Граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. Биографический очерк

Военному человеку быть воином, даже героем — его прямая обязанность; но явиться современным административным, а еще более — государственным деятелем, это дар и особенная заслуга, которая, в сочетании с воинскими качествами и дарованиями, присуща не каждому из смертных.

Таков будет эпиграф нашему сказанию о графе Лорис-Меликове, относительно которого на нашей обязанности лежит печальная, но в тоже время завидная доля почтить, по мере сил, память государственного деятеля и нашего почетного гражданина. Это последнее, слабое, в сущности, выражение уважение родного общества к своим замечательным заслугам, покойный принял с радостью и благодарностью; поэтому да не посрамится каждый из нас в изъявлении ему искреннего удивление за те многосторонние услуги, которыми он ознаменовал свое служение нашему отечеству. Настоящая посильная и беспретендательная лепта пусть послужит одним из скромных оттенков того траурного торжества, которое должно быть приготовлено в городе бренным останкам графа Михаила Тариеловича.

Коснувшись личности, нельзя не начать с её происхождения, — шаблонно, но неизбежно. Странно, что только в данный момент наша литература — и притом столичная, осветила вопрос о том угле и той национальности, которые должны гордиться именем покойного графа. Не к грузинским дворянам он принадлежал, а к роду тех дорийских медиков, владение которых в первобытное время нашего господства на Кавказе замыкали собою русскую границу по дороге в Гумры (Александрополь).

Деятельность Михаила Тариеловича принадлежит его родной почве с 27 июля 1847 года, когда он в чине поручика гвардии, на 22 году от роду, был назначен для особых поручений при главнокомандующем отдельным кавкасским корпусом кн. Воронцове. Это был четвертый год его службы по выпуске из Николаевского кавалерийского училища. Михаил Тариелович прибыл на Кавказ в счастливую пору для военной молодежи, когда, в полном смысле слова, «война рождала героев». Шамиль был в горах всемогущ и без труда мог располагать против нас десятитысячным отрядом с артиллерией, значительно усиленною в 1843 году орудиями, отнятыми у нас в тринадцати укреплениях. Против него на восточном Кавказе лицом к лицу стояли и боролись такие военные светила, как кн. Аргутинский, Фрейтаг, Слепцов, будущий фельдмаршал кн. Барятинский (в тот момент - командир Кабардинского полка и начальник войск на Кумыкской плоскости.), вождь молодой, но уже искусившийся в бранных подвигах, и другие. В боевую школу этих представителей военного искусства пришлось тотчас-же вступить Михаилу Тариеловичу, и там он начал и проходил практический курс военной науки, вынесенной из стен казенного заведения.

В чеченском отряде, где покойный находился во время зимней экспедиции с 18 ноября 1847 по 18 февраля 1848 года, не было громких дел, но, несмотря на это, и в разных мелких схватках с неприятелем он успел проявить свои боевые качества, достаточно характеризовавшие его природные задатки и обеспечивавшие их в этом случае на будущее время.

Судьба ли, служба-ли, или добрая воля перенесли его на следующий год, на театр войны иной, совсем противоположный предыдущему — в Дагестан, где ему суждено было узнать и изучить в горах иные приемы военного искусства. Там шла борьба столько-же из-за господства, сколько и из-за чести, из-за самолюбия, потому что нужно было, во что бы ни стало взять Гергебиль, который мы не могли отнять у неприятеля в предыдущем году; следовательно, борьба была жестокая. На этой новой почве и при новых условиях происходило дальнейшее развитие военных наклонностей и способностей молодого офицера.

После продолжительного и сильного бомбардирования, Шамиль поставлен был в необходимость очистить укрепление — но, однако, не для того, чтобы даром уступить его нам, а чтобы в полевом бою, рассчитанном им но обширному плану, нанести нам решительное поражение. Этот бой произошел при отступлении войск и был весьма жесток, но врагов наших к цели не привел. В чем именно состояла, в продолжение его, личная заслуга Михаила Тариеловича — нам неизвестно, потому что не имеем под рукою необходимых официальных данных, для нас в этом случае закрытых, но достаточно, что он был непосредственным участником этого дня и даже командовал частью, за что удостоен большой награды — чина штабс-ротмистра, со старшинством со дня своего отличия, с 6-го июля 1848 года.

Судя по этой награде, следует заключить, что и отличие его было значительное. В следующем, а также в 1850 году Михаил Тариелович продолжал туже боевую службу в отряде кн. Аргутинского, и хотя действия последнего ограничились бомбардированием и уничтожением сильно укрепленного пункта Чох, служившего грозным оплотом тогдашнего мюридизма; но в сражениях с горцами, происходивших в промежутках бомбардирования, покойный граф все-таки обратил на себя внимание старого кавказского военачальника, который опять не упустил случая испросить ему еще одну награду — орден св. Анны 3 ст. с бантом.

Состоя при главноначальствующем и будучи назначаем в отряды, для участия в экспедициях, в распоряжение главных начальников, Михаил Тариелович, в этой роли гостя на разных театрах войны, не мог командовать какою-либо постоянною частью; но, несмотря на это, со дня производства его в чин штабс-ротмистра, он во всех боях, из года в год, до восточной войны не оставался без самостоятельного начальствование преимущественно кавалерийскими частями, которые охотно ему вверялись представителями отрядов. Такое счастливое для него обстоятельство служило с одной стороны поводом к постоянным его наградам и повышениям по службе, потому что всегда и везде он умел отличиться и в общем ходе всякого дела принести видимую пользу; а с другой стороны — давало ему возможность вырабатывать свои военные способности, которые в последнюю войну в Анатолии принесли такую беспредельную пользу нашему отечеству. Обстоятельства, о которых сказано, произошли в 1851 году на равнинах большой Чечни, где, между прочим, за атаку, с командуемыми покойным графом казаками, неприятельских партий 27 февраля, потерпевших сильное поражение и чрезвычайно большой урон, он произведен в ротмистры, и потом в том-же году за Кубанью, куда перенесла его неутолимая жажда все новой и, но возможности, разнообразной деятельности.

С 1852 года сказание о действиях войск, в среде которых участвовал Михаил Тариелович, равно о его собственных услугах нашему оружию, идет светлее и подробнее, благодаря в особенности распространенным трудам кавказского военного исторического отдела, а затем и разным печатным источникам по описанию восточной войны 1853 — 1856 гг. Имя Лорис-Меликова вступает уже в область истории и постепенно подвигается среди его расширяющейся и все более любопытной деятельности до того предела, за которым начинается и развивается его деятельность государственная, с её законченным административным отделом.

князь Воронцов и князь Барятинский — так нераздельно стоят в истории Кавказа эти два имени с 1852 по 1860 год, не взирая на то, что период этот прерывается управлением генерал-адъютанта Муравьева. Не в смысле одних военных предначертаний, целей и всяких деяний имена этих двух великих мужей нашего ареопага не должны быть расторгаемы, а по отношению к другим меньшим деятелям их времени, которых они намечали себе в сотрудники, в проводники и исполнители своих грандиозных задач. Даже Муравьев сливается с ними в этом последнем случае, несмотря на то, что расходится в большинстве других. Как честный и справедливый человек, отдавшийся всецело служению отечества, он, хотя не очень тепло относившийся к Воронцову и вовсе не симпатизировавший Барятинскому, все-таки уважал их принципы и не разрушал, даже не пересоздавал их разумных и полезных начинаний, а, напротив, поддерживал их. В этом последнем случае для него, как и для них, были одинаково дороги те лица, на которых падал их выбор, если, по его убеждению, этот выбор был правилен и безгрешен. Так он отнесся и к Михаилу Тариеловичу, вследствие чего и мы имеем полное основание заметить, что покойный граф был понят, отличен и предназначен для будущей славы нашего отечества соображениями трех главнокомандующих, составляющих полвека лучшее украшение правителей русского Кавказа. Но главный толчок его направлению и карьере дал князь Барятинский, который с 1852 года уже как-бы предугадывал свою блестящую будущность и заранее приберегал для себя людей, едва лишь вступил в должность начальника левого фланга кавказской линии. В письме его вдовствующей супруги, которое в настоящую минуту лежит перед нами, мы читаем следующий факт, вероятно в первый раз выступающий на свет божий: «То, что выпало на долю фельдмаршала, было плодом минут его dolce far niente еще командиром Кабардинского полка. Чуть-ли не весь план был придуман еще тогда. Во всяком случае, план был, я это знаю, все действия, вся карьера с тех пор клонилась и велась к тому».

Эти действия и эта карьера стали рельефно обнаруживаться с 1852 года, когда из-под руки кн. Барятинского мы, по справедливому замечанию кавказского историографа г. Волконского в обширной статье его «Погром Чечни в 1852 г. « («Кавказская старина», т. V, стр. 1.), впервые получаем понятие об идее завоевание края. Самое заглавие сочинения, на которое сделана нами ссылка, указывает, какую обширную экспедицию предпринял кн. Барятинский и чем ее он разрешил. В этой экспедиции Михаил Тариелович участвовал с 31 января по 9 марта, командуя дивизионом казаков, и подвиги свои, совершенные 15-го февраля при взятии неприятельских редутов и 17-го в долине Хунхулау, завершил 18-го числа блистательною атакою, в составе кавалерии полковника Бакланова, в жарком деле на Мичике против десятитысячного скопища Шамиля. Начальник войск не мог не оценить этих заслуг и испросил юному ротмистру в награду орден св. Анны 2 ст. с императорскою короною.

