Объявление войны турками, хотя уже давно не считалось в Петербург невозможным застало, все таки русских не совсем готовыми. Фридрих II в своих записках упрекает турок, что они Объявили войну пред началом зимы и дали русским возможность приготовиться ко времени открытия военных действий. Забудем, что это писал союзник России; но нельзя не удивиться, как Фридрих не удержался от такого замечания столько же неосновательного, сколько обнаруживающая) его зложелательство относительно России (Oeuvres de Frederic le grand, VI, 22.). Турки сами к началу кампании были готовы менее, чем русские и не возможно допустить, чтоб такие огромные и продолжительные приготовления, какие потребовались бы Турции, чтобы достигнуть полной готовности, не стали бы известны в России и не вызвали бы соответственных мероприятий с её стороны. Если же Фридрих находил, что туркам следовало бы напасть на России неожиданно, без объявления войны, как например, напал он на Саксонию в 1756 г., — то это было невозможно в силу географических условий. ...

Русско-Турецкая война 1768-1774 гг.

В настоящей главе мы излагаем преимущественно, почти исключительно, только самые военный действие и мирные переговоры; конечно в высшей степени любопытно изучить и влияние этой войны на внутреннюю жизнь государства, но это должно быть отнесено к изучению не внешней политики, а внутреннего состояния России. Мы не считали себя достаточно компетентными, чтобы принять на себя, сколько ни-будь самостоятельное обследование военных вопросов, с какими преимущественно приходится нам иметь дело в настоящей главе; она является, поэтому, в значительной степени компилятивною; при составлении её мы руководствовались следующими трудами: Соловьеву "История России, т. т. 28 и 29; Смит, Суворов и падение Польши, т. I, 71 — 114; Петрушевский, Генералиссимус кн. Суворов, т. I, 141 — 184, Масловский, Записки по истории русского военного искусства, вып. II, ч. I; Ларго-Кагульская операция, в особенности же капитальным, обстоятельным трудом А. Петрова. "Война России с Турцией и польскими конфедератами в 1768 — 1774 г.». 5 томов; этому последнему труду мы и следуем главным образом, лишь в отдельных частных случаях внося дополнения к тому, что изложено у Петрова, из других трудов; пособие сверх перечисленных выше указывается особо, если из них что либо заимствованно нами.

I.

Объявление войны турками, хотя уже давно не считалось в Петербург невозможным застало, все таки русских не совсем готовыми. Фридрих II в своих записках упрекает турок, что они Объявили войну пред началом зимы и дали русским возможность приготовиться ко времени открытия военных действий. Забудем, что это писал союзник России; но нельзя не удивиться, как Фридрих не удержался от такого замечания столько же неосновательного, сколько обнаруживающая) его зложелательство относительно России (Oeuvres de Frederic le grand, VI, 22.). Турки сами к началу кампании были готовы мене чем русские и не возможно допустить, чтоб такие огромные и продолжительные приготовления, какие потребовались бы Турции, чтобы достигнуть полной готовности, не стали бы известны в России и не вызвали бы соответственных мероприятий с её стороны. Если же Фридрих находил, что туркам следовало бы напасть на России неожиданно, без объявления войны, как например, напал он на Саксонию в 1756 г., — то это было невозможно в силу географических условий.

В Константинополе и в Петербурге сошлись в предположении, где произойдут первые военные действия. Турки думали главными силами, до 400,000 чел., перейти через Днестр у Хотина, завладеть немедленно Каменцем, взять Варшаву, свергнуть Станислава Августа с трона и двинуться внутрь России на Киев и Смоленск; с юга на русскую границу должен был в то же время напасть крымский хан со 100,000 татар; в Азове и Таганроге предполагалось высадить десант, присоединить к нему до 50,000 лезгин и действовать в сторону Астрахани. В Петербург именно на этих пунктах и ожидали нападения.

Оставляя нисколько полков для прикрытия Петербурга и прибалтийских провинций, рассчитывали выставить против турок до 180,000 чел.

На совете, при начале войны собранном в Петербурге и обсуждавшем нем военные меры и вопросы (Участвовали на нем: фельдмаршал гр. Кирилл Григорьевич Разумовский, Генерал-аншеф кн. Александр Михайлович Голицын, гр. Никита Иванович Панин, Генерал-аншеф кн. Михаил Никитич Волконский, Генерал-аншеф гр. Захар Григорьевич Чернышев, Генерал-аншеф гр. Петр Иванович Панин генерал-фельдцейхмейстер гр. Григорий Григорьевич Орлов, генерал прокурор кн. Александр Алексеевич Вяземский и вице-канцлер кн. Александр Михайлович Голицын.), решено было вести войну наступательную, но план её, составленный в общих чертах, обнаруживал большую осторожность и даже некоторую неуверенность; первое время почитали необходимым держаться оборонительного образа действий. Главные силы решено было сосредоточить к юго-западу от Киева, по Днестру, и только здесь предполагалось в благоприятном случае перейти в наступление. Эта армия называлась первою, или наступательною, начальником её был назначен Генерал-аншеф кн. Александр Михайлович Голицын; под его общим начальством предполагалось собрать до 80,000 чел.; ему указано было — если успеть предупредить турок — занять Каменец и попытаться овладеть Хотином, если же турки раньше вступят в Польшу, то прикрывать Литву и Киев. Вторая, оборонительная, армия должна была собраться около Бахмута, в числе до 40.000 чел.; её начальником назначен был Генерал-аншеф граф Петр Александрович Румянцев, ему было поручено не допустить татар или турок ворваться в пределы новороссийской губернии, особенно, не допустить их тут утвердиться (Сборник Императорского Русского Исторического общества. LXXXVII,196.); по Дону должен был спуститься на судах особый отряд до 12,000 чел., занять Азов и Таганрог и там укрепиться; в случай успеха этого отряда Румянцев должен был частью своей армии предпринять нападение на Крым. По р. Кизляру, под начальством генералов Медема и Тотлебена, предполагалось собрать тоже до 40,000 чел., с которыми они должны были поднимать против турок кавказские племена и поддерживать восстающих. Решено было наконец отправить в Средиземное море флот, чтобы поднять против турок греков и черногорцев; флот этот должен был состоять, под общим начальством гр. Алексея Григорьевича Орлова, из двух эскадр, — вице-адмирала Спиридова и контр-адмирала Эльфингстона, из 21 корабля с 1332 пушками и 23 других судов (5 кораблей было 84-пушечных, 6 — 70-пушечных, 4 — 64-пушечных, 2 — 54-пушечные и 4 — 32-пушечные; затем было 8 галлиотов, 6 галер и 9 меньших транспортных судов.); экипажа было 12,870 чел., и 2.520 солдат с 60-ю полевыми орудиями для десанта; впрочем, флот мог выйти из Кронштадта только в октябре 1769 г. Пред началом борьбы почти все в Европе были убеждены, что силы Турции далеко превосходят силы России и что русских постигнет поражение; надежда на это высказывалась неоднократно и французским и австрийским правительством (Bambaud, Recueil des instructions, donn?es aux ambassadeurs et ministres de Prance, IX. Russie, 266, 267 и др. Beer, Die orientalische Politik Oesterreichs, 21.).

Зима 1768 — 1769 г. была употреблена на всякого рода приготовления. Прежде всего, Петербургское правительство обратилось ко всем европейским дворам с циркуляром, в котором утверждало, что не только действия России в Польше, но и намерения были вполне миролюбивы, строго сообразованы с трактатами и никаким образом не заключали поводов к враждебным действием со стороны Турции, что даже напротив, чем более Турция узнавала истинные намерения Петербургского двора, "тем более уничтожались у Порты всякие подозрения и народное спокойствие отнюдь не казалось быть угрожаемое; но общие неприятели, дышащие яростно, обратились с наибольшею наглостью к предпринятому своему намерению, обуздали легковерность турецкого народа, привели оный к такому роптанию, которое должно быть принято правительством в уважение» и достигли того, что Диван решился на войну и на неприличное, грубое поведение относительно представителя России; циркуляр заключался выражением надежды, что "её величество будет иметь счастье присоединить к Божией помощи справедливое от приятелей своих вспомоществование, также и добрые пожелания всего христианства» (Сборник, т. LХХХVII, 177 — 200, 8 ноября 1768 г.). От союзников России, королей прусского и датского, действительно, немедленно получено было подтверждение, что помощь будет оказана по трактатам, что и на самом деле было исполняемо ими (Сборник, т. XXXVII, 235, 310 и др.; см. выше 177.). Мы упоминали уже об обращении Панина с вопросом к Кауницу, признает-ли Австрия за собою обязательства относительно России на случай турецкой войны и об отрицательном ответе Кауница (См. выше, 300.); в ноябре 1768 г. писано было к маркизу Маруцци в Венецию, что "мы не можем и не желаем приглашать республику к ссоре из за нас с опасным соседом», но что "война между Российскою империей и старинным и столь опасным соседом венецианской республики достойна полного внимания мудрой республики» и что Россия будет очень довольна, если Венеция не пренебрежет случаем, буде такой представится, вознаградить потери, забыть которые она никогда не может; прямо просили венецианское правительство по крайней мере прекратить всякое содействие Турции против черногорцев, если уж не сочтут возможным даже поддержать последних (Сборник, т. LXXXVII, 217 — 220, 456 — 458, июнь 1769 г.); но венецианский сенат не решился ни на какую, сколько ни-будь активную речь в этих событиях. 19 января 1769 г. подписан был манифест для распространения его между балканскими славянами. В манифесте говорилось прежде всего, что "лютость» турок крайне отягчает положение подчиненных им "сих древностью и благочестием знаменитых народов» и что, не стерпя гонений, одни из славян ушли из своих прежних областей, другие приняли магометанство и "сколько достоин похвалы поступок первых, а других хулы, обоими однако-же свет православного христианства погашается в землях, где прежде в полном был сиянии, и обращаются в небытие народ славные»; Петр Великий и Анна Иоанновна принимали намерение освободить славян "из такого томительства», но Всевышний не благоволил исполниться их намерения; ныне Турция, негодуя на поддержку, оказанную Россией православию в Польше, начала против империи незаконную войну и христианские подданные Порты без сомнения еще больше почувствуют притеснений и гонений, потому "остается, чтобы при производимых нашими армиями военных действиях и они содействовать потщилися»; все, кто поднимется против турок, обнадеживаются всякою защитою, заступничеством и наградами (Сборник, т. LXXXVII, 322 — 326.).

