Барон Карл фон-Фуль.

1757-1826 гг.

(из воспоминаний контр-адмирала А. В. Фрейганга).

Читатели наши, без сомнения, помнят в высшей степени мастерски обрисованного гр. Л. И. Толстым в его романе "Война и мир» — генерала-прожектера, названного у него Пфулем. В настоящей заметке представляется несколько данных из биографии этого чудака заезжего немца, который едва не погубил всей русской армии в 1812 году. Ред.

Барон Карл Людвиг Август фон-Фуль (Phull) родился в Штутгарте в 1757 г. и скончался там же после кратковременной болезни 13-26 апреля 1826 года, на 69 году.

Окончив курс в штутгартской гимназии, в которой преобладал классицизм и из которой он вынес неограниченную любовь к древним, в особенности же в латинским авторам, любовь, не покинувшую его до последних дней его жизни, и изучив сам, без посторонней помощи, основательно математику, Фуль поступил в военную службу. Не долго оставался он в отечестве и вскоре перешел к победоносным знаменам Фридриха II, короля прусского, который, обратив внимание на любознательного и пытливого юношу, включил его в кружок небольшого числа даровитых молодых офицеров, с которыми беседовал о военном деле и которым задавал письменные задачи. В решениях этих задач Фулю представился удобный случай выказывать свои познания в военных дарованиях Юлия Цезаря и сравнивать его действия с походами и сражениями новейших времен.

По смерти Фридриха II ученому теоретику пришлось участвовать при главных штабах в первой (1792) и второй (1806) бедственных войнах Пруссии против Франции, в войнах, послуживших тогда к сравнению Пруссии после Фридриха II с великолепными часами, в которых сломана пружина и которыми оправдались слова Мирабо о Пруссии: "Pourriturre avante maturite».

Посланный по окончании войны с поручением в Петербург к императору Александру, Фуль произвел на русского монарха столь выгодное впечатление, что государь выпросил его для себя у прусского короля. Фуль сделался любимцем Александра I и в продолжении нескольких лет, в известные дни и часы, "беседовал с своим высоким покровителем о высших военных соображениях, Эта беспредельная вера государя в способности и познания Фуля объясняет принятие выдумки его о сооружении дрисского укрепленного лагеря, о котором маркиз Паулуччи, вызванный в главную квартиру государя с Кавказа, где был генерал-губернатором, после осмотра лагеря, сказал императору: "этот лагерь придуман или сумасшедшим или изменником, которого должно в первом случае засадить в дом умалишенных, а во втором повесить». Паулуччи впал за этот отзыв на короткое время в немилость, но вскоре затем был назначен генерал-губернатором Прибалтийского края, Фуль же получил в 1814 году, после продолжительной болезни, физической или политической, неизвестно, назначение посланника при Нидерландском дворе. Это назначение было тем более важное, что на Голландию, увеличенную Бельгиею, была возложена обязанность укрепить свои южные окраины против Франции (В 1817 году артиллерии полковник Фирсов и инженер-капитан Сапожников ревизовали укрепления, сооруженные голландским правительством. А. Ф.), и довольно лестное, так как уже тогда предвиделось замужество великой княжны Анны Павловны за принца Оранского.

Фуль вышел в отставку в начале двадцатых годов и поселился в Штутгарте, где проводил время в кругу коротких знакомых, в чтении древних и новейших авторов и в сочинении статей, которые печатал, но не пускал в продажу, раздавая их исключительно друзьям своим (Мне известно, что в архиве военного министерства находится большое число его рукописных записок и проектов. А. Ф.). Он был два раза женат, но имел несчастие, что обе жены сходили с ума. Первая умерла в этом состоянии, вторая же, заболев в 1819 году, стала поправляться лишь по выезде из Голландии в Штутгарт и окончательно выздоровела уже после смерти мужа. Овдовев, она переехала в Пруссию, откуда была родом. От нее у Фуля детей не было (В продолжении шести лет, которые провел я на глазах генерала Фуля, ни один из его родных не приезжал к нему и я никогда не слыхал, чтобы у него были дети от первой жены, а в надгробном слове, сказанном пастором Кёстлином, упоминается, что после смерти Фуля осталась жена, дети и сестра.). Весть о кончине обожаемого им императора Александра Павловича была для него предсмертным ударом.

