Необходимость в получении военно-стратегической, оперативной и военно-технической информации о состоянии армий основных государств, с которыми Россия находилась как в союзнических и дружественных отношениях, так и во враждебно-конфронтационных, требовала усиления работы в данном направлении. Внутри проходящего процесс формирования военно-разведывательного учреждения, каковым становился Военно-Ученый Комитет, появляется новый слой офицеров- военных агентов, т. е. военных представителей России за рубежом, занимавших особые позиции в силу их службы в Генеральном Штабе и выполнявших функции военных атташе, а в действительности профессиональных кадровых военных разведчиков. Вполне логичным стал следующий шаг, направленный на укрепление военной разведки и конституирование института военных агентов, задачи которых, в соответстствии с секретной "Инструкцией военным агентам (или лицам их заменяющим)" от 18 декабря 1880 г., подписанной военным министром генерал-адъютантом графом Д. А. Милютиным, заключались в "доставлении правительству возможно полных, точных и своевременных сведений о военных силах и средствах иностранных государств"⁴. Однако его задачи были намного шире, чем сбор военно-технической и статистической информации и включали общественно-политические вопросы. С одной стороны, военный министр стремился избежать конфронтации с Министерством иностранных дел, но с другой, желал направить работу военной агентуры и в данном направлении, включив в общий список основных проблем, представляющих интерес для военного ведомства, упоминание о тех из них, которые относились к "военно-политическим". Сообщения военных агентов направлялись в Военно-Ученый Комитет Главного Штаба, а в случае их особой важности - с надписью "секретно" Военному министру. В рамках проводившегося реформирования вооруженных сил Российской Империи для нужд военно-технического и оперативно-тактического обеспечения в военных округах страны в 1892 г. были созданы генерал-квартирмейстерства, отвечавшие за сбор военно-технической, топографической и оперативной информации о сопредельных государствах. 5 декабря 1900 г. структурные изменения коснулись и Главного Штаба в котором создавались оперативно-статистическое, включавшее канцелярию Военно-Ученого Комитета и генерал-квартирмейстерское, начавшего выполнять функции Военно-ученого комитета. Это решение, нашло свою окончательную форму в утвержденном 11 апреля 1903 г.^**положении о Главном Штабе и его штатах, когда ВУК упразднялся как структурная единица, а выполнение стоявших перед ним задач возлагалось на отделения Военно-статистического отдела Управления второго генерал-квартирмейстера Главного Штаба ⁵.

Со всей очевидностью проявилась тенденция к более узкой специализации соотвествующих подразделений новой структуры, требовавшей профессиональной подготовки и определенного опыта от офицеров, составлявших еe штат. Так, в частности, одно из трeх отделений, занималось военной статистикой Российской Империи, собирая, обрабатывая и издавая соответствующие материалы. Другое подразделение, называвшееся архивно-историческим, работоло над выявлением документальных материалов значимых военных кампаний и изучением их опыта. Наиболее близкой к тому, что сейчас назвали бы военно-разведывательной структурой, находилось Отделение по военной статистике иностранных государств, которое и занималось командированием офицеров за рубеж. VII-ое отделение, как оно сокращенно именовалось, обеспечивало получение военно-политической информации не только о сопредельных с Россией государствах, но и тех из них, которые имели хотя бы какое-либо значение для внешнеполитических интересов Российской Империи. Материалы, получаемые Отделением от военных агентов представляли собой аналитические записки, статистические сводки или информационные сообщения по конкретным военно-техническим или военно-политическим вопросам.

Поражения России в войне с Японией подтверждали необходимость проведения очередных реформ в военной области, включая военно-управленческие структуры страны и те еe элементы, которые были ответственны за проведение разведывательной деятельности за пределами Империи. 21 июня 1905 г. была учреждена должность начальника Генерального Штаба с прямым подчинением Императору и правом личного доклада⁶. 25 июня 1905 г. Главное Управление Главного Штаба подверглось серьезной реорганизации и стало независим от военного министерства, заняв в институциональном поле российских военных учреждений позиции, аналогичные тем, которые были у так называемого германского Большого Генерального Штаба⁷. Это положение сохранялось вплоть до конца 1908 г., когда на правах особой структурной единицы он опять вошел в состав Военного ведомства.Первым начальником Генштаба и ГУГШ стал генерал-лейтенант Ф. Ф. Палицын. Структура ГУГШ включала Управления 2-го генерал-квартирмейстера, военных сообщений, военно-топографическое. Помимо этого, в непосредственном подчинении Главного Управления находились Николаевская Академия Генерального Штаба и военно-топографическое училище ⁸. Роль военной разведки в связи с проводившимися реорганизациями серьезно возростала, так как в соответствии с положениями о Главном Управлении, принятыми последовательно 22 апреля 1906 г. и 27 марта 1913 г., в задачу ГУГШ входила разработка военно-стратегических планов российской армии, что было не возможно сделать без соответствующей информации относительно планов потенциальных союзников и противников Российской Империи из числа зарубежных государств. Приказом N 252 по военному ведомству от 22 апреля 1906 г., определявшем позиции ГУГШ, Управление генерал-квартирмейстерства было разделено на четыре обер-квартирмейстерских части, делившиеся на делопроизводства. При этом часть четвертого обер-квартирмейстера делилась на отделения и столы. По новому положению в задачу части I-го оберквартирмейстера входила разработка проблем, связанных с подготовкой страны к военным действиям. Фактически военной разведкой занималось 5-ое (разведывательное) делопроизводство части I-го обер-квартирмейстера. В 1907 г. его начальником, должность которого называлась делопроизводитель, стал полковник Генерального Штаба Н. А. Монкевиц. Три офицера Генерального Штаба - С. Л. Марков, П. Ф. Рябиков и О. К. Энкель были назначены его помощниками. 11 ноября 1908 г. ГУГШ был вновь возвращен в структуру военного ведомства с подчинением начальника Генштаба военному министру. Эта реорганизация была направлена на централизацию органов военного управления Российской Империи и объективно способствовала концентрации власти в руках военного министра, существенно повысившего свой статус в иерархической системе государственной бюрократии страны. В то же время, уже в процессе функционирования новосозданной системы выявились и характерные для неe слабые места. Главными из них оказались неадекватное восприятие военно-стратегических задач России⁹ и отсутствие координации с Министерством Иностранных дел Империи. Немаловажное негативное влияние оказывали на новую систему и слишком частые реорганизации, перетасовки и бюрократические интриги внутри военного ведомства, что создавало недоверие у офицеров и генералов недоверие к возможным положительным результатам проводившихся реформ. Более того, смена на протяжении семи предвоенных лет, т. е. с 1908 г. по 1914 г. сменилось 5 начальников Главного Управления Генерального Штаба¹⁰. Учитывая важность самого факта длительного пребывания на таком посту компетентного и опытного специалиста - организатора с хорошим стратегическим мышлением и обладающим в силу служебной необходимости связями как в военной, так и гражданской сферах, достаточно трудно говорить продуманности столь быстрых кадровых изменений.

Уже в 1905 г. VII-ое отделение Военно-статистического отдела Управления второго генерал-квартирмейстера насчитывало 17 офицеров Генштаба, занимавшихся сбором и обработкой информации о зарубежных странах и их вооруженных силах. Именно сюда направлялись и донесения насчитывавшихся к тому времени 20 военных агентов из 21 государства¹¹.

Задачей части 2-го оберквартирмейстера были оперативные вопросы в контексте конкретных театров военных действий и военно-статистическое обеспечение как данных по Российской Империи, так и зарубежных государств. Подразделения этой части отвечали соотвестственно за сбор сведений по России, Германии, Австро-Венгрии и Балканским странам (так называемые оперативные) и два военно-статистических, занимавшихся соответственно Скандинавией (VII-ое) и Западной Европой (Англией, Францией, Италией, Швейцарией, государствами Бенилюкса) (VIII-ое)¹².

Часть 3-го оберквартирмейстерства занималась государствами Востока. Одновременно при штабах всех военных округов создавались разведывательные отделения. Информационный поток проходил и из соответстствующих военных округов, направлявших сведения, заслуживающие особого внимания, в "центр". В новых условиях военный агент, работавший на Главное Управление Генерального Штаба, выполнял фактически задачи так называемой стратегической разведки, суть которой определялась 24 ноября 1911 г. в Докладной записке по Генеральному Штабу как разведка "о наших вероятных противниках". На штабы военных округов, в свою очередь, возлагалась "детальная тактическая разведка в пределах вероятных будущих театров военных действий"¹³. При этом ответственность за информационное обеспечение распределялась между военными округами¹⁴ в Российской Империи следующим образом: Варшавский и Киевский отвечали за те части Австро-Венгрии, которые находились в зоне его стратегической ответственности; Одесский - за балканские страны, включая Румынию и европейскую часть Турции; Кавказский - за азиатскую часть Турции и Иран и т. д¹⁵. В то же время руководство военным ведомством было вынуждено констатировать в специальных внутренних документах ведомства, что "наши разведывательные органы, представляя свои донесения, в большинстве случаев не знают, как оценена их работа: почти совершенно нет и обмена сведениями между названными органами, большинство которых не знает, - на что направлена работа других разведывательных органов".¹⁶

Нередко, когда этого требовали обстоятельства, информационные сообщения в виде сводки сведений или военно-политической информации, поступавшей в Главное Управление ГШ от военных агентов в конкретных странах, пересылались в форме копий в штабы соответсвующих военных округов. Иногда сообщения, касающиеся непосредственно оперативной ответственности военного округа, поступали от военного агента непосредственно в штаб округа¹⁷.

