«ТОВАРИЩ» КЕРЕНСКИЙ

В 1919 году ОСВАГ (ОСВедомительное АГенство) Белой Добровольческой армии, в дальнейшем – Вооруженных Сил Юга России, создало плакат «В жертву Интернационала», на котором изображено жертвоприношение России каменному изваянию Маркса. Возле жертвы столпились ее убийцы: Троцкий, Свердлов, Ленин и кучка всяких прочих Урицких и им сочувствующих. Но один персонаж выделяется из «революционного» сборища. Это Александр Федорович Керенский, тот самый, власть которого большевики свергли в октябре 1917 года. Чем объяснить, что авторы плаката включили сей персонаж в число убийц России? Тем, что он «бездарно» правил страной, как нам внушает официальная версия отечественной истории? Или чем-то другим?

Ниже мы приведем малоизвестные, но чрезвычайно красноречивые факты, которые покажут, что Александр Федорович вполне заслужил со стороны большевиков обращение «товарищ». Кроме того, уважаемый читатель сможет самостоятельно оценить поистине удивительные приключения бывшего главы Временного правительства и его семьи после октября 1917 года, а также некие провидческие таланты бывшего министра-председателя.

И все вместе это, как мы надеемся, поможет понять, за какие же «заслуги» «товарищ» Керенский появился в большевистской компании на вышеназванном плакате.

Но обо всем по порядку…

Политическая карьера Александра Федоровича Керенского началась (1881-1970) с участия в комитете помощи жертвам 9 января 1905 года*, трагедии, спровоцированной революционерами, об одном из организаторов которой нам еще предстоит поговорить ниже. С октября 1905 года писал для революционного социалистического бюллетеня «Буревестник».

В декабре того же года Керенский был арестован по обвинению в принадлежности к боевой дружине социалистов-революционеров (эсеров) и несколько месяцев провел в предварительном заключении в Крестах, затем был выслан в Ташкент.

(*Даты до февраля 1918 года приведены по «старому» юлианскому календарю)

Вернувшись в 1906 году в Петербург, начал карьеру адвоката, участвовал в ряде политических процессов, например, в 1910 году был главным защитником туркестанской организации эсеров, в начале 1912 года защищал террористов из армянской партии Дашнакцутюн, затем участвовал в общественной комиссии по расследованию спровоцированного политическими ссыльными расстрела рабочих на Ленских приисках. Во время судебного процесса осенью 1913 года выступал в поддержку М. Бейлиса.

Керенский был также одним из руководителей партии эсеров, возглавлял ее так называемую «Южную конференцию».

Однако, поскольку эсеры официально бойкотировали выборы в состав IV Государственной Думы состоявшиеся в ноябре 1912 года, желавшему попасть туда Керенскому пришлось официально выйти из партии социалистов-революционеров.

Пройдя в Думу, Александр Федорович возглавил там вторую по численности думскую фракцию «трудовиков», которая представляла в том числе эсеровские интересы.

Там, в Думе Александр Федорович и просидел до самого 26 февраля 1917 года, когда Император Николай II (1868-1918) Своим указом приостановил бурную думскую деятельность, в связи с ее антигосударственным характером.

А еще, в конце 1912 года Александр Федорович стал масоном. Сам он об этом пишет следующее:

«Предложение о вступлении в масоны я получил в 1912 году, сразу же после избрания в IV Думу. После серьезных размышлений я пришел к выводу, что мои собственные цели совпадают с целями общества, и я принял это предложение».» (Мультатули П. - Николай II. Дорога на Голгофу — М, АСТ-Астрель, 2011 — стр.59-60)

Надо сказать, что первые масонские ложи в России, после их запрета в 1822 году, вновь начали появляться в 1905 году. В 1913 году была создана масонская ложа «Великий Восток народов России» (ВВНР).

Сами масоны говорили, что ВВНР был масонским «только по названию», а главной его целью... было «свержение самодержавного режима». (Мультатули П.В. - Император Николай II и заговор 17-го года — М, 2013 год — стр.146)

Вот с этими-то целями и солидаризировался Александр Федорович. Причем, пик его усилий пришелся на необычайно упорную и кровавую Первую мировую или Великую войну (28.07.1914 – 11.11.1918).

Всего в Государственной Думе действовало более 40 масонов, причем заместителем председателя Думы был масон Н.В. Некрасов (1879-1940). Справедливости ради, скажем, что и среди царских министров и их заместителей было по крайней мере восемь членов масонских лож, в том числе военный министр Поливанов. Последний был членом еще и Государственного Совета, в котором, помимо него, сидели масоны Гучков, Ковалевский, Меллер-Закомельский и Гурко. Масонство проникло и в предпринимательскую среду в лице Рябушинского и Коновалова. (Платонов О.А. - Терновый венец России — История русского народа в ХХ веке — Т 1 — М, Родник, 1997 — стр.382)

Интересно, что Керенский сделал головокружительную карьеру в масонской среде, став 16 декабря 1916 года Генеральным секретарем ложи «Великого Востока народов России», сменив Н.В. Некрасова.

И буквально тут же, в ночь с 16 на 17 декабря, был убит Григорий Распутин (1869-1916).

Историк П. Мультатули подчеркивает, что «руководство Верховного совета, Коновалов, Керенский, Некрасов, было осведомлено о плане убийства Распутина.» (Мультатули П.В. - Император Николай II и заговор 17-го года — М, Вече, 2013 — стр.147)

Председатель Думы М.В. Родзянко (1859-1924) оценил сие преступление так:

«В ночь на 17 декабря 1916 года произошло событие, которое по справедливости надо считать началом второй революции — убийство Распутина.» (Родзянко М.В. - Крушение Империи — Харьков, Интербук, 1990 — стр.193)

Символично, что тело Распутина недолго покоилось в земле. Через два дня после отстранения Государя от власти, Керенский отдал приказ выкопать гроб Распутина и тайно зарыть в окрестностях Петрограда. Однако 11 марта 1917 года, по дороге сломался грузовик, на котором везли гроб. Тогда было принято решение уничтожить тело. Сложили большой костер, водрузили на него гроб, полили бензином и зажгли. Когда костер прогорел, остатки зарыли в лесу

Надо сказать, что в России в конце 1916-начале 1917 годов под вывеской Думы действовали и другие антигосударственные силы, о чем мы не будем здесь распространяться подробно, ограничившись описанием деяний А.Ф. Керенского, вокруг которого сложилась собственная группа заговорщиков.

Генерал К.И. Глобачев (1870-1941) писал о планах Керенского:

«Военные и придворные круги представляли себе простой дворцовый переворот в пользу Великого князя Михаила Александровича с объявлением конституционной монархии. В этом были убеждены даже такие люди, как Милюков, лидер партии конституционных демократов. В этой иллюзии пребывала даже большая часть членов Прогрессивного блока. Но совсем другое думали крайние элементы с Керенским во главе. После монархии Россию они представляли себе только демократической республикой».» (Мультатули П.В. - Император Николай II и заговор 17-го года — М, Вече, 2013 — стр.143)

Сам Керенский в январе 1917 года говорил:

«Революция нам нужна, даже если б это стоило поражения на фронте.» (Мультатули П. - Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II — М, Астрель, 2012 — стр.77)

О нетерпении заговорщиков свидетельствует и лидер партии кадетов П.Н. Милюков (1859-1943). Уже после февральских событий в письме монархисту И.В. Ревенко он признавал, что оппозиция в начале 1917 года твердо решила «воспользоваться войною для производства переворота. Ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования». (Мультатули П. - Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II — М, Астрель, 2012 — стр.69)

Благоприятные перспективы России в идущей Мировой войне подтверждает и У. Черчилль (1874-1965):

«Численное превосходство союзников теперь составляло почти пять к двум, а заводы всего мира за пределами вражеских территорий поставляли им по морям и океанам огромное количество оружия и боеприпасов… С военной точки зрения не было никаких причин, препятствовавших тому, чтобы 1917 год стал годом окончательного триумфа союзников, а Россия получила вознаграждение за перенесенные ей бесконечные страдания.» (Черчилль У. – Мировой кризис – Восточный фронт – М. PRINCIPIUM, 2014 – стр.321)

Но что значила для «революционеров» победа страны в Великой войне, если речь шла о их личной власти?

Подчеркнем, что у Керенского была и еще одна причина, чтобы торопиться.

«Материальных средств личных у Керенского, — вспоминал, несомненно, хорошо информированный ген. К.И. Глобачев, — не было никаких, и он со своей семьей, состоящей из жены и двух детей, жил в Петрограде на Песках, по Одесской улице, исключительно на содержание, получаемое от казны по званию члена Государственной думы, то есть на 300 руб. в месяц, что позволяло ему существовать более чем скромно.» (Фомин С. - Григорий Распутин: расследование. Наказание правдой — М, Форум, 2007 — стр.52)

Меньшевик, член литературной ложи ВВНР Н.Н. Суханов (Гиммер) (1882-1940) свидетельствует:

«Незадолго до революции при содействии одного эсеровского провокатора, бывшего в постоянных сношениях с Керенским, он попал в историю настолько грязную, что близкое окончание депутатских полномочий или всегда возможный внезапный роспуск Государственной думы почти обеспечивал ему если не виселицу (по военному времени), то каторгу. Избежать их можно было бы только своевременной эмиграцией...» (Суханов Н.Н. - Записки о революции — Том 1 — М, Политиздат, 1991 — стр.69-70)

В реальности, помимо эмиграции, был еще один путь — поучаствовать в сокрушении государства, его-то Александр Федорович и выбрал.

