НЕСКОЛЬКО СЛОВ О СТАЛИНЕ

«Гений в политике — это хуже чумы».
(Солоневич И. - Наша страна ХХ век — М, Изд-во журнала «Москва», 2001 — стр.77)

Думается, каждому человеку в России приходилось в своей жизни общаться с обожателем фигуры Иосифа Виссарионовича Сталина, и слышать такой или подобный пассаж: вот, мол, вождь скромно жил, скромно себя вел, только и делал, что о народе думал, а после смерти оставил после только поношенный френч и стоптанные сапоги.

В связи с тем, что эта легенда становится все более популярной, мы считаем полезным ознакомить непредвзятого читателя с реальными фактами из жизни «товарища» Сталина. Причем, все эти факты будут изложены устами надежных и авторитетных свидетелей. Ну и, естественно, мы сравним сталинскую «скромную» жизнь с «богатой» жизнью советских людей – простых и не очень. А для сравнения мы возьмем эпоху «развитого сталинизма», то есть те годы, когда руководящая роль «товарища» Сталина была несомненна и незыблема.

Заслушав обещанные свидетельства, каждый, кто найдет в себе силы дойти до конца повествования, сможет сам ответить на вопрос: был ли «товарищ» Сталин бессребреником?

Но обо всем по порядку…

Прежде всего остановимся, так сказать, на внешнем облике «товарища» Сталина. Вот что пишет историк Роберт Конквест:

«Подобно многим властолюбивым людям, Сталин был очень мал ростом, всего около 160 см. С помощью особых подкладок в обуви он делал себя выше на 2-3 см., а на парадах 1-го мая и 7-го ноября стоял на деревянной подставке, добавлявшей ему еще 5-8 см. В 1935 году, в разговоре с Федором и Лидией Дан, Бухарин сказал:

«Его даже огорчает невозможность убедить всех, в том числе самого себя, что он ростом выше окружающих. Это его несчастье; это, быть может, его наиболее человечная черта, и, возможно, его единственная человеческая черта; однако его реакция на свое «несчастье» не человечна — это почти дьявольская реакция. Он не может не мстить за это другим, особенно тем, кто в чем-то лучше или одареннее его...».» (Конквест Р. - Большой террор — Том 1 — Рига, 1991 — стр.99)

Лев Давидович Троцкий (1879-1940), рассуждая о сталинском управленческом аппарате, обращается заодно и к личным качествам Иосифа Виссарионовича:

«Сталин не умен в подлинном смысле слова. Все низшие стороны интеллекта (хитрость, выдержка, осторожность, способность играть на худших сторонах человеческой души) развиты в нем чудовищно. Чтобы создать такой аппарат, нужно было знание человека и его потайных пружин, знание не универсальное, а особое знание человека с худших сторон и умение играть на этих худших сторонах. Нужны были желание играть на них, настойчивость, неутомимость желания, продиктованная сильной волей и неудержимым, непреодолимым честолюбием. Нужна была полная свобода от принципов и нужно было отсутствие исторического воображения. Сталин умеет неизмеримо лучше использовать дурные стороны людей, чем их творческие качества. Он циник и апеллирует к цинизму. Он может быть назван самым великим деморализатором в истории.» (Троцкий Л.Д. - Сталин — М, 1995 — стр.352-353)

Однако именно качества, перечисленные «товарищем» Троцким, вкупе с методикой политической борьбы, буквально скопированной Иосифом Виссарионовичем со своего более решительного, но менее удачливого «гуру» Якова Михайловича Свердлова (1885-1919), позволили сравнительно малозаметному вплоть до октября 1917 года партийному функционеру стать к 1928-1929 годам большевиком №1.

Чтобы дать правильную оценку уровня благосостояния «товарища» Сталина, мы вынуждены дать оценку уровню жизни граждан в сталинском СССР. Ибо все, как известно, познается только в сравнении.

Писатель, скрипач и театральный деятель Юрий Елагин (1910-1987) вспоминал:

«Согласно официальной точки зрения, в СССР уже воцарилась райская социалистическая жизнь, полная всевозможных радостей изобилия. Крестьяне весело трудятся на колхозных полях, а после работы идут отдыхать в уютные читальни и клубы послушать радио, посмотреть кинофильм. Рабочие с энтузиазмом перевыполняют планы, а вечером принимают ванну в своих чудесных новых квартирах. Жизнь пограничников, инженеров, сельских учителей и врачей преисполнена красоты, героизма, радости труда, достойной награды за этот труд. Конечно, все советские граждане прекрасно понимают, что этой счастливой жизнью они обязаны только и исключительно их гениальному вождю, учителю и другу товарищу Сталину.

Такова была схема жизни в сталинскую эпоху, созданная и утвержденная в Управлении агитации и пропаганды ЦК ВКП(б). И эту схему предложено было изображать средствами искусства и литературы.

Так вошла ложь в искусство и в литературу России, а раз войдя, стала отвоевывать себе все большее и большее место, пока, наконец, не залила мутным потоком еще недавно великую русскую культуру...

Таким образом, утверждение сталинским правительством «социалистического реализма», как единственного советского стиля, явилось, может быть, самым трагическим моментом во всей истории культуры России.» (Елагин Ю. - Укрощение искусств — Нюю-Йорк, Издательство имени Чехова, 1952 – стр.88-89, 91)

Для справки: термин «соцреализм» впервые появился в печати в 1932 году, в качестве основного метода советской литературы утвержден в 1934 году.

И как тут вновь не вспомнить слова академика Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, лауреата Нобелевской премии 1904 года, физиолога Ивана Петровича Павлова (1849-1936), прочитавшего в апреле-мае 1918 года три лекции, объединенные одним общим названием «Об уме вообще, о русском уме в частности»:

«Русская мысль совершенно не применяет критики метода, т.е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни...

Мы главным образом интересуемся и оперируем словами, мало заботясь о том, какова действительность...» (Павлов И. - Об уме вообще, о русском уме, в частности. Записки физиолога — М, АСТ, 2014 — стр.300, 302)

Давайте задумаемся.

Идет начало 1930-х годов. Люди миллионами умирают от чудовищного голода. Сотни тысяч высылаются в отдаленные районы СССР на верную смерть. Сотни тысяч умирают в лагерях и на стройках ГУЛАГа. Повсеместно проходят чистки, с показательными смертными приговорами. На носу печально знаменитый 37 год.

Но на словах все замечательно, в кинотеатрах показывают счастливых сытых колхозников, газеты сообщают о ежедневных победах социалистического строительства.

А тут еще и Сталин заявил (в 1935 году): «Жить стало лучше, жить стало веселее!» (Сталин И.В. ПСС т. 14 — Речь на первом всесоюзном совещании стахановцев — Корни стахановского движения)

Как не поверить великому вождю? Когда, к тому же, за его спиной отчетливо просматриваются люди, у которых горячее сердце, чистые руки... и «товарищ маузер» в этих руках.

Так хорошо ли жили советские люди? Некоторые, действительно, хорошо. И даже очень.

Сначала о тех местах, где в буквальном смысле слова «жили» руководители СССР, то есть об их домах и дачах. Свидетельствует дочь Сталина Светлана Аллилуева (1926-2011):

«Дома и дачи Ворошилова, Микояна, Молотова были полны ковров, золотого и серебряного кавказского оружия, дорогого фарфора. После второй мировой войны пошла волна «подарков» от братских социалистических стран и из Китая. Вазы из яшмы, резьба по слоновой кости, индийские шелка, персидские ковры, кустарные изделия из Югославии, Чехословакии, Болгарии — что только не украшало собой жилища «ветеранов революции», и продолжало поступать в их дома со всех концов мира, символизируя «братскую солидарность трудящихся». Ожил средневековый обычай вассальной дани сеньору. Ворошилову, как старому кавалеристу, дарили лошадей: он не прекращал верховых прогулок у себя на даче, — как и Микоян. Их дачи превратились в богатые поместья с садом, теплицами, конюшнями, конечно, содержали и обрабатывали все это за государственный счет.» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.347-348)

Она же о даче наркома НКВД, Маршала Советского Союза (с июля 1945) Л.П. Берия (1899-1953):

«Дача Берия была роскошна, огромна. Белый дом расположился среди высоких стройных сосен. Мебель, обои, лампы, все было сделано по эскизам архитектора — того самого Мирона Мержанова, который строил когда-то дачи моего отца, а в 1949 году попал в тюрьму и не возвратился.» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.357)

Кстати, если по дорогам страны Советов в основном передвигались машины отечественного производства, скопированные с американских аналогов, то для ответственных товарищей, обладателей вышеперечисленных и прочих специальных дач, существовали и специальные автомобили для того, чтобы до этих дач добираться.

Так, в январе 1937 года академик Владимир Иванович Вернадский (1863-1945) пишет в своем дневнике: «Любопытно — гараж ЦИК — машины иностранные, более мощные и быстрые. Резко отличаются.» (Вернадский В.И. - Дневники 1935-1941 — Книга 1. 1935-1939 — М, Наука, 2006 — стр.204)

А теперь посмотрим, сколько же зарабатывали граждане? Вот свидетельство Ю. Елагина:

«В 1939 году основное жалованье актерам увеличилось примерно в полтора раза... Профессор консерватории — глава кафедры — получал 1500 рублей в месяц, профессор-ординатор — 900 рублей. Солисты зарабатывали большие деньги. Ойстрах получал 500 рублей за десятиминутное выступление...

А опытный врач в амбулатории или в больнице по-прежнему получал свои 350 рублей в месяц, учитель — 300 и хороший инженер — 700. Средний рабочий приносил домой 300-350 рублей, а уборщица в учреждениях — 100-120 рублей в месяц.» (Елагин Ю. - Укрощение искусств — Нюю-Йорк, Издательство имени Чехова, 1952 – стр.290)

В качестве комментария, заметим: хорошо, наверное, было получать за десять минут больше, чем рабочий за полтора месяца. Возразят, так ведь ойстрахов, ну или подобных ему - единицы. На это ответим: тут дело в принципе, строилось-то якобы общество «всеобщего равенства».