В зимнюю экспедицию начала 1853 года, когда кн. Барятинский довершал свои предприятия в Чечне, Михаил Тариелович, которого он вновь призвал в себе, уже достаточно искусившийся в бранных тревогах, опять командовал казаками. На этот раз он окончательно усовершенствовал свои боевые качества в партизанской войне, чтобы через два слишком года явиться в Анатолии, в самые нужные для нас минуты, одним из лучших представителей этого рода военного искусства. За экспедицию вообще и в особенности за атаку 17 февраля неприятельской позиции у аула Гурдали ротмистр Лорис-Меликов произведен в полковники, не имея еще и полных двадцати восьми лет от роду.

Размеры настоящей статьи не позволяют нам много распространяться о тех 180 сражениях, в которых участвовал покойный, да это было-бы совершенно лишнее и не отвечало-бы нашей главной задаче. Вследствие этого мы преднамеренно указываем на источники, из которых почерпаем наши сведения, чтобы обратить к ним желающего. Следуя этой раз предвзятой системе, и вводя за сим рассказ в область восточной войны 1853-1856 г., необходимо нам оговориться, что относительно деяний, во время её, Михаила Тариеловича мы преимущественно будем руководиться сочинением Н. Н. Муравьева и прибегать по большей части прямо к дословным выпискам, так как лучше и больше сказать о нем, кроме того, что сказал сам главнокомандующий, едва-ли бы удалось кому-нибудь.

Началась кампания. Не мог-же Михаил Тариелович быть прикован к второстепенному театру войны, когда на полях Анатолии предстояло нам разрешить вопросы, касавшиеся чести нашего оружия и всей славы нашего отечества, добытой веками. Первое дело с турками, с которым связано имя Лорис-Меликова, произошло на границе 29 октября, у с. Карчага, а вслед затем 2 ноября последовало Баяндурское сражение, во время которого молодой полковник состоял в личном и непосредственном распоряжении генерал-майора кн. Орбелиани. Как известно, под Баяндуром ни одна сторона не может приписать себе успеха, который в военных делах, разумеется, в смысле поражение неприятеля; но это дело замечательно тем, что наш миниатюрный отряд, подавляемый громадными силами противника и несколько часов расстреливаемый его артиллерией, остался, как был, пригвожденным к своей позиции и не сдал пи шага. Кроме этой стойкости, которая несколько разочаровала турок в легкости победы над нашими в то время слабыми силами, заслуга кн. Орбелиани несомненно заключается в разумной распорядительности, при которой только и возможно было не потерять сражения. Здесь, как и в деле под Башкадыкляром 19 ноября, где турки были разбиты на голову, Михаил Тариелович был призван к особой обязанности посредника между войсками и их предводителем. Заслуга его выступает наружу сама собою, потому что не нужно быть военным человеком, чтобы понимать, что значит во время сильного боя, на протяжении нескольких верст, хладнокровная, обстоятельная, отчетливая и точная передача войскам велений главнокомандующего. От этих качеств лица, им избранного, зависит ход сражения, а от его непригодности в данном случае, неловкости, излишней торопливости или робости — нередко и самая неудача. Никто нам не скажет теперь, как исполнил дважды свою роль Михаил Тариелович; но мертвая буква в его служебном аттестате свидетельствует, что он ее исполнил так, как ему свойственно, потому что за первое дело он получил монаршее благоволение, а за второе золотое оружие — награду, почти равную георгиевскому кресту, которая военному человеку легко не достается.

После Башкадыклярского дела мы отступили к Александрополю, а турки замкнулись в Карсе — и на всю зиму водворилось совершенное спокойствие. Отряд наш тем временем усиливался, были сформированы сотни из армян и татар охотников, весьма удалых партизанов, которые и вверены были Лорис-Меликову.

В начале апреля спокойствие было нарушено появлением в окрестностях Алексапдрополя корпуса баши-бузуков, намеревавшихся произвести хищничества среди армянского населения; но в нескольких делах, в которых главную роль играли охотники под командой Михаила Тариеловича, баши-бузуки были разбиты и отброшены в Карсу. Из этих схватов особенно выдается бывшая 13-го апреля, названная в истории войны «молодецким делом охотников полковника Лорис-Меликова 13-го апреля при с. Аргыня; неприятель не только потерпел значительный урон и обращен в бегство, но и оставил в наших руках большой значок и 21-го пленного, в том числе одного майора и одного сотника. За это дело Михаил Тариелович награжден орденом св. Владимира 4 ст. с бантом.

Пограничные стычки продолжались, а князь Бебутов все медлил выступлением за границу, что даже обратил на себя внимание Государя. Конечно, он давал туркам время развить свои силы до громадных размеров, но это, как оказалось впоследствии послужило даже нам в пользу, потому что, перейдя границу 15 июня, Бебутов 24-го июля нанес при Курук-дара такое всестороннее поражение соединенной против него шестидесяти-тысячной анатолийской армии, что остатки её вновь должны были бежать под защиту карсских верков и, как и в последней восточной войне, замереть там уже безвозвратно. Впрочем это не мешало дальнейшим столкновениям наших войск с баши-бузуками, в которых непременное участие всегда принимал со своими охотниками покойный граф Лорис-Меликов. За Курук-дара, где им было произведено, в составе нашей кавалерии, на правом фланге позиции, несколько лихих атак, порешивших наконец судьбу всего левого фланга неприятеля, и взято несколько сот пленных, Михаил Тариелович пожалован высокою наградою — орденом св. Владимира 3 ст. с мечами.

Не одними только боевыми заслугами отличил себя начальник партизан в 1854 году: одновременно он был капитаном над вожатыми, заведовал лазутчиками, находился в постоянных сношениях с заграничными нашими агентами в Карсе, Эрзеруме и в других местах, вел деятельные переговоры с заграничными курдами и с Касум-Ханом, которыми привлек на нашу сторону до 1300 курдов и из состава их сформировал два полка, а главное, он доставлял нам возможность всегда заблаговременно получать точные сведения о неприятеле и быть готовыми ко всякой случайности. Помимо прямых своих обязанностей, заботливости и энергии молодого полковника отряд обязан обеспечением его на зиму 40 тысячами пудов сена, без которого положение его по отступлении было-бы чрезвычайно затруднительно, даже безвыходно, так как в наших границах сена не было ни клока.

Остальная часть кампании под руководством Муравьева, в которой довелось быть Лорис-Меликову важным и видным деятелем, отличается в истории полною обстоятельностью. Главнокомандующий явился 1-го марта, и 16 апреля, в бытность свою в Тифлисе, назначил Михаила Тариеловича состоять при своей особе, не видев его еще в глаза. Неизвестно, кому обязан этим покойный граф: непосредственному-ли усмотрению Муравьева, слышавшего о его заслугах, или, может быть, и князю Барятинскому, который тогда был начальником штаба отдельного кавказского корпуса. Когда в конце мая Муравьев был в Александрополе, ему представились и три сотни охотников Лорис-Меликова, поразили и заинтересовали своим молодцеватым видом главнокомандующего. Это были люди молодец к молодцу, среди них были: и армяне, и татары, и персияне, и турки, и греки, и беглые карапапахи, даже один русский и, в заключение, даже лица духовного звания. Описывая этот «легион Муравьев отзывается с особенной похвалой об этой горсти людей и их храбрости, ловкости, об услугах, ими нам оказанных в течение войны; в тоже самое время указывает на ту трудность, с которою приходилось управлять такою дружиною. Но покойный граф командовал ею до падения Карса с таким уменьем и тактом, пользовался такою безграничною преданностью этого разношерстного сборища, что, при всей беспардонности последнего, строгий порядок с её стороны ни разу не был нарушен в отряде. Вскоре в этот легион вступил полк курдов, с одною сотнею чертопоклонников, и у Михаила Тариеловича образовалось восемь сотен, с которыми он действовал, по большей части отдельно и самостоятельно, во время всей войны. По словам Муравьева, курды безропотно выдерживали все невзгоды войны и удержались в своем составе до наступление холодов, к чему способствовало и ловкое с ними обхождение Лорис-Меликова, умевшего постоянную с ними ласку заменить, где нужно было, строгостью. В этих немногих словах Муравьев чрезвычайно верно схватил общее направление характера покойного графа, мягкость и ласковость которого сопровождали все его действия до тех пор, пока по отношению к нему действовали справедливо, не посягали на его чуткие нервные стороны и не злоупотребляли его доверием. Хотя в этом последнем случае, граф Михаил Тариелович до конца жизни остался очень восприимчив, даже иногда переступал границы сдержанности, но никогда не изменил вежливости, приличию, такту и никогда самому маленькому человеку в мире не причинил незаслуженного оскорбление или обиды. Эта возможность согласование разнородных, даже противоположных сердечных побуждений и высокая степень благовоспитанности и составляли в нем ту симпатию, которая невольно влекла к нему всех без различия. А если ко всему этому прибавить еще смелый и быстрый взгляд, открытое всегда оживленное лицо, мягкие, но мужественные приемы, то нет ничего мудреного, что этого достойнейшего человека обожали даже чертопоклонники.

