Дашкова, княгиня Екатерина Романовна, статс-дама, президент Санкт-Петербургской Академии Наук и Российской Академии, дочь графа Романа Илларионовича Воронцова и супруги его, графини Марфы Ивановны, рожденной Сурминой, родилась 17 марта 1744 г. в Петербурге, † 4 января 1810 г. в Москве.

1744-й год, как год своего рождения, неоднократно прямо указывает сама княгиня Дашкова; но некоторым другим указаниям она родилась в 1743 г.

Она была крестницей императрицы Елизаветы Петровны и Великого князя, впоследствии императора, Петра Феодоровича.

Лишившись матери в апреле 1745 г., она воспитывалась в доме своего дяди, канцлера графа Михаила Илларионовича Воронцова, вместе с его дочерью, впоследствии графинею Строгановой. При учении их главное внимание обращено было на иностранные языки; русский преподавался, по свидетельству княгини Дашковой, урывками, и ученицы знали его плохо.

Молодая графиня была одарена недюжинными способностями и характером.

С детства проявляла она большую любознательность и к 15-и годам прочла уже многое из сочинений Монтескье, Вейля, Вольтера, Буало, Гельвеция. Вместе с тем, она уже тогда обнаружила признаки того честолюбия, которым отмечена вся её жизнь и деятельность.

Княгиня Дашкова рассказывает, что во время кори, постигшей ее на 13-м году, когда она была вполне отделена от своей семьи, под влиянием одиночества произошла резкая перемена в её характере: она стала серьезна и задумчива; сама княгиня Дашкова объясняет это тем, что не была удовлетворена присущая ей потребность «быть любимою и интересовать собою тех, кого любила» (je vonlais ?tre aim?e, je voulais interesser tous ceux que j’aimais); но вся дальнейшая деятельность княгини Дашковой отмечена вовсе не проявлениями любвеобильной души, а именно проявлениями энергического характера и сильного, можно сказать, беспокойного честолюбия; поэтому мы думаем, что из рассказа Дашковой надо заимствовать указание, что эти особенности её характера проявлялись уже в детстве, но принимать объяснение, какое она сама дает этим особенностям — нельзя.

По рассказу княгини Дашковой, любовь её к чтению и довольно значительные познания обратили на нее внимание сначала И. И. Шувалова, который стал снабжать ее книгами, а затем и некоторых дипломатов, которые посещали дом канцлера, её дяди, и которых она жадно раскрашивала о многом, ее интересовавшем; от этих лиц услыхала о ней великая княгиня Екатерина Алексеевна и заинтересовалась ею. В зиму 1758 — 1759 года Великая княгиня, во время одного из своих посещений дома канцлера, долго разговаривала с молодой графиней и с этих пор, по словам Дашковой, установились между ними дружеские отношения.

В мае 1759 г. графиня Екатерина Романовна Воронцова вышла замуж за князя Михаила (Кодрата) Ивановича Дашкова и до лета 1761г. прожила в Москве и в имениях своего мужа, в кругу его семьи.

По словам княгини Дашковой, мать её мужа не знала иностранных языков, и Е. Р. Дашкова, желая ей угодить, выучилась за это время хорошо по-русски. В феврале 1760 г. родилась у неё дочь Наталья, а 1 февраля 1761 г. сын Михаил, умерший в младенчестве.

28 июня 1761 г. ровно за год до восшествия на престол Екатерины II, Дашкова с мужем приехала обратно в Петербург и немедленно получила приглашение бывать при дворе Великого князя и его супруги. Императрица Елизавета часто и сильно болела; несомненно, было, что скоро воцарится Петр Феодорович; он был в явном разладе с женою, а старшая сестра княгиня Дашковой, графиня Елизавета Романовна Воронцова, была открыто его фавориткой. Великий князь встретил Дашкову очень дружелюбно, отношением к себе сестры Дашкова тоже была вполне довольна. Но она не захотела воспользоваться приглашением Великого князя вступить в его ближайший кружок и интересовалась несравненно более обществом Великой княгини. Вероятно, к этому времени относится начало литературной деятельности Дашковой. Она говорит, что в письмах её к великой княгине помещено было ею много русских и французских стихотворений, обращенных к будущей Императрице; они не были никогда напечатаны.

Первыми напечатанными произведениями Дашковой являются: перевод «Опыта об эпической поэзии», Вольтера (напечатан в журнале «Невинное упражнение», 1763, стр. 13-21, 51-56, 99-111 и 145-155, с некоторыми различиями в заголовках отдельных статей) и стихотворная подпись к портрету Екатерины, гравированному Чемесовым: «Природа в свет Тебя стараясь произвесть» и т. д.

Одновременно княгиня Дашкова готовилась выступить и на другом поприще: по собственным словам, её, она стала задумываться о том, что ожидает Россию и Екатерину после смерти Елизаветы Петровны: невозможность того, чтобы Петр Феодорович царствовал сколько-нибудь продолжительное время, была очевидна для всякого мыслящего человека. За несколько дней до кончины Елизаветы Петровны, когда положение императрицы было уже совершенно безнадежно, княгиня Дашкова, так она сама рассказывает — явилась ночью к Великой княгине Екатерине Алексеевне и умоляла ее открыть ей, какой у неё план действий на случай смерти императрицы, и уверяла, что будет самою верною и преданною её помощницей во всяком её предприятии; по словам Дашковой, великая княгиня была тронута этим, но еще не имела никакого определения плана. Насколько верно такое утверждение княгини Дашковой относительно великой княгини — это, конечно, вопрос другой; но несомненно, во всяком случае, что она ничего определенного не сказала Дашковой.

