Служба во французской и Добровольческой армиях.

Записано со слов Г. А. Тавастшерна.

Георгий Александрович Тавастшерна — офицер лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка, выпуска 1913 года.

Мировую войну проделал в рядах своего полка, в котором был раз контужен и дважды ранен. За атаку высоты 90,0 близ Витонежа на Стоходе, в ночь с 17-го на 18-ое июля 1916 года, награжден георгиевским крестом 4-ой степени. Во время атаки д. Витонеж, 21-го июля 1916 года, ранен тремя пулями: в голову с разбитием челюсти, в плечо с выходом около поясницы и в левую ногу, без повреждения кости. Эвакуирован в Петроград, где помещен в Св.-Троицкую общину сестер милосердия на Песках, куда специально размещали раненых в голову.

В начале ноября 1916 года поправился и был назначен в запасный батальон своего полка в г. Царское Село.

Во время революции Г. А. Тавастшерна отказался дать присягу Временному Правительству, был забаллотирован стрелками запасного батальона Лейб-Гвардии 2 стр. Царскосельского полка и отчислен в резерв чинов Петроградского военного округа с переименованием из капитанов гвардии в подполковники армии. Фактически продолжал носить форму полка с подполковничьими погонами.

В апреле 1917 года подполковник Тавастшерна обратился в Главный Штаб с просьбой дать ему командировку заграницу, так как не мог ужиться с местными революционными условиями. Ему было, как штаб-офицеру, в этом отказано.

Тогда Тавастшерна решил с той же просьбой обратиться непосредственно к Военному Министру, господину Керенскому. После некоторых затруднений был Керенским принят в кабинете Военного Министра на Мойке. В ответ на заявление Тавастшерна Керенский велел обратиться к начальнику Главного Штаба, генералу Архангельскому, а узнав, что Главный Штаб отказал, сказал, что ничего сделать не может. Тогда Тавастшерна заявил, какой же он Военный Министр, если ничего сделать не может, и громе того добавил, что в связи с революцией пришел в такое нервное состояние, что может застрелить „или себя, или вас, или кого угодно вообще". Керенский страшно растерялся и стал говорить, „что же прикажете мне делать", на что Тавастшерна ему посоветовал позвонить по телефону в Главный Штаб и отдать соответствующее распоряжение.

Уже через 48 часов после этого разговора Тавастшерна выехал заграницу во Францию через Финляндию, Швецию, Норвегию и Англию. Заграничный паспорт ему был выдан на имя инженера Тавастшерна с поручением заказа автомобилей. Форменное платье, оружие и бумаги военного характера были опечатаны в Министерстве Иностранных Дел и на руки выдан курьерский лист. Так как его денщик, стрелок 8 роты Панковский, не хотел с ним расстаться, то он повез его с собой за свой счет, получив на него из Градоначальства заграничный паспорт, как на своего слугу.

Из Бергена в Абердин (в Шотландии) шел на английском транспорте „Вульфур", который в пути подвергся атаке подводной лодки. В Лондоне прожил 1 ? месяца. В конце июня 1917 года прибыл в Париж, где явился военном)⁷ агенту графу Игнатьеву.

А) Служба во Французской армии.

Недели три находился при управлении военного агента в Париже без определенного назначения. Затем получил предложение занять должность старшего коменданта русской базы на юге Франции, в Тулоне. Прежний комендант полковник Радомский незадолго до того умер от разрыва сердца и был французами на месте торжественно похоронен. Поехал к месту нового назначения - в штатском. При приезде в Тулон был торжественно встречен помощником коменданта капитаном Барановым, почетным караулом от местной французской команды штаба ХV-го военного округа и выстроенной командой управления русского коменданта. Был подан автомобиль с Императорским штандартом, почему то установленным прежним комендантом. Впоследствии заменил Императорский штандарт русским флажком с императорским гербом в углу.

Обязанности коменданта заключались в заведывании всеми чинами русской армии с Французского и Салоникского фронтов — ранеными, тяжело больными, малярийными, находившимися на юге Франции на излечении в госпиталях, а также всеми отпускными. Всего на учете было около 80 офицеров и 2500 нижних чинов, которых комендант снабжал всеми видами довольствия и в отношении которых комендант пользовался дисциплинарной властью начальника дивизии.

Примерно в ноябре — декабре 1917 года в городе Йер (Hieres), в 18 верстах от Тулона, произошло восстание. Команда русских, выздоравливающих в 400 человек отобрала оружие у местного гарнизона, двух рот сенегальцев, ввела у них солдатские комитеты, объявила самостоятельнe. Йерскую республику и вывесила красный флаг на городской ратуше (hotei de ville).

Во главе местных французских властей находились: генерал-губернатор Вар (Var) и морской префект—адмирал Лаказ (Lacaze), бывший морской министр Франции. Адмирал Лаказ вызвал к себе подполковника Тавастшерна, дал в его распоряжение 2 роты зуавов и приказал ему лично с ними отправиться в Иер и ликвидировать восстание, сказав, что никак не может допустить существования русской иерской республики.

Город Иер, имевший около 8-10 тысяч жителей, представлял из себя курортное место. При подходе к Иеру колонна зуавов была неожиданно обстреляна, при чем 1 зуав был убит и 2-3 ранены. При развертывании зуавов в боевой порядок стрелявшие скрылись и город, основательно разгромленный пьяной ордой выздоравливающих, был очищен от восставших почти без сопротивления; восставшие обезоружены и заперты в казармах. 12 человек зачинщиков были посажены в Тулонскую крепость. Французы, по слухам, расстреляли среди сенегальцев 18 человек, из числа комитетчиков.

Первые русские войска в помощь французам были отправлены через Владивосток и прибыли во Францию после длительного морского путешествия вокруг света. Видимо за время их долгого пути не было обращено должного внимания на их нравственную сторону и они .оказались сильно деморализованными. Высадившись в начале 1916 года в Марселе, они разместились в лагере „Mailly“. Вскоре в одном батальоне возник бунт на продовольственной почве. Явившийся для усмирения командир батальона полковник Краузе был солдатами зверски убит. Военный суд приговорил 6 человек к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение и расстрелянные погребены на лагерном стрельбище под Марселем. На суде обвиняемые оправдывались, что убили полковника Краузе за то, что у него немецкая фамилия, и им говорили, что он немецкий шпион.

Ко времени революции во Франции была одна русская дивизия, под командой генерала Лохвицкаго. Другая русская дивизия, под командой генерала Дидерихса, находилась на Салоникском фронте. Еще находились во Франции: запасная бригада для пополнений убыли, численностью около дивизии, и ряд санитарных и административных учреждений. Все войска и учреждения находились в подчинении генерала Лохвицкаго, под общим наблюдением генерала-от-инфантерии Палицына, бывшего представителем русских войск при французском главнокомандовании еще до отречения Государя Императора от престола.

Известие о революции в России было получено в период оживленных боев на французском фронте, когда русская дивизия особенно отличилась своими доблестными действиями при взятии дер. Курси и тем вызвала всеобщее восхищение французов. В этих боях русские войска понесли весьма значительные потери, отчасти от французской артиллерии из за недостатка точной связи. Русские, при продвижении под прикрытием французского артиллерийского огня, слишком зарывались вперед и опережали перемещение зоны артиллерийского обстрела. Впоследствии это также служило одним из мотивов для волнений и раздражения русских солдат против французов.

Дивизия, будучи после боев отведена для отдыха и пополнения в лагерь Куртин, стала распропагандироваться русскими революционными идеями, и дисциплина начала в ней падать. По настоянию солдат был устроен первомайский парад. Против присутствовавшего на параде генерала Палицына уже раздавались из строя неодобрительные окрики и свистки. Примерно в июне, при попытке отправить дивизию снова на фронт, она отказалась туда следовать.

После революции представителем русских войск во Франции от Временного правительства был назначен генерал Занкевич. С его приездом совпал ряд требований солдат. Сначала о проведении в жизнь приказа № 1 и введении комитетов. Затем стали требовать введения винной дачи, как во французских войсках, хотя русские войска жили на своих совершенно иных раскладке и пайке. Далее — требование о выдаче винных денег за 1 ? года. Каждое такое требование сопровождалось обещанием по его проведению итти на фронт. Генерал Занкевич все эти требования утверждал, но солдаты предъявляли все новые требования и на фронт не шли. Генерал Лохвицкий предлагал вместо удовлетворения всех этих требований перевести войска на французский паек и дисциплину, но генерал Занкевич на это не соглашался.

