ПОБЕДА ДАЛАСЬ НАМ НЕЛЕГКО…

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ  ЗАСЛУЖЕННОГО ДЕЯТЕЛЯ  НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ, ДОКТОРА СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ НАУК, ПРОФЕССОРА  РЯЗАНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АГРОТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО  ИМ.ПРОФ. П.А.КОСТЫЧЕВА УНИВЕРСИТЕТА ВАСИЛИЯ  МИХАЙЛОВИЧА СТАРОДУБЦЕВА.

РОДОМ Я ИЗ КАЗАКОВ.

Родился я в крестьянской семье 12 апреля 1925 года в селе Кваркино Оренбургской области. Корни мои исходят из древнего казацкого рода. Мой отец 1895 года рождения, участник двух войн - первой мировой и гражданской в составе Красной армии. Мать родилась первого января в 1900 году в селе Бриент в бедной многодетной семье.

Детство моё было тяжёлым. Отца мы практически не видели, он то воевал за советскую власть, а когда возвратился в село, то ушел с головой в коллективизацию, которая шла с трудом. Казаки никак не хотели надевать на себя артельный хомут. Скоро он был избран первым председателем Кваркинского районного Совета. И совсем пропал из дома.  Митинги, сходки, уговоры, угрозы. Вот тот арсенал, который был в то время у большевиков. Правда, по свидетельству земляков, отец никогда и никому не угрожал. Он использовал убеждение. С раннего утра и до поздней ночи он был в деревнях и селах.  Коллективные хозяйства создавались в основном за счет бедняков и середняков, зажиточные казаки  в них старались не вступать. Их раскулачивали, а семьи ссылали в Казахстан. К 1937 году репрессивная машина уже работала как часы. В то время судьбу человека определяли "тройки». Так назывались чрезвычайные комиссии, состоящие из трех человек.  Слава Богу, что отец не видел этого…

Сверстники завидовали нам, думая, что мы живем по - царски и "катаемся как сыр в масле».  Однако это было не так: мы мало  чем отличались от них. Также голодали, также были плохо одеты и обуты.

В высокой должности отец проработал недолго. В марте 1931 года, когда мне было шесть лет, он трагически погиб. Машина, на которой он ехал неожиданно заглохла на железнодорожном переезде и была мгновенно раздавлена паровозом вместе с пассажирами. На плечах матери осталось трое малолетних детей. Встал вопрос как жить?

ПОМОЩНИК КОНЮХА В ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ.

Долго раздумывать не пришлось. Спасти положение мог только физический труд. Другого не дано. Поэтому мать, которая  до гибели отца занималась только домашним хозяйством и нашим воспитанием, пошла работать в колхоз "Нива» в полеводческую бригаду. Старший брат Павел стал конюхом.  Мы с Яковым были слишком малы, поэтому на серьезные работы нас никуда не брали. Однако в летние каникулы мы тоже трудились в колхозе пастухами. Колхозы тогда водили не только крупно - рогатый скот, но и птицу, овец, свиней. За труд денег не давали,  "платили» палочками, то есть трудоднями. По итогам года с колхозниками рассчитывались сельхозпродуктами, которых едва хватало, чтобы не умереть с голоду. Так что нужда шла за нашей семьей следом. Как поправить положение? Выход был один – уйти из колхоза и искать работу на стороне.  Павел, которому стукнуло в то время 17 лет так и сделал. Ему повезло – он стал конюхом в подсобном хозяйстве районной больницы. За ним закрепили 4 лошади и необходимый инвентарь. Поскольку в больнице ни конюшни, ни скотного двора не было, лошадей разрешили   содержать в своём домашнем хозяйстве. Для нас это было спасением. Гужевой транспорт тогда был в цене.  К тому же вскоре брата по совместительству оформили кучером для главного врача районной больницы. Таким образом многие перевозки грузов, больных легли на наши с Яковым плечи. Вот так и мы оказались при деле.

Не имея своего инвентаря для заготовки кормов, на весь период сенокоса вместе с лошадьми нанимались в родной колхоз и зарабатывали сено не только для казённых лошадей, но и для своей коровы.

Шло время. Мы росли, становились старше. В конце 1938 года Павла забрали в армию. Тогда руководство больницы оформило шестнадцатилетнего брата Якова конюхом и кучером, а меня  помощником конюха. Таким образом материальный источник сохранился. Только вот работу в зимние месяцы нам с братом пришлось совмещать с учёбой в школе. Яков кое-как закончил 7 классов. Больше учиться он принципиально не стал. Да и никто не настаивал, потому как учился он нехотя и плохо.

ВОЙНА ЗАСТАЛА НАС НА СЕНОКОСЕ.

В 1941 году в июне месяце - началась Великая Отечественная война. Это страшное  известие  застало нас с братом на сенокосе. Началась мобилизация. Каждый день на фронт отправлялись десятки мужчин. Кругом в поселке были проводы: то там, то тут навзрыд играли гармошки, пели песни, голосили бабы… Но тогда настроение в селе было еще сносным. Старики, прошедшие первую мировую и гражданскую войны, говорили, что наш народ победить нельзя, Гитлеру хребет сломают через неделю – другую.  Но маленько  ошиблись…Почти на четыре с лишнем года.

Брату Якову в феврале исполнилось 18 лет, поэтому в июле 1941 года он был призван на защиту Родины. Как истинный казак он решил взять с собой на войну любимую шашку, чтобы рубить фашистов направо и налево. Как – никак он был лучший рубака в селе. Каждый раз первые места занимал по джигитовке и рубке лозы. Но в военкомате саблю отобрали. Сказали, что если будет служить в кавалерии, то там шашку дадут. 