24-го мая 1855 года войска наши в третий раз перешли границу. Целью Муравьева было обложение Карса, чему неминуемо должны были предшествовать рекогносцировки, уничтожение повсюду неприятельских запасов, привлечение к нам местного населения, занятие главных пунктов на всех сообщениях и прекращение с Эрзерумом сношений карсского гарнизона, наконец — отодвижение, а если можно, то и рассеяние корпуса Вели-паши, который, стоя у Гасан-Калы, намерен был прорваться в Карс. Предварительная работа, таким образом, предстояла довольно сложная, и война вполне партизанская, где таким лицам, как Бакланов, Суслов, князь Дондуков, Лорис-Меликов пришлось развить свою деятельность в крайне широких размерах. Первый выдающийся поиск, который произвел Михаил Тариелович по приказанию Муравьева, был с 8 по 10 июня к селениям Бегли-Ахмету и Чосп-лахлы, где он уничтожил часть запасов, а другую часть, необходимую для нас, доставил в лагерь. 16-го июня половина войска, в том числе и ополчение Лорис-Меликова, направилась за Соганлуг, а другая половина осталась под Карсом. Партизанам пришлось поработать много. Истребив громадное количество запасов, Муравьев 30-го числа возвратился к крепости и взял ее в блокаду, а Михаила Тариеловича послал занять Кагызман, на который турки опирались в своих сообщениях с Эрзерумом по ольтинской дороге. Покойный граф 11 июля, к особенному удовольствию главнокомандующего, занял этот важный пункт умелою рукою без всякого кровопролития и тотчас-же ввел там наше управление, ни мало не посягая ни на обычаи, ни на порядки страны. Ближайшим начальником занятого санджака был назначен командир 2-го куртинского полка под главным наблюдением Михаила Тариеловича. По поводу этого обстоятельства Муравьев говорит в своих записках: «Ближний надзор за ним Лориса поставил его в необходимость блюсти за возложенным на него делом и за подчиненными ему курдами, на которых едва-ли было принесено во все лето более одной жалобы». Услуга, которую в данном случае принес нашим военным интересам покойный граф, определяется Муравьевым так: «сим способом избавились мы отделение от главных сил особенного отряда, коего отдаленное положение в теснинах Аракса беспрестанно-бы нас беспокоило».

Территория, окрестная Карсу, была очищена от турецких войск на далекое пространство, и только за Соганлугом и Керпикея гнездился корпус Вели-паши. Чтобы прогнать его, Муравьев вторично шагнул по дороге к Эрзеруму, включив в состав незначительного для этого отряда две сотни курдов и полторы сотни лорис-меликовских охотников, под начальством их военно-начальника. Несмотря на вполне удалые действия, передового кавалерийского отряда, предприятие нам не удалось. Вели-паша бежал, и отряд вернулся обратно. Для отвлечения турок от преследования нас, Михаил Тариелович произвел наскок к Эрзеруму и почти под стенами его снял неприятельский пикет.

1-го августа 1855 года Карс был тесно обложен — и для Лорис-Меликова начались самые беспокойные дни. Вверенный ему легион, большею частью враздробь, ежедневно и еженощно тревожил гарнизон, срывал его посты, угонял скот из-под самых фортов и ни на один час не давал туркам перевести дух, истощив и обессиливая их вполне систематически.

2-го августа Муравьев отправил покойного графа, с кавалерийскою колонною, на поиск на северо-западную сторону Карса, где 3-го числа он имел довольно жаркую рукопашную схватку с баши-бузуками и рассеял их. Затем у Михаила Тариеловича последовал еще ряд подобных кровавых встреч, завершившихся его блистательною атакою, в составе казачьих частей, у г. Пеняка, где был на голову разбит отряд Али-паши, и последний остался у нас в плену с 4-мя своими орудиями.

Пока часть войск наших ходила в долину Пеняка, прочие почти ежедневно ловили на турецких форпостах фуражиров и в этом случае в особенности отличалась карапапахская милиция, составленная покойным графом из жителей покорившихся нам турецких санджаков, которая, по личному заявлению Муравьева, между прочим только «держалась стараниями Лорис-Меликова. Хищный народ сей не признавал над собою постоянного хозяина и служил той стороне, от которой мог ожидать скорейшего удовлетворение своей алчности — но на сей раз, благодаря влиянию Михаила Тариеловича, «проявилась между карапапахами и чувство честолюбия».

Положение карсского гарнизона сделалось невыносимым; но, не смотря на это, турецкие солдаты, побуждаемые своими начальниками, все строили новые укрепления. С нашей-же стороны выставлялись по ночам за ближайшими к Карсу высотами конные засады, преимущественно из охотников Лорис-Меликова, которые на рассвете неожиданно нападали на выгоняемый из крепости скот и на людей. Для удаления наших удальцов, турки вырыли в нескольких местах небольшие ложементы, где оставляли на ночь стрелков, а чтобы как-нибудь отвязаться от Лорис-Меликова, поставили на левом берегу реки, на небольшой скале, на оконечности шорахских высот, одно орудие, и почти неумолкаемо обстреливали «неурядливых» охотников. Вследствие этого как самое орудие, так и скала в отряде получили название «лорие-меликовских», и последняя сохранила это название до настоящего времени. В особенности-же именование её употреблялось часто во время последней войны, когда Михаил Тариелович был командующим войсками действующего корпуса.

В нашем лагере также скучали от продолжительности блокады, и войска, кроме кавалерии, утомлялись не от трудов, а от недостатка деятельности. Наступили холода, и все хотели скорейшей развяжи с Карсом, желали штурма, в особенности с той минуты, как стали расходиться известия о высадке Омар-паши и о намерении турок атаковать Ахалцых. Но Муравьев пока медлил.

Наконец штурм крепости произошел 17 сентября. Последствия этого кровавого побоища известны, вероятно, даже и большинству учащейся молодежи. Во время штурма Лорис-Меликов, с 8-ю сотнями своей иррегулярной милиции, находился в демонстративной колонне против укрепления Гафиз-паша, которой приказано было отвлекать внимание неприятеля от главной нашей атаки на шорахские высоты. В разгаре боя сотни Лорис-Меликова, под предводительством своего удалого начальника, но словам Муравьева, «несколько раз подскакивали под самые укрепление и появлением своим у подошвы Карадага заставляли туров удерживать на том месте часть своих войск. Один раз партия охотников Лориса и курдов успела даже с той стороны проникнуть в лагерь, где произвела смятение, захватила добычу и несколько палаток»...

Мы отступили, вновь обложили Карс и стали устрожаться на зиму. Часть милиции Михаила Тариеловича распущена была по домам.

Но, не взирая на это, похождение остальных чинов отважной команды Лорис-Меликова не прекращались, и одна партия, высланная 19-го октября, заставила даже отступить от Гасан-кала к Эрзеруму целый корпус Вели-паши, которому донесли, на основании слухов, распущенных лорис-меликовцами, что приближается русский отряд. Отряд-же этот состоял всего из 20 человек разведочной команды Михаила Тариеловича. Молодцы эти возвратились в лагерь с порядочною добычею. Муравьев говорит: «Быстрый налет сих отважных людей в стране, куда накануне еще приходили турецкие разъезды, производившие разбои за Ольтою, и распущенный слух о приближении нашем распространил страх в самом Эрзеруме, где, в ожидании нашего прибытия, было приказано жителям готовиться к обороне». Вслед затем Михаил Тариелович выбрал 65 самых отважнейших всадников, дал им надлежащую инструкцию и 27 октября отправил на новый поиск. Они перешагнули через Зивин и 30 октября явились в сел. Комадур за Араксом. Отважность их дошла до того, что они смело атаковали здесь 350 баши-бузуков, рассеяли их, несколько человек убили и шестерых взяли в плен, которых доставили своему начальнику. Умея побуждать своих подчиненных к подобного рода предприятиям и возможно их поощряя, Михаил Тариелович, таким образом, достиг той преданности и любви с их стороны, что не было задуманного им поиска, на который-бы, из желание ему угодить они не решались с полным самоотвержением.

Всякий день более и более ослабевала анатолийская армия — и наконец, генерал Вильямс вынужден был приступить к переговорам о сдаче крепости. 16-го ноября гарнизон, а за ним и самая крепость вступили в наше полное распоряжение; 17-го, утром, над цитаделью вознесся русский императорский флаг — и мы получили в наше обладание новую Карсскую область. Муравьев, узнав, что нам сданы не все знамена и часть их припрятана, послал в Карс Михаила Тариеловича с приказанием разыскать их. Покойный граф нашел 38 тщательно скрытых знамен и значков. 19-го числа было сделано распоряжение о снятии блокадных постов. Войска начали отступать и располагаться на зиму.

Блюстителем нашего грандиозного трофея и сберегателем его от возможных покушений неприятеля был назначен полковник Лорис-Меликов, с дарованием ему титула «начальника Карсской области». При оставлении ему в полное ведение местного городского управление в прежнем порядке, под его непосредственным распоряжением сосредоточены были гражданские управления: канцелярия, казначейство, почтовая и полицейская части и т. д., к которым были определены из Тифлиса, но его выбору, опытные чиновники. Новая область была разделена на 8 уездов (санджаков). По отдаленности города Ольты от Карса и по близости его к Эрзеруму, главнокомандующий не решился оставить там слабого гарнизона и ограничился тем, что приказал Михаилу Тариеловичу послать к ольтинским почетным жителям письмо, с приглашением жителей к полной покорности. Письмо достигло цели, и некто Ширин-бек, родом гуриец, принял от населения присягу на верность России.

Энергическая деятельность молодого полковника по управлению вверенным ему краем обрисовывается главнокомандующим следующим образом.

