Последние дни Государевой Семьи в Царском Селе

Записано со слов дежурного по караулам Царскосельского гарнизона в 1917 году, полковника лейб- гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка Владимира Николаевича Матвеева.

Много раз мне хотелось записать мою последнюю встречу с Царской Семьей, но каждый раз охватывал жгучий стыд за себя, за всех нас, не сумевших или не хотевших сделать ничего для спасения Царских Узников.

В конце 1916 года я заболел на фронте воспалением легких, после чего был эвакуирован в Петроград, а затем командирован для поправления здоровья в „Здравницу Ея Величества" в Массандру. Вернувшись из Массандры, я, в феврале 1917 года, незадолго до революции, явился в запасный батальон полка, стоявший в Царском Селе, где был назначен командиром 2-ой запасной роты. Фактически в командование ротою до революции не вступал.

Запасный батальон полка состоял из четырех рот и разного рода команд. Каждая запасная рота имела четыре литерные роты „А“, „Б“, „В" и „Г", разные по времени обучения и подготовки, для отправки на фронт. Каждая литерная рота имела около 250 стрелков, численность запасной роты батальона составляла около 1000 нижних чинов, а общая численность запасного батальона со всеми командами и нестроевыми доходила до восьми тысяч.

На это громадное число солдат приходилось совершенно недостаточное число офицеров, да и то большею частью прикомандированных к батальону прапорщиков, не имевших ни служебного опыта, ни авторитета, не носивших полкового мундира и за кратковременностью не запевших проникнуться полковыми традициями. Кадровые офицеры в большинстве находились на фронте, а из ограниченного числа их, бывших к началу революции в запасном батальоне, многие были вынуждены после революции уйти.

В первые же дни революции был объявлен известный приказ № 1 совета солдатских и рабочих депутатов. Два пункта в нем особенно развращающе повлияли на дисциплину и службу запасных батальонов Петрограда и его окрестностей:

1)    Право бессменного оставления их в местах своего расквартирования для охраны достижений революции, а следовательно, невозможность отправления запасных батальонов на фронт.

2)    Право выборного начала командного состава, чем запасные батальоны немедленно воспользовались для удаления более твердых и способных на сопротивление, а потому неугодных старших кадровых офицеров.

Так, в запасном батальоне лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка в самом начале революции были забаллотированы командир батальона полковник Алексеев и капитан Тавастшерна. Под угрозой насилий капитаны Агапов и Круглевский должны были покинуть батальон. Вступивший в командование батальоном капитан Артабалевский за излишне уважительное отношение к Государю Императору на Пасхе был революционным комитетом батальона забаллотирован и отчислен.

Главными проводниками революционных идей и углубления революции в батальоне оказались адъютант батальона, прапорщик запаса Судзиловский, бывший до революции действительным статским советником одного из министерств, прапорщик—командир нестроевой роты и несколько других революционно настроенных прапорщиков и стрелков.

Под напором систематической пропаганды все вскоре стало в запасном батальоне новым, случайным, чужим и батальон совершенно утерял связь с одноименным полком на фронте.

Так как я только что прибыл в запасный батальон, где меня кроме некоторых подпрапорщиков и унтер-офицеров, прибывших с фронта, почти никто не знал, то и был утвержден в должности командира 2-ой запасной роты.

В один из первых дней революции я был назначен дежурным по караулам в Царском Селе. Во время этого дежурства приводили много арестованных, среди которых были мои хорошие знакомые. Помню с каким отвращением приходилось относиться к своим обязанностям, чувствуя себя каким- то невольным тюремщиком. В это дежурство караул 'в Александровском дворце меня не касался, так как там еще занимал караул Сводный пехотный полк, дежурному по караулам не подчиненный.

Затем, примерно до половины апреля, меня дежурным по караулам не назначали, что меня очень устраивало, так как я не мог отделаться от гнетущего чувства после своего первого дежурства.

Около этого времени стрелки 2-ой роты запасного батальона, занимавшие караул в Александровском дворце, проявили себя возмутительным образом, грубо потребовав отобрания монтекристо у Наследника Цесаревича.