Наиболее серьезные трансформации Главного Управления ГШ начали проходить в конце 1909 и на протяжении 1910 гг. Осенью 1909 г. в Совещание по преобразованию центрального военного управления был подан проект начальника Генерального Штаба А. З. Мышлаевского, касающийся реформирования ГУГШ. Однако Совещание не утвердило этого документа, так как в нем не было ничего нового и повторялась старая схема и структура действий Главного Управления¹⁸. Лишь через год, в сентябре 1910 г. была принята новая структура этого подразделения. Существовавшее ранее Управление генерал-квартирмейстера трансформировалось в Отдел генерал-квартирмейстера и специальным приказом по военному ведомству N 144 от 27 марта 1913 г. данная структура была окончательно узаконена. Она включала пять отделов. Стратегическая, оперативная и разведывательная деятельность были разделены между частями I-го и II-го обер-квартирмейстеров, входившими в I-ый отдел Генерал-квартирмейстера, который подчинялся непосредственно начальнику Генерального Штаба, являвшемуся одновременно и начальником ГУГШ. Институт военных агентов оказался выделен в особую структуру, под начальством генерал-квартирмейстера. Изучением военно-технического и военно-политического потенциала занимались делопроизводства I-го и II-го обер-квартирмейстеров. За европейское направление отвечали делопроизводства распределявшиеся следующим образом и входившие в I-ое обер-квартирмейстерство: 4-ое делопроизводство отвечало за германское направление; 5-е -австро-венгерское; 6-е - балканское; 7-е - скандинавское и 8-е, за все остальные европейские страны. Дальний Восток, Туркестан и Передний Восток находились в ведении II-го обер-квартирмейстера¹⁹.

Таким образом, в ходе проведенного реформирования ГУГШ, была сделана попытка создания разведывательной структуры внутри военного ведомства, что должно было способствовать упорядочиванию сбора и использования накапливаемой развединформации. Начальник разведывательного отделения осуществлял связь с делопроизводствами по конкретным странам, а сами "старшие делопроизводители", как назывались руководители соотвествующих региональных и страновых направлений, являлись полковниками Генерального Штаба. Помимо военно-статистической работы, накапливания сведений и их классификации, в их задачу входило курирование военного агента в соотвествующей стране, но при этом, начальник разведывательного отделения должен был давать визу на подобный контакт, за исключением случаев, не требовавших его вмешательства²⁰. Если информация, предоставлявшаяся военным агентом в ГУГШ, имела отношение к деятельности его коллег в других странах, она рассылалась им в форме копии с предоставленного в Главное Управление оригинала. Помимо этого военные агенты являлись авторами многочисленных секретных военно-статистических обзоров, публиковавшихся в ограниченном количестве экземпляров в типографии Генерального Штаба и имевших гриф секретности. Военно-статистические и военно-географические описания, составлявшиеся на основании официальных сведений нередко, хотя и в крайне ограниченной форме, касались социально-политических вопросов жизни конкретной страны. Подобные издания выходили на протяжении существования ГУГШ в ХХ в. В 1909 г. информационная работа Главного Управления была расширена изданием "Сборников ГУГШ", которые публиковались отделом Генерал-квартирмейстерства.

События международной жизни конца XIX - начала XX вв. со всей очевидностью демонстрировали значимость получения и квалифицированного использования оперативной информации военно-технического и стратегического характера, при этом особое значение приобретала аналитическая работа по созданию перспективных прогнозов развития военно-политической ситуации в конкретных странах, роль отдельных социальных слоев, этнических групп. Институт военных агентов, созданный в конце XIX в., тесно связанный с Генеральным Штабом, фактически представляя одну из его частей в виде структурного подразделения ГУГШ, становился одним из ключевых звеньев в системе военной разведки Российской империи. Военные теоретики и практики информационно-разведывательной деятельности отмечали в этой связи, что "теоретические соображения и исторический опыт одинаково указывают на то, что в составе современных армий необходимо иметь особый орган, специальностью которого было бы изучение противника. А так как такая специальность требует широкого знакомства со всей совокупностью военного дела и с отдельными отраслями его, то только генеральный штаб, благодаря энциклопедической подготовке лиц, составляющих его, может работать с успехом в этой области: здесь сфера его компетентности, в которой всякий другой орган армии будет, вообще говоря, несостоятелен. Специальность генерального штаба - изучение противника"²¹. Одновременно отмечалось, что " изучение противника представляет собою нечто совсем иное, чем простая разведка"²².Задачи последней, определявшиеся русскими специалистами после войны с Японией, формулировались достаточно ясно и затрагивали более широкий спектр проблем, чем чисто военно-технические: " В процессе изучения мирной ( выделено нами - авт.) и вооруженной борьбы с соседом тайная разведка составляет только небольшую часть работы. Агентурные данные об армии, технике и крепостях соседа недостаточны для уверенной работы в мирное и военное время. Нужно прислушаться к биению пульса государственной и общественной жизни; нужен определенный ответ, колосс ли он на глиняных ногах? Какую поправку нужно вводить при оценке цифровых данных о противнике? В чeм его сила?"²³ Методология подготовки и принятия военных стратегических решений, как это видели отечественные военные теоретики - офицеры-специалисты из Генерального Штаба, включала ряд последовательных операций, среди которых базовыми являлись сбор необходимых сведений, их первоначальная обработка и классификация и сведение воедино; разработке выводов²⁴. Вполне естественно, что в этой связи статус военного разведчика - военного агента, выполнявшего функции "собирателя" информации, еe обработчика и аналитика, приобретал особое значение. Категориально-оценочные характеристики давались в духе времени и отражали представления, существовававшие у офицеров российского Генерального Штаба, о роли и месте сотрудников военной разведки, неотъемлемой частью которых были военные агенты: "...Широкая разведка чуждого по духу государства (выделено нами - авт.) и теперь представляет огромные трудности, но их уже можно преодолеть. Разведка сводится к измерению собственным аршином чуждых явлений. Результат наблюдателя в такой же степени, как и от жизни, которую он изучает. Выводы разведчика стоят ровно столько же, сколько и он сам. Успех всякой разведки требует прежде всего широкого образования, широкого взгляда. Разведчик при оценке современных явлений по неволе должен смотреть в лицо будущему, поневоле временами становиться в положение пророка, и, конечно, для этой роли совершенно не подходят лица, способные блуждать между тремя родными соснами. Требования, предъявляемые к разведчику высшего полета, огромные..."²⁵ Многие из военных агентов, обладая аналитическими способностями, эрудицией и не будучи лишены литературного дара, публиковали свои произведения по проблемам страноведения, военно-техническим вопросам и военно-научной тематике в периодических изданиях России, ведущее место среди которых в данной области занимал "Военный сборник". В специальной пямятке, помещенной на последней странице обложки почти каждого номера и фактически адресованной подобным авторам, отмечалось, что "ни чин, ни должность, ни звание, в силу циркуляра Главного Штаба от 17 апреля 1908 г. N 61, под статьями частного характера в печати не допускаются".

Военные агенты, которые на протяжении предыдущих лет существования этого института были во многом ограничены в своей деятельности военно-технической и военно-стратегической областями, постепенно расширяют поле деятельности, нередко конкурируя с дипломатическими представителями российского МИДа в степени осведомленности в политических проблемах конкретных государств или даже регионов. Не смотря на подчеркнуто демонстративное нежеление военного министерства вмешиваться в политические вопросы, проявлявшееся на официальном уровне во внутриинституциональном поле Российской Империи, в действительности, чувствовалось стремление военного ведомства быть достаточно информированным по политическим вопросам международных отношений и задачам российской политики, когда его руководство отмечало: "опыт истории показывает, что для полной готовности к войне необходимо, чтобы Военное Министерство в отношении разработки подготовительных к войне соображений работало в конкретной политической обстановке, намеченной Министерством Иностранных Дел. Только при таком условии возможно вполне целесообразное распределение сил и указание им сообразных с обстоятельством задач"²⁶.

Как явствовало из проводившихся структурных изменений системы военно-разведывательных органов, частью которых был институт военных агентов, в российском Генеральном Штабе ощущалось стремление соединить информационно-аналитическую работу с решением оперативно-стратегических задач, стоявших перед Российской Империей. Но и здесь, как оказалось, по свидетельству самих сотрудников российской военной разведки, существовали серьезные проблемы по сбору и систематической работе, направленной на создание в мирное время широкой агентурной сети²⁷. Информационно-аналитическая работа российской военной разведки в конце ХIХ - начале ХХ вв. проходила ещe процесс становления и выработки форм подачи материала, требовавшего сочетания военно-стратегического мышления и общественно-политических знаний.

Средиземноморско-балканский район сохранял свою устойчивую репутацию в мировой политике как один из основных центров конфликтного пересечения интересов великих держав, с одной стороны, и как чреватого внутренним взрывом геополитического пространства, с другой. Борьба за лидерство, разворачивавшаяся между государствами полуострова, была проявлением объективного процесса их становления как стран, имеющих региональную значимость. Всe это служило причиной, обостренного внимания представителей русской военной разведки за рубежом - военных агентов к развитию ситуации на Балканах. Попытки проникновения внерегиональных сил, прежде всего из числа великих держав, на Балканы и Средний Восток; внутриполитическое положение в балканских странах; образование возможных военно-политических союзов и альянсов на полуострове - таковы были основные вопросы, представлявшие интерес для военных агентов, передававших информацию в штаб-квартиру разведывательной службы, где, в так называемом Балканском делопроизводстве, скапливались все данные, получаемые по каналам этой спецлужбы Генштаба. Представленческие особенности военных атташе как особой социальной и профессиональной прослойки внутри военной касты российского общества складывались под воздействием многих социально-политических, идеологических и научно-естественных факторов, характерных в начале ХХ в. как для России, так и стран, в которых они находились. Постепенное усиление значимости в общественном сознании социальных аспектов, а также таких категорий как население и пространство было обусловлено качественно новыми процессами, проходившими в обществах европейских государств начала века. Борьба за расширение (удержание) пространства; полиэтнический, а потому достаточно конфликтный, состав населения большинства стран, являвшихся de jure или de facto империями, - таковыми были базисные элементы восприятия широкого круга проблем современниками. Этот аспект отчетливо проявился и в деятельности военно-разведывательных организаций как зарубежных стран, так и Российской Империи. Помимо военно-технических, картографических и военно-статистических данных, на получение которых ориентировало своих сотрудников ГУГШ, вторым по значимости являлся вопрос изучения населения иностранных государств, его социальной, этнической и политической структуры. В этой связи была предпринята попытка разработки определенной системы собираемой развединформации по этому направлению. Она включала широкий набор факторов: "а) численность и плотность, племенной и религиозный состав; число проживающих иностранцев, их отношение к коренному населению; б) размещение население; устройство населeнных пунктов и жилищ; в) движение населения, естественный прирост, эмиграция и иммиграция"²⁸. К числу характеристик населения офицеры-аналитики относили "взаимоотношения разных групп в зависимости от религии, национальности и социального положения и отношения их к России", "примесь иностранцев и их отношение к коренному населению"²⁹.

