ХРИСТИАНСКАЯ ВЕРА И ВОЙНА.

 

Митрополит Антоний.

 

От разных лиц получаю я письменные запросы о том, как можно оправдать войну с христианской точки зрения. Ответить на вопрос, поставленный в такой общей форме, совершенно невозможно: нужно разложить его на более частные и более определенные вопросы. Это необходимо потому уже, что войну ведет государство, а Христово учение и учение Св. Апостол не устанавливает никаких правил для жизни государственной, и нигде в Новом Завете не предусмотрено о том, что будут существовать когда-либо христианские государства: приказано только исполнять те пассивные требования, которые предъявляются со стороны государства поданным: повиноваться властям (Рим. 13, 1-7), в особенности же царю и другим начальникам, как поставленным от него (1 Петр.2,13), затем молиться за Царя, и тех, кто во власти (1 Тим. 2;1,2), платить подати, установленные царским законом и т.п. (Матф. 22,21). Можно с уверенностью прибавить к этому, что на государство, даже языческое, Господь, Предтеча и Апостолы не взирают, как на явление отрицательное, но как на разумный порядок человеческой жизни. Так святый Иоанн Креститель не осудил ремесла ни мытарей, ни воинов, но только приказал им не допускать злоупотреблений (Луки 4,13); в своих притчах наш Спаситель не­редко говорит о царях и их распоряжениях, как о явлении вполне нормальном и разумном, причем цари представляются обыкновенно милостивыми и справедливыми. Благоразумный разбойник изрекает слова, помещенные Евангелистом с полным сочувствием его мыслям: ""мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал» (Лука 23,41). Еще определеннее высказывает благоволительное отношение христианства к идее государственной власти Ап. Павел в послании к Римлянам: "Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее: ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, - бойся; ибо он не напрасно носит меч, он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надо повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите: ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак, отдавайте всякому должное: кому подать, по­дать; кому оброк, - оброк, кому страх, страх, кому честь, честь (13,17)…»

Таково учение Священного Писания: оно повелевает уважать и исполнять требования языческой государственной власти, не осуждает звания воина, судьи и сборщика податей, - но нигде не дает указаний на желательные порядки в государстве христианском, ни на то, что когда-либо будут существовать такие государства. Более определенно выражается о сем Церковь в своих канонических постановлениях, которые для сознательного христианина должны иметь такое же значение, как и слова Христовы, потому что самое собрание последних, т.е. состав святых Евангелий и вообще Нового Завета, мы приемлем по указанию тех же церковных канонов, тогда как протестанты, отвергающие каноны вселенских соборов, не имеют решительно никаких оснований для того, чтобы во 1) вместе с нами признавать 4 Евангелия, 21 послание и Апокалипсис подлинными, а прочие существующие 8 Евангелий подложными и во 2) при-знавать боговдохновенным наш состав Нового Завета, а не вошедшие в него послания учеников Христовых и Павловых – Варнавы и Климента, а также и послание Ап. Павла к Лаодикийцам – хотя и подлинным, но человеческим произведением, а не глаголом Святого Духа.

Итак, если вера в Священное Писание основывается на вере в непогрешимость вселенских соборов, то нам, казалось бы, остается только привести изречения последних по интересующему нас предмету, но мы предчувствуем, что, поведя дело таким образом, т.е. без всяких оговорок, мы не достигнем цели, т.е. не убедим сомневающихся. Увы, последовательность мысли или логика является достоянием немногих умов: для большинства гораздо больше значения имеет привычка, а постановления вселенских соборов современным христианам совершенно неизвестны, к стыду нашей школы. Заговорите о значении соборов – с вами все согласятся, а как начнете приводить их правила и постановления, вы сейчас же почувствуете, что бросаете горох на стену: настолько новы и не сродны эти глаголы Церкви для умов и сердец ее одичалых чад.

