КОРНИЛОВСКИЙ МЯТЕЖ

(*Все даты даны по старому стилю. Полные выходные данные книг, указанных в примечаниях, в Списке использованной литературы)

О генерале Корнилове написано множество книг и статей. Хорошо известен его боевой путь, включая пребывание на посту Верховного Главнокомандующего в 1917 году, многократно описана его роль в создании Белой Добровольческой армии и сопротивлении большевизму.

Много раз историками говорилось и о том событии, о котором речь пойдет ниже, - о так называемом Корниловском мятеже. Однако, на наш взгляд, будет не лишним еще раз, последовательно и подробно, разобрать эту историю в свете участия в ней «товарища» Керенского.

При этом, мы позволим себе коротко повторить (перечислить) некоторые самые яркие факты биографии Корнилова, в свете которых нам будет легче разобраться в событиях в России августа 1917 года.

Итак, обо всем по порядку…

Лавр Георгиевич Корнилов — родился в Усть-Каменогорске, в казачьей семье. Окончил 1-й Сибирский Императора Александра I кадетский корпус в Омске, Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге, а затем — в 1897 году - и Императорскую Николаевскую Академию Генерального штаба. Последнюю Лавр Георгиевич заканчивает с малой серебряной медалью и «с занесением фамилии на мраморную доску с именами выдающихся выпускников Николаевской академии в конференц-зале Академии».

Кроме обязательных для выпускника Академии Генерального штаба немецкого и французского языков, Корнилов прекрасно владел английским, персидским, киргизским, калмыцким, урду и монгольским языками. На этот последний Лавр Георгиевич даже перевел с русского учебник физики.

Отказавшись от службы в Генеральном штабе, Корнилов с 1898 по 1904 год служил в Туркестане. Совершил ряд длительных исследовательских и разведывательных экспедиций в Восточном Туркестане (Кашгарии), Афганистане, Персии и Индии. Подготовил книгу «Кашгария, или Восточный Туркестан. Опыт военно-стратегического описания», явившуюся весомым вкладом в географию, этнографию и военную науку.

В ходе Русско-японской войны, Корнилов блестяще проявил себя в боях. 25 февраля 1905 года, прикрывая отход русских частей от Мукдена, вместе с бригадой попал в окружение японцами в деревне Вазые. Заменив растерявшегося командира бригады, штыковой атакой прорвал окружение и вывел свою уже считавшуюся уничтоженной бригаду, сохраняя полный боевой порядок, с ранеными и знаменами, на соединение с армией. За этот подвиг Лавр Георгиевич получил орден Святого Георгия 4-й степени и был произведен в полковники.

В 1907-1911 годах служил военным агентом в Китае, изучив при этом китайский язык.

В декабре 1911 года Корнилов получил чин генерал-майора. В тот момент ему был 41 год. Напомним, что Деникин свой первый генеральский чин получил в 42 года, Краснов – в 45, Алексеев – в 47, Брусилов – в 48.

После начала Первой мировой войны, 19 августа 1914 года Корнилов был назначен командиром 48-й пехотной дивизией, сражавшейся в Галиции и Карпатах в составе XXIV армейского корпуса 8-й армии генерала А.А. Брусилова (1853-1926).

Брусилов в своих воспоминаниях писал о Корнилове:

«Он всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчета в его действиях, но видели его всегда в огне и ценили его храбрость». (УшаковА., Федюк В. – Корнилов – М, Молодая гвардия, 2012 – стр.51)

Во многих брусиловских операциях отличилась именно дивизия Корнилова.

В феврале 1915 года Корнилов получает чин генерал-лейтенанта. А уже в апреле, прикрывая отступление Брусилова из-за Карпат силами одной своей «Стальной» дивизии, Корнилов позволил армии избежать разгрома. В этих боях Лавр Георгиевич взял на себя личное командование одним из батальонов, и в течение четырех суток пытался прорваться к своим. В итоге, после упорного рукопашного боя, дважды раненый в руку и ногу, генерал, в числе всего лишь семи уцелевших бойцов, попал в австрийский плен.

В плену Корнилов был помещен в лагерь для высших офицеров недалеко от Вены, откуда, в июле 1916 года, залечив раны, с третьей попытки совершает побег, став таким образом, единственным из 60 плененных русских генералов, который сумел вырваться из рук врага.

По возвращении в Россию Корнилова осыпают почестями, газеты печатают портреты генерала и статьи о нем, его имя становится известно всей стране. В Ставке Корнилова принимает Император Николай II и вручает ему орден Святого Георгия 3-й степени (всего за Первую мировую войну таким Орденом было награждено чуть более 60 человек).

В сентябре 1916 года Корнилов вновь отправляется на Юго-Западный фронт и принимает под свое командование XXV армейский корпус Особой армии генерала В.И. Гурко.

А затем Корнилов становится командующим войсками Петроградского военного округа. История этого назначения такова: когда в Петрограде в феврале 1917 года начались беспорядки, грозившие фронту неминуемой катастрофой, руководство Главного и Морского штабов на совещании о путях восстановления снабжения армии всеми видами довольствия, остановило свой выбор на генерале Корнилове, как популярном боевом генерале, совершившем к тому же легендарный побег из австрийского плена— такая фигура могла умерить пыл противников Императора.

Выбор был утвержден собственноручной резолюцией Государя – «Исполнить», наложенной 2 марта, около 10 часов вечера, то есть, за несколько часов до отстранения Его от власти.

Таким образом, принимая назначение, Лавр Георгиевич исполнял последнюю волю своего Императора.

В тот же день, 2 марта 1917 года, на первом заседании самопровозглашенного Временного правительства, по настоянию новоиспеченного военного и морского министра А.И. Гучкова, сторонника продолжения войны, Корнилов был утвержден уже новой властью на пост Главнокомандующего войсками Петроградского военного округа вместо арестованного генерала С.С. Хабалова.

5 марта Корнилов прибыл в Петроград. Сам он вспоминал об этом так:

«С первых же шагов своей деятельности я убедился в крайне вредном влиянии на войска Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов, который, вовлекая войска гарнизона в борьбу политических партий, проводя в жизнь начала, разрушающие дисциплину и подрывающие авторитет начальников, постоянно дезорганизовывал войска гарнизона, и без того не представлявшие из себя хорошо сплоченные войсковые части.» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.78)

В последующие дни Лавр Георгиевич якобы был замечен с красным революционным бантом на груди. Однако свидетели, заявлявшие об этом факте, вызывают обоснованные сомнения. Достоверно же известен лишь один подобный казус, отраженный в воспоминаниях генерала П.А. Половцова:

«На днях в Финляндском полку у него с автомобиля сняли георгиевский флажок и водрузили красный.» (Половцов П.А. – В дни затмения – стр.55)

«Сняли и водрузили» - в отсутствие самого генерала Корнилова.

Кроме того, как известно, 8 марта 1917 года именно генерал Корнилов, в сопровождении начальника Царскосельского гарнизона полковника Е.С. Кобылинского (будущего начальника особого отряда по охране Царской Семьи в Тобольске), военного министра А.И. Гучкова и еще нескольких чинов, произвел арест Семьи Императора Николая II.

Н.А. Соколов, расследовавший позднее дело об убийстве большевиками в Екатеринбурге Царской Семьи, и изучивший массу показаний по аресту членов Семьи, отмечает полную корректность Корнилова при выполнении неприятного и тяжелого поручения и спокойствие, с которым встретила Государыня Александра Федоровна переданное ей постановление правительства. (Мельгунов С.П. - Судьба Императора Николая II после отречения — стр.35)

Историк В.Ж. Цветков: «Можно утверждать, что Корнилов в течение 5-8 марта 1917 г. был принят Государыней не однажды. Первый раз прием состоялся поздним вечером 5 марта... Корнилов, как опытный разведчик, мог вести двойную игру. Нужно было любой ценой добиться защиты Царской Семьи и, с другой стороны, продемонстрировать представителям «новой власти» революционное поведение. Вероятно, что ради этого и была разыграна «сцена» формального «ареста»...

Никаких унизительных для Царской Семьи действий, никакого оскорбительного поведения по отношению к Императрице со стороны Корнилова проявлено не было.» (Цветков В.Ж. - Лавр Георгиевич Корнилов — Часть II)

По свидетельству графа Апраксина Александра Федоровна так ответила генералу:

«Я рада, что именно Вы, генерал, объявили Мне об аресте, - сказала она Корнилову, когда тот прочел Ей постановление Временного правительства, - так как Вы сами испытали весь ужас лишения свободы.» (Цветков В.Ж. - Лавр Георгиевич Корнилов — Часть II)

Тем временем, события, запущенные февральской «революцией», набирали ход. Изданный еще 1 марта 1917 года Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов злополучный Приказ №1, вкупе с большевистской пропагандой братанья с врагом, неуклонно вели к разрушению армии, действующей на фронтах Первой мировой. Ситуация в тылу также была крайне напряженной.

21 апреля большевики совершили первую попытку начать организованную и вооруженную борьбу на улицах. Толпы рабочих отдельными колоннами двинулись с Выборгской стороны к Марсову полю. Впереди каждой колонны шел отряд красногвардейцев, вооруженных винтовками и револьверами. Развивались знамена с надписями: «Долой войну», «Долой Временное правительство», «Вся власть Советам».

Чтобы предотвратить возможные вооруженные столкновения, Главнокомандующий Петроградским округом генерал Корнилов распорядился вызвать несколько надежных частей гарнизона. В ответ Исполнительный Комитет Петроградского Совета, большинство в котором занимали представители эсеров и меньшевиков, заявил о прекращении беспорядков. Митингующие подчинились, несмотря на противодействие большевиков. В результате получился скандал о превышении полномочий Главнокомандующего.

Возмущенный несправедливым обвинением, получив в то же время новые сообщения о драматических событиях на фронте и не получив поддержку Керенского, 23 апреля 1917года генерал Корнилов отказывается от должности Главнокомандующего войсками Петроградского округа, «не считая возможным для себя быть невольным свидетелем и участником разрушения армии… Советом рабочих и солдатских депутатов». (Деникин А.И. – Очерки русской смуты – Т1 – стр.313)

Лавр Георгиевич просит направить его на фронт, и 29 апреля он назначается на пост командующего 8-й армией Юго-Западного фронта.

Офицер разведывательного отдела штаба этой армии капитан М.О. Неженцев:

«Знакомство нового командующего с личным составом началось с того, что построенные части резерва устроили митинг… Когда генерал Корнилов, после двухчасовой бесплодной беседы, измученный нравственно и физически, отправился в окопы, здесь ему представилась картина, какую вряд ли мог предвидеть любой воин эпохи. Мы вошли в систему укреплений, где линии окопов обеих сторон разъединялись, или, вернее сказать, были связаны проволочными заграждениями…

Появление генерала Корнилова было приветствуемо… группой германских офицеров, нагло рассматривавших командующего русской армией. За ними стояло несколько прусских солдат… Генерал взял у меня бинокль и, выйдя на бруствер, начал рассматривать район будущих боевых столкновений. На чье-то замечание, как бы пруссаки не застрелили русского командующего, последний ответил: «Я был бы бесконечно счастлив – быть может хоть это отрезвило бы наших солдат и прервало постыдное братание».» (Рунов В. – Легендарный Корнилов – стр.104-105)

Детально ознакомившись с положением, генерал Корнилов первым поднял вопрос об уничтожении солдатских комитетов и запрещении политической агитации на фронте, учитывая, что подчиненная ему 8-я армия в момент принятия её генералом Корниловым находилась в состоянии полного разложения.

19 мая 1917 года Корнилов приказом по вверенной ему армии разрешает, по предложению капитанаМ.О. Неженцева, сформировать Первый Ударный отряд из добровольцев (первая добровольческая часть в Русской армии). Трёхтысячный отряд формируется из солдат, которые сознательно готовы были пожертвовать своей жизнью за родину. и уже 10 июня генерал Корнилов произвёл ему смотр.

Несколько забегая вперед, скажем, что вставший во главе добровольцев капитан Неженцев блестяще провёл боевое крещение своего отряда 26 июня 1917года, прорвав австрийские позиции под деревней Ямшицы, благодаря чему был взятгород Калуш. 11 августа приказом Корнилова Ударный отряд был переформирован вКорниловский ударный полк.

В то же время, распоряжением командующего 8-й армии Корнилова, из состава входящего в армию Текинского конного полка, был выделен особый отряд для охраны штаба армии под командованием корнета Хана Хаджиева (1895-1966).

Текинский конный полк, сформированный в основном из текинцев (одна из крупнейших племенных групп в составе туркменского народа) Ахала и Мерва, почти боготворил Корнилова. В их глазах он был «Улла Бояр» - «Великий Бояр» (именно так назвал свою книгу о Корнилове, вышедшую в Белграде в 1929 году, Хан Хаджиев).

Сам Корнилов высоко ценил своих верных текинцев и всегда разговаривал с ними на их родном туркменском языке.

18 июня 1917 года весь Юго-Западный фронт начал общее наступление. 7-я и 11-я армии продвинулись вглубь обороны противника на 2 км, после чего остановились. 8-я армия генерала Корнилова, перешла в наступление, согласно планам командования, три дня спустя. Потеряв в шестидневных боях около 15.000 человек убитыми и ранеными, части 8-й армии продвинулась на 18-20 км, захватив в плен 800 офицеров и 36.000 солдат противника, 127 орудий и минометов, 403 пулемета. (Белое движение. Исторические портреты – стр.25)

Но и после таких успехов Юго-Западный фронт фактически продолжал разваливаться. Разлагаемые большевистской пропагандой, части самовольно уходили с занятых позиций, толпы дезертиров, прихвативших с собой казенные винтовки, тянулись на сотни километров в тыл.

После общей неудачи июньского наступления Русской армии и Тернопольского прорыва австро-германских войск, Корнилов, сумевший в сложнейшей ситуации удержать фронт, был 27 июня произведен в генералы-от-инфантерии (один из высших чинов в вооруженных силах Российской Империи, отмененный Совнаркомом в декабре 1917 года).

Столь высокое звание совершенно не изменило Лавра Георгиевича.

Историк и публицист, участник Гражданской войны на стороне Белого движения, Р.Б. Гуль (1896-1986): «В Корнилове не чувствовалось «Его превосходительства», «генерала от инфантерии». Простота, искренность, доверчивость сливались в нем с железной волей, и это производило чарующее впечатление. В Корнилове было «героическое». Это чувствовали все и потому шли за ним слепо, с восторгом, в огонь и воду.» (Гуль Р. – Ледяной поход – стр.17)

3-5 июля в Петрограде произошло очередное вооруженное выступление большевиков, приведшее к многочисленным жертвам. Выступление было подавлено частями, сохранившими верность Временному правительству, под командованием нового командующего Петроградским военным округом генерала П.А. Половцова (1874-1964).