Явившись на следующий день в роту, я приказал всех собрать, высказал солдатам недопустимость их грубой выходки, указал что глумление над беззащитным ребенком гадко Великие мерзко и несовместимо со званием воинского чина и что мне стыдно командовать такой ротой. Конечно, меня немедленно объявили врагом революции и народа и отрешили от командования ротою.

Через некоторое время я был назначен наблюдающим за специальными командами полка и как более свободный по службе стал чаще других назначаться на дежурство по караулам г. Царского Села.

Для несения караульной службы в Царском Селе назначался ряд караулов от расположенных в гарнизоне запасных батальонов гвардейских стрелковых полков — 1-го Его Величества, 2-го Царскосельского и 4-го Императорской Фамилии. В состав ежедневных караулов входил также специальный офицерский караул для охраны Александровского дворца, в котором была арестована Царская Семья. Караул этот назывался офицерским, так как во главе его назначался офицер, в отличие от других караулов, в которых караульными начальниками являлись унтер-офицеры. Общее наблюдение за всеми караулами возлагалось на дежурного по караулам и его помощника—„рунда“. Караулы и дежурный по караулам назначались часто от разных войсковых частей.

На дежурного по караулам кроме общих караульных обязанностей возлагалась еще специальная обязанность присутствовать во время прогулок Царской Семьи в парке. Обыкновенно дежурный по караулам находился в офицерском собрании своего батальона, куда начальник караула при Александровском дворце передавал по телефону о времени, когда Государь Император с Семьей предполагает выйти на прогулку. Время прогулок ограничивалось определенными часами, во время которых в отведенной для прогулок части парка выставлялись добавочные часовые, якобы для охраны Царской Семьи от возможных покушений извне. Место для прогулок первоначально отдалялось примерно до полуверсты от дворца, но со временем все суживалось, мотивируя затруднительностью охраны Царской Семьи. Часовые, расставляемые вокруг отведенного для прогулок участка парка, должны были по караульным правилам стоять лицом в поле и спиной к месту Прогулки Государя и Царской Семьи, но фактически из любопытства и отсутствия дисциплины всегда поворачивались лицом к Государю. В состав караула при Александровском дворце еще специально назначался один из членов революционного комитета того же запасного батальона, от котораго назначался караул. Член комитета никаких специальных караульных обязанностей не имел и на него возлагалось лишь соглядатайство и наблюдение за действиями чинов караула и охраны.

По прибытии в Александровский дворец дежурный по караулам в сопровождении рун- да или караульного начальника ожидал обыкновенно выхода Царской Семьи в стеклянной ротонде, выходящей в парк. По выходе Государя и членов Царской Семьи на прогулку Его Величество, проходя мимо, всегда здоровался и, или в начале, или во время прогулки, чаще по окончании ея, милостиво разговаривал с дежурным по караулам офицером.

Государя и членов Императорской Семьи, обыкновенно сопровождали в должности гофмаршала свиты Его Величества генерал-майор В. А. Долгорукий, лейб-медик Его Величества Е. С. Боткин, воспитатель Наследника швейцарец П. А. Жильяр и дядька Наследника матрос Нагорный. Императрицу вывозили в кресле к открытым в парк дверям ротонды, где Ея Величество читала или работала. Обыкновенно одна из Великих Княжон находилась в обществе Императрицы, чаще это бывала Великая Княжна Татьяна Николаевна. Позже, когда стало теплее, Императрицу в кресле выносили и выкатывали в прилегающую к дворцу часть парка.

За времянахождения Государя Императора арестованным в Царском Селе мне пришлось быть дежурным по караулам с обязательным посещением Александровского дворца не менее 8—10 раз.

Помню, что я очень волновался во время моего первого дежурства, ожидая выхода Государя и всей Августейшей Семьи в стеклянной ротонде Александровского дворца. Государь так милостиво и с таким чарующим" взглядом поздоровался со мною, что мое смущение сразу прошло. Его Величество сопровождали Наследник Цесаревич, три Великие Княжны, князь Долгорукий, Боткин и Жильяр. Государыня из-за сердечных припадков и Великая Княжна Татьяна Николаевна в этот раз не выходили. Все бывшие на прогулке направились в парк к грядкам, на которых Царская Семья работала. Великие Княжны были в высоких русских сапогах и дружно и весело действовали лопатами. С Царской Семьей работали князь Долгорукий, Жильяр и кой-кто из царских слуг.