В недавно изданной записке Императрицы Екатерины о первых днях царствования Петра Феодоровича, читаем следующие строки, относящиеся к вышеизложенному: «При самой кончине государыни императрицы Елисаветы Петровны, прислал ко мне князь М. И. Дашков, тогдашний капитан гвардии, сказать: повели, мы тебя возведем на престол. Я приказала ему сказать: ради Бога не начинайте вздор, что Бог захочет, то и будет, а ваше предприятие есть рановременное и не созрелая вещь. К Дашкову же езжали и в дружбе и согласии находились все те, кои потом имели участие в моем восшествии... Княгиня же Дашкова с самого почти ребячества ко мне оказывала особливую привязанность».

В момент смерти императрицы княгиня Дашкова была больна. Новый император на третий день по воцарении посетил канцлера, тоже больного, и через пажа пригласил княгиню Дашкову бывать у него по вечерам. Так как она, отговариваясь болезнью, не явилась и после неоднократного повторения этого приглашения, то графиня Елизавета Романовна написала ей письмо, что император начинает гневаться, считает болезнь, будто бы препятствующую Дашковой являться, притворною; после этого Дашкова стала посещать вечера императора; императрица на этих вечерах не бывала.

Между тем поведение Петра Феодоровича быстро вызывало и усиливало недовольство против него. Дашкова рассказывает, что она была душою всего заговора, низведшего Петра и возведшего Екатерину. Она передает, что после того, как император на одном параде строго и несправедливо отнесся к её мужу, она устроила, что муж её был послан в Константинополь с известием о воцарении нового государя; по словам Дашковой, она имела в виду не подвергать мужа опасности в случае неудачи революции, которая, «точно по какому-то наитию», представлялось ей неизбежною и в которой она хотела действовать одна и на свой только страх. Она говорит, что она своими беседами воодушевила Пассека, Бредихина, Рославлева и других, что она привлекла на сторону заговора гетмана Разумовского, И. И. Панина и кн. М. И. Волконского, причем Панин, будто бы, далее очень удивлялся, что она зашла так далеко, ничего не сообщая о своих действиях императрице. 27 июня 1762 г. вечером у Дашковой сидел И. И. Панин, когда приехал Г. Г. Орлов и сообщил об аресте Пассека; Дашкова, по её словам, немедленно распорядилась, чтобы А. Орлов ехал за императрицею в Петергоф и после того серьезно и даже строго выговаривала Е. Орлову, который приехал к ней, будто-бы с тем, чтобы посоветоваться — необходимо ли ехать за императрицей немедленно. Очень возможно и далее вероятно, что Дашкова со многими разговаривала в том духе, как рассказывает, возможно, что вечером 27 июня было то, что она передает; но есть все основания думать, что значение и роль её в событиях 28 июня были велики лишь в её собственных глазах, а не на самом деле. Неудовольствие было всеобщим; если не каждый собеседник Дашковой, с которым она разговаривала о необходимости переворота, тотчас же отвечал ей, что он и сам так же думает, то это могло быть просто следствием осторожности и вовсе еще не доказывает, что Дашкова эту мысль и внушала своему собеседнику. Кроме того, излагая с чрезвычайною подробностью многие свои разговоры и с Петром Феодоровичем и с Екатериною Алексеевною, наконец с Орловым 27 июня, а отчасти и с другими лицами, Дашкова ограничивается самыми короткими и общими сообщениями, как только начинает говорить, что она внушала ранее тем или другим лицам относительно необходимости переворота. Императрица Екатерина в письме к С. Понятовскому, в письме, написанном в самые первые дни по восшествии на престол, заявляет, что Дашкова ошибается, думая, что все доходило до императрицы через нее; «шесть месяцев была я в сношениях со всеми вождями заговора, пишет она, прежде чем Дашкова узнала хоть одно имя». У самой Дашковой встречается признание, что она из всех Орловых знала до 28 июня только Григория и что только на другой день после переворота она поняла, какие отношения существуют между ним и Екатериной, — и это достаточно доказывает, что несправедливо приписывать Дашковой то значение, какое она себе присваивает. Уже Соловьев очень правдоподобно объясняет поведение Орловых 27 июня тем, что Орловы наблюдали, что делает, в решительный момент, сестра фаворитки императора. Но все-таки Соловьев признает за Дашковой роль, как кажется, более значительную, чем ту, какую она в действительности играла; он основывается на том, что Дашкова получила награду, больше которой не получил никто. Но это вполне естественно объясняется тем, что, за участие в таком опасном деле, женщину, к тому-же молодую и знатную, конечно, необходимо и совершенно законно было вознаградить непропорционально высоко сравнительно с другими участниками.

Наконец, решающее значение по вопросу о степени участия Дашковой в перевороте 28 июня имеет одно показание, идущее, можно сказать, от самой Дашковой и записанное значительно ближе ко времени этого события, чем изложение его, сделанное Дашковой в мемуарах. В 1770 г., тотчас после пребывания Дашковой в Париже, записал свои впечатления о знакомстве с нею Дидро. Изложение его внушает полнейшее доверие; передавая, например, два эпизода с оговоркою, что он излагает их почти дословно с рассказа Дашковой, Дидро, действительно, говорит почти дословно то же, что читаем в мемуарах и Дашковой.

По словам Дидро, Дашкова не признавала важным в революции ни свое участие, ни участие кого- либо другого; больше всех, по её словам, содействовал успеху переворота Петр Феодорович своим поведением; она говорила Дидро, что дело зашло очень далеко без ведома и императрицы, и её самой, что за три часа до начала революции никто не поверил бы что она начнется раньше, чем через три года; «quelques heures avant, говорит она, personne de nous ne savait quand et comment finir ce que nous d?sirions». По-видимому, так именно и представлялось Дашковой её участие в событиях 28 июня в ближайшее к перевороту время; лишь впоследствии думаем мы, у неё, развилось убеждение, что участие её в революции было так значительно; очень может быть, что кн. Дашкова, с течением времени, убедила и сама себя в этом.

