ОРДЕН БАТИНИТОВ И ЕГО СОСЕДИ

Убийство батинитом вазира сельджукского султана (слева) по
приказу «горного старца» Гассана ибн Саббаха (справа).

1. Вступление

В оппозиционных властям предержащим созданного основателем мусульманской религии - ислама - пророком Мухаммадом и его преемниками-халифами Арабского Халифата, претендовавшего на всемирную. власть, и возникших в его недрах исламских государств движениях существовала своя школа ускоренного массового обучения воинов, в разработке методов которого ведущая роль принадлежала тайным, преимущественно суфийским, обществам, братствам и орденам, имеющим иранское происхождение и уже в силу этого оппозиционных правящему «арабскому» истеблишменту; о них у нас еще пойдет речь далее. Теперь настало время начать дестан о самом знаменитом из этих тайных обществ или братств – об ордене батинитов (от арабского слова «батин», означающего «внутренний», «скрытый», «тайный», «эзотерический»), именовавшихся также низаритами,

Учения великих арийских пророков доисламского прошлого – Будды Шакьямуни, Шенраба, Спитамы Заратустры, Сураика-Мани и других стали со временем религией (то есть идеологией) могучих и воинственных держав. Но эти последствия не были связаны с самими пророками как таковыми. Пророки не стремились и не призывали к созданию таких держав силой меча.

А вот Абу аль-Касим бен Абдаллах ибн Абд аль-Муталлиб ибн Хашим (Гашим), сиречь Мухаммад, был пророком совсем иного рода.

Мухаммад был не оторванным от земной жизни аскетом, царство которого – «не от мира сего», а успешным коммерсантом и реальным практическим политиком, имевшим семью (вот только сына-наследника ему Аллах не дал!), окруженным энергичными, сильными и влиятельными родственниками, унаследовавшими после него не только духовную, но и земную власть над созданным им Халифатом (хотя он сам и был пророком, а не халифом). Прозелиты Абу аль-Касима бен Абдаллаха ибн Абд аль-Муталлиба ибн Хашима вербовались вовсе не из среды «униженных и оскорбленных» или «обездоленных и угнетенных». Подняв черное (а вовсе не зеленое, вопреки широко распространенному заблуждению) знамя Нового Откровения, Мухаммад выковал воинственную и практическую религию для земных хозяев земного мира. Исламская религиозная система, разработанная им, была отлично приспособлена для создания земного, сплоченного и агрессивного государства. То, что было сделано в буддизме и зороастризме спустя много лет после смерти проповедовавших их пророков Будды Шакьямуни и Спитамы Заратустры, Мухаммад сделал сам. Он был властным, суровым и воинственным вождем – армии мусульман уходили в походы на «неверных» уже при жизни пророка.

Будда Шакьямуни, Шенраб, Спитама Заратустра (Заратуштра, Зардушт, Зердешт, или, по-гречески, Зороастр) и Мани (Манес, Мани-Хайя) оставили ученикам свои слова, надежды и сомнения. Мухаммад же учил своих последователей не сомневаться. Нищие мудрецы, прикровенно проповедующие учение – это не ислам в том виде, в каком его замыслил Мухаммад. Он замыслил ислам, как молодую феодальную державу, и сам начал строить ее не только мечом духовным, который есть слово Божие, но и мечом земным, железным (не случайно сабля Мухаммада – знаменитый «зульфикар» - имела не 1 клинок, а 2). Слова пророка Единого Бога Мухаммада, опытного и расчетливого купца из славного и богатого города Мекки - были обращены к полководцам и купцам, которые спешили мечом утвердить святую веру и получить торговые монополии.

Если бы у Будды Шакьямуни, Шенраба, Спитамы Заратустры и Мани были сыновья, они, вероятнее всего, стали бы такими же бездомными мудрецами, как и их отцы. Родственники же Мухаммада стали феодалами, образовав аристократию созданной им духовно-светской мировой державы. Они были вполне реальны, царство их было «от мира сего» они боролись за место у трона пророка точно так же, как сыновья, племянники, братья и сестры светского феодала.

Секты и расколы в буддизме, зороастризме и других религиях пророческого (профетического) типа возникали, как правило, в связи с различиями в толковании учения. В исламском мире же возникновение расколов, сект и ересей чаще всего определялось политическими причинами. Порой между мусульманскими сектами не было разногласий в обрядах или вероучении – в недрах формально и внешне единой «нации ислама» - мусульманской «уммы» - бурлили чисто политические страсти. Центрами притяжения враждующих толков в исламе оказывались не столько идеи, сколько люди – нередко родственники Мухаммада и последнего праведного халифа «хызрата» Али. И потому столкновения и даже войны между приверженцами разных толков ислама велись не столько вследствие того, что одни были «еретиками», а другие ими не являлись, сколько вследствие того, что вожди сектантов были выразителями центростремительных процессов в созданной силой оружия исламской державе.

Так, иранский писатель Равенди, горестно повествовал о печальной судьбе древнего персидского города Нишапура. В 1154 году на него напали кочевники из тюркского племени огузов (из которого вышли в свое время Сельджуки) и разорили. В городе, и без того разграбленном врагом, «по причине различия в религиозных толках еще со старинных времен кипела взаимная вражда. Каждую ночь какая-нибудь партия созывала из какого-нибудь квартала ополчение, поджигала кварталы противников и все, что еще оставалось после огузов, уничтожалось... Теперь в Нишапуре, где были собрания друзей, медресе наук и местопребывание лучших людей, пасутся стада, рыщут дикие звери и ползают гады».

Будучи не столько идеологически-религиозными, сколько социальными движениями в мире без четких границ (ведь, как мы уже знаем, теоретически ислам должен был распространиться на всю обитаемую сушу), исламские ереси и толки распространились по разным странам некогда единой мусульманской «уммы».

Уже в середине VII века сторонники неоднократно упоминавшегося нами ранее двоюродного брата и зятя пророка Мухаммада, 4-го (праведного) халифа «хызрата» Али, получившие наименование шиитов, стали утверждать, что только Али получил сокровенное знание от пророка и потому только он имеет право называться духовным вождем ислама – имамом. И потомки Али тоже станут имамами, так как Али передаст им это сокровенное учение.

2. Шиизм и его разновидности

Дело, вкратце, было так. После смерти пророка Мухаммада, когда поднялся вопрос о том, кто станет главой мусульманской общины-уммы, а значит, по тем временам весьма большого и могущественного государства, исламская умма претерпела раскол на два враждующих лагеря: суннитов, приверженцев ортодоксального направления ислама, и шиитов.

Часть мусульман выступала за то, что власть должна принадлежать только прямым потомкам пророка Мухаммада, то есть прямым потомкам Али ибн Абу Талиба, двоюродного брата пророка, женатого на Фатиме, самой любимой дочери Мухаммада (изображение «руки Фатимы», издавна служившее навершием мусульманских - преимущественно шиитских - знамен и боевых значков, считалась и считается по сей день магическим талисманом - оберегом от нечистых духов и других сил зла; любопытно, что и у иудейских каббалистов имеется аналогичный амулет, но заключенный в 6-конечную звезду-гексаграмму, и именуемый «рукой Мириам»). По их мнению, близкое родство с пророком Мухаммадом делало потомков Али единственно достойными правителями исламского государства. Отсюда пошло название шиитов — «ши’ат Али» («партия Али»).

Шииты, изначально составлявшие меньшинство среди мусульман, нередко подвергались гонениям со стороны суннитского правящего большинства, поэтому они были часто вынуждены находиться в подполье. Разрозненные шиитские общины были изолированы друг от друга, контакты между ними были сопряжены с величайшими сложностями, а нередко — и угрозой для жизни. Часто члены отдельных общин, находясь рядом, не подозревали о соседстве единоверцев-шиитов, так как принятая у них практика позволяла шиитам скрывать свои истинные взгляды. Вероятно, многовековой изолированностью и вынужденной замкнутостью можно объяснить большое количество самых разнообразных, порой чрезвычайно нелепых и безрассудных ответвлений в шиизме.

Шииты по своим убеждениям были имамитами, считавшими, что рано или поздно мир возглавит имам - прямой потомок «последнего законного» (4-го) халифа Али. Имамиты верили, что когда-нибудь воскреснет один из ранее живших законных имамов, чтобы восстановить попранную суннитами справедливость. Главное направление в шиизме основывалось на вере в то, что в качестве воскресшего имама выступит 12-й имам, Мухаммад Абуль-Касым (бен Аль-Хосан, бен Аль-Хасан, бен Аль-Гассан), появившийся в Багдаде в IX веке и бесследно исчезнувший в 12-летнем возрасте. Большая часть шиитов свято верила в то, что именно Абуль-Касым являлся «скрытым имамом», которому в будущем предстоит вернуться в человеческий мир в виде некоего аналога иудейского Машиаха, зороастрийского Соашьянта и христианского Мессии – спасителя погрязшего в бесчисленных грехах человеческого рода - Махди (этот грядущий мусульманский Спаситель и обрел в радикальных шиитских крагах известность как «скрытый», или «сокрытый», имам). Последователи 12-го имама впоследствии стали называться «двунадесятниками». Таких же взглядов придерживается большинство современных шиитов.

Примерно по такому же принципу формировались и остальные ответвления в шиизме. «Пятеричники» — верили в культ 5-го имама Зейда ибн Али, внука шиитского имама-мученика Гуссейна (Хуссейна, Хосейна), убитого воинами халифа Йезида (Язида) под Кербелой (где по сей день сохранилась гробница Гуссейна – центр паломничества шиитов со всего мира; в память убийства имама Гуссейна шииты ежегодно отмечают день «Шахсей-Вахсей», в который, во время траурных шествий, наносят себе кровавые раны саблями, кинжалами и палками с железными цепями). В 740 году имам Зейд ибн Али поднял восстание шиитов против «неправедного» («незаконного») омейядского халифа и погиб в бою, сражаясь в первых рядах повстанческой армии. Позднее «пятеричники» (именовавшиеся также «зейдитами» или «зейдидами»), разделились на 3 мелких ответвления, признававших право имамата за теми или иными потомками Зейда ибн Али.

Параллельно с зейдидами-«пятеричниками», в конце VIII века зародилось движение измаилитов, впоследствии получившее широкий отклик в исламском мире.

Именно измаилитами, как мы скоро увидим, в X веке был основан Фатимидский халифат.

Когда в среде шиитов произошел раскол, 6-й шиитский имам, Джафар ас-Садик (Садык), лишил имамата своего старшего сына Измаила. Часть шиитов согласилась с решением Джафара, другая часть продолжала почитать имамом Измаила, третья часть признала имамом сына Измаила. Этих шиитских сектантов, взявших себе название в честь этого Измаила, 7-го преемника высшего шиитского святого «хызрата» Али – принято именовать «измаилитами», в отличие от «измаильтян» (как уже указывалось выше, христиане именовали так всех мусульман без исключения, как потомков другого, древнего, библейского Измаила, сына праотца Авраама-Ибрагима от Агари).

Близким к учению шиитов-измаилитов (и в то же время -гностическому христианству) считается также учение мусульманской секты алавитов (алеитов), особенно распространенной (по сей день) на территории Сирии.

Измаилиты таились в глубоком подполье. Официальные власти жестоко преследовали их за «ересь». И имели на то все основания. Дело в том, что измаилиты были членами тайного мусульманского гностического ордена, выделившимся из радикального крыла шиитского течения ислама, так называемой секты карматов, пытавшихся добиться своих политических целей – господства на всем Востоке, а в перспективе и во всем мире - главным образом посредством интриг и убийств. В Х-XI веках карматы даже создали собственное «коммунистическое» государство в Аль-Ахсе (Восточная Аравия), в котором, если верить описанию посетившего их суфийского мудреца и поэта Насира Хосрова (Хосроу), все (включая женщин) было общим (в том числе и чернокожие рабы-«зинджи» - существование рабского труда, как видно, уже в ту далекую эпоху не исключалось принципами «коммунистического государства всеобщей справедливости и всеобщего равенства»). Карматы, не раз нападавшие на караваны и паломников, шедших в святой для всей исламской уммы город Мекку и из Мекки, совершили чудовищное, с точки зрения правоверных мусульман, святотатство. Напав на Мекку и учинив в ней жестокую резню всех мусульман, не разделявших их религиозные воззрения, они раскололи надвое священный для всех магометан «черный камень», упавший с неба и вделанный в стену мекканского кубического храма – Каабы - и увезли его половину к себе в Аль-Ахсу. Выдавая себя внешне за правоверных мусульман, карматы-измаилиты, втайне (для адептов высоких степеней своей общины) проповедовали, что все дозволено, все безразлично, расшатывая самые основы религии пророка Мухаммада утверждениями, что все его заповеди являются чисто политическими правилами и поучениями под покровом аллегорий.

Багдадским халифам в свое время потребовалось целое столетие на уничтожение многочисленных шаек карматско-измаилитских анархистов. Когда их еретическое движение было, казалось, уже окончательно подавлено, один из карматских старейшин, так называемых «даисов», по имени Абдалла или Абдаллах (Убейдаллах, Обейдаллах), имевший, согласно некоторым версиям, иудейское происхождение, но выдававший себя за правнука Али – мужа Фатимы, дочери пророка Мухаммада - бежал в Египет, где ему сопутствовал такой успех, что он, захватив власть, смог основать там династию Измаилитов, или Фатимидов, властвовавшую с 909 по 1171 год, считавшуюся всеми мусульманами (естественно, кроме самих измаилитов) еретической и свергнутую только величайшим противником крестоносцев-«франков» - султаном Салах ад-Дином, сыном Малик-Айюба (Эйюба), о котором у нас еще пойдет речь. Измаилитские сектанты, возведя этого первого Фатимида на египетский престол, превратили его в свое покорное орудие, являясь на протяжении более чем 300 лет истинными хозяевами Египта и Туниса. Они повсюду основывали тайные ложи, под названием «собраний мудрости», в которых имелось 9 степеней посвящения. Обучение в ложах велось так, чтобы привести учеников к полнейшему скептицизму. Тайное учение секты измаилитов сводилось к тому, чтобы «ни во что не верить и на все дерзать».

Каирская ложа измаилитов распространяла свое эзотерическое учение при посредстве «даисов» («великих миссионеров»), имевших под своим началом «рафиков», или «рефиков» («товарищей», то есть «рядовых миссионеров»). «Рафики» и «даисы» (о которых у нас еще не раз пойдет речь далее) наводнили всю Азию. Измаилитское влияние распространилось на захваченные к тому времени арабами и исламизированные Северную Африку, Палестину, Сирию, Ливан, Йемен, Сицилию, а также на священные для всех мусульман города Мекку и Медину. Однако в остальном исламском мире, включая ортодоксальных шиитов, измаилитов считали опаснейшими еретиками и при любом удобном случае жестоко преследовали.

3. О Гассане ибн Саббахе

Был среди измаилитских «даисов» удивительный человек, которого звали Гассан (Гасан, Хассан, Хасан) ибн Саббах. Большинство источников сходится в том, что он был персом, или, во всяком случае, иранцем, хотя некоторые утверждали, что в действительности Гассан был йеменского или иудейского происхождения. Впрочем, последнего обвинения не избежал ни первый фатимидский халиф Египта Абдалла, ни даже сам основатель ислама пророк Мухаммад (матерью которого, якобы, была иудейка, да вдобавок еще и крещеная), так что вряд ли стоит относиться к нему слишком серьезно. Гораздо важнее другое. Этот выдающийся во многих отношениях «даис» (бывший, согласно ряду источников, в юности писцом одной из канцелярий Сельджукского султаната, а согласно другим источникам - другом детства и юности будущего знаменитого астронома и поэта Омара Хайяма и будущего главного вельможи сельджукского султана, вошедшего в историю под именем Низам аль-Мульк; последний, о котором у нас еще будет подробно рассказано далее, якобы помог Гассану ибн Саббаху сделать блестящую карьеру при султанском дворе, сменившуюся, однако, опалой и переходом Гассана в ряды непримиримой оппозиции султанскому режиму), основал новую ветвь секты – восточных измаилитов, которых, организованных Гассаном ибн Саббахом по образцу отдельного военно-духовного братства, или ордена, и прозвали несколько позднее «ассасинами» (о значении этого названия мы расскажем несколько позже).

В 1080-е годы высокоодаренный, обладавший исключительным ораторским талантом, даром убеждения и выдающимися организаторскими способностями молодой измаилитский «даис» постепенно сплотил вокруг себя большое число почитателей, учеников и последователей. Со временем его усилиями были созданы тайный измаилитский орден, а затем и целое измаилитское орденское государство, история которого была прервана только в 1256 году татаро-монгольским завоеванием Среднего Востока.

Гассан ибн Саббах родился в середине XI века и умер в 1114 (или в 1124) году. Но результаты его деятельности сказались на событиях вплоть до cередины XIII века.

Согласно наиболее распространенной версии жизнеописания Гассана ибн Саббаха, он родился в персидском городе Куме (духовном центре упоминавшихся выше шиитов-«двенадцатиричников», «двунадесятников», или «имамийа», верящих в богоизбранность и законность 12 имамов, начиная с Али, и во второе пришествие последнего, 12-го, из этих имамов, Мухаммада Абуль-Гассана, «сокрытого до исполнения времен», в качестве обетованного Спасителя - Махди), но свои детские, отроческие и юные годы провел в расположенном на территории древней иранской провинции Мидии торговом городе Рее, городе старинном (упоминаемом в священной книге древних ариев «Авесте» под названием «Раги»), с незапамятных времен считавшемся центром ересей (и в то же время – местом рождения великого арийского пророка Спитамы Заратустры, по-гречески - Зороастра, по-новоперсидски: Зердешта или Зардушта – основателя маздеизма, или маздаяснийской веры, презрительно именуемой мусульманами и христианами «огнепоклонством»).

В древнем иранском городе Рее, находящемся близ современной столицы Ирана - города Тегерана - был широко распространен измаилизм – в первую очередь среди ремесленников и торгового люда, преимущественно персидской национальности. Именно в этой среде жил молодой Гассан. Сохранились его воспоминания, в которых он рассказывает, как его в юности склоняли к измаилизму. Юноша отчаянно сопротивлялся «соблазнителям», не желая ступить на опасный путь, грозивший ему гибелью. Гассан ибн Саббах оставался стойким в исламском суннитском правоверии до тех пор, пока не заболел. Испугавшись смерти, он дал обет – в случае выздоровления стать измаилитом. Он выздоровел и пошел к «соблазнителям». Один из них был чеканщиком по металлу, другой – кожевенных дел мастером, и они свели молодого человека с профессиональным проповедником, миссионером-«даисом», у которого нашлись более веские аргументы, чем у кожевника.

Гассан ибн Саббах оказался настолько умен и энергичен, что рейские измаилиты направили его в цитадель этого учения, «еретического» с точки зрения всякого «правоверного» мусульманина (как суннита, так и шиита) – Египет (или, как говорили и все еще говорят, вслед за арабами, все мусульмане – Миср) - для повышения образования.

Мудрые и искушенные пропагандисты, измаилиты умели ценить молодые дарования и растить ценные кадры, готовить орденскую смену.

Гассан ибн Саббах провел в Аль-Кахире (или, по-нашему, Каире), столице Египетского халифата Фатимидов, несколько лет, поднаторел в риторике (искусстве говорить) и в диалектике (искусстве спорить), научился у египетских измаилитов ловко вербовать сторонников, словом - приобрёл необходимые знания и опыт проповедника - «да’и», «даи», «дая» или «даиса» -, но высоко в духовной иерархии Фатимидского халифата не поднялся. Да и не до того было: Фатимиды оказались жертвой типичного для всех мусульманских династий раскола. В очередной раз возникла проблема, кто – истинный халиф, а кто – узурпатор. К этому времени относится обострение полемики между двумя течениями, на которые раскололась «ересь» измаилизма — низаритами и мусталитами. Низариты считали, что имамом является Абу Мансур Низар, старший сын фатимидского халифа Египта аль-Мустансира. Дело было в том, что в конце своего правления халиф аль-Мустансир (1036-1094) неожиданно лишил своего старшего сына Низара права наследования престола в пользу его младшего брата Мустали. После смерти отца Низар начал борьбу с могущественным вазиром (везиром или визирем, то есть, выражаясь современным языком, «премьер-министром» - слово «вазир» происходит от персидского титула «вазирг» эпохи Сасанидов) Аль-Афдалем (поддерживавшим Мустали). В борьбе Назир потерпел поражение, попал в плен и был казнен в 1095 году. В среде измаилитов произошел раскол. В Фатимидском Египте (включавшем первоначально Северную Африку), а также в Йемене и в мусульманской (западной) Индии, в конце концов, утвердились именно мусталиты, но за его пределами (в частности, в Персии и Ираке) большинство измаилитов были склонны придерживаться низаритского толка (или, если воспользоваться терминологией русский староверов-раскольников – «низаритского согласия»). В Сирии первоначально ни одна из 2 измаилитских фракций не получила преобладания, и только в XII веке там взяли верх низариты.

Молодому, но честолюбивому не по годам начинающему религиозному деятелю стало совершенно ясно, что Фатимидский халифат измаилитов стареет и слабеет. Фатимиды уже утратили свои владения в Северной Африке (в частности, Туниса), уступили остров Сицилию воинственным норманнам, а свои владения в Сирии – туркам-сельджукам. Провести жизнь, ратуя за египетского халифа-мусталита, отвергаемого не только суннитами и шиитами, но даже большинством самих измаилитов, придерживавшихся низаритских воззрений, означало согласиться на горькую судьбу безвестного мученика. Однако ни безвестное служение высокой идее, ни мученический венец Гассана ибн Саббаха не привлекали. Он должен был найти свой путь к власти. Для этого молодой честолюбец готов был использовать Фатимидского халифа и измаилизм, но не собирался становиться верным рабом человека или учения.

Молодой и энергичный, как говорится, в самом расцвете духовных и физических сил – ему еще не было и 30 лет от роду, - тщеславный и немало повидавший измаилит возвратился из далекого Мисра в родной Иран. Он остановился в столице Сельджукского султаната - мегаполисе (по тогдашним понятиям и временам) Исфагане, где без труда нашел приют у единоверцев-измаилитов (низаритского толка).

Сегодня мы невольно поражаемся тому, насколько мобильными и легкими на подъем (по сравнению с жителями тогдашнего христианского Запада – правда, до эпохи Крестовых походов!) были люди мусульманского Востока. Дошедшие до нас жизнеописания большинства из них представляют собой, по сути дела, нескончаемую череду сменяющих друг друга, как в калейдоскопе, селений, стран и городов, в которых они побывали, то ли по делу, то ли торгуя, то ли путешествуя от двора одного владыки ко двору другого. Через весь Восток тянулись вереницы паломников, совершающих «хадж», стремясь достичь священного города Мекки, чтобы поклониться черному камню-метеориту Каабы (тому самому, от которого нечестивые карматы святотатственно откололи половину). Через весь Восток (а если быть точнее – от Испании – «страны Аль-Андалус», исламизированной почти целиком, до Турфана, граничащего с «недвижным Китаем» Туркестана) ехали по своим делам мудрецы и поэты, купцы и искатели приключений (а проще говоря – авантюристы, любители половить рыбку в мутной воде). И для каждого была важна принадлежность к той или иной исламской подсистеме, к тому или иному направлению, той или иной секте. В каждом городе у каждого находились союзники и помощники среди единоверцев. За высоким, глухим глинобитным забором-дувалом всякий, кто нуждался в крове и защите, мог укрыться у единомышленников от враждебных властей и недругов.

Известие о том, что в городе появился знаменитый «даис», прибывший из самого Каира – гнезда измаилитской ереси - возможно – с инструкциями от еретиков-Фатимидов, вызвало тревогу у сельджукского султана Малик-Шаха, положение которого в его трудно управляемом из-за громадных размеров, многонациональном государстве было непрочным и которому повсюду мерещились заговоры. Фатимидов подозревали (не без оснований!) в том, что они, через свою измаилитскую «пятую колонну», ведут в соседних мусульманских государствах подрывную пропаганду.

Стража Малик-Шаха кинулась на поиски Гассана ибн Саббаха. Несколько недель «даис» скрывался у верных людей. В этот период вынужденной изоляции Гассан ибн Саббах сформулировал собственную программу, которую решил проповедовать среди иранских низаритов. В своей программе он не отошел от духа и буквы Корана, от законов шариата. Новизна заключалась в следующем, выраженном с предельной четкостью и ясностью, стратегическом постулате:

«Цель религии – правильный путь к познанию Бога. Познание Бога разумом и размышлением невозможно. Познание возможно только личным поучением имама».

Из этого следовало, что всякий человек, взыскующий истины, но не имеющий истинного учителя – имама, черпающий знания из других источников, достоин порицания. Все человечество, не признающее имама, скрытого от глаз непосвященных, погрязших в пороках и невежестве людей и известного лишь «Великому Просветленному» Гассану ибн Саббаху, глубоко заблуждается. А потому неминуемо попадет в ад. Ни христиане, ни иудеи не спасутся по определению, ибо им неведомо слово пророка Мухаммада. Но и никакие мусульмане, в том числе даже измаилиты (кроме низаритов) тоже не спасутся, поскольку они тщетно пытаются постичь слово пророка Мухаммада разумом.

Слепое послушание (являющееся основой всякой орденской дисциплины) было главным девизом Гассана ибн Саббаха.

Естественно, что безусловное подчинение духовному вождю требует от адептов, подчиняющихся ему, определенной степени невежества. И, по свидетельству современников, Гассан ибн Саббах проявлял в этом плане завидную последовательность. «Он препятствовал простым людям углубляться в знания, так же как людям знатным – в постижение старых книг».

4. «Теология ненависти»

Деление всего рода человеческого на 2 неравные группы: группу приверженцев Гассана ибн Саббаха (предназначенное к спасению и вечному загробному блаженству «малое стадо» истинно верных и верующих) и на всех остальных, обреченных на вечные адские муки, дополнялось идеей о том, что человечество делится на «людей» и «нелюдей», «человеков» и «недочеловеков». Так, по учению Гассана ибн Саббаха (как нам уже известно, перса, или, во всяком случае, иранца по происхождению), тюрки «не из детей Адамовых происходят, а некоторые называют их джиннами (нечистыми духами или, по-нашему, по-русски, бесами – В. А. )».

При желании можно видеть в Гассане ибн Саббахе предтечу расистов более поздних эпох. Однако подобные взгляды были распространены среди иранцев издавна – еще арийский пророк Заратустра именовал в своих «Гатах» кочевников-туранцев (с которыми иранцы, а за иранцами и арабы впоследствии стали, по созвучию, ассоциировать тюрков-турок), нападавших на праведных земледельцев Ирана (Арианы, то есть «Страны Ариев») порождениями злых духов – дайвов (дэвов, дивов) и самого князя Тьмы, духа Лжи и Зла – Ангхро-Майнью (Аримана). Мало того! «Вредными демонами» («демонами-вредителями») и «порождениями Аримана» оседлые иранские зороастрийцы называли кочевые скотоводческие племена не только тюркского происхождения, но и, например, парфян или арабов-бедуинов.

Аналогичные упоминания содержатся в разных частях священной книге ариев-зороастрийцев древнего Ирана – «Авесте». После грехопадения 1-го (согласно авестийским книгам «Видевдат», 2 и «Яшт», 13. 130) или 3-го (согласно остальным авестийским текстам) земного правителя Йимы (иранский аналог нордического прачеловека Имира; у мусульман его именовали Джамшидом), в мир пришло Зло. Высшее творение Духа Добра и Правды Ахура-Мазды (Ормазда, упоминаемого, между прочим, под именем «Мазадан», в поэме Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль», в которой повествуется о рыцарях-храмовниках – хранителях Святого Грааля, часто ассоциировавшихся с рыцарями военно-духовного ордена тамплиеров, о которых у нас еще пойдет речь далее) – род людской - стал несовершенен духовно и телесно, люди не только утратили земное бессмертие, но и приобрели физические недостатки (которые считались «печатью» Аримана»). Появились целые «народы-храфстра» («храфстра» означает по-авестийски «мерзость», «скверна», «нечисть»), целые «дэвовские (демонические, бесовские) расы»: «Говорят, что Йима, когда величие (то есть «Хварно - Божественная Благодать» -, а по другому толкованию – разум) покинуло его, из страха перед дэвами (демонами, бесами) взял дэва женского (пола) в жены, а Йимак, которая была (его) сестрой, отдал в жены дэву; и от них пошли ... люди-обезьяны, и... другие всяческие уродства; к «народам-храфстра» в «Авесте» причисляются, кстати, также негры.

Аналогичные примеры можно было бы приводить до бесконечности – и проще всего ссылаться при этом на «дремучее невежество и суеверие» древних обитателей Земли. Готский историк Иордан в своей «Истории» именовал гуннов (между прочим, тоже родственное тюркам племя) плодом совокупления колдуний-алиорун со злыми духами. Средневековые летописцы христианской Европы именовали напавших на нее в XIII веке татар Бату-Хана (с легкой руки французского короля-крестоносца Людовика IX Святого) «тартарами», то есть «исчадиями ада», «сынами преисподней» (по античному названию глубочайшей части подземного мира, в которой мучились самые страшные грешники, например, богоборцы-титаны - Тартару; от слова «Тартар» происходит также наше выражение «провалиться в тартарары»), а монголов – опять же по созвучию - ассоциировали с ветхозаветными «магогами» (которым надлежало напасть на народ Божий в конце времен). Примеры такого рода можно было бы приводить бесконечно. Во всяком случае, Гассан ибн Саббах, используя давнее предубеждение иранцев («арийцев») против всех не иранцев («неарийцев») вообще (не случайно шиизм, как течение, резко оппозиционное по отношению к «неправедным», «неверным» арабским халифам Дамаска, Самарры и Багдада, хотя и возник первоначально в арабской среде, но укрепился и развился именно в иранских областях) и против «туранцев» (в описываемое время ассоциируемых однозначно с тюрками) – в частности, привлек на свою сторону всех, обиженных этими тюрками (в данном конкретном случае – сельджуками). Кстати, не кто иной, как второй халиф, соратник самого пророка Мухаммада, основателя ислама, знаменитый Омар, повелитель правоверных, отнявший у христиан Дамаск, погиб в свое время при входе в мечеть от шести ударов кинжала, направленного в его грудь не кем-нибудь, не каким-нибудь арабом, иудеем, сирийцем или греком, а именно новообращенным в ислам иранцем – персом Абу Лаулу Перозом (Фирузом). Пал под кинжалами убийц (по некоторым сведениям - египетского, но по другим - иранского происхождения) и третий праведный халиф - Осман (Усман) ибн Аффан - «один из десяти, обрадованных раем» - в собственном доме, расположенном в Медине. Факт, что и говорить, многозначительный. Что ни говори, а традиции – великая вещь...

Гассан ибн Саббах отказался сообщить кому бы то ни было, кто же тот «тайный», «скрытый» или «сокровенный» имам, который будет направлять его самого и его учеников. Имам был именно тайным, скрытым, сокровенным, его имени было нельзя называть. А пока истинный имам был фикцией, его взялся замещать Гассан ибн Саббах.

Вот так возникло радикальное учение, у которого были тайный учитель и вполне реальный вождь. Вождь требовал от своих учеников слепого подчинения потому, что он один знал истину. Тем адептам, которые выражали ему полное подчинение, вождь гарантировал райские кущи. Всем остальным он гарантировал адские муки. Тюрки, по его учению, не являлись людьми. Христиане и иудеи, с его точки зрения, также людьми в собственном смысле этого слова не являлись. Мусульмане, не исповедующие измаилизм в низаритском, и притом именно проповедуемом Гассаном ибн Саббахом варианте (неважно, сунниты, шииты или измаилиты), были, по его учению, тоже «почти не люди» (недочеловеки, германские национал-социалисты первой половины ХХ века назвали бы их «унтерменшами»). Справедливости ради, следует заметить, что в описываемую эпоху не только измаилиты Гассана ибн Саббаха отличались сходной этно-религиозной нетерпимостью. Так, скажем, среди христиан, в том числе образованных (причем как представителей западной, «латинской», римско-католической, так и восточной, «греческой», православной, или кафолической, церкви) было широко распространено представление, что иудеи суть «видимые бесы». Но это так, к слову...

Всевозможных тайных обществ, орденов и сект в те годы на мусульманском Ближнем и Среднем Востоке было множество, и проповедники плодились, как грибы после дождя. Выделиться среди этой пестрой массы, предлагавшей правоверным варианты и рецепты спасения и вечного блаженства на любой вкус, и найти себе адептов и сторонников было не так-то просто, тем более, если пророку всего 30 лет от роду.

Но в тяжелые периоды истории угнетенные всегда ждут учителя, наставника, ждут несущего им освобождение (пусть иллюзорное) спасительного слова проповедника и вождя. Своеобразная «теология освобождения» Гассана ибн Саббаха была настолько проста, что ее мог понять даже самый темный и неграмотный крестьянин (собственно, на таких «простецов», или, иначе говоря, невежд она и была рассчитана). Эта программа освобождала адептов нового тайного учения от необходимости думать и самому принимать решения. Она утверждала, что вождь и пророк знает абсолютную и окончательную истину. Она облачала эту истину в темные покровы величайшей тайны. Она обещала «верным, претерпевшим до конца», безоговорочное спасение и вечное блаженство.

Самое слабое место низаритского учения, проповедуемого Гассаном ибн Саббахом, заключалась в том, что его радикализм неизбежно вступал в конфликт с официальной идеологией тогдашних мусульманских государств. Для торжества его тайного ордена в мусульманском мире должна была существовать критическая, смертельно опасная ситуация. Но, как на грех, такой ситуации в конце XI века, до начала Крестовых походов, в исламском мире как раз и не существовало! Официальный, казенный, правоверный ислам защищали не только многочисленные армии султанов, падишахов и амиров, но и миллионы верующих мусульман, запуганных крайним, оголтелым экстремизмом, неустанно проповедуемым Гассаном ибн Саббахом и его адептами.

В течение 10 долгих лет Гассан ибн Саббах вел свои пламенные проповеди в разных городах Ирана, вербовал сторонников среди измаилитов низаритского толка, гонимых и преследуемых казенным исламским духовенством, действовавшим в тесном союзе со светскими властями. 3 года неутомимый «даис» провел в области Дейлем, к юго-западу от Каспийского моря, проповедуя среди тамошних племен (имевших, как и он сам, иранское происхождение). В представлениях дейлемитов официальный ислам (в первую очередь – суннизм) четко ассоциировался с господством чужеземных захватчиков - турок-сельджуков (так же, как ранее – с властью чужеземных захватчиков- арабов). Поэтому именно среди дейлемитов Гассан ибн Саббах, проповедовавший, что тюрки - не люди, а нечистые духи во плоти, искал базу для создания своего орденского государства – тем более, что среди дейлемских горцев укрылись в свое время недобитые иранскими шахами-маздаяснийцами из династии Сасанидов сторонники коммунистического движения маздакитов (V-VI вв. ), продолжавшие тайно проповедовать свое учение до самого прихода в Иран арабов-мусульман (но также и после него).

Постепенно число сторонников «даиса» возрастало, но вместе с тем возрастали и опасения сельджукских властей. Один из писателей того времени, выражая настроения, господствующие среди сельджукского суннитского истеблишмента, писал:

«Нет ни одного разряда людей, более зловещего, более преступного, чем этот род (измаилиты вообще и низариты – в частности – В. А. )... Если, упаси Аллах, державу постигнет какое-либо несчастье... эти псы выйдут из тайных убежищ и нападут на эту державу».

Главным идеологическим и политическим врагом Гассана ибн Саббаха стал не араб и не турок, а перс-суннит Абу Али аль-Хасан ибн Исхак по прозвищу Низам аль-Мульк («Устроитель Государства»), просвещенный вазир сельджукского султана Малик-Шаха, атабек - то есть приемный отец этого султана по завещанию его подлинного отца – предыдущего султана Альп-Арслана, прославившегося на весь исламский мир победителя ромейского императора Романа Диогена (Дигениса) в битве при Манцикерте (Маназкерте) в 1075 году - и основатель знаменитого Багдадского университета Низамийа. Крайне обеспокоенный упорными слухами о постоянно возрастающей активности прибывшего из Египта измаилитского «даиса» (в котором он видел, прежде всего, тайного агента еретиков Фатимидов, засланного в державу Сельджукидов с подрывными целями), вазир направил отряд надежных воинов для поимки возмутителя спокойствия, и бродячий проповедник этнорелигиозной нетерпимости с большим трудом спасся бегством, чуть не попав в руки преследователей, когда его мул пал в безлюдной местности, где не было ни одного селения.

Но Гассан ибн Саббах был поистине человеком выдающейся энергии и таланта, прирожденным лидером, преуспевшим в совершении невероятного. Высоко одаренный «даис» сумел превратить забитых и привычно покорных чужеземным завоевателям (арабским ли, тюркским ли – в данном случае неважно) персидских крестьян, искусно совращенных им в новую ересь, в удивительно упорных воинов, в которых, казалось, каким-то чудом воскресла древняя доблесть богатырей-пехлеванов ахеменидского, парфянского и сасанидского Ирана.

5. Захват Аламута

Гассан ибн Саббах задумал завладеть крепостью, в которой со своими адептами мог бы укрываться от преследований Сельджукидов и готовить силы для дальнейшей борьбы. Свой выбор он остановил на крепости Аламут, находившейся неподалёку от богатого торгового города Казвина, расположенного в Западной Персии, в той же горной области Дейлем, в которой его проповеди сопутствовал такой успех.

«Даис» выбрал Аламут по 3 причинам.

Во-первых, крепость Аламут находилась на достаточном удалении от столицы сельджукских султанов Исфагана.

Во-вторых, в окружавших крепость Аламут селениях проживало немало приверженцев измаилитского учения;

В-третьих, Аламут был поистине неприступной твердыней.

Эта крепость, ставшая впоследствии важнейшим укреплением низаритского ордена, возведенная на высокой скале близ одной из вершин западного Эльбурса (священной горы древних ариев), поднимающейся на 3 689 метров над уровнем моря, стояла в труднодоступной горной долине, утесы по сторонам которой представляли собой дополнительные укрепления. Сама же крепость оседлала отвесную скалу высотой более 200 метров, которая возвышалась в центре долины, где было расположено несколько деревень, населенных новообращенными измаилитами. В крепости имелся источник пресной воды.

Взять штурмом Аламут, охраняемый даже небольшим гарнизоном, было практически невозможно. Если верить иранскому летописцу Рашид ад-Дину Фазлуллаху ибн Абу ль-Хайру Али Хамадани (обычно именуемому сокращенно – Рашид ад-Дин Фазлуллах Хамадани), автору знаменитого «Сборника летописей» («Джами ат-таварих»), монгольский хан Хулагу, после сдачи крепости изнуренными долгой осадой низаритами монголо-татарам в 1256 году, поднялся наверх для осмотра Аламута и «от величия той горы прикусил зубами палец изумления» (Рашид ад-Дин Фазлуллах Хамадани, «Джами ат-таварих», III, 37, М-Л, 1946).

Но все это произошло гораздо позднее, а пока что на дворе стоял 1090 год от Рождества Христова.

Первым делом низариты начали обрабатывать коменданта крепости Алави. Одновременно помощник Гассана ибн Саббаха занялся тайной, но весьма активной агитацией среди рядовых воинов гарнизона.

Комендант Аламута, героическими усилиями пытавшийся сохранить верность присяге, некоторое время колебался, но, когда нему были обещаны 3000 полновесных золотых динаров и право свободного выхода из крепости, он решился сдать Аламут. Верно было сказано в Евангелии: «Не можете служить Богу и мамоне»...

Среди низаритов, впущенных не устоявшим перед искушением богатством комендантом в крепость, был и сам Гассан ибн Саббах, переодетый бедным ремесленником – тихий, скромный, немногословный человек.

Он передал коменданту записочку, по которой тот должен был получить в городе Дамагане 3000 динаров золотом у богатого купца (по удивительному стечению обстоятельств, оказавшемуся тайным низаритом). Алави усомнился, что по записке такого «низкого человека» ему выплатят такую колоссальную сумму. Но скромный ремесленник только улыбнулся и успокоил коменданта. «Маловерный, зачем ты усомнился... ».

Алави был последним человеком на Земле, который видел Гассана ибн Саббаха переодетым, скрывающимся, гонимым и настороженным. Отныне тот стал «царем горы».

Сребролюбивый комендант меж тем отправился в торговый город Дамаган. Купец, к которому Гассан его направил, ввел Алави в заднюю комнату своего дома, отослал слуг и попросил показать данную тому в Аламуте записочку.

Узнав почерк Гассана ибн Саббаха, купец благоговейно поцеловал записку, приложил ее ко лбу по общемусульманскому обычаю и... через несколько минут вручил гостю увесистый мешок с 3000 золотых динаров.

Существует, впрочем, и другая версия захвата Аламута, согласно которой семеро низаритских «даисов» (включая Гассана ибн Саббаха) втершись в доверие к коменданту крепости, силой скрутили его, когда он угощал их (совершив тем самым возмутительное преступление, с точки зрения традиционного мусульманского гостеприимства, подняв руку на гостеприимного хозяина, преломившего с гостями хлеб, то есть разделившего с ними трапезу) и впустили в крепость своих сторонников.

Известие о падении Аламута встревожило султана Малик-Шаха. Еще больше его обеспокоило сообщение, что низариты согнали местных земледельцев строить другие крепости по соседству с Аламутом.

Как бесстрастно сообщал иранский летописец, «добру и злу внимая равнодушно»:

«Завладев Аламутом, Гассан напряг все силы, чтобы захватить округа, смежные с Аламутом, или места, близкие к нему. Он овладел ими путем обмана своей проповедью. Что же до тех мест, где не были обмануты его речами, он завладевал ими убийствами, войной и кровопролитием. Везде, где он находил утес, годный для укрепления, он закладывал фундамент крепости».

Гассан ибн Саббах вел себя совершенно непонятно для властей предержащих (как духовных, так и светских). Так еще никто себя не вел в исламском мире. Обычно пророки шли из города в город, скрываясь от властей, и проповедовали втайне. Этот же сидел в неприступной горной крепости и с высоты ее грозных башен открыто и дерзко бросал вызов всем владыкам земным. Со всех концов не только султаната Сельджукидов, но и всего необъятного исламского мира к нему стекались все новые сторонники. Уходя в Аламут (буквально: «Орлиное гнездо»; любопытно, что так же, только по-немецки - Адлерсхорст - называлась впоследствии берхтесгаденская резиденция другого интересно другого «вождя ариев» - Адольфа Гитлера - в Баварских Альпах), человек становился неподвластным царям земным. Что де касается его загробного блаженства в лучшем мире, то заботу об этом всецело брал на себя Гассан ибн Саббах.

Не следует забывать, что для человека Средневековья (причем не только мусульманина!) рай и ад были понятиями не менее реальными, чем окружающая его земная действительность.

Амир (что означает по-арабски «князь», «принц», «начальник» - этому титулу у тюрков соответствует более привычное для нашего уха слово «эмир»), правивший областью, в которой действовал Гассан ибн Саббах, первым из сельджукских властителей Ирана двинулся в поход, чтобы ликвидировать «осиное гнездо» проклятых низаритов. Поход представлялся амиру делом нетрудным: ему предстояло расправиться лишь с кучкой обманщиков-еретиков, хитростью овладевших крепостью.

Амир сжег селения в долине, казнил низаритов, попавших в руки его воинов, и окружил крепость плотным кольцом осады.

Гассан ибн Саббах слишком поздно осознал, какую совершил ошибку. Он не рассчитывал, что амир будет так оперативен, и не запасся вовремя зерном. И теперь ему нечем было кормить гарнизон и беженцев, заполнивших крепость.

Тогда бесстрашный «даис» собрал защитников Аламута и сообщил им, что прошедшей ночью к нему явился скрытый имам и приказал крепость ни в коем случае не сдавать. И такова была сила убеждения Гасана ибн Саббаха, что герметически отрезанные от внешнего мира низариты все как один поклялись умереть, но не уступить врагу.

Амир ровным счетом ничего не знал о положении в крепости. В осажденном Аламуте не нашлось ни одного изменника, который бы ему об этом сообщил. Через 3 дня он потерял терпение, снял осаду и увел свой отряд из долины.

Следующее суровое испытание выпало на долю Гассана ибн Саббаха ровно через год. На этот раз за дело взялся сам сельджукский султан Малик-Шах. Он отправил своего полководца во главе сильного войска, приказав ему не возвращаться до тех пор, пока тот не вырвет с корнем росток заразы.

Сельджукские войска подступили к Аламуту в марте. На полях только начинались посевные работы. Аламутская долина была опустошена войной. Накопить за зиму необходимые для выживания гарнизона и беженцев в осажденной крепости запасы Гассан ибн Саббах не успел. К тому же в крепости с ним оставалось мало людей – не больше 70 человек, способных держать в руках оружие. 3 долгих месяца продолжалась осада сельджуками Аламута. Осажденные низариты ели совсем понемногу, только чтобы не умереть с голоду, и бились с осаждающими.

Когда у осажденных не осталось никаких сомнений в том, что выдерживать осаду дальше совершенно невозможно, Гассан ибн Саббах тайно, в грозовую ночь, спустил на веревке одного из молодых парней, и тот, благополучно миновав посты врагов, выбрался из долины. На следующий день он был уже в центре области Дейлем – городе Казвине, где местные низариты с тревогой ждали вестей.

Тут же была проведена поголовная мобилизация всех низаритов в городе. Всего набралось более 300 человек, фанатично и решительно настроенных, готовых победить или умереть во славу скрытого имама и его пророка.

Низаритский отряд вошел в Аламутскую долину в сумерки. Измаилиты скрытно продвигались к Аламуту по крутым склонам, поросшим лесом, в полном молчании, стараясь не греметь оружием. Дождались ночи. Гарнизон осажденной крепости был уже предупрежден проникшими в нее снаружи лазутчиками, что помощь близка, и приготовился к вылазке.

Гассан ибн Саббах оставался в своей келье, которую построили специально для него, когда Аламут был захвачен. Стены этой кельи были такими же толстыми, как и внешняя крепостная стена. Внутрь кельи вела лишь небольшая дверь. В крепостной стене была прорублена вторая дверь, и за дверью была небольшая терраса – уступ, нависший на 200-метровой высоте. Вождь мог выйти на уступ. Оттуда на много фарсангов (поприщ) открывался вид на долину, над которой господствовал Аламут.

Никто из шедших, казалось, на верную смерть низаритов не сомневался в том, что в заоблачной келье своего «орлиного гнезда» Гассан ибн Саббах беседовал со скрытым имамом, который должен был защитить защитников истинной веры.

Сонные сельджукские часовые были сняты быстро и бесшумно. Они не успели даже поднять тревогу. И тут же началась беспощадная, кровавая резня. В полной темноте, ошеломленные, застигнутые врасплох, не понимая, что происходит, оказавшиеся меж 2 огней сельджукские воины, попавшие под двойной, комбинированный удар низаритов (как со стороны долины, так и со стороны Аламута), метались между походными шатрами. Дико ржали кони, отчаянно вопили раненые, скрипели, опрокидываясь, повозки. Крики и лязг скрещивающихся клинков долетали даже наверх, в заоблачную келью Гассана ибн Саббаха.

Разгром был полный. Лишь малая часть захваченных низаритами врасплох турок-сельджуков смогла вырваться из долины.

По всему Востоку растекались слухи: в неприступной горной крепости поселился некий таинственный пророк, очевидно, избранный самим Аллахом для совершения великих дел. И какие бы испытанные рати ни посылал против него сельджукский султан, никто и ничто не в силах одолеть его. Гассана уже называли «горным старцем», хотя он был совсем еще не стар.