По получении винных денег, около 700 франков на человека, началось сплошное пьянство в лагере Куртин и разгром соседних деревень и городов (Chalon sur Marne — примерно в 15 верстах). В это время на фронте шли упорные бои — июльское наступление на Chateau Thiery и Soisson.

Популярность и доверие к своим офицерам стали в русском лагере быстро падать, чему много способствовало поведение французских переводчиков. Последние имели во французской армии звание подпрапорщика (adjudant), но для поднятия их престижа в глазах русских солдат они были переодеты в русскую офицерскую форму с чином подпоручика. Это по преимуществу были французы, жившие в России в качестве парикмахеров, мэтр-д’отелей и тому подобных.

Видя полное падение офицерского авторитета, генерал Занкевич пригласил для революционного увещевания солдат русских эмигрантов старых времен, живших в большом числе, главным образом, на юге Франции. Эти революционные выходцы из России, преимущественно после 1905 года, состояли из социал-революционеров, социал-демократов и частью явных большевиков, как например Туманов. Последняя мера, против которой был генерал Лохвицкий, скорее дала отрицательные результаты. Эмигранты для поднятия к себе доверия в глазах солдат еще более роняли авторитет офицеров.

В дни революционных увещеваний солдаты вспомнили о 6 расстрелянных по суду в начале 1916 года под Марселем. Их тела вырыли на стрельбище лагеря Mailly, в красных гробах доставили в Париж, где в процессии с красными знаменами пронесли через весь город на одно из кладбищ. На торжественных похоронах присутствовали генерал Занкевич и военный агент граф Игнатьев.

Французы недоумевали.

Однако все увещевания остались бесплодными. В один день, из-за угроз, почти всем офицерам пришлось из лагеря бежать, причем некоторые были побиты.

Лагерь временно был предоставлен самому себе. Начались разгромы продовольственных и винных складов и повальное пьянство.

Вместе с офицерами покинула лагерь небольшая часть солдат. В последующие дни из лагеря стали понемногу перебегать и в конце концов оставила лагерь Куртин около половины солдат дивизии, образовав в 5-6 верстах новый лагерь, где из них были сформированы два полка.

Затем подошли для усмирения две французские батареи. Солдаты бунтовщики в лагере Куртин были предупреждены, что подвергнутся обстрелу, если не сложат оружие. Два верных русских полка, перешедшие в наступление на лагерь, были встречены ружейным и пулеметным огнем. Тогда французская артиллерия открыла огонь по лагерю и под его прикрытием два верных русских полка возобновили свое наступление и заняли лагерь. Особенно сильное сопротивление было оказано бандой пьяных солдат в офицерском гарнизонном собрании, из погреба которого приходилось выбивать даже ручными гранатами. Бунтовщики были разоружены. Общие потери убитыми и ранеными составили около 60 человек.

Для выяснения зачинщиков была назначена следственная комиссия во главе с председателем военного суда при русских войсках генерал-майором Николаевым (бывшим Цеге-фон-Мантейфель) и помощником прокурора полковником Лисовским. Главные агитаторы и зачинщики, в количестве 60—80 человек, были арестованы и отправлены в тюрьму на Ile d’Ex в устье Жиронды близ гор. Бордо.

Войска были переведены в лагерь Курно близ Аркашона, в 3-х часах езды от Бордо, во временный барачный лагерь, где им пришлось пережить холодную зиму в старых неотапливаемых сырых бараках. Митинги продолжались. Солдаты на фронт идти не хотели и постоянно требовали немедленного их отправления в Россию. В тяжёлые минуты, когда возбуждение очень подымалось и офицерам грозила опасность быть растерзанными, сообщалось по телефону в ближайшую авиационную школу в Casaux, находившуюся в 8—10 километрах. Французские летчики, в виде любезности, совершали в большом числе на небольшой высоте полеты над лагерем и, наводя панику на солдат, вносили временное успокоение.

В конце концов французам надоело возиться с бунтующими русскими войсками. В марте 1918 года лагерь был оцеплен французами и русским было предложено: кто не желает идти на фронт, тот пойдет на тыловые работы по починке дорог или на сельскохозяйственные работы, примерно на положении немецких военнопленных. Те, которые отказались куда-либо пойти, были отправлены на принудительные работы в Африку.

Из общего числа русских солдат, считая с запасными до 30.000, большая часть ушла на тыловые работы. Примерно около ¹/₄ попало в Африку. Совсем небольшая часть, около 1000 -1500 человек, составила „Легион Русской чести" и отправилась на фронт.

Легион Русской чести вошел в состав Марокканской дивизии, где стяжал себе выдающуюся боевую славу. Легион Русской чести получил на свое знамя все французские боевые награды, в том числе всем солдатам были дарованы красные аксельбанты (fourragere), как высшее боевое отличие войсковой части. Этот легион, хотя и нес большие потери, все время пополнялся добровольцами из состава русских войск во Франции и оставался на фронте до конца войны. Имя легиона Русской чести увековечено на одном из французских военных памятников на полях сражения, а бывшие участники легиона и сейчас принимают участие во всех торжественных процессиях наравне с французскими комбатантами.

После заключения мира легион Русской чести сильно пополнился русскими солдатами из числа, бывших в тылу, и в виде особого полка был отправлен в Добровольческую армию. Прибыв в Екатеринодар, полк из бывших легионеров был приветствован генералом Деникиным на смотру. Будучи отлично обмундирован и снаряжен, а внешне выправлен, он представился как блестящая войсковая часть, на которую возлагали большие надежды. Однако после первого боя, перебив часть офицеров, полк перешел к большевикам.

Из остальных русских часть была отправлена большевиками на родину через Одессу, а многие, преимущественно из работавших на сельскохозяйственных работах, женились на вдовах французских солдат, павших в бою, сделались фермерами и осели во Франции. Они сильно офранцузились и в настоящее время мало отличаются от коренных французов.

Бывшие в Африке, частью погибли от тяжелых жизненных условий, а многие, попав в Африканский Иностранный легион, сложили в нем свои головы.

Среди русских солдат, подчиненных коменданту Тулона, в миниатюре переживалось все то же, что в войсках русской дивизии. На почве задержки введения комитетов, выдачи винных денег и т. п. создались трения между генералом Занкевичем и русским комендантом Тулона.

Когда генерал Занкевич потребовал немедленного снятия ареста над арестованными в Иере, то подполковник Тавастшерна просил о высылке ему заместителя, указав, что до его прибытия он ареста не снимет, комитетов не введет и винных денег за прошлое выдавать не будет. Заместителем был назначен полковник Гарновский, прибывший в Тулон примерно через месяц (январь-февраль 1918 года).

По сдаче должности коменданта подполковник Тавастшерна был причислен к запасной бригаде в лагере Курно и находился в распоряжении генерала Лохвицкаго, живя в Аркашоне. Так продолжалось примерно до 16 апреля 1918 года, когда лагерь был расформирован.

После этого подполковник Тавастшерна подал прошение о переводе во французскую армию. В виду того, что надежд на скорый перевод не было, так как французское командование чинило большие препятствия, а русский легион в отношении офицеров был укомплектован более чем достаточно, то уехал на 3 месяца в Испанию.

По возвращении во Францию поступил во французскую школу „Centre d’Entrenement” в camp du Ruchard (около Тура), т. е. в повторительную офицерскую школу для батальонных и ротных командиров и младших офицеров, долго отсутствовавших из строя из-за ран и болезней. На курсах знакомили со всеми последними усовершенствованиями и принятыми на фронте нововведениями. Длительность курсов составляла 2 ? месяца.

Таким образом подполковник Тавастшерна был принят во французскую армию a titre Etranger и ассимилирован в чине combatant (майор)-французской армии. По прохождении курса ротных и батальонных командиров был командирован в депо иностранного легиона в „Sousse" в Алжире для перевода оттуда на фронт. В иностранном легионе добрая половина состояла из русских, испанцев, поляков, швейцарцев и других; кадр состоял из французских унтер-офицеров.

В депо иностранного легиона Тавастшерна был назначен начальником эшелона двух запасных батальонов, направляемых на фронт для укомплектования Марокканской дивизии и русского легиона.

