В Ледяном походе генерал Корнилов не носил никаких орденов и украшений, за исключением венчального (обручального) кольца и кольца "с китайскими буквами» (по воспоминаниям Хана Хаджиева). Это кольцо служило печатью, которую "Батька» накладывал на конверты в самых экстренных случаях, а также, если письма были секретными и исходили лично от него.       

Николай Кузьмин, современный русский биограф Верховного, в своем романе-хронике "Генерал Корнилов» (М. Воениздат, 1997) приводит романтическую историю этого кольца, превратившегося под его пером в "старинный, массивный золотой перстень», якобы принадлежавший в свое время султану Бабуру – завоевателю Индии и основателю династии Великих Моголов, затем – Гельды-Гелю (одного из командиров гарнизона туркменской крепости Геок-Тепе, взятой русскими войсками "белого генерала» Скобелева), а после гибели в вылазке Гельды-Геля – самому Скобелеву, исчезнувшего с пальца "ак-паши» после его таинственной смерти "ак-паши» в   московской гостинице и, наконец, подаренного молодому Л.Г. Корнилову, в его бытность русским военным разведчиком в Афганистане, противостоявшим ему с британской стороны капитаном английской разведки капитаном Аббой Эббаном (будущим главой еврейских боевиков "Пальмах» и "Хаганы» в британской подмандатной Палестине, а впоследствии – видным израильским военным и государственным деятелем, министром иностранных дел государства Израиль).       

Правда, Н.П. Кузьмин приводит эту несколько авантюрную историю с перстнем (содержащую недвусмысленный намек на причастность британских секретных служб к смерти генерала Скобелева!) безо всяких ссылок на источники. Но оставим ее на совести уважаемого автора.       

Несомненно одно – "Великий Бояр» всегда с удовольствием вспоминал о своих путешествиях по Кашгарии, Туркестану, Монголии и Манчжурии в Японскую войну. Рассказывал он очень увлекательно, с многочисленными, красочными подробностями – слушатели неизменно оставались очень довольны. Особенно помогли они узникам Быховской тюрьмы, куда Корнилов с соратниками был заточен "душкой» Керенским, спровоцировавшим его на выступление на помощь Временному Правительству против большевиков, а затем обвинившим в "мятеже и измене делу революции и свободы».       

До рокового дня 28 августа 1917 г. Корнилов называл Керенского "говоруном» и "мямлей», но 28 августа из его уст по адресу "Верховноуговаривающего» вырвалось: "Негодяй!».       

Повторно "Уллы-Бояр» назвал уже низвергнутого большевиками, но отпущенного ими "с миром» Керенского негодяем уже 26 ноября 1917 г., поздравляя своих любимых текинцев с Георгиевским штандартом. В Быхове Корнилов подробно и увлеченно повествовал товарищам по заключению о своей миссии в Афганистан. В одежде туркмена, трудно отличимый от них из-за своих монголоидных черт лица, ведя двух нагруженных пшеницей двугорбых верблюдов, Корнилов переплыл бурную Аму-Дарью на "гупсэрах» (надутых воздухом козлиных шкурах). На гупсэрах (или "гупсярах») контрабандисты-афганцы нелегально переплывали на русскую, а туркмены и таджики – на афганскую сторону.        Афганцы везли находившимся в русском подданстве туркменам, киргизам и бухарцам, главным образом, кок-чай (зеленый чай), шелка и разные ковры. Туркмены и таджики контрабандой доставляли афганцам русское оружие и патроны, применявшиеся афганцами против англичан (что, возможно, заставляло русскую пограничную стражу смотреть на это дело сквозь пальцы). Л.Г. Корнилов под видом туркмена переплыл Аму-Дарью, снял тайно план афганской пограничной крепости и тем же манером, на "гупсэрах», благополучно добрался до русской крепости Кушки на противоположном берегу Аму-Дарьи.        