Будучи вынужденным выполнять крайне тягостную обязанность по охране и наблюдению за Царской Семьей во время прогулок, я всегда старался держаться возможно дальше и в стороне от Его Величества, чтобы по возможности сохранить Царской Семье иллюзию, что Она находится в своем тесном кругу.

В одно из следующих моих дежурств по караулам Государь Император в милостивой беседе со мною сказал, что, разбирая на днях свои фотографии, случайно нашел карточку представления в Ливадии, 17 апреля 1914 года, депутации лейб-гвардии от 2-го стрелкового Царскосельского полка, в состав которой входил и я. При этом Государь добавил : „Как это все далеко, сейчас совсем другие времена".

Весну 1914 года Государь Император с Августейшей Семьей проводил в Крыму. 17-го апреля того же года, в день полковых праздников лейб-гвардии 1 стрелкового Его Величества и лейб-гвардии 2 стрелкового Царскосельского полков, представлялись Государю Императору депутации от названных полков в собственном Его Величества дворце Ливадии. В состав депутаций входили от 1 полка — бывший командир полка генерал-от-инфантерии Мальцев и штабс-капитан Завалишин; от 2 полка — полковник Панпушко, штабс-капитан Зметнов I и я.

Депутации представлялись и приносили поздравления Его Величеству и членам Царской Семьи перед завтраком. Во время Высочайшего завтрака, к которому были приглашены члены депутаций, Государь Император провозгласил тост за процветание справлявших в тот день свой полковой праздник войсковых частей. После завтрака депутации поднесли букеты малиновых роз Государыне Императрице и Великим Княжнам. Розы соответствующего цвета Великие оттенка прибора полков специально культивировались в садоводствах Царского Села и были привезены с собой в наполненных торфом ящиках. Во время обычного после Высочайшего завтрака „cercle" Их Величества милостиво разговаривали с каждым из членов депутаций. Государыня Императрица более длительно беседовала с полковником Панпушко, которого Ея Величество хорошо знала по Японской войне, во время которой полковник Панпушко заведовал санитарным поездом имени Императрицы.

После Высочайшего представления я оставался в отпуску в Алупке. В один из ближайших дней, в числе других, я был приглашен в Ливадию для участия в игре в теннис с Великими Княжнами в присутствии Государя Императора.

В одно из моих последующих дежурств в 1917 году в Царском Селе Государь Император, разговаривая о том, что делается на фронте, сказал: „Как мне жаль вас, офицеров, видя, что вам приходится переносить".

Допускавшиеся в начале разговоры дежурных по караулам и караульных начальников с Государем Императором и членами Императорской Семьи, а также целование руки у Государыни Императрицы и Великих Княжон были позже строго воспрещены Керенским. Официально это мотивировалось нежеланием ставить членов Императорской Семьи в неудобное положение после случая, когда один караульный начальник, прапорщик из нижних чинов, позволил себе не принять руки Государя Императора. На самом деле к этому придрались, не доверяя офицерам и боясь их общения с членами Царской Семьи.

Насколько велико было недоверие к офицерам показывает следующий ничтожный случай, когда во время одной из прогулок я обменялся несколькими французскими фразами с князем Долгоруким. Об этом караульными солдатами немедленно было передано в запасный батальон и на этой почве у меня возникли скучные и неприятные разговоры с революционным комитетом батальона.

После одного из приездов Керенского в Царское Село стало известно, что Царскую Семью предполагают куда-то отправить. Место назначения в начале не было известно и во время моего очередного дежурства ко мне обратился князь Долгорукий с просьбой узнать, куда предполагают отправить Царскую Семью. Последняя в начале даже обрадовалась предстоящему переезду, будучи в полной уверенности, что их отправят в Ливадию.

Примерно дней за 6 до вывоза Царской Семьи из Царского Села вновь прибыл Керенский, который указал, что безопасность Царской Семьи требует Ея удаления из Царского Села подальше, в Сибирь, рекомендовал заготовить тёплые вещи, но точно не определил места отправления.

31-го июня 1917 г., я вновь был наряжен дежурным по караулам. В этот же день около полуночи был назначен окончательный отъезд Царской Семьи.