«По распорядительности Лорис-Меликова, порядок скоро водворился как в области, так и в самом городе Карсе. Откупные статьи, существовавшие при турецком правлении, были приведены в известность и стали давать доходы, в числе коих важнейший получался от соляных копей, приобретенных нами на берегах Аракса, вблизи Кагызмана. К числу доходов принадлежал и податной хлеб, собиравшийся с уездов, менее пострадавших от войны, и поступавший частью на продовольствие карсского гарнизона, частью-же на усиление александропольских запасов, которые изготовлялись для предстоявшей кампании 1856 года. Из мечетей многие были заняты во время блокады складами хлеба и амуниции, от чего старики находили их оскверненными; но не менее того и на нас возлагали они вину осквернения, говоря, что в городе, занятом неверными, не может быть мусульманского богослужения. В этом случае Лорис-Меликов поступил с должною энергией. Собрав мулл, он объяснил им последствие, если они будут смущать народ подобными разглашениями, и приказал снова убрать мечети и приступить к богослужению.

Приказание это было немедленно исполнено, и богослужение было восстановлено прежним порядком.

Суд и расправа чинились между жителями по местному обычаю, под нашим наблюдением. Карский базар оживился, жители занялись обычною своею промышленностью, на рынках проявилось прежнее изобилие. Город устраивался и очищался; с тесных улиц Карса были убраны лошадиные остовы, среди них валявшиеся, а из пустых домов человеческие трупы; город принял иной вид, и запустение сменилось деятельностью. В течение зимы Карс оживлялся различными торжествами, к которым жители собирались с любопытством; народ успокоился, стал доверять нам и перестал хмуриться; обыватели Карса оставались довольными, вели себя смирно и исполняли все требование Лорис-Меликова с возможною точностью».

Генерал-адъютант Муравьев выехал из Карса 30 ноября, облачив полным своим доверием хозяина вновь покоренного края.

О заслугах Михаила Тариеловича собственно во время кампании, которые, в связи с управлением им областью, доставили ему чин генерал-майора со старшинством с 1856 года. Муравьев отзывается так: «Во время кампании 1855 года он управлял милициями и покорными нам санджаками, извлекая из них, сколько было возможно, без отягощения жителей, разные потребности для войск. Сверх того, по особому к нему доверию, которое он оправдал вполне, на него возложено было собирание сведений о неприятеле как чрез лазутчиков и агентов, так и содержанием дальних разъездов. Многосложные занятия его, требовавшие особенной деятельности и распорядительности, исполнены им с желаемым успехом.

После передачи туркам в июле 1856 года карсского пашалыка вместе с крепостью, облитою нашею кровью, Михаил Тариелович возвратился в состав действующего корпуса, а по расформировании его остался без назначения, будучи зачислен по армейской кавалерии.

27-го сентября 1857 года Михаил Тариелович был назначен состоять при отдельном кавказском корпусе, и, благодаря уменью князя Барятинского ценить и выбирать людей, а себе самому помощников, граф Лорис-Меликов получил возможность развить и применить к делу все столь счастливые и широкие дарования, которыми наделила его природа и укрепило в нем благородное стремление идти и улучшаться в своем призвании для услуг отечеству. Таким образом кн. Барятинский вызвал к новой жизни и сберег для государства того необходимого человека, дальнейшая судьба и деятельность которого, без его участия, сложилась-ли-бы, или нет — неизвестно.

Главнокомандующий быстро нашел ему необходимое применение, и в апреле 1858 года назначил его в должность начальника войск в Абхазии и инспектора линейных батальонов кутаисского генерал- губернаторства, в каковой должности покойный граф был утвержден в июле того-же года. С этого времени постепенно обнаруживается административный талант Михаила Тариеловича.

Абхазия в это время только оправлялась от ударов, нанесенных в восточную войну, и нуждалась в правителе, который восстановил-бы её прежнее положение. Страна была потрясена во всех отношениях, и население её, всегда сочувствовавшее Турции, представляло из себя потухающий, но далеко не погасший вулкан. В особенности в нашем твердом и энергичном управлении нуждалась Цебельда. Она хотя и считалась покорною, даже упроченною за нами в 1840 году постройкой укрепление Марамба, но, имея родство и связи с враждебными нам, а ей соседними обществами, была для нас опасна в том отношении, что эти общества, опираясь на нее, получали весьма важное содействие для неприязненных против нас предприятий. князь Барятинский решил еще крепче связать цебельдинцев и, устроив у них новое укрепление, этою угрозою подчинить их нашей власти бесповоротно и прекратить всякие агитационные сношение с непокорными черкесскими племенами.

Благоприятное разрешение этой задачи чрезвычайно было важно, в то время, так как этим способом главнокомандующий, занятый исключительно покорением восточного Кавказа, одновременно подготовлял приведение к покорности западную окраину, куда вслед затем должен был перенести оружие. Михаил Тариелович, явясь на место, не ограничился пределами указанного ему предприятия, но вникнут в него, как оказалось впоследствии, гораздо разносторонне и глубже. Сознавая несомненные выгоды для нас от сближение с убыхами, он принялся за это дело с свойственною ему задушевностью; в то-же время он, ознакомившись со страною, представил замечательный проект соединение абхасских берегов с северным Кавказом посредством удобного пути на Теберду и через перевал, чтобы, в случае внешней войны, обеспечить отступление наших отрядов, если-бы это понадобилось. Проект этот заглох, в сожалению, без последствий; но высадка турок в минувшую кампанию и крайнее положение, которому подвергся наш сухумский отряд, ясно показали, что мы в свое время упустили из вида и не дали значение той благотворной идее покойного графа, которая бесспорно принесла-бы громадную пользу. Сношением с убыхами Лорис-Меликов наконец склонил их в нашу пользу; расстроил партию, намеревавшуюся вторгнуться в Абхазию; занял Цебельду без выстрела и положил начало укреплению Цебельдинсвому; установил мирные сношение жителей с нашими войсками, а самое бунтливое племя Псху 28 января 1859 года привел даже к совершенной покорности. Государь Император, постигая всю важность его заслуг, наградил его орденом св. Станислава 1-й степени.

Выражение таких блестящих административных способностей укрепило навсегда доверие и расположение главнокомандующего к его избраннику. По окончании абхасского поручения он, в июне 1859 года, отозвал Михаила Тариеловича для того; чтобы привлечь к участию в составлении нового положения для края, покорение которого после взятия Веденя было видимое. Действительно, 25 августа 1859 года непокорный восточный Кавказ кончил свое существование, и фельдмаршал тотчас-же порешил установить для него новые порядки управление и новые условия жизни. Горцы, массою выселенные нами из покоренных углов большой и малой Чечни на плоскость, под непосредственное наше наблюдение, конечно, не легко мирились с своим странным для них и стеснительным положением и задумали переселиться в Турцию, с одним из своих представителей полковником Мусою Кундуховым. Без сомнения, они не только не встретили препятствия, но даже полную нашу услужливость, так как этим путем мы снимали с себя сильное и опасное в будущем бремя. Для принятия их в пределы Турции и возможно лучшего устройства там их быта, фельдмаршал командировал Михаила Тариеловича. Поручение было серьезное. Покойный граф, выехав для исполнения его 5-го апреля 1860 года, блистательно закончил переговоры с Портою в самое короткое время и 17-го мая вернулся обратно. За эту новую услугу правительству и краю Государь Император удостоил его орденом св. Анны 1-й степени с мечами.

С высочайшим утверждением 10-го мая 1860 года управление дагестанскою областью и закатальским округом, покойный граф, тотчас по возвращении из Турции, назначен в конце того-же месяца И. Д. начальника южного Дагестана и Дербентским градоначальником. Михаил Тариелович быстро ввел новое управление во все части южного Дагестана, исключая Кайтаго-Табасаранского округа, где две трети население составляли вольные общества, не признававшие нашей власти до окончательного умиротворения Дагестана и оставшиеся в первобытной дикости понятий и нравов. Он признал, что общества эти требуют подготовки к принятию правильного управления, и занялся этим делом с неутомимым усердием. Он объехал вольные общества, ознакомился с их представителями и с влиятельными в них личностями, сблизил их с собою и в неоднократных объяснениях с ними успел внушить им полное доверие к нашим властям. Последствием этого было то, что в декабре месяце 1860 года он открыл в округе этом окружное управление, которое стало беспрепятственно отправлять суд и расправу в населении, удержавшем свою независимость в продолжение слишком 20 лет, несмотря на то, что находилось между покорными нам дагестанскими племенами. Кроме того, особенное внимание обращает на себя также деятельность Лорис-Меликова по успокоению брожение умов между жителями кюринского ханства, взволновавшимися против своего хана, и по образованию в Кюре русского управления. Эта государственная услуга доставила Михаилу Тариеловичу орден Владимира 2-й ст. с мечами, которого он удостоился 18 сентября 1861 года, во время пребывание на Кавказе в Бозе почившего Императора.

В следующем году, 29 мая, было высочайше утверждено положение об управлении Терскою областью, а 6-го декабря последовало назначение главнокомандующим армией и наместником Кавказа государя Великого князя Михаила Николаевича. 14 февраля 1863 года его высочество, прибыв на Кавказ, приветствовал из Ставрополя вверенные ему войска. Среди важнейших вопросов, стоявших на очереди, было назначение лица, вполне соответствующего правителю такой важной части края, как Терская область, и его высочество, остановив свое внимание на Михаиле Тариеловиче, не признал для себя лучшего в этом случае сотрудника и помощника. Ни мало не откладывая этого решения, великий князь тотчас призвал его к этой обязанности и донес Государю. Его Величество 28-го марта 1863 назначил Михаила Тариеловича И. Д. начальника Терской области и командующим в ней войсками, а 17 апреля, за отлично усердную службу, произвел в генерал-лейтенанты и утвердил в занимаемых должностях.

