлий Цезарь наголову разгромил германского вождя Ариовиста. О причинах этой смертельной схватки римского консула и дукса (полководца) с князем германцев, получившим от сената и народа (если следовать официальной формулировке) Города на Тибре почетное звание «рекс эт амикус попули романи» («царь и друг римского народа»), сам Цезарь пишет вполне откровенно в своих «Записках о галльской Войне:

«...он (Цезарь - В.А.) понимал, что для римского народа представляет большую опасность развивающаяся у германцев привычка переходить через Рейн и массами селиться в Галлии: понятно, что эти дикие варвары после захвата всей Галлии не удержатся – по примеру кимбров и тевтонов (германских племен, воевавших с римлянами, в 1113-101 гг., совершивших вторжение в Италию через Галлию и разбитых с огромным трудом римским диктатором Гаем Марием, фактически уничтожившим германских «вооруженных мигрантов», так что от тевтонов, например, осталось одно лишь название - В.А.) – от перехода в Провинцию (современную южнофранцузскую область Прованс - В.А.) и оттуда (т.е. с запада - В.А.) в Италию, тем более что секванов (галльское племя – В.А.) отделяет от нашей Провинции только река Родан (современная Рона - В.А.). Все это, по мнению Цезаря, необходимо было как можно скорее предупредить. Но и сам Ариовист успел проникнуться таким высокомерием и наглостью, что долее терпеть такое его поведение не представлялось возможным».

Цезарь овладел опоясанным почти как по циркулю, рекой Дубисом (ныне - Ду), и потому почти что неприступным городом Весонтионом, богатым всякого рода военными запасами. Захват Весонтиона позволил бы Ариовисту значительно затянуть войну. Упредив его и заняв город сильным гарнизоном, Цезарь уже не сомневался в победе - в отличие от своих воинов, ожидавших неминуемого столкновения с германцами, получавшими все больше подкреплений из-за Рена, со все возрастающей нервозностью.

На расспросы римлян о германцах галлы и римские купцы «заявляли, что германцы отличаются огромным ростом, изумительной храбростью и опытностью в употреблении оружия: в частых сражениях с ними галлы не могли выносить даже выражения их лица и острого взора (некоторые толкователи понимают под этим взгляд голубых или серых глаз германцев, непривычно светлых для их южных соседей – В.А.). Вследствие этих россказней всем войском вдруг овладела такая робость, которая немало смутила все умы и сердца. Страх обнаружился сначала у военных трибунов (в большинстве своем - молодых отпрысков знатных семейств, для которых служба в легионах была, в первую очередь, необходимым этапом карьеры - В.А.), начальников отрядов (префектов - В.А.) и других, которые не имели большого опыта в военном деле и последовали из Рима за Цезарем только ради дружбы с ним. Последние под разными предлогами стали просить у него позволения уехать в отпуск по неотложным делам; лишь некоторые оставались из стыда, не желая навлечь на себя подозрение в трусости. Но они не могли изменить выражение лица, а подчас и удержаться от слез: забиваясь в свои палатки, они либо в одиночестве жаловались на свою судьбу, либо скорбели с друзьями об общей опасности. Везде во всем лагере составлялись завещания. Трусливые возгласы молодежи стали мало-помалу производить сильное впечатление даже на очень опытных в лагерной службе людей: на солдат, центурионов (сотников, составлявших костях командного состава римской армии - В.А.), начальников конницы (состоявшей во времена Цезаря, как правило, не из римских граждан – В.А.). Те из них, которые хотели казаться менее трусливыми, говорили, что они боятся не врага, но трудных перевалов и обширных лесов, отделяющих римлян от Ариовиста, и что опасаются также за правильность подвоза провианта. Некоторые даже заявили Цезарю, что солдаты не послушаются его приказа сняться с лагеря и двинуться на врага и из страха не двинутся» («Записки о галльской войне»).

Этот отрывок из «Записок» Цезаря пользуется особенно широкой известностью, причем по двух причинам. Во-первых, потому, что Цезарь, сам – аристократ до мозга костей, потомок древнеримских царей и даже богини Венеры (через ее сына Энея), подверг в нем весьма нелицеприятной критике «золотую» молодежь «вечного» Града на Тибре, спешно просящуюся в отпуск, в преддверии серьезной схватки с «варварами». Во-вторых, потому, что данный отрывок наглядно демонстрирует нам феномен Великого переселения народов в Европе, в которой между народами еще отсутствовало чувство общности. Тевтонская ярость, «фурор тевтоникус», дикость вандалов, загадочные качества германских «войсковых царей» и ясновидящих пророчиц – обо всем этом римские легионеры наверняка узнали, расспрашивая о надвигающихся «варварах» купцов, для которых древняя Европа, несмотря на свои болотные топи и лесные дебри, очевидно, не имела границ. И страху перед германцами, отраженному в процитированных нами строчках из первой книги «Записок о галльской войне», вызвавшему к жизни все бесчисленные «черные легенды», складываемые впоследствии, на протяжении столетий, вокруг древних германцев и происшедших от них народов, не суждено исчезнуть…