Для укомплектования армии произведен был рекрутский набор по 1 с 300 душ; он дал до 19,000 чел.; 19 декабря 1768 г. отправлена была грамота к кошевому атаману Сечи и ко всему войску запорожскому, в которой императрица побуждала их сослужить верную службу империи, выражала свою уверенность, что запорожцы и действительно послужат верно, тем более что отчасти вследствие сожжения Балты, в чем участвовали некоторые беглые запорожцы, и поднялась Турции против России; затем отправлена была грамота к наместнику калмыцкого ханства, Убаше, чтобы он отправил до 20,000» своих калмыков для соединения с русскими армиями, подобно тому, как калмыки действовали с русскою армией при Минихе и во время Семилетней войны; полковнику Кишенскому, который на месте заведовал сношениями с калмыками, даны были соответственный предписания, чтобы он не допустил калмыцких старшин и ханов уклониться от этой посылки (Сборник, т. LXXXVII, 239-246, 271-278.). Такими мерами пополняема была армия; для обеспечения её провиантом составлен был "подвижной магазин» из 4667 фур, запряженных каждая четырьмя волами при особом погонщике; в Орле, Мценске, Курске, отчасти в Брянске и Карачеве был закуплен хлеб; все мельницы в этих местах были заарендованы правительством и мололи муку на армию; все это свозилось к Брянску и оттуда водой должно было идти к Киеву; кроме того полки были снабжены ручными мельницами, "жерновками».

При тогдашних путях сообщения все эти движения армии и подвоз продовольствия для нее совершались с медленностью, которую нам нелегко даже вообразить себе; но все таки первая армия в конце марта уже заняла позицию параллельно верхнему течению Днестра с авангардом в Баре. Общая инструкция главнокомандующему кн. Голицыну подписана была 16 декабря 1768 г.; она не заключала в себе никаких слишком частных и точных указании, которые, конечно, могли бы только стеснить действия главнокомандующего; ему указаны были в самых общих чертах намеренья и желания правительства относительно предстоящей кампании, предписано поддерживать постоянные сношения с армией гр. Румянцева и обоим друг другу содействовать; Голицын получил право производить в майоры и приговаривать, по военному артикулу, даже к смертной казни, "но что до действительного по правам наказания принадлежит, то хотя вышепоказанное объявление и сделается, однако-ж сим вам секретно предписывается — читаем в инструкции — чтоб всех, в преступлениях подвергающихся смертной казни, наказывать политическою смертью» (т. е. лишением прав и каторгою, а не смертною казнью); подобную же инструкции, но с нисколько меньшими правами, получил и Румянцев (Сборник, т. LXXXVII, 223 — 238; 297 — 298, 304 — 309, 341 — 344.).

Со стороны турок собрано было пока всего 200,000, а не 400,000 чел., и только еще 31 марта началось движение главных сил от Адрианополя; до 50,000 чел. было расположено в Хотине, Бендерах и других пунктах по Днестру; мост через Дунай у Исакчи, по которому должны были переправиться главные силы, еще не скоро мог быть готов.

Пока армия русская и турецкая еще готовились к борьбе, крымцы уже начали действовать. Ими предводил хан Крым-Гирей, занимавший уже ранее ханский стол, но в 1761 г. смещенный Портою, так как внушал в мирное время опасения своим беспокойным характером (См. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Оттоманской порты в XVIII ст., 96, 109.); теперь, 8 октября 1768 г., он был снова сделан ханом, осыпан дарами и отпущен в Крым. К концу года он уже собрал до 50,000 татар, 6,000 арнаутов и казаков, 20,000 янычар и 7,000 спагов; впрочем, все это полчище было вооружено крайне плохо: огнестрельное оружие имели только янычаре и спаги, пушек вовсе не было. В начале января 1769 г. хан с отрядом приблизительно в 30,000 чел. пришел в Балту, где, по уговору, конфедераты должны были приготовить ему артиллерии, но, конечно, ничего там не нашел; тем не менее 15 января он со своим отрядом вторгся в русские пределы с юго-запада; в тоже время другой отряд, тоже тысяч в тридцать, пошел по направлению к Бахмуту и отряд тысяч в двадцать — вверх по речке Орели. И этот набег, последний набег татар, — но ведь он и был всего 125 л. тому назад! — отличался обычным характером татарских нападений: татары грабили и жгли деревни, но не отваживались нападать на пункты сколько-нибудь укрепленные; ханский отряд дважды подступал к Елизаветграду, в котором, за ничтожными земляными укреплениями было менее 5,000 гарнизона, и не решился напасть на город, потому, что там имелось несколько орудий; в местечке Цибулеве отбились от татар просто вооружившиеся жители; генерал-майор Исаков, находившейся в Елизаветграде, и генерал-майор кн. Прозоровский, действовавшей против конфедератов, со своими незначительными отрядами заслоняли татарам путь далее внутрь страны и татары не решились их атаковать; не отважились напасть на них и русские. Гр. И. А. Румянцев порицал Исакова за его нерешительность; тот отвечал, что с 1,800 чел. пехоты не мог искать встречи с 10,000 татар; ответ этот удовлетворял всех, кроме Румянцева; герой Ларги и Кагула, значит, уже и тогда понимал силу русского солдата сравнительно с разбойниками татарами, значит уже тогда считал он возможным то, что потом и исполнил, значит не случай навязал ему бой горсти русских с полчищами татар и турок, он был готов к такому бою давно! Около месяца были татары в пределах России; в Екатеринославской провинции они убили 126 чел., увели в плен 1,183, угнали скота крупного и мелкого до 32,000 голов, сожгли 4 церкви, 1,190 крестьянских дворов, несколько тысяч четвертей хлеба, до 10,000 пудов сена; под Бахмутом было убито 40 чел., уведено 794, убытков материальных причинено на 60,000 р.

Хан, отступая, прошел по польским землям и страшно их опустошил; он остановился в Коушанах, около Бендер, думал ехать в Константинополь; но тут и умер, среди пира, от излишеств всякого рода, к которым всегда был склонен (См. Смирнов, Крымское ханство, 111 — 114; в этом сочинении, наконец, сказано решительно и совершенно верно об историческом достоинстве и значении пресловутых мемуаров барона де-Тотта, которые служили материалом для многих историков, не смотря на то, что отличаются всеми дурными качествами плохих газетных корреспонденций; о ничтожном значении этого источника мы давно уже имели случай сказать, хотя и кратко (см. "Библиограф», 1888 г., № 9 — 10, 333 — 336). Нельзя не удивляться, как Цинкейзен обильно черпает материал из этих мемуаров, и даже замечает: "Baron топ Tott, welcher sich als franz?sischer Emiss?r best?ndig in der N?he des Chans befand, hat uns die Beschwerde und die Resultate dieses Verheerungszuges in seinen interessanten Einzelheiten mit ergreifender Lebendigkeit geschildert» — Zinkeisen., Geschichte des osmanischen Reiches in Europa, V, 919 и след., — а об изданиях "Geschichte des gegenw?rtigen Krieges zwischen Russland, Polen und der Pforte» (Frankfurt und Leipzig) и "Historie de la guerre entre la Russie et la Turqnie» (Petersbourg, 1773) глубокомысленно предостерегает: "beide sind jedocli ia russischm Sinue geschriebea und deshalb mit Vorsicht zu gebrauchea» — V, 923, прим.).

В середине апреля 1769 г. начал военные действие кн. Голицын. 15 апреля он переправился у Калюса (верст 40 — 50 ниже Хотина) через Днестр и пошел к крепости; 17 апреля был разбит турецкий отряд тысяч в десять, попытавшейся остановить русских; 19 апреля, в день Пасхи, русские атаковали турок в земляных окопах пред крепостью и заставили их отступить в крепость. Но на этом и остановилось дело; Голицын не решился, при не вполне еще установившемся пути, брать с собою тяжелые орудия и двинулся со всею армией против неприятельской крепости с 30,000-ным гарнизоном без осадных орудий: и захвативши провианта всего на несколько дней; очевидно, что так сказать, набегом захватить Хотин было невозможно, начать же его осаду или даже блокаду нельзя было вследствие отсутствия орудий большого калибра и вследствие недостатка провианта. 24 апреля армия наша, не тревожимая турками, но и без всякого результата, перешла обратно на левый берег Днестра; затем, до конца июня Голицын не предпринял никаких решительных действий, по причине недостатка в провианте, хотя из Петербурга его постоянно побуждали действовать смелее (Рескрипт ему от 29 мая 1769 г., Сборник, т. LXXXVII, 439 — 445.).

Между тем великий визирь, выступившей в конце марта из лагеря при Дауд-Паша, 21 марта переправился у Исакчи по мосту через Дунай с 200,000 чел. и с 140 пушками; он потерял довольно много времени на бесплодные движения, не решаясь направиться-ли ему к Хотину или к Бендерам; довольно долго он простоял верстах в 40 — 50 южнее Ясс (Zinheisen, V, 921.), наконец решился: усиливши нисколько гарнизон Хотина он двинулся 9 июня к Бендерам, чтобы там вторгнуться в Новороссию. Узнав об этом движении хана Голицын, поспешил отвлечь его к Хотину, чтобы задержать движете турок на русские земли. 24 июня армия его стала снова переправляться через Днестр, на этот раз верст на 20 выше крепости; турки не препятствовали переправе, надеясь захватить потом в плен всю армию. Но в происшедшем затем ряде стычек русские постоянно одерживали верх и турки снова заперлись в крепости; Голицын решился на осаду; с 3 ноля крепость была совершенно обложена; положение осажденных скоро стало тяжелым вследствие недостатка провианта и хорошей воды; их вылазки были успешно отражаемы; 22 июля отбит был крымский хан, который с сильным отрядом пытался восстановить сообщение с крепостью; но 26 июля другой, более сильный, отряд прошел в крепость; блокада не удалась; с этого времени надежда на овладение Хотином исчезла, и в ночь на 2 августа Голицын опять перешел обратно за Днестр.

В главной турецкой армии, между тем, царствовал величайшей беспорядок; визирь был человек бездарный, взбалмошный и жадный; он не выдавал солдатам достаточно продовольствия и солдаты тысячами покидали армии; среди оставшихся распространялось недовольство; тому паше, который безуспешно пытался задержать русских при первом их движении к Хотину, визирь приказал отрубить голову; наконец он был сменен, вызван в Константинополь и по дороге, в Адрианополе, обезглавлен; новым визирем был назначен Молдаванджи-паша.

Молдаванджи-паша пришел с главными силами к Хотину и сделал несколько попыток напасть на Голицына; в конце августа и в начале сентября несколько раз турецкие отряды переходили на левый берег Днестра, но каждый раз, после горячих стычек, были отбрасываемы обратно; довольно значительный отряд, перешедший через реку в ночь на 7 сентября, был истреблен совершенно (Zinkeisen, V, 922.). Постоянные неудачи, полное отсутствие сколько-нибудь ценной добычи, между тем как в твердой надежде на нее многие солдаты пред выступлением в поход распродали все имущество, наконец недостаток припасов вызвали почти открытое возмущение, в ночь на 9 сентября турки покинули Хотин и пошли назад: из Ясс Молдаванджи-паша уже побежал, потому что солдаты чуть его не убили. Хотин без выстрела был занят русскими.