Казачий вопрос в это время был весьма серьезен и требовал большого ухода: необходимо было сберечь для государства это отличное войско на тех боевых традициях и началах, которые были рычагом его долговременной полезной службы, и с другой стороны нужно было привести в порядок его расстроенный домашний и общественный быт, возвысить его нравственный и умственный уровень и создать гражданина, не посягая на воина. Труд ужасный, и в особенности в Терской области, где казак даже и не помнил своих дедов и прадедов иначе, как отважными наездниками, бойцами, партизанами, а о другом человеческом назначении имел представление довольно смутные. Устраивая сословный, общественный и гражданский быт казака, Михаил Тариелович, руководимый мягкостью своего сердца и истинно просвещенными побуждениями, в тоже время одолевал все затруднение по освобождению от крепостной зависимости рабов и крестьян горских племен вверенной ему области, и в этом последнем случае решал задачу, весьма щекотливую и хрупкую, потому что лишить горского владельца его собственников, на которых он веками привык взирать с безусловно деспотической точки зрение — значило объявить ему войну на смерть. Но Михаил Тариелович достиг и этого без малейшей неурядицы, даже без неудовольствия со стороны князей, узденей и тому подобных сословных представителей; достиг этого в самое непродолжительное время и за усердие свое, разумную распорядительность и новую столь важную услугу 20 сентября 1867 года стяжал монаршее благоволение.

Твердо и энергично продолжая свою деятельность в предвзятом раз направлении, генерал-адъютант Лорис-Меликов в несколько лет так хорошо подготовил население к восприятию гражданственности на самых широких началах, что в той дивой стране, где не более 10-11 лет лились потоки крови из-за какого-то нелепого и фантастического религиозного учения, оказалось возможным, 30 сентября 1869 года, учредить управление на основании общего губернского учреждение и даже ввести в действие судебные уставы Императора Александра II. За такие административные подвиги вообще М. Т. удостоился ордена св. Александра Невского (30 августа 1869 г.); по случаю-же возведение пересозданного им края на степень высшей гражданственности ему присвоены в нем, и притом лично, права генерал-губернатора, а в воспоминания казачьему потомству, за оказанные этому сословию исключительные услуги, он зачислен в терское казачье войско (30 августа 1870 г.). Казалось-бы, что бесконечный ряд забот и жгучая неустанная деятельность, отличавшие Михаила Тариеловича, пришли, наконец, к тому пределу, за которым высшее напряжение их является более не нужным. Но нет. Со введением в области преобразование главный надзор по управлению сосредоточился в областном правлении, на которое, сверх общих по губернскому учреждению обязанностей, легло все делопроизводство и счетоводство по народному продовольствию, земским повинностям и дорожной части, а также заведывание государственными имуществами и делами, подлежащими ведению общих присутствий по крестьянским делам.

Многосложность и разнородность старых дел, настоятельные нужды и немедленная разработка новых вопросов, вызванных совершившимся преобразованием края, и преимущественно касавшихся экономического быта населения, поставили Михаила Тариеловича в крайне затруднительное положение, которое в ином человеке, не одаренном такою могучею энергией, могло бы родить сомнение или даже недоверие к своим силам, столь всегда пагубное и влекущее к разочарованию. Трудность работ по всем мероприятиям в деле благоустройства области увеличилась еще от того, что самая большая часть население горское и казачье, до преобразование управлялась совершенно на иных началах, а потому применение к ней действующих законоположений империи требовало усиленного внимание и строгой осторожности.

Переход горского население к мирным гражданским занятиям не мог совершиться быстро, и только путем мер постепенных и осмотрительных в нем были проведены, без противодействия, существенно важные реформы, выполненные с 1859 и завершенные введением гражданского управления и общих судебных учреждений. Эти последние реформы, административные и судебные, хотя и признаваемые многими передовыми деятелями преждевременными для горцев, были обусловлены Михаилом Тариеловичем необходимостью устранить разделение властей, существовавшее при прежнем порядке управление областью, вредно влиявшее на весь быт казаков, городских обывателей и горцев, и невозможность лишать первых из них существенных улучшений в суде и управлении, которые высочайше дарованы были жителям прочих частей империи и всем казачьим войскам. Вызванные потребностями русского населения, реформы эти не могли быть проведены всецело между горцами, и потому, кроме выговоренных для них в положении об управлении областью исключений, покойный граф вынужден был до тех пор, пока они оставались вооруженными, прибегать иногда к особым мерам, для ограничение их хищнических наклонностей и для удержание в порядке.

В виду этого, задачами, к разрешению которых приступил Лорис-Меликов, служили: дальнейшее продолжение предпринятых преобразований, постепенное ограничение права горцев носить оружие, последовательное упразднение временно оставленных словесных судов и, наконец, повсеместное введение, взамен их, мировых учреждений. Последнюю реформу он ввел, прежде всего, в 1871 году, среди осетин владикавказского округа. В ряду других вопросов, разрешение которых вызывалось нуждами населения, к важнейшим были отнесены: дальнейшее развитие народного образования, орошение степей и улучшение быта казачьих офицеров с их семействами.

Дело народного образования было для Михаила Тариеловича во все минуты его деятельности весьма животрепещущим. Застав в этом случае Терскую область на жалком уровне, с училищами низшего разряда, в некоторых только городах, как, например, Владикавказе, Пятигорске, Кизляре, Моздоке, а также элементарные школы кое-где в наиболее обширных и главных станицах, он в течение шести лет поднял численность учащихся до цифры четырех тысяч мальчиков и девочек, среди которых 53% принадлежали казачьему населению, 28% городскому и слободскому и 19% горскому. Его особенным заботам и вниманию пятигорское уездное училище обязано 1 января 1866 года своим преобразованием в классическую прогимназию с двумя древними языками; в 1870 году 6 сентября, владикавказская реальная прогимназия, где слушали курс 333 воспитанника, более трети которых состояло из горцев всех племен, содействием покойного графа переименована в гимназию; 27-го ноября того-же года учреждено во Владикавказе начальное бесплатное училище; 16 мая 1871 года на средства Владикавказа и пожертвование частных лиц, по почину покойного графа, открыто в этом городе Константиновское начальное училище, и в этом-же году не только все казачьи станицы и слободки, но даже значительнейшие горские аулы имели уже начальные школы. Кроме того, были открыты педагогические курсы во Владикавказе, Нальчике и Грозном для станичных и сельских учителей, а равно для лиц, желавших посвятить себя этому делу. В 1872 году улучшено и расширено женское училище в ст. Сленцовской; в 1873 году открыто Александровское женское училище в Моздоке; владикавказское женское Ольгинское училище переименовано в гимназию, и для неё заложено особое здание; исходатайствованы средства на увеличение здание реальной гимназии; устроены начальные смешанные школы, как для казаков, так и для горцев; улучшены и расширены помещения некоторых из станичных школ, которые в тоже время снабжены достаточным количеством учебных пособий и материалов; производились ежегодные съезды учителей для педагогических курсов и, наконец, возбуждено настоятельное ходатайство об учреждении должности инспектора народных училищ Терской области. Словом, к тому времени, как Михаилу Тариеловичу пришлось покидать Терскую область, число учебных заведений в ней всех разрядов возросло из жалких десятков до 300 слишком и красноречиво свидетельствовало об участии покойного в деле народного образования. В заключение всего, в видах распространение в области знаний рационального хозяйства, заботами покойного графа устроена образцовая ферма, в которой преподавались садоводство и земледелие.

Под влиянием всех благотворных мероприятий Михаила Тариеловича народ пробудился, просветлел; все отрасли хозяйства его вступили в новый фазис; рутина и предрассудки исчезли и появились все современные и усовершенствованные способы всяких предметов культуры, начиная с земледельческих орудий, которыми не только помещики, но даже и сельские общества, заменили свои традиционные патриархальные машины.

Михаил Тариелович придавал особенное значение орошению степей, так как, по его словам, с этим связано не только развитие благосостояние всего казачьего населения, но и устранение опасности, ежедневно грозившей наводнением жителям низовьев Терека. Стремясь к разрешению этих существенно важных для всего края задач, он подвинул это дело, насколько позволяли ограниченные средства, находившиеся в его распоряжении. В течение семи лет его заботливостью разработана канава Курская, улучшена и удлинена Эристовская, окончена Щедринская и, наконец, положено начало проведению близь ст. Николаевской главного водораздельного канала, который мог-бы служить регулятором для Терека; по безводной кумыкской плоскости проведена оросительная канава в 35 верст для обводнение земель одиннадцати аулов и другая, длиною в 15 верст, для ирригации пространства, занятого костековскими ногайцами.

В казачьих станицах попечением наказного атамана Лорис-Меликова устроено 108 хлебных запасных магазинов на 67,098 четв., от которых суммы числилось 88,139 руб. В высшей степени благодетельное значение этого нового общественного устроения состояло в том, что, при ближнем соседстве Терской области с хлебородным кубанским краем и Каспийским морем, всегда возможно было устранить тяжкие последствия неурожая без прямого и непосредственного участия администрации в операциях по заготовлению и доставке хлеба для пострадавших местностей.

Промышленность также нашла свои применения, и в течение десяти лет в области открыто свыше 200 больших и малых различных заводов, производивших продуктов более чем на миллион триста тысяч руб. и занимавших около 4000 рабочих. Крайне благотворно на нее и на торговлю подействовало учреждение и открытие Михаилом Тариеловичем в области городских банков — во Владикавказе, Кизляре, Георгиевске и Грозном.