В ночь на 28 июня кн. Дашкова спокойно спала дома и явилась к Екатерине уже тогда, когда императрица перешла из Казанского собора во дворец; встреча была самая дружественная; императрица тут же передала Дашковой орден Св. Екатерины, т. е. пожаловала ее в статс-дамы; Дашкова сопровождала императрицу и в её походе к Ораниенбауму; в августе ей было выдано 24.000 р.

Но добрые отношения сохранились недолго: Дашкова ехала в Москву в одном экипаже с императрицею, но в Москве отношения между ними сразу же стали очень натянутыми; Дашкова обвиняет в этом Орловых; имя её затем стало примешиваться ко всем заговорам первых лет Екатерининского царствования, до заговора Мировича включительно. Нет никаких оснований думать, чтобы в этих слухах была хотя доля истины; вернее, что Дашкова только слишком откровенно выражала свое неудовольствие в тех случаях, когда ей казалось, что она имеет поводы к нему, а, как показывает вся её дальнейшая жизнь, сохранить с нею полное согласие было почти невозможно. К неудовольствиям же, при таком характере, конечно было не мало поводов, когда приходилось распределять среди приближенных к новой императрице влияние, почести и власть; Державин сообщает слух, что княгиня Дашкова требовала себе первого места после государыни и желала даже заседать в Сенате; других указаний на такие претензии Дашковой нет, и мы считаем невозможным им верить; но тем не менее известие, передаваемое Державиным, характерно, как выражение взгляда современников на Дашкову. Впрочем, отношения между нею и двором не были испорчены окончательно; когда 12 мая 1763 г. у Дашковой родился сын Павел, его крестили императрица и Великий князь Павел Петрович.

В конце 1763 г. Дашковы вернулись в Петербург; князь М. И. Дашков был вскоре назначен командовать одним из отрядов, действовавших в Польше, а 17 августа 1764 г. умер.

Положение княгини Дашковой было очень нелегкое. Её отец и братья почти порвали с нею отношения, обвиняя ее не только в том, что она не старалась устроить лучшую судьбу для своей сестры, Елизаветы, но и в том, что она присвоила себе драгоценности, подаренные гр. Елизавете Романовне императором; с императрицею отношения оставались холодными. Дашкова переехала в 1765 г. в Москву, — и здесь быстро поссорилась со старой княгиней Дашковой, матерью своего покойного мужа. В 1768 г. она съездила в Киев, в 1769 г. вернулась в Петербург и получила позволение ехать за границу, чего давно уже добивалась; императрица прислала даже ей на дорогу 4.000 р.; кн. Дашкова осталась очень недовольна этою, по её словам, смехотворною суммой. Вообще, кажется, основательны показания многих свидетелей, что княгиня Дашкова отличалась чрезвычайною скупостью; в записках своих .она постоянно говорит о своих ограниченных средствах, о тех заботах, которые доставляла ей необходимость находить средства; но, вместе с тем, она постоянно располагала суммами, по тому времени значительными:

Заграницу отправилась кн. Дашкова in cognito, под фамилией Михайловой; объясняет она это желанием избегнуть необходимости посещать дворы, что, впрочем, не помешало ей представляться едва ли не при каждом дворе, резиденцию которого она проезжала.

Выехав из Москвы в декабре 1769 г., княгиня Дашкова через Ригу, Кенигсберг и Данциг прибыла в Берлин; здесь провела она два месяца и неоднократно приглашена была ко двору. Отсюда через Вестфалию и Ганновер проехала она в Спа; здесь завязалось у неё знакомство с лордом и леди Суссек, и госпожой Гамильтон, с которою она сохранила дружеские отношения почти на всю жизнь. Из Спа княгиня Дашкова совершила поездку в Англию, где посетила Лондон, Бристоль и Оксфорд, затем, через Брюссель и Антверпен, приехала в ноябре 1770 г. в Париж, где провела 17 дней, в течение которых, по собственным словам, виделась с Дидро почти непрерывно последние 10 или 12 дней, — по словам Дидро он был у Дашковой четыре раза. Затем Дашкова посетила Лион, Марсель, Монпелье, осматривая повсюду все достопримечательное, приехала в Женеву, где была у Вольтера, который, по её словам, принял ее чрезвычайно хорошо, затем отправилась водой по Рейну, в Калсруэ принята была очень милостиво герцогом и герцогиней Баденскими, и, после довольно продолжительной остановки в Спа, через Дрезден и Берлин, где снова была при дворе, возвратилась в 1772 г. в Россию. Императрица приняла Дашкову очень милостиво и пожаловала ей 10.000 р., а потом через несколько времени еще 60.000.

В этот приезд свой в Россию княгиня Дашкова возобновила свои литературные связи и знакомства.

В 1-й и в 2-й частях издания «Опыта трудов вольного российского собрания» (Спб. 1774-1775) она поместила статьи: «Письмо к другу», «Опыт о торге, г. Гюма», «О шутке» (перевод с английского), «Путешествие одной российской знатной госпожи по некоторым английским провинциям»; ей же приписывается «Речь об обязанностях, которые имеют ученые общества присоединять к физическим наблюдениям и нравственные» (Спб. 1776); в этот же приезд она вступила в Вольное российское собрание при Московском университете, учрежденное в 1771 г.

Осенью 1774 г. Дашкова переехала в Москву, а летом следующего года у неё опять произошло какое-то неудовольствие с императрицей, которая прибыла в Москву на празднование мира. Дашкова снова просила разрешения ехать за границу для окончания воспитания сына, и разрешение было ей дано императрицею с невероятною холодностью. До отъезда княгиня Дашкова выдала дочь свою замуж за Щербинина. Впоследствии отношения её к дочери были чрезвычайно дурные; кн. Дашкова имела с дочерью множество столкновений и лишила ее всякого участия в наследстве. Рассорилась Дашкова впоследствии и со своим сыном; а так как и в своих Записках, и в своих разговорах, как мы узнаем из дневника Храповицкого, — она много распространяется о том, какое прекрасное воспитание дает она детям, то мы не можем не видеть в этом нового свидетельства того, как неверно понимала она совершавшееся у неё пред глазами или как неверно излагает она свои впечатления.