Незадолго до побега из Быховской тюрьмы "Батька» снял награды, которые всегда носил до этого момента – большой шейный крест Ордена Святого Георгия 3-й степени на георгиевской ленте, офицерский георгиевский крест 4-й степени, французский офицерский орден Почетного легиона с венком из лавровых листьев, высшие английские военные ордена Святого Михаила и Бани, и упаковал все эти награды в кожаный бумажник, в котором, кроме этих орденов, носил еще некоторые документы, личные записки, список имен разных лиц, фотокарточку семьи, записи о количестве оставшихся в зарядных ящиках боеприпасов и проч. Среди этих вещей находилась и "Молитва офицера», которая ему очень понравилась, еще когда в бытность в Ставке ему прочитал ее полковник Голицын. Верховный попросил Голицына отпечатать ему эту "Молитву» на отдельном листе бумаги, который всегда носил с собой.       

Позднее, уже в Ледяном походе, генерал Корнилов услышал песню Корниловского полка (на мотив сербской песни "Кто свою Отчизну любит») и попросил, чтобы ему переписали ее слова. Окровавленный листок с этой песней, пробитой осколком, был найден в кармане на груди погибшего. Это так поразило корниловцев, что с тех пор эта песня,  на слова, сочиненные Кривошеевым, стала официальным маршем Корниловского полка.        

Из оружия Верховный всегда носил при себе заряженный семизарядный маузер малого размера, но никто из участников 1-го Кубанского похода не помнит, чтобы "Батька» пускал его в ход. Но, несмотря на то, что он ни в кого не стрелял из своего маузера, Корнилов всегда держал пистолет заряженным, вместе с черными, без верхней крышки, часами марки "Павел Буре», коробкой спичек, свечой, записной книжкой и карандашом, ночью - на стуле или табурете возле головы, когда ложился спать, а  днем – на столе, за которым работал.       

12 февраля 1918 г. в станице Ольгинской состоялось собрание шедших с Добровольческой армией газетных репортеров во главе с Краснушкиным (Виктором Севским). Они просили Верховного уделить им несколько минут и ответить на ряд вопросов. Их интересовала жизнь "Батьки» в Быхове и его бегство с текинцами из Быхова на Дон, но Верховный, обратившись к Разак-Беку (по воспоминаниям последнего), сказал:       

- "Хан, пожалуйста, расскажите им все, о чем они вас спросят! Вот, господа, вам Хан, мой близкий человек; он был со мной в Быхове и бежал вместе, перенеся всю тяжесть жизни в Быхове и похода. Он знает мою жизнь в этот период и может рассказать о ней так же, как я сам, а меня, господа, извините – я занят!».       

После чего Верховный вышел в столовую, где его ожидали для совещания генералы Деникин, Алексеев, Романовский, донской атаман Попов, полковник Сидорин и другие. А Разак-Бек остался отвечать на вопросы репортеров. Во время интервью к нему подошел старик-полковник Русской армии, в свое время командовавший полком на Австрийском фронте. Его полк входил в дивизию, которой командовал генерал Корнилов перед самым его пленением австрийцами, вместе с семью солдатами его дивизии. Этот полковник преподнес генералу Корнилову палку в память "Орлиного Гнезда» (как называли тот пункт, который героически защищала корниловская дивизия).

Подаренная Корнилову полковником палка была дубовая, со слегка согнутой рукояткой. На изгибе палки были вырезаны ножом слова: "Орлиное Гнездо. 29 апреля 1915 г.». Она неизменно сопровождала "Батьку» во всех перипетиях его бурной военной жизни и исчезла среди обломков и мусора в день его смерти от большевицкого снаряда на ферме под Екатеринодаром. И вот теперь подаривший эту палку Верховному полковник попросил Разак-Бека доложить генералу Корнилову, что тому необходимо иметь свой значок Главнокомандующего Добровольческой Армии, чтобы все войсковые части легко могли найти его местонахождение. Полковник подчеркнул, что уже обращался с этой идеей к генералу Романовскому, но тот грубо оборвал его, сказав: "Полковник, у нас сейчас более важные дела, чем какой-то значок!».       Разак-Бек подбодрил старика, обещав при первой же возможности доложить его идею Верховному. Около 6 часов вечера генерал Корнилов закончил совещание. Поговорив и пошутив с репортерами, он вышел на крыльцо. Хан последовал за ним. Верховный разговаривал с донским атаманом Поповым, собиравшимся садиться на лошадь, чтобы ехать к своим казакам, в то время, как полковник Сидорин уже сидел на лошади.       - Значит, вы меня известите о решении ваших казаков? Пожалуйста, поторопитесь! - сказал Верховный.       