Непосредственно после развода караулов я отправился в Александровский дворец, где заступил караул от запасного батальона лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка.

Около 6 часов вечера приехал Керенский с помощником командующего войсками Петроградского военного округа, штабс-капитаном Козьминым, бывшим в 1905 году кратковременным президентом Читинской республики и находившимся затем в ссылке. Керенский прошел в покои Государя, где имел непродолжительную беседу с Его Величеством.

Вскоре после того прибыл Великий князь Михаил Александрович проститься с Государем.

На половине Государя имелись' три комнаты. Первая была приемная, далее—кабинет и позади—личная комната Государя.

Прощание происходило в кабинете Государя в присутствии Керенского и продолжалось около 15 минут. Лишь в последние - 2—3 минуты Августейшие братья удалились в личную комнату Государя и оставались в ней с глаза на глаз. Керенский мне указал, чтобы я также присутствовал при прощании Государя с Великим Князем, но я от этого уклонился и оставался в приемной комнате Государя.

Для сопровождения и охраны Государя и Царской Семьи был сформирован отряд „Особого Назначения" от 1, 2 и 4 запасных батальонов Гвардейской стрелковой дивизии. От каждого батальона по роте стрелков при двух офицерах. Общее заведывание охраной было возложено на коменданта дворца, полковника лейб-гвардии Петроградского полка Кобылинского, старавшегося по возможности смягчить тяжелый режим Государя.

Во главе охранной части от запасного батальона лейб-гвардии 2*го стрелкового Царскосельского полка был комитетом назначен прапорщик Деконский, переведенный туда уже после революции из запасного батальона 4-го стрелкового полка. Это был ярый большевик и противник Царской Семьи, которого никак нельзя было допустить в царскую охрану.

Вскоре после отъезда Великого князя Михаила Александровича Керенский уехал в Запасный (Екатерининский) дворец, куда через некоторое время поехал и я. Разыскав Керенского, я дал ему характеристику прапорщика Деконского и настаивал на полной невозможности командирования Деконского с Царской Семьей. После некоторых возражений Керенский все же проникся моими доводами и настоял на отмене отправки Деконского. В результате от запасного батальона 2 полка были командированы: прапорщик Пыжов — из бывших унтер-офицеров роты Его Высочества полка и прапорщик Семенов — полуинтеллигент, попавший в запасный батальон со стороны и игравший большую роль в революционном комитете батальона.

Вернувшись обратно в Александровский дворец, я прошел в коридор, разделявший покой Императора от покоев Императрицы, где разговаривал с лицами, состоявшими при Их Величествах. Здесь же находилась графиня Бенкендорф и появлялись Царские Дети. Через некоторое время обер-обер- граф Бенкендорф передал мне, что Императрица просит меня к Себе во внутренний покой, чтобы проститься.

Караульным вход в личные покои Государя и Императрицы был строжайше воспрещен. Чтобы оградить меня от возможных служебных неприятностей за нарушение этого правила, присутствующие здесь Наследник Цесаревич и Великая Княжна Ольга Николаевна по собственной инициативе стали на двух концах коридора, чтобы следить, не идет ли кто-нибудь из непрошенных, и во время предупредить.

Императрица встретила меня у Себя в будуаре с милостивыми словами: „Я просила вас к Себе, чтобы попрощаться с вами и поблагодарить за ваше всегда внимательное к Нам отношение. Далее с глазами полными слез Ея Величество сказала: „Мы отрываемся от Нашего родного дома и едем в полную неизвестность". Подойдя к стоявшему рядом столику, Государыня нервно взяла образок и благословила меня им. После сего, поцеловав руку Императрицы, я откланялся Ея Величеству, глубоко тронутый Ея сердечностью и вниманием ко мне.