А теперь непосредственно к событиям 1917 года. Отстранение от власти Государя Николая II в результате верхушечного заговора, привело к созданию новой системы власти.

И тут же впервые проявляется противоестественное, казалось бы, сотрудничество А.Ф. Керенского с абсолютно маргинальной до того момента группировкой большевиков, успешно прозевавшей так называемую «февральскую революцию» в России.

И в то время, как Ленин «не ожидал» революцию, потягивая пивко в Швейцарии, Троцкий – в Нью-Йорке, какая-нибудь Коллонтай – в норвежском Осло, а «товарищи» Свердлов и Сталин – вообще, в далекой ссылке на севере Российской Империи, оставшийся «на хозяйстве» в Петрограде В. Молотов (1890-1986), также проявляет умилительную неосведомленность:

«Когда разыгрались события 26 февраля, мы с Залуцким — у меня с ним более тесная личная связь была — пошли на нашу явку на Выборгской стороне узнать, как все-таки обстоит дело. А третьего нашего компаньона, Шляпникова, нет. Сказали, что он, вероятно, у Горького. Отправились к Горькому. Это поздно, ночью, уж, наверное, 27-го числа. Стоим с Залуцким в прихожей у Горького. Он вышел — вот тут я его впервые и увидел.

Мы: «Что у вас слышно? Не был ли у вас Шляпников?»

Он: «Сейчас уже заседает Петроградский Совет рабочих депутатов», — говорит, окая.

«А где заседает?»

«В Таврическом дворце. Шляпников может быть сейчас там. Приходил ко мне и ушел».

Ну мы пришли в Таврический, вызвали Керенского, он был председателем Совета — представились ему: «Мы от большевиков, хотим участвовать в заседании». Он провел нас в президиум...

27 февраля 1917 года Керенский ввел меня в Петроградский Совет, когда он только создавался. Там большевиков было мало-мало.» (Чуев Ф. - Сто сорок бесед с Молотовым — М, Терра, 1991 — стр.154)

«Мало-мало» в переводе с большевистского на русский означает – никого. Благо был «товарищ» Керенский, который позднее «зачем-то» способствовал непрерывному пополнению рядов своих будущих ниспровергателей в Совете.

И снова Молотов: «Я был непосредственным участником этих событий. Ленина не было, и нам пришлось руководить самим. Указаний от него не было, да и не могло быть, когда не только для Ленина день революции был неожиданным, но и для нас, находящихся в Питере.» (Чуев Ф. - Сто сорок бесед с Молотовым — М, Терра, 1991 — стр.156)

Кстати, высказался «товарищ» Молотов и по поводу масонов:

«Они существуют, да и не только существуют, а очень опасное явление — масоны... Не обращаем внимания, а они укрепляются... Проникают довольно глубоко в мещанскую массу, в мелкобуржуазную и тянут в свою сторону... Довольно гибко действуют, и очень злостные, антикоммунистические. Но не выпячивают своих, это для них опасно. У них много загадочного...

- Существует мнение, что масоны есть и среди коммунистов.

- Могут быть — допускает Молотов.» (Чуев Ф. - Сто сорок бесед с Молотовым — М, Терра, 1991 — стр.267)

В итоге, 27 февраля 1917 года в Петрограде образовались два «ответственных» органа.

Во-первых: Временный Комитет Государственной Думы. Из тринадцати членов Комитета одиннадцать были масонами — Н.В. Некрасов (секретарь Верховного Совета масонов), князь Г.Е. Львов, М.А. Караулов, А.Ф. Керенский, П.Н. Милюков, В.А. Ржевский, И.И. Дмитрюков, С.И. Шидловский, А.И. Шингарев, Б.А. Энгельгарт, Н.С. Чхеидзе (председатель Петросовета). И только Шульгин и Родзянко не принадлежали к масонским ложам. (Платонов О.А. - Терновый венец России — История русского народа в ХХ веке — Т 1 — М, Родник, 1997 — стр.465)

М.В. Родзянко (1859-1924), как председатель Госдумы III и IV созывов, стал и председателем Временного комитета.

Во-вторых: на основе Рабочей группы Военно-промышленного комитета при участии ряда депутатов Государственной Думы создается так называемый Временный исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих депутатов, в котором большевиков не было. Однако в ночь на 28 февраля был избран Постоянный исполнительный комитет Петроградского Совета. И вот в нем большевиков было уже двое – те самые, которых упоминал Молотов – А.Г. Шляпников и П.А. Залуцкий.

Главой Исполкома стал меньшевик Н.С. Чхеидзе (1864-1926), заместителями (товарищами) председателя – меньшевик М.И. Скобелев (1885-1938) и А.Ф. Керенский. Все трое – члены IV Государственной Думы и масоны.

1 марта 1917 года на расширенном заседании Временного комитета Думы с участием представителей ЦК Конституционно-демократической партии (кадетов) и Петроградского Совета был согласован состав Временного правительства, во главе которого стал князь Г.Е. Львов (1861-1925). Сие правительство, оправдывая свое название, объявило о предстоящих выборах в Учредительное Собрание, которое и должно было окончательно решить вопрос о государственном устройстве России.

А пока, в ожидании назначенных на сентябрь выборов, в стране возникло пресловутое «двоевластие»: с одной стороны Временное правительство, с другой – Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов (Петросовет).

«Многоликий» и проворный Александр Федорович, успевший к этому времени вновь официально оборотиться эсером, и которого, казалось, во всем поддерживает могущественная невидимая рука, сумел застолбить для себя место в обоих органах власти. В Совете, как мы помним, он был товарищем председателя, а во вновь испеченном правительстве занял пост министра юстиции.

Кстати, во время питерских беспорядков обстановка во всех других городах Империи, включая Москву, оставалась спокойной.

Генерал М.К. Дитерихс (1874-1937):

«Ясно было, что бунт в Петрограде имеет характер местный, искусственный и что до выступления на арену «революционного творчества» Государственной Думы уличные беспорядки в Петрограде не могли представляться Государю, да и никому из стоявших вне Петрограда, волнением «народным», возмущением «всея земли», угрожавшим целости государства и боеспособности России продолжать тяжелую и страшную по последствиям внешнюю борьбу.» (Дитерихс М.К. - Убийство Царской Семьи — М, Вече, 2008 — стр.408)

Тем временем, уже вечером 1 марта Петросовет принял так называемый Приказ №1.

Ключевым в Приказе был третий пункт, согласно которому во всех политических выступлениях воинские части подчинялись теперь не офицерам, а своим выборным комитетам и Совету. Последний получил возможность устраивать в буквальном смысле голосования среди солдат – идти или нет в атаку, держаться в обороне или отступить. Таким образом, разрушался главный армейский принцип – единоначалие, что в условиях ожесточенных боевых действий вело к неминуемой катастрофе.

Виновных в гибели Русской армии можно назвать по именам. Это члены Петроградского Совета, написавшие текст приказа, Ю.М. Стеклов (Нахамкес) и Н.Д. Соколов, а также все, кто входил в состав правительства.

Но более других виноват Александр Федорович Керенский. Он ведь входил и в состав Совета, написавшего и издавшего приказ, но же он был и министром правительства, которое имело возможность задушить в зародыше катализатор разложения собственной армии. Керенский мог все это предотвратить дважды. Но не сделал этого, а наоборот помог приказу появиться на свет, хотя предвидеть его последствия было совсем не сложно. Ни одна армия по таким правилам жить не может. Даже самые горячие сторонники Приказа №1, большевики, использовали его только как инструмент захвата власти и разложения старой армии. Едва придя к власти, они начали создавать новую Красную армию, с новой дисциплиной. Точнее говоря, с хорошо забытой старой: за неповиновение - расстрел.

Для справки: Юрий Михайлович Стеклов (настоящее имя Овший Моисеевич Нахамкис) (1873-1941) — примкнул к большевикам в1903 году, один из редакторов (вместе с Горьким и Н. Сухановым) социал-демократической газеты «Новая жизнь», один из авторов первой советской Конституции РСФСР (1918), а также первой Конституции СССР (1924).

Николай Дмитриевич Соколов (1870-1928) — социал-демократ, лично знаком с Лениным, в 1910-е годы - член Верховного совета масонской организации Великого востока народов России, член лож «Гальперна» и «Гегечкори», близкий друг Керенского, после октябрьского переворота 1917 года — юрисконсульт Советского правительства.

А вот хорошая иллюстрация к только что сказанному.

Депутат Госдумы В.В. Шульгин (1878-1976) пишет, как в Комитет этой самой Думы пригласили представителей Исполкома по поводу приказа №1.

«Пришли трое... Николай Дмитриевич Соколов, присяжный поверенный, человек очень левый и очень глупый, о котором говорили, что он автор приказа №1. Если он его писал, то под чью-то диктовку. Кроме Соколова, пришло двое, — двое евреев. Один — впоследствии столь знаменитый Стеклов-Нахамкес, другой — менее знаменитый Суханов-Гиммер, но еще более, может быть, омерзительный.» (Шульгин В.В. - Дни/1920 — М, Современник, 1989 — стр.225-226)

Разговор шел со взаимными обвинениями и был, согласно Шульгину, «бесконечно долгим».

Взяли перерыв. После которого стали обсуждать воззвание — документ, написанный в промежутке Гиммером, Соколовым и Нахамкесом.