На этот раз кн. Дашкова ехала через Вильно и Варшаву; здесь познакомилась она с королем польским Станиславом Августом и отзывается о нем с величайшею похвалою. В Берлине Дашкова снова была принимаема при дворе, и затем приехала в Спа, куда вскоре прибыла и приятельница её, г-жа Гамильтон. Отсюда княгиня Дашкова отправилась в Англию и поселилась в Эдинбурге, где сын её поступил в университет.

С 1776 г. по 1779 г. кн. Дашкова провела в Шотландии, совершая лишь небольшие поездки в местности, почему-либо заслуживавшие внимания. Княгиня Дашкова вспоминала это время как самый веселый период своей жизни; здесь жила она, окруженная приятными ей людьми и часто принимала у себя лучших профессоров Эдинбургского университета; «кроткая и спокойная веселость, составляющая основу моего характера, удивляла всех, кто часто меня посещал», говорит она в своих Записках. В мае 1779 г. молодой князь Дашков выдержал экзамены и получил степень magister artium (ma?tre ?s arts); впрочем, уверения кн. Дашковой, что сын её обнаружил познания, которые всех удивили, возбуждают сильное сомнение; да и сама княгиня сообщает, что в Дублине он продолжал с учителями повторять тех римских и греческих классиков, которых изучал в университете.

С июня 1779 г. до начала 1780 Дашковы провели в Дублине, затем посетили Корк, Лимерик, и другие важнейшие города Ирландии, приехали в Лондон, где были представлены королевской фамилии, посетили важнейшие города Бельгии, Голландии, представлены были принцу Оранскому, и наконец прибыли в Париж.

Здесь княгиня Дашкова была представлена королеве Марии-Антуанетте и возобновила свое знакомство с Дидро, г-жею Неккер, виделась и с Рюльером, от знакомства с которым в первый её приезд удержал ее Дидро, основательно указав ей, что согласие её принять Рюльера будет в глазах многих как бы признанием, что Рюльер верно изложил события в своей «Histoire ou anecdotes sur la R?volution de Russie en 1762». Дашкова не устояла теперь от искушения познакомиться с автором книги, которая в свое время произвела большой и совершенно незаслуженный шум; ознакомившись впоследствии с его книгою, она написала против неё возражения, опровергающие многие частности в рассказе Рюльера, и в своих мемуарах высказывается даже, что считает произведение Рюльера подложным и уверена, что Рюльер не мог написать этой книги: так много в ней лжи и неточностей. В этом, несомненно, Дашкова ошибалась: книга, известная под именем Рюльера, бесспорно написана им.

В марте 1780 г. Дашкова покинула Париж и направилась в Италию, причем молодой князь Дашков имел позволение осматривать во всех подробностях все укрепления и другие военные сооружения, лежавшие на их пути. Через Женеву, Лозанну и Мон-Сенис они прибыли в Турин, затем через Геную, Милан, Парму, Модену и Флоренцию проехали в Пизу, где провели три месяца, потом съездили в Ливорно, Сиенну и Рим.

Княгиня Дашкова представлялась при всех дворах, через резиденции которых приходилось ей проезжать, представлялась и папе. Из Рима Дашковы совершили поездку в Неаполь, осмотрели развалины Помпеи, причем Дашкова говорит, что именно она подала королю неаполитанскому мысль устроить музей, где были бы собраны по возможности все добытые в Помпее предметы древности. Во время этой поездки княгиня Дашкова была в переписке с императрицей; Дашкова хлопотала, чтобы сын её был принят в русскую военную службу на условиях, сколь возможно льготных; вместе с тем она посылала императрице описания и планы некоторых благотворительных учреждений, которые показались ей особенно замечательными; императрица отвечала ей очень милостиво. Из Неаполя снова через Рим, затем через Болонью, Феррару, Венецию, Падую и Верону Дашкова приехала в Вену. Здесь она была представлена императору Иосифу и познакомилась с князем Кауницем, которого заставила, по её словам, держаться с нею любезнее, чем он держался с кем либо, даже и с самим папою, во время пребывания его в Вене.

Отсюда через Прагу, Дрезден, Берлин, Мемель и Ригу кн. Дашкова летом 1782 г. вернулась в Петербург.

С этого времени кн. Дашкова уже более не покидала России и удержалась при дворе более 10 лет, хотя и этот период её жизни не был свободен от неприятных столкновений её с разными лицами. Но, по-видимому, кн. Дашкова с течением времени утратила, хотя до некоторой степени, излишнюю подвижность, охоту неудержимо резко, и обыкновенно необдуманно, выдвигаться на первый план. Кроме того, двадцатилетнее царствование Екатерины, с внешней стороны уже бесспорно блестящее, не могло не внушить Дашковой сознания, что если даже когда-то Екатерина и была ей обязала, то все-таки все положение императрицы создано уже ею самою; и сознание этого, вероятно, внушало Дашковой большую сдержанность. С другой стороны, и сама Дашкова представлялась теперь, после продолжительных путешествий, личностью особенно интересною; по самому складу своего ума она приобрела много сведений, развила в себе широкие интересы, научные и литературные: это облегчило в значительной степени создание для Дашковой такой обстановки, таких отношений к ней окружающих, которыми она могла быть довольна. Императрица осыпала ее знаками своего внимания. Немедленно Дашкова принята была в интимный кружок императрицы; Екатерина подарила ей 25.000 руб. и разрешила ей, по словам Дашковой — предложила, купить на казенный счет дом и будто бы даже рекомендовала на выбор два дома, из которых один стоил 68.000 руб. Дашкова пожелала купить меньший, в 40.000р.; когда же покупка его не устроилась, купила еще меньший в 30.000 р.; она считала после этого, что сохранила для казны свыше 30.000 р. и только зависти фаворита Ланского приписывала то, что императрица не вознаградила её за это. 24 января 1783 г. последовал именной указ сенату: «дирекция над С.-Петербургскою Академиею Наук препоручается статс-даме княгине Дашковой.» По словам Дашковой, предложение императрицы принять эту должность было для неё совершенною неожиданностью, и она долго, но тщетно, отказывалась от такого назначения; тем не менее, но изложению самой же Дашковой оказывается, что она немедленно по вступлении в управление Академией знала уже все её важнейшие нужды и недостатки.