Обороты первых трех в 1871 году простирались до трех миллионов рублей, из которых большая половина приходилась на владикавказский общественный банк. Кроме того, положено начало устройству поземельного банка.

В видах облегчение населения, несущего подводную повинность, начальник области составил особый комитет для переложение её в денежную и привлечение к отбыванию её всего население как горского, так и казачьего. Касаясь повинности вообще, нельзя не заметить об одном явлении в Терской области, происшедшем за время начальствование гр. Лорис-Меликова, — о явлении, едва-ли имеющем место где-нибудь в империи и доказывающем глубокую преданность покойного интересам казны, а именно — что ни за горцами, ни за казаками не было никаких недоимок в повинностях, и последние, благодаря зоркому наблюдению за этим делом Михаила Тариеловича, выплачивались своевременно и с совершенною исправностью.

Хорошо понимая значение исправных дорог в крае, прежде всего в интересах его экономического быта, Лорис-Меликов и этой стороны благоденствия не упустил из вида. Каждый раз поездка его по области приводила в данном случае к новым распоряжениям, в силу которых в несколько лет его начальствование проведено шоссе между Владикавказом и Моздоком, проложен новый тракт между гор. Грозным и Хасав-Юртом, разработана дорога через Хорочаевский перевал и усовершенствована в Аргунском ущелье и т. д.

При этом замечательным обстоятельством является то, что в разработке дорог приняли участие и горцы, и в 1871 году они в первый раз выставили по наряду в помощь войскам, без малейшего ропота и прекословия, три тысячи человек из Веденского и семь тысяч из аргунского округов.

Попечение о народном благосостоянии покойный перенес на все нужды населения, и распоряжением его почти все города, слободы и многие станицы, а также несколько главнейших аулов в области, получили удовлетворительную пожарную часть и огнегасительные инструменты. Устроен в области, на кабардинские общественные суммы, небольшой конский рассадник, куда местным коневодам открыт доступ за умеренную плату. В видах поощрения коннозаводчиков, устроены ежегодные скачки на призы во Владикавказе и Нальчике.

Наконец, этот бесконечный ряд всевозможных общественных полезных, благотворительных и других подобных устроений и учреждений в области завершился устройством в 1872 году областного статистического комитета, производством переписи в городах и, по личной его инициативе, основанием во Владикавказе для приходящих больных бесплатной Михайловской лечебницы на добровольные пожертвование жителей. Словом, не было вопроса, касающегося процветание края и благосостояние его населения, которого-бы не коснулся покойный, создав в течение двенадцати лет из полудикой страны вполне благоденствующую. Теперь нет в ней угла, где-бы имя Лорис-Меликова не было вписано золотыми буквами на благодарность нашего отечества и на удивление потомству — так как, действительно, нельзя не удивляться таким несметным благодетельным и благотворным результатам от управления одного лица в столь короткий период времени.

Но эта неустанная, кипучая деятельность, возможная лишь какому-нибудь мифологическому существу, закончившаяся новою массою забот и труда по вопросу о всесословной воинской повинности, не могла не отозваться гибельно на здоровья и силах даже самого атлета, которым, однако, покойный граф никогда не был. Будучи вознагражден за нее алмазными знаками ордена св. Александра Невского и 17 апреля 1875 года чином Генерала от кавалерии, Михаил Тариелович, назначенный состоять при главнокомандующем, в этот день оставил свой пост, чтобы восстановить свое расстроенное, расшатанное здоровье. Оставив в Терской области это лучшее и драгоценнейшее благо человека, покойный граф вывез оттуда, взамен его, зачатки того всеразрушающего недуга, который и свел в могилу этого замечательного человека.

Не долго, однако Михаил Тариелович почивал на лаврах.

Грянула война 1877-1878 годов и на него легли надежды государя.

11-го ноября 1876 года генерал-адъютант Лорис-Меликов назначен командующим действующим корпусом на кавказской турецкой границе, с правами командира временно отделенного от армии корпуса как по отношению к непосредственному командованию войсками, так и по расквартированию, устройству сообщений, передвижению, боевому распределению и употреблению их.

«Ему предшествовала добрая слава, как полководца. Военные события в Армении на этом театре его деятельности служили доказательством справедливости этой славы и к умножению её. Передачею Лорис-Меликову главной команды сделан счастливый выбор; территория, по которой он вел свою армию против неприятеля, была ему известна во всех подробностях,' а имя его до сих пор пользуется между азиатскими народами еще с последней войны хорошей славой» («Этим приветливым обхождением, — говорит историограф, — он с каждым часом привлекал к себе жителей, которые, как сами рассказывали, были запуганы турецкими властями, смотревшими на них только как на средство к обогащению».)

Описывать заслуги покойного во время минувшей кампании — значило бы составить обширный том истории этой кампании; между тем в этом не предстоит никакой надобности, потому что такие томы уже написаны, а Ардаган, Карс и т. д. у нас на лицо и говорят за их победителя очень наглядно. Тем не менее, нельзя не очертить в немногих словах сущность деятельности наших войск, которыми руководил граф Лорис-Меликов, потому что их деятельность — выражение его идеи Главным источником послужит для нас сочинение г. Кишмишева «Война в турецкой Армении», подобно тому, как при описании войны 1853-1856 гг. служили записки Н. Н. Муравьева.

В своем течении война имела четыре периода, весьма яркими чертами отличающимися один от другого: первый период с октября 1876 года, со времени сформирование действующего корпуса, по 12-е апреля 1877 года, по день вступления наших войск в пределы Турции, — это был период подготовительный.

В это время мы успели войти в сношение с населением пограничных турецких санджаков и большую часть его привлечь на свою сторону. Таким способом действий мы успели предупредить грабежи и погромы; успели на последующее время обеспечить наш тыл от действий воровских и грабительских шаек, и может быть, хотя отчасти помешали выполнению последующего намерение турецкого главнокомандующего вторгнуться в наши пределы. В этот-же период войска действующего корпуса были обеспечены в материальном отношении, а их санитарное состояние и нравственное настроение, благодаря заботам и попечениям графа, не оставляли желать ничего лучшего.

Второй период — с 12 апреля по 27-е июня, по день снятия первой осады Карса — период решительного энергического наступления, взятия штурмом, после двухдневного боя, сильной крепости Ардагана, обложение Карса, первого быстрого движение за Соганлуг, — но приостановленный, к сожалению, вследствие оказавшегося несоответствия численности действующего корпуса с задачами, которые предстояло ему выполнить, и с силами неприятеля.

Третий период — с 27-го июня по 5-е сентября, трудный, выжидательный период, когда, вследствие прогрессивного усиление турецкой армии, явилась для нас необходимость приостановить наступательные действия и стать в положение оборонительное. Вся задача наша в это время состояла в том, чтобы не дать противнику возможности перейти в решительное наступление, не предоставить ему инициативы действий. Прибытие двух дивизий изнутри России дало нам возможность перейти снова в наступление, на этот раз решительное.

Наконец, четвертый период — с 15-го сентября и по конец войны — период энергических и блестящих действий. Неприятель разбит на голову в двух полевых сражениях; неприступный Карс взят ночным штурмом; на Деве-Войну турецкий корпус разгромлен, и перемирие застает русские войска в глубине Малой Азии, перед столицею Армении Эрзерумом, в зимнее время, на высоте 7,320 футов, среди лишений, выносить которые они одни только способны. Выше всякой похвалы было и нравственное состояние войск; доказательством служит небывалый в военной истории факт, что в течение всей войны не было в действующем корпусе ни одного случая предание суду офицеров и строевых нижних чинов; дезертирства, существовавшего в войну 1853 — 1856 годов даже в лучших кавказских войсках, в эту войну также не было, и все это, конечно, ближе всего нужно отнести к руководителю и ближайшему представителю этих войск, который постигал их дух, нужды, потребности; умел управлять ими и сблизить их с собою, с своею душою. Результатом всех усилий, оказанных армией, были:

1) присоединение двух областей с населением, в христианской его части преданным России, земледельческим и трудолюбивым;

2) завладение штурмом двумя первоклассными крепостями;

3) отбитие у неприятеля 504 орудий, множества оружия, огнестрельного и холодного, и массы казенного имущества,

4) пленение около 20,000 нижних чинов, 1,200 штаб и обер-офицеров и 16 пашей.

Таковы были наши трофеи в минувшую войну в Азиатской Турции, которыми, нераздельно с славным именем нашего августейшего главнокомандующего, мы обязаны покойному графу Лорис-Меликову.

Но не одними военными доблестями славен Михаил Тариелович в минувшую кампанию: он, наряду с обязанностями войны, поражавший врагов мечем и не стеснявшийся обилием их крови, выказал свою высокую, христиан кую, девственную душу любвеобильного человека; с самоотвержением приносил себя на пользу меньшей братии, отдавая ей все до своей собственной жизни включительно, сохранить высокое бескорыстие и всегда отличавшую его честность и поддержал эти два качества во всех от генерала до солдата, чем именно и отличается, за немногими жалкими исключениями, внутренний строй бывшего действующего кавказского корпуса, и всем этим умел завоевать единодушное влечение ста тысяч человек. Все это едва-ли кто осмелится отвергать, потому что факты, документы и масса живых существ до сих пор на лицо.