Этому успеху, в немалой степени, способствовала публикация газетами данных контрразведки о получении немецких денег большевиками, вызвавшая против последних всеобщее возмущение в обществе, а заодно удивительно нервную и крайне отрицательную реакцию «товарища» Керенского.

И хотя, подчиняясь общественному мнению, Временное правительство закрыло издания большевиков, заняло дом Кшесинской, издало приказ об аресте Ленина и Зиновьева, арестовало Каменева и Троцкого, оно тем не менее не объявило ни партию большевиков, ни ее ЦК, преступными, мятежными организациями. В силу этого ЦК большевиков, большевистские фракции в Советах, партийные организации Питера, Москвы, провинций, фабрично-заводские комитеты, наконец, Военная организация (Военка) остались организационно и политически боеспособными. (Авторханов А. – Происхождение партократии – Т 1 – стр.333)

Свободно продолжал действовать и «теневой» большевистский вождь – Я.М. Свердлов.

10 июля генерал Корнилов назначен Главнокомандующим Юго-Западного фронта, вместо генерал А.Е. Гутора (1869-1938), поступившего в распоряжение Верховного Главнокомандующего.

Заметим, что фактически Корнилов исполнял должность командующего фронтом уже с 7 июля. Получив возможность влиять на ситуацию и видя картины панического отступления частей, превосходящих противника по численности, Корнилов приказом от 8 июля требует решительных действий, вплоть до расстрела дезертиров.

А 11 июля 1917 года генерал Корнилов, герой уже двух войн, видя страшные последствия наспех организованного под нажимом Керенского наступления, направляет этому самому Керенскому следующую телеграмму:

«Армия обезумевших темных людей, не ограждающихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя назвать полями сражений, царят сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия не знала с самого начала своего существования… Выбора нет: революционная власть должна встать на путь определенный и твердый. Лишь в этом спасение родины и свободы. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого — от первого дня существования доныне — проходит в беззаветном слежении Родине, заявляю, что Отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах в целях сохранения и спасения армии для реорганизации на началах строгой дисциплины и дабы не жертвовать жизнью немногих героев, имеющих право увидеть лучшие дни...» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.133)

16 июля военный и морской министр Керенский, в сопровождении министра иностранных дел М.И. Терещенко и комиссара Юго-Западного фронта Б.В. Савинкова, приезжает в Ставку в Могилев для встречи с представителями высшего русского военного командования, в том числе — М.В. Алексеевым, А.А. Брусиловым, А.И. Деникиным, В.Н. Клембовским.

Генерал Корнилов был также приглашен на это совещание, но с оговоркой, что его отсутствие не отразится на проводившихся в это же время операциях Юго-Западного фронта. Ввиду этой оговорки Лавр Георгиевич не выехал в Могилев, а ограничился телеграфным перечислением тех мероприятий, которые, по его мнению, надлежало осуществить. Программа Корнилова коротко сводилась к следующему: «1) ввести деятельность войсковых организаций в определенные законом, точно установленные границы, 2) возвратить дисциплинарную власть начальникам и 3) обратить сугубое внимание на тыл, где запасные полки являлись рассадником большевизма». (Савинков Б. - Воспоминания террориста — стр.324)

Все генералы, присутствовавшие на совещании, не расходились принципиально с точкой зрения Корнилова. Они открыто высказали свою горечь по поводу тех перемен, которые революция внесла в армию. Один за другим они упрекали Совет, Временное правительство и лично Керенского за то, что они способствовали фактической гибели армии.

Деникин настаивал на предоставлении военному руководству полной свободы действий по всем военным вопросам. Он требовал немедленной ликвидации института комиссаров, комитетов, отмены Декларации прав военнослужащих, введения высшей меры наказания, полного запрета на политическую деятельность в армии и т.д. (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.126)

Один из присутствовавших на совещании в Ставке рассказывал, что Керенский слушал обвинения Деникина в безмолвном потрясении, обхватив руками склоненную над столом голову, а Терещенко был взволнован до слез этими тягостными сообщениями. (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.126)

По сравнению с речью Деникина, даже программа Корнилова была сравнительно мягкой. Так, например, в отличии от своих коллег, Лавр Георгиевич не требовал немедленной ликвидации демократических комитетов.

Впоследствии генерал Алексеев записал в дневнике: «Если можно так выразиться, Деникин был героем дня.» (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — М, Прогресс, 1989 — стр.126)

По итогам совещания, 19 июля 1917 года глава Временно правительства Керенский, якобы прислушавшись к мнению большинства своих министров, и принимая во внимание личные заслуги генерала, назначает Корнилова на пост Верховного Главнокомандующего русской армией, вместо генерала А.А. Брусилова, откомандированного в распоряжение правительства.

Лавр Георгиевич не сразу принимает эту должность, в течение трёх дней оговаривая условия, на которых готов согласиться: невмешательство правительства в назначения на высшие командные должности, скорейшая реализация программы реорганизации армии, назначение генералаДеникинакомандующим Юго-Западным фронтом. После переговоров сторонам удалось прийти к компромиссу, и Корнилов принял пост, делающий его вторым человеком в государстве. Это назначение было встречено большой радостью в среде офицеров, казачества и консервативной публики. У них появился лидер, в котором видели надежду на спасение армии и России.

Для восстановления дисциплины в армии, по требованию генерала Корнилова Временное правительство вводит смертную казнь.

Интересно, что еще одной из мер, которые, по мнению Корнилова, могли радикально повысить боеспособность войск, было создание крупных национальных воинских формирований— в первую очередь, украинских: по мысли Корнилова, именно украинцы, непосредственно защищавшие свою родную землю, проявляли наибольшую стойкость и дисциплину в бою. (Клавинг В. – Гражданская война в России: Белые армии)

Получилось, что первые же решительные действия Корнилова привели к удивительному эффекту. Паническое отступление на фронте было остановлено. В тылу начались волшебные перемены.

Писатель Иван Бунин в «Окаянных днях» свидетельствует:

«Как распоясалась деревня в прошлом году летом, как жутко было жить в Васильевском! И вдруг слух: Корнилов ввел смертную казнь — и почти весь июль Васильевское было тише воды, ниже травы. А в мае, июне по улице было страшно пройти...»

24 июля, по итогам скандала с июльским выступлением большевиков, был сформирован второй «коалиционный» состав Временного правительства, главой которого вместо ушедшего в отставку князя Г.Е. Львова (1861-1925) стал Керенский, лично которому названное выступление чудесным образом пошло на пользу.

Однако в своем противостоянии с командованием армией советы сдаваться не собирались. Вот иллюстрация от непосредственного свидетеля.

Генерал-лейтенант В. И. Селивачёв во время посещения позиций
Чехословацкой бригады.
Юго-западный фронт, 1917 год. 

Из дневника генерала В.И. Селивачева (1868-1919):

24 июля 1917: «Ясно, что Корнилов, потребовавший несменяемости начальников без его ведома, победил. Можно надеяться, что Корнилов, с Божией помощью, наведет порядок вообще.» (Красный архив. Исторический журнал – 1925 – Т 3(10) – стр.159)

31 июля 1917: «Вмешательство комиссариата во все дела безо всяких знаний делает невозможным положение начальников. Которые в один голос говорят, что если дальше пойдет такое же вмешательство, то начавшееся оздоровление армии погибнет навсегда…» (Красный архив. Исторический журнал – 1925 – Т 3(10) – стр.165)

4 августа 1917: «Вернулся домой в 1 час и застал у себя ген.-майора Верцинского, представленного к отчислению от командования гв. стр. дивизиею в виду происшедших там в 1 полку беспорядков.

По его докладу, беспорядки подготовлялись путем агитации, причем вылились в форму убийства полковника Быкова и капитана Колобова на почве строгости обоих, о чем солдаты заявили комиссару сегодня, не дав, впрочем, ни одного конкретного случая. Наглость солдат дошла до того, что они отказывались даже выдать тела покойных для вскрытия с целью надругаться над ними. После убеждений, тела были выданы, но с условием, что им выдадут их обратно, «дабы их не повезли в Петроград или Царское Село, как мучеников».» (Красный архив. Исторический журнал – 1925 – Т 3(10) – стр.169)

8 августа 1917: «Решил написать особый доклад главнокомандующему фронтом, изложив весь вред деятельности армейского комитета…

Сегодня же закончилось дело 1 гв. стр. полка, - арестовано 814 челов., причем под угрозой действия артиллериею выдали и убийц полковника Быкова и капитана Колобова.» (Красный архив. Исторический журнал – 1925 – Т 3(10) – стр.174)

Как видим, некоторых успехов сторонники дисциплины добивались не только в тылу.

Но вернемся к деятельности Корнилова.

3 августа генерал представил Керенскому записку, подготовленную для доклада Временному правительству. В ней предлагалось: введение на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных; восстановление дисциплинарной власти военных начальников; введение в узкие рамки деятельности комитетов и установление их ответственности перед законом.

Керенский, ознакомившись с запиской и выразив свое принципиальное согласие, уговорил Корнилова не предъявлять записки правительству непосредственно в этот день, мотивируя это пожелание желательностью завершения аналогичной работы Военного министерства.

Однако уже на следующий день копия записки генерала оказалась в распоряжении «революционной» газеты «Известия». С этого момента левая печать, обозленная действиями и планами Корнилова, начала против него энергичную кампанию, требуя отставки с поста Верховного Главнокомандующего.

Генерал Лукомский: «Совет рабочих и солдатских депутатов открыл первым кампанию против генерала Корнилова, и в этом отношении Керенский, естественно, пошел по одному с ним пути.» (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.388)

6 августа Лавр Георгиевич получает поддержку: Совет Союза казачьих войск постановил довести до сведения правительства, военного министра и печати, что «генерал Корнилов не может быть сменен, как истинный народный вождь и, по мнению большинства населения, единственный генерал, могущий возродить боевую мощь армии и вывести страну из тяжелого положения». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 302)

В тот же день в Ставку в Могилев прибывает П.А. Половцов, так же, как и Корнилов, после недолгого пребывания во главе Петроградского военного округа, решивший попроситься на фронт. Вечером того же дня – встреча с Верховным Главнокомандующим.

Половцов: «Вхожу в кабинет и с наслаждением приветствую милейшего Лавра Георгиевича… Оказывается, задумана крупная совместная с англичанами операция на Персидском и Месопотамском фронте. Корнилов хочет для этого собрать значительную кавалерийскую массу и поставить меня во главе ее, с подчинением английскому главнокомандующему в Месопотамии генералу Мод. По его мнению, я самый подходящий для такой комбинации человек, так как, с одной стороны, во мне есть необходимый для такой крупной кавалерийской операции авантюристический дух, а с другой, никто лучше моего не знает английский язык, а также британские обычаи и порядки, благодаря чему будут избегнуты дипломатические трения.

Корнилов говорит далее, что подготовка к этой операции будет закончена примерно в октябре и что, может быть, до того он найдет мне занятие на фронте месяца на два. Благодарю его за доверие.» (Половцов П.А. – В дни затмения – стр.196-197)

Вот так: русские боевые генералы озабочены борьбой с врагами своей родины, и в то же самое время другие «русские» силы лезут из кожи вон, чтобы разрушить армию и захватить власть.

И надо сказать, что усилия «других» были не бесполезны.

7 августа, по свидетельству самого Лавра Георгиевича, помощник комиссара Временного правительства при верховном главнокомандующем Фонвизин предупредил, что вопрос о его [Корнилова] отставке решен окончательно. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 303)

Из этого сообщения явствовало, что левые додавили-таки Керенского.

Однако в тот же день, 7 августа, к заявлению Союза казачьих войск в пользу Корнилова присоединился Союз офицеров армии и флота, а на следующий день — Союз георгиевских кавалеров.

8 августа, был подведен итог расследования июльских событий в Петрограде.

Б.В. Савинков (1879-1925), на тот момент – комиссар Временного правительства на Юго-Западном фронте, свидетельствует:

«8-го ночью произошло следующее.

Военным министерством на основании сведений контрразведки был составлен список лиц, как левых, так и правых, подлежащих арестованию. Две ночи подряд Керенский, одобрив весь правый список, не решался подписать левый. Наконец 8-го, на третью ночь, он, вычеркнув больше половины левых фамилий, подписал список. Но подписи его было еще недостаточно. По закону требовалась еще подпись министра внутренних дел Авксентьева. Авксентьев в четвертом часу утра по моему приглашению прибыл в Военное министерство и, тоже одобрив весь правый список, вычеркнул из левого все фамилии, кроме двух, если не ошибаюсь: Троцкого и Коллонтай. После этого я попросил разрешения поговорить с Керенским наедине... Он ответил, что никогда и ни при каких обстоятельствах не подпишет законопроекта о смертной казни в тылу. Тогда я сказал, что этот его ответ, а также отказ его и Авксентьева подписать составленный Военным министерством список подлежащих арестованию большевиков убеждают меня, что разногласия между мной и Временным правительством так велики, что я вынужден просить об отставке.» (Савинков Б. - Воспоминания террориста — стр.328-329)

Поскольку Борис Викторович сыграет заметную роль в нашей истории, приведем его весьма точную характеристику от генерала А.И. Деникина:

«Савинков — наиболее видный русский революционер, начальник боевой террористической организации социал-революционной партии, организатор важнейших политических убийств — министра внутренних дел Плеве, великого князя Сергея Александровича и др. Сильный, жестокий, чуждый каких бы то ни было сдерживающих начал «условной морали»; презиравший и Временное правительство, и Керенского; в интересах целесообразности, по-своему понимаемых, поддерживающий правительство, но готовый каждую минуту смести его...» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том I — стр.532)

Отставки Савинкова Керенский не принял, но на Государственное Совещание в Москву ехать запретил.

Речь о том, что после «июльских событий» Александр Федорович выдвинул идею провести Государственное Совещание в Москве. Его предложение было оформлено постановлением заседания Временного правительства №144 от 27 июля 1917 года, в котором цель Совещания определялась как единение государственной власти со всеми организованными силами страны ввиду исключительности переживаемых событий.

Начало работы Совещания было запланировано на 12 августа.

А пока, в ожидании этого события, стало известно, что прямую помощь Корнилову оказали руководители филиала Чехословацкого национального совета в России. 10 августа 1917 года Т. Масарик (1850-1937), будущий первый президент независимой Чехословацкой республики, отдал распоряжение отправить 400 добровольцев из чехословацких частей, воевавших в составе Русской армии, в Корниловский Ударный полк, в котором уже существовала чешская рота. (Интернационалисты — стр.82)

Более того, Масарик пообещал Неженцеву, командиру Ударного полка, прислать в конце августа еще 1500 — 2000 добровольцев. (Интернационалисты — стр.82)

В тот же день, 10 августа, в Петроград прибыл Корнилов для очередной попытки убедить правительство принять его требования по наведению порядка в армии. Керенский сделал вид, что удивлен приездом Лавра Георгиевича и заявил, что тот напрасно тревожит его.