Особый интерес для деятельности русской военной разведки и еee представителей за рубежом - военных агентов составляли данные о земледелии, его формах, обеспеченности населения его продуктами. Военно-топографическая часть оперативных заданий русской военной разведки, в том виде, как они излагались в еe наставлениях и инструкциях, свидетельствовала о развитии понятийного военного профессионального словаря, который начинает сочетать пространственные географические и политические категории: "граница", "пространство", "важнейшие рубежи - политические и естественные", "границы района и пространство", "государственная граница в пределах района и еe свойства", "свойства пограничных рубежей", "главные операционные напрвления театра войны, обнимаемые данным районом", "пространство района"³⁰. В тесной связи с этим понятийным аппаратом находилась проблема восприятия представителями разведки объединения (реального или мнимого) политического пространства, проявлявшегося в мировой системе международных отношений в форме создания военно-политических союзов или блоков. Подобная тенденция достаточно отчeтливо началась просматриваться в Балканском регионе, когда малые страны полуострова предпринимали усилия по образованию такого союза, что и оказалось в центре информационно-аналитической работы русской военной разведки.

На протяжении 1911 г. представители русской военной разведки в Балканских странах работали по целому ряду направлений, обусловленных спецификой государств, в которых они были аккредитованы. Так, в частности, в Румынии основное внимание уделялось проводившимся военным реформам и техническому обеспечению армии; в Болгарии - "политическим отношениям Болгарии с Турцией и с Австро-Венгрией", сбору данных "о военной деятельности Турции как на границе с Болгарией, так и на Босфоре, в связи с турецко-итальянской войной". Военный агент в Сербии, в свою очередь, ориентировался на получение информации и аналитическую работу по выяснению "политической обстановки по отношению к Турции и Австро-Венгрии в связи с активной деятельностью последней в Боснии и Герцеговине". Работа представителя военной разведки в Черногории включала изучение "политической обстановки в связи с албанским восстанием и агрессивными планами Австро-Венгрии", а также процесса реорганизации местной армии и наблюдение за использованием займа, данного Черногории Австро-Венгрией. В Греции представитель военной разведки следил за реорганизацией армии и деятельностью иностранных инструкторов в ней. В Турции для русского военного агента одной из главных проблем развединтереса были отношения османского правительства к восстанию в Албании, военным приготовлениям в европейской части Османской Империи и события итало-турецкой войны³¹. Основным же военно-политическим вопросом, интересовавшим всех военных агентов России на Балканах, продолжала оставаться вероятность существования румыно-турецкой конвенции, которая могла создать серьезные помехи для русской политики в балкано-средиземноморском регионе.

Особое место в контексте проявляемого военными агентами разведывательного интереса занимали геостратегические и этно-политические характеристики, нередко соседствовавшие друг с другом в информационно-аналитических материалах военной разведки и выступавшие в качестве объяснения причинно-следственной связи явлений и событий общественно-политической жизни, экономического развития государств и их военно-стратегических устремлений. Одним из згачимых разведпризнаков последнего была реализация крупных проектов железнодорожного строительства, рассматривавшегося в первой трети ХХ в. как один из способов проведения "коммуникационной экспансии", способной обеспечить стратегические и политические интересы государства. Военное ведомство и МИД внимательно отслеживали появление подобных планов за рубежом и проводили собственную экспертную оценку с позиций военных и политических интересов Российской Империи, обеспечения еe безопасности. В этой связи основной интерес русской военной разведки был привлечен к проектам строительства Дунайско-Адриатической железной дороги и железных дорог в азиатской части Османской Империи. В соответствии с оценками военного агента в Сербии полковника Артамонова, направившего специальный материал на эту тему в штаб-квартиру разведки, "постройка Дунайско-Адриатической железной дороги настоятельно требуется как политическими, так и военными интересами Сербии, причем южное направление линии является более желательным для Сербии, главным образом по политическим соображениям, а отчасти и военным... Политические интересы Сербии, связанные с ж. д. линией, слагаются из интересов экономических и национальных. Те и другие имеют крупнейшее значение для будущности Сербии, и трудно сказать, которые из них важнее"³². Эти рассуждения становились основой для более общих заключений, делавшихся в Главном Управлении Генерального Штаба в интересах стратегического планирования военной политики России как на региональном уровне, так и в более общем плане. Несмотря на проявившееся противоречие между мнением Белграда о предпочтительности южного пути и точкой зрения Санкт-Петербурга, основывашегося на экспертных оценках военных и дипломатов о выгодности северного направления, цели и задачи, изложенные в аналитическом материале ГУГШ, рассчитанном на политическое и военное руководство Российской Империи, имели глобальные характеристики и были направлены на определение российских национальных интересов в целом. Так, в частности, утверждалось, что "политика ставит задачи стратегии; она же облегчает или затрудняе их выполнение"³³. Такая интерпретация взаимосвязи военных и политических аспектов внешнеполитического курса обуславливала и соответствующую оценку проекта строительства железнодорожной линии, которая, как утверждалось, является "прочно связующей славянский мир Балканского полуострова и славянские державы с Россией", что должно было стать "солидной политической подготовкой для совместного решения этими государствами стратегических задач на Балканском полуострове. Если политика когда-нибудь поставит нашей стратегии задачу "не допустить вторжения германского мира на балканский полуостров", в частности - захвата им Салоник и Константинополя, то выполнение этой задачи будет в значительной степени облегчено наличием сквозного "всеславянского" рельсового пути, прорезывающего от Черного моря до Адриатического - Болгарию, Сербию, участок Турции с сербским населением, и Черногорию"³⁴. Что же касалось второго проекта - строительства железной дороги в азиатской части Порты, то он расценивался как опасный для России со стратегической точки зрения. Связь этого вопроса с черноморской проблемой была очевидна для военных аналитиков из ГУГШ, обеспечивших военного министра В. А. Сухомлинова соотвествующими разработками. Их доводы были изложены в его специальном послании премьеру В. Н. Коковцеву и звучали вполне определенно: "Переход, хотя бы и временный, господства на Черном море в руки турок...наносит решительный удар нашему стратегическому положению на Кавказе; не менее решительный ущерб таковому будет нанесен и постройкой намеченной протоколом русско-французского соглашения и турецко-французской декларацией сети железных дорог в Азиатской Турции"³⁵. Обращение к планам строительства железнодорожных трасс обнаружило, что на первом месте с точки зрения стратегического и оперативного интереса Главного Управления Генерального Штаба оказались Австро-Венгрия и Турция, которым существенно уступали малые балканские государства. В то же время активизировалось наблюдение военных агентов за взаимовлиянием внутриполитических событий и внешнеполитического курса государств.

Интерес к конкретным балканским странам в 1911 г. усиливался в моменты, когда там происходили события, способные повлиять на безопасность России и еe место в мировой политике. Правительственные изменения, произошедшие в Румынии в январе 1911 г. повлияли в первую очередь на оценки военной разведкой перспектив внешнеполитического курса этой страны: "либеральный кабинет Братиано, около четырех лет управлявший страной, пал. Во главе правительства стоит Г. Карп - лидер консервативной партии. Г. Карп представляет из себя ярого германофила, с нескрываемым недоброжелательством относящегося к России и славянству"³⁶. Политическая культура и политические традиции страны воспринимались военными агентами с учeтом региональных особенностей, характерных для балканского гео-культурного пространства и поэтому использование для характеристики позиции нового премьера такого оборота как фраза, что он пользуется поддержкой "благодаря своим связям в политическом мире, что очень важно в такой стране (выделено нами - авт.) как Румыния", говорила об отношении представителя русской военной разведки в целом к существовавшей в этом государстве политической системе.

Не меньший интерес и озабоченность проявлялась к ситуации в Черногории, событиям на еe границе, где усиливалось национально-освободительное движение албанцев. Позиция Санкт-Петербурга по этому вопросу заключалась в том, чтобы добиться репатриации албанских беженцев из Черногории обратно в Албанию и не допустить превращения первой в форпост ирредентизма на Балканах в столь сложный для них момент. Русский посланник в Цетинье Арсеньев и военный агент полковник Потапов уже настаивали на усилении давления на черногорского правителя короля Николая с тем, чтобы побудить того отказаться от возможных действий против Турции. В ответ на мобилизацию черногорских резервистов Потапов отозвал русского советника-наблюдателя с черногорско-албанской границы и предупредил относительно реальной возможности прекращения финансовых субсидий со стороны России военного черногорского контингента, находящегося в Подгорице³⁷. В информационном материале, направленном Потаповым в штаб-квартиру русской военной разведки, не только анализировалась сложившаяся ситуация, но и давались рекомендации относительно дальнейших действий: "Несомненно, однако, что уже через несколько недель Господарь серьезно возбудит вопрос об уплате кем-либо этой суммы [расходы на содержание албанцев и их обеспечение], и вероятнее всего, что при этом все надежды свои он возложит на Россию. Только в виду этого обстоятельства я считаю своим долгом донести о вышеизложенном ... и кстати высказать своe скромное мнение, что уплатить Господарю по его счeту - это значило бы лишь одобрить все его фокусы с албанцами и турками и одобрить его на новые столь же выгодные для него, но столь беспокойные для Европы афeры, как только что закончившася албанская. На полученные деньги Господарь не преминит следующей же весной устроить новое восстание албанцев, - а потому, в случае обращения Его за уплатой к России, следовало бы Ему категорически и начисто отказать"³⁸. Жесткая отрицательная позиция России по вопросу финансовой поддержки планов черногорского короля в Албании способствовала тому, что в своих беседах c рядом австрийских официальных лиц Николай I заявил о желании королевства освободиться от российской финансовой завивисимости³⁹, что, вероятно, было рассчитано на усиление заинтересованности Вены поддержать экономически черногорцев. "Австрийский" и "османский" факторы балканской ситуации обусловили и тот факт, что основная часть информации, сообщаемая представителями военной разведки - военными агентами, по балканским вопросам так или иначе была связана, прежде всего, с позицией и ожидаемым образом действий в регионе двух, противостоящих России, империй - Австро-Венгреской и Османской.