Вскоре Голицын милостивым рескриптом был вызван в Петербург; 22 сентября в день коронации он был произведен в фельдмаршалы; но он был оставлен в Петербурге, заседать в совете: на его место назначен был гр. И. А. Румянцев; Голицын, как мы видели, не испытал ни одной неудачи, но действовал он слишком медленно, не энергично.

Вторая армия тоже в эту кампанию не имела случая совершить что-либо выдающееся. Она начала действовать еще в марте. 6 марта генерал Вернес занял Азов, 19 — Таганрог и укрепился в них; турки к этим местам еще не бывали. Румянцев у Переволочья и Кременчуга перешел Днепр, посылал разъезды до самых Бендер и в значительной степени способствовал тому, что турки не успели сосредоточить все свои силы против Голицына; со стороны татар Румянцев обезопасил себя корпусом генерала Берга, который угрожал вторжением в Крым через Сиваш; турецкая флотилия, поднимавшаяся по Днепру, была разбита запорожцами.

В таком положении была вторая армия, когда Румянцев был назначен на место Голицына; 28 августа он сдал начальство над второю армией кн. В. М. Долгорукову и уехал к первой армии; 17 сентября прибыл новый главнокомандующий второю армией Генерал-аншеф граф Петр Иванович Панин; он не нашел возможным продолжать операции осенью и зимою и в октябре увел свою армию на зимние квартиры в пределах нынешних полтавской и харьковской губерний.

Румянцев принял команду над первою армией 18 сентября и немедленно стал подвигаться с нею вперед.

26 сентября генерал-поручик Эльмпт (см.) занял Яссы. Серьезных столкновений с врагом уже не было, но русские отряды, одерживая постоянно верх в мелких стычках, подвигались к югу и, хотя пространство между Прутом и Днестром оставалось еще во власти турок, дошли до Дуная и заняли Галац; в ноябре был занят Бухарест. На этом военные действия в 1769 г. и остановились, если не считать нескольких стычек в Молдавии в течение декабря, из которых в одной, при монастыре Комане, турки истребили небольшой русский отряд, совершенно отделившийся от всех других; другая неудача постигла незначительный русский отряд под Браиловым. Княжества были заняты небольшими сравнительно корпусами; главные-же силы расположены были на зимних квартирах за Днестром, в пределах Польши и России. Жители княжеств присягнули императрице, генерал-майор Замятнин был назначен председателем валахского Дивана, генерал-майор Черноевич — молдавского.

В общем все управление было оставлено по прежнему; Румянцев находил, что "всякая вводимая новость от победителя в уничтожение порядков, к которым привыкли, покажется трудною»; сначала решено было брать те-же подати с жителей, какие платили они туркам; но в январе 1770 г., по ходатайству Румянцева, подати эти были сильно уменьшены в виду крайнего разорения страны; со своей стороны турки объявили, что остающееся верными жители освобождаются на пять лет вперед от всяких податей; в Валахии жители обнаруживали большую склонность к турецкому господству и русским приходилось там держаться очень осторожно (См. Петров, Война России с Турцией, т. II; см. также "Молдавские и Мунтянские дела (1769 — 1774)», статья Н. Я. Токарева в VII книге "Описания документов и бумаг», хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции», 177 — 318, "Архив военно-походной канцелярии гр. И. А. Румянцева-Задунайского», в "Чтениях Императорского Московского Общества Истории и древностей»; 1865, некоторые письма Екатерины к Румянцеву за январь — март 1770 г. Сборник, т. LXXXVII, 20 — 21, 30, 31, 36.).

Зима 1769 — 1770 г. ушла на приготовления к новой кампании; в армии прибыли новобранцы, на обучение которых Румянцев обращал большое внимание; он заботился еще об запасах продовольствия и об исправлении обоза; хлеб приходилось доставлять из Малороссии, потому что окрестные места и ближайшие части Польши были совершенно разорены; обоз чинили и возобновляли на месте, так как доставка из России громоздких предметов обходилась слишком дорого.

Турки тоже готовились; но их воинственный пыл уже прошел; солдаты буйствовали в городах и всего более в самом Константинополе. Объявлено было, что с армией выступить сам султан; но он потом передумал и остался в своем гареме; с войском-же пошел великий визирь и почти все высшие сановники Порты; отпущено было с ним и знамя пророка, относительно которого у турецкого простонародья существовало убеждение, что при виде его неверные непременно должны бежать, ибо иначе они ослепнуть. К началу кампании визирь быль уже в Бабадаге. в нынешней провинции Добрудже, с 200,000 чел. войска.

II.

23 апреля, в день св. Георгия, русская первая армия начала выступать из зимних квартир к сборному пункту, назначенному в Хотине; к Хотину отступали и некоторые отряды, зимою занимавшее такие пункты Валахии, которые теперь, с открытием для турок возможности двигаться большими массами, не считалось возможным удерживать. У Румянцева собралось в строю 31,500 чел. 25 мая двинулись, наконец, в поход из Хотина; движению мешал необыкновенно сильный разлив рек и речек; он, впрочем, задерживал и визиря за Дунаем, так как мост под Исакчей, наведенный в прошлом году, оказывался короток и сильно пострадал от половодья; кроме того русское войско беспокоила еще чума, с начала весны обнаружившаяся в Бухаресте, Яссах и других местах; 30 мая от неё умер в Яссах генерал-поручик Штоффельн, начальник передовых войск; его место занял кн. Н. В. Репнин.

25 мая пошло от императрицы собственноручное письмо к гр. Румянцеву, в котором императрица просила его сколь возможно содействовать предпринимаемой осаде Бендер, а также вообще энергичнее и смелее наступать на неприятеля. "Не спрашивали римляне, когда где их было два, или, много — три легиона, в каком числе против них неприятель, но — где он? наступали на него и поражали, и немногочислием своего войска побеждали многособранные против них толпы; а мы русские, милости Божеские за правость нашу в сей войне с нами, я вас имею над войском командиром, храбрость войска известна; и так и о благополучнейших успехах моля Всевышнего, надеюсь на Его покровительство» (Сборник т. ХС?ІІ, 77 — 78.).

Двигаясь от Хотина Румянцев встречал татарские разъезды; в начале июня он перешел на левый берег Прута; 15 июня произошло довольно значительное дело у Рябой Могилы, где были разбиты 15,000 татар. 4 июля русские увидали татарский лагерь у реки Ларги; неприятель был в большом числе, — потом узнали, что в числе до 80,000; у Румянцева было всего 23,000 (Д. Ф. Масловский в своих "Записках по истории военного искусства в России», вып. II, часть I, 178 и 188, определяет число войск у Румянцева под Ларгою в 38,000, под Кагулом в 27,000. Но 38,800 человек показано в "Таблице 1-й армии, какое число с рандеву выступило и через Днестр перешло людей здоровых и больных составленной 20 мая — она напечатана у Петрова, т. II, ведомость № 10. По этой ведомости в число 38,800 входят более 5,000 нестроевых и более 2,000 больных; следовательно, под ружьем у Румянцева уже при переходе через Днестр было едва-ли 31,000 человек. Если вспомнить, что сражение при Ларге произошло после двухмесячного уже похода, и после нескольких уже стычек, что кроме того, непременно должны были быть оставлены отряды для прикрытия переправ через Днестр и через Прут, для охраны флангов и тыла — то станет очевидно, что если цифра в 23,000 и ниже той, какая была у Румянцева под Ларгой, то что все таки она несомненно ближе к действительности, чем 38,000. По этим же соображениям очевидно, что при Кагуле Румянцев не мог иметь более даже 20,000 человек. Оценка всей кампании у Масловского — стр. 124 — 196. В некоторых частностях он излагает битву при Ларге совершенно иначе, чем Петров; мы следовали второму автору, потому что он вообще больше обращает внимания на подробности, чем Масловский, который главною своею задачею ставил указать в описываемых и операциях их отличительные черты, я гораздо менее внимания посвящал тому, чтобы описать факты подробно и обстоятельно. — Петрушевский в сочинении своем "Генералиссимус князь Суворов», I, 141 — 142, не указывая своих оснований принимает число русских под Ларгою — 30,000, а под Кагулом — 17,000.). Он собрал военный совет и сам заявил, что "слава и достоинство нами не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоящего в виду нас, не наступя на него» и предложил свой план атаки; все участники совета вполне на него согласились.

Там, где стояли теперь татары и русские, река Прут течет почти прямо с севера на юг; с востока впадают в нее, почти под прямым углом, две речки, Ларга и ниже её Бабикул; они почти параллельны между собою, но несколько сближаются устьями; протекают они по узким долинкам и между ними образуется возвышенное плато, постепенно понижающееся по мере удаления от Прута на восток и круто падающее в Прут и обе речки. Лагерь татар, укреплённый земляными работами, был расположен на самом высоком месте у Прута, между устьями обеих речек. В происшедшем затем сражении все части необыкновенно хорошо исполнили предписания, данные им главнокомандующими

Вечером 6 июля, перед полуночью, генералы Баур и князь Репнин с небольшими отрядами, не погасивши на своих стоянках огней, с крайнею осторожностью подошли к реке Ларге на несколько верст выше турецкого лагеря и навели три понтонные моста, перешли сами и осторожно подвинулись немного к лагерю неприятеля, чтобы за собою оставить место для других войск; эти войска, с первыми часами 7-го июля, под личным предводительством Румянцева, тоже перешли за Ларгу. С рассветом русские двинулись на неприятельский лагерь. Тотчас же они были замечены. Татары бросились на них, и завязалась битва; хотя и не все силы татар сразу вступили в дело, но все-же нужны были и все спокойствие, вся личная храбрость командиров и вся, чисто русская храбрость, русская стойкость солдата, для того, чтобы по открытому месту шел вперед, на вражеский лагерь, двадцатитысячный отряд, отбиваясь от врага, численностью превосходившего по крайней мере втрое, который старался задержать с фронта и облепил русских с обоих флангов; много наносила вреда неприятелю меткостью огня батарей И. И. Мелиссино. Когда уже русские приближались к лагерю, генерал Племянников (см.: Племянников, Петр Григорьевич, Генерал-аншеф), остававшейся на том берегу Ларги, почти у самого её впадения, быстро двинулся вперед, чтобы ударить на лагерь с другой стороны. Артиллерия открыла на этом пункте усиленный огонь, a пехота спустилась со своих высот, быстро перешла долину и речку, и стала подниматься к татарскому лагерю; крутизна была такая, что в одних местах задние подсаживали передних, в других — передние за руки втягивали задних. Едва русские поднялись, — татары стремительно их атаковали; все смешалось, дрались в рукопашной схватке; многолюдство татар грозило уже одолеть отчаянную храбрость русских. Но в критический момент явилась помощь: наступавшая колонна была уже близко; Репнин и Потемкин удвоили усилия и по плато, где еще были тысячи врагов, они подоспели к месту схватки Племянникова с татарами; их удар решил дело; татары побежали тут, а за тем и на всех других пунктах. Все дело было кончено к полудню. Крайнее утомление войск не позволило энергично преследовать врага, а резерва не было: его не из чего было составить: все войска были введены в дело сразу, все были нужны для победы. Румянцев лично объезжал войска и благодарил солдат; по рассказам очевидцев солдаты, от утомления лежавшие у котлов и не касавшиеся пищи, чтобы только отдохнуть — вскакивали и восторженно приветствовали своего вождя.