Однако теперь выяснилось, что сторонники Корнилова нашлись и в самом Временном правительстве. 11 августа, по словам Керенского, к нему явился министр (государственный контролер) Ф.Ф. Кокошкин (младший) с заявлением, что «сейчас же выйдет в отставку, если не будет сегодня же принята программа Корнилова». По признанию самого Керенского, заявление Кокошкина «произвело на него ошеломляющее впечатление». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 307)

Однако никакие голоса, ни министров, ни казаков, ни офицеров, ни героев страны — георгиевских кавалеров, не способны были сдвинуть Керенского с выбранной им — или навязанной ему — линии поведения.

Правда, «Кокошкин получил обещания, которые дали ему возможность не настаивать на своей немедленной отставке». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 308)

Накануне начала работы Совещания, 11 августа Корнилов говорит своему начальнику штаба генералу А.С. Лукомскому (1868-1939):

«Как Вам известно, все донесения нашей контрразведки сходятся на том, что новое выступление большевиков произойдет в Петрограде в конце этого месяца; указывают на 28-29 августа. Германии необходимо заключить с Россией сепаратный мир и свои армии, находящиеся на нашем фронте, бросить против французов и англичан.

Германские агенты – большевики, как присланные немцами в запломбированных вагонах, так и местные, на этот раз примут все меры, чтобы произвести переворот и захватить власть в свои руки…

Пора с этим покончить. Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался!» (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.389-390)

Как видим, вот он – решительный враг рвущихся к власти большевиков, за которым стоит реальная сила. Понимает это и Керенский – не может не понимать.

12-15 августа в Москве в здании Большого театра прошло Государственное совещание, объединившее практически все политические силы России.

Всего в Большом театре присутствовало около 2500 человек, в том числе 488 депутатов Государственной думы всех созывов, 129 представителей от Советов крестьянских депутатов, 100 от Советов рабочих и солдатских депутатов, 147 от городских дум, 117 от армии и флота, 313 от кооперативов, 150 от торгово-промышленных кругов и банков, 176 от профсоюзов, 118 от земств, 83 от интеллигенции, 58 от национальных организаций, 24 от духовенства и т.д.

Огромный театральный зал был забит до предела. В Царской ложе разместились иностранные дипломаты, бельэтаж и галерку занимала приглашенная публика. Даже на сцене за спиной президиума стояли ряды стульев для журналистов и почетных гостей.

Советы были представлены делегациями ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов и ЦИК Советов крестьянских депутатов. Большевики — представители от Советов — намеревались выступить на Совещании с декларацией, разоблачающей контрреволюционный, по их мнению, смысл совещания, а затем покинуть его. Однако руководители ЦИК Советов, опираясь на большинство депутатов, которые на тот момент составляли эсеры и меньшевики, не допустили большевиков в состав делегации.

Тогда большевики принялись протестовать против участия «революционной демократии» в Московском Государственном совещании вообще, опасаясь попытки правительства создать себе поддержку среди «буржуазного» большинства и при его содействии вырвать у Советов монополию представительства общественного мнения. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 313)

Заклеймив происходящее «обманом», большевики сумели настроить против него часть рабочих, призвав последних ознаменовать дни Совещания уличными протестами и забастовкой.

Однако и эта попытка провалилась.

«Жаркий бой», по выражению видного меньшевика Н.Н. Суханова (Гиммера), состоялся в Московском Совете накануне Совещания. В результате — 354 голосами против 304 — было решено не устраивать однодневной забастовки. (Суханов Н.Н. - Записки о революции — Том 3 — стр.60)

И все же наибольшее внимание в Москве было обращено не на «революционную демократию» и не на скандалистов-большевиков. Главный вопрос был связан с именем Корнилова. Где он и что затевает? Приедет ли в Москву и как будет говорить с правительством?

Среди юнкеров ходили слухи, что во время Московского Совещания будет провозглашена диктатура.

Открыло Совещание выступление Керенского, растянувшееся на полтора часа, после него «докладывали» министр внутренних дел Н.Д. Авксентьев, министр торговли и промышленности С.Н. Прокопович, министр финансов Н.В. Некрасов…

Милюков: «Выступления министров на Государственном совещании показали, насколько одинок Керенский в собственном кабинете и до какой степени политика Временного правительства есть его личная политика.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 325)

А еще выступали: А.И. Гучков, П.А. Кропоткин, Г.В. Плеханов, М.В. Родзянко, В.В. Шульгин, И.Г. Церетели, Е.К. Брешко-Брешковская, П.П. Рябушинский и пр., и пр. Но публика напряженно ждала другого оратора.

И вот 13-го Корнилов прибыл в Москву из Ставки. В полдень на Александровский, сейчас Белорусский, вокзал. Как только поезд остановился, из него выскочили текинцы и выстроились в две шеренги. Появление в дверях вагона Корнилова вызвало восторженные крики. Оркестр заиграл марш. Генерал начал обход почетного караула юнкеров Александровского училища и депутаций. После ряда приветствий и короткого митинга офицеры с криками «Ура Корнилову!» подняли Лавра Георгиевича и на руках вынесли на привокзальную площадь к публике, встретившей его появление новыми криками восторга.

Автомобиль, предназначенный Корнилову, оказался весь завален цветами, которые Лавр Георгиевич приказал убрать:

- Я не тенор, и цветов мне не нужно. Если хотите украсить автомобиль, то украшайте его Георгиевским флагом, на что я имею право, как главнокомандующий. (Рунов В. – Легендарный Корнилов – стр.161)

Затем в сопровождении живописного эскорта охранявших его текинцев, Лавр Георгиевич поехал к часовне Иверской Божией Матери, где отстоял молебен в присутствии многочисленной толпы народа, встретившей и проводившей его криками «ура!». Затем, не посетив Керенского, он вернулся в свой вагон на вокзале.

Вместо визита Корнилов послал своего представителя в организационное бюро с просьбой указать его место в ряду ораторов на завтрашнем заседании. Ответ из бюро гласил, что представители правительства уже все говорили и что разрешить вопрос может только Керенский.

Вечером вагон Верховного Главнокомандующего посетили генералы М.В. Алексеев и А.М. Каледин, а также А.И. Путилов, вместе с банкиром А.И. Вышнеградским.

Для справки: Алексей Иванович Путилов (1866-1940) – промышленник и финансист, один из самых богатых людей России. В 1896 году посвящен в масоны во французской ложе «Космос». После февральской «революции» 1917 года вместе с А.И. Вышнеградским (1867-1925) создал «Общество экономического возрождения России», которое занималось сбором денег на противодействие социалистической пропаганде. Активно поддерживал Корнилова. После октябрьского переворота эмигрировал. В годы Гражданской войны оказывал финансовую помощь представителям Белого движения. В 1921 году вел переговоры с Л. Красиным о создании советско-французского банка для оказания помощи Советской России в проведении денежной реформы. Член-основатель трех масонских лож.

С Путиловым и Вышнеградским Корнилов составил вполне откровенный разговор. Не тратя время на предисловие, он сказал:

«По соглашению с Керенским, я посылаю в Петроград корпус разогнать большевиков. Но разогнать мало, надо арестовать. Чтобы большевики не разбежались из Смольного и чтобы избежать уличного боя, нужно организовать внутри Петрограда выступление… Для этого потребуются средства. Нужно собрать офицеров, юнкеров. Нужны деньги, чтобы разместить людей перед выступлением, кормить. Можете ли вы мне дать деньги?» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.179)

Путилов и Вышнеградский ответили утвердительно. Было условлено держать связь, чтобы посланцы Корнилова могли в нужный момент прийти за деньгами. Путилов позднее особо подчеркивал, что у него создалось впечатление, что Корнилов и Керенский действуют заодно. (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.180)

Наличие этого конкретного «заговора» против большевиков подтверждает и генерал Лукомский:

«В Петрограде еще раньше, несколькими лицами было образовано тайное общество с целью формировать отряды самообороны на случай большевистского выступления… Набирать широко среди офицеров Петроградского гарнизона они не рискуют, опасаясь, что кто-нибудь проболтается и что их организация может быть раскрыта… они просят генерала Корнилова прислать в Петроград к концу августа человек сто офицеров и они ручаются, что в случае выступления большевиков они сыграют крупную роль.

Генерал Корнилов согласился, сказав, что офицеры могут быть посланы с фронта под видом отпускных… было условлено, что все должно быть подготовлено к 26 августа и в случае выступления большевиков… эта организация должна была в Петрограде выступить, занять Смольный институт (где помещался Совет рабочих и солдатских депутатов) и постараться арестовать большевистских главарей.» (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.392-393)

Повторим еще раз, вот этот конкретный «заговор Корнилова» существовал реально. Но совершенно очевидно, что направлен он был против большевиков. А кроме того, просто не имел конкретного воплощения.

Но вернемся на Александровский вокзал. После отъезда Путилова и Вышнеградского, посетил Корнилова и бывший министр иностранных дел Временного правительства, вышедший в отставку после апрельских событий, П.Н. Милюков. И вот когда Павел Николаевич находился у генерала, на вокзал прибыл действующий министр путей сообщения П.П. Юренев. Он от имени правительства попытался убедить Корнилова говорить на совещании только о военной стороне дела, не касаясь политической. Крайне раздраженный генерал пригрозил вообще отказаться от доклада.

И тогда, уже в 11 часов вечера Корнилова вызвал к телефону лично Керенский. Он вновь убеждал генерала выступать «соответственно», а на слова Лавра Георгиевича, что тот «будет говорить по-своему», заявил, что это будет «поступок недисциплинарный». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 328)

14 августа открытие утреннего заседания затянулось почти на час вследствие того, что Корнилов был вызван из своей ложи в кабинет Керенского. Последний вновь настаивал, чтобы генерал сосредоточился на чисто военных вопросах.

Наконец, заседание началось. Появился первый оратор – член первой Государственной Думы Владимир Дмитриевич Набоков, отец писателя Владимира Владимировича Набокова. Примирительный тон, мягкие слова, спокойная речь. Однако свое выступление он закончил словами: «Мы верим, что доблестный вождь русской армии, ее верховный главнокомандующий через победу приведет Россию к почетному миру». Эти слова вызвали овацию всего зала, исключение составили представители левых партий. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 329-330)

За Набоковым выступают Ф.А. Головин, Г.А. Алексинский, Ф.И. Родичев, А.И. Гучков. Даже речь последнего с ее ядовитым выпадом – «эта власть – тень власти», остается почти без реакции. Зал явственно ждет Корнилова.

Наконец раздаются слова председателя: «Ваше слово, генерал». Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с острым пронизывающим взглядом черных глаз появляется на эстраде. Зал содрогается от аплодисментов. Некоторые из присутствующих переругиваются. Шум нарастает. Керенский звонит в колокольчик, но звонка не слышно.

Наконец, дождавшись некоторого затишья, Александр Федорович успевает бросить в зал слова: «Предлагаю собранию сохранять спокойствие и выслушать первого солдата Временного правительства с долженствующим к нему уважением и уважением к Временному правительству.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 330)

Зал успокаивается. Наступает тишина. И вот, среди этой мертвой тишины раздаются отрывистые, по-военному резкие и категорические, как приказы, фразы речи Корнилова.

«С глубокой скорбью я должен открыто заявить, что у меня нет уверенности, чтобы русская армия исполнила без колебания свой долг перед родиной. — говорит Корнилов, — Позор тарнопольского разгрома... — это непременное и прямое следствие того неслыханного развала, до которого довели нашу армию...» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 331)

Корнилов привел факты, свидетельствующие о том, что «разрушительная пропаганда развала армии продолжается». Тут был список убитых своими солдатами офицеров, «в кошмарной обстановке безрассудного, безобразного произвола, бесконечной темноты и отвратительного хулиганства», был случай самовольного бегства полка, «прославленного в прежних боях», перед наступающим врагом и случаи готовности отдельных полков заключить мир с немцами, заплатив «контрибуцию» по двести рублей на брата и согласившись на аннексию оккупированной врагом территории. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 331)

Корнилов говорит, что готов «верить сердцем», что «страна хочет жить». Но для этого необходимо немедленное, безотлагательное проведение самых жестких мер для наведения порядка на фронте и в тылу, начиная со столицы.

Я верю в гений русского народа, я верю в разум русского народа, и я верю в спасение страны, - говорил Лавр Георгиевич. – Я верю в светлое будущее нашей Родины, и я верю в то, что боеспособность нашей армии, ее былая слава будут восстановлены. Но я заявляю, что нельзя терять ни одной минуты. Нужны решимость и твердое, непреклонное проведение намеченных мер. (Рунов В. – Легендарный Корнилов – стр.163)

Марина Цветаева посвятила этой речи стихотворение «Корнилов».

...Сын казака, казак...

Так начиналась — речь.

- Родина. - Враг. - Мрак.

Всем головами лечь.

Бейте, попы, в набат.

- Нечего есть. - Честь.

- Не терять ни дня!

Должен солдат

Чистить коня...

Очевидцы передают, что «впечатление от речи Корнилова было громадное и крайне подавляющее». И хотя генерал не сказал в адрес правительства ни одного резкого слова, Керенский был очевидно раздражен.

Сильное впечатление произвела и речь атамана донского казачества и представителя всех 12 казачьих войск Генерала от кавалерии А.М. Каледина (1861-1918), поддержавшего Лавра Георгиевича:

«Казачество не опьянело от свободы... Казачество с гордостью заявляет, что его полки не знали дезертиров... Оно не сойдет со своего исторического пути служения родине с оружием в руках на полях битв и внутри в борьбе с изменой и предательством…

Страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми программами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные Советы и комитеты…» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 332-333)

Волнение зала при уходе Каледина с трибуны достигает высшей точки. Правая часть и часть центра бурно аплодирует. Левая протестует и возмущается.

Керенский берет слово: «Правительство желает выслушать откровенное мнение всех присутствующих и обладает для этого достаточным спокойствием. Но пусть помнят и знают, что мы призвали представителей земли не для того, чтобы кто бы то ни было обращался с требованиями к правительству настоящего состава.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 334)

Вот тут уже торжествуют левые. Представители Советов встают и устраивают шумную овацию.

Затем были еще речи, в том числе завершающая – Керенского.

В.Д. Набоков: «Те, кто был на так называемом Государственном совещании в большом Москвовском театре в августе 1917 года, конечно, не забыли выступлений Керенского — первого, которым началось совещание, и последнего, которым оно закончилось. На тех, кто здесь видел или слышал его впервые, он произвел удручающее и отталкивающее впечатление. То, что он говорил, не было спокойной и веской речью государственного человека, а сплошным истерическим воплем психопата, обуянного манией величия.» (Набоков В.Д. - До и после Временного правительства — стр.265)

Заметим здесь, что «психопат с манией» - слишком простое и недостаточное объяснение поведения Александра Федоровича.