Заслуги её по управлении Академией несомненны, хотя несомненно и то, что сама Дашкова ценила их слишком высоко. За свое двенадцатилетнее управление она улучшила финансовую часть академического хозяйства, добилась уплаты должных Академии сумм, увеличила продажу академических изданий, уменьшив их цену, и таким образом получила большие доходы; она расплатилась со многими важнейшими долгами Академии и далее сберегла до 161.000 р. денег; из числа их 100.000 р. положено было в банк, для того, чтобы на проценты с 40.000 — содержать воспитанников при Академической гимназии, на проценты с 30.000 — выдавать пенсии служившим при Академии; проценты с остальных 30.000 предполагалось обратить на вознаграждение профессорам за читаемые ими публичные лекции; кроме того, княгиня Дашкова возвела два новые дома для нужд Академии. Новых сколько-нибудь крупных ученых предприятий она не начала, но энергически поддерживала прежние, особенно работы по составлению лучшего географического атласа России. Важнейшую её заслугу составляет возобновление при Академии общедоступных курсов, по примеру читавшихся прежде, но прекратившихся при её предшественнике. Ежегодно в течение четырех летних месяцев читались курсы на русском языке по нескольким предметам: Котельников читал алгебру, геометрию, механику, Озерецковский — естественную историю, Соколов и Захаров — химию, Кононов и Гурьев — физику, Севергин — минералогию и т. д.; общество обнаружило к этим чтениям большой интерес: число слушателей постоянно возрастало, и нередко академическая зала не могла вместить всех, желавших слушать курсы.

Из числа упомянутых выше лекторов Севергин, Кононов и Захаров были, за несколько лет до того, когда они выступили лекторами, отправлены княгиней Дашковой же заграницу для завершения своего научного образования. При управлении Академией Наук княгиня Дашкова руководствовалась преимущественно советами И. И. Лепехина, одного из самых выдающихся русских ученых того времени, и выбор такого советника только делает ей честь. Вообще управление Академией является одним из лучших дел Дашковой и было ведено ею, бесспорно, с большим тактом.

В первый же год управления своего Академией Наук кн. Дашкова основала при ней журнал «Собеседник любителей российского слова». В журнале этом участвовали все лучшие силы тогдашней русской литературы Державин, Фонвизин, Херасков, Княжнин, Капнист и др., деятельною сотрудницею являлась и сама императрица Екатерина, которая доставила более половины всего того, что было напечатано в «Собеседнике»: здесь она поместила свои «Были и Небылицы» и «Записки касательно русской истории» (в «Собеседнике» они доведены до 1224 г., а в отдельном издании до 1276 г.). Журнал этот привлек такое внимание русской публики, каким не пользовалось ни одно издание раньше; печатался он в количестве 1850 экземпляров, число по тому времени громадное; в Москве два первые номера, в первые же два месяца по выходе, разошлись в количестве около 800 экземпляров помимо тех, на которые получатели подписались. Журнал этот выходил ежемесячно, начиная с мая 1783 г. и прекратился шестнадцатою книжкою, вышедшею в сентябре 1784 г.

На замену «Собеседнику» с июля 1786 г. стал выходить при Академии Наук журнал «Новые ежемесячные сочинения» под редакцию, последовательно, Румовского, Озерецковского и Протасова; наконец с 1787 г. возобновлено былой специальное ученое издание Академии: «Nova acta Academiae Petropolitanae Scienciarum». В двух первых изданиях ка. Дашкова принимала деятельное участие и поместила в них несколько статей: «Послание к слову Так», «О смысле слова: воспитание» и некоторые другие, — точно выделить все произведения княгини Дашковой, обыкновенно неподписанные, едва ли возможно.

С 1781 г. по 1793, не прямо при Академии Наук, но с её поддержкою выходило издание «Российский Театр» — всего вышло его 43 части; в 1786 г. напечатана была комедия кн. Дашковой: «Тоисиоков или человек без характерный», в которой кн. Дашкова метила на кого-то из придворных Екатерины II — на Л. А. Нарышкина или на И. И. Шувалова. Все эти литературные предприятия, не имея большого научного значения, принесли, однако, существенную пользу, ибо сближали деятельность Академии с обществом и содействовали распространению в обществе серьезных интересов.

1783-й год вообще является самым плодотворным в деятельности кн. Дашковой, и, кажется, на него же надает наиболее продолжительный период хороших отношений Дашковой в императрице. 24 января этого года, как уже сказано, кн. Дашкова назначена была директором Академии Наук, затем сопровождала императрицу с Фридрихсгам на свидание с королем шведским, а в осени того же года по её мысли основана была Российская Академия. Давно уже ощущалась потребность в специальной разработке русского языка, после того особенно, как он, с начала XVIII века, подвергся сильному влиянию западноевропейских языков; эту цель преследовало Российское собрание, существовавшее в среде академиков с 1735 г. по 1743 г., затем Вольное российское собрание в Москве, возникшее в 1771 г.

Княгине Дашковой, бесспорно, делает большую честь, что она поняла эту потребность и постаралась ей удовлетворить. Однажды, в августе 1783 г., в одной беседе с императрицею кн. Дашкова затронула вопрос о необходимости содействовать развитию русского языка и так убедительно и ясно говорила императрице о необходимости для этого специального учреждения, что императрица поручила ей представить записку по этому поводу. Княгиня Дашкова наскоро набросала несколько замечаний и отправила их императрице; императрица нашла их достаточными для того, чтобы служить в общих чертах уставом для нового учреждения, и утвердила их 30 сентября 1783 г., как положение о Российской Академии; княгиня Дашкова одновременно с этим была назначена президентом и этой Академии.

