Как я впервые выпил коньяку

"Он утверждает, будто человек - это только промежуточное звено, необходимое природе для создания венца творения: рюмки коньяка с ломтиком лимона".

Арадий Стругацкий. Борис Стругацкий. Понедельник начинается в субботу.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Дома у нас коньяк пили редко. Только когда к нам приходили гости, на стол выставляли пару бутылок коньяку (обычно армянского). С водкой же дело обстояло иначе. Мой дедушка Филипп обязательно выпивал перед обедом свою "аппетитную" рюмочку водки из графинчика, стоявшего в резном дубовом буфете. Из бутылки водку разливали по рюмкам, опять-таки, только когда принимали гостей. Мне с детских лет запомнилась у нас в доме водка лишь двух сортов - "Московская" с зелено-белой этикеткой и "Столичная", с красно-белой этикеткой и золотой надписью (на фоне гостиницы "Москва"). Водочные бутылки были запечатаны белым сургучом (о любителях этой "белой головки" ходила в то время шутка: "Белая головка - белая горячка - Белые Столбы" - имелась в виду известная тогда психиатрическая лечебница под Москвой). А треугольные, голубоватого стекла, бутылочки с уксусной эссенцией были запечатаны красным сургучом (который вообще-то был скорее не красным, а красно-коричневым). Говорят, что самая дешевая водка тоже продавалась в бутылках с красной головкой (но сам я этого - увы! - не помню; человеческая память избирательна).

Со временем сургучные головки водочных бутылок были заменены жестяными крышечками, снабженными вначале "ушком" (для удобства откупоривания). Впоследствии какой-то умник из Госснаба (Государственного комитета по снабжению - была в СССР такая всемогущая организация), видимо, решил "сэкономить" на металле, и крышечки для водочных бутылок стали делать без "ушка". Народ Страны Советов очень обижался. Появился даже анекдот о члене Академии наук СССР (надо думать – ее Сибирского отделения), читающем (в порядке общественной нагрузки) оленеводам Крайнего Севера лекцию о термоядерной реакции. На многократно задаваемый маститым академиком вопрос: "Вам все понятно, товарищи?" оленеводы дают неизменный ответ: "Все понятно!" Донельзя гордый за высокий уровень развития своих слушателей, академик в конце лекции спрашивает: "Может быть, все-таки у кого-нибудь есть вопросы, товарищи?" И тогда старейший оленевод поднимает руку: "Один вопрос, товарищ академик! Когда водку опять с ушком делать станут?" Вариант: "Один вопрос, товарищ академик! Как варенье в конфетки попадает?"

Водочные бутылки "с винтом" (завинчивающимся металлическим колпачком) появились позже и в достаточно ограниченном количестве, распространяясь, главным образом, не через открытую торговлю, а "под прилавком", "с черного хода", престижные кафе и рестораны, спецраспределители и спецпайки ("заказы").

Вернемся, однако же, к нашим баранам, то есть к коньяку. По окончании 7-го класса аз многогрешный некоторое время жил у бабушкиной сестры, тети Мили, в Измайлово. Мы с папой (а иногда - и с мамой) и до того довольно часто заезжали навестить ее и ее мужа, дядю Акилу (он был итальянцем), особенно часто - зимой, когда отправлялись в Измайловский парк кататься на лыжах. Тетя Миля (хотя мне она приходилась, собственно, бабушкой) вкусно готовила (особенно хорошо у нее получались борщ и котлеты с гречневой кашей - почти так же вкусно, как у моей собственной бабушки Лизы). К сожалению, тетя Миля умерла (Ваш покорный слуга жил в ее квартире в период, когда она лежала в больнице). Много лет тетя Миля страдала сахарным диабетом (она должна была ежедневно делать себе инъекции инсулина; одноразовых шприцев тогда еще не было, и она кипятила свои шприцы и иглы, которые хранила в шкатулке из нержавеющей стали), но умерла не от диабета, а от рака, перенеся предварительно тяжелую операцию. Тетя Миля пережила дядю Акилу всего на полтора года. Он умер после того, как съездил с ней к себе на родину в Италию, где не был более пятидесяти лет (дядя Акила был моряком с итальянского корабля, стоявшего в 1920 г. в Одессе, и дезертировал, влюбившись в тетю Милю, жившую тогда в Одессе - но это отдельная история; кстати, по иронии судьбы, другая сестра моей бабушки - тетя Люся - при аналогичный обстоятельствах уехала со своим итальянским возлюбленным в солнечную Италию, где счастливо прожила при всех тамошних режимах - в Венеции, а впоследствии в Риме - до конца своих дней, несколько раз приехав к нам в гости (разумеется, уже на склоне лет, но один раз - с дочерью и зятем). Царство им Небесное, вечный покой...