По итогам Совещания ясно стало одно: большинство делегатов высказало поддержку именно генералу Корнилову. К вящему неудовольствию представителей левых партий, а также «товарища» Керенского.

Из театра текинцы вынесли Корнилова на плечах. Восторженная публика забрасывала генерала цветами.

Пока в Москве бушевали политические страсти, внешний враг собирал силы. И уже через четыре дня после Совещания, 19 августа 1917 года началось новое наступление германцев на Северном фронте.

Недисциплинированные, политизированные русские войска не смогли ему противостоять и 20 августа сдали Ригу. Причем, еще до германского наступления летучие солдатские митинги в течение целого месяца выносили на улицу все военные тайны Рижского фронта. А непосредственно перед атакой врага город оказался накануне гражданской войны между русскими войсками и большевистски настроенными латышскими стрелками. Офицерам был объявлен бойкот, а солдаты громили пивные заводы и погреба, сопровождая это грандиозными попойками в Верманском парке и в «Демократическом» (переименованном из «Царского») саду. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 346)

Неизбежное в такой обстановке падение города вызвало, как это не удивительно, новые обвинения в адрес Корнилова не только со стороны большевиков, изо всех сил разрушающих армию, но и со стороны умеренных социалистов и самого Керенского, столь же активно занимавшихся почти исключительно связыванием рук Верховного Главнокомандующего.

Для самого Корнилова обстоятельства падения Риги послужили последним подтверждением того, что русская армия требует незамедлительной реорганизации, — в противном случае судьбу Риги в ближайшее время может разделить Петроград. (Пайпс Р. - Русская революция — Том 2 — стр.121)

Некоторые члены Временного правительства также считали, что наступило время для решительных действий. Особенно выделялся в этом плане экс-террорист Савинков, обещавший, что «с двумя полками подавит большевистский мятеж и разгонит большевистские организации». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 347)

Приступил к практическим действиям и генерал Корнилов. Еще в дни Московского Совещания начались передвижения наиболее надежных частей. На Петроград из Финляндии двигался кавалерийский корпус генерала А.Н. Долгорукова, на Москву — 7-й Оренбургский казачий полк. В районе Невеля, Новосокольников и Великих Лук создавался плацдарм для похода на Петроград с юга, здесь были сосредоточены 3-й конный корпус и 3-я бригада, входившая в состав Кавказской Туземной конной («Дикой») дивизии, под общим командованием генерала А.М. Крымова. Теперь 3-й конный корпус был готов начать свое движение к столице.

20 августа Керенский, после доклада Савинкова, согласился на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, то есть для борьбы с большевиками». Постановление правительства о военном положении в Петрограде было принято, но не приводилось в «осуществление». (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.21-22)

На следующий день Временное правительство утвердило решение о выделении Петроградского военного округа в прямое подчинение Ставки. Таким образом, движение корниловских войск на Петроград началось абсолютно легально: с ведома Керенского и для помощи Керенскому в наведении порядка в столице, а затем и во всей стране.

Теперь самое время уточнить, какова же была ситуация на фронтах Первой мировой войны в 1917 году вообще, и каково было положение Германии – главного противника России – летом этого года.

Чтобы ответить на первый вопрос, приведем мнение командующего Британским флотом и министра вооружений в годы Первой мировой войны У. Черчилля (1874-1965), которого трудно заподозрить в симпатиях к Российской Империи:

«Численное превосходство союзников теперь составляло почти пять к двум, а заводы всего мира за пределами вражеских территорий поставляли им по морям и океанам огромное количество оружия и боеприпасов… С военной точки зрения не было никаких причин, препятствовавших тому, чтобы 1917 год стал годом окончательного триумфа союзников, а Россия получила вознаграждение за перенесенные ей бесконечные страдания.» (Черчилль У. – Мировой кризис – Восточный фронт – стр.321)

А вот что говорил о Германии 22 августа 1917 года один из основателей РСДРП, меньшевик А.Н. Потресов 1869-1934), человек весьма информированный:

«Экономическое положение Германии сейчас ужасно, там форменный голод, там недостаток всего. И, однако, — общественная машина безукоризненно действует. И чем туже приходится стране, тем тщательнее работает в крупном и в малом, — дисциплинированная организованность. Германия более голодает, чем мы! Германия устала не менее, чем мы! И Германия не дрогнула до сих пор. А нас хотят уверить, что революционная Россия заведомо неспособна на то, на что способна Германия. А богатую жизненными силами страну выдают за паралитика, за расслабленного, лишенного воли и покорного палке судьбы!» (Потресов А.Н. - Рубикон. 1917-1918 — стр.159)

Как видим, вопреки домыслам советских «историков», Россия даже в августе 1917 года отнюдь не была обречена. Нужно было только проявить твердость.

И это все еще было возможно.

23 августа в Ставку для участия в совещании комиссаров и представителей армейских организаций прибыл Савинков, на тот момент уже – заместитель военного министра.

В этот день и утром 24 августа состоялись личные встречи Корнилова и Савинкова. К моменту переговоров последним, по поручению Керенского, были составлены законопроекты о контроле в тылу, включавшие многие требования Корнилова. Савинков уверял генерала, что они будут переданы в правительство «в ближайшие дни». Обе стороны тревожил вопрос: как правительству следует реагировать на массовые протесты, которые могла вызвать публикация новых законов. Для укрепления позиций правительства Савинков предложил подтянуть к столице 3-й корпус. (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.143)

По существу, правительство в лице Савинкова, представлявшего в Ставке лично Керенского, еще раз санкционировало передислокацию воинских частей, о которых Верховный Главнокомандующий распорядился ранее. Было решено, что Корнилов информирует Савинкова по телеграфу за два дня до прибытия 3-го корпуса на место. После этого правительство введет в столице военное положение и опубликует новые законы. (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.144)

Протокол, составленный в Ставке, дает возможность воспроизвести аргументацию Савинкова: «Ваши требования, Лавр Георгиевич, будут удовлетворены в ближайшие дни. Но при этом правительство опасается, что в Петрограде могут возникнуть серьезные осложнения. Нам известно, что примерно 28-29 августа в Петрограде ожидается серьезное выступление большевиков. Опубликование ваших требований, проводимое через Временное правительство, конечно, будет толчком для выступления большевиков.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 352)

- Я надеюсь, Лавр Георгиевич, - добавил Савинков. – Что назначенный Вами начальник отряда сумеет решительно и беспощадно расправиться и с большевиками, и с Советом рабочих и солдатских депутатов, если последний поддержит большевиков. (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.395)

Как видим, Савинков, так же, как и Корнилов, располагает сведениями о готовящемся в конце августа выступлении большевиков.

Интересно также, что хотя обоих незаурядных людей – героического боевого генерала и бесстрашного боевика-террориста – объединяет желание вырвать Россию из мертвой хватки большевиков, они отнюдь не питают иллюзий относительно друг друга.

Так, во время самой первой встречи Савинкова с Корниловым, произошел эпизод, «прекрасно характеризующий обоих»: «Генерал, — говорил Савинков Корнилову, — я знаю, что, если сложатся обстоятельства, при которых вы должны будете меня расстрелять, вы меня расстреляете». Потом после паузы он прибавил: «Но, если условия сложатся так, что мне придется вас расстрелять, я это тоже сделаю». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 262)

Днем 24-го августа Б.В. Савинков покидает Могилев. «Последним поручением» Корнилова Борису Викторовичу было передать Керенскому его заявление в верности Временному правительству.

А затем в дело неожиданно вступает некий В.Н. Львов, прибывший в Ставку спустя четыре часа после отъезда Савинкова, и назвавшийся посланником Керенского «с поручением».

Для справки: Владимир Николаевич Львов (1872-1930) – член Государственной Думы III и IV созывов, Обер-прокурор Святейшего Синода в первом и втором составе Временного правительства. Удалил из Синода его прежних членов: митрополитов ПетроградскогоПитирима (Окнова)и МосковскогоМакария (Невского), которых пресса обвиняла в связях с Распутиным.14 апреля1917 года инициировал издание указа Временного правительства об изменении состава Святейшего синода, который оставил из прежних его членов только архиепископаСергия (Страгородского). 8 июля 1917 года подал в отставку, поддержав создание нового правительства во главе с Керенским, который, однако, не включил Львова в состав кабинета, приведя последнего в «бешенство». В 1920-1922 годах – в эмиграции, затем вернулся в СССР, где стал управляющим делами обновленческого Высшего церковного управления. Активно участвовал в движенииобновленцев. Позднее вступил в «Союз безбожников», писал антирелигиозные статьи. В феврале 1927 года был арестован ОГПУ и выслан на три года в Томск. Умер в Томской тюремной больнице «от упадка сердечной деятельности».

Отметим этапы жизненного пути данного деятеля с 1922 по 1927 годы, это будет полезно для осмысления его поступков в нашей истории.

Сам Владимир Николаевич в своих мемуарах уверяет, что получил от Александра Федоровича полномочия вести переговоры от его имени. Керенский же позднее категорически это отрицал. (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.147)

Милюков предлагает еще вариант: «В.Н. Львов оказался вовсе не простым парламентером от Керенского к Корнилову и обратно. Он поставил себе свою собственную политическую цель — по возможности предупредить кровавое столкновение и заменить грозивший переворот простой сменой правительства с согласия сторон. Добиваясь этого согласия, он передавал Керенскому и Корнилову свой план как их собственный.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 371)

Надо сказать, что сомнения в полномочиях Львова, скажем, у генерала А.С. Лукомского возникли практически сразу. В разговоре с Корниловым Александр Сергеевич заметил:

«Мне вообще это поручение Керенского, передаваемое Вам через Львова, не нравится. Я боюсь, не затевает ли Керенский какой-нибудь гадости. Все это очень странно. Почему Савинков ничего не знал или ничего не сказал? Почему дается поручение Львову, в то время когда в Ставку едет Савинков? Дай Бог, чтобы я ошибался, но мне все это очень не нравится, и я опасаюсь Керенского.» (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.397)

Однако Корнилов назвал Лукомского слишком мнительным, а неосведомленность Савинкова объяснил тем, что Львов выехал из Петрограда позже него.

Так или иначе, у Корнилова со Львовым состоялась беседа, в ходе которой последний заявил о трех вариантах создания «сильной власти». Согласно первому, главенство остается за Керенским, при котором формируется новое правительство. По второму варианту, создается небольшое правительство в составе трех-четырех человек, в число которых входит и Верховный Главнокомандующий. И, наконец, по третьему варианту, власть сосредотачивается исключительно в руках Верховного Главнокомандующего. (Рунов В. – Легендарный Корнилов – стр.175)

Корнилов повторил свои требования, ранее уже изложенные Савинкову.

Более того, по словам участников встречи, Корнилов заявил Львову, что «необходимо учреждение диктатуры при обязательном участии Керенского и что он, Корнилов, готов подчиниться кому укажут». (Рунов В. – Легендарный Корнилов – стр.175)

Официальная версия гласит, что Корнилов якобы передал Львову некую записку с требованием передать ему, как Верховному Главнокомандующему, всю власть, как военную, так и гражданскую. Об этой записке ниже.

Но вот что известно совершенно точно: Лавр Георгиевич высказал пожелание, чтобы Керенский и Савинков прибыли в Ставку для завершения переговоров. И это был естественный шаг – Верховному Главнокомандующему отлучаться из Могилева, без явной необходимости, в условиях активизации боев на фронте, являлось излишним риском.

25-го Львов отбыл в Петроград.

Ночью с 25 на 26 августа Корнилов дает распоряжение генералу А.М. Крымову двигаться с подчиненным ему 3-м кавалерийским корпусом на Петроград.

А вот что пишет о событиях этих дней Савинков:

«24-го я вернулся в Петроград и нашел у себя на столе телеграмму от генерала Корнилова, в которой он меня спрашивал, принят ли уже Временным правительством законопроект о смертной казни в тылу. Законопроект не только еще не был принят, но даже не был подписан Керенским. На следующий день, 25-го, на обычном докладе в присутствии генералов князя Туманова и Якубовича и полковника Барановского я дважды предложил Керенскому его подписать, и дважды он отказался от подписи. 26-го повторилась та же история: я дважды предлагал законопроект, и Керенский дважды его отверг.» (Савинков Б. - Воспоминания террориста — стр.333-334)

Пока Савинков безуспешно пытался продавить согласованный, казалось бы, законопроект, во второй половине дня 26 августа, в Зимний дворец для доклада Керенскому прибыл В.Н. Львов. И тут началось удивительное.

Владимир Николаевич, повторив условия Корнилова, принялся настаивать, чтобы Александр Федорович побыстрее — «ради спасения собственной жизни» — уехал из Петрограда.

Кроме того, Львов якобы заявил, уже от себя лично, что в Ставке Керенского ненавидят и непременно убьют, как только он там появится.

Керенский вспоминал: «Львов... стал убеждать меня спасти свою жизнь, а для этого «путь только один — исполнить требования Корнилова».» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 391)

Тут же на сцене появляется пресловутая «записка Корнилова»:

«Генерал Корнилов предлагает:

1) Объявить г. Петроград на военном положении.
2) Передать всю власть— военную и гражданскую— в руки Верховного главнокомандующего.
3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя и передача временного управления министерствами товарищам министров вплоть до образования кабинета Верховным главнокомандующим.» (Рунов В. – Легендарный Корнилов – стр.175)

При этом, нужно учесть, что Керенский во время посещения его Львовым спрятал за занавеской в своем кабинете помощника начальника Главного управления милиции в Петрограде С.А. Балавинского. (Главмилиция, созданная Временным правительством вместо упраздненного Департамента полиции МВД Российской Империи)

Для справки: Сергей Александрович Балавинский (1866-1928) – в 1901 году, будучи председателем Новоторжской уездной земской управы, судим по делу о расходовании земских средств на народное образование. В сентябре 1903 арестован по подозрению в принадлежности к Тверскому комитету РСДРП. В 1908 году посвящен в масонскую ложу «Возрождение», находившуюся под эгидой «Великого Востока Франции». С 1916 года – заместитель секретаря Верховного совета «Великого Востока народов России». Напомним, что 16 декабря 1916 года Генеральным секретарем именно этой ложи, сменив Н.В. Некрасова, стал А.Ф. Керенский. После большевистского переворота Балавинский эмигрировал во Францию, активно посещал французские ложи Великого востока Франции, фактически руководил русскими масонами в составе этой организации. Умер во Франции.

Что там мог разглядеть из-за занавески «товарищ» масон не вполне понятно, однако он уверенно засвидетельствовал впоследствии, что записка с требованиями Корнилова была прочтена Львову и последний подтвердил ее содержание. (Рунов В. – Легендарный Корнилов – стр.176)

А далее В.Н. Львов по приказу Керенского был арестован.

