ЗАГАДКИ ТРЕТЬЕЙ РАБСКОЙ ВОЙНЫ

В самый критический для не оправившейся еще от последствий очередного тура длившейся в общей сложности, хотя и с перерывами, целое столетие, кровавой гражданской войны (лат. Bellum civile) между демократами-«популярами и аристократами-«оптиматами» - Римской олигархической республики момент, когда все лучшие римские военные силы были заняты войной в «колониях», как на Востоке (в Азии) - против царя эллинистического Понтийского государства Митридата VI Евпатора, так и на Западе (в Испании) - против связанного с Митридатом военно-политическим союзом мятежного римского полководца Квинта Сертория, самое сердце державы потомков Энея и Ромула – Италия – оказалось охваченным крупнейшим в истории Античного мира восстанием рабов – восстанием под предводительством Спартака, названным впоследствии самими же римскими историками, за свой невиданный размах «Рабской войной» (лат. Bellum servile). Неужели случайное совпадение? В это как-то мало верится…

Не подлежит сомнению, что положение огромного большинства рабов (или, по-латыни - сервов) было хуже некуда (и исключения лишь подтверждали правило). Вследствие продолжительных и широкомасштабных войн на Востоке, а также разгрома кельтов и германцев «контрактниками» диктатора-«демократа» (или, говоря по-римски, «популяра», то есть буквально «народника») Гая Мария рынок рабов оказался переполнен массами «двуногого товара». Что привело не только к резкому падению цен на рабов, но и к столь же резкому падению цены человеческой жизни. Рабовладельцы в Риме (как, впрочем, и в греческом мире) не считали рабов людьми. Они подразделяли все орудия на три вида, или категории:

1) немые,

2) мычащие (полунемые) и

3) говорящие.

«Немыми орудиями» они называли телеги, тачки, мотыги, лопаты, кирки и т.д. «Полунемыми орудиями» - волов и прочую четвероногую домашнюю скотину. «Говорящими орудиями» - рабов, «двуногую скотину». Обращенный в рабство, человек лишался своего имени. Вместо имени хозяин обычно давал рабу какую-нибудь кличку (часто – презрительную или издевательскую, к примеру – «Митридат», в честь понтийского царя), или же именовал его по роду выполняемой работы – «Мотыга», «Лопата», «Кирка» и т.д., а то и просто по происхождению – «Перс», «Сир» («Сириец»), «Фрак(с)», или «Тракс» («Фракиец»), «Дав» («Дак»), «Афр» («Африканец»), «Гета» («Гет»), «Египтянин» и т.д. На шею раба надевали металлический ошейник со спаянными концами и надписью «Держи меня, чтобы я не убежал». Часто невольников клеймили, словно скот (если раб убегал от хозяина, то после поимки клеймо выжигали у него на лице). Рабов держали впроголодь, в скотских условиях, случали как домашнюю скотину, подвергали всевозможным телесным наказаниям. Их заковывали в цепи, забивали в колодки, секли розгами, били палками, стегали плетьми, бичевали. Невольников принуждали к сексу с хозяевами, обращали в евнухов, отдавали в гладиаторы и распинали на крестах, травили собаками. бросали на растерзанье хищникам на цирковой арене.

Закованному в кандалы рабу во время сбора урожая полагалось в день немногим больше килограмма твердых, как камень, пресных ячменных или просяных лепешек. Вместо завтрака, обеда и ужина «говорящее орудие» получало мутное пойло из выжимок маслин и винограда, смешанных с соленой водой. На целый месяц рабу выдавали лишь поллитра оливкового масла. А когда урожай был собран и работа становилась немного легче, «двуногий скот» не получал и этого.

Ни в одном государстве Античного мира никогда не скапливалось таких огромных масс рабов и не практиковалось такого жестокого обращения с рабами, как в Римской державе (на территории которой, в свою очередь, особенно «прославились» своей жестокостью к рабам рабовладельцы острова Сицилии, что и вызвало на этом острове два мощнейших восстания рабов, с большим трудом подавленных римлянами, даже назвавшими эти восстания, за их масштабы, «рабскими войнами» - Первой и Второй – как впоследствии восстание Спартака на территории Италии). Рабовладельческая идеология, не только устанавливавшая и закреплявшая, но и оправдывавшая, по-своему, существование «немых», «полунемых» и «говорящих» орудий, лишь адекватно отражала неприглядную действительность. С точки зрения рабовладельцев, в ней была своя неоспоримая логика.

