Яковлев, Александр Андреянович, секретарь придворной конторы.

Яковлев получил воспитание в доме Аврама Федоровича Лопухина; это обстоятельство сблизило его с двором царевича Алексея Петровича, у которого он был подьячим. По переписке его с кабинет-секретарем Макаровым в 1714 г. можно заключить, что он был при дворе не последним человеком.

В 1717 г. Яковлев был в Копенгагене при царице Екатерине Алексеевне в качестве секретаря и имел при её дворе большое значение. "Здесь он велик ныне», писал из Копенгагена Гаврило Лопухин к Авраму Лопухину.

Несчастная судьба втянула его в суздальский розыск 1718 г. При аресте Аврама Лопухина захвачена была переписка его с братом Гаврилом Лопухиным.

В одном письме, между прочим, упоминалось о Яковлев, что он действовал в интересах Лопухиных. Это послужило поводом к розыску, который обнаружил за Яковлевым какие-то важные упущения по расходу денежных сумм, которых у него было до 600 тысяч рублей.

В 1718 г., ноября 27, государь, выслушав докладную выписку из розыскных дел, под пунктом о Яковлеве собственноручно написал: "в Сибирь»; в указе же велено было сослать его в Сибирь без наказания и не отнимая у него ничего.

В 1725 г. императрица Екатерина приказала возвратить Яковлева из ссылки; 11 ноября он был отпущен из Тобольска и 2 марта 1726 г. явился в Тайную канцелярию. Тогда же ему дали должность секретаря придворной конторы. Но Сибирь положила на него свою печать; здоровье его было надломлено; он стал искать утешения в религии, в чтении библии, проповедей и духовно-нравственных книг, списывал их для себя, а из иных делал выписки. Эти выписки и погубили его.

30 сентября 1732 г. он был снова арестован по доносу расстриги Осипа; Яковлев обвинялся в том, что он, будто бы, с Михайловою Аврамовым "говорили про новгородского архиерея Феофана о противностях церковных, как показано в пунктах от Родышевского, и при том Аврамов и Яковлев поносили оного архиерея». У Яковлева отобрали все книги, тетради и письма. Роковое значение для него имело "правило к божественному причащению», с выписками на белых листах и на полях из библии и из других книг. 3 октября в Кабинете в присутствии Феофана Прокоповича, был сделан допрос Яковлеву: к чему и на чьи лица и с каким намерением он собирал эти выписки. Яковлев отвечал, что выписывал из книг и из проповедей "простотою своею для памяти». Тогда Кабинета поручил Феофану сделать подробный и обстоятельный разбор этих выписок. Феофан не замедлил разбором, причем допустил недобросовестную натяжку в целях обвинить Яковлева в составлении подметного письма.

Феофан нашел, что в выписках Яковлева заключалась хула на превысочайшую власть, и возбуждение народа к мятежу. Как ни странно, но разбор Феофана убедил следователей в том, что Яковлев один из первых членов заговора и автор подметного письма. В виду этого Кабинет решил разыскивать сообщников Яковлева.

Несчастный Яковлев был приведен в застенок, поднят на дыбу и висел полчаса, пока не посинел; снятый с дыбы, он в беспамятстве просил бумаги и чернил и звал отца духовного; но написать ничего не мог, а отцу духовному сообщил, что выписки делал "простотою бес умысла».

В 1736 г. Яковлев был вторично приведен в застенок, и ему предъявлены были новые вопросы, сочиненные Феофаном и касавшихся правил к божественному причащению; но Яковлев держался прежних своих показаний по поводу выписок, и ему дано было 16 ударов.

Окончательный приговор о нем состоялся уже по смерти Феофана, 18 октября 1737 г., по которому было велено бить Яковлева кнутом и сослать в Охотский острог на вечное житье, при чем ему объявлено было о следствии строго молчать в пути под угрозою смертной казни.

В июле 1740 г. сын Яковлева подал на Высочайшее имя прошение об освобождении из под ареста его отца; прошение это было уважено, и Яковлеву разрешено было возвратиться (10 марта 1741 г.) из Охотского острога в Москву, или куда он пожелает.