Сам Владимир Николаевич все эти события изложил так:

«Никакого ультимативного требования Корнилов мне не предъявлял. У нас была просто беседа, во время которой обсуждались разные пожелания в смысле усиления власти. Эти пожелания я и высказал Керенскому. Никакого ультимативного требования я не предъявлял и предъявить не мог, а он потребовал, чтобы я изложил свои мысли на бумаге. Я это сделал, а он меня арестовал. Я не успел даже прочесть написанную мной бумагу, как он, Керенский, вырвал у меня и положил в карман.» (Белое движение. Исторические портреты – стр.29)

Так что, истинная судьба «записки Корнилова» не понятна. Была ли она написана Лавром Георгиевичем, кем-то из его помощников, или же ее написал сам Львов в кабинете Керенского, а последний ее просто «вырвал и положил в карман», чтобы потом ссылаться на ее содержание, как на «ультиматум», достоверно установить пока что не представляется возможным.

Но и на этом удивительные события не закончились.

Около половины десятого вечера Керенский вызвал по телеграфу, по линии военного министерства, Корнилова. При этом, Керенский говорил не только от своего имени, но и от имени Львова, который на самом деле отсутствовал.

Сам Керенский аргументировал это так: «В. Львов опоздал. Минуты тянулись часами. А с той стороны у провода в аппаратной Ставки в таком же напряжении ждет у провода генерал Корнилов. Проходит 10, 15, 20, 25 минут… Львова нет. Ждать больше невозможно…» (Керенский А. – Потерянная Россия – стр.97)

Напомним, что «В.Н. Львов опоздал» по элементарной причине – Александр Федорович его просто арестовал и запер в одной из комнат Зимнего дворца. Поэтому прошли и 10, и 25 минут, а Львов, разумеется, так и не появился.

В любом случае, опоздал ли Львов сам или был арестован, сообщать Корнилову, что Львов отсутствует, «товарищ» Керенский не стал. И тогда состоялся следующий разговор.

«(Керенский) — Здравствуйте, генерал. Владимир Николаевич Львов и Керенский у аппарата. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

(Корнилов) — Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу, вновь заявляю: события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.

(Львов) — Я, Владимир Николаевич, Вас спрашиваю — то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично, без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется вполне доверить.

(Корнилов) — Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настоятельную просьбу приехать в Могилев.

(Керенский) — Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ, как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра; нужен ли Савинков?

(Корнилов) — Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович выехал вместе с Вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить Вас.

(Керенский) — Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае.

(Корнилов) — Во всяком случае.

(Керенский) — До свидания, скоро увидимся.

(Корнилов) — До свидания.» (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.149)

По завершении этого разговора по телеграфу, в Ставке появилась надежда, что Керенский согласится на создание нового правительства с участием Корнилова.

Некоторые сомнения продолжала вызывать лишь личность Львова.

Так, князь Г.Н. Трубецкой, как только узнал, что Корнилов своим парламентером выбрал В.Н. Львова, спросил у адьютанта генерала: «Знает ли Корнилов, что Львов – человек ограниченный?». Тот улыбнулся: «Это знают все, но генерал Корнилов сказал, что ведь передать-то сказанное ему он может и что он еще так недавно был членом кабинета Керенского». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 386)

Теперь же, после разговора по телеграфу, исчезли и эти последние сомнения. Ведь Керенский только что согласился приехать в Ставку лично, как и просил Корнилов.

В 2.30 ночи Корнилов отправил Савинкову условленную телеграмму: «Корпус сосредоточится в окрестностях Петрограда к вечеру двадцать восьмого августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении двадцать девятого августа». (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.146)

Что же касается самого Керенского...

После окончания разговора с Корниловым Львов был выпущен на свободу. Александр Федорович пишет, что встретил Львова на лестнице, выходя из аппаратной:

«Навстречу… спешил В.Н. Львов. Он был по-прежнему возбужден, но менее встревожен.

- Меня задержали.

- А я уже переговорил и от вашего имени.

- Хорошо, что вы начали разговаривать, не ожидая меня.» (Керенский А. – Потерянная Россия – стр.98)

О чем именно «переговорил» Керенский с Корниловым, Владимира Николаевича, по-видимому, не заинтересовало.

Вообще, на этом участие В.Н. Львова в истории Корниловского «мятежа» завершается. Мотивы, побудившие его на участие во всей этой грязной истории, на наш взгляд, довольно ясно характеризуются теми чертами его более поздней биографии, на которые мы обращали внимание выше.

Вечером 26-го, после разговора с Корниловым и расставания со Львовым, Керенский поговорил со своим ближайшим помощником Некрасовым, вызвав последнего с заседания Временного правительства.

Для справки: Николай Виссарионович Некрасов (1870-1940) – член Государственной Думы III и IV созывов, видный масон, тот самый Генеральный секретарь Верховного совета «Великого Востока народов России», которого сменил Керенский. 8 июля 1917 года занял пост заместителя министра-председателя, а 24 июля, одновременно, министра финансов. После большевистского переворота не стал эмигрировать, однако переехал из Москвы в Казань. В марте 1921 года был опознан как бывший министр Временного правительства, арестован, отправлен в Москву, однако в мае, после личной встречи с В.И. Лениным в Кремле, освобождён. В 1921—1930 годах являлся членом правления Центросоюза РСФСР и СССР, преподавал вМосковском университете, в Институте потребкооперации. После ноября 1930 года неоднократно арестовывался 7 мая 1940 года – расстрелян.

Разговор с очередным «товарищем» масоном зафиксировал его полную поддержку действий Александра Федоровича.

Затем последовало совещание с высшими чинами военного министерства, включая Савинкова.

А еще этой же ночью, уже под утро Керенский отправил Корнилову телеграмму, приказывая передать свой пост начальнику штаба генералу Лукомскому и немедленно выехать в Петроград.

Савинков: «Не могу не отметить, что телеграмма эта по содержанию была незаконной, ибо не министр-председатель, а только Временное правительство имело право сместить Верховного главнокомандующего, по форме же она была телеграммой частной, ибо была без номера, без второй, скрепляющей, подписи, за одной подписью «Керенский», без звания «министр-председатель», и была адресована не «Главковерху, Ставка», а «генералу Корнилову, Могилев». Но я не могу не отметить также, что от генерала Корнилова ускользнул этот ее незаконный по существу и форме характер и что он, вместо того чтобы запросить Временное правительство, немедленно ответил на нее телеграммой с отказом подчиниться Временному правительству.»» (Савинков Б. - Воспоминания террориста — стр.335)

Очевидно, что это была провокация Керенского, не надеявшегося на поддержку собственного правительства, но рассчитывавшего на резко отрицательную реакцию Корнилова. В этом последнем, расчет оказался верен.

Около семи часов утра Корнилова в Ставке разбудил адъютант, сообщив, что на его имя пришла телеграмма от министра-председателя. Лавр Георгиевич немедленно вызвал к себе Лукомского, который сообщил, что уже знаком с текстом телеграммы и считает невозможным брать на себя обязанности Верховного Главнокомандующего.

Итак, Корнилов категорически отказался сдать должность, а А.С. Лукомский — принять ее.

Александр Сергеевич даже направил Керенскому собственную телеграмму:

«Почитаю долгом совести, имея в виду лишь пользу Родины, заявить, что теперь остановить начавшееся с вашего же одобрения дело невозможно, и это поведет лишь к гражданской войне, окончательному разложению армии и позорному сепаратному миру... Ради спасения России вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смешать его…» (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.400)

Тем временем, Савинков, до последнего стремясь избежать катастрофы, предлагает Керенскому переговорить с Корниловым по прямому проводу. Александр Федорович впоследствии упомянул этот эпизод: «Я помню очень хорошо, что в этой просьбе я Савинкову отказал.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 401)

А затем Керенский прервал заседание кабинета, на котором как раз обсуждался законопроект Савинкова, и сделал сообщение об «измене» Корнилова. (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.150)

Теперь это было сделать легко, ведь на руках у Александра Федоровича был не только сомнительный «ультиматум», а прямой отказ Корнилова подчиниться.

Это последнее заседание второго коалиционного правительства продолжалось почти до 4 утра 27 августа. Керенский вновь и вновь квалифицировал действия Верховного главнокомандующего как «мятеж» и требовал себе «диктаторские полномочия» для его подавления. При этом «Александр Федорович несколько раз хлопал дверью, угрожал, что раз министры его не поддерживают, то он «уйдет к Советам».» (Рунов В. - Легендарный Корнилов — стр.177)

Однако, не смотря ни на какие угрозы, другие члены правительства не поддержали Александра Федоровича, настаивая на мирном урегулировании.

Тогда, имея на руках 14 министерских прошений об отставке, «тут же подписанных», Керенский завершил совещание.

Милюков: «Условившись затем собраться в полдень 27-го, министры разъехались на рассвете по домам, вовсе не уверенные, что в оставшиеся часы ночи они не будут подвергнуты аресту.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 403)

Тот же Милюков риторически вопрошает: «Понимал ли Керенский в эту минуту, что, объявляя себя противником Корнилова, он выдает себя и Россию с руками Ленину? Понимал ли он, что данный момент — последний, когда схватка с большевиками могла быть выиграна для правительства?» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 400)

А какие могут быть в этом сомнения? Можно ли считать Керенского круглым дураком? Очевидно, что человек, сумевший забраться на вершину управления государством, – кто угодно, но только не круглый дурак.

27 августа в полдень собравшимся министрам было предъявлен проект «объявления событий» по версии Керенского, в котором говорилось:

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы В.Н.Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной. Действительность полномочий члена Государственной думы Львова была подтверждена генералом Корниловым при разговоре со мной по прямому проводу.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 404)

Далее следовало приказание Керенского о сдаче Корниловым должности теперь уже генералу В.Н. Клембовскому (1860-1921).

Министры отказались подписать документ, мотивируя свой отказ вчерашней отставкой. Более того, часть присутствовавших предложила повременить с обнародованием обращения и попытаться еще раз связаться со Ставкой. Керенский отказался лично беседовать с Корниловым, однако под нажимом министров согласился поручить это Савинкову.

Кроме того, Керенский объявляет Петроград на военном положении, а Савинкова назначает генерал-губернатором Петрограда и ответственным за все военные приготовления. На этом заседание закрылось.

На переговоры с Корниловым вместе с Савинковым отправился В.А. Маклаков.

Для справки: Василий Алексеевич Маклаков (1869-1957) – депутат Государственной Думы II, III и IV созывов. Адвокат, один из защитников М. Бейлиса в деле о ритуальном убийстве в 1913 году. Участник Прогрессивного блока. Причастен к подготовке убийства Г.Е. Распутина в 1916 году. С августа 1917 года – член Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное Собрание. Видный деятель масонства. В 1905 году вступил в парижскую ложу «Масонский авангард». Затем состоял в российских ложах. Член-основатель и первый надзиратель московской ложи «Возрождение», оратор петербургской ложи «Полярная звезда». Во время эмиграции во Франции с 1948 года – почетный досточтимый мастер ложи «Северная звезда».

В ходе переговоров, в ответ на обвинения Савинкова в обмане, Корнилов заявил, что ни на секунду не думал поднимать мятеж, и неоднократно говорил, что не мыслит правительство без участия Керенского и Савинкова. В то же время, поскольку решение об его отставке навязано изменниками и предателями, Лавр Георгиевич твердо заявил, что со своего поста не уйдет. (Рунов В. - Легендарный Корнилов — стр.214)

Как ни странно, этот ответ разрядил обстановку. Савинков в ответной реплике назвал происходящее «недоразумением», признал, что посредничество Львова было «несчастным» и пообещал доложить обо всем правительству. Маклаков, вступивший в разговор в последние минуты, также выразил уверенность, что все случившееся – одна сплошная ошибка. Разговор закончился вполне спокойно в 17.50 минут.

Казалось бы, вырисовывалось готовность обеих сторон для мирного улаживания конфликта. Однако, когда Савинков вернулся в Зимний дворец и встретился с Керенским, он обнаружил, что уже два часа назад, под давлением Некрасова, обращение, объявлявшее Корнилова изменником, было передано в газеты. А по железным дорогам было разослана телеграмма, предписывавшая любым путем задерживать продвижение к Петрограду войск «мятежников».

На вечернем заседании правительства, ближе к полуночи было решено вручить верховную власть коллегии из пяти лиц: Керенский, Некрасов и Терещенко, к которым присоединялись Савинков и Кишкин (или Скобелев). Правда, вопрос о реконструкции власти еще был предметом спора между Керенским и Советом, однако прежний состав Временного правительства с этого момента мог уже считать себя окончательно ликвидированным. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 411)

В час ночи 28 августа в Зимний дворец приехал экстренно вызванный генерал М.В. Алексеев. Сознавая, что противостоять Корнилову он сможет только опершись на человека столь же влиятельного в офицерских кругах, Керенский предложил ему пост Верховного Главнокомандующего.

«Попросив дать ему на прочтение телеграммы и юзограммы, генерал Алексеев тотчас же убедился, что отстранение Корнилова от должности последовало на основании неясных и непроверенных данных... Считая, что вообще «смена в такие минуты верховного главнокомандующего может гибельно отозваться на самом существовании армии, малоустойчивой и непрочной», генерал Алексеев... «решительно отказался от принятия должности верховного главнокомандующего, высказав свое убеждение, что дело нужно закончить выяснением недоразумения, соглашением и оставлением генерала Корнилова в должности...».» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 412)

Однако Алексеев натолкнулся на уже готовое решение Керенского.

«Министр-председатель, — показывает генерал Алексеев, — ответил, что теперь никаких соглашений с генералом Корниловым быть не может. От министра иностранных дел Терещенко я услышал, что уже послана телеграмма по всем линиям железных дорог, что генерал Корнилов – изменник России, и поэтому никакое приказание его по линии железных дорог не должно быть выполняемо.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 412)

И вот теперь, когда все было уже решено, по-видимому, совесть Александра Федоровича внезапно сделала судорожную попытку взять верх над политическими расчетами.

Около 4 часов ночи 28 августа Керенский, войдя в комнату журналистов в Зимнем дворце, обратился к ним с просьбой снять во всех газетах текст его обращения к населению и армии, которое объявляло Корнилова изменником. Когда Керенский понял, что выполнить его просьбу технически невозможно, он сказал: «Очень жаль». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 414)

28 утром газеты объявляют генерала Корнилова «мятежником». Интересно, что при этом Керенский оставил за Корниловым руководство военными операциями.

Лукомский замечает, что «получилось довольно пикантное положение, при котором Временное правительство, объявив людей изменниками и предателями, указывает на необходимость исполнять их распоряжения». (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.402)

Узнав об «объявлении событий» Керенского, Корнилов распространил ответное обращение:

«Телеграмма министра-председателя за №4163 во всей своей первой части является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя. Тому свидетель член Государственной Думы Алексей Аладьин. Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества.

Русские люди! Великая Родина наша умирает. Близок час ее кончины. Вынужденный выступить открыто - я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну изнутри.

Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога - в храмы! Молите Господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.

Я, генерал Корнилов - сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ - путем победы над врагом до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад новой государственной жизни.

Предать же Россию в руки ее исконного врага - германского племени и сделать русский народ рабами немцев - я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли.

Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том I — стр.555-556)

Известна реакция бывшего Государя Николая II на сообщения газет об «измене» Корнилова. Николай Александрович возмутился и «с горечью сказал: «Это Корнилов-то изменник?»» (Фомин С.В. - Золотой клинок империи)

Что касается генерала В. Н. Клембовского, то он также отказался сменить Корнилова на посту Верховного Главнокомандующего.

В тот же день командующий Юго-Западным фронтом генерал А.И. Деникин в своей телеграмме выразил недоверие Временному правительству, поддержав действия генерала Корнилова. Одновременно начальник штаба Юго-Западного фронта генерал С.Л. Марков отправил правительству собственную телеграмму, в которой поддержал Деникина.

А еще утром, 28-го, корниловские эшелоны стали прибывать к Луге. Всего прибыло 8 эшелонов во главе с самим Крымовым, который был назначен командующим Отдельной Петроградской армией, подчинявшейся непосредственно Ставке. Войска без сопротивления заняли город, центральные учреждения, помещения местного Совета, члены которого попрятались кто куда. Однако двигаться дальше было невозможно, так как были разобраны пути.

Керенский, окончательно придя в себя после ночных сомнений, потребовал отмены приказа о движении 3-го конного корпуса на Питер. Корнилов отказал и, на основании всей создавшейся обстановки придя к выводу, что «правительство окончательно подпало под влияние Совета», решил: «выступить открыто и, произведя давление на Временное правительство», заставить его исключить из своего состава тех министров, которые «были явными предателями Родины» и «перестроиться так, чтобы стране была гарантирована сильная и твердая власть». (Деникин А.И. – Очерки русской смуты – Т2 – стр.60)

Днем, 28 августа, Корнилов произвел смотр войскам гарнизона Ставки. Солдаты и офицеры встретили его могучим «ура!».

«Никогда не забыть присутствовавшим на этом историческом параде — говорится в хронике Корниловского полка, — небольшой, коренастой фигуры Верховного... когда он резко и властно говорил о том, что только безумцы могут думать, что он, вышедший сам из народа, всю жизнь посвятивший служению ему, может даже в мыслях изменить народному делу. И задрожал невольно от смертельной обиды голос генерала, и задрожали сердца его корниловцев. И новое, еще более могучее... «ура» покатилось по серым рядам солдат. А генерал стоял с поднятой рукой... словно обличая тех, кто нагло бросил ему обвинение в измене своей Родине и своему народу...» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.61-62)

Наступление Корнилова, хронику которого вело «Русское слово», развивалось следующим образом:

28 августа; 12.30 - «Правительство получило сведения, что отряд, присланный генералом Корниловым, сосредоточился вблизи Луги».

14.30 - «Получены сведения, что через ст. Оредеж проследовало девять новых поездов с войсками Корнилова. Авангард этих войск продвинулся до ст. Семрино. Железнодорожная часть и саперы разрушили баррикады, сооруженные на полотне по приказу Временного правительства».

15.00 - «По телефону из Луги получено сообщение, что Лужский гарнизон сдался войскам Корнилова».

18.00 - «Войска генерала Корнилова прошли Лугу и по шоссе направляются к ст. Тосно».

23.00 - «Временному правительству доложили, что два эшелона корниловских войск прорвались из Нарвы и находятся в полуверсте от Гатчины».» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 427)

В час ночи 29 августа от генерала Каледина на имя Керенского поступила телеграмма, в которой атаман Донского войска предлагал Временному правительству принять условия, выдвинутые Корниловым, заявляя, что в случае отрицательного решения от отрежет Москву от снабжающего ее юга. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 428)

Милюков: «Успех Корнилова в этот момент казался несомненным. Одним из наиболее уверенных в нем оказался Н.В. Некрасов, сообщивший своим друзьям, что дело окончательно проиграно и остается только честно умереть, ибо сопротивление бесполезно. Некоторые видные вожди Совета рабочих и солдатских депутатов, предчувствуя свою участь в случае победы Корнилова, спешили приготовить себе заграничные паспорта.» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — стр.428)

Отметим некое сходство между настроениями отдельных министров Временного правительства и «вождей» Совета. А также и существенное различие: тогда, как министры собираются «честно умереть», «борцы за счастье пролетариата» — готовятся отбыть за границу.

Деникин: «Тем временем работал «Викжель» (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза — Ю.Б.), задерживая повсюду «корниловские эшелоны». Новый управляющий министерством путей сообщения Ливеровский проявил необыкновенную деятельность в деле противодействия сосредоточению войск. Одновременно двинулись навстречу эшелонам множество делегаций от Керенского, Совета, петроградской думы, мусульманского съезда, от всяких местных комитетов и т.д. Правительственные делегации имели «мандаты» на устранение и аресты начальствующих лиц. В свою очередь войсковые части послали своих делегатов в Петроград, и мало-помалу накопившееся напряжение или рассасывалось в потоке революционных словопрений или срывалось насилиями над офицерами.» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том I — стр.71-72)

«Во всех этих воззваниях не было правдивого, фактического и юридического обоснования... – продолжает Деникин, – «Мятеж», «измена родине и революции», «обнажение фронта», – вот главные мотивы. Но постыднее всех было воззвание Чернова от имени исполнительного комитета Всероссийского съезда крестьянских депутатов. Оно начиналось обращением к «крестьянам в серых солдатских шинелях» и приглашало их «запомнить имя человека», который хотел «задушить свободу, лишить вас (крестьян) земли и воли! Участник Циммервальда, член редакционного комитета газеты «На чужбине», состоявшей на службе у германского генерального штаба, пролил слезу и над участью «родной земли», страдающей от «опустошения, огня, меча чужеземных императоров», - земли, от защиты которой отвлекаются «мятежником» войска.» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.57)

В эшелонах раздавалось: «Товарищи! Керенский — за свободу и счастье народа, а ген. Корнилов — за дисциплину и смертную казнь. Ужели вы с Корниловым? Товарищи! Корнилов — изменник России и идет вести вас на бой на защиту иностранного капитала. Он большие деньги на то получил, а Керенский хочет мира!...» (Октябрьская революция — стр.24)

В то же время со станции Дно по другой дороге вышли эшелоны Дикой дивизии. В четыре часа дня два эшелона подошли к 42-й версте от Петрограда, где был разобран путь и опрокинуты вагоны с дровами и лесом. Навстречу корниловцам вышла особая делегация из мусульман и кавказцев, специально посланная ЦИК для воздействия на своих земляков из Дикой дивизии. Среди членов делегации был даже Шамиль, внук знаменитого Шамиля. (Суханов Н.Н. - Записки о революции — Том 3 — стр.124)

После долгих пререканий офицеры не пропустили делегатов к эшелонам, однако цель последних была достигнута — в движении эшелонов произошла длительная задержка.

Генерал П.Н. Краснов (1869-1947), назначенный командиром 3-го конного корпуса, вместо генерала Крымова, описывает свои наблюдения в ночь на 30 августа: «Почти всюду мы видели одну и ту же картину. Где на путях, где в вагоне, на седлах у склонившихся к ним головами вороных и караковых лошадей сидели или стояли драгуны и среди них — юркая личность в солдатской шинели.» (Троцкий Л. - История русской революции — Том 2/1 — стр.220)

К этим словам генерала Л.Д. Троцкий с гордостью добавляет характерную фразу: «Имя этой «юркой личности» скоро стало легион». (Троцкий Л. - История русской революции — Том 2/1 — стр.220)

Впоследствии французский журналист Клод Ане задал Корнилову вопрос: как могло случиться, что, разорвав с Керенским, он сам не пошел на Петроград? Ведь если бы он был во главе войск, то пришел бы в Зимний дворец без выстрела. Корнилов ответил так:

«Если бы я был тем заговорщиком, каким рисовал меня Керенский, если бы я составил заговор для низвержения правительства, я, конечно, принял бы соответствующие меры. В назначенный час я был бы во главе своих войск, и, подобно вам, я не сомневаюсь, что вошел бы в Петроград почти без боя! Но в действительности я не составлял заговора и ничего не подготовил. Поэтому, получив непонятную телеграмму Керенского, я потерял двадцать четыре часа. Как вы знаете, я предполагал, что или что телеграф перепутал, или что в Петрограде восстание, или что большевики овладели телеграфом. Я ждал или подтверждения, или опровержения. Таким образом, я пропустил день и ночь: я позволил Керенскому и Некрасову опередить себя....» (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — стр.428)

Еще раз мотивы своих действий Корнилов изложил в особом приказе №900 от 29 августа:

«Мне известно из документальных данных донесений контрразведки, перехваченных телеграмм и личных наблюдений нижеследующее:

1) Взрыв в Казани, где погибло более миллиона снарядов и 12000 пулеметов (всего за Первую мировую войну в России было произведено около 30.000 пулеметов – Ю.Б.), произошел при несомненном участии германских агентов.

2) На организацию разрухи рудников и заводов Донецкого бассейна и Юга России Германией истрачены миллионы рублей.

3) Контрразведка из Голландии доносит:

а) На днях намечен одновременный удар на всем фронте с целью заставить дрогнуть и бежать нашу разваливающуюся армию;

б) Подготовлено восстание в Финляндии;

в) Предполагаются взрывы мостов на Днепре и Волге. Организуется восстание большевиков в Петрограде...

5) Я имею основание тяжко подозревать измену и предательство в составе различных безответственных организаций, работающих на немецкие деньги и влияющих на работу правительства.

6) В связи с вышеизложенным и в полном согласии с управляющим Военным министерством, Савинковым, приезжавшим в Ставку 24 августа, был разработан и принят ряд мер для подавления большевистского движения в Петрограде.

7) 25 августа ко мне был прислан член Думы Львов и имела место историческая провокация.

У меня не могло быть сомнения в том, что безответственное влияние взяло верх в Петрограде и родина подведена к краю могилы.» (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.403-404)

Однако теперь, как признал сам Лавр Георгиевич, уже Керенский опережает «заговорщиков».

Александр Федорович действует энергично, совсем не так, как в «июльские дни» или позже – накануне октябрьского переворота. Еще утром, 29-го, издает указ об отстранении от должностей и преданию суду «за мятеж» генерала Корнилова и его сподвижников.

В тот же день высший командный состав Юго-Западного фронта был арестован и заключен в тюрьму города Бердичев. В числе арестантов оказались генералы А.И. Деникин и С.Л. Марков, а также: командующий Особой армией И.Г. Эрдели, командующий 1-й армией Г.М. Ванновский, командующий 7-й армией В.А. Селивачев, генерал-квартимейстер фронта М.И. Орлов, начальник снабжения фронта Е.Ф. Эльснер.

В тот же день были арестованы члены Главного комитета Союза офицеров армии и флота, во главе с его председателем, членом Государственной Думы I и IV созыва Л.Н. Новосильцевым (1872-1934).

30 августа министр-председатель Временного правительства, военный и морской министр Керенский официально провозглашается Верховным Главнокомандующим.

В тот же день «по телефону» уволен со всех постов Савинков. Военным министром становится главнокомандующий Московским военным округом полковник Верховский. А генерал Алексеев назначается начальником Генерального штаба.

После вступления в должность, в ночь на 31-е Алексеев провел переговоры с Корниловым по прямому проводу. Согласно расчетам Керенского, Алексеев был единственным, кто способен был убедить Корнилова прекратить сопротивление.

Интересная деталь – Корнилов первым делом потребовал, чтобы собеседник удостоверил свою личность знанием деталей, известных только ему. После истории с фальшивым «Львовым» все телеграфные переговоры начинались теперь с предварительной проверки. (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.232)

В разговоре Лавр Георгиевич допускает возможность покинуть свой пост, ставя условием: «приостановить немедленно предание суду генерала Деникина и подчиненных ему лиц», считать недопустимым «аресты генералов, офицеров и других лиц, необходимых армии в эту ужасную минуту». Кроме того, Корнилов считает безусловно необходимым немедленный приезд в Ставку генерала Алексеева, который мог бы принять на себя «руководство по оперативной части». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — стр.457)

Окончательное решение было отложено до прибытия Алексеева в Ставку. Теперь все зависело от генерала А.М. Крымова, чьи передовые части в итоге объединенных усилий правительства и Советов останавливаются вблизи Петрограда.

А Керенский продолжает свою кипучую деятельность. Еще до переговоров Алексеева с Корниловым было опубликовано заявление Временного правительства: «Мятеж генерала Корнилова подавлен».

Выдающее желаемое за действительное, это заявление создавало самое главное – иллюзию победы Керенского. А затем…

Деникин: «Метод, так успешно примененный в отношении Корнилова со львовской миссией, Керенский повторил и с Крымовым. Он послал в окрестности Луги помощника начальника своего кабинета полковника Самарина, к которому Крымов издавна питал большое расположение… Есть основание думать, что Самарин представил Крымову положение безнадежным, подчинение Ставке окончательным и от имени Керенского заверил, что последний желает принять все меры, чтобы потушить возникшее столкновение и представить его стране в примирительном духе. Ни одному слову Керенского Крымов не верил, но Самарину поверил. И поехал в Петроград.» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.72)

Утром 31 августа Крымов на автомобиле приезжает в Петроград и встречается на вокзале в вагоне поезда, уже готового к отправлению, с Алексеевым.

Деникин: «Никто, кроме их двух, не присутствовал в этот глубоко драматичный момент при их беседе, облеченной покровом тайны и положившей предел корниловскому выступлению. Одно во всяком случае ясно: потерявший сердце Алексеев не мог влить твердость в мятущуюся душу Крымова.» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.72-73)

Затем они разъехались – Алексеев в Могилев «для ликвидации Ставки», Крымов в Зимний дворец к Керенскому.

После разговора с Керенским, продолжавшимся четыре часа, генерал Крымов отправился из Зимнего дворца на квартиру одного из друзей. Не обращаясь ни к кому конкретно, он сказал: «Последняя карта спасения родины бита, больше не стоит жить». Удалившись затем в отдельную комнату, якобы отдохнуть, он написал короткое письмо Корнилову и выстрелил себе в сердце. (Рабинович А. - Большевики приходят к власти — стр.175)

Существует версия, что Крымова убили.

Позднее, вдова покойного генерал получила от Керенского разрешение исключительно на похороны ночью и при условии присутствия не более 9 человек, включая духовенство.

А полковник Самарин 4 сентября за отличие по службе был произведен в генерал-майоры и назначен командующим войсками Иркутского военного округа.

Поезд Алексеева двигался в Могилев медленно. На одной из станций было получено известие о самоубийстве Крымова. Поздно вечером, будучи в Витебске, Алексеев вновь связался по телеграфу со Ставкой, сообщил собеседнику – Лукомскому – о Крымове и поставил вопрос: намерен ли в этой ситуации Корнилов подчиниться Временному правительству.