В последующие годы сторонникам Гассана ибн Саббаха удалось захватили (чаще всего, без боя, хитростью или подкупом, как Аламут) или побудить к переходу на сторону «горного старца» путем искусных переговоров ряд крепостей в долинах Рудбар и Кумисе, несколько городов в области Кухистан, а также несколько сильно укрепленных замков – «рибатов» - на западе — в горных районах Ливана и Сирии.

В историю низариты «горного старца» вошли, прежде всего, как террористы-самоубийцы. Но к тактике использования террористов-самоубийц Гассан ибн Саббах пришёл не сразу. Существует легенда, согласно которой он принял такое решение благодаря срочно возникшей необходимости убить вазира Низам аль-Мулька.

6. Прямое действие

Дело было так. В 1092 году в городе Сава (Савэ), расположенном в самом сердце Сельджукской державы, был совершен дерзкий террористический акт, ознаменовавший собой начале нового этапа в истории измаилитов. В этом городе существовала низаритская ячейка (или, говоря языком «вольных каменщиков», ложа), в которой состояло 18 человек. Действовать ложе приходилось в глубоком подполье, ибо правитель города желал искоренить низаритскую опасность. И потому, когда низариты обратили в свою веру (или, если посмотреть на это дело с точки зрения правоверных мусульман, «совратили в свою ересь») некоего важного чиновника (по другой версии – муэдзина главной городской мечети, то есть духовное лицо весьма высокого ранга, способное облегчить им проникновение в казенный духовный истеблишмент), они сочли это важным достижением. Но новообращенный вдруг чего-то испугался и отрекся от низаризма. Опасаясь грозящего им разоблачения и выдачи властям, низариты решили ликвидировать отступника. Исполнителем приговора избрали плотника Тахира. Плотник заколол малодушного чиновника (или муэдзина) кинжалом, но был схвачен на месте преступления, во всем сознался (после допроса «с пристрастием») и был казнен по личному приказу султанского вазира Низам аль-Мулька.

То были 1-е политическое (хотя, конечно, при желании можно считать его и религиозно мотивированным) убийство, о котором достоверно известно, что оно было совершено низаритами, и 1-я казнь низарита за совершенное им политическое убийство. Гассану ибн Саббаху этот частный случай подсказал новую стратегическую линию. Убийство не только возмущает, но и устрашает врагов.

Так в тиши аламутского уединения была сформулирована теория политического террора, которая суждено было надолго пережить ее создателя и дожить до наших дней.

Гассан ибн Саббах стал 1-м (со времен сикариев-зилотов древней Иудеи) политиком, который превратил политический террор в основное средство убеждения оппонентов. Террор должен был стать средством всеобщего устрашения и шантажа.

Чтобы добиться успеха, необходимо было найти адекватный ответ на 2 главных вопроса:

1) Как проводить покушения и как афишировать (или, выражаясь современным языком, «пиарить») их;

2) Как выковать кадры послушных и нерассуждающих исполнителей террористических актов, подготовить высокопрофессиональных и бестрепетных убийц, способных преодолеть все препоны, проникнуть через любые кордоны и, если нужно, погибнуть после совершения убийства (то бишь «законного возмездия злодею», а проще говоря – террористического акта).

Эта система складывалась не сразу и не была задумана заранее, в рамках некоей стройной концепции, а разработана, так сказать, по ходу дела - у Гассана ибн Саббаха просто не было времени на разработку концепций, ему не терпелось поскорей начать террор против «вредоносных демонов» и испытать свои «кадры» в деле. 1-я жертва уже была избрана. Дерзкий террористический акт должен был вселить ужас в сердца врагов и восславить «горного старца».

В конце сентября 1092 года «горный старец» повелел своим «вернейшим из верных» собраться на площадке перед его аламутской кельей.

Он медленно обошел безмолвный строй молодых сподвижников, «поедавших глазами начальство». Многие уже выказали верность и отвагу в дни обороны «горного гнезда» от тюркских «джиннов», прозвавших Аламут, после понесенного под его стенами поражения, «гнездом смерти». Низариты напряженно ждали. Все понимали, что сейчас шейх произнесет «самые важные слова».

И Гассан ибн Саббах спросил их:

«Кто из вас пресечет в этом государстве вред, исходящий от Низам аль-Мулька, нашего главного врага?»

Несколько человек вышли вперед. Так было положено начало созданию добровольческого корпуса убийц – «фидаинов» – «жертвующих собой».

В пятницу 18 октября 1092 года к крытым носилкам Низам аль-Мулька, которого несли из дворца в гарем (как у всякого состоятельного мусульманина тех времен, у почтенного вазира было много жен) подбежал какой-то человек. Неизвестный раздвинул занавески носилок и всадил в сердце великого вазира остро отточенный кинжал (возможно, смазанный ядом). Одного удара оказалось достаточно. Смерть наступила мгновенно.

Убийца пустился бежать, но споткнулся обо что-то и упал. На него накинулись телохранители и задушили на месте (последнее обстоятельство представляется нам довольно подозрительным – ввиду серьезности совершенного преступления не мешало бы взять террориста живым и выпытать у него «всю подноготную» - не протянулись ли щупальца низаритских заговорщиков до самого дворца?)...

Существует и иная версия этих разыгравшихся в славном городе Исфагане драматических событий. В отместку за это убийство муэдзина главной мечети города Савы, предводителя местных низаритов города (а вовсе не плотника Тахира), по приказу вазира Низама аль-Мулька, схватили и предали медленной мучительной смерти. После казни замученного убийцы показательно проволокли по улицам Савы и на несколько дней вывесили труп на главной базарной площади. Жестокая казнь единоверца вызвала взрыв негодования и возмущения в среде низаритов, докатившись до крепости Аламут. Возмущенная толпа аламутских низаритов подошла к келье своего духовного наставника и главы тайного ордена. По легенде, Гассан ибн Саббах поднялся на крышу своей кельи и громогласно произнес: «Убийство этого шайтана (дьявола, демона, беса, сатаны – В. А. ) предвосхитит райское блаженство!»

Не успел «горный старец» спуститься с крыши в свою келью, как из толпы выделился молодой человек по имени Бу Тахир Аррани (однако не плотник, а один из «фидаинов» – «готовых жертвовать собой») и, опустившись на колени перед Гассаном ибн Саббахом, изъявил желание привести в исполнение вынесенный смертный приговор, даже если при этом придется заплатить его собственной жизнью.

Небольшой отряд фанатиков-низаритов, получив благословение от главы своего ордена, разбился на мелкие группы и двинулся в сторону столицы государства Сельджукидов. Ранним утром 10 (а не 18) октября 1092 года фидаин Бу Тахир Аррани каким-то способом умудрился проникнуть на территорию дворца вазира. Спрятавшись в зимнем саду, он терпеливо ожидал свою жертву, прижав к груди длинный, острый, как бритва, кинжал, лезвие которого было предварительно смазано ядом. Ближе к полудню на аллее появился рослый тучный человек, облаченный в пышные, богатые одежды и белоснежный шелковый тюрбан, увитый жемчужными нитями (передвигавшийся пешком, а не в носилках). Бу Тахир Аррани никогда не видел вазира, но, судя по тому, что человека, идущего по аллее, окружало большое количество телохранителей и вооруженных молодых рабов-гулямов, убийца решил, что это мог быть только вазир. За высокими, неприступными стенами дворца порядком разленившиеся телохранители чувствовали себя слишком уверенно, и обязанность охранять жизнь и здоровье вазира воспринималась ими как не более чем ежедневная ритуальная повинность. Улучив удобный момент, Бу Тахир Аррани подскочил к нечестивому вазиру и нанес ему, по меньшей мере, 3 удара (а не 1, как в вышеприведенной версии) отравленным кинжалом. Ошеломленная стремительностью теракта охрана подоспела к месту преступления слишком поздно. Прежде чем убийца был схвачен, вазир уже бился в предсмертных конвульсиях. Охрана в буквальном смысле слова порвала Бу Тахира Аррани на куски, но смерть злополучного Низама аль-Мулька стала сигналом к штурму дворца другими фидаинами тайного ордена, бывшими уже наготове. Низариты окружили и подожгли дворец убитого вазира, в суматохе сгоревший дотла.

Люди Гассана ибн Саббаха позаботились о том, чтобы ни у кого не осталось сомнений – карающая рука была направлена «горным старцем». Весть об убийстве в считанные дни прокатилась по всему Востоку, вызывая удивление, возмущение, растерянность и страх.

То же предание гласит, что низариты, силой отбив у слуг убитого вазира труп своего товарища, Бу Тахира Аррани, укрыли его от преследователей и похоронили в укромном месте по мусульманскому обряду (хотя, если верно предыдущее утверждение, согласно которому разъяренные своим промахом телохранители Низам аль-Мулька «растерзали его убийцу в клочья», то хоронить фидаинам пришлось не труп соратника, а оставшиеся от него кровавые ошметки; впрочем, легенда есть легенда, в ней не обязательно должны сходиться все концы с концами). По приказу Гассана ибн Саббаха на воротах крепости Аламут была приколочена бронзовая табличка, на которой было выгравировано имя Бу (Абу) Тахира Аррани, а напротив него, имя его жертвы — великого вазира Низама аль-Мулька. С годами эту бронзовую табличку пришлось увеличить в несколько раз, так как список стал составлять уже сотни имен вазиров, эмиров, мулл, улемов, муфтиев, султанов, шахов, маркизов, герцогов и прочая и прочая и прочая...

Согласно 3-й версии, изложенной, в частности, историком Ибн аль-Асиром, убийство вазира произошло не в самом городе Исфагане, а в военном лагере султанского войска (шедшего войной на низаритов), в 2 переходах от Исфагана, в виду Дейлемских гор. Низам аль-Мульк, собиравшийся навестить своих жен, ждавших его в соседнем шатре, был заколот сопровождавшим его в походе юношей, которому доверял, как самому себе (поскольку в детстве спас того от голодной смерти). Юноша оказался глубоко законспирированным низаритским фидаином, получившим тайный приказ ликвидировать вазира. Он вонзил кинжал (или нож, которым резал дыню) в сердце Низам аль-Мулька в тот момент, когда вазир протягивал ему кусок лепешки (тем самым, вполне в духе низаритов, совершив тяжкое преступление – убив человека, преломившего с ним хлеб).

Как бы то ни было, сельджукский султан Малик-Шах был потрясен убийством своего верного советника и друга более других – кинжал низарита, направленный в сердце (а если верить другой версии, то и в другие важные органы и части тела) вазира, был нацелен и в него. Султан приказал увеличить охрану – сотни вооруженных до зубов и неусыпных стражей окружали его днем и ночью. Ни на секунду султан не оставался один.

Он приказал собрать большую армию, чтобы уничтожить гнездо низаритов в Аламутской долине. И велел эмирам, поставленным во главе войска, не возвращаться без головы «горного старца».

Однако через 20 дней после физического устранения Низам аль-Мулька неожиданно ночью скончался сам султан сельджуков Малик-Шах. Никто и по сей день не знает, как и почему его настигла смерть, но современники были убеждены, что султана отравили (причем, скорее всего, вездесущие, неуловимые измаилиты). «Грибков поел», как говорится. Дело известное, еще со времен древнеримского императора Клавдия...

Конечно, смерть султана была выгодна не только Гассану ибн Саббаху. У Малик-Шаха было великое множество других врагов, желавших ему гибели. Но именно для главы измаилитского ордена смерть сельджукского султана была последним и желанным шансом на спасение – ведь если бы Малик-Шах остался жив, низариты бы не удержались в Аламуте. Уж очень своевременной была эта смерть для низаритов, чтобы исключить возможность убийства, совершенного фидаинами (весьма часто, как нам уже известно, применявшими, в качестве орудия «совершения праведной мести», а попросту говоря – заказного убийства - не только кинжал, но и яд, а еще чаще – кинжал, отравленный ядом).

Предусмотрел ли политический гений «горного старца», что именно произойдет после смерти султана и его мудрого вазира, никому сегодня не ведомо. Но обстоятельства сложились весьма благоприятно для низаритов. Как только султан переселился в мир иной, в Сельджукской державе разгорелась ожесточенная борьба за престол.

Сельджукское государство держалось лишь силой оружия, и стоило центральной власти пошатнуться, как немедленно начались восстания во всех подвластных сельджукам областях и завоеванных ими государствах. Страна была ввергнута в пучину бедствий. Новый султан вновь и вновь собирал армии, чтобы укротить мятежных феодалов. Города были разрушены, крестьянство обнищало, торговля почти прекратилась.

Эти годы лихолетья были благодатными для Гассана ибн Саббаха. Они дали ему возможность распространить власть своего тайного духовно-военного ордена не только на отдельные крепости, но и на целые районы. В обстановке всеобщей разрухи и вражды низариты стали для многих последней надеждой и опорой.

Дерзкое и притом успешное покушение на жизнь верховного вазира казавшегося столь несокрушимым государства Сельджукидов повлекла за собой настолько сильный резонанс во всем исламском мире, что это невольно подтолкнуло Гассана ибн Саббаха к очень простому, но, тем не менее, гениальному выводу: можно разработать весьма эффективную оборонительную доктрину орденского государства и, в частности, движения исмаилитов-низаритов, не затрачивая значительные материальные средства на содержание большой регулярной армии. Необходимо было создать свою «спецслужбу», в задачи которой входило бы устрашение и показательное устранение тех, от кого зависело принятие важных политических решений; спецслужбу, которой ни высокие стены крепостей, дворцов и замков, ни многочисленная армия, ни преданные телохранители не могли бы ничего противопоставить, чтобы защитить потенциальную жертву.

Прежде всего, надлежало разработать и отладить механизм сбора достоверной информации. К этому времени у Гассана ибн Саббаха во всех уголках исламского мира уже действовало бесчисленное количество проповедников – «рафиков» и «даисов» -, которые регулярно сообщали ему обо всех происходящих событиях. Однако новые реалии требовали создания разведывательной организации качественно иного уровня, агенты которой имели бы доступ к высшим эшелонам власти. Низариты одними из первых ввели понятие «вербовка». «Горный старец» — шейх измаилитов, вещавший и правивший от имени скрытого имама — фактически обожествлялся. Преданность единоверцев Гассану ибн Саббаху делала его непогрешимым. Его слово было больше чем закон. Его воля воспринималась как проявление самого Божественного разума. Низарит, входящий в разведывательную структуру тайного ордена, почитал выпавшую ему долю, как величайшую честь и проявление высочайшей милости Аллаха. В процессе каждодневной «промывки мозгов» ему усиленно внушалось, что он появился на свет лишь для выполнения своей «великой миссии», перед которой меркнут все мирские соблазны и страхи.

Благодаря фанатичной преданности своих агентов, Гассан ибн Саббах был подробнейшим образом информирован обо всех планах врагов низаритов, в частности - правителей Шираза, Бухары, Балха, Исфагана, Каира, Самарканда и далекого Хорезма. Главе низаритского ордена играло на руку то обстоятельство, что его враги были не только разобщены, но и постоянно враждовали между собой и вели изнурительные, кровавые войны за первенство и главенство в исламском мире (так, например, халиф багдадский из рода Аббасидов враждовал с азербайджанскими атабеками из рода Эльдегезидов, владетель могучей Хорезмской державы – хорезмшах – с халифом багдадским, и так без конца). При этом противники не только бросали друг на друга армии, но прибегали и к индивидуальному террору. А для совершения террористических актов им необходимы были специалисты в этом деле. А лучшими специалистами в этом деле были низариты «горного старца», со всеми вытекающими из этого последствиями... Но они стали такими специалистами не сразу. Организация террора была немыслима без создания продуманной технологии подготовки, обучения и тренировки профессиональных убийц, безразличие к собственной жизни и пренебрежительное отношение к смерти которых делало их практически неуязвимыми.

7. В центре низаритской паутины

В своей аламутской штаб-квартире Гассан ибн Саббах создал настоящую школу по подготовке разведчиков и диверсантов-террористов. К середине 90-х гг. XI века Аламутская крепость стала лучшей в тогдашнем мире академией по подготовке тайных агентов узкого профиля. Действовала она крайне просто, тем не менее, достигаемые ею результаты были весьма впечатляющи. Гассан ибн Саббах сознательно сделал процесс вступления в свой тайный орден крайне сложным. Из примерно 200 кандидатов к завершительной стадии отбора допускали максимум 5-10 человек. Перед тем, как кандидат попадал во внутреннюю часть замка, ему сообщалось о том, что после приобщения к тайному знанию обратного пути из ордена у него быть не может.

Одна из многочисленных сложенных о низаритском ордене легенд гласит, что Гассан ибн Саббах, будучи человеком весьма образованным и разносторонним, имевшим доступ к самого разного рода знаниям, никогда не отвергал чужого опыта, почитая его как желанное приобретение. Так, при отборе будущих мулидов-террористов, он воспользовался методикой древних китайских школ боевых искусств, в которых отсеивание кандидатов начиналось задолго до первых испытаний. Молодых юношей, желавших вступить в орден низаритов, держали перед закрытыми воротами от нескольких суток до нескольких недель. Только самых настойчивых приглашали во внутренний двор. Там их заставляли несколько дней впроголодь сидеть на холодном каменном полу, довольствуясь скудными остатками пищи и ждать, порой под ледяным проливным дождем или снегопадом, когда их пригласят войти внутрь дома. Время от времени на внутреннем дворе перед кельей Гассана ибн Саббаха появлялись его адепты из числа низаритов, успешно прошедших 1-ю степень посвящения. Они всячески оскорбляли, даже избивали молодых людей, желая проверить, насколько сильно и непоколебимо их желание вступить в ряды фидаинов. В любой момент молодому человеку позволялось подняться и уйти восвояси. Лишь прошедшие 1-й круг испытаний допускались в дом главы тайного ордена. Их кормили, отмывали, переодевали в добротную, теплую одежду... Для них начинали приоткрывать «врата иной жизни».

Измаилиты «горного старца» отбирали в свои боевые группы физически сильных молодых людей. Предпочтение отдавалось сиротам, поскольку от «фидаина» требовалось навсегда порвать с семьей. После вступления в орден его жизнь всецело принадлежала «горному старцу», или, как его называли, Великому Владыке. Правда, в ордене измаилитов вступившие в него адепты не находили решения проблем социальной несправедливости, зато «горный старец» гарантировал им вечное блаженство в райских садах взамен отданной реальной жизни.

Тайный орден, созданный Гассаном ибн Саббахом, имел, как и всякая орденская организация, строгое иерархическое построение. На самой низшей ступени орденской иерархии находились рядовые члены ордена — «фидаины» — исполнители смертных приговоров (и в ходе исполнения этих приговоров, действительно, нередко «жертвующие собой»). «Фидаины» действовали в духе слепого повиновения и, если умудрялись выжить, через несколько лет, повышались до следующей степени — «рафика» (рефика), буквально «товарища», «старшего рядового» или «рядового проповедника». Следующей за степенью фидаина была степень «ласика» («причастного к тайне»). До этой степени непосредственно через «даисов» передавалась воля «горного старца». Следующей за степенью «ласика» в иерархической пирамиде ордена измаилитов была степень «даи» (даиса), или «старшего проповедника» («старшего миссионера»). Продолжая продвигаться по иерархической лестнице, теоретически можно было подняться и до статуса «дай (даи, даиса) аль-кирбаль», которые подчинялись только, скрытому от посторонних глаз, таинственному «горному старцу» — Великому Владыке ордена измаилитов и главе низаритского орденского государства с центром в Аламуте — шейху Гассану ибн Саббаху. Эти 7 «высших даисов», или «высших неизвестных», именовавшихся также «хранителями тайны» или «хранителями учения», скрывали ото всех свои лица под белыми капюшонами с прорезями для глаз. Выше «горного старца» стоял (по крайней мере, теоретически) сам «скрытый (тайный, сокровенный) имам» - проводник и вершитель воли Аллаха на земле.

Нельзя не заметить, что орден низаритов своим примером вдохновил многие тайные общества и ордены Востока и Запада. Европейские военно-духовные ордены, тайные общества и братства подражали ордену измаилитов, перенимая у них методику жесткой дисциплины, принципы повышения в степени (градусе), принципы знаков отличия, эмблем и символов.

Нетрудно заметить, что иерархическая внутренняя структура ордена низаритов Гассана ибн Саббаха была неразрывно связана с наличием в ней различных «степеней посвящения» («ступеней» или «градусов»), что было весьма характерно для всех измаилитских тайных лож, ячеек и общин того периода. Каждая новая ступень посвящения все дальше отдалялась от исламских догм, приобретая все больше чисто политическую окраску. Высшая степень посвящения почти не имела ничего общего с религией вообще (а не только с исламом). На этом этапе такие базисные понятия, как «священная цель» или «священная война» приобретали совершенно иной, диаметрально противоположный смысл. Оказывается, можно употреблять алкогольные напитки, нарушать исламские законы, ставить под сомнение святость пророка Мухаммада и воспринимать его жизнь всего лишь как красивую поучительную легенду (или, проще говоря, сказку). На основании вышеизложенного можно прийти к выводу, что верхушка ордена измаилитов придерживалась, тщательно скрываемого как от внешнего мира, так и от рядовых членов секты, «религиозного нигилизма» или, если быть более точным, «религиозного прагматизма», посредством которого решались те или иные насущные политические задачи. Тайное учение измаилитов сводилось к теории полного нравственного безразличия, вседозволенности и к чистому атеизму. Однако во всей своей полноте оно открывалось лишь измаилитам, достигшим высших степеней посвящения в своем ордене, в то время как основная масса их приверженцев, принадлежавших к низшим степеням, посредством туманного мистического вероучения держалась в состоянии беспрекословного, слепого повиновения вышестоящим.

Владычество низаритов опиралось не на обширные земельные владения или огромные массы войск, а на безусловную преданность и фанатическое презрение к смерти массы рядовых приверженцев секты – «фидаинов», этих «шахидов» - «борцов-мучеников за веру». Укрытиями и военными базами им служили отдельные неприступные крепости, разбросанные по Ирану, Ираку и Сирии.

8. От теории – к практике

Гассан ибн Саббах измыслил довольно простую, но чрезвычайно эффективную методику боевой (и одновременно - идеологической) подготовки своих «фидаинов». «Горный старец» объявил свой дом «храмом 1-й ступени на пути в Рай». Итак, погруженного в глубокий наркотический сон (вызванный, по мнению ряда исследователей, не гашишем, как утверждали наиболее распространенные со времен Средневековья версии, а опиатами), будущего «фидаина», привычного к суровой, полной постов и ограничений, бедной жизни, переносили в искусственно созданный «райский сад», где его уже ожидали красавицы-девы, реки вина и обильное угощение. Окружая растерянного юношу похотливыми ласками, девушки выдавали себя за райских девственниц-гурий, нашептывая будущему гашишину-смертнику, что он сможет сюда вернуться, как только погибнет в бою с неверными. Спустя несколько часов ему опять давали наркотик и, после того как он вновь засыпал, переносили обратно. Проснувшись, адепт искренне верил в то, что побывал в настоящем раю. С первого мига пробуждения реальный мир терял для него какую-либо ценность. Все его мечты, надежды, помыслы были подчинены единственному желанию вновь оказаться в «райском саду», среди столь далеких и недоступных сейчас прекрасных дев и угощений.

Стоит заметить, что речь идет об XI веке, нравы которого были настолько суровы, что за прелюбодеяние могли просто-напросто забить камнями. А «горькая правда земли» (выражаясь словами поэта Сергея Есенина) заключалась в том, что для многих малоимущих мусульман, ввиду невозможности заплатить калым за невесту, женщины (или даже одна-единственная женщина) были прямо-таки недоступной роскошью (в отличие от вазиров, эмиров, султанов, улемов и прочих счастливых обладателей золотых динаров, серебряных дирхемов и многочисленных гаремов). Кстати сказать, аналогичная ситуация существовала еще в доисламском Иране при Сасанидах, вследствие чего тогдашний персидский революционер, упоминавшийся нами выше маг-мобед (зороастрийский жрец) Маздак – 1-й засвидетельствованный в истории проповедник уравнительного коммунизма – требовал введения «общности жен» (то есть обобществления, или, выражаясь более современным языком, социализации женщин). Но это так, к слову...

Одним из важнейших приобретений низаритов стала большая крепость Ламасар, которая контролировала соседнюю с Аламутской долину. Как всегда, Гассан ибн Саббах выждал нужную минуту и ударил без промаха.

По отношению к жителям Ламасарской долины «горный старец» повел себя совсем не «толерантно». Дело в том, что в измаилизм низаритского толка местные хлеборобы, опасавшиеся впасть из правоверного ислама в ересь и тем навсегда погубить свои бессмертные души, переходить не спешили. И когда «горный старец» приказал дехканам выйти на «орденский (коммунистический) субботник» - «добровольные» работы по ремонту крепости -, те «проявили несознательность» и наотрез отказались это делать. Разгневанный донельзя, Гассан ибн Саббах повелел всем жителям Ламасарской долины незамедлительно принять «спасительную» измаилитскую веру в ее низаритском варианте. Все хлеборобы, проявившие строптивость, были беспощадно перебиты. Эта операция была хорошей практикой - возможностью «набить руку» - для юных террористов-«фидаинов», которых «горный старец» готовил в Аламуте.

Крепость Ламасар была превращена во 2-ю столицу ордена низаритов. Руками «сознательных низаритов» там были построены каменные здания, мельницы и рисорушки, разбиты сады, огород и даже устроены специальные ледники для хранения свежих продуктов питания.

Измаилит вообще, а в особенности – низарит не только имел право обманывать любого человека ради торжества святого дела, но и обязан был таиться, как мышь, лгать, лжесвидетельствовать и клеветать «к вящей славе Божией» (цель оправдывала средства, как впоследствии в римско-католическом ордене иезуитов), но только не нарушать клятвы верности и послушания, данной главе своего тайного ордена. Но, справедливости ради, следует заметить, что в данном случае речь шла о распространенной не только среди низаритов и не только среди измаилитов, но и вообще среди шиитов практике, именуемой «такийя» («такыйя»). Ее принцип заключался в том, что внешне было необходимо придерживаться взглядов окружающего общества, но в действительности выражать полное доверие только своему лидеру (в данном случае – главе ордена). В дальнейшем этим же принципом руководствовались, в частности, члены ордена иезуитов (даже переходившие в Китае – в конфуцианство, а в Японии – в буддизм, лишь бы добиться целей, поставленных перед ними орденским руководством – все «к вящей славе Божией», ведь «цель оправдывает средства»).

Ахмад (или Ахмед), сын богатого исфаганского торговца тканями Абд аль-Малик ибн Атташа, возглавлявшего тайную сеть низаритов на территории Персии, правоверный мусульманин, вынужденного бежать из Исфагана и проведшего оставшиеся годы жизни в Аламуте, торжественно отрекся от отца и проклял его, как еретика (это напоминает широко практиковавшееся в сталинском СССР, да и в других странах «победившего социализма» отречение детей от родителей – «врагов народа», не правда ли, уважаемые читатели?)...

В действительности же отрекшийся от отца-вероотступника правоверный мусульманин Ахмад был преемником отца на посту главы широко разветвленного низаритского подполья в столице султаната Сельджукидов. Когда низариты обманом завладели крепостью в горах недалеко от Исфагана, Ахмад командовал боевой группой, которая неожиданно ворвалась в казарму и перерезала сонных воинов сельджукского султана.

Никто в городе и подумать не мог, что почтенный торговец, счастливый отец и добрый семьянин, был одновременно отчаянным командиром низаритских головорезов. Двойная жизнь Ахмада продолжалась еще несколько месяцев. Именно под маской безобидного купца он намеревался завладеть самой важной крепостью государства Сельджукидов.

Охрану крепости Шахриз, которую ввиду смутных времен превратили в арсенал и в которой содержался султанский гарем, несли иранцы-дейлемиты; среди них было немало тайных низаритов, а их родственники жили в Аламутской долине.

И вот богатый и тороватый исфаганский купец Ахмад зачастил в крепость. Его свободно пропускали внутрь: в услугах купца нуждались и красавицы султанского гарема, которым привозил из Исфагана дорогие ткани и редкие благовония, и офицеры гарнизона, которых купец снабжал всем необходимым. И не было более сговорчивого и щедрого купца в Исфагане – его товары всегда были самые дешевые, и он всегда верил в долг (еще бы – за ним стояла вся финансовая мощь измаилитского ордена)...

Как-то купец пришел к коменданту и попросил разрешения занять одну из свободных комнат – там он хотел хранить товары и ночевать, если задержится в крепости. Разумеется, разрешение было ему дано. Отныне Ахмад мог свободно общаться с султанскими воинами на родном языке (ведь все они были иранцами) и вести среди них проповедь новой веры (чему он, как опытный «даис», был хорошо обучен в измаилитских тайных ложах). Постепенно все больше воинов-дейлемитов становилось тайными сторонниками низаритов.

Затем Ахмад стал добиваться того, чтобы занять в крепости официальную должность. Низаритскому ордену пришлось потратить немало золота на подкуп нужных лиц, пока не был найден нужный подход к новому вазиру. И вот в один прекрасный день купец привез в крепость фирман (торжественный указ) сельджукского султана, назначившего его новым комендантом крепости Шахриз.

Дальнейшие события шли по привычной, давно разработанной и уже многократно опробованной схеме. Ахмад провел во вверенную его попечению султаном крепость «фидаинов». Однажды он расставил на караулах своих людей из дейлемитов, и всех неизмаилитов в крепости зарезали, как баранов на курбан-байрам. Редкий случай в истории: комендант крепости сам истребил почти весь свой гарнизон.

Когда сельджукские власти в Исфагане, наконец, сообразили, в чем дело, было уже слишком поздно. Для того, чтобы взять первоклассную крепость штурмом, потребовалась бы целая армия. Низаритам достались большие запасы оружия и снаряжения, военной техники, превосходных боевых коней и вьючных животных, богатые склады обмундирования, сбруи, провизии и фуража. Султану же пришлось смириться с утратой гарема (его жен – «прекрасных чаровниц, подобных павам» - низариты быстренько «обобществили»)...

Теперь Ахмад принялся за исполнение 2-й части хитроумного низаритского плана. Оружие с крепостных складов начали тайно перевозить в город, где низаритское подполье распределяло его среди своих боевиков. К тому времени в Исфагане уже насчитывалось 30 000 тайных низаритов, готовых в любой момент выступить против султанских властей с оружием в руках и только ждавших условного сигнала главы своего тайного ордена из Аламута.

Подготовка к вооруженному восстанию в столице Сельджукидов сопровождалась разгулом низаритского террора, постоянными похищениями и убийствами людей при помощи «подсадных уток». «Подсадными утками» выступали, в частности, некий Алави Мадани (выдававший себя за слепого» и его жена, «старушка - божий одуванчик». Под видом нищих эти тайные агенты низаритских подпольщиков бродили по улицам славного города Исфагана, поджидая, пока не покажется нужный человек. Это мог быть мулла, известный своими речами против измаилитов вообще и низаритов – в частности; чиновник, преданный Сельджукам; заезжий мелкий тюркский бек – то есть вообще не человек, а «джинн», или просто богатый человек («паук-кровосос», «эксплуататор трудового народа», «гад»), несший с собой увесистый кошель с деньгами, которые всегда можно было «экспроприировать» на народное дело (или «на цели истинной веры», «к вящей славе Божией», если кому так больше нравится!) – дело известное, «грабь награбленное»…

Дряхлый, немощный, убогий, слепенький старичок подходил к прохожему и молил именем Аллаха всемилостивого и милосердного довести его до дома. Цепко ухватившись за руку невольного поводыря, слепец тащил его к узкой, темной улочке. Он останавливался у двери в высоком глинобитном дувале и начинал громко благодарить прохожего. В этот момент из двери выскакивали низаритские боевики и, оглушив жертву, бросали ее в глубокий колодец, или брали живьем.

Таинственные исчезновения людей переполошили весь столичный город. Вскоре жители Исфагана уже боялись выходить на улицу поодиночке. Соглядатаи султанской тайной службы буквально сбились с ног в тщетных поисках неуловимых террористов. По разным версиям, в Исфагане было убито низаритскими боевиками от нескольких десятков до нескольких сотен человек.

Ключ к тайне преступлений был найден совершенно случайно. Как-то на рассвете одна женщина услышала из-за забора стоны. Она перепугалась и побежала на базар, где и рассказала об этом людям. Поскольку весь огромный город жил, как на вулкане, встревоженная толпа сразу кинулась к тому дому. Когда взломали дверь, в колодце, в подвалах и даже в задних комнатах дома Алави Мадани обнаружили множество тел со следами изощренных пыток. Кроме лжеслепца и его спутницы жизни - «старушки – божьего одуванчика», удалось схватить еще нескольких добровольных ликвидаторов из числа исфаганских низаритов. Их судили шариатским судом, приговорили к смерти за совершенные злодейства и сожгли на костре при большом стечении народа, ликующего при виде приведения в исполнения сурового, но справедливого приговора злодеям. И всем стало ясно, что низариты готовятся к вооруженному восстанию.

Низаритские подпольщики тоже были перепуганы тем, что их дела открылись. В Исфагане началась настоящая «охота на ведьм». Стоило сказать о ком-то, что он низарит, как толпы мчались к его дому, чтобы убить еретика.

В конце концов, у заговорщиков, как говорится, сдали нервы. Низариты начали восстание преждевременно, не дождавшись команды от «горного старца», и были разбиты войсками султана. По одной из версий, на базарной площади Исфагана был разложен огромный костер, в пламени которого сгорели все схваченные в городе разъяренными исфаганцами истинные (или мнимые) низариты...

Массовые убийства, совершенные низаритами в славном городе Исфагане, как бы высветили некий предел, границу террора, придуманного Гассаном ибн Саббахом. Правда, исфаганский урок научил низаритов тому, что массовый (или, как выражались большевики, «массовидный») террор может обернуться против них самих, и решили перейти к нанесению, так сказать, «точечных ударов». С тех пор низариты убивали свои жертвы только выборочно.

9. Спираль измаилитского террора

Когда в 1105 году на престол в Исфагане вступил 25-летний сельджукский султан Мухаммад, он первым делом приказал готовить войска, чтобы отнять у низаритов крепость Шахриз. Ее комендант Ахмад, сын Абд аль-Малика ибн Атташа, решил принять встречные меры.

Он рассчитывал на помощь султанского вазира. Тот достался новому султану по наследству от предшественника. В свое время именно этот вазир за щедрый «бакшиш» (говоря по-турецки, а по-нашему, по-русски, за крупную взятку) устроил сына Абд аль-Малика ибн Атташа комендантом крепости и теперь был «на крючке» у низаритов. Ахмад направил к сребролюбцу верного человека, который дал мздоимцу понять, что незамедлительная ликвидация не в меру энергичного молодого султана – в их общих интересах. Если вазир откажется, султану станет известно о его измене, и тогда...

Вазир подослал своего верного, преданного ему не на жизнь, а на смерть слугу к султанскому брадобрею. За 1000 золотых динаров тот согласился в очередной раз отворить султану (страдавшему, подобно бедному Низам аль-Мульку, от чрезмерной тучности) кровь... ножичком, смазанным особым, сильнодействующим ядом.

Но... у верного слуги вазира, преданного ему не на жизнь, а на смерть, была красавица жена, прекрасная, как райская гурия или пери из народных персидских сказаний, от которой он ничего не скрывал. У прекрасной, как райская гурия или пери из древних персидских сказаний, красавицы-жены слуги вазира был возлюбленный (придворный султана), от которого она ничего не скрывала. В-общем, той же ночью тайна стала достоянием нескольких человек. А «что знают (хотя бы) двое, то знает свинья» (как любил выражаться незабвенный старик Мюллер из любимого телесериала наших школьных лет «Семнадцать мгновений весны»)...

Брадобрей должен был прийти к султану брить его величество повелителя правоверных после завтрака. Но возлюбленный прекрасной, как райская гурия или пери из народных персидских сказаний, красавицы-жены слуги вазира (полагавший, что может недурно заработать на разоблачении злодейского заговора), сумел проникнуть к султану до завтрака. И когда брадобрей явился брить султана Мухаммада, повелитель правоверных уже был «в курсе всех событий»...

Его величество султан приказал сделать брадобрею кровопускание тем самым отравленным ножичком, который тот приготовил для него самого, вызвав предварительно коварного и продажного вазира, дабы тот присутствовал при поучительной операции.

После чудовищных и изощренных истязаний вероломного, сребролюбивого вазира торжественно повесили на городской стене в назидание всем правоверным. Сутки спустя султан Мухаммад, отложив на время все государственные дела, лично повел отборный отряд гвардейцев-гулямов на штурм низаритской крепости. Он поклялся, что собственными руками убьет ее коменданта, это исчадие ада – Ахмада, сына Абд аль-Малика ибн Атташа, которого сам же и назначил на этот пост. Пустил, что называется, козла в огород...

Но проклятая крепость никак не сдавалась. Гарнизон ее был многочисленным. Осажденные не испытывали ни малейшего недостатка ни в оружии, ни в провизии, ни в питьевой воде. К тому же начальник гарнизона Ахмад знал, что пощады не будет.

Исход дела решила измена: в стан сельджукского султана перебежал один низарит, который предложил показать тайный ход в крепость.

Когда верная жена Ахмада увидела, что султанские гулямы окружили ее мужа, она бросилась с крепостной стены. Самого Ахмада, который тоже пытался в последний момент покончить с собой, но был вовремя схвачен и обезоружен сельджуками, султан Мухаммад приказал доставить в Исфаган.

Его везли по улицам столицы Сельджукского султаната, заполненным толпами народа. Горожане швыряли в вождя низаритов камни и нечистоты. Ахмад хранил стоическое молчание, хотя догадывался, что его ожидает лютая казнь.

Султанские палачи раздели сына Абд аль-Малика ибн Атташа, содрали с него живьем кожу и набили ее соломой (по древнему обычаю, отнюдь не тюркскому, а исконно иранскому, практиковавшемуся еще шахиншахами времен Новоперсидского царства Сасанидов).

Сельджукский султан жестоко отомстил коварному Ахмаду, но низариты так и не были истреблены под корень.

«Горный старец» пристально следил из своего «орлиного гнезда» за положением дел в странах, лежащих к западу от Ирана, в приморских областях Ближнего Востока. А на них как раз в описываемое время надвинулась грозная туча с вечно враждебного миру ислама «франкского» Запада.

10. Низариты и «франки»

26 ноября 1095 года глава западной (католической, или «латинской») христианской Церкви римский папа Урбан II (претендовавший не только на духовную, но и на светскую власть над всем Христианским миром) на соборе этой церкви во французском городе Клермоне призвал к началу Крестового похода («вооруженного паломничества») для оказания военной помощи теснимой мусульманами православной Восточной Римской империи и освобождения Земли Воплощения (Господа Иисуса Христа) - Сирии и Палестины со Святым Градом Иерусалимом - из-под власти египетских мусталитов и турок-сельджуков (разбивших войско ромейского императора Романа Диогена-Дигениса в 1075 году при Манцикерте, да к тому же принявших ислам, в его суннитской разновидности, сравнительно недавно и потому со всем религиозным пылом новообращенных притеснявших восточных христиан, а также нападавших на паломников, прибывавших в Святую Землю с христианского Запада).

В августе 1096 года в направлении Леванта из разных частей Европы двинулись 4 армии западных рыцарей-крестоносцев («латинян» или «франков»). Из южной Франции в Святую Землю направилась армия под предводительством Раймонда Тулузского, из Италии - армия под командованием норманнского князя Боэмунда Тарентского, из Нормандии - армия под руководством герцога Нормандского Роберта, из Нижней Лотарингии (Брабанта) - войско во главе с герцогом Годфруа де Бульоном (потомком франкского царя и императора «Священной Римской империи» Карла Великого), более известным нам под именем Готфрида Бульонского. Соединившись в столице Восточной Римской империи Константинополе («Втором Риме», «Новом Риме» или, как его называли русские и другие славяне, «Царьграде»), войска крестоносцев (чьи вожди принесли вассальную присягу восточно-римскому императору, или, по-гречески, «василевсу», то есть «царю») Алексею I Комнину, переправились (усиленные отрядом византийских войск), в Малую Азию и осадили город Никею (знаменитый, прежде всего тем, что именно там, на Вселенском Соборе христианской церкви – тогда еще единой - был сформулирован православный символ веры, впоследствии, при Карле Великом, измененный на «латинском» Западе добавлением пресловутого «филиокве»). Осада шла успешно, однако перед самым падением города его мусульманский гарнизон тайно впустил в Никею византийские войска, вступившие во владение городом от имени своего «василевса» и отделавшиеся от своих западных собратий по оружию словами благодарности (не уделив им ничего из богатой добычи). Этот некрасивый эпизод - при всем сочувствии к теснимой мусульманами единоверной христианской Византии – нельзя расценить иначе, чем типичный пример «византинизма» - вошедшего в поговорку лицемерия, коварства и цинизма «восточных римлян» («ромеев»), в данном случае – по отношению к западным «варварам» (хотя и призванным на помощь самими «ромеями»). Крестоносцы овладели городом Эдессой (мирным путем - их впустило местное христианское армянское население) и Антиохией (после длительной осады). 15 июля 1099 года, ценой большой крови, был освобожден от мусульман Святой Град Иерусалим. Таким образом, в результате 1-го Крестового похода, который длился 3 года, на Ближнем Востоке образовалось несколько христианских государств:

1) королевство Иерусалимское, возглавляемое Готфридом Бульонским,

2) княжество Антиохийское,

3) графства Триполийское

4) графство Эдесское (основанное раньше всех других «франкских государств» и населенное преимущественно армянами),

а также целый ряд более мелких феодальных владений.

Однако в рядах рыцарей-крестоносцев не было единства, чем не преминул воспользоваться Гассан ибн Саббах. Пришедшие в Левант «франкские» бароны, оставшиеся без поддержки (после возвращения основной массы христианских «вооруженных паломников», поклонившимся святыням Земли Воплощения, в Европу), пытались заключать между собой временные союзы и коалиции, которые, однако, никогда не отличались особой прочностью. Именно в этот период во многие европейские языки вошло слово «ассасин», которое приобрело значение «наемный убийца». Многие предводители крестоносцев нашли смерть от кинжалов ассасинов.

Между тем, обосновавшиеся в Леванте «франки» очень скоро учредили для защиты своих тамошних владений военно-монашеские ордены, весьма напоминавшие аналогичные ордены, созданные гораздо раньше мусульманами шиитского толка – и прежде всего измаилитами-низаритами. Наибольшей известностью среди этих новых духовно-рыцарских братств пользовался (и пользуется до сих пор) орден храмовников или тамплиеров.

11. О «партнерах низаритов» - тамплиерах

В отличие от истории наиболее древних военно-монашеских орденов (например, орденов Святого Иоанна или Святого Лазаря), история ордена бедных рыцарей (соратников) Христа и Храма Соломонова (храмовников или тамплиеров), которых издавна упорно связывают с низаритами, постоянно находилась в центре внимания многочисленных исследователей, что породило поистине необозримую литературу о рыцарях Храма. История возникновения ордена храмовников вкратце такова.

В 1119 году, если верить орденской легенде, бургундский рыцарь Гугон де Пайен (Гуго де Пэйн) и 8 его соратников (имена которых в разных источниках звучат по-разному) принесли орденские обеты перед «латинским» Патриархом Иерусалимским. Кроме обычных 3 монашеских обетов (нестяжания, безбрачия и послушания), они принесли еще один обет, придавший их сообществу совершенно новый и по тем временам уникальный характер - обет обеспечивать безопасность на дорогах и защищать паломников от нападений сарацин (и львов – единственных животных, на которых было по уставу дозволено охотиться храмовникам!) по пути от побережья до Иерусалима и обратно.

«Франкский» король Иерусалима Балдуин I Булонский (брат умершего к тому времени герцога Готфрида Бульонского) предоставил в распоряжении «Христовых рыцарей» часть королевского дворца, прилегавшую к бывшей мечети Аль-Акса, именовавшейся крестоносцами «Храмом Соломоновым». Поселившихся на месте древнего Храма «рыцарей Христа» вскоре стали называть «храмовниками» (тамплиерами). Однако новое сообщество пока что не имело собственного устава. Храмовники обратились к настоятелю духовного цистерцианского ордена (ответвления гораздо более древнего монашеского ордена бенедиктинцев) Бернару Клервоскому, составившему для них проект устава, утвержденный в 1128 году на соборе в городе Труа. Вторично устав тамплиеров-храмовников был утвержден буллой папы римского Иннокентия II в 1139 году. При этом внутренний распорядок орденской жизни был усовершенствован, а сам орден Храма получил многочисленные привилегии.

Важнейшим нововведением было перенесение основного упора с защиты рыцарями ордена Храма паломников на новую задачу - вооруженную борьбу за веру. По новому уставу, эта вооруженная борьба и являлась главной целью ордена храмовников, для достижения которой он и был основан. Уникальность этой задачи, верность которой каждый рыцарь, вступавший в орден, подтверждал специальной клятвой, явствует из текста тамплиерской присяги:

«Я имярек, рыцарь ордена Храма, обетую Господу моему Иисусу Христу и его викарию имярек, суверенному папе и его преемникам, хранить им неукоснительное послушание и верность; и я клянусь не только словом, но и оружием и всеми моими силами защищать мистерии веры, семь таинств... Я также обетую подчиняться Генеральному (Великому – В. А. ) магистру ордена и быть ему во всем послушным согласно Уставу, предписанному нам отцом нашим, Святым Бернаром; клянусь во всех случаях, когда это будет необходимо, переплывать моря, отправляясь на битву; оказывать помощь (в войне – В. А. ) против неверных царей и князей; клянусь никогда не бежать от троих врагов, а напротив, в случае, если это будут неверные, сходиться с ними лицом к лицу... »

По мере нарастания крестоносного энтузиазма «франкского» рыцарства в борьбе за Святую Землю росла и численность воинства ордена Храма. Этому способствовал и известный трактат святого Бернара «О похвале новому рыцарству» (лат. : De laude novae militiae). В нем Бернар восторженно восхвалял стремительный расцвет нового ордена, возникновение которого он сравнивает с чудом, происшедшим произволением Божьим. Осуждая нечестивую жизнь мирского рыцарства, он славил богоугодную жизнь этих монашествующих рыцарей, выполняющих свои уставные задачи в духе братской любви, смиренного послушания и добровольной бедности.

С учетом огромного авторитета, которым цистерцианский аббат пользовался повсюду в Европе, этот трактат побуждал многих вступать не только в орден тамплиеров, но и в другие военно-духовные ордены и вообще, в ряды крестоносцев. Как раз в период написания трактата численность обоих крупнейших духовно-рыцарских орденов значительно возросла. Подобно цистерцианцам, монахам ордена Бернара Клервоского, тамплиеры носили белые рясы и плащи. Позднее, при папе Евгении III (1145-1153 гг. ), тамплиерам был, в качестве знака отличия, присвоен красный крест. В то время красный крест считался символом мученичества, а также символом Христовых воинов, как бы заранее приготовившихся обрести мученический венец в борьбе за веру. Поначалу храмовники носили красный крест на плече, подобно всем участникам 1-го Крестового похода (сами они как бы постоянно пребывали в состоянии «перманентного Крестового похода» и потому, в отличие от обычных «паломников», снимавших с одежды кресты после возвращения домой, постоянно носили кресты на одежде), но позднее стали украшать свои одежды на груди и спине, стяги, щиты, шлемы и прапоры на копьях большими красными крестами, хорошо видными издалека. Таким образом, бело-красная цветовая гамма одеяний тамплиеров полностью соответствовала бело-красной цветовой гамме одеяний низаритов Гассана ибн Саббаха – факт многозначительный (как выразился бы Н. М. Карамзин).