И еще о равенстве. Как несложно посчитать, врачи, учителя, рабочие зарабатывали в год что-то около 4.000 рублей, инженер – 8.400, профессор консерватории – аж 18.000.

И для сравнения, согласно «Рапорту о хозяйственных расходах 2 отделения АХУ НКВД СССР» от 4 января 1937 года, на содержание с 1 января по 1 октября 1936 году дач и квартир одного «ответственного товарища» было потрачено 1.149.500 рублей.

«Товарищ» этот – Генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Григорьевич (наст. имя - Генах Гершенович) Ягода (1891-1938).

Не были забыты и ближайшие родственники Генерального комиссара, чье снабжение проходило отдельной строкой:

«Регулярно снабжались продовольствием сестры Ягоды: Эсфирь, Таиса и Роза. Кроме того, посылались периодические посылки Григорию Филипповичу <отцу Ягоды>, Леопольду Авербах, Леониду Авербах и Фридлянду за счет 1-го отделения АХУ. Содержались и обставлялись дачи Розе и Эсфирь в Краскове, Таисе в Жуковке и Григорию Филипповичу в Жуковке. Бывали пошивки обуви и одежды.

Все эти расходы с января по 1 октября примерно составляют руб. 145 000.» (Севастьянов А.Н. - Ядовитая Ягодка революции — М, «Самотека», МИД «Осознание», 2018 — 15-16)

Таким образом, содержание дач и квартир «товарища» Ягоды в течение 9 месяцев было равно заработку профессора консерватории за 63 года, инженера – за 136 лет, врача, учителя или рабочего – 287 лет.

Как нам кажется, разница есть, и ее даже можно назвать существенной.

А вот и еще один пример — просто потрясающий.

«После успеха «Петра Первого» Толстому предложили переехать в Москву, поближе к Кремлю. В Москве он получил прекрасную квартиру, а в скором времени выстроил себе еще и большую дачу в одном из лучших и живописнейших мест Подмосковья (Барвиха). К этому времени тираж его книги достиг таких огромных размеров, а его собственное положение в правительственных кругах стало столь значимым, что ему был предоставлен так называемый «открытый счет» в государственном банке. Такой открытый счет до него имели в те времена (в середине тридцатых годов) всего два человека во всей стране: Максим Горький и инженер А.Н. Туполев — знаменитый конструктор самолетов. Теперь же к ним присоединялся третий - «рабоче-крестьянский граф», как его стала звать народная молва, - Алексей Толстой. Этот открытый счет заключался в том, что каждый, им обладавший, мог в любой момент взять в государственном банке любую нужную ему сумму — сто тысяч рублей или миллион — это было безразлично. Я не знаю — мог ли счастливый обладатель открытого счета взять сто миллионов или миллиард, - думаю, что нет. Но зачем, живя в Советском Союзе, иметь миллиард? Что на него можно купить такого, чего нельзя было купить и за несколько десятков тысяч?

Так как Максим Горький умер в 1936 году, а А.Н. Туполева арестовали в 1937 году, то Толстой остался единственным во всей стране человеком, не ограниченным в денежных средствах.» (Елагин Ю. - Укрощение искусств — Нюю-Йорк, Издательство имени Чехова, 1952 – стр.143)

А вот свидетельство писателя и революционера Виктора Сержа (Кибальчича) (1890-1947):

«Звезда графа Алексея Николаевича Толстого медленно поднималась к зениту. Я встретил его в 1922 году в Берлине, настоящего контрреволюционного эмигранта, ведшего переговоры о своем возвращении в Россию и будущих авторских правах. Ценимый образованными людьми при старом порядке, благоразумный либерал и искренний патриот, он бежал от революции вместе с белыми... По типу, манерам, нравам — крупный российский помещик прошлых лет, любящий красивые вещи, роскошь, изящную словесность, умеренно передовые идеи, запах власти — и сверх того русский народ, «нашего вечного мужичка». Он приглашал меня в Детское Село, на свою дачу, обставленную мебелью из императорских дворцов... Немного позднее аналогия, которую он провел между Петром Великим и генсеком, странным образом понравилась последнему. Алексей Толстой, когда выпивал, тоже кричал, что почти невозможно писать под таким гнетом. Он заявил это самому генсеку во время приема писателей, и генсек отправил его домой на своей машине, успокоил, заверил в своей дружбе... На другой день печать прекратила нападки на прозаика; Алексей Толстой взялся за переработку своих произведений. Сегодня это крупный официальный советский писатель.» (Серж В. - От революции к тоталитаризму: воспоминания революционера — Оренбург, «Оренбургская книга», 2001 — стр.327-328)

Вот такие земные чудеса случались с теми, кто присягал на верность власти большевиков.

Но очень хорошо жили не все советские люди.

Отойдя от ужасов Гражданской войны и массового голода 1918-1920 и 1921-1922 годов, граждане СССР не долго наслаждались относительно спокойной жизнью. Уже в 1928 году стартовала коллективизация, обернувшаяся раскулачиванием, то есть фактическим грабежом более-менее работоспособного и зажиточного крестьянства, насильственной высылкой сотен тысяч людей на поселение в необжитые – северные и пустынные – районы СССР, а затем и очередным массовым голодом.

Обратимся к свидетельствам.

Вот письмо председателю ВЦИК М.И. Калинину от бывшей революционерки, политкаторжанки Прасковьи Семеновны Ивановской (1852-1935) от 29 декабря 1930 года:

«1) То, что в программе партии прокламируется как «Ликвидация кулачества, как класса» - в практической жизни получило ужасающие формы уничтожения масс крестьянства.

2) Это уничтожение живых людей приняло размеры и формы, о которых история не создала даже легенд из самых мрачных эпох человечества в прошлом. Это поистине новая, невиданная страница истории.

3) Людей, виновных разве в том, что они всегда были основой экономики страны, действительно в поте лица добывали хлеб свой и бывших кормильцами многих миллионов соотечественников – этих людей уничтожают…

5) … в колгосп (коллективное государственное предприятие - Ю.Б.) люди не идут, усматривая в них новую форму воскресшего крепостного права. Колгоспам нужна на первое время иллюзорная приманка зажиточности – эта зажиточность берется готовою – из каждого имущества трудового крестьянина. Этим облитым кровью имуществом хотят создать крепостные дома аракчеевских поселений…

7) … И вот начинается крестный путь крестьянства. Поздней, холодной осенью 1930 года многие тысячи семейств были выгнаны из полусгнивших изб, куда их согнали весной этого года из их собственных хат. Выгнали крестьян на этот раз просто на волю, а воля эта – песок и небо. Небо плачет на них холодными слезами дождя, плачет о людях, идущих в землю живыми. Малые дети, старики, женщины, больные – под открытым небом.

Власть немилосердно уничтожает и тех, кто осмелится принять, обогреть, накормить замерзшего ребенка и осмелится дать оберемок соломы на подстилку для умирающего на песке старика.

Нет слов на лексиконе человеческой речи (может быть хорошо, что таких слов не знала речь людская) для изображения страданий, издевательств, преследований и лютого смертного голода. Смертный голод, заболевания беспризорных – в трех верстах от молчащих (благоденствующих?) людей.

Полные мольбой к небу, к судьбе, к людям – пусть придет всепримиряющее забытье, мольба о смерти скорой, желанной утешительнице. Нигде и никогда я не читала что-нибудь подобное эпидемии (пандемии) самоубийств, которую пережило крестьянство осенью 30 года и продолжает переживать и теперь. Матери вешали своих детей и покорно вешались рядом с ними. Матери закапывали детей живьем в землю, и с изгрызанными руками в буйном психозе их привозили в психиатрическую больницу. Отцы раздробляли головы спящим детям и женам и потом покорно ложились на рельсы под колеса поезда, топились в реках, прудах и даже колодцах.

Лишь бы забыться в смерти, ибо страдания были сверх сил человеческих: недоуменность невиновного и неминуемость смерти.

И рядом с этим, толпами по проселочным дорогам, гонят, как скот на убой, селян; в этих партиях много женщин, детей, подростков и бессильных стариков и старух сгоняют в город в ГПУ для бессудной расправы, на расстрелы или для далекой ссылки на медленную смерть, где северные болота засыпаются тысячами тел невинных людей.

О горе нам, потерявшим рано Толстого и Короленко, не умевших молчать.

О горе нам, ибо приближается и наш час.

И мы, молчавшие, увидим и в своем горе других молчаливыми.» (Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение 1930-1940 – Книга 1 – М, РОССПЭН, 2005 – стр.262-264)

Как видим, бывшая политкаторжанака, словно в воду глядела. Но ее предсказание реализуется чуть позже, в 1936-1938 годах, а пока начиналась эпоха индустриализации, которую, вопреки большевистским балладам, осуществляли на практике тысячи инженеров и управленцев из США и стран Европы.

Вот свидетельство, говорящее, что во все времена в СССР некоторые «товарищи», а также граждане «буржуазных» государств, имели гораздо большую ценность, чем, говоря по-марксистски, простые гегемоны-пролетарии.