Поэтому, прежде чем обратиться к учению вселенских соборов, остановимся еще раз на той мысли, что Священное Писание Нового Завета не устанавливает законов или правил жизни государственной, а только личной или церковно-общественной. Посему ставить вопрос: не воспрещена ли война христианскому государству во святом Евангелии? – бессмысленно. Можно ставить вопрос так: погрешает ли христианин, согласившись вступить в ряды воинов? Погрешает ли царь или члены высших государственных учреждений, объявляя войну или принимая вызов на войну? Наконец, погрешает ли всякий христианин, содействуя успеху войны: пожертвованиями, выделкой оружия и тому подобными способами? Утвердительного ответа на все эти три вопроса вы нигде не найдете в святой Библии, ни в Ветхом, ни в Новом Завете.

Помилуйте, перебьет меня иной собеседник на такой фразе: "да ведь прямо же сказано – не убий!» – Да, на эту заповедь Божию чрезвычайно уверенно ссылались на наших парламентских три­бунах и в прессе, когда требовали в 1906 году упразднения смертной казни. Подготовляя воен­ный бунт. Помню, как одушевленно ораторствовал тогда в государственном Совете сенатор Та­ганцев, и как на мой вопрос: "значит, вы безусловно, отрицаете, участие христианина в войне и в усмирении вооруженного восстания?" - ответил: "э, нет! Для нас юристов это имеет совсем иное значение». Но тогда при чем же тут заповедь? Ведь в ней о юристах ничего не сказано? Очевидно, она понадобилась профессору не как христианину, не как последователю еще ветхозаветной запо­веди, а лишь в качестве ораторского приема. И мы сейчас увидим, что самый популярный способ возраже­ния против войны через ссылку на шестую заповедь является выражением либо невежества, либо лицемерия, либо того и другого вместе, и, во всяком случае – нежелания вник­нуть в дело серьезно. Впрочем, столь же не серьезны и неискренни, бывают все почти ссылки на­ших современников на слово Божие.

Десять заповедей написаны в 20-й главе книги Исход. В этой же главе продолжается речь Гос­подня к народу и к Моисею, и кончается затем без перерыва последним стихом главы 23-й. Какие же правила и законы изложены в этой речи Господней, начинающейся с десяти заповедей?

Выписываем следующие слова: "кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти (21,12); кто злословит отца своего или мать, того должно предать смерти (15); если (чей-либо) вол был бодлив вчера и третьего дня и хозяин его, быв извещен о сем, не стерег его, а он убил мужчину или женщину, то вола побить камнями, а хозяина его предать смерти (29)». В той же речи Божией говорится о войне: " если будешь слушать гласа его (ангела) и исполнять все, что скажу тебе, то врагом буду врагов твоих и противником противников твоих… и истреблю их от лица вашего (23, 20-23)».

Вторично десять заповедей Господь рукою Моисея опять излагает в 5-й главе Второзакония, и в той же речи Своей, именно в главе 7-ой, законодатель говорит следующее: "когда введет тебя Гос­подь Бог твой в землю, в которую ты войдешь, чтобы овладеть ею, и изгонит от лица твоего много­численные народы… и предаст их тебе Господь Бог Твой, и поразишь их: тогда предай их заклятию (т.е. поголовному избиению), не вступай с ними в союз и не щади их (7, 1-2). Истребишь все народы, которые Господь Бог дает тебе; да не пощадит их глаз твой (16)».

Речь законодателя продолжается до главы 27-ой, а в главе 20-ой вот что говорится о войне: "в го­родах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию» (ст. 16-17).