Снова возникла проблема с обслуживанием лошадей. Полыхала война, в бригадах на сенокосе оставались старики и школьники. К большому удивлению помимо основной работы на сенокосе ответственность за лошадей райбольницы  возложили на меня. Это тешило мое самолюбие. Я считал себя достаточно взрослым. В таком настроении принял решение в 9 класс не ходить, а через два года идти на фронт.  В ту пору мне шел 16 год... Но взрослые решили по-своему. После нелицеприятного разговора с директором школы, выговора с занесением в личное дело, я продолжил учебу. Правда, пришлось расстаться с райбольницей, а главное с лошадьми. Жалко было до слез. Когда я уходил лошади заржали…и, как мне казалось, они тоже плакали.

С 15 сентября и до середины декабря 1941 годы наш 9 класс в полном составе работал в колхозе "Нива» на уборке пшеницы. Урожай тогда был отменный. По мнению старожилов, такого сбора зерна они не припоминали. Вот только убирали его школьники и старики с большими потерями. Осень была холодной,  в октябре выпал снег,  руки мерзли, поэтому работали только серпами: срезали колосья и сносили их под навес, где обмолачивали цепами. Дальше зерно отправлялось на быках на железнодорожную станцию "Айдырля», которая располагалась аж за 35 километров. Быки животные сильные, но упрямые. Больше 4 километров в час они умрут, но не пойдут. Погонять их было бесполезно. Так вот, чтобы хоть как-то расшевелить их, мы брали газету,  зажигали ее и совали быкам под хвост. И вот тогда – только держись! 

Занятия в школе начались только с 15 декабря 1941 года. Среди учащихся было много больных. В 9 классе нас оказалось двое Стародубцевых и оба Василии Михайловичи. Учителя присвоили нам номера. Так и обращались к нам: Стародубцев № 1 и Стародубцев № 2.

До нового года занятия вошли в обычный ритм, но на первом плане все равно были события на фронте. В учебную программу нового года передвинули все основные темы.  Кроме занятий старшеклассники в темное время суток дежурили на улицах райцентра. Не секрет, что тогда кое-где орудовали банды воров, убийц, поджигателей.

В первых числах января 1942 года в старших классах ввели обучение военному делу. В школе оборудовали класс для занятий, помещение для хранения оружия. В школьном арсенале было: несколько охотничьих ружей да боевых винтовок и один пулемёт непригодный для стрельбы. С таким вооружением начали мы готовиться к войне. Одновременно каждому было дано  поручение – принять участие в оборудовании учебного полигона или образцового окопа. Меня назначили помощником военрука по материально технической части. Несколько дней потребовалось для решения оргвопросов, а затем все пошло по плану. Военрук требовал от нас четкости и знаний оружия, а также основ тактики ведения боя и разведки. Занятия по военной подготовке продолжались и в 10 классе. Девочки кроме военного дела обучались на курсах медсестер.

ВСЕМ КЛАССОМ РОДИНУ ЗАЩИЩАТЬ.

Война набирала обороты. Наша армия сдавала города и села. Немцы двигались вглубь страны. В районе  появились первые беженцы, эвакуированные граждане прифронтовых и захваченных фашистами населенных пунктов. Нас удивляло, что среди них было немало людей, которые могли бы воевать. Позже мы узнали, что это рабочие и специалисты военных заводов, которые вскоре уехали на Урал, где разместились предприятия. Хотя наверняка были и такие, кто уклонялся от призыва в армию. Мы же были не такие…

В ноябре месяце всех нас призывников охватила патриотическая мысль и желание обратиться в райвоенкомат с просьбой призвать нас на передовую. Это не было чем-то особенным – тогда молодежь стремилась на фронт. Вот и мы решили вписать свою страницу в историю великой страны. Персонально каждый написал заявления с просьбой направить на защиту Родины, но всех в одну часть. От написания заявлений отказались только эвакуированные ребята, мотивируя возражением родителей в связи с бронью.

В райвоенкомате наш патриотизм одобрили. В конце 1942 года выборочно начался призыв 1925 года, но в начале 43 года многие в возрасте 17,5 лет уже были призваны в действующие войска. Наша просьба призываться всем классом и в одну часть оказалась нереальной, но тем не менее все были призваны. Так завершилось детство и годы учёбы в Кваркенской средней школе. В первой половине обучения в десятом классе мы надели на себя армейские гимнастерки и в военных училищах готовились к защите отчизны. К тому времени мои старшие братья были уже на передовых рубежах. Павел был связистом, а Яков – морским пехотинцем.

КАЖДЫЙ ТРЕТИЙ ЗЕМЛЯК В ТОТ ДЕНЬ  ОСТАЛСЯ НА ПОЛЕ БОЯ.

После выполнения шестимесячной программы за пять месяцев  весь личный состав "Рижского общевойскового офицерского училища» во главе с  командирами был отправлен в прифронтовую  полосу, где нам должны были присвоить офицерские звания и направить в войска. Так думали и планировали, но все вышло по-другому. Первое боевое крещение получили мы недалеко от станции Поворино Воронежской области, где  у нас на глазах немецкий самолёт поджёг  эшелон с бензином. От взрывов железнодорожных цистерн в клочья разнесло санитарный эшелон  с ранеными воинами. С наступлением рассвета мы,  молодые курсанты, чудом уцелевшие от гибели, весь день хоронили  останки сгоревших солдат.