Фуль, смотревший на Александра Павловича как на своего повелителя и благодетеля и благодаря монаршим щедротам, считал долгом представительствовать с достоинством Россию и действительно квартирой, лошадьми, обедами и вечерами затмевал всех прочих посланников (Тогда посланниками были: английским лорд Кланрикард, французским — гр. Латур-дю-Пен (Pain), австрийским — барон Биндер; при австрийском посольстве состоял молодой человек, граф Буль-Шаауэнштейн, впоследствии игравший важную и к России столь враждебную роль; на сестре его женился бывший наш посланник в Вене — барон Мейендорф; прусским — князь Гацфельд; еще помнится, что барон Вехтер был виртембергских поверенным в делах. А. Ф.). Между тем при дворе голландском господствовала тогда величайшая бережливость и простота, чему причиною была преимущественно королева Фридерика-Луйза-Вильгельмина, дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма, которая придумала для себя и двора даже особенный костюм необыкновенной простоты для искоренения разорительной роскоши.

Генерал Фуль не знал русского языка и единственным лицом, говорившим в его доме по-русски, был его денщик, Федор Владыко, который, благодаря способностям и сметливости русского человека, настолько поникал по-немецки, что мог объясняться со своими господами (По выезде генерала Фуля из Голландии, Федор Владыко, превратившись в Fredrika'а Wladeka'а, поступил камердинером к принцу Оранскому А. Ф.).

Фуль был чрезвычайно добр и ласков, а для секретарей посольства не начальник, а отец, в особенности для старшего, моего отца, к которому сам приходил вместо того, чтоб за ним присылать, причем старик каждый раз являлся с игрушками и гостинцами для детей Фрейганга, которых он и его жена баловали. Но взамен этих ласк, отцу моему, его любимцу приходилось едва-ли не ежедневно выслушивать продолжительные лекции о тактике и стратегии и подчиняться настойчивому требованию Фуля, чтоб он обучал старшого Сына, т.-е. меня, с восьмилетнего возраста, латинскому языку (Расположение генерала Фуля к своему старшему секретарю имело, быть может отчасти причину и в том, что последний, по окончании своего воспитания в Петербурге и по вступлении уже в коллегию иностранных дел, был студентом в Геттингене (одновременно с Александром Тургеневым, Андреем Кайсаровым, Павлом Соколовичем, Максимом Успенским и Д. Яшиным) в 1803, 1804 и 1805 гг. и следовательно также был более или менее латинистом А. Ф.); при этом Фуль уверял, что "для каждого человека, в особенности же для военного, нужнее знать латынь, нежели как зовут реку, на которой построен город, в котором родился» (Вот что говорит М. И. Богданович об этом чудаке-теоретике: "Генерал Фуль, перешедши из прусского генерального штаба в русскую службу, считался между своими земляками гениальным человеком; но хотя ему нельзя было отказать, ни в уме, ни в образовании, однако же, сведения его были крайне однообразны. Погруженный в щепетильное изучение действий Юлия Цезаря и Фридриха Великого, он не разгадал их духа, не разъяснил своих сведений здравым исследованием и не дополнил их понятием о новейших, более близких, военных событиях. Упражняясь, весь свой век в трудах не применимых ни к чему дельному, он, продолжении шестилетнего пребывания в России, не изучил даже русского языка и не приобрел ни малейших сведений о государственных и военных учреждений России. Император Александр, имел к нему большое доверие, пока не убедился в его неспособности ("История царствования Александра I» 1869 г., т. III, стр. 175).).

Сообщил А.В. Фрейганг.