Часть I. Великий князь Александр Павлович. 1777—1796.

Часть II. Эпоха преобразований. 1801—1810.

Часть III. Последнее десятилетие. 1816—1825.

Александр I, Император Всероссийский, старший сын Цесаревича Павла Петровича и Великой Княгини Марии Феодоровны (принцессы Виртембергской), родился в С. Петербурге, в Зимнем дворце, 12-го декабря 1777 года; 28-го сентября 1793 года вступил в брак с Баденскою принцессою Луизою Мариею Августою, нареченною при святом миропомазании Елисаветою Алексеевною; Наследником Цесаревичем сделался 6-го ноября 1796 года; вступил на престол 12-го марта 1801 года; скончался в Таганроге 19-го ноября 1825 года; имел двух дочерей:

1) Марию Александровну, родившуюся 8-го мая 1799 года и скончавшуюся 27-го июля 1800 года, и

2) Елисавету Александровну, родился 3-го ноября 1806 года и скончавшуюся 30-го апреля 1808 года.

Великий князь Александр Павлович. 1777—1796.

После тревожных сентябрьских дней 1777 года, когда небывалое в летописях Петербурга наводнение грозило столице гибелью, настало для Императрицы Екатерины радостное событие. В понедельник, 12-го декабря, в девять и три четверти часа утра, Великая Княгиня Мария Феодоровна разрешилась от бремени сыном, которому дано, по желанию Императрицы, имя Александра, в честь Александра Невского, святого народного для России и для Петербурга в особенности. Династия, наконец, упрочилась, a вместе с тем для Императрицы представлялась в будущем возможность назначить себе наследника по сердцу.

Крещение Александра Павловича совершено было 20-го декабря; восприемниками его были заочно Император Римский Иосиф II и король Прусский Фридрих Великий.

Таким образом, будущий творец Священного Союза уже с колыбели связан был духовным родством с венценосцами Австрии и Пруссии. Затем начался целый ряд великолепных придворных и народных празднеств, данных Императрицею и её вельможами.

- "До поста осталось каких-нибудь две недели, — писала в феврале 1777 года Екатерина Гримму, — и между тем у нас будет одиннадцать маскарадов, не считая обедов и ужинов, на которые я приглашена. Опасаясь умереть, я заказала вчера свою эпитафию".

С первых же дней жизни Великого князя Александра Павловича, державная бабка всецело предалась мысли воспитать продолжателя великих дел её славного царствования, называя его в своей переписи будущим венценосцем (porteur de couronne en herbe).

Признавая сына и невестку неспособными воспитать будущего русского Государя, Екатерина, как глава Императорского дома, считала своим правом и обязанностью взять на себя заботы по его воспитанию в надежде видеть в нем впоследствии воплощение лучших своих дум и стремлений. Она лелеяла его детство, назначала ему наставников и руководила его учением, сосредоточивая на нем самую горячую нежность, заботливость и никогда не теряемый из виду династический интерес.

Александр Павлович в первые годы его младенчества был вверен попечению генеральши Софии Ивановны Бенкендорф (рожденной Левенштерн), вдове Ревельского коменданта.

Выбор няни был весьма удачен. Это была жена первого камердинера Великого князя: Прасковья Ивановна Гесслер, родом англичанка, женщина редких достоинств; она передала хорошие привычки и наклонности своему питомцу, который приобрел от неё любовь к порядку, простоте и опрятности, и навсегда сохранил к ней благоговейное уважение. Екатерина также отзывалась с большим уважением о г-же Гесслер; восхваляя в 1793 году физическое и моральное воспитание Великого князя Александра, Императрица сказала своему секретарю Храповицкому: "Если у него родится сын и тою же англичанкою также семь лет воспитан будет, то наследие престола Российского утверждено на сто лет. Какая разность между воспитанием его и отцовским.

Екатерина приступила к делу физического воспитания своего внука во всеоружии научных знаний и опытности, и оно не оставляло желать ничего лучшего.

Прежде всего, Императрица позаботилась о том, чтобы закалить здоровье своего внука.

- "Как только господин Александр родился", писала Екатерина в 1778 году шведскому королю Густаву III, "я взяла его на руки, и после того как его вымыли, унесли в другую комнату, где и положили на большую подушку. Его обвернули очень легко, и я не допустила, чтобы его спеленали иначе, как посылаемая при сем кукла. Когда это было сделано, то господина Александра положили в ту корзину, где кукла, чтобы женщина, при нем находившаяся, не имела никакого искушения его укачивать: эту корзину поставили за ширмами на канапе. Убранный таким образом господин Александр был передан генеральше Бенкендорф; в кормилицы ему была назначена жена молодца садовника из Царского Села, и после крещения своего он был перенесен на половину его матери, в назначенную для него комнату.