Герб ордена рыцарей Храма представлял собой щит с черной главой и лапчатым красным крестом, доходящим до краев щита, на белом (серебряном) поле. В то же время в Уставе тамплиеров, в отличие от уставов ордена иоаннитов и Тевтонского (Немецкого) ордена, отсутствовало всякое упоминание о странноприимной и благотворительной деятельности. «Бедные рыцари Христа и Храма Соломонова» изначально являлись не госпитальерским, а чисто военным сообществом. Знамя тамплиеров – так называемый «Босеан (Босан)» (что означает по-старофранцузски: «пегая кобыла») было черно-белым, хотя и не известно точно, какой именно расцветки – то ли белое с узкой горизонтальной черной полосой сверху, то ли в вертикальную черно-белую полоску, то ли в черно-белую шахматную клетку (на этот счет источники сообщают разные сведения, нередко противоречащие друг-другу).

Любопытно, что, по ряду свидетельств, тамплиеры практиковали прием в свой орден новых членов целыми семьями, причем процедуру приема проходил только один представитель семьи, которому объявляли о приеме в орден Храма его самого, его отца, матери, родственников, а в некоторых случаях - даже 2-3 друзей по его выбору. Ничего подобного в других духовно-рыцарских орденах не практиковалось.

Описание дальнейшего развития ордена тамплиеров выходит за рамки данной книги. Ограничимся лишь указанием на то, что тамплиерами в бесчисленных боях и сражениях было проявлено незаурядное мужество. Они участвовали в вооруженной борьбе с врагами христианства не только в Азии, но и в Европе. Так, тамплиеры способствовали изгнанию мавров-мусульман из Испании и Португалии. В Силезии тамплиеры, вместе с иоаннитами и тевтонскими рыцарями, приняли участие в битве объединенного польско-немецкого войска с татаро-монголами при Лигнице (Легнице, Вальштатте) в 1241 году. В битве при Лигнице пало около 50 членов ордена Христа и Храма Соломонова (в том числе 6 «братьев-рыцарей»).

Когда египетский султан-мамелюк Бейбарс, захватив в 1266 году орденский замок храмовников Сафед, предложил пленным тамплиерам жизнь в обмен на переход в ислам, 150 храмовников предпочли смерть вероотступничеству. Впечатляет и тот факт, что из 22 Великих магистров (глав) ордена Храма 5 (или 6) пали на поле брани и еще 5 умерли от ран, полученных в бою. Вследствие постоянного пополнения своих рядов новыми добровольцами из Европы, многочисленным привилегиям и дарениям, тамплиеры, наряду с иоаннитами, стали одной из двух господствующих сил в государствах, основанных крестоносцами. Благодаря своему богатству, могуществу и независимости от местных магнатов орден Храма вскоре превратился в «государство в государстве», и его проводимая в собственных интересах политика, особенно в последние десятилетия существования крестоносных государств, нередко шла во вред последним.

Впоследствии орден Храма и его члены были несправедливо обвинены в ереси, кощунстве и разврате (точнее говоря - в гомосексуализме, именовавшимся в ту эпоху классического религиозного сознания содомией и считавшимся достойным не только общественного осуждения, но и смертной казни). Процесс тамплиеров, инсценированный в начале XIV века, вследствие интриг короля французского Филиппа IV Красивого и папы-француза Климента V, и приведший к уничтожению ордена Храма, был подробно изучен современными исследователями, так что в результате от возведенных на храмовников голословных обвинений не осталось и следа. Вырванные у арестованных тамплиеров при помощи пыток признания не имеют никакой силы и ценности. Последний Великий магистр тамплиеров, Жак де Молэ, публично сожженный на костре в Париже в 1314 году, умолил палачей привязать себя перед сожжением к столбу лицом к Собору Парижской Богоматери, чтобы до последних секунд своей жизни лицезреть Дом Пресвятой Богородицы, и даже перед лицом неминуемой смерти неустанно клялся в невиновности своего ордена.

В соответствии с папской буллой «Ad providam» 1312 года владения упраздненного ордена тамплиеров должны были перейти к иоаннитам. Многие светские князья, движимые низкой корыстью, игнорировали волю папы или исполнили ее не в полном объеме. В Германии орден тамплиеров владел 50 командориями (командорствами), большинство из которых, в соответствии с папским указом, достались иоаннитам. Многие из рыцарей-тамплиеров этих командорий также вступили в орден Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского. Остатки орденского братства тамплиеров ушли в глубокое подполье.

Cледует подчеркнуть, что, вопреки широко распространенным, но оттого не менее ложным, версиям и легендам, папа римский орден тамплиеров, как таковой, никогда не анафематствовал, от церкви не отлучал и не распускал.

12. «Латиняне» в Земле Воплощения

Обосновавшиеся в Святой Земле «франки» существовали не в некоем «безвоздушном пространстве». Они вовсе не изгнали, не вырезали и не окрестили поголовно местное мусульманское население. Контакты с мусульманами (в том числе и с низаритами) поддерживались постоянно. И даже в войсках «франков» в Земле Воплощения – в том числе в войсках ордена тамплиеров и других военно-монашеских орденов «латинян» - значительную часть составляли пехота мусульманского происхождения и туркопулы – легкая кавалерия (обычно конные лучники), среди которых также было немало мусульман.

Однако решающую роль в бою играли не туркопулы, а орденские «братья-рыцари» (которых мусульмане именовали «ифрир» - словом, производным от французского слова «фрер», тот есть «брат»). Каждый орденский «брат-рыцарь» был обязан иметь при себе 3 лошадей и 2 «услужающих братьев» (членов ордена незнатного происхождения, приносивших те же 3 обета послушания, бедности и целомудрия, что и «братья-рыцари»). Каждый из этих «услужающих братьев» обязан был иметь 2 лошадей и, в случае исправного поведения, мог быть принят в число рыцарей ордена. Защитное вооружение рыцаря описываемой эпохи состояло из панцирной рубашки, вероятно, довольно тяжелой.

На дошедшем до нас рисунке, датируемом примерно 1080 годом, изображены 2 человека, несущие вдвоем такую панцирную рубашку. Подобные изображения вышиты и на знаменитом гобелене из Байо, иллюстрирующем покорение нормандским герцогом Вильгельмом Завоевателем Англии в 1066 году. Впрочем, эти изображения толкуют по-разному. Может быть, дело вовсе не в большом весе панцирной рубашки.

Она обозначалась в тогдашней литературе различными терминами - по-латыни: «lorica brunica», «brunica», «bruina» или «brunia» (отсюда древнерусское: «бронь», «броня», и родственное ему слово «оборона», то есть «защита»); по-немецки: «Bruenne»; по-французски: hauberс, hauberge или haubert («защита», «прикрытие»). Само первоначальное значение слова «лорика» восходит к латинскому прилагательному «loreus» («лореус»), то есть «кожаный». Соответственно, у древних римлян термин «лорика», или «лорика бруниа», первоначально означал кожаный панцирь (который со временем стали обшивать металлическими пластинками).

Именно в таком значении его переняли у римлян германские народы. Но в описываемую эпоху этим термином обозначалась чаще всего длинная, доходившая до колен, железная кольчуга с рукавами и капюшоном. Подчеркнем особо: чаще всего, но не всегда, поскольку кольчуга оставалась очень дорогим защитным вооружением, и наряду с ней продолжала использоваться традиционная кожаная «броня», обшитая металлическими бляхами. Поэтому представляется уместным использовать для обозначения защитного вооружения крестоносцев той поры термин «панцирная рубашка», как более общий, подразумевая под ним как традиционную пластинчато-чешуйчатую на кожаной (или даже суконной) основе, так и кольчатую «бронь».

О доспехах западных «паломников» ромейская царевна Анна Комнина, дочь василевса Алексея I, признанного вождями 1-го Крестового похода, после ряда конфликтов, вылившихся даже в вооруженные столкновения, своим верховным сюзереном, писала следующее (именуя западных крестоносцев «кельтами», как того требовала апеллирующая к античности византийская традиция):

«Кельтские доспехи представляют собой железную кольчугу, сплетенную из вдетых друг в друга колец, и железный панцирь из такого хорошего железа, что оно отражает стрелы и надежно защищает тело воина. Кроме того, защитой кельту служит щит – не круглый, а продолговатый, широкий сверху, а снизу оканчивающийся острием; с внутренней стороны он слегка изогнут, а внешняя его поверхность гладкая, блестящая, со сверкающим медным выступом (умбоном – В. А. ). Стрела, безразлично какая – скифская (печенежская – В. А. ), персидская (сельджукская или арабская – В. А. ) или даже пущенная рукой гиганта, отскакивает от этого щита и возвращается назад к пославшему ее. Поэтому-то... император, знакомый с кельтским вооружением и стрельбой наших лучников, и приказал им, пренебрегая людьми, поражать коней и окрылять их стрелами, чтобы заставить кельтов спешиться и таким образом сделать их легко уязвимыми. Ведь на коне кельт неодолим и способен пробить даже вавилонскую стену; сойдя же с коня, он становится игрушкой в руках любого».

Под «железным панцирем» здесь подразумевается чешуйчатый панцирь, неоднократно упоминаемый Анной Комниной в «Алексиаде»: «Однако сам император не вооружался; он не надел чешуйчатого панциря, не взял щита и копья, не опоясался мечом, а остался спокойно сидеть на императорским троне... »; «Мариан быстро метнул в графа другую стрелу и ранил его в руку; стрела пробила щит, прошла сквозь чешуйчатый панцирь и задела бок графа... » и т. д. Скорее всего, этот «чешуйчатый панцирь» – не что иное, как упомянутая нами выше «brunia» («бронь»), или панцирная рубашка.

Каждый орденский рыцарь был вооружен обоюдоострым мечом. Меч был прямым, так как ковался с обеих сторон, в отличие от восточной сабли, кованой только с одной стороны и потому изогнутой. Шлем рыцаря представлял собой простую, несколько удлиненную кверху полусферу из нескольких склепанных железных пластин и наносником (носовой стрелкой), защищавшим нос и лицо рыцаря от ранений в бою. В качестве наступательного оружия служило легкое, но длинное копье с древком из (импортного) ясеня. Каплевидный щит, нередко с металлической шишкой-умбоном, состоял из досок, обтянутых кожей и окованных по краям металлическим ободом.

Уже в XII веке было засвидетельствовано использование на щитах геральдических фигур, однако еще без конкретной связи с представителем того или иного рода. Если предположить, что храмовники-тамплиеры уже тогда метили свои щиты знаком орденского креста, то это был наверняка еще не 8-угольный «тамплиерский», а простой прямой крест, состоявший из 2 перекрещивающихся под прямым углом красных полос - продольной и поперечной, на белом поле. Использовали тамплиеры также щиты черно-белой расцветки, соответствующей расцветке их главного, черно-белого орденского знамени «Босеан».

Цистерцианский аббат Бернар Клервоский писал о тамплиерах в своем трактате «О похвале новому рыцарству»:

«Рыцари ордена никогда не носят богато украшенных одеяний и редко моются. Со своими нечесаными волосами они выглядят косматыми; они покрыты пылью, и кожа их, под бременем вооружения, от постоянного ношения кольчуги и от жаркого солнца, покрыта густым загаром. Они ничего не жалеют для приобретения сильных и быстрых коней, но сбруя и седла их коней не имеют никаких украшений, ибо все их мысли направлены на брань и победу, а не на узорочье или выставление себя напоказ. Таких-то сильных и верных мужей, вооруженных мечами и опытных в воинском искусстве, избрал себе Бог для охраны Святого Гроба Господня».

Следующим шагом к расширению сферы деятельности «латинских» военно-монашеских орденов явилось завещание короля Арагонского дона Альфонсо I (1104-1134), успешно ведшего в своей стране борьбу с исламом, но умершего молодым и бездетным. В завещании он назначил своими наследниками 3 духовно-рыцарских ордена - тамплиеров, иоаннитов и Святого Гроба Господня (сепулькриеров, или «каноников Храма Гроба Господня»).

Каждому из наследовавших ему военно-монашеских орденов арагонский король (между прочим, павший в битве с направляемыми папским Римом крестоносцами Симона де Монфора, защищая от них лангедокских еретиков-катаров, или альбигойцев) завещал по трети своих владений. Королевское завещание являлось наглядным выражением огромного уважения, которым пользовались в ту пору духовно-рыцарские ордены, как «воины Христовы» и борцы с исламом. Не зря даже древнерусские летописцы именовали западных рыцарей-монахов «слугами Божьими», «Божьими воинами» или «Божьими риторями» (а вовсе не «псами-рыцарями», в отличие от Карла Маркса)! Однако, составляя свое завещания, арагонский король-крестоносец наверняка руководствовался не только уважением к орденским воинам-монахам, но и четким осознанием того, что только эти представители «Церкви Воинствующей» были в состоянии довести Реконкисту до победного конца - изгнания всех мавров-мусульман с Иберийского полуострова.

Правда, последняя воля покойного короля, выраженная в завещании, была выполнена не в полной мере, но, тем не менее, ордены, и в том числе, тамплиеры, получили в Арагоне, наряду со значительными суммами наличных денег, немалые земельные владения. В соответствующем договоре, заключенном между орденами и Арагоном в 1141 году, Арагонская корона также обязалась не заключать с неверными мира без согласия вышеупомянутых 3 духовно-рыцарских орденов и Патриарха Иерусалимского.

Со своей стороны, ордены, и в том числе тамплиеры, обязались оказывать арагонской короне всемерную и постоянную военную поддержку в борьбе против мавров. Последнее обстоятельство было очень важным, поскольку светские вассалы арагонских королей были обязаны им воинской службой только в продолжение строго определенного числа дней в году.

13. Тучи сгущаются

Между тем, обосновавшиеся в Сирии и Палестине новые «латинские» владыки Святой Земли, под влиянием утонченной роскоши расслабляющей цивилизации культурного Востока буквально на глазах теряли свою прежнюю воинственность. Военное положение, без оказания срочной помощи людьми и снаряжением из Европы, грозило стать катастрофическим. Поэтому папа римский Евгений III (между прочим, ученик Бернара Клервоского) вновь призвал западных христиан к Крестовому походу (1147-49). Благодаря страстным проповедям Бернара Клервоского недостатка в «паломниках» не было; общее руководство походом осуществлял король французский.

Аббат Бернар Клервоский писал папе римскому в «вечный город» на Тибре:

«Вы повелели, я повиновался; и власть того, кто дал повеление, сделала мое послушание плодотворным. Я отверз мои уста; я стал говорить; и вскоре число крестоносцев умножилось до бесконечности. Ныне города и села стоят пустые, покинутые своими обитателями. На семь женщин не найдется и одного мужчины. Повсюду видишь вдов, мужья которых пока еще живы».

Последняя фраза Бернара Клервоского, между прочим, свидетельствует о религиозном воодушевлении крестоносцев, заранее как бы вычеркивавших себя из списка живых. В соответствии с давней паломнической традицией, странствие в Святую Землю рассматривалось подавляющим большинством из них как лучшее и величайшее деяние во всей их жизни, подобное обретению потерянного рая; продолжать после этого земную жизнь становилось как бы «не обязательным»; считалось, что те, кто умирал (или погибал в бою с неверными) в ходе паломничества, наверняка войдут, как святые мученики, в Царствие Небесное.

Немцы как таковые (не считая лотарингцев и бургундцев, также входивших в «Священную Римскую империю германской нации») до сих пор не сыграли значительной роли в Крестовых походах. Единственное, в чем выражалась их ревность к делу распространения христианской веры, так это обращение в христианство язычников-славян на восточной границе империи. Миссионерская деятельность, сочетавшаяся с военными походами на язычников, практиковалась немцами с начала XII века на славянских землях Померании (Поморья) и Бранибора (Бранденбурга).

Побудить немецких крестоносцев обратить свои взоры к Святой Земле удалось лишь Бернару Клервоскому, объехавшему со своими проповедями все германские земли. После возвращения Бернара во Францию его дело с успехом продолжал Адам Кельнский, аббат (настоятель) цистерцианского монастыря в Эбрахе, собрат Бернара по ордену. На Рождество 1146 года Бернар встретился на Шпейерском рейхстаге с королем германским Конрадом III (1138-1152), первым представителем династии Гогенштауфенов на троне Карла Великого.

Аббат произнес на рейхстаге (съезде германских владетельных князей, как духовных, так и светских) столь пламенную проповедь, что успех был обеспечен. Сам король Конрад и многие из вельмож его империи «взяли крест» (то есть, обязались участвовать в Крестовом походе). Немцы спустились по Дунаю, однако основная часть их войска до самой Святой Земли не дошла. Близ Дорилея, в Малой Азии, немецкая армия, попав в искусно расставленную сельджуками ловушку, подверглась почти поголовному истреблению. Удалось спастись бегством от сарацин только самому Конраду и десятой части его разгромленного войска. Среди немногих спасшихся был и епископ Оттон Фрейзингенский; составленная Оттоном хроника этого завершившегося полной неудачей Крестового похода дошла до наших дней. Французскому войску, двинувшемуся в поход почти одновременно с немцами, была уготована столь же печальная судьба.

В ходе боев с мусульманами в Палестине, в которых приняли активное участие ордены тамплиеров и иоаннитов, рыцари-монахи также понесли тяжелые потери. Магистру ордена Святого Иоанна не оставалось ничего другого, как попытаться получить помощь из Европы. В 1157 году он объездил испанские королевства, Португалию и Францию, неустанно ища спонсоров, но, наряду с вопросами финансирования, не забывая и о пополнении сильно поредевших рядов иоаннитов новыми воинами Христовыми.

Однако политическая ситуация в Европе ощутимо изменилась по сравнению с предыдущими десятилетиями. Во Франции возникли серьезные внутренние трудности. С тех пор, как престол «Священной Римской империи (германской нации)» занял энергичный Фридрих I Барбаросса (Ротбарт, то есть Рыжебородый), центр власти тогдашней Европы переместился из Парижа и Рима ко двору этого выдающегося представителя династии Гогенштауфенов. Характерно, что Великий Магистр ордена иоаннитов Раймунд дю Пюи в 1158 году обратился за подтверждением привилегий своего ордена не к папе, а к римско-германскому императору Фридриху, как бы признавая тем самым за ним, а не за папой первенствующее положение в христианском мире Запада.

В ту пору Иерусалимским королевством крестоносцев правил Амори (Амальрик) III (1162-1173). Амори был человеком с четко сформулированными политическими целями. Он первым из «латинских» правителей осознал, что главная угроза государствам крестоносцев исходила от Фатимидского Египта. Поэтому борьба с этим исламским государством на нильских берегах стала основной внешнеполитической проблемой его правления, решить которую он пытался то силою меча, то договорным путем. Но поход «франков» оказался неудачным. Правда, им удалось захватить город Бильбайс (древний Пелусий), несмотря на отчаянное сопротивление его защитников, но главная цель - захват Каира («Вавилона») и последующее - завоевание всего Египта, не была достигнута. На помощь египтянам прибыло сильное сарацинское войско из Дамаска, что вынудило крестоносцев отказаться от продолжения борьбы и отступить обратно в Палестину.

На сохранившейся иллюстрации к средневековому описанию этого неудачного Крестового похода в Египет черно-белое знамя храмовников «Босеан» с подписью «стяг Храма» («vexillum templi») и красное, с прямым белым крестом знамя иоаннитов с подписью «стяг Госпиталя» («vexillum hospitalis») изображены перевернутыми вверх ногами, в знак поражения, нанесенного сарацинами крестоносцам в Египте.

Еще в период пребывания короля Иерусалимского Амори с войском в Египте он получил известие о вторжении мусульманских войск в графство Триполийское, для обороны которого не имелось достаточно сил. Амори, являвшийся не только королем Иерусалимским, но и регентом Триполи, всецело осознавал необходимость срочно укрепить оборону графства. Главная проблема заключалась в том, где найти необходимые для этого силы. Король предпочел снова опереться, как на вспомогательную силу, на войска духовно-рыцарских орденов. Поэтому Амори передал им в 1167 году и в последующие годы целый ряд триполийских замков с прилегающими землями. Замок Тортоза и почти весь север графства Триполийского достались рыцарям ордена тамплиеров.

Иоанниты уже владевшие сильнейшим замком графства - Крак де Шевалье - получили во владение вдобавок плодородную Букайскую равнину (более известную нам как «долина Бека'а» – место ожесточенных боев израильских сил вторжения и марионеточной «армии Южного Ливана» с палестинскими боевиками, ливанскими шиитами и друзами в 1982 году). Расположенный на юге этой области замок Аккар, захваченный мусульманами в 1165 году, был отвоеван иоаннитами в январе 1170 года. Как регент графства Триполийского, Амори передал иоаннитам отвоеванный ими у сарацин замок, а в придачу - город Арку. Так орден Святого Иоанна стал владельцем всей долины Бекаа.

Склонность короля Иерусалимского передавать духовно-рыцарским орденам замки и крепости (на содержание которых у него самого не хватало ни средств, ни людей), заметно усилилась после захвата сарацинами графства Эдессы. На протяжении десятилетий это графство служило плацдармом «латинян» на Востоке, не позволявшим сельджукам соединиться с арабами Сирии и Северной Африки. После падения Эдессы, от христианских владений на Среднем Востоке осталась лишь узкая полоска прибрежной земли, защитить и удержать которую можно было лишь при помощи хорошо продуманной системы крепостей. Правда, «франкские» властители и раньше предпринимали попытки упрочить свое положение в завоеванных странах путем строительства замков и крепостей. Но теперь эта фортификационная деятельность была значительно усилена.

В ходе возведения планомерной и целесообразной системы фортификационных сооружений были усилены уже существовавшие ранее и построены новые замки. Система укреплений была глубоко эшелонированной. 1-я, внешняя оборонительная линия состояла из целого ряда замков и отдельных сторожевых башен. Во 2-й линии обороны, в прибрежной полосе, в стратегически важных пунктах, господствовавших над окружающей местностью, были построены мощные крепости, имевшие центральное значение для обороны всей страны. За казавшимися несокрушимыми крепостными стенами были устроены склады оружия и продовольствия для снабжения передовой линии обороны.

Важнейшее значение имели замки, защищавшие государства крестоносцев с юга. Главным врагом христианских государств Востока были мусульманские правители Египта. Именно оттуда пришел султан Саладин, разгромивший войска крестоносцев в битве при Хиттине, после которой «латиняне» не продержались в Святой Земле и 100 лет. Поэтому «франки» возвели в прибрежной полосе, на границе с пустыней, крепости Газу, Дарон и Бейт Джибрин. Для наблюдения за караванными путями между Дамаском и Каиром, по которым также шли паломники к мусульманским святыням Мекки на Аравийском полуострове и осуществлялась торговля с Индией. Для обеспечения эффективного контроля над этими путями крестоносцы построили мощные крепости Монреаль и Керак, а еще южнее и, соответственно, еще ближе к границам Египта - крепости Петру и Эйлат (Айла, библейский Ецион-Гавер).

Разумеется, большинство этих укреплений поначалу находились в руках самого короля Иерусалимского или его ленников. Когда же христианские государства в XII веке оказались под все возрастающим давлением своих исламских соседей, король Иерусалимский и его вассалы уже более не могли нести постоянно возраставшие затраты на их поддержание в надлежащем состоянии, расширение и ремонт. Поэтому владельцы большинства замков продали или даже передали их в дар духовно-рыцарским орденам, поскольку только ордены были в состоянии тратить огромные суммы на текущий ремонт старых и строительство новых укреплений. Орденские замки в Святой Земле были одновременно военными и административными центрами, обеспечивавшими господство достаточно немногочисленных западных христиан над обширными территориями с преимущественно мусульманским населением.

Замок иоаннитов Крак де Шевалье мог вместить (и, вероятно, вмещал в лучшие годы) до 2000 человек гарнизона - население небольшого западноевропейского города тех времен (для сравнения укажем, что население Риги - центра прибалтийских владений «латинян» - в пору своего расцвета не превышало 1000 человек). Крак де Шевалье постоянно угрожал владениям ордена низаритов (и низариты были вынуждены откупаться от иоаннитов щедрой данью, хотя сами получали плату от многих правителей Сирии, Палестины, Египта и Северной Африки, боявшихся наемных убийц, подсылаемых ассасинами к не желающим подчиняться их «рэкету» владетельным государям).

Деньги на ремонт и строительство замков и крепостей в Палестине, Сирии и киликийской Армении военно-духовные ордены брали из пожертвований, стекавшихся в Святую Землю со всей Европы (например, в Германии в XIII века 20-я часть всех сборов взималась в помощь христианам Святой Земли). Кроме того, немалые суммы ордены получали в форме доходов от своих земельных владений, мельниц и пр. К тому же ордены, благодаря постоянному пополнению своих рядов за счет свежих бойцов с Запада и вспомогательных войск из числа местных жителей, нанятых орденскими вербовщиками на Востоке, могли обеспечивать замки и крепости достаточно многочисленными гарнизонами, хотя постоянно страдали от «недокомплекта» (как уже упоминалось нами выше, для обороны одной только крепости Крак де Шевалье «по штатному расписанию» требовался 2-тысячный гарнизон!).

Выше было описано, как ордены свыклись с ролью своеобразной постоянной армии крестоносных государств и как их военная помощь последним становилась все более необходимой по мере обострения вооруженных конфликтов с соседними исламскими государствами. Вероятно, объединенной мощи военно-монашеских орденов (во всяком случае, 2 крупнейших из них – храмовников-тамплиеров и госпитальеров-иоанниитов) оказалось бы достаточно для успешной обороны укреплений Иерусалимского королевства от нападений сарацин - но лишь при условии, если бы ордены, в соответствии со своими уставными обязанностями, действовали бы в тесном союзе и согласии между собой.

Между тем, трагизм положения крестоносных государств усугублялся недостаточной координацией действий между правителями отдельных государств и противоречиями между духовно-рыцарскими орденами. С тех пор, как ордены разбогатели и усилились, они стали соперничать между собой в борьбе за власть и земельные владения. Эти противоречия нередко выливались в кровавые распри. Даже римским папам не удавалось наладить между орденами более-менее прочные мирные отношения.

Так, папа римский Александр III пытался в 1179 году выступить посредником между орденами тамплиеров и иоаннитов в такой форме, как если бы речь шла об установлении мира между 2 враждебными государствами. Но межорденские распри продолжались, и папа римский Григорий IX (1227-1241) был вынужден в 1235 году официально поставить орденам в вину то, что они, вопреки своим прямым обязанностям, вредят Святой Земле своими непрерывными стычками по самым ничтожным поводам (например, из-за права владения несколькими мельницами или территорией, на которой когда-то находился христианский замок, уже срытый к тому времени сарацинами!), вместо того, чтобы защищать страну от мусульман.

С появлением на исторической арене султана Салах ад-Дина из курдской династии Эйюбидов (Айюбидов) - одного из наиболее выдающихся полководцев в истории ислама - резко усилилась военная деятельность мусульман, направленная против крестоносных государств. Арабский мир, раздробленный, до появления Саладина (не араба, а курда, то есть иранца), на ряд постоянно враждовавших и воевавших между собою (порой в союзе с крестоносцами!) довольно мелких государств, был им объединен в единую исламскую державу, охватившую территорию государств крестоносцев с юга (со стороны Египта, которым Салах ад-Дин завладел, свергнув власть мусталитских халифов из измаилитской династии Фатимидов), с востока (со стороны Сирии) и с севера (со стороны Месопотамии, или Междуречья).

Параллельно с укреплением исламских сил «развитие» крестоносных государств шло в прямо противоположном направлении. Правление сменявших друг друга на иерусалимском троне слабых и больных королей, внутренние потрясения вследствие борьбы за власть и междоусобиц, кровавые столкновения между соперничавшими духовно-рыцарскими орденами приводили к постоянно возраставшей политической и военной слабости «франков» в Леванте.

В своей борьбе против соперничавших с ним исламских государств и крестоносцев Салах ад-Дин искусно использовал политические и военные столкновения между своими противниками. В 1179 году султан Сирии и Египта одержал блестящую победу над крестоносцами у реки Литанни, притока Иордана, в Келесирии (нынешнем Южном Ливане). Разгромленное Саладином христианское войско обратилось в беспорядочное бегство. Все воины Креста, не успевшие переправиться на палестинский берег Литанни, были изрублены в куски. Среди многочисленных пленников, попавших в руки Салах ад-Дина, находился и магистр тамплиеров Одо (Одон) де Сент-Аман. Салах ад-Дин первоначально планировал обменять главу храмовников на знатного мусульманина, оказавшегося в плену у «франков», но Великий Магистр ордена Храма, обуянный гордыней, заявил, что «нет на свете сарацина, равного ему», и предпочел умереть в дамасской тюрьме спустя год после своего пленения Салах ад-Дином.

Чтобы отвести резко возросшую угрозу и получить помощь для оказавшихся в опасности «франкских» государств Святой Земли, Патриарх Иерусалимский Ираклий в сопровождении Великого Магистра тамплиеров Арнольда де Торрожа и Великого Магистра иоаннитов Роже де Мулэна (Рюдигера фон дер Мюлена) весной 1184 года отплыл на Запад. В Вероне они были приняты папой римским Луцием III (1181-1185) и римско-германским императором Фридрихом I Барбароссой, но без ощутимых результатов. В январе 1185 года делегация отправилась в Париж просить о помощи французского короля. Опасаясь своего соперника, короля английского Генриха II Плантагенета, король Франции не взял лично крест, но предоставил патриарху значительную сумму денег на оборону Святой Земли.

Заручившись письмом от папы римского, 3 просителя отправились в Англию. Преклонив колена перед королем Генрихом Английским, они вручили ему от имени короля Иерусалимского Балдуина IV (1173-1185) ключи от «Столпа Давидова» (иерусалимской Башни Давидовой) и от Святого Живоносного Гроба Господня, а также знамя Иерусалимского королевства, желая этим широким жестом побудить его взять крест. Однако английский король, в свою очередь, опасаясь короля Франции, отказался участвовать в Крестовом походе. Впрочем, монарх также выделил просителям существенную финансовую помощь.

14. О Хиттинской катастрофе

Подлинной катастрофой для «франкских» владык и находившихся под их управлением территорий стала битва при Хиттине (Хаттине) в 1187 году. Эта решающая битва, в которой был «сломан хребет» власти крестоносцев на Ближнем и Среднем Востоке, подробно описана как в «латинских», так и в арабских хрониках. Из описаний средневековых летописцев вырисовывается следующая картина.

В 1185 году султан Салах ад-Дин заключил с христианскими государями Святой Земли перемирие сроком на 4 года. Торговля между государствами «франков» и их соседями, почти сведенная на нет вследствие военных действий, ведшихся на протяжении предыдущих десятилетий, была возобновлена. В условиях перемирия возобновилась, в частности, и транзитная караванная торговля между сирийским Дамаском и Египтом через территорию государств крестоносцев.

В конце 1186 года из столицы Египта - Каира (часто именуемого крестоносцами «Вавилоном») - в Сирию отправился огромный караван под охраной отряда египетских воинов. Когда караван вошел в Моав, на него неожиданно напал местный «франкский» сеньор Райнальд (Рейно) де Шатийон (отнюдь не тамплиер, а светское лицо, мирянин), уже успевший к тому времени просидеть 16 лет в тюрьме правителя Дамаска и вписать свое имя в скрижали истории попыткой похитить из 2-го по значению (после Мекки) священного города мусульман - Медины - гроб с телом пророка Мухаммада. По его приказу все египетские воины были перебиты, а мусульманские купцы с семьями и товарами заключены в сильно укрепленном замке Керак, принадлежавшем Райнальду. Добыча была столь велика, что «не поддавалась никакому описанию». Вскоре об этом грубейшем нарушении условий перемирия было доложено султану Салах ад-Дину. Салах ад-Дин направил к Райнальду посла с напоминанием о святости заключенного договора и с требованием об освобождении пленников и компенсации причиненного им ущерба.

Получив от Райнальда отказ, посол Салах ад-Дина отправился в Иерусалим к королю Гвидону Лузиньяну, чтобы с помощью короля добиться выполнения требований султана Египта и Сирии. Король Иерусалимский приказал Райнальду отпустить пленников и выплатить им компенсацию. Но Райнальд дерзнул не подчиниться королевскому приказу. Война тем самым стала неизбежной. Саладин начал подготовку к окончательному уничтожению государств крестоносцев и велел проповедовать во всех мечетях джихад (священную войну мусульман против неверных).

Прелюдией к решающей битве у «рогов» Хиттина стала стычка небольшого отряда рыцарей с сарацинами 1 мая 1187 года. В тот роковой день Великие Магистры орденов тамплиеров и иоаннитов в сопровождении примерно 150 «братьев-рыцарей» выехали из Тивериады в Назарет. У истоков реки Крессон «ифриры» натолкнулись на расположившихся там лагерем 7000 (!!!) египетских мамелюков, лихих рубак, всегда готовых к нападению и потому внушавших страх любому противнику. Тем не менее, Великий Магистр ордена Храма, фламандец Жерар де Ридфор, как бы по наущению злого духа (или, как утверждали впоследствии недоброжелатели – вследствие сговора с мусульманами вообще, либо с низаритами – в частности), призвал рыцарей немедленно напасть на сарацин. Некоторые «ифриры» стали отговаривать его, указывая на гигантское численное превосходство мусульман. Тогда Жерар публично обвинил их в трусости, во всеуслышание бросив в лицо маршалу собственного ордена, Жаку де Майи, что тот «видно, слишком дорожит своей белокурой головой, чтобы рисковать ею в бою».

В ответ маршал ордена Храма пророчески заметил, что он-то никогда не избегал схваток с неверными и сразится с ними и на этот раз, как подобает честному христианскому рыцарю, а вот сам магистр тамплиеров сбежит, как жалкий трус и ренегат. В общем, рыцарям-монахам не оставалось ничего иного, как атаковать. В последовавшей вслед за тем жестокой резне все они были перебиты.

От рук мамелюков погибли маршал храмовников Жак де Майи и Великий магистр ордена Иерусалимского Госпиталя Роже де Мулэн, изрешеченный арбалетными болтами сарацин, «принявших его за самого Святого Георгия». Избежать гибели удалось всего 3 «латинянам», в том числе... Великому магистру храмовников Жерару де Ридфору, заварившему всю эту кашу, и благополучно спасшемуся бегством, умудрившись не получить ни единой царапины! Поле боя осталось за торжествующими мамелюками, отрубившими павшим орденским рыцарям головы и насадившими их на пики для всеобщего обозрения.

После бойни при Крессоне Великий магистр тамплиеров повел себя еще более странно. Проезжая через город Назарет, он объявил во всеуслышание, что рыцари разбили сарацин в пух и прах, и призвал жителей идти на поле боя собирать несметную добычу. Поверив Жерару де Ридфору, жители Назарета вышли из города и были перебиты подоспевшими мамелюками почти до последнего человека.

Этот факт также побудил злые языки обвинять тамплиеров (или, по крайней мере, их главу) в сговоре с низаритами (хотя султан Салах ад-Дин, как правоверный суннит, был ярым врагом измаилитов вообще и низаритов - в частности, так что ассасины меньше кого бы то ни было были заинтересованы в победе своего лютого гонителя-суннита).

Тем временем по обе стороны границы лихорадочно готовились к войне. И без того огромное войско Салах ад-Дина непрерывно пополнялось все новыми воинскими контингентами со всех концов его необъятной державы. На другом берегу Иордана король Иерусалимский Гвидон неустанно призывал баронов и рыцарей своего королевства присоединиться к его войску у Аккона. Ордены храмовников и иоаннитов, обуреваемые желанием отомстить сарацинам за резню при Крессоне, привели под знамя короля всех своих пребывавших в Святой Земле «ифриров», оставив для охраны орденских замков и крепостей лишь небольшие гарнизоны.

Кроме того, король Гвидон получил от тамплиеров солидную сумму денег, предоставленную ордену Храма королем Генрихом II Английским для финансирования Крестового похода. Король Генрих, в качестве искупления греха совершенного по его приказу убийства примаса (главы римско-католической церкви) Англии - архиепископа Кентерберийского Фомы Беккета - обетовал принять участие в Крестовом походе и заранее выделил на это деньги, предоставленные им духовно-рыцарским орденам, как основной военной силе крестоносных государств.

Фома (Томас) Беккет, причисленный римской церковью в 1173 году к лику святых, вошел в историю Англии как соперник Генриха II.

Будучи первоначально другом и фаворитом короля английского, Беккет стал его противником, когда, став по воле короля архиепископом Кентерберийским, принялся защищать в первую очередь «честь и достоинство Церкви», не побоявшись вступить в конфликт с короной из-за вмешательства последней в церковные прерогативы. С ведома короля Беккет был зарублен в церкви 4 королевскими рыцарями. Впоследствии королю Генриху II пришлось принести публичное покаяние у гроба убитого архиепископа.

1 июля 1187 года армия Салах ад-Дина перешла реку Иордан. 2 июля она взяла штурмом христианский город Тивериаду и расположилась станом у стен захваченного города. «Франкская» армия, все еще не имевшая единого верховного командования, неоднократно меняла свои планы, как наступательные, так и оборонительные. В конце концов, король Иерусалимский, всегда отличавшийся крайней нерешительностью, последовал совету Великого Магистра храмовников, и христианское войско знойным днем 3 июля двинулось по безводной, раскаленной пустыне на Тивериаду, чтобы отвоевать город у мусульман.

Патриарх Иерусалимский Ираклий первоначально собирался присоединиться к войску, чтобы нести перед ним в бою Истинный Крест – главную святыню Иерусалимского королевства. Но в последний момент он отказался от своего намерения, вспомнив о старинном пророчестве, гласившем: «При Ираклии Иерусалиму был возвращен Истинный Крест – при Ираклии Иерусалим его вновь потеряет». Дело в том, что византийский василевс Ираклий в VII веке разбил персов, захвативших Палестину, освободил Иерусалим и вернул туда похищенный персами Истинный Крест. Решив не искушать судьбу, иерусалимский Патриарх Ираклий поручил Истинный Крест заботам епископа Акконского.

План Саладина заключался в том, чтобы не подпускать крестоносцев к уже видневшемуся вдали Галилейскому (Тивериадскому) морю (известному также под названием Генисаретского или Киннеретского озера) и вообще к каким бы то ни было водоемам. Христианскому войску пришлось провести всю следующую ночь в безводной местности близ Хиттина. На помощь Саладину пришла поднявшаяся ночью песчаная буря-самум, усилившая мучительную жажду, терзавшую крестоносцев, и скрывшую от них передвижения сарацинского войска. Чтобы увеличить страдания христиан, магометане подожгли кустарник по всей низменности, вследствие чего в лицо христианским воинам повалил густой и едкий дым. Не вынеся всех этих тягот, пехота крестоносцев (состоявшая в основном из уроженцев Сирии и Палестины, значительную часть которой составляли совсем недавно окрестившиеся, а то и некрещеные мусульманские ратники), под защитой которой стояли рыцари Иерусалимского королевства, взбунтовалась.

Пехотинцы короля Гвидона частью перебежали к мусульманам, частью убежали на две горные вершины, возвышавшиеся над равниной (так называемые «рога Хиттина»), не поддаваясь ни угрозам, ни просьбам короля и епископов спуститься вниз и принять участие в битве. Тем не менее, битва еще не могла считаться выигранной мусульманами. Согласно воспоминаниям Малика аль Афдаля, сына Салах ад-Дина, участвовавшего в битве плечом к плечу с отцом, дальнейший ход битвы выглядел следующим образом.

«Царь (король - В. А. ) франков, стоявший на холме с дружиной своих рыцарей, совершил блестящее нападение на противостоявших ему мусульман и погнал их туда, где находился мой отец. Я следил за отцом и видел, что он был сильно озабочен. Мусульмане вновь вступили в бой и загнали христиан обратно на холм.

Увидев, что франки отступают, а мусульмане преследуют их, я возрадовался и воскликнул: «Мы победили!». Однако франки обратились вспять, атаковали вновь, и снова гнали мусульман до того места, где находился мой отец. Но тут мусульмане контратаковали и снова загнали христиан обратно на холм. И снова я воскликнул: «Мы обратили их в бегство!». Однако мой отец обратился ко мне со словами: «Молчи, мы не сможем одержать над ними верх, пока не падет этот (королевский - В. А. ) шатер (в другом варианте – штандарт – В. А. )!».

И в это мгновение шатер (или штандарт – В. А. ), о котором он говорил, рухнул. Мой отец спешился, бросился на землю, вознес хвалу Аллаху и заплакал от радости... ».

После этих последних отчаянных, но безуспешных атак рыцарей Креста их боеспособность была окончательно утрачена, и христианское войско потерпело полное поражение.

Святой Истинный Крест, который епископ Акконский, вместо иерусалимского патриарха Ираклия, нес перед войском, шедшим в бой, попал в руки неверных. Так оправдалось древнее зловещее пророчество. Добравшись до вершины холма, победоносные мусульмане нашли там немногих уцелевших рыцарей, и среди них - самого короля Иерусалимского, лежащими на земле и настолько обессиленных, что они оказались не в состоянии передать сарацинам свои мечи в знак сдачи в плен. Султан Сирии и Египта принял разбитых врагов в своем шатре и собственноручно подал королю Иерусалимскому кубок воды (согласно другим источникам - не воды, а прохладительного напитка шербета). Король Гвидон отпил из кубка и передал его стоявшему рядом с ним Райнальду де Шатийону, также взятому в плен сарацинами. По правилам магометанского гостеприимства, всякий человек, принявший угощение от хозяина шатра, переходил тем самым под его защиту.

Поэтому Салах ад-Дин велел перевести королю, что вода (или шербет) предназначалась ему, а не Райнальду, которого султан назвал нечестивцем и разбойником с большой дороги. В ответ на дерзкое поведение «франкского шайтана» (а по более благочестивой версии - в ответ на нежелание последнего перейти из христианства в ислам) Салах ад-Дин собственноручно обнажил свой грозный меч и рассек Райнальду плечо, после чего раненый «франкский» возмутитель спокойствия был добит телохранителями султана Египта и Сирии. По приказу Салах ад-Дина были перебиты также все попавшие в плен к мусульманам храмовники и иоанниты. Остальных христианских пленников угнали в Дамаск, где они были проданы в рабство. А пешие ратники армии крестоносцев, взбунтовавшиеся против своего короля и тем ускорившие роковой ход событий, были беспощадно истреблены сарацинами или сброшены ими живьем с горной кручи в пропасть (и это лишний раз подтверждает предположение, что пехота войска короля Гвидона состояла в основном из мусульман или отступников от веры пророка Единого Бога Мухаммада - таких Салах ад-Дин не щадил никогда).

Какова же была численность войск, противостоявших друг другу в битве у «рогов» Хиттина? Согласно «Истории Иерусалимского королевства» (Historia Regni Hierosolymitani), христианское войско состояло из:

1) 1000 рыцарей королевства Иерусалимского,

2) 1200 рыцарей, снаряженных на деньги, пожертвованные королем английским Генрихом II Плантагенетом;

3) 4000 туркопулов, или туркополов (конных лучников);

4) 32 000 пеших ратников.

В сравнении с другими свидетельствами современников, эти цифры представляются сильно завышенными. Известнейший исследователь истории Крестовых походов, сэр Стивен Рэнсимэн, на основании изучения многочисленных источников, пришел к выводу, что христианская армия, вероятнее всего, состояла из 1200 кавалеристов (в том числе 300 рыцарей и сервиентов ордена Храма, такого же числа рыцарей, сервиентов и туркопулов ордена иоаннитов и 600 светских рыцарей и баронов с оруженосцами и конными слугами) и менее чем 10 000 пехотинцев; во всяком случае, он исключает вариант, при котором на 1 конного воина приходилось бы по 10 и более пехотинцев.

Что до армии Салах ад-Дина, то собственное 12-тысячное войско султана Египта и Сирии, за счет притока добровольцев-«шахидов» и воинских контингентов, присланных его союзниками, вполне могло составить 18 000 человек. Во всяком случае, в битве у «рогов» Хиттина сошлись 2 крупнейшие армии, когда-либо выводившихся друг против друга в поле в эпоху Крестовых походов.

Христианские рыцари в своих тяжелых доспехах и на конях, у многих также покрытых броней, превосходили численностью аналогично вооруженную тяжелую кавалерию мусульман и представляли большую угрозу для легковооруженных сарацинских воинов. Однако рыцари и кони, истощенные жарой и недостатком воды, обессилели, и тяжелое вооружение, раскалившееся под лучами беспощадного палестинского солнца, превратилось для них в невыносимое бремя. Что же касается христианских туркопулов, то они значительно уступали легкой кавалерии Салах ад-Дина в вооружении и боевой выучке.

Решающую роль в поражении «франков» у «рогов» Хиттина сыграли отсутствие единого командования у христианского войска и неблагоприятные условия безводной местности, куда Саладину, изощренному знатоку военного искусства, удалось заманить в ловушку обессиленных долгим маршем под палящим зноем, жарой и жаждой «латинян».

Положение «франков» в Святой Земле стало поистине отчаянным. Султан Салах ад-Дин, не торопясь, приступил к ее систематическому завоеванию. Большинство замков Иерусалимского королевства и Самарии ему удалось захватить малой кровью. К концу августа в руках христиан южнее Триполи остались только города Тир, Аскалон и Газа, не считая самого Святого Града Иерусалима. Осажденный гарнизон Аскалона оказал сарацинам мужественное сопротивление, невзирая на то, что приведенные осаждающими под стены Аскалона пленные король Гвидон Иерусалимский и Великий Магистр тамплиеров Жерар де Ридфор призывали осажденных сдаться сарацинам (Салах ад-Дин обещал отпустить короля и магистра Храма на свободу в обмен на сдачу без боя христианских городов и замков). Однако аскалонцы отказались сдать город мусульманам.

4 сентября Аскалон, чье завоевание в свое время стоило христианам стольких жертв, был взят штурмом сарацинами, предварительно во многих местах разрушившими городские стены при помощи 10 осадных машин и минных работ. В ходе дальнейших боевых действий Саладин не давал пощады никому. Особенно безжалостно султан расправлялся с храмовниками и иоаннитами. Всех рыцарей этих 2 орденов, захваченных в плен, ставили перед дилеммой: обрезание или смерть. Большинство (хотя и не все) из них предпочитали смерть отречению от Христа, после чего их убивали на месте.

20 сентября 1187 года султан Салах ад-Дин осадил Иерусалим, а 2 октября вступил в покоренный город. Обороной Иерусалима руководил старый рыцарь Байян (Бпльян) Наблусский. Святой Град был переполнен беженцами из окрестных деревень и замков. На одного иерусалимского жителя мужского пола приходилось до 50 женщин и детей. В городе имелось лишь небольшое число рыцарей, обладавших необходимым боевым опытом. Байян был вынужден посвятить в рыцари всех благородных юношей старше 16 лет и вдобавок 30 горожан (а вовсе не всех жителей осажденного города поголовно, как в голливудском блокбастере «Царство Небесное»!) и выслал в окрестности города отряды для закупки продовольствия на деньги, присланные в дар иоаннитам королем Генрихом Английским, замаливавшим убийство Фомы Беккета. Осажденные «франки» обороняли Святой Град с мужеством отчаяния, но их число было слишком незначительным для обеспечения успешной обороны города от многочисленного, хорошо обученного войска Салах ад-Дина. Победители вели себя достаточно гуманно и сдержанно.