Однако Цезарю, хоть и не без труда, все-таки удалось вдохнуть в командный состав своих войск новый ратный дух. Один из легионов даже просил у своего военачальника прощения за проявленное перед лицом варварской угрозы постыдное малодушие. Сложнее было Гаю Юлию вести словесный поединок с преисполненным гордыни и самоуверенности «варваром» Ариовистом, владевшим галльским (кельтским) и латинским языками не хуже, чем своим родным свебским. К тому же све6бский царь считал себя правым в споре, указывая Цезарю, что германцы покорили северную Галлию на тех же основаниях, что римляне – Южную. Но он, хоть и пришедший в Галлию первым, великодушно обещал не вмешиваться в дела Южной Галлии, если римляне, пришедшие вторыми, откажутся от вмешательства в дела Галлии Северной. Ибо он, Ариовист, в своем праве. Он действует по обычаю войны и ведет честную игру, а римлян никто не просил брать на себя роль арбитров. Этим аргументам Цезарь смог противопоставить только силу оружия.

Хотя Ариовист в своем ответе Цезарю подчеркивал, что рассматривает северную Галлию как свою провинцию, т.е., по-латыни, «завоеванную (область)», германские племена сражались не как хозяева этой земли против непрошеных гостей. Нет, они шли в бой как странствующие народы, с семьями, скотом, повозками, со всем своим добром. Нам известно, что подчиненные Ариовистом галлы-секваны были вынуждены уступить свебам обширные территории, что через Рен переправлялось все больше германцев, для которых требовались все новые земли. Тем не менее, из описания Цезарем в его «Записках» явствует, что германцы были твердо намерены, в случае своего поражения, ни в коем случае не подчиниться победоносным римлянам, подобно другим оседлым народам, но уйти обратно за Рен.

«Все свое войско (германцы Ариовиста - В.А.) они окружили повозками и телегами, чтобы не оставалось никакой надежды на бегство. На них они посадили женщин, которые простирали руки к уходившим в бой и со слезами молили их не предавать их в рабство римлянам.

Цезарь назначил командирами отдельных легионов легатов и квестора, чтобы каждый солдат имел в их лице свидетелей своей храбрости, а сам начал сражение на правом фланге, так как заметил, что именно здесь неприятели всего слабее. Наши по данному сигналу атаковали врага с таким пылом и со своей стороны враги так внезапно и быстро бросились вперед, что ни те, ни другие не успели пустить друг в друга копий. Отбросив их, обнажили мечи, и начался рукопашный бой. Но германцы, по своему обыкновению, быстро выстроились фалангой и приняли направленные на них римские мечи. Из наших солдат оказалось немало таких, которые бросались на фалангу, руками оттягивали щиты и наносили сверху раны врагам. В то время как левый фланг неприятелей был разбит и обращен в бегство, их правый фланг своим численным превосходством сильно теснил наших. Это заметил начальник конницы молодой П(ублий – В.А.) Красс (сын римского богача и полководца, прославившегося своей победой над вождем восставших рабов Спартаком - В.А.), который был менее занят, чем находившиеся в бою, и двинул в подкрепление нашему теснимому флангу третью (резервную) линию. (…)Благодаря этому сражение возобновилось. Все враги обратились в бегство и прекратили его только тогда, когда достигли реки Рейна приблизительно в пяти милях отсюда».

Эти данные, приводимые таким опытным и образованным полководцем, как Гай Юлий Цезарь, что им можно доверять, полностью опровергают широко распространенное по сей день мнение, согласно которому сражение разыгралось в районе Мюлуза (по-немецки: Мюльгаузена) или на территории между Мюлузом и Селестой (по-немецки: Шлеттштадтом) в современном Эльзасе. Пятьдесят римских миль равны семидесяти пяти километрам. И даже с учетом того, что Цезарь пишет о «ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО (выделено нами – В.А.) пятидесяти милях», ясно, что он не мог иметь в виду восемнадцать километров, отделяющие Мюлуз от Рейна. Аналогичные дистанции разделяют и предполагаемые места сражения, расположенные между Мюлузом и Селестой. Как в узкой долине реки Фехта, впадающего в Рейн близ Кольмара, так и в долине другой реки - Льепврета, ведущей к Селесте, негде было бы развернуться римской и германской армиям (общей численностью около пятидесяти тысяч человек, не считая обоза). Скорее всего (как предполагал еще Наполеон I Бонапарт) вопрос, стать ли Галлии римской или германской, решался близ современного Бельфора, у горного прохода между Вогезами и Юрой, именуемого в немецкой традиции «Вратами народов», а во французской – «Бургундскими вратами».