21 октября 1783 г. Российская Академия имела свое первое собрание. Оно открылось речью княгини Дашковой, о которой она сама так отозвалась в своей автобиографической записке, доставленной ею Евгению (Болховитинову): «замечательна речь её, говоренная при открытии Российской Академии, которою она твердо доказывает её горящую (sic) любовь к отечеству, её знание российского языка и желание, чтобы оный улучшился и процветал»; но академик М. И. Сухомлинов указал, что в этой речи, небольшой по объему и очень цветистой, не мало дословных заимствований из Ломоносовского посвящения его грамматики Великому князю Павлу Петровичу. Державин говорит, что речь эта была написана для Дашковой кем-то другим.

Но, во всяком случае, Российскою Академией Дашкова занялась очень энергично и сделала в ней очень много. Почти все члены были избираемы по её рекомендации, и в Академии этой соединился, без преувеличения можно сказать, весь цвет тогдашней русской интеллигенции. Б числе членов академии, избранных в 1783 — 1785 гг., были такие иерархи, как Гавриил (Петров), Иннокентий (Нечаев), писатели, как Державин, Фонвизин, Херасков, Княжнин, Богданович, Хемницер, такие ученые, как Румовский, Лепехин, Озерецковский, Котельников, С.Е. Десницкий, Болтин, Щербатов, наконец — такие деятели администрации, как И. И. Шувалов, Олсуфьев, Елагин, Безбородко, Г. А. Потемкин, И. И. Мелиссино, Е. И. Янкович-ди-Мириево и др.

Из числа 364 заседаний Академии, бывших во время управления ею Дашковой, 263 состоялись в присутствии кн. Дашковой, а из числа пропущенных большинство она пропустила вследствие отъездов своих из Петербурга; много раз заседания отдельных комиссий Российской Академии происходили у неё на дому, и она не мало потратила своих денег на нужды Академии.

Задачею Российской Академии было очищение и обогащение русского языка; для этого Академия должна была «прежде всего сочинить российскую грамматику, российский словарь, риторику и правила стихотворения»; самою неотложною работою признано было составление словаря, и к нему немедленно приступили. Почти все академики, и княгиня Дашкова не менее никого другого, приняли участие в работах по словарю. Члены Академии взяли на себя выбрать слова каждый на одну или несколько букв азбуки; княгиня Дашкова собирала слова на буквы Ц, Ш, Щ; слова выбирались из разных прежних словарей и других книг; в числе этих последних прежде всего использованы были, как узнаем из собственноручной записки княгини Дашковой: — «Маргарит духовный», «Большой Наказ», «Учреждение о губерниях», «История российская», «Собеседник», «Симфония на четыре евангелия», «Военный устав даря Ивана Васильевича» (sic), «Судебник» (по-видимому, надо читать: «Военный устав», «Царя Ивана Васильевича Судебник», затем списан был «Лексикон, имеющийся в иностранной коллегии», было заказано выписать по алфавиту все слова из симфонии на Библию. Кроме того, некоторые академики принимали на себя собирание слов, относящихся до какой-нибудь отдельной специальности или части; так, княгиня Дашкова приняла на себя составление списка слов, относящихся к охоте.

Собранные слова были напечатаны в алфавитном порядке и разосланы всем членам Академии для дополнений. Получился таким образом материал по тому времени громадный, небывалых размеров. В 1789 г. приступлено было к печатанию словаря, и в 1794 г. он был закончен. Это был «Словарь российской Академии, расположенный по словопроизводному порядку». Издание это в свое время не избегло нареканий; между прочим, многие восставали против того, что он расположен был не по алфавиту, а по словопроизводству; впрочем, в том же заседании 5 августа 1794 г., в котором рассматривалось окончание первого издания словаря, положено было приступить ко второму его изданию в алфавитном порядке.

Историк Российской Академии, академик М. И. Сухомлинов, говорит, что «словарь, изданный академией составлял в свое время её гордость и славу; позднейшие поколения ученых и писателей отзываются о нем также с большим уважением, находя, что академия верно поняла свое призвание и принесла существенную пользу тогдашней нашей литературе».

Работы над словарем вела кн. Дашкова опять уже не пользуясь особенными

милостями Екатерины. Отношения их испортились немедленно вслед за открытием Российской Академии. Л. А. Нарышкин в ближайшем кружке императрицы подсмеялся очень зло над речью Дашковой при торжестве открытия; Дашкова узнала об этом и выразила свое неудовольствие по этому поводу в такой резкой форме, что императрица прекратила печатание в «Собеседнике» своих «Былей и Небылиц» (с декабря 1783 г.) и вытребовала от Дашковой ненапечатанные еще, но уже сданные в редакцию листы; неоднократные, самые поучительнейшие просьбы и извинения Дашковой не могли склонить императрицу к перемене принятого решения. С первого же года управления академиями у Дашковой начались неприятные столкновения с тогдашним генерал-прокурором, кн. А. А. Вяземским; Дашкова обвиняет его в излишней придирчивости, но, по-видимому, сама княгиня слишком мало желала обращать внимания на установленные порядки в отношениях своих, как президента академий, к другим высшим правительственным местам. В 1785 — 1786 г. Дашкова была обрадована продолжительным пребыванием у неё в Петербурге, Москве и в её подмосковной, Троицком, своей приятельницы, г-жи Гамильтон; но затем снова ее постигает ряд неприятностей: сначала неудовольствия с дочерью, затем, в 1788 г., женитьба её сына, без её ведома, на дочери откупщика Алферова, страшно поразившая княгиню; наконец, в 1793 г. большие неприятности доставила ей трагедия «Вадим», напечатанная в 39-й части «Российского Театра», Княжнина. Собственно говоря, в произведении этом нет ничего возмутительного, но Екатерина, как и все другие государственные деятели того времени, была под впечатлением происшествий во Франции и взглянула на трагедию Княжнина чрезвычайно сурово; княгине Дашковой она сделала очень резкое замечание за напечатание этой пьесы. Отношения императрицы к Дашковой окончательно испортились.