«Он был длинный. Девять десятых его было посвящено тому, какие мерзавцы офицеры, какие они крепостники, реакционеры, приспешники старого режима, гасители свободы, прислужники реакции и помещиков. Однако в трех последних строках было сказано, что все-таки убивать их не следует.

Все возмутились. В один голос все сказали, что эта прокламация не ведет к успокоению, а наоборот, к сильнейшему разжиганию. Гиммер и Нахамкес ответили, что иначе они не могут. Кто-то из нас вспылил, но Милюков вцепился в них мертвой хваткой. Очевидно, он надеялся на свое, всем известное, упрямство, перед которым ни один кадет еще не устоял. Он взял бумажку в руки и стал пространно говорить о каждой фразе, почему она немыслима. Те так же пространно отвечали, почему они не могут ее изменить...» (Шульгин В.В. - Дни/1920 — М, Современник, 1989 — стр.229-230)

И вновь все тянулось и тянулось бесконечно. И вдруг... Керенский, периодически убегавший куда-то, «вскочил, как на пружинах»...

«- Я желал бы поговорить с вами...

Это он сказал тем трем. Резко, тем безапелляционно-шекспировским тоном, который он усвоил в последние дни.

- Только наедине... Идите за мною...

Они пошли... На пороге он обернулся:

- Пусть никто не входит в эту комнату.

Никто и не собирался. У него был такой вид, точно он будет пытать их в «этой комнате».

Через четверть часа дверь «драматически» распахнулась. Керенский, бледный, с горящими глазами:

- Представители Исполнительного Комитета согласны на уступки...

Те тоже были бледны. Или так мне показалось. Керенский снова свалился в кресло, а трое стали добычей Милюкова. На этот раз он быстро выработал удовлетворительный текст: трое, действительно, соглашались.» (Шульгин В.В. - Дни/1920 — М, Современник, 1989 — стр.230-231)

2 марта 1917 года усилиями заговорщиков Император Николай II был отстранен от власти. И начались в России «революционные танцы».

В.В. Шульгин, лично поучаствовавший в процедуре «отречения» Государя:

«На революционной трясине, привычный к этому делу, танцевал один Керенский. Он вырастал с каждой минутой...

Революционное человеческое болото, залившее нас, все же имело какие-то кочки. Эти «кочки опоры», на которых нельзя было стоять, но по которым можно было перебегать — были те революционные связи, которые Керенский имел: это были люди, отчасти связанные в какую-то организацию, отчасти не связанные, но признавшие его авторитет. Вот почему на первых порах революции (помимо его личных качеств, как первоклассного актера) Керенский сыграл такую роль... Были люди, которые его слушались... Но тут требуется уточнение: я хочу сказать, были вооруженные люди, которые его слушались. Ибо в революционное время люди только те, кто держит в руках винтовку. Остальные — это мразь, пыль, по которой ступают эти — «винтовочные».

Правда, «вооруженные люди Керенского не были ни полком, ни какой-либо «частью», вообще — ничем прочным. Это были какие-то случайно сколотившиеся группы... Это были только «кочки опоры»... Но все же они у него были, и это было настолько больше наличности, имевшейся у нас, всех остальных, насколько нечто больше нуля.» (Шульгин В.В. - Дни/1920 — М, Современник, 1989 — стр.185-186)

Добавим, что «группы Керенского» были не совсем «случайно сколоченными». По всей видимости, правильнее их было бы назвать: «заранее сколоченными», или даже - «заранее кем-то сколоченными».

Сам Керенский, постоянно ощущая вышеназванную поддержку, с самого начала стал играть в правительстве первенствующую роль. Как следствие, в те моменты, когда искали людей для назначения на различные должности, у Керенского уже был готов список кандидатов, и почти все они проходили. Поддерживали популярность Александра Федоровича и иностранные представители, считавшие нужным заходить к министру юстиции даже в том случае, когда дело относилось к ведению других министров.

Это и не мудрено, ведь Александр Федорович шел навстречу пожеланиям «иностранных представителей» по всем существенным вопросам, включая пересмотр тех целей, которые должны были компенсировать втянутой в Мировую войну России ее потери в кровавой борьбе на стороне Антанты.

Керенский: «Особенно одобряли Париж и Лондон наш отказ от Константинополя. Ибо сама «военная» необходимость уступить его России весьма раздражала Париж и очень не нравилась Лондону.» (Керенский А.Ф — Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.139)

Тем временем, получив изрядное финансирование от самых разных сил, в Россию стали прорываться буквально орды революционеров. Из Швейцарии через Германию выдвинулся пресловутый «опломбированный» вагон с 32 пассажирами, во главе которых был Ленин (1870-1924). Из Нью-Йорка морским путем стартовал Троцкий (1879-1940). Из ссылки, попав под амнистию, объявленную Керенским, спешили Свердлов (1885-1919) и Сталин (1878-1953).

А вслед за вождями мчались и их сторонники. Из Швейцарии – сотнями, через ту же Германию. Еще больше, буквально тысячи, прибывали из США. Основная часть следовала не тем путем, которым воспользовался Троцкий, через Атлантику, а отплывала из портов Тихоокеанского побережья во Владивосток, и уже оттуда рассасывались по всей России. Что же касается ссыльных, то для того, чтобы вывезти всех амнистированных, формировались специальные поезда.

Временное правительство прекрасно знало о зловещем «революционном потоке». Но не только не препятствовало въезду своих потенциальных противников, но и оказывало им всяческое возможное содействие.

Один из лидеров партии кадетов В.Д. Набоков (1869-1922), отец писателя Владимира Набокова, свидетельствует:

«В одном из мартовских заседаний Временного правительства, в перерыве, во время продолжавшегося разговора на тему о все развивающейся большевистской пропаганде, Керенский заявил — по обыкновению, истерически похохатывая: «А вот погодите, сам Ленин едет... Вот когда начнется по-настоящему!» По этому поводу произошел краткий обмен мнениями между министрами. Уже было известно, что Ленин и его друзья собираются прибегнуть к услугам Германии для того, чтобы пробраться из Швейцарии в Россию. Было также известно, что Германия как будто идет этому навстречу, хорошо учитывая результаты. Если не ошибаюсь, Милюков (да, именно он!) заметил: «Господа, неужели мы их впустим при таких условиях?» Но на это довольно единодушно отвечали, что формальных оснований воспрепятствовать въезду Ленина не имеется, что, наоборот, Ленин имеет право вернуться, так как он амнистирован... К этому прибавляли — уже с точки зрения политической целесообразности подходя к вопросу, — что самый факт обращения к услугам Германии в такой мере подорвет авторитет Ленина, что его не придется бояться.» (Набоков В.Д. - До и после Временного правительства - С-П, Симпозиум, 2015 — стр.331)

3 апреля 1917 года в Питер прибывает В.И. Ленин, устраивает совещание в питерском «гнезде ленинцев» - незаконно занятом большевиками особняке балерины М. Кшесинской.

Питерская пресса комментировала появление в городе Владимира Ильича, в том числе, и так: «Приезд Ленина производил впечатление появления какого-то антихриста.» (Луначарский А.В. - Воспоминания и впечатления — М, Советская Россия, 1968 — стр.145)

Газета   «Русская Воля» писала в те дни: «То, что Ленин — предатель, всякому честному, рассуждающему человеку было понятно еще до его приезда в Россию.» (Арутюнов А. - Ленин. Досье без ретуши — Том 1 — М, Вече, 2002 — стр.116)

Понятно-то может быть было и всем, но вот осложнить жизнь приезжим революционерам обязан был министр юстиции Керенский. Был обязан, но не стал.

А все протесты и разоблачения со стороны общественности ни к чему привести не могли.

Начальник контрразведки Петроградского военного округа Б. В. Никитин (1883-1943):

«Первый министр юстиции Керенский рассказывает мне, что к нему обратились гимназисты и гимназистки с просьбой разрешить им устроить демонстрацию Ленину против дома Кшесинской. «Я запретил демонстрацию, - говорит Керенский, - в свободной стране — свобода слова»... Но почему же, чтобы не мешать Ленину, можно в том же самом отказать русской молодежи?!» (Никитин Б.В. - Роковые годы — М., 2007 — стр.68)

Словом, ленинский десант высадился и приступил к делу. Уже на следующий день из Генштаба Германии в Министерство иностранных дел сообщали:

«Штайнвахс телеграфирует из Стокгольма 17 апреля 1917 года: «въезд Ленина в Россию удался. Он работает полностью по нашему желанию...».» (Арутюнов А. - Ленин. Досье без ретуши — Том 1 — М, Вече, 2002 — стр.10)

  Подстегнутые приездом вождя, используя злополучный Приказ №1, изданный, кстати, тиражом более 9 млн экземпляров, большевики первым делом озаботились дальнейшим развалом Русской армии. Они пропагандируют «братанье» с вражескими солдатами, проводят в войсках политику разжигания социальной розни — натравливают солдат на офицеров, призывают физически уничтожать последних.

  Сам Ленин публикует в «Правде», от 28 апреля, статью «Значение братанья»:

  «Ясно, что братанье есть путь к миру... Ясно, что этот путь начинает ломать проклятую дисциплину казармы-тюрьмы, дисциплину мертвого подчинения солдат «своим» офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы).

  Да здравствует братанье!...» (Ленин В.И. - ПСС том 31, стр. 459-460)

  И действительно, «братанье» с врагом - «есть путь к миру». Отдай все, что от тебя требуют и будет мир. До следующих требований...