Начиная с первой минуты вступление наших войск на неприятельскую почву и с приказа по корпусу, отданного 12 апреля 1877 года, все попечение Лорис-Меликова были направлены к тому, чтоб устранить всякие обиды и притеснение не только одноверному с нами населению, не только иноверному, но даже и врагам нашим, если только они не вызывали нас к тому оружием. Следовал-ли отряд через неприятельскую землю, готовился-ли он к бою для отнятия города, крепости или угла земли, прежде всего являлось строгое распоряжение, высоко рекомендующее цивилизованную армию и её представителя, о неприкосновенности жителей, их имущества и об охранении их интересов. Это гуманное начало ложилось в каждую дислокацию и диспозицию, звучало в каждом приказе но войскам, сквозило в каждом воззвании к населению и составляло лучшее основание той дисциплины и сознание своего долга, которыми отличался наш действующий корпус. При предложениях Карсу сдаться без кровопролития, первой причиной к этому побуждению была поставлена предстоящая участь неповинных ни в чем жителей, могущих сделаться невольными жертвами боя. И когда суровый турок, маститый Гусейн-паша отказал нам в сдаче крепости — Михаил Тариелович все-таки не устоял от приказания щадить при бомбардировании самый город и его жителей, нанося вред исключительно только одним фортам, которые защищали неприятеля.

В те ужасные месяцы, когда, после взятия Карса и превращения нами военных действий, чума безнаказанно бичевала наш соганлугский отряд, покойный граф, с расстроенным в конец здоровьем, выражавшимся горловыми кровоизлияниями, считал своею обязанностью перенести свою резиденцию из обширных помещений в Карсе в центр эпидемии, в саклю городка Гасан-Кала, чтобы быть ближе к страждущему человеку, видеть его нужды, заботиться о нем, помогать ему. В этом самопожертвовании едва-ли была настоятельная нужда для представителя всего громадного корпуса, нравственною обязанностью которого было самосбережение в интересах государства и самых войск, ему вверенных — тем более, что вслед за ним стояли опытные и добросовестные распорядители, которые и сами могли-бы управиться с этими задачами. Но у Михаила Тариеловича выстрадало-бы сердце, если-бы в этом безвыходном положении он оставил армию на попечение своих помощников — и он жил и страдал с нею вместе до тех пор, пока, наконец, не убедился в полной её безопасности и совершенном обеспечении. За пределами этого высокого подвига, исчисление всяких других в этом роде фактов станет бледным и излишним.

Кровь солдата была для Михаила Тариеловича драгоценнее всякаго собственного блага, и где только возможно было остановить её бесполезное пролитие или даже и вовсе не пролить её без действительной и осязательной нужды и пользы, он никогда не игнорировал этим и не отказывался от этого. Это направление сердца, в связи с историческою славою образцового администратора, во многих породили о Лорис-Меликове мнение, будто он менее деятель военный, боевой, чем гражданский. Но говорить так — значит вовсе не быть знакомым ни с историей нашего отечества, которую пережил покойный, ни с историей его собственной жизни. Достаточно быть в 10 — 20 боях с неприятелем и выйти из них с честью, чтобы иметь право на название доброго воина. А быть почти в двухстах боях, врезываться с обнаженным оружием в ряды неприятеля, спокойно созерцать у ног своих разрывы гранат, как это было на Ягны и под Зивином; хладнокровно распоряжаться ходом сражение и руководить в это время чуть не целою армией, создавать планы этих сражений и в тоже время не быть военным, боевым генералом — это что-то мудреное, загадочное, даже нелепое, потому что несообразное со здравым смыслом. Бесспорно, гражданская и политическая деятельность Лорис-Меликова преимуществует и выдается сравнительно с военною, как ни богата последняя массою заслуг; но это только доказывает:

1) то, что свойственно каждому великому деятелю — преимущество ума над физическою и нервною системами и

2) отсутствие всякого стремления к выставочности и к исканию популярности в военной среде, которая очень легко могла-бы достаться Лорис-Меликову, как легко доставалась многим, если-бы, подобно этим многим, он этого хотел.

Только со смертью его мы узнаем о его прошлой боевой деятельности — тогда как, при его желании, могли-бы знать о ней очень давно и даже с иллюстрациями. Вывод из этого один, что современники — слабые ценители - историки; современники слишком близки друг к другу и не имеют возможности взглянуть один на другого с того расстояния, откуда обзор предмета является всесторонним и всеобъемлющим.

Возвращаясь к вопросу о сбережении солдата и вследствие этого о том расположении и о той преданности, которыми пользовался Михаил Тариелович в действующем корпусе среди воинских чинов, нельзя оставить без внимание главного факта, возбуждавшего эти побуждения, о котором генерал Кишмишев свидетельствует так: «Никогда солдат еще не был обставлен в походе таким довольствием, как в начале прошлой кампании — и это вполне справедливо. Если-же в разгаре войны, в глубине неприятельской территории, при скудных её средствах, случились невзгоды, то это дань боевому времени, которой не чужды войска во время кампании даже и в своем собственном крае».

И так личность Михаила Тариеловича, очерченная нами в течение его продолжительной деятельности на Кавказе, по возможности во всех её проявлениях, замечательна не только потому, что она знаменита, а потому, что высоко поучительна по своим деяниям и побуждениям, а также и по отношениям к своему долгу и человечеству. Она представляет собою тот редкий исторический образец, подробное исследование которого столько-же необходимо и важно, сколько интересно для науки всякое новое и более или менее необыкновенное явление в природе.

Ардаган доставил Михаилу Тариеловичу орден св. Георгия 3 ст.; Аладжа тот-же орден 2-й ст.; Карс — Владимира 1 ст. с мечами, а все заслуги вообще — графское достоинство (16 апреля 1878) и назначение шефом Сунженско-Владикавказского казачьего полка. Оценка этих заслуг ближе всего определяется приказом фельдмаршала великого князя, отданным по армии 12 апреля 1878 года, когда покойный граф, сложив с себя, по окончании кампании, бремя забот, вновь вступил в распоряжение его императорского высочества.

«Высочайшим приказом, от сего числа командующий действующим корпусом кавказской армии генерал-адъютант Лорис-Меликов уволен в отпуск для излечение болезни. Я уверен, что вся кавказская армия разделит со мною глубокое сожаление об оставлении генерал-адъютантом Лорис-Меликовым, хотя и временно, рядов её, среди которых имя его останется навсегда связанным со всеми доблестными подвигами войск действующего корпуса в минувшую кампанию. Не одна новая блестящая страница внесена им в славные летописи войск, ему вверенных, с которыми в течение восемнадцати месяцев делил он геройские труды и тяжёлые лишения, выпавшие на их долю. Взятие Ардагана, бой на высотах Аладжи, сражение на Деве-Бойну и беспримерный в истории штурм Карса — составят навсегда гордость русской армии.

«Глубокая душевная признательность моя, любовь и уважение боевых товарищей и искреннее русское спасибо солдат, привыкших видеть своего корпусного командира в неустанных попечениях и заботах о них, да послужат генерал-адъютанту Лорис-Меликову залогом тех чувств, с которыми встретит его кавказская армия, когда восстановленное здоровье дозволит ему вернуться вновь в ряды её».

Но, к несчастью, кавказской армии не суждено было более встретить его в своих рядах.

В заключительной государственной деятельности графа Михаила Тариеловича представляется весьма интересным один вопрос, какие именно побудительные причины вызвали после войны его призыв к этой деятельности, и неужели к этому послужил случайный приезд его в Петербург весною 1878 года, в связи с обаянием, которое он нес с собою, с мнением о нем в правительственной сфере и с общественными симпатиями? Но последнее обстоятельство едва-ли могло служить указанием к выбору лица для экстренных государственных надобностей, тем более в конце 1878 года, когда на эти симпатии менее всего можно было полагаться, а что касается «мнений», то были-же и другие лица, слишком видные на своих верхних иерархических ступенях и более ближние к столице, чтобы не остановить внимание прежде всего на них. Притом, между приездом М. Т. в Петербург и назначением его 24 января 1879 г. временным астраханским, саратовским и самарским генерал-губернатором прошло более семи месяцев, в течение которых все приведенные причины едва-ли могли оставаться сильнодействующими.

Оставляя этот вопрос открытым, мы ограничимся лишь тем, что какие-бы там ни были причины — выбор был сделан так-же удачно и счастливо, как сделал его великий князь наместник, призвав М. Т. на пост начальника Терской области.

Лорис-Меликову, привыкшему бороться уже со всеми затруднениями, чтобы на развалинах их создавать, устраивать и совершенствовать общее благо, не трудно было изыскать меры к подавлению бича, грозившего вступить в права народные, потому что он еще недавно покончил борьбу и расправу с однородным ему злом. Светлый ум, опытность, донельзя широкая сообразительность подсказали ему те приемы, которых заранее никто не мог ему инструктировать. Прибыв в конце января в Царицын, он избрал его своею резиденцией, так как этот пункт служил разделением сообщений грунтовой и железнодорожной России, а вместе с тем точкою, за пределами которой к северу не было ни малейших признаков заразы. Охватив всю не только эпидемическую, но даже и сомнительную местность, густым и твердым кольцом самого бдительного надзора, М. Т., таким образом, взял ветлянскую чуму в тесную блокаду, как недавно Карс, и, локализовав заразу, принялся истреблять её в её собственном гнезде. Главными условиями этого истребления были: изучение причин болезни для немедленного их искоренения, подание моментальной помощи каждому заболевающему, освежение и оздоровление всего чумного района, а затем уже принятие мер для преграждения возврата заразе. Последним и не менее важным актом этой обширной операции было успокоение встревоженного народа, которое равносильно возвращению к покорности отложившегося общества. Все это было, конечно, в каких-нибудь два месяца, и на все это израсходовано из четырех миллионов рублей, ассигнованных Михаилу Тариеловичу, немного более трехсот тысяч. Объехав зараженный край Волгою и калмыцкими степями, Лорис-Меликов, тогда только успокоился сам и возвратился в Царицын, когда убедился, что никаких признаков заразы более не существует.