В Святом Граде, где крестоносцы 88 годами ранее ходили по колена (или, по крайней мере, по щиколотку) в крови своих жертв, сарацины никого не убили и не ограбили. Всем иерусалимским христианам была предоставлена возможность выкупить себя на свободу, по цене 10 динариев за мужчину и 5 динариев за женщину или ребенка. Даже к иерусалимским беднякам, не имевшим столько денег, султан Салах ад-Дин отнесся довольно милостиво и великодушно. 500 бедняков-христиан он отпустил на свободу без всякого выкупа, а его брат бесплатно освободил 1000 пленных недворянского звания. К тому же Саладин дозволил значительному числу православных христиан - сирийцев и греков - остаться в Иерусалиме под властью мусульман. Тем не менее, основной части иерусалимских бедняков негде было взять деньги для выкупа. С другой стороны, вспыхнувшие среди жителей Иерусалима беспорядки вынудили ордены тамплиеров, иоаннитов и каноников Святого Гроба Господня, а также весьма состоятельного Патриарха Иерусалимского предоставить часть своих сокровищ для выкупа хотя бы части пленных христиан из мусульманского рабства. Еще 7000 иерусалимских бедняков удалось выкупить на остатки суммы, предоставленной военно-монашеским орденам королем Англии Генрихом Плантагенетом.

Христианские беженцы еще не успели покинуть Иерусалим, как сарацины сорвали золотой Крест с купола храма Живоносного Гроба Господня, удалили все знаки христианского благочестия и очистили мечеть Аль-Акса ото всех следов пребывания рыцарей Храма в ее древних стенах.

На севере Святой Земли в руках западных христиан остались иоаннитские замки Маргат и Крак де Шевалье. Последний был так сильно укреплен, что даже во время вторжения израильской армии в Южный Ливан в 1982 году (так называемой операции «Мир для Галилеи») успешно использовался палестинскими боевиками как оборонительное сооружение, выдерживавшее многодневный артиллерийский и ракетный обстрел израильтян! Салах ад-Дин провел свои победоносные войска мимо этих замков иоаннитов, не желая терять напрасно время на их осаду. Он взял штурмом город Тортозу, но не смог овладеть расположенным в нем сильно укрепленным замком тамплиеров. 22 июля 1188 года Салах ад-Дину, после непродолжительной осады, сдался город Латакия (древняя Лаодикея) вместе с замком, принадлежавшим ордену иоаннитов. 29 июля сарацины, после интенсивного обстрела из метательных машин, взяли штурмом огромный, возведенный на горном хребте и считавшийся абсолютно неприступным замок Сахьюн, чей небольшой гарнизон, однако, сдался, не выдержав обрушившегося на него ливня стрел и града каменных ядер.

15. Последствия Хиттинской катастрофы

В 1187-1188 годах судьба государств, основанных крестоносцами в Сирии, висела буквально на волоске. Но их существование было продлено благодаря выдающейся доблести ломбардского маркграфа (маркиза) Конрада Монферратского, ухитрившегося получить в Константинополе титул кесаря Восточной Римской империи (что, впрочем, по ироничному замечанию византийского историка Никиты Хониата, не дало ему ничего, кроме сомнительной чести носить сапоги необычного цвета - согласно этикету константинопольского двора, кесарь имел исключительную привилегию на ношение синих сапог!) и успешно отразившего нападение Саладина на Тир. Неудачей окончились и нападения сарацин на главные города Северной Сирии - Триполи и Антиохию.

Хотя владетельные государи Европы на протяжении десятилетий оставались глухи к призывам христиан Святой Земли о помощи, они восприняли утрату Святого Града и других христианских святынь как тяжелый удар. Папа римский Григорий VIII (21. 10-17. 2. 1187) немедленно обратился ко всем христианам с призывом взять крест, а его преемник Климент III (1187-1191) приложил дальнейшие усилия к возобновлению крестоносного движения. Оно пережило новый подъем буквально повсюду - от Италии и Испании до Дании и Норвегии. Во Франции, Англии и Германии были сформированы многочисленные армии крестоносцев, причем на этот раз под руководством местных государей.

Начало новому Крестовому походу было положено в Германии. Император Фридрих I Барбаросса из швабской (свевской) династии Гогенштауфенов (Штауфенов), покоритель Милана (перенесший из собора разрушенного по его приказу города в Кельн мощи 3 святых царей-волхвов Каспара, Валтасара и Мельхиора, некогда пришедших в Вифлеем поклониться Богомладенцу Христу) и основатель Болонского университета (1154), заявил о своей готовности участвовать в нем на Майнцском рейхстаге весной 1188 года. Германское войско, состоявшее из 3000 рыцарей, в сопровождении оруженосцев, воинов-кнехтов и большого обоза, выступило в 1189 году из Регенсбурга с намерением достичь конечной цели похода через Балканы и Малую Азию. Но неожиданная гибель императора Фридриха Барбароссы 10 июня 1190 года при купании в киликийской реке Салефе (или, согласно иной версии - при попытке переправиться через нее) привела фактически к срыву похода.

Многие крестоносцы, устрашившись смерти предводителя похода, как недоброго предзнаменования, отказались от дальнейшего участия в паломничестве, в результате чего лишь жалкие остатки немецкого войска достигли осенью 1190 года города Аккона, который они вознамерились вооруженной рукой вернуть в состав Иерусалимского королевства. Однако сил у них для этого оказалось недостаточно.

Лишь после прибытия подкреплений из Италии и Германии под руководством архиепископа Герарда Равеннского, Адельварда Веронского, ландграфа Людвига Тюрингского, графа Оттона Гельдернского, Генриха Альтенбургского, Альберта Поппенбургского и Видукинда фон Реда, приведших с собой в общей сложности около 1000 рыцарей и крупный контингент пехотинцев, а также еще более многочисленных армий англичан и французов, упорная и изнурительная осада Аккона завершилась, наконец, капитуляцией осажденных. Город был сдан крестоносцам, а 2700 переживших осаду воинов мусульманского гарнизона перебиты по приказанию английского короля Ричарда Львиное Сердце, раздраженного их чрезмерно упорным сопротивлением, представлявшимся ему неразумным упрямством.

За этот необдуманный поступок Ричарда позднее пришлось поплатиться многим крестоносцам, ибо война приобрела крайне жестокие формы и с мусульманской стороны. Все большее значение для мусульман стала приобретать порядком позабытая в эпоху Аббасидов идея «джихада» или «газавата» - священной войны. Насколько борьба за Святую Землю превратилась в глазах магометан описываемой эпохи в войну за веру, явствует из письма султана Салах ад-Дина аббасидскому халифу Багдада, цитату из которого мы приводим ниже. Данное письмо более наглядно, чем все дошедшие до нас письма «латинян», демонстрирует, что на Западе Крестовые походы стали поистине всенародными движениями. Салах ад-Дин писал халифу всех правоверных, в частности, следующее:

«Положимся же всецело на милость Аллаха, и пусть та опасность, в которой мы находимся, оживит ревность мусульман... Ибо мы не устаем изумляться ревности неверных и равнодушию правоверных. Взгляни на назореев (христиан), взгляни, в каком количестве они прибывают, как они соперничают друг с другом в ратном деле, как охотно они жертвуют своими богатствами, как они объединяются, как стойко они переносят величайшие страдания, невзгоды и нужду во всем! Нет среди них ни одного царя, ни одного владыки, ни одного острова или города, ни одного человека, будь он даже наиничтожнейшим из всех, который не послал бы на эту войну своих крестьян, своих подданных, который не предоставил бы им возможность проявить свою доблесть на поле славы. Они творят все это, ибо верят, что служат тем самым своей религии, и потому охотно жертвуют своей жизнью и своим имуществом. Будем же надеяться, что Аллах пошлет нам помощь и поможет нам, в своей неизреченной милости, истребить всех недругов, а всех правоверных спасет ото всех опасностей!»

Немаловажную роль во взятии крестоносцами Аккона сыграл английский флот, блокировавший город с моря. Адмиралом этого флота был рыцарь ордена Храма Робер де Сабль, доставивший в Святую Землю воинский контингент английских тамплиеров. После падения приморской твердыни мусульман тамплиеры, собравшиеся в акконском замке ордена Храма, избрали Робера де Сабля своим Великим Магистром.

В Акконе крестоносцами, в числе прочих трофеев, был вновь обретен Святой Истинный Крест, захваченный сарацинами в злосчастной битве у «рогов» Хиттина.

После захвата Аккона крестоносцами между победителями начались распри. Герцог (не эрцгерцог!) Австрийский Леопольд V, как предводитель всех германских войск, потребовал признать его равным по положению другим главным вождям крестоносцев - королям Англии и Франции, в знак чего поднял свой стяг (баннер) рядом со стягом Ричарда Английского. Надо сказать, что герцог Леопольд при осаде Аккона храбро бился с сарацинами.

Согласно одной из легенд о происхождении красно-бело-красного австрийского национального флага, после окончания боя за Аккон белый кафтан-котта герцога Леопольда, надетый поверх доспехов, оказался совершенно красного цвета, пропитавшись пролитой им кровью (своей и чужой). Когда же Леопольд после боя снял пояс с мечом, на пропитанном кровью кафтане образовалась узкая белая полоса в том месте, где пояс не дал белой ткани пропитаться кровью. Так, якобы, и было положено начало 3-полосному красно-бело-красному австрийскому флагу. Возможно, именно это импровизированное знамя и было поднято по приказу герцога Леопольда над стенами покоренной мусульманской твердыни.

Но возмущенные англичане сорвали австрийский стяг, разодрали его в клочья и сбросили в ров, окружавший стены городской цитадели Аккона. Леопольд воспринял случившееся, как смертельное оскорбление, и затаил злобу на высокомерных англичан. Возможность отомстить их королю представилась герцогу Леопольду, когда Ричард, переодевшись рыцарем Храма, в сопровождении всего 4 слуг, возвращался в Англию морским путем. Его корабль, попавший в шторм на Адриатике, потерпел крушение близ Аквилеи, откуда Ричард продолжал свой путь по суше. Близ Вены он был опознан, схвачен и выдан Леопольдом Австрийским своему сюзерену - римско-германскому императору Генриху VI Гогенштауфену. Генрих VI приказал бросить Ричарда в темницу имперского замка Гогенштауфенов Трифельз близ Аннвейлера в Рейнском Палатинате (Пфальце на Рейне). Ричард просидел в германском узилище более года и был отпущен на свободу только в 1194 году, едва избежав казни (любопытно, что он был обвинен в сговоре с низаритами и найме ассасинских «фидаинов», убивших в городе Тире Конрада Монфаерратского, о чем еще пойдет речь далее!), для чего Плантагенету пришлось, сломав свою вошедшую в поговорку гордость, уплатить 100 000 марок серебром в качестве выкупа и принести ленную присягу владыке «Священной Римской империи германской нации».

Вот как в действительности обстояло дело с распрей между Ричардом Английским и Леопольдом Австрийским о знамени, известной всем нам по роману сэру Вальтера Скотта «Талисман» в гораздо более романтичной и льстящей британскому самолюбию версии. Причем выясняется, что рыцари-храмовники, относящиеся в романе к Ричарду Английскому (а он, в свою очередь, к ним) резко отрицательно, в действительности были настолько дружественно настроены по отношению к нему, что даже позволили Ричарду, в целях маскировки, переодеться одним из членов своего ордена, и предоставили ему корабль для возвращения домой. Вероятно, отнюдь не случайно английские рыцари и воины стали носить на своих одеждах и знаменах тамплиерский красный крест на белом поле, ставший, в качестве «знамени Святого Георгия», национальным символом «доброй старой Англии»!

В этой связи нам представляется необходимым упомянуть еще одно событие, имевшие важные последствия для крестоносного движения и завоевание острова Кипр Ричардом Львиное Сердце в 1192 году.

Отняв Кипр у отложившегося от Восточной Римской империи мятежного византийского вельможи Исаака Комнина и испытывая крайнюю нужду в деньгах, Ричард Львиное Сердце продал остров рыцарям Храма. Тем самым тамплиерам представился шанс создать на территории Кипра, после утраты своих владений в Святой Земле, собственное островное государства (типа государства, созданного иоаннитами на о. Родос, а позднее - на острове Мальта). Но тамплиеры этого не сделали (из чего, кстати, следует, что они продолжали рассматривать в качестве своей первостепенной задачи не создание собственного центра власти, а организацию нового Крестового похода в Святую Землю с целью окончательного изгнания оттуда мусульман).

Впоследствии Кипр перешел под власть (титулярного) короля Иерусалимского Гвидона Лузиньяна. Для военно-монашеских орденов завоевание Кипра крестоносцами имело крайне важное значение. После потери Палестины через 100 лет после описываемых событий, ордены отступили на Кипр.

В первом десятилетии XIII века развитие событий в Святой Земле приобрело несколько менее бурный характер. Римско-германский император Генрих VI Гогенштауфен даровал королевство Кипрское в лен Амори де Лузиньяну, титулярному королю Иерусалима (признавшему тем самым верховную власть над собой «Священной Римской империи»). В октябре 1195 года посланник Амори прибыл к императору в его «пфальц» («палатий», то есть укрепленный императорский дворец, названный так по аналогии с дворцом древних римских императоров на холме Палатин и одноименным дворцом византийских императоров в Константинополе – от названия которого, кстати, происходит и русское слово «палата», «палаты» в значении княжеского или царского дворца!) близ Гельгаузена, и от имени своего государя принес императору вассальную присягу.

Незадолго перед тем признал власть «Священной Римской империи» над собой и царь (король) Армении (Киликии) Левон из рода Рубенидов (вошедший в историю крестовых походов под именем Льва Армянского). Лев Армянский также принес вассальную присягу Императору Генриху VI, признав себя его ленником, и даже вступил в духовно-рыцарский Тевтонский орден Пресвятой Девы Марии в качестве конфратера (собрата). При нем киликийские армяне переняли многие западные обычаи. Царь Левон даровал в своем царстве владения «латинским» военно-монашеским орденам тевтонов, тамплиеров и иоаннитов, стал раздавать своим вельможам западные титулы, например, титул барона («парона»). Армяно-киликийские ученые мужи стали именоваться, на «франкский» манер, «докторами». Армянская тяжелая конница Киликийского царства (так называемые «ариюцы», то есть «львы») весьма ценилась крестоносцами в качестве вспомогательных войск. Армянские специалисты в области изготовления метательных и других боевых машин - например, знаменитый мастер Хабедиг (Аветик) - пользовались, наряду со своими греческими (византийскими) и сирийскими коллегами, огромным авторитетом среди западных крестоносцев.

Римско-германский император Генрих VI, носивший на своей одежде крест, начиная с 1195 года (что означало его постоянное пребывание в «состоянии Крестового похода»), начал в 1197 году реальную подготовку к походу, с намерением распространить свою власть на обе стороны Средиземноморья. Его канцлер (хранитель государственной печати) архиепископ Конрад Майнцский, и граф Голштинский Адольф возглавили авангард имперского войска. В походе участвовали главным образом германские рыцари из Рейнской области и из наследственных владений (герцогств) Гогенштауфенов. Высадившись под Акконом, они сразу же начали военные действия, разбили войско магометан под Сидоном и взяли «на копье» Берит (Бейрут). Захват этой территории и этого города крестоносцами были особенно важны потому, что таким образом удалось восстановить непрерывность территории христианских владений между королевством Иерусалимским, графством Триполийским и княжеством Антиохийским. Но пришедшая вскоре весть о безвременной кончине императора Генриха VI Гогенштауфена развеяла весь пыл крестоносного войска. Многие германские пилигримы отправились восвояси.

Амори де Лузиньян, ставший королем Кипра, но продолжавший носить корону Иерусалимского королевства, ввиду явной невозможности усиления своей армии, был вынужден заключить с магометанами перемирие.

16. О 5-м Крестовом походе

Папа римский Иннокентий III рассматривал в качестве главной задачи своего понтификата освобождение Святой Земли от мусульман. Именно поэтому он осудил участников 4-го Крестового похода, участники которого, вместо того, чтобы отвоевать у мусульман Иерусалим, захватили православный царственный град Константинополь. Римский понтифик снова обратился ко всему христианству с настоятельным призывом выступить на освобождение Гроба Господня. По всем странам разъезжали проповедники, призывавшие к новому Крестовому походу. Благодаря деятельности 2 выдающихся личностей крестоносное движение весной 1213 год пережило новый подъем. Во Франции - благодаря Иакову де Витри, позднее ставшему епископом Аккона. Он призвал рыцарей рассматривать взятие на себя креста в качестве инвеституры, в рамках которой Бог дает крестоносцам в лен Царствие Небесное, в качестве вознаграждение за участие в Крестовом походе. В Германии действовал будущий историограф этого Крестового похода, Оливер Схоластик, настоятель собора в Падерборне и знаменитый кельнский схоласт. Будучи папским легатом, Оливер в 1213-1214 г. г. проповедовал в Кельнской церковной провинции, в которую в то время входили епископства Люттихское (Льежское), Утрехтское (Тонгерн-Маастрихтское) и нижнесаксонские епископства Оснабрюкское, Мюнстерское и Минденское. Если верить его «Дамьеттской истории» (Historia Damiatina), важнейшему источнику по истории 5-го Крестового похода, он один побудил до 5000 фризов к участию в этом «вооруженном паломничестве».

После смерти великого папы Иннокентия преемник усопшего понтифика на апостольском престоле, Гонорий III, ревностно продолжил осуществление проекта его предшественника. Он надеялся осуществить летом 1217 года широкомасштабный Крестовый поход по морю, но не имел необходимых для этого кораблей. Лишь появление фризского флота, состоявшего (по разным данным) из 200-300 кораблей, с крестоносцами из Фризии (Фрисландии) под руководством графа Георга фон Вида и Вильгельма Голландского на борту, придало войску пилигримов необходимую мобильность. После долгих обсуждений на военном совете в Акконе, в которых принимали участие и магистры военно-монашеских орденов, было, под влиянием красноречия Оливера, решено напасть вместо Иерусалима на султана Египта, чтобы, победив его, получить в свои руки, в качестве залога, объекты, которые можно было бы обменять на объекты в Святой Земле.

Целями крестоносцев были дельта Нила и порт Дамьетта. Этот город, наряду с Александрией, в то время по праву считался «вратами Египта». Он располагался на берегу одного из рукавов Нила и был защищен с тыла озером Менсалех, так что к нему было очень сложно подступиться. Ниже города через реку была перетянута громадная железная цепь, перегораживавшая ее вплоть до расположенной на острове близ западного берега крепостной башни, в которой постоянно дежурило несколько сотен воинов. Башня и цепь делали невозможными окружение и осаду города. Те, кто намеревался вторгнуться в дельту Нила, должны были предварительно захватить эту башню. И тут выяснилось, что Оливер был не только мастером слова, но и гениальным техником. Из 2 связанных между собой кораблей он сконструировал осадную башню, обшитую снаружи кожей и оснащенную штурмовыми лестницами. Теперь можно было нападать на островную башню как со стороны реки, так и со стороны суши. Фризские паломники совместно с тамплиерами захватили это долго служившее им преградой мусульманское укрепление.

Большую помощь крестоносцам оказали арбалетчики, из которых особенно прославились меткостью и скоростью стрельбы генуэзские. Вообще арбалет («арбалиста» или «аркубалиста») не был изобретением Запада. Считается, что первые, достаточно примитивные, самострелы были изобретены еще в древнем Китае, чтобы позволить китайским пехотинцам вести более-менее «на равных» перестрелку с конными лучниками нападавших на Срединную империю кочевых племен Великой Степи. Используя самострелы, китайцы сумели одолеть гарнизоны нескольких парфянских крепостей в Турфане, состоявшие из римских легионеров Марка Лициния Красса (знаменитого победителя вождя восставших рабов гладиатора Спартака), взятых парфянами в плен в битве при Каррах и поселенных на границе Парфянского царства с Китаем в качестве военных колонистов, о чем сохранились любопытные свидетельства в древнекитайских хрониках. Позднее кочевники сами взяли на вооружение арбалеты, сослужившие столь добрую службу китайцам.

В русских летописях, повествующих о войнах Великого князя Киевского Владимира Мономаха с половцами (кипчаками) сообщается о наличии в половецком войске громадных, передвигавшихся «на возу великом», самострелов (для натяжения которых требовалось 50 человек прислуги), и о каких-то неизвестных метательных орудиях («шереширах»), стрелявших «живым огнем» (может быть, «греческим»). Иные историки склонны понимать под этими таинственными «шереширами» также нечто вроде арбалетов. Византийские легковооруженные воины-«псилы», кроме луков со стрелами, пращей и дротиков, также имели на вооружении так называемые «соленарии» (деревянные метательные механизмы типа самострелов), ведшие свое происхождение, однако, не от китайских арбалетов, а от самострелов-гастрофетов, известных в Средиземноморье еще в эллинистическую и римскую эпоху. В то же время более мощные арбалеты западного образца, широко распространенные среди крестоносцев, пришедших с Запада («цангры»), воспринимались византийцами, как новинка.

Анна Комнина в восхищении описывала их в следующих выражениях: «Натягивающий это оружие, грозное и дальнометное, должен откинуться чуть ли не навзничь, упереться обеими ногами в изгиб лука, а руками изо всех сил оттягивать тетиву. К середине тетивы прикреплен желоб полуцилиндрической формы, длиной с большую стрелу; пересекая тетиву, он доходит до самой середины лука; из него-то и посылаются стрелы. Стрелы, которые в него вкладываются (имеются в виду арбалетные болты – В. А. ), очень коротки, но толсты и имеют тяжелые железные наконечники. Пущенная с огромной силой стрела, куда бы они ни попала, никогда не отскакивает назад, а насквозь пробивает и щит, и толстый панцирь и летит дальше. Вот насколько силен и неудержим полет этих стрел. Случалось, что такая стрела пробивала даже медную статую, а если она ударяется в стену большого города, то либо ее острие выходит по другую сторону, либо она целиком вонзается в толщу стены и там остается. Таким образом, кажется, что из этого лука (арбалета – В. А. ) стреляет сам дьявол. Тот, кто поражен его ударом, погибает несчастный, ничего не почувствовав и не успев понять, кто его поразил».

Мусульмане также активно использовали арбалеты. Именно мамелюкские арбалетчики изрешетили в злополучной битве при Крессоне, послужившей мрачной прелюдией к разгрому при Хиттине, Великого Магистра ордена Святого Иоанна фра Роже де Мулэна арбалетными болтами, якобы «приняв его за Святого Георгия»!

Пока фризские пилигримы и рыцари Храма были заняты осадой и штурмом Нильской башни, под Дамьетту с новым войском крестоносцев, в качестве представителя папы Гонория, прибыл кардинал-легат Пелагий. Сразу же после высадки он высказал притязания на верховное командование всем Крестовым походом, на том основании, что это дело рук папы римского и потому должно возглавляться его представителем. К несчастью для паломников, он вообразил себе, что его духовный сан делает его способным вырабатывать окончательные решения по вопросам стратегии и военного руководства. Ради проведения в жизнь своих решений он не боялся даже угрожать церковным отлучением. Несчастливое для латинян завершение этого крестового похода объясняется, не в последнюю очередь, действиями этого честолюбивого, но неспособного князя Церкви. А ведь поначалу Крестовым походом руководил доблестный король Иерусалимский, Жан де Бриенн, отличавшийся, кроме подлинных полководческих способностей, еще и выдающейся храбростью.

Город Дамьетта, в соответствии со своим значением «входной двери в Египет», был защищен венцом мощных стен и 12 оборонительными башнями. Окружавший его заполненный водой ров был настолько широким, что по нему могли передвигаться даже морские корабли. Бой за город с переменным успехом шел в течение нескольких месяцев. Вслед за акцией нападающих следовало ответное нападение защитников города или султана, пытавшегося оказать помощь своему осажденному городу. При этом христианское войско не раз попадало в весьма опасное положение, из которого его выручали только храбрость короля, орденских рыцарей и многих других рыцарей-крестоносцев. При этом тамплиеры потеряли только убитыми 50, иоанниты - 32 рыцарей, не считая своего маршала, а «немецкие господа» (тевтонские рыцари-мариане) - 30 членов своего ордена.

При завоевании города имели место сцены невероятной жестокости. Все жители, за исключением небольшого их числа, которому удалось спастись, были убиты. Маленьких детей передавали в руки духовенства, чтобы окрестить их и воспитать в духе служения Церкви. Это был, несомненно, довольно своеобразный метод увеличивать число христиан, но и мусульмане в сходных случаях действовали аналогично, пополняя за счет христианских мальчиков ряды своих отборных войск – египетских мамелюков, а позднее – турецких янычар. Между завоевателями вспыхнули кровавые распри из-за захваченных в городе сокровищ и богатств. Положить им конец удалось лишь благодаря вмешательству короля Жана, иоаннитов и тамплиеров. Вновь проявилась также давняя вражда между кардиналом Пелагием и королем Жаном. И тот, и другой предъявили претензии на владение городом. В конце концов, окончательное решение было оставлено за папой или римско-германским императором Фридрихом II, прибытие которого ожидалось в скором времени.

Эти первоначальные успехи весьма позитивно сказались на положении христиан, тем более, что вскоре удалось захватить также город Танис на озере Менсалех, нынешний Порт-Саид. Крестоносцы предавались иллюзиям, что судьба ислама на Ниле уже решена, а господство Креста там полностью гарантировано. В действительности же они сделали всего лишь первый шаг, поскольку им по-прежнему противостоял султан со своими войсками, которые могли быть дополнительно усилены многочисленными воинскими контингентами братьев султана. Вопрос был окончательно решен, когда предводители войска крестоносцев поддались давлению кардинала-легата и решили завоевать Каир и покорить другие египетские земли. Султан, который до той поры путем обходных маневров избегал прямых военных столкновений, понял, что пробил час нанести поражение христианам. Поначалу христианское войско двинулось вверх по течению Нила. Пройдя 30 километров, оно сумело захватить город Шарм-аш-Шейх и продолжить наступление на расстоянии еще примерно 25 километров, пока их войско не остановилось в конце полуострова в дельте Нила между главным руслом реки и одним из ее рукавов. На другом берегу Нила стоял султан с сильным войском, готовый помешать переправе христиан.

Поскольку султан был достаточно миролюбивым человеком, он еще раньше сделал христианам мирное предложение. Теперь он повторил его, хотя на этот раз поставил им иные условия. Требовалось отказаться от ведения военных действий поначалу в течение 30, затем 20 лет. Кроме того, он предложил возвратить христианам все королевство Иерусалимское, выплачивать им ежегодную дань в размере 15 000 золотых, освободить всех имевшихся в Каире и Дамаске рабов-христиан и, наконец, предоставить им столько денег, чтобы их хватило на восстановление в полном объеме оборонительных укреплений Иерусалиме, снесенных за последние десятилетия. Эти предложения были отклонены легатом. По стратегическим соображениям его поддержали также духовно-рыцарские ордены. Согласно их представлениям, не было никакой возможности защищать Восточную Иорданию, поскольку расположенные в Галилее замки были разрушены и не обеспечивали обороны Святой Земли, а пункт о возврате христианам крепостей Керак и Монреаль, расположенных на юге страны, не был включен султаном в мирные предложения. Так был упущен важный шанс. В случае принятия этих предложений удалось бы исправить ситуацию, сложившуюся после поражения латинян при Хиттине, и Иерусалим снова стал бы доступным для западных христиан без дальнейшего кровопролития.

Только после этого кардинал-легат Пелагий удосужился начать мирные переговоры, завершенные после долгих колебаний с той и с другой стороны. Хотя судьба христианского войска полностью зависело от милости или немилости султана, он оставался по-прежнему великодушным и готовым пойти христианам навстречу. В случае заключения мирного договора сроком на 8 лет он был готов не только дать «франкам» беспрепятственно уйти, но и выпустить на свободу всех пленников, находившихся в Египте и Сирии. От «латинян» же требовалось очистить Дамьетту и все другие захваченные ими египетские территории. Кроме того, они должны были освободить своих пленников, и, кроме того, мир должен был быть подтвержден римско-германским императором Фридрихом II. Чтобы гарантировать соблюдение мирного договора, султан потребовал от крестоносцев обмена заложниками. Договор был заключен 30 августа 1221 года. Был произведен обмен заложниками, султан вместе со своими братьями и эмирами поклялся неукоснительно соблюдать договор. В качестве заложников он, наряду со своим сыном и наследником престола, передал «латинянам «ряд своих военачальников. Заложниками с христианской стороны выступили кардинал, король Иерусалимский Жан де Бриенн, магистры 3 военно-монашеских орденов (госпитальеров, тамплиеров и тевтонов) и 18 других видных представителей крестоносного воинства.

Поистине постыдной для христиан была та забота, которой султан окружил их разбитое войско. Он не только стал снабжать его продовольствием, поскольку собственное продовольствие у них подошло к концу, но и перевез его вниз по Нилу на своих кораблях, а частично даже доставил в Аккон или на родину. Оливер Схоластик пишет об этом:

«Сей муж, чье сердце Господь побудил к подобным мягкости и милосердию, который, не будучи христианином, проявил столь много христианских качеств, казался призванным к тому, чтобы обратиться от ложной веры лжепророка к Христову Евангелию... »

Он направил султану письмо, в котором подробно ознакомил его с христианством и призвал его перейти в христианскую веру. Оливер, в частности, писал:

«От начала мира не было еще известно примера подобной доброты в отношении воинов, окруженных многочисленными врагами. Ибо, когда Господь предал нас в руки Твои, мы познали Тебя не как тирана или господина, но как отца-благодетеля, как помощника в опасностях, как друга наших предводителей, причастного нашим тяготам. Нашим вельможам, пребывавшим в Твоем лагере в качестве заложников, Ты воздал честь драгоценностями, коими в избытке владеет Египет, а, сверх того, щедрыми дарами, посещениями вместе с Твоими братьями, нам же, малым, не имевшими никакой защиты, ты ежедневно посылал от 20 до 30 тысяч хлебов и корм для вьючных животных, не требуя взамен никакой платы. Ты подвозил нам питание по мосту, который ты построил через реку и тем самым сделал для нас доступным то, что было нам недоступно. Ты оберегал нас и наше имущество, как зеницу ока. Если наши вьючные животные сбивались с пути, их приводили обратно в наш лагерь и возвращали хозяевам. Ты распорядился за Твой собственный счет возвращать наших больных и слабых воинов по воде и по суше в порт Дамьетты, но важнее всего то, что Ты строго запретил обижать нас издевками, насмешками и какими бы то ни было проявлениями злорадства».

Неудача Крестового похода в Египет нанесла удар и по планам римско-германского императора Фридриха II Гогенштауфена, торжественно обетовавшего возглавить Крестовый поход, но все время откладывавшего его осуществление. С учетом сложившейся новой ситуации, кайзер Фридрих направил в Аккон 4 корабля со своими посланцами на борту, чтобы посоветоваться с опытными мужами. В число последних входили легат, Патриарх Иерусалимский и другие, в том числе Великие Магистры орденов тамплиеров и иоаннитов. К сожалению для «франков», это совещание ни к чему не привело...

17. Первая битва в секторе Газа

В сентябре 1239 года в Аккон прибыл крупный свежий воинский контингент французских «вооруженных паломников». Крестоносцы-новички были преисполнены ратного духа, охвачены благочестивым воодушевлением и желанием сражаться за Святую Землю и требовали немедленно послать их в бой. Было решено идти походом на Египет. Вследствие своих отчаянно-храбрых, но неосторожных действий французский военный отряд был окружен египетским войском в области Газа; при попытке отступления рыцари, не способные маневрировать в песках пустыни на своих покрытых бронею конях, были в пух и прах разбиты египтянами. При этом более 1000 «паломников» погибло и около 600 было взято в плен. Пленные крестоносцы были проведены в триумфальном шествии по Каиру, а головы убитых выставлены на стенах этого города на всеобщее обозрение и поругание. Характерно, что представители духовно-рыцарских орденов, умудренные опытом, долго отговаривали крестоносцев от этого необдуманного похода и, осознав, что тех не переубедить, сами не приняли участия в египетской авантюре.

К счастью для государств крестоносцев, властители соседних мусульманских государств ожесточенно враждовали между собой. В Дамаске правил султан Измаил, в Египте - Малик Айюб. Летом 1240 года Измаил, опасавшийся вторжения египетского султана в свои владения, предложил «франкам» заключить оборонительный союз, условия которого предусматривали возврат им сарацинами западноиорданской территории между Тивериадой и Сидоном с крепостями Бельфор и Сафед. Со своей стороны, крестоносцы должны были помочь Дамаску в отражении наступления египетского войска. Переговоры, которые от имени всех «латинян» Святой Земли вели тамплиеры, были успешно завершены, и орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова, в качестве награды за свои услуги, получил крепость Сафед. Иоанниты сочли этот дар чрезмерным и затаили на тамплиеров злобу, обвинив их в «сговоре с неверными».

Вследствие общего для них недоверия к императору Фридриху II, оба военно-монашеских ордена на протяжении предшествовавших 12 лет держались сообща, хотя и скрепя сердце. Теперь же их союзу пришел конец, и каждый орден постарался превзойти другой в искусстве дипломатии. Иоанниты начали переговоры с Малик-Айюбом Египетским, который, со своей стороны, стремился, во что бы то ни стало, всего нанести поражение Измаилу Дамасскому, после чего намеревался распространить свою власть на всю Сирию. В качестве приманки Малик-Айюб предложил «франкам» освободить христианских пленников, захваченных египтянами под Газой, а также предоставить крестоносцам право занять и укрепить Аскалон. В качестве ответного шага Малик-Айюб потребовал от «франков» сохранять нейтралитет в его борьбе с властителем Дамаска. Предложение было принято.

Ярость тамплиеров не знала предела. С этого момента началось открытое враждебное противостояние обоих орденов - так, тамплиеры, к примеру, в течение 6 месяцев осаждали своих противников в акконском Доме иоаннитов, и только вернувшемуся из Маргата Великому Магистру ордена госпитальеров Пьеру де Вьей-Бриду удалось после долгих переговоров добиться снятия осады. Тогдашним вице-королем Иерусалимским был Ричард Корнуэльский, брат короля Генриха III Английского и одновременно деверь императора Фридриха II Гогенштауфена. Ричард согласился одобрить заключенный иоаннитами с Измаилом договор, с условием подтверждения передачи христианам выторгованных у Измаила территорий и возврата им также остальной части Галилеи, включая крепость иоаннитов Бельвуар, крепость на горе Фавор (Монтабор) и город Тивериаду (Тиверию).

Дипломатические игры обоих военно-монашеских орденов тем временем продолжалась. Теперь тамплиерам снова представилась возможность переиграть другие ордены. Искусно используя противоречия между враждебными друг другу исламскими государствами, храмовники повели переговоры как с властелином Дамаска, так и с султаном Каира. Таким образом, им удалось добиться от обоих партнеров согласия очистить находившийся все еще в руках мусульман Храмовый квартал Иерусалима со старой резиденцией ордена тамплиеров.

18. Вторая битва в секторе Газа.

Предысторией этой кровопролитной битвы послужило завоевание Иерусалима тюрками-хорезмийцами, вытесненными к описываемому времени повелителем монголов и татар победоносным Чингиз-Ханом из Средней Азии. Пройдя с боями всю Персию, Месопотамию и Малую Азию, хорезмийцы разгромили войска азербайджанских атабеков Эльдегезидов, а затем – армию православного Грузинского царства во главе с пользовавшимся славой непобедимого полководца амир-спахсаларом Иванэ и его не менее прославленным братом Закарэ. Пытаясь спастись бегством от хорезмийских клинков, грузинские ратники срывались с круч в пропасть и заполнили ее доверху своими окровавленными телами. Пленных грузин победоносные хорезмийцы, по приказу своего предводителя – султана Джелал-эд-Дина Менгбурны (вошедшего в историю как самый опасный враг и неукротимый соперник Чингис-Хана, которому мстил за разгром и лишение власти своего отца – хорезмшаха Мухаммада) - прямо на поле боя, под страхом немедленной смерти, подвергли обрезанию. По свидетельству армянского летописца Киракоса, 2 хорезмийца держали при этом одного пленного христианина за руки, а 3-й, оттянув крайнюю плоть «назарянина», обрезал ее прямо мечом, еще не остывшим от крови его соплеменников и единоверцев!

После победы над Азербайджаном и Грузией хорезмийцы, вырезавшие почти все население разрушенной ими грузинской столицы Тбилиси, вторглись на территорию Сирии и Палестины и вскоре установили контакты с султаном Египта. Продвигаясь в южном направлении, хорезмийцы вторглись в Галилею, захватили Тивериаду, а затем – лишенный своих укреплений еще Салах ад-Дином и обороняемый слабым гарнизоном Иерусалим (ненадолго возвращенный «латинянам» в результате не санкционированного папой римским Крестового похода римско-германского императора Фридриха II Гогенштауфена, возложившего на себя в 1220 году корону королей Иерусалимских, невзирая на папское отлучение). Святой Град в очередной раз стал ареной ужасающей резни и грабежей. Хорезмийцами был осквернен Храм Живоносного Гроба Господня. Бренные останки «латинских» правителей Иерусалима, в том числе прах Готфрида Бульонского, потомка Кала Великого, были выброшены агарянами из гробниц, все христианские церкви разграблены и сожжены. В этот кровавый день - 11 июля 1244 года - западные христиане навсегда утратили власть над Святым Градом Иерусалимом.

Египетское войско под командованием половца (или черкеса) Бейбарса - тогда еще не султана, а мамелюкского эмира – при поддержке отрядов хорезмийской конницы, развернулось в секторе Газа. Христианское войско соединилось под Акконом с воинством дамасского султана, а также с сарацинскими контингентами расположенных юго-восточнее Дамаска султанатов Хомс и Керак. Вступление крестоносцев в военный союз с сарацинами, против которых они, собственно говоря, были призваны сражаться по долгу службы, невозможно расценить иначе, как свидетельство полной утраты ими прежних ориентиров, упадка духа и общей внутренней нестабильности.

Ни разу с рокового дня битвы при Хиттине христианам Святой Земли не доводилось выводить в поле такое громадное войско, как на этот раз. Наряду с местным сирийским рыцарством, в состав армии пилигримов входили контингенты духовно-рыцарских орденов во главе с их Великими магистрами, в сопровождении значительных отрядов туркопулов и большого количества сервиентов (сержантов) и пеших ратников. Численность объединившихся с христианским войском под Акконом мусульманских вооруженных сил составляла около 25 000 человек. Как и следовало ожидать, сарацины лишь вынужденно заключили военный союз с христианами и очень неохотно сражались против своих единоверцев.

Судьба сражения (вошедшего в сочинения «латинских» хронистов под названием «битвы при Ле Форби») была, по сути дела, решена в первом же столкновении, ибо мусульманские бойцы Дамаска, Хомса и Керака были, по выражению арабского современника и очевидца той битвы, попросту «развеяны, как пыль», тяжеловооруженными конными дружинами хорезмийцев. Вследствие этого мгновенного разгрома левый фланг христиан лишился мусульманского прикрытия, и хорезмийские всадники погнали крестоносцев в направлении египетского войска, так что «франки» оказались зажатыми с 2 сторон в сарацинские клещи. В течение всего нескольких часов они были истреблены почти поголовно. Согласно тому же анонимному арабскому источнику, в плен было взято 800 христиан, в том числе Великий Магистр ордена иоаннитов, Гийом де Шатонеф.

Что же касается потерь, то в этом кровопролитном сражении погибло никак не менее 10 000 крестоносцев (не считая потерь их мусульманских союзников), в том числе 300 рыцарей из Антиохии и Триполи, 300 рыцарей с Кипра, Великий Магистр тамплиеров Арман де Перигор, а с ним - 312 рыцарей и 324 туркопулов ордена Христа и Храма Соломонова. Иоанниты потеряли 325 рыцарей и туркопулов. В результате, от участвовавших в битве вооруженных сил иоаннитов и тамплиеров осталось всего-навсего 15 человек, спасшихся от резни и плена. Из 300 братьев-рыцарей и «серых плащей» («услужающих братьев») Тевтонского ордена, участвовавших в сражении под Газой, пали 297 и вернулись из боя живыми только 3! Из дамасского войска султана Измаила в битве пал каждый 10-й, сам он едва спасся бегством в сопровождении всего 5 соратников.

2-я военная катастрофа, постигшая крестоносцев под Газой, была особенно болезненной не только из-за большого числа павших в этой битве христиан, но и вследствие утраты территорий, приобретенных императором Фридрихом II от мусульман путем переговоров. У «латинян» остались только несколько клочков земли на побережье Сирии и сильно укрепленных замков. Обладавший мощными оборонительными сооружениями и упорно оборонявшийся иоаннитами город Аскалон пал после ожесточенного сопротивления, только после того, как мусульманам, при помощи мощных осадных машин и многочисленных подкопов, удалось обратить его стены в груды развалин. При защите Аскалона рыцарям ордена госпитальеров также пришлось пролить немало крови, хотя и меньше, чем в битве под Газой.

19. Час «даиса»

Когда в конце XI века, в результате 1-го Крестового похода, европейские крестоносцы овладели Святым Градом Иерусалимом и вернули под власть христиан большую часть Сирии и Палестины, владения Сельджуков оказались отрезаны «франками» от моря. В их стане царила растерянность. «Горный старец» низаритов понял, что наступил удобный момент, чтобы ударить по Сирии (всегда, как тогда, так и сейчас, являвшейся лакомым кусочком для всякого рода захватчиков)...

Там он отыскал царственного покровителя.

Им оказался султан Халеба-Алеппо Ридван. Свирепый кровожадный деспот и тиран, убийца своих братьев, постоянно враждовавший с соседями, он оказался меж 2 огней. Его теснили крестоносцы, ему угрожали родственники. Ридван искал союзников где угодно. Когда эмиссары Гассана ибн Саббаха появились в Халебе и пообещали помощь могущественного «горного старца», он разрешил низаритам жить и проповедовать в своем городе.

Гассану ибн Саббаху, как обычно, были нужны опорные базы - замки и крепости. Ридвану надо было убрать врагов. Если кто-то согласится их убивать, он готов пожертвовать крепостями.

Через год властитель славного, древнего сирийского города Хомса пал жертвой дерзкого покушения. Он был пронзен среди бела дня на улице отравленными кинжалами сразу 3 низаритов. В городе воцарилась такая паника, что многие жители бежали оттуда в столицу Сирии Дамаск-Димашки.

С этого дня один за другим погибали враги Ридвана. Убийцу иногда ловили, иногда убивали на месте преступления. Пойманные террористы не скрывали, что они – «фидаины», гвардия Гассана ибн Саббаха, и что им «сам черт (пардон - шайтан) не брат»...

С каждым новым политическим убийством низариты требовали от Ридвана все новых уступок и поблажек. Один из современников писал, что измаилита можно было узнать на улицах Халеба по спесивой походке и надменному виду. Низариты уже не скрывали своей твердой уверенности в том, что султан Ридван, обязанный им властью, заставит всех перейти в «истинную веру», проповедуемую грешному миру скрытым имамом через Гассана ибн Саббаха.

Как и бывает в таких случаях, низаритов погубила излишняя самоуверенность. Они недооценили ненависть, которую вызывали в городе, нарушив правила элементарной осторожности.

Наконец случилось неизбежное. До низаритов дошло, что в город Халеб приезжает богатый персидский купец. И решили его ограбить, облачив убийство с корыстными целями в идеологические одежды. Но перс был тоже готов к нападению, и у него была своя стража, которая смогла схватить убийц. В Халебе вспыхнуло народное восстание и началось поголовное избиение низаритов (а заодно – и всех других измаилитов). Большинство проживавших и пребывавших в городе измаилитов, не скрывавших своей конфессиональной принадлежности, было истреблено, мало кому удалось спастись бегством или укрыться у верных людей. Но сирийские замки и крепости остались в руках низаритов.

С течением лет, десятилетий и веков события и люди постепенно теряют свою индивидуальность, незаметно превращаясь в достаточно абстрактные категории. Оказывается, что в истории действовали не живые, конкретные люди, а некие обобщенные социальные силы. Люди же выполняли определенные функцию.

Подобное историческое абстрагирование касается многих исторических событий и фигур. Приходится сталкиваться с этим, и когда читаешь труды об измаилитах вообще, о низаритах и о Гассане ибн Саббахе – в частности. Этого, по меткому выражению замечательного отечественного историка И. В. Можейко, «чудовищного паука, сидящего в паутине Аламута и готового на любое преступление» ради укрепления власти своего тайного ордена, порой трактуют как бескорыстного борца за народное счастье. На основании того, что большинство его сторонников (особенно на первых порах) принадлежали не к феодальной знати, а к городским сословиям и простым хлеборобам, а убивал он (в основном) как раз представителей феодальной знати (преимущественно тюркской) и чиновничьей бюрократии (преимущественно иранской) - султанов и амиров, вазиров, полководцев, улемов и муфтиев, делается вывод об антифеодальной направленности его политики. Мол, в ходе массовых убийств в Исфагане низариты применяли против своих классовых врагов – представителей Сельджукской династии, тюркских феодалов и персидских бюрократов – метод тайных убийств. Как будто это представители Сельджукской династии, тюркские феодалы и персидские бюрократы пешком, в полном одиночестве, бродили по вечернему Исфагану, ожидая, когда мнимый слепец затащит их в темный переулок. А события в Халебе, где горожане самосудом расправились с возгордившимися сверх всякой меры низаритами (а заодно – и со всеми измаилитами вообще), перешедшими к открытому грабежу (что их и погубило), порой расцениваются как расправа феодальных верхов города с демократами-низаритами. Как будто султан Ридван, который призвал низаритских убийц-«фидаинов» в Халеб и покровительствовал им, был врагом феодализма. Применение жесткой схемы в истории опасно тем, что исследователю приходится идти на несообразности, лишь бы схема восторжествовала.

Лишь схема заставляет утверждать, что в «измаилитском государстве была уничтожена политическая власть Сельджукидов, изгнана сельджукская администрация, традиционная форма правления – наследственная монархия – была заменена правлением Гассана и его сподвижников, выражавших интересы народных масс – ремесленников, городской бедноты и крестьян». Это, мол, были огромные достижения восставшего народа.

В действительности же «горный старец» (во всяком случае, в описываемый период), доступный лишь для узкого круга «посвященных» и «особо приближенных», сталкивался с « народными массами» крайне редко. «Народные массы», в рамках созданной им орденской схемы, нужны были исключительно для того, чтобы обеспечивать питанием и всем необходимым орденских убийц-«фидаинов» и пропагандистов – «даи(сов)», «великих миссионеров».

Тех представителей «народных масс», которые не желали этого делать, ожидали неминуемый удар измаилитского кинжала или удавка «фидаина». Всех несогласных с чем-либо в «единственно верном учении», низаритские боевики без лишних слов уничтожали, «вычеркивая имена недостойных из Книги Жизни». И никогда «народные массы» не «поднимались на стороне» шейха Гассана ибн Саббаха.

20. Осень патриарха низаритов

Проходили годы и десятилетия. «Горный старец» все больше старел. Он никогда не покидал Аламута. Как и всякий тиран, Гассан ибн Саббах опасался убийц, потом что сам их готовил и знал, насколько трудно от них укрыться. Он опасался толп народа, опасался сам участвовать в военных действиях. «Даис» постоянно укреплял свой заоблачный замок и строил все новые крепости вокруг Аламутской долины.

Последние годы жизни «горного старца» прошли в тяжелых оборонительных боях с сельджукскими войсками. Султан Мухаммад был беспощаден к низаритам и неутомим в походах против их крепостей. События первых десятилетий XII века представляются нам в ретроспективе непрерывной цепью осад и штурмов, предательств и убийств. Но ситуация была поистине патовой, тупиковой. Сельджукские армии никак не могли истребить низаритов. Ни в городах, где продолжала действовать законспирированная сеть низаритских лож-ячеек, ни в крепостях, которые были отлично расположены и укреплены, снабжены продовольствием, водой и всем необходимым. И даже если низариты теряли крепость, они захватывали новые – в Иране, Ираке, Сирии, Палестине...