Где же тут воспрещение, какого бы то ни было убийства? Не ясно ли, что заповедью возбраняется не война, и не смертная казнь, но смертоубийство личное, внушаемое ненавистью или самоуправством. "Но мы не признаем еврейских законов, не считаем их за волю Божию; а признаем только слова Спасителя», - затараторят наши собеседники. Но тогда зачем же вы ссылаетесь на ветхозаветную заповедь? – Можно быть неверующим, но надо же быть сколько-нибудь честным, хотя, конечно, и то, правда, что при неверии нет разницы между честным и нечестным, добрым и злым. – Да и как вы будете верить Христу, отрицая Моисея, когда Господь сам сказал: "если бы вы верили Моисею, поверили бы и Мне; потому что он писал обо Мне. Если же его писаниям не верите, как поверите Моим словам» (Иоан. 5, 46-47). В частности присуждение к смертной казни за оскорбление родителей Господь прямо признает заповедью Божией: Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? Ибо Бог заповедал – почитай отца и мать и злословящий отца или мать смертью да умрет» (Мф. 15, 4; сравни Марк. 7, 10-14).

Итак, спросят меня читатели: по вашему следует предавать смертной казни всякого, оскорбившего своих родителей? Нет, ответим мы: из приведенных слов Писания следует только то, что, во-первых, заповедью "не убий» воспрещается не война, не смертная казнь, а только самовольное убийство. Это, во-первых. А во-вторых, из сказанного ясно, что Господь Сам повелел в Ветхом Завете своему народу вести истребительные войны и за известные преступления казнить людей смертью; наконец, в-третьих, Христос Спаситель признает эти ветхозаветные постановления заповедью Божией. Имеют ли эти заповеди значение для новозаветной Церкви? – Нет, ответим мы, обязательного значения они не имеют. Церковь ветхозаветная была в то же время государством, - приуроченном к определенной территории и определенному племени; Церковь же новозаветная есть царство духовное, а не государство; война же и смертная казнь, как и всякий, вообще принудительный суд, является делом государства, к каковому, как мы сказали, не обращено ни одно указание Нового Завета.

При всем том мы уже видели, что и Христос Спаситель, и апостолы не возбраняли своим последователям исполнять государственной повинности и требовали послушания даже языческому правительству. Таким образом ясно, что хотя Господь соединил своих последователей не в государственный союз, а в союз церковный, но не возбраняет объединяться сверх того и в союзы физической самозащиты, т.е. в государство; государство же без судов, тюрем и войны никогда не будет существовать, и надежды наших современников на то, будто теперешняя война есть последняя в истории, находится в прямом противоречии не тольк действительностью и ее обостренным национализмом, но и с совершенно ясными предсказаниями Спасителя о последних временах, когда восстанет царство на царство, народ на народ (Мф. 24, 6-21. Ср. Луки 21, 10-26).

Некоторые совопросники ссылаются на прощение Христом женщины, обличенной в прелюбодеянии, как на отмену смертной казни, каковой она подлежала по заповеди Божией к Моисею (Лев. 20, 10). Но такое толкование Евангельского события обнаруживает только полную неосведомленность совопросников в Священном Писании. Господь в данном случае поступал в строгом согласии с законом Моисея, изложенным в 17-й главе Второзакония: "не должно предавать смерти, по словам одного свидетеля. Рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтобы убить его, потом рука всего народа» (ст. 6-7). При этом, конечно, требовалось, чтобы свидетель, как и третейский судья, были сами чужды такого же преступления, что видно из книги пророка Даниила (13, 46). В строгом соответствии с этими установлениями Ветхого Завета Господь сказал приведшим обличенную прелюбодейку; "кто из вас без греха, первый брось в нее камень» (Иоан. 8, 7). Когда же они, "будучи обличаемы совестью», разошлись все до одного, то Господь, опять в строгом соответствии с законом Моисея, спрашивает: "Женщина, где твои обвинители? Никто не осудил тебя?» и, полу­чив от­вет, что обвинителей или свидетелей нет, отпустил ее со словами: "Иди и впредь не греши» (ст. 12).