Не успел он... сказать-бы «отдохнуть», но этот человек никогда не отдыхал среди своих обязанностей — перевести дух, как высочайшая воля призвала его на тот пост, с которого началось его новое служение отечеству, — новое потому, что с званием временных генерал-губернаторов, которым в харьковский округ был назначен 7 апреля 1879 года М. Т., не была связана никакая ответственность, и генерал-губернаторам не было дано никаких формальных инструкций, кроме указа 5-го апреля, власть их была почти неограниченная и всякие мероприятия исходили от них по личному усмотрению, вмешательство и распоряжение были им дозволены по всевозможным профессиональностям. 17-го апреля того-же года М. Т. назначен и командующим войсками харьковского военного округа.

Назначение генерал-губернаторов в Петербурге, Харькове и Одессе и усиление их власти в Москве, Киеве и Варшаве имело целью уничтожение зла, не в меру разгулявшегося тогда на просторе России, ограждение государственного порядка и общественного спокойствия от нарушения их злоумышленниками, принятие мер и установление приемов, при которых-бы это спокойствие не нарушалось и в будущем. В то время, когда в иных местах принимались меры понудительныя, Михаил Тариелович обратился к своей испытанной системе действовать на корень, на причины зла — он взялся за здравый смысл русского человека, за тайные пружины его далеко незлобивого сердца и за преданность своей родине, которой этот человек бывает вреден только тогда, когда заблужден или дурно направлен. Затронув эти живые струны своим симпатическим словом, Михаил Тариелович прежде всего сникал быстрое и вполне искреннее расположение во всех сферах население вверенных ему шести губерний, а раз он достиг этого, ему уже не трудно было привести в порядок самый инструмент и разыгрывать на нем какие угодно. концерты. Прежде всего влияние его разумного слова отозвалось на ученом университетском персонале и через него сообщилось учащейся молодежи; затем, освежив и усилив полицейский, военный и гражданский надзор, Михаил Тариелович обратился с своими строго карательными мерами к нему непосредственно, а не к исполнителям его требований, и преследовал последних только тогда, когда нарушались или не исполнялись те требования, вполне законные. Такой прием более всего произвел благодетельное влияние на умы населения, возбудил доверие к власти и успокоил всякое раздражение, накипевшее вследствие произвола мелких чиновников. В тоже время Михаил Тариелович заглянул в механизм самоуправление и, не трогая, не расшатывая его, установил доверие между им и правительством, устранил всякие опасение за его самостоятельность и быстрым развитием всех справедливых исканий дал полный ход этой оборвавшейся на время машине. Далее, по настоянию графа, харьковская губерния была очищена от всех государственных преступников, а за тем им лично, по предоставленной ему власти, освобождена от явно вредных личностей. Наконец, он поддержал высокое значение судебной власти и прокурорского надзора и в отплату за это нашел в обоих институтах ревностных и добросовестных себе помощников и содеятелей. В течение всего времени его управление в Харькове не было даже ни одного случая обыкновенного нарушения общественного порядка.

Все, что сделал Лорис-Меликов в харьковском генерал-губернаторстве, не служит новинкою ни для кого, и нам приходится передавать только то, что было уже писано и читано. Восторженные овации, с которыми встречали его везде во время объезда им края — служат лучшим подтверждением тех благотворных результатов, которых он достиг в течение десяти месяцев управления, и благодарность Государя в ноябре 1879 года, при проезде из Ливадии, и знаменательные слова, что деятельность графа «вполне соответствует его видам и намерениям», — венчают все заслуги покойного на данном поприще такою непроницаемой броней, сквозь которую к памяти его не проникнет никакое злоязычие.

Россия пережила, наконец, тяжелый и прискорбный 1879 год. Наступало 19-е февраля 1880 г., совпадавшее с двадцати пятилетием благотворного царствование в Бозе почившего Императора. 8 февраля были приглашены во дворец министры, а также и прибывший к торжеству Михаил Тариелович, состоявший в тот день дежурным генерал-адъютантом. Государь Император, неожиданно для них всех, объявил высочайшую волю о сосредоточении разъединённых властей в одном лице, которым тут-же избрал графа Лорис-Меликова, а присутствующих просил озаботиться составлением инструкции, которую и поднести к его утверждению. 12-го февраля последовал высочайший указ об образовании «верховной распорядительной комиссии» и о назначении на должность главного её начальника графа Лорис-Меликова. Вместе с тем он назначен и членом государственного совета и на него легли обязанности петербургского генерал-губернатора, должность которого была упразднена.

С обнародованием указа 12 февраля, граф опубликовал в «Правительственном Вестнике» (15 февраля № 39) свое собственное воззвание к жителям столицы, выражающее, между прочим, и предначертанный им для себя способ содействий:

«Сознаю всю сложность предоставленной мне деятельности и не скрываю от себя лежащей на мне ответственности. Не давая места преувеличенным и поспешным ожиданиям, могу обещать лишь одно — приложить все старание и умение к тому, чтобы с одной стороны не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни перед какими строгими мерами для наказание преступных действий, позорящих наше общество, а с другой — успокоить и оградить законные интересы благомыслящей его части».

На это отношение частного человека к делу, к своему долгу и к людям гимназист из евреев Младецкий ответил ему выстрелом из револьвера в упор но Бог спас; за то вся Россия, и прежде всего печать, прильнула с полным доверием к графу, несмотря на то, что власть и обязанности его имели устрашающее значение. Так необыкновенно велика была репутация этого замечательного государственного деятеля! Печать в феврале и в марте того года наполнена массою всяких обсуждений совершившегося факта, и все они характеризуются успокоением, надеждою и полным доверием к царскому избраннику. Не успел он вступить в отправление своей новой службы, как десятки, а затем и сотни писем и разного рода предложений посыпались к нему ежедневно из всех углов России, с выражением всякого рода содействия в его многотрудной обязанности. Читать их лично не было никакой возможности, поэтому при графе состояли особые доверенные чиновники, которые приводили их в систему и докладывали. Все это выражало с одной стороны ту глубокую симпатию и доверие, которые приобрел в целом отечестве государственный гражданин, а с другой доказывало, что Россия, несмотря на единичные в ней взрывы и прорывы, осталась все той-же великою Россией, глубоко преданною своему Государю и готовою всегда на верное ему служение. Таким образом, личная особа Лорис-Меликова вскрыла, наконец, и вызвала вновь наружу ту народную силу, в исторической и неустанной деятельности которой мы в последние полтора года получили право несколько сомневаться.

Нужно-ли было после этого существование «верховной комиссии» с теми целями, для которых она была учреждена?

Эта-ли причина, или какие иные, побудили упразднить ее после полугодичного существование вместе с III отделением, подчиненным Лорис-Меликову, о ненадобности которого он-же сам делал представление. Граф Михаил Тариелович вступил на пост министра внутренних дел, перенеся туда то исключительное доверие, которым осчастливил его Государь Император. Стремясь и здесь оправдать это доверие, он сразу шагнул по пути реформ и дальнейших совершенствований нашей жизни: сенаторская ревизия, отмена соляного налога, прекращение выпуска кредитных билетов, комиссия о пересмотре закона о печати, комиссия Каханова, облегчение в учебном быту, наконец, стремление к развитию самоуправления на более широких началах, — вот первые приемы, которые в самое короткое время выразил на своем новом посту неутомимый, всесторонне подготовленный для высшей государственной деятельности ум графа Михаила Тариеловича.

Нет возможности сделать сводку и рассмотреть критически все замечания, выраженные в течение месяца о покойном графе нашею печатью. Да это и не составляет задачи настоящей статьи. Достаточно сказать одно, что, несмотря на некоторые из них, в роде того, что граф не был подготовлен, не знал Петербурга, был пригоден более для места посланника и пр., все остальные клонятся к тому, чтобы почтить намять покойного, как замечательного государственного деятеля, скромного, честного и бескорыстного человека.

Государственной школы нет; следовательно и подготовка для государственной деятельности представляется понятием неуловимым. Та школа, которую прошел Михаил Тариелович, и которую, как видно из всех печатных о нем отзывов, до сих нор в подробности никто не знал, есть самая лучшая для того, чтобы стать на высоту государственного деятеля, и едва-ли многие вступили на этот пьедестал в таком всеоружии, в каком вступил Михаил Тариелович. Но что никто не вступал, или почти никто, при тех условиях, которые сопровождали Лорис-Меликова, и для того назначения, для которого он был призван — это вполне верно, и в этом, к сожалению, кроется тот пробел, который каждый может пополнять сообразно своему разуму и знаниям. Все дело не в том, честно-ли исполнил Михаил Тариелович свой долг во всех проявлениях своей официальной деятельности и дал-ли те результаты, которые от него ожидались, а в том — были-ли эти результаты благодетельны и благотворны? Все-же остальное принадлежит истории и связано с подробным и всесторонним изучением деятельности покойного — без чего непогрешимые выводы невозможны. От чистой нашей совести требуют ответа только предложенные выше вопросы, и так как едва-ли найдется хоть мало-мальски честный человек, который-бы затруднился дать его в смысле вполне решительном и утвердительном, то последнее слово о высоких заслугах этого замечательного человека на пользу нашего отечества следует считать сказанным.

Л.