В первом случае, в соответствии с наблюдениями и сопоставлением многочисленных факторов, оценка и прогноз, делавшиеся военными агентами как в самой Габсбургской империи, так и в государствах Балканского полуострова, учитывали два основных аспекта: отношения Дунайской монархии со странами региона и внешнеполитическую линию Вены. Весной 1911 г. представитель военной разведки в Вене полковник Занкевич, сменивший на посту военного агента полковника Марченко, вынужденного покинуть Австро-Венгрию в связи со шпионским скандалом, где он был одним из главных действующих лиц⁴⁰, делал вывод о том, что "слишком заинтересованная [в] отсрочке военных событий на Балканах Австрия не собирается пока выходить из пассивного положения [,] но учитывает возможность осложнений и готовится к ним. Только что совершившийся отказ Австрии от капитуляции в Болгарии [ - ] явление симптоматийное [,] ясно обрисовывающее еe стремление [к] сближению с Болгарией"⁴¹. В специальном аналитическом материале, выпускавшемся в ограниченном количестве копий и носившем гриф секретности - "Сборнике Главного Управления Генерального Штаба" летом 1911 г. высказывалась мысль о том, что Австро-Венгриия пытается использовать временную передышку не для решения своих расстроенных финансов, а для усиления армии в интерсах новых актов агрессии в будущем⁴². К осени 1911 г. постепенный дрейф Дунайской Империи в сторону более активных действий рассматривался русской военной разведкой как свершившийся факт. Ссылка на полученную информцию лишь усиливала подобный прогноз, суть которого заключалась в "решенном уже в принципе активном выступлении Австрии предстоящей весной [1912г.] на Балканах"⁴³. Направленность действий Габсбургской Империи в этой связи имел первостепенное значение, так как касался готовности России к отражению возможного нападения с еe стороны. Одно из прогнозируемых действий Дунайской монархии было занятие Санджака. При этом, как отмечали черногорские официальные лица и прежде всего сам король Николай I, в случае реализации этого австрийского плана, Черногория была готова, даже в случае угроз со стороны России прекратить финансовую помощь его стране, взять под контроль Скутарийский вилайет⁴⁴. Сообщения военных агентов в Балканских странах и самой Австро-Венгрии дополнялись информацией, получаемой штаб-квартирой военной разведки от разведывательных отделений ряда штабов военных округов и прежде всего Киевского. В них отмечалось, что "настроения в Австрии враждебно к нам [России]"⁴⁵. Более того, не исключалась возможность, что "не далее как месяца через 1 ¹/₂ - 2 австрийцами будут открыты против России враждебные действия, без предварительного объявления войны"⁴⁶. В соответствии с этими данными, помимо предполагавшегося русскими военными агентами направления действий Австро-Венгрии - Балкан, вырисовывалось и ещe одно, резервное, на востоке. Вывод, сделанный аналитиками из разведывательного отделения Киевского военного округа, лишний раз усиливал ощущения, что Вена стремится не допускать ослабления восточных границ Габсбургской империи, активизировав разведывательную и оперативно-тактическую работу. Сведения, получаемые в ГУГШ из ещe одного источника - агента русской военной разведки полковника А. Редля, возглавлявшего разведку и контрразведку Австро-Венгрии на протяжении 1900-1905 гг., а затем являвшегося Начальником штаба VII корпуса, располагавшегося в Праге, подтверждали эти наблюдения. Начальник австро-венгерского Генерального Штаба генерал Франц Конрад фон Хютцендорф, занимавший этот пост с ноября 1906 г. по ноябрь 1911 г. и с декабря 1912 г. по март 1917 г. разработал несколько стратегических планов действий австро-венгерской армии. Один из них, известный как План I, был направлен против Италии, второй, План B, против Балкан. На случай войны с Россией был выработан План R, который должен был реализовываться в случае австро-сербского конфликта и вовлеченности Российской Империи в него на стороне Белграда⁴⁷.

При всей кажущейся однозначности происходившего, оказалось парадоксальным само заключение тех, кто говорил об угрозе со стороны Австро-Венгрии и прежде всего - аналитики Штаба Киевского военного округа: "непосредственно против России эти мероприятия, по-видимому, не направлены..."⁴⁸ В то же время вывод генштабистов-авторов материалов в "Сборнике ГУГШ", был достаточно тревожным: австрийский лендвер по их мнению должен был превратиться в независимую армейскую группировку первой линии⁴⁹. Неопределенность подобного рода выводов и настойчивость, с которой обращались со своими сообщениями военные агенты в Балканских странах и Австро-Венгрии в штаб-квартиру русской военной разведки относительно высокой вероятности открытия Веной "балканского фронта", склоняло военное руководство России к мысли о том, что скорее всего именно Балканский полуостров станет эпицентром крупных военно-политических событий.

Вторым в 1911 г. по значимости для России государством на Балканах после Австро-Венгрии была Османская Империя, которая, в силу занимаемого геостратегического положения, связей с Германией - потенциальным противником Российской Империи, и особенностей русско-турецких отношений была объектом пристального изучения со стороны русской военной разведки. Сведения, которыми располагали в ГУГШ в 1911 г., служили основой для прогноза действий Порты в важных с точки зрения российских стратегических интересов средиземноморско-балканском и черноморско-кавказском регионах. Предупреждения о возможном изменении ситуации на полуострове и активизации военно-политических устремлений Турции русская военная разведка получила в середине 1911 г. непосредственно от болгарского царя Фердинанда. Характеристика, данная им складывавшемуся положению и оценка действий Османской Империи, выражались в констатации факта активизации программы вооружения Турции и роста еe армии. Прогноз развития ситуации сводился к заключению о том, что Порта готовится к борьбе на Черном море, а само "политическое положение на Балканах весьма серьeзное; гроза может разразиться в ближайшие годы и нужно быть к ней готовым"⁵⁰. Эта стратегическая информация была спешно передана из Балканского делопроизводства отдела генерал-квартирмейтсерства Генерального Штаба военному министру В. А. Сухомлинову, сообщившему, в свою очередь о ней Николаю II.

Со стороны русского МИДа так же делался вывод (которым он поделился с военным ведомством) о том, что "последние события в политической жизни Турции, а равно и общее положение дел на Балканском полуострове требуют особо бдительного отношения к ним Императорского Правительства в связи с принятием возможных мер, вызываемых этими событиями"⁵¹. К числу предполагаемых мероприятий относилось решение вопроса о статусе Черноморских проливов - проблемы, которая была предметом постоянной борьбы России с другими великими державами и Турцией. Главное Управление Генерального Штаба рекомендовало усилить российское присутствие в Черном море, характеризуя попытки Османской Империи как стремление превратить его исключительно в подконтрольный Порте регион⁵².

Обострение отношений между Римом и Стамбулом из-за соперничества за право обладать Триполи и Киренаикой, находившихся в составе Османской Империи, рассматривалось русской военной разведкой в контексте возможных действий Турции на Балканах и Средиземноморье. В соответстствии с оценкой военного агента в Константинополе генерал-майора Хольмсена, которую он давал в конце августа 1911 г., "Турции было бы гораздо выгоднее стараться получить денежное вознаграждение от Италии за уступку, как она это получила в уступку верховных своих прав в Боснии и Герцеговине, но при существующем в Турции шовинизме вряд ли Правительство решится на добровольный таковой исход без риска потери полного престижа в стране. Поэтому, возможно, что мы будем свидетелями событий в скором времени при захвате Триполиса [Триполи]"⁵³. Внешнеполитические цели Османской Империи, как они представлялись военному агенту, имели ярко выраженную антирусскую направленность, а поэтому ставился вполне закономерный вопрос о возможных союзниках из числа великих держав, способных оказать содействие России на "турецком направлении". Схема рассуждений и логика причинно-следственных связей давалась в следующем виде: " Ненависть к России и вожделения Турции о захвате Кавказа и Северной Персии суть же путеводные зведы, которые руководят турецкою политикой, и, очевидно, что Турция может рассчитывать добиться осуществления этих своих планов не иначе, как при содействии Тройственного Союза, в лоно которого она поэтому весьма скоро вернeтся, оплакав потерю Триполиса. Для России потеря Турцией Триполиса, казалось бы, довольно безразлична. В итоге турецкая армия усилится в Европе или Азии на одну дивизию из Триполиса, но нам не безразлично настроение к нам Италии, которая на Балканском полуострове может быть полезна нашим интересам во многих случаях...Боязнь вызвать на Балканском полуострове пожар или внутренний переворот в самой Турции пока ещe видимо, влияет на решение Италии. Но эти опасения по моему мнению, не имеют достаточного основания, а для внутреннего переворота в Турции оппозиция ещe не созрела. Хотя нельзя не признать, что потеря Триполиса могла бы явиться крупным гвоздeм в гроб младотурецкой партии"⁵⁴.

Начавшаяся 16 сентября 1911 г. итало-турецкая война становилась своего рода мини-моделью возможного конфликта на Балканском полуострове, когда одна из великих европейских держав захотела бы изменить геополитическу конфигурацию, складывавшуюся там на протяжении последнего времени. Отчетливо проявилось соотношение внутренних и внешних факторов, что давало основания военным наблюдателям для заключений относительно перспектив превращения войны между двумя странами в региональный военно-политический конфликт, способный объединить силы антитурецкой коалиции. Иерархия и последовательность событий, в этой связи, давалась в аналитическом прогнозе и оценках положения, направляемых в штаб-квартиру русской военной разведки от еe представителей за рубежом - военных агентов, в виде перечисления вероятных и ожидаемых событий: объединение малых балканских государств в антитурецкую коалицию; попытка Османской Империи добиться реванша на Балканском полуострове за поражение в войне с Италией; стремление младотурок удержаться у власти, используя нападение на Грецию и решения в пользу Турции Критского вопроса⁵⁵. Внутриполитическое положение в любой из стран Балканского региона рассматривалось, и вполне справедливо, как катализатор еe внешнеполитической активности, так как превращение этих государств в региональные мини-державы затрагивал целый комплекс проблем их внутреннего развития, выдвигая на первый план национально-территориальную проблему.

