Оренбургский Генерал-Губернатор Начальнику Штаба Оренбургского Корпуса.

20 Ноября 1853 г.

[Пометка на документе: «Получено 23 Августа».]

Исправляющий должности Начальника Уральского укрепления доносит мне от 1-го сего Ноября, что грабежи в окрестностях Уральского укрепления не прекращались до 20-го истекшего Октября и хотя значительных не было, но мирные киргизы постоянно теснились близ укрепления, откуда каждую ночь были высылаемы разъезды. Несмотря на это шайка чиклинцев ночью 19-го числа, напала на аул Бия Табуберганова, кочевавшего в 3 верстах от укрепления, но предупрежденные осторожностью самих киргизов, хищники удалились, ранив лишь одного ордынца. Высланная из укрепления команда из 30 казаков при одном офицере не могла настичь хищников, но захватила на приготовленном ими ночлеге разные тяжести: вьючная седла, котлы и проч.

Далее Г. Михайловым изъясняется, что сделанное им наказание роду Джакаимовцев возымело благоприятное действие: они явились в укрепление и просили помилования, обещаясь дать верблюдов для транспортировки тяжестей, почему он, Михайлов, выдал им в задаток 80 руб. сер. и обещался исходатайствовать прощение, если они доставят 300 верблюдов.

Что известный мятежник Исет Кутебаров распространяет между Дюрткринцами и Чумекеевцами слухи, что он воюет не с киргизами, а с русскими и запретил Чиклинцам давать ему, капитану Михайлову, верблюдов, обещая скорую помощь, о которой обратился уже к Хивинскому Хану и Туркменцам, прося последних выслать к нему 500 человек. <…>

Кокан.

Коканцы, начавшие с 1849 г. грабительские наезды свои на мирных киргизов наших, кочующих при Сыр-Дарье, вначале 1851 г. разорили такое множество мирных аулов Дюрткаринского, Чумекеевского, Чиклинского, Джагал-байлинского и Алтынского родов, зимовавших в Каракуруме, что это вынудило Господина Оренбургского и Самарского Генерал-Губернатора поручить Председателю Оренбургской Пограничной Комиссии написать Ташкентскому Куш-Бегию о несовместности подобных действий с правилами доброго соседства и об удовлетворении ограбленных; но мера сия не имела благоприятных последствий, ибо Нармухаммед Куш-Беги, относя начало беспорядков к нашим же киргизам, касательно удовлетворения требований не упомянул ничего определительного; между тем 3 Марта 1852 г. шайка хищников, выступившая под предводительством Ак-Мечетского бека Якуба[19 - Якуб-бек – будущий правитель Кашгарии] из коканских укреплений Ак-Мечети, Джулека, Кумыш, Чим и Кош-Курганов числом до 1000 человек с присоединившимися к ним 130 хивинцами, вышедшими из крепостцы, устроенной на рукаве Сыра Куван-Дарье, для захвата, сколько носились слухи после бежавшего из Хивы Султана Илекея, напали на преданных нам Ордынцев, располагавшихся на урочищах: Мак-Мал-Куле и Айгерике, в окрестностях Аральского укрепления, и, ограбив множество аулов, угнали оттуда весь скот. Начальствующий в сем последнем укреплении Майор Энгман, по полученным об этом сведениям, тотчас же сформировал отряд из 70 казаков и 20 человек пехоты и выступил, при одном горном единороге, в погоню за хищниками, которых и настиг на другой день при урочище Акча-Булаке <…>.