  Действия большевиков не смущают Временное правительство, оно их словно не замечает.

  Не смущают Керенского и донесения с фронтов, о том, что наиболее «интересные» и «полезные» для армии статьи попадают в русские окопы с немецкой стороны.

Историк Р. Пайпс: «Большую часть мая и начало июня Керенский провел на фронтах, произнося зажигательные речи. Его выступления оказывали возбуждающее действие: «Слова «триумфальное шествие» недостаточно сильны, чтобы описать поездку Керенского по фронтам. По силе возбуждения, которое она оставляла после себя, ее можно было сравнить со смерчем. Толпы выжидали часами, чтобы бросить на него один взгляд. Повсеместно путь его был усыпан цветами. Солдаты бежали мили за его автомобилем, стараясь пожать ему руку и поцеловать край его одежды. На встречах с ним в московских собраниях публика доходила до пароксизма энтузиазма и обожания. Трибуны, с которых он говорил, закидывали кольцами, браслетами, часами, военными медалями и банкнотами, которые его поклонники жертвовали на общее дело.» (Пайпс Р. - Русская революция — Том 2 — М, 1994 — стр.87)

Однако, воздействие речей Керенского, особенно на фронте, испарялось, как только он покидал трибуну.

«Кадровые офицеры окрестили его «верховным уговаривающим». (Пайпс Р. - Русская революция — Том 2 — М, 1994 — стр.87)

Тем не менее, информация об этих поездках Александра Федоровича и его выступлениях на массовых митингах пригодится нам далее. Так же, как и тот факт, что фотографии Керенского печатались во всех иллюстрированных журналах, а его портретами были увешаны все перекрестки. Запомним это.

А еще, в апреле 1917 года во Временном правительстве разразился первый кризис. Министр иностранных дел Милюков имел неосторожность заверить союзные державы, что Россия безусловно продолжит войну до победного конца. 24 апреля «товарищ» Керенский пригрозил выходом из состава правительства и переходом Советов в оппозицию, если Милюков не будет снят со своего поста и не будет создано коалиционное правительство, включающее представителей социалистических партий. 5 мая 1917 года князь Львов был вынужден выполнить это требование и пойти на создание «первого коалиционного правительства». Бывшие заговорщики, организаторы февральского переворота Милюков и Гучков подали в отставку, в состав правительства вошли социалисты, а Керенский получил портфель военного и морского министра.

В.Д. Набоков:

«Если бы кому-нибудь пришло в голову в день образования Вр. Правительства назвать Керенского военным министром, то, я думаю, сам Керенский, несмотря на свой безграничный апломб, смутился бы. А все другие приняли бы такое предложение за насмешку, за глупую шутку. Между тем через два месяца Керенский оказался «провиденциальным» военным министром. В еще большей степени это приходится сказать о Верховном главнокомандующем.» (Набоков В.Д. - До и после Временного правительства - С-П, Симпозиум, 2015 — стр.331)

До поста «Верховного» мы еще дойдем, а пока, на должности военного министра Керенский становится главным вдохновителем не подготовленного должным образом наступления русской армии в июне 1917 года, которое кончилось неудачей, ввиду почти полного разложения солдат революционной пропагандой и катастрофического падения дисциплины.

Воспользовавшись провалом наступления на фронте, большевики и анархисты спровоцировали военный мятеж, выведя под лозунгами «свержения Временного правительства» на улицы 3-го июля около 7 часов вечера солдат 1-го Пулеметного полка. Впрочем, основные события развернулись 4-го и закончились полным разгромом большевиков уже 5-го. После этого, с ведома министра юстиции П.Н. Переверзева (1871-1944), газеты начинают публиковать данные контрразведки о получении большевиками немецких денег. Именно тогда Ленин и сбежал в Финляндию, где просидел аж до октября.

Но нас в данный момент нас больше интересует поведение «товарища» Керенского.

И тут оказывается, что еще утром 3 июля, военный и морской министр Временного правительства, якобы не зная о назревающих событиях в Петрограде, покидает столицу и едет на фронт, откуда возвращается только 6-го вечером, благополучно пропустив самые горячие дни.

Зато по возвращении Александр Федорович развивает бурную деятельность. И первым делом запрещает дальнейшую публикацию антибольшевистских материалов. Более того, уже 7 июля Переверзев, под давлением Керенского, вынужден уйти в отставку.

В тот же день уходит в отставку и Председатель Временного правительства Г.Е. Львов. В результате было сформировано «второе коалиционное правительство», главой которого стал Керенский, сохранив за собой портфель военного и морского министра. То есть, несмотря на свое отсутствие в самый решительный момент, в выигрыше от большевистской вылазки оказался именно он.

8 июля 1917 года русские войска, под командованием генерала Л.Г. Корнилова (1870-1918) все же прорвали австрийские боевые порядки и заняли Галич и Калуш. Однако, воспользоваться успехом в полной мере было уже невозможно – отсутствовала должная поддержка на соседних участках фронта.

Посол Британии в России Дж. Бьюкенен (1854-1924):

«Проповедуя в разных местах линии фронта дисциплину и войну не на жизнь, а на смерть, Керенский позволил большевистским агитаторам в других местах фронта проповедовать мир и братание с германцами.» (Бьюкенен Д. - Моя миссия в России — М, ПРОАЗАиК, 2018 — стр.252)

И еще: в июле 1917 года в Петроград вернулся из США человек, тепло встреченный Керенским, — Пинхус Моисеевич Рутенберг (1878-1942), тот самый организатор, вместе с попом Гапоном, избиения питерских рабочих 9 января 1905 года, который затем, в 1906 году, этого самого Гапона и убил.

В будущем, кстати, Рутенберг – один из лидеров сионистского движения. А пока, несмотря на 11-летнее отсутствие в России, уже через несколько дней после приезда он назначен заместителем главы города.

А вот еще удивительное.

26 июля в Петрограде, под самым носом Временного правительства начал работу VI съезд РСДРП(б), проработавший аж до 3 августа. Именно на этом съезде, после официального объединения большевиков с «межрайонцами» Троцкого, произошла окончательная консолидация антиправительственных сил. Причем, поскольку сам Лев Давидович пребывал в «Крестах», а Владимир Ильич в бегах, всем процессом заправлял «товарищ» Свердлов.

Утром 28-го газета «Речь» напечатала материал «Съезд большевиков», из которого явствовало, что и о самом съезде, и о его ходе имеется достаточно полная информация. (Логинов В. - Неизвестный Ленин — М, Алгоритм, 2010 — стр.278)

Почему же Керенский не отдал приказ арестовать всех его участников, ведь эти люди совсем недавно, еще в начале текущего месяца пытались свергнуть Временное правительство? Некоторые «историки» дают такое «объяснение»: в открытой печати было объявлено о созыве съезда, но не было указано место его проведения.

Ничего не скажешь - «сильный» аргумент, особенно для спецслужб.

Однако еще 15 июля, готовясь к означенному мероприятию, Свердлов разослал «Циркулярное письмо ЦК РСДРП(б)» всем местным организациям, в котором было четко прописано:

«Съезд не откладываем. Соберется 25-го. Просим направлять делегатов в Питер. Адрес: Б.-Сампсониевский проспект, №62, Районный Комитет.» (Свердлов Я.М. - Избранные произведения — Том 2 — М, 1959 — стр.25)

Если учесть количество адресатов по всей России, то могло ли быть, что ни одно письмо так и не попало в руки полиции? Крайне сомнительно.

Остается напомнить также, что в съезде участвовало 267 человек, и вся эта толпа перемещалась по городу совершенно открыто, ибо заседания проходили днем.

Но в те дни и недели Александру Федоровичу явно не до «товарищей». Сослав 1 августа 1917 года отстраненного от власти Государя и Его Семью в Тобольск, Керенский переехал в Зимний дворец. Вкусно ел в царской столовой, сладко спал в царской постели. Ввел церемонию подъема и спуска красного флага, когда они с женой просыпались или ложились почивать. Отдал приказ чеканить наградные медали с собственным изображением и надписью «А.Ф. Керенский. Славный, мудрый, честный и любимый вождь свободного народа. 1917г.».

Словом, «славный и честный» наслаждался жизнью по полной. Как будто знал, что это ненадолго…

Справедливости ради, скажем, что некоторые из видных большевиков все же были арестованы. Например, тот же Троцкий. Но их заключение продлилось совсем не долго.

Дело в том, что 25-30 августа произошел так называемый «Корниловский мятеж» - спровоцированное самим Керенским движение войск к Петрограду с целью наведения порядка. Во главе «мятежа» стоял Верховный главнокомандующий, герой Русско-Японской и Первой Мировой войн, генерал Л.Г. Корнилов.

Начальник британского экспедиционного отряда в Сибири, полковник Д. Уорд (1866-1934) позже писал:

«Хорошо известно, как Корнилов повиновался приказу Керенского, как последний изменнически отвернулся от него и разбил единственную силу, которая была двинута по его же собственному требованию и могла спасти Россию. Напротив, Корнилов оказался жертвой, которую и обвинили в этом акте разрушения.» (Уорд Д. - Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. - Москва, Петроград, Государственное издательство, 1923 — стр.78)

И опять – главным итогом «мятежа» стало то, что Александр Федорович получил поистине диктаторские полномочия, став совмещать посты Председателя правительства и особо неожиданный – Верховного главнокомандующего.

1 сентября Керенский производит, фактически, государственный переворот, объявив, не дожидаясь созыва Учредительного Собрания, о провозглашении России демократической республикой.

