Начиная с XII века, торговые сношения между Великим Новгородом и германскими коммерческими городами получают мало-помалу известную устойчивость и развитие. Уже в это время новгородские заморские купцы часто плавали на остров Готланд и в Любек. В самом же Новгороде, а равно и во Пскове, немецкие купцы выговаривают в свою пользу весьма обширные торговые права и приобретают прочное положение. Немецкая Ганза имела полное право считать «немецкий двор» в Новгороде одним из лучших своих рынков, для сохранения которого за собою она заключала и международные договоры, и вела войны.

Но все эти торговые сношения не могли ни получить полного развития, ни привести к взаимному сближению торгующих народов. Существование самого Ганзейского Союза было возможно только при господстве средневекового безначалия внутри государств и в области международных отношений. Укрепление в германских государствах принципа верховной государственной власти, постепенное уменьшение числа и самостоятельности отдельных членов Ганзейского Союза и, наконец, образование на севере Германии нового государства, со значительными претензиями и энергическими стремлениями, — все это должно было содействовать уничтожению самостоятельных международных отношений между Великим Новгородом и ганзейскими городами. Но нет сомнения, что окончательный удар этим отношениям был нанесен покорением Новгорода Москвою в 1478 году. Великий Князь Иван Васильевич закрыл ганзейский двор в Новгороде и велел взять под стражу самих немецких купцов.

Таким образом был положен конец отношениям, которые не могли привести ни к ознакомлению русского народа с немецким, ни к каким-нибудь прочным политическим союзам. Немцы жили в Новгороде, на своем дворе, совершенно на военном положении: их двор более походил на вооруженный лагерь посреди неприятелей, нежели на пребывание людей торговых и мирных. Все заботы немецких купцов были исключительно направлены к увеличению своих вольностей и прав за счет интересов и прав русской торговли и промышленности. О действительном сближении между русскими и немцами не могло быть речи уже по той причине, что ни те, ни другие не сознавали никаких общих связующих их интересов. Что касается, в особенности, жителей Новгорода, Пскова и Смоленска, т. е. городов, бывших главными центрами немецкой торговли, то они не могли относиться иначе как с крайнею осторожностью и недоверием к своим заморским гостям. Желание же ближе ознакомиться с их бытом и понятиями не могло пробуждаться в «спесивых северных варварах». Точно также напрасно было бы искать у новгородских или псковских людей каких-нибудь широких политических замыслов, которые могли бы вселять в них убеждение в необходимости дорожить своим знакомством с немцами и пользоваться силами Ганзы для преследования каких-нибудь политических целей.

На основании этих соображений история торговых сношений между Великим Новгородом, Псковом и Смоленском с немецкими городами имеет исключительно культурный интерес и не может служить объяснением для тех политических или международных отношений, которые возникли в XVI веке между Московским государством и главнейшим германским государством — Пруссиею. В отношениях между этими двумя государствами _политический_ интерес выступает на первый план при самом зарождении непосредственных между ними сношений. Сознание общности именно политических интересов приводит к постепенному между ними сближению, которое в течение времени все более развивается и приводит к тесному союзу и крепкой дружбе. По мере же того, как утверждается в сознании России и Пруссии необходимость союза для преследования своих политических целей, — по мере того развиваются мирные и торговые сношения между обоими народами. В этом случае торговые сношения зарождаются и получают развитие под покровом политических интересов, соединяющих оба государства. Вот объяснение того несомненного положения, что чем искреннее дружба между Россиею и Пруссиею, чем более обе державы проникнуты сознанием общих политических интересов, тем свободнее и тем лучше для взаимной пользы развиваются торговые между ними сношения. Это положение проходит через всю историю международных отношений между Россиею и Пруссиею.

Начало дипломатических сношений между Россиею и Пруссиею относится к 1516 году. Когда в этом году возвращались из Вены московские послы Заболотский с товарищи, гохмейстер Немецкого Ордена и владетельный князь Пруссии, Альберт, просил их напомнить Великому Князю Василию Ивановичу об искреннем его желании жить в союзе и дружбе с Московским государством.