Корнилов еще не спал. Выслушав Лукомского, он попросил его собрать старших чинов штаба. Когда все собрались, Лукомский передал им содержание разговора с Алексеевым. Корнилов попросил всех высказаться.

Большинство считало недопустимым подчинение Керенскому. По их словам, в Могилеве достаточно сил, чтобы сопротивляться любому карательному отряду. С этим категорически не согласился Лукомский. Он сказал, что посылкой одного отряда дело не ограничится, а главное, факт сопротивления убедит всех, что мятеж действительно имел место.

Поблагодарив всех, Корнилов попросил Лукомского зайти к нему через час. Когда тот вновь появился, Лавр Георгиевич сказал: «Вы правы, дальнейшее сопротивление было бы глупо и преступно. Пойдите на телеграф и передайте генералу Алексееву, что я и вы ему подчиняемся, и ему в Ставке не угрожают никакие неприятности.» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.234)

С полками простился Корнилов в лице их командиров. Он был спокоен и внешне ничем не проявлял внутреннего состояния своей души.

- Передайте Корниловскому полку — сказал он — что я приказываю ему соблюдать полное спокойствие, я не хочу, чтобы пролилась хоть одна капля братской крови.

Капитан Неженцев, командир Корниловского полка, рыдая, как ребенок, говорил:

- Скажите слово одно, и все корниловские офицеры отдадут за вас без колебания свою жизнь... (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.77)

Однако все уже было кончено и решено.

Бывший председатель III Государственной Думы, военный министр 1-го состава Временного правительства А.И. Гучков (1862-1936): «Вдруг провал, гражданская война – и в то время, как фронт у нас. Не воспользовались бы немцы… У Корнилова были не личные соображения.» (Гучков А.И. – Заговор против Николая II. Как мы избавились от царя – стр.161)

А генерал Деникин пишет, что наступившей ночью Верховный Главнокомандующий генерал Корнилов подводил итоги своей жизни. Все его усилия спасти армию и страну пошли прахом. Жить дальше не стоило. Но Лавр Георгиевич не мог уйти из жизни тайно. Его мысли разгадала жена, уже 22 года делившая с ним трудную, беспокойную жизнь. В той самой комнате, где некогда томился духом свергаемый Император, шла борьба между холодным отчаянием и беспредельной преданной любовью. А затем, выйдя из кабинета Корнилова, мать сказала дочери: «Отец не имеет права бросить тысячи офицеров, которые шли за ним. Он решил испить чашу до дна». (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.77-78)

В Могилев поезд Алексеева прибыл 1 сентября в 3 часа дня. На вокзале его встречали Лукомский и еще несколько офицеров. Затем генерал Алексеев проехал в губернаторский дом и, не задерживаясь, прошел в кабинет к Корнилову. Разговор продолжался почти два часа. Не выдержав ожидания, из жилых комнат в приемную пришли жена и дети Корнилова. Наконец, из кабинета вышел взволнованный Алексеев и тотчас стал спускаться по лестнице. Через несколько минут в приемную вышел Корнилов, молча обнял сына, поцеловал жену. Лавр Георгиевич был спокоен.

Тем временем, Алексеев вновь встретился с Лукомским.

Лукомский: «Он мне сказал, что согласился принять должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего при непременном условии немедленного проведения в жизнь всех требований Корнилова…

Я на это сказал: «Неужели, Михаил Васильевич, Вы верите Керенскому? Неужели Вы допускаете, что он Вам это говорил искренне? Разве Вы не видите, что теперь у Керенского, пока его не свергнули, один только путь – это путь соглашения с Советом… Вас послали сюда и Вам предложили пост начальника штаба… только потому, что надо было исполнить требование общественного мнения и что Вы, пожалуй, единственный человек, который мог ликвидировать Ставку без кровопролития. Я убежден, что и Вы неприемлемы для Керенского; Вы здесь пробудете не долго».» (Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – стр.408)

Даже в этот день, когда Алексеев находился уже в Могилеве новоиспеченный военный министр Верховский говорил ему по аппарату: «Сегодня выезжаю в Ставку с крупным вооруженным отрядом для того, чтобы покончить с издевательством над здравым смыслом, которое до сих пор имеет место! Корнилов, Лукомский, Романовский… должны быть арестованы немедленно и препровождены.» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.74)

Для справки: Верховский Александр Иванович (1886-1938) – активно поддержал февральскую «революцию», в марте 1917 года – товарищ председателя Севастопольского Совета рабочих депутатов. С 31 мая – командующий войсками Московского военного округа. С 30 августа – военный министр Временного правительства, 1 сентября – произведен в генерал-майоры. В ноябре 1918 года вступил в Красную армию. С июня 1922 года – главный руководитель Военной академии РККА, руководитель Военно-академических курсов высшего комсостава РККА. Первый раз арестован в феврале 1931 года. В августе 1938 – расстрелян.

Около 11 часов вечера Алексеев сообщил в Петроград, что произвел арест теперь уже бывшего Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова.

Вместе с Лавром Георгиевичем были арестованы: начальник штаба Корнилова генерал А.С. Лукомский, генерал И.П. Романовский, генерал В.Н. Кисляков, капитан, заведующий типографии Ставки А.П. Брагин, бывший член Государственной Думы А.Ф. Аладьин, а также генерал Н.М. Тихменев и полковник Ю.Н. Плющевский-Плющик (два последних освобождены досрочно).

2 сентября 3-й конный корпус получает приказ уже от Керенского: двигаться в Петроград для «защиты государственного строя».

5 сентября Керенский лично приехал в Могилев для проведения чистки Ставки от «контрреволюционных элементов». Для восполнения кадровых потерь предполагалось привлечь «более молодые силы», в частности, генерала В.А. Черемисова, который 9 сентября становится командующим армиями Северного фронта, а в октябре запрещает отправку войск в Петроград для подавления большевистского переворота.

А еще, 5 сентября, без объяснения причин, подал в отставку генерал Алексеев. Керенский позднее прокомментировал это так: «Как бы то ни было задачу, возложенную на него по ликвидации Ставки генерал Алексеев выполнил». (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — 462)

Говоря о итогах «Корниловского мятежа», подчеркнем: главным из них стало то, что Александр Федорович получил поистине диктаторские полномочия, став совмещать посты Председателя правительства и особо неожиданный – Верховного главнокомандующего.

Столь впечатляющему успеху Керенского предшествовал тот несомненный факт, что именно он спровоцировал разрыв с Корниловым, санкционировав движение войск на Петроград, а затем объявив это «мятежом».

Однако в главном выигрыше оказались Петроградский Совет и большевики.

Историк Р. Пайпс: «Чтобы нейтрализовать призрачный мятеж Корнилова и остановить части Крымова, подходившие к Петрограду, Керенский попросил помощи у Исполкома. На заседании в ночь с 27 на 28 августа Исполком... решил создать Комитет по борьбе с контрреволюцией. И, поскольку единственной силой, которую мог привлечь Исполком, была боевая организация большевиков, большевики оказались в роли руководителей вооруженных формирований Совета... Керенский обратился к большевикам и напрямую, попросив их оказать помощь в борьбе с Корниловым… Его агент, побывавший на крейсере «Аврора» призвал матросов, известных симпатиями к анархизму и большевизму, взять на себя охрану Зимнего дворца, служившего резиденцией Керенского и местом заседаний Временного правительства. Как утверждал впоследствии М.С. Урицкий, эти действия Керенского «реабилитировали» большевиков. Кроме того, Керенский дал возможность большевикам вооружиться, так как они должны были раздать рабочим 40 тыс. винтовок, значительная часть которых осталась в их распоряжении после того, как миновал кризис.» (Пайпс Р. – Русская революция — Т2 – стр.140)

Никакого выступления большевиков 28-29 августа, разумеется, не произошло, так как «товарищ» Керенский как раз в эти дни самостоятельно крушил последнее серьезное препятствие на пути Ленина-Свердлова-Троцкого к власти.

Что же касается Русской армии… Представьте себе: во время войны, главный военный руководитель назван изменником. Фактически — это обвинение в адрес всего офицерства, а не конкретной персоны. Как следствие, по всей России прокатилась волна убийства своими солдатами командиров.

Например, события в Выборге развивались следующим образом: «Картина самосуда была ужасна. Сначала были вытащены толпой с гаупвахты, брошены с моста и убиты в воде три генерала и полковник, арестованные перед тем объединенным Исполнительным комитетом и армейским комитетом корпуса. После этого сейчас же начался самосуд в полках. Оттуда выводили командиров и некоторых других офицеров и, избив их, бросали в воду и избивали в воде. Всего таким образом в полках было убито около 15 офицеров… Убийства продолжались до ночи». В Гельсингфорсе матросы требовали от офицеров подписки, что они окажут поддержку Временному правительству. Не получив ее, они расстреляли 4 флотских офицеров. В Або убит один флотский офицер. (Милюков П.Н. - История второй Русской революции — стр.455)

Количество убитых по всей стране неизвестно. Однако бесспорно, что это количество весьма велико. Кроме того, начинаются изгнания из армии высшего командного состава, заподозренного в сочувствии генералу Корнилову, то есть, в большинстве своем, генералов и офицеров-фронтовиков.

Именно так летом 1917 года русская армия была обескровлена ненужным наступлением, деморализована обвинениями против Корнилова и в значительной мере обезглавлена накануне решающих для страны событий.

Можно ли на фоне таких событий удивляться, что однажды германский посол в Стокгольме фон Люциус, отвечая на упрек, что большевики-ленинцы получают слишком много денег от германского правительства, заявил: «Не может быть никакой речи, что Ленин нам дорого обходится. Он сберегает нашу кровь, которая во много раз дороже, чем золото.» (Платонов О.А. - Терновый венец России — История русского народа в ХХ веке — Т 1 — стр.414)

Совершенно прав был господин германский посол. Русскую армию победили не столько немецкие и австрийские войска, сколько «товарищ» Ленин, в компании с «товарищем» Керенским.

Стоит ли говорить, что совместная операция с англичанами в Месопотамии, которую в начале августа обсуждали генералы Корнилов и Половцов, так и не состоялась. Союзники довели до победы Первую мировую войну уже без России.

О дальнейших событиях в России осени 1917 – начала 1918 года и о роли в них Александра Федоровича мы говорили в статье «Неизвестный «товарищ» Керенский».

Завершая на этом разговор непосредственно о «Корниловском мятеже», ниже мы приведем трагическую историю гибели генерала Корнилова.

Арестованные в Могилеве 1 сентября Корнилов и его ближайшие соратники первоначально находились в местной гостинице Метрополь, а затем были переведены в тюрьму города Быхова. Туда же 28 сентября была переведена и группа арестованных, содержавшихся до этого в Бердичеве.

Поскольку охрану Быховской тюрьмы несли чины Текинского конного полка, сочувствовавшие генералу Корнилову, арестанты пользовались полной свободой внутри здания.

Вечерами «сидельцы» собирались в самой вместительной из камер – №6, тут же переименованной в «палату», для обсуждения поступавших со свободы новостей.

Все разговоры сводились к «наиболее мучительному и больному»— о разразившейся «русской смуте и о способах её прекращения». Никто не сомневался: борьба будет продолжена. Ведь сам ход событий иного выбора им не оставляет: хозяйственная разруха усиливается, немцы угрожают столице,братаниес врагом ускорило разложение армии,большевикиведут себя всё наглее, аКеренскийсвоей болтовнёй, расхлябанностью и двурушничеством расчищаетЛенинудорогу к власти. (Карпенко С.В. – Белые генералы и красная смута – стр.9)

Добавим, что, по-видимому, здесь, в Быхове Корнилов не раз мысленно возвращался к событиям начала марта 1917 года. По воспоминаниям полковника С.Н. Ряснянского, генерал «в кругу только самых близких лиц поделился о том, с каким тяжелым чувством он должен был, во исполнение приказа Временного правительства, сообщить Государыне об аресте всей Царской Семьи. Это был один из самых тяжелых дней его жизни…» (Цветков В.Ж. - Лавр Георгиевич Корнилов — Часть II)

После большевистского переворота 25 октября председатель комиссии по «делу Корнилова» И.С. Шабловский, назначенный Керенским, бежал в Ригу, что позволило занявшему его место полковнику Р.Р. фон Раупаху (1870-1943) 17 ноября выдать направленному из Ставки офицеру фиктивное решение комиссии об освобождении большинства заключенных в Быхове участников корниловского выступления.

18 ноября были освобождены все указанные заключенные, кроме пятерых генералов: Корнилова, Лукомского, Романовского, Деникина и Маркова.

Однако 19 ноября исполняющий обязанности Верховного Главнокомандующего Русской армиейгенерал Н.Н. Духонин (1876-1917)отдал приказ об освобождении последних пяти Быховских заключенных. А уже на следующий день Н.Н. Духонин был убит в Могилеве озверевшими матросами, составлявшими «свиту» только что назначенного большевиками нового Главнокомандующего Н.В. Крыленко.

Генералы Деникин, Марков, Лукомский и Романовский разными путями через несколько дней оказались наДонув районе формированияБелой Добровольческой армии. Генерал Корнилов, вышедший из Быхова во главе отряда текинцев, прорываясь с боями, добрался на Дон на несколько дней позже.

В итоге, большинство Быховских заключённых образовали ядро командного состава Добровольческой армии, чье основание заложил в ноябре 1917 года тот самый генерал Алексеев, который всего пару месяцев назад арестовывал их всех за «мятеж» против «товарища» Керенского.

И вот наступил 1918 год. 22 февраля начинается Первый Кубанский («Ледяной») поход недавно сформированной армии от Ростова-на-Дону к Екатеринодару, основной целью которого было соединение с кубанскими белыми отрядами.

27-31 марта 1918 года Добровольческая армия предприняла штурм столицы Кубани – Екатеринодара (ныне – Краснодар).

Штаб армии расположился недалеко от идущих боевых действий, на территории фермы, узкой полоской вытянувшейся между рекой и дорогой. Ближе к дороге располагалось опытное поле, окруженное редкими пирамидальными тополями, лишенными в это время года листвы. Единственным укрытием была небольшая хвойная роща на западном конце участка. Ближе к восточному краю стояли одноэтажный дощатый дом управляющего и сарай. Внутри дома – коридор и шесть небольших комнат. В двух расположился лазарет, в одной был установлен полевой телефон. Еще две занимали Деникин и Романовский, а угловая комната с окнами на северо-восток была предоставлена Корнилову.

