Шли рыцари на Аскалон
Шли рыцари на Аскалон
+NNDNN+
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.
В детстве автор этих строк обычно долго не мог заснуть (скорее всего, потому, что отправлялся спать довольно рано, у нас в семье с этим было строго). Но папа обычно садился у меня в изголовье и читал какую-нибудь интересную книгу по-русски или по-немецки, а еще чаще (особенно, пока я был еще маленьким) рассказывал мне сказки и истории собственного сочинения или занимательные истории, сочиненные другими авторами, но в собственном творческом преломлении. Некоторые из них мне так нравились, что я, по прошествии нескольких дней или недель, просил папу рассказать их снова. Он так и делал, но, естественно, невольно изменял в них те или иные детали. Это мне очень не нравилось, я кричал: "Все было не так!". "Ты в прошлый раз не так рассказывал!", и начинал требовать, чтобы он рассказал историю непременно именно так, как в прошлый раз. Иногда ему это удавалось, иногда - нет, но я с этим, в конце концов, смирялся, потому что в новом пересказе прежняя история начинала играть новыми гранями. Особенно мне нравились истории о рыцарях Круглого стола короля Артура Пендрагона, перед бронзовой статуей которого мы с папой подолгу простаивали в Рыцарском зале музея имени Пушкина, разглядывая и обсуждая все детали его доспехов и вооружения, а также о Зигфриде, королях Ротгере и Ортните, Битерольфе с Дитлибом, Гильдебранте с Гадубрантом, Дитрихе Бернском, Вольфдитрихе и крестоносцах (в первую очередь, естественно, о Фридрихе Барбароссе, который в папиных рассказах сливался с другим императором-крестоносцев - Фридрихом Вторым Гогенштауфеном), но и о Готфриде Бульонском, как, впрочем, и о его предке Карле Великом (а уж от Карла - между прочим, вопреки всякой исторической достоверности, изображенного на щите стоявшего в Рыцарском зале Пушкинского музея рядом с королем Артуром бронзового Теодориха Остготского, т.е. того же Дитриха Бернского! - было рукой подать до историй о графе Роланде, геройски павшем в Ронсевальской битве с сарацинами). Свои прозаические истории о крестоносцах папа обильно уснащал песнями - скорее всего, собственного сочинения, на собственные мелодии. Начало одной из них я помню до сих пор:
|
Die Ritter zogen nach Askalon, Im fernen Heil`gen Land, Damit`s kein Heide kann bedroh`n, Getrost, mit Herz und Hand, Um zu befrei`n Jerusalem, Zu nehmen es in Schutz, Wenn`s auch den Tuerken nicht genehm, Dem Heidenvolk zum Trutz... |
(Шли рыцари на Аскалон, В далекой Святой Земле, Дабы ей не смог угрожать ни один язычник, Чтобы с твердой верой, сердцем и дланью, Освободить Иерусалим, Взять его под защиту, Пусть это туркам и не по нраву, Назло языческому народу...) |
Дальше я, к сожалению, не запомнил, хотя голос папы, негромко поющего эту песню, так сказать, вместо колыбельной, отчетливо звучит в моих ушах даже сейчас, когда мои уставшие за день пальцы почти механически скользят по клавиатуре, печатая эти строки.
История о рыжебородом римско-германском императоре Фридрихе I Барбароссе, в папиной интерпретации, заканчивалась тем, что в его замок накануне выступления в Крестовый поход, являлся шпильман (миннезингер, или менестрель), начинавший петь колдовскую песню, под звуки которой Барбаросса и его рыцари погружались в беспробудный сон, после чего их замок уходил под землю, где они продолжали спать, и только два ворона, облетев за сутки весь мир, возвращались вновь и вновь в подземный зачарованный чертог и шепотом рассказывали спящему императору обо всем, происшедшем за этот день в обитаемом мире). В принципе, папина интерпретация сказания о спящем Барбароссе вполне соответствовала классической, за исключением одной детали: колдуна-миннезингера звали...Мерлин! Так папа перебрасывал от Барбароссы мостик к королю Артуру и его рыцарям Круглого Стола...