Причиною всех грабительских наездов коканцев на нашу степь, при соображении полученных здесь в последнее время сведений, был начальник Ак-Мечети Якуб-Бек, который, завися от Ташкентского Куш-Бегия и обязываясь уплачивать ему большую часть доходов, собираемых с киргизов, кочующих в Ак-Мечетском округе, куда приписаны были и разрушенные крепости Чим, Кош и Кумыш-Курганы, угнетал этих киргизов непомерными налогами; но и последние не согласовались с его корыстью и наклонностью к хищничеству; почему Якуб-Бек образовал при себе шайку отъявленных грабителей, начал делать с ними нападения на кочевавших по правую сторону Сыра киргизов, отбивая у них каждый раз огромное количество скота и имущества и потом, распродажею всего этого на коканских рынках, удовлетворяя ненасытную жадность и Нармухаммеда Куш-Бегия, и свою собственную; впрочем, события минувшего лета заставили, кажется, коканское правительство понять, что дальнейшее пребывание Якуб-Бека в Ак-Мечети имело бы гибельные для Кокана последствия, и поэтому Якуб лишен места, вызван в Ташкент и заключен под стражу, а начальником в Туркестан и в Ак-Мечеть назначен Юсуф-Бек.

Между тем как начальствующие пограничными коканскими крепостями, увлекаясь мелочною корыстью, явно вредили употребляемыми к удовлетворению ее средствами общим политическим интересам Кокана, внутри него совершался весьма важный переворот, долженствующий иметь значительное влияние на дальнейшую судьбу этого ханства: население его издавна составляют сарты[20 - Сарты – оседлое, преимущественно городское, население Средней Азии. Термин употреблялся в русской дореволюционной историографии и административной переписке. Вышел из употребления после проведения национального размежевания и создания в Средней Азии Советских Республик.] и киргизы разных родов, именуемые просто узбеками, или кипчаками, оба эти сословия управляются, обыкновенно, установляемыми от Коканского владельца частными начальниками (ильбеками), под рукою главного хакима (начальника) Куш-Бека, первейшего сановника ханства, избираемого также ханом из того или другого сословия; естественно при этом, что тот из них, к которому не принадлежит избранный хаким, весьма много терпит от него. Со выступлением нынешнего коканского владельца Худояр-Бека в эти права, он был малолетен и обязанности хакима лежали на Мусульман-Кул-Чулаке, который еще прежде приобрел себе популярность в Кокане тем, что много способствовал освобождению его от ига Бухарского эмира; хаким этот, как азиатец, временщик и узбек, прежде всего постарался развить в мальчике-хане страсть к чувственным удовольствиям, женив его на своей дочери, чтобы не мешал[21 - В тексте ошибочно: «лишал».] тестю управлять ханством и наживаться; потом стал теснить сартов и всякое влиятельное в ханстве лицо, соперничества коего имел хоть малейший повод опасаться; поэтому лучшие ильбеки разбежались из Кокана частью в Бухару, где просили, но тщетно, помощи у эмира противу хищничествующего хакима Куш-Бека, частью к Ташкентскому Куш-Бегию Нармухаммеду, к которому ушли два, собственно, важных узбека, занимавшие в Кокане должности: дастарханчи (мундшенк) рысалычи (главный секретарь). Мусульман-Кул потребовал их выдачи и вследствие перехваченных писем, посланных находившимися в Бухаре Ильбеками о ходатайстве их заступничества у эмира, начал и еще более преследовать сартов. Нармухаммед, в последнее время, за малолетством хана, почти отложившийся от Кокана и действовавший уже более или менее самостоятельно, отказался удовлетворить желание хакима, и этот весною 1852 г. пошел из Кокана с войском к Ташкенту, чтобы наказать тамошнего Куш-Бегия за неповиновение; однако возвратился оттуда без успеха, потому что два человека из начальствовавших в коканском войске передались с 200 приверженцами к ташкентцам. Летом Мусульман-Кул вторично выступил с шести- или семитысячным отрядом под Ташкент, и в этом походе принял участие сам Худояр-хан. Нар-мухаммед, опасаясь вредных последствий от преданности Хакиму Туркестанского бека Имам-Берды, вытребовал его тотчас же в Ташкент и лишил жизни, а в Туркестан отправил беком меньшего брата Имам-Берды, упомянутого Юсуф-бека, вошедшего по приезде на место в письменные с начальником Аральского укрепления сношения; Мусульман-Чулак, вероятно, по важности Туркестана для настоящих действий, послал туда и сам до 60 человек, которых новый бек туда, впрочем, не допустил и заперся с гарнизоном, осадил Ташкент, откуда Нармухаммед успел уже, в промежутке этого времени, разослать воззвания по всему Кокану о восстании противу Хакима, как похитителя власти, что и удалось как нельзя лучше, ибо сам Худояр-хан и большая часть пришедшего с ним войска согласились с Нармухаммедом и перешли к ташкентцам, после сего они бросились на приверженцев Хакима и разбили их; сам же он с 1000 человек бежал к дикокаменным киргизам[22 - «Дикокаменные киргизы» соответствуют современным кыргызам.], из рода коих происходит и мать Мусульман-Чулака.