30 марта с передовой привезли тело погибшего полковника М.О. Неженцева. Хоронить его не стали, предполагая устроить торжественное погребение в Екатеринодаре, и по приказу Корнилова поместили в сарае. В течение дня Корнилов несколько раз заходил туда и подолгу оставался один. В тот день, беседуя с самыми разными людьми, он часто не к месту повторял: «Неженцев убит… Какая потеря…» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.353)

Вечером Корнилов собрал военный совет, на котором, помимо командующего, присутствовали Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, Богаевский и кубанский атаман А.П. Филимонов. Несмотря на отсутствие резервов и критическую нехватку боеприпасов, было решено провести решающий штурм Екатеринодара на рассвете 1 апреля.

Наступило 31 марта. Обычно Корнилов с раннего утра отправлялся на передовую. В тот день он вышел из дома в 6 утра, чтобы еще раз пройти к телу М.О. Неженцева. Его сопровождал адъютант корнет Хаджиев.

«У тела стоял часовой-корниловец. Верховный, крупным шагом подойдя к Неженцеву, откинул угол знамени, закрывавшей лицо, глянул на него и сказал: «Царство Небесное тебе, без страха и упрека честный патриот Митрофан Осипович». Глаза Верховного в это время заблестели, впившись в лицо Неженцева. Лицо его было сперва бледное, а потом сразу приняло бронзовый цвет. После этого Верховный, круто повернувшись, приказал часовому: «Прикройте лицо», и опять крупным шагом, опустив голову вниз и заложив обе руки назад, с суровым выражением лица направился в штаб.» (Белое движение. Исторические портреты — стр.46)

Около половины седьмого утра к Корнилову зашел генерал Богаевский.

«Лавр Георгиевич сидел на скамье лицом к закрытому циновкой окну, выходившему в сторону противника. Перед ним стоял простой деревянный стол, на котором лежала развернутая карта окрестностей Екатеринодара и стоял стакан чая. Корнилов был задумчив и сумрачен. Видно было, что он плохо спал эту ночь, да это и понятно. Смерть Неженцева и тяжелые известия с фронта, видимо, не давали ему покоя… Его последние слова, сказанные как бы про себя, были: «А все-таки атаковать Екатеринодар необходимо: другого выхода нет».» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.357)

Поговорив с Корниловым, Богаевский вышел из дома. Прошло еще несколько минут и начался обстрел территории фермы артиллерией красных.

Вот как описывает дальнейшее единственный свидетель гибели Верховного Главнокомандующего его адьютант корнет Хаджиев:

«Обстрел рощи участился. Снаряды беспрерывно рвались над ней. Линия их разрывов стала подходить к дому Верховного все ближе и ближе. Вот один из них, разорвавшись, убил трех казаков, чистивших пулемет у самого дома. Одного из казаков с раздробленной ногой Верховный приказал внести в домик, где рядом с комнатой Верховного находилась перевязочная комната, и приказал вызвать доктора, чтобы он помог раненому. «Ваше Высокопревосходительство, надо поторопиться с переводом штаба, так как большевики хорошо пристрелялись к роще. Вы видите их работу», - указал я верховному на умиравших в конвульсиях казаков. «А...» - произнес он и вошел в дом. Мне показалось, что он хотел отдать приказание о переводе штаба, но мгновенно забыл о нем. Войдя в свою комнату, опершись левым коленом на стул и схватившись руками за голову, он застыл над картой. Потом глубоко вздохнул. Вздох его был такой сильный и продолжительный, что мне казалось, воздуха вселенной для него недостаточно...

Верховный не пошел на фронт, потому что ему доложили, что от Эрдели идет

донесение

, которое должно быть вручено ему каждую минуту. И на основании этого донесения он должен был дать распоряжение генералу Романовскому раньше, чем идти на фронт. Вот почему он находился в это злополучное утро у себя в комнате, а не пошел к войскам под Екатеринодар с самого раннего утра, как он имел привычку делать это с первого дня похода...

Я вошел к Верховному. Он, приподняв голову, взглянул на меня и сказал: «Хан, дорогой, дайте мне, пожалуйста, чаю. У меня что-то в горле сохнет». Я пошел за чаем, которого, кстати, Верховный еще не пил с утра. Обождав, пока Фока вскипятит чай и взяв кружку чая, я пошел к Верховному. Он сидел за столом уже одетый в полушубок и папаху, собираясь, очевидно, после чая на позиции... На столе, на карте, лежала какая-то бумага, на которой он писал резолюцию. Левая рука его лежала на карте. Он сидел спиной к печке, приблизительно на пол-аршина от нее. Я видел его профиль... Держа в одной руке кружку чая, а в другой кусок белого хлеба..., я собирался перешагнуть порог, как вдруг ударил тот снаряд, о котором мое предчувствие полчаса назад меня предупредило. Раздался сильный шум и треск. Верховного швырнуло в сидячем положении к печке, и он, очевидно, ударившись о нее головой, рухнул на пол. На него обрушился потолок.

Я пришел в себя перед дверью команды связи, которая находилась напротив комнаты Верховного. Открыв глаза, я увидел бегущих и прыгающих через меня людей. Это были чины из комнаты команды связи, первые бросившиеся в комнату Верховного. Вспомнив только что произошедшее, я вскочил и бросился в комнату Верховного, которая была наполнена газом и черным едким дымом, смешанным с пылью, что не давало мне возможности различать лица находившихся там в это время.... По моим часам было ровно 8 часов, когда мы с телом Верховного спускались по наружным ступенькам дома, направляясь по указанию генерала Романовского на берег Кубани, отстоявшей на 200-300 метров от дома. Когда мы совсем спустились с крыльца, тогда начали собираться со всех сторон с рыданиями люди, в том числе с белой повязкой через плечо генерал Казанович, у которого рука была раздроблена пулей под Екатеринодаром и который все же оставался в строю. По мере того, как мы двигались к Кубани, рыдающая толпа увеличивалась. Когда мы несли Верховного в наших руках, то он бессознательно открывал и закрывал свои глаза и сильно хрипел. Все лицо и одежда были покрыты известью, а из левой руки сочилась кровь. Наконец, мы дошли до обрыва, где сидел генерал Деникин. Мы, 4 человека, осторожно положили Верховного на землю. Голова его находилась на моем колене, потому что я держал его плечи. Никаких носилок не было. Раньше, чем прибыл доктор Марковского полка, Верховный открыл на мгновение глаза и тотчас закрыл, издал тяжелый вздох, захрипел и скончался. Было 8 часов 15 минут.» (Белое движение. Исторические портреты — стр.46-48)

Богаевский: «Кто-то сложил ему руки на груди крестом. Совершенно случайно я опустил руку в карман пальто и нашел там маленький крестик, машинально сделанный мною из восковой свечи во время последнего военного совета. Я вложил этот крестик в уже похолодевшие руки своего вождя.» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.358)

Позднее по армии был оглашен приказ генерала Алексеева:

«Неприятельским снарядом, попавшем в штаб армии, в 7 ч. 30 м. 31 сего марта убит генерал Корнилов.

Пал смертью храбрых человек, любивший Россию больше себя и не могший перенести ее позора…

Вечная память Лавру Георгиевичу Корнилову – нашему незабвенному вождю и лучшему гражданину Родины. Мир праху его!» (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.360)

После гибели Корнилова командующим Добровольческой армией стал генерал Деникин. Штурм Екатеринодара был отменен, так как надежды на успех деморализованных гибелью Корнилова войск не осталось.

1-го апреля тела Корнилова и Неженцева привезли в Елизаветинскую. Вечером в станичной церкви прошло отпевание. А ближе к полуночи, не зажигая огней, армия снялась с позиций и двинулась на север. Тела Корнилова и Неженцева везли на одной из обозных телег.

Армия шла без остановок всю ночь и весь следующий день. Вечером переправились на восточный берег реки Понуры (Поныри), где располагались немецкие колонии и хутора.

Там, в 50 километрах севернее Екатеринодара, на пустыре за немецкой колонией Гначбау были похоронены Корнилов и Неженцев.

Генерал Деникин: «Лишь несколько человек конвоя присутствовало при опускании гроба. И вместо похоронного салюта верных войск почившего командующего провожал в могилу гром вражеских орудий, обстреливавших колонию. Растерянность и страх, чтобы не обнаружить присутствием старших чинов места упокоения, были так велики, что начальник конвоя доложил мне о погребении только после его окончания. И я стороной, незаметно прошел мимо, чтобы бросить прощальный взгляд на могилу.

Могилу сравняли с землей; сняли план места погребения в трех экземплярах и распределили между тремя лицами.» (Деникин А.И. - Очерки русской смуты — Том II — стр.298)

Опасения оправдались в полной мере. Красные вступили в Гначбау через несколько часов после ухода добровольцев. Могилы были обнаружены и вскрыты, тела опознаны. После этого тело Неженцева было брошено обратно в могилу, а труп Корнилова, в одной рубашке, прикрытый лишь брезентом, повезли в Екатеринодар. (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.365)

В городе повозка въехала во двор гостиницы Губкина на Соборной площади, где квартировали главари советской власти. Двор был переполнен красноармейцами, в воздухе стояла отборная ругань.

Тело Корнилова было сброшено на землю. Появились фотографы; с покойника были сделаны снимки, после чего тут же проявленные карточки стали бойко ходить по рукам. С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом. Несколько человек оказались на дереве и стали поднимать труп. Но веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела. Стали кричать, что труп надо разорвать на клочки. Наконец был отдан приказ увезти труп за город и сжечь его. Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю. Но этого было мало: дорогой глумление продолжалось. К трупу подбегали отдельные лица из толпы, вскакивали на повозку, наносили удары шашкой, бросали камнями и палками, плевали в лицо. При этом воздух оглашался грубой бранью и пением хулиганских песен. (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.366)

Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевицкой власти, прибывших на это зрелище на автомобилях. Языки пламени охватили со всех сторон обезображенный труп; подбежали солдаты и стали штыками колоть тело в живот, потом подложили еще соломы и опять жгли. В один день не удалось докончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами. (Ушаков А., Федюк В. – Корнилов – стр.367)

Через несколько дней после описанного ритуального глумления над трупом по городу двигалась какая-то шутовская ряженая процессия; ее сопровождала толпа народа. Это должно было изображать «похороны Корнилова». Останавливаясь у подъездов, ряженые звонили и требовали денег на «помин души Корнилова».

Напомним, что до расправы красных палачей с Царской Семьей и Ее верными слугами в Екатеринбурге, жуткие подробности которой потрясают воображение, оставалось два с половиной месяца.

Позже, прогнав красных, белые поставили скромный деревянный крест на крутом берегу Кубани, на том месте, где погиб генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Рядом поставили другой крест — это была могила его жены Таисии Владимировны, пережившей мужа всего на шесть месяцев.

И опять, после ухода белых в 1920 году большевики сожгли ферму, сорвали кресты и затоптали могилу. (Рунов В. - Легендарный Корнилов — стр.341)

В 1920-х годах о генерале Корнилове в своем романе «Хождение по мукам» писал «советский граф», любимец «товарища» Сталина, А.Н. Толстой. Писал без «лишних» подробностей. Однако даже такое явление Корнилова вызывало характерно-отрицательную реакцию у ревнителей большевистской версии истории России.

Таковой факт засвидетельствовал, например, поэт и публицист К. Чуковский, записавший в своем дневнике 25 января 1933 года, спустя почти 15 лет после гибели Лавра Георгиевича:

«Был юбилей А.Н. Толстого... Когда я вошел, один оратор говорил: «Нам не пристала юбилейная лесть. Поэтому я прямо скажу, что описанная вами смерть Корнилова не удовлетворяет меня, не удовлетворяет советскую общественность. Вы описали смерть Корнилова так, что Корнилова жалко. Это большой минус вашего творчества...».» (Чуковский К. - Дни моей жизни — стр.339)

И практически никто в СССР не подозревал о строках, которые посвятил генералу Корнилову певец Белого движения Иван Савин (1899-1927):

В мареве беженства хилого,

В зареве казней и смут,

Видите — руки Корнилова

Русскую землю несут.

Жгли ее, рвали, кровавили,

Прокляли многие, все.

И отошли, и оставили

Пепел в полночной росе.

Он не ушел и не предал он

Родины. В горестный час

Он на посту заповеданном

Пал за страну и за нас.

Есть умиранье в теперешнем

В прошлом бессмертие есть.

Глубже храните и бережней

Славы Корниловской весть.

Мы и живые безжизненны,

Он и безжизненный жив,

Слышу его укоризненный

Смертью венчаный призыв -

Выйти из мрака постылого

К зорям борьбы за народ.

Слышите, сердце Корнилова

В колокол огненный бьет!

Список использованной литературы:

Авторханов А. – Происхождение партократии – Т1 – Посев, 1981

Белое движение. Исторические портреты — М, Астрель, 2011

Гуль Р. – Ледяной поход – М, Либрис, 1991

Гучков А.И. – Заговор против Николая II. Как мы избавились от царя – М, Алгоритм, 2017

Деникин А.И. – Очерки русской смуты – Т1 – М, Айрис-пресс, 2015

Деникин А.И. – Очерки русской смуты – Т2 – М, Айрис-пресс, 2015

Интернационалисты — М, Наука, 1967

Карпенко С.В. – Белые генералы и красная смута – М, Вече, 2009

Керенский А. – Потерянная Россия – М, Вагриус, 2007

Клавинг В. – Гражданская война в России: Белые армии – М, АСТ, 2003

Красный архив. Исторический журнал – М, Л, Государственное издательство, 1925 – Т 3(10)

Лукомский А.С. – Очерки из моей жизни. Воспоминания – М, Айрис-пресс, 2012

Мельгунов С.П. - Судьба Императора Николая II после отречения — Нью-Йорк, 1991

Милюков П.Н. - История второй Русской революции — С-Пб, Питер, 2014

Набоков В.Д. - До и после Временного правительства - С-П, Симпозиум, 2015

Октябрьская революция – М, Орбита, 1991

Пайпс Р. - Русская революция — Том 2 — М, РОССПЭН, 1994

Платонов О.А. - Терновый венец России — История русского народа в ХХ веке — Т 1 — М, Родник, 1997

Половцов П.А. – В дни затмения – М, Вече, 2016

Потресов А.Н. - Рубикон. 1917-1918 — М, РОССПЭН, 2016

Рабинович А. - Большевики приходят к власти — М, Прогресс, 1989

Рунов В. – Легендарный Корнилов – М, Яуза, Эксмо, 2014

Савинков Б. - Воспоминания террориста — М, ПРОЗАиК, 2013

Суханов Н.Н. - Записки о революции — Том 3 — М, Республика, 1992

Троцкий Л. - История русской революции — Том 2/1 — М, «ТЕРРА-TERRA», издательство «Республика», 1997

УшаковА., Федюк В. – Корнилов – М, Молодая гвардия, 2012

Фомин С.В. - Золотой клинок империи

Цветков В.Ж. - Лавр Георгиевич Корнилов

Черчилль У. – Мировой кризис – Восточный фронт – М, Принципиум, 2014

Чуковский К. - Дни моей жизни — М, Бослен, 2009