Османская Империя, не смотря на то, что была несопоставима с другими странами полуострова по своей территории, населению и вооруженным силам, уже приближалась к своему упадку и выступала в роли "консервирующего элемента", способного замедлить, но не предотвратить развитие объективного процесса становления национальных государств на Балканах. Влияние внутриполитических факторов на на еe внешнюю политику становилось очевидным. В конкретных условиях итало-турецкой войны представители русской военной разведки за рубежом уже чeтко определяли это и отмечали, что "напряженная атмосфера, которую создает в Оттоманской империи столь неудачная для неe война, всегда грозит разразиться новой революцией, которая служит сигналом для стихийного движения против Турции всех еe соседей на Балканском полуострове, что неминуемо повлечeт за собой раздел турецких владений в Европе"⁵⁶. Общественно-политические и этно-психологические особенности Османской империи становятся частью еe представленческого образа, формировавшегося в аппарате русской военной разведки. К 1911 г. это приобрело конкретное воплощение в виде составленного в ГУГШ "Обзора Турции" - многостраничного документа, содержавшего как социально-политические, экономические, военные даные, так и этно-конфессиональные и культурологические характеристики страны и народов, населявших еe. В написании материала принимали участие офицеры Генерального Штаба, знавшие Османскую Империю в силу своего служебного интереса. Представления о турках и Турции, содержавшиеся в "Обзоре", с одной стороны, были отражением взглядов вполне конкретного профессионального и социального слоя - офицеров Генштаба, а с другой, формировали соотвествующее отношение к этому государству у тех, на кого был рассчитан материал, - своего рода учебник для офицеров-разведчиков. Ряд тезисов, содержащихся в нeм, определял образ страны и народа в виде иерархии характеристик, стереотипизация которых позволяла гоаворить о достаточно цельной представленческой картине: "Европа встретила целый ряд препятствий, главным обпазом, в полной некультурности турок и полном нежелании и неспособности их к восприятию европейской культуры"; "панисламисткая пропаганда ведeтся ещe более усиленными темпами, чем при Абдул-Гамиде и главным образом среди русских мусульман"; "инстинкт простого самосохранения у турок подсказывает им, что иной образ правления, кроме деспотического, политического националистического в Турции неприемлим при малокультурности, инертности господствующей расы"⁵⁷. Подобные подходы свидетельствовали о том, что в военном ведомстве России всe большее внимание уделяли не только чисто военным и военно-техническим аспектам собираемой информации, но и начали предпринимать усилия, направленные на типологизацию конкретных стран с целью определения их объективных стратегических устремлений, обусловленных культурно-исторической, этнической и конфессиональной спецификой населения, характером социально-политических институтов. Уже и в открытой периодической печати, подведомственной военному министерству, авторы статей-офицеры делали далекоидущие выводы о перспективах воздействия Турции на государственное и социально-культурное поле России: "Наше время - эпоха самоопределения народов Востока. Восток пробуждается... "Пробуждение" русских мусульман и само по себе и по настойчивой пропаганде ислама среди многих миллионов наших инородцев Сибири, Туркестана, Хивы, Бухары, Поволжья и Прикамья, Калмыцких степей и Кавказа заставляет знатоков "мусульманского вопроса" в России признать, что в настоящее время наша государственность оказывается на положении "угрожаемой"...Сущность панисламизма - распространения в мире ислама и сплочения мусльман всего света под единой властью Халифа, верховного имама правоверных, турецкого султана, падишаха"⁵⁸.

Деятельность российской военной разведки и еe представителей в Балканских государствах оценивалась еe штаб-квартирой достаточно высоко, в связи с чем констатировалось, что " в общем, можно считать, что о положении армии в мирное и военное время мы [ГУГШ] имеем, на основании донесений военных агентов, в крупных чертах, необходимое понятие"⁵⁹. Это заключение, тем не менее, требовало постоянного подвтерждения, так как положение на полуострове продолжало оставаться нестабильным и вопрос о возможном развитии ситуации не был решен окончательно. Информационное и аналитическое обеспечение высшего военного руководства о балканских делах являлось одним из приоритетов разведывательной деятельности Главного Управления Генерального Штаба в виду его очевидной важности для процесса стратегического планирования правящими кругами Российской Империи.

Постоянное ожидание крупномасштабного военного конфликта на Балканском полуострове со стороны военных агентов, аккредитованных в его государствах, сформировало у них осторожное и крайне обостренное восприятие признаков гипотетических и реальных угроз, которыми были чреваты конкретные событий в этом регионе, что нашло своe отражение в чрезвычайно обостренном подходе к конкретным фактам общественно-политической жизни стран региона, историческим и этническим аспектам психологии их населения.

Итало-турецкая война рассматривалась русской военной разведкой как пролог к более серьезным событиям на Балканах, когда малые государства полуострова перейдут к коалиционному взаимодействию против Османской Империи. Поэтому выяснение перспектив создания антитурецкого союза, планов его отдельных участников и реакция на это Великих держав оказывались в центре внимания русских военных агентов, работавших в регионе.

Начавшиеся осенью 1911 г. секретные болгаро-сербские переговоры о создании союза двух государств в целях обороны против возможного турецкого нападения проводились при активном содействии русской дипломатии и представителей военного ведомства - военных агентов. Являясь сотрудниками военной разведки они вели информационно-аналитическую разработку военно-политических аспектов возможных событий на Балканах и пытались определить их основные последствия для каждой из стран региона.

Находившийся в Болгарии русский военный агент полковник Г. Д. Романовский уже в начале февраля 1912 г. определил основные вопросы, связанные с реализацией внешнеполитических планов Софии и сделал рекомендации относительно поведения России в складывающейся ситуации. Так, в частности, в связи с тем, что, как он вполне справедливо полагал, болгарское правительство не согласилось бы предоставить Силистру и Балчик, "населенных почти исключительно болгарами", в виде компенсации Румынии, в случае расширения Болгарии за счeт части Македонии, Романовский приходил к соответствующему выводу: "при таких условиях поддержка нами румынских притязаний может крайне прискорбно отразиться на нашем престиже в Болгарии и даже повлечь за собой падения теперешнего кабинета. Между тем, последнее обстоятельство нанесет здесь нашим интересам весьма серьезный и трудно поправимый ущерб. Настоящее правительство представляет собою наиболее сильные и одновременно действительно преданные России партии. В случае его падения на смену ему неизбежно придут стамбулисты, к которым примкнет целый ряд авантюристов и аферистов из Македонии, что, принимая во внимание, что болгарская политическая жизнь вступает в новую эру существования, для нас крайне невыгодно"⁶⁰. Помимо существовавших болгаро-румынских противоречий военный агент прогнозировал обострение отношений между Болгарией и Грецией, в основе спора между которыми будет лежать борьба за право обладать Салониками. В целях сохранения болгаро-сербских отношений и влияния в Болгарии, а так же содействия наметившемуся греко-сербскому "союзу для борьбы с австрийской Албанией"⁶¹ предлагалось "остаться в стороне" как от конфликта между Софией и Бухарестом, так и от прогнозировавшегося спора между Софией и Афинами⁶². В этих калькуляциях традиционно важное место занимала Австро-Венгрия, рассматривавшаяся высшим политическим и военным руководством России как один из главных еe противников на западном фронте. Поэтому внешнеполитическая линия Вены в условиях, когда проходило формирование блока балканских государств, объективно заинтересованных в лишении Османской Империи еe европейских владений, имела приницпиальное значение, так как от степени готовности Дунайской монархии действовать решительно на полуострове зависела в целом ситуация в Европе. В соответствии с аналитическими выкладками русского военного агента в Двуединой Империи полковника Занкевича целевая установка австро-венгерской внешней политики на Балканах заключалась в оккупации Новобазарского санджака с целью дальнейшего продвижения в Сербию и к Салоникам. Динамика развития событий и их последовательность (что было важно для стратегического планирования России) давалась в форме ссылки на "усиленно раздающиеся голоса" о ближайшем "осуществлении Австрией своих задач на Балканском полуострове", в связи с чем прогнозировалось еe наступление по двум возможным направлениям: на Санджак - Сербию - Салоники или на Албанию. Подобные действия Австро-Венгрии должны были повлечь и конкретные последствия: войну с Турцией, Сербие и Черногорией, а так же и с Россией, поддерживавшей Белград и Цетинье⁶³. При таком развитии ситуации было важно определить военно-технический потенциал Дуединой монархии и еe способность воевать как на одном фронте, так и нескольких сразу. Заключение, дававшееся представителем военной разведки на это счeт было достаточно благоприятным для России, так как готовность Вены "для большой европейской войны" подвергалась сомнению⁶⁴. Однако Балканское направление считалось вполне вероятным.

Как это обстоятельство, так и дипломатическая активность малых стран региона повлияли на усиление работы русских военных агентов в регионе по сбору сведений и составлению прогнозов относительно создания союза государств полуострова и их возможных действий. После заключения 29 февраля 1912 г. секретного болгаро-сербского договора, являвшегося в опредеделнном смысле успехом и русской дипломатии, вопрос о возможных действиях Болгарии в регионе превратился в предмет пристального внимания аккредитованного в этой стране военного агента. Во многом подобный факт объяснялся опасениями, что София постарается подготовиться к боевым действиям втайне от России, с тем, чтобы последняя "не удержала еe от выступления против Турции". Сведения, которыми располагал в этой связи полковник Романовский в начале апреля 1912 г., давали ему возможность сделать заключение о том, что "пока нет оснований опасаться самостоятельного выступления Болгарии против Турции, и наоборот, есть данные предполагать, что Болгария выступит только в том, случае, если на Балканском полуострове, благодаря действиям Италии или Австрии, действительно разыграются серьезные события"⁶⁵. Активность Австро-Венгрии в этой комбинации приобретала значение особого фактора в глазах военной агентуры. Поиск австрийских происков в делах региона позволял сделать в начале мая 1912 г. еe представителю в Вене заключение, имевшее стратегическое значение для военного руководства России: "крайняя заинтересованность австрийского правительства в албанских делах и отвлечение на других фронтах давней его соперницы в Адриатическом море, - Италии, несомненно могут заставить его выйти из пассивного положения" и привести к тому, что Австро-Венгрия окажет давление на Турцию с целью предоставления Албании автономии, усилив таким образом влияние там⁶⁶.