Он пел мне вместо колыбельной и про Барбароссу:
|
Der Kaiser Вarbarossa, Der alte Friederich, Er schlaeft in seinem Schlosse, Er schlaeft und regt sich nicht... |
(Император Барбаросса, Старый Фридерих, Он спит в своем замке, Он спит - и не шелохнется...) |
Продолжение песни я - увы! - не помню. Тогда я еще не знал, что в основе текста этой папиной "колыбельной" лежали не его собственные стихи, а - естественно, творчески переработанное - стихотворение немецкого романтического поэта XIX века Фридриха Рюккерта "Старый Барбаросса" (хотя похожее стихотворение есть и у Генриха Гейне):
|
Der alte Barbarossa, Der Kaiser Friederich, Im unterird'schen Schlosse Haelt er verzaubert sich. Er ist niemals gestorben, Er lebt darin noch jetzt, Er hat im Schloss verborgen Zum Schlaf sich hingesetzt. Er hat hinabgenommen Des Reiches Herrlichkeit Und wird einst wiederkommen Mit ihr, zu seiner Zeit. Der Stuhl ist elfenbeinern, Darauf der Kaiser sitzt; Der Tisch ist marmelsteinern, Worauf sein Haupt er stuetzt. Sein Bart ist nicht von Flachse, Er ist von Feuersglut, Ist durch den Tisch gewachsen, Worauf sein Kinn ausruht. Er nickt als wie im Traume, Sein Aug halb offen zwinkt, Und je nach langem Raume Er einem Knaben winkt. Er spricht im Schlaf zum Knaben: Geh hin vors Schloss, o Zwerg, Und sieh, ob noch die Raben Herfliegen um den Berg. Und wenn die alten Raben Noch fliegen immerdar, So muss ich auch noch schlafen, Verzaubert hundert Jahr'. |
(Старый Барбаросса, Император Фридерих, В подземном замке Скрывается он, заколдованный. Он никогда не умирал, Он живет там и сейчас, Скрытый в замке, он Присел там поспать. Он забрал с собой под землю Великолепие Державы, Но однажды возвратится, Вместе с ним, в свое время. Стул, на котором сидит император, Из слоновой кости, Стол, на который он опирается головой, Из камня мрамора. Его борода не из льна, Она из жаркого пламени, Она проросла сквозь стол, На котором покоится его подбородок. Он кивает, как будто во сне, Он моргает наполовину открытым оком, И по прошествии долгого времени, Он жестом подзывает отрока. Во сне он молвит отроку: Выйди из замка, о карлик, И глянь, летают ли еще ВОроны вокруг горы. И, если старые вОроны Все еще летают там, Значит, и мне, заколдованному, Придется спать еще сто лет). |
Интересно, что папа (как я выяснил впоследствии) пел эту балладу на мотив первых четырех строк каждого куплета популярной комсомольско-молодежной песни советских времен "Мы - молодая гвардия":
Вперед, заре навстречу,
Товарищи в борьбе,
Штыками и картечью
Проложим путь себе,
опуская при этом четыре заключительные строки:
Чтоб труд владыкой мира стал
И всех в одну семью спаял,
Мы - молодая гвардия
Рабочих и крестьян.
И только в старших классах мне довелось узнать, что советские большевики "скоммуниздили" эту песню у немецких социал-демократов (у которых она, сочиненная, кажется, Эйльдерманом, называлась двояко: "Навстречу утренней заре" или "Мы - молодая гвардия пролетариата" и носила несколько менее воинственный характер):
|
Dem Morgenrot entgegen, Ihr Kampfgenossen all! Bald siegt ihr allerwegen, Bald weicht der Feinde Wall! Mit Macht heran und haltet Schritt! Arbeiterjugend? Will sie mit? Wir sind die junge Garde Des Proletariats! Wir haben selbst erfahren Der Arbeit Frongewalt In duestren Kinderjahren Und wurden frueh schon alt. Sie hat an unserm Fuss geklirrt, Die Kette, die nur schwerer wird. Wach auf, du junge Garde Des Proletariats! Die Arbeit kann uns lehren Und lehrte uns die Kraft, Den Reichtum zu vermehren, Der uns're Armut schafft. Nun wird die Kraft, von uns erkannt, Die starke Waffe uns'rer Hand! Schlag zu, du junge Garde Des Proletariats. Wir reichen euch die Haende, Genossen all, zum Bund! Des Kampfes sei kein Ende, Eh' nicht im weiten Rund Der Arbeit freies Volk gesiegt Und jeder Feind am Boden liegt. Vorwaerts, du junge Garde Des Proletariats! |
(Навстречу утренней заре, Все вы, боевые товарищи! Скоро вы победите повсюду, Скоро вал врагов уступит вам! С силой вперед, и держите шаг! Рабочая молодежь? Хочет ли она присоединиться? Мы - молодая гвардия Пролетариата. Мы познали на себе Насилие рабского труда В мрачные детские годы, И рано состарились. Она звенела на нашей ноге, Цепь, становящаяся только тяжелее. Пробудись, молодая гвардия Пролетариата! Труд может научить нас, И научил нас силе, Которая увеличивает богатство, Создающее нашу бедность. Но теперь сила, познанная нами, Станет сильным оружием в наших руках! Бей, молодая гвардия Пролетариата! Мы протягиваем вам, всем товарищам, Руки в знак союза! Борьба не подойдет к концу, Пока везде и повсюду Не победит свободный трудовой народ И все враги не будут повержены. Вперед, молодая гвардия Пролетариата!) |
Правда, в школе нам говорили, что это - песня немецких коммунистов, не уточняя ее социал-демократического происхождения. Конечно, в пору нашего детства социал-демократов уже не клеймили "социал-фашистами", как при дедушке Сталине, но, тем не менее, именовали их "социал-реформистами", ответственными за раскол германского рабочего класса перед лицом наступающего "гитлеровского фашизма" (слово "национал-социализм" в нашем тогдашнем детском, да и не только детском, лексиконе полностью отсутствовало - видимо, чтобы не наводить детей и не детей на крамольные мысли, скольких видов бывает социализм, не считая "единственно верного" сиречь "победившего" сиречь "реального" сиречь "развитого", короче говоря - советского) и, в-общем, хитро замаскировавшимся предателям того самого пролетариата, который они звали в бой в сочиненной геноссе Эйльдерманом песне.