Одному мне было скучно, и я пригласил к себе моего одноклассника и друга Виктора М., по прозвищу "Крепыш" (он же "Инжир", он же - "Солнечный Кабанчик"). В описываемое время мы особенно активно и интенсивно дружили с "Инжиром" (надо сказать, что среди одноклассников у меня было еще два закадычных друга - в первую очередь Андрей Б., по прозвищу "Апостол", а кроме того - Саша Ш., по прозвищу "Остап"; я дружил со всеми ними, но с разной степенью интенсивности, больше всего общаясь то с одним, то с другим, то с третьим). Про "Инжира" я даже писал (от руки; портативную пишущую машинку "Эрика", ГДР-овского производства, родители купили мне только в 10-м классе, и она верно служила мне много лет, на ней я написал, в частности, свою дипломную работу) приключенческий фантастический роман под названием "Полководец М.", занимавший дюжину толстых "общих тетрадей" и повествовавший о героической, хотя и тщетной, попытке "Крепыша", нашедшего где-то на Аляске неразведанные запасы золота, завоевать весь мир. Короче, "Инжир" приехал, мы сходили погулять по Измайловскому парку, после чего вернулись домой и решили перекусить чем Бог послал (и что хранилось в холодильнике). В поисках еще чего-нибудь съестного я полез в кухонный шкаф и...обнаружил там почти непочатую бутылку югославского коньяка. Точнее говоря - не бутылку, а плоскую, круглую резную стеклянную флягу, да и содержавшийся в ней напиток был не коньяк в полном смысле слова, а "виньяк а ля коньяк" под названием "Жупский рубин" (больше мне этот напиток в жизни пробовать не доводилось, но в тот раз мы с "Крепышом", так сказать, "уговорили" всю бутылку под черный кофе с бисквитным тортом и ломтиками лимона, посыпанными сахаром - по рецепту Царя-Миротворца - незабвенной памяти Государя Императора Александра III). Это был мой первый опыт общения с коньячной продукцией стран "Третьего мира" (Югославия, хотя и считалась социалистическим государством, в действительности занимала промежуточное положение между двумя лагерями - социализма и капитализма, что, в частности, выражалось, в соблюдении ею лицензионных и патентных прав - югославы, например, не осмеливались именовать свой крепкий напиток "коньяком", а у нас в СССР армянский, грузинский, дагестанский, молдавский коньяк именовался официально именно коньяком, а не "бренди", как он же именовался и при Советах в экспортном варианте). И все-таки это был всего лишь "виньяк а ля коньяк".