14 августа 1794 г. в заседании Академии Наук кн. Дашкова заявила, что, с соизволения императрицы, она уезжает в двухлетний отпуск; академики очень трогательно с нею простились.

3 мая 1796 г. княгиня Дашкова в последний раз присутствовала на заседании Российской Академии; вскоре затем она уехала в свои имения.

31 октября 1796 г. последовал указ императрицы о продлении отпуска княгини Дашковой еще на год; более она уже не видалась с Екатериною.

Император Павел немедленно по воцарении своем, уже 12 ноября 1796 г., отставил Дашкову от всех должностей; а когда, в начале декабря 1796г., она приехала из своей деревни в Москву, к ней явился московской генерал-губернатор, М. М. Измайлов, и сообщил, что император приказывает ей жить в своих деревнях. В конце декабря того же года, собираясь ехать в Москву на коронацию, император приказал княгине Дашковой из её подмосковной выехать в имение её сына, Коротово, новгородской губернии.

26 декабря 1796 г. княгиня Дашкова туда выехала и провела около года в довольно бедной и суровой обстановке; весною 1798 г. она получила позволение вернуться в свою подмосковную, после того, как обратилась, по совету князя И. В. Репнина, с письмом к императрице Марии Феодоровне.

После смерти Павла Петровича опала с княгини Дашковой, само собою разумеется, была немедленно снята; 11 мая 1801 г. Российская Академия постановила просить кн. Дашкову «как виновницу её существования, показавшую примерное усердие к российскому слову и ревностное попечение о благосостоянии академий, стать снова во главе её»; нет сомнения, такая честь была очень приятна княгиней Дашковой, но она отклонила предложение, не чувствуя уже в себе прежних сил.

На коронации в Москве она играла видную роль, как первая статс-дама; затем, до кончины, она жила то в Петербурге, то в Москве, более в Москве, первенствуя в высшем московском обществе и занимаясь отчасти литературою; в это время кн. Дашкова пожертвовала в Московский университет богатую минералогическую коллекцию, но она погибла в 1812 г.

За время от 1804 по 1806г. она сотрудничала в журнале «Друг просвещения», а несколько ранее, в 1799 г., написала комедию «Свадьба Фабиана или алчность к богатству наказанная», служившую продолжением драмы Коцебу «Бедность и благородство души»; наконец, в 1803 — 1808 г.-, во время пребывания у неё в Троицком девицы Вильмот, кузины г-жи Гамильтон, кн. Дашкова продиктовала ей свои Записки.

Последние годы жизни княгини были печальны и унылы: она была совершенно одинока; отношения с дочерью и с сыном были у неё самые неприязненные; княгиня Дашкова не пожелала даже посетить сына, когда он умирал в 1807 г. в Москве; дочь свою она лишила наследства и главную часть своего состояния передала своему двоюродному племяннику, графу Ивану Илларионовичу Воронцову, принявшему фамилию Воронцова-Дашкова.

Скончалась княгиня Дашкова 4 января 1810 г. в Москве, схоронена в с. Троицком.

О значении деятельности княгини Дашковой в качестве президента двух академий мы уже говорили. Что касается деятельности литературной, то произведения княгини Дашковой не представляют ничего выдающегося даже для своего времени; из всего написанного ею имеют действительно важное значение лишь её мемуары — «Mon histoire»; любопытны также отчасти замечания её на книгу Рюльера. Мемуары кн. Дашковой написаны первоначально по-французски; в последнее время они изданы, с подлинной рукописи, в XXI т. «Архива князя Воронцова»; ранее этого они появились на английском языке дважды (в 1840 г. и 1858 г.), на немецком (в 1857), на французском (в 1859) и в русском переводе, с предисловием А. И. Герцена, в Лондоне, в 1859 г.

Написаны они, почти несомненно, на основании каких-нибудь современных событиям записок или заметок. В тексте нет на это никаких указаний, но, несомненно, кн. Дашкова подобные заметки вела; часть их далее и напечатана в «Опыте трудов российского собрания», как мы выше говорили, под названием «Путешествие одной российской знатной госпожи...» Существование каких-либо записок мы должны предполагать и в виду замечательной хронологической точности и отсутствия в записках Дашковой сколько-нибудь заметных противоречий или ошибок в хронологии и географии. Не всегда даны в них годы и числа того или другого прибытия или отбытия княгини; но всегда можно, по её рассказу, установить не только годы, но иногда времена года того или другого факта и при этом совершенно не приходится наталкиваться на противоречия. Такая точность в изложении событий, через 10-15 лет, заставляет нас думать, что в основу изложения положены какие-нибудь современные записи. Что касается окраски или оценки многих излагаемых в записках фактов, то в этом отношении кн. Дашкова отличалась крайнею субъективностью: она никогда не стремилась представить факт в его объективном значении, а совершенно довольствовалась передачею своего впечатления от него. Из писем английской издательницы, мисс Брэдфорд, рожденной Вильмот, к брату кн. Дашковой, гр. С. Р. Воронцову, мы узнаем, что, по мнению гр. Воронцова, опубликование этих мемуаров не может принести чести кн. Дашковой. Такой приговор нельзя не признать слишком суровым. Деятельность кн. Дашковой и её характер известны теперь в истинном свете и помимо её записок; ясны и многие несимпатичные черты характера княгини; поэтому мемуары её уже не имеют никакого обличительного для памяти княгини значения, но они вполне сохраняют интерес, как превосходный материал для характеристики этой, бесспорно, незаурядной личности; да во всяком случае они и не рисуют автора в свете особенно непривлекательном.