В особенности гохмейстер желал союза с Москвою для борьбы против ненавистных ему Поляков.

Таким образом начались непосредственные дипломатические сношения между Россиею и Пруссиею. Начало им положил великий магистр Немецкого Ордена, владевший Пруссиею. Причины, вызвавшие их в начале XVI века, продолжали действовать также в последующие времена, после того как герцогство Прусское соединилось с маркграфством Бранденбургским и великий курфюрст Фридрих-Вильгельм твердою рукою выдвинул Пруссию во главу всей протестантской Германии. Около дипломатических переговоров между Россиею и Пруссиею мало-помалу сосредоточивается политика всех германских государств, за исключением Австрии. Политические стремления берлинского двора в отношении России по необходимости должны были отражаться на сношениях всех остальных германских правительств с Россиею.

Но чем были вызваны первоначальные сношения между Россиею и Пруссиею? Какими причинами можно себе объяснить постепенное сближение между обеими этими державами? В чем заключаются цели и разумное основание постоянно разрастающихся между ними дипломатических переговоров?

Международные отношения не представляются ареною господства слепого случая и дикого произвола. Взаимные отношения между народами подчиняются твердым законам и находятся в причинной зависимости от внутреннего строя государств и культурного состояния народов. При правильном взгляде на процесс государственного развития Пруссии и России, не трудно будет себе уяснить побудительные причины, легшие в основание всех дипломатических между ними переговоров и международных отношений. Бросим беглый взгляд на эти причины для того, чтобы понять историю взаимных отношений обоих этих государств.

«В политической жизни», говорит знаменитый германский историк Ранке, «обнаружение идей совпадает с началом их осуществления». Эта глубокая истина вполне подтверждается историею зарождения и развития Пруссии. Те самые идеи, которые вызвали к самостоятельной политической жизни Пруссию, привели ее к завоеванию себе весьма почетного места среди европейских держав и наложили особенную печать на всю международную ее политику в продолжении нескольких веков.

«Пруссия», говоря словами одного гениального современного политического мыслителя, «есть великая, замечательная историческая работа. Эта страна — родина строгой дисциплины» и твердого внутреннего порядка. Она, прежде всего, дело своих монархов. «Историю Англии, утверждает историк фон Трейчке, можно себе объяснить без Вильгельма III, историю Франции без кардинала Ришелье, но понять развитие Прусского государства помимо его государей — немыслимо». (_Treitschke._ Deutsche Geschichte im XIX Jahrhundert. Lpz. 1879, Bd. I (S. 29)).

В самом деле, ни герцогство Прусское, ни маркграфство Бранденбургское не обязаны своим происхождением самобытной работе населения, застигнутого историею в обоих этих областях. Нет, немецкая колонизация отвоевывала эти страны у враждебных ей племен, и в особенности славянское племя принуждено было нагнуть свою выю под строгим ярмом немецких завоевателей. Известно, при каких обстоятельствах водворился в XIII столетии Немецкий Орден в Пруссии. Он явился здесь не только представителем физической силы, но также распространителем истин христианской религии и защитником интересов лучшей культурной жизни.

Поддерживая постоянную и тесную связь между своею личною пользою и интересами высшей политической и культурной жизни, Орден обеспечил за собою окончательное и блестящее торжество над невежественным населением покоренного края.

Тремя орудиями Орден достиг своей цели: мечом, крестом и плугом. Мечом было покорено строптивое население Пруссии; плугом была завоевана земля для зарождающейся гражданственности; под сению креста должны были развиваться зачатки нового государственного строя и общественной жизни. Насколько Орден разрешил эту трудную задачу — об этом свидетельствует блестящий результат, им достигнутый. Несмотря на крайне невыгодное географическое положение Пруссии, бывшей отрезанною от соплеменной Ордену Германии; несмотря на постоянные войны с соседнею Польшею и Литвою; несмотря, наконец, на неоднократные восстания самого покоренного населения, — все-таки правителям Ордена удалось отстоять свою политическую независимость.