Например, Рудольф Волтерс, архитектор из Германии, приехавший в СССР в 1932 году «двигать сталинскую индустриализацию», так описывал снабжение продуктами питания в Новосибирске, где он работал:

«По сравнению с русскими мы снабжались по-княжески. Наши русские коллеги не видели ничего обидного в том, что мы, иностранцы, снабжались лучше, чем они. Напротив, благодаря нашим знаменитым продуктовым книжкам, мы приобретали слишком много друзей, которые рассчитывали вместе с нами пользоваться нашими рационами. Белый хлеб, молоко, яйца, масло русские инженеры не получали вообще, а все прочие их продуктовые нормы были намного ниже норм для иностранцев. К тому же цены на продукты для наших русских коллег иногда в десять раз превышали то, что должны были платить мы, иностранцы… Такими особыми привилегиями пользовались среди русских только высшие чиновники, высокие партийные функционеры, военные и, прежде всего, ГПУ, тайная государственная полиция. У этих тоже имелись свои закрытые магазины, где могли покупать только они и только по специальным книжкам. Собственно «открытых», то есть доступных всем жителям, магазинов было очень мало, и то, что там можно было достать, было дорогим и плохим.» (Волтерс Р. – Специалист в Сибири - Новосибирск, «Свиньин и сыновья», 2007 – стр.74-75)

Он же о питании простых русских работников в Новосибирске:

«Даже жалкий завтрак в получасовую паузу нашей службы, которая длилась от девяти до половины четвертого, не могли себе позволить эти бедные пролетарии. Горячую воду или иногда плохой чай можно было получить бесплатно. Вареная перловка без жира или селедка в нашем буфете стоили около одного рубля. Завтрак был очень плохой. И я часто говорил моим товарищам, что даже собаки в Германии не стали бы это жрать. Но мне никто не верил.» (Волтерс Р. – Специалист в Сибири - Новосибирск, «Свиньин и сыновья», 2007 – стр.117-118)

Тем временем, улучшение ситуации в советской деревне, то есть, постепенный переход от кошмарной катастрофы к стабильно тяжелым будням в 1933-1934 годах не означал, что советские граждане могли расслабляться. После убийства 1 декабря 1934 года первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Кирова (1886-1934), произошедшего, судя по всему, при активном участии «товарища» Сталина, начались первые репрессии, вылившиеся в печальной памяти пресловутые «1937-1938 годы».

И тут в сталинскую мясо…, вернее, человекорубку, попадают буквально все слои населения, не взирая на социальное положение, возраст и пол. Остановимся подробнее на матерях и детях. Ведь о счастливом советском детстве всегда вещала советская же пропаганда.

15 августа 1937 года появляется приказ №00486 за подписью Народного комиссара внутренних дел Н.И. Ежова. Вот краткое изложение приказа:

«[Операция] начинается с тщательной проверки каждой семьи, намеченной к репрессированию. Собираются дополнительные компрометирующие материалы. Затем на их основании составляются а) общая справка на семью...; б) отдельная краткая справка на социально опасных и способных к антисоветским действиям детей старше 15-летнего возраста; в) именные списки детей до 15 лет отдельно дошкольного и школьного возраста.

Справки рассматриваются наркомами внутренних дел республик и начальниками управлений НКВД краев и областей. Последние: а) дают санкции на арест и обыск жен изменников Родины; б) определяют мероприятия в отношении детей арестуемой.

Аресту подлежат жены, состоящие в юридическом или фактическом браке с осужденным в момент его ареста. Аресту подлежат также и жены, хотя и состоявшие с осужденным к моменту его ареста в разводе, но причастные к контрреволюционной деятельности осужденного, укрывавшие его, знавшие о контрреволюционной деятельности, но не сообщившие об этом органам власти. После производства ареста и обыска арестованные жены осужденных конвоируются в тюрьму. Одновременно, порядком указанным ниже, вывозятся дети...

Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или выдворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик.

Осужденные социально опасные дети направляются в лагеря, исправительно-трудовые колонии НКВД или в дома особого режима Наркомпросов республик по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД для первой и второй групп и АХУ НКВД СССР — для третьей группы.

Всех оставшихся после осуждения детей-сирот размещать: а) детей в возрасте от 1-1,5 лет до 3-х полных лет в детских домах и яслях Наркомздравов республик в пунктах жительства осужденных; б) детей в возрасте от 3-х полных лет и до 15 лет — в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских и приграничных городов. В отношении детей старше 15 лет вопрос решать индивидуально.\

Грудные дети направляются вместе с их осужденными матерями в лагеря, откуда по достижению возраста 1-1,5 лет передаются в детские дома и ясли Наркомздравов республик...

В каждом городе, в котором производится операция, специально оборудуются приемно-распределительные пункты, в которые будут доставляться дети тотчас после ареста их матерей и откуда дети будут направляться затем по детским домам...

Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью возлагается на наркомов внутренних дел республик, начальников управлений НКВД краев и областей.» (Яковлев А. - Омут памяти — М, Вагриус, 2000 — стр.392-394)

Добавим, что в официальных документах для подобных детей существовала специальная аббревиатура — ЧСИР, то есть «член семьи изменника Родины». И эти четыре буквы, по замыслу большевиков, должны были неразлучно сопровождать человека всю его жизнь, даже если он по малолетству и понятия не имел о делах своих родителей.

А вот пример, как чекисты «работали» непосредственно с «социально опасными» детьми:

«В газетах был описан случай, когда десятилетний мальчик, по имени Володя, в результате допроса, длившегося всю ночь, сознался, что в течение трех лет состоял в фашистской организации.» (Орлов А. – Тайная история сталинских преступлений – М, Автор, 1991 – стр.241)

Как признал в 1961 году на XXII съезде КПСС первый секретарь Ленинградского горкома КПСС, будущий Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР И.В. Спиридонов (1905-1991):

«Репрессиям подвергались не только сами работники, но и их семьи, даже абсолютно безвинные дети, жизнь которых была надломлена таким образом в самом начале».» (Конквест Р. - Большой террор — Том 2 — Рига, 1991 — стр.35)

А вот так из городов вывозили «врагов народа».

«Со станции «Ленинград-товарная» трогается большой состав из 45 теплушек с арестованными. Два вагона матерей с грудными детьми. Везут в Томский лагерь. Едут восемнадцать дней. Одна буржуйка не дает тепла на весь вагон. У многих грудных детей воспаление легких. Температура за сорок. Вспоминает Мария Карловна Сандрацкая: «Две матери от отчаяния разрезали себе горло стеклом. Истекли кровью. Спасти их не удалось. Одна мать сошла с ума. Все время кричала, рыдала, хохотала, выла, кусала тех, кто пытался ее сдержать. Воды очень мало. Нет возможности постирать детское бельишко как следует. То, что все-таки выстирали, сушили придуманным нами способом. Детские рубашонки, пеленки, чулочки мы обматывали вокруг своих ног, рук, спины, груди и так сушили.

В Томске нас привезли в «Мертвый дом», так называлась дореволюционная пересыльная тюрьма. Шестьдесят три матери с закутанными грудными малютками идут по коридору. В камере лежали день и ночь на топчанах. Возле нас лежат наши дети. Детей кусают клопы. С обледенелых окон днем стекает вода. Ночью она застывает. Была одна мечта, чтобы согласно приговору всех отправили из тюрьмы в лагерь, где детям полагались какие-никакие ясли. В лагерь матерей с детьми перевели только через два года.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — год 1936, 1937, 1938 — С-П, Амфора, 2014 — стр.38)

Теперь о судьбах детей, помещенных заботливыми большевиками не в лагеря, а в советские детские дома.

«В детском доме радио работает постоянно, почти не умолкая. Черную тарелку включают с самого утра. Утром детям дают на завтрак воду и 100 граммов хлеба. В обед — суп из картошки. Вечером — 100 граммов хлеба. Посуды нет, ложки отсутствуют, воду пьют по очереди. Иногда на ужин к 100 граммам хлеба добавляют 100 граммов соленого огурца. Топлива не подвезено ни одного кубометра. Нет ни одной пары годной к носке обуви. Хром, выделенный на пошив обуви, пошел на куртку директору и его жене и на сапоги сотрудникам. Эта информация из актов обследования детских домов.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — год 1936, 1937, 1938 — С-П, Амфора, 2014 — стр.27-28)

А вот свидетельство о жизни простой русской девочки.

«У Наташи Носковой, 13 лет, к 1937 году из родных в живых нет никого. Она из семьи сосланных крестьян. Отца завалило в шахте. Стали жить на единственный паек матери. Четверо детей перешли на подножный корм в тайге вокруг спецпоселка. Мать, работавшая на раскорчевке леса, пошла в больницу за семь километров, по дороге упала и умерла. Дети узнали о ее смерти через неделю. Через две недели их отдали в детдом. Это было в 1933-м. Детдом размещался в бараке дореволюционных времен, предназначавшемся под местную холодную тюрьму. Все жались к единственной буржуйке. На ней пекли куски мороженой картошки.

У старшей девочки из семьи Носковых, Ани, от печки вспыхнуло и сгорело единственное, еще из дома, платье. Другого не было и не дали. Она сидела теперь постоянно на нарах, завернувшись в мешковину. К весне умерла.

Наташа болела полгода. Момент возвращения в сознание помнит. Над ней склоняется чье-то лицо, чужой голос произносит: «Эта, видно, оклемается, а соседку Бог прибрал, наконец-то отмучилась». Наташа поворачивает голову и видит, что рядом лежит умершая ее сестренка Маня. Мане было пять лет. Ее слабенькое желание жить прорывалось, когда она просила: «Нянечка, не бейте меня, я ведь и так мало хлеба ем».

Младшему брату Лене было три года. Он умер зимней ночью, тихо, никого не беспокоя. Его завернули в тряпицу и зарыли где-то в снегу.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — год 1936, 1937, 1938 — С-П, Амфора, 2014 — стр.28-30)

И еще: «Первый детский дом Наташи Носковой — в Богословске. Ребята из старшей группы как-то залезли в пристанционный склад и вскрыли бочку с солеными огурцами. Их поймали. Мгновенно появился директор детдома. Расправа была страшной. Он валил мальчишек с ног, пинал, таскал за волосы, бил головой о рельс. Саша Лаптев от побоев скончался. У Володьки Комарова отнялись ноги. Вместе с Наташей Носковой он переберется из богословского детдома в ирбитский. Ходил на самодельных костылях. В 1940-м его направят в тагильский детдом для инвалидов и умственно неполноценных. По дороге, из милосердия, ему сделают смертельный укол, чтобы больше не мучился.