Второе  не менее опасное испытание произошло где-то в районе станции "Лиски» под Воронежом. Железная дорога проходила у подножья меловых гор. Многие из нас такие горы видели впервые. О меле мы знали только из учебников химии. А тут такое богатство!  Вскоре  между курсантами завязалась дискуссия о том, где используется мел, кроме школьной доски. И тут началось-эшелон бомбили немецкие самолеты. Кроме нас в вагонах ехали гражданские.  Поезд остановился. Началась паника. Обезумев от страха, люди выпрыгивали из вагонов и что есть мочи бросились  сторону меловых гор. Зрелище было не для слабонервных: пассажиры сплошной людской стеной стали карабкаться вверх в поисках укрытия. Не удержавшись, многие падали вниз. Сбросив последние бомбы на склоны гор немцы улетели, а мы, отряхиваясь, с большим трудом узнавали друг друга.  Дальше на место дислокации двигались пешком. Не успели передохнуть как поступил приказ после артподготовки ворваться в немецкие окопы, добить оставшихся в живых фашистов и начать наступление.  До нас   прорыв не состоялся. Поэтому командование приняло решение свежими силами выполнить стратегически важный план. Более 6 суток шел бой. Окопы переходили много раз из рук в руки. Перелом наступил лишь на шестые сутки. От обстрела катюшами вражеских передовых линий было тошно и страшно не только немцам, но и нам. В итоге этих боёв из 60 моих земляков осталось в живых 14 человек, а 46 полегли на поле боя. Из трёх училищ осталось в живых  лишь каждый пятый вместе с ранеными. Мы понесли огромные потери. Но  потребовалось всего лишь трое суток для приведения в боевую готовность всех подразделений. Погибших заменили вновь прибывшие солдаты и офицеры. Бои по освобождению Донбасса продолжались. Наш боевой путь прошел через города: Красный Лиман, Славяник, Краматорск, Константиновка, большое село Друшковка.  Предстояло освободить Макеевку и город Сталино. Но на подступах к деревне Авдеевка пришёл приказ повернуть строго на запад и освободить город Павлоград. Немцы уходили из населенных пунктов без особого сопротивления, поэтому было освобождено много сел, в том числе село Николаевка.  Вспоминаю случай, когда мы чуть не погибли.  Трое немцев, которые поджигали оставленные деревни, оказались в нашем тылу. Чтобы не попасть в плен они стали ждать темноты в доме у местной хозяйки. Наше подразделение после трудного дня решило в этом селе переночевать.  Нас привлёк большой хороший дом.  Молодая хозяйка во дворе на открытой летней кухне варила в большом чугуне украинский борщ. Мы, не задумываясь о последствиях, договорились у неё заночевать. После ужина по-солдатски все трое улеглись спать на полу. Старшина заметил подозрительное в поведении хозяйки. Во-первых, зачем ей одной нужно столько борща? Во-вторых, когда старшина зашел в кухню, она побледнела. Вдруг он услышал как в подполе кто-то завозился. Он строго взглянул на хозяйку и она тихо прошептала, что там немцы.  Об этом старшина сообщил нам. Тогда у нас родилась идея поставить на люк большой кованный сундук, который стоял в комнате рядом с кухней. Что мы и сделали. Утром офицеры из особого отдела извлекли из подпола спрятавшихся немцев. Старшина был представлен к награде, а нам обьявили благодарность.

СНАЙПЕР ПУЛЬ ДЛЯ МЕНЯ НЕ ЖАЛЕЛ.

         18 сентября 1943 года считаю  своим вторым днём рождения. Произошло это сразу после переправы через реку Волчья. На противоположной стороне реки завязался ожесточенный бой.  В какой-то момент нам показалось, что немцы дрогнули и мы, выскочив из окопов, с громкими криками "Ура» бросились вперед. И попали под кинжальный огонь. До немецких окопов оставались считанные метры, поэтому никто не думал отступать. И тут я попал под обстрел немецкого снайпера, который не пожалел для меня пяти пуль: первые две попали в правое бедро с переломом кости, третья и четвертая - в подколенную и в пяточную части. Последняя пятая угодила в  живот. Теплая лужа крови залила спину.  Появился страх, что это конец. Спасла  боевая подруга - медсестра по имени Зоя, которая перевязала мне раны и вынесла к нашим окопам. Но доползти до них так и не удалось. Боли в бедре были настолько сильными, что я стал терять сознание. В очередной раз я очнулся уже около переправы. Первое желание – напиться воды. За кружку воды я готов был  отказаться от жизни. Но Зоя всех предупредила давать мне воду по одному глотку с интервалами в 15-20 минут, чтобы не остановилось сердце. 

         Наступило утро. Все побережье было заполнено тяжело ранеными, которых стали переправлять через реку. Кругом стоял стон и зловонье. Многие умирали. Их сносили в общую кучу на пригорке. Позже их забирали похоронные команды.

       На противоположном берегу стояли телеги в упряжке коров. Ночью  на этих повозках в ящиках были доставлены патроны, а на обратный путь  их загружали  ранеными солдатами. Для маскировки в узкую часть телеги укладывали кукурузные снопы, а уж  на них размещали  раненых. Сверху повозки также прикрывали кукурузными снопами. Так нас и везли нас до прифронтового госпиталя. Несколько раз появлялся немецкий самолет и на бреющей высоте осматривал обоз. Убедившись, что везут с поля снопы, и к тому же женщины, немцы улетали. Госпиталь располагался на окраине большого села в 10-15км от передовой под прикрытием больших развесистых деревьев в палатках зеленого цвета. Здесь нас выгрузили. При осмотре открытых ран устанавливали очередность срочных операций. Я попал в первую пятерку в связи с началом на правой ноге газовой гангрены. Спасти жизнь  можно было только при полном двухстороннем рассечении бедра от паха и до коленного сустава. Для удаления зараженной крови вставили двухсторонние эластичные пластины. И все это делалось в ночные часы без обычного электрического освещения, а с небольшими электрофонарями. К утру появились признаки жизни. Опухоль ноги заметно уменьшилась, повторили вливание свежей крови и отправили в эвакогоспиталь в с. Шидловка. Осмотрев ногу врачи приняли решение ампутировать конечность. И тут случилось чудо… К утру следующего дня, к большому удивлению врачей мои открытые раны вдоль всего бедра порозовели, а это признак оживления тканей. В срочном порядке я был отправлен в г. Саратов, где провёл 10 месяцев.  