Но достигла Пруссия такого положения не иначе, как в ущерб славянского племени и на его счет. Действительно, мы вправе сказать, что на развалинах прибалтийских славянских общин поднимается государственное здание Пруссии и, впоследствии, Бранденбурга. Орден не только беспрерывно воевал с соседними славянами, но даже был вынужден признать себя в ленных отношениях к Польше. В Поляках магистры Ордена видели самых злейших своих врагов. Они старались всеми средствами развивать вражду между Литвою и Польшею; они охотно дают в своих замках убежище всем недовольным из этих соседних земель; они доходили уже в XIV веке до того, что вместе с государями Швеции, Венгрии и Австрии составляет _план о разделении_ Польши! (Сравн. _Treitschke._ Historische und politische Aufsätze 1867, S. 35). Этого мало. Прусский Орден уже в это время видит в союзе с Россиею лучшее средство для уничтожения своего врага. Все эти грандиозные планы и стремления указывают на такую живучесть основанного на дальнем севере германского государства, которой нельзя себе объяснить иначе, как замечательными государственными способностями его руководителей.

Когда в XVI столетии состоялось соединение под одним скипетром Пруссии и Бранденбурга, вышеуказанные руководящие принципы постоянно получали применение. Бранденбургские курфюрсты и впоследствии прусские короли почти постоянно отличались широким политическим горизонтом и редким самоотвержением на общую пользу. Они неуклонно шли вперед на пути к намеченной цели: расширить пределы своих владений и обеспечить полную политическую их самостоятельность. Для этой цели необходимо было прежде всего устроить внутри своей страны порядок, согласный с законными желаниями своих подданных, и содействовать всеми средствами развитию материального благосостояния и интеллектуальных сил своего народа. Рядом с мечом, крестом и плугом наука достигает в этой стране, в редкой степени, уважения правительства и сочувствия общества. Когда же в XVI столетии курфюршеский бранденбургский дом переходит на сторону реформации, Пруссия открыто берет под свое покровительство движение, направленное к низложению абсолютного главенства римско-католической церкви и более благоприятное всестороннему развитию человеческой мысли. Но присоединение Бранденбурга к реформации имело еще самое решительное влияние на международную политику этого государства. Вследствие отречения от католицизма берлинское правительство стало в лагерь врагов католической и цезаристской Австрии. Этот шаг его разделил все германские государства на два враждебные друг другу лагеря: с одной стороны католическая Австрия и часть Германии, поставившая себя под покровительство цесарской власти; с другой стороны Бранденбург и германские правительства, не желавшие допускать чрезмерного усиления власти германских императоров и австрийского дома. Отсюда борьба, ожесточенная и непримиримая, между Австриею и Пруссиею из-за главенства в Германии представляется последствием действия непреложного исторического закона. Понятно поэтому, почему приобретение Австриею королевств Богемского и Венгерского могло вызвать в Берлине только крайнее неудовольствие и совершенно основательные опасения. Всякое усиление могущества австрийского дома, в котором власть германского императора сделалась почти наследственною, должно было указать династии Гогенцоллернов на необходимость искать за пределами Германии поддержку в борьбе против самого опасного своего врага.

В продолжение нескольких веков единственная цель прусской политики в отношении Австрии заключалась в том, чтобы убедить ее отказаться от первенствующей роли в Германии. Но цель эта была вполне достигнута только в наше время. Только силою оружия был разрешен вопрос, возникший уже в XVI веке и влиявший в продолжение нескольких столетий на непосредственные сношения между Россиею и Пруссиею. Только теперь, благодаря Пруссии, выяснилось значение Австрии, как «замечательного исторического факта», созданного силою соединения нескольких национальностей под одним скипетром.

Если теперь спросить: какие же были точки соприкосновения между Россиею и Пруссией? — то таковых найдется несколько. Россия и Пруссия не только имели одинаковых врагов, но кроме того историческая судьба представляет несколько общих характеристических черт, заслуживающих того, чтобы обратить на них внимание.