Детдомовцы совершенно беззащитны. Поэтому они самый подходящий материал для идеологической обработки. Чем голоднее дети, тем меньше их сопротивляемость... При этом в актах медико-санитарного обследования этого детдома указано: среди детей — двое больны костным туберкулезом, два случая сифилиса третичной стадии, четыре случая глубокой умственной отсталости, десять больных трахомой, у шести человек чахотка, все малокровные.

С детьми регулярно проводятся беседы о жизни детей раньше и теперь, у нас и за границей.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — год 1936, 1937, 1938 — С-П, Амфора, 2014 — стр.30)

А вот, что писали дети из вполне благополучных, казалось бы, советских семей.

Из сочинения тринадцатилетнего ученика московской школы на Пречистенке. Тема «Как я провел зимние каникулы»:

«Я провел зимние каникулы очень нерадостно. Я за каникулы потерял все силы. Мне приходилось с трех часов утра вставать и ходить за хлебом. И приходил человеком 20-м или 30-м. А хлеб привозили в 9-10 утра. Приходилось мерзнуть на улице по 5-6 часов. Хлеба привозили мало: стоишь, мерзнешь-мерзнешь, а потом пустым уйдешь домой. Я пионер, врать не хочу, пишу то, что видел и делал». Это сочинение написано зимой невоенного 1937 года. Хранится в архиве ФСБ.» (Исторические хроники с Николаем Сванидзе — год 1936, 1937, 1938 — С-П, Амфора, 2014 — стр.33)

А еще, дети громко, изо всех последних сил, пели: «За детство счастливое наше / Спасибо, родная страна!»

Нельзя не сказать и о пресловутой «сталинской» дисциплине, вернее, о ее оборотной стороне, о которой не любили вспоминать советские «историки» и пропагандисты.

«На текстильной фабрике «Красная роза» районный судья устроил показательный процесс над работницей, опоздавшей на работу. Женщина жила в 30 километрах от Москвы. Каждый день она со своими двумя маленькими детьми больше километра шла пешком до железнодорожной станции, садилась на электричку в Москву и оставляла детей в яслях, расположенных далеко от работы. Она пришла на суд вместе с детьми, судья занялся рассмотрением ее дела только в 11 часов вечера. Дети и мать рыдали, пока длилось разбирательство. Ее приговорили к четырем месяцам принудительных работ с вычетом 15% из зарплаты. Она вернулась домой далеко за полночь и на следующий день опять опоздала на работу.» (Голдман Венди З. - Террор и демократия в эпоху Сталина — М, РОССПЭН, 2010 — стр.330)

О дальнейшей судьбе этой женщины и ее детей можно только догадываться. И догадки эти откровенно ужасны.

Представим себе, что подобный случай произошел бы в Российской Империи в каком-нибудь 1913 году. Сколько желчи извергли бы из себя советские «историки» при описании «беззаконий кровавого режима». Но, поскольку все это случилось — и повторилось тысячи раз — в СССР, советским «историкам» было удобнее, не вдаваясь в ненужные подробности из жизни советских же простых людей, в миллионный раз повторять марксов бред о «неизбежности» построения коммунизма.

И еще о судьбах людей.

В 1938 году арестован и приговорен к 5 годам лагерей Лев Гумилев (1912-1992) — писатель и переводчик, историк и археолог, географ и востоковед; сын великих русских поэтов — расстрелянного большевиками в 1921 году Николая Гумилева и Анны Ахматовой.

Проведя несколько лет в Норильлаге, в марте 1943 года Лев был расконвоирован — то есть, пользовался правом свободного передвижения в пределах горного комбината, на котором работал, но покинуть его не мог. В октябре 1944 года Гумилев был призван в армию и отправлен на фронт, отмечен медалью «За взятие Берлина». В Ленинград он вернулся 14 ноября 1945 года.

6 ноября 1949 года, в разгар «Ленинградского дела», Лев Николаевич был вновь арестован и вскоре приговорен к 10 годам лагерей. Лишь 11 мая 1956 года Гумилев был признан невиновным по всем статьям обвинения и отпущен на свободу...

А тогда, еще в 1938 году Анна Ахматова написала своему сыну:

Уводили тебя на рассвете,

За тобой, как на выносе, шла.

В темной горнице плакали дети,

У божницы свеча оплыла.

На губах твоих холод иконки,

Смертный пот на челе... Не забыть!

Буду я, как стрелецкие женки,

Под кремлевскими башнями выть.

* * *

Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой.

Кидалась в ноги палачу,

Ты — сын и ужас мой.

Но материнские слезы, естественно, не могли поколебать сердца чекистов, горящие неугасимой любовью к мировой революции. И в этой своей любви фантазия работников НКВД поистине не знала границ.

Вот, например, какое обвинение было предъявлено арестованному китайцу — якобы тот «специально устроился работать водителем трамвая в Харькове, чтобы сбивать на перекрестках правительственные машины, везущие членов советского правительства.» (Конквест Р. - Большой террор — Том 2 — Рига, 1991 — стр.31)

Или: художницу по керамике обвинили еще в апреле 1936 года в том, что «она исподтишка вписывала знак свастики в узор на чайных чашках, а также держала под матрацем два пистолета с целью убить Сталина. Инженер-еврей поплатился свободой за то, что спроектировал здание исследовательского института «в форме полусвастики», потому что придерживался нацистской идеологии. Другая художница — тоже керамистка — сделала эскиз пепельницы, которая по форме напоминала, если внимательно присмотреться, шестиугольную звезду Давида. Ее арестовали, а всю партию пепельниц уничтожили.» (Конквест Р. - Большой террор — Том 2 — Рига, 1991 — стр.43-44)

А вот еще:

«Диктора радио города Караганды, как записано в одном из приговоров «тройки», поставили к стенке за то, что он «заражал скот сибирской язвой через эфир».» (Арутюнов А. - Ленин. Досье без ретуши — Том 2 — М, Вече, 2002 — стр.387)

Единственный недостаток последнего эпизода в чекистском исполнении: не догадались «товарищи» использовать такого могучего диктора-чародея себе на пользу. Могли бы запросто заставить его «заразить сибирской язвой через эфир», кого-нибудь из «проклятых капиталистов», Рузвельта там, или Черчилля, например…

Еще несколько свидетельств.

Дочь Сталина Светлана Аллилуева: «Я вспоминала рассказы моих теток, вернувшихся... из тюрьмы. Мамина сестра Анна сошла с ума в тюрьме и вернулась больным человеком. Вдова маминого брата Евгения Аллилуева вынесла все, но говорила мне, что подписала все обвинения, предъявленные ей: в шпионаже, в отравлении собственного мужа, в связях с иностранцами... «Там все подпишешь», — говорила она, — «лишь бы оставили живой и не мучили! Ночью никто не спал от криков в камерах, люди кричали нечеловеческими голосами, умоляли убить, лучше убить...». Она провела 6 лет в одиночке без разрешения на переписку с родными, о которых ничего не знала все это время. В 1954 году все обвинения были признаны вымышленными, и она вернулась домой.» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.141)

Галина Вишневская (1926-2012): «В подвалах московской Лубянки и ленинградского Большого Дома кричали женщины, жены «врагов народа», избиваемые кованными сапогами и мощными кулаками следователей. У их двенадцати-четырнадцатилетних детей под угрозой смертной казни вырывали признания в шпионаже и участии в террористических организациях, а также свидетельские показания против родителей. Под треск выворачиваемых костей и выбитых на допросах зубов разгул садизма захлестнул всю Россию. Те, кто был арестован, выли под пытками в подвалах; те, кто был еще на свободе, молчали, открывая рот только для прославления Сталина.

А из всех репродукторов по всей огромной стране с утра до ночи неслись марши, песни типа популярнейшей в те годы песни Дунаевского:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек,

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек...» (Вишневская Г.П. — Галина. История жизни — М, Новости, 1991 — стр.249)

Справедливости ради надо сказать, что террор проходил в обстановке «гласности». Более того, в советской печати развернулась грандиозная кампания «по разоблачению и выкорчевке врагов народа». Две трети всех публикуемых материалов «Правды» и местной партийной печати были посвящены «разоблачению и уничтожению врагов народа». (Авторханов А. - Сталин. Путь к диктатуре — М, Алгоритм, 2014 — стр.174)

Загипнотизированные пропагандой, рядовые граждане СССР живо подключились к столь увлекательному, на взгляд большинства, процессу, накропав более 4.000.000 доносов друг на друга.

«Я видел, — пишет Эренбург в третьей книге своих воспоминаний, — как в передовом обществе некоторые люди, казалось бы приобщенные к благородным идеям, совершали низкие поступки во имя личного благополучия или своего спасения, предавали товарищей, друзей; жена отрекалась от мужа, расторопный сын чернил попавшего в беду отца».» (Конквест Р. - Большой террор — Том 2 — Рига, 1991 — стр.8)

Историк А. Авторханов: «Доносы приняли характер чумы и размах стахановского движения. На доносы толкали всех: брата на брата, сына на отца, жену на мужа, всех на одного, одного на всех. Поэтому самые различные возрасты и ранги оказались подверженными этой специфической советской болезни — всеобщей «доносомании»: одни — как профессионалы, другие — для «самостраховки», третьи — по принуждению.» (Авторханов А. - Сталин. Путь к диктатуре — М, Алгоритм, 2014 — стр.175)

Карл Маркс говаривал, характеризуя капитализм, что «буржуй», ради прибыли готов и мать родную продать. В теории, - так как конкретных примеров продажи матерей создатель марксизма привести не потрудился.

Но вот как бы нам, на этом фоне, охарактеризовать коммунизм, если миллионы советских «пролетариев», не теоретически, а вполне даже практически, сдали на верную смерть или, в лучшем случае, на невероятные страдания, своих матерей и отцов, братьев и сестер, жен и мужей?

