Воспоминания рабочего Сестрорецкого завода Н. А. Емельянова.

После июльских дней пришел ко мне т. Зоф и сообщил, что Петроградский Комитет Партии поручает мне скрыть Владимира Ильича Ленина и Григория Евсеевича Зиновьева. Расспросив детально обстановку, я уверил тов. Зофа что все будет сделано, как нельзя лучше, и указал место, где я должен был встретить Владимира Ильича и Григория Евсеевича, а именно — у Строганова моста: я должен ждать тов. Сталина у деревьев, а за ним на извозчике должны были подъехать тов. Зиновьев и Ленин. 4-го я уже был в Петрограде, запасшись билетами и ожидая в условленном месте. Через некоторое время подошел тов. Сталин, а за ним подъехали в крытой карете т. т. Ленин и Зиновьев. Через несколько минут мы уже были на вокзале и, разместившись на площадке последнего вагона, доехали до станции Разлив. Тут же уже почувствовали, что миновали самые большие опасности: через несколько минут добрались до первого логовища Владимира Ильича и т. Зиновьева. Это — чердак сарая, преобразованного в сеновал, где и находились первое время тов. Ленин и тов. Зиновьев.

Первое, что было сделано, это — изменение облика тов. Зиновьева и тов. Ленина: волосы немедленно были выстрижены Надеждой Кондратьевной Емельяновой. Положение не из приятных — кругом живут дачники, наслаждающиеся природой за счет трудового класса, и естественно, что они противники всякого рабочего движения в то время поимкой внезапно скрывшихся товарищей Владимира Ильича Ленина и Григория Евсеевича Зиновьева, про которых все газеты трубили о том, что они — шпионы и якобы уехали в Германию, — это обычное перепетое обвинение, употребляемое почти во всех европейских государствах против своих внутренних врагов, — приходилось слышать от окружающих поселян одобряющее и подавлять в знак согласия, чтобы отвлечь малейшее подозрение. Но, однако, чердак имел в себе видимые стороны, а именно: служил прекрасным местом для ориентировки. Так как совершенно не было первое время связи, то этот чердак в этих случаях давал значительную помощь: приезжает товарищ, осведомленный о фамилии; так, например, приехал тов. такой-то, спрашивать Владимира Ильича, гость отводится в глубь двора, и в это время Владимир Ильич и Григорий Евсеевич наблюдают из многочисленных щелей. Затем гость оставляет полюбоваться окружающим, Владимир Ильич дает ответ о результате своих наблюдений, и уже после подобной репетиции тов. имеет возможность получить свидание.

Но как ни прелестны удобства чердака, а, однако, положение не из совсем приятных: каждую минуту мог кто-нибудь заметить, и поэтому пришлось подумать о более безопасном месте. «Время!» — косное, а что, если Владимир Ильич и Григорий Евсеевич под видом веселых переселятся на сеновал, тем более что после преобразования их наружности и стрижки они были весьма похожи на таковых. Идет хорошая мысль, и Владимир Ильич и Григорий Евсеевич таковую одобрили, да и чердак-то, по всей вероятности, не особенно нравился начальникам: так своими вождями и переменами Владимира Ильича и Григория Евсеевича.

Сеновал расположен на Разливе (небольшое озеро), приблизительно в 4 версты, за лесом около 1½ версты. Тут уже атмосфера другая, нет той публики, населяющей данные места. Она здесь редко показывается. Постоянные обитатели здесь — трудящиеся, рабочие-рыбаки, которые не размаскируют скрывшихся вождей рабочего движения. Чердак сменился другим жилищем, теперь еще меньшим по объему — шалашом, сделанным из веток и сверху покрытым сеном. Да этот «шалаш» нужно бы назвать «штабом революции», потому что здесь Владимир Ильич с Григорием Евсеевичем совершенно спокойно занялись работой, и работали, подтянув штаны, извне он, с виду робкий, при мирной обстановке могли спокойно и точно решать спокойно и точно решать те или иные вопросы.

