Яковлев, Иван Алексеевич, отец писателя Герцена, отставной капитан Лейб-Гвардии Измайловского полка, родился в Москве

23 июня 1767 г.

Воспитанный французским гувернером в доме набожной и благочестивой тетки, он 16-ти дет поступил в Измайловский полк сержантом и, прослужив до Павловского воцарения, вышел в отставку гвардии капитаном.

В 1801 г. он уехал за границу и прожил, скитаясь из страны в страну, до конца 1811 г. Яковлев сделался известен по своему свиданию с Наполеоном в Москве 1812 г.

Когда Наполеон разорил Кремль и тщетно ожидал предложений о мире, он сам написал письмо Александру I, и для отправления письма воспользовался следующим случаем, отставной капитан гвардии Яковлев, собираясь 2 сентября выехать из Москвы, был в ней захвачен и ограблен неприятелями. Окруженный своими дворовыми людьми и сотнею подмосковных крестьян, прибежавших из деревни к своему помещику, он бродил по горевшей Москве, отыскивая возможность выбраться из города, и когда убедился, что этого ему нельзя было сделать, явился за паспортом к маршалу Мортье, исполнявшему в то время обязанности военного губернатора. Последний не решался выдать ему паспорта без разрешения Наполеона.

Зная Яковлева по его брату, Льву Алексеевичу, бывшему до войны посланником при Вестфальском короле, Наполеон принял Яковлева в тронной зале, и после нескольких слов обыкновенной вежливости начал при секретаре своем Лелорн-Дидевиле следующий разговор: "Не мы жжем Москву. Я занимал почти все столицы в Европе и не истреблял их. Я сжег в Италии один город, потому что там защищались на улицах. Возможно ли? Вы сами поджигали Москву, святую Москву, где погребены предки ваших монархов». —"Не знаю причины несчастия — отвечал Яковлев — но ношу на себе следы его; теперь все мое имущество заключается только в лохмотьях, которые на мне». Далее в разговоре Наполеон выразил пожелание прекратить пролитие крови, требовал от России исполнения Тильзитского договора и грозил в противном случае подвергнуть Петербург участи Москвы. "Вы хотите ехать из Москвы?» — продолжала. Наполеон — "Согласен, но с условием, чтобы вы отправились в Петербург. Императору Александру приятно будет видеть свидетеля того, что происходит в Москве, и вы ему все объясните».

На замечание Яковлева, что по своему чину и званию он не имеет права надеяться быть допущенным к государю, Наполеон отвечал: "Обратитесь к обер-гофмаршалу графу Толстому; он человек честный; или велите камердинеру доложить о себе императору, или пойдите навстречу государю во время его ежедневных прогулок».

На это Яковлев ответил: "Теперь я во власти вашей, но я не переставал быть подданным императора Александра, и останусь им до последней капли крови. Не требуйте от меня того, чего я не должен делать, я ничего но могу обещать». — "В таком случае, сказал Наполеон, я напишу письмо к вашему государю; скажу, что посылал за вами и поручил вам доставить письмо».

На другой день Лелорн-Дидевиль привез письмо и повеление пропустить пленного из города.

В сопровождении более 500 человек вышел Яковлев пешком из Москвы, к вечеру добрался до Черной Грязи, где явился на передовой цепи отряда Винценгероде и был им отправлен с офицером в Петербург. Здесь привезли Яковлева прямо к графу Аракчееву и у него в доме задержали.

Граф доложил об нем государю и получил повеление: не представлять его императору, а только взять от него письмо Наполеона.

С месяц Яковлев оставался арестованным в доме Аракчеева и к нему никого не пускали. Наконец, граф объявил ему, что император велел его освободить, не ставя ему в вину того, что он взял пропуск от неприятельского начальства и извиняя этот поступок крайностью, в которой он находился.

Освобождая его, Аракчеев велел немедленно ехать из Петербурга, не видавшись ни с кем, кроме старшего брата, которому разрешено было проститься.

Яковлев поселился сначала в Ярославской губ., затем переехал в Тверскую и, наконец, через год перебрался в Москву.

Дожил он до глубокой старости. Скончался Яковлев 6 мая 1846 г. и похоронен на Девичьем кладбище.

А. И. Герцен в следующих словах характеризует своего отца: "Нрав и здоровье моего отца не позволяли вести до семидесяти лет ветреную жизнь, и он перешел в противоположную крайность. Он хотел себе устроить жизнь одиночную, в ней его ждала смертельная скука, тем более, что он только для себя хотел ее устроить. Твердая воля превращалась в упрямые капризы, незанятый силы портили нрав, делая его тяжелым... Человек большого ума, большой наблюдательности, он бездну видел, слышал, помнил; светский человек accompli, он мог быть чрезвычайно любезен и занимателен, но он не хотел этого и все более и более впадал в капризное овичуждение ото всех. Трудно сказать, что собственно внесло столько горечи и желчи в его кровь. Эпохи страстей, больших несчастий, ошибок, потерь, вовсе не было в его жизни. Я никогда не мог вполне понять, откуда происходила злая насмешка и раздражение, наполнившие его душу, его недоверчивое удаление от людей и досада, снедавшая его. Разве он унес с собою в могилу какое-нибудь воспоминание, которого никому не доверял, или это было просто вследствие встречи двух вещей до того противоположный, как восемнадцатый век и русская жизнь при посредстве третьей, ужасно способствующей капризному развитого, помещичьей праздности. Он до конца жизни писал свободнее и правильнее по-французски, нежели по-русски, и ? la lettre не читал ни одной русской книги, ни даже библии».

Не обращаясь ни к кому с просьбами, он в то же время и сам ни для кого ничего не делал.

"В жизни, говорить Яковлев, всего важнее esprit de conduit, важнее превыспреннего ума и всякого ученья. Везде уметь найтиться, нигде не соваться вперед, со всеми чрезвычайная вежливость и ни с кем фамильярности».