И тут самое время вернуться к фигуре «товарища» Сталина.

Понимал ли «дорогой» Иосиф Виссарионович суть происходящего. Осознавал ли он порочность методов, коими действуют его присные? Ответ: осознавал вполне и совершенно точно.

Светлана Аллилуева: «Иногда отец подтрунивал и над Берия. Он повторял один и тот же старый анекдот, адресуясь к «прокурору», который ни от кого другого не стерпел бы насмешки... Анекдот повествовал о чекисте и его соседе по квартире, профессоре. Однажды профессор, раздраженный невежественным соседом, заметил ему: - «Эх, вы! Ведь даже не знаете кто написал «Евгения Онегина»!» Чекист был оскорблен (потому что действительно не знал). Вскоре он арестовал своего соседа-профессора, и хвалился своим друзьям: «Он у меня признался! Он и есть автор!» Анекдот был мрачноват, и обычно никто не смеялся.» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.334)

Если в приведенном эпизоде речь шла о «методах следственной работы», то нижеследующий говорит о том, что ужасающие последствия проводившейся по его собственному приказу коллективизации Иосиф Виссарионович отчасти прочувствовал лично.

Вот фрагмент из воспоминаний Бориса Бажанова (1900-1982), бывшего секретаря Сталина, о жене вождя Надежде Аллилуевой:

«Она пошла учиться в Промышленную академию. Несмотря на громкое название, это были просто курсы для переподготовки и повышения культурности местных коммунистов из рабочих и крестьян, бывших директорами и руководителями промышленных предприятий, но по малограмотности плохо справляющихся со своей работой. Это был 1932 год, когда Сталин развернул гигантскую всероссийскую мясорубку — насильственную коллективизацию, когда миллионы крестьянских семей в нечеловеческих условиях отправлялись в концлагеря на истребление. Слушатели Академии, люди, приехавшие с мест, видели своими глазами этот страшный разгром крестьянства. Конечно, узнав, что новая слушательница — жена Сталина, они прочно закрыли рты. Но постепенно выяснилось, что Надя превосходный человек, добрая и отзывчивая душа; увидели, что ей можно доверять. Языки развязались, и ей начали рассказывать, что на самом деле происходит в стране (раньше она могла только читать лживые и помпезные реляции в советских газетах о блестящих победах на сельскохозяйственном фронте). Надя пришла в ужас и бросилась делиться своей информацией к Сталину. Воображаю, как он ее принял — он никогда не стеснялся называть ее в спорах дурой и идиоткой. Сталин, конечно, утверждал, что ее информация ложна и что это контрреволюционная пропаганда. «Но все свидетели говорят одно и то же».... В продолжавшихся домашних спорах Сталин, утверждая, что заявления, цитируемые Надей, голословны, требовал, чтобы она назвала имена: тогда можно будет проверить, что в их свидетельствах правда. Надя назвала имена своих собеседников. Если она имела еще какие-либо сомнения насчет того, что такое Сталин, то они были последними. Все оказавшие ей доверие слушатели были арестованы и расстреляны. Потрясенная Надя наконец поняла, с кем соединила свою жизнь, да, вероятно, и что такое коммунизм; и застрелилась.» (Бажанов Б. - Я был секретарем Сталина — М, Алгоритм, 2014 — стр.149-150)

Для справки: Надежда Сергеевна Аллилуева, 1901 года рождения, вторая жена Сталина, выстрелила себе в сердце из пистолета в ночь с 8 на 9 ноября 1932 года.

А ведь жену Сталин действительно любил, во всяком случае настолько, насколько вообще мог испытывать подобное чувство. Об этом говорит даже тот факт, что лечиться Надежду Сергеевну он отправлял за границу, очевидно, не доверяя той медицине, которая была создана в СССР под его собственным руководством.

генерал-майор артиллерии А.Ф. Сергеев (1921-2008), сын погибшего в 1921 году большевика Ф.А. Сергеева (Артема), после гибели отца воспитывавшегося в семье И.В. Сталина, так вспоминал о жене вождя:

«У Надежды Сергеевны были постоянные головные боли. Она часто держалась за голову и вскрикивала: «Голова, голова!» Нередко ездила в Германию якобы к работавшему там старшему брату. Но в действительности чтобы показаться немецким профессорам.» (Власик Н., Рыбин А., Чадаев Я. – Рядом со Сталиным. На службе у вождя – М, Алгоритм, 2018 – стр.157)

Но отвлечемся от мрачных тем, и расскажем о том, как «товарищ» Сталин развлекался. Если же кто-то и в этом найдет «игру смерти», то это вина только лишь своеобразной психики вождя.

Л. Троцкий: «У себя на даче, уже став высоким советским сановником, он развлекался тем, что лично резал баранов. Каменев рассказывал, что, выезжая по субботам в Зубалово, на отдых, Сталин прогуливался по лесу и все время забавлялся стрельбой, пугая местное население. Или еще очень любил обливать керосином муравьиные кучи и поджигать их. Таких рассказов о нем, исходящих от непосредственных наблюдателей, существует очень много.» (Троцкий Л.Д. - Сталин — М, 1995 — стр.350)

А вот еще.

30 сентября 1936 года Ягода сдал дела Ежову. На следующий день Ежов подписал первый приказ по НКВД о своем вступлении в должность наркома. Его заместителями стали, не служившие прежде в центральном аппарате, Матвей Берман, бывший до этого начальником ГУЛАГа, и Михаил Фриновский — начальник Главного управления пограничной охраны. На ведущих ролях в НКВД после падения Ягоды оставался и Карл Паукер, начальник личной охраны Сталина, активно работавший над Первым московским процессом, проходившим в августе 1936 года, главными обвиняемыми на котором являлись «старые большевики-ленинцы» Л. Каменев и Г. Зиновьев, приговоренные судом к смертной казни. Как и остальные 14 обвиняемых, кстати.

Но продолжим повествование об Иосифе Виссарионовиче:

«20 декабря 1936 года Сталин дал торжественный обед для узкого круга руководителей НКВД в связи с годовщиной основания органов безопасности. Присутствовали Ежов, Фриновский, Паукер и другие. Вскоре о том, что произошло на обеде, стало известно многим сотрудникам НКВД. Когда все основательно напились, Паукер на потеху Сталину стал изображать, как вел себя Зиновьев, когда его тащили на казнь. Два офицера НКВД исполняли роль надзирателей, а Паукер играл Зиновьева. Он упирался, повисал на руках у офицеров, стонал и гримасничал, затем упал на колени и, хватая офицеров за сапоги, выкрикивал: «Ради Бога, товарищи, позовите Иосифа Виссарионовича!».

Сталин громко хохотал, и Паукер повторил представление. На этот раз Сталин смеялся еще сильнее. Тогда Паукер ввел новый элемент, изображая, как Зиновьев в последний момент поднял руки и обратился с молитвой к еврейскому Богу: «Услышь, Израиль, наш Бог есть Бог единый!». Тут Сталин совершенно задохнулся от смеха и дал знак Паукеру прекратить представление.» (Конквест Р. - Большой террор — Том 1 — Рига, 1991 — стр.240)

Добавим, что финал, пусть и несколько отложенный во времени, для участников веселой сталинской попойки сложился отнюдь не столь радостно: Паукер был расстрелян 14 августа 1937 года, Берман — 7 марта 1939 года, Ежов и Фриновский — 4 февраля 1940 года. А уже многократно упоминавшийся Ягода – 15 марта 1938 года.

Подводя итог разговору о репрессиях конца 30-х годов, Р. Конквест пишет:

«В 1938 году Сталин решил, что так дальше продолжаться не может. Следователи по-прежнему спрашивали обвиняемых — кто ваши сообщники? Таким образом, за каждым арестом автоматически следовало еще несколько. Если бы репрессии продолжались еще некоторое время, и каждый подсудимый называл 2-3 сообщника, то новая волна поглотила бы 10-15% населения, а потом 30-45%.... Многие исследователи до сих пор задаются вопросом — почему Сталин прекратил террор на этой стадии? По нашему мнению — просто потому, что террор достиг крайнего предела. Продолжать было невозможно — экономически, политически и даже физически: следователей больше не было, тюрьмы и лагеря были забиты до отказа.» (Конквест Р. - Большой террор — Том 2 — Рига, 1991 — стр.55)

Всего, судя по секретной ведомственной статистике НКВД, в 1937-1938 гг. органами НКВД (без милиции) были арестованы 1 575 259 человек (из них 87,1% по политическим статьям). 1 344 923 человека в 1937-1938 гг. были осуждены, в том числе 681 692 — к расстрелу (353 074 — в 1937 г. и 328 618 — в 1938 г.) (Хлевнюк О. - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры — М, РОССПЭН, 2010 — стр.319)

Обратим внимание, что вышеупомянутые «товарищи» Берман, Ежов и Фриновский были уничтожены в тот период времени, когда, согласно официальной версии, репрессии уже прекратились.

А еще, вспомним цифры, приведенные в «Черной книге коммунизма»: за период с 1821 по 1905 г. в России было вынесено 612 приговоров со смертной казнью, а за период с 1821 по 1912 год, включительно, - 4710.

Как бы нам сравнить 4710 смертных приговора за 91 год правления Романовых и 681 692 аналогичных приговора только за 2 года правления большевиков?

И еще об окончании репрессий.

На XVIII съезде ВКП(б), 10-21 марта 1939 года, 1-й секретарь Ленинградского обкома А.А. Жданов (1896-1948), подводя итоги «великой чистки», рассказал об одной из местных партийных организаций, которая в интересах справедливости классифицировала врагов по категориям, согласно количеству поданных на каждого доносов.

«Были установлены категории: 1) враг, 2) вражок, 3) вражонок, 4) вражоночек. Соответственно были оформлены дела на подлежащих аресту.» (Авторханов А. - Сталин. Путь к диктатуре — М, Алгоритм, 2014 — стр.176)

Ответственные «товарищи», слушая доклад Жданова, откровенно веселились.