Так в этом шалаше и начали жить тов. Ильич и тов. Григорий Евсеевич. Тут же рядом и кухня устроена: на кольях висит котелок, греется чай. Но ночью невыносимо: и доедливые комары совершенно не дают покоя, как от них ни прячься, а они достигнут своего, и нередко приходится быть искусанным, но ничего не поделаешь, не все отлично.

Было устроено так: приезжает какой-либо товарищ, преимущественно ночью, заходит на старую квартиру, затем его провожает сын Емельянова, Кондратий, и доставляет к шалашу. Помню, как товарищи радушно встречались. Беседовали, а к рассвету, нужно было удалиться. Интересный произошел эпизод с совещанием тов. З. И. Лилиной, жившей в то время около станции Тарховка; ей нужно было сообщить местонахождение Григория Евсеевича: хотя они оба они жили по соседству, тов. З.И. Лилина об этом не знала. Сообщить надо, но так, чтобы не подать тени подозрения, так как тов. Лилина жила у своих родных, имеющих прислугу, а эту прислугу, кто ее знает, может через ее посредство следят за каждым движением тов. Лилиной. Решили нарядить тов. Надежду Кондратьевну торговкой, специально купили курицу, и в указанный дом она пошла продавать ее. К несчастью, тов. Лилиной не нужна была курица, и она через прислугу сообщила мнимой торговке, что курица ей не нужна. Но тут тов. З.И. Лилина сама вышла и по поданному знаку торговкой поняла, что торг здесь не из-за курицы. Торговка выходит, а тов. З.И. Лилины за ней. В это время передается записка. Тов. Лилина, прочитав, забыла всякую осторожность и намеренна броситься на шею торговке, но по предупреждающему взгляду выдает секрета – приходит в себя. Так сообщен тов. З.И. Лилиной адрес, куда необходимо притти (так в тексте), затем указанным путем она была перевезена к месту пребывания Владимира Ильича и Григория Евсеевича.

Раз сидим все у костра, греем чай или варим картошку к ужину. Владимир Ильич дает указания те или другие указания ребятишкам, которые старательно их исполняют. Задал нередко вопросы: «Возьмем ли мы власть и сумеем ли ее удержать?», и тут уже Владимир Ильич не переставал думать об этом вопросе, взвешивал его, сравнивал наши силы, и теперь мы видим, и каждый уже скажет: «Удержим!». Теперь этот вопрос разрешим для каждого, но Владимир Ильич его решил еще прежде, чем взять власть рабочему классу. Итак, буржуазия негодовала, а Владимир Ильич все пишет статью за статьей, занимаясь в своем излюбленном месте, за большим ивовым кустом. Все рукописи отвозились тов. Аллилуеву. Владимир Ильич и Григория Евсеевич не упускали случая и возможности заняться и физическим трудом, - помню, как оба они, не уступая опытным посыльным, носили на носилках большие копны сена, метали стоги, помню, как Владимир Ильич ловко подавал сено на вилах, и, и в конце концов, был сметан большой стог сена. В вечернее время частенько ходили ловить рыбу бреднем с ребятишками. Бредень обыкновенно водят ребята, по пояс в воде, и так по-маленьку налавливали на уху. Придут с озера, начинают варку рыбы, чая, и так сваривали уху и чай. Поужинав и напившись чаю, садились все у костра; кругом темнота, тишина, только и слышно стрекотание кузнечиков, да изредка чириканье какой-нибудь пичужки; сидим так довольно долго, кто-нибудь о чём-либо рассказывает. Но вот уже начинает клонить ко сну, первые засыпают тут же у костра ребятишки, и у нас уже начинается мигание век. Каждый видит, что пора спать. Забираемся в шалаш, маленько тесно, но это ничего, было бы только возможность спрятаться от комаров, да и в случае непогоды – от дождя да от ветра.