Для российских военных агентов подписание 30 апреля 1912 г. военной конвенции между Болгарией и Сербией, а также болгаро-греческого союзнического договора 16 мая того же года стало сигналом к выяснению возможных сроков военных действий против Османской Империи, сомнений относительно которых у большинства из них не оставалось, тем более, что внутриполитическое положение в ней могло послужить катализатором для предстоящих военно-политических событий на полуострове. Представленные военным агентом в Константинополе генерал-майором Хольмсеном информация и выводы относительно внутриполитического положения в Османской Империи усиливали значимость этого фактора для определения основ внешнеполитического поведения Турции. Однако оценка ситуации в силу "объективной непредсказуемости Востока" ( а именно так воспринимались европейцами многие события в этой стране ) давалась в допускающем различные варианты виде: "правительство совершенно бессильно против армии, составляющей ту опору, на которой оно до сих пор основывало свою власть, и можно считать, что если младотурки не справятся с движением, то власти их положен конец...Вступят ли младотурки в борьбу - безнадежную, или постараются ли они более ловкими мерами завладеть движением - вот загадка дня здесь в Турции"⁶⁷. В конце лета - начале осени 1912 г. "болгарское направление" начинает становиться доминирующим в информационно-аналитических материалах военных агентов с Балкан. Именно позиция Софии по региональным вопросам приковывала внимание русской военной разведки, так или иначе рассматривавшей взаимоотношения между Болгарией и Османской Империей как главный показатель в определении степени вероятности войны на полуострове. Восприятие болгарских политических реалий проходило через призму протвоборства "разумного правительства", удерживавшего страну "от формального объявления войны Турции"⁶⁸. Представитель военной разведки в Вене со ссылкой на политического деятеля из России сообщал в штаб-квартиру, что в болгарском правительстве уже откровенно говорят о будто бы принятом "решении использовать настоящее критическое положение Турции и, во второй половине сентября, совместно с сербами и греками, открыть военные действия противо Оттоманской Империи. Необходимые соглашения с сербами и греками болгарским правительством заключены"⁶⁹. Отличительной особенностью сообщения полковника Занкевича из Австро-Венгрии был приведенный в нeм анализ возможного развития ситуации. Штаб-квартира русской военной разведки ориентировалась в соответствии с логикой рассуждений еe офицера на существование причинно-следственной связи между совместной борьбой балканских стран против Османской Империи и "агрессивным наступлением Австро-Венгрии на южной еe границе". Действия Австро-Венгрии и положение Османской Империи прогнозировались при учeте факторов внутриполитического развития последней: "вооруженный конфликт с Россией нежелателен для Австрии в данное время; кроме того война с нами признается здесь возможной с шансами на успех лишь при деятельной поддержке Германии. Германия, слишком заинтересованная в сохранении Турции, поддержит Австрию (на северо-восточном еe фронте) лишь в том случае, если Турция окажется в положении умирающего человека; в таком именно безнадежном положении и будет Оттоманская Империя, одновременно атакованная итальянцами, болгарами, греками и сербами, при общем восстании в Македонии. При таких условиях следует ожидать, что Австрия желая избегнуть столкновения с нами, постарается придать своим действиям полулояльную форму: занятие ею славянских земель немедленно же будет оповещено миру, как временная оккупация, - в ограждение политических и экономических интересов империи"⁷⁰.

Серьезность с которой воспринималась возможность начала военного конфликта уже в самое ближайшее время обусловила оперативность, с которой представитель русской военной разведки в Болгарии, рассматривавшей еe как наиболее вероятного инициатора территориального "передела" на полуострове из числа государств региона, сообщал в Отдел генерал-квартирмейстера, что "настроение армии [и] общества воинственное[.] Правительство настроено благоразумно[.] Серьезных военных приготовлений нет [.] Пока всe спокойно[.]"⁷¹

Однако стекавшиеся в штаб-квартиру русской военной разведки из столиц Балканских стран сведения давали, как это ни парадоксально, различные в своих нюансах основания для предположений относительно неминуемости войны на полуострове. Более того, уже и отдельные военные агенты высказывали плохо завуалированное недовольство позицией российского МИДа, стремившегося удержать малые страны региона от решительного выступления против Османской Империи. Комментируя неофициальное предложение германского посла в Константинополе по поводу необходимости занятия Австро-Венгрией Белграда, а Россией Варны с целью недопустить объявления государствами полуострова войны Порте, военный агент в Греции полковник П. П. Гудим-Левкович заявил в своeм специально материале, адресованном в ОГЕНКВАР: " боюсь как бы с нашей теперешней политикой нас бы не натолкнули на подобное выступление"⁷². Сам факт обращения к идее воздействия со стороны Российской Империи на Болгарию говорил о том, что не только в русской военной разведке рассматривали эту страну как наиболее вероятный источник угрозы для Турции. В то же время, сообщение, пришедшее в санкт-петербургскую штаб-квартиру разведки от военного агента в Порте генерал-майора И. А. Хольмсена, делавшего вывод о том, что "турки до самого последнего времени ничем не высказывали беспокойства по поводу возможного со стороны болгар нападения"⁷³, не позволяло делать однозначные прогнозы относительно сроков и инициаторов конфликта.

Вплоть до середины сентября 1912 г. русская военная разведка, не смотря на имевшуюся в еe распоряжении открытую и конфиденциальную информацию о возможном и практически неизбежном военно-политическом конфликте на Балканском полуострове, не могла точно ответить на два главных в такой ситуации вопроса, влияющих на выработку стратегического решения: 1) кто начнeт боевые действия и какова будет схема коалиционного взаимодействия малых стран региона против турок и 2) когда начнутся боевые действия. Первым и наиболее серьезным "информационным сдвигом" стало сообщение русского военного агента генерал-майора Н. М. Потапова в Черногории, который 15 сентября направил специальную телеграмму в штаб-квартиру военной разведки относительно сроков начала войны и планов антитурецкой коалиции, полученных "из крайне секретного источника". Со ссылкой на предложения Черногории, озвученные еe представителями на встрече с сербскими коллегами, он чeтко определил как возможную схему взаимодействия балканской коалиции, так и вероятные принципы еe существования: "во-первых, военные действия против Турции союзники должны начать одновременно через пять дней по ратификации соглашения; во-вторых, обе стороны вступают в действия при максимальном напряжении военных сил; в-третьих, граница районов действий проходит вдоль Ново-Базарского санджака, посредине его, и охватывает для Черногории Северную Албанию и город Скутари с окрестностями; при этом соседние отряды союзников помогают друг другу; в-четвертых, ни одна из сторон не имеет права заключать мир без согласия другой, и, в-пятых, в случае вступления в Санджак Австрии обе стороны направляют против неe все силы"⁷⁴. Начало боевых действий ожидалось 1 октября 1912 г. В скадывавшейся ситуации для военных аналитиков в русской военной разведке, а также руководства Генерального Штаба была важна характеристика положения в самой Турции. Аналитические выкладки военного агента в этой стране генерал-майора Хольмсена отличались на протяжении всей его службы в роли военного разведчика и военного дипломата в балканских странах категоричностью утверждений когда дело касалось военных вопросов, чего нельзя было заметить в его оценках социально-политического развития. Эта особенность проявилась в очередной раз осенью 1912 г. и относилась к далеко идущим выводам о перспективах развития ситуации в регионе. Аналитическая оценка преимуществ и недостатков в сфере оборонной готовности Турции учитывала прежде всего "болгарский фактор", а не коалиционное взаимодействие государств Балканского союза. Усиление военных контингентов на отдельных участках пограничных с Болгарией районов Османской Империи рассматривалось как " оказывающее успокаивающее влияние на умы болгарского Королевства"⁷⁵. Сомнения относительно справедливости выводов военного агента были настолько сильны, что читавший его