Есть слухи, что низверженный Хаким Мусульман-Кул снова собирает своих приверженцев и хочет идти к Кокану; за достоверность подобных слухов, конечно, нельзя поручиться, но нет сомнения, что дела в ханстве на этом остановиться не могут, особенно если принять в расчет властолюбие Мусульман – Кул-Чулака, его эксцентрический характер, исключительное влияние в продолжение нескольких уже лет сряду на все управление в Кокане и ненависть вообще к коканцам дикокаменных киргизов (кара-киргизов), значительнейшая часть которых до 1843 г. состояла в зависимости Кокана и платила ему дань и которые только с 1842 г., после умерщвления бухарцами Мухаммед-Али хана коканского и возникших беспорядков в Кокане, свергли с себя его иго и, разорив устроенные на границах коканцев с кочевьями дикокаменных киргизов крепостцы, начали с тех пор действовать самостоятельно. Хотя киргизы эти и боялись в прежнее время делать нападения на коканские земли, потому что подобные набеги никогда не обходились без сильного отмщения нападавшим, но при подстрекательстве Мусульман-Кула, совершенно знающего все средства и местные обстоятельства Кокана, киргизы, отличающиеся дикостью нравов и особенною наклонностью к хищничествам, совершаемым весьма часто у китайских калмыков и юсуновцев, конечно, не пропустят случая отомстить прежним своим утеснителям, для коих, может быть, и не безопасно вторжение таких соседей, ибо численность этих киргизов немаловажна и одних только ордынцев, подведомственных манапам: Урману, Джантаю и Джангарачу, изъявившим в 1847 году желание поступить в подданство России, считалось тогда до 40 000 юрт, да у манапа Бурамбая, управлявшего родом Богу, насчитывалось до 10 000 кибиток. Притом большая часть кара-киргизов имеют одинаковое с коканцами вооружение, не считая киргизской ай-балты (топора на длинной рукоятке) именно: пики, сабли и ружья с фитилями.

Кочующие, однако, в пределах Кокана киргизы, не предвидя для себя в подобных смутах ничего доброго, особенно те, которые пользовались расположением Хакима, начали оттуда расходиться в разные стороны: так, осенью 1852 г. в восточную часть оренбургских киргизов перешел из Туркестана с 400 приверженцами киргизский бий Досбул, лет 40 назад располагавшийся аулом в пределах Оренбургской степи по Тоболу и удалившийся оттуда на коканския земли. Добул пользовался также вниманием Мусульман-Чулака, начальствовал коканской крепостцой Джулеком и был поставлен датхою (родо-правителем) над кочевавшими при оной ордынцами. Бию этому, который на пути следования в нашу степь перехватил ехавшего из Ак-Мечети в Ташкент нарочного и отобрал от него бумаги, в которых между прочим заключалась одна весьма важная, именно: опись принятого новым Ак-Мечетским беком от своего преемника (Якуб-Бека) казенного имущества и снарядов, находившихся в крепости, дозволено с разрешения господина Оренбургского и Самарского Генерал-Губернатора кочевать в здешней степи без стеснения лишь других киргизов, оставшихся нам верными.

При этих-то последних происшествиях внутри Кокана и на границах его с Оренбургскою степью начала явственно выказываться та польза, которую пограничное начальство может извлечь в дальнейшем ходе дел на Сыре, из султана Илекая Касымова, имеющего весьма значительное влияние на киргизов Чумекеевского рода, между которыми и дюрткаринцами родился.