Постепенно стало всё холоднее и холоднее, и невольно нужно было подумывать о том, что дальнейшее пребывание станет невыносимым. Необходимо стало подыскать другое место проживания, более приспособленное к осеннему времени, и к тому же более безопасное. По предложению тов. Шотмана решено было Владимиру Ильичу переехать в Финляндию, и это было принято: оставаться в этих местах Владимиру Ильичу было бы опасно, так как его каждый буржуазный мальчик мог узнать, а начет Григория Евсеевича решили, что он переедет и останется в Петрограде. Устройство Владимира Ильича в Финляндии доверено было тов. Шотману, на обязанности которого лежала задача позаботиться об этом. А мне было задано достать необходимые документы. Воспользовавшись тем, что в местном Сестрорецком оружейном заводе выдавались пропуска на проезд через границу работавшим на заводе и жившим в Райволе рабочим, я достал пропуска на проезд через границу за подписью начальника завода Дмитриевского. Оставалось только сняться Владимиру Ильичу и Григорию Евсеевичу и налепить карточки. Для съёмки приехал тов. Н фотографическим аппаратом. Владимир Ильич и Григорий Евсеевич были выстрижены, загримированы в парики, но фотограф, как неопытный в этом деле, снял неудачно. Тогда вторично приехал тов. Дощенко Д. П., который и снял Владимира Ильича и Григория Евсеевича. Документы были готовы, оставалось решить вопрос, каким образом перебраться на новые места. Было решено отправиться пешком через лес в Дибуны, а оттуда в Петроград; так и было сделано. Тов. Шотман подробно описал этот переезд, а я опишу только дишь последствия этого – мой арест. Тов. Шотман допустил ошибку, говоря, что я будто бы испугался арест контрразведчиками и повесил нос. Мною как раз для того и давались сбивчивые ответы, чтобы заинтересовать собою контрразведчиков. Это были студенты, дворники и вся прочая шваль. И моя цель была достигнута. Зная, что Владимир Ильич и другие товарищи могли бы подвергнуться аресту этой сволочи, я решил их задержать и заставить проканителиться со мной. И эта операция мне удалась. Задает, например, юнкер мне вопрос: «Кто ты?» Умышленно вру — фамилию: я рабочий Сестрорецкого оружейного завода Иванов. «Зачем сюда пришёл?» — «Зашёл напиться воды». «Откуда пришёл, как сюда попал?» — «Иду я с надела, рубил дрова». Тогда он спрашивает: «Знаешь ли ты, кто такой на Сестрорецком оружейном заводе Грач?». — «Врач завода, - отвечаю, - роднее которого трудно найти». Тут он рассвирепел. «Знаешь ли, кто я?» Я — племянник врача Грача». Смотрю, что моё желание исполняется: их уже накопилось человек 20 и все глазеют. «Знаешь ли ты, кто такие большевики?» «Знаю» — «А кто?» — «Говорят, люди хорошие» — «А ты не большевик?» — «Нет» — «А то, смотри, мы большевиков сразу расстреливаем.» — «Расстреливайте». Руку, наверное, набил этим делом. Тут уж он у меня совсем рассвирепел. К этому времени подошёл поезд, идущий в Петроград. Главарь всего контр-разведочного отряда, которому необходимо было осмотреть настоящий поезд, упустил на этот раз свою обязанность, связавшись со мной. Таким образом, товарищи не подверглись опасности. Тут же вскоре пришло другой поезд, почти встречный, из Петрограда, тогда они повели меня к поезду. Они до того освирепели, что при попытке моей оглянуться, один из храбрецов, поставивши револьвер в спину, грудным возгласом прокричал «Застрелю, сволочь, не оглядывайся». А меня беспокоила мысль, удалось ли товарищам сесть в поезд. Меня посадили в вагон. Но мне удалось благополучно избежать последствий, могущих возникнуть из моего ареста. Сижу в вагоне один, со всех сторон закрыто. Таким образом, доехал до Белоострова. Но здесь постоянно делается обыск, и за мое счастье осмотрщиком оказался старый унтер-офицер. Тов. Смирнов, бывший депутат Сестрорецкого Совета от команды объездчиков, сочувствующим большевикам, мой хороший знакомый еще со старых времен, когда возили оружие. Увидев меня, он посоветовал мне, как можно скорее, скрыться, что я и не замедлил сделать. Приблизительно через месяц Надежде Константиновне Ульяновой (так в тексте, Крупской) необходимо было переехать через границу в Финляндию к Владимиру Ильичу. Надежда Константиновна была таким же образом переправлена через границу по документам на имя Агафьи Атамановой, как уроженки с. Райволы.

Николай Емельянов