 После двух операций по удалению из бедра костных осколков и подпиливания острых концов костной ткани, лечащая врач, делавшая эти операции, решила сохранить мне ногу. Однако  заведующая отделением настаивала на ампутацию. Но лечащий врач была непреклонна. И она победила, интуиция ее не подвела.

         Пять месяцев пролежал на спине пока не наступило сращение в мягкий костный мозоль в области перелома бедра. Через пять месяцев сняли гипс, сделали снимки, наложили временную двухстороннюю ланцету и через два дня конечность повторно загипсовали еще на два месяца. И только через более чем полгода мне разрешили подниматься на локтях в  сидячее положение. Какое это было счастье! Потом я начал учиться  стоять, придерживаясь за спинки кроватей. Потребовалось неделя, чтобы восстановить равновесие , а еще одна  неделя, чтобы передвигаться на руках между кроватями. Великая радость была, когда я впервые вышел на двух костылях из палаты в коридор. 

ВЕРНУЛСЯ Я НА РОДИНУ.

Выписался  из госпиталя в конце августа 1944 года. Врачи наказали наступать на больную ногу не раньше как через полгода, если не будет больших болей. В августе перед выпиской лечащий врач трижды возила меня на врачебный консилиум с демонстрацией рентгеновских снимков бедра: что было до начала лечения и что произошло после лечения. Это было чудо, что нога сохранена.

 Возвратился на родину из госпиталя на двух костылях с подвешенной к шее раненой ногой. Разруха, голод, пенсия в 12 рублей в месяц. И вновь встала проблема как жить, а как выжить?

 Мать за время моего годичного пребывания в госпиталях продала все, что могли купить. Вырученные деньги высылала мне на дополнительное лечение. Кроме того, незадолго до моего возвращения она вышла замуж за вдовца, у которого было трое малолетних детей.

  Итак, возвратился я в пустой дом. Успокаивало только одно: есть земля, можно что-то выращивать и завести хоть какую-нибудь живность. Но это были планы, а в жизни были открытые раны и постоянные боли. Приходилось лечиться то в военном госпитале, то в районной больнице. Помогло. Хорошо действовали народные средства: смазывание барсучьим салом и прием топленого сала с горячим молоком внутрь. В конце - концов раны закрылись, врачи разрешили ходить на двух костылях. Теперь нужно было зарабатывать деньги для жизни. Но где? Попытался, как многие инвалиды, освоить игру в восьмерку. Купил красивый плетеный, но тонкий шнур, подобрал кусок приличной фанеры, собрал первый привлекательный банк для удачника по выигрышу и приступил к заработку. Местом игры выбрал рынок. Раскручиваю, а затем закручиваю плетеный шнур в восьмерку и предлагаю желающему указательным пальцем захватить желаемое кольцо из восьмерки. Если выигрыш, то при затягивании шнурка палец задерживает шнурок. Если палец оказался в проигрышном кольце восьмерки, то шнурок свободно весь раскручивается, и клиент в проигрыше той мелочи, какую он поставил на кон. Неделю промышлял этим заработком. В итоге сам оказался в проигрыше, поскольку было легко разгадать, как делается восьмерка на проигрыш или выигрыш. Такие же инвалиды, но раньше пришедшие точнее возвратившиеся по ранению, установили подобные заработки под свое поле деятельности. А мне сказали: с таким старьем не лезь в наш огород.

  Неожиданно пришла идея заняться ремонтом кухонной посуды. За четыре года войны поступление посуды в магазины было минимальное, да и купить было не на что. Казалось, что такая работа как раз для меня: руки здоровые, ходить много не придется. Кое-какой инструмент сохранился с довоенных времен. В амбаре оборудовал верстак, для начала собрал у себя дома старую посуду и приступил к освоению новой профессии. Однако скоро понял, что нужного-то инструмента у меня нет. После непродолжительного мучительного раздумья вспомнил свое увлечение фотографией в 11 лет (1936год). Жил тогда у нас квартирантом фотограф, проводивший паспортизацию населения. Днем фотограф выезжал в села фотографировать граждан, а вечером в бане до глубокой ночи проявлял и печатал фотографии.

   Наблюдая за ним, я изучил всю технику лабораторной работы. Оставалось единственное - научиться фотографировать. Но фотограф с удовольствием доверявший  мытье  ванночек, к фотоаппарату не допускал.

   Узнав о моем желании фотографировать, мой сверстник по школе из хорошо обеспеченной семьи (сын районного прокурора) предложил мне детский фотоаппарат для пробы. При консультации фотографа я быстро освоил технику фотографирования. За  фотоаппарат пришлось немало потрудится на семью моего товарища. Так я приобрел детский фотоаппарат, но фотки, хотя и не самого лучшего качества получались. После отъезда фотографа дело было приостановлено. Но фототехнику я не выбросил, а сложил в ящик и убрал в надежное место.  И вот теперь я вспомнил про это и стал разыскивать место, куда схоронил технику. Все оказалось в целости и сохранности: детский фотоаппарат и старые ванночки, подаренные фотографом за работу по мойке и сушке фотографий.

Но для того, чтобы начать фотодело необходимо было добыть фотоматериал и фотоаппарат за любые деньги, но где их взять? Помог мой друг Боченин Виктор, такой же фронтовик, но старше по возрасту и возвратившийся раненым с фронта годом раньше. Боченин в это время работал в Райбанке инкассатором по сбору денег дневной выручки из магазинов Райцентра. Он по моей просьбе узнал, что фотоматериал можно купить свободно на рынке в г. Свердловске. Там же свободно продавались фотоаппараты.