Посудите сами, уважаемый читатель: если человек (понимай – свободный и состоятельный римский гражданин) владеет десятью рабами, он может знать их всех в лицо, разговаривать с ними, а если он обращается с ними дурно, то знает, почему. Если же счет рабов, принадлежащих человеку, идет на сотни или же на тысячи, он никого из них в лицо знать уже при всем желании не может. Как человеческие существа, они для своего хозяина больше не существуют. Он дурно с ними обращается, но совсем не потому, что имеет что-то против них лично (ибо лично их не знает), а исключительно из экономии, поскольку понимает: дешевле купить, со временем, новых рабов, чем досыта кормить старых. Простой экономический расчет, ничего личного… В данном случае рабовладельца даже нельзя упрекнуть в жестокости. Ибо жестокость – чувство, свойственное человеческой натуре. Но владелец сотни или тысячи рабов при всем желании не может испытывать никаких человеческих чувств к существам, которых он твердо решил не считать человеческими.

И, тем не менее…

«Каждый – хозяин своей судьбы

И воли своей кузнец!

Скоро восстанут рабы!

Терпенью придет конец!

На господ пойдем!

Все спалим огнем!..»

и далее по тексту…

Надо сказать, восставшим против своих бесчеловечных угнетателей рабам под предводительством доблестного Спартака было непросто обрести себе союзников и соратников в борьбе. Несмотря на существующие различия в точках зрения на данный вопрос, обедневшие свободные земледельцы и безработная столичная )да и вообще городская) беднота обычно не проявляли особой солидарности с рабами. Ведь в глазах обнищавших поселян и горожан именно на рабах лежала часть вины (и притом часть немалая!) в том, что они, поселяне и горожане, лишились работы и хлеба. К тому же в глазах свободной римской бедноты - вечной жертвы умелых манипуляций со стороны власть имущих -, тот факт, что римские «терпилы-нищеброды», пусть даже прикрывающие свою наготу жалкими лохмотьями и ведущие растительное существование на жалкие подачки, все-таки – свободные, и потому – «достойные», «уважаемые» - люди, составлял главное, коренное, принципиальное различие между ними и «презренными» рабами. Ведь раб находился за пределами человеческого общества. А свободный бедняк все-таки был частью этого общества, как бы ему ни приходилось бедствовать. И самая что ни на есть «голь перекатная» не упускала случая гордо восклицать: «Не тронь меня, я - римский гражданин!», или, по-латыни: «Noli mе tangеrе, civis romanus sum!».

Тем более поразительным, в свете сказанного выше, представляется то обстоятельство, что проявившая отчаянную решимость горстка гладиаторов, не желавших продолжать разить друг друга насмерть на потеху римлянам и вырвавшихся, во главе со Спартаком, на свободу из фехтовальной школы своего владельца-«ланисты» в италийском городе Капуе, и окопавшихся на вершине горы Везувия близ Неаполя, очень скоро получила подкрепление не только в лице рабов, занятых на полевых работах в окрестных латифундиях, но и в лице впавших в нищету свободных людей – главным образом разоренных римскими латифундистами италийских земледельцев (к которым, вероятно, часто присоединялись и более состоятельные италики, не удовлетворенные итогами антиримской Союзнической войны, в ходе которой италийцы, считавшиеся римскими союзниками, боролись с римской столичной олигархией за предоставление им равных с римлянами прав). Данный многократно засвидетельствованный анналистами факт красноречиво говорит как о масштабах всеобщей нужды, заставивших забыть о глубоко укоренившихся в умах социальных предрассудках, так и о незаурядном личном обаянии – харизме - предводителя этого восстания, кем бы он ни был – попавшим в римский плен фракийцем низкого происхождения, плененным (или не плененным) римлянами родственником фракийских или боспорских царей из династии Спартокидов, цирковым «фракийцем» (так назывались гладиаторы, сражавшиеся на потеху римлян на арене во фракийском вооружении, независимо от своей этнической принадлежности) либо же «дезертиром (из римской армии; если Спартак в ней и служил, то, скорей всего, не в легионах, а во вспомогательных частях – авксилиях, или ауксилиях, хотя и в их рядах мог пройти «полный курс» римской боевой выучки- В.А.), ставшим разбойником», схваченным и отданным в гладиаторы, как утверждал римский историк Луций Анней Флор. Другой историк - Гай Саллюстий Крисп - пишет о Спартаке, что тот был «равно велик своими силами и тела, и души». Биограф Луций Местрий Плутарх писал о Спартаке, что бывший гладиатор отличался «не только большой смелостью и физической силой, но умом и гуманностью. Этим он значительно превосходил других, будучи гораздо более похожим на эллина, чем на людей своего племени» (высшая похвала в устах просвещенного грека, вынужденного жить и писать под римской властью, вполне смирившегося со своей участью, но не утратившего эллинской гордости!). Между прочим, Плутарх сообщает о вожде рабов-повстанцев и еще одну, весьма любопытную подробность: оказывается, Спартак был женат (вещь, для раба в описываемую эпоху совершенно невозможная!):