А 20 декабря 1939 года, в связи с празднованием шестидесятилетия вождя, и, вероятно, в связи с особыми заслугами вождя в уничтожении «врагов народа», Сталину присвоили звание Героя Социалистического Труда. А еще через два дня Иосифа Виссарионовича, человека с незаконченным средним образованием, избрали почетным членом Академии наук СССР.

«Товарищ» Сталин против присвоения наград возражать не изволили.

Да и как тут возразишь, если в головах граждан уже отчетливо сформировалась простая и четкая мысль, наличие которой отметил в своем дневнике академик В.И. Вернадский:

«Создается фольклор: где-то (называют точно!) при обсуждении одна простая работница выступила и сказала: «Я вижу, что можно верить одному Сталину, — кому же еще — все вредители».» (Вернадский В.И. - Дневники 1935-1941 — Книга 1. 1935-1939 — М, Наука, 2006 — стр.261)

А уж как старалась верноподданическая советская пресса. Вот несколько цитат:

«Правда» от 30 декабря 1936 года: «Да здравствует наш гениальный вождь, творец Конституции, первый и лучший друг науки — товарищ Сталин!»

17 октября 1938 года: «Да здравствует вождь и учитель, наш отец и друг, наша радость и надежда — родной, любимый, великий Сталин!»

8 марта 1939 года: «Пусть живет отец, да здравствует наш отец родной — Сталин-солнышко!» (Грицанов А.А., Тарас А.Е. - Научный антикоммунизм и антифашизм — Минск, «ФУАинформ», 2010 — стр.225)

Ну и, так сказать, о повседневной жизни «отца родного», «Сталина-солнышка» в стране, где голод забрал миллионы людей в 1928-1934 годы и во время страшной войны, после которой последовал еще один массовый голод 1946-1947 годов, унесший жизни еще двух миллионов советских граждан. (Зима В.Ф. - Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и последствия — Институт российской истории Российской Академии наук в сотрудничестве с Университетом им. Меллена, 1999 — стр.179)

Светлана Аллилуева пишет о своем отце: «К его столу везли рыбу из специальных прудов, фазанов и барашков из специальных питомников, грузинское вино специального разлива, свежие фрукты доставляли с юга самолетом. Он не знал, сколько требовалось транспортировок за государственный счет, чтобы регулярно доставлять все это к столу, не знал откуда это все. Подавальщикам было велено, если он спросит: «откуда вишни?» - отвечать: «с базы, товарищ Сталин». Он выходил из себя и зло переспрашивал: - «Это где такой город — База?», но ответа не получал. Несмотря на то, что сам он ел и пил очень мало, изобилие его «застолий» было всем известно...

Не знаю, известно ли было отцу, что «база» существовала главным образом для того, чтобы специальные врачи подвергали химическому анализу на яды все съедобное, поставлявшееся к нему на кухню. К каждому свертку с хлебом, мясом или фруктами прилагался специальный «акт», скрепленный печатями и подписью «ядолога»: - «Отравляющих веществ не обнаружено». Иногда доктор Дьяков появлялся у нас на квартире в Кремле со своими пробирками и «брал пробу воздуха» из всех комнат. Поскольку мы там жили, и прислуга убирая комнаты оставалась жива, очевидно, все было в порядке. Но доктор все равно был обязан время от времени «брать пробу» и составлять «акт».» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.335-336)

О сталинских застольях вспоминает и член Политбюро А. Микоян (1895-1978): «Обстановка обеда или ужина была организована разумно в том смысле, что девушки, которые подавали, ставили закуски на стол сразу, а супы — на другой стол. Каждый брал то, что хотел, потом подходил к другому столу, наливал себе тот или другой суп, брал чистую салфетку. Словом — самообслуживание...

Сталин очень любил рыбные блюда. Несколько сортов всегда было: дунайскую сельдь очень любил, керченскую, рыбца копченого, шемаю копченую, отварную рыбу, птицу любил: цесарок, уток, цыплят. Любил тонкие ребра барашка, сделанные на вертеле. Очень вкусная вещь. Тонкие ребра, мало мяса, сухо зажаренные. Это блюдо всем нравилось. И перепела отварные. Это были самые лучшие блюда.» (Микоян А.И. - Так было — М, Вагриус, 1999 — стр.353)

И еще о сталинской любви к «рыбным блюдам».

Вот эпизод, неоднократно, со всеми подробностями, пересказываемый уже упоминавшимся Паукером в кругу коллег по НКВД, из серии «О, когда он выйдет из себя!»:

«Однажды, проводя отпуск в Сочи, Сталин совершил небольшую поездку вдоль побережья на юг, в направлении Батуми, и на несколько дней задержался в одной из правительственных резиденций, где грузинские власти устроили в его честь банкет. Среди многочисленных национальных блюд было подано какое-то особенное – мелкая рыбешка, которую грузинские повара варят, бросая живьем в кипящее масло. Как знаток грузинской кухни Сталин похвалил это блюдо, но тут же со вздохом заметил, что вот такие-то и такие сорта рыб, приготовленные так-то и так, несравненно вкуснее.

Паукер, радуясь, что представляется еще один случай угодить Сталину, немедля заявил, что завтра же это блюдо будет на столе. Однако один из гостей, завзятый рыболов, возразил, что едва ли это получится, потому что этот вид рыб в это время года скрывается на дне озер и не показывается на поверхности.

- Чекисты должны уметь достать все и вся, даже со дна. – поощрительно откликнулся Сталин.» (Орлов А. – Тайная история сталинских преступлений – М, Автор, 1991 – стр.333)

В результате, ближайшей ночью в горы, где было озеро, кишащее рыбой, отправилась группа сталинских охранников с проводниками. А на рассвете жителей ближайшей к озеру деревни разбудил грохот взрывов. Это стражники глушили рыбу ручными гранатами.

«Жители деревни бросились к озеру, бывшему единственным источником их пропитания, и увидели, что его поверхность покрыта тысячами мертвых и оглушенных рыб. Люди Паукера с лодок и с берега вглядывались в воду, высматривая нужную им рыбешку.

Население деревни запротестовало и потребовало, чтобы грабители убирались подобру-поздорову. Но чекисты, не обращая на это внимания, продолжали глушить рыбу гранатами. Чтобы защитить свою собственность, деревенские жители набросились на незваных гостей, рассыпавшихся вдоль берега. Некоторые сбегали в деревню и вернулись с вилами и охотничьими ружьями. Впрочем, до перестрелки не дошло. После короткой стычки, в которой с деревенской стороны участвовали в основном женщины, чекисты отправились восвояси.

Вернувшиеся на виллу охранники выглядели довольно жалко: у одного было расцарапано лицо, у другого заплыл глаз, кому-то оторвали рукав. В корзине с рыбой нашлась всего пара рыбок того сорта, какой нравился Сталину…

Узнав о том, что произошло, Сталин приказал грузинским «органам» арестовать всех жителей деревни, за исключением детей и дряхлых стариков, и сослать их в Казахстан за «антиправительственный мятеж».

- Мы им покажем, чье это озеро! – злорадно произнес «отец народов».» (Орлов А. – Тайная история сталинских преступлений – М, Автор, 1991 – стр.333-334)

А вот свидетельство из той же серии начальника охраны вождя генерала Н.С. Власика (1896-1967), наследовавшего этот пост у расстрелянного Паукера:

«В Новом Афоне я был приглашен товарищем Сталиным к обеду. За столом — Берия и Поскребышев. Товарищ Сталин попросил принести молодое вино. Но вино подали переохлажденным, тогда как по указанию вождя оно должно было храниться при температуре не ниже 13-15 градусов тепла. Обслуга подала вино, не проверив температуру. Все это крайне возмутило Сталина. После этого инцидента, которого я никогда в жизни не забуду, я не спал трое суток. До конца обеда я просидел за столом ни жив ни мертв. Не знаю, как выдержало сердце, думал, потеряю сознание. Я переживал, потому что товарищ Сталин никак не мог успокоиться, все нервничал. Я подумал, что лучше тут же умереть, чем переживать такое мучительное испытание». (Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Год 1951-1953 – С-П, Амфора, 2014 – стр.25-26)

Впрочем, спешим успокоить читателя, в этот раз никто не умер и даже, насколько известно, не был отправлен в лагеря.

Не слишком отставали от «первого и лучшего друга науки» и его приближенные. Обычным явлением были правительственные приемы и банкеты. Проходили они в посольствах, в ресторане «Метрополь», самые важные — в Кремле, в Георгиевском зале.

Г. Вишневская: «Привозили нас в Кремль и проводили под охраной в комнату около Георгиевского зала, где шел банкет. Иногда приходилось по несколько часов ждать своего выхода. Нервы на пределе — боишься, что от долгого ожидания голос сядет... А тут и Козловский, и Рейзен, Михайлов, Плисецкая, Гилельс, Ойстрах...

Противнее всего было петь в конце приема. Огромный зал, сотни людей, перед эстрадой — длинный стол, где сидят члены правительства, уже как следует «поддавшие», у всех распаренные лица; один кричит что-то на ухо соседу, другой смотрит на тебя осоловелыми глазами... Стоишь, бывало, на сцене, и хочется сквозь землю провалиться от стыда и обиды. А кругом пьют, жуют, повернувшись к тебе спиной, гремят вилками и ножами, чокаются бокалами, курят. И в этом огромном кабаке ты пой и ублажай их, как крепостная девка. Бывало, дождешься и такой чести, что за стол позовут — сиди с ними, глуши коньяк стаканами.

Меня это великодержавное, лапотное хамство оскорбляло до глубины души, и однажды после выступления у меня за кулисами случилась истерика. Какой-то фокусник, что передо мной выступал, побледнел от страха, отвел меня в угол и загородил собою, чтобы охранники не видели, что со мной происходит.