- Слушаюсь, Ваше Превосходительство! – ответил генерал Попов и, в сопровождении 20 казаков, скрылся в ночной темноте.       

Увидев Хана возле себя, "Батька» спросил его:       

- Ну, как, небось, жарковато стало вам с этими господами? А что, главным образом, их заинтересовало?       

Разак-Бек ответил на вопрос Главнокомандующего и, улучив момент, изложил ему идею старика-полковника о необходимости Верховному иметь свой значок.       

Корнилов задумался.       

- М-м-м...значок! Зачем? Пожалуй, лучше трехцветный национальный флаг! – сказал он как бы сам себе, глядя в зимнее небо. Хан молча, терпеливо ждал ответа. Не говоря ни слова, повернувшись спиной к адъютанту, Корнилов, по своей всегдашней привычке, заложив обе руки в карман брюк, вошел в свою комнату.       

Наступило время ужина. Войдя в столовую, Верховный подошел к столу, отломил кусок черного хлеба и поднес ко рту. При скудном свете керосиновой лампы, с блестящими, черными, как уголь, глазами на желтом усталом лице, "Батька» обратился к Разак-Беку:       

- Пожалуйста, Хан, купите материал, пусть сошьют нам трехцветный флаг. Это хорошая идея! Кто этот полковник? В какой части он состоит? Разузнайте, пожалуйста, Хан!       

При этих словах Разак-Бек радостно, "как дикая коза» (по его собственному выражению) стремглав полетел выполнять приказ Верховного, боясь, как бы он не передумал.        Закупив 9 аршин материала, Хан, вместе с хозяином лавки, в которой купил все необходимое для флага, пришел к генералу Эльснеру, который рассчитался с купцом-казаком и обещал назавтра доставить Верховному готовый флаг. На другой день трехцветный бело-сине-красный русский флаг, с  вышитым на нем слово

При виде Разак-Бека "Батька» обратился к нему со словами:       

- Хан, пожалуйста, передайте этот флаг конвою!       

Получив флаг из рук Верховного, Хан передал его начальнику конвоя Главнокомандующего полковнику Григорьеву, а тот, в свою очередь – туркмену-знаменосцу, который неизменно носил этот флаг до 9 часов утра рокового дня 31 марта 1918 г.

Туркмены-текинцы, телохранители Главнокомандующего, служили ему верой и правдой. Из чинов Текинского полка, охранявших Корнилова в Быхове, а затем освободивших его и сопровождавших в походе из Быхова на Дон, после многочисленных стычек, боев и перенесенных лишений, оставшихся в живых и добравшихся на родину, в Ахал, уцелело не более 100 человек, если верить бывшему командиру текинцев Ураз-Сердару, командовавшему Закаспийским фронтом и назвавшим эту цифру генерал-майору Разак-Беку Хану Хаджиеву, приехавшему в его расположение в Байрам-Али, где стоял тогда штаб его фронта.       

В Ледяном походе генерала Корнилова, вопреки широко распространенным, но ошибочным представлениям, сопровождало всего шестеро настоящих текинцев (туркменов) и три киргиза (один взвод 4-го эскадрона Текинского полка состоял не из туркменов, а из киргизов). С туркменами Верховный всегда говорил на их родном языке, которым владел почти в совершенстве, и только иногда спрашивал Разак-Бека по-текински названия предметов, забытых им.       

Кроме туркменского, генерал Корнилов, из восточных языков, свободно владел киргизским, китайским и фарси (языком, понятным персам, таджикам и афганцам) а из европейских – немецким, французским и английским (так, он каждый день отправлял из Быховской тюрьмы с Ханом письма на английском языке в британскую военную миссию; Хан лично передавал письма Корнилова главе английской миссии генералу Бартеру и привозил его ответы "Великому Бояру»).           