В Sousse для посадки эшелона был назначен угольщик, в трюме которого было много угольной пыли. С заявлением начальника эшелона о желательности замены судна или отсрочки в его отправке для предварительной очистки судна — командир порта не согласился. Из-за угольной пыли при посадке поднялось возбуждение, принявшее довольно острый характер. При усмирении его один из командиров рот, по национальности швейцарец, ударил одного из солдат кистенем по лицу и выбил ему глаз. После этого волнение еще более усилилось и явилась угроза вооруженного сопротивления. Тогда было приказано составить ружья. Эшелон был разоружен и под давлением офицеров и унтер-офицеров посажен на транспорт безоружным. Ружья же были погружены на транспорт отдельно и к ним приставлен караул из унтер-офицеров. По прибытии в Марсель о происшедшем было донесено командующему XV округом. Последний немедленно произвел расследование и назначил суд, постановлением которого 5 солдат, наиболее виновных, было расстреляно. После этого эшелон был доставлен на фронт в резерв Марокканской дивизии (примерно июль 1918 года).

Сам начальник эшелона должен был остаться в резерве Марокканской дивизии в ожидании назначения или в Русский легион, или в Иностранный легион, или в другую часть Марокканской дивизии. По совету начальника дивизии был откомандирован в Париж, так как был предупрежден, что в бою его могут подстрелить в затылок.

Находясь в депо в Париже, Тавастшерна, по предложению и при содействии полковника русской службы Дюсиметьера, поступил в авиационную школу „camp d’Avord", где в течение 1 ? месяцев прошел курс пилотажа. Затем был отправлен на фронт Марокканской дивизии в качестве начальника отряда „Mixte“ из 8 аэропланов, среди которых было 4 русских летчика, 2 польских и 2 чехословацких, и для связи — 1 француз. В течение примерно ? месяцев служил в авиационном отряде на фронте. По заключении перемирия Марокканская дивизия была оттянута в тыл, а состоявший при ней авиационный отряд — в Тур, где пробыл около месяца.

В Туре, в штаб-офицерской комнате офицерского казино комендант города полковник, читая французскую газету, в присутствии Тавастшерна заметил: „что там пишут про грабежи Красной армии, когда Русская армия всегда занималась грабежами и в военное, и даже мирное время, не получая жалования, и этим жила“. На что Тавастшерна заметил, что, не входя в обсуждение правильности этого замечания, он считает его нетактичным в его присутствии, как русского офицера. Комендант города на это ничего не сказал, лишь демонстративно с газетой отвернулся.

На следующий день, распоряжением начальника округа, Тавастшерна был арестован при военной тюрьме, заменяющей нашу гауптвахту, на 10 суток за сделанное замечание старшему в чине. По отбытии наказания Тавастшерна взял отпуск, поехал в Париж и подал рапорт военному министру Клемансо, считая свой арест необоснованным и себя обиженным. Вместе с тем просил о своей немедленной демобилизации из французской армии. Клемансо в свою очередь нашел рапорт резким и недисциплинированным. Дело было улажено заступничеством генерала Щербачева.

В начале 1919 года состоялась демобилизация Тавастшерна из французской армии.

Б) Служба в Добровольческой армии.

В апреле 1919 года Тавастшерна поступил начальником шифровального отделения генерала Щербачева, бывшего представителем Верховного Правителя при французской армии, и Совета русских послов (Сазонов, Бахметьев и др.). В этой должности оставался до августа .1919 года.

В конце августа 1919 года направился через Марсель и Новороссийск в Добровольческую армию. Оттуда первоначально был направлен курьером в Сибирскую армию, но пароход Добровольного флота Саратов, добравшись до Порт-Саида, из за изменившейся политической обстановки на Дальнем Востоке, вернулся обратно в Новороссийск. Затем стал пробираться из Таганрога на Киев, где находился Гвардейский отряд. Доехав до станции Лозовой, далее проехать не мог, так как районы Лозовой и далее были заняты бандами Махно. Вернувшись обратно в Таганрог, направился через Новороссийск до Севастополя и далее на другом пароходе в Одессу, куда прибыл в конце декабря 1919 года.

В это время командующим войсками Новороссии состоял генерал-лейтенант Шиллинг. В помощь ему начальником внутренней обороны города Одессы был назначен полковник Стессель, исполнявший эту должность с начала ноября месяца. На подступах к Одессе стояла армия генерала Бредова, в состав которой входил Гвардейский отряд.

Непосредственного наступления на Одессу со стороны большевиков не было, фактическая связь с ними не сохранялась. Небольшой отряд большевиков имелся лишь со стороны Херсона, в сторону которого был выслан Гвардейский отряд. В самой Одессе было крайне неспокойно. По ночам шла стрельба. В рабочих районах, Молдаванка и Пересыпь, происходили постоянные вспышки рабочих восстаний.

Одесса для внутренней обороны была подразделена на 8 комендантских участков. Каждый комендант имел в своем подчинении комендантскую команду разного состава и численности, примерно от 50 до 400 человек. Градоначальником Одессы состоял генерал Штемпель (артиллерист), находившийся в подчинении начальника внутренней обороны города и имевший в своем распоряжении государственную стражу.

Полковник Тавастшерна, явившись к полковнику Стесселю, был назначен штаб-офицером для особых поручений при начальнике внутренней обороны. Поручения сводились, главным образом, к подавлению восстаний, так как коменданты своими силами часто не справлялись. Штаб внутренней обороны имел свою непосредственно ей подчиненную команду, примерно в 1 роту. Когда раздавались тревожные звонки, то полковник Стессель обыкновенно обращался к полковнику Тавастшерна с словами: „поезжай, посмотри и ликвидируй". Подавались два грузовых автомобиля для команды и легковой для 3-4 более энергичных сопутствующих офицеров. Район восстания оцеплялся, сквозь него проходили цепью, всех вооруженных арестовывали и расстреливали. Особо сильного сопротивления большею частью не было. Главным образом имели место хулиганство и грабеж лавок.

Так продолжалось до начала января 1920 года, когда генерал Бредов, остававшийся в подчинении генерала Деникина, не убедился в невозможности эвакуации и переезда армии в Крым. Решив, что ему здесь более делать нечего и не получив благоприятных вестей с Румынской границы, он решил двинуться со своим отрядом на Польшу.

После ухода армии Бредова на учете в Одессе оказалось 30.000 офицеров. На требование начальника обороны они являлись, получали от соответствующего коменданта обмундирование и снаряжение, иногда подомные деньги, с предписанием явиться на сборные пункты. Взамен того большею частью расходились по домам, ожидая эвакуацию.

Числа 23 января контрразведка дала знать, что на скаковом ипподроме собирается большая группа спекулянтов, большое количество офицеров и весь состав двух конских запасов, бывших в Одессе, — около 600 лошадей, для самовольного ухода в Румынию, рассчитывая за уступленных лошадей получить от Румынского правительства пропуск. Начальник обороны, получив это сведение, приказал этому противодействовать и всех виновных арестовать. Надо принять во внимание, что действовал приказ генерала Деникина, по которому сумма разрешаемых к вывоза заграницу ценностей была ограничена. Этим и объясняется стремление спекулянтов объединиться с вооруженными офицерами и вместе с ними перейти Румынскую границу, получив от румын пропуск за счет казенных лошадей конского запаса. Таковой сговор был, конечно, незаконен.

Полковник Тавастшерна, прибыв на разсвете на ипподром с частью комендантской команды и с отрядом „Возрождения России", под командой полковника Лейб-Гвардии Финляндского полка Лукина, обнаружил вышеуказанную группу людей и лошадей. Оцепив ипподром, приступили к поверке документов и отобранию оружия. Многие офицеры отказывались сдать оружие, в особенности начальник конского запаса. Вся группа людей, около 400 человек, и лошадей была отправлена под конвоем в находящееся недалеко здание Сергиевского артиллерийского училища, где оставлены под арестом впредь до распоряжения. Вести всю группу людей в штаб обороны не было возможности, так как в Вокзальном районе, через который их надо было вести, шло частичное восстание, слышались пулеметная стрельба и разрывы ручных гранат. Позвонив по телефону в штаб обороны и сообщив о выполнении поручения, полковник Тавастшерна получил указание, что для расследования и конфискации имущества прибудут чины контрразведки, а ему самому отправиться в Вокзальный район, где ликвидировать очередное восстание, что и было выполнено без особого труда.

Арестованные, после опроса и отобрания контрразведкой незаконных ценностей, были на другой день, распоряжением генерала Шиллинга, освобождены.