Но беда низаритов как раз и заключалась в том, что им самим казалось их главной силой – в желании захватить как можно больше крепостей. Паучий характер их «горного шейха» привел к тому, что измаилиты стремились к созданию конспиративной организации, не имевшей лозунгов, которые могли бы поднять народ. Гассан ибн Саббах добился ряда побед. Но множество маленьких побед не ведет к одной большой победе. Множество крепостей – это все-таки не страна. Ни одно из восстаний, которые низариты поднимали вне крепостей, к успеху не привело. А какими бы неприступными ни были крепости – в конце концов, они все равно были обречены на падение. Низариты избрали стратегию обороны (как и «франкские» рыцари римо-католических военно-духовных орденов в Сирии и Палестине). Это была изумительно организованная оборона, а потому их крепости держались долго. Но, в конце концов, они пали (как и крепости «франков»).

Однако и султан Мухаммад был далеко не всемогущ. Его борьба с низаритами, хотя и носила крайне ожесточенный, упорный характер и сопровождалась невероятными жестокостями (творимыми, впрочем, как следует признать, обеими противоборствующими сторонами), велась относительно малыми силами. В основном в ней участвовали сельджукские феодальные ополчения тех областей державы Мухаммада, в которы высились низаритские крепости. Со смертью султана Мухаммада борьба сельджуков с низаритами велась спорадически – уж очень плохи были дела в самой Сельджукской державе.

С другой стороны, если бы учение Гассана ибн Саббаха было столь близко народным массам, как утверждают историки, поднимающие «горного старца» на щит как «друга и учителя обездоленных», то именно в обстановке распада сельджукского государства, казалось бы, пришло время поднять восстание по всему Ирану. Однако ничего подобного не произошло. «Крепостная держава» Гассана ибн Саббаха все более замыкалась в стенах цитаделей и раздиралась внутренними конфликтами.

Как ни странно, повинен в этом был сам «горный старец» низаритов.

К описываемому времени «даис» стал старцем не только в переносном, но и в буквальном смысле этого слова. За последние 35 лет своей жизни «горный шейх» ни разу не спустился с аламутского утеса на грешную землю. Всецело овладевшее им сознание собственной непогрешимости достигло уровня паранойи – обычного недуга всех диктаторов и деспотов нашего мира. «Горный старец» довольствовался лишь теми сведениями о событиях в мире, происходящих за стенами Аламута, которые приближенные доставляли в его «горное гнездо». А приближенные «даиса» уже потихоньку начали делить власть. В этом дележе участвовали и сыновья Гассана ибн Саббаха, считавшие себя наследниками престола. Однако для «горного старца» перед лицом величия ордена не существовало отцовских (и вообще родственных) чувств, и сыновей своих он не жаловал. И если бы он узнал, что от них исходит угроза его власти над орденом, он расправился бы с сыновьями, не колеблясь ни минуты. «Шхеранул бы их со страшной силой», как выражается современная молодежь...

И этот час настал. Один из приближенных «горного старца» замыслил против него заговор. Лицемерно (что-что, а уж лицемерить-то низариты умели!) изображал из себя верного слугу и преданного друга Гассана ибн Саббаха, заговорщик ухитрился подстроить убийство старого соратника «горного старца» – наместника Кухистана, вернейшего из верных, произведшее на «даиса» удручающее впечатление. Затем коварный кознодей представил одержимому манией преследования Гассану сфабрикованные им «неопровержимые доказательства», что покушением на наместника Кухистана руководил не кто иной, как сын «горного старца» Устад собственной персоной. Расчет изощренного интригана оказался безошибочным. Охваченный гневом и страхом за собственную драгоценную жизнь, Гассан ибн Саббах без долгих разбирательств приказал предать Устада лютой казни. Однако по прошествии некоторого времени, и Гассан ибн Саббах получил от других приближенных столь же неопровержимые доказательства того, что сын его был подло оклеветан. Тогда Гассан ибн Саббах приказал замучить подлого клеветника, а заодно и его сыновей – чтобы клеветник перед смертью осознал, каково терять свою плоть и кровь, да и чтобы другим неповадно было...

С течением лет жизнь на аламутском утесе становилась все более суровой. Как-то раз «горный старец» услышал ночью из своей кельи, как кто-то в крепости играет на свирели. Гассан вызвал стражу и приказал найти нарушителя установленного в

«орлином гнезде» строжайшего запрета на музыку и музыкальные инструменты. Им оказался молодой «фидаин». С тех пор его никто не видел. Незадолго до смерти Гассан ибн Саббах узнал, что его второй сын, Мухаммад, которому, подозревая его в изменнических планах, он приказал жить в Аламуте, хранит у себя в келье кувшин вина (что было также строжайше запрещено). Был произведен обыск, кувшин найден. Мухаммад клялся и божился, что кувшин ему подбросили враги. Но «горный старец», охваченный сильнейшим приступом гнева, несмотря на слезные мольбы жены, приказал тут же, у себя на глазах, отсечь голову нечестивцу Мухаммаду, нарушившему законы шариата и орденский устав. По другой версии, «даис» собственноручно столкнул своего сына с утеса в пропасть за гораздо меньшее преступление, чем тайное винопитие – молодой человек якобы прихватил с собой в «орлиное гнездо» с грешной земли цветок ромашки! Как бы то ни было, «горный старец» ради «чистоты идеологических риз» погубил своих собственных сыновей.

21. Дела аламутские

«Худжже» (то есть «ходже» - всякий мусульманин, совершивший паломничество в Мекку имел право на этот почетный титул, и окружающие почтительно обращались к нему: «Хаджи»; не известно, довелось ли «горному старцу» побывать в Мекке, но его называли «ходжой») Гассану ибн Саббаху шел 8-й десяток, и он по-прежнему не покидал своей крепости.

Распорядок жизни в Аламуте, заведенный раз и навсегда, никогда не менялся. В назначенное время «горный старец» отодвигал тяжелый засов, которым была закрыта на ночь его келья изнутри. Юные «фидаины», безмолвные и послушные, вносили воду для омовения и легкую пищу – «горный старец» всегда был умерен в еде и этим гордился. Он никогда не поворачивался к своим верным «фидаинам» спиной. Коров, чье молоко пил «горный старец», держали в крепости - старец боялся отравы. В крепости же пекли для него лепешки-чуреки. «Даис» никогда не ел «кебаба» (жареного мяса) и, разумеется, не пил ни вина, ни других хмельных напитков.

После легкого завтрака, «горный старец» держал совет с приближенными, вызывал к себе комендантов низаритских крепостей, докладывавших ему о положении дел на местах. Порой он устраивал испытания «фидаинам» и заставлял их биться на кинжалах. Фидаины должны были ничего не бояться, и менее всего – смерти.

Следует заметить, что Гассан ибн Саббах установил в Аламуте суровый образ жизни не только для себя, но и для всех без исключения. Первым делом он демонстративно, в период мусульманского поста Рамадан, отменил на территории своего государства все законы шариата. За малейшее отступление от правил грозила смертная казнь. Хозяин Аламута ввел для всех членов низаритского ордена строжайший запрет на любое проявление роскоши. Ограничения касались всего: пиров, охоты (в том числе охоты с соколами и гепардами – любимого развлечения мусульманских «фарисов»), внутреннего убранства домов, дорогих нарядов и т. п. Суть запретов сводилась к тому, что в богатстве терялся всякий смысл. Зачем оно нужно, если его нельзя использовать?

На первых этапах существования Аламутского орденского государства Гассану ибн Саббаху удалось создать нечто, похожее на средневековую утопию, которой не знал исламский мир и о которой даже не задумывались европейские мыслители того времени. Таким образом, он фактически свел на нет разницу между низшими и высшими слоями современного ему мусульманского общества. По мнению некоторых историков, орденское государство исмаилитов-низаритов сильно напоминало коммуну, с той разницей, что власть в ней принадлежала не общему совету вольных тружеников, а все-таки авторитарному духовному лидеру-вождю.

Как уже указывалось выше, сам Гассан ибн Саббах подавал своим приближенным личный пример, до конца своих дней ведя чрезвычайно аскетичный образ жизни. В своих решениях он был последователен и, если того требовало, бессердечно жесток. Поэтому приводившееся выше сказание о том, что он приказал казнить одного из своих сыновей лишь по подозрению в нарушении им установленных законов, представляется вполне правдивым.

Объявив о создании орденского государства, Гассан ибн Саббах отменил все введенные в свое время Сельджукидами налоги, а вместо них приказал подданным низаритского ордена бесплатно строить дороги, рыть каналы и возводить неприступные крепости. По всему миру его агенты-проповедники скупали редкие книги и манускрипты, содержавшие различные знания. «Горный старец» приглашал или похищал в свою крепость лучших специалистов различных областей науки, начиная от инженеров-строителей, заканчивая медиками и алхимиками. Военные инженеры низаритского ордена сумели создать систему фортификационных сооружений, не имевшую себе равных в тогдашнем мусульманском (да, пожалуй, и в христианском) мире, а разработанная ими концепция обороны вообще на несколько веков опередила свою эпоху. Сидя в своей неприступной горной крепости, Гассан ибн Саббах рассылал своих убийц-смертников по всему государству Сельджукидов.

Во всех концах исламского мира по поручению Гассана ибн Саббаха, рискуя собственными жизнями, действовали многочисленные проповедники его учения.

«Горный старец» объявил себя пророком. Для низаритов он был наместником Аллаха на земле, глашатаем его священной воли (хотя и сообщаемой ему «скрытым имамом», но ведь этого «скрытого имама» никто не видел). Гассан ибн Саббах внушал своим адептам, что они могут попасть в райские сады, минуя чистилище, лишь при одном условии: приняв смерть по его непосредственному приказу. Он не переставал повторять изречение в духе пророка Мухаммада: «Рай покоится в тени сабель». Таким образом, низариты не только не боялись смерти, но страстно её желали, ассоциируя её с долгожданным раем.

Вообще, Гассан ибн Саббах был непревзойденным мастером фальсификации. Иногда он использовал не менее эффективный прием убеждения или «промывания мозгов». В одном из залов Аламутской крепости, над скрытой ямой в каменном полу, было установлено большое медное блюдо с аккуратно вырезанной по центру окружностью. По приказу Гассана ибн Саббаха, один из низаритов прятался в яме, просовывая голову через вырезанное в блюде отверстие, так, что со стороны, благодаря искусно наложенному гриму, казалось, будто бы она отсечена. В зал приглашали молодых адептов ордена и демонстрировали им «отсеченную голову». Неожиданно из темноты появлялся сам Гассан ибн Саббах и начинал совершать над «отсеченной головой» магические пассы и произносить на «непонятном», «потустороннем», «ангельском» (Джон Ди или Алистер Кроули сказали бы – «енохианском») языке таинственные, зловещие заклинания. После этого, «мертвая голова» открывала глаза и начинала говорить. Ибн Саббах и остальные присутствующие задавали вопросы относительно рая, на которые «отсеченная голова» давала более чем оптимистические ответы. После того, как приглашенные покидали зал, помощнику Гассана ибн Саббаха отрубали голову и на следующий день выставляли её напоказ перед воротами Аламута.

Или другой эпизод: доподлинно известно, что у Гассана ибн Саббаха имелось несколько двойников. На глазах у сотни рядовых низаритов двойник, одурманенный наркотическим зельем, совершал показательное самосожжение. Таким способом Гассан ибн Саббах якобы возносился на небеса. Каково же было удивление непосвященных в его тайны низаритов, когда на следующий день «горный старец» представал перед восхищенной толпой целым и невредимым.

«Фидаины» готовились к участи убийц (а точнее говоря, в большинстве случаев - самоубийц) в обширном замке Ламасар, где были разбиты сады и цветники, среди которых били фонтаны. Этот мир был отделен высокой стеной от остальной крепости. В саду мог отдыхать лишь Кийя Бузург (Бозорг) Умид, комендант Ламасара, коренастый перс, хитрый и упрямый, обладавший чудовищной физической силой. В сад отправляли «фидаинов» перед тем, как они уходили убивать – сад символизировал рай, куда они попадут, если погибнут, выполняя свой долг перед орденом. Одурманенным гашишем (или, по мнению ряда исследователей, опийным маком) молодым волкам казалось, что и в самом деле им удалось заглянуть в пределы рая. На роль райских красавиц-гурий Кийа Бузург Умид брал девушек из дейлемитских деревень. Обычаи дейлемитов дозволяли девушкам иметь половые сношения с мужчинами до свадьбы. Подготовка фидаинов занимала долгие годы. Их выбирали из наиболее темных горцев, а сложная система обработки юного организма, пока человек не превращался в фанатичного, терпеливого и послушного убийцу, была придумана самим Гассаном ибн Саббахом и доведена до совершенства Кийя Бузург Умидом.

Кроме «идеологической подготовки», «фидаины» много времени проводили в ежедневных изнурительных тренировках. Будущий «фидаин»-смертник был обязан прекрасно владеть всеми видами оружия: метко стрелять из лука, фехтовать на саблях и мечах, биться на кинжалах, метать ножи и драться голыми руками. Он должен был превосходно разбираться во всевозможных ядах. «Курсантов» школы убийц заставляли по много часов и в зной, и в лютую стужу сидеть на корточках или неподвижно стоять, прижавшись спиной к крепостной стене, чтобы выработать у будущего «носителя возмездия» терпение и силу воли. Каждого «фидаина»-смертника готовили для «работы» в строго определённом регионе исламского (а впоследствии – и не только исламского) мира. В программу его обучения входило также изучение языка (или нескольких языков) того государства, в котором его могли задействовать.

Особое внимание уделялось актёрскому мастерству — талант перевоплощения у «фидаинов» ценился не меньше, чем боевые навыки. При желании они умели изменяться до неузнаваемости. Выдавая себя за бродячую цирковую группу, монахов христианского духовного (клерикального) ордена, лекарей, суфиев, дервишей, восточных торговцев или местных дружинников, «фидаины» пробирались в самое логово врага, чтобы поразить там свою жертву. Как правило, после выполнения приговора, вынесенного «горным старцем», «фидаины» даже не пытались скрыться с места покушения, с готовностью принимая смерть или убивая себя самостоятельно. Саббахиты, или «люди горных крепостей», как часто называли «фидаинов», даже находясь в руках палача и подвергаясь изуверским средневековым пыткам, обжигаемые огнем и раздираемые острым железом, старались сохранять улыбку на лице.

22. О гашшишинах и гашише

Именно самоубийцы-«фидаины» сохранили в веках мрачное имя Гассана ибн Саббаха. От них и получили измаилиты прозвище «ассасины»: обычно считается, что так трансформировалось в устах крестоносцев слово «гашиш», которым «фидаинов» одурманивали перед тем, как отправить на боевое задание. В западных языках это слово осталось по сей день. «Ассасин» в английском и французском языках значит «убийца» (преимущественно – наемный). И, произнося это слово сегодня, англичанин и не подозревает, что имеет в виду молодого фанатика, который спешил в Багдад, Каир или Триполи, чтобы выполнить волю «горного старца».

Согласно весьма распространенным представлениям, название «ассасин» («гашашим», «гашишим», «гашшишим»), произошло от обычая низаритов приводить себя в кровожадный экстаз гашишем и другими наркотиками. Если это действительно так, то речь идет о первом исторически засвидетельствованном целенаправленном использовании, с целью массового зомбирования людей, галлюциногенных препаратов, а именно (или – в первую очередь) гашиша. Сторонники данной версии считают, что именно от наркотика гашиша (гашиш – ароматическое смолистое вещество, выделяемое верхушками стеблей женских особей индийской конопли; разрушительно воздействующее на организм наркотическое средство, вызывающее опьянение с галлюцинациями) соплеменники стали называть низаритов «гашишинами» («хашшашим»), а «франки»-крестоносцы - искаженным словом «ассасины».

«Википедия» утверждает, что «ассасины - наименование, под которым получили широкую известность в Средние века и в настоящее время измаилиты-низариты (шиитская ветвь ислама). Название связано с комплексом расхожих представлений о низаритах как о террористической секте, члены которой, одурманенные наркотиком фанатики, совершают многочисленные убийства на политической и религиозной почве. Слово «ассасин» вошло во многие европейские языки и понимается как наёмный убийца».

А знаменитый отечественный востоковед академик В. В. Бартольд однозначно утверждал в примечаниях к русскому изданию книги венецианского путешественника Марко Поло (М. , 1955, с. 266): «Название секты было хашишин, от одуряющего напитка (именно напитка, а не курева! – В. А. ) хашиш (гашиш). Убийства измаилитов получили такую известность, что от названия их секты произошло французское слово assasin – убийца».

Рассмотрим несколько подробнее, насколько данная версия происхождения названия «ассасин» согласуется с историческими фактами:

Употребление слова «гашишийа» («хашишийа») по отношению к низаритам прослеживается в письменных источниках с начала XII века. Именно к этому времени относится обострение полемики между 2 основными течениями измаилизма — низаритами и утвердившимися в фатимидском Египте мусталитами (о чем было упомянуто выше). В одном из сочинений, написанных в Египте в период правления фатимидского халифа Аль-Амира, в 1122 году, сирийские низариты были впервые названы «хашишийа». Этот термин был снова употреблён по отношению к сирийским низаритам в сельджукской хронике «Нусрат ал-фатра» (1183), а также в трудах историков Абу Шамы (умер в 1267 году) и Ибн Муйассара (умер в 1278 году). Персидские низариты аламутского периода также именовались (в частности, во враждебных им зайдитских сочинениях) «гашиши» («хашиши»). Во всех названных источниках не содержится обвинений низаритов в употреблении ими гашиша; слово «хашишийа» (которое можно истолковать не только как «употребляющие трав(к)у», в смысле, «наркоманы», но и как «пожиратели травы», «травоеды») использовалось в уничижительных значениях - «чернь, низшие классы», «социальные маргиналы», «парии», «отбросы общества» и «неверующие». Существует широко распространенное, но не подтвержденное документально и потому, возможно, ошибочное мнение, что кандидата приглашали в келью Гассана ибн Саббаха и одурманивали гашишем, отчего и пошло название «ассасин». Как уже говорилось выше, по мнению ряда исследователей, на самом деле, в ритуальных действах низаритов, вопреки легендам, использовался не гашиш, а опиумный мак. А приверженцев Гассана ибн Саббаха прозвали «гашишшинами», то есть «травоедами», намекая на характерную для низаритов бедность (они, мол, «от бедности пожирают траву, подобно неразумным скотам»).

К началу XII века относятся первые контакты сирийских низаритов с крестоносцами. Именно со времён главы сирийских низаритов Рашид ад-Дина Синана (1163—1193) в сочинениях «франкских» летописцев и путешественников впервые появляется термин «ассасин» (в книге венецианского путешественника Марко Поло «О разнообразии мира» - «асасин», с 1 «с»), производный от «гашишин» («хашишин»).

К середине XIV века слово «ассасин», обозначавшее «член тайного общества, действующего в Сирии» (поскольку именно с сирийскими и палестинскими низаритами пришлось иметь дело «франкам»), приобрело в итальянском, французском и других европейских языках новое значение: профессиональный убийца, иногда также: злодей, разбойник, предатель; французское «асасэн», английское «асэсин»; испанское «асесино», итальянское: «асасино», португальское «асасину» и т. д.

Немецкий церковный хронист Арнольд Любекский, побывавший с крестоноцами в Земле Воплощения, не обошел своим вниманием и низаритов:

«Замечу, что в землях Дамаска, Антиохии и Алеппо живет в горах некий сарацинский народ, который на своём языке называется ассасины, а у романских народов зовётся людьми Горного Старца. Эти люди живут без всякого закона, вопреки сарацинскому обычаю едят свиное мясо и живут со всеми женщинами без разбору, в том числе с матерями и сестрами. Они обитают в горах и считаются непобедимыми, ибо укрываются в чрезвычайно укреплённых замках. Земля их не слишком плодородна, и они живут в основном за счёт скотоводства. Они имеют меж собой повелителя, который внушает сильный страх всем сарацинским князьям, и ближним, и дальним, а также соседним христианским правителям, ибо имеет обыкновение убивать их удивительным образом. Вот как это происходит. Этот правитель имеет в горах многочисленные и прекраснейшие дворцы, окруженные очень высокими стенами, так что проникнуть туда можно только через небольшую и тщательно охраняемую дверь. В этих дворцах он велит с малолетства воспитывать многих сыновей своих крестьян и обучать их различным языкам, а именно: латинскому, греческому, романскому, сарацинскому и многим другим. Их учителя внушают им с раннего детства и до совершеннолетия, что они должны повиноваться своему повелителю во всех его словах и приказах; если они будут это делать, то он, имея власть над живущими богами, подарит им все радости рая. Их учат также, что они не смогут спастись, если вздумают в чём-либо противиться воле правителя. Замечу, что они с самого детства живут в этих дворцах как в заключении, не видя никого из людей, кроме своих учителей и воспитателей, и не слыша ничего иного, пока их не вызовут к князю для совершения очередного убийства. Когда они оказываются перед князем, тот спрашивает у них - намерены ли они повиноваться его приказам, чтобы он помог им попасть в рай. А они, как их учили, отбросив все возражения и сомнения, бросаются ему в ноги и с величайшей ревностью отвечают, что готовы исполнить всё, что он им прикажет. Тогда правитель дает им золотой кинжал и посылает, чтобы убить какого-нибудь князя по его указанию... ».

Самое подробное – правда, относящееся уже к последним годам существования державы низаритского ордена на Ближнем и Среднем Востоке – описание того, как готовили «фидаинов» (правда, уже не при самом Гассане ибн Саббахе, а при одном из его преемников), оставил нам Марко Поло (1254-1324). К этому времени методы низаритов и образ их жизни были уже настолько хорошо известны на Ближнем Востоке, что сведения Марко Поло, очевидно, отвечают действительности. Марко Поло (а точнее – не он сам, а его товарищ по заключению в генуэзской тюрьме, пизанец Рустичелло, или Рустичиано, которому Марко диктовал историю своих странствий) писал:

«В стране Мулект в старину жил горный старец. Мулект (Мулид, Мульхид - В. А. ) значит жилище арамов (от арабского «харам» - «запрещенный, незаконный»; от этого же слова, кстати, происходит и знакомое всем нам слово «гарем», то есть «место, запретное для всех, кроме законного супруга» - В. А. ). Все, что Марко рассказывал, то и вам передам: а слышал он об этом от многих людей. Старец по-ихнему назывался Ала-один (Марко Поло имел в виду предпоследнего «горного старца» и имама низаритов Алла эд-Дина Мухаммада, о котором пойдет речь далее – В. А. ). Развел он большой, отличный сад в долине, между двух гор; такого и не видано было. Были там самые лучшие в свете плоды. Настроил он там самых лучших домов, самых красивых дворцов, таких и не видано было прежде: они были золоченые и самыми лучшими в свете вещами раскрашены. Провел он там каналы; в одних было вино, в других молоко, в третьих мед, а в иных вода. Самые красивые в свете жены и девы были тут; умели они играть на всех инструментах, петь и плясать лучше других жен.

Сад этот, толковал старец своим людям, - есть рай. Развел он его таким точно, как Мухаммад описывал сарацинам рай: кто в рай попадет, у того будет столько красивых жен, сколько пожелает, и найдет он там реки вина и молока, меду и воды. Поэтому-то старец развел сад точно так, как Мухаммад (в русском переводе книги Марко Поло написано «Мухаммед» - В. А. ) описывал рай сарацинам; и тамошние сарацины верили, что этот сад – рай. Входил в него только тот, кто пожелал сделаться асасином. При входе в сад стояла неприступная крепость, никто в свете не мог овладеть ею; и другого входа туда не было.

Содержал старец при своем дворе всех тамошних юношей от двенадцати до двадцати лет. Были они как бы под стражею и знали понаслышке, что Мухаммад, их пророк, описывал рай точно так, как я вам рассказывал. И что еще вам сказать? Приказывал старец вводить в этот рай юношей, смотря по своему желанию, по четыре, по десяти, по двадцати, и вот как: сперва их напоят (о гашише – ни слова! – В. А. ); сонными брали и выводили в сад; там их и будили.

Проснется юноша, и как увидит все то, что я вам описывал, по истине уверует, что находится в раю, а жены и девы весь день с ним, играют, поют, забавляют его, всякое его желание исполняют; все, что захочет, у него есть; и не вышел бы оттуда по своей воле. Двор свой горный старец держит отлично, богато, живет прекрасно; простых горцев уверяет, что он пророк; и они этому, по истине, верят.

Захочет старец послать куда-либо кого из своих убить кого-нибудь, приказывает он напоить (о гашише опять-таки ни слова! – В. А. ) столько юношей, сколько пожелает; когда же они заснут, приказывает перенести их в свой дворец. Проснутся юноши во дворце, изумляются, но не радуются, оттого что из рая по своей воле они никогда не вышли бы. Идут они к старцу и, почитая его за пророка, смиренно ему кланяются; а старец их спрашивает, откуда они пришли. Из рая, отвечают юноши и описывают все, что там, словно как в раю, о котором их предкам говорил Мухаммад; а те, кто не был там, слышат все это, и им в рай хочется; готовы они и на смерть, лишь бы только попасть в рай; не дождутся дня, чтобы идти туда. Захочет старец убить кого-либо из важных, прикажет испытать и выбрать самых лучших из своих асасинов, посылает он многих из них в недалекие страны с приказом убивать людей; они идут и приказ его исполняют; кто останется цел, тот возвращается ко двору; случается, что после смертоубийства они попадают в плен и сами убиваются.

Вернутся к своему повелителю те, что спаслись, и рассказывают в точности, как дело сделали; а старец устраивает пир да веселье великое; смельчаков он хорошо знает; за каждым из посланных он отряжает особых людей, и они ему доносят, кто смел и ловок в душегубстве. Захочет старец убить кого-либо из важных или вообще кого-нибудь, выберет он из своих асасинов и, куда пожелает, туда и шлет его. А ему говорит, что хочет послать его в рай и шел бы он поэтому туда-то и убил бы таких-то, а как сам будет убит, то тотчас же попадает в рай. Кому старец так прикажет, охотно делал все что мог; шел и исполнял все, что старец ему приказывал. Кого горный старец порешил убить, тому не спастись. Скажу вам по правде, много царей и баронов из страха платили старцу дань и были с ним в дружбе».

В своей книге Марко Поло не конкретизирует название средства, которым опьяняли юношей; однако французские писатели-романтики середины XIX века были уверены, что это гашиш. Именно в таком ключе пересказывает легенду о «горном старце» граф Монте-Кристо в одноименном романе Александра Дюма-отца. По его словам, старец «приглашал избранных и угощал их, по словам Марко Поло, некоей травой, которая переносила их в эдем (райский сад – В. А. ), где их ждали вечно цветущие растения, вечно спелые плоды, вечно юные девы. То, что эти счастливые юноши принимали за действительность, была мечта, но мечта такая сладостная, такая упоительная, такая страстная, что они продавали за неё душу и тело тому, кто её дарил им, повиновались ему, как богу, шли на край света убивать указанную им жертву и безропотно умирали мучительной смертью в надежде, что это лишь переход к той блаженной жизни, которую им сулила священная трава».

Таким образом, была создана одна из ключевых легенд о гашише, существенно повлиявшая на его восприятие в западной культуре. Вплоть до 1960-х гг. психотропные препараты конопли воспринимались массовым сознанием как снадобье, дарящее райское блаженство, убивающее страх и возбуждающее агрессию. И лишь после того как употребление этих препаратов стало массовым, романтический миф был развенчан, хотя его отголоски до сих пор кочуют по публикациям популярной прессы.

Итак, подведем необходимый итог. Существует 3 основные версии происхождения слова «ассасины».

Версия 1-я: слово «ассасины» (хашашины, хашишины, хассасины, гашишины, гашшишины); происходит от арабского слова «хашиши», множественное число: «хашишийа» или «хашишийун» — «употребляющий хашиш (гашиш)».

Версия 2-я: слово «ассасины» происходит от арабского слова «хасанийун», означающего «гассаниты» («хасаниты»), то есть последователи Гассана (Хасана) ибн Саббаха.

Версия 3-я: название «ассасин» («гашшашин», «гашшишим», «хашшашин», «хашшишим») происходит от арабского слова «гассас» («хасас»), означающего «основа», «истина». В соответствии с этой, 3-й, версией, «гассасин», или «хассасин» («ассасин» европейских языков) – означает не что иное, как «искатель истины».

Сегодня мы знаем совершенно точно, что «горные старцы» - не легендарные, а реальные исторические персонажи, что они действительно правили в XI—XIII веках своей раскинувшейся по всему мусульманскому Востоку «невидимой империей» из горной иранской крепости Аламут; они принадлежали к низаритскому толку исламской шиитской секты измаилитов и решали свои внешнеполитические проблемы с помощью террористов-смертников. Однако о том, что в их подготовке применялся гашиш, нет никаких достоверных исторических свидетельств.

23. Об «актах справедливого возмездия»

Слухи о «горном старце» очень быстро распространились далеко за пределы исламского мира. Многие из европейских правителей платили дань, желая избежать его гнева. Ибн Саббах рассылал по всей средневековой ойкумене своих убийц, никогда не покидая, впрочем, как и его последователи, своего горного убежища. В Европе всех предводителей гашшашинов в суеверном страхе называли «старцами горы» (на наиболее распространенном среди крестоносцев старофранцузском языке: le Vieil de la Montaigne, по-немецки: der Alte vom Berge и т. д. ), часто даже не подозревая, кто именно в данный момент занимает пост Верховного Владыки низаритов. Почти сразу после образования ордена, Гассан ибн Саббах смог внушить всем правителям, что от его гнева невозможно укрыться. Осуществление «акта божьего возмездия» — это лишь вопрос времени.

Примером «отсроченного акта возмездия» может служить характерный случай, дошедший до наших дней благодаря многочисленным преданиям, передаваемым из уст в уста уцелевшими хашшашинами (со времен первого гашшишина-смертника Бу Тахира Аррани, убийцы сельджукского вазира Низам аль-Мулька, память о погибших за «святую идею» тщательно хранилась и почиталась последующими поколениями гашшишинов). «Фидаины» долго и безрезультатно охотились за одним из могущественных «франкских» князей (скорее всего, речь шла о князе Раймунде I Антиохийском, действительно убитом низаритами, но подлинная история обросла легендарными подробностями; иногда летописцы делают героем аналогичной истории графа Триполийского или даже одного из герцогов Баварских). Охрана «франкского» вельможи была организована настолько тщательно и скрупулёзно, что все попытки убийц приблизиться к жертве неизменно терпели неудачу. Во избежание отравления или иных «коварных восточных ухищрений», ни один чужак не мог не только подойти к князю, но и приблизиться ко всему, чего могла коснуться его рука. Пища, которую принимал «латинский» князь, предварительно опробовалась специальным человеком – отведывателем государевых блюд («мундшенком»). День и ночь возле него находились вооруженные до зубов телохранители. Даже за большие богатства гашшишинам не удавалось подкупить кого-либо из охраны...

Тогда Гассан ибн Саббах применил иной метод. Зная, что «франкский» вельможа был ярым католиком (как и полагалось всякому уважающему себя крестоносцу), «горный старец» отправил в Европу (в действительности – вероятно, все-таки в Антиохию, расположенную на азиатской территории близ нынешней турецко-сирийской границы), 2 молодых людей, которые по его приказу обратились в христианство, благо, принятая среди шиитов практика «такийя» (о которой мы уже упоминали выше) позволяла им совершить обряд Святого Крещения для достижения священной цели. В глазах всех окружающих они стали «истинными католиками», ревностно соблюдавшими все католические посты. В течение 2 лет они каждый день посещали местный католический собор, проводя долгие часы в молитвах, стоя на коленях. Ведя строго канонический образ жизни, молодые люди регулярно отпускали собору щедрые пожертвования. Их дом был круглые сутки открыт для любого страждущего. «Фидаины» понимали, что единственную узкую брешь в охране вельможи можно найти во время воскресного посещения им местного католического собора.

Убедив всех окружающих в своей «истинной христианской добродетели», новообращенные псевдокатолики стали чем-то само собой разумеющимся, неотъемлемой частью посетителей собора. Охрана перестала обращать на них должное внимание, чем незамедлительно и воспользовались убийцы. Однажды, во время очередного воскресного богослужения, одному из «фидаинов» удалось приблизиться к «франкскому» князю и неожиданно нанести ему несколько ударов кинжалом. Охрана молниеносно среагировала, и нанесенные гашшишином удары пришлись в руку и плечо, не причинив вельможе серьёзных ранений. Однако 2-й «фидаин», находящийся в противоположном конце зала, воспользовавшись суматохой и вызванной первым покушением всеобщей паникой, подбежал к жертве и нанес ей смертельный удар отравленным кинжалом в самое сердце. Убийца был тут же прикончен охраной, но убитого государя было уже не воскресить...

Как уже говорилось, в сохранившемся перечне жертв измаилитов фигурируют в основном султаны, амиры, вазиры, полководцы, улемы и муфтии. Мелкая сошка – чиновники, муллы, офицеры или горожане – чаще всего погибали бесследно. Никто никогда не узнает, сколько же всего человек пало от отравленных кинжалов и других орудий убийства «фидаинов» низаритского тайного ордена.

«Фидаинами» был убит известный иранский ученый, «отец прекрасных свойств и качеств» Абу-ль-Махасин, который поднял голос против учения Гассана ибн Саббаха и тем навлекший на себя неотвратимый гнев «горного старца» (не выносившего ни малейшей критики в свой адрес); они убили 8 владетельных государей, включая 3 халифов (в том числе фатимидского халифа Египта Амра ибн Мустали – своего же измаилита, но, увы, не низарита, а всего лишь мусталита! -, а также аббасидских багдадских халифов Мустаршида Билл-л-лаха и его сын Рашида – ну, им, как суннитам, туда и дорога!, сельджукского султана Ирака Дауда, падишаха гурджийцев Гуршасфа, падишаха Мазандерана Горбаза ибн Али ибн Шахрияра – и это не считая Малик-Шаха, которого, несмотря на все подозрения, падающие на низаритов, теоретически могли отравить и не измаилиты, а кто-то еще!); низаритами были убиты сын азербайджанского атабека из рода Эльдегезидов Аксонкор Ахмадиль; сын повелителя татаро-монголов Чингиз-Хана - Чагатай (Джагатай), а возможно - и другой его сын - Джучи (Зучи) -, многие более мелкие восточные владыки; 6 вазиров (в том числе неоднократно упоминавшийся нами выше злополучный главный вазир сельджукского султана Низам аль-Мульк и вазир султана Баркьярука – Абу ль-Фатха); сыновья вазира Низам аль-Мулька - Ахмад и Фахр аль-Мульк; несколько вали (наместников областей), правителей городов, начальников городской стражи, немало видных духовных лиц. Погибли от кинжалов ассасинов также 2 «франкских» государя – предводители крестоносцев князь Раймунд I Антиохийский (в 1105 году) и маркграф (маркиз) Конрад Монферратский (в 1192 году).

Воистину, не открытая война, а тайные убийства упрочили власть этой секты международных террористов, без малейших колебаний обративших свои отравленные кинжалы даже против фатимидских халифов Египта, чью династию они в свое время привели к власти. Брат Конрада Монферратского, Райнер, ухитрившийся на службе у византийского императора, василевса Мануила I Комнина (предполагаемого адресата письма пресвитера Иоанна, о котором у нас пойдет речь далее) дослужиться до важнейшего в империи титула кесаря и получить в жены сестру василевса – Марию -, платил «крышевавшим» его низаритам регулярную дань – плату за сохранение жизни.

Мало того! Даже в военном лагере упоминавшегося выше знаменитого предводителя крестоносцев, римско-германского императора, короля Сицилийского и Иерусалимского Фридриха II Гогенштауфена (объявившего себя заодно на православно-греческий манер «василевсом ромеев» и прозванного его заклятым врагом, папой римским, «сицилийским султаном» за терпимость к мусульманам, составлявшим лейб-гвардию Фридриха) - при осаде Милана был схвачен посланный убить его мулид-фидаин. Сельджукский султан Санджар (по другим версиям – халиф багдадский) отказался от военного похода против ассасинов, обнаружив наутро вонзенный в свое ложе возле подушки кинжал с запиской от «горного старца», следующего содержания: «То, что вонзено в твое ложе, может быть вонзено и в твое сердце». Король Английский Ричард Львиное Сердце лишь чудом избежал кинжала низаритского боевика.

Не только Райнер Монферратский, но и целый ряд ближневосточных правителей был вынужден регулярно вносить низаритам плату за сохранение собственной жизни. Как и для современных исламистских (и не только!) террористов, для низаритов были характерны величайшее презрение как к жизни других, так и к своему собственному существованию – презрение, вытекавшее из систематически проповедуемого им учителями «уничтожения всякого страха и всякой надежды». Эти свойства последовательно прививались вождями низаритов той группе их последователей, которая специально предназначалась для осуществления убийств. При этом во многих случаях использовался и самый грубый обман. Но главное значение имело постоянно и обдуманно проводившееся давление на разум («промывка мозгов»), непреодолимое для кандидатов в «фидаины» – детей и подраставших юношей, заботливо ограждаемых от других впечатлений и влияний.

Далеко не все покушения были удачными. И хотя «фидаины» были обучены принимать обличья купцов и нищих, вельмож и разносчиков воды, музыкантов, воинов и муфтиев, мусульманских дервишей и христианских монахов, хотя они умели ждать месяцами, потому что не смели вернуться в Ламасар, не выполнив приказа, все равно не обходилось без провалов.

Настоящим проклятием для измаилитских «фидаинов» стал в XII веке неоднократно упоминавшийся нами султан-курд Салах ад-Дин, великий враг крестоносцев, кумир мусульманского мира. Множество заговоров, направленных против него, сорвалось, ибо он был разумен и осторожен, а его охрана – неподкупна. После каждого заговора очередные исполнители закалывали себя либо бестрепетно шли на плаху.

Формально «фидаины» подчинялись лишь Гассану ибн Саббаху – именно он посылал их на смерть «к вящей славе Божией». До наших дел дошла легенда о том, как «горный старец» с одним высокопоставленным гостем стоял на балконе у своей горной кельи. И когда знатный гость вслух позволил себе усомниться в том, что «фидаины» готовы выполнить любое приказание Гассана ибн Саббаха, «даис» указал гостю на «фидаина», стоявшего на на страже меж зубцов одной из крепостных башен. Затем «горный старец» взмахнул рукой, и, подчиняясь жесту Гассана ибн Саббаха, часовой кинулся с башни в пропасть.

Аналогичная история сохранилась и о другом «горном старце» - главе сирийских ассасинов Рашид ад-Дине ас-Синане (которого арабы Северного Ливана именовали «горным старцем» на своем, арабском, языке - «шейх уль-Джебейль»), отделившемся от ордена по мере ослабления его внутренних структур, спаянных при Гассане ибн Саббахе железной дисциплиной. Мы еще подробнее коснемся ее несколько ниже.

«Фидаины» были послушными, фанатичными и упорными исполнителями порученных им орденским руководством кровавых миссий. А готовил их, награждал и наказывал комендант крепости Ламасар Кийя Бузург Умид. Особенно возросло значение старого перса, когда в последние годы жизни «горного старца» погибли, оклеветанные, его сыновья и были ликвидированы многие его соратники. Но передать всю власть Кийя Бузургу Умиду крайне недоверчивый и подозрительный ходжа Гассан ибн Саббах не хотел. Умирая, он завещал низаритам впредь подчиняться коллегиальному органу из четырех человек, которых назвал в завещании. И Кийя Бузург Умид был лишь одним из них, но не единственным наследником «худжжи».

«Даис» Гассан ибн Саббах перешел в мир иной в лето от Рождества Христова 1114 –е (по другим данным – 1124-е) в возрасте 73 лет. После себя он оставил радикальную религиозную идеологию и тесно сплетенную сеть хорошо укрепленных горных крепостей, управляемых его фанатичными сторонниками. Орденскому государству Гассана ибн Саббаха было суждено просуществовать ещё 132 года...

24. О «саббахитах» после смерти Ибн Саббаха

Пик влияния ордена низаритов пришелся на самый конец XII столетия, после чего начался его неуклонный упадок. Это начало упадка ордена, основанного Гассаном ибн Саббахом, было связано с возвышением объединенной сирийско-египетской державы во главе с уже неоднократно упоминавшимся нами выше султаном-суннитом Юсуфом ибн Айюбом (курдом по происхождению), положившим конец правлению измаилитских халифов Фатимидской династии и получившим прозвище «Салах ад-Дин» («Защитник Веры»). С легкостью захватив прогнивший Фатимидский халифат, с которым у крестоносцев был заключен длительный мирный договор, ликвидировав фатимидского халифа (поскольку сам, как правоверный суннит, признавал только суннитского халифа багдадского), искоренив в течение трех лет измаилитскую ересь (в ее мусталитской форме) на Ниле, восстановив в Египте исламское правоверие (в его суннитской форме), султан-курд Салах ад-Дин (получивший этот титул в 1175 году от халифа багдадского), основатель новой династии Айюбидов, объявил себя единственным истинным защитником ислама. Отныне ближневосточным христианским государствам крестоносцев угрожала опасность с юга. Длительные переговоры с Салах ад-Дином, который видел свое предназначение в том, чтобы изгнать христиан с мусульманского Востока, не привели к существенным результатам. С 1171 года для крестоносцев начался тяжелейший период войн с Салах ад-Дином. На этот раз над Иерусалимом, оплотом христианства на Ближнем Востоке, нависла неотвратимая угроза...

Малочисленные, фактически отрезанные от остального христианского мира, ослабленные междоусобными распрями, правители государств крестоносцев теперь даже не думали о дальнейшей экспансии на мусульманские земли. Иерусалимское королевство подвергалось одной атаке мусульман за другой. Вполне естественно, что в такой безвыходной ситуации «франкам» не оставалось ничего иного, как заключить союз с низаритами. Поначалу вид выступающей единым строем мусульманских воинов (все-таки измаилиты формально считались мусульманами!) и крестоносцев вызывал недоуменные вопросы - как у мусульман, так и у христиан. Но к этому довольно быстро привыкли и те, и другие. По большому счёту, низаритам было все равно, с кем воевать и на чьей стороне выступать. Ведь для них, верных адептов учения великого освободителя страждущего человечества Гассана ибн Саббаха, врагами – не людьми, а «видимыми бесами», «вредными демонами», «джиннами» - были все — и христиане, и мусульмане (не разделявшие их еретических, сточки зрения ортодоксального ислама, воззрений). Знатные «франкские» бароны, проживавшие в ближневосточных государствах крестоносцев, при случае щедро оплачивали услуги низаритов. Многие арабские и тюркские аристократы и военачальники пали в описываемый период от отравленных кинжалов низаритских убийц, выполнявших «франкские» заказы. Даже самому Салах ад-Дину, как упоминалось выше, пришлось пережить несколько неудачных покушений, после которых он лишь по счастливой случайности остался жив. Однако союз крестоносцев и низаритов, оказался не слишком долговечным. Ограбив измаилитский купеческий корабль и перебив его команду, только что избранный королем Иерусалима (который, правда, еще нужно было отвоевать у мусульман!), маркиз Конрад Монферратский подписал себе смертный приговор. 28 апреля 1192 года, всего через несколько дней после избрания его королем Иерусалимским на совете «франкских» баронов Святой Земли, Конрад вздумал проехаться верхом по улицам славного города Тира. Неожиданно на него набросились 2 внешне ничем не приметных, скромно одетых человека, пронзившие свежеиспеченного Иерусалимского короля отравленными кинжалами. Естественно, убийцы оказались низаритскими «фидаинами». Один из саббахитов был схвачен на месте преступления и сожжен на костре, другому удалось скрыться (якобы «горный старец» все – и сожжение 1-го, и бегство 2-го - так и спланировал заранее; сожжение 1-го террориста ему было нужно для утоления чувства мести разъяренных «франков», бегство 2-го – чтобы было от кого получить подробный отчет «из первых рук» о совершенном теракте). Между прочим, по одной из версий, Конрада «заказал» ассасинам не кто иной, как грозный «Мелек Рик» - знаменитый английский король-крестоносец Ричард I Львиное Сердце (недовольный тем, что Конрада Монферратского избрали королем Иерусалимским вместо лишенного короны Иерусалима друга Ричарда - Гвидона Лузиньяна, которому в результате пришлось удовольствоваться короной короля Кипра). Мало того! Другой венценосный крестоносец – король Франции Филипп II Август – во всеуслышание утверждал, что Ричард Английский и по его душу послал ассасинов, добравшихся якобы даже до славного города Парижа, так что христианнейший король Французский спасся только чудом! Конечно, Филипп Август был известным недругом Ричарда и мог возвести на него напраслину. Теперь, на столь солидной временной дистанции, трудно разобраться во всех этих хитросплетениях европейской и левантийской политики (тем более, что и сам Ричард едва не пал жертвой ассасинского кинжала). Как бы то ни было, но после ликвидации Конрада Монферратского низариты стали отправлять убийц в оба лагеря – и в мусульманский, и в христианский.

Похоронив «горного старца», 4 назначенных основателем тайного ордена в завещании правителя принялись за дело. Им предстояло, в духе заветов своего незабвенного вождя и учителя, сражаться с врагами, защищать крепости, строить новые, и к тому же бороться с крепнущим желанием наместников и комендантов крепостей отделиться от Аламута.

Вожди низаритов сохраняли внешнее единство. Но происходили странные события. Менее чем через год неожиданно скоропостижно скончался главный соперник Кийя Бузурга Умида по «Большой Четверке» - главнокомандующий всеми вооруженными силами ордена низаритов. Еще через несколько месяцев таинственная смерть – «разлучительница собраний» (как выражались мусульманские поэты) - унесла жизнь 2 других членов «Большой Четверки». Не прошло и 2 лет со дня смерти Гассана ибн Саббаха, как Кийя Бузург Умид стал единственным главой низаритского ордена, приняв титулы «даиса» и «худжжи» («ходжи»), которые до него носил шейх Гассан. Он остался в крепости Ламасар - центре подготовки «фидаинов». Источники рассказывают, что в ордене измаилитов все чаще появляются видные фигуры, носящие родовое имя Кийя Бузурга Умида – его родственники. Семья нового пророка была велика, и всем ее членам требовались высокие должности.

Кийя Бузургу Умиду, покинувшему сей бренный мир в 1138 году, наследовал его сын Мухаммад ибн Бузург Умид (правивший с 1138 по 1162 год), который, в свою очередь, провозгласил наследником собственного сына – Гассана, тезку основателя ордена. Этот молодой человек отличался завидным красноречием и немалой энергией. Гассан сделал логический шаг в дальнейшем развитии низаритской ветви измаилизма. К этому его толкали не только собственные интересы, но и забота о судьбах державы крепостей. Времена безраздельного торжества низаритского ордена прошли. Орден изживал себя, утрачивая свой авторитет буквально на глазах...

И вот молодой Гассан, чистокровный ариец (иранец) из персидского семейства, не имевшего в своих жилах ни капли арабской крови, будущий глава измаилитского ордена, объявил себя... имамом низаритов.

Талантливый оратор и проповедник, отличавшийся необыкновенным умом, Гассан смог повести за собой измаилитов Аламутской долины, которая была дана ему в удел отцом. Слухи о появлении скрытого имама взволновали всех измаилитов, к негодованию низаритской «старой гвардии». Сам Гассан ибн Саббах – и тот никогда не дерзал называть себя имамом, довольствуясь титулами «даиса» и «худжжи»! А тут какой-то зеленый юнец, у которого еще молоко на губах не обсохло, пытается уверить старых воинов и проповедников, что он и есть имам, наместник Аллаха на Земле!

Негодование «старой гвардии» разделял и отец Гассана. Он двинулся в Аламут с отрядом фидаинов и арестовал Гассана.

Гассан незамедлительно «сотворил достойный плод покаяния».

Но далеко не все жители Аламута последовали его примеру. Некоторые продолжали упорствовать. Тогда отец Гассана перешел к крайним мерам. 250 сторонников Гассана были уничтожены фидаинами, а остальным привязали трупы на спины и в таком виде выгнали из крепости.