В СВЕРДЛОВСК ЗА ФОТОАППАРАТОМ И ФОТОМАТЕРИАЛАМИ.

Из Оренбургской области проезд по железной дороге в годы войны был возможен только по пропускам. Без такого на дальнее расстояние в кассе билеты не продавали. Поэтому была придумана правдоподобная версия. Дело в том, что  в Свердловской области отбывал наказание мой родной дядя - Хлынин Илья Андреевич, осужденный тройкой в 1937 году. Его обвинили в том, что он служил в белой армии Колчака.  В то время полсела служили либо у Колчака, либо у Семенова.  Советская власть амнистировала всех  кто не участвовал в карательных операциях. В их числе был и мой  дядя. Однако вскоре он был арестован по ложному доносу и осужден на длительный срок.

   Вот я и решил съездить к нему на свидание, а заодно приобрести в Свердловске Фотоматериалы. После соответствующей проверки,  милиция выдала мне пропуск для поездки по железной дороге в места заключения моего дяди. Пропуск выдали также Виктору Боченину. Он должен был сопровождать меня поездке. Как инвалида войны.

 В начале декабря мы выехали, нагрузившись пуховыми платками, которые планировали продать, а на вырученные деньги купить фотоаппарат и фотоматериалы. Приехав в Свердловск, продали платки и без труда купили все необходимое для открытия частного фотоателье.  Затем все сдали на хранение в камеру хранения при вокзале, а сами поехали дальше до города Серова, а потом и Ивделя, где как нам сказали была колония дяди. В то время доехать туда можно было только по узкоколейной железной дороге. Условия в поезде были ужасные: вагоны маленькие, люди располагались как селедка в бочке, было страшно душно, никакого освещения не было. Ехали всю ночь К утру добрались до пункта назначеия. Но куда идти дальше и где в тайге икать нужную колонию, если известен только один литерный номер из четырех цифр. Попытались узнать у пассажиров, с которыми ехали в поезде, но они в ответ только пожимали плечами. Помогла жена офицера ГУЛАГа. Она не только рассказала, где находится учреждение, но и порядок представления свиданий. Женщина возвращалась из г. Серова и согласилась проводить нас до лагеря.  Было сомнение, пройду ли я на костылях 25 километров! Путь не маленький. Однако другого варианта не было: раз в сутки лошадка одинокая за почтой прибывала. А так все пешком ходили. Пошли и мы… Благо пешеходная дорога была хорошо натоптана и мои костыли в снегу не проваливались. Выручили крепкие руки и я без труда "покорил» такую длинную дистанцию. Лагерное начальство встретило нас с крайней настороженностью. То нас приняли за беглых сидельцев, то за диверсантов. Доверие к нам возникло только после того, когда из зоны привели моего дядю, который меня сразу признал.  Он так был растроган, что не выдержал нахлынувших чувств и залился горькими слезами. Беседа с дядей состоялась в присутствии начальства.  Так полагалось. Позже дали нам положительную справку о работе и поведении дяди в колонии. Напоили чаем и отправили к поезду на лошадке.

ФОТОГРАФ НА СЕЛЕ ОКАЗАЛСЯ ВОСТРЕБОВАННЫМ.

Обратная дорога не показалась такой тяжелой, хотя фотопринадлежностей было аж два рюкзака. Неделя ушла на подготовку и пробное фотографирование. Фотоматериал оказался хорошего качества – ворованный на местном заводе - изготовителе и продаваемый свободно на рынке по недорогой цене. Фотоаппарат (фотокор) нашего отечественного производства был рассчитан на контактное фотографирование размером  9х12см. Но, вставляя в рамку, можно было на одной кассете делать 6 снимков для документов размером  3х4.5см, как этого требовалось для паспорта. Подготовка прошла успешно, но фотографирование отодвинулось на три недели, попал в  больницу с обострением остеомиелита. Сказалась поездка и "марш бросок»  в 25 километров. После больницы уехал в с. Бриент на родину мамы. Для фотографирования приспособил свободную с хорошим двухсторонним освещением избу в соседнем доме у дяди Ивана, погибшего в первый год войны.

           Первую неделю фотографировал только родственников. Скоро о моем деле узнали все жителя села и пошли заказы. В основном фотографировали детей, чтобы их фото отправить на фронт, воюющим отцам. Пришлось разворачивать целое производство и подключать к работе двоюродных братьев и сестер.         Плату за фотографирование я брал мизерную, но поскольку оборот был большой, прибыль была ощутимой. В первый месяц я расплатился за проданные в Свердловске пуховые платки, а матери смог купить подержанную кровать. Свою  она продала в 1943 году, высылая мне в госпиталь деньги на дополнительное питание после очередных операций. Все это время она спала на приспособленном топчане. Это были первые приятные события в нашей семейной жизни. Хотя денег как и раньше не хватало. Основным питанием оставались картофель и пареная тыква с пшеницей.  Из живности в доме была только кошка. Кормились в основном только тем, что могли вырастить на своем приусадебном участке, точнее двух дворах. Хлеб покупали в магазине "потребкооперации». Но чаще обходились домашними лепешками, испеченными из растертой пшеницы, выращенной на огороде. Правда, как инвалид войны я иногда получал по талонам из райпотребсоюза скромные продуктовые заказы. Примерно один раз  в месяц.

         Наступила весна. В конце месяца на заработанные деньги купил две овцы, которые должны были окотиться к зеленой траве. Третью молодую овцу предложили в складчину несколько семей в счет оплаты за фотографии. Когда я привез этих овец домой. Мать от радости заливалась слезами. Перед уходом на фронт, дома оставалась одна лишь корова, но до моего возвращения не дожила. Скоро на подворье появились куры и стали копить деньги на покупку телочки, чтобы вырастить корову - кормилицу. 