В числе задержанных лошадей оказалась также скаковая конюшня ротмистра Ахтырского гусарского полка Скачкова. Так как Одессу через 2 дня оставили, то вследствие вынужденной обидной задержки лошадей до выяснения он потерял всю свою ценную конюшню.

К сожалению, во главе контрразведки находились недостойные люди. В начале января 1919 г. начальником контрразведки в Одессе состоял статский советник Кирпичников. Последний был заподозрен в том, что за взятки выпускает большевицких эмиссаров. При негласном обыске, произведенном у него на квартире, была обнаружена переписка, из которой выяснилось, что он с своим корреспондентом делится доходами. Предавать дело огласке и тем окончательно скомпрометировать и без того мало популярную власть было нежелательно. Через несколько дней Кирпичников, ехавший в автомобиле, был на улице убит. Его заместитель и будущий начальник контрразведки, некто Арзамасов, оказался впоследствии большевиком и перешел на их сторону.

Позже и начальник обороны полковник Стессель, и полковник Тавастшерна имели неприятности из-за произведенных на ипподроме арестов.

Полковнику Стесселю, прибывшему впоследствии в Крым к генералу Врангелю через Румынию и Сербию, было предъявлено обвинение в незаконном распоряжении отобранными ценностями. Было назначено следствие под руководством генерала Кононовича. Последним это расследование было направлено к прекращению, так как было доказано, что полковник Стессель отобранными ценностями не пользовался. Полковник Тавастшерна, находясь в Румынии, был опознан одним евреем Хаис, как арестовавший его на ипподроме, и, по требованию последнего, арестован румынскими властями с обвинением в присвоении что то около 60.000.000 рублей. Но так как полковник Тавастшерна, арестовавший по приказанию начальника обороны всех бывших на ипподроме лиц, фактически никакого отношения к конфискации ценностей не имел, то вскоре и был освобожден за полной необоснованностью обвинения.

После ухода отряда генерала Бредова начались в Одессе самочинные формирования украинцев и галичан некими, кажется, прапорщиком Струком, и именовавшим себя генералом Секира-Яхонтовым. Эти отряды предназначались для соединения с Петлюрой, отошедшим в Галицию. 'За отсутствием реальной силы нельзя было противодействовать никаким формированиям. Начиналась агония. Состав государственной стражи и комендантских команд стал заметно редеть.

Днем, 24-го января, было получено приказание от начальника штаба обороны полковника Мамонтова воздвигнуть на Соборной площади виселицу. Так как у полковника Тавастшерна не было соответствующих материалов, то он обратился с этим приказанием к командиру Портового района Одесской государственной стражи (один из полицеймейстеров) полковнику И, на что последний ответил, что выполнить это распоряжение не может, так как команды стражников и офицерского отряда, находившиеся в его распоряжении, самовольно перешли в отряд Струка, в чем он и выдал следующее удостоверение:

„В виду того, что команды стражников и офицерского отряда перешли на службу самовольно в отряд Струка, не представляется возможным исполнить приказание Начальника Обороны города об устройстве виселицы на Соборной площади.

Командир Портового района

24 января Одесской Государственной стражи 1920 года.      ,

(подпись не разборчива)"

Приложена круглая печать с двуглавым государственным орлом и надписью по обводу „Штаб гарнизона города Одессы“.

На бумаге имеется резолюция полковника Мамонтова синим карандашом *.

„24/I. Построить самим. Н.М. “

Вернувшись обратно в штаб обороны, полковник Тавастшерна получил подтверждение приказания. Тогда он вызвал из болтавшихся у штаба людей охотников ему помочь. Направившись с ними на лесную биржу за материалами, по дороге зашел в „Осваг“, где заказал какому-то художнику-еврею из картона громадных размеров вывеску, с надписью: „Предателям и изменникам Родины". Виселица на 12 мест была построена и вывеска прибита. В тот же вечер, для острастки населения, было повешено семь человек большевиков из приговоренных судом к смерти.

С раннего утра, 25 января, начали поступать в штаб обороны донесения из всех комендатур о начавшихся восстаниях. В городе со всех сторон были слышны стрельба и взрывы гранат. К штабу обороны, находившемуся в здании Английского клуба, на углу Пушкинской и Театральной улиц, начали стягиваться остатки комендантских команд. Откуда-то появились два полевых орудия и какие то броневые машины, о наличности которых штабу обороны ничего не было известно. Орудия поставили, одно — вдоль Пушкинской улицы, другое — вдоль Ланжероновской, как на наиболее вероятных путях подхода к штабу обороны. Орудия эти от времени до времени постреливали, для собственного успокоения и устрашения большевиков. Изредка посвистывали пули.

Примерно в 12 часов дня чины штаба обороны и небольшая группа оставшихся в Одессе офицеров гвардии, человек 15-20, начали отход на Одесские молы и остановились на Карантинном молу. Здесь стоял пароход Владимир, места на который брались с боя. Он был переполнен пассажирами: люди висели на шлюпках, на трапах, на вантах.

В это время со стороны Николаевского бульвара, примерно с 2000 шагов, начался обстрел из нескольких пулеметов. Были убитые и раненые. Пароход Владимир, на который генерал Шиллинг, командующий войсками Новороссии, уже погрузился заблаговременно, стал спешно отходить. Несколько человек упало с парохода в море. У соседнего мола стоял английский броненосный крейсер „Irresistible“, на который никого не пускали. Матросы всех, пытавшихся пробраться на крейсер, отбивали прикладами. Когда начался пулеметный огонь, то крейсер, стоявший носом к выходу, дал полный ход и, порвав все концы, вышел на рейд, панически отстреливаясь из какого-то пулемета.

На молах началась общая паника. Женщины и дети рыдали. Большинство офицеров начало рвать на себе погоны, петлицы, пуговицы и вообще уничтожать все внешние признаки офицерского звания. Все это полетело в море.

На трех молах (Карантинном, Хлебном и третьем) было около 15-20.000 человек, из которых около половины офицеров. Надо было что-нибудь сделать.

Полковник Стессель, расположившись в маленьком кирпичном таможенном здании, пригласил к себе присутствовавших тут же офицеров гвардии. Было решено, какими угодно средствами, вплоть до расстрела на месте, захватить в свои руки обезумевшую массу, сформировать цепи и начать наступление к Николаевскому бульвару. Гвардейские офицеры, быстро разойдясь по толпе, увещеваниями и угрозами собрали, кто сколько мог, вокруг себя людей, всех имевших при себе оружие военных и штатских. Много оружия, брошенного в панике, можно было здесь же на молах подобрать. Большую энергию при этом проявили л.-гв, Гренадерского полка полковник Вашадзе, Лейб-Гвардии 4 го стр. Императорской Фамилии полка полковник фон Энден и Лейб-Гвардии 3-го стр. Его Величества полка полковник Глиндский.

Появление быстро наступавших по направлению к Николаевскому бульвару цепей ободрило находящихся на молах и напугало большевиков, выкативших брошенную у штаба обороны пушку и успевших уже произвести из неё несколько выстрелов по молам.

В это время полковником Тавастшерна было сделано предложение полковнику Стесселю сделать на автомобилях накоротке налет на Одессу, как это ранее практиковалось при подавлении восстаний, и терроризировать большевиков в городе. Получив согласие, полковник Тавастшерна влез на крышу таможенного здания, с которой обратился к толпе: „Кто за мной в налет на Одессу, только с оружием, делать что угодно, наша задача учинить белый террор; есть желающие!?* Из толпы поднялось много рук.

Спустившись вниз, он насчитал больше желающих, чем было нужно. На молах можно было найти все необходимое. Без особого труда была найдена брошенная в полной исправности броневая машина, носившая название „Россия". Немедленно объявились шофер, два пулеметчика к находившимся в вращающейся башенке пулеметам, артиллерист к 3-х дюймовой горной пушке машины и командир машины, штабс-капитан броневого дивизиона. Остальные люди, разнообразно вооруженные, частью с пулеметными лентами через плечо, разместились на 3-х грузовых платформах. В каждой машине один из офицеров был назначен за старшего. Сам же полковник Тавастшерна с 5-6 офицерами и одним пулеметом устроились на великолепной, сильной, открытой, легковой машине „Mercedes"*

Когда все было готово, двинулись в путь. Впереди следовала броневая машина, за ней легковая и далее 3 грузовика. Все это неслось полным ходом с диким ревом и криком, и выстрелами куда попало.