Надеемся, что после сказанного все толстовцы, штундисты и менониты принуждены будут признаться в том, что ни в Новом, ни в Ветхом Завете нет воспрещения, участвовать в войне; но, конечно, мы не надеемся, что приведенные изречения и толкования уже изменили образ их мыслей; не надеемся потому что, первые из этих трех сект вовсе не веруют в Евангелие, ни в Божественное достоинство Христа, а выбирают из Слова Божия то, что им нравится; вторые же и третьи веруют очень плохо и, хотя Божества Христова не отрицают, но свои немецкие колонизационные цели ставят выше спасения души и читают Библию больше для отрицания церковного авторитета, нежели для руководства ею в своей жизни.

Впрочем, и в тех, и в других, и, в-третьих, имеется другое возражение против участия в войне. "Нам не нужно», говорят они: "прямого осуждения войны в словах Христовых или пророческих! Участие в войне не совместимо с общим духом христианства, как проповеди любви ко всем и братства всех народов».

Мы возвратимся к этому возражению, а пока скажем, что оно, конечно, гораздо серьезнее, особенно если к нему присоединяется указание на различие между ветхозаветным и новозаветным учением, как между учением церковно-государственным и чисто церковным. Однако, из этого же самого указания на существенную разницу между двумя заветами выясняется, что война есть неизбежное условие государственной жизни, т.е. самого существования государства. Между тем современные отрицатели войны, толстовцы и сектанты, в прокламациях, которые они разбрасывают по казармам, стараются представить, что войны вообще, а настоящую в частности, устраивают по своему капризу цари вопреки воле народа для каких-то своих выгод, т.е., с целями либо честолюбивыми, либо корыстолюбивыми, и что войн не было бы, если бы народы управлялись "выборным правительством пред главенством Христа и Евангелия». Как это просто и как далеко от истины!
Ведь таким правительством управлялась вся средневековая Европа в лице выборного папы, опиравшегося на Евангелие. И что же? Вся эпоха папского владычества была временем кровопролитнейших войн между единоверцами при личном участии священников и епископов. Но, может быть, мои вопрошатели прибавили слова "под главенством Христа и Евангелия» только для красоты слога, отлично понимая, что всякое современное выборное правительство первым делом постарается расквитаться с Евангелием и вообще с религией? Быть может, по их мнению, для международного мира достаточно, чтобы правительства были выборные? За ответом на такой вопрос незачем далеко хо­дить: пред вами Франция с выборным правительством, с упразднением всяких сословных преимуществ, с полною свободой убеждений. Что же? Она приняла участие в войне по собственному почину, без всяких принудительных обстоятельств.

В частности русское правительство по отношению к восточным христианам не понуждало народ к войне, а напротив удерживало его, - то по сознанию своего сравнительного бессилия бодить христиан от турецкого ига (в 17 веке), то из опасения со стороны западных народов, то, наконец, по западническому равнодушию к судьбам православия (первая половина 19 века). Но когда возгоралась война с Турцией, то русский народ с восторгом шел на такой освободительный подвиг, и не столько он подчинялся требованию правительства, сколько самое правительство подчинялось воле православного народа, как это было, например, в 1877 году. Конечно, бывали войны династические, выражавшие волю только правительства и вредившие историческим задачам народной жизни, например, Венгерский поход 1848 года; но, если мы обратимся к настоящей войне, то находить здесь что-либо подобное, смешно и глупо. Неужели у людей так коротка память, чтобы забыть причины ее возникновения? Австрия, не удовольствовавшись аннексией православной Боснии и Герцеговины, послала сербскому королевству ультиматум с требованием согласиться на введение в стране австрийской жандарме- рии. Всякий мало-мальски проницательный человек отлично понимает, что получилось бы такое подчинение одного государства дру- гому, после которого не более, как лет через 20 должна произойти и полная аннексия первого. Неужели не довольно того, что боснийцы, 500 лет отстаивавшие православие пред магометанством и первые, поднявшие восстание против последнего в 1876 году, вместо жела- емой свободы томились 40 лет в рабстве не менее злых врагов православия, австрийских католиков? Неужели мало того, что прочие православные народы Балканского полуострова, освободившись от многовекового турецкого ига, были отданы под власть королей еретиков, - чтобы и единственный счастливый народ сербов, которому одному удалось получить единоверных и единомышленных себе королей, хотя бы для части своей страны, чтобы и этот народ был лишен своей церковной и гражданской свободы? Россия остановила Австрию от последнего поработительного шага, и в виде угрозы, объявила мобилизацию. Тогда Германия и Австрия объявили нам войну, к которой первая готовилась уже 40 лет, желая расширить свои владения на восток. Что же? Нам следовало идти спокойно в подданство немцев? Перенимать их жестокие и грубые нравы? Насаждать в своей стране вместо святых подвигов православного благочестия поклонение желудку и карману? Нет! Лучше умереть целым народом, чем питаться таким еретическим ядом!