Вскоре после этого в одной из проходных комнат из коридора в ротонду я встретил Великую Княжну Марию Николаевну, с которой поздоровался, поцеловав руку. Во время разговора с Ея Высочеством мимо нас прошел к ротонде помощник командующего войсками Петроградского военного округа, штабс-капитан Козьмин в сопровождении коменданта дворца, полковника Кобылинского и караульного начальника. Вслед затем явился караульный начальник и потребовал меня от имени штабс-капитана Козьмина в ротонду. Извинившись, я простился с Великой Княжной. В ротонде штабс-капитан Козьмин в присутствии полковника Кобылинского налетел на меня в высшей степени грубой и резкой форме за то, что я осмелился нарушить приказ — не целовать руки и не разговаривать с членами Царской Семьи. Он кричал, что предаст меня суду и приказал ни на шаг от него не отходить. Грубая и громкая брань Козьмина была слышна другим и дошла до сведения Их Величеств.

В эту же ротонду позже стали сносить все сундуки и с подъезда, ведущего из ротонды в парк, состоялся отъезд Царской Семьи.

Через некоторое время, уже под вечер, я находился в ротонде, разговаривая с графиней Бенкендорф, когда подошел князь Долгорукий и передал мне, что Государь с Царской Семьей желает со мной проститься. Так как вблизи находился Козьмин, то, чтобы отвлечь его внимание, я вышел из ротонды в парк, обошел вокруг дворца, вновь вошел во дворец через главный подъезд и прошел в библиотеку, где находились Государь Император, Наследник Цесаревич, Великие Княжны и некоторые лица свиты.

Государь, поблагодарив за службу, передал мне Свою фотографическую карточку с надписью „Николай. 1917 г.“ со словами: „Я думаю, что вы не откажетесь принять на память Мою фотографию. Карточка эта случайная, которая оказалась у Меня под рукой. Я нарочно не написал числа, чтобы вам, в случае чего, не было лишних неприятностей". Затем Государь обнял меня и поцеловал. Только что я простился с Государем Императором, Наследником Цесаревичем и Великими Княжнами, как появился караульный начальник, который мне передал, что Козьмин послал его меня вновь разыскать. Присутствовавший при этом Государь обратился ко мне со словами: „Спрячьте скорей фотографию, чтобы вам не было новых неприятностей!" Я вышел из библиотеки глубоко растроганный исключительной сердечностью и заботливостью обо мне Государя Императора и всей Царской Семьи.

По возвращении в ротонду Козьмин меня раздраженно спросил, куда я вновь исчез. Я возразил, что ходил поверять посты, что составляет мою обязанность и право.

В библиотеке шло прощание Царской Семьи с остающимися в Царском Селе лицами и слугами дворца.

Наступало время, назначенное для отъезда. Между тем произошли затруднения с подачей Царского поезда, и никто не знал, скоро ли, когда его подадут и подадут ли его вообще. Шли слухи о каких-то протестах рабочих, делались разные догадки, но верных сведений не было. Началось бесконечное томительное ожидание всей Царской Семьи. Вещи сложены, автомобили поданы к подъезду в парке, отъезд ожидается с минуты на минуту. Вся ночь прошла в томительном ожидании, без отдыха.

Во время этого ожидания был подан чай в примыкавшую к ротонде боковую гостиную, в которой разместилась Царская Семья и все Их провожавшие. Тут же вертелся Козьмин и после 4-х часов утра вновь появился Керенский. Во время чая, который большинство пили стоя, Государь, проходя мимо меня, сказал по-французски: „Я больше не буду с вами разговаривать, так как вы имели сегодня уже достаточно неприятностей.“

Только после 5 часов утра Царская Семья стала садиться в автомобили. Когда вышла Императрица, то полковник Кобылинский и я, по взаимному сговору, поднесли Ея Величеству букеты из роз, заранее приготовленные распоряжением полковника Кобылинского.

Государь садился в автомобиль со свойственной ему выдержкой и спокойствием. Императрица была сильно взволнована и в слезах. Большинство провожавших плакало.

Автомобили тронулись, окруженные конными казаками.

На вокзале Императорский поезд не был подан к перрону, так что членам Императорской Семьи пришлось идти по шпалам, что было затруднительно для Императрицы, ходившей с трудом. Наследника несли на руках.

В 5 час. 59 мин. утра, 1 августа 1917 года, Царская Семья отбыла из Царского Села в неизвестность, чтобы менее чем через год закончить свои мученические дни в Екатеринбурге.

Записал Э. Верцинский.

Гор. Гельсингфорс, 25-го мая 1931 г.