За эту победу Румянцев получил орден Георгия 1 степени; это был первый кавалер первой степени этого почетнейшего ордена; генерал Баур получил вторую степень Георгия; оба они получили лестные письма от императрицы; Румянцев был награжден еще деревнями (Сборник, т. X, 425 — 427.).

Известие о поражении татар вызвало визиря из его бездействия; не дожидаясь, пока будет исправлен мост, он на 300 судах переправил армии через Дунай и 14 июля двинулся на встречу русским, которые наступали. 20 июля турки завидели русских. Визирь расположился лагерем в нескольких верстах от них и собирался их атаковать; имея до 150,000 он был уверен в победе и поджидал только, чтобы зашел в тыл Румянцеву отряд татар, для того отряженный. Румянцев стоял у м. Гречени; против татар он выслал небольшой корпус тысяч в шесть; с остальными 17,000 он решил сам атаковать турецкая полчища.

Речка Кагул протекает к востоку от р. Прута почти по одному направлению с ним и впадает в озеро Кагул, соединяющееся с Дунаем; берега её холмисты. Визирь расположил лагерь не на высотах, а между ними; он, очевидно, не допускал мысли, чтобы на его армии напал такой незначительный отряд, какой он видел пред собою и о каком говорили и татары, разбитые у Ларги; впрочем, лагерь турок, по их обыкновенно, все-таки был прикрыть некоторыми земляными укреплениями. Между позициями русских и турок проходил Траянов вал, со рвами по обе стороны.

Румянцев решил воспользоваться теми небольшими долинками, которые все сходились, между невысокими холмами, к лагерю турок. По самому Кагулу должен был идти отряд генерала Брюса, далее по долине генерала Племянникова — они составляли правое крыло; левее шла колонна генерала Олица, при ней находился сам Румянцев, это был как бы центр; еще левее, к востоку шел генерал Баур и наконец на крайнем левом фланге — князь Репнин.

Русские двинулись незадолго до рассвета 21 июля. При переходе через Траянов вал неприятель заметил колонну Олица. Немедленно весь лагерь турок пришел в движение; густые толпы конницы быстро налетали на отряд и окружили его; неприятель засел во рвах Траянова вала и открыл сильный ружейный огонь; одно время из-за дыму нельзя было ориентироваться. Затем турки увидали отряды Баура, а потом — Репнина; они тоже подверглись сильным атакам кавалерии и огню неприятеля; наконец, выступил и отряд Брюса; нападение было направлено на него; особенно спокойною и губительною для врага стрельбою отличалась по прежнему батарея Мелиссино, бывшая при колоне Олица. Бой кипел уже по всему полю, когда колонна Племянникова вдруг выступила из ложбины почти пред самым турецким лагерем — 10,000 янычар, отборного турецкого войска, остававшаяся еще в лагере, бросились на эту колонну с ужасною яростью...

Удивительная это была картина, единственная, можно сказать, в новой истории битва! На местности, лишенной всяких прикрытий, частью на холмах, частью в долинах, на протяжении пяти или шести верст четыре отдельные кучки русских солдат, каждая менее чем в четыре тысячи человеку бились и шли вперед, окруженные врагом в количестве до 70,000 человек! густой дым окутывал все; в ужасный шум сливались и яростные крики и треск ружейного огня и выстрелы пушек.... Но была и еще схватка: тут рубились и кололи: 10,000 янычар ударили на 3,000 русских, которые с дерзкою храбростью шли на врага. И здесь Племянникову, любимцу Румянцева, пришлось вынести со своим отрядом наиболее жестокую схватку. И вот турки расстроили и смяли его каре, вот они ворвались в середину каре и рубят там растерявшихся всадников, которые шли, окруженные пехотой, вот турки захватывают пушки; распространяется смятение, часть солдат бежит к отряду Олица.... Вдруг в этой толпе, в этой сумятице, где часто враг ближе чем свой, навстречу солдатам бросается бегом, со шпагою в руке, их седой вождь, Румянцев... "Ребята, стой!» кричит он зычным, смелым голосом. Появление любимого вождя чуть не среди врагов, опасность, какой он сам подвергается, останавливают бегущих; они выстраиваются и со своим генералом во главе бросаются снова на врага. Батарея Мелиссино направляет в близкая уже толпы турок свои убийственно меткие выстрелы; одна граната попадает среди их толпы в захваченный пороховой ящик, он взорван, множество турок убито и ранено; этою минутою смятения пользуются русские, они удваивают, удесятеряют силу своего нападения; вдруг раздаются тревожные крики и сзади турок — то генерал Брюс напал на самый лагерь, — еще минута — и дрогнули и побежали турки сначала от каре Племянникова, потом от каре Олица, вот побежали все! Победа полная, победа неслыханная! Пред этою невероятною храбростью турки просто обезумели от страха: тщетно в лагере визирь и другие паши старались остановить бегущих; они не смели и подумать о сопротивлении и бежали. 140 пушек, весь лагерь с громадными богатствами визиря и пашей достались русским. 3,000 турецких трупов были подняты и закопаны на поле битвы; русские потеряли свыше 900 человек (365 убитыми и 550 ранеными); несоразмерность потери понятна: в битвах рукопашных бегущий всегда терпит гораздо большие потери.

Из ставки визиря Румянцев диктовал свое

донесение

- "Да позволено мне будет, всемилостивая Государыня, говорил он, между прочим, настоящее дело уподобить делам древних римлян, коим Ваше Императорское Величество велели мне подражать: не так ли армия Вашего Императорского Величества теперь поступает, когда не спрашивает, как велик неприятель, а ищет только, где он?».

Императрица произвела Румянцева в фельдмаршалы; все участники битвы получили особые медали (Полное собрание законов, № 13,511 и 13.512 — установление медалей за Кагул и Чесму; Сборник, т. X, 425 — 432.); Фридрих II прислал Румянцеву любезное письмо.

Так ценили Румянцева сверху; не меньше ценили его и его подчиненные; армия его обожала. "Ты прямой солдат!» кричали ему эти герои, когда он после битвы объезжал и благодарил их. Один мемуарист XVIII в. рассказывает, что он заговорил со старым солдатом о его походах: солдат многих генералов вспоминал очень хорошо. "Но батюшка-граф Петр Александрович, — сказал он и глаза старика заблестели, лицо оживилось, — орел был! только взглянет — силы прибавить! и отец родной солдатам был!» (Записки Л. И. Энгельгардта, 130.).

И не даром солдаты любили его. Он был настоящий человек войны и истинный герой. Но он не искал для себя ни отличия, ни даже опасностей; война для него была не чем-то волнующим, возбуждающим нервы, солдат для него не был никогда пушечным мясом. Он видел в войне трудное и опасное дело, дело, которое наступало для его отечества помимо его воли, которое было опасно для него лично, но еще более опасно для других — и он считал своим долгом принять участие в этом трудном и опасном деле и исполнять его как можно лучше. Он давно уже видал русских солдат на войне, мог сравнивать их с другими солдатами, он понял своим русским умом душу русского солдата и уверовал, что русский солдат может сделать то, о чем другой не решится пожалуй и подумать; и эта вера никогда его не обманула. Кто знаком с древнею историей, тот понимает, что значит сравнение с римлянами; Румянцев имел полное право сравнивать свои войска с римскими. А самого его должно, конечно, считать одним из величайших вождей; по крайней мере в том, что касается самого момента боя — можно указать лишь очень и очень немного военачальников, с именем которых были бы связаны воспоминания о такой личной доблести и о таком влиянии на войска, какие связаны с именем Румянцева (Нельзя н? удивляться, что такой, все таки серьезный автор, как Цинкейзен, ограничивается лишь следующими словами говоря о Ларге и Кагуле: "in einem ersten gr?ssen Gefechte am Larga wurde am 18 Juli der Tataren Chan Kaplan G irai selbst g?nzlich geschlagen und mit Verlust seines s?mmtliches Geschutzens nach der Donau zuruckgedr?ngt»; "die unter den Osmanen damals herrschende Russenfurcht entschied wohl vorz?glich ihre Nie­derlage. Zu einer eigentlichen Schlacht kam es nicht einmal (!!) Die Osmaneu ergriffen gleich bei dem ersten Angriffe nach allen Seiten hin die Flucht» — V, 941. Герман все таки говорить о четырех или пяти последовательных схватках, называет битву при Кагуле viel bedeutendere Niederlage, для турок и ein gl?nzender Sieg — для русских, хотя и он более останавливается на бегстве турок, чем на храбрости русских — Geschichte des russischen Staates, V, 924 — 925. Мы считаем совершенно излишним, даже смешным, доказывать эту победу; те же турки не бежали так пред русскими в другие разы, несомненно, что было на этот раз в действиях русских нечто такое, что вызвало этот панический страх, — и это была именно их отчаянная храбрость, наступление 17,000 на 80 или 100 тысяч врагов. Если сравнивать эту победу, с какою ни-будь другою — то наиболее подходящим будет, конечно, сравнение с битвами при Марафоне или Платее.).

Военные историки обсуждают план нападения, принятый Румянцевым, даже различно его оценивают; оставим эти вопросы специалистам, но думаем, что победа с 17,000 над 100,000 должна бы заставить умолкнуть всякую критику; "едва-ли есть какая ни-будь теория, как одерживать победы с силами столь неравными; в битв при Кагуле было, против русских кажется все, что считается опасным в бою: сколько сражений было проиграно тою стороной, войска которой неприятель успел разорвать или обойти с флангов — русские были разорваны тут на пять отрядов и каждый был окружен; как часто даже менее дерзкая атака оканчивалась разгромом атакующего — здесь она привела к блистательнейшему успеху. Быть может Румянцев был уверен, что турки не выждут его приближения и не ударят на него сразу всеми силами, но что он будет иметь дело с отдельными атаками отдельных частей — если даже и так, то он рассчитал необыкновенно верно и действовал необыкновенно смело и удачно. Кагульская победа навсегда останется одним из незабвенных подвигов русской армии, блестящим примером русской храбрости и одним из драгоценнейших свидетельств веры гениального военачальника в русского солдата и русского солдата в своего достойного вождя.