И так довольно мы наглотались со времен Петра Великого! И без того немцы оторвали от русского народа, от русской истории и православной Церкви его аристократию и интеллигенцию; а в случае полного подчинения немецкой государственной власти, раз- вратился бы в конец и простой народ. Отщепенцы от простого народа под влиянием немцев и немецких денег имеются теперь в достаточном количестве. Это, прежде всего те самые штундисты, которые столь лицемерно взывают к миру…

Конечно, они умеют замаскировать свое Иудино лукавство прельстительными картинами всеобщего разоружения народов, чему никогда не бывать, по приведенному уже предсказанию нашего Спасителя: но, если бы это случилось на мгновение, то чтобы произошло тогда? Всякий, имеющий голову на плечах, скажет вам, что сейчас же более жестокие и бесчестные народы начали бы угнетать, обирать и уничтожать слабейшие, как были уничтожены европейцами племена Америки, Австралии и отчасти Африки; - и первому из народов был бы конец народу русскому, как самому безобидному и честному…

Трудно было бы ослаблять значение таких доводов, если бы противоположность между мирным и военным временем была бы такая крайняя, как это представляется с первого взгляда. Но всмотритесь в жизнь поближе: разве в мирное время она обходится без кровавых картин, всяких преступлений, насилия, обманов, обольщений и т.д.? Разве в мирное время удалось бы остановить пьянство народное и через то уменьшить ровно в десять раз количество уголовных преступлений, о чем свидетельствует теперь судебная статистика? Разве в мирное время имели место те массовые подвиги милосердия, великодушия и самоотвержения, в которых теперь участвует добрая половина населения? Да не в подвигах только дело; спросите свою собственную душу, всмотритесь в окружающих: часто посещали ли вас во время мира те святые настроения духа, которые теперь вас почти не покидают? – И сердечная любовь к отчизне, и нежное сострадание к раненым и сиротам, и трепетный восторг при сообщении о подвигах наших героев, и размышление о тленности всего земного и, наконец, исполненная упования молитва, от которой, может быть, вы уже давно отвыкли во время мира.

Действительно, оглянитесь на состояние русского народа перед войной в продолжении последнего десятилетия: до чего люди извратились, изолгались; как для них не стало на земле ничего святого, как вошло в обычай делать то, чего не делают даже дикие звери, т.е. убивать своих собственных детей; как стало все продажно, начиная с убеждений; как пало просвещение и наука, сделав- шаяся предметом эксплуатации, и школа, обратившаяся в фабрику дипломов.

Нравственный подъем, последовавший за объявлением войны и в значительной степени продолжающийся и доныне, является обильным искуплением тех неизбежных нравственных преступлений, куторыми изобилует всякая война. Возьмите в руки книгу Судей, там во второй главе изложен этот закон жизни народной: во время политического мира иудеи впадали в разврат и идолопоклонство; тогда Господь насылал на них враждебные племена; народ восставал на защиту отечества и нравственно преображался, оплакивая свое прежнее отступничество.