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова представляет собою далеко не самую крупную, но несомненно заметную и, во всяком случае, весьма оригинальную фигуру среди деятелей Екатерининского царствования. Особенно замечательна её энергия, решительность, активность её характера. Не колеблясь вступала она на самые необычные пути и создала себе совершенно необыкновенную карьеру: в 16 лет она — участница в заговоре против царствующего государя, в 38 лет — президент двух академий: едва ли можно указать другую женщину, которая на своем жизненном пути была бы в положениях, более отличающихся одно от другого. И создала себе эти положения кн. Дашкова почти исключительно благодаря своей энергичности и решительности. Характер у неё бесспорно господствовал над умом. Не ум указывал ей цели, к которым бы она стремилась, не рассуждением создавала она себе программу действий: руководил княгинею Дашковою постоянно её характер, темперамент; ум же её должен был только применяться к той обстановке, которую создавал для Дашковой её характер. Во время своих далеких и продолжительных странствований по Европе кн. Дашкова обнаружила широкие интересы, приобрела довольно разнообразные сведения и всею своею деятельностью доказала свою способность правильно понимать различные, довольно отвлеченные вопросы, если только они были безразличны с точки зрения её тщеславия; по своим знаниям и интересам она стала, бесспорно, в первых рядах русской интеллигенции конца XVIII в. Несомненно, у неё ум был далеко не дюжинный, но более разносторонний и широкий, чем сильный и глубокий. Идеи её не только не самостоятельны и не оригинальны, но нередко не имеют никакой сколько-нибудь значительной цены. Она, например, много беседовала с Дидро; но в «Записках» своих ничего не сообщает любопытного и оригинального из разговоров этого замечательного и занимательного человека, хотя очень подробно излагает свои возражения ему на его замечания по поводу крепостного права в России. Возражения эти не только вовсе не сильны, но и вовсе не оригинальны; это общие места в устах очень многих тогдашних защитников существовавшего строя. Между тем кн. Дашкова хочет нас уверить, что слова её произвели сильнейшее впечатление на Дидро (Quelle femme vous ?tes! — будто бы сказал Дидро: Vous bouleversez des id?es que j'ai ch?ries et nourries pendant 20 ans!) Не раз кн. Дашкова заявляет, что она большая поклонница английских порядков ,но поведение её относительно императрицы Екатерины, немедленно после обоих возвращений из-за границы, доказывает, что она вовсе не прониклась действительно ценными идеями, лежавшими в основе английских учреждений, а увлеклась лишь внешнею стороною жизни англичан, богатством и комфортом их обстановки. Не может быть ни малейшего сомнения в том, что возражения, представленные Дашковой Дидро, нимало его не убедили; но Дашкова и в этом случае, и во многих других подобных, думает уверить читателя в вещах совершенно невозможных и этим лишь обнаруживает свое неуменье взвешивать и ценить силу доказательств, подтверждающих известные положения, а следовательно — и эти самые положения. Люди вообще нечасто бывают способны к критике самих себя; Дашкова же к этому была абсолютно неспособна, особенно, если было задето её самолюбие или честолюбие; эта полная неспособность к критике, даже просто к проверке себя, является одною из характерных черт ума Дашкова и одним из доказательств, что ум у неё играл совершенно второстепенную роль по отношению к характеру. Всякий факт, с которым приходилось кн. Дашковой сталкиваться, всякую мысль, пришедшую ей в голову, кн. Дашкова немедленно оценивала, и нередко оценивала верно; но раз она признала нечто за должное или за недолжное, за полезное или бесполезное, — никакой проверки для неё уже не существовало. Эти свойства ума соединялись у кн. Дашковой еще с чрезвычайным честолюбием и даже с суетностью — если только не вызывались ими: ей всегда хотелось быть центром совершающихся на её глазах событий; были ли это события важные, или мелкие-это было для неё вопросом уже второстепенными; по всегда в своих записках и, по-видимому, в своих глазах, она и является центром, около которого группируются все остальные люди, как величины, уже сравнительно очень незначительные. Если ей что-нибудь не удается — в её глазах это объясняется совершенно необычными интригами и усилиями разных лиц повредить ей, усилиями, которые вызваны завистью к ней; если ей делают какую-нибудь любезность, оказывают какой-нибудь знак внимания — в её изложении это обращается всегда в нечто совершенно необычное, ни для кого другого не делаемое; вместе с тем, она принимает всякую любезность, всякий комплимент непременно за чистую монету, странным образом забывая, что сама-то иногда говорила не вполне искренно, а вставляя в какую-нибудь, по виду изысканную любезность, какую-нибудь колкость иди намек. Благодаря таким свойствам характера, она решительно ни с кем не уживалась — а это служит несомненным доказательством, что виновата в неприятностях, по крайней мере очень часто была она сама. Она имела друзей в Англии, т. е. имела друзьями таких людей, с которыми ей почти не приходилось видаться, но со всеми, с кем приходилось жить ей сколько-нибудь долго, она непременно ссорилась. Все современники единогласно свидетельствуют о её невыносимом характере; он отравил ей самой жизнь более, чем кому-либо. Но эти несимпатичные черты не мешают беспристрастному наблюдателю признать, что кн. Дашкова принесла несомненную и значительную пользу, русскому просвещению и всему русскому обществу в качестве президента двух академий, и ценить её удивительную энергию, благодаря которой она достигла того, чего, пожалуй, не достигла никакая другая женщина.

Главнейшим источником для биографии кн. Дашковой служат её записки, разные издания которых указаны в тексте; затем письма её, рассеянные в разных томах «Архива кн. Воронцова», в «Русском Архиве» в «Чтениях Московского общества Истории и древностей»; в «Библиографическом Словаре русских писательниц» и в статье В. С. (Семевского) в «Русской Старине», 1873 № 3, перечислено все, напечатанное до того времени о княгине Дашковой.