Но не прошло и полугода, как мне пришлось иметь дело с настоящим коньяком. Дело было так. В 8-м классе у нас вошли в моду занятия верховой ездой на манеже при ипподроме на станции метро "Беговая". Стоило это удовольствие всего рубль в час, езда по кругу, в общем-то, оказалась довольно скучным занятием (во всяком случае, Вашему покорному слуге), но, отъездив положенное время, мы непременно шли пить пиво (надо сказать, что в эти дни мы сбегали с уроков, выписывая сами себе фиктивные записки от имени родителей). А после пива мы (Володя М., по прозвищу "Старик", Саша Ш. по прозвищу "Остап" и аз многогрешный) обычно отправлялись на поиски приключений. Как-то раз мы, в вышеперечисленном составе плюс наш одноклассник Леша К. (он же - "Дрына" или "Дракула"), завалились к Леше в гости. "Дрына" жил на Красной Пресне, причем совершенно один. Его родители постоянно пребывали за границей (папа работал водителем советского посольства то в Бельгии, то во Франции, то в Тунисе). Квартира "Дракулы" была переполнена всевозможными западными безделушками, но самое главное - экзотическими "закордонными" напитками в причудливых бутылках. У нас с собой было - ящик жигулевского пива (естественно, бутылки мы несли спрятанными в портфелях) и бутылка грузинского "самтрестовского" коньяку (три звездочки). "Дракула" завел радиолу (у него было полно разных западных пластинок, и под звуки "Pretty Woman" мы начали возлияния Дионису. Тогда-то я попробовал впервые отечественный (в данном случае - грузинский), но настоящий коньяк (а не какой-то "виньяк а ля"). Однако выпивка быстро кончилась. И тут наш взор упал на стоявшую в застекленной "стенке", среди других дефицитных напитков, бутылку, лежавшую, подобно пушечному стволу, на артиллерийском лафете с золочеными колесами.

"Дракула!" - сказал "Старик" - "Дай коньяку!"

"Вы что!" - воскликнул возмущенный"Дракула - "Это же не простой коньяк! Это - настоящий французский "Курвуазье"! Вы знаете, какой он выдержки? Быка с ног свалит!"

Но, несмотря на все возражения, "Старику", уж не помню, каким именно образом, удалось убедить хозяина дома не поскупиться. По-моему, главный аргумент "Старика" заключался в том, что мы только попробуем понемножку, и никто ничего не заметит. Ведь папа "Дракулы" свои изысканные коньяки не пил, а только коллекционировал.

Справедливости ради, следует заметить, что и у нас дома имелся свой "заветный шкаф", аналогичный Лешкиной "коньячной стенке". Кроме книг (главным образом, старинных немецких изданий), папа хранил там всевозможные редкости - привезенные им с Пицунды (куда он несколько лет подряд ездил один проводить отпуск, находя отдохновение в подводном плавании с маской, трубкой и ластами и подводной охоте - у него было несколько ружей-острог и даже совершенно свободно продававшийся в сети магазинов "Рыболов-спортсмен" пистолет для подводной охоты, заряжавшийся не трезубцем, как ружья, а стальной стрелой с острым, как жало, наконечником), выловленные из моря причудливые корни и сучья (напоминавшие драконов и разных фантастических животных), раковины (в которых, если приложить их к уху, "шумело море"), камни с кристаллами соли или дырками, выточенными в них морем ("куриные боги") и даже некоторых высушенных морских обитателей (колючего морского ерша-скорпену, рыбу-иглу и проч.); окаменелости (такие, например, как извлеченная из пласта железной руды морская раковина девонского периода, подаренная папе его аспирантом дядей Виктором К. из Донецка, а также аммониты и "чертовы пальцы"-белемниты, они же - "громовые стрелы"); засушенную морскую звезду; панцири морских моллюсков вроде небольших морских ежей (эхинусов, или как они там называются, точно не помню; различные зарубежные сувенирчики и прочие безделушки, но, самое главное - редкие напитки (причем не только разноцветные настойки, водки и наливки в миниатюрных бутылочках). Стояла там громадная (чуть ли не литровая) бутыль румынского коньяка "Zarea" (иногда в наших винных магазинах продавался румынский вермут "Zarea", коньяк же - никогда), миниатюрные бутылочки разных наливок, настоек и ликеров, коробка с бутылкой "арманьяка" (на коробке были нарисованы мушкетеры), коробка с коньяком "Мартель" (на ней был нарисован, по-моему, кентавр), коробка с коньяком "Хеннеси" (с изображением, по-моему, закованной в латы руки с мечом, вырастающей из графской короны), ликер "Мараска", армянские марочные, многолетней выдержки коньяки "Двин", "Ахтамар" и др. - всего и не упомню. На бутылке румынского коньяка (стоявшей в "заветном шкафу", сколько я себя помню), папиной рукой была сделана надпись: "Открыть в день рождения Вольфа 1 октября 1971 года" (то есть в день моего шестнадцатилетия). Школьные друзья, приходившие ко мне в гости, озиравшие сокровища, скрытые в недрах "заветного шкафа", вместе со мной облизывались в ожидании этого далекого (поначалу) радостного дня. Когда же заветный день наступил, папа вдруг сказал (в ответ на мое напоминание о запечатленной на этикете надписи), что лучше даст мне две бутылки армянского коньяка пятилетней выдержки. Так румынский коньяк с памятной надписью и простоял в "заветном шкафу" много десятилетий - до самой папиной и почти до самой маминой кончины. Когда мой добрый друг иеромонах отец Никон Б. (теперь он – Л.-Б.) приехал на квартиру моих родителей соборовать маму (она была уже очень плоха), мы, упросив его отужинать с нами, откупорили папину заветную бутылку. По комнатам разлилось поистине райское благоухание. Такого превосходного - "как масло", ароматного коньяка я в жизни не пробовал - да и отец Никон, по его словам, тоже... Другие же коньяки постигла иная судьба. В 1976 г., вернувшись из студенческого ССХО (сельхозстройотряда), я договорился с родителями о том, что отмечу мой очередной день рождения (на который созвал чуть ли не весь сельхозстройотряд - гудели мы после двух месяцев, проведенных в жарких степях Астраханской области, месяца два, а то и больше, меняя только дислокацию) у них на квартире. Народу завалилось много и, хотя "у всех с собой было", дошел черед и до коньяков из "заветного шкафа". Именно в тот исторический день Оля, дочка скульптора-нонконформиста Эрнста Н., лежала в нашей ванне, не в силах из нее самостоятельно выбраться, пока я не зашел в ванную и не увидел пару торчащих над краем ванны длинных каблуков от модных туфель (девочка была росточком невеличка)...Уцелели только бутылка "Мараски", бутылка "Кюрасао" и еще три бутылки - ванильного, какаового и мандаринового ликера. "Мараску" мы выпили с Сашей Ш. у него дома зимой 2009 года (когда мы с моим младшим сыном зашли проведать моего старого школьного друга), а "Кюрасао", мандариновый, ванильный и какаовый ликер были потреблены силами членов моей семьи и гостей.