Гассан затаился в Аламуте под надзором верных людей отца. Но смирение было лицемерным, притворство никогда не считалось у измаилитов, и в особенности – у низаритов - грехом. Как хищник, готовящийся броситься на свою жертву и вцепиться ей в горло, когда та этого не ожидает, он выжидал удобного момента. А его сторонники, оставшиеся на свободе, тоже не сидели, сложа руки. Как можно иначе объяснить то обстоятельство, что отец Гассана – в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил, никогда не жаловавшийся на здоровье - в одночасье помре, сделав престол державы низаритского ордена вакантным?

25. О «низаритской революции»

В 1162 году Гассан занял место своего скоропостижно скончавшегося отца и господина, войдя в историю под именем Гассана II Мухаммада. Феодальный принцип наследования уже прочно утвердился у низаритов, хотя они формально п-прежнему считались общиной равных между собой «рафиков»-«товарищей».

Со смертью Гассана ибн Саббаха движение потеряло харизматического вождя, создателя доктрины, безгрешного и недостижимого. То, что Старец не называл себя имамом, роли не играло – он все равно таковым являлся. Теологическая разница между трансцендентным «скрытым имамом» и вполне реальным «даисом» Гассаном ибн Саббахом для рядового низарита была не более существенна, чем разница между трансцендентным Святым апостолом Петром и величаво вещавшим от его имени («Мы, Петр... ») папой римским («наместником Бога на Земле», «викарием Иисуса Христа» и т. д. ) – для рядового западного крестоносца описываемой эпохи (скажем, рядового члена ордена тамплиеров, который, как мы знаем, очень часто сравнивали – и продолжают сравнивать! – с орденом ассасинов, тем более, что белые, с крестами и шапочками кроваво-красного «мученического» цвета, облачения храмовников весьма напоминали белые, с кроваво-красными тюрбанами и поясами, облачения низаритов, также считавших себя «шахидами» - «мучениками за веру»). И вот «живой Бог» перешел в мир иной. Низариты остались с доктриной, но без пророка. Разумеется, коллективное руководство представителей «старой гвардии» заменить имама не могло. Попытка Кийя Бузурга Умида – функционера-интригана, поднаторевшего в «аппаратных играх», опытного политика, но не богослова! – заменить собой Гассана ибн Саббаха провалилась. «Невидимая империя» низаритского ордена держалась лишь силой инерции, на крепостях и привычной дисциплине. Никаких перспектив на дальнейшее развития у нее не оставалось. И она непременно сошла бы со сцены исторического развития, если бы не гениальная (по своему) идея Гассана-младшего.

С первых же месяцев после прихода к власти в ордене Гассан развил бурную деятельность, проводя все свободное от молитвенных бдений и бесед со «скрытым имамом» время в совещаниях с комендантами орденских замков и крепостей.

Прошло 2 долгих года, прежде чем настал великий день.

В 17-й день месяца рамадана 559 года мусульманского летоисчисления (или 8 августа 1164 года Христианской эры) со всех концов державы низаритского ордена в Аламут прибыли делегаты. Мулиды расположились на площади, посреди которой стояло возвышение, украшенное 4 знаменами разных цветов – черным, белым, зеленым и красным (эта цветовая гамма по сей день остается излюбленной в вексиллологии мусульманского мира – и в то же время на капитулах-собраниях современных тамплиеров, странным образом, непременно зажигаются 4 ритуальные свечи – черная, белая, красная и зеленая).

День был ясный и нежаркий. Приятный августовский ветер веял над главной крепостью низаритского ордена, шевеля полотнища знамен.

На возвышение поднялись наместники орденских провинций и коменданты орденских крепостей.

В полдень из своей кельи вышел глава ордена Гассан.

Он был облачен в длинное белое одеяние, на голове – высокий белый тюрбан (в отличие от обычного красного тюрбана ассасинов). Гассан был высок, красив и статен. Яркие краски и скопление народа были необычны. Необычна была и одежда Гассана, ибо все привыкли, что вожди низаритов не показываются простым людям и предпочитают черные и серые одежды, подчеркнуто скромные, почти нищенские, подобные смиренным облачениям неимущих суфиев-дервишей – так повелел еще основатель ордена Гассан ибн Саббах.

Гассан-младший поклонился по очереди на все 4 стороны света. Затем он произнес речь. В ней он восхвалял Бога, который открыл врата милосердия и по щедрости своей даровал всем жизнь.

Затем он объявил, чтот некий тайный человек доставил ему послание от «скрытого имама», которое он и намерен прочитать.

Гассан действовал крайне осмотрительно. Он не поторопился сразу объявить имамом себя, проявив в столь важном деле разумную осторожность и исподволь готовя свою паству к новости, которая должна была ее ошеломить. Мало того! Как оказалось, послание «скрытого имама» было написано по-арабски – на священном языке Корана - языке, которого, однако, не понимал никто из ираноязычных присутствующих (ведь, как нам уже известно, излишняя образованность среди низаритов не поощрялась, и рядовому члену мусульманского ордена измаилитов, не отобранному для спецопераций, священный язык написанного по-арабски Корана был понятен не более, чем рядовому члену христианского ордена тамплиеров – священный язык написанной на латыни католической Библии). Поэтому, прочтя послание имама, Гассан затем перевел его текст на понятный всем собравшимся персидский язык. Однако непонятность послания только усиливала его правдоподобие. Даже самому непросвещенному низариту было ясно, что раз «скрытый имам» – потомок пророка Мухаммада, чистокровного араба, то ои, будучи и сам также арабом, естественно, и должен писать по-арабски. В своем послании «скрытый имам» объявил своего верного слугу Гассана повелителем всех низаритов и приказал им всем беспрекословно подчиняться ему.

После того, как послание «скрытого имама» было выслушано в благоговейном молчании, Гассан распорядился расстелить на площади скатерти-дастарханы, поставить на них еду и вино.

Это распоряжение, естественно, произвело эффект разорвавшейся бомбы (в описываемое время начиненные порохом разрывные снаряды уже давно и вовсю использовались на всем Востоке – от мусульманских земель до Китая – при обстреле городов и крепостей с помощью метательных машин, так что сказанное не является анахронизмом). В разгар рамадана, великого поста (когда есть дозволяется только ночью, начиная с того момента, когда станет так темно, что нельзя отличить черную нитку от белой) – днем! – всевозможные яства (как говорится, «казан, баран и дастархан»!) и хмельные напитки (и это – в Аламуте, чьи стены еще помнили казнь сына Гассана ибн Саббаха, осужденного родным отцом на лютую смерть за найденный в его келье кувшин вина – если не принимать в расчет версию о цветке ромашки, разумеется!). Такого горная твердыня Аламут не видела еще никогда. Огромные блюда жирного плова и отборного, «ханского», риса, жареные цыплята и разные маринады, пиалы с простоквашей и непременный спутник стола всякого уважающего себя мусульманина – свежий зеленый лук, посыпанный пряностями. Белые чуреки блестели от масла, а такой благоуханной, душистой чорбы – похлебки из молодого барашка – никому из бедных фидаинов, привычных к орденским сухим лепешкам и пресной каше из проса-джугары, еще и понюхать не доводилось, не то, что попробовать! Поверх пышущего жаром риса были уложены аппетитные ломтики куриного мяса, а сверху блестели ягодки сушеного урюка. Жареные утки пламенели, как гранат, а начинка – финики, миндаль, изюм, фисташки и орехи, так и вываливались наружу. А шербет, а посыпанный сахарной пудрой рахат-лукум, а янтарно-желтые кристаллы тростникового и виноградного сахара, медовая пахлава, а тонкие, ароматные вина! Но и это было еще не все: из задних рядов собравшихся выступили музыканты и достали спрятанные до того инструменты (строжайше запрещенные еще Гассаном ибн Саббахом). Зазвучала веселая музыка. Гассан-младший торжественно объявил всех членов и подданных своего ордена свободными от строгих законов шариата, от поста и... от обязательных молитв!

Еще через несколько дней Гассан открылся своим верным низаритам, признавшись им, что он-таки и есть имам («скрытый» еще до недавнего времени, а теперь, в своей неизреченной милости, взявший да и «раскрывшийся»).

Ему осталось только доказать свое происхождение от пророка Мухаммада. Для этого было необходимо ответить на вопрос, откуда в персидской крестьянской семье Кийа Умида появился тайный имам (которому ведь полагалось по определению быть арабом, да еще чистейших, корейшитско-хашимитских кровей)? Ответ был прост до гениальности. Гассан поведал своим адептам, что малолетнего имама, пряча от врагов, вывезли из Египта и поселили с матерью в одном из сел Аламутской долины. Он вырос и, будучи красивым мужчиной, соблазнил жену перса Кийя Мухаммада, которая и родила от этого сожительства мальчика Гассана. Поскольку скрытый имам действовал по предопределению свыше, этот грех был простителен. Но Кийя Мухаммад знал правду и потому Гассана не любил и тратил много сил, чтобы доказать всем, что тот – не имам, а его собственный сын. Иначе ему пришлось бы публично признать, что жена предпочла ему другого мужчину, а это было невыносимо для его мужской гордости.

Поистине, революция, произведенная Гассаном-младшим, спасла не только низаризм, но и измаилизм вообще. Именно благодаря гениальной выдумке Гассана (вот уж, воистину, «ложь во спасение»!) это учение сохранилось до наших дней. Сегодня отдаленный потомок Гассана – Ага-Хан – именует себя имамом и отсчитывает рождение измаилизма с того дня, когда Гассан-младший, выйдя на крепостную площадь Аламута в белых одеждах, объявил великий праздник освобождения. Великий и суровый первый шейх низаритского тайного ордена – «худжжа» Гассан ибн Саббах – был почти забыт...

Гассан-младший, отвергнув жестокость и аскетизм ордена ассасинов, открыв ворота крепостей, возродил низаризм в глазах рядовых его адептов, не спаянных орденской дисциплиной «внутреннего круга». Но систему он сокрушить не смог и казнить противников в своих рядах не стал. Даже враги не могли упрекнуть его в репрессиях и казнях. Политические убийства прекратились. Фидаины остались без дела, и в райские сады Ламасара теперь мог зайти любой.

У имама Гассана II ибн Мухаммада было немало врагов в его собственном ордене, в первую очередь – те коменданты мулидских крепостей, которым еретические идеи самозваного имама были противны, и которым выгоднее было поддерживать лояльные отношения с соседними мусульманскими государями.

Имам Гассан II, которому было явно неуютно в Аламуте, спустился с гор и переехал в обширный светлый Ламасар. Там он жил открыто, окруженный друзьями и, разумеется, врагами. Один из первых же заговоров оказался успешным. В начале 1166 года имама Гассана заколол отравленным кинжалом собственный шурин, брат его горячо любимой жены, который, по словам враждебного Гассану иранского писателя, переступил через клятву верности главе ордена и родственные чувства, ибо «не мог терпеть распространения того постыдного заблуждения».

Можно сказать, что в орденских владениях подняла голову самая что ни на есть оголтелая низаритская реакция. Началось методичное и по-низаритски беспощадное истребление соратников, сторонников и единомышленников предательски убитого Гассана.

Однако принцип престолонаследия уже установился в низаритском орденском государстве. Коменданты согласились с тем, что престол переходит к 19-летнему Нур-ад-Дину Мухаммаду, сыну Гассана. Они полагали, что смогут надежно держать неопытного в делах управления орденским государством юношу в руках.

Но они просчитались. Юноша был верным другом и способным учеником своего гениального отца. И, подобно своему отцу, он умел лицемерить, притворяться, лгать и таить свои чувства и мысли, как и подобает истинному адепту низаритского ордена – «к вящей славе Божией», как впоследствии у иезуитов...

26. «Золотая осень» ассасинов

Сразу же после убийства имама Гассана его сын и наследник Нур ад-Дин Мухаммед переехал из Ламасара в крепость Аламут. Там он, уже облеченный формальной властью, заявил, что будет продолжать дело отца, но не повторит его ошибок.

Были схвачены и казнены не только убийца имама Гассана, но и все его родственники. Главари оппозиции были безжалостно перебиты. Юный «горный старец» и имам учредил жесточайшую систему контроля над разбросанными по разным государствам орденскими крепостями, он был крайне недоверчив и предельно осторожен. Это помогло ему установить своего рода рекорд по продолжительности управления своим тайным орденом: имам и «горный старец» Нур ад-Дин Мухаммад продержался на престоле в Аламуте целых 44 (!!!) года – кинжал убийцы поразил его лишь в 1210 году!

Ему наследовал имам Джелал ад-Дин Гассан III, правивший с 1210 по 1221 год.

Низариты по-прежнему владели крепостями, воевали с сельджукскими султанами и амирами, старались захватить новые крепости, порой лишались старых. Измаилиты возобновили практику политических убийств, но инициатива исходит не из Аламута и не из Ламасара, а из сирийских крепостей ордена, коменданты которых примерно с 60-х гг. XII века фактически перестали признавать над собой власть Аламутского центра (хотя дело в большинстве случаев обошлось без открытого разрыва отношений). С конца этого столетия державы измаилитского ордена как единого целого больше не существовало.

Каждая группа крепостей или наместничество проводила свою политику, вступала в союзы с сельджуками, а нередко и с врагами мусульманской веры – крестоносцами, в том числе и с военно-духовными орденами «франков» (в первую очередь – с орденом бедных соратников Христа и Храма Соломонова). Зачастую в соседних крепостях более или менее мирно сосуществовали низаритский наместник и «франкский» барон. Более того, этот «франкский» барон мог нанять низаритских «фидаинов», дабы убрать христианского соперника. Всякое бывало...

Падение Фатимидского халифата остро отразилось на стабильности тайного ордена с центром в Аламуте. Салах ад-Дин, объединив Египет с Сирией, стал наносить сокрушительные удары не только по крестоносцам. В конце XII века армии Салах ад-Дина начали вторгаться в сирийские владения низаритов, и недалек был тот день, как на востоке появятся хорезмийцы, откатывающиеся все дальше на Запад под натиском новых завоевателей – татаро-монголов грозного «Потрясателя Вселенной» Чингиз-Хана. Но, несмотря на оказываемое на них со стороны могущественного Салах ад-Дина давление, низариты все еще продолжали действовать. Занимавший в то время пост сирийского «горного старца» Рашид ад-Дин ас-Синан был достаточно умным и сильным политиком, которому удавалось за счёт ловкого лавирования между католиками и суннитами поддерживать суверенитет, по крайней мере, сирийского филиала низаритского орденского государства.

27. Рашид ад-Дин Синан

Этот уже упоминавшийся нами выше глава сирийского филиала братства измаилитов, именовавшийся, в подражание основателю ордена Гассану ибн Саббаху, «горным старцем» («горным шейхом», по-арабски: «шейх-уль-джебейль»), также имел обширный дворец, расположенный высоко в горах, где и воспитывал похищенных у родителей юношей-«фидаинов», считавших себя его сыновьями, в слепом повиновении своей воле. В нужный момент их, по его приказу, как когда-то по приказу «худжжи» Гассана ибн Саббаха в Ламасаре, усыпляли и переносили в «сады Джиннат» («райские сады»), где они могли предаваться всевозможным наслаждениям, обещанным пророком Мухаммадом в Коране правоверным мусульманам за гробом. Дивные благовония, самые лучшие вина и яства, мелодичная музыка, красивейшие женщины под видом райских гурий опьяняли чувства юных неофитов, разжигая в их душах сильнейшие страсти.

По прошествии некоторого времени «горный старец» (которого его ближневосточные соседи-«франки» явно считали главой всего низаритского ордена, не догадываясь о том, что подлинный центр «надгосударственного», или, если угодно, международного, братства низаритов располагался на территории Персии, в далеком Аламуте) снова погружал их в наркотический сон, а при пробуждении вдохновенным голосом обращался к ним: «Избранники Предвечного! Вас избрал Он служить орудием Его мести! Предайте себя всецело Его воле и старайтесь заслужить те благодеяния, к которым Он вас предназначил. Его отеческая благость уже дала вам возможность вкусить во сне от сих благодеяний. Те чистые наслаждения, которые во время сна опьяняли ваши чувства, те дивные ощущения, которые до сих пор поражают ваш дух – все это дает лишь самое несовершенное представление о том поистине невыразимом блаженстве, которое Он приготовил тем, кто умеет исполнить Его волю... Предвечный желает, чтобы люди были свободны, а они повсюду порабощены; Он желает, чтобы они были счастливы, а между тем вся земля находится во власти горстки тиранов, не признающих никаких законов, кроме своей прихоти… Идите! И пусть нечистая кровь их, пролитая вашей рукой, откроет Вам навек врата Царствия Небесного!»

Засим Рашид ад-Дин ас-Синан вручал своим «фидаинам» отравленные кинжалы и посылал их убивать. Чтобы втереться в доверие к будущим жертвам, он, как в свое время Гассан ибн Саббах, дозволял своим преданным «фидаинам» для виду даже менять веру. Поступая в телохранители государя, обреченного сирийским «горным старцем» на физическое уничтожение, они, после многолетней верной службы, дослужившись до самых высоких должностей и нередко войдя в число приближенных, пользовавшихся полным доверием «предназначенного к ликвидации объекта», получив соответствующий сигнал, в нужный момент убивали своего «подопечного», не боясь при этом смерти – ведь, успев вкусить еще в этой, земной жизни «загробное блаженство», «фидаины» не сомневались в том, что рай за гробом, молитвами «горного старца», им обеспечен.

То, насколько слепо адепты низаритского ордена, проникшие из иранских областей в Сирию и Палестину практически одновременно с первыми крестоносцами и укрепившиеся в Сирийских горах, повиновались своим начальникам, наглядно демонстрирует следующий исторический анекдот времен управления сирийского филиала низаритского ордена Рашидом ад-Дином ас-Синаном (напоминающий аналогичную историю с «худжжой» Гассаном ибн Саббахом, изложенную нами выше):

Генрих, граф Шампанский и король Иерусалимский, посетил однажды сирийского «горного старца» низаритов в одной из его крепостей, где на каждой башне нес охрану ассасин в белом одеянии. «Государь, - обратился «горный старец» к королю Иерусалимскому, - я готов побиться об заклад, что Ваши люди ни за что не сделают для Вас того, что мои люди охотно сделают для меня». Произнеся эти слова, шейх подал знак рукой, и тотчас же 2 из несших караул на башнях «фидаинов» в белых одеяниях бросились вниз и разбились насмерть о камни у основания крепости. Войдя в крепость, король Иерусалимский обратил внимание на торчавшее из стены железное острие. «Я покажу Вам, Государь, как здесь исполняют мою волю, - сказал «горный старец». По его знаку несколько ассасинов один за другим бросились на это острие и погибли на глазах короля крестоносцев, который, наконец (хотя этот лихой рубака не был слабонервной барышней и в своей жизни насмотрелся всякого!), не выдержав этого зрелища, попросил «горного старца» прекратить дальнейшие «опыты». Согласитесь, уважаемые читатели, что самому насадить себя на торчащий из стены железный шип, «как на булавку стрекоза» - это «номер покруче», чем «просто» спрыгнуть с башни в пропасть...

Когда орденское государство низаритов достигло пика своего могущества, оно уже сильно отличалось от того, что заложил Гассан ибн Саббах. Из своеобразной средневековой полуказарменной-полумонастырской коммуны государство с центром в Аламуте фактически превратилось в наследственную монархию с узаконенной родовой передачей власти. Из среды высших чинов ордена низаритов выделилась своя собственная феодальная знать, которая больше тяготела к суннитским вольностям, чем к шиитскому аскетизму. Эта новая знать предпочитала общественный порядок, в котором роскошь и богатство уже не считались пороком. Разрыв между простыми слоями населения аламутского орденского государства и вышедшей из рядов низаритов новоиспеченной феодальной знатью все больше увеличивалось. По этой причине желающих жертвовать собой ради орденских идеалов находилось все меньше и меньше.

После смерти Гассана ибн Саббаха его преемники не смогли расширить владения государства. Провозглашенные первым «горным старцем» лозунги остались не выполненными и невыполнимыми. Государство низаритов начали раздирать острые внутренние кризисы, и его былая мощь стала сходить на нет. Хотя основанный «худжжой» Гассаном ибн Саббахом орден пережил государство Сельджукидов, возвышение и падение великой Хорезмской державы, основание и крушение ближневосточных государств крестоносцев, государство мулидов с центром в Аламуте неминуемо приближалось к своему закату.

Анонимность и неприступность орденских крепостей ассасинов привели к тому, что низариты позже всех на Среднем и Ближнем Востоке покорились татаро-монголам.

28. «Несущие смерть Чингиз-Хана сыны»

Татаро-монголы, эта новая сила, совершенно неожиданно вторглась в середине XIII века Христианской эры в историю Сирии и Палестины, долго служившей яблоком раздора между христианами и мусульманами. С этой новой силой отныне пришлось иметь дело как исламскому миру, так и ближневосточным государствам крестоносцев-«франков». Предвестником появления монголов на Переднем Востоке стало упомянутое выше вторжение в Святую Землю хорезмийцев, отступавших из Центральной Азии на Запад под натиском монгольских полчищ, разгромивших государство хорезмшахов - сильнейших в то время мусульманских владык Востока.

Фактором всемирно-исторического значения монголы стали впервые при хане Темуджине (умершем в 1227 году), подчинившем себе целый ряд азиатских народов (и потому принявшем титул Чингиз-Хан, то есть «Хан, великий как Море-Океан»). В Европе монголов («моголов», «моолов», «мунгалов», «моалов» тогдашних русских летописей) иногда называли также «татарами», по этнониму подчиненного монголам племени «тата(б)» («дада») или «татал», поставлявшему в войско Великого Хана не только самых храбрых, но и самых диких и жестоких воинов, спаянных, однако, железной дисциплиной. Первоначально монгольский род Борджигин («Синеокие», «Голубоглазые» или «Сероглазые»), из которого происходил Темуджин, враждовал с татарами (именно татары отравили отца будущего повелителя Великой Монголии). Но, потерпев от него военное поражение, татары начали верно служить Чингиз-Хану, играя в его завоевательных походах столь важную роль, что со временем его военные противники и покоренные народы стали именовать монгольских завоевателей «татарами».

Изначально татары были южными соседями монголов. Между монголами и татарами долгое время шли казавшиеся нескончаемыми войны за водные источники, пастбища и табуны, пока монголы к середине XII века не добились перевеса в силах. До тех пор, пока гегемония татар была очевидной, монголы считались частью татар. Но уже в XIII веке татар стали рассматривать как часть монголов. При этом этноним «татары» в Азии исчез (хотя именно «татарами» впоследствии стали именовать себя поволжские тюрки - потомки волжских булгар и хазар, ставшие подданными созданной монголами Золотой Орды). Тот расовый тип, который ныне считается «монголоидным», был изначально свойствен именно «тата» - татарам. Древние монголы были, согласно свидетельствам летописцев и фрескам, найденным в Маньчжурии, высокорослыми, бородатыми, светловолосыми и голубоглазыми. Современный облик потомки тогдашних монголов приобрели вследствие смешанных браков с окружавшими их многочисленными низкорослыми, черноволосыми и темноглазыми племенами татар.

Кстати, и о древних тюрках китайские летописи сохранили достаточно непривычные для нас сегодня описания:

«Тюрки с голубыми глазами и рыжими бородами... суть потомки усуней» (европеоидного народа арийского корня, населявшего на рубеже Христианской эры Тянь-Шань, потомками которого, согласно Л. Н. Гумилеву, китайцы XVII века cчитали русских землепроходцев). Впрочем, довольно об этом...

Превосходно обученные, выросшие в седле татаро-монгольские всадники, вселявшие страх во все народы средневековой Азии и Европы, на своих маленьких, мохнатых лошадках, под белым «9-бунчужным» (то есть украшенным, по мнению одних исследователей, 9 черными хвостами яков, а по мнению других - например, Ю. Н. Рериха - 9 белыми конскими хвостами) знаменем Чингиз-Хана, побеждали народ за народом, страну за страной. Наряду с тяжелой конницей, вооруженной длинными пиками, мечами и саблями, основную ударную силу татаро-монгольской армии составляли конные лучники, чья меткость и дальность стрельбы наводила непреодолимый ужас на врагов и не раз решала в пользу монголов исход решающих сражений.

В период своего расцвета Великая Монгольская Держава Чингиз-Хана и его преемников простиралась от Тихого океана до Центральной Европы. Татаро-монголам же было суждено сыграть решающую роль и на заключительном этапе истории государств крестоносцев в Земле Воплощения.

В результате развернутой Чингиз-Ханом, а впоследствии - его сыновьями и внуками - политики безостановочной экспансии, завоеватели достигли даже Восточной Европы, опустошив Русь, Венгрию, Силезию и Польшу. В оборонительном сражении с татаро-монголами при Лигнице (Легнице, Вальштатте) в 1241 году, в котором погиб весь цвет силезской народности, сложили свои головы также силезские иоанниты (госпитальеры), тамплиеры и тевтонские рыцари (кстати, в этом сражении монголо-татарами – впервые в истории военных действий на территории Европы» - была применена в полевых условиях реактивная артиллерия – боевые ракеты китайского производства, включая химические; но это так, к слову)...

Как и многие другие народы, тесно связанные с природой, монголы обожествляли природу и были сильно привержены магии, однако не были чужды также почитания Единого Всевышнего Бога и неземных сил. Так, их Верховное Божество именовалось «Хурмуста», «Хормуста» или «Хормуста-тенгри» (искаженное «Ахура-Мазда», «Арамазд», «Оромазд» или «Ормузд» – уже упоминавшийся в начале нашего повествования Благой Бог зороастрийцев-маздеистов доисламского Ирана). Любопытно, что и другие народы монгольского корня почитали Ормузда под различными, но сходно звучащими именами (у маньчжур Благой Бог именовался «Хормусда», у тувинцев – «Курбусту», у алтайских племен – «Курбустан» или «Уч-Курбустан», а у бурятских племен по-разному: «Хормустахан», «Хурмас», «Хюрмас», «Хирмус», «Хирмас», «Хёрмос» или даже «Тюрмас»).

Сам же рыжебородый, сероглазый, голубоглазый или зеленоглазый (тюркско-монгольское слово «кок» («кёк», «геок»), означает все три цвета) Чингиз-Хан, ведший свое происхождение от красавицы Алангоо (или Алан Гоа, что означает «Прекрасная Аланка» - следовательно, его прародительница принадлежала к иранской народности аланов, или асов) и от божественного «Солнечного Луча» в облике светло-русого белокожего юноши, оплодотворившего его прародительницу через дымоход ее юрты (налицо своего рода параллель с христианским представлением о Непорочном Зачатии), именовал незримое верховное Божество, которому поклонялся, «Вечным Голубым (Синим) Небом (Кок Тенгри)». Если верить «Столетней летописи», заключительной части средневековой грузинской хроники «Картлис-Цховреба»: «В обычае же было у них (монголо-татар - В. А. ) поклонение единому Богу, которого на языке своем именовали Тенгри. И начинали писать так: «Мангу Тенгри Кучундур», то есть: «Силою бессмертного Бога». Согласно этой же грузинской летописи: Но было сказано и то, как Чингиз-каэн (Чингиз-хан -В. А. ) взошел на гору высокую и явился ему владыка Иисус Христос, Бог всех, и Он научил (Чингиз-Хана - В. А. ) праву, вере, невинности и истине, неприятию лжи, воровства и всякого прочего зла и говорил: «Ежели запомнишь эти заповеди, и все земли и племена будут отданы тебе. Иди и забирай все земли, какие только тебе под силу». Правда, Л. Н. Гумилев считал, что как сам Чингиз-Хан, так и весь его род «Сероглазых» исповедовал «черную веру» бон-по (то есть, разновидность древней арийской религии митраизма, принесенную в Тибет иранцем Шенрабом и распространившуюся оттуда на Монголию). Однако эта точка зрения стоит особняком.

Монголы считали голубизну глаз и русые (рыжеватые) волосы членов рода Борджигин (Борджегинь) следствием происхождения от «Солнечного Луча». Об отличии внешности Борджигинов от прочих северных кочевников китаец Чжао Хун, посетивший, в качестве посла южнокитайской империи Сун (враждовавшей с северокитайской империей Цзинь и надеявшейся заручиться поддержкой монголов против цзиньцев), писал так:

«Татары не очень высоки ростом... Лица у них широкие, скулы большие... Борода редкая. Темуджин (Чингиз-Хан - В. А. ) - высокого роста и величественного сложения, с обширным лбом и длинной бородой... Этим он отличается от других». Как и у других Борджигинов, глаза у Чингиз-Хана были «сине-зеленые или темно-синие... зрачок окружен бурым ободком».

Короче говоря, внешность у «рыжебородого тигра» была, судя по описаниям современников, самая что ни на есть «арийская», а точнее – «нордическая». А если учесть, что Чингиз-Хан носил золотой перстень со свастикой (подаренный через 7 веков, в 1921 году, ургинским Богдо-Ламой, первосвященником «желтой веры» - монгольской ветки ламаистской формы буддизма - освободителю Монголии от китайской оккупации русскому генерал-лейтенанту барону Р. Ф. фон Унгерн-Штернбергу, который был, подобно Чингиз-Хану, русоволосым, рыжебородым и голубоглазым, что побудило монголов считать барона перевоплощением своего знаменитого Священного Воителя), и что, по некоторым данным, в его войске имелись знамена со свастикой (называющейся по-монгольски «суувастик»), то... выводы можно сделать самые далеко идущие. Не случайно Адольф Гитлер как-то заметил, что «Чингиз-Хан, несомненно, был арийцем, иначе он не был бы таким победоносным»! Но это так, к слову...

В эпоху разгара религиозных войн между христианами и мусульманами монголы выгодно выделялись на общем фоне отсутствием у них религиозного фанатизма (что, возможно, облегчало Чингиз-Хану задачу покорения новых земель). Их 3-й Великий Хан (каан, каган, каэн) - Менгу, Мунгкё, Монкэ, Мунгкэ или Мункэ (1251-1259) - с одинаковой терпимостью и благосклонностью принимал участие в христианских, буддийских и магометанских празднествах. С христианством монголы впервые познакомились через секту несториан, распространившихся, через Персию, по всей Азии и проникших таким образом и в великое монгольское содружество народов. Еще до монголов христианство проникло в среду соседствовавших с ними народов Восточного Туркестана - тюркоязычных уйгуров, онгутов, чигилей. Еще в середине Х века арабский ученый и путешественник Абу Дулаф упоминал о христианах, живших в районе нынешней китайской провинции Ганьсу и, в основном, в Турфанском оазисе, в районе Аксу, Карашар и Кочо. Пришедшие туда со своих исконных территорий, расположенных на берегах рек Толы и Селенги, и основавшие княжество со столицей в Бешбалыке, ставшее впоследствии известным под названием «государства Кочо», уйгуры смешались с коренным населением (уже отчасти христианским). Известно, что еще в VIII-IX веках в Кочо действовал храм христианской (несторианской) Церкви Востока (соседствовавший с комплексом буддийских святилищ).

В 1209 году уйгурское государство восточных христиан Кочо подчинилось Чингиз-Хану, став его вассалом и военным союзником (в частности, в борьбе монголов против государства хорезмшаха Мухаммада, являвшегося, как уже упоминалось выше, одним из сильнейших владык мусульманского мира). В 1275 году уйгурское государство вошло в состав улуса (удела) Чагатая (Джагатая), сына Чингиз-Хана (убитого впоследствии низаритами). Из путевых записок францисканского монаха-минорита Иоанна (Джованни) ди Плано Карпини, направленного папским престолом ко двору Великого Хана всех монголов в Каракорум (Харахорин), явствует, что страна уйгуров воспринималась как страна христиан. Папский посол писал о них: «Эти люди суть христиане из секты несториан».

Христианство несторианского толка не позднее начала XIII века уже пользовалось широчайшим распространением, по крайней мере, среди 2 монгольских народностей – караитов (на востоке Центральной Азии) и найманов (в ее западной части). Временами влияние несториан, активно использовавших в своей символике кресты «мальтийской» («иоаннитской») формы, а также уширенные кресты со свастикой (по-монгольски: «суувастик») в перекрестье, предвосхищающие форму будущих Железных и Рыцарских крестов гитлеровского «Третьего рейха» (что, при желании, может побудить пытливых исследователей к еще более далеко идущим выводам, чем история с передачей свастичного перстня Темуджина барону Унгерну), становилось настолько значительным, что проникало даже в правящее великоханское семейство, определявшее все и вся в Великомонгольской империи потомков Чингиз-Хана. Так, христианкой несторианского толка была сноха самого Чингиз-Хана, Сорхахтани-беги – старшая и самая влиятельная жена Тулуя (Тули) – любимого 4-го сына Чингиз-Хана, мать будущих монгольских Великих Ханов – Менгу и Хубилая (Кубилая, Кубла-Хана), также доброжелательно относившихся к христианам (причем не только из уважения к матери).

Как писал в своей книге Марко Поло, утверждавший, что Хубилай «почитает христианскую веру за истинную и лучшую, потому что, как он говорил, эта вера приказывает только доброе и святое»:

«Одержав победу, великий хан с великою пышностью и с торжеством вступил в главный город, называемый Камбалу. Было это в ноябре. Прожил он там февраль, до марта, когда была наша пасха. Зная, что это один из наших главных праздников, созвал всех христиан и пожелал, чтобы они принесли ту книгу, где четыре евангелия. Много раз с великим торжеством воскурил ей, благоговейно целовал ее и приказывал всем баронам и князьям, бывшим там, делать то же. И то же он делал в главные праздники христиан, как в Пасху и в Рождество... ». Впрочем, правдивый венецианец Марко (очевидно, не желающий создать у читателей и слушателей чтения своей книги ложного впечатления, будто каан Хубилай был чуть ли не христианином) тут же добавляет:

«... а также в главные праздники сарацин, иудеев и идолопоклонников. А когда его спрашивали, зачем он это делает, хан отвечал:

«Четыре пророка, которым молятся и которых почитают в мире. Христиане говорят, что бог их Иисус Христос, сарацины – Мухаммад (в русском переводе книги Поло - Мухаммед - В. А. ), иудеи – Моисей, идолопоклонники – Согомом-баркан (Шакьямуни-бурхан, то есть Будда Гаутама – В. А. ), первый бог идолов (буддистов – В. А. ). Я молюсь, и почитаю всех четырех, дабы тот из них, кто на небе старший воистину, помогал мне».

И сокрушенно добавляет:

«Если бы папа (римский – В. А. )... прислал сюда (в Ханбалык – В. А. ) способных проповедников, великий хан обратился бы в христианство, потому что, несомненно, он этого желал».

Тем не менее, Хубилай-Хан, вне всякого сомнения, откровенно благоволил христианам, пользовавшимся при его дворе большим влиянием. Так, например, секретарем монгольского посольства, направленного в 1280 году Хубилаем (ставшим к тому времени не только кааном Великого Монгольского Улуса, но и императором Китая, основав новую китайскую династию Юань) в Чипангу (Японию), с целью привести это островное государство к покорности своей власти, был христианин-уйгур, казненный, вместе со своими спутниками, японскими самураями свирепого сиккэна (регента при сёгуне, являвшемся, в свою очередь, официальным регентом при практически лишенном политической власти тэнно, или микадо - японском императоре) Токимунэ. Среди останков воинов экспедиционного корпуса, направленного Хубилай-Ханом, разгневанным убийством своих послов, в 1281 году на остров Кюсю и разбитого японцами (не без помощи «божественного ветра» Камикадзе, потопившего корабли татаро-монгольско-китайско-корейского десанта и отрезавшего их тем самым от материка – именно в честь этого «божественного ветра», спасшего, по воле небес, Японию, от иноземного вторжения получили почетное прозвище «камикадзе» знаменитые японские летчики-смертники последних месяцев Второй Мировой войны!), был найден стальной, украшенный серебряным крестом, шлем монгольского военачальника (очевидно, христианина). Плано Карпини упоминает 3 высокопоставленных чиновников («ханских нотариев») при дворе Великого Хана, являвшихся уйгурами-христианами. А в записках другого «франка» - фламандского монаха-минорита Вильгельма Рубруквиса (Рубрука или Рюисбрэка), направленного в ставку Великого Хана, но уже не папским престолом, а королем Франции Людовиком IX (об этом посольстве у нас еще пойдет речь далее), указывается, что хан Сартак (сын Бату-Хана, или, по-русски, Батыя), и секретарь хана Койяк, были христианами, принадлежавшими к Церкви Востока (то есть несторианами).

Несторианами именовались последователи особого восточно-христианского вероучения, основанного Константинопольским Патриархом Несторием (умершим в 450 году Христианской эры), отлученным от православной Церкви за ересь на Третьем Вселенском Эфесском соборе 431 года. По учению Нестория, «во Христе следовало разделять человеческую и Божественную природу», ибо он считал Иисуса «лишь человеком, ставшим Богом»; вследствие этого Несторий дерзал отказывать Пресвятой Деве Марии в наименовании Богородицы, именуя ее лишь «Христородицей». В настоящее время последователями несторианского вероучения, некогда весьма широко распространенного, являются малочисленные сирийцы-айсоры, безо всяких оснований считающие себя потомками древних ассирийцев, являющиеся в действительности потомками древних арамеев и проживающие, главным образом, в Северном Ираке.

На христианском Западе сразу же осознали значение татаро-монгольского фактора для развития событий в тогдашнем мире. Римские папы пытались через миссионеров оказывать влияние на завоевателей мира. Но и светские христианские государи стремились, путем заключения союза с татаро-монголами против исламских государств, добиться облегчения положения Святой Земли, которую все еще надеялись отвоевать у сарацин. Именно поэтому и папа римский Иннокентий IV и король Людовик IX Французский, начиная с 1245 года, несколько раз пытались через миссионеров из монашеских орденов доминиканцев и миноритов установить контакты с повелителем монголов. При этом послы, помимо дипломатических и религиозных поручений, естественно, получали и специальные задания в области разведки.

Почему же «франкские» крестоносцы, короли и папы связывали с пришельцами из далекой Центральной Азии надежды на возможность сокрушить в союзе с ними мусульман?

Поводом к этим (как вскоре оказалось, тщетным) надеждам послужило событие, происшедшее в Средней Азии еще в середине XII века. В 1141 году войска самого могущественного из тогдашних среднеазиатских мусульманских правителей, турка-сельджука, султана Санджара (1118-1157), вошедшего в историю под именем «последнего Великого Сельджука» и похороненного в городе Мерве (Афганистан), были разгромлены севернее Самарканда кара-китаями (именуемыми также кара-киданями, или просто киданями).

Кара-китаи, выходцы из Южной Маньчжурии, родственные по языку современным тунгусам (эвенам или эвенкам), а также нанайцам, еще в VIII-X веках основали в Восточной Азии обширное государство, именовавшееся в китайских летописях «империей Ляо» или «Великим Ляо», которое подчинило себе к концу Х века всю Маньчжурию, Северный и Центральный Китай до реки Янцзы и монгольские степи Центральной Азии. В начале XII века Империя Ляо была разгромлена китайцами, вступившими для этого в союз с чжурчжэнями, другой народностью тунгусско- (эвено-) маньчжурского корня.

Вытесненные китайцами и чжурчжэнями из Восточной Азии и Монголии, кара-китаи захватили территорию между Монгольским Алтаем и хребтом Алтын-Таг, проникли через горные проходы в Центральный и Западный Тянь-Шань, в прибалхашские степи, в бассейн Сыр-Дарьи, и, разбив, как говорилось выше, в 1141 году мусульманские войска «последнего Великого Сельджука», раздвинули свои владения до Аму-Дарьи. Так к середине XII века в Средней Азии и на западе Центральной Азии возникло огромное кара-китайское государство Китань или Кара-Кидань (Кара-Китайская Империя) во главе с «гурханами», слухи о котором распространились по всей Азии.

Кара-китаи не были мусульманами. В то же время не существует никаких достоверных доказательств того, что они были христианами, что среди них имелись более-менее многочисленные или влиятельные группы христиан, или, что хотя бы один из киданьских правителей-гурханов в середине XII века принял христианство. Во всяком случае, Елю-Чуцай, потомок киданьской династии Великого Ляо, знаменитый «премьер-министр» Чингиз-Хана, судя по описаниям, был полностью китаизированным конфуцианцем, не сохранившим в себе ничего специфически кара-киданьского. Но западно-азиатские христиане смешивали кара-китаев с караитами (кераитами) – монгольским племенем, чьи правители за несколько десятков лет до победы кара-китаев над сельджуками под Самаркандом действительно приняли христианство несторианского толка. Сходство между ними и, соответственно, путаница, усугублялись еще и тем, что христиане-караиты в XIII веке покорили кара-китаев и основали на кара-китайской территории свое собственное государство, в свою очередь, покоренное Чингиз-Ханом (так что - увы! - ошибался любимый военный историк наших детских лет генерал-майор Е. И. Разин, утверждавший во 2-м томе своей «Истории военного искусства», что монголы Чингиз-Хана до начала похода на Империю Нючжей, то есть Северную Китайскую, а точнее - чжурчжэньскую - Империю Цзинь-Кинь, покорили Кара-Китайскую Империю; в действительности последняя к моменту монгольского нашествия уже давно была покорена несторианами-караитами).

В середине XII века христианский правитель караитов именовался китайским титулом Ван-Хан (по-китайски слово «ван», созвучное христианскому имени Иван-Иоанн, означало «царь», «король» или «князь царствующего дома»). Известие о том, что после разгрома мусульман-сельджуков под Самаркандом в Средней Азии немусульманами возникло новое обширное, и притом не мусульманское, а враждебное мусульманам государство во главе с Ван-Ханом, было воспринято в христианской западно-азиатской среде как известие о победе, одержанной над мусульманами могущественным христианским «царем (царем-попом, попом) Иваном» (которого крестоносцы французского происхождения – «франки» - именовали «Жан» или «Жеан», крестоносцы германского происхождения – «Иоанн» или «Иоганн», а крестоносцы английского происхождения – «прест Джон»).

Чуть позднее это путаное известие было приукрашено дополнительной легендой о том, что победоносный среднеазиатский царь-христианин был в то же время и священником (первосвященником или пресвитером). Такой «царь-священник» весьма напоминал упоминавшегося в Библии святого праведного «царя-священника» Мелхиседека, «царя Салимского» (Иерусалимского), считавшегося прообразом самого Господа Иисуса Христа и причастившего ветхозаветного патриарха Авраама хлебом и вином после победы над царями язычников, что как бы вводило его в орбиту вооруженной борьбы между христианами и мусульманами за Иерусалим и всю Святую Землю. В первой же дошедшей до нас (датированной 1145 годом) записи о «царе Иване» германского епископа Оттона Фрейзингенского (канцлера императора Священной Римской империи Фридриха I Барбароссы - прославленного деда упоминавшегося нами выше не менее знаменитого «сицилийского султана» Фридриха II Гогенштауфена), cреднеазиатский победитель мусульман был назван «царем-священником Иоанном». Летописец при этом добавил, со ссылкой на письмо некоего сирийского католического епископа в Рим, что «царь-священник Иоанн» после победы над мусульманами якобы двинулся из Средней Азии на Запад с намерением оказать помощь христианскому Иерусалимскому королевству, дошел до реки Тигр, но там остановился, не имея судов для переправы через реку.

По прошествии нескольких лет большой популярностью среди крестоносцев и даже в самом Риме пользовалось таинственное «письмо пресвитера Иоанна», якобы отправленное им восточно-римскому (византийскому) Императору Мануилу I Комнину (вольное переложение его содержания вошло в золотой фонд древнерусской литературы под названием «Повести об Индейском Царстве»). Когда же, в результате монгольских походов, были разгромлены в Средней и Западной Азии мусульманские государства и в Западную Европу проникли достоверные сведения о наличии среди татаро-монголов христиан и об охотно зачислении монгольскими ханами христиан к себе на службу, «франки» вспомнили о «царстве Пресвитера Иоанна» (или «попа Ивана») далеко на Востоке» и решили всерьез попытаться разыграть «монгольскую карту». Тем более, что татаро-монголы еще в 1242 году наголову разгромили в битве при горе Кесе-Даг 70-тысячное мусульманское войско султана турок-сельджуков Кей-Хосрова II (которым, как это ни странно, командовал православный христианин - грузинский князь Шервашидзе, абхаз по происхождению, из рода Чачба, доблестно павший под монгольскими мечами)! После разгрома турок монголо-татарами при Кесе-Даге земли сельджуков были настолько опустошены пришедшими из Центральной Азии «несущими смерть Чингиз-Хана сынами», что к 1307 году Иконийский султанат турок-сельджуков - этот столь грозный еще недавно враг ближневосточных «франков» и «ромеев», православных греков-византийцев, «с треском» рассыпался на части.

На фоне перечисленных военных катаклизмов оказалось почти незамеченным современниками возникновение на обломках сельджукского султаната независимого княжества (бейлика) турок-османов (названных так по имени своего предводителя Османа - вождя маленького кочевого рода, выделившегося из состава большого огузского племени Кайы). Впрочем, история возникновения Османской державы выходит за рамки нашего повествования.

Как уже упоминалось выше, король-крестоносец Людовик IX Французский направил в качестве посла к враждебного мусульманам монголам монаха-минорита Вильгельма Рубруквиса, прибывшего, после полного опасных приключений и лишений путешествия, в 1254 году ко двору Великого Хана и принятого самим кааном Менгу. Он застал монгольского владыку пребывавшим в готовности напасть на мусульманские государства Западной Азии, не изъявившие желания добровольно признать себя вассалами монголов, и уничтожить их. Друзья Менгу-Хана уже были его вассалами, своих врагов он намеревался истребить или превратить в своих вассалов.

В 1256 году многочисленное, состоявшее в значительной степени из восточных христиан преимущественно несторианского вероисповедания, оснащенное китайской, среднеазиатской и иранской осадной техникой, татаро-монгольское войско под командованием правителя Персидской орды и вассала верховного повелителя - Каана, или Великого Хана - всей Монгольской державы Хулагу, брата Великого Хана (сына христианки и женатого на христианке) перешло в наступление на Запад. Первоочередной целью и задачей похода монголов был разгром опорных баз ордена низаритов (не без оснований подозревавшихся татаро-монголами в убийстве Джучи, старшего сына Чингиз-Хана, и в скором времени действительно убивших, как мы увидим, другого сына Чингиз-Хана, Чагатая-Джагатая), расположенных в Персии, и, прежде всего, их главных крепостей Аламут и Меймундуз. Татаро-монгольские авангарды начали военные действия против низаритов на 3 года раньше, с марта 1253 года.

29. Закат в крови

Порой бывает легче сломить большое государство: есть войско, которое можно разгромить, и столица, которую можно занять. Иное дело штурмовать неприступные горные цитадели низаритов. Против десятков крепостей надо посылать отряды, снабженные осадными машинами, терять время и людей – результат же не стоил усилий.

Но в середине XIII века монголы твердо решили покончить с низаритами. Эта задача облегчалась тем, что очередной имам низаритов, сын «горного старца» и имама Рукн-эд Дина Хуршах (пришедший к власти в 1255 году, перешагнув через труп родного отца, имама Алла ад-Дина III Мухаммада), был человеком на редкость трусливым и подлым (хотя и на редкость жестоким). Как затравленный зверь, он буквально метался между желанием сохранить жизнь и богатство и страхом перед монголо-татарами. Пользуясь его непоследовательностью, татаро-монголы силой, обманом, уговорами брали крепость за крепостью, пока имам не был осажден в Аламуте.