Поднявшись по Канатному спуску и оказавшись на Пушкинской улице у штаба обороны, сбросили с бульвара вниз под откос стрелявшую ранее и брошенную большевиками пушку. В это время из слухового окна здания театра по отряду был открыт сильный пулеметный огонь. Броневая машина развернувшись третьим выстрелом гранатой сбила пулемет. Отряд помчался далее по Ланжероновской улице. Город казался вымершим, только ярко освещённые окна двух больших кафе „Фанкони" и „Робина", наполненных какими-то подозрительными людьми, обращали на себя внимание. Еще момент и от окон ничего не осталось, только были слышны какие-то крики из темноты. В это время к памятнику Екатерины выехала большевицкая тачанка с пулеметом, открывшим очень меткий огонь. Появились раненые. На легковой машине отряда был убит один из братьев Бек-Набалджан. Поставив грузовики за перекресток вне огня, было приказано броневой машине сбить тачанку, что ею и было быстро выполнено одним пулеметным огнем. Тачанка неожиданно загорелась как факел, видимо на ней был бензин или спирт. Подыхав к ней, ничего кроме перебитой прислуги и лошадей не нашли.

Вернулись обратно на Екатерининскую улицу. В момент, когда броневая машина проскочила угол Греческой, совсем близко раздался орудийный выстрел, сопровождавшийся шумом битого стекла. Остановив грузовики и проскочив с легковой машиной перекресток, полковник Тавастшерна увидел вправо, шагах в 40, пушку, которая вновь выстрелила. Остановившись по ту сторону перекрестка, было приказано людям спешиться с грузовиков. С криком „ура“ все бросились на пушку. В это время раздался новый выстрел—пере-- лет. Когда подбежали к пушке, то она была снова заряжена, но растерявшийся большевик не успел произвести выстрела. При пушке было захвачено около 12 человек, большинство в штатском или же в шинелях без отличий; они на месте были уничтожены. В это время, один из офицеров, бывших в легковом автомобиле, подъесаул Терского войска Афанасьев, очень эффектно одетый в черную черкеску с дорогим набором и прекрасным оружием, с помощью другого брата Бек-Набалджана, заворачивали хобот орудия, и не успел полковник Тавастшерна опомниться, как орудие было разряжено в громадный ювелирный магазин, закрытый тяжелыми железными ставнями. Разбитые ставни пали и в недра магазина бросились люди. Еще момент и полковник Тавастшерна остался один, если не считать одного штатского господина О., который, выехав в котелке и дохе совершенно без оружия, лихо бросился одним из первых на пушку. Положение было критическое. Появись хоть небольшая кучка большевиков и от присутствовавших ничего не осталось бы. Это понял даже О., растерянно смотревший по сторонам. Зайдя вдвоем в соседний двор, они там увидели стоявший зарядный ящик и несколько бродящих человек из их команды. Видя единственное средство вновь собрать своих людей производством какого-нибудь шума или взрыва, полковник Тавастшерна приказал поискать в подвалах что-либо горючее, сено или солому, подложить под зарядный ящик и, облив бензином, зажечь. Минуты через две, выскочив из двора на улицу, стали ожидать взрывов. Как только раздались взрывы, то из всех соседних подъездов, а главным образом из ювелирного магазина с испуганными лицами начали выскакивать люди отряда. Собравшись снова, двинулись к Соборной площади.

По Соборной площади -бежали какие-то люди отстреливаясь. Послав один из грузовиков в объезд Соборной площади и оцепив площадь, было задержано до 30-40 человек, из которых примерно у 15-ти было найдено оружие. Повешенные накануне продолжали висеть; была лишь сорвана вывеска. Найденных при оружии потащили к виселице и через некоторое время все свободные места были заняты. Какой-то еврей плаксивым голосом кричал, —„зачем вы меня хотите убить, я вам лучше покажу, где находится Ч.К.“ Последняя уже заседала в здании Городской Думы. Приехав туда и оцепив здание, удалось уничтожить целиком весь состав чеки и освободить 18 арестованных, в том числе: военного юриста генерал-лейтенанта Абрамова, начальника Юго-Западных железных дорог инженера действительного-статского советника Шмидта, жандармского генерала Иванова с женой и других.

Далее отряд проехал на Молдаванку и Пересыпь, а также к вокзалу и тюрьме, т. е. в самые большевицкие районы, сопровождая все это стрельбой из пулеметов и ружей, а в вокзал и тюрьму для верности было пущено по 2-8 снаряда из орудия. После этого отряд в спешном порядке возвратился к молам, причем был обстрелян из прикрывавших его цепей, принявших свои автомобили за большевицкие. На все это потребовалось около 3-х часов, примерно от 4 ч. дня до 7 ч. вечера.

Прибыв к полковнику Стесселю, начальник отряда доложил, что, по его мнению, выступя немедленно с молов, можно пройти через Одессу без выстрела.

За время отсутствия автомобильного отряда, к молу подходил ледокол с начальником английской военной миссии и предложил полковнику Стесселю с чинами штаба обороны и их семьями перейти на ледокол. Полковник Стессель категорически отказался от этого предложения, считая себя не вправе бросать на произвол судьбы всех собравшихся на молах, и просил погрузить на ледокол тяжело больных, раненых и частью женщин. Всего на ледокол поместилось до 250 человек. Не обошлось без свалки, когда некоторые здоровые мужчины бросились на ледокол чуть ли не в первую очередь, расталкивая раненых и женщин. С большим трудом удалось установить порядок.

Полковник Стессель просил начальника английской военной миссии только об одном — исходатайствовать у Румынского правительства пропуск отряду для интернирования в Румынии. Начальник английской военной миссии заверил полковника Стесселя, словом, английского генерала, что это будет сделано.

Вскоре после возвращения автомобильного отряда собравшаяся на молах толпа людей в 8—10.000 человек, имея впереди полковника Стесселя, двинулась с молов через Одессу к Румынской границе. В авангарде следовал автомобильный отряд.

Колонна людей се их имуществом имела крайне пестрый вид. Чего тут только не было: повозки, на которых можно было видеть такие громоздкие вещи, как фортепиано, буфеты и разную мебель, целый караван откуда-то взявшихся верблюдов и т. п. Обоз вытягивался бесконечно. Когда голова уже выходила из Одессы, то хвост еще не сдвинулся с молов.

Предположения, что после короткого налета автомобильного отряда на Одессу колонна может спокойно проследовать через город, вполне оправдались. Лишь при подходе авангарда к Куликову полю начался с противоположной стороны пулеметный огонь. Оставив здесь одну грузовую платформу с заместителем и около 30 человек команды, начальник отряда с остальными машинами быстро помчался в объезд. Пользуясь окружающими поле улицами, отряд незаметно подыхал с тыла к группе людей с пулеметом. Это был десяток молодых людей, большею частью восточного типа, и исключительно красивая молодая еврейка. Последняя стреляла из пулемета и была так этим увлечена, что не понимала, что происходит, когда ее буквально сняли с пулемета. Пулемет был захвачен. Вся прислуга пулемета уничтожена, причем стрелявшей еврейке подъесаул Афанасьев, перешедший впоследствии к большевикам, ударом кинжала срезал голову. Все это заняло не более 15—20 минут.

Немного спустя, продолжая двигаться к Большому Фонтану, были обстреляны из тюрьмы. Посланная броневая машина открыла в свою очередь огонь, после чего стрельба из тюрьмы прекратилась. Выяснилось, что караул в тюрьме почему-то несут галичане из отряда Секиры-Яхонтова. В тюрьме продолжали сидеть арестованные большевики. Галичанам было приказано выпустить всех уголовных и ликвидировать политических, что ими и было немедленно исполнено.

Отряд постепенно продолжал вытягиваться из Одессы. На походе вновь начали обозначаться какие-то в самом зачаточном состоянии маленькие отряды с громкими названиями: отряд „Священного Долга", отряды „Возрождения России", во главе которых стояли: одного — В. В. Шульгин, другого — профессор Одинец. Отряды эти на походе постепенно стали принимать воинский вид и заметно увеличиваться. Некоторые районные коменданты, как полковники Новицкий и Москвин, стали подбирать своих людей и вновь формироваться.