донесение

офицер в штаб-квартире военной разведки отчеркнул карандашом и поставил вопросительный и два восклицательных знака против одного из наиболее категоричных по своему содержанию пассажей, в котором заявлялось о том, что "результат этих (подготовительных со стороны Турции - авт.) мер тот, что всякая надежда Болгарского Генерального Штаба сильно опредить турок в скорости мобилизации в ближайшем будущем потеряна; таким образом, болграские шансы на некоторый успех сильно умалены и можно поэтому рассчитывать на более спокойное ближайшее будущее"⁷⁶. Явный диссонанс между сведениями и выводами, полученными от военных агентов в Черногории, Болгарии, Румынии и Греции, с одной стороны, и Османской Империи, с другой, затруднял формирование целостного представления в штаб-квартире военной разведки о перспективах развития ситуации на Балканском полуострове в ближайшем будущем. Успокаивающие заключения из Константинополя находились в прямом противоречии с данными, переданными представителями русской военной разведки из малых государств полуострова. Нарастание напряженности было характерной чертой поступавших в Отдел генерал-квартирмейстерства информационно-аналитических материалов, авторами которых были военные агенты в Черногории и Болгарии. Из Цетинье сообщалось о том, что уже в "течение настоящей недели ожидается общая мобилизация четырeх балканских государств, решивших сообща предъявить Турции требования таких реформ, которые окажутся для неe неприемлимы и повлекут за собою войну"⁷⁷. В свою очередь, полковник Романовский доносил из столицы Болгарии в штаб-квартиру о существовании единственного шанса предотвратить войну путeм дарования "автономии Македонии [с] гарантией держав". Однако и он пришел к выводу о возможности начала войны в самом ближайшем будущем, так как ограничивал сроки переговоров по Македонскому вопросу одной неделей, а в противном случае "ручался головой", что "Болгария ни при каких условиях не остановится, для неe теперь отступления нет, выступление Австрии против Сербии болгар не остановит"⁷⁸. Именно последнее обстоятельство становилось предметом пристального внимания представителей военной разведки в странах полуострова и самой Австро-Венгрии. В соответствии с информацией полковника Занкевича из Вены, существовала возможность принятия Дунайской Империей решения "занять Санджак лишь в случае вступления в него сербов"⁷⁹. Перед Россией, что было очевидно как во внешнеполитическом, так и военном ведомстве, вставала вновь проблема формулирования отношения к "австрийскому фактору". Сведения, получаемые от военного агента в Вене полковника Занкевича, в этой связи, приобретали важное значение и были переданы военному агенту в Сербии полковнику Артамонову с тем, чтобы он прозондировал почву в Белграде. С помощью такого шага руководство российского военного министерства постаралось, с одной стороны, предупредить Белград о "намерении австрийцев [в] случае балканской войны занять Санджак"⁸⁰, а с другой, - выяснить реакцию сербских правящих кругов на подобное развитие событий. Не смотря на то, что сербская сторона демонстративно спокойно восприняла переданную ей информацию, вывод, сделанный полковником Артамоновым, был однозначен: " возможность столкновения сербов и австрийцев в Санджаке не исключается"⁸¹. В то же время, в сответствии с его оценками, "союз Балканских держав является неожиданностью для Австрии и произвeл сильное впечатление, так как считают, что за их спиною стоит Россия"⁸². Воспоминания об "урегулировании" в недалеком прошлом боснийско-герцеговинской проблемы министрами иностраннных дел Российской Империи и Австро-Венгрии были достаточно свежы. На новом этапе развития балканского кризиса рекомендации, направляемые в ОГЕНКВАР представителями русской военной разведки за рубежом учитывали эти обстоятельства и касались возможной тактики поведения России в недалеком будущем. В них уже открыто заявлялось о необходимости считаться с неизбежностью войны и делались предупреждения о том, что "всякое соглашение [с] Австрией грозит окончательным падением нашего престижа, крушением балканской политики[.] Лучший выход [из] положения [- это] удержание Австрии, Румынии [от] активного выступления [.В] cлучае невозможности необходимо сохранить полную свободу действий"⁸³. Одновременно и "турецкое направление" выступало в аналитических разработках отдельных военных агентов в виде страховочного варианта, на случай, если понадобится использовать влияние России для решения военно-политических проблем полуострова. Этот вопрос рассматривался достаточно серьезно представителем военной разведки в Константинополе генерал-майором И. А. Хольмсеном, который направил 30 сентября 1912 г. в Санкт-Петербург две телеграммы, очень близкого содержания. Одна из них была адресована в Отдел генерал-квартирмейстерства и в ней делалось заключение о том, что передислокация боевых турецких частей с русско-турецкой границы в Закавказье является выгодной для России, "ибо ослабление войск на нашей границе поставит Турцию в трудное положение в случае желания нашего приостановить своим словом ход военных действий против Болгарии, в случае неудач последней"⁸⁴. Другая же депеша предназначалась лично руководителю военной разведки - генерал-майору Н. А. Монкевицу, что было достаточно редким явлением в практике ведения переписки и подчеркивало значимость по мнению автора шифровки - военного вгента в Турции, затрагиваемого им вопроса и даваемых на этот счeт рекомендаций. В ней уже открыто делалась попытка, используя личные неформальные отношения, добиться решения вопроса в том виде, как на то рассчитывал Хольмсен: "Казалось бы желательным довести до сведения Министерства Иностранных дел, что такое ослабление турок на нашей границе нам выгодно и что желательно избегать всяких мер, могущих удержать турок от перевозки этих двивзий"⁸⁵.

Содержание информации, находившейся в распоряжении штаб-квартиры военной разведки, создавало крайне противоречивую картину как у занимавшихся еe анализом офицеров Генштаба, так и у высшего военного руководства, которое знакомилось с матералами военной разведки. Оставалось неясным кто из участников антиосманской коалиции выступит в роли инициатора боевых действий - Болгария ( на таком предположении настаивали военные агенты в Турции, Румынии и их коллега в Софии) или Черногория с Сербией ( эту точку зрения отставивал военный агент в Цетинье ). Из Греции и Сербии донесения представителей русской военной разведки уделяли большее внимание возможной реакции великих держав, прежде всего Австро-Венгрии и Германии и меньше - действиям стран своего пребывания. Диаметрально противоположные заключения военных агентов в Черногории, Болгарии и Турции о сроках вероятного конфликта (в первом случае - уже самое ближайшее время, во втором - вероятное "успокоение") создавали вместе с данными из Бухареста о том, что болгарское правительство сдерживает "воинственные настроения" в стране, неуверенность среди аналитиков военной разведки. "Синдром ожидания" скорой войны мог серьезно дезориентировать их как при оценке конкретных шагов Балканских государств, так и при моделировании поведения заинтересованных в делах полуострова внерегиональных сил. В конце сентября 1912 г. это обстоятельство уже с раздражением воспринималось представителями высшего военного руководства страны. 28 сентября в Отдел генерал-квартирмейстера поступило сообщение от военного агента в Турции генерал-майора И. А. Хольмсена, который информировал, что "участие Греции в коалиции Балканских государств получает особую цену фактом, что даже если Турция заключит мир с Италией, Эгейское море не откроется для совершения морских перевозок, так как турецкий флот, по заявлению знатока в морском деле, должен считаться слабее греческого в морском бою"⁸⁶. На полях этого документа начальник Генерального Штаба генерал-лейтенант Я. Г. Жилинский наложил не требующую комментариев резолюцию: " Ген.[ерал] Хольмсен недавно только доложил, что Турция сконцентрировала уже также армию, что болгары не решатся на войну. И очевидно совершенно ошибочно"⁸⁷.

Нарастание напряженности и очевидная уже для компетентных наблюдателей из числа военных агентов подготовка Балканских стран к боевым действиям в ближайшее время требовали от представителей военной разведки учeта позиций внерегиональных сил и прежде всего "исторического противника" России на Балканах - Австро-Венгрии. От того, насколько решительно будет действовать Вена в случае войны на полуострове, зависели как сам ход боевых действий, так и тактика российской дипломатии. Поэтому любые данные по этому жизненно важному для России вопросу воспринимались в штаб-квартире разведки с особым интересом. Информация, срочно отправленная представителем разведки - военным агентом полковником Занкевичем из Вены, давала основания для вывода о том, что Германия оказывает давление на Австро-Венгрию, с тем, чтобы не допустить еe вмешательства в балканские дела, в то время как в высших военных кругах Двуединой монархии считали необходимым ведение активной силовой внешней поитики⁸⁸.

Образ происходящих изменений на Балканах в аппарате русской военной разведки, прежде всего еe представителями за рубежом - военными агентами, был осенью 1912 г. крайне противоречивым и сочетал базовые представленческие архетипы, сформировавшиеся уже задолго до обострения ситуации на полуострове. Создание антитурецкой коалиции государств региона лишь усилила ощущуение тревоги и потери контроля за положением со стороны России, военно-политические интересы которой трактовались конкретными военными агентами на Балканах с определенными нюансами, но при общности государственнеческой составляющей, выражавшейся в установке: без России решение балканских вопросов невозможно и недопустимо.

* Данная статья базируется на материалах готовящейся к изданию совместной монографии Е. Ю. Сергеева и Ар. А. Улуняна по истории русской военной разведки.

* Все даты даются по старому стилю.

1 Военно-Ученый Комитет Главного Штаба. Канцелярия. Ф. 401. Оп 1. Предисловие к описям фонда, составленное старшим архивистом А. И. Слоновским. С.1.

2 Кавтарадзе А. Г. Из истории русского Генерального Штаба // Военно-исторический журнал (далее ВИЖ), 1971.N 12. С.75.

3 Военно-Ученый Комитет Главного штаба. Опись. С.4-7.

4 Российский Государственный Военно-исторический Архив (далее РГВИА). Фонд 2000. Опись 1. Дело 4410. Лист 1.

5 Подробнее см. Кавтарадзе А. Г. Из истории русского Генерального Штаба// ВИЖ. 1971. N 12.

6 Кавтарадзе А. Г. Из истории русского Генерального Штаба.// ВИЖ, 1972, N7. С.87.

7 Кавтарадзе А. Г. Ук. соч. С. 76.

8 Описи документальных материалов Главного Управления Генерального Штаба (ГУГШ) 1905-1907 гг. Составлены коллективом научных работников Центрального Государственного Военно-исторического архива в составе Ефимовой К. М., Барышниковой О. Н., Шнейдера А. Е., Сидоровой М. А., Петржак Л. И. Москва, 1950. Т. 1. Ч. 1. С. 2.

9 Кавтарадзе Г. А. Из истории русского Генерального Штаба (1909-1914 гг.) // ВИЖ, 1974, N 12. С.80.

10 Там же.

11 Шелухин А. Ю. Разведывательные органы в структуре высшего военного управления Российской Империи начала ХХ века (1906-1914 гг.)// Вестник Московского Университета. Серия 8. История. N 3. С. 17.

12 Описи документальных материалов Главного Управления Генерального Штаба. С. 13, 14.

13 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 5493. Л. 1.

14 Подробнее о видах и формах российской военной разведки, формировании еe понятийного аппарата см.: Алексеев М. Лексика русской разведки (исторический обзор). М., 1996. С.16-89.

15 О российской криптологической службе и еe значении для российской армии накануне Первой мировой войны см.: Kahn D. The Codebreakers. The Story of Secret Writing.. N. Y., 1987.

16 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 760. Л. 63. Копия секретного письма в Военное министерство из Главного Управления Генерального Штаба генерал-квартирмейстера. Части I-го обер-квартирмейстера (март 1908 г.).

17 Fuller W. C. The Russian Empire// Knowing One's Enemies. Intelligence Assesment Before the Two World Wars. Ed. by E. May. Princeton, 1984. P. 108.