Получив власть, почти абсолютную, Керенский пользуется ею исключительно во вред стране и на благо большевиков.

Во вред стране, так как, после ареста популярнейшего в войсках генерала Корнилова, армия окончательно теряет боеспособность. Более того, по всему фронту солдаты принимаются самовольно арестовывать офицеров-«корниловцев» и убивать их.

На благо большевиков, так как, из тюрем выпускают арестованных после июльских событий. Тот же Троцкий, только выйдя из-за решетки, возглавляет Петроградский Совет. Большевики начинают открыто создавать боевые отряды, получая оружие с казенных складов. Они уже не скрывают, что готовят свержение Временного правительства.

На этом фоне весьма показательно выглядит история 3-го конного корпуса Русской армии, командиром которого 30 августа был назначен генерал П.Н. Краснов (1869-1947).

К 4 сентября означенный корпус находился в окрестностях столицы. Штаб корпуса располагался в Царском Селе. Фактически, после ареста Корнилова корпус был единственной силой, удерживавшей большевиков от вооруженного выступления.

Вроде бы речь шла и о личной власти Керенского, на этот момент уже абсолютной. Только конники П.Н. Краснова могли защитить его от переворота, приближение которого буквально ощущалось в воздухе столицы.

И тем не менее, «товарищ» Керенский принимает парадоксальное решение. По его приказу 3-й конный корпус из предместий Петрограда был переведен в район Пскова, в распоряжение штаба Северного фронта, после чего части корпуса были рассредоточены на пространстве от Вендена до Витебска.

Генерал П.Н. Краснов, по прибытии в Псков, был арестован, как участник «корниловского мятежа». И хотя вскоре Петра Николаевича освобождают, судьба корпуса к этому моменту решена — он прекращает свое существование как мощная боевая единица.

Последнее перемещение частей корпуса было произведено за 2 дня до Октябрьского переворота. Естественно, в сторону еще большего удаления казаков от столицы.

Вдобавок ко всему, 8 сентября Керенский ликвидирует отдел политической контрразведки, лишая, казалось бы, самого себя главного источника информации о готовящемся против Временного правительства и него лично большевистского заговора.

Между тем, время идет, большевики копят силы, открыто заявляют о претензиях на власть.

А что же Александр Федорович?

Вот разговор Набокова с Керенским: «За четыре-пять дней до октябрьского большевистского восстания в одно из наших свиданий в Зимнем дворце я его прямо спросил, как он относится к возможности большевицкого выступления, о котором тогда все говорили. «Я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло», — ответил он мне. «А уверены ли вы, что сможете с ним справиться?» - «У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно».» (Мельгунов С.П. - Как большевики захватили власть — М, 2007 — стр.96-97)

И это заявляется Керенским после того, как по его личному приказу фактически уничтожена последняя крупная воинская часть, готовая прийти на помощь Временному правительству.

И все же в октябре 1917 года русским обществом была предпринята еще одна попытка спасти Родину. Дело в том, что в Петрограде оставались еще казачьи части, не столь многочисленные и боеспособные, как части 3-го конного корпуса, но все же.

Интересно, что и с этими частями поступили подобно отрядам П.Н. Краснова. Казачьи полки распылили на разъезды и разбросали по многочисленным заводам, якобы для охраны. А ведь казаки не полиция, кавалерия в городе, да еще и на заводах – беспомощна.

Обеспокоенный странными действиями Временного правительства, Совет «Союза казачьих войск» назначил на воскресенье 22 октября всеобщий казачий крестный ход, участие в котором должны были принять 1-й, 4-й и 14-й Донские казачьи полки, сотня юнкеров Николаевского кавалерийского училища и 6-я сводно-казачья батарея во главе с членами совета «Союза казачьих войск». Весь церемониал намечалось проводить в конном строю в полном вооружении.

Это был тот кулак, который все еще мог нанести сокрушительный удар по планам «революционеров».

Казачьи офицеры разработали маршрут следования, более чем в 20 километров, провели осмотр зданий и чердаков, пригодных для ведения ружейного и пулеметного огня.

Все это крайне встревожило большевиков. У них «существовала группа по сбору информации о настроениях в воинских частях и мероприятиях, проводимых противниками Советов. Входивший в эту группу Ян Бирзгал изучил маршрут предполагаемого крестного хода. Его насторожило то, что — петляя по городу — он проходил не только мимо казарм казачьих частей, юнкерских училищ, но и через основные мосты, Петропавловскую крепость и места проведения митингов. Когда Ян рассказал об этом Свердлову, тот, подумав, заметил: «Это же новая корниловщина готовится! Хотят опередить нас».» (Логинов В.Т. - Неизвестный Ленин — М, Алгоритм, 2010 — стр.473)

И опять вмешался Керенский. С его подачи командующий Петроградским военным округом полковник Г.П. Полковников (1883-1918) запретил «Союзу казачьих войск» проведение ранее одобренной акции.

Известие о том, что Керенский и Временное правительство сорвали последнюю попытку организованного сопротивления готовящемуся большевистскому перевороту, Ленин встретил с ликованием.

В письме Свердлову от 22 октября он написал:

«Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа. Ура! Наступать изо всех сил и мы победим вполне в несколько дней!» (Ленин В.И. - ПСС том 34, стр. 434)

24 октября в Мариинском дворце Александр Федорович Керенский произнес свою последнюю публичную речь на российской земле. Он пытался убедить членов избранного в сентябре Временного Совета Российской республики (Предпарламента) делегировать Временному правительству неограниченные полномочия для борьбы с большевиками. Однако делал он это как-то странно.

«Незаурядный оратор в этот день был явно не в форме и, по словам очевидца, «хромал на обе ноги».» (Арутюнов А. - Ленин. Досье без ретуши — Том 1 — М, Вече, 2002 — стр.214)

То ли в связи с этим, то ли потому, что представленные тезисы, в частности выпады против «черни», и не задумывались оратором как доказательные, Керенский так и не сумел никого ни в чем убедить.

«В конце концов, 123 голосами (при 102 против и 26 воздержавшихся) Предпарламент принял резолюцию, фактически отказывавшую Керенскому в доверии. Делегация в составе Дана, Авксентьева и Гоца немедленно отправилась в Зимний дворец. Они предложили Керенскому тут же принять какие-нибудь «существенные решения по вопросу о войне, земле и Учредительном собрании» и тотчас оповестить об этом население. В ответ Керенский высокомерно заявил, что правительство «в посторонних советах не нуждается и само справится с восстанием».» (Логинов В. - Неизвестный Ленин — М, Алгоритм, 2010 — стр.482-483)

Заметим, что и сама просьба о каких-то дополнительных полномочиях со стороны председателя правительства и Верховного главнокомандующего в одном лице удивительна.

Вот его пассаж из выступления перед Предпарламентом.

«В настоящее время, когда государство от сознательного и бессознательного предательства погибает и находится на грани гибели, Временное правительство, и я в том числе, предпочитает быть убитым и уничтоженным, но жизнь, честь и независимость государства не предаст...» (Арутюнов А. - Ленин. Досье без ретуши — Том 1 — М, Вече, 2002 — стр.214)

Странно, но тех полномочий, которые у него есть, Керенскому вполне хватает... не для того, чтобы защищаться, а для того, чтобы внести как можно большую сумятицу в ряды защитников России.

Наступило 25 октября. В 2.20 минут ночи Керенский отправляет телеграмму генералу Н.Н. Духонину (1876-1917) в Ставку об отправке в Петроград казачьих частей. Но, во-первых, было уже поздно, казаки никак не успевали прибыть с фронта, а, во-вторых, когда генерал той же ночью несколько раз вызывал Керенского по прямому проводу, тот, на всякий случай, так и не ответил.

Утром 25 октября, наблюдая за странным безволием Александра Федоровича, Полковников приходит к заключению, что «все происходящее нельзя назвать иначе, как изменой». Вместе с несколькими высшими офицерами он устраивает совещание в помещении штаба, где заявляет о необходимости «сейчас же брать командование в свои руки».

Узнав об этом, в условиях открыто приближающегося большевистского бунта, Керенский снимает с должности командующего Петроградского военного округа профессионального военного Полковникова, и назначает Уполномоченным правительства по водворению порядка в столице врача-физиотерапевта Н.М. Кишкина (1864-1930). Поистине, бесподобно!

Но мало этого, заместителями Кишкина становятся П.И. Пальчинский (1875-1929) и тот самый П.М. Рутенберг. И эти назначения - отличный выбор для большевиков. Особенно, если помнить, кто такой Рутенберг. Что же касается Пальчинского, то и он участвовал в революционных событиях 1905 года, а совсем недавно, в августе, выступил против генерала Корнилова.

И еще одно важнейшее обстоятельство — даже в столь критический момент, который, по его же собственным словам грозил ему «быть убитым и уничтоженным», Керенский не пошел на компромисс с лидерами влиятельных демократических партий, которые могли бы стать его союзниками. Здесь мы имеем в виду вышеупомянутых: лидера меньшевиков Ф.И. Дана (1871-1947), эсеров А.Р. Гоца (1882-1940) и Н.Д. Авксентьева (1878-1943).

Александр Федорович даже заявил: «Я человек обреченный, мне все равно, что со мной будет.» (Рид Д. - Десять дней, которые потрясли мир — М, Художественная литература, 1987 (Библиотека литературы США) — стр.85)

Рисковала в этот момент и вся большевистская верхушка, которую в случае неудачи переворота явно ожидала смерть. Но они были вынуждены идти на риск под давлением своих зарубежных кураторов, не оправдать их доверие и вложенные десятки миллионов — имело бы те же последствия, что и неудача с переворотом.