Штурм русскими войсками крепости Измаил. Россия, Конец XVIII в. Гравер: Неизвестный гравер; Автор оригинала: Казанова, Франческо Джузеппе. 1727-1802

23 июля Баур дошел до Дуная и захватил огромный обоз, которого еще не успели переправить, и до 1 000 пленных; 26 июля Репнин занял Измаил, который был оставлен своим гарнизоном. 21 августа Репнину сдалась на капитуляцию Килия: гарнизон получил право, оставив все оружие и припасы, уйти за Дунай; 25 сентября, после десятидневной бомбардировки, сдался на такие же условия Аккерман; всего после битвы при Кагуле русские взяли уже до 250 орудий.

26 сентября Глебов обложил Браилов, 24 октября сделал штурм, но не удачно и снял осаду, но 9 ноября, когда Румянцев направил к этому городу большие силы, турки его покинули; 14 ноября после небольшого дела Гудович снова занял Бухарест, оставленный нами перед открытием кампании.

Армия расположилась на зимние квартиры в Молдавии и Валахии; до конца года сколько ни-будь важных дел не было. После Ларги и Кагула начинались было мирные переговоры; но они ни к чему не привели; мы рассмотрим их далее говоря о заключении мира.

Гр. П. И. Панин, командир второй армии, имел в 1770 г. до 23,000 пехоты, 12,000 регулярной кавалерии и до 3,500 иррегулярной. Имея целью овладеть Бендерами Панин отрядил генерала Берга наблюдать за Крымом — он занял позицию у Перекопа — и генерала кн. Прозоровского наблюдать за Очаковом и 5 апреля выступил в поход; 11 мая переправился через Днепр по мосту, наведенному у Кременчуга, от 2 до 6 Июля армия его переправилась через Днестр и 15 приблизилась к Бендерам; под ружьем было у русских до 25,000 чел. Русские начали правильную осаду; с 19 июля начались земляные работы; приближались к крепости осторожно, прокладывая траншеи; затем стали подводить подкопы; турки несколько раз производили очень энергичные вылазки, но всегда были отражаемы. Приблизившись достаточно к стенам крепости, Панин решился ее штурмовать; он попросил Румянцева отправить от своей армии отряд, чтобы он мог поддержать и прикрыть его корпус, если он потерпит неудачу и должен будет отступить; получив известие, что отряд идет, Панин в ночь с 15 на 16 Июля штурмовал Бендеры.

В 10 ч. вечера взорван был большой подкоп с 400 пудами пороху и немедленно русские тремя колоннами двинулись на приступ; они быстро поднялись на валы и в бреши стен, но встретили отчаянное сопротивление внутри города; турки с ожесточением защищались в каждой улице и из каждого дома; всю ночь шла битва в городе; к утру он был уже почти совершенно в наших руках; вдруг большая толпа турецкого войска вышла из города с противоположной стороны и бросилась на русский лагерь; но с разных сторон поспели против неё небольшие отряды и вся эта толпа была истреблена или взята в плен; тогда положили оружие и другие защитники Бендер. С оружием в руках было взято янычар и спагов 5,400 чел., и кроме того еще мужчин и женщин до 7,000; добыча была незначительна: город весь погиб в пламени от бомбардировок; урон русских во время штурма был до 2,600 чел., в том числе 690 убитых; общее же число потерь под Бендерами, со времени их обложения до взятия достигало 1,670 чел. убитыми и 4,500 ранеными.

Военные историки отзываются о действиях Панина под Бендерами с большою похвалою (Фриман, История крепости в России, 191-194, 221-226.); несомненно, Панин обнаружил свойства хорошего генерала и действие его представляют, кажется, хороший образец осторожного и надежного достижения цели,-но и только; в его действиях нет вовсе того гения, той простоты и смелости плана, какую видим у Румянцева: те же традиционные три колонны, центр и два крыла, пропорциональный резерв для штурма и сохранение значительного отряда для прикрытия штурмующих на случай неудачи штурма; не этим ли объясняются и сравнительно большие потери у Панина? Румянцев сразу вводил все силы в бой и быстро достигал успеха; действия Панина поучительны, действия Румянцева представляли образец недосягаемый.

Простоявши в Бендерах до 6 октября, Панин ушел на зимние квартиры, оставив гарнизон из 5,000 чел.; отряды Берга и Прозоровского имели несколько небольших, но удачных дел с татарами; этим и ограничились действие второй армии. Едва ли не важнее их были переговоры с татарами, которые гр. Панин вел с большою твердостью и ловкостью. В Петербурге, однако, были не очень довольны действиями П. И. Панина, находя их недостаточно быстрыми и энергичными и сопровождающимися к тому же очень большою потерею в людях; в свою очередь Панин остался недоволен орденом Георгия 1 ст., так как ожидал фельдмаршальства; он попросился в отставку и получил ее; начальником второй армии был назначен 18 декабря 1770 г. Генерал-аншеф князь Василий Михайлович Долгорукий (Сборник, т. XCVII, 184 — 187.).

Летом 1770 г. одержал блестящую победу и русский флот; она была одержана ранее даже победы при Ларге, но стала известна в Петербурге значительно позже.

Появление русского флота в Средиземном море было совершенно неожиданно для турок; кажется, они не думали даже, что возможно из России морем туда дойти; герцог Шуазель не скрывал своего недружелюбного отношения к этой экспедиции, отзывался о ней обыкновенно насмешливо или пренебрежительно (Соловев, История России, книга VІ, 628.); говорят, будто бы он в королевском совете прямо предлагал уничтожить русский флот, но совет отклонить это предложение (Zinkeisen, V, 927.). В Петербурге, впрочем, ожидали всяких недружелюбных поступков от тогдашнего французского правительства и контр-адмиралу Эльфингстону было предписано особенно тщательно избегать малейших поводов к тому, что бы подать бурбонским домам повод, которого они искали, выслать в море наблюдательные эскадры, которые, как это отлично понимали в Петербурге, скоро обратились бы в активные; поэтому Эльфингстон должен был быть крайне осторожным в осмотре всяких судов (Сборник, т. XCVII, 74 — 77.). Граф А. Г. Орлов, назначенный главным начальником этой экспедиции, еще с прошлого года под предлогом нездоровья жил в Италии и оттуда подготовлял восстание на Балканском полуострове и в Морее; оно и вспыхнуло, едва только приблизился русский флот. Но вообще действия этой экспедиции, за исключением одного блестящего, громкого дела, не отмечены значительными успехами. Очевидно, в Петербурге не представляли себе достаточно ясно местных условий; Екатерина, например, писала Румянцеву еще в мае 1770 г,, т. е. даже до крупных первых успехов над турками: "статься и то может, что не так весьма трудно будет, как на первый взгляд кажется, открыть вам с нашими в Морее коммуникацию» (!) (Сборник. т, XCVII, 72; см. еще т. XCVII. 33 — 36, 166.); экспедиция Орлова представляла, так сказать, набег, и как набег она достигла достаточных результатов (См. А. Соколов, Архипелагские кампании 1769 — 1774 гг. в "Записках гидрографического департамента», ч. VII, 1849; "Рескрипты и инструкции, имеющие отношение к Архипелагской экспедиции», Сборник, т. I 115 — 168; т. XCVII, 21 — 22, 25-28, 74 — 77 и др.).

<!--TBegin-->Щит с гербом Русской империя с двуглавым орлом над западным входом в монастырь Панагия Фанеромени (Hydra) (Monastery of Panagia Faneromeni). Фото: Kostis Kallivretakis, 2005<!--TEnd-->Русские высадились 19 февраля 1771 г. в порте Витуле, в Морее; вскоре им сдался Наварин; затем произведено было наступление на крепости Корну и Moдину, но ни той, ни другой овладеть не удалось; турки успели сосредоточить в Морее сухопутные силы, с которыми русские не могли успешно бороться; вскоре Наварин был оставлен, русские снова сели на суда и флот наш поплыл по Архипелагу, отыскивая турецкий. Тогда в Морее произошла кровопролитнейшая расправа с несчастными восставшими греками; множество их было вырезано, масса бежала в горы; однажды и грекам удалось совершенно уничтожить в горах значительный отряд турок; но все укрепленные пункты были в руках мусульман и в течении осени 1770 г. и в начале 1771 г. турки вполне восстановили свою власть на полуострове.

Но на море русские одержали над ними блестящий успех. Начальники турецкого флота совершенно правильно рассчитывали, что, не имея ни одного пункта на материке, русская эскадра должна будет вскоре удалиться и потому уклонялись от битвы с нею. Но 22 июня граф А. Г. Орлов, подвигаясь к Дарданеллам, по слухам, что туда направился и турецкий флот для защиты столицы, нашел, наконец, неприятельский флот, стоявший в узком проливе между о-вом Хиосом и берегом Малой Азии; увидавши русскую эскадру, турки стали ожидать нападения и потому развернули свой флот, чтобы удобнее было действовать артиллерийским огнем. Они стали тылом к берегу (к северу), одним крылом он прилегал к песчаной отмели, другим к острову Хиосу; влево находилась обширная и удобная бухта Чесменская.

24 июня после рассвета русская эскадра стала приближаться к турецкому флоту; впереди шел корабль "Св. Евстафий»; он немедленно открыл огонь, продолжая подвигаться по линии турецкого флота; за ним шли корабли: "Европа», "Трех Святителей», "Януарий», "Три иерарха», "Ростислав»; каждый из них начинал огонь, подошедши на выстрел. Перестрелка продолжалась довольно долго; вдруг турецкий корабль выдвинулся из линии и приблизился к кораблю "Св. Евстафий», намереваясь сцепиться с ним. Когда турки были уже всего на пистолетный выстрел, от русского огня у них загорелась мачта; турки ее срубили, и она, падая, сцепилась с рангоутом "Св. Евстафия»; таким образом, огонь перешел и на русский корабль; тушить пожар, под огнем неприятеля, было, конечно, как русским, так и туркам невозможно; очевидно, предстоял взрыв пороховой камеры; и действительно, едва успели съехать с корабля адмирал Спиридов и граф Ф. Г. Орлов, как взлетел турецкий корабль, а за ним и русский. Турецкий флот, сильно пострадавши от огня, укрылся в Чесменскую гавань.