Но мало того! Став студентом, Ваш покорный слуга узнал, что и "социал-реформист" товарищ Эйльдерман, оказывается, заменил в свое время собственным текстом предыдущий текст песни "В Мантуе в оковах" о гибели народного героя австрийской горной области Тироль (помните, небось, тирольские "йодели"?) Андреаса Гофера. Гофер, владелец постоялого двора "На песке" (нем.: "Ам Занд"), получивший поэтому прозвище "Зандвирт" ("Песочный трактирщик"), поднял вооруженное восстание горцев Тироля, отнятого императором французов Наполеоном I Бонапартом у Австрии и отданного "корсиканским чудовищем" своему верному клеврету по Рейнскому Союзу - курфюрсту Баварскому (вместе с королевской короной), с чем тирольцы, издавна сопротивлявшиеся попыткам баварцев покорить их, были категорически не согласны и взялись за оружие. Повстанцам Гофера (начавшим против наполеоновских войск "малую", или "партизанскую войну, в 1809 году, немного раньше, чем испанские "гверильясы"), удалось одержать несколько побед над баварцами и французами и даже освободить столицу Тироля город Инсбрук. Однако военная фортуна оказалась, как обычно, переменчивой, к тому же "стережет нас всех измена" (как поется в известных куплетах корнета из оперетты "Давным-давно" и ее экранизации - любимого фильма нашего детства "Гусарская баллада" на музыку Тихона Хренникова). Оккупанты заманили Гофера в западню, заключили в крепость Мантую, где он и был в 1810 году расстреляли французами. Тиролец Леопольд Кнебельслагер сочинил мелодию, а немецкий поэт-романтик Юлиус Мозен (родом не из Тироля, а из Фогтланда) - текст, о казни Гофера:
|
Zu Mantua in Banden Der treue Hofer war, In Mantua zum Tode Fuehrt ihn der Feinde Schar. Es blutete der Brueder Herz, Ganz Deutschland, ach, in Schmach und Schmerz. Mit ihm das Land Tirol, Mit ihm das Land Tirol. Die Haende auf dem Ruecken Der Sandwirt Hofer ging, Mit ruhig festen Schritten, Ihm schien der Tod gering. Der Tod, den er so manchesmal, Vom Iselberg geschickt ins Tal, Im heil'gen Land Tirol, Im heil'gen Land Tirol. Doch als aus Kerkergittern Im festen Mantua Die treuen Waffenbrueder Die Haend' er strecken sah, Da rief er laut: „Gott sei mit euch, Mit dem verrat'nen Deutschen Reich, Und mit dem Land Tirol, Und mit dem Land Tirol.“ Dem Tambour will der Wirbel Nicht unterm Schlegel vor, Als nun der Sandwirt Hofer Schritt durch das finst're Tor, Der Sandwirt, noch in Banden frei, Dort stand er fest auf der Bastei. Der Mann vom Land Tirol, Der Mann vom Land Tirol. Dort sollt' er niederknien, Er sprach: „Das tu ich nit! Will sterben, wie ich stehe, Will sterben, wie ich stritt! So wie ich steh' auf dieser Schanz', Es leb' mein guter Kaiser Franz, Mit ihm das Land Tirol! Mit ihm das Land Tirol!“ Und von der Hand die Binde Nimmt ihm der Korporal; Und Sandwirt Hofer betet Allhier zum letzten Mal; Dann ruft er: „Nun, so trefft mich recht! Gebt Feuer! - Ach, wie schiesst ihr schlecht! Ade, mein Land Tirol! Ade, mein Land Tirol!“ |
(В Мантуе в оковах Пребывал верный Гофер. В Мантуе на смерть Повел его отряд врагов. Обливались кровью сердца братьев, Вся Германия, ах, пребывала в позоре и страдании, А с ней - тирольская земля, А с ней - тирольская земля. С руками за спиной Шел "зандвирт" Гофер, Спокойным, твердым шагом, Смерть казалась ему мелочью. Смерть, которую он тысячу раз Посылал в долину с горы Изельберг, В священной тирольской земле, В священной тирольской земле. Но когда он увидел, Как в твердыне Мантуи Верные собраться по оружию Стали сквозь решетку темницы протягивать ему руки, Он громко воскликнул: "Да пребудет Бог с вами, С преданной Германской империей И с тирольской землей, И с тирольской землей!" Барабанщик не мог выбивать Дробь барабанной палкой, Когда "Зандвирт" Гофер Прошел мрачными воротами, "Зандвирт", свободный и в узах, Неколебимо стоял на бастионе, Муж из тирольской земли, Муж из тирольской земли. Ему приказали встать там на колени, Но он сказал: "Я этого не сделаю! Хочу умереть так, как стою, Хочу умереть так, как шагал! Так, как я стою на этом укреплении! Да здравствует мой добрый император Франц, А с ним - моя тирольская земля! А с ним - моя тирольская земля! И вот капрал снимает Путы с его рук. "Зандвирт" Гофер молится Здесь в последний раз. Затем он восклицает: "Ну же, не промахнитесь по мне! Огонь! - Ах, как плохо вы стреляете! Прощай. моя тирольская земля! Прощай, моя тирольская земля!"). |
Между прочим, судя по воспоминаниям очевидцев казни, Гофер перед смертью вовсе не призывал благословение Божие на своего доброго императора Франца, а совсем даже наоборот, воскликнул: "Францик, Францик, этим я тебе обязан!" (нем.: Franzl, Franzl, das verdank ich dir!"), несомненно, намекая на прекращение Австрийской империей, потерпевшей поражение от французов в 1809 году, военной поддержки тирольских повстанцев. Но это так, к слову...
Надо сказать, что папа не ограничивался только героями Средневековья, порой он рассказывал мне перед сном и о героях Античности - чаще всего об Александре Македонском, Ганнибале и Юлии Цезаре (опять-таки, в своей интерпретации). Так, например, в папином изложении, Юлий Цезарь (первое время я, плохо расслышав его имя в первый раз и, не решаясь переспросить, ибо папу очень уважал, пребывал в уверенности, что Цезаря звали не Юлий, а Юрий, как Юрия Долгорукого, чей конный памятник перед тогдашним Моссоветом мне тоже очень нравился) защищал Рим от Ганнибала. По утрам Юлий Цезарь, в папином изложении, вставал и, в целях закалки, выкупавшись в ледяных водах Тибра, в качестве физзарядки, трижды обегал вокруг стен города Рима с мечом и щитом в руках (совсем как Гектор и Ахилл вокруг Трои - про них, как и про откопавшего Трою по данным "Илиады" Генриха Шлимана, я узнал от папы несколько позже) - это была его утренняя физзарядка, к которой (по системе Мюллера) папа стал приучать меня с самого нежного возраста. В рассказах об Александре Македонском папа особенно любил историю об укрощении норовистого Букефала и о том, как в битве при Гавгамелах Александр Великий собственноручно вырвал из груди своего верного коня вонзившуюся в нее персидскую стрелу и врукопашную схватился с царем царей Персии Дарием Кодоманом, ранившим его в бедро кинжалом, прежде чем бежать (таким образом, папа смешал воедино три битвы Александра Великого с персами - при Гранике, при Иссе и при Арбелах-Гавгамелах, но мне было все равно интересно, хотя у меня уже в первом классе имелась подаренная папой книга Флавия Арриана "Поход Александра", содержавшая в приложении биографии Александра, вышедшие из под пера Плутарха Херонейского и Диодора Сицилийского - эта книга, одна из немногих, подаренных мне папой в детстве, до сих пор сохранилась в моей домашней библиотеке).
Мама же подарила мне книжку изложенных прозой для детей былин под названием "Русские богатыри" с отличными черно-белыми картинками, которые я, естественно, раскрасил цветными карандашами - как и иллюстрации в имевшейся у нас книге "Deutsche Heldensagen" ("Немецкие героические сказания") - ее сперва читал мне на ночь папа, а потом я и сам прочитал ее множество раз (но уже не на ночь, а при свете дня).