Как говорится в грузинской «Столетней летописи:

«Итак... поделив Грузию, татары отправились в поход на Алмут (Аламут - В. А. ) и забрали с собой грузин, коих разделили надвое. Половина их была в походе на Алмут один год, а (другая - В. А. ) половина - в другой год, ибо семь лет продлилась война с алмутцами, которые суть вероломные человекоубийцы и коих именуют мулидами. И неустанно воевали с ними татары Чармаган, Чагата (сын Чингиз-хана Чагатай - В. А. ), Иосур и Бичо - и летом и зимой. А грузины, разделенные и распределенные по годам своим, сопровождали их и пребывали в алмутском походе... Таким образом, в течение семи лет продлилось пребывание их на Алмутской войне. В один день снарядили аламутцы искусного мулида. Ночью он воровато проник в охрану ноинов (нойонов-князей - В. А. ) Чагаты, прокрался в шатер его и спящему всадил ему в сердце нож и убил его... ». Когда насмерть перепуганная стража кинулась на поиски убийцы, тот вдруг сам предстал перед монголами, потрясая обнаженным клинком, покрытым кровью сына Чингиз-Хана, воскликнул на своем родном персидском языке: «Ман куштем Чагата!» («Я убил Чагатая!»), после чего был сам убит на месте разъяренными татарами. Судя по всему, убийца твердо верил в то, что по молитвам шейха своего тайного ордена будет перенесен в райские сады с приуготованными там отважным фидаинам наслаждениями.

В конце концов, Рукн-эд Дин Хуршах был вынужден сдаться. Взяв Аламут измором, татаро-монголы (и поддерживавшие их вспомогательные грузинские православные войска) согнали мулидов-низаритов, под предлогом переписи, в кучу и всех перерезали. Говорят, что при этом погибли тысячи ассасинов. Явившись с повинной головой в ставку хана татаро-монголов, имам Рукн-эд-Дин повел себя крайне недостойно и малодушно. Он слезно клялся, что якобы хотел сдаться «несущим смерть Чингиз-Хана сынам» уже давно, но опасался... фанатизма своих собственных подданных. То есть, иначе говоря, недостойный преемник «худжжи» Гассана ибн Саббаха совершил очередную подлость, дойдя при этом до предела падения - он фактически надругался над верностью и предал память членов собственного ордена, не щадивших за него своих жизней в боях с жестоким врагом. Изощренный в тонкостях восточного дипломатического этикета, монгольский хан притворился, что поверил «горному старцу», и обанкротившийся имам некоторое время прожил в почетном плену в ставке Хулагу, пока монголо-татары, силой или хитростью (а также, вероятно, пользуясь именем как бы перешедшего под их покровительство имама, как приманкой), не завладели остальными ассасинскими твердынями в Иране, Ираке и Сирии.

Процитируем в данной связи еще раз отважного венецианского путешественника Марко Поло:

«Рассказал я вам о делах горного старца и его асасинов, а теперь опишу, как и кем он был уничтожен.

Но вот что я позабыл, и теперь доскажу: у старца таких, что повиновались ему и по его обычаю жили, было во всей стране, от Дамаска в одну сторону, до Курдистана в другую (в действительности низариты, подчиненные «горному старцу», были распространены гораздо дальше на восток, чем сказано в тексте книги Марко Поло; согласно Рашид ад-Дину Фазлуллаху Хамадани - между прочим, всеми фибрами души ненавидевшему вероотступников-измаилитов, как подобало всякому уважающему себя правоверному сунниту-шафииту; впрочем, в 1318 году почтенный летописец был обезглавлен по обвинению в... тайном исповедании иудаизма! -, ряд «крепостей еретиков» располагался в Кухистане, в том числе – в восточной его части, например, крепость Туй, и даже в центральном Хорасане – например, крепость Торшиз – В. А. ).

Довольно об этом, расскажем об его погибели.

Это было в 1262 году. Алау (Хулагу – В. А. ), царь восточных тартар (так у Марко Поло – В. А. ), узнал обо всех злых делах, что творил старец, и решил уничтожить его. Набрал он из своих князей и послал их с большой ратью к той крепости; три года осаждали они ее и не могли взять; будь там продовольствие, никогда бы не взять ее, но через три года нечего было там есть. Так-то был взят и убит старец Ала-один вместе со всеми своими; с тех пор и поныне нет более ни старца, ни асасинов. Кончилось и владычество старца, и злые дела, что творил он в старину».

Понятно, что Марко Поло, не являвшийся непосредственным свидетелем и очевидцем событий, не во всем был точен. Монголо-татары хана Хулагу не могли держать в осаде 3 года (1262-1265), а затем убить «горного старца» и имама Алла ад-Дина Мухаммада III (убитого еще в 1255 году в Ширкухе к юго-западу от города Йезда). В осаде сидел его сын (по указанию которого Алла ад-Дин Мухаммад III и был убит!), последний «горный старец» и имам – Рукн ад-Дин Хуршах, и сдался он хану Хулагу не в 1265, а в 1256 году.

Как писал цитируемый нами выше иранский историк Рашид ад-Дин Фазлуллах Хамадани:

«Когда Хулагу-Хан увидел Хуршаха, он понял, что (тот) юн, неопытен и неразумен (заметим в этой связи, что этот якобы юный и неопытный Хуршах, после убийства своего отца, и глазом не моргнув, приказал одному из своих «фидаинов» заколоть убийцу – тоже, между прочим, низарита! -, а сыновей убийцы повелел сжечь на площади на глазах у всего «честного народа»! - В. А. ). Он обласкал его и обнадежил посулами (чтобы с его помощью скорее сломить сопротивление измаилитов – В. А. )».

Пребывавший в почетном плену у ильхана низаритский имам влюбился в монголку-служанку и попросил разрешения на ней жениться. Разрешение было дано. Тем временем почти все крепости низаритов уже сдались татаро-монголам, и теперь был нужен только повод, чтобы каким-то образом отделаться от их назойливого и не в меру услужливого имама. Рукн ад-Дин Хуршах сам подсказал «степным батырам» такой повод. Он изъявил горячее желание съездить в ставку Великого Хана Менгу, дабы лично засвидетельствовать свое нижайшее почтение «Джихангиру – Повелителю Вселенной».

«Несущие смерть Чингиз-Хана сыны», которым экс-имам разгромленных низаритов к тому времени успел до смерти надоесть, с готовностью снарядили небольшой караван для спустившегося с гор «горного старца» и его новой жены. Почтовое дело в татаро-монгольской державе было поставлено образцово, ямская служба, несмотря на боевые действия, продолжавшиеся в разных частях еще далеко не замиренной евразийской империи Чингизидов, работала бесперебойно, и через несколько месяцев имам оказался в Каракоруме. Относительно дальнейшего хода событий существуют различные версии. Многие историки считают, что Великий Хан Менгу наотрез отказался принять имама и прогнал его обратно. В пути последний «горный старец» и имам ассасинов пропал без вести. Судя по всему, он был ликвидирован монголами за ненадобностью.

Как писал Рашид ад-Дин Фазлуллах Хамадани: «Затем он (Хулагу-Хан – В. А. ) отправил его (Хуршаха – В. А. ) на служение каану (Великому Хану монголов Менгу– В. А. ). О смерти его рассказы различны (есть среди этих рассказов и такой, согласно которому низаритского имама, из уважения к его высокому, хотя и в прошлом, сану, казнили без пролития крови, насмерть затоптав сапогами, а не зарубили, как всю его свиту - В. А. ). Подлинно то, что когда до каана дошло известие, что едет Хуршах, он... послал гонцов, чтобы его по дороге убили (согласно этой версии, получается, что последний имам измаилитов даже не доехал до великоханской ставки! – В. А. ). Так проходит слава мира...

Следующей целью повелителя монголо-татарских завоевателей, принявшего, после разгрома низаритов, титул ильхана (вассала Великого Хана), была столица аббасидских халифов - сказочно богатый город Багдад (название которого означает, в переводе с персидского языка, «Богом данный» или «Дар Бога»). Монголо-татары уже пытались овладеть Багдадом в 1238 году, но безуспешно. К описываемому времени халифы багдадские практически утратили всякую реальную власть, кроме духовной, над мусульманским (а фактически – суннитским) миром, выполняя (сначала при сельджукских султанах и азербайджанских атабеках, а позднее – при египетских султанах) роль, сравнимую с ролью средневековых японских микадо (тэнно) при воинственных сёгунах – носителях реальной власти (а впоследствии - с ролью лишенных реальной власти сёгунов при ставших носителями этой реальной власти сиккэнах).

Тем не менее, халиф багдадский Мустасим (подобно папе римскому в Италии) по-прежнему владел своей собственной территорией, защищать которую от монголо-татар он вознамерился во главе своего собственного войска, попавшего в искусно расставленную монголами ловушку и практически уничтоженного до последнего человека. Сам халиф был, по приказанию ильхана Хулагу, по одной версии, зашит в мешок и забит до смерти палками; по другой версии - плотно завернут в ковер и затоптан до смерти монгольскими лошадьми; по 3-й - привязан к хвостам 4 диких коней и разорван ими на части; по 4-й - брошен живым в огромную полую башню, доверху заполненную пеплом, в котором задохнулся; по 5-й (приведенной в уже цитировавшейся нами выше книге венецианского купца и путешественника Марко Поло – между прочим, много лет служившего Великому Хану монголов Хубилаю в далеком Китае, центре Великого Монгольского Государства - и объездившего все татаро-монгольские владения) - заточен ханом Хулагу в своей собственной сокровищнице, богатства которой пожалел потратить на наемное войско, достаточное для отражения монгольского нашествия, и уморен голодом среди бесчисленных сокровищ - и все это лишь для того, «чтобы не проливать публично кровь владыки правоверных»! Истреблены были также сыновья и прочие сородичи халифа. Правоверные мусульмане-сунниты остались без своего верховного владыки (впрочем, шиитам и, в том числе низаритам, до этого не было никакого дела).

В 1261 году мамелюкский султан Египта Бейбарс (куман, то есть кипчак, или, по-нашему, половец, по происхождению, а по другой версии - черкес) пригласил единственного уцелевшего после разорения Багдада монголами Аббасида – дядю (по другой версии – брата) убитого монголо-татарами халифа Мустасима - к себе в Каир, где и провозгласил его халифом всех правоверных. С тех пор мамелюкские султаны Египта рассматривали присутствие в египетской столице Каире аббасидских халифов как гарантию легитимности своей собственной власти. После разгрома мамелюков и завоевания Египта турками-османами в 1517 году последний аббасидский халиф был вывезен в Стамбул (так османы называли захваченный ими в 1453 году Константинополь), где и отказался от своего халифского титула в пользу турецкого султана-падишаха Селима I, считавшегося с тех пор (по крайней мере, формально) не только светским, но и духовным владыкой почти всех мусульман мира (придерживающихся суннитского толка ислама). Его власть не признавали только шииты, считавшие своим главой персидского шаха, да уцелевшие измаилиты-низариты, считавшие (да и по сей день продолжающие считать) таковым Ага-Хана, потомка последнего «горного старца» и имама (о нем у нас еще пойдет речь далее).

Разрушение столицы багдадских халифов татаро-монголами вселило страх в сердца всех магометан мира (кроме, разве что, измаилитов и других шиитов) и радость – в сердца азиатских христиан. Торжествуя, они неустанно восхваляли падение «2-го Вавилона» (так христиане именовали Багдад, в отличие от «1-го Вавилона» - Каира), и даже величали татарского хана Хулагу «2-м Константином», отомстившим врагам Христовым за унижения и слезы христиан.

1-м среди государств, расположенных на Восточном побережья Средиземного моря, в полной мере осознало важность вторжения монголо-татар на Передний Восток для борьбы с исламом армянское христианское царство (королевство), расположенное в Киликии, давно тесно связанное с левантийскими государствами крестоносцев. Царь (король) Хетум Армянский по собственной инициативе отправился со щедрыми дарами ко двору Великого Хана (каана) монголов Менгу. Хетум получил от Менгу-Хана ярлык (жалованную грамоту), утвердивший его во владении Киликийским королевством и одновременно провозгласивший его главным представителем христиан всей Западной Азии. Наряду с гарантией неприкосновенности жизни и имущества населения Киликийского царства, армянскому царю были выданы монголо-татарами тарханные (охранные) грамоты для церквей и монастырей, освобождавшие их от уплаты налогов и податей.

Попытка армяно-киликийского царя Хетума заключить союз с монголо-татарами, с целью окончательного предотвращения исламской угрозы христианским государствам Переднего Востока (Леванта), нашла положительный отклик у всех тамошних христиан. Зять царя Хетума, «франкский» князь Боэмунд Антиохийский, первым из правителей «латинских» государств присоединился к армяно-монголо-татарскому военному союзу. Оба христианских государя (римо-католик и армяно-григорианский монофизит) со своими войсками (а также православные грузинские воинские контингенты) влились в ряды монголо-татарской армии вторжения (включавшей в себя множество христиан преимущественно несторианского толка) и приняли участие в походе ильхана Хулагу на мусульман. В качестве награды за верность монголо-татары возвратили князю Боэмунду Антиохийскому целый ряд отнятых у него прежде сарацинами городов, крепостей и замков, в том числе Латакию-Лаодикею, со времен султана Салах ад-Дина находившуюся под властью мусульман.

Совместный поход христиан и монголо-татар против мусульманской Северной Сирии начался в сентябре 1259 года. После недолгого сопротивления ими был взят город Халеб, бывший некогда цитаделью покровителя низаритов - кровожадного султана Ридвана. В соответствии с монголо-татарской практикой, весь гарнизон и мусульманское население города были вырезаны. После алеппской резни по всей магометанской Сирии распространились страх и ужас. Султан Дамаска даже не осмелился защищать свой город от монголо-татар и в панике бежал в Египет, а перепуганные горожане 1 марта 1260 года без боя (по версии Л. Н. Гумилева - после короткой осады) открыли ворота и сдали столицу мусульманской Сирии завоевателям. Начиная с достопамятного 635 года Христианской эры, когда халиф Омар, друг пророка Мухаммада (тот самый, павший при входе в мечеть от кинжала перса Абу Лаулу Пероза), отвоевал этот город у православной Восточной Римской империи для мусульман, прошло ни много, ни мало – 600 лет (!), в течение которых ни один христианский государь еще не вступал в Дамаск победителем. С падением Дамаска, казалось, наступил конец господству ислама в Азии. В Дамаске, как и повсюду в Западной Азии, монгольское завоевание ознаменовало собой начало восстановления позиций местного христианства. Начавшийся процесс возрождения был, однако, прерван и обращен вспять 3 событиями чрезвычайной важности.

1-м из них была последовавшая в 1259 года внезапная смерть Великого Хана монголов Менгу, 2-м – военное столкновение между монголо-татарами и мамелюкским Египтом, неудачное для монголо-татар, 3-м - головокружительный взлет египетского военачальника Бейбарса, ставшего новым султаном страны пирамид. После падения Дамаска монголо-татары направили в Каир-Кахиру своего посланника с требованием беспрекословно подчиниться власти Великого Хана, правящего миром из далекого Каракорума. Однако султан мамелюков Кутуз, выслушав монгольского посланника, велел обезглавить его вместе со свитой. Незадолго перед тем аналогичный поступок с монголо-татарским посольством стоил царства и головы куда более могущественному мусульманскому государю, окончательно сломившему власть сельджуков над Средней Азией – хорезмшаху Мухаммаду (знакомому людям моего поколения, прежде всего, по одной из любимых книг нашего детства - историческому роману В. Г. Яна о Чингиз-Хане). Отныне война монголо-татар с последней еще не покорившейся им великой исламской державой стала совершенно неизбежной.

Если бы не внезапная смерть Каана Менгу, монголо-татарская конница, насчитывавшая (по сведениям современников, как всегда, несколько преувеличенным) не меньше 100 000 сабель, при поддержке крестоносцев, армянского войска, грузинских отрядов и практически всех христиан Востока, воспрянувших духом в ожидании скорого крушения господства исламского Полумесяца, в короткий срок захватила бы Египет-Миср и подавила там всякое сопротивление власти монголов. Однако смерть Великого Хана в корне изменила ситуацию, и ильхан Хулагу отреагировал на нее, как в свое время Бату-Хан, полководец бывшего Великого Хана Угедея и покоритель Восточной Европы. Когда Бату-Хан в 1241 году, опустошив Польшу и Нижнюю Силезию, получил известие о смерти Великого Хана и о созыве курултая, он немедленно повернул со своим войском назад в Монголию, чтобы успеть на совете ханов закрепить за свои завоевания за собой и своим родом в качестве удела. Так и Хулагу-Хан после смерти Менгу-Хана, также опасаясь за свою власть, с большей частью своих войск отступил на Восток.

Оставшаяся в Сирии часть монголо-татар, во главе с отважным полководцем Китбугой, исповедовавшим христианство, сражавшимся под знаменем с изображением Святого Креста (который многие монгольские и татарские христиане носили и на шлемах) и повсюду возившим за собой несторианских священников, выступив в так называемый «Желтый Крестовый поход» для освобождения от мусульман Иерусалима, сошлась с войском египетских мамелюков в битве под Айн-Джалутой (этот топоним означает буквально «Источник Голиафа» - именно там, по легенде, исполин-филистимлянин Голиаф-Джалут был сражен камнем из пращи Давида-Дауда), неподалеку от библейского города Сихема, именуемого греками Неаполем, «франками» - Наплюзой, а арабами и турками - Наблусом (в 1260 году). Численное превосходство мусульман сыграло на руку мамелюкам. Монголо-татарский военачальник Китбуга был взят мусульманами в плен и, после категорического отказа отречься от Христа, обезглавлен. Вторая битва с мамелюками, также окончившаяся поражением монголо-татар, лишила их власти над Сирией. Из отсеченных мамелюками голов монгольских и татарских батыров мамелюкский эмир (и будущий султан) Бейбарс велел сложить высокую пирамиду.

У древнего города Мегиддо (а затем - у его руин), в прилежащей долине Изреельской, где были впервые разбиты монголо-татары, на протяжении человеческой истории произошло немало решающих сражений. В течение столетий Мегиддо и долина Изреельская служили местом военных действий, определявших ход истории. Сражения, происходившие близ Мегиддо, нередко имели решающее значение для судеб целых стран и народов. Именно здесь, «в месте, называемом Армагеддон» (от древнееврейского «гора близ Мегиддо»), произошла в XV веке до Р. Х. 1-я документально зафиксированная битва в истории человечества, в которой древнеегипетский воитель-фараон Тутмос III наголову разбил военную коалицию ханаанских (сирийских) царей. Христиане всех толков по сей день верят, что именно здесь должна произойти и последняя битва в человеческой истории - Армагеддон. Видимо, далеко не случайно, победоносные до той поры монгольские войска, покорители большей части Азии, своё первое поражение потерпели именно в этой роковой долине. Через много столетий, во время Первой мировой войны, недалеко от Мегиддо британская армия под командованием генерала Эдмунда Алленби одержала победу над турками-османами. Важнейшие сражения ветхозаветных библейских времен тоже происходили близ Мегиддо. Именно здесь израильский судья Варак разгромил войско ханаанского военачальника Сисары (Суд. 4:14—16, Суд. 5:19—21). Здесь же небольшое израильское войско во главе с судьей Гедеоном одержало победу над многочисленным войском мадианитян (Суд. 7:19—22). Царь Израиля Саул и его сын Ионафан погибли на расположенной близ Мегиддо горе Гелвуйской, где филистимляне разгромили израильское войско (1Цар. 31:1—7). Благодаря своему стратегическому положению Мегиддо и близлежащая долина за последние 40 столетий стали свидетелями десятков сражений. История и стратегическое положение Мегиддо раскрывает символический смысл слова «Армагеддон». Хотя это слово встречается в Библии всего один раз, из контекста, в котором оно употребляется в новозаветной книге «Откровение (Апокалипсис)», явствует, что Армагеддон коснется жизни каждого живущего на Земле. В «Откровении» сказано, что цари всей земли будут собраны на войну, которая произойдёт в великий день Всемогущего Бога: «... это — бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей Вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя. Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его. И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон... »(Откр. 16:14—16). Но это так, к слову...

Нанесшие поражение «несущим смерть Чингиз-Хана сынам» победоносные египетские мамелюки, триумфу которых способствовали и происходившие во многих случаях нападения рыцарей ордена Храма на отдельные монголо-татарские отряды (чем при этом руководствовались ближневосточные тамплиеры, нам неведомо – возможно, желанием отомстить за гибель своих центральноевропейских собратьев по ордену в битве с монголами под силезским городом Лигницей в 1241 году?), окончательно присоединили Сирию к Египту, что ознаменовало начало конца существования христианских государств на Переднем Востоке (заодно свирепый Бейбарс ставший султаном мамелюков вместо устраненного им Кутуза, уничтожил в 1273 года последние «орлиные гнезда» низаритов в Сирийских горах). Впрочем, некоторые современники событий и позднейшие историки высказывали сомнения в справедливости выдвигавшихся против сирийских тамплиеров обвинений в нападении на монголо-татарских крестоносцев (в общем контексте приписывания рыцарям ордена Храма тайного сговора с мусульманами и измене делу Креста), поскольку как король Иерусалимский, так и папский престол, которому подчинялся орден тамплиеров, был жизненно заинтересован как раз в скорейшем установлении военно-политического союза с татаро-монголами. Как говорят, «темна вода во облацех... »

В 1287 году Аргун, монгольский хан Персидской Орды (потомок Чингиз-Хана и Хулагу-Хана), предпринял еще одну попытку заключить военный союз с «франками» против мусульман. Крещеный уйгур (или онгут) Бар Савма, наместник католикоса (патриарха) несторианской Церкви Востока, снабженный ярлыком (грамотой) ильхана Аргуна как его полномочный представитель, был направлен в «земли ромеев», на деле же не к «ромеям» - православным византийским грекам -, а к самым что ни на есть «латинянам» - католическим государям, французскому королю Филиппу IV Красивому - будущему могильщику ордена тамплиеров -, английскому королю Эдуарду I и к папе римскому Николаю IV - с поручением договориться о новом Крестовом походе, с целью окончательного вытеснения мусульман из Палестины и Сирии.

Попытки создания антимусульманской коалиции между католическим западноевропейским «Христианским миром» и монголо-татарами, известными своим сочувствием христианам, и угроза нового «Желтого Крестового похода» не замедлили вызвать реакцию со стороны «ордынских» мусульман. Еще в 1281 году, после смерти хана Абагана, право его сына Аргуна на престол ильханов было оспорено братом покойного Абагана, ханом Тегудером, ставшим орудием в руках «ордынских» мусульман. Тегудер принял ислам под именем Ахмада и воцарился в 1281 году. Он сразу же обрушил репрессии на своих подданных-христиан, как сторонников Аргуна. А в 1291 году, после смерти Аргуна, в Персидской Орде разгорелась новая междоусобица, в ходе которой погибли ханы Гейхату и Байду. Особенно враждебен христианам был эмир Навруз. Несториан грабили и всячески притесняли, превратив немало христианских храмов в мечети. В 1295 году воцарился сын Аргуна, Газан-Хан (бывший монголо-татарский правитель Хорасана), безуспешно пытавшийся нормализовать ситуацию, но вынужденный, в конце концов, принять ислам.

Христианская Церковь Востока, пользовавшаяся дотоле покровительством монголо-татар, известных своей враждебностью к мусульманам, сама стала объектом их вражды (хотя окончательно уничтожил несториан во владениях Чингизидов только Тимур, или Тамерлан, отличавшийся крайним мусульманским фанатизмом). Так оказался упущенным уникальный исторический шанс...

Если бы монголо-татарам удалось прорваться в Египет, а затем - в Тунис, Алжир, Марокко, то на Африканском континенте очень скоро не осталось бы исламских государств (после чего монгольским крестоносцам было бы нетрудно переправиться через Гибралтарский пролив в Испанию - Аль-Андалус -, ударив в тыл тамошним мусульманам, изнемогавшим в ожесточенной борьбе с наседавшими на них с севера воителями христианской Реконкисты. Мусульмане Азии и Африки были слишком многочисленны, чтобы, при тогдашнем уровне развития техники массового уничтожения (несмотря на имевшийся, в частности, у татаро-монголов, хотя и не только у них, богатый опыт в этой области!), истребленными поголовно, но, потерпев поражение от монголо-татар, они наверняка утратили бы свое господствующее положение на Востоке навсегда (или, во всяком случае, надолго). Победа христианина Китбуги послужила бы мощным стимулом развития симпатий всех монголов к христианству. Победа мамелюков над монгольско-христианским войском при Айн-Джалуте превратила их Египетский султанат, распространивший при Бейбарсе свою власть и на Сирию, в сильнейшее государство Ближнего Востока на целых 2 столетия, вплоть до нашествия Тимура и возникновения турецкой Османской (Оттоманской) империи. Она положила конец влиянию местных азиатских христиан, усилила позиции мусульманской части населения, ослабила позиции его христианской части, и тем самым побудила осевших в Западной Азии монголо-татар к принятию ислама.

Последняя крепость ордена низаритов держалась еще много лет и пала лишь в конце XIII века. Все ее защитники были перебиты монголо-татарами безо всякой пощады.

Как писал уже цитируемый нами неоднократно Рашид ад-Дин Фазлуллах Хамадани:

«А в здешнем краю, после того как (Рукн ад-Дина) Хуршаха отправили (к Великому Хану Менгу – В. А. ), всех его родичей и приверженцев, от женщин и мужчин до младенцев в колыбели перебили между Абхаром (Абхер) и Казвином, так что от них не осталось и следа (расстояние между городами Абхаром и Казвином составляет не более 75 километров; в других районах от монгольского меча уцелели большие группы измаилитов – В. А. )».

До сих пор археологи находят в глухих ущельях развалины твердынь некогда грозного ордена измаилитов. Но еще далеко не все крепости ассасинов обнаружены.

30. Заключение

Официально орден низаритов-ассасинов прекратил свое существование в 1256 году, после того, как пали крепости Аламут и Меймундуз (Меймундиз). Мулиды, как и прежде, в первые годы существования своего тайного братства, были вынуждены рассеяться по безлюдным горам или уйти в глубокое подполье. Хотя египетский султан Бейбарс I в конце концов сумел остановить монголо-татар и изгнать их с Ближнего (но не Среднего) Востока, но низариты так и не сумели восстановить свое могуществ в этих краях. Однако исмаилитское движение не прекратило своего существования. В XVIII веке иранский шах (наконец, после стольких столетий свирепых гонений!) официально признал измаилизм не «ересью», а вполне легитимным течением шиизма, имеющим право на существование. Нынешний прямой потомок последнего «горного старца» и имама — принц Ага-Хан IV, в 1957 году официально принял главенство над измаилитами.

Измаилиты по сей день проживают по всей Азии, главным образом – в Индии, Пакистане, Сирии, Таджикистане, Ираке, Омане и в восточноафриканском государстве Танзания (на входящем в его состав острове Занзибар) -, воюя и торгуя (в том числе – оружием и, по старой памяти, наркотиками), и платят дань упомянутому выше Ага-Хану, потомку некогда грозных, но впоследствии впавших в ничтожество, столь наглядно продемонстрировав бренность всякой мирской славы, низаритских имамов, считающемуся одним из богатейших людей на Земле. Говорят, Ага-Хан (носящий титул князя или принца, имеющий высокие степени масонского посвящения и принадлежащий к числу богатейших людей мира) ежегодно получает в подарок от благодарных подданных груду золота, вес которой равно весу его тела.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

СПИСОК ГЛАВ ОРДЕНА НИЗАРИТОВ (САББАХИТОВ, БАТИНИТОВ, АССАСИНОВ)

I . С титулом «даис» («даи») или «худжжа» («ходжа»):

1. Гассан (Гасан, Хассан, Хасан) I ибн Саббах (1090-1124)

2. Кийя Бузург (Бозорг) Умид (1124-1138)

3. Мухаммад ибн Бузург (Бозорг) Умид (1138-1162)

II. С титулом «имам»:

4. Гассан (Гасан, Хассан, Хасан) II ибн Мухаммад (1162-1166)

5. Нур ад-Дин Мухаммад II (1166-1210)

6. Джелал ад-Дин Гассан (Гасан, Хассан, Хасан) III (1210-1221)

7. Алла ад-Дин Мухаммад III (1221-1255)

8. Рукн ад-Дин Хуршах (1255-1256)

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

СТЕПЕНИ (СТУПЕНИ) ПОСВЯЩЕНИЯ ОРДЕНА НИЗАРИТОВ (САББАХИТОВ, БАТИНИТОВ, АССАСИНОВ)

1. Фидаин, фидаи или фидай («жертвующий собой»)

2. Рефик. или рафик («товарищ», «старший рядовой», «единомыслящий», «рядовой проповедник», «рядовой миссионер»)

3. Ласик («причастный к тайне»)

4. Даис, даи или дай («старший проповедник», «старший миссионер»

5. Дай (даис, даи) аль-кирбаль

6. Худжжа (ходжа), «горный старец», «старец горы»

7. («Скрытый») имам

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

Филипп Паруа

ПУТЕШЕСТВИЕ СЕМЬИ ПОЛО И ЦАРСТВО ПРЕСВИТЕРА ИОАННА

В большинстве последних работ царство пресвитера Иоанна и личность самого пресвитера Иоанна нередко сводят к некоему мифу или легенде, или к простой выдумке. Однако вопрос об этом царстве и его царе-первосвященнике куда важнее, чем это представляется отдельными исследователями. С традиционной точки зрения он обретает еще большую значимость, поскольку связан с проблемой Верховного Центра, о котором говорит (Рене - В. А. ) Генон в своей книге «Царь Мира». Царство пресвитера Иоанна - это идея, которая владела средневековым Западом на протяжении XII и XIII вв. и сохранялась в умах вплоть до XVII века. Она получает распространение благодаря одному сочинению – «Письму пресвитера Иоанна», известному во многих версиях на различных языках. Но прислушаемся к летописцу Обри де Труа Фонтену, который датирует появление этого текста 1166 годом:

«В те времена Иоанн, царь Индии, обратился к нескольким христианским государям, к Мануилу, императору Константинополя, и императору Фридриху (Фридриху I Ротбарту, то есть, по-немецки, Рыжебородому, или, по-итальянски, Барбароссе, из династии Гогенштауфенов - В. А. ), с совершенно удивительными посланиями».

Попробуем, на основании нескольких известных нам версий этого письма, дать характеристику царю-первосвященнику и его царству. Прежде всего, пресвитер Иоанн был священником и царем, то есть объединял две функции, жреческую и царскую, в одних руках. Вдобавок, его Царство по описанию напоминает Рай, поскольку в нем течет райская река. Там имеется бесчисленное множество различных животных, съедобных растений, целебных источников, драгоценных камней. Население царства живет в богатстве и процветании, в гармонии и совершенной чистоте. Пресвитер Иоанн превосходит всех владык мира добродетелью и могуществом, и его величают «potentia e virtute Dei et Domini nostri Jesus Christus dominus dominantium» (искаж. лат. : «Всемогуществом Божьим и властью Господа нашего Иисуса Христа повелитель повелителей»).

В XIII веке было предпринято связанное с этим царством путешествие, которое заслуживает того, чтобы взглянуть на него по-новому.

Речь идет о путешествиях Марко Поло, его отца и дяди. Поначалу именно Николо-отец и его брат Маттео (или Маффео) отправились в путешествие в далекую Азию. Это первое путешествие состоялось в 1261 году. В 1271 году к ним присоединился молодой Марко. в 1295 году, спустя приблизительно двадцать четыре года, все трое целыми и невредимыми вернулись в Венецию. В 1271 году, когда Поло отправились в свое путешествие, бескрайняя Монгольская империя («Великое Монгольское Государство» - «Йеке Монгол Улус» - В. А. ) простиралась от русских границ до китайского моря. Эта империя делилась на четыре царства или ханства: Персидское ханство, ханство Золотой Орды (юг России; следует заметить, что название «Золотая Орда» возникло в среде русских книжников не ранее начала XVI века; сами же монголо-татары именовали это государство «улусом Джучи» - В. А. ), Туркестанское ханство и Китайское ханство. Владыкой последнего ханства, которому подчинялись все остальные, был Великий Хан Пекина (имеется в виду каан всего «Великого Монгольского Государства» - «Йеке Монгол Улус» - В. А. ) Хубилай (или Кублай-Хан).

Первое путешествие Маттео и Николо Поло (1261-1265) представляет для нас особый интерес. Прежде всего, стоит обратить внимание на то, что избранный ими маршрут пролегал далеко на север от китайского торгового пути. Поначалу они направились в сторону Булгара на Волге, в новый город Сарай, основанный монгольским ханом Берке, затем двинулись на юг в персидскую Бухару, принадлежащую сегодня Узбекистану. Там они оставались три года, занимаясь неизвестно чем. И, наконец, объявились у Великого Хана!

Удивительной кажется и продолжительность этого путешествия - целых пять лет, затраченных ими на путь, который, согласно торговым путеводителям того времени, караван с вьючными повозками и животными преодолевал самое большее за десять месяцев. Имеет смысл упомянуть и необычную просьбу, с которой хан Хубилай обратился к братьям Поло, попросив их привезти ему лампадное масло с Гроба Господня.

Верные взятым на себя обязательствам, братья, по возвращении на Запад, встретившись с папским легатом Гильомом д'Ажаном в Акре и узнав о кончине папы Климента, отправились сначала в Венецию, а затем в паломничество в Иерусалим, откуда вернулись с маслом от лампады. Перейдем теперь к великому путешествию, совершенному Марко, Николо и Маттео (1271-1295), которое привело их в Пекин (Ханбалык, Кабалык, Гамалекко - В. А. ), ко двору хана Хубилая. И в этом случае они избрали сложный маршрут, пролегавший через горы и пустыни; причины этого выбора так и остались неизвестными.

Прибыв в Пекин, Марко и его родственники на протяжении почти двадцати лет служили крупными чиновниками Империи, «missi dominici», в обязанности которых входил надзор за администрацией. Новая миссия, доверенная им Хубилаем, заставила их вновь отправиться на Запад. Им было поручено сопровождать шестнадцатилетнюю принцессу (Кокачин - В. А. ) ко двору персидского хана (вассала каана Хубилая, хулагуида Аргуна - В. А. ) для заключения брака. Они отправились морским путем из Индии в Ормуз. Выполнив задание, они двинулись в Трапезунд, расположенный на южном берегу Черного моря, затем в Константинополь и, наконец, в 1295 году прибыли в Венецию. Пока они путешествовали, скончался хан Хубилай. Здесь важно подчеркнуть, что обратное путешествие на Запад, предпринятое братьями Поло через Азию, также отклонялось от Шелкового пути, которым обычно двигались итальянские купцы.

Книга Марко Поло «О разнообразии мира» представляет собой нечто большее, нежели простой сборник воспоминаний путешественника. Действительно, речь идет о сочинении, написанном в соавторстве со специалистом по рыцарским романам Рустичелло ди Пиза (или Рустичиано Пизанским). Довольно сложно разобраться, что в этой книге принадлежит перу одного автора, а что - другого. Рустичелло жил при дворе английского короля Эдуарда (I - В. А. ). Предполагается, что вместе с другими, англо-нормандскими, рыцарями он сопровождал короля в его (Крестовом - В. А. ) походе в Святую Землю, который продлился с 1271 по 1273 год. Несмотря на некоторую неправдоподобность этой гипотезы, историки в целом допускают, что встреча Марко и Рустичелло была случайной и произошла в результате пребывания их обоих в генуэзском плену в 1298 году.

Как бы то ни было, с уверенностью можно утверждать, что книга была написана не в 1295 году, сразу же по возвращении Марко в Венецию, но после его знакомства с Рустичелло, которое состоялось около 1299 года. В более поздней традиции обнаруживается третья, также крайне любопытная фигура генуэзского математика, астронома, астролога, космографа, великого путешественника, долгое время прожившего в Неаполе среди приближенных Робера д'Анжу (Роберта Анжуйского), Андало ди Негро, который участвовал вместе с Марко в переиздании его книги. После возвращения Поло в Европу и окончания написания книги «О разнообразии мира», мы практически больше ничего не слышим о Марко вплоть до его смерти в Венеции в 1324 году, в возрасте семидесяти лет. Так в общих чертах выглядит путешествие Марко Поло.

Итак, учитывая обстановку конца XIII века, когда одновременно происходит утрата Святой Земли и вторжение монголов в исламский мир; когда Халифат, Византия и «Священная Римская империя германской нации» клонятся к закату; когда исчезает орден храмовников, можно сказать, что путешествие Поло занимает особое, центральное положение как во времени (между Средневековьем и Возрождением), так и в пространстве (между Западом и Востоком). Существует множество вопросов, связанных с этим путешествием, и одним из наиболее интересных для нас является вопрос о его причинах. Почему они путешествовали втроем? Почему, занимая крупные должности при дворе хана Хубилая, они предпочли вернуться в Венецию и вести там довольно скромную жизнь? Что заставило их выбрать столь странный маршрут, в обход Шелкового пути? Почему Марко взял в соавторы Рустичелло? Почему было столь велико влияние тибетцев в окружении Хубилая? Какую роль играли несториане, также входившие в окружение этого хана? В чем причины интереса Хубилая к Святой Земле и Иерусалиму? Почему в «Божественной Комедии» Данте мы находим намек на этого Великого Хана? Почему (поэт-миннезингер - В. А. ) Вольфрам фон Эшенбах в «Титуреле» помещает Грааль рядом с царством пресвитера Иоанна, в некоей части Индии?

На все эти вопросы можно найти ответ, если мы рассмотрим следующую гипотезу. Похоже, одновременно с исчезновением Иерусалимского королевства «франков» зарождается другой великий проект создания величайшей империи мира - монгольской империи хана Хубилая. В этом замысле можно увидеть попытку создания Всемирной Империи по образцу «Синархии», описанной Сент-Ивом д'Альвейдром в его сочинениях. Помимо ее всемирного характера, имеет смысл обратить внимание на ее подчиненность единому верховному принципу, исходящему от Верховного Центра, как незыблемого гаранта Изначальной Традиции. Можно предположить, что исчезновение Иерусалимского центра сопровождалось физическим исчезновением тамплиеров - хранителей Святой Земли - и, следовательно, свидетельствовало о деятельности представителей связанной с тамплиерами Западной Традиции. Если мы последуем за тамплиерами Вольфрама фон Эшенбаха в поэме «Титурель» и в «Новом Титуреле» его последователя Альбрехта фон Шар(п)фенберга, то окажется, что Грааль нашел прибежище где-то в Индии, рядом с царством пресвитера Иоанна. Следовательно, происходит перемещение из Иерусалимского центра в центр, расположенный в Азии, элементов, необходимых для функционирования Верховного Центра.

Таким образом, мы можем выдвинуть следующую гипотезу: представители Западной Традиции дали троим Поло двойное задание. Во-первых, перевезти «Грааль» из Иерусалима в Азию, и, во-вторых, стать помощниками и наставниками Хубилая в деле создания его Всемирной Империи. В этом случае путешествие Поло следует трактовать следующим образом: начиная с 1260 года, высшие иерархи ордена тамплиеров поняли, что Святая Земля и Иерусалимское королевство «франков» обречены на исчезновение, и что они должны способствовать возникновению нового Центра в Азии. Этот новый Центр должен был оказать влияние на формирование новой Азиатской Империи. Новый Центр располагался отчасти на территории Монголии, отчасти - на территории Тибета. Целью первого путешествия, предпринятого Маттео и Николо, было установление связей с Азиатским Центром и с ханом Хубилаем. Заключительная миссия началась в 1271 году, когда они снова отправились в путешествие из Иерусалима в Азию. Около 1290 года, по неизвестным причинам, возможно, связанным с деградацией хана Хубилая, произошел разрыв между ним и этим Центром, что привело к краху его империю. Трое Поло, чья миссия была завершена, вернулись на Запад, где жили в тени, с целью сохранения тайны. Марко с помощью Рустичелло - сочинителя романов, связанных с циклом легенд о Граале - изложил свои воспоминания в книге «О разнообразии мира или книга чудес света» (по-русски: «Книга» или «Книга Марко Поло», от более полного названия «Книга чудес света» – В. А. ), ставшей в некотором смысле его духовным завещанием, в котором он в скрытой, зашифрованной форме оставил отчет о своем оккультном путешествии.

Приведем в поддержку этой гипотезы несколько фактов, подтверждающих вселенский характер империи хана Хубилая. В 1257 году империя Великого Хана, в силу своей истории и бескрайних размеров, представляла собой своего рода плавильный тигель, в котором сосуществовали почти все религии того времени - монгольский шаманизм, несторианство (мать Хубилая была христианкой несторианского толка), монофизитство, армянский вариант христианства, Православие, маздеизм (зороастризм), манихейство, ислам, конфуцианство, даосизм, китайский и тибетский буддизм.

В окружении Великого Хана входило около сорока китайских, буддистских, тибетских, мусульманских и христианских советников, типа того же Поло. Имя, которое Хубилай-Хан намеревался дать своей династии, звучало как «Юань», что означает «корень». В «Ицзин» («Книге Перемен») это 59-я гексаграмма, имеющая следующее значение: «За раздроблением следует собирание рассеянного». Но есть и другой, крайне интересный факт, до некоторой степени подтверждающий связь империи Хубилая с Традицией. Мы имеем в виду одну из глав книги Поло «О разнообразии мира», которая озаглавлена: «Двенадцать баронов, управляющих делами Великого Хана». Таким образом, во главе Империи стоял совет из Двенадцати Великих (как у Сент-Ива д'Альвейдра - В. А. )!

Отметим также, что монгольский алфавит был создан неким тибетским ламой (по другой версии - не тибетским ламой, а христианином-уйгуром несторианской конфессии, на основе сирийского алфавита - В. А. ), как будто до начала этой вселенской миссии монголы не нуждались в письменности! Итак, вселенский характер этого проекта и гипотеза о Поло как о посланниках Западной Традиции позволяет нам сделать довольно любопытные выводы, а также дать более логичное объяснение их действиям. Во-первых, члены семьи Поло должны были обладать определенной «квалификацией» для исполнения своей задачи. Во-вторых, перед нами встает вопрос о типе полученного ими «посвящения». Не имея возможности ответить на этот вопрос, отметим лишь, что для венецианца того времени имелось немало возможностей установить связи с тамплиерами и с Тевтонским орденом (в 1291 году, после падения Акры, орден храмовников и орден госпитальеров перебрались на Кипр, а Тевтонский орден - в Венецию). Кроме того, укажем на их связи с папой римским, а также на их частые сношения с францисканцами (двое братьев-францисканцев сопровождали их в начале великого путешествия и расстались с ними в Акре, пересев на личный корабль магистра ордена Храма).

Возможно также, что в XIII веке на Западе существовали и другие инициатические пути, отличные как от ремесленных (цеховых), так и от внешних рыцарских посвящений. Как бы то ни было, Марко и его родственники, скорее всего, проникли в царство пресвитера Иоанна и встретились с самим Иоанном. Этим мы хотим сказать, что они установили связи с Верховным Центром. Мы думаем, что, если Марко в своей книге превращает пресвитера Иоанна в монгола-христианина, вассала Чингис-Хана, то он, тем самым, хочет показать, что Хубилай пошел против своего предназначения, совершив некую инверсию доверенной ему миссии. Другие сюжеты, затронутые в книге «О разнообразии мира... » - такие, как упоминание мощей святого Фомы; глава, посвященная святым царям-волхвам; описание Сухого Древа, знаменующего границу между земным и потусторонним миром, также напрямую связаны с царством пресвитера Иоанна. Еще более удивительным представляется тот факт, что в конце XIII века это царство является, так сказать, реально действующим в человеческой истории. Теперь, с учетом сказанного, необходимо попытаться определить эту реальность - царство пресвитера Иоанна есть не что иное, как видение и восприятие Центра Мира, свойственное христианской традиции. Другим примером аналогичного восприятия этой реальности в описываемую эпоху была империя Грааля (и короля Артура), которую также уподобляли земному Раю... Означает ли это, что разные традиции воспринимали одну и ту же фундаментальную реальность аналогичным, но различным образом? Ответ: да. Многие традиции - такие, как иудаизм, ислам, тибетский буддизм, также ставили вопрос о Верховном Центре. Следует сказать, что эта идея Центра, временного и вневременного, материального и духовного одновременно, на вершине которого стоит одновременно единый и троичный принцип, образующий вселенский инициатический Полюс, представляет собой крайне сложную идею. Представление об этом царстве существует и в иудаизме, и в исламе, где этот Полюс ассоциируется с Метатроном-Енохом (в иудаизме)-Идрисом (в исламе). В христианской традиции данная идея получила иное развитие, что привело, например, к уподоблению пресвитера Иоанна Царю Мира (царю Салима; «Салим» означает по-древнееврейски «Мир») Мелхиседеку. Таким образом, можно сказать, что царство пресвитера Иоанна вечно присутствует в мире, здесь и сейчас, не как феномен средневекового воображения, но как реальность, ставшая незримой для наших современных глаз, которую предстоит завоевать тем, кто достаточно отважен, чтобы отправиться на его поиски.

(Эссе Филиппа Паруа было впервые опубликовано в журнале «La Regle d' Abraham» №1, Avril 1996. Перевод с французского Виктории Ванюшкиной, уточненный и исправленный Вольфгангом Акуновым, был впервые опубликован в альманахе «Волшебная Гора» № IX, М. , 2004).

ПРИЛОЖЕНИЕ 5

ТАМПЛИЕРЫ, НИЗАРИТЫ И ЭНИГМА ГРААЛЯ

И перед залом потрясенным

Возник на бархате зеленом

Светлейших радостей исток,

Он же и корень, он и росток,

Райский дар, преизбыток земного блаженства,

Воплощение совершенства,

Вожделеннейший камень Грааль...

Вольфрам фон Эшенбах, «Парцифаль».

В краю святом, в далеком горнем царстве,

Замок стоит – твердыня Монсальват.

Там Храм сияет в украшеньях чудных,

Что ярче звезд, как солнце дня, горят.

А в Храме том сосуд есть силы дивной,

Как высший неба дар он там храним.

Его туда для душ блаженных, чистых

Давно принес крылатый серафим.

И каждый год слетает с неба голубь,

Чтоб новой силой чашу укрепить.

Святой там Грааль – источник веры чистой,

Блаженны те, кто мог ее вкусить.

Кто быть слугой Грааля удостоен,

Тому дарит он неземную власть.

Тому не страшны вражеские козни,

Открыто ими зло, враг черный должен пасть.

И если рыцарь послан в край далекий,

За верность, честь и правду в бой вступить,

Он и там силы дивной не теряет,

Лишь имя в тайне должен он хранить.

Так чист и свят источник благодатный,

Что верить должен слепо человек,

А если в ком сомненье зародилось,

Небес посол тотчас уйдет навек.

Итак, вы тайну знать мою хотели;

Я Грааля волей к вам сюда пришел.

Отец мой – Парсифаль, Боговенчанный,

Я – Лоэнгрин, святыни той посол.

Рихард Вагнер, «Лоэнгрин», III, 3.

«И вот в наивысшем исходном пункте вечно духовно-сущностного находится Хрустальный Дворец, духовно-зримый и доступный – но лишь такому же духовно-сущностному виду. Этот Хрустальный Дворец заключает в себе некое пространство, находящееся на внешней грани с Божественным, то есть пространство, еще более эфирное, чем все иное духовно-сущностное. В этом пространстве, как залог вечной Божественной Благодати, Символ Его Чистейшей Божественной Любви и Исток Его Божественной Силы, находится Святой Граль.

Это Чаша, в которой непрестанно, не переливаясь, бурлит и клокочет подобие красной крови. Чаша эта омывается Лучами Светлейшего Света; и только чистейшим из духовно-сущностных дано заглянуть в этот Свет. Таковыми являются Стражи Святого Граля! Когда в поэтических сказаниях повествуется о том, что только чистейшим из людей предназначено быть стражами Граля, это и является тем моментом, который талантливый поэт слишком приземлил, ибо иначе он и не мог это выразить.