Тогда на совете русских адмиралов и капитанов решено было сжечь его. На следующий же день приготовлены были брандеры, т. е. небольшие суда, наполненные всевозможными горючими материалами; лейтенанты Ильин и князь Гагарин и английские добровольцы Дугдаль и Мэкензи вызвались их прицепить к турецким кораблям и поджечь. В ночь на 26 июня русский флот подошел к Чесменской гавани и открыл жестокий огонь, а затем, по сигнальной ракете, четыре брандера поплыли прямо к турецким кораблям. По ним был открыть усиленный ружейный огонь, но они подошли к вражеским судам, прицепили к ним брандеры, подожгли их и тогда отъехали. Через несколько времени пламя распространилось от брандера, прикрепленного Ильиным, затем перешло и на другие суда. Начался ужаснейший пожар; на каждом корабле взрывалась пороховая камера, а затем он догорал до линии воды: к вечеру 26 июня весь флот, собравшийся в Чесменской гавани, был уничтожен: он состоял из 15 больших кораблей, 6 фрегатов и множество мелких судов; все сгорело, за исключением 60-пушечного корабля "Родос», который сел на мель при входе в гавань и был взят русскими, равно как и 5 галер; все они были включены в состав русской эскадры. Экипаж турецкого флота тоже большею частью погиб в пламени и в волнах; всего нисколько тысяч успели высадиться на сушу и бежать, вместе с начальником флота, который сошел на берег еще до битвы (Herrmann, т. V, 622 — 623, признавая: это поражение турецкого флота величайшим после битвы при Лепанто, спешит приписать всю честь победы Эльфингстону, Грейгу и Дугдалю и поведение Орлова изображает, даже трусливое (!) — на основании отзыва Кастеры!).

Известие об этой победе пришло в Петербурга лишь в самом конце июля, а точные сообщения от графа Орлова — лишь в начале сентября; императрица праздновала ее особенно торжественно и радостно, тем более что предприятие в Морее кончилось так неудачно; над гробом Петра Великого, основателя русского флота, была отслужена торжественная панихида, затем благодарственный молебен. Гр. А. Г. Орлов получил прибавление к фамилии "Чесменский», все начальствующие лица получили ордена и денежные или земельные пожалования; на низших офицеров и на экипаж выдано было 200.000 руб.

Результатом победы было занятие почти всех небольших островов Архипелага; но флот наш не был достаточно силен даже для того, чтобы покорить такой остров, как Лемнос; значительная часть флота старалась в течение двух месяцев его блокировать, но безуспешно; другая часть эскадры крейсировала против Дарданелл, препятствовала подвозу в Константинополь припасов и вызвала в турецкой столице сильнейший страх. К сожалению, русская эскадра не имела никакой возможности предпринять что-либо большее — это неоспоримо.

В ноябре флот расположился на зимовку при острове Паросе (Герман и Цинкейзен, если не отрицающее, то сильно умаляющие подвиги русских при Ларге и Кагуле, согласно порицают медленность и нерешительность Орлова, не форсировавшего Дарданелл! Zinkeisen, т. V, 938, Herr­mann, V, 623 — 624. Но достаточно только спросить: что стали бы делать русские парусные суда с экипажем едва ли в 12,000 человек — сначала в Дарданеллах, в узком проливе, а затем под Константинополем? допустим, что они туда прошли бы — наверно бы они оттуда не вышли! И если тогда являлась подобная идея, заслуга Орлова пред Россией огромна, если он не допустил этой безрассудной попытки, которая не могла привести ни к чему другому, кроме потери всей эскадры.).

Так кончился 1770 год, по военным подвигам русских почти беспримерный в истории.

III.

Зимою 1770 — 1771 г. военных действий не было, но шли все время переговоры с татарами. Еще раннею весною 1770 г. гр. П. И. Панин начал с ними сношения; татарам решено было прежде всего внушать желание совершенно избавиться от зависимости от Турции и обещать сильнейшую поддержку России в достижении этого. После поражения при Ларге и при Кагуле татары буджакские и джамбулуцкие формально начали переговоры и дали заложников, а затем в прямо заявили, что отступают от турецкого подданства и переходят под русское покровительство. Крымские татары еще не склонялись на это, но генерал Щербинин, принявший в свое заведывание переговоры после отставки П. И. Панина, успел уже привлечь подарками на сторону России некоторых влиятельных среди них лиц. Из Петербурга немедленно же снабдили его деньгами и всякими золотыми и серебряными вещами на сумму до 30,000 р., разрешили ему обещать татарам всевозможные удобства для их кочевий, облегчения в торговле, вознаграждение за убытки, нанесенные им во время войны запорожцами и пр. Такими мерами удалось уже к весне 1771 г. прямо склонить на русскую сторону многих влиятельных татар, так что не только начались среди крымцев колебания, но целые роды прямо выходили из Крыма и заявили о своем желании быть под русским покровительством и независимыми от Турции. Между тем производились и приготовления к походу в Крым, к походу, которым надеялись окончательно склонить большинство татар на желательные для России решения. И действительно, когда состоялось летом 1771 г. занятие русскими войсками всего крымского полуострова — татары согласились на давно предложенное им объявление ханства независимым от Турции; Россия признала ханом Селим-Гирея; немедленно в Крым был назначен резидентом Веселицкий, а послом отправился туда генерал-поручик Щербинин; оба они были обильно снабжены деньгами и подарками, и окончательно утвердили татар в принятом ими намерении; осенью в Петербург явилось торжественное посольство из Крыма; русское правительство затем, во время мирных переговоров, очень искусно употребляло в свою пользу создавшиеся таким образом отношения и особенно выставляло невозможность для него согласиться на сохранение прежних отношений Крыма к Турции, потому что оно не только уже признало независимость ханства, но и обещало ему эту независимость сохранить (Архив Государственного Совета, I, 41, 44 — 45, 56, 73, 97,102,122 — 125, Сборник, т. ХСVII, 181 — 183, 199, 204 — 206, 232 — 234, 245 — 246, 284 и др.).

Это был наиболее важный, и действительно очень важный, результат, достигнутый в 1771 г.; военные действия в течение его далеко уступали по своему значению кампании 1770 г.

Кампания первой армии в 1771 г. не ознаменована ничем особенно важным. Турки, наученные опытом прошлого года, приняли другой способ ведения войны. Они не полагали уже как прежде, всей надежды на многочисленность войска, и удалили с театра войны всю массу иррегулярных войск, которые оказались совершенно бесполезными против русских и только производили беспорядок в своем же лагере; у них осталось тогда до 150,000 регулярного войска и с ними турецкие начальники решили держаться оборонительной тактики. У Румянцева было в Молдавий и Валахии до 40,000 человек, да в Бессарабии 13,000; с такими силами он, конечно, принял бы бой в открытом поле и почти наверно остался бы победителем; но он не мог ничего сделать, когда турки держались за Дунаем, владея всеми укрепленными пунктами на его правом берегу и даже свободною переправою на левый, на крайнем правом фланге русских, у Виддина или Никополя. Румянцев же положительно не мог переправиться на турецкий берег, как ни желали этого и как не побуждали его к этому из Петербурга: не было возможности обеспечить армии на достаточное время продовольствием, не было и перевозочных средств; весною Румянцев начал заготовление небольших судов, но дело шло крайне медленно за отсутствием материалов, инструментов и пр.

Замечательными в эту кампанию являются набеги, так называвшиеся "поиски», генерала Вейсмана за Дунай. Начиная с середины марта и до октября Вейсман неоднократно, с совершенно незначительными силами, обыкновенно даже без артиллерии, переправлялся из Измаила на правый берег Дуная, неожиданно нападал на Тульчу, Исакчу, истреблял турецкие магазины, захватывал пушки, суда; его появление всегда наводило на турок чрезвычайный страх; вследствие необыкновенной быстроты его движений силы его всегда казались врагу гораздо более значительными, чем они были на самом деле; сейчас же распространялась мысль, что идет со всею армией сам Румянцев — и турки бросали все и бежали. Самый большой набег совершил Вейсман в октябре, когда он переправился с 6,000 человек и с двумя орудиями; он не только занял Тульчу, выбивши из неё турок, но двинулся на Бабадаг, где стоял корпус турок по меньшей мере в 25,000 чел. — и этот корпус бежал, после первого же нападения русских, в убеждении, что это лишь авангард всей идущей на них армии. Румянцев был особенно доволен тем, что Вейсман успел собрать во время своих поисков до сотни судов; они все должны были пригодиться для предстоявшего в будущем перенесения действий за Дунай.

На среднем Дунае русские постигли две довольно чувствительные неудачи. 21 февраля была взята штурмом Журжа,

24 сдался и её замок; в нем оставлен был русский гарнизон в 700 человек. Но 26 мая майор Гензель, начальник этого отряда, сдался туркам, обложившим Журжу, на капитуляцию, после незначительной бомбардировки; русский отряд получил свободный выход. Румянцев немедленно предал всех его офицеров военному суду; суд приговорил трех старших офицеров к расстрелянию, всех других — к разжаловании или понижении в чине. Императрица смягчила приговор; самым тяжелым наказанием назначено было исключение из службы с лишением чинов.

7 августа генерал Эссен штурмовал эту-же самую Журжу и был отбит. Русские оказали чудеса храбрости: в отряде не осталось почти ни одного офицера не раненого; 81 были ранены, 17 убиты; всего отряд в 6,000 потерял убитыми и ранеными 2,295 чел., т. е. почти 40% — потеря почти неслыханная, с несомненностью свидетельствующая об изумительной отваге нападения и стойкости в огне. Отбитый, Эссен оставался под огнем некоторое время, надеясь выманить турок на преследование и тут отомстить им, но турки не вышли из крепости. Донося Румянцеву об неудаче, Эссен высказывал сожаление, что положение командующего генерала запрещало ему самому броситься в самую горячую схватку и найти там смерть, так что теперь он "отягчен жизнью». Поведение Эссена было с военной точки зрения, очевидно, совершенно безупречно, потому что Румянцев оставил его командовать тем-же корпусом. 20 октября Эссен разбил довольно значительные силы турок, шедшие от Виддина атаковать Бухарест; после этого 24 октября турки очистили Журжу, которая и была занята нами. На этом и кончились военные действия армии Румянцева; в конце октября она расположилась на зимних квартирах,

Вторая армия в кампанию 1771 г., под начальством кн. В. М. Долгорукова, выступила в поход 20 апреля; главная квартира её зимою была в Полтаве. 14 июня русские смелою атакою заняли перекопские линии укреплений, 15 — сдалась крепость, их прикрывавшая; затем атакою русские захватили Арабатскую крепость; далее они уже почти не встречали сопротивления, занимая Керчь, Еникале, Судак, Козлов, Кафу, Ялту, Балаклаву, Бахчисарай; хан бежал в Константинополь и там был объявлен лишенным ханства. Такое легкое покорение Крыма было подготовлено переговорами кн. Долгорукого с татарами в течение всей зимы 1770 — 1771 г. Крым был весь в наших руках; азовская флотилия адмирала Сенявина вышла в Черное море. Императрица пожаловала кн. В. М. Долгорукову Георгия I степени, при милостивом письме, которое начиналось так: "Кн. Василий Михайлович! Вчерашний день обрадована я была вашими вестниками, они приехали друг за другом следующим образом: на рассвете кн. Иван Одоевский со взятием Кафы, в полдень подпоручик Щербинин с занятием Керчи и Еникуля, а пред захождением солнца, поручик Семенов, с ключами всех сих мест и с вашими письмами» и т.д. (Сборник, т. ХСVII, 372, 17 июля 1771 г., то-же Сборник, т. XIII, 128). — Действие русской эскадры в Средиземном море не были ознаменованы ничем выдающимся, ей там почти нечего было делать: турецкий флот не существовал, а силы русской эскадры были слишком незначительны для того, чтобы произвести десант, от которого-бы можно было ждать каких-нибудь серьезных результатов; попытки овладеть крепостями Неграпонтом и Митилене были оставлены; приходилось ограничиться захватом судов, шедших в Константинополь и разорением магазинов в приморских пунктах; в ноябре флот опять собрался на зимовку к о-ву Паросу.