Дальнейшее наступление от Большого Фонтана к Румынской границе, более 100 верст, продолжалось двое суток и, несмотря на продолжавшееся паническое настроение массы, прошло довольно стройно и относительно в порядке. Отряд стал сосредоточиваться в городе Овидиополе на берегу Днестровского лимана, имевшего здесь от 5-6 верст ширины и замерзшего. На противоположном берегу лежала Румыния, куда были устремлены взоры и надежды всех собравшихся.

В Овидиополе, имевшем около 6500 жителей, отряд застал остатки 1-й пехотной Добровольческой дивизии с начальником дивизии генерал-лейтенантом Васильевым и его начальником штаба полковником и около 2-х эскадронов 8-го гусарского Лубенского полка, под командой полковника Иеропеса. В Овидиополе к отряду полковника Стесселя присоединились еще рота Гвардейского саперного батальона, под командой капитана Поморского, случайно не ушедшая со всем Гвардейским отрядом, входившим в армию генерала Бредова. Рота гвардейских сапер являлась наиболее дисциплинированной и выдержанной частью и составила главный оплот полковника Стесселя. Всего в отряде полковника Стесселя с гражданским населением собралось около 8000 человек, а вместе с частями генерала Васильева до 10.000 человек.

Расположившись в городе, отряд выставил сторожевое охранение к стороне большевиков. Немедленно же по прибытии был послан на Румынский берег в город Аккерман полковник Мамонтов, начальник штаба отряда полковника Стесселя, для переговоров относительно перехода в Румынию с целью интернирования. .

Явившись обратно на вторые сутки, полковник Мамонтов доложил, что румыны ни в коем случае не пойдут на пропуск отряда на румынскую территорию и что единственно о чем можно еще их просить и о чем уже просил полковник Мамонтов — о переправе в Румынию женщин и детей. Последнее было весьма существенно, так как в случае дальнейшего дальнего похода отряда в суровую зиму в Польшу женщины и дети являлись громадной обузой и чрезмерно связывали подвижность и действия отряда. Отправившись сейчас же вторично в Аккерман и вернувшись на следующий день, полковник Мамонтов доложил, что им послана на имя Румынской королевы телеграфная просьба относительно женщин и детей и что местное румынское командование, по его мнению, отнеслось к этой телеграмме очень сочувственно.

За время поездки Мамонтова, в соседней с Овидиополем деревне Маяки вспыхнуло восстание и Овидиополь подвергся из неё обстрелу из двух ранее брошенных орудий. Среди местного населения Маяки находилось много моряков Черноморского флота. В Маяки был отправлен с броневой машиной Лейб-Гвардии 4-го стр. Императорской Фамилии полка полковник фон Энден, которым вспыхнувшее восстание было ликвидировано.

В Овидиополе тоже было очень тревожно. С уходом полковника Москвина в сторожевое охранение комендантом города был назначен полковник Тавастшерна. В городской управе подъесаулом Афанасьевым был произведен самочинный арест и расстрел каких-то якобы большевиков, которые будто бы лазали на церковную колокольню, чтобы бить в набат и тем дать сигнал к восстанию. 3-4 человека расстрелянных были брошены на лед лимана. Самочинные действия подъесаула Афанасьева вызвали еще большее волнение среди местного населения.

На фронте сторожевого охранения стали видимо обозначаться какия-то регулярные большевицкие части.

Все это вместе взятое заставляло возможно скорее покинуть Овидиополь. Так как в переговорах с Румынией уже было потеряно 3 дня, то решили, не ожидая окончательного ответа от румын, отправить на тот берег женщин и детей.

Из Одессы вместе с отрядом вышли почти весь Одесский женский институт и Сводно-Одесский кадетский корпус. Старшие классы кадет стали в строй, а маленьких кадет до 13-летнего возраста было решено отправить вместе со всеми женщинами в Аккерман.

Колонна женщин и детей, в числе около 2000, имея во главе женский институт, двинулась через лед лимана. Все смотрели на них с большой тревогой. Когда голова колонны подошла к румынскому берегу на 500600 шагов и когда с румынского берега должно было быть видно невооруженным глазом, что это женщины и дети, румыны по ним открыли артиллерийский огонь из своих батарей. Лед был снарядами пробит. Сотни детей и женщин были перебиты огнем, попадали в воду и утонули. Лишь около половины, совершенно обезумевших, вернулось обратно. Так как на льду Днестровского лимана видимо осталось лежать значительное число раненых, то из Овидиополя была выслана команда санитаров с санями под флагом Красного Креста. Санитарный отряд в свою очередь был обстрелян румынами и не мог оказать помощи раненым. Впоследствии выяснилось, что небольшая часть из оставшихся на льду ночью все же проникла на румынскую территорию и затем была эвакуирована далее в Югославию.

После такого приема со стороны Румынии надо было принять какое-нибудь новое и быстрое решение. Дальнейшее пребывание в Овидиополе становилось невозможным. Наше сторожевое охранение тревожилось со стороны каких-то большевицких банд, в самом Овидиополе и в окрестных деревнях проявлялись выступления местных большевиков.

Под давлением всех этих обстоятельств собрался военный совет из командиров отдельных частей, под председательством генерала Васильева, как старшего в чине. На совете было решено всем немедленно выступать и двигаться на север в Польшу по стопам армии генерала Бредова, от которой нас уже отделяло расстояние в 10 дней похода.

Из Овидиополя сборные отряды выступили на третий день пребывания в нем.            .

Общего командования не было. Генерал Васильев командовал своим отрядом; полковник Стессель — своим. Общий голос был за объединение командования в руках полковника Стесселя, как начальника более энергичного и популярного; генерал Васильев был уже в преклонном возрасте.

Отряд генерала Васильева состоял из 2-3 рот — остатков командуемой им дивизии, 2 эскадронов Лубенских гусар, общей численностью 60 — 80 сабель, под командой полковника Иеропеса, и 4-орудийной батареи с весьма ограниченным количеством снарядов. В отряд полковника Стесселя входили: начавшие формироваться в Одессе, затем растаявшие и вновь образовавшиеся отряды „Возрождения России", „Священного Долга" и В. В. Шульгина, численностью каждый не более роты мирного времени; четыре или пять комендантских рот города Одессы, называвшиеся по фамилиям своих начальников; броневой автомобиль „Россия", — машина которой была в полном порядке, команда на должной высоте, а командовал ею очень милый, энергичный и дельный капитан; оплот отряда составляла рота гвардейских сапер, имевшая вполне воинский вид. Общее количество штыков обоих ь отрядов не превышало батальона военного времени (800—1000 штыков). Отряды сопровождались обозами и лицами гражданского населения, превышавшими численность отрядов в 5-6 раз. Несмотря на категорический приказ взять с собою при выступлении самое ограниченное число повозок, отряды вытянулись на 5-6 верст. Повозки с роялями, буфетами и прочее были брошены в Овидиополе, но конечно никто не мог оставить своих близких: стариков, жен, детей, сыпнотифозных, раненых и прочих; все это требовало повозок.

По выходе из Овидиополя конница полковника Иеропеса обнаружила начало высадки красной конной бригады Натовского на станции Выгода, в 1 ? переходах к северо-востоку от Овидиополя. Видимо большевики уччли оторванность Овидиопольского отряда от армии Бредова и выслали специальные отряды для его окружения и поимки.

В связи с этим было решено форсировать первые два-три перехода. Условия похода при 10-15-градусном морозе, по разъезженным проселкам с колдобинами, при отсутствии зимней одежды были невероятно тяжелы. Особенно жалко было смотреть на женщин и детей.

Впереди следовал отряд полковника Стесселя, позади—отряд генерала Васильева. Авангардом отряда полковника Стесселя командовал полковник Тавастшерна, находясь на броневой машине „Россия“.

Отряды двигались вдоль Днестра, вверх по его течению. К вечеру первого дня, проходя мимо деревни Беляевки, расположенной на берегу Днестра, отряд подвергся слева обстрелу из деревни. Это было большой неожиданностью, так как все меры охранения принимались справа, со стороны ожидаемого наступления большевиков. Обстрел из Беляевки движение колонны мало задержал, так как прекратился после 2-3 выстрелов из орудия и обстрела из пулеметов броневика, видимо разогнавших местную большевицкую банду.

Так двигались день и ночь. На следующий день, несмотря на заметную общую усталость, марш продолжался. Нужно было форсировать не менее трех переходов, чтобы оторваться от отряда Натовского. Вечером второго дня похода конница донесла, что была обстреляна и опять из деревни, расположенной на берегу Днестра. Вследствие этого было решено встретившуюся ночью на пути деревню обойти подальше. Полковник Мамонтов, начальник штаба полковника Стесселя, отнесся к донесениям конницы скептически и с несколькими людьми охраны пошел на, деревню, сказав: — „Вы как хотите, а я пойду напрямик". С тех пор он пропал. Впоследствии выяснилось, что он попал в плен к большевикам.