Если Пруссия — результат «исторической работы» и «дело своих государей», если Австрия — «исторический факт», созданный союзом различных национальностей, то, наоборот, Россия представляется и тем, и другим. Россия есть результат исторической работы своего народа и представляется «делом» своих великих князей и царей, в которых никогда не угасало сознание нераздельности русской земли. Ни постоянные усобицы, ни беспрерывные смены князей, ни даже раздача земель во времена удельно-вечевого периода не могли уничтожить сознания общности политических интересов и единства страны. После же возвышения Москвы, собирательницы русской земли, это государственное единство выразилось в самой осязательной форме: в лице московских великих князей и царей. Но Россия есть, вместе с тем, и «исторический факт», в том смысле, что подчиненные ее скипетру народы и племена соединены сознанием государственного единства, общностью исторического прошлого и солидарностью политических интересов. Это такой исторический факт, который получил санкцию веков, утвержден кровью нескольких поколений, приносивших на алтарь общей родины свою жизнь, и закреплен государственным законом.

Если прусские великие магистры и бранденбургские курфюрсты только посредством неуклонного стремления к сознанной цели в состоянии были расширять пределы своей страны и поднять политическое ее значение, то московские великие князья с не меньшею последовательностью собирали русскую землю под единоличную свою власть. Если бранденбургские курфюрсты обратили свою страну в убежище сторонников нового религиозного движения, охватившего Западную Европу в начале XVI столетия, то, с другой стороны, Москва, после переселения туда митрополичьей кафедры, сделалась также сосредоточием духовного и религиозного мира русского народа. Если орденская Пруссия была «оплотом», выдвинутым германским миром против «диких восточных народов», то Киевская и Московская Русь грудью своею отстояла всю Западную Европу и этот же самый «германский мир» против нахлынувших из Азии диких народов.

Но еще более точек соприкосновения не трудно подметить в сфере внешней политики Пруссии и России. Немецкий Орден имел весьма веские причины считать Поляков своими «смертельными врагами». Храбрый Стефан Баторий открыто высказал, что целью всех его стремлений будет уничтожение Московского государства. Соединение Литвы с Польшею принесло огромный ущерб Пруссии и вызвало весьма справедливые опасения в России. Если после соединения Пруссии с Бранденбургом все старания берлинского правительства естественно были направлены к освобождению от постыдной зависимости от Польши и к увеличению своих владений за счет этого разлагающегося государства, то Россия еще менее не могла не стремиться к уменьшению могущества своего векового врага и беспокойного соседа. Следовательно, союз между Россиею и Пруссиею против Польши вызывался самыми жизненными условиями обоих этих государств.

Правда, как орденская Пруссия, так и курфюршество Бранденбургское, серьезно опасались могущества «заносчивых схизматиков-русских», которым они приписывали непримиримую вражду ко всем народам Западной Европы и ко всем плодам европейской цивилизации и культуры. Но стоило только прусскому правительству более познакомиться с действительными стремлениями России, чтобы отречься от своих предвзятых воззрений.

Когда затем с XVII века Бранденбургское курфюршество неуклонно стремится к приобретению балтийского прибрежья или Померании, принадлежавшей Швеции, представилось новое основание для тесного сближения с Россиею, которая совершенно сознательно стремилась также к отнятию у Шведов завоеванного ими Прибалтийского края. Таким образом Швеция также оказывается в числе врагов Пруссии и России.

Что касается наконец до Австрии, то Московская Россия не могла питать к этой державе никакой непримиримой вражды. Напротив, много было причин, заставлявших их вступить в дружеские между собою сношения и жить в мире друг с другом. (См. т. I, Введение). Если же, наоборот, уже курфюршество Бранденбургское находило нужным искать в России опору против опасностей, грозящих ему от Австрии, то понятно, что требуемая поддержка могла быть оказываема только под условием уступок, сделанных берлинским правительством в пользу русских интересов. По крайней мере русское правительство в продолжение дипломатических переговоров с бранденбургскими курфюрстами и прусскими королями неоднократно обнаруживало сознание того, насколько Пруссия крайне нуждается в помощи России для борьбы с Австриею. Чем более созревало в России это сознание, тем решительнее становился ее голос в делах Германии и отчасти даже во всей Западной Европе.