Вы скажете: но разве нет других, более чистых средств для нравственного возраждения народа, средств чуждых крови и насилия? Конечно есть, но Господь попускает быть военному бедствию именно тогда, когда к нравственным, высшим призывам народ остается глух.

Правда, было время, длившееся, может быть, год или два, когда новоначальная христианская община была охвачена безраздельною преданностью Господу и обходилась без всякой самозащиты: тогда ее стражем был Сам Господь, и первая попытка злоупотребить безусловным доверием, предпринятая Ананием и Сапфирой, встретила карателя в лице Самого Господа. Существуют и теперь христианские общества, в большей или меньшей степени чуждые физической самозащиты: это монастыри и отчасти, все вообще духовные лица, как лишенные права защищаться оружием. Правда, они не воспрещают защищать себя мирянам и вообще государству, но на магометанском востоке, на северных сибирских окраинах, а тем более во времена древние, такой защитой приходилось пользоваться очень редко, а иногда монахи от нее сознательно отказывались.

Однако навязывать требования такого самоотвержения, на которое способны исключительные ревнители веры, сознательно отказавшиеся от мира, т.е. воспрещать самозащиту целому народу "с непраздными и доящими", с младенцами, отроками и подростками, с девушками и женщинами, которым женская честь дороже самой жизни, - такое воспрещение было бы делом совершенно неосмысленным. Война есть зло, но в данном случае, как, впрочем, и в большинстве войн в России, - меньшее зло, чем уклонение от войны и предание во власть варваров нашего ли священного отечества или других братских нам православных народов, которые по девятому члену Символа Веры должны быть для нас так же близки, как и православные подданые нашего государя.

Допустим, скажет нам наш читатель, вы правы относительно настоящей патриотической и освободительной войны: ну, в какими побуждениями заставили бы вы русского солдата и офицера участвовать в непатриотическом походе 1848 года, а если бы он участвовал в нем, то как бы научили его справляться с запросами совести?

На такой вполне определенный вопрос у нас и ответ вполне прямой, предуказанный нами в начале статьи, как и на два другие вполне определенные вопроса.

1) Если царь или правительство предприняли войну по каким-либо корыстолюбивым и честолюбивым побуждениям или по приказу, или по собственному произволу, а не по насущной нужде вверенного им государства, то, конечно, они виноваты и грешат,

2) погрешает ли, не соглашаясь участвовать в такой войне воин или часть войска? - Все-таки, в большинстве случаев погрешает, ибо от ослушания происходит война междоусобная, более ужасная, чем война международная.

Так были бы достойны осуждения солдаты, или даже полки, если бы они отказались участвовать в Венгерском походе 48 года; но мы не выскажем осуждения греческим легионам, которые, вопреки воле антинационального правительства, рвутся на войну против немцев; не осуждаем и австрийских славян, добровольно сдающихся нашей армии: в подобных случаях нужно ставить себе следующий вопрос: при каком выборе произойдет меньшее зло и наибольшая польза для православной веры и родного племени?..

Наконец мы имеем совершенно ясное учение Церкви об убийстве на войне, изложенное в каноническом послании св. Афанасия Великого к Аммуну монаху, утвержденном Шестым Вселенским собором. Этими словами Церкви, или точнее Святого Духа, говорящего ее устами, мы и закончим настоящую статью. "В различных случаях жизни обретаем различие, бывающее по некоторым обстоятельствам, например: не позволительно убивать: но убивать врагов на брани, и законно и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные во брани, и воздвигаются им столпы, возвещающие их превосходные деяния. Таким образом одно и то же, смотря по времени, и в некоторых обстоятельствах, не позволительно: а в других обстоятельствах, и благовременно, допускается и позволяется..

Убийство предосудительно, как дело произвола и ненависти, т.е. убийство личное, но убиение врага на войне "допускается и дозволяется".

Митрополит Антоний  (Храповицкий).

Верность. №№1-3,5