         Весной 1945 года я все ещё продолжал ходить на  костылях. В деревню продолжали возвращаться фронтовики. Колхоз  выделял им в поле землю под сельхозкультуры. Но все почему-то сеяли просо и картофель. Пахать и сеять  помогали родственники. Моими помощниками были двое подростков. Было 8 мая 1945 года. Стояла солнечная погода. Работа спорилась парень верхом на лошади направлял  быков, тянувших плуг, девочка их подгоняла, а я, упираясь в ручки плуга (практически на одной ноге) двигался по борозде, удерживая плуг в нужном положении. До вечера вспахали половину. Утром 9 мая, ничего не подозревая, продолжили пахоту. Шел мелкий дождь. Ближе к полудню быстрой рысью мимо промчалась подвода, запряженная двумя лошадьми. Женщина, находившаяся в ней,  надрывно кричала: "Победа», "Победа». Оставляем быков в борозде и мчимся вдогонку за кричащей женщиной. Совхоз в трех километрах уже бушевал. Вся центральная площадь была заполнена ликующим от счастья народом.

         Было всем ясно, что пришла многострадальная победа. Но мы всё же возвратились на свое поле, допахали участок, разбросали просо, забороновали и только поздно вечером вернулись в свое родное Кваркино. Смертельно уставшие разбрелись по домам и крепко заснули.    Наступала мирная жизнь...

РЕШИЛ ПРОДОЛЖИТЬ ОБРАЗОВАНИЕ.

 Весь май и начало июня 1945 года трудился на  посевной, так как собрался поступать в институт. Фронтовиков в то время принимали в любой вуз вне конкурса, через собеседование. Мать одобрила мой выбор, но предупредила, что помогать будет нечем, и пробивать себе дорогу я буду сам. Кое- что удалось заработать фотографией,  а главное- помогли добрые земляки накосить и перевезти сено для прокорма купленной живности.

И вот собрав все необходимые  бумаги, поехал в Оренбург пытать счастья. Первым делом отправился в мединститут. Походил по некоторым лабораториям с запахом формалина и эфира, вспомнил госпиталя, трупы на передовой и решил не поступать. Поехал в пединститут. В корпусе светло и чисто, прекрасный воздух, благородная специальность. Сразу же в приёмную комиссию. Показал аттестат, а там одни тройки, нет ни одной четвёрки. Спрашивают: в чём дело? Отвечаю: я не заканчивал 10 класс и не сдавал выпускные экзамены. А как же получили аттестат? Поясняю: все парни из моего 10 класса, проучившись первую половину года, добровольцами ушли  на фронт. Аттестаты нам выслали по месту службы. Вот и вся история. Предложили сдать документы и готовиться к собеседованию. После некоторого раздумья решил не поступать в пединститут. Причина. Всю жизнь работать с детворой, убеждать их и уговаривать быть примерными и послушными детьми, а они будут устраивать такие же номера, как и мы в школьные годы. Для этого нужны стальные нервы, а у меня этого нет. Вот я и отправился в сельхозинститут.

Когда на кафедре растениеводства я увидел по углам прекрасные снопы зерновых, я сразу загорелся. Вот это специальность! Поля с широкими просторами, чистый воздух, яркое солнце всё лето будет сопровождать специалиста агронома. Зимой спокойная работа по подготовке к весне. Что может быть лучше? Сдаю документы и отправляюсь на ночлег в общежитие. Поселили меня  в комнате с главным бухгалтером учхоза, приехавшего по делам в институт. В беседе  он меня убедил, что зоотехническая специальность лучше. На другой день я отнес свои  документы на зоофак, и это определило всю мою дальнейшую жизнь.

Приняли нас фронтовиков по собеседованию с одним вопросом: "Где воевал,  какие имеешь ранения или награды?». Затем ответ: вы студент, можете ехать домой за рабочей одеждой. С первого августа  будете работать в учхозе до начала занятий. Такой был порядок во всех вузах для поступивших в институт. В Кваркино вернулся студентом. Взял необходимую одежду, отправился в учхоз. Там нас  разместили в школе. Для сна нам выделили учебные классы. Дали каждому по два лёгких изношенных одеяла и охапку соломы. Спальное место каждый сооружал по своему вкусу.  Утром следующего дня получили наряд на очистку животноводческих помещений от навоза, накопившегося в зимние месяцы. Проработав весь день, почувствовал сильную боль раненой ноги, обернувшуюся бессонной ночью. Никому не жалуясь, но второй день выдержал работу только до обеда. Вместо обеда лежал с дикой болью в ноге. Понял, что такого напряжения я не выдержу и превознемогая боль отправился в институт забирать документы и возвращаться в своё Кваркено.

Пришёл на приём к декану с просьбой выдать документы. Но Пётр Михайлович Григорьев опередил меня вопросом, что случилось и почему у меня такой болезненный вид. Не дожидаясь подробного ответа, декан по отцовски сразу отвёл меня в медпункт института и заставили меня раскрыть ногу. Увидев мои раны,  затянутые рубцами от паха до коленного сустава, декан пришёл в ужас, а медсестру насторожила опухоль всей ноги.  Направили в больницу на стационар, с освобождением от всех физических работ до начала учебного года, затем в военный госпиталь как фронтовика.

За неделю с ногой всё нормализовалось. Врачи были удивлены, что я с такими болячками поступил в сельхозинститут и поехал на такую грязную работу. На врачебной пятиминутке один из врачей спросил меня, есть ли студенты, поступившие сразу после школы. Ответ: основная масса, а фронтовиков всего 6 человек. Так они и пусть август работают, а Вы заслужили этот месяц быть в санатории с такими ранениями. Идея претворилась в жизнь.  Чудо! Получаю путёвку в город Пятигорск на грязелечение  и деньги на проезд туда и обратно. Сразу на вокзал за билетом и через два дня на проходящий поезд через Москву.