Никакой человеческий дух не может ступить в эту священную обитель. Даже в совершеннейшей своей духовной сущности, пройдя уже через все вещественное, он – по возвращении своем – не является еще достаточно эфирным для того, чтобы переступить этот порог, то есть этот предел. Даже в высочайшей своей завершенности он еще слишком для этого плотен.

А дальнейшая его эфиризация была бы для него равносильна полнейшему распаду или сгоранию, ибо виду его не дано стать еще более лучистым, более светлым, то есть – еще более эфирным. Его вид этого не выдержал бы.

Стражами Граля являются вечные Прадухи, которые никогда не были людьми; они – вершина всего духовно-сущностного. Но они нуждаются в божественно-бестелесной силе, зависят от нее так же, как зависит все от божественно-бестелесного источника всей силы – Бога-Отца».

Абд Ру Шин. «В свете Истины».

С орденом бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова (тамплиерами), с которым постоянно ассоциируется измаилитский орден низаритов-ассасинов, всегда связывается загадка Святого Грааля...

Порой людей с неудержимой силой охватывает страсть к непостижимому. В порыве пассионарности, как сказал бы покойный Лев Гумилев, народы снимаются с насиженных мест, устремляются на подвиги или на погибель за тридевять земель.

Смутные видения влекут рыцарей на поединки за честь прекрасной дамы, в Крестовые походы, отвоевание у неверных Святого Живоносного Гроба Господня, либо к походам в Индию… А иногда цель становится и совсем туманной – например, просвещение всего мира светом истинной веры, уничтожение угнетения человека человеком, построение на Земле свободного от всякой эксплуатации справедливого общества, спасение арийской расы от вырождения, приобщение к Братству Святого Грааля, служение Граалю, лицезрение и защита Грааля от врагов, которым несть числа.

В самом деле, что такое «Святой Грааль», который неразрывно связан со сказаниями о рыцарях Христа и Храма (тамплиерах) и которому посвящено столько древних мифов, средневековых легенд и современных исследований? Начать с того, что, хотя у нас принято именовать обозначаемую этим смутным понятием некую в высшей степени таинственную сущность существительным мужского рода «Грааль – он», само это слово – южнофранцузского (провансальского) происхождения – отнюдь не мужского, а женского рода. Так что правильнее было бы по-русски именовать эту загадочную сущность «Святая Грааль» (во всяком случае, если под ним понимается некая «Святая Чаша»). Но не будем нарушать устоявшуюся, хотя и неверную, русскоязычную традицию.

Еще в XI-XIII веках западноевропейские трубадуры, труверы и менестрели (Робер де Борон, Кретьен де Труа, Гийо де Провэн), миннезингеры (Вольфрам фон Эшенбах, Альберт фон Шарфенберг) и романисты (сэр Томас Мэлори) создали в своих поэтических творениях целую генеалогию королей и хранителей Грааля. Много позже «сумрачный германский гений» - Рихард Вагнер – посвятил таинственной теме Святой Чаши две из своих «музыкальных драм» - оперы «Лоэнгрин» и «Парсифаль». Но никто так и не удосужился заняться анатомией таинственного образа этого волшебного и необычного во всех отношениях предмета – настолько возвышенного, что, например, миннезингер Рейнмар фон Цветтер называл чистую женщину «молодым Граалем», поэт именовал свою возлюбленную «Граалем сердца», а монах сравнивал с Граалем даже саму Пречистую Деву Марию! – словом, сокровища, способного будоражить человеческую фантазию вот уже столько веков.

Все сходятся лишь в одном – Грааль служит источником чудес. Он дарует людям необычайное обилие разнообразнейших благ. В том числе даже чисто гастрономических:

Грааль в своей великой силе

Мог дать, чего б вы ни просили,

Вмиг угостив вас (это было чудом)

Любым горячим иль холодным блюдом,

Заморским или местным,

Известным исстари и неизвестным,

Любою птицей или дичью -

Предела нет его величью.

Ведь Грааль был воплощеньем совершенства

И преизбытком земного блаженства.

И был основою основ

Ему пресветлый рай Христов.

О, сколько в чашах золоченых

Вареных, жареных, печеных

Яств у Грааля! Он готов

К раздаче мяса всех сортов.

Он разливал супы на диво,

К жаркому предлагал подливы

И перец, обжигавший рты,

Набив обжорам животы.

Он кубки наполнял искристым

Вином, и терпким и игристым,

Он, тот, пред кем склонялся мир,

Справлял гостеприимства пир...

(Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль», М. , «Русский путь», 2004, сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. В. Гинзбурга, с. 138).

Однако не только гастрономических, но и медицинских, врачующих все болезни, дарующих человеку здоровье и вторую молодость. Даже смертельно раненый, взглянув на Грааль (выступающий в данном случае своеобразным эквивалентом «панацеи», то есть чудодейственного «лекарства от всех болезней» средневековых алхимиков и розенкрейцеров), мог оставаться в живых еще целую неделю, обычные же раны при виде Грааля затягивались невероятно быстро. Дряхлый старец, удостоившийся счастья лицезреть Грааль, вновь становился цветущим юношей.

Грааль, он тем и знаменит,

Что человечью жизнь хранит.

Тот, кто на камень глянет,

Пусть знает: хоть побьют, хоть ранят,

Семь дней уж точно не умрет!

Это известно наперед,

Достаточно лишь посмотреть, -

И невозможно умереть

В течение недели!

Диво, в самом деле!. .

Исполнен к людям доброты,

Грааль сохраняет их черты

До самой старости молодыми,

Вот только делает седыми

С теченьем лет их волоса -

Знать, здесь бессильны все чудеса!. .

Согласно описанию, пожалуй, самого знаменитого средневекового певца Грааля – немецкого миннезингера Вольфрама фон Эшенбаха - Святой Грааль излучает

... волшебный свет,

Пламя, в котором, раскинув крыла,

Птица Феникс сгорает дотла,

Чтобы из пепла воспрянуть снова,

Ущерба не претерпев никакого,

А только прекраснее становясь...

Вот она – взаимосвязь

Меж умираньем и обновленьем!

(Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль», М. , «Русский путь», 2004, сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. В. Гинзбурга, с. 232).

При чтении этих строк наш современник поневоле вспоминает Феникса профессора Дамблдора, Гарри Поттера и Кубок Огня! Но что же это за таинственный предмет, обладающий таким поистине уникальным набором ценнейших свойств? Для большинства соперников Вольфрама фон Эшенбаха на певческих турнирах Святой Грааль был неким культовым предметом, связанным с мученической смертью Господа нашего Иисуса Христа на Голгофе.

Так, Робер де Борон, автор одной из поэм о Святом Граале (предположительно 1190-1199 гг. ), подразумевал под Граалем чашу (кубок), из которой Сам Спаситель пил вино на Тайной Вечере и из которой он давал пить вино Своим апостолам в знак заключения Нового Завета. Как сказано в Евангелии: «И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца моего» (Мф. 26, 27-28).

Согласно Роберу де Борону, опиравшемуся на более древние сказания, святой Иосиф Аримафейский собрал кровь Иисуса Христа, истекшую из ран на руках и ногах Спасителя, прибитых к Кресту гвоздями, и из Его ребра, прободенного копьем римского сотника Гая Кассия Лонгина, на Голгофе, в эту чашу (в некоторых вариантах легенд – не в чашу, а в блюдо, с которого Спаситель и апостолы вкушали на Тайной Вечере пасхального агнца) и, скрываясь от преследований иерусалимского первосвященника, ветхозаветных книжников и фарисеев, тайно привез ее в Британию, ко двору легендарного короля Артура Пендрагона в Камулодуне (Камелоте), куда, после завершения земной жизни, воскресения и вознесения на небеса Сына Божия, будто бы переместилась из Палестины заветная земля (у Кретьена де Труа Иосифу Аримафейскому эту Чашу вручает Сам воскресший Спаситель Иисус Христос, явившийся ему в сиянии неземного света).

При этом сказителя нисколько не смущало то, что Иосиф Аримафейский жил в I веке, а исторический «король Артур», в действительности же – «военный вождь» (лат. : «дукс беллорум») романизированных бриттов Аврелий Амвросий по прозвищу «Медведь» («Урсус» по-латыни и «Артур» или «Арту» по-кельтски – хотя, по другой версии, прообразом «короля Артура» являлся некий римский военачальник Арторий!) – на рубеже V и VI веков п. Р. Х. !

Иные трубадуры уверяли, что не Иосиф Аримафейский, а Святая Мария Магдалина доставила чашу в Массилию (Марсель), а уж оттуда она попала в Британию. В любом случае следует отметить содержащийся в данных вариантах легенды явный пробританский (или проанглийский) «патриотический» контекст – Британия-Англия, благодаря переносу туда Святого Грааля, превращается во «вторую Святую Землю, Вторую Палестину» (хотя по иным версиям, Грааль хранится не в Британии, а в Ирландии – другом осколке древнего кельтского мира).

Сами описания Святого Грааля также весьма разнились. Для одних это была простая скромная чаша со стола дома Симона Прокаженного, где Спаситель с апостолами собрались на последнюю пасхальную трапезу. Для других это была дорогая, из чистого золота, чаша, украшенная драгоценными каменьями. В этом втором варианте Грааль уже является неким подобием церковного потира – чаши для причастия, употребляемой при Божественной Литургии в Христианской Церкви (где во время Таинства Причащения, как во время Тайной Вечери, происходит таинство превращения, или пресуществления, вина в Божественную Кровь Христову).

Соответственно, в варианте, когда под Граалем подразумевается не Чаша Евхаристии, а блюдо с пасхальным агнцем, он предстает подобием другого важнейшего атрибута христианской Божественной Литургии – дискоса, на котором происходит разделение Хлеба - Просфоры, также условно именуемого «агнцем» (в свою очередь, являющегося символом Самого Христа, как «агнца Божия, взявшего на себя грехи мира» и добровольно принесшего Себя в жертву во искупление грехов погрязшего в грехах рода человеческого!) и пресуществляющегося в Тело Христово (не случайно просфора также разделяется так называемым «копием» - в память о прободении ребра Спасителя копьем римского центуриона-сотника Лонгина на Голгофском Кресте!).

Для третьих трубадуров или романистов Грааль – это драгоценный кубок, выточенный из цельного изумруда (венецианцы при взятии Константинополя западными крестоносцами в 1204 году якобы захватили этот изумрудный кубок – впрочем, в одном из вариантов этой истории говорится не о кубке, а о «чудесной вазе из зеленого камня»! - при разграблении цареградского Собора Святой Софии и даже демонстрировали его долгое время в своем Соборе Святого Марка как «подлинный Святой Грааль», пока он не исчез без следа при захвате Венеции Итальянской армией французского революционного генерала Набулионе Буонапарте, будущего душителя революции, пытавшегося восстановить трон Меровингов под именем императора французов Наполеона I Бонапарта).

Многие исследователи, не связанные в своих трудах христианской традицией, считают очевидным наличие связи «священного кубка» с легендами о жертвенной крови еще дохристианских времен – в частности, со сказаниями о ритуальном кубке (круговой чаше), который, наподобие братины, выпивали десять царей-богов платоновской Атлантиды; о волшебном жертвенном котле древних кельтов – своеобразном аналоге античного Рога изобилия; или о Золотом кубке древнегерманских племен; либо же о связи сказания о Граале с мифами эллинистического Египта, в которых кубок, наполненный водой из «адской», подземной реки Стикса, обладал особыми свойствами и мог считаться вместилищем неких древних священных знаний («гнозиса»), утерянных по мере все большей профанации человечества.

Кто-то вообще толкует легенды о поисках Святого Грааля символически, как выражение тоски западных христиан-католиков «по чаше» (то есть, по причащению под обоими видами, хлебом и вином, Плотью и Кровью Христовой, которого христиане-католики, в отличие от православных, оказались лишенными после раскола Христианской Церкви на Западную, Римско-Католическую и Восточную, Греко-Кафолическую, в результате взаимного отлучения папы римского и Патриарха Константинопольского в 1054 году; с тех пор у католиков, в отличие от православных, миряне причащаются только хлебом, то есть облатками-гостиями, и лишь клирики – и хлебом, и вином).

Не зря на Западе неоднократно вспыхивали восстания и даже религиозные войны, ведшиеся под лозунгом и с требованиями причастия под обоими видами (лат. : «суб утракве специе») и для мирян. Достаточно вспомнить Гуситские войны, вспыхнувшие в первой половине XV века и распространившиеся с территории средневековой Чехии почти на всю Европу. На боевых знаменах гуситов был изображен как раз потир – церковная чаша для причастия; одна из «партий» в лагере гуситов («утраквистов») так и называлась – «чашники», или «каликстинцы» (от латинского слова «каликс»=«чаша»).

В продолжение традиции, воспевающей Грааль, начатой Робером де Бороном или Кретьеном де Труа, посвятившим свои творения, соответственно, графине Марии Шампанской и графу Фландрскому (поэма о Персифале, «сыне вдовы» - любопытно, что «сыном вдовы» франкмасоны именуют своего «прародителя» - легендарного зодчего Соломонова храма в Иерусалиме – Хирама Абиффа, Хирама Авия или Адонирама!), а также таинственным Киотом (Гийо) из г. Провэна (а не «из Прованса», как часто неправильно пишут и думают!), баварский миннезингер Вольфрам фон Эшенбах (родившийся около 1170 года) описывает и оценивает «свой» Грааль несколько иначе, чем его предшественники на поэтической ниве. Он чрезвычайно глубоко разработал тему этой чудесной реликвии, посвятив Граалю 25 000 стихотворных строк. Над главным трудом своей жизни – знаменитой поэмой «Парцифаль» - Вольфрам трудился с 1195 по 1216 год. Как и Киот Провэнский, на которого ссылается немецкий миннезингер, именуя его «великим мастером», Вольфрам фон Эшенбах, совершил паломничество в Святую Землю, посетил Святой Град Иерусалим. Поскольку в христианстве Вольфрама не может быть никаких сомнений, можно предположить, что его толкование Грааля уходит своими корнями в иную легендарную традицию, наложившуюся, с течением времени, на сказание о чудодейственной Чаше с кровью Спасителя.

От Киота Вольфрам воспринял версию, переданную неким Флегетанисом, перешедшим в христианство иудеем, а по другой версии – «язычником из рода Соломонова» (?). Флегетанис сообщил обоим менестрелям, что «есть такая вещь – Грааль (по-немецки с одним «а»: «Граль»=Gral), название которой он прочел по созвездиям (или «в звездах» - В. А. ). Сонм ангелов оставил его на земле», и он является в таком сиянии, «перед которым меркнет весь блеск земной». А тот из крещеных, кто станет охранять эту вещь на земле, всегда будет оставаться в кругу знатных людей и будет отличен перед всеми прочими. То, что Флегетанис, по Вольфраму, прочел имя Грааля «в звездах», может означать, что Грааль – нечто вроде метеорита, явившегося из иных – возможно, более высоких, миров, насыщенных некой высшей, «Божественной» или «Космической», энергией. К тому же Флегетанис дал понять, что Грааль принадлежит не только прошлому, но и будущему. «Ибо ни один человек не достигнет Грааля, пока о нем не узнают на небесах и не назовут его по имени и не призовут в общество Грааля»:

Лишь в небесах определяли,

Кто смеет ведать о Граале.

«Сын вдовы» Парцифаль (Парсифаль, Персеваль, Перлесваус, Перлесвос, Перлесво) оказался родственником Святого Иосифа Аримафейского и удостоился чести быть сопричисленным к хранителям Грааля при дворе больного «короля Грааля» - Анфортаса. Генеалогию хранителей Грааля и его Братства продолжили сын Парцифаля – «рыцарь Лебедя» Лоэнгрин - и другие герои. Что же касается самого Грааля, то Вольфрам фон Эшенбах описывает его отнюдь не как чашу, кубок или блюдо, а как некий «камень особой породы», именуемый «лапсит эксиллис», что созвучно латинскому словосочетанию «лапис (ляпис) экс целис» (lapis ex coelis), то есть, «камень с небес», или же «лапсит экс целис» (lapsit ex coelis), то есть «упавший с небес» или «камень света». Согласно иным, «апокрифическим» версиям сказаний о Граале, Грааль являлся драгоценным камнем-самоцветом - карбункулом, смарагдом (изумрудом), рубином, яхонтом (гиацинтом) или даже ясписом (яшмой), выпавшим из венца вождя восставших на Бога мятежных ангелов - Люцифера (Светоносца или Светозара), низвергнутого в ад предводителем небесного воинства Архангелом Михаилом и превратившегося в дьявола-сатану.

Как бы то ни было, Вольфрамом фон Эшенбахом были изменены как традиционное, окрашенное в христианско-легендарные тона толкование Грааля как сосуда, содержащего Кровь Христову, так и его географическое местоположение. Фон Эшенбах поместил свой «лапсит эксиллис» не в артуровскую Британию, а в замок Мунсальвеш (Munsalvaesche) страдающего от неисцелимой раны короля Анфортаса. В этом замке Мунсальвеш, центре культа и хранилище Святого Грааля, охрану последнего несло братство «рыцарей Грааля», одетых во все белое.

Вольфрам фон Эшенбах именует рыцарей Грааля словом «темплеизы» (Templeisen, Templeizen). В этом слове ясно прослеживается корень «Темпл» или «тампль» (Templ, Tempel, temple), происходящий от латинского «темплум» (templum), что означает «храм». Таким образом, рыцари-темплеизы – это рыцари Храма, храмовники. В описываемую эпоху существовал вполне реальный духовно-рыцарский орден Храма, или храмовников-тамплиеров, пользовавшийся всеобщим уважением и даже почитанием за свое беззаветное служение защите христианской веры и владений крестоносцев на переднем крае обороны от мусульманских полчищ - в Святой Земле и на Иберийском полуострове. Подобно «темплеизам» Святого Грааля, исторические тамплиеры были «братией белого облачения». Подобно «темплеизам», они жили в крепостях монастырского типа, именуемых «Храмами». Главная резиденция Ордена тамплиеров именовалась «Храмом Соломоновым» (а ведь Храм Соломонов построил Адонирам – «сын вдовы», как и «храмовник» Грааля – Парцифаль – неужели все это простые совпадения?). Поэтому Л. В. Гинзбург, автор неоднократно цитируемого нами сокращенного перевода «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха на русский язык (полного перевода пока что не существует, да и сделать его представляется весьма затруднительным, учитывая огромный объем оригинала), «не мудрствуя лукаво», так и перевел слово Templeisen на русский язык как «тамплиеры»:

Святого Мунсальвеша стены

Храмовники иль тамплиеры –

Рыцари Христовой веры –

И ночью стерегут и днем,

Святой Грааль хранится в нем!

и т. д.

(Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль», М. , «Русский путь», 2004, сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. В. Гинзбурга, с. 232).

Хотя в действительности далеко не все так просто. Исторические рыцари-тамплиеры были хорошо известны повсюду в Европе, в том числе и в Германии. И называли их, хоть и похоже, но все-таки иначе. Не «темплеизы» (Templeisen), а «темпларии» (Templarii) по-латыни, «темплер» (Templer), «темпельриттер» (Tempelritter) или «темпельгеррен» (Tempelherren) по-немецки, Templiers или Chevaliers du Temple по-французски, Templars или Knigts Templars по-английски, и т. д.

К тому же у исторических рыцарей-храмовников имелся неоднократно засвидетельствованный хронистами герб в виде щита с черной (или, выражаясь нашим современным геральдическим языком, «диамантовой») главой и красным (червленым) лапчатым крестом в серебряном поле. Имелось у подлинных тамплиеров и знамя под названием «Босеан» (белое полотнище с широкой черной полосой у верхнего края; впрочем, соотношение черной и белой полос могло меняться, а иногда приходится читать о белом тамплиерском стяге с четырьмя вертикальными черными полосами или о тамплиерском знамени в черно-белую клетку - по принципу «шахматной доски»!), которое в походах водружалось у шатра магистра их ордена и которое в боях нес орденский маршал (как у тамплиеров именовался главнокомандующий вооруженными силами ордена Храма). Ничего подобного у описанных Вольфрамом фон Эшенбахом в «Парцифале» мунсальвешских «храмовников» не было. Их гербом являлось изображение белого голубя (вышитое, в частности, на седлах их боевых коней).

И еще одна неувязка – не сохранилось никаких достоверных исторических сведений, свидетельствовавших в пользу того, что «Храм» исторических тамплиеров был как-то связан с культом Святого Грааля. Да и находился он в Святой Земле, и даже в самом ее центре, рядом с дворцом королей Иерусалимских. А Мунсальвеш «темплеизов»? Где мог находиться замок с таким названием, звучащим как-то очень «по-португальски»? Может быть, в Португалии? Но трубадуры и миннезингеры, как правило, владели всеми важнейшими европейскими языками (главным было знание провансальского и французского) и могли маскировать, скажем, подлинное, французское, название названием на другом языке, имеющим аналогичное значение. А по-французски названию замка, где жили и действовали многие трубадуры, соответствовал Монсегюр – пятиугольной формы крепость в Пиренеях, твердыня катаров-манихеев, основателей так называемого альбигойского движения, направленного против французских королей, издавна зарившихся на богатые южнофранцузские земли, подчинявшиеся не им, а графам Тулузским, и против папского Рима. В данной версии подкупает большое сходство названий. Название «Мунсалвеш» вероятнее всего, восходит к латинскому словосочетанию «монс сальватис» или «монс сальватионис» («гора спасения»). В арии служителя Грааля – «рыцаря Лебедя» Лоэнгрина, сына Парцифаля (в поэме Вольфрама его зовут Лоэрангрин) из одноименной вагнеровской оперы – поется именно о «твердыне Монсальвата».

А название «Монсегюр» восходит к очень сходному по звучанию, а, самое главное, по смыслу - латинскому же словосочетанию «монс секурис» («гора безопасности», «гора помощи»). Именно там, в Монсегюре, многочисленные легенды определяли истинное местонахождение Святого Грааля. И именно туда в 1240 году по призыву короля Франции и римского папы был направлен Крестовый поход против еретиков-катаров, противопоставивших себя и свое учение официальной римско-католической церкви и короне Капетингов. Пятиугольная пиренейская крепость с белоснежными стенами была осаждена и взята измором. Оставшиеся в живых после осады защитники Монсегюра предпочли раскаянию и отступничеству жертвенную смерть на костре. Впрочем, сожжение пиренейских манихеев крестоносцами папы римского произошло уже после смерти Вольфрама фон Эшенбаха.

В Монсегюре катары хранили какую-то тщательно оберегаемую реликвию. Многие считают, что это и был Святой Грааль. Защитники манихейской крепости уделяли святыне особое внимание и, по легенде, сдались папским крестоносцам лишь после того, как четверо рыцарей сумели вынести из осажденного Монсегюра священную реликвию и надежно укрыть ее, как считают, в одной из пещер у подножия горы Пог, возле которой были сожжены «совершенные» катары («перфекты»), чьи имена до сих пор почитаются в движении франкмасонов («детей вдовы»), многие из которых связывают свое происхождение с Граалем и ... с тамплиерами-храмовниками.

Но вот вопрос – с какими именно? С историческими храмовниками – «бедными рыцарями Христа и Храма Соломонова», верными слугами римского папы, по чьему приказанию были разгромлены катары (хотя и сам Орден Храма, несмотря на участие его рыцарей в объявленных папским престолом - «римской курией» - Крестовых походах против катаров, позднее также был разгромлен с согласия того же папского престола, и тамплиеры, включая их Великого Магистра Жака де Молэ, были сожжены на костре по обвинению в «ереси» - совсем как монсегюрские катары шестьюдесятью годами ранее!)? Или с «храмовниками»-альбигойцами из Монсегюра? Но ведь есть и версии, не связывающие Монсегюр с Граалем, а говорящие, что в манихейской крепости находился не храм Грааля, а совсем другой храм – храм Солнца!

И вообще – как Святой Грааль мог попасть к катарам в Монсегюр? На этот счет существует, в частности, следующая версия. Местная аристократия (вестготского происхождения) покровительствовавшая катарскому движению, как средству сохранить свою независимость от французских королей, тесно связанных с папским Римом, якобы хранила у себя Грааль, как трофей, захваченный легионерами императора Тита при взятии римлянами Иерусалима в 66 году п. Р. Х. среди сокровищ Иерусалимского Храма Соломонова (по этой версии Иосифу Аримафейскому не удалось спасти Священную Чашу, и она попала в руки злейших врагов Имени Христова – иерусалимского храмового жречества, хранившего ее в ларце для драгоценностей). В 410 году п. Р. Х. вестготский король Аларих, по преданию, вывез трофей из разграбленного им Рима на юг Галлии, в Каркассон. Когда образовавшееся на территории части бывших римских провинций Галлии и Испании Вестготское королевство было разгромлено арабами-мусульманами, истребившими войско последнего вестготского короля Родерика (дона Родриго испанских сказаний) в трехдневной битве на реке Гвадалете южнее Аркоса-де-ла-Фронтера (в 711 году п. Р. Х. ), сокровища Соломонова храма были перевезены в Толедо. И лишь позднее удалось отыскать среди них Святой Грааль и спрятать его в Монсегюре, после падения которого Грааль будто бы хранился в подземных гротах пещеры Сабарешт (Сабарте).

Справедливости ради, следует указать, что данная версия плохо стыкуется с сообщениями многих античных хронистов и византийского историка Прокопия Кесарийского, согласно которым сокровища, в свое время награбленные римлянами в Иерусалимском Храме Соломоновом, были вывезены из Рима отнюдь не вестготами Алариха, а другими германскими грабителями – вандалами Гейзериха (Гензериха). Согласно этой версии, вандалы вывезли иерусалимские сокровища (в том числе, вероятно, и Грааль) из разоренного Рима в свою столицу Карфаген. Когда же восточно-римский (византийский) полководец Императора Юстиниана I Великого, Велизарий, в свою очередь, покорил вандальское королевство в Северной Африке и разграбил Карфаген, он, в числе прочей добычи, вывез во «Второй (Новый) Рим» (Константинополь) также и сокровища Иерусалимского Храма. Если принять эту версию, становится понятно, как «изумрудная чаша (ваза) Грааль» могла оказаться в константинопольском Софийском Соборе, откуда ее в 1204 году похитили венецианские крестоносцы, о чем мы сообщали выше.

Крестоносцы, захватившие Монсегюр в 1244 году, не преуспели в поисках таинственного сокровища. Поэтому трудно судить, что реально скрывалось под именем Грааля. Филологи неустанно состязались в попытках дешифровки этого названия, находя в нем созвучие с провансальским словом «гразаль» (grazal, то есть «ваза» - вспомним «изумрудную вазу», похищенную венецианцами в 1204 году из цареградской Святой Софии!), или же с латинским словом «градуалис», «градуале» (что может означать чашу или иной сосуд с дном, сужающимся как бы «уступами», но в то же время и церковную книгу-требник). Известные оккультисты, эзотерики, историософы и традиционалисты, вроде знаменитого французского толкователя символов Рене Генона, полагали, что Грааль являлся не чашей и не драгоценным камнем, а именно книгой, раскрывающей «примордиальную» (первоначальную) традицию, древнейший Символ Веры.

Любопытно, что весьма близкое по смыслу значение заключено и в толковании русских сектантов-духоборов, у которых «голубиная» (или «глубинная») книга (подобно Граалю Вольфрама фон Эшенбаха, «упавшая с неба»!), также заключает в себе утраченное знание, ключ к тайнам мироздания, Начала Начал. Кстати, как мы увидим далее, Грааль Вольфрама фон Эшенбаха также связан с голубем (голубкой), как и «Голубиная книга»! Последняя именуется еще «Животной книгой» (то есть «книгой жизни»). Как писал наш поэт Николай Заболоцкий:

Лишь далеко на океане-море,

На белом камне, посредине вод,

Сияет книга в золотом уборе,

Лучами упираясь в небосвод.

Та книга выпала из некой грозной тучи –

Все буквы в ней цветами проросли…

И в ней записана рукой судеб могучей

Вся правда сокровенная земли.

Поражает совпадение этой легенды русских духоборов с повествованием Вольфрама фон Эшенбаха о Граале!

Французский исследователь Мишель Анжебер в своей книге «Гитлер и традиции катаров» поведал миру о том, что и германские национал-социалисты также охотились за секретом Святого Грааля. Нацисты предполагали, что под развалинами Монсегюра в Пиренеях хранились древнейшие рунические записи о «допотопной» истории человечества, связанные, по их предположениям, с гибелью Атлантиды, Арктогеи, Туле и Гипербореи (а также исходом потомков погибших древних племен в Азию, где образовались Ариана, родились «Ранняя Авеста», «Веды» и ряд других священных книг арийской расы), и позднее попавшие в руки библейского царя Соломона, что и было причиной присущих ему величайшей мудрости, знаний и «сверхъестественных» (сегодня мы сказали бы «паранормальных» - так как-то «научнее» звучит!) способностей (например, упорно приписываемых ему способности летать, вызывать стихийных и прочих духов и т. п. ).

Немецкий ученый Отто Ран, являвшийся - по совместительству! - фюрером (офицером) СС и даже отслуживший положенный срок в частях СС «Тотенкопф» («Мертвая Голова»), периодически проводил раскопки и научные изыскания в районе Монсегюра, стремясь найти утерянный Грааль.

В замке Вевельсбург, задуманным имперским руководителем СС Генрихом Гиммлером как духовный центр (и тоже своего рода «Храм») СС («черного ордена» или «военного ордена нордических мужей», по выражению Гиммлера; впрочем, товарищ Сталин тоже мечтал в описываемую эпоху о превращении возглавляемой им коммунистической партии в некий новый «орден меченосцев»!), имелся особый «зал Грааля», где высился сооруженный из черного мрамора алтарь для Грааля – в ожидании дня, когда тот будет доставлен в «Третью Империю»). Гиммлер и Гитлер, по мнению Мишеля Анжебера, полагали, что ученым из подчиненного СС институту «Аненэрбэ» (Наследие Предков), удастся расшифровать «скрижали Соломоновы».

Даже незадолго перед проигрышем мировой войны, германские нацисты в марте 1944 года лихорадочно проводили в Монсегюре какие-то работы, чертили выхлопными газами из самолета в небе над развалинами «кельтские кресты». Над развалинами древнего катарского замка было поднято огромное знамя, также с «кельтским крестом» (одним из видов коловрата-свастики). К берегам Южной Франции была направлена германская подводная лодка, в надежде, что Грааль все же удастся обрести. Об этом, в частности, писал в октябре 1982 года французский исторический журнал «Истуар» («История»). Анжебер не исключает, что гитлеровцам перед самым концом войны все-таки удалось извлечь нечто из сердца бывших вестготских владений во Франции...

Конечно, все это может быть воспринято, как очередные досужие домыслы. Но, при всех допусках и скептицизме, вполне обоснованно вызываемых мифологизированными представлениями, в них порой – пусть в фантастических одеждах! – могут проскальзывать и правдивые исторические детали. Вспомним хотя бы, как описания Троянской войны в «сказочной», «мифологической» поэме Гомера помогли Генриху Шлиману отыскать реальные Трою, Пилос и Микены. А в середине ХХ века «мифологические» сведения, почерпнутые из «Энеиды» Вергилия, помогли археологам найти предполагаемую могилу легендарного троянского героя и прародителя римлян Энея близ древнего Лавиния (ныне Лавинио) в Италии.

Еще более близкий пример – из отечественной истории – наши знаменитые былинные «три богатыря», при ближайшем рассмотрении оказавшиеся отнюдь не мифическими, а вполне историческими личностями. Родословную Добрыни Никитича (крестившего Новгород «огнем» вуя, то есть дяди, Великого князя Стольно-Киевского Владимира Красного Солнышка) – удалось проследить на протяжении более чем двух столетий.

Илья Муромец, как оказалось, закончил свой богатырский век иноком Киево-Печерской Лавры и даже был причислен Православной Церковью к лику святых. Ростовский витязь Алеша (Александр) Попович, по прозвищу Золотой Пояс, геройски погиб в битве с монголо-татарами на Калке. Да и западноевропейские сказания о «легендарном» короле Артуре Пендрагоне и его рыцарях Круглого Стола, скорее всего, вполне отвечают реалиям VI веке п. Р. Х. Почему бы не предположить, что и в эпической поэме о Граале отразились какие-то реальные факты, поражавшие ум и воображение трубадуров одного из наиболее пассионарных периодов в истории Европы, Азии и Африки?

Сделав подобное допущение, имеет смысл приглядеться чуть пристальнее к системе образов главного и наиболее известного, вдохновившего Вагнера, певца Грааля – Вольфрама фон Эшенбаха. Ведь, по крайней мере, в одном отношении его «Парцифаль» оказался пророческим. Прообразом описанного миннезингером замка Грааля Мунсальвеш (он же Монсальват) фактически явился замок катаров Монсегюр, где – вскоре после смерти Эшенбаха! – разыгралась реальная драма, послужившая как бы реальным продолжением стихотворных откровений миннезингера, казавшихся поначалу столь фантастическими и эзотерическими. С падением Монсегюра сюжет, впрочем, не был завершен. В осаде Монсегюра участвовали, наряду с другими крестоносцами, исторические рыцари Храма (католики-тамплиеры – члены ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова).

Существует версия, согласно которой именно храмовникам удалось овладеть Граалем после падения катарской крепости. Когда же французский король Филипп IV Красивый в 1307-1314 гг. разгромил орден тамплиеров, отправив на костер его Великого Магистра Жака де Молэ, он вскоре сам…вдруг скоропостижно скончался (как и одобривший его действия папа римский Климент V!) – в полном соответствии с пророчеством Великого Магистра Храма, уже сгоравшего в пламени костра! Но и король Филипп Красивый, неустанно охотившийся за несметными сокровищами тамплиеров, не обнаружил среди них таинственной реликвии (о которой, разумеется, не мог не знать!).

Наряду с упомянутой выше южнофранцузской версией происхождения и значения слова «Гра(а)ль», существует немало иных версий. Согласно одной из них, которой придерживаются адепты гностических обществ, ведущих свою родословную от средневековых тамплиеров (или претендующие на тамплиерское преемство), слово «Граль» («Грааль») возникло на основе искаженного произношения этого слова, записанного буквами арабского алфавита (в котором, как и в древнееврейском алфавите, отсутствуют гласные) - слова, первоначально встречающегося в клинописном, т. е. слоговом, тексте, попавшего впоследствии, в арабском переводе, в средневековую Европу и переведенного там на южнофранцузский (провансальский) язык «ок». Аноним, переведший это слово с арабского на южнофранцузский язык, истолковал и озвучил написанное без гласных, одними согласными, слово «ГРЛ» как «Граль». Однако, по мнению специалистов в области изучения и расшифровки клинописных надписей, правильно было бы произносить данное слово иначе: «ГАРИЛ» («ГАРИЛЬ»). Это было известно тамплиерам, посвященным в тайные науки, еще в эпоху Средневековья. Возможно, они узнали подлинную огласовку, т. е. правильное звучание и значение этого слова от поддерживавшего с ними тесные (хотя и не афишируемые обеими сторонами) связи Гассана ибн Саббаха, «Горного Старца (главы) измаилитского ордена мусульманских гностиков-низаритов (известных в Европе под именем ассасинов). Согласно этой версии, слово «Гар-Ил» («Гар-Иль») имеет аккадско-вавилонское происхождение и означает «Тепло Бога» («Божественная Теплота»).

Но вернемся снова к тексту «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха:

Святого Мунсальвеша стены

Храмовники иль тамплиеры –

Рыцари Христовой веры –

И ночью стерегут и днем,

Святой Грааль хранится в нем!

Грааль – это камень особой породы:

Lapsit exillis - перевода

На наш язык пока что нет...

Он излучает волшебный свет!

(Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль», М. , «Русский путь», 2004, сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. В. Гинзбурга, с. 232).

Далее мы узнаем из поэмы фон Эшенбаха, что именно этот особый камень (именно камень, а не кубок, и не чаша, и не блюдо - «... Когда небеса сотрясались войною / Меж Господом Богом и сатаною, / Сей камень ангелы сберегли / Для лучших, избранных чад земли... »!) сам определяет, кто из людей должен быть к нему приближен.

Но как же попасть в Граалево братство

И как о том, что ты избран, узнать?

Надпись на камне умей прочитать!

Она появляется время от времени,

С указанием имени, рода, племени

А также пола того лица,

Что призвано Граалю служить до конца...

Служение это и есть испытание!

Зато уготовано место заранее,

Вернейшее место в Господнем раю,

Тому, кто жизнь отдаст свою,

Но верность Граалю сберечь старается!. .

... Чудесная надпись никем не стирается,

А по прочтении, за словом слово

Гаснет, чтобы появился снова

Дальнейший список в урочный час

И также, прочитанный, погас...

(Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль», М. , «Русский путь», 2004, сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. В. Гинзбурга, с. 233).

Скажите честно, на что это похоже – светящаяся надпись на зеленоватом камне, которая возникает, гаснет, затем снова возникает, затем дает свое продолжение… Причем указывает все анаграфические данные тех, кто удостаивается чести быть «избранным» в Граалево Братство – включая имя, род, племя (национальность) и пол – все как в самом подробном научном справочнике! Да ведь это... компьютер! Причем обладающий особой системой защиты доступа к данным – так у Кретьена де Труа Грааль парит в воздухе, незримо поддерживаемый ангелами, и наполняет «святостью» (духовной энергией) лишь чистые сердца. Для неверующих и грешных он остается незримым – лишь чистые сердцем, лишь избранные достойны лицезреть его. Они-то и видят появляющиеся на нем порой письмена, возвещающие «волю Божью». Компьютер с системой защиты доступа к данным… в XII веке? Невероятно! А вдруг вероятно?

Что, если «сонм ангелов», оставшихся на Земле, являлся частью космической экспедиции, изучавшей земное общество, отбиравшей себе помощников, сообщавшейся с ними через это «чудесное» устройство? Ведь не случайно Лоэнгрин у Вагнера поет о «крылатом серафиме», доставившем Грааль на Землю. «Серафим» означает, в переводе с древнееврейского, «огненный» или «пламенный». «Огненный ангел (посланец)» - не есть ли это символическое описание неземного летательного аппарата пришельцев из иных миров? Что, если через доставленное ими устройство, которое земляне окрестили «Граалем», эти пришельцы оказывали землянам некую помощь – в частности, медицинскую? Или же это были не «пришельцы-инопланетяне», а потомки «атлантов» или «лемурийцев» - древних учителей человечества? «Махатм»? «Шамбалы»? «Агарти»? «Белого Братства»?

Что касается «гастрономических» способностей Грааля, то их описание можно отнести к порождениям буйной фантазии современников – хотя и здесь можно, при желании, найти зерна или отголоски реальных фактов. Конечно, фантазия может завести нас слишком далеко. Но если представить себе, какое впечатление подобный прибор с двусторонней связью мог произвести на средневекового человека? Чудо! Иного определения и не следует ждать! И любые технологические манипуляции с ним «сонма ангелов» также автоматически подпадали под понятие «сверхъестественного». Например, такая операция, как подзарядка аккумуляторов. Ведь не мог же «Грааль» работать бесконечно долго без подпитки. Но ведь и эта операция также была описана Вольфрамом фон Эшенбахом! Естественно, у него она связана с христианской Страстной Пятницей (нем. : Karfreitag), последней пятницей перед Пасхой (в этот день был распят на Голгофе наш Господь и Спаситель Иисус Христос).

В ночь на пятницу страстную

Грааль, о коем повествую,

Из-под заоблачных высот

Белоснежного голубя на землю ждет.

По заведенному порядку

На камень дивную облатку

Небесный голубь (по-немецки: Taube - «голубь» или «голубка» - В. А. ) сей кладет.

Так повторяется из года в год...

(Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль», М. , «Русский путь», 2004, сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. В. Гинзбурга, с. 233).

Или, в переводе В. Б. Микушевича:

Сей камень в пятницу страстную

Приемлет силу неземную

И, тайнодейственная птица,

Слетает с неба голубица,

Облатку белую неся,

В которой сила камня вся.

Приведем для сравнения буквальный подстрочный перевод данного фрагмента оригинального немецкого текста поэмы Вольфрама фон Эшенбаха:

«В тот же день к Граалю приходит известие, в котором заложена огромнейшая сила. Сегодня Страстная Пятница, и все ждут, когда с небес спустится голубь. Он приносит маленькую белую облатку и оставляет ее на Камне. Затем, сверкая белизной, голубка вновь взмывает в небеса. Всегда в Страстную Пятницу она приносит к Камню то, о чем я говорил, и от чего Камень приобретает нежное благоухание напитков и кушаний, лучших, которые только могут быть на земле, как совершенство Рая».

Облаткою Грааль насыщается,

И сила его не истощается,

Не могут исчерпаться никогда

Ни его питье, ни его еда,

Ни сокровища недр, ни сокровища вод,

Ни что на суше, в реке или в море живет.

Несметны у Грааля богатства...

(Вольфрам фон Эшенбах «Парцифаль», М. , «Русский путь», 2004, сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. В. Гинзбурга, с. 233).

«Белая облатка с небес», положенная (изображенным на гербе рыцарей - хранителей Грааля) на «камень» (то есть Грааль) и возвращавшая ему чудесные свойства, функционально вызывает мысль о ... батарейке или ином устройстве, питающем прибор. Что же касается сверкающего белизной голубя (изображенного на гербе рыцарей - хранителей Грааля и фигурирующего также в катарской, как, впрочем, и в общехристианской символике), то в состоянии экстаза, близкого к религиозному, у всех, кто наблюдал снисхождение с небес чего-то сверкающего, «оно» могло ассоциироваться с традиционным для христианского восприятия третьей Божественной Ипостаси - Духа Святого (голубем, или голубкой). Информация, недоступная пониманию, могла доводиться до современников лишь в форме понятных им образов (вспомним аналогичную ситуацию с апокалипсической «железной саранчой»!). Короче, история Грааля неожиданно выводит нас на гипотезу о посещении Земли космическими пришельцами или о патронаже «Великих Гималайских Учителей» над человечеством, «постоянно сбивающимся с верного пути»!

Ведь не случайно и во многих древних легендах Руси («бел горюч камень», «камень Алатырь»), Священного Писания («белый камень» пророка Даниила и Апокалипсиса) и Востока («Сокровище Ориона», «Чинта-Мани») идет речь о некоем «чудесном камне», обладающем целым набором таинственных и волшебных свойств (кстати, универсальное лекарство от всех болезней – «панацея» алхимиков - также нередко ассоциировалось с «философским камнем»!). Упоминание этого «драгоценного камня» (на санскрите: «мани») входит даже в наиболее известную мантру призывания Будды, способную, по мнению верующих буддистов, творить чудеса: «Ом мани падме хум», буквально означающую: «О, сокровище (буквально «драгоценный камень») в сердцевине лотоса»!

А если вспомнить происхождение названия «манихеи» (религиозного течения, от которого происходили и катары Монсегюра, якобы хранившие Грааль!), то и в нем явно прослеживается корень «мани» - ведь именно под именем «Сокровенного Камня» - «Мани» (в эллинизированной форме: «Манес») - вошел в историю их первый пророк, распятый персидскими магами на вратах Бетлабада! Само же слово «манихеи» можно расшифровать как «Мани-Хайя», то есть «(драгоценный) камень (вечной) жизни» («хайя» по-арамейски и на некоторых других семитских языках значит «жизнь»).

Естественно, письмена на Камне ассоциировались со Знанием, вселяли надежды, которые каждая группа лиц, занятая поисками Грааля, как ключа к Утерянной Традиции, к Золотому Веку Человечества, утраченному вследствие «первородного греха», или – как в сказаниях об Атлантиде, Лемурии, «земле Му» и пр. – от того, что «боги смешались с простыми смертными» и нарушили «чистоту крови», могла интерпретировать по-своему.

Легенда о Граале питала (и питает по сей день!) самые полярно противоположные по направленности эзотерические поиски и оккультистские течения. Она могла давать обильную пищу и для арийских истолкований. Впрочем, немало искателей Грааля было не только в окружении Гитлера, но и в окружении Муссолини. Рене Генон считал, что Грааль мог быть священной книгой древних арийцев, потерянной, а затем найденной катарами и хранившейся ими в Монсегюре. Так и специалисты из «Аненэрбэ» охотились за Граалем, полагая, что им удастся расшифровать древние языческие записи и раскрыть секрет генезиса мира в своем, истинно-арийском (а точнее говоря – ариософском) ключе.

Упомянутый выше Мишель Анжебер идет в своих утверждениях еще дальше, уверяя, что Отто Рану и другим ученым из «Аненэрбэ» удалось что-то найти близ Монсегюра и вывезти в Германию в час, когда судьба «Третьего Рейха» была уже предрешена. (Истины ради, заметим, что Отто Рана к тому времени в действительности уже не было в живых – он был найден мертвым в горах еще в 1939 году). Зона раскопок на юге Франции была объявлена гитлеровцами запретной. В марте 1944 года там состоялась загадочная церемония, посвященная семисотлетию сожжения крестоносцами предводителей катаров на костре. В небе над развалинами Монсегюра появился германский военный самолет, нарисовавший в небе «кельтский крест». По слухам, на борту самолета находились имперский министр Альфред Розенберг или кто-то еще из высших чинов партийного руководства НСДАП. Согласно предположениям Анжебера, после этой церемонии в вевельсбургском «храме» или «святилище черного ордена» СС были ускорены приготовления к установке Грааля в центральном ритуальном зале со свастикой на куполе (считавшемся якобы «центром мира», или даже «центром Вселенной»!).

Но конец «Третьего Рейха» был уже не за горами. Грааль - если только речь шла о нем, ведь другая реликвия нацистов – знаменитое «копье Лонгина» - находилась в Нюрнберге (куда оно было вывезено из сокровищницы венского музея Гофбург, где, между прочим, веками хранилась рядом с так называемым «Граалем Габсбургов» - ониксовой вазой, на которой безо всякого постореннего вмешательство периодически возникали письмена, складывавшиеся в Имя Христово!) - могли перевезти в «Орлиное Гнездо» Адольфа Гитлера в Берггофе. Сам Гитлер находился в осажденном Берлине. В ночь падения рейхстага группа офицеров СС перекрыла шоссе Инсбрук-Зальцбург, чтобы обеспечить беспрепятственное прохождение особой автоколонны из почти полностью разрушенного к тому времени англосаксонской бомбардировочной авиацией Берггофа. Мишель Анжебер описывает это событие в следующих выражениях:

«Вобрав в себя фланговые прикрытия, колонна двинулась к высокой горе. Прибыв к подножию Циллертальского горного массива, маленькая группа офицеров СС после короткой факельной церемонии подняла на плечи тяжелый свинцовый ящик. После того, как таинственный груз был поручен их заботам, они направились по тропе, ведущей к леднику Шлейгейс у подножия горы Гохфельс (3000 м). Именно там, на краю снежного обрыва, и был зарыт объект. Скорее всего это был Грааль из Монсегюра».

Что же хранит в себе в действительности этот таинственный свинцовый ящик, погребенный в снегах среди вечных льдов? Каменные скрижали с языческими надписями, содержащие вечные законы арийцев, аналогичные десяти заповедям Моисеевым?

Если это так, то эти новые скрижали законов, предназначенные служить руководством для тех, кому суждено пережить катаклизмы нашей ракетно-атомной цивилизации, могут быть обнаружены при сползании ледниковой морены, ожидаемом предположительно в середине XXI века. И, если Альпы наконец вернут свой клад, мы, вероятно, сможем убедиться в том, какой из гипотез о происхождении и предназначении Грааля (включая гипотезу космического компьютера) нужно будет отдать предпочтение...

Как говорится, поживем-увидим…