Военные действия по Кизлярской линии не имели почти никакого значения; с союзником России, грузинским царем Ираклием, генерал Тотлебен поссорился и потому не мог предпринять ничего важного (Сборник, т. ХСVII, 87 — 104.).

В кампанию 1772 г. военных действий не было, потому что раннею весною начались переговоры о мире и все время, в которое возможны были военные операции, было занято перемирием. Мы рассмотрим в последней главе, посвященной разделу Польши, те переговоры, которые велись о мире России с Турцией между Петербургом, Веной и Берлином; здесь-же упомянем только, что из Петербурга были сделаны предложения вступить в переговоры немедленно по получении известий о знаменитых победах 1770 г., турки под впечатлением неудач тоже склонялись к миру и просили у Пруссии и Австрии посредничества в Петербурге, но так как русская императрица посредничество это отклонила, то Австрия начала с Турцией переговоры о союзе и успела вместе с тем представить предложения России, как доказательство её истощения. Поэтому Турция решилась продолжать борьбу. Безуспешная борьба в течение всего 1771 г. и утомление от войны заставило, наконец, турок снова думать о мире.

В марте 1772 г. Румянцев получил из Константинополя письма от великого визиря и от прусского и австрийского представителей, с предложением вступить в мирные переговоры. Уполномоченный на это еще ранее Румянцев отвечал согласием; 9 апреля в Журже съехались русские и турецкие представители и 19 мая заключили перемирие — по 1   июня в Европе и по 1 августа в Азии; затем срок перемирия был продолжен; было условлено, что ни русские, ни турки не будут переходить через Дунай, но передвижение войск каждой воюющей стороны и плавание по Черному морю были разрешены; местом для мирного конгресса назначены были Фокшаны под Бухарестом.

Уполномоченные с русской стороны, гр. Г. Г. Орлов и Обрезков прибыли в Фокшаны ранее турецких уполномоченных, гр. Орлов был окружен царским великолепием и пышностью (На проезд уполномоченных на этот конгресс было выдано 138,000 р. Сборник, т. XXVIII, 206.). Представитель Турции, рейс-эффенди Осман и Яссин-Заде-Эффенди приехали в Фокшаны 15 июля; с ними были Тугут и Цегелин, представители Австрии и Пруссии в Константинополе. Турки рассчитывали, что и тот и другой будут допущены к прямому участию в переговорах; но так как посредничество было в Петербурге отклонено, то русские уполномоченные решительно отказались допустить Тугута и Цегелина к участие на конгрессе, Тугут уверял Османа-Эффенди, что ему и неудобно было-бы участвовать на нем, так как его полномочия не так обширны, как полномочие Османа и Орлова.

Первое заседание 27 июля было посвящено обману полномочиями и другим формальностями. Но на втором-же заседании начались затруднения.

Так как в это время, как увидим ниже, вознаграждение для России было уже определено в Польше, то русские уполномоченные не требовали уже ни независимости Молдавий и Валахии, ни острова в Архипелаге, уменьшили и требования территории по Днепру и Днестру. Они говорили, что в своих требованиях Россия выходить из следующих соображений: необходимо устранить на будущее время причины, могущая вызывать столкновения России и Турции, Россия имеет право на вознаграждение, потому что война начата турками, и желает соблюсти выгоды обоих государств. Из первого соображения выводили необходимость признать независимость татар, которые своим поведением всего более содействуют охлаждению между Россией и Турцией, из второго — право России на территориальные приобретения, из третьего — свободу плавания русских судов по Черному морю.

Турецкие уполномоченные возражали против каждого пункта; действовала-ли тут надежда на поддержку Австрии, не понимали-ли уполномоченные действительного положения вещей — это все равно; но они обнаружили крайнюю несговорчивость. Они утверждали, что войну вызвала Россия, что турки понесли еще большие потери и потому не имеют никакого основания вознаграждать Россию; до обсуждения подробностей дело не дошло, потому что пункт о независимости татар вызвал противоречие столь упорное, что на нем уполномоченные окончательно разошлись. Турки говорили, что по их закону все правоверные должны подчиняться одному султану, как преемнику пророка, и что признание независимого мусульманского владетеля равносильно невозможному признанию одновременно двух преемников пророка; они говорили, что татары, получив независимость, станут вести себя относительно России еще хуже, навлекут на себя войну с нею, обратятся тогда за помощью к султану — а он, опять-таки по религиозным предписаниям, не имеет права отказать в защите своим единоверцам. Русские отвечали, что Россия считает все-таки свои границы более безопасными от татар, которые предоставлены своим только силам, а не соединены с Портою, и что кроме того Россия уже обещала татарам доставить им свободу и своего обещания не может не исполнить. Обе стороны, конечно, отлично понимали, что независимость татар равносильна признанию Турцией себя не в силах господствовать на севере Черного моря и что татары непременно подпадут под власть России; Осман-Эфенди говорил, что Турция будет воевать еще хоть 10 лет, а не согласится на это условие; русские со своей стороны не могли отказаться от желания сделать столь выгодное приобретение после своих блестящих успехов. В таком положении и без надежды, действительно, на лучшее движение стояли переговоры, когда Орлов, встревоженный слухами о падении своего значения в Петербурге, объявил конгресс несостоявшимся и уехал из Фокшан. 28 августа уехали и турецкие уполномоченные.

Но великий визирь непременно хотел продолжать переговоры: помимо того, что вообще война была очень тяжела для турок, армия визиря сильно уменьшилась в числе, так как под влияшем слухов о скором заключении мира солдаты массами расходились по домам. Визирь послал к Румянцеву доверенного человека и Румянцев 9 сентября согласился продолжить перемирие еще на 40 дней и начать новые переговоры. Так как такое продление перемирие было равносильно решению не вести уже войны в эту кампанию, то на первом же собрании новых уполномоченных срок открытия военных действий был перенесен на 10 марта следующего, 1773 года. Новые переговоры были начаты 31 октября в Бухаресте — Обрезковым с русской стороны и Элгази-Абдур-Разаном-эффенди с турецкой. С обеих сторон были сделаны уступки. Еще по донесениям из Фокшан императрица разрешила согласиться на то, чтобы крымские ханы получали утверждение от султана; турки приняли статью о плавании по Черному морю и статью о Крыме предлагали пока постановить условно, с тем, чтобы окончательно принять по ней решете после соглашения по всем другим статьям. После многих споров турки обязались, наконец, дать полную амнистию всем восставшим против них в Морее и в славянских землях, и уступили России Азов, — с русской стороны отказались от требования Очакова; затем русские получили обе Кабарды, Керчь и Еникале, но обязались не спускать на Черное море военных судов; не решивши окончательно вопроса о Крыме, уполномоченные разъехались. Султан не согласился подписать мир даже с постановленными в Бухаресте условиями и с весны военные действия должны были возобновиться.

Из действий русских в течение 1772 г. заслуживает упоминания попытка построить на Дунае флотилию не только для переправы через Дунай, но и для плавания по морю. Для выполнения этого предприятия из Петербурга присланы были адмирал Нольс и Е. П. Кашкин; но они ничего не сделали: Нольс нашел, что при тех средствах, какие находились на месте, построить суда, способные ходить по морю, абсолютно невозможно.

К началу кампании у Румянцева в княжествах было до 50.000 чел. Из Петербурга настаивали, чтобы он перешел за Дунай. Румянцев представил мнение, что имеющихся у него сил далеко недостаточно для того, чтобы достигнуть какого-нибудь важного успеха: турки могли отступать в горы, оставивши вместе с тем в крепостях гарнизоны достаточно сильные для того, чтобы нельзя было ни взять этих крепостей, ни оставить их спокойно за собой; все три командира отдельных корпусов его армии — Вейсман, командир восточного, гр. Салтыков — центрального и Потемкин — западного, согласились с его мнением, которое и было представлено в Петербург. Между тем с марта начались снова военные действия.

В половине апреля Вейсман совершил удачный набег на Бабадаг и Карасу; попытка турок овладеть Журжею была отбита; 9 мая, в один и тот же день, решились произвести поиски — турки из Туртукая (крепость между Рущуком и Силистрией) на русский берег, и Суворов — на Туртукай. Суворов встретил турок уже на левом берегу, разбил и прогнал их, а через несколько часов, когда стемнело, произвел свой предположенный поиск: с 500 человек он переправился на правый берег, неожиданно напал на Туртукай, турки бежали из города и Суворов его сжег; в скором времени он снова сделал удачный набег на Туртукай; но почти в то же время под Мавродином русские потерпели неудачу; поиск был отражен и даже часть отряда, с полковником кн. Репниным была захвачена в плен, потому что лодка, в которой ехала эта часть, села на мель.

Между тем из Петербурга пришло опять предложение перейти за Дунай. Румянцев решил повиноваться. 27 мая Вейсман, по его приказанию, переправился через Дунай с 6.000 чел., у Карасу он разбил 11,000-й отряд турок и двинулся вверх по Дунаю; 5 июня он выбил турок из укреплении при Гуробале, верстах в 40 — 50 ниже Силистрии; 10 и 11 июня под Гуробалом переправилась вся армия Румянцева; 12-го был разбит Осман-паша, пытавшийся задержать наступление русских; 15-го подошли к Силистрии; 17-го Суворов смелым и удачным набегом на Туртукай заставил турок не ослаблять охраны этого пункта и таким образом, помешал усилению силистрийского гарнизона; 18 июня русские штурмом взяли один редут, господствовавший над городом Силистрией и выстрелами с него произвели в Силистрии пожар и в тот же день совершенно рассеян был русскими отряд, подвигавшийся от Базарджика на выручку крепости. Но вести, что от Варны и Шумлы идут значительные силы, заставили Румянцева отступить несколько от Силистрии, чтобы занять позицию, более безопасную от нападений с тылу. 22 июня отряд Вейсмана, встретил при дер. Кучук-Кайнарджи, сам того не зная, всю турецкую армию, шедшую на выручку Силистрии. Русские смело бросились в атаку, не зная совершенно, как силен неприятель; в самом начале боя на глазах солдат генерал Вейсман пал, смертельно пораженный пулею прямо в сердце. Смерть этого генерала, которого солдаты очень любили, привела их в такое ожесточение, что турки не могли. выдержать их нападений и в беспорядке отступили: но этот успех далеко не вознаграждал за потерю Вейсмана. 24 июня на военном совете решено было перейти обратно на левый берег, в виду крайнего истощения людей и особенно лошадей. 25 июня армия и переправилась. Ободренные этим турки попробовали сами перейти в наступление — со стороны Виддина и на Журжу, но потерпели неудачу-и тут и там. В августе Унгерн и Суворов возобновили на левом фланге набеги Вейсмана; Унгерн доходил до самого Бабадага, Суворов разбил турок 3 сентября у Гирсово, Салтыков 16 сентября у Турно; 30 октября Унгерн с 4,000-м отрядом предпринял атаку Варны, но был отбит с потерею до 700 чел.; в ноябре армия опять расположилась на зимние квартиры.