В ноябре 1852 г. Илекей прислал уже в Оренбург нарочных с объявлением, что по полученным киргизами, кочующими близ Сыр-Дарьи, известиям, будто в Ак-Мечеть прибыло до 2000 войска с намерениям напасть и разграбить алимцев и чумекеевцев, вверх по Сыру отправлены были лазутчики, и так как они подтвердили о появлении в Ак-Мечетском округе коканских скопищ, то Илекей распорядился собрать вооруженных киргизов, чтобы дать отпор хищникам, если бы они действительно покусились снова на подобную дерзость; вместе с тем поступило и от начальника Уральского укрепления о принятых Илекеем мерах к предупреждению грабежей коканцев

донесение

, при котором представлено подлинное к этому султану от нового Ак-Мечетского бека письмо, переданное капитану Михайлову Илекеем, где этот бек, извещая Касымова, что в Кокане водворилась тишина и спокойствие по случаю прочного утверждения на ханстве Худояр-бека и что бывший начальник Ак-Мечети за допущенные беспорядки и причиненные киргизам обиды сменен, а на его место назначен он, Мухаммед-Юсуф, приглашал за этим Илекея обратиться к зависимости Кокана и прибыть в Ак-Мечеть, обещая свою дружбу и свободную месть врагам. В одно и то же время и начальник Аральского укрепления доставил сюда письмо к нему Юсуф-бека, содержащее в себе известия о наказании Якуб-бека за грабежи и убийства в нашей степи, изъявления дружбы и желания мира.

Господин Оренбургский и Самарский Генерал-Губернатор в предписании Илекею от 4 декабря 1852 г., одобрив предпринятые им против хищных соседей меры осторожности, которые оказываются тем более полезными, что отряды из устроенных в степи укреплений не всегда могут вовремя приходить на место грабежей, являясь большею частью тогда уже, когда они кончены, между тем как сторожевая стража из киргизов, если не предупредит самое хищничество, то, по крайней мере, может задержать его до прибытия русского отряда, изволил сказать, что при совершенном знании султаном коканских и хивинских властей, тяжелым опытом им приобретенном, считает лишним указывать ему, в каком смысле и выражениях должен он отвечать Юсуф-беку, домогающемуся лестными, по его понятиям, обещаниями поколебать верность его Илекея всемилостивейшему Государю нашему и усыпить предусмотрительную его заботливость о соплеменниках, и что в твердости и непоколебимости правил султана не имеет никакого сомнения; впрочем, на случай для соображения, как смотрит Русское Правительство на грабежи коканцев, послана Касымову тогда же копия ответного от начальника Аральского укрепления Юсуф-беку письма, в котором, по воле Его Высокопревосходительства, после объяснения Юсуфу могущества и значения Русской державы указано было, что на Ак-Мечеть и другие коканские крепости, возведенные вопреки прав по берегам Сыр-Дарьи, составляющим предел кочевьев наших подданных киргизов, Правительство Русское не обращало внимания, пока начальствующие этими крепостями, из корыстных видов, не сделались своевольными и дерзкими утеснителями мирных ордынцев <…>.