- Успокойтесь, что с вами!...

А я плачу, не могу остановиться: как они смеют... как они смеют...» (Вишневская Г.П. — Галина. История жизни — М, Новости, 1991 — стр.147)

И еще: «Я вспоминала свои недавние скитания по огромной стране, с ее чудовищным бытом, непролазной грязью и невообразимо низким, буквально нищенским уровнем жизни народа, и невольно думала, что эти опьяненные властью, самодовольные, отупевшие от еды и питья люди, в сущности, живут в другом государстве, построенном ими для себя, для многотысячной орды, внутри завоеванной России, эксплуатируя на свою потребу ее нищий обозленный народ. У них свои закрытые продовольственные и промтоварные магазины, портняжные и сапожные мастерские, со здоровенными вышибалами-охранниками в дверях, где все самого высокого качества и по ценам намного ниже официальных цен для народа. Они живут в великолепных бесплатных квартирах и дачах с целым штатом прислуги, у всех машины с шофером, и не только для них, но и для членов семей. К их услугам бывшие царские дворцы в Крыму и на Кавказе, превращенные специально для них в санатории, свои больницы, дома отдыха... В собственном «внутреннем государстве» есть все. Искренне уверовав в свою божественную исключительность, они надменно, брезгливо не смешиваются с жизнью советских смердов, надежно отгородившись от них высокими непроницаемыми заборами государственных дач. В театрах для них отдельные ложи со специальным выходом на улицу, и даже в антрактах они не выходят в фойе, чтоб не унизиться до общения с рабами.

Да знают ли они, как мы живем?

Ясно, что знают, да мало знать — надо почувствовать своей шкурой, животом своим, пожить хоть месяц гнусной жизнью советского раба. Чтобы орали они свои тосты за победу коммунизма во всем мире не на этом лукулловом пиру, набив рот икрой и лососиной, а в вонючих кухнях коммунальных квартир, куда бы стоило поселить каждого члена Политбюро...» (Вишневская Г.П. — Галина. История жизни — М, Новости, 1991 — стр.149)

А вот, для сравнения, какими воспоминаниями о первом послевоенном годе поделился Никита Сергеевич Хрущев (1894-1971), председатель Совета министров Украинской ССР с 1944 по 1947 годы, с декабря 1947 года — первый секретарь ЦК КП(б)У, с 1953 по 1964 годы — Первый секретарь ЦК КПСС:

«Пошел голод. Стали поступать сигналы, что люди умирают. Кое-где началось людоедство. Мне доложили, например, что нашли голову и ступни человеческих ног под мостом у Василькова (городка под Киевом). То есть труп пошел в пищу. Потом такие случаи участились.

Кириченко (он был тогда первым секретарем Одесского обкома партии) рассказывал....: «Ужасную я застал картину. Видел, как эта женщина на столе разрезала труп своего ребенка, не то мальчика, не то девочки, и приговаривала: «Вот уже Манечку съели, а теперь Ванечку засолим. Этого хватит на какое-то время.» Эта женщина помешалась от голода и зарезала своих детей. Можете себе это представить?

Такое же положение было и в Молдавии. Сталин послал в Молдавию Косыгина, он тогда был министром торговли и занимался вопросами карточек. Косыгин вернулся, доложил, что там люди голодают и страдают дистрофией. Сталин возмутился и тоже на него накричал, а потом до самой смерти, встречаясь с ним, в шутку говорил: «Вот мой брат-дистрофик».» (198) (Хрущев Н.С. — Воспоминания. Время, люди, власть — Книга II — М, Московские новости, 1999 — стр.11)

Заметим в скобках, что «Воспоминания» Хрущева, записанные им во время пребывания на пенсии, вышли сначала за рубежом, и лишь после 1990 года были впервые опубликованы в России в журнале «Вопросы истории». То есть, как это всегда происходило во времена СССР, иностранцы все знали и ссылались на показания бывшего главы советского государства, а доморощенные «историки» гневно опровергали «выдумки продажных буржуазных писак», радуясь, что сограждане об истинном положении дел в мировой историографии даже не подозревают.

Упоминает Никита Сергеевич и другую сторону ежедневной жизни Иосифа Виссарионовича:

«В последние годы жизни у Сталина развился какой-то страх. Это я замечал по многим признакам. Например, когда мы ехали из Кремля после просмотра кинокартин на «ближнюю» дачу, то стали вдруг петлять по улицам и переулкам Москвы, пока проезжали довольно короткое расстояние от Кремля до западной дуги Москвы-реки и еще не выехали за Москву-реку. В машине со Сталиным обычно садились Берия и Маленков, а остальные рассаживались по своему выбору. Я чаще всего садился в одну машину с Булганиным.

Я спрашивал потом тех, кто садился со Сталиным: «Чего вы петляли по переулкам?» Они отвечали: «Ты нас не спрашивай. Не мы определяли маршрут. Сталин сам называл улицы». Он, видимо, имел при себе план Москвы и намечал маршрут, и когда выезжали, то говорил: повернуть туда, повернуть сюда, ехать так-то, выехать туда-то. Не надо быть умным, чтобы догадаться, что это он принимал меры, чтобы ввести в заблуждение врагов, которые могли бы покушаться на его жизнь.» (Хрущев Н.С. - Воспоминания. Время, люди, власть — Книга 2 - М, Московские новости, 1999 — стр.124)

О том, что представляла из себя «ближняя дача» Сталина, упомянутая Хрущевым, рассказывает советский экономист и государственный деятель Л.А. Вознесенский (1926 г.р.):

«Вся территория обнесена высоченным двойным глухим забором, причем полоса земли, разделявшая его наружный и внутренний периметры, распахана и разровнена, как на государственной границе. По верху забора пропущен ток высокого напряжения. Снаружи, перед забором – полоса минных заграждений. Охрана дачи – 800 человек. Располагалась она на соседней территории, в зданиях, где в дальнейшем находилась больница ЦК. Стекла на окнах дачи – пуленепробиваемые. Занавески на них подрезаны, чтобы были видны ноги потенциального террориста. Каждую ночь Сталин менял, из тех же соображений безопасности, комнату для сна.» (Вознесенский Л.А. – Истины ради – М, Республика, 2004 – стр.182)

Александр Михайлович Орлов (1895-1973), советский разведчик, майор госбезопасности, резидент НКВД во Франции, Австрии, Италии и Испании (1933-1938 гг.), пишет:

«Сталин не рисковал свободно передвигаться даже по территории Кремля. Когда он покидал свои апартаменты и переходил, например, в Большой кремлевский дворец, охранники усердно разгоняли прохожих с его пути, невзирая на их чины и должности.

Ежегодно отправляясь на отдых в Сочи, Сталин распоряжался подготовить одновременно его персональный поезд в Москве и соответствующий теплоход в Горьком. Иногда он предпочитал уезжать непосредственно из Москвы – в таком случае использовался поезд, в других случаях – спускался по Волге до Сталинграда, а уже оттуда поезд, тоже специальный, доставлял его в Сочи. Никто не знал заранее ни того, какой вариант выберет Сталин на этот раз, ни дня, когда он пустится в путь. Его специальный поезд и специальный теплоход по нескольку дней стояли в полной готовности, но только в последние часы перед выездом он наконец сообщал доверенным лицам, какой вариант избирает на этот раз. Перед его бронированным поездом и следом за ним двигались два других поезда, заполненные охраной. Сталинский поезд был так оборудован, что мог выдержать двухнедельную осаду. В случае тревоги его окна автоматически закрывались броневыми ставнями.» (Орлов А. – Тайная история сталинских преступлений – М, Автор, 1991 – стр.21)

И снова Хрущев: «Тогда в Кремль никого из обычных граждан не пускали. Кремль был недоступен. То же самое можно сказать и о правительственных ложах в театрах. Абсолютно ни для кого они не были доступны, кроме тех лиц, которые шли туда вместе со Сталиным. Туда, где он сидел, никто и не входил без Сталина. И там тоже принимались все меры предосторожности.

Я был раз свидетелем такого факта. Сталин пошел в туалет. А человек, который за ним буквально по пятам ходил, остался на месте. Сталин, выйдя из туалета, набросился при нас на этого человека и начал его распекать: «Почему вы не выполняете своих обязанностей? Вы охраняете, так и должны охранять, а вы тут сидите, развалившись». Тот оправдывается: «Товарищ Сталин, я же знаю, что там нет дверей. Вот тут есть дверь, так за нею как раз и стоит мой человек, который несет охрану». Но Сталин ему грубо: «Вы со мной должны ходить». Но ведь это невероятно, чтобы тот ходил за ним в туалет. Значит, Сталин даже в туалет уже боялся зайти без охраны.» (Хрущев Н.С. - Воспоминания. Время, люди, власть — Книга 2 - М, Московские новости, 1999 — стр.125)

Как видим, очень уж опасался за свою жизнь Иосиф Виссарионович.

Но, возвращаясь к теме неравенства в СССР, и перефразируя Рудольфа Волтерса, отметим, что большинство советских граждан, по всей видимости, не видели ничего обидного в том, что «ответственные товарищи», жили гораздо лучше, чем они. А уж к «Сталину – солнышко» и вовсе претензий в этом плане не было.

Но так как у всего бывает предел, и даже доверчивое советское население могло кое в чем усомниться, узнай оно о истинном образе жизни своих вождей, некоторые вещи даже Иосифу Виссарионовичу приходилось делать тайком.