18 Кавтарадзе А. Г. Ук. соч.// ВИЖ, 1974, N 12. С. 80.

19 Кавтарадзе А. Г. Ук. соч. // ВИЖ, 1974. N12. С. 81.

20 Очевидец и участик событий А. С. Самойло достаточно подробно описывает характер взаимоотношений и субординацию в этом ведомстве: Самойло А. С. Две жизни. М.,1963. С. 134.

21 Калнин Э. Х. Генеральный штаб и его специальность. Одесса, 1909. С.35.

22 Там же. С. 83.

23 Свечин А. Немецкий разведчик о России// Русский инвалид.N 265. 1908.

24 Головин Н. Служба Генерального Штаба. С.-Петербург, 1912. С. 3.

25 Свечин А. Ук. соч.

26 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 6872. Л. 2. Записка В. А. Сухомлинова П. А. Столыпину и А. П. Извольскому от 5 октября 1909 г.

27 Самойло А. А. Ук. соч.С. 114.

28 РГВИА. Ф. 2000. оп. 1. Д. 3033. Л. 1об. Инструкция для военных агентов. Составлена генерал-майором Миллером 14 апреля 1910 г.

29 Там же. Л. 34. Программа военно-статистических работ на 1910 г.

30 Там же. Л. 31, 33.

31 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7335. Л. 15об. Справка Балканского делопроизводства о деятельности военных агентов и штаба Одесского военного округа за 1911 г. 7 января 1912 г.

32 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7337. Л. 12. Политическое и военное значение для Сербии Дунайско-Адриатической железной дороги (северного и южного еe направлений). Справка, составленая военным агентом в Сербии полковником Артамоновым.Март 1911 г.

33 Там же. Л. 71. Записка о военно-политическом значении Дунайско-Адриатической железной дороги. Составлена в ГУГШ в апреле 1911 г.

34 Там же.

35 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3841. Л. 14. В. А. Сухомлинов - Председателю Совмина В. Н. Коковцову, 31 октября 1911 г.

36 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3093. Л. 21. Марченко - в Генштаб, Вена, 20 января 1911 г.

37 Treadway J. D. The Falcon and the Eagle. Montenegro and Austria-Hungary, 1908-1914. West Lafayette, Indian. 1983. P. 73, 81, 84.

38 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3185. Л. 55об. Потапов - в Генштаб, Цетинье, 8 августа 1911 г.

39 Treadway J. D. Op. cit. P. 82.

40 Полковник Марченко вeл активную нелегальную агентурную работу и оказался замешанным в ряд дел, имевших явно шпионскую окраску. По настоянию министра иностранных дел Австро-Венгрии барона Эренталя, обратившегося в доверительной форме к русскому послу в Вене Свербееву и не желавшего разрастания шпионских скандалов, Марченко был "отправлен в отпуск", а по сути - выслан из страны. На его место был назначен другой способный военный разведчик полковник М.И.Занкевич, который также оказался причастен к шпионской истории с участием небезызвестного полковника А. Редля и был срочно отозван из Вены. Подробнее о деле Редля см.: Вудхол Э. История полковника Редля. М., 1991; Очерки истории внешней разведки. Под ред. Е. М. Примакова. М., 1996. Т. 1. С.212-217.

41 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3185. Л. 32. Копия шифрованного донесения военного агента в Австро-Венгрии от 28 мая сего [1911 г.] года за N 189.

42 Сборник Главного Управления Генерального Штаба, N 25 (июнь), 1911. С. 16

43 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3185. Л. 78. Копия шифрованной телеграммы военного агента в Черногории от 31 октября сего [1911 ] года полковника Потапова.

44 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3185. Л. 74 Потапов - в ОГЕНКВАР,Цетинье, 1 декабря 1911 г. Шифрованная телеграмма.

45 РГВИА. Ф.1859. Оп.6. Д. 139. Л. 2об. Копия рапорта Штаба Киевскоговоенного округа, 22 декабря 1911 г. за N 210.

46 Там же. Л. 3. Копия рапорта Штаба Киевского военного округа, 22 декабря 1911 г. за N 211.

47 Williamson S. R. Austria-Hungary and the Origins of the First World War. Lnd.,1992. P.49-51.

48 РГВИА. Ф.1859. Оп.6. Д. 139. Л. 4.

49 Сборник Главного Управления Генерального Штаба, 1911. N21, С. 6.

50 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3067. Л. 4. Романовский - в Генштаб, София, 8 июня 1911 г.

51 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3251. Л. 2. Временно управляющий Министерством иностранных дел А. Нератов - Военному министру В. Сухомлинову, 5 июля 1911 г.

52 Как в отечественнй, так и зарубежной историографии нашла распространение точка щрения, в соответствии с которой между русским послом в Османской Империи Н. В. Чарыковым и военным агентом И. А. Хольмсеном на протяжении 1906-1911 гг. существовали противоречия в оценке военных приготовлений со стороны Порты.Первый из них считал, что интенсивная работа по реформированию еe вооруженных сил прежде всего связана связана с "болгарским" и "греческим" направлениями и угрозами, исходящими в отношении Османской Империи от этих двух стран. В свою очередь военный агент рассматривал военные приготовления Турции как потенциально направленные против России. - Силин А.С. Экспансия германского империализма на Ближнем Востоке накануне первой мировой войны, 1908-1914 гг. М., 1976.С. 68, 127; Fuller W. C. The Russian Empire// Knowing one's enemies. Intelligence assesment before the two world wars. Ed. by E. May. Princeton, 1984. P. 123. Сам И. А. Хольмсен в своих воспоминаниях, озаглавленных "На военной службе в России", хранящихся в его именной коллекции в Бахметьевском архиве, достаточно подробно останавливается на этой проблеме.

53 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3819. Л. 115об, 116. Копия секретного рапорта военного агента в Турции от 28 августа 1911 года за N 168 начальнику Генерального Штаба.

54 Там же. Л. 116, 116об.

55 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7382. Л. 16. Артамонов - в Генштаб, Белград, 25 сентября 1911 г.

56 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7382. Л.13. Выдержки из рапорта военного агента в Австро-Венгрии от 13-го сентября 1911 г. N 345.

57 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3818. Л. 88, 93, 131. Обзор истории Турции. Составлен ГУГШ 1895-1911 гг.

58 Евдокимов Л. В. Панисламизм и пантюркизм// Военный сборник, 1911, N12. С. 85, 87.

59 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7335. Л. 16. Справка Балканского делопроизводства о деятельности военных агентов и штаба Одесского военного округа за 1911 г. 7 января 1912 г.

60 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3002. Л. 22. Романовский - в Генштаб, София, 11 февраля 1912 г.

61 Имелось в виду проникновение Австро-Венгрии в Албанию и стремление Вены превратить эту османскую провинцию, в которой начиная с 1910 г. усиливалась национально-освободительная борьба против Порты, в форпост Дунайской монархии на Адриатике. - Treadway J. D. The Falcon and the Eagle. Montenegro and Austria-Hungary, 1908-1914. West Lafayette, Indian. 1983. P.67.

62 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3002. Л. 23.

63 РГВИА. Ф. 1859. Оп. 6. Д. 139. Л.16, 16об. Выдержки из рапорта военного агента в Австро-Венгрии от 29 марта 1912 г. N 61.

64 Там же. Л. 16об.

65 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7392. Л. 13, 13об. Романовский - в Генштаб, София, 4 апреля 1912 г.

66 РГВИА. Ф. 1859. Оп. 1. доп. Д. 3380. Л. 22, 22об. Выдержки из рапорта военного агента в Австро-Венгрии от 10 мая 1912 г. N 109.

67 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3242. Л. 18, 20. Хольмсен - в Генштаб, Константинополь, 24 июня 1912 г.

68 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 7392. Л. 25. Искрицкий - в Генштаб, Бухарест, 10 сентября 1912 г.

69 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2987. Л. 12. Занкевич - в Генштаб, Вена, 2 августа 1912 г.

70 Там же. Л. 13, 14.

71 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3078. Л. 73. Романовский - в Отдел Генерал-квартирмейстера. Шифрованная телеграммма.

72 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2994. Л. 21. Гудим-Левкович - в Генштаб, Афины, 5 сентября 1912 г.

73 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3843. Л. 54. Копия рапорта военного агента в Турции от 9-го сентября 1912 г. за N 198 в Отдел Генерал-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба.

74 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2989. Л. 43. Копия телеграммы военного агента в Черногории от 15 -го сентября 1912 г. за N 936 в Отдел Генерал-квартирмейстера.

75 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3843. Л. 61. Копия рапорта военного агента в Турции от 16-го сентября 1912 г. за N 202 в Отдел Генерал-квартирмейстера.

76 Там же.

77 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2989. Л. 13. Копия телеграммы военного агента в Черногории от 17 сентября 1912 г. за N 937 в Отдел Генерал-квартирмейстера.

78 Там же. Л. 38. Копия телеграммы военного агента в Болгарии от 19-го сентября 1912 года за N 133 в Отдел Генерал-квартирмейстера.

79 Там же. Л. 22. Копия телеграммы военного агента в Австро-Венгрии от 19-го сентября 1912 г. за N 240 в Отдел Генерал-квартирмейстера.

80 Там же. Л. 10. Копия телеграммы военного агента в Сербии от 20-го сентября 1912 г. за N 169 в Отдел Генерал-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба.

81 Там же.

82 Там же. Л. 12. Копия телеграммы военного агента в Сербии от 23-го сентября 1912 г. за N 174 в Отдел Генерал-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба.

83 Там же. Л. 40. Копия телеграммы военного агента в Болгарии от 20-го сентября 1912 г. за N 137 в Отдел Генерал-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба.

84 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3843. Л. 65об. Копия рапорта военного агента в Турции от 30 сентября 1912 г. в Отдел Генерал-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба.

85 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3255. Л. 17. Хольмсен -Монкевицу, Константинополь, 30 сентября 1912 г. Шифрованная телеграмма N 217.

86 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 3843. Л. 70. Копия рапорта военного агента в Турции от 28 сентября 1912 г. за N 210 в Отдел Генерал-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба.

87 Там же.