Вернемся, однако, к далекому вечеру в квартире "Дракулы" на Красной Пресне.

Поломавшись для пущей важности, "Дрына" достал из стенки четыре огромных коньячных рюмки и налил в каждую буквально по пять капель коньяку - на самое донышко.

"Ты издеваешься?" - спросил "Остап" – "Это же курам на смех! Даже на один глоток не хватит! "

"Вы ничего не понимаете в коньяках!" - авторитетно заметил "Дракула".

"Такой изысканный и дорогой коньяк надо не пить, а только нюхать! Если он настоящий, конечно! Потому-то коньячница и называется "снифтер"! От глагола "ту снифф"!"

И "Дрына" со стоном наслаждения погрузил в свой снифтер прыщавый нос, всем своим видом демонстрируя, что именно так должны вести себя истинные ценители отборных коньяков. Омар, смеясь, одним махом вылил в рот все содержимое своей коньячницы. И поперхнулся - таким крепким был "курвуазье".

Не искушенные еще тогда в культуре правильного потребленья коньяка, мы так и покатились со смеху.

Вечер становился все более разгульным. "Дрына "совсем разошелся. Он на какое-то время исчез из комнаты - и вдруг снова влетел в нее, но в каком виде!

Он был гол, как червяк (или как праотец Адам в саду Эдемском), с длиннющим (по тогдашней моде) пестрым (малиновым, с салатовыми разводами) галстуком на шее и с африканским там-тамом на самом интересном месте (в доме у Лешки было немало африканских сувениров такого рода - барабанов, статуэток, настенных масок и проч.)...До конца моих дней я не забуду эту не слишком удачную пародию на африканского дикаря...

Кончилось дело тем, что мы благополучно "уговорили" всю бутылку "Курвуазье", обещав ошалевшему "Дрыне", что купим ему взамен бутылку армянского коньяку, которую вольем в "пушку" вместо выпитого французского, так что никто ничего заметит.

Врать не буду - не помню, сдержали ли мы данное слово.