[Илекей] представил два подлинных письма, одно ташкентского Куш-Бегия Нармухаммеда и другое – начальствующих в Ак-Мечети Юсуф-Бека и Мирзы Давлета к Сеилю и Бухарбаю с прочими их приверженцами; в первом Куш-Беги приглашает этих ордынцев прибыть в укрепление (конечно, Ак-Мечеть), быть спокойными во всех отношениях и повиноваться вновь назначенному начальнику мулле Мухаммед-Ризе-Батыр-Башию; во втором, после многих витиеватых фраз, высказывается то же желание, но с очевидною угрозою наказать за невыполнение, для чего добавляется в письме и о прибытии в Ак-Мечеть Ишик-Агасы Мирзы-Давлета с 425 человеками; в представленном же господину Оренбургскому и Самарскому Генерал-Губернатору Илекеем письме к нему начальствующего в хивинской крепостце на Куване Ходжа-Нияза, к посредству коего обращался султан об освобождении семейства своего, этот хивинец уведомляет, что желание Илекея представлял Мухаммед-Эмин-хану, но, как видно, без успеха, потому что в письме есть следующий намек: все вельможи, кроме меня, сказали, что вы враг, а я, приняв слова ваши и из благорасположения к вам, доносил два раза что вы не враг и что расположены по-прежнему к нам. Если вы почувствуете, что дело это для меня невозможно, то пришлите русское письмо. В другом письме, адресованном майору Энгману, от туркестанских властей извещается, что кипчаки (узбеки) в Кокане низложены вместе с Мусульман-Чулаком и сарты начинают восставить и действовать единодушно, что, узнав по прибытии в Ак-Мечеть, будто бы киргизы Табынского рода в числе 700—800 человек пришли со стороны Ходжа-Нияза для грабежа ордынцев Ак-Мечетского ведомства, послал противу их 500—600 человек под предводительством Мирзы-Давлет-бия, который, прибыв в ту самую пору, как табынцы грабили коканских киргизов, не допустил их до этого, некоторых умертвил, а некоторых взял в плен и доставил в укрепление; в конце же письма изложена просьба отпустить содержащихся в Аральском укреплении коканцев, взятых выступившим оттуда отрядом при разрушении крепости Кош-Кургана в начале 1851 г.

Нет сомнения, что заключающееся в последнем письме обстоятельство о грабеже киргизов имеет тесную связь с подобным же, объясняемым в одном из нынешних донесений Илекея, именно: коканцы, желая выместить на Сеиле и Бухарбае с их приверженцами, как непосредственных соучастниках по грабежам Якуб-Бека, вызванное ими наказание или просто удержать киргизов в Ак-Мечетском округе, чтобы подвергать по-прежнему поборам, успели, вероятно, захватить хвост бухарбаевских аулов, которые прежде всего пытались, сколько видно, найти Ходжа-Нияз-бая на Куване и пошли на сю сторону Сыра тогда уже, когда разочли, что это защита не надежна, но чтобы придать означенному грабежу более благовидности и освободиться от всяких, может быть, предполагаемых с нашей стороны требований относительно переходящих киргизов, Ак-Мечетский бек выставляет табынцев зачинщиками грабежа.

Во всяком же случае за посылкою бумаг хивинским Мехтеру и Диван-Бегию об освобождении семейства Касымова и указаний ему и начальствующему в Аральском укреплении, как должно поступить в отношении Сеиля, Бухарбая и тех киргизов, которые перейдут к нам, и действовать вообще на Сыре в нынешних обстоятельствах, теперь следует выжидать дальнейших от сего последствий, тем более что самый переворот в Кокане далеко еще не кончился, ибо, по поступившему на днях от начальника 53-й киргизской дистанции рапорту и основанным на его же донесении сведениям, полученным от управляющего восточною частью орды, коканское правительство подкрепляет войсками и Ак-Мечеть, и Туркестан, неизвестно только для отражения ли Мусульман-Кула или для охранения пределов своих от русских отрядов; попечитель же прилинейных киргизов Первухин, с рассказов киргиза, прибывшего из Петропавловской крепости в Троицк по торговым делам, – коканца Сеид-хана – доводит до сведения председателя пограничной комиссии, будто Худояр-бек еще в половине ноября вызвал к себе ташкентского Куш-Бегия Нармухаммедова и приказал его умертвить вместе с заменившим временно Мусульман-Кула Минбашием Утембаем и Рысалычием, назначив Куш-Бегием в Ташкент Мама-Нияза, а в Туркестане – его сына, и что та же участь, которая постигла Мусульман-Кула, ждет вообще всех влиятельных кипчаков.

Подпись: генерал-майор Ладыженский.

ЦГА РУз. Ф. И-715. Оп. 1. Д. 14. Л. 502, 511, 513-517 521-522. Копия. Машинопись. Извлечения.