«Там (на берегу Рена – В.А.) лишь очень немногие (германцы – В.А.), в надежде на свою силу, попытались переплыть на другой берег или же спаслись на лодках, которые нашлись там. В числе их был и Ариовист, который нашел маленькое судно и на нем спасся бегством; всех остальных наша конница догнала и перебила. У Ариовиста было две жены (! – В.А.), одна из племени свебов, которую он взял с собой из дому, а другая норийка (т.е. не германка, а кельтка – В.А.), сестра царя Воккиона, который прислал ее в Галлию, где Ариовист и женился на ней. Обе они во время бегства погибли. Было и две дочери: одна из них была убита, другая взята в плен. (…) Когда известие об этом сражении проникло за Рейн, то уже достигшие его берегов свебы начали возвращаться на родину. Воспользовавшись их паникой, на них напали убии, жившие ближе других к Рейну, и многих из них перебили». («Записки о галльской войне»).

Для справки: убии, считавшиеся (в частности, самим Гаем Юлием Цезарем), «цивилизованными германцами», за звонкое римское золото предоставляли в распоряжение армии «вечного» Рима отряды своей легковооруженной кавалерии. Союзнические отношения племени убиев с римлянами привели к ряду конфликтов между убиями и соседствовавшими с ними другими, менее «цивилизованными», с римской точки зрения, германскими племенами.

Вот так благодаря решительным действиям Цезаря и его легионов была сорвана первая масштабная попытка германцев завладеть галльскими землями. По сравнению с этим событием, нашествие других германцев – кимвров и тевтонов – прошедших через Галлию тридцатью годами ранее и разбитых римским диктатором Гаем Марием, следует рассматривать как своего рода «разведку боем». Сообщения секванов римлянам о том, что после первой победы на Араре германцы широким фронтом вторглись в Галлию, с той же очевидностью, что и свидетельства самого Цезаря о скоплении свебов на правом берегу Рена, доказывают: поход Ариовиста не был изолированным предприятием, совершенным им на свой страх и риск. Нет, речь шла о начале широкомасштабного переселения германских народностей, возглавленного самым выдающимся из их военных царей – вождем наиболее многочисленного и воинственного свебского племени.

Что касается самого свебского царя, то, видимо, именно Ариовист, с учетом слухов, несомненно. многократно преувеличивавших достигнутые им успехи, и его личная харизма, послужили для все большего числе германских «вооруженных мигрантов» стимулом покинуть свои прежние, насиженные места поселения и присоединиться ко всеобщему миграционному потоку, устремившемуся на Запад во главе со свебским «войсковым царем». Это решение было, вне всякого сомнения, принято и вандалами, жившими, пожалуй, в наибольшем отдалении от свебов. Трудно понять, почему они его приняли, но они его приняли, что подтверждается многочисленными археологическими находками, обнаруженными вдоль маршрута вандальской миграции из сегодняшней Нижней Лужицы и Силезии на Запад. Во многих местах вандальские артефакты соседствуют со свебскими. Но обнаружено и немало обособленных, чисто вандальских поселений. Похоже, искушению присоединиться к походу на Запад поддались, в первую очередь вандальские роды, переселившиеся с Севера последними. Ибо, переселившись из Скандинавии на материк, они нашли лучшие земли уже заселенными своими предшественниками и были вынуждены удовольствоваться относительно небольшой территорией на левом берегу Виадра-Одера. Конечно, немецкий исследователь Георг Дормингер совершенно верно указывал на то, что: «походы Цезаря дали решающий толчок культурным изменениям, созданию новых политических образований, навсегда наложивших свой отпечаток на европейское пространство». Но нее менее верным представляется и нечто иное (хотя, возможно, не столь важное, с точки зрения будущего европейского культурного и политического пространства): Цезарь оказал не менее решающее влияние и на судьбы погибших народов. Можно, пожалуй, даже утверждать, что с разгрома Цезарем Ариовиста у самых врат, ведших в Рейнскую низменность, началось длившееся много столетий блуждание сбившихся с пути германцев, завершившееся утратой территорий восточногерманских племен, занятых славянами, и гибелью германских народов-мигрантов в невероятной дали от их исконных мест обитания. Ариовист указал устремившимся вслед за ним со своей скудной северной родины на юг германским племенам «землю обетованную» - новую родину в Галлии, но римский империализм, применив свою военную силу (превосходящую на тот момент германскую), не допустил, чтобы германцы этой «обетованной землей» завладели. Обширная Галлия с ее безбрежными, плодородными низменностями, с ее протяженными побережьями, с ее естественными границами на Юге и Востоке, вместе с лесистыми землями между Вислой и Рейном могла бы вместить народы-мигранты с далекого севера и стать сердцевиной германской Европы. Но план германцев не осуществился…

Здесь конец и Господу нашему слава!