Что же касается «товарища» Керенского, то, на наш взгляд, его поведение можно объяснить только одним — риск для него возникал не в случае «гибели государства», а в случае, если такового не случится.

Все тем же утром 25 октября, совершив вышеназванные кадровые перестановки, так же, как и перед большевистским выступлением 3 июля, Александр Федорович покинул Петроград, по-видимому, напрочь позабыв, что он предпочитает «быть убитым и уничтоженным».

Покинул, конечно же, не в мифическом «женском платье», о чем наперебой рассказывали советские «историки», а спокойно уехал из Зимнего дворца на автомобиле американского посла с американским же флагом.

Что же касается женского платья...

Историк А. Арутюнов: «Пикантную историю рассказали Подвойский, Раскольников и Ягода на страницах «Известий ВЦИК от 16 сентября 1922 года: «...Переезд из Петрограда в Кронштадт был обставлен всеми предосторожностями. Ленин был переодет в костюм простой женщины... Сюда приезжали из Питера активные члены партии на совещания... Спустя две недели его переправили в Сестрорецк».» (Арутюнов А. - Ленин. Досье без ретуши — Том 1 — М, 2002 — стр.143)

Что тут скажешь – ну, любили советские «историки» валить с больной головы на здоровую.

Комментируя поведение Керенского в октябре 1917 года, Троцкий риторически вопрошает в своих воспоминаниях:

«А ведь Керенский стоял не одиноко. Его окружали кольцом государственные люди Антанты. Почему ж они не научили, не вдохновили Керенского или не заменили его?» (Троцкий Л. - Портреты революционеров — Бенсон, Вермонт, 1988 — стр.33)

И тут же поясняет:

«На это косвенно отвечает Черчилль. По его словам, «государственные люди союзных наций заявляли, что все идет к лучшему и что русская революция явилась крупной выгодой для общего дела».» (Троцкий Л. - Портреты революционеров — Бенсон, Вермонт, 1988 — стр.33)

А уж как выгодна была эта «революция» для Германии, ведущей кровавую борьбу в Великой войне.

Адмирал Пауль фон Хинтце (1864-1941):

«Чего же мы хотим на Востоке? Военного паралича России. Это большевики сделают лучше, чем любая другая русская партия. (…) Мы их эксплуатируем. Это политично и это политика.» (Хереш Э. - Купленная революция. Тайное дело Парвуса — М, ОЛМА-пресс, 2004 — стр.340)

Своеобразный итог деятельности Керенского до большевистского переворота подвела газета «Общее дело» от 10 декабря 1917 года:

«Ленин поселился в Петрограде во дворце Кшесинской и оттуда стал систематически предавать Россию немцам и готовить свой государственный переворот... Многие министры Временного правительства требовали его ареста и предания суду. Керенскому были переданы все данные и документы относительно большевистского движения, но власть, во главе которой тогда стоял Керенский, почтительно молчала перед Лениным и Ко. Эта власть даже мешала бороться с большевиками...» (Керенский А.Ф — Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.148)

А вот еще малоизвестный эпизод. Выше мы приводили слова генерала Глобачева о явном дефиците «личных средств» у Керенского в начале 1917 года. Конечно, позднее, пребывая на министерских постах, Александр Федорович должен был поправить свое финансовое положение. Однако самый решительный шаг в этом направлении был сделан им в обстановке наиболее «мутной воды».

Перед самым октябрьским переворотом из Питера в Стокгольм было вывезено золото в слитках на 5 миллионов рублей. Официально золото вывез и депонировал в Шведском государственном банке Азовско-Донской банк. Но фактически золото высылал Государственный банк, по указанию Керенского.

Поезд с золотом из Нижнего Новгорода был направлен в Москву, но уже в пути пункт назначения был изменен на Петроград, куда состав и прибыл ночью. В Питере поезд «особого назначения» был передан на Финляндский вокзал, откуда тотчас же направлен в Финляндию для дальнейшей отправки в Швецию. (Пролетарская революция. Истпарт — М, Л, Государственное издательство, 1926, №6 (53) — стр.6)

Большевик Я. Ганецкий (Фюрстенберг), доверенное лицо Ленина, на тот момент управляющий Народным банком (бывшим Государственным), свидетельствует:

«У нас, естественно, зародилось подозрение, что Керенский, предвидя свой последний час, постарался вывезти «на всякий случай» крупную сумму... Необходимо было установить точно, в чем дело, и предотвратить возможность получения этих денег Керенским. Сведения могли дать только оставшиеся в Питере директора частных банков. При существовавшем тогда враждебном отношении этих господ к Советскому правительству нельзя было сомневаться, что добровольно они никаких объяснений не дадут. Арестовывать их как-то не хотелось...» (Пролетарская революция. Истпарт — М, Л, Государственное издательство, 1926, №6 (53) — стр.6)

В итоге, с ведома Ленина, Дзержинский дал указание чекистам доставить указанных директоров в Сибирский банк, а не в ЧК. После нескольких часов, проведенных тет-а-тет с чекистами, директора были на автомобилях отправлены домой.

Вскоре после этого Ганецкий был командирован в Швецию, где вместе с Воровским - «полуофициальным представителем Советского правительства в Швеции» — побеседовал с председателем Азовско-Донского банка Борисом Абрамовичем Каменкой (1855-1942), известным масоном. Однако, не имея под рукой «товарища» Дзержинского, никаких других весомых аргументов ленинские посланники предъявить не сумели. Все оказалось тщетно — русского золота большевики обратно так и не получили. (Пролетарская революция. Истпарт — М, Л, Государственное издательство, 1926, №6 (53) — стр.7)

Тем временем, зная, что золото проследовало по назначению, Александр Федорович приступает к своему очередному трюку, суть которого прекрасно отразила в своем дневнике поэтесса Зинаида Гиппиус (1869-1945):

«Дело в том, что многие хотят бороться с большевиками, но никто не хочет защищать Керенского.» (Гиппиус З. - Дневники — М, Захаров, 2017 — стр.221)

Известный террорист, эсер, член Предпарламента, будущий борец с большевизмом Б. Савинков (1879-1925) свидетельствует:

«25 октября 1917 г. рано утром меня разбудил сильный звонок. Мой друг, юнкер Павловского училища Флегонт Клепиков открыл дверь и впустил не знакомого мне офицера. Офицер был сильно взволнован.

- В городе восстание. Большевики выступили. Я пришел к вам от имени офицеров штаба округа за советом.

- Чем могу служить?

- Мы решили не защищать Временного правительства.

- Почему?

- Потому что мы не желаем защищать Керенского.

Я посмотрел сначала на одного офицера, потом на другого. Не шутят ли они? Понимают ли, что говорят? Но я вспомнил, что произошло накануне ночью в Совете Союза казачьих войск, членом которого я состоял. Представители всех трех казачьих полков, стоявших в Петрограде (1-го, 4-го и 14-го), заявили, что они не будут сражаться против большевиков. Свой отказ они объяснили тем, что уже однажды, в июле, подавили большевистское восстание, но что министр-председатель и Верховный главнокомандующий Керенский «умеет только проливать казачью кровь, а бороться с большевиками не умеет» и что поэтому они Керенского защищать не желают.

- Но, господа, если никто не будет сражаться, то власть перейдет к большевикам.

- Конечно.

- Я попытался доказать обоим офицерам, что, каково бы ни было Временное правительство, оно все-таки неизмеримо лучше, чем правительство Ленина, Троцкого и Крыленки. Я указывал им, что победа большевиков означает проигранную войну и позор России. Но на все мои убеждения они отвечали одно:

- Керенского защищать мы не будем.» (Савинков Б. - Воспоминания террориста — М, ПРОЗАиК, 2013 — стр.341-342)

В ночь с 25 на 26 октября, спешно покинувший Петроград Керенский встретился в Пскове с генералом П.Н. Красновым.

Около четырех часов ночи П.Н. Краснову сообщили, что Керенский в Острове и хочет с ним встретиться.

«Скрепя сердце и подавляя в себе «гадливое отвращение», генерал Краснов пошел по указанному адресу. Он шел «не к Керенскому», а к родине, которая «не сумела найти вождя способнее».» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — С-П, Питер, 2014 — 683)

Во время разговора на предложение Керенского «поговорить с казачьими комитетами» генерал П.Н. Краснов напомнил, что «после корниловской истории его имя непопулярно». Когда Керенский все-таки исполнил свое намерение и говорил с казаками, из рядов слушателей раздавались крики: «Хотите в крови нашей захлебнуться... по колена в крови ходить будете!» На следующий день вызванный для доклада сотник Карташев не хотел пожать поданной ему Керенским руки и сказал: «Извините меня, я подать вам руки не могу, я — корниловец». «Таких корниловцев, — замечает генерал Краснов, — было едва ли не половина отряда». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — С-П, Питер, 2014 — 684-685)

В итоге, казаки под командованием Краснова двинулись на Петроград в попытке наведения порядка. Насколько эта попытка могла стать эффективной, говорит тот простой факт, что отряд был сформирован из чинов того самого 3-го конного корпуса, разбросанного по весям и долам самим же Керенским, и вместо штатного состава насчитывал всего чуть более 700 человек.