Обратимся теперь к изложению дипломатических переговоров между Россиею и Пруссиею, возникших в начале XVI века.

В 1516 году гохмейстер Ордена Альберт заявил московским послам, возвращавшимся из Вены, о своем желании вступить с Москвою в союз. В феврале следующего года в Москве уже появляется первый прусский посланник Дитрих фон-Шомберг с предложением заключить торжественный союз против польского короля. На помощь Шомбергу был еще послан Альбертом советник Мельхиор фон-Равенштейн. Переговоры между назначенными царем Василием Ивановичем уполномоченными боярами и упомянутым Шомбергом замечательно скоро увенчались полным успехом.

Уже 10-го марта 1517 года был подписан союзный трактат между московским царем и бранденбургским маркграфом. Этот акт является первым международным трактатом, заключенным между Россиею и Пруссиею, и потому заслуживает полного внимания.

Вот вкратце его содержание по списку, хранящемуся в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел.

После титула русского царя и «высокого магистра прусского» говорится, что последний прислал к нам (царю) своих «послов бить челом о том, чтоб нам его пожаловал и берег, и на своего бы нам недруга, на Короля Польского в единочестве его с собою учинить, и оборонять бы нам его и его земли от своего недруга от Польского Короля и Великого князя Литовского;

«и мы Великий Государь Василий, Божиею Милостию Царь и Государь всея Русии и Великий Князь, Альбрехта Немецкого чину высокого Магистра пожаловали, на того своего недруга на Жигимонта Короля Польского, в единочестве с собою учинили, и за него и за его землю хотим стояти и боронити его, и его земли хотим от своего недруга от Короля Польского и Великого князя Литовского, и помогати ему на того на своего недруга хотим сколько нам Бог поможет;

«а коли Мы, Великий Государь Василий, Божиею милостию, Царь и Государь всея Русии и Великий Князь, сами сядем на конь, и пойдем на своего недруга, на Короля Польского и Великого князя Литовского, или Князей и воевод наших с нашею силою на его землю пошлем, и Альбрехту Немецкого чину высокому Магистру весть пошлем, и ему с своими приятели и со всею своею силою на нашего недруга, на Короля Польского и Великого князя Литовского земли, которыми за собою держит, также пойти, и делать тебе то наше дело с тем нашим недругом, с Королем Польским, с нашими Князьями и воеводами за один в том деле, а каково будет тебе Альбрехту Немецкого чину высокому Магистру с тем нашим недругом с Жигимонтом Королем Польским и Великим Князем Литовским;

«а пойдешь на него сам и с своими приятелями и со всею своею силою, а пришлешь к нам, к Великому Государю бить челом, и мы Великий Государь Василий, Божиею милостию Царь и Государь всея Русии и Великий Князь, тебе высокому Магистру, на того на своего недруга на Жигимонта, на Короля Польского и Великого князя Литовского, хотим помогати, и тебя и земли твоей боронити сколько нам Бог поможет, а тебе Альбрехту Немецкого чину высокому Магистру на того на нашего недруга, на Короля Польского, стояти тебе крепко и твердо, и быть тебе с нами на того нашего недруга в том деле за один;

«а которых своих послов пошлем Мы Великий Государь Василий, Божиею милостию Царь и Государь и Великий Князь к брату своему к Максимилиану, избранному Цесарю Римскому и на высшему Королю, и к иным Государям через твои земли, или к нам от брата нашего от Максимилиана, избранного Цесаря Римского и на высшего Короля наши послы и его послы и от иных Государей пойдут к нам послы через твою землю, и нашим послам, и брата нашего Максимилиана избранного Цесаря Римского и на высшего Короля и иных Государей послам, через твою землю, землею и водою путь чист, безо всякие заделки.