   ИНОГДА СЧАСТЬЕ ДАЕТСЯ С КУЛАКАМИ…

При посадке в поезд пришлось  учинить драку. Моё место в вагоне оказалось занятым майором с женой, ехавшим из Азии в Москву. Проводница  не пустила меня в вагон, отправила в кассу уточнять. Обливаясь потом, на двух костылях  допрыгал до кассы, где кассир подтвердил законность выписанного билета. Едва успел до отправки поезда к вагону, но проводница отказалась меня впустить. Вскочив на подножку и держась одной рукой за поручень, пытаюсь проникнуть в вагон, но она с верхней ступеньки дважды бьёт меня ногой в грудь.   Схватившись левой рукой за поручень,  правой наношу ей удар костылём  по  голове. Поднимается крик, а поезд уже трогается, я повторяю второй удар, чтобы она отступила. Удар свалил её с ног, а я с висячего положения влезаю в тамбур. Проводница кричит, вскакивает с пола и пытается броситься на меня с кулаками. Преградой ей были мои костыли, и вытолкнуть она меня из тамбура не смогла. В соседнем вагоне из-за такого страшного крика сорвали стоп кран, и поезд остановился. Вытащили меня из тамбура, сочувствие было на стороне окровавленной проводницы. Меня приняли за безбилетного бродягу. Показываю билет, а проводница кричит, захлёбываясь слезами, что он у меня липовый. Проводницы из двух соседних вагонов в порыве гнева просят зевак-пассажиров измолотить меня и сбросить с насыпи.

Благо в этот момент подбежал на крик начальник поезда, сразу взял у меня из рук билет, посмотрел, велел пропустить  в вагон и дал сигнал к отправке поезда. Не прошло и 10 минут,как я нашёл своё место, снял рюкзак и молча сел на краю занятой полки.

Появился начальник поезда, опросил пассажиров, проверил документы. Вернул мне билет с извинением и изумлением как я не попал под колеса, когда бился костылями, повиснув на поручне. Ещё раз извинился и обещал  разобраться с виновными и наказать по заслугам.

Часа  три я лежал с закрытыми глазами,  приходя в себя после состоявшейся драки, пассажиры чувствовали ко мне уважение и сочувствие. Проводница до Москвы не появлялась в вагоне, майор через час забрал свои вещи и молча удалился. Так я "героем» доехал до Москвы.

 На другой день утром подсел ко мне на полку генерал в военной форме. Был очевидцем всего произошедшего, интересовался кто я и куда еду. Оказалось, что я по путёвке в Пятигорск, а он в Кисловодск. Предложил из Москвы ехать одним поездом и вместе компостировать билеты. Я был окрылён таким вниманием, и у меня пропал  страх перед Москвой. На перроне мне удалось избежать  выборочную проверку документов.   Осмелился спросить, нельзя ли будет затеять с вами разговор при виде оцепления по проверке документов. Ответ запомнился на всю жизнь: "хорошо соображаешь». Так было и сделано, я гордо попрыгал на двух костылях в компании с генералом.

Сразу переехали на Курский вокзал в кассу. Были билеты на ночной поезд, но я отказался сразу ехать, не увидев Москвы. На вопрос где будешь ночевать, ответил: есть адрес родственницы из Оренбурга. Так наше знакомство с генералом закончилось, и я продолжил знакомство с Москвой в одиночку.

МОСКВИЧИ УДИВИТЕЛЬНО ВЕЖЛИВЫЙ НАРОД.

Выхожу на привокзальную площадь и не верю, что я в Москве. Вижу, что и здесь такие же улицы и дома как в Оренбурге, такой же трамвай, на любые вопросы провинциала прохожие москвичи приветливо отвечают. Окрылённый, смело ринулся разыскивать улицу Жуковского, где живёт тётя сотрудницы Оренбургского облздрава. Оказался многоэтажный дом старинного капитального строения с лифтом. Входил в лифт с предельной осторожностью, нажал кнопку номер 6 и впервые в жизни поехал вверх. Доехал, и начались проблемы, как выйти из лифта. Красивая резная ручка хорошо передвигается, но дверь не открывается. Минут 5 или 7 раскачиваю лифт и думаю, что-то заело, но дверь закрыта. Только очередной пассажир через застеклённое окно в двери мне подсказал, на что нажать, чтобы открылась дверь. Счастливый, что вырвался из клетки, прихожу в квартиру, а она закрыта. Нажимаю звонок в другие квартиры, мне вежливо отвечают, ждите появления хозяев. Через час состоялась приятная встреча с очень милой приветливой, но уже пожилой тётей Аней. Была очень рада, прочитав рекомендательное письмо, накормила меня и разрешила на одну – две ночи у неё остановиться. С согласия хозяйки, но с наказом не заблудиться, отправился на двух костылях бродить по Москве.