Интересно, что сам Александр Федорович прекрасно осознает свою роль:

«Мое присутствие в отряде почиталось в штабе вредным для «успеха боя» и т.д.» (Октябрьская революция: Мемуары — М, Орбита, 1991 — стр.195)

27 октября отряд Краснова занял Гатчину, 28-го – Царское Село, однако, дальнейшее продвижение оказалось невозможным, ввиду подавляющего численного перевеса подошедших из Питера красногвардейцев.

31 октября в Гатчину прибыли представители красных матросов с целью заключить перемирие с казаками Краснова.

Представитель матросов Дыбенко предлагал казакам: «Давайте нам Керенского, а мы вам Ленина предоставим, хотите ухо на ухо поменяем!» (Октябрьская революция (сб.) - М, Орбита, 1991 — стр.80)

Краснов лично воспрепятствовал выдачи Керенского, обратившись к казакам:

«- Как вам не стыдно, станичники! — сказал я. — Много преступлений вы уже взяли на свою совесть, но предателями казаки никогда не были. Вспомните, как наши деды отвечали царям московским: «с Дона выдачи нет!» Кто бы ни был он, — судить его будет наш русский суд, а не большевики... 

- Он сам большевик!

- Это его дело. Но предавать человека, доверившегося нам, неблагородно, и вы этого не сделаете.» (Октябрьская революция (сб.) - М, Орбита, 1991 — стр.81)

Керенский, видя, что многие казаки точат на него зуб, в панике обратился к П.Н. Краснову. Генерал, пожав плечами, сказал:

«Как ни велика ваша вина перед Россией, я считаю себя не вправе судить вас. За полчаса времени я вам ручаюсь».  (Шамбаров В. - Белогвардейщина — М, Алгоритм, 2009 — стр.57)

И Керенский бежал из Гатчинского дворца, как несколько дней назад из Зимнего, на подвернувшемся автомобиле.

В 20-х числах ноября Керенский явился в Новочеркасск к генералу А.М. Каледину 1861-1918), войсковому атаману Дона, однако тот с ходу отказался принять столь сомнительно зарекомендовавшего себя бывшего министра-председателя.

Для чего же Керенский так настойчиво навязывает себя тем, кто пытается сопротивляться большевикам, особенно после того, как сам лично буквально «передал» им власть? Ведь он должен понимать, что стал символом поражения, что никто за него умирать не будет.

Но в этом-то и заключался очередной трюк Керенского — скомпрометировать своим присутствием всех, кто может оказать реальное сопротивление большевикам, помочь Ленину, Троцкому, Свердлову и компании удержаться у власти в первые, самые опасные недели, когда русский народ начал осознавать, что именно произошло в стране.

Тем временем, большевики сформировали собственное «временное правительство». Почему временное? Да потому, что впереди Учредительное собрание.

И вот выборы в это самое Собрание, перенесенные еще Керенским с сентября на ноябрь, большевики проиграли, набрав лишь 25% голосов. А раз так, то сохранялась и некая неопределенность с властью. А если существует неопределенность, то в критический момент может пригодиться и «товарищ» Керенский. Например, скомпрометировать кого надо своим присутствием или внести сумятицу в стройное движение сопротивления, если вдруг такое сформируется. Именно этим обстоятельством, на наш взгляд, можно объяснить последние похождения Александра Федоровича в России.

В более поздних своих воспоминаниях Керенский усердно изображает из себя жертву:

«Мои преследователи искали меня повсюду. Но им не приходило в голову, что я скрывался не где-то на Дону или в Сибири, а жил, можно сказать, почти у них под носом, между Гатчиной и Лугой.» (Керенский А. - Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.231)

Позволим себе усомниться в этом вот — «искали меня повсюду». По той простой причине, что, наверное, можно было не заметить Александра Федоровича «между Гатчиной и Лугой», но вот затем... Впрочем, судите сами.

В самом начале 1918 года Керенский возвращается в Петроград.

2 января у Александра Федоровича состоялась встреча с членом фракции эсеров в Учредительном Собрании — Зензиновым. Разговор, «сперва очень дружеский», превратился в бурный спор после того, как Керенский заявил о своем намерении выступить на открытии Собрания. (Керенский А. - Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.237)

В итоге, Керенскому не удалось попасть на заседание 5 января. Возможно потому, что его услуги уже не были нужны. Буквально в последний момент большевики решили не играть в демократию, а сначала расстреляли в Питере и Москве демонстрации в поддержку Учредительного Собрания, убив, кстати, больше людей, чем погибло в печально знаменитое «кровавое воскресенье» 1905 года, а затем по-просту разогнали первое и последнее заседание «учредилки».

Далее Александр Федорович решил выехать в Хельсинки.

Керенский: «Чтобы попасть в Финляндию, нужно было получить разрешение от советских властей. Мы получили разрешение без особых затруднений для двух пассажиров, но проверка на вокзале железной дороги была очень строгая.» (Керенский А. - Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.241)

И тем не менее, Керенский и его спутник — В. Фабрикант — «решили ехать без грима». Благополучно добравшись до Або, Александр Федорович там «жил комфортабельно и все время был информирован обо всем происходившем в России и в Европе». (Керенский А. - Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.241)

Казалось бы, эта самая Европа совсем рядом, Финляндия – уже независимая на тот момент страна, уезжай подальше от своих врагов и от России, большинство населения которой тебя ненавидит.

Но нет, 9 марта 1918 года Керенский возвращается в Петроград на Финляндский вокзал.

Керенский: «Не составив себе никакого плана, куда идти, я шел вдоль Литейного, свернул на Бассейную и вышел на 9-ю Рождественскую. Я даже не представлял себе, какое огромное расстояние я прошел, пока не дошел до квартиры моей тещи.» (Керенский А.Ф — Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.244)

В Питере он квартирует на Васильевском острове.

В мае перебирается в Москву

Из Петрограда в Москву отправились трое: Керенский, В. Фабрикант и один из бывших высших чиновников Министерства земледелия. В их купе находился еще один пассажир — незнакомый человек, куда-то исчезнувший в течение ночи, и встревоживший сим фактом Александра Федоровича.

Керенский: «Фабрикант и я решили выпрыгнуть из поезда, когда он замедлит ход в предместьях города, а третий наш спутник доедет до главного вокзала с нашим багажом. Дорога от предместья до центра Москвы заняла у нас много времени. После пустых петербургских улиц улицы Москвы казались оживленными и многолюдными... Наконец мы дошли до места нашего назначения, до квартиры Е.А. Нелидовой, где-то в районе Арбата, вблизи Смоленского рынка.»  (Керенский А.Ф — Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.246)

Прыжки из поезда, кстати, оказались излишними, никто Керенского с напарником поймать так и не попытался.

В Москве Александр Федорович окончательно отбрасывает осторожность:

«Теперь мне кажется совершенно невероятным, что так называемая «бабушка русской революции» Екатерина Брешковская, заклятый враг большевиков, могла свободно посещать меня. Однажды вечером, когда я провожал ее домой, мы даже прошли мимо дома фон Мирбаха.» (Керенский А.Ф — Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.248)

Вот и оценим поведение человека, которого «везде ищут». Да не кто-нибудь, а чекисты, которые хватают и волокут в тюрьмы людей по первому подозрению. Масса очевидцев, переживших эти страшные времена, свидетельствуют об этом. Люди съезжают с квартир в центре Питера и Москвы, бегут из городов вообще или стараются не выходить из дома.

И только «товарищ» Керенский, лицо которого, как мы понимаем, знает чуть ли не всякий петербуржец или москвич по митингам, газетам и даже медалям, спокойно живет и передвигается по Литейному проспекту, Васильевскому острову, Арбату, Денежному переулку, где в доме №5 располагался посол Германии фон Мирбах, за которым, разумеется, велось непрерывное наблюдение.

И никто из чекистов или милиционеров не захотел заработать повышение, схватив «главного врага товарища Ленина»? И никто из простых граждан не пожелал просигнализировать властям, из мести ли, или для того, чтобы выслужиться? А сам-то Александр Федорович, неужто он не видел террора, развязанного новыми властями в стране, неужто не боялся, шастая туда-сюда по центральным районам столиц?

На наш взгляд, объяснение тут может быть только одно: существует приказ не трогать бывшего министра-председателя. Возможно, до особого распоряжения. И, главное, сам Керенский знает о существовании такого приказа. Именно поэтому и не боится…

Кстати, тем же летом 1918-го года в Москве выходит книга Керенского «Дело Корнилова». Книга продается в центральных магазинах и имеет успех.

Побродив по Москве, Александр Федорович, видимо, выясняет, что никаких новых дел для него не предвидится и решает все-таки ехать за границу. И вновь никаких проблем: получив британскую визу через Брюса Локкарта — британского генерального консула в Москве — Керенский, вместе с все тем же Фабрикантом, выезжает в Мурманск в так называемом экстерриториальном поезде для сербских офицеров, которые репатриировались.

При этом, по словам самого Керенского, поезд был полон пассажиров, и было совершенно ясно что некоторые из них узнали бывшего главу Временного правительства. (Керенский А. - Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.249-250)

Прибыли в Мурманск.

Керенский: «Все пассажиры пошли прямо в порт, занятый союзниками, хотя сам город подчинялся Советской власти и мы должны были пройти через ее контроль. Но советские солдаты едва взглянули на наши документы... Мой спутник и я были встречены двумя французскими морскими офицерами, которые взяли нас на свой крейсер «Адмирал Об».» (Керенский А.Ф — Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.250-251)

Как видим, не только агенты ВЧК и милиции в упор не узнают Александра Федоровича, стоящие на посту пограничники тоже усердно изображают из себя слепых и глухих (характерный голос-то Керенского тоже многие слышали, не зря же он рвал его на многочисленных митингах).