«Таков и к тебе нашим послам прийти и отойти землею и водою путь чист и нашим гостям, а кого к нам, к великому Государю пошлешь ты Альбрехт Немецкого чину высокий Магистр своих послов, и твоим послам через наше государство землею и водою путь чист безо всякие заделки, и приехать им к нам и отъехать добровольно безо всякие заделки, и твоим гостям».

Этот первый международный договор между Россиею и Пруссиею, приведенный нами почти дословно, не только основал союз оборонительный и наступательный против Польши, но, вместе с тем, должен был открыть правильные дипломатические сношения между обоими договаривающимися государствами. Мало того: «высокий магистр» также обязался пропускать русских послов через свои земли «безо всякие заделки» в том случае, если они назначены в другие западно-европейские государства.

Трактат 1517 года был утвержден, со стороны России, крестным целованием трех ближних бояр и приложением царской золотой печати. Затем в марте же месяце в Пруссию был отправлен, в звании посла, Дмитрий Давыдов, сын Загряжский, и с ним подьячий Шемет и толмач Митя. На Загряжского — этого первого русского посла в Пруссии — были возложены два поручения: во-первых, он должен был привести к присяге гохмейстера Альберта на заключенном в Москве договоре и, во-вторых, он был уполномочен обещать денежную помощь на 12-ти-тысячный корпус прусских войск для войны против Польши.

Таким образом положено было начало постоянным и правильным дипломатическим сношениям между Россиею и Пруссиею. В продолжение последующих лет союзный договор 1517 года служил постоянным основанием для Пруссии требовать присылки из Москвы обещанной денежной помощи для войны с Польшею. Уже в августе 1517 года появился в Москве новый прусский посол Равенштейн с просьбою выдать обещанные 50 тысяч вспомогательных гривен серебра. Послу было объявлено, что Царь не раньше выдаст эти деньги, как убедится в решении прусского «высокого магистра» оставить за собою завоеванные им польские города и идти на Краков своими войсками. Затем в марте 1518 года Шомберг снова является в Москве с просьбою дать денег хоть на 1,000 человек прусской пехоты. Но при этом прусский посол должен был извинять поведение своего государя, который не продолжал войны с Поляками, потому что цесарь советовал ему помириться с ними. Наконец Шомберг заявил еще о другой просьбе: Альберт просил царя рекомендовать его дружбе французского короля, которому также необходимо представить заключенный с Пруссиею союзный договор.

Царь Василий Иванович немедленно исполнил последнюю просьбу: он два раза, в 1518 и 1519 годах, писал французскому королю Франциску I о своей дружбе с прусским магистром и маркграфом Бранденбургским, прося его оказывать последнему всевозможную помощь. Что же касается требования о вспомогательных деньгах, то в апреле 1518 года из Москвы был отправлен в Берлин посол Сергеев с суммою, достаточною для содержания тысячного корпуса войск. Но предусмотрительное московское правительство приказало послу оставить деньги во Пскове с дьяком Харламовым с тем, что если прусский гохмейстер действительно пойдет войною на Поляков, то деньги эти должны быть ему отданы; если же посол убедится, что войны не будет, то они должны оставаться во Пскове. Сергеев донес своему правительству, что прусский князь намерен примириться с Польшею. Вследствие этого назначенная субсидия не была вывезена из Пскова.

Весьма скоро из Берлина было получено официальное уведомление о заключении мира между Пруссиею и Польшею. В 1519 году снова приехал в Москву Шомберг, который в этот раз привез с собою совершенно особенные и крайне любопытные предложения. Он объявил прежде всего о примирении с Польшею и прибавил, что его государь желал бы видеть мир также между Россиею и Польским королевством. Мир же между Бранденбургом и Польшею был заключен благодаря, в особенности, посредничеству римского папы, который желает теперь устроить союз между всеми христианскими державами против отъявленных врагов всего христианского мира — Турок. В этом же союзе должна участвовать также Россия.

