Яковлев, Лев Алексеевич, д. т. с., сенатор, родился 20 февраля 1764 г.

Будучи 11-ти лет, он уже числился каптенармусом в Измайловском полку, затем сержантом.

В 1788 г. он произведен был в прапорщики, в 1790 г. — в подпоручики, в следующем году — в поручики, в 1796 г. — в капитан-поручики и 16 апреля того же года — в капитаны.

За это время Яковлев участвовал в шведской войне, а в 1795 и 1796 гг. служил волонтером в Англии на эскадре адмирала Дункана.

Произведенный в 1798 г. в полковники, он был уволен из полка, назначен канцелярии-советником в коллегию иностранных дел и отправлен сначала к миссии в Швецию, а оттуда в Англию, где в 1800 г. был произведен в стат. сов. и перемещен в Штутгарт поверенным в делах.

Пожалованный в камергеры (1807 г.) и орденом св. Иоанна Иерусалимского (1809 г.), Яковлев переименован был в чрезвычайные посланники и полномочные министры.

В 1810 г. он был назначен состоять в том же звании при Вестфальском короле, где и находился до июня 1812 г., когда, по случаю разрыва с Францией, возвратился в Россию.

За спасение дипломатических бумаг он был награжден орденом св. Анны 1-й ст.

В 1820 г. Яковлев был произведен в т. сов. и назначен сенатором, а в 1829 г. почетным опекуном в Москве, управляющим Мариинскою больницею и членом совета Екатерининского и Александровского институтом.

В 1881 г. Яковлев был пожалован орденом Св. Владимира 2-ой ст., а 7 апреля 1835 г. получил орден Белого Орла.

Последней его наградой было производство (2 апреля 1838 г.) в

д. т. с.

Умер Яковлев 19 января 1839 г. и похоронен в Новодевичьем монастыре, в Москве.

Нравственный облик Яковлева ярко обрисован его племянником А. И. Герценом в его "Былом и думах».

- "Сенатор, говорит Герцен, был по характеру человек добрый и любивший рассеяния: он провел всю жизнь в мире, освещенном лампами, в мире официально-дипломатическом и придворно-служебном, не догадываясь, что есть другой мир посерьезнее, несмотря даже на то, что все события с 1789 по 1815 г. не только прошли возле, по зацеплялись за него. Граф Воронцов посылал его к лорду Гренвилю, чтобы узнать, что предпринимает Бонапарта, оставивший армию; он был в Париже по время коронации Наполеона.

В 1811 г. Наполеон велел его задержать в Касселе, где он был послом "при царе Ереме», как выражался мой отец в минуты досады. Словом, он был налицо при всех огромных происшествиях последнего времени, но как-то странно, не так, как следует... Пока дипломатические вопросы разрешались штыками и картечью, он был посланником и заключил свою дипломатическую карьеру во время Венского конгресса, этого светлого праздника всех дипломатий. Возвратившись в Россию, он был произведен в камергеры в Москве, где нет двора. Не иная законов и русского судопроизводства, он попал в Сенат, сделался членом Опекунского совета, начальником Мариинской больницы, начальником Александровского института, и все исполнял с рвением, которое вряд ли было нужно, со строптивостью, которая вредила, с честностью, которой никто не замечал. Он никогда не был дома; он заезжал в день 2 четверки здоровых лошадей, одну утром, другую после обеда.

Сверх Сената, которого он никогда не забывал... он не пропускал почти ни одного французского спектакля и ездил раза три в неделю в Английский клуб. Скучать ему было некогда: он всегда был занят, рассеян, он все ехал куда-нибудь, и жизнь его легко катилась на рессорах по миру оберток и переплетов. Зато он до 75-ти лет был здоров, как молодой человек, являлся на всех больших балах и обедах на всех торжественных собраниях и актах, все равно каких: агрономических или медицинских, страхового от огня общества или общества естествоиспытателей... да, сверх того, за то же, может, сохранил он до старости долю человеческого сердца и некоторую теплоту».