Таким образом, в июне 1918 года, в сопровождении британского разведчика Сиднея Рейли (делового партнера Вениамина Свердлова, младшего брата Якова Свердлова), Керенский покидает Россию, бросив свою жену Ольгу Львовну и двух сыновей.

За границей живет в Лондоне и Париже. Агитирует против Колчака.  Агитирует и против Советской власти, не отличаясь в этом отношении от остальных представителей русской эмиграции, но так и не став для последних «своим».

В 1939 году женится на бывшей австралийской журналистке Лидии Триттон (1899-1946). В 1940 году уезжает в США.

Но какова же судьба семьи, брошенной Керенским в России?

Отвечаем: первая жена Керенского генеральская дочь Ольга Львовна Барановская (1886-1975), вместе с сыновьями Олегом и Глебом, так же сумела благополучно покинуть Советскую Россию. И в этой истории не обошлось без чудесных «случайностей».

После бегства мужа из Петрограда, Ольга Львовна работала машинисткой в петроградском отделении Центросоюза. Зарплаты на жизнь не хватало, выручала продажа накопленных в браке ценностей – шуб, столового серебра. Однако вскоре Ольгу Львовну арестовали агенты ВЧК. Продержав некоторое время в заключении, этапировали вместе с детьми из Питера в Москву. Казалось бы, такое развитие событий не сулит ничего хорошего. Однако в Москве, продержав несколько дней на Лубянке, ее выпустили под подписку о невыезде. А вскоре разрешили и уехать, хоть в Петроград.

С мая по август 1918 года Ольга Львовна с сыновьями жила в Усть-Сысольске (совр. Сыктывкар), в пригородной деревне Кочпон, куда, по некоторым данным, ее привез Питирим Сорокин (1889-1968), поселив в семье своего хорошего знакомого – петербургского архитектора А.В. Хлопова. Керенские жили открыто. Местная газета «Зырянская жизнь» даже писала, что Ольга Львовна скупает на местном рынке продукты по высоким ценам. (Блинушков А. – Как чекисты с женой Керенского боролись)

20 августа 1918 года Ольгу Львовну вновь арестовали и вскоре, всей семьей, препроводили в Котлас, как предполагалось, в ссылку. Известие об убийстве Урицкого, покушении на Ленина и приказе Якова Свердлова от 1 сентября 1918 года о начале «красного террора», пришло, когда дело семьи Керенского находилось «в работе». И хотя в те дни представителей «эксплуататорских классов» расстреливали сотнями, жену якобы главного ленинского врага пожалели.

Чуть позднее чекисты вновь проявили удивительную мягкость – через некоторое время семья Керенских опять оказалась в Петрограде. И вновь Ольга Львовна проживала открыто. Даже написала прошение на выезд за границу в связи с болезнью сына, но получила официальный отказ. И тут на сцене появился эсер, член Учредительного Собрания Борис Соколов (1889-1979), который достал фальшивые документы на имя эстонского гражданина Ганса Озолиня, его жены Мильды и двоих детей.

При пересечении эстонской границы в багаже Ольги Львовны обнаружился золотой карандаш с надписью «Александру Керенскому от почитателей». (Хорватова Е. – Ольга Барановская – жена А.Ф. Керенского)

И опять чудо: пограничник, дав понять, что понял, кто перед ним, пропустил беглецов за границу. В итоге, жене и сыновьям Керенского удалось благополучно добраться до Англии.

Хотя близкие отношения Ольги Львовны с Александром Федоровичем остались в прошлом, они, тем не менее, продолжали поддерживать связь. В годы после окончания Второй мировой войны Керенский неоднократно приезжал в Англию к сыновьям.

Кстати, сыновья Керенского, в отличии от отца, занялись созиданием. Старший – Олег Александрович (1905-1984) стал выдающимся инженером-мостостроителем, проектировал знаменитый подвесной мост через пролив Босфор в Стамбуле (Константинополе) и не менее известный мост Харбор-Бридж в Сиднее, был награжден королевой Елизаветой II высшим орденом Британской Империи. После его смерти, с середины 1980-х годов каждые два года стали проводиться «Керенские чтения» - научные конференции, посвященные памяти Олега Керенского, на них съезжаются виднейшие мостостроители со всего мира. Младший – Глеб Александрович (1907-1990) стал успешным инженером-энергетиком.

Возвращаясь к фигуре Керенского-старшего, периода – после бегства из Советской России, отметим некоторые странности отношения советских «компетентных» органов к его персоне.

Да, в СССР над Александром Федоровичем потешались устами Маяковского с его «Ленин? Большевики? Арестуйте и выловите! / Что? Не дают? Не слышу без очков». (Маяковский В. - «Хорошо!») Или с полной серьезностью тиражировали миф о его бегстве из Зимнего дворца в женском платье.

Но все же никто не пытался сделать с ним то, что сделали большевистские агенты с «товарищем» Троцким, убитым в Мексике ударом ледоруба,  с русскими генералами: П.Н. Врангелем 1878-1928), отравленным в Брюсселе, А.П. Кутеповым (1882-1930), убитым во время попытки его похищения в Париже, Е.К. Миллером (1867-1939), похищенным в том же Париже в 1937 году и расстрелянным в Москве в 1939-м, и многими другими. А ведь, казалось бы, вот он - вражина - бывший глава Временного правительства, которого лично свергал великий вождь пролетариата «товарищ» Ленин. Даже и не прячется – словно дразнит.

Но факт остается фактом. Советские чекисты не проявляли в отношении «товарища» Керенского никакой агрессии.

Впрочем… Согласно воспоминаниям П. Судоплатова (1907-1966) – агента ОГПУ-НКВД-МГБ и диверсанта, в 1952 году ему сообщили, что «наверху весьма озабочены возможностью формирования «Антибольшевистского блока народов» во главе с А.Ф. Керенским». Судоплатову предлагалось подготовить план действий в Париже и Лондоне, куда предполагался приезд Александра Федоровича, для устранения последнего. (Судоплатов П. – Разведка и Кремль – М, «Гея», 1996 – стр.385-386)

Собственно, сам «Блок народов» был основан еще в ноябре 1943 года представителями 13 народов СССР, договорившихся вести борьбу против двух империй – СССР и Третьего Рейха. Позднее к блоку примкнули антисоветские белорусские, балтийские, закавказские, кубанские, туркестанские организации, представители антикоммунистического движения Болгарии, Венгрии, Чехии, Словакии, Хорватии, Сербии. В общем, для советской озабоченности причины были. Непонятна была только информация о Керенском.

Чекистский размах состоялся на целый рубль. Дело в том, что уже некоторое время в Париже существовала нелегальную советская боевая группа, возглавляемая князем Гагариным, в задачу которой вменялся поиск подходов к штаб-квартире НАТО в Фонтенбло для уничтожения систем связи и тревоги в случае обострения ситуации или начала боевых действий. Судоплатов запросил центр, должен ли он переориентировать эту группу на ликвидацию Керенского.

Последующее не потянуло и на копейку. Пока в Москве оценивали ситуацию, Судоплатов выяснил, что стороны «блока народов» - украинские националисты и хорватское освободительное движение – принципиально не желали иметь русского во главе своей структуры. Да и сам Керенский даже не подозревал о «возвращении Керенского».

Окончательно снял вопрос о ликвидации Александра Федоровича министр госбезопасности С.Д. Игнатьев (1904-1983), который даже упрекнул Судоплатова с коллегами, что те «предложили ликвидацию Керенского, не вникнув во внутреннюю вражду в антикоммунистических группировках». (Судоплатов П. – Разведка и Кремль – М, «Гея», 1996 – стр.386)

Более того, в 1968 году Александр Федорович попытался получить разрешение на приезд в СССР.

Для этого, во время контактов с советскими представителями, Керенский «признал, что те события, которые произошли в октябре 1917 года, являются логическим завершением общественного развития России. Он нисколько не сожалеет, что произошло именно так, как было и к чему это привело спустя 50 лет». (Серков А.И. – История русского масонства 1845-1945 – С-П, Изд. им. Н.И. Новикова, 1997 – стр.115)

Однако приехать в СССР Александру Федоровичу так и не удалось. Вероятно, из-за того, что 21 августа того же 1968 года советские войска вторглись в Чехословакию, что вызвало «рост международной напряженности».

Умер «товарищ» Керенский 11 июня 1970 года в своем доме в Нью-Йорке. Местные русская и сербская православные церкви отказались его отпевать, считая виновником падения России.

И в заключение… В самом начале мы упоминали о провидческих способностях Керенского. Что ж, о них свидетельствуют его слова от ноября 1947 года:

«Для кремлевских, в частности, коммунистов настало теперь время довести «дело Ленина» до конца, т.е. поставить на карту мировой революции самое существование СССР. Россию ждет разгром, торжество всех ненавистей и сепаратизмов, расчленение. Новый, еще более сокрушительный, чем был ленинский, сталинский Брест-Литовск.

В лучшем случае Россия окажется опять, как после первого Октября, в пределах Великороссии с Сибирью и, «может быть», с Белоруссией.» (Керенский А.Ф — Потерянная Россия — М, Вагриус, 2007 — стр.294)

Каково? А «товарищ»-то – настоящий оракул. Ну, или очень информированный человек…

Ю. Барыкин. 12.2020