Всё что увидел и куда заглядывал, вызывало у меня восхищение и восторг. До появления в Москве был только в трёх городах: Стерлитамак (Башкирия) военный городок, город Орск в госпитале, город Саратов. Послеоперационная палата и небольшой хорошо огороженный двор.  Не мог поверить, что я в Москве, с уголка посмотрел на Красную площадь и, сохраняя последние силы, поковылял посмотреть "Большой театр». Прочитал красочную афишу впервые в жизни, ничего в ней не понял, но зашёл в кассовый зал. Загорелся желанием посмотреть, что из себя представляет театр внутри. Показав в кассе пенсионное удостоверение и объяснив, что я впервые проездом в Москве,  бесплатный билет на балкон. Через час я внутри театра хожу, восторгаюсь. Не удержался, несколько раз щупал отделки витрин жёлтого цвета, чтобы убедиться, позолота или нет. и почему нет отломленных уголков, если из позолоты. Смертельно устал от нелёгкой ходьбы, разыскал свою галёрку и  счастливый приготовился смотреть представление, но нечего не понял. Музыка играет, артисты не поют, а все бегают по сцене и молчат. Все в зале затаенно молчат, периодически бурно хлопают, а за что? Как хорошо бегают танцоры и тоже молчат? В перерыв с огорчением покидаю театр и спешу на квартиру. Первый вопрос от хозяйки, где был, что видел, и какое впечатление. Всё рассказал, но в конце беседы признался, был в Большом театре, ничего не понял и впервые перерыв ушёл. Хозяйка поняла мой уровень культуры и, не подав вида, вежливо  объяснила, что это балет где не поют, а танцуют, и в танце заложено содержание балета. Я всё внимательно выслушал, но мало чего понял. На следующий день с утра закомпостировал билет на ночной поезд, а днём бродил по Москве по программе, составленной милой хозяйкой, настоящей москвичкой.

 Утром после сна я снова серьёзно оскандалился. Вечером, видя мою смертельную усталость и затянувшуюся беседу, тётя Аня мне не предложила душ, а только хорошо умыться. Утром завела меня в ванную комнату, оборудованную газовой колонкой, скороговоркой объяснила, как им пользоваться и  быстро вышла. Я впервые увидел  газовое оборудование и  душ . Разделся, залез в ванну и начинаю действовать, как она мне говорила. Всё перепутал, погасил газ, а как зажечь не понял. Крутил рычажки пока не собралась очередные жильцов коммунальной квартиры. Вижу прокол, принимаю холодный душ и покидаю ванную комнату.

Хозяйка поздравляет меня с приятным душем, а у меня синие губы и лёгкая дрожь по телу. Признался перед всей семьёй под общий шутливый смех, как я впервые в Москве принял горячий душ.

В ИНСТИТУТ ВЕРНУЛСЯ С ПАЛОЧКОЙ.

45 дней ежедневных процедур так благотворно повлияли на мои раны, что прекратились все боли. Из Пятигорска в Оренбург возвратился без костылей,  с одной палочкой, но костыли в упаковке привёз.

Декан встретил меня  доброжелательно, по-отцовски, увидев вместо костылей одну лишь палочку. Разрешил свободное посещение  на время отработки пропущенных лабораторных занятий. Позже приказом по институту я был назначен старостой группы. Так началась студенческая жизнь. Бедная, но незабываемо радостная. Тогда мне было 20 лет, За плечами была война. Я видел смерть и сам не раз находился на волоске от нее. Все трудности студенчества в сравнении с тем, что пришлось пережить, казались мне ничтожными. На втором курсе начал подрабатывать в котельной и фотогравированием животных для открытой на территории института областной сельскохозяйственной выставки. Питаться придумали попарно, так было легче выжить. Моим напарником был Володя Труш, украинец, тоже фронтовик. Стипендии хватало на десять дней, вторую половину каждого месяца жили за счет котельной. Володя был моим напарником. Главным источником пропитания во второй половине месяца была для нас сода, присланная Володиной сестрой в посылках из Украины. Соду небольшими стаканчиками продавали на рынке. Но это занятие было позорным, и мы быстро нашли двух немолодых женщин, которые брали у нас товар по весу, а продавали  стаканчиками, такой вариант  устраивал больше. Один раз в два месяца я привозил из дома мешок картошки, сумку пшена из плохо очищенного проса. Картошка с килькой или жаренная на рыбьем жире были нашими любимыми блюдами.

НАМ СТАЛИН ДАЛ ПРИКАЗ.

В конце 1948 года в Оренбургском сельхозинституте произошло важное событие. Пришло распоряжение Минсельхоза СССР о направлении студентов выпускного курса зоофака в Казахстан для участия в бригадах по учету породного скота. Говорили, что мероприятие проводится по личной инициативе Сталина. Отобрали всего лишь трех студентов. По приезду в Казахстан мы поняли всю ответственность за результаты командировки. Нам предстояло выявить количество животных принадлежащих колхозам, совхозам и семейным кланам. На это потребовался не один месяц изнурительного труда. Пришлось проехать не одну сотню километров горных дорог верхом на лошади, чтобы попасть в аул или высокогорное пастбище. Приходилось тратить не один день, чтобы провести учет всего поголовья. К каждому виду требовался свой подход. Лошади, которые находились на круглогодичном  пастбищном содержании без пастухов и коневодов и входили в составы косячных табунов, где в каждом из них 15-20 конематок с жеребятами и один косячный жеребец. Табун полностью во власти жеребца. Он его охраняет, в нужное время гонит на водопой, на пастбище. И так зимой и летом. Посчитать поголовье животных в таком табуне очень сложно. Приходилось идти на различные ухищрения, чтобы выполнить задачу.

        Как не старались бригады, завершить работу в намеченный срок не удалось. Пришлось задержаться. В институте после возвращения простили неявку на занятия в положенное время к началу 5 курса. Разрешили досдать экзамены за пятый курс, производственную практику зачли без каких-либо отчетов. Сдал Госэкзамены в конце марта вместе со своим потоком. Получил диплом с отличием и с рекомендацией на продолжение учебы в  аспирантуре. Так был покорен еще один важный рубеж в моей жизни. Потом была педагогическая работа в техникуме, учеба в аспирантуре, защита кандидатской, а потом и докторской диссертаций, полувековая научно - педагогическая деятельность в сельскохозяйственном ВУЗе г.Рязани, который был институтом, академией, а вот теперь - университет.