И в Петербурге и в армии были очень недовольны, что предстояла еще кампания; казна была истощена; тяжело ложились на страну и беспрерывные рекрутские наборы (Кн. М. М. Щербатов говорит по этапу поводу следующее: "в семь рекрутских наборов собрано 327,044 чел.»; "сии наборы разорительны государству, ибо считая со всего числа душ уже почти 23-й человек в рекруты взят, а с числа работников смело можно положиться 11-й или 10-й» — "Библиографические Записки», 1858, I, 409. По "генеральному перечню всех расходов», связанных с войною за 1768 — 1774 г, кн. Вяземский считал 47.516,000 р. — Сборник, т, ХХVIII, 212.); между тем ария была уже не та, что прежде: более чем на половину состояла она из новобранцев, а не из опытных солдат, прошедших школу Семилетней войны; обоз армии был в ужасном положении; наконец, жители Молдавии и Валахии, видя, что решено возвратить княжество Турции, начали относиться к русской армии явно недружелюбно. В силу всего этого из Петербурга разрешили Румянцеву не только вести переговоры и подписать мир, но даже начать переговоры самому; Румянцев же со своей стороны решился рискнуть на очень смелые операции в надежде принудить ими неприятеля к миру.

Положение и самой Турции и её армии было, конечно, еще гораздо хуже и турки еще раннею весною предложили возобновить мирные переговоры. Румянцев согласился, но не согласился на перемирие, и переговоры шли далее параллельно с военными действиями.

Наступившая, последняя, кампания 1774 г. отличалась очень смелым образом действий Румянцева. В апреле Суворов и Каменский перешли Дунай в нижнем его течении; 2 июня они взяли с бою Базарджик. 6 июня переправилась вся армия Румянцева в трех пунктах: в Гуробале, ниже Силистрии, в Туртукае, ниже Рущука и в Ликорештах, между этими двумя пунктами; отдельные корпуса должны были обложить Силистрию и Рущук, а Суворов и Каменский — действовать наступательно против Шумлы. 9 июня русские одержали две победы: Салтыков разбил у Туртукая 15,000 турок, а Суворов у Козлуджи, к юго-западу от Базарджика, почти посредине между Шумлой и Варной — на голову разбил 40,000-й корпус из армии великого визиря; турки укрылись в Шумлу (Это сражение было выиграно одним Суворовым, хотя он и действовал вообще вместе с Каменским; Суворов двигался быстрее Каменского и только незначительная часть отряда Каменского успела принять участие в этой битве — Петрушевский, I, 173 — 178; Смит, I, 101 — 103.). 16 июня русские дошли до Шумлы; 29 июня отряд полковника Заборовского имел удачную стычку уже за Балканами; с 3 июля Шумла была вполне блокирована; успешно шла также блокада Силистрии отрядом самого Румянцева, и блокада Рущука отрядом Салтыкова.

Такие смелые нападения и победы русских привели в совершенное отчаяние турок, особенно нового султана, занявшего престол после брата своего Мустафы, умершего в начале года; даже запершись в крепостях турки если и спасались от полных разгромов, подобных поражениям при Ларге или при Кагуле, то все-таки каждая встреча с русскими оканчивалась для них неудачею, — особенно чувствительно было поражение при Козлудже; русские были полными господами за Дунаем, а отдельные отряды переходили даже через Балканы.

4 июля к Румянцеву, стоявшему в деревне Кучук-Кайнарджи, прибыли уполномоченные от визиря с предложением мира; Румянцев принял их на следующий день и согласился начать переговоры, но с тем только условием, чтобы мир был непременно подписан через пять дней, военных же действий не только не приостановил, но еще сделал усиленное движение к Шумле. Турки согласились и на другой же день 6 июля начал с ними переговоры кн. Н. В. Репнин, под непосредственным руководством самого Румянцева. Прежде принятая условие мира, т. е. уступка России Большой и Малой Кабарды и Азова — уже не обсуждались; 6 июля в принципе турецкие уполномоченные согласились признать независимость крымских татар, уступить России Керчь и Еникале с округами и уплатить 4? миллион рублей контрибуции; оставалось только все это окончательно оформить; Румянцев написал тогда Каменскому и Суворову, чтобы они не предпринимали ничего, что может стоить потерь, потому что теперь, когда так вероятно заключение мира, "нам потеря одного человека дороже ста турков убитых». Переговоры подвигались быстро и к назначенному Румянцевым сроку, 10 июля, подписан был, действительно, мирный договор в Кучук-Кайнарджи. 15 июля подписанный договор был ратификован визирем и Румянцевым, который, вручая турецким уполномоченным подписанный им экземпляр, воскликнул: "да многолетствуют наши государи и да благоденствуют их народы»!

Донося императрице о заключении мира, Румянцев писал, что "все дело было трактовано без всяких обрядов министериальных, а единственно скорою ухваткою военною, соответствуя положению оружия, с одной стороны превозмогающего, а с другой до крайности утесненного»; он писал, что мир этот увенчивает ее славою. Императрица благодарила его за эту важную услугу отечеству и признавала, что слава принадлежит особенно и преимущественно ему. Это было, конечно, правда; военные успехи именно Румянцева доставили России полное торжество; в последней момент в переговорах, он обнаружил большое уменье обходиться и с турецкими дипломатами; существенные услуги оказал ему в этом случае и кн. Н. В. Репнин, проявивший и здесь свое замечательное уменье подчинять себе окружающих.

Весть о заключении мира остановила незначительные военные предприятия в Крыму и в Средиземном море. 19 июля русская армия перешла за Дунай, княжества были очищены вначале 1775 г., по исполнении турками всех условий мира. Еще из под Силистрии уехал в Константинополь полковник Петерсон, чтобы приготовить все к приезду туда чрезвычайного и уполномоченного посла императрицы, которым был назначен кн. Н. В. Репнин (Любопытный документы за это время, Сборник, т. V, 128 — 218, "Бумаги кн. И. В. Репнина».). Не успели еще русские войска выйти из княжеств, как осенью же 1774 г., австрийский отряд генерал Борха занял пограничную с Австрией полосу в Банате, обнес ее столбами с имперским гербом и сообщил Румянцеву, что австрийское правительство намерено удержать за собою занятую область. Дело это обсуждалось в Петербурге в совете, решено было уклониться от всякого участия в нем; Румянцев написал Борху, что княжества возвращены по условию мира Турции и что уже на Турции лежит забота об охране целости их территории (Сборник, V, 158 — 159.). Австрийцы удержали за собою части областей своего бывшего союзника, с которого они еще три года тому назад взяли деньги за свое обязательство вернуть им все занятое тогда Россией благодаря блестящим её победам...

Мирный трактата, подписанный в Кучук-Кайнарджи, заключал следующие условия (Он напечатать в Полном Собрании законов, № 14.164 и у Юзефовича Договоры России с востоком, 24 — 41.). Прежде всего (п. 1) говорится о восстановлении между обеими империями дружбы; вследствие этого прощаются все подданные того и другого государства, в последнее время чем либо провинившиеся пред своим правительством из-за приверженности к другому; затем условлено (п. 2), что впредь беглые будут взаимно выдаваемы, за исключением тех, которые в России примут христианство, а в Турции магометову веру; (п. 3) крымские, буджаксиее и едисанские татары объявляются вольными; (п. 4) оба государства имеют право в своих пределах строить крепости, где и когда найдут необходимыми в пп. 5 и 6 условлено, что впредь при Константинопольском и Петербургском дворах будут русский и турецкий министры (т. е. посланники) (До этого времени Порта не считала себя обязанною принимать у себя русского посла и только допускала это — Сборник, т. XCVII, 255.); пп. 7 и 8 обеспечивают покровительство Порты русским паломникам в Палестине, пп. 9 и 10 содержать условие, что военные столкновения, могущие произойди после подписания уже мира, останутся без результатов. В пп. 11 и 12 Порта признает свободу русской торговли в тех размерах, как ею пользуются англичане и французы, и обещает свое покровительство русской торговле в Триполи, Тунисе и Алжире. По п. 13 турецкое правительство обязалось признавать за русскими государями титул, равный титулу падишаха, чем до этого времени пользовались только французские короли. В п. 14 русским разрешается иметь церковь в Константинополе при посольстве и в Галаце; в п. 15 определен порядок разбора мелких пограничных дел; в пп. 16 и 17 находится перечень возвращаемых Россией Турции областей и островов, с перечислением обязательству какие турецкое правительство приняло на себя по отношению к их жителям; в пп. 18, 19 и 20 говорится об уступке России Кинбурга, Керчи, Еникале, Азова; относительно земель Кабардинских в пункте 21 постановлено, что вследствие близкой их связи с крымским ханством России предоставляется с ханом условиться о том, кому они должны принадлежать; п. 22 объявляет лишенными силы все прежние договоры между Россией и Турцией кроме договора 1700 г., определявшего границы Азова; по п. 23 русские возвращают туркам крепости в Мингрелии и Грузии, которые им раньше принадлежали, а турки обещаются не преследовать местных жителей; наконец в пп. 24 — 28 определены сроки очищения русскими турецких земель и взаимная выдача пленных, кроме переменивших веру, вслед за разменом ратификации. Новая граница между Россией и Турцией была установлена особою конвенцией в 1775 г.

Так кончилась эта война, столь славная для России, первая в ряду дальнейших блестящих столкновений России с другими государствами, столкновений, которые доставили России военную славу, конечно, не уступающую военной славе никакого другого народа, хотя у нас, почему то не принято об этом часто говорить.

Мир был отпразднован блестящим торжеством в Москве в 1775 г.; это было действительно торжество русского народа, вынесшего такую войну, давшего таких героев-вождей и героев-солдат, это было торжество и русского правительства и императрицы, усмиривших Пугачева, уничтоживших чуму в Москве, приобрётших очень важные успехи не только относительно Турции, но еще и относительно Польши. За этим периодом напряженной политической и частью военной деятельности наступил период важных и благодетельных реформ внутри государства. Изложение их, однако, не входить уже в настоящее наше исследование.

См. также:

- Хотин;

- Племянников, Петр Григорьевич, Генерал-аншеф.