Это — обширная комната, посреди которой расположен на четырех столбах и прикреплён к потолку балдахин, и занавесы, под которыми поставлена кровать господина Александра, окружены балюстрадой, вышиной по локоть; постель кормилицы за спинкой балдахина. Комната обширна, для того, чтобы воздух в ней был лучше; балдахин посреди комнаты, против окон, для того, чтобы воздух мог обращаться свободнее вокруг балдахина и занавесок. Балюстрада препятствует приближаться к постели ребенка многим особам за раз; скопление народа в комнате избегается и не зажигается более двух свечей, чтобы воздух вокруг него не был слишком душным; маленькая кровать господина Александра, так как он не знает ни люльки, ни укачивания, — железная без полога; он спит на кожаном матрасе, покрытом простынею, у него есть подушечка и легкое английское одеяло; всякие оглушительные заигрывания с ним избегаются, но в комнате всегда говорят громко, даже во время его сна. Тщательно следят, чтобы термометр в его комнате не подымался никогда свыше 14 или 15 градусов тепла.

Каждый день, когда выметают в его комнате, ребенка выносят в другую комнату, а в спальне его открывают окна для возобновления воздуха; когда комната согреется, господина Александра снова приносят в его комнату. С самого рождения его приучили к ежедневному обмыванию в ванне, если он здоров... Как скоро только весною воздух сделался сносным, то сняли чепчик с головы господина Александра и вынесли его на воздух; мало-по-малу приучили его сидеть на траве и на песке безразлично, и даже спать тут несколько часов в хорошую погоду, в тени, защищенный от солнца.

Тогда кладут его на подушку, и он отлично отдыхает таким образом. Он не знает и не терпит на ножках чулок и на него не надевают ничего такого, что могло бы малейше стеснять его в какой-нибудь части тела. Когда ему минуло четыре месяца, то чтобы его поменьше носили на руках, я дала ему ковер... который расстилается в его комнате... здесь-то он барахтается, так что весело смотреть. Любимое платьице его, это — очень коротенькая рубашечка и маленький вязанный очень широкий жилетик; когда его выносят гулять, то сверх этого надевают на него легкое полотняное или тафтяное платьице. Он не знает простуды".

В заключение Екатерина говорит, что Александр полон, велик, здоров и очень весел, и не кричит почти никогда (il est gros, grand, bien portant et fort gai, et ne criant presque jamais).

Из этих строк очевидно, с какою любовью и заботливостью с самого рождения своего старшего внука, Екатерина входила во все подробности физического воспитания Александра, направляя его самым рациональным образом.

Недолго Александр Павлович оставался одиноким без товарища. Екатерина с нетерпением поджидала появления второго внука; "мне все равно, — говорила она, — будут-ли у Александра сестры, но ему нужен младший брат". Желания Императрицы вскоре осуществились: 27-го апреля 1779 года у Марии Феодоровны родился второй сын.

- "Этот чудак, — писала Екатерина Гримму, — заставлял ожидать себя с половины марта и, двинувшись наконец в путь, упал на нас как град в полтора часа... но этот слабее брата и при малейшем холоде прячет нос в пеленки".

В это время Екатерина задумала уже знаменитый греческий проект и потому при крещении дано ему имя Константин.

- "У меня спросили, — писала по этому поводу Екатерина, — кому быть восприемником. Всего бы лучше любезнейшему другу моему Абдул-Гамиду, — отвечала я; но так как турку нельзя крестить христианина, то, по крайней мере, сделаем ему честь и назовем младенца Константином... И вот я справа с Александром, a слева с Константином".

Второй внук также поступил на ближайшее попечение бабушки и, следовательно, к нему применили тот же метод физического воспитания, как и к Александру. С тех же пор, как братья могли предаться совместно своим детским играм, они, по желанию Екатерины, остались неразлучными.

Воспитание Великого князя Александра Императрица старалась поставить на высоту современных ей педагогических требований.

Попечителем при обоих Великих Князьях Александре и Константине Павловичах Екатерина назначила генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова.

Это был ловкий, но ограниченный царедворец, весьма твердо знавший придворную науку. Отличительною чертою его характера была угодливость. По грубому выражению одного из сотрудников Салтыкова по воспитанию, Александра Павловича, Массона, его главным делом при Великих Князьях было предохранить их от сквозного ветра и засорения желудка. Наружность его была не привлекательная. Современник изображает его человеком небольшого роста, с огромной головой, невзрачным и неуклюжим, тщедушным, хворым, с постоянною гримасою на лице.