Этого недостаточно. Римский папа, по словам бранденбургского посла, желает еще возвратить русскую православную церковь в лоно римско-католической церкви и московского митрополита он согласен возвести в высокий сан патриарха. Наконец папа готов оказать еще другую милость московскому царю: он хочет короновать его в христианские государи!

Ответ московского правительства на эти заявления не трудно отгадать. Оно оставило без внимания странные затеи римского папы и с презрением отнеслось оно к милостивому предложению короновать московских царей в христианские государи. Относительно же Польши царь велел объявить Шомбергу, что он согласен заключить мир с Польшею.

Это посольство Шомберга в 1519 году было последним из тех бывших в продолжение XVI столетия, которые заслуживают внимания. После 1519 года в Москву приезжали еще несколько раз прусские послы с настоятельными просьбами о присылке вспомогательных денег для войны с Польшею. Не всегда эти просьбы были уважены со стороны московского правительства; но исключительно польские дела были предметом дипломатических переговоров. Насколько же дружественны были отношения между Россиею и Пруссиею видно, между прочим, из следующего факта: после смерти германского императора Максимилиана I, Великий Князь Василий Иванович предложил в германские императоры Бранденбургского маркграфа.

В 1520 году прекратились все непосредственные дипломатические переговоры между Россиею и Пруссиею. По крайней мере в наших архивах нет никаких документальных сведений за все время с 1520 по 1650 год о каких-нибудь сношениях с Пруссиею. Трудно себе представить, чтобы в продолжение целых ста тридцати лет не происходило никакого обмена мыслей между обеими державами и чтобы они не просили друг у друга помощи против общего им врага — Поляков, в силу союзного трактата 1517 года. Отсутствие всяких дипломатических сношений было бы совершенно необъяснимо. Но, с другой стороны, если принять в соображение положение вещей в Германии, созданное реформационным движением, если припомнить войны и, в особенности, Тридцатилетнюю войну, в которых Бранденбург и Пруссия вынуждены были принимать весьма деятельное участие, то отчасти можно себе объяснить такой продолжительный перерыв в дипломатических сношениях между зарождавшимся на севере Германии государством и Россиею. Ведь религиозные войны конца XVI и начала XVII века касались только Западной Европы, которой московская Россия еще не сознавала себя полноправным и необходимым членом. Ни в борьбе между католическими державами, с одной стороны, и протестантскими, с другой, ни в Тридцатилетней войне, ни, наконец, в споре из-за европейского политического равновесия московская Россия участвовать не могла. Интересов, замешанных в этих кровопролитных и многолетних столкновениях, Россия еще не сознавала, и вмешиваться в эти войны она не могла иметь какого бы ни было желания.

Притом не излишне будет вспомнить также внутреннее состояние Московского государства в конце XVI и в начале XVII века. Ни царствование Федора Ивановича, ни ненавистное русскому народу правление Бориса Годунова, ни еще менее смутное время не могли содействовать развитию правильных сношений с иностранными державами.

Впрочем, несмотря на только что указанные обстоятельства, все-таки трудно думать, чтобы между Россиею и Бранденбургом не происходило _никаких_ непосредственных сношений в продолжение 130 лет. Это тем более невероятно, что архивные источники свидетельствуют о сношениях за это время с другими иностранными державами, как-то: с Англиею, Данией, Швецией и Францией. После же вступления на московский престол Михаила Федоровича Романова и возобновления дипломатических сношений с различными западно-европейскими державами естественно предположить, что возобновлены были также сношения с Пруссиею или Бранденбургским курфюршеством. Такое предположение представляется тем более основательным еще потому, что московское правительство времен царя Михаила Федоровича поддерживало непосредственные сношения с некоторыми другими членами „Священной Римской Империи германской нации“. В 1634 году был заключен в Москве договор с голштинскими послами Филиппом Крузиусом и Оттоном Брюгеманом о дозволении компании голштинских купцов свободно торговать с Персиею и Индиею через Московское государство. В виду таких обстоятельств можно думать, что дипломатическая переписка между Россиею и Пруссиею за время с 1520 по 1650 год подверглась уничтожению, вероятно, во время смутного периода.