Движение продолжалось. Люди буквально валились от усталости, голода и холода. На рассвете третьего дня марша отряд двигался на высоте станции Выгода. К полдню голова колонны входила в район богатых на вид немецких колоний : ближайшая — Кандель, далее, в 1000 шагах к северу, колония Зальцен. После непрерывного похода в 2 ? дня и 2 ночи, с тремя-четырьмя привалами на 2 часа в открытой степи и на морозе, было решено остановиться, до вечера отдохнуть и подкормиться, благо в колонии все найдется. Так как от самого Овидиополя впереди двигался отряд полковника Стесселя, а сзади следовал отряд генерала Васильева, то было предположено одновременно с остановкой произвести смену отрядов. Отряд полковника Стесселя должен был остановиться на отдых в колонии Кандель, а отряд генерала Васильева продвинуться вперед в колонию Зальцен, откуда после намеченного отдыха уже следовать далее впереди.

В связи с намеченным планом, отряд полковника Стесселя стал располагаться на отдых в колонии Кандель, выдвинув к окраине колонии, обращенной к колонии Зальцен, дежурную часть — роту гвардейских сапер. Полковник Тавастшерна, следовавший на броневике впереди, занял для полковника Стесселя и его жены в колонии Кандель хату получше. Собравшись, достали себе кой-какую закуску и только что приготовились к трапезе, как над самым домом разорвалась очередь из 4-х шрапнелей. Выскочив из дома, убедились, что большевики обстреливают со стороны колонии Зальцен. К этому времени отряд генерала Васильева, следовавший сзади, только стал втягиваться в колонию Кандель.

Полковник Стессель немедленно побежал к роте гвардейских сапер, а полковник Тавастшерна — к броневику, чтобы с ним выехать на позицию, но не успел, так как броневик уже самостоятельно двинулся. Одновременно большевики перешли на обстрел колонии гранатой. Находясь от полковника Стесселя на другой стороне улицы, полковник Тавастшерна услыхал страшный треск от разорвавшегося снаряда и увидал, как полковник Стессель исчез в клубах дыма. Стоявшее рядом большое дерево было скошено и упало как сноп. Казалось, что взрывом все сметено. Однако вскоре сквозь дым послышалась крепкая ругань начальника отряда и еще через момент он вновь появился невредимым.

Вдали было видно, как цепи сапер бежали на северную окраину колонии Кандель, чтобы занять позицию. В самой колонии творилось нечто невообразимое. Многочисленные обозы отряда полковника Стесселя и втягивавшегося в деревню отряда генерала Васильева ее совсем забили. Несколько удачно упавших гранат перебило и переранило лошадей и людей на повозках. Возницы бросали свои повозки и прятались за дома. Испуганные лошади шарахались в сторону. Повозки сцеплялись между собою колесами, опрокидывались и окончательно все загромождали.

Одной роты гвардейских сапер было, конечно, недостаточно для прикрытия. Надо было выслать возможно большее число людей в цепь, тем более что и с востока на горизонте появились значительные части красной конницы.

Схватив первую попавшуюся верховую лошадь, полковник Тавастшерна стал объезжать дома, разыскивая начальствующих лиц и передавая им, от имени полковника Стесселя, приказание выслать цепи на северную и восточную окрайны деревни. Так как артиллерия была в отряде генерала Васильева, то полковник Тавастшерна поскакал к последнему с просьбой скорее направить один взвод (2 орудия) на северную оконечность колонии. Пока ему удалось пробиться сквозь обозы и разыскать генерала Васильева, артиллерия сама выехала на позицию и открыла огонь по быстро приближавшейся с востока коннице большевиков. Последняя, видимо не ожидавшая артиллерийского огня, метнулась назад и скрылась. Через некоторое время взамен стали наступать пехотные цепи, вероятно спешенной кавалерии.

На северный фронт против колонии Зальцен приходилось нагонять кого только можно с оружием в руках. С открытием огня со стороны колонии Кальден огонь большевиков из колонии Зальцен стал менее интенсивен и понемногу замолкал. В это время многие стали оставлять свои цепи и возвращаться обратно в колонию. Стоило больших трудов их загонять обратно в цепь. Люди, возвращавшиеся в колонию, категорически заявляли, что им хочется есть и спать и что они больше не могут. Был случай, когда какой-то штабс-капитан, которому полковник Тавастшерна пригрозил револьвером, если он не вернется в цепь, после отъезда Тавастшерна сам произвел в него несколько выстрелов.

Вскоре гвардейские саперы перешли в наступление; в связи с этим приходилось подымать в наступление также цепи других отрядов. Огонь красных на северном фронте значительно ослаб, что дало возможность гвардейским саперам, ротам полковника Новицкаго и другим перейти в атаку и выбить большевиков из колонии Зальцен. Взятые пленные оказались поголовно евреями. Выяснилось, что левый фланг полковника Стесселя был атакован комиссаром Левинзоном, в составе отряда которого входил батальон, составленный исключительно из евреев. Пленные ликвидировались на месте.

Хуже обстояло дело на правом фланге белых. Часть колонны генерала Васильева, не успевшая еще войти в колонию Кандель, была атакована на походе, понесла большие потери, и большевики на её плечах чуть не ворвались в колонию. К счастью, удачный огонь артиллерии и атака конницы полковника Иеропеса спасли положение. Большевики были отброшены по всему фронту.

Настал вечер. Нападение красных было отбито, но победа была Пиррова. Потери белых убитыми и ранеными простирались до 400 человек. Будучи окружены с фронта и фланга красными и имея в тылу Днестр, отряды при смертельной всеобщей усталости не были способны выдержать повторной атаки и длительной обороны. Можно было еще попытаться пробиваться на север, если бы большевики дали хоть сутки на отдых, но на это конечно рассчитывать нельзя было. Вследствие этого было решено с наступлением темноты возможно бесшумно перейти через Днестр на румынский берег и, если бы румыны преградили путь, пробиваться силой и, заглубившись в страну, положить оружие.

Переход_# через Днестр в этом месте был очень труден, так как встречались так называемые плавни, которые недостаточно промерзли. Обоз, артиллерию и броневик пришлось бросить, при чем броневик и орудия после приведения их в полную негодность были спущены под лед. Настроение у всех было крайне унылое и подавленное. В связи с этим пошли разговоры, что следовало сговориться с большевиками, не вступая с ними в бой. И так как против этого всецело выступал полковник Стессель, то некоторые стали его винить во всех неудачах и даже пошел слух, что на него готовится покушение. Насколько последний был обоснован, сказать трудно, но все же ближайшие его сторонники приняли свои меры. Так, полковник Тавастшерна сел на козла экипажа Стесселя рядом с кучером. Несколько развеселил всех маленький прапорщик из евреев, который, пойдя рядом с экипажем, заявил, что он бывший директор банка, все потерявший, что ему больше терять нечего и что только через его труп перейдут, чтобы овладеть полковником Стесселем.

Ночью весь отряд спустился в плавни, имевшие здесь от 3 до 4 верст ширины и сплошь заросшие ивняком, вербой и камышом. В этих зарослях было решено заночевать, укрывшись и от румын, и от большевиков с тем, чтобы только с наступлением темноты следующего дня выйти на румынский берег.

Вечером следующего дня начальник команды конных разведчиков есаул Афанасьеву полусумасшедший и кокаинист, перебрался в противолежащую румынскую деревню „Раскайцы“ и так запугал начальника румынской пограничной стражи, что тот впопыхах отдал приказ об отходе своей охраны. Когда с наступлением темноты отряд вошел в деревню Раскайцы, то румыны не произвели ни одного выстрела. Надо было немедленно продвинуться возможно дальше вглубь страны и там интернироваться. Но людей, добравшихся после всего пережитого до жилья, никакими силами нельзя было двинуть дальше. Когда же генерал Васильев с своим начальником штаба отправились к начальнику румынской пограничной стражи заговаривать и наконец молить о разрешении остаться на румынской территории, то они достигли совершенно обратного действия. Эффект, произведенный есаулом Афанасьевым, был испорчен. Начальник румынской стражи сделался заносчивым и потребовал, чтобы отряд к утру оставил деревню и вернулся обратно, грозя в противном случае открыть по, нем огонь из пулеметов.