Нельзя предположить, чтобы Екатерина придавала какое-либо особое значение воспитательным качествам Салтыкова; выбор её был, вероятно, вызван тем обстоятельством что Салтыков был в милости у великокняжеской четы, заведуя их двором уже

10 лет (с 1773 года). Екатерина не могла не заметить искусства, с которым пробирался Салтыков между подводными камнями, которыми усеяна была дорога между большим и малым дворами. Говорят, что при этом случае он умел умерять выражение неудовольствия, которое ему поручалось передать, а с другой стороны — смягчал и ответы сына, докладывая о них матери, так что обе враждующие стороны оставались им довольны. Вообще Салтыкову предназначалась роль ширмы, за которой скрывалась венценосная бабушка. Притом, нельзя упустить из виду еще и то обстоятельство, что Екатерина могла положиться на эту ширму, а этим свойством Салтыкова нельзя было пренебрегать при существовавшей тогда обстановке придворной жизни.

Императрица продолжала по-прежнему лично входить во все подробности воспитания своих внуков. Это видно из подробного наставления о воспитании Великих Князей, написанного Екатериною для Салтыкова и врученного ему 13-го марта 1784 года при особом рескрипте.

В этом рескрипте Императрица говорит:

- "Богу благодарение! Неоспоримо, что природное сложение Их Высочеств, здоровье их и качества души и ума соответствуют в полной и редкой мере принятому об них попечению. Старшему приспело уже время перейти из присмотра младенчеству сродственного, в руководство отроку отродию его приличное. Брат его по привычке и горячей любви между ними, да будет неразлучен со старшим братом, которого пример ему нужен и полезен".

Затем Екатерина переходит к самому Салтыкову, мотивируя свой выбор следующим образом: "В главные приставники над воспитанием искали мы особу добронравную, поведения основанного на здравом рассудке и честности, и который с детьми умел бы обходиться приятно и ласково. Уверены мы, что вы, соединяя в себе сии качества, ревность ваша к добру и испытанную вашу честность употребите в служена, в котором по великой его важности будете руководимы единственно нами во всех случаях.

В марте 1785 года, Екатерина сообщает в следующих выражениях известие о мероприятиях своих по воспитанию внуков: "Господа Александр и Константин между тем перешли в мужские руки и в их воспитании установлены неизменные правила (leur education a reeu des regles immuables); но они все-таки приходят прыгать вокруг меня и мы сохраняем прежний тон, смею утверждать, что эти дети подают очень великие надежды (j’oseaffirmer que ce sont des enfants de la plus grande esperance)".

Назначив верного человека главным приставником при внуках, Екатерина озаботилась приисканием способная исполнителя своих педагогических предначертаний. Выбор её остановился на швейцарском гражданине Лагарпе; это был человек, преисполненный гуманными взглядами философов 18-го века, неподкупной честности и независимого характера.

Выбор Лагарпа состоялся при следующих обстоятельствах: в 1782 году Лагарп был избран Гриммом, чтобы сопутствовать в Италии брату фаворита Александра Дмитриевича Ланского. Ум и здравый смысл Лагарпа, по отзыву Екатерины, очаровал присутствующих и отсутствующих и Императрица пожелала, чтобы он сопровождал порученная его попечению молодого человека до Петербурга.

Путешественники прибыли в Петербург в начале 1783 года и Лагарп назначен состоять кавалером при Великих Князьях; назначение его совпало с переходом их от женского надзора к мужскому.

Преподавание Лагарпа началось с французского языка. 10-го июня 1784 года Лагарп представил Императрице обширную записку, как бы педагогическую исповедь, в которой изложил, какие предметы и при помощи каких пособий он может и должен преподавать Великим Князьям. Записка Лагарпа, дополняющая собою инструкцию Екатерины, и решила его судьбу. Императрица вполне одобрила записку и написала: "действительно, кто составил подобный мемуар, тот способен преподавать не только один французский язык. В следствие этого Лагарп был официально признан наставником Великих Князей с увольнением от должности кавалера.

"Провидение, по-видимому, возымело сожаление над миллионами людей, обитающих Россию", — пишет Лагарп в своих записках, отступи в на этот раз от обычной скромности, — "но лишь Екатерина могла пожелать, чтобы её внуки были воспитаны как люди".

С первых же дней появления республиканца при дворе Екатерины, он сделался задушевным другом и любимым наставником своего царственного воспитанника, проявлявшего к нему трогательную привязанность. Чувства искренней любви и благодарности к Лагарпу неизменно сохранились в сердце Александра до конца его земного поприща. — "Я вам обязан тем, что я знаю (Je vous dois le peu de ce que je sais)", писал Александр Лагарпу 16-го января 1808 года. — "Tout ce que je sais et tout ce que peutetre je vaux, c’est e M-r Laharpe que je le dois", сказал Император Александр в 1814 году, представляя Лагарпа Прусскому королю и его сыновьям.