«Жена Спартака, его соплеменница, одаренная однако же даром пророчества и причастная Дионисовым таинствам, объявила, что это (змея, обвившаяся вокруг ее супруга – В.А.) знак предуготованной ему великой и грозной власти, которая приведет его к злополучному концу. Жена и теперь (в лагере спартаковцев на Везувии – В.А.) была с ним, сопровождая его в бегстве (из гладиаторской школы? – В.А.).»…

По версии советского историка и писателя Милия Езерского, автора грандиозной трилогии о гражданской войне в поздней Римской республике, Спартак действовал отнюдь не «сам по себе», но в тесном контакте с окопавшимся в Испании «популяром»-марианцем Серторием и с плетущим нити антиолигархического заговора в Риме демагогом-популистом Луцием Сергием Катилиной - обедневшим аристократом, привлекавшим массы популярным лозунгом кассации долгов (и планировавшим, с целью пополнения рядов своих сторонников, согласно некоторым источникам, освобождение рабов, по крайней мере, частичное). Но так ли это было в действительности? Сплошные вопросы без ответа…

Не подлежит сомнению одно. Войско и обоз Спартака, объединившего под своим началом, по разным оценкам, от ста двадцати до двухсот тысяч рабов и свободных (обоего пола), на протяжении трех лет «гуляли» (во всех смыслах слова) по Италии, держа «Главу мира» - державный Рим - в постоянном страхе и трепете. Как это ни странно, италийские легионы «всегда победоносной» («по определению») Римской мировой державы, разгромившей первоклассные армии выдающихся полководцев - Ганнибала, Филиппа и Персея Македонских, Антиоха Сирийского, Тиграна Армянского, Митридата Понтийского и прочих наследников воинской славы и традиций Александра Великого, не раз были биты «полчищами» (?) «плохо вооруженных» (?), но зато «отличавшихся высокой дисциплиной» (?) и воодушевленных стремлением к свободе «спартаковцев – смелых бойцов». Как такое могло случиться? Конечно, нельзя забывать, что наиболее боеспособные, отборные римские легионы воевали за пределами Италии – в Испании и на Востоке. Но все же, все же, все же… В общем, движение Спартака таит в себе немало загадок…

Нам ничего или почти ничего не известно о «программе» Спартака (если таковая вообще имелась). Испокон веков и во все времена «хозяева жизни» замалчивали или, по крайней мере, демонизировали идеологию угнетенных, осмелившихся поднять оружие на своих угнетателей. Однако же высокая боеспособность, высокий боевой дух и упорство участников повстанческого движения, возглавленного Спартаком, служат достаточно ярким свидетельством широкой популярности, которой эта идеология пользовалась в свое время. Извечные мечты всех обездоленных о «городе (или государстве) Солнца», в котором должны царить свобода и справедливость, наверняка сыграли в случае восстания Спартака, как и в других аналогичных случаях (например – антиримского восстания «солнцеградцев»-«гелиополитов» под руководством Аристоника в Пергаме) немалую, если не решающую, роль.

Осознав, что военная обстановка в Италии начала складываться не в его пользу, Спартак решил переправиться на Сицилию, где еще жива была память о двух рабских восстаниях и еще тлели последние искры мятежа. С этой целью он вступил в переговоры с киликийскими пиратами, подрядившимися перевезти спартаковцев на треугольный остров (разумеется, не безвозмездно). Но, получив авансом плату за перевоз на Сицилию, пираты обманули Спартака (возможно, они были своевременно перекуплены римскими властями).

В конце концов, «Спартакова война» (лат. Bеllum Spartacium), либо «Третья (после Первой и Второй войн с рабами на Сицилии – В.А.) война с рабами» (лат. Теrtium Bеllum Sеrvilе), была, пусть ценой большой крови, но все-таки выиграна двумя опытными в науке убивать римскими военачальниками-«дуксами». Марк Лициний Красс и Гней Помпей «Великий» (Магн), хотя и постоянно соперничавшие между собой, но вынужденные периодически объединяться в силу общности интересов, покончили с восставшими спартаковцами. Красс (чудовищно обогатившийся на скупке имущества жертв проскрипций - направленных против народников-«популяров» массовых репрессий при режиме диктатора-аристократа Луция Корнелия Суллы) нанес взбунтовавшимся рабам и их соратникам из числа свободной италийской бедноты решительное поражение в Апулии, на юге Италии (при этом, как считает большинство историков, погиб в бою и сам Спартак, хотя тело доблестного гладиатора после битвы найдено так и не было).

Помпей же, срочно вызванный римским сенатом - высшим коллегиальным государственным органом - из Испании (где он подавлял последние очаги сопротивления серторианцев), со своими легионами, уничтожил уцелевшие и ускользнувшие от карателей Красса, отряды взбунтовавшихся рабов «и иже с ними», «беспощадно вырвал корни мятежа», распяв шесть тысяч плененных им спартаковцев на крестах вдоль дороги из Капуи в Рим…