Когда об этом стало известно, то командиры отдельных частей отряда полковника Стесселя собрались у последнего. На совещании было выяснено, что люди больше никуда идти не способны. Всех охватила полная апатия. Так как заявление начальника румынской пограничной стражи было категорично, то на совете было решено снова перейти на русский берег Днестра, но не на старую переправу, где было много вероятия, что стерут большевики, а севернее — версты на две.

Раскайцы представляли собою бедную бессарабскую деревню, в которой едва могла вместиться половина отряда. Чтобы укрыться от холода, люди разместились не только в избах, но в сараях, хлевах для скота и свиней и все же частью пришлось устроиться под открытым небом у костров. В деревне Раскайцы также не было достаточно еды; с трудом можно было достать немного мамалыги (кукурузная каша) и брынзы (овечий сыр). Вскоре вся деревня погрузилась в тяжелый непробудный сон.

На рассвете или даже незадолго до рассвета румыны открыли по домам деревни пулеметный огонь, а через некоторое время начали ее обстреливать шрапнелями. В деревне поднялась страшная паника. Люди бросились бежать куда глаза глядят.

Полковник Стессель с женою выехали к месту новой переправы, как накануне вечером было условлено. Полковник Тавастшерна несколько замешкался, так как не хотел бросить свой багаж и стал его с вестовым перегружать с повозки на вьюки. Поехав вслед полковнику Стесселю, полковник Тавастшерна попал под сильный пулеметный огонь, которым под ним была убита лошадь. Переждав немного, он с помощью вестового поймал какую-то бродячую лошадь и переседлав направился дальше к примерному месту новой переправы. Там он почти никого не застал, а также не нашел полковника Стесселя. Так как большинство в панике бросилось через Днестр к месту старой переправы, то полковник Тавастшерна также направился туда.

На льду Днестра против старой переправы он увидал массу людей, столпившихся в полном отчаянии и не знавших, что делать и куда укрыться. Румыны продолжали стрелять. Откуда-то с русского берега румынам отвечали пулеметы, видимо большевицкие. Собравшиеся на льду люди оказались меж двух огней. Повторилась та же картина, что имела место за несколько дней на одесских молах. Многие срывали погоны, кокарды и прочие внешние признаки принадлежности к белой армии. Женщины и дети рыдали. Началось буквально массовое самоубийство. Многие офицеры стрелялись на глазах жен и детей; были случаи, что стрелялись, убив предварительно членов семьи. На глазах Тавастшерна застрелилось человек 15, в том числе 8-го Вознесенского уланского полка полковник Барон Майдель. В числе других застрелился начальник дивизии генерал Васильев.

Начали объявляться агитаторы в пользу немедленной сдачи большевикам. Были ли это люди из отряда Котовского или свои, сказать трудно. Следов полковника Стесселя установить не удалось. Тогда полковник Тавастшерна, видя общую растерянность и подавленность, не желая оставаться совершенно одиноким и не теряя надежды в возможность спасения хотя части людей, начал кричать, что знает, где находится полковник Стессель и стал призывать к себе желающих соединиться для дальнейшего похода. Ставилось условие быть при оружии и по возможности на конях, но без обоза. На льду по близости бродило много брошенных лошадей. Вскоре вокруг полковника Тавастшерна собрался небольшой отряд человек в 80 конных, составленный на ⁴/₅ из офицеров, с которым он направился в плавни и где оставался до вечера.

Дальнейшее рисовалось полковнику Тавастшерна в самых мрачных и неопределенных красках. Ни карты в руках, ни плана в голове у него не было. Тем более ему стало стыдно, что он собрал вокруг себя людей, сказав им, что знает, где находится полковник Стессель. Голод и холод продолжали мучить. На вопросы, долго ли мы будем здесь сидеть, полковник Тавастшерна отвечал, что во всяком случае до вечера, так как, двинувшись днем, попадем в руки большевиков. Кто-то предложил для утоления голода зарезать лошадь, что и было немедленно выполнено. Через некоторое время в котелках и на вертеле варилась и жарилась конина, которую ели в большинстве случаев без соли.

С наступлением сумерек отряд, выслав небольшую разведку, двинулся на большевицкий берег. Немного пройдя, был замечен справа небольшой разъезд коней в 15, от которого отделились 3-4: всадника. Отряд остановился. Люди нервничали и спрашивали, стрелять или нет. Начальник отряда приказал не стрелять. Через некоторое время отделившиеся всадники подъехали. Бывший впереди, весьма элегантно одетый в польскую бекешу со шнурами, без погон и в низенькой кубанке на голове, видимо офицер, спросил: — „Кто у вас здесь начальник". Получив от полковника Тавастшерна ответ, что он, неизвестный взглянув приложил руку к головному убору и очень вежливо к нему обратился: — „Господин полковник, я прислан начальником отряда Котовским сообщить вам, чтобы вы смело явились к нему со всем вашим отрядом, с которым вы и будете приняты к нему на службу. Жизни вашей и ваших людей ничто не угрожает. У нас уже находятся полковники Стессель, Мамонтов и многие другие. Наша ближайшая задача рассчитаться с румынами", сказал он, показав рукой в сторону Румынии и добавив по её адресу несколько нелестных эпитетов. Увидев некоторое смущение и колебание в рядах своих соратников, полковник Тавастшерна умышленно громко спросил: — „А кто вы собственно такой?" На что получил ответ: — „Я офицер конной бригады Котовского". На это Тавастшерна ему ответил „Вы офицер Красной армии и я ни одному вашему слову не верю". Он вновь крайне любезно возразил: — „Господин полковник, я вам даю слово". На это Тавастшерна вторично повторил; — „Я вашему слову не верю. Заворачивайте коней и давайте ходу, пока вам не будет послано вдогонку несколько пуль". Он ответил: — „Жаль, господин полковник", и быстрым аллюром направился к своему разъезду, с которым вскоре скрылся за пригорком. В свою очередь отряд полковника Тавастшерна повернул в противоположную сторону и также довольно быстрым аллюром отошел.

В скором времени отряду попалась навстречу группа крестьян, нагруженных всяким добром, видимо только что награбленным среди оставленных отрядом повозок. Остановленные и опрошенные они заявили, что сами здешние, что бригада Котовского расположена в близлежащем селении Долгое, что соседняя деревня (кажется Глинская) также занята войсками красных и что между этими деревнями тянутся болота. Выбрав двух наиболее разбитных, им было предложено провести отряд между деревнями, занятыми большевиками, с предупреждением, что если отряд наткнется на красных, то они ответят своими головами. Проводники взялись провести и вскоре отряд миновал линию деревень, из которых явственно доносились песни и пьяные крики. К утру отряд находился в верстах 12—15 от этих деревень и вне прямой связи с бригадой Натовского. После 2 ? - месячных скитаний с отрядом по советской России, что составит предмет отдельного описания, полковнику Тавастшерна удалось пробраться в Румынию, где он в конгрегационном лагере в Тульче на Дунае вновь встретился с полковником Стесселем.

Уже здесь выяснилось, что полковник Стессель, выйдя на намеченную новую переправу и видя, что там почти никого нет, пробрался с небольшой группой (в том числе В. В. Шульгин) в плавни и затем, преследуемый большевиками, несколько раз переходил с одного берега на другой. И тут красные не стреляя старались его сманить к переходу к ним уговорами и обещаниями. Разделив имевшийся при нем денежный ящик между окружающими его людьми и видя, что последние понемногу стали отставать, полковник Стессель после нескольких дней плутаний с небольшой группой около 20 человек перешел румынскую границу, где все были арестованы и отправлены в конгрегационный лагерь Тульчу. Среди этой небольшой группы людей большинство было с отмороженными конечностями, в том числе и жена полковника Стесселя, Раиса Васильевна, которая потом долго лежала и едва не подверглась ампутации.

Из остальных людей отряда больше половины попало в плен к большевикам. Многие замерзли и погибли в плавнях или кончили жизнь самоубийством. Сравнительно небольшая часть, в несколько сот человек, отдельными группами просочилась через румынскую границу, была интернирована в Тульче, а впоследствии, уже в мае 1920 года, перебралась далее в Болгарию и Югославию.

Записал Э. Верцинский.

Ревель—Рига, Январь—Сентябрь 1931 г.