Так, например, должностные оклады министрам СССР и их заместителям были повышены секретным постановлением №2930-904 от 9 августа 1947 года. Оклады самых низкооплачиваемых: министра заготовок, продрезервов, совхозов, торговли, вооружения увеличивались в два раза и составляли 5 000 рублей в месяц. Министр здравоохранения трудился за 6 200 рублей в месяц, министры же вооруженных сил, государственной безопасности и внутренних дел СССР — за сумму более 8 000 рублей. (Зима В.Ф. - Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и последствия — Институт российской истории Российской Академии наук в сотрудничестве с Университетом им. Меллена, 1999 — стр.57)

Но и это не все. Второй человек в сталинском СССР В.М. Молотов (1890-1986):

«Зарплата у нас была, конечно... А кроме того, все обеспечено. Фактически на государственном обеспечении. Я сейчас точно не могу сказать, сколько мне платили — менялось это несколько раз. После войны, кроме того, это уже инициатива Сталина, ввели так называемые пакеты. В закрытом пакете присылали деньги, очень большие деньги — военным и партийным руководителям. Нет, это было, конечно, не совсем правильно. Размеры были не только чрезмерны, а неправильны. Это я не только не отрицаю — не имею права и ничего возразить.» (Чуев Ф. - Сто сорок бесед с Молотовым — М, Терра, 1991 — стр.517)

Вот так и пожалеешь Вячеслава Михайловича — понимал, что размеры, говоря современным языком, «черного нала» чрезмерны... но брал. Мучился душевно, но складывал в карман. Впрочем, ни в один карман не влезло бы, — так что складывал в какое-то иное место, может быть в стол, как Иосиф Виссарионович (об этом ниже), а может быть в сейф, как еще раньше Яков Михайлович Свердлов.

Вот интереснейшее свидетельство Светланы Аллилуевой:

«Отец не знал, сколько стоили его обеды, дачи, «анализы на яды», потому что никогда ни за что не платил денег. Его жизнь целиком обеспечивалась государством. Свои, ежемесячно присылаемые, пакеты с зарплатой из ЦК КПСС, Министерства Обороны, Совета Министров и прочих учреждений, где он состоял почетным и символическим членом, он складывал, не глядя на них, в стол. Такой письменный стол был на квартире в Кремле. Потом все перевезли на его дачу, и там тоже был письменный стол, за которым никогда не работал. Ящики его были заполнены запечатанными пакетами с деньгами, которые по мере заполнения стола куда-то убирали. Когда отец умер — все эти деньги немедленно исчезли.

Валечка, экономка отца, спросила меня вскоре после его смерти, отдали ли мне или кому-либо из родственников хранившиеся в столе деньги. Но я понятия не имела о том, где они. Тогда Валечка, выругавшись «по-простому», сделала свое резюме: «Украли, сволочи!». Не знаю кого она имела в виду: охранников, распоряжавшихся в доме в последние дни и часы, или великое социалистическое государство.» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.336)

Вот вам и стол с деньгами. И еще: обратите внимание, как все чудесно сложилось. Мертвого вождя обворовали его же сподвижники, а затем они же начали рассказывать народу, что у Сталина, мол, ничего, кроме френча и пары сапог и не было. И некоторые верят…

Дополнительные подробности о сталинском наследстве поведал и Управляющий делами СНК СССР Я.Е. Чадаев (1904-1972). В своих воспоминаниях сей достойный персонаж поведал, как однажды, будучи с докладом у «товарища» Сталина, имел неосторожность продемонстрировать свои швейцарские часы, тотчас вызвавшие интерес вождя.

Выйдя из кабинета, Чадаев выяснил у сталинского секретаря А.Н. Поскребышева, что Иосиф Виссарионович коллекционирует «ручные часы». Далее, по Чадаеву, было вот что.

«От Сталина я зашел к Булганину, чтобы получить визу на один проект распоряжения Совнаркома. В двух словах рассказал Николаю Александровичу и о том, что Сталин заинтересовался моими часами.

- Ну-ка покажи, что это за часы.

Я снял с руки часы м положил на стол.

- Ничего особенного в них нет, - сказал Булганин. – Такими часами пользуются летчики. Но товарищ Сталин, очевидно, обратил на них внимание потому, что, как я знаю, коллекционирует часы. Как-то я случайно оставил у него свои карманные часы, но обратно получить их уже и не пытался.» (Власик Н,, Рыбин А., Чадаев Я. – Рядом со Сталиным. На службе у вождя – М, Алгоритм, 2018 – стр.198-199)

Что оставалось делать «товарищу» Чадаеву?

А вот что: «Я все-таки решился, позвонил Поскребышеву и спросил, на месте ли Сталин. Он ответил, что Сталин ушел обедать. Тогда я отстегнул часы, положил их в конверт вместе с проектом постановления и отнес в приемную для передачи Сталину.

Обычно Сталин после ознакомления с моими бумагами вскоре меня вызывал и возвращал подписанные им документы. На этот раз никакого вызова не последовало. Прошли целые сутки. Я почти не спал…

Наконец звонит Поскребышев и говорит: «Чего не заходишь? Давай приходи и часы свои забирай.

Я просто похолодел. Захожу к Поскребышеву. Получаю запечатанный конверт, в котором что-то топорщилось. Скорее – в свой кабинет, разрезаю ножницами конверт и извлекаю подписанный Сталиным документ и коробочку. Открываю ее и с изумлением вижу золотые часы-хронометр.» (Власик Н,, Рыбин А., Чадаев Я. – Рядом со Сталиным. На службе у вождя – М, Алгоритм, 2018 – стр.199)

Как оказалось, сии часы «на обмен» приобрел, по заданию Иосифа Виссарионовича, генерал Власик.

После ознакомления со столь умилительной историей, возникает два замечания. Во-первых, за чей счет сталинская щедрость, уж не за бюджетный ли? И, во-вторых, хочется отметить, что сталинскую коллекцию часов постигла та же участь, что и сталинские залежи конвертов с наличными деньгами – все это бесследно исчезло.

Так что, как видим, уверять всю округу, что после «товарища» Сталина остались лишь сапоги и френч, наверное, можно, но только если совсем поставить крест на собственной совести.

В конце концов, никакие предосторожности и глухие заборы, не уберегли «товарища» Сталина от насильственной смерти.

После убийства вождя его ближайшими подручными, во главе с Берия, 6 марта 1953 года тело покойного было выставлено для прощания в Колонном зале Дома Союзов. В результате отвратительной организации прохода граждан, в нескольких местах центра Москвы возникла давка. Самая серьезная – в районе Трубной площади. Причем, трагедия повторялась раз за разом в течение трех дней.

В итоге, трагедия 6-8 марта 1953 года, как минимум, не уступает по числу жертв трагедии на Ходынском поле 1896 года.

«По самым скромным подсчетам погибло не менее 2 тысяч человек. Но, скорее всего, подлинное число погибших было гораздо больше.» (Смирнов С. - Похороны Сталина)

А 9 марта 1953 года на Красной площади в Москве состоялись похороны.

После траурного митинга гроб с телом почившего «гения всех времен и народов» был занесен в Мавзолей. В 12 часов над Кремлем был произведен артиллерийский салют. За звуками траурного марша последовали гудки московских промышленных предприятий, и во всей стране начались пять минут молчания.

Затем, под звуки гимна СССР, над Кремлем подняли спущенный после смерти Сталина Государственный флаг Советского Союза.

Новые руководители страны отправились делить министерские портфели. Граждане расходились по домам. Улицы вычищали.

Однако, «Москва не могла сомкнуть глаз: в окнах горели огни. Гений человечества спал свою последнюю ночь на земле. Наутро под вой заводских гудков он был помещен в саркофаг. Говорят, что этот многотрубный вой, от которого кровь стыла в жилах, напоминал адский вопль умирающего мифического чудовища.» (Голованов В. - Агония)

Кстати, после того, как Сталина поместили рядом с Лениным в мавзолее, в народе сочувствовали: «Что ж это, Владимир Ильич? Какую тебе свинью-то подложили!» (Мирек А. - Красный мираж — М, «Печатный дом «Каскон»», 2012 — стр.209)

И это - очередной удивительный успех советской пропаганды: в глазах народа один кровопийца оказался лучше другого.

Интересно, что когда Хрущев решился вынести тело Сталина из Мавзолея, это было сделано в ночь с 31 октября на 1 ноября 1961 года. То есть в Хеллоуин.

А в могиле «вождя всех народов» у Кремлевской стены, по приказу все того же Хрущева, поверх гроба положили две железобетонные плиты. Неужто боялись, что Иосиф Виссарионович попытается выбраться?

А еще, после изъятия Сталина из чужой усыпальницы, и во время его вторых похорон, никакие трудящиеся уже не давились, не кидались к гробу вождя. Их попросту не оповестили о готовящемся мероприятии…

И в заключение приведем горькие слова дочери Сталина Светланы Аллилуевой:

«Я не думаю, что он страдал когда-либо от угрызений совести, не думаю, что он их испытывал. Но он не был счастлив, достигнув предела желаемого, казнив одних, покорив других, умиляя третьих...

Не было ни счастья, ни покоя. Он строил все новые и новые дачи на Черном море — в Новом Афоне, в Сухуми, на озере Рица, и еще выше, в горах. Старых царских дворцов в Крыму, бывших теперь в его распоряжении, не хватало; строили новые дачи возле Ялты. Я не видела всех этих новых домов, я уже не ездила с ним на юг, не видела и новый дом на озере Валдай, возле Новгорода.» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.340)

И еще:

«Для меня постепенно все более очевидным становился не только деспотизм моего отца и то, что он создал систему кровавого террора, погубившую миллионы невинных жертв. Мне становилось также ясно, что вся система, сделавшая это возможным, была глубоко порочной, и что никто из соучастников не может избежать ответственности, сколько бы ни старался. […] Я знала отца дома, в кругу близких, с которыми он был противоречив и переменчив. Но я долго не могла знать истории политической борьбы за единоличную власть, которую он вел в партии против бывших своих товарищей. И чем больше я ее узнавала — порой из самых неожиданных источников — тем глубже падало всякий раз мое сердце, и замирало от ужаса, и хотелось бежать без оглядки, не знаю куда... Ведь это был мой отец, и от этого правда становилась страшнее.» (Аллилуева С. - Только один год — М, Книга, 1990 — стр.125)