Подобный же отзыв и в ту же эпоху слышал и Михайловский-Данилевский и записал его в свой дневник:

- "Никто более Лагарпа, — сказал Александр, — не имел влияния на мой образ мыслей. Не было бы Лагарпа, не было бы Александра".

Те же. мысли высказал Александр уже в 1796 году князю Адаму Чарторыжскому, отзываясь о Лагарпе, как о человеке высоких добродетелей, истинном мудреце, строгих правил, сильного характера, которому он обязан всем, что в нем есть хорошего, всем что он знает; ему в особенности, утверждал Александр, он был обязан теми началами правды и справедливости, которые он имеет счастие носить в своем сердце, куда внедрил их его наставник. Лагарп также душевно привязался к своему даровитому ученику. По мнению её, Александр родился с самыми драгоценными задатками высоких доблестей и отличнейших дарований.

- "Ни для одного смертного", сказал в 1815 году Лагарп Михайловскому-Данилевскому: "природа не была столь щедра. С самого младенчества замечал я в нем ясность и справедливость в понятиях(justesse d’idees)". Вообще и тогда еще Лагарп не мог без восхищения говорить о питомце своем.

Екатерина вполне доверяла Лагарпу и неоднократно выражала сочувствие и одобрение содержанию читанная им курса, каждый отдел которого ею тщательно просматривался.

- "Будьте якобинцем, республиканцем чем вам угодно", сказала ему однажды Екатерина, - "я вижу что вы честный человек, и этого мне довольно; оставайтесь при моих внуках и ведите свое дело так же хорошо, как вели его до сих пор".

При всех своих достоинствах Лагарп не был, конечно, чужд и недостатков; он сам признавал себя идеалистом и теоретиком, знакомым более с книгами, нежели с людьми. Только впоследствии, когда, по возвращении в отечество, Лагарп столкнулся с жизнью и страстями человеческими и приобрел не достававшую ему жизненную и политическую опытность, он отказался от многих либеральных увлечений и теоретических умозаключений.

В 1802 году он начал даже усматривать величайшее благо в разумном самодержавии, и в этом новом духе преподавал Александру наставления.

Современники встретили выбор главного наставника Александра не вполне сочувственно. Однажды юный Великий князь, бросаясь на шею к Лагарпу, был осыпан пудрой сего парика — иногда Лагарп сказал: - "посмотрите, любезный князь, на что вы похожи", Александр отвечал: - "все равно; никто меня не осудить за то, что займу от вас".

Как раз в этом и ошибся Александр. Вигель, относящийся в своих воспоминаниях вообще враждебно к преобразовательной деятельности Александра, разразился в них следующей филиппикой против Лагарпа, которая заслуживает внимания как отголосок мнения всех тогдашних приверженцев старых порядков: "Воспитание Александра, — пишет Вигель, — было одною из великих ошибок Екатерины; образование его ума поручила она женевцу Лагарпу, который, оставляя Россию, столь же мало знал ее, как в день своего прибытия и который карманную республику свою поставил образцом будущему самодержцу величайшей Империи в мире. Идеями, которые едва могут развиться и созреть в голове двадцатилетнего юноши, начинили мозг ребенка. Но, не разжевавши их, можно сказать, не переваривши их, призвал он их себе на память в тот день, и который начал царствовать".

Нет сомнения, что другой современник Крылов в басне: "Воспитание льва" также намекает на неправильное воспитание Александра. Орел, воспитывая львенка, научает его, к ужасу звериного света, вить гнезда; в заключение рассказа баснописец приводить нравоучение, что важнейшая наука для царей знать свойство своего народа и выгоды земли своей.

А. С. Стурдза, консервативный образ мыслей которого достаточно известен, высказывается более снисходительно относительно Лагарпа, величая его Аристотелем новейшего Александра; он признает за ним заслугу в том, что он внушил и глубоко внедрил в сердце своего воспитанника религиозное уважение к человеческому достоинству — качество, драгоценное для Монарха вообще — и незаменимое для самодержца. ("Се qu’il sut lui inspirer et graver profondement dans son coeur, ce fut un respect religieux pour la dignite de l’homme, qualite precieuse dans un souverain, inappreciable dans un autocrate").

Коснувшись вкратце воспитательной роли Лагарпа, необходимо сказать несколько слов и о прочих наставниках Александра.

Законоучителем и духовником, или как значится в придворных календарях того времени: наставником в христианском законе, Императрица избрала протоиерея Андрея Афанасьевича Самборского. Он занимал эту должность с 1784 года до обручения Великого князя в 1793 году.