ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

В основание работ этой области следственного производства Соколов положил чрезвычайно детальный, последовательный и всесторонний метод изучения и исследования физического состояния и истории происхождения каждой отдельной вещицы, обгорелого кусочка, уголька, земли, документа, телеграммы, записки, всего, что так или иначе привлекало внимание следствия и могло относиться к совершившемуся в Ипатьевском доме преступлению.

Прежде всего Соколов точно устанавливал место, время и обстоятельства нахождения предмета или его изъятия; затем путем экспертизы специалистов определял род, свойства, качество и назначение исследуемого вещественного доказательства, а если оно составляло только часть целого предмета, то путем той же экспертизы определял данные этого цельного предмета. Далее, если на предмете имелись повреждения, то выяснялся характер и причины этих повреждений, а путем допросов и предъявления сведущим лицам устанавливалось, кому принадлежал или мог принадлежать данный предмет, или на ком была замечена такая именно вещь. Таким образом, определялся владелец вещи, или первоисточник ее происхождения, или первоисточник ее нахождения. Если имелось несколько однородных вещественных доказательств, но найденных или изъятых в разных местах, то путем новых экспертиз устанавливалась тождественность их между собой, а путем допросов и логических анализов обстоятельств выяснялись причины и следствия нахождения тождественных вещественных доказательств в разных местах.

Таким методическим путем исследования и изучения, соответственно запротоколированных, Соколов подходит к логически вытекающим из них фактам, обстоятельствам, сопровождавшим совершение преступления. Так, какой-нибудь маленький медный винтик, найденный Сергеевым в пепле печки в комнате Великих Княжен в доме Ипатьева, после применения к нему Соколовым метода исследования, оказывался принадлежавшим к очень хорошей дамской обуви заграничного происхождения; что тех же качеств и свойств винтик нашелся в кострище в районе “Ганиной ямы”, где он подвергся сильному действию огня и откуда такой же винтик вместе с обуглившимися кусочками кожи самой обуви, угольками из этого кострища, глиной с площадки, где было кострище, и лопаткой со следами той же глины, попадал на дно шахты. И обратно, пуля автоматического заграничного револьвера, найденная на дне шахты, при промывке Шереметьевским ила, с приплюснутым концом, как бывает от удара о человеческую кость, оказывалось, была раньше тоже в кострище, где подверглась действию сильного огня, а сюда, вероятно, попала с телом одного из убитых Членов Царской Семьи из комнаты нижнего этажа Ипатьевского дома, где в полу оказалась застрявшей такая же точно пуля, прошедшая лишь через мягкие части человеческого тела, но увлекшая за собой все-таки немного крови, впитавшейся в дерево, и немного шерстинок материи защитного цвета, похожей на рубахи, какие носили Государь Император и Наследник Цесаревич. И, вероятно, эта пуля как раз вошла бы в автоматический револьвер системы Кольта, бывший, по показаниям свидетелей, в руках Янкеля Юровского.

Логические окончательные выводы из приведенных примеров довольно ясны: в первом случае на кострище у шахты сжигалась обувь Великих Княжен, а во втором — пуля попала в кострище, выпав из сжигавшегося тела.

Вещественные доказательства при таком методе изучения как бы начинали говорить сами по себе, подтверждая своей историей показания свидетелей, или уличая их в неправильности показания, а иногда и совершенно опровергая. С другой стороны, рассказ свидетеля или участника преступления получал большую определенность, выпуклость и яркость от иллюстрирования его такими исследованными вещественными доказательствами. Всякое увлечение предвзятыми предположениями отпадало, так как экспертиза, ставившаяся в рамки научности, являлась определенным контролером для всякой идеи. Так, предположение, что тела выносились из дома Ипатьева через парадное крыльцо нижнего этажа на Вознесенский переулок, а не во двор, не нашло себе подтверждение в экспертизе каких-то пятен, похожих на кровь, на пороге этого крыльца, так как не дала реакции на кровь, что впоследствии подтвердилось окончательно показаниями Павла Медведева и Анатолия Якимова, участвовавших в выносе тел.

Если вопрос касался изучения и исследования какого-нибудь советского документа, то, не оставляя основных принципов метода, работа дополнялась освещением документа путем сличения с черновиками, розысками на телеграфах, в разных учреждениях, конторах и т. п. местах, имевших то или другое отношение к данному документу. Таким путем удалось, например, установить, что бывший кронштадтский матрос Хохряков, участвовавший в перевозке Царских Детей из Тобольска в Екатеринбург, был в Тобольске уже 14 марта, то есть задолго до приезда туда командированного официально из Москвы Яковлева, имел непосредственные сношения с Москвой, Екатеринбургом, Тюменью, Ишимом, а объявился в Тобольске как лицо, имеющее отношение к Царской Семье, только 26 апреля, уже после отъезда Яковлева. Кроме того, он все время называл себя в Тобольске только председателем местного совдепа, а оказался потом “уполномоченным всероссийскими исполнительными комитетами советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов”, то есть совершенно исключительным лицом.

Или другой пример: Екатеринбургский областной совет объявляет официально о расстреле бывшего Царя Николая Романова 21 июля. Между тем оказывается, что объявление это, с пропуском в черновике его чисел месяца, было составлено еще до убийства Царской Семьи в виде телеграммы, которая была послана в Москву Янкелю Свердлову как проект объявления, еще утром 16 июля, то есть часов за 18 до совершения преступления, а затем вторично официальное уведомление о расстреле посылалось в Москву телеграммой 18 июля, то есть через полтора суток после убийства. Это указывает, что, помимо существовавшего официального отношения органов центральной советской власти к совершившемуся в Екатеринбурге преступлению, между отдельными членами советской правительственной сети имели место еще и частные общения по вопросу об убийстве Царской Семьи.

Этот вопрос будет еще разбираться при изучении новых вещественных доказательств, добытых последовавшим следственным производством. Здесь же уместно сказать, что Войков, один из тех 30 большевистских главарей, которые были привезены из Швейцарии в Петроград в запломбированном вагоне, и занимавший в Екатеринбурге должность областного комиссара снабжения и члена президиума областного совета, на вопрос некоторых дам, служивших у него в комиссариате: “Почему так усиленно скрывают подробности смерти Николая II”, ответил: “Мир об этом никогда не узнает”. Если бы инициатива и план убийства Царской Семьи исходили бы от исполкомов советской власти, то едва ли Войков имел бы основания дать такой горделивый и убежденный ответ, так как при многолюдстве состава исполкомов нельзя было рассчитывать на безмолвие со стороны всех членов этих голосистых учреждений, Еврей Войков мог дать такой ответ, только зная, что идея преступления составляет принадлежность очень ограниченного числа лиц, входивших в состав органов советской власти, и таких лиц, которые не остановятся ни перед какой провокацией, если бы сам факт уничтожения всех Членов Царской Семьи выплыл бы наружу, лишь бы укрыть истинных вдохновителей этого антихристианского, сатанинского, кошмарного преступления.

Войков выразился не вполне точно; мир никогда не увидит тел убитых Членов Августейшей Семьи, но узнать, почему усиленно скрывались подробности преступления — наверное, узнает; правда, если только захочет и сможет позволить себе признать правду...