Когда генерал Корнилов посылал своих добровольцев в атаку, флаг оставался около него воткнутым в землю. В других случаях его держал в руках туркмен-текинец, находившийся подле Верховного. Во всех боях под этим флагом, рядом с Корниловым, всегда оставались генерал Романовский, полковник Трухачев, Патронов, Говоров, Долинский и Разак-Бек Хан Хаджиев.     

По воспоминаниям Хана, "как только Верховный занимал свою позицию на передовой линии, так сыпались пули, направленные большевиками на этот флаг». Любили Большевики, обстрелявшие из тяжелых орудий Святыни Московского Кремля и регулярно упражнявшиеся в стрельбе по иконам, никогда не упускали случая пальнуть и по эмблеме Великой России!       

Помрачившийся к концу жизни умом Александр Блок, несмотря на свое умопомрачение, очень точно подметил это в своей зловещей поэме "Двенадцать»:              

Товарищ, винтовку держи, не трусь!       

Пальнем-ка пулей в Святую Русь!              

Но, несмотря на это многократно совершаемое красными кощунниками святотатство, трехцветный бело-сине-красный русский флаг гордо, красиво, высоко развевался над головой первого Рыцаря Белой России (которого Разак-Бек, в соответствии со своим мусульманским менталитетом, именовал даже на склоне своих лет "Пророком»), а его верующие ученики с гордостью умирали за своего Пророка и за этот флаг. Вечная память всем корниловцам-первопоходникам, всем Белым Воинам, и вечная слава!       

Так что эта святая идея и сам флаг родились в станице Ольгинской 13 февраля 1918 г., но автора этой идеи так и не смогли найти – он как в воду канул! Загадкой навсегда остались его фамилия, имя и отчество – хотя сам Верховный должен был знать его по имени, когда тот преподносил ему палку в память об обороне "Орлиного Гнезда»!       

В одном из вариантов воспоминаний Разак Бека, опубликованном в под названием "Генерал Л.Г. Корнилов в Ледяном походе» в сборнике "Первый Кубанский "Ледяной» Поход» (М., 2001 г.), этот полковник идентифицируется с полковником Василием Лавровичем Симановским, Георгиевским кавалером, командиром 467-го пехотного полка, служившим с декабря 1917 г. в Добровольческой Армии, участвовавшим в 1-м Кубанском походе в качестве командира батальона Корниловского полка и убитым бандитами в конце 1918 г. в г. Кобеляки.       

Нам остается только гадать, чем объясняется подобное разночтение. Возможно, преклонным возрастом Хана Хаджиева и связанным с этим некоторым ослаблением памяти. Так, он, описывая орден Почетного легиона генерала Корнилова, сообщает, что тот был на "темно-зеленой ленте с красными полосками» (тогда как в действительности лента ордена Почетного легиона не зеленого, а красного цвета; темно-зеленая, с красными полосками, лента, у другого французского ордена - Боевого, или Военного, креста).           

После гибели Верховного от большевицкого снаряда в 9 часов утра 31 марта 1918 г. соратники увезли его тело из разрушенной снарядом хаты, оставив флаг у генерала Деникина. Дальнейшая его судьба осталась неизвестной.       

В Елизаветинской станице, уложив Верховного в гроб и поставив на стол под образами, Разак-Бек сдал в обоз Корниловского полка и лошадь Главнокомандующего. Это была кобыла, которую Верховный назвал Буланом, из-за ее золотисто-гнедой масти.

Когда в 10 часов утра 13 февраля 1918 г. Хан, возвратившись из конвойной команды, куда ходил вручать флаг, молодой унтер-офицер Корниловского полка Дронов попросил его доложить Верховному о его прибытии.       

- Меня хочет видеть солдат Корниловского полка? – удивленно спросил Верховный, когда Хан доложил ему о Дронове, и вышел на крыльцо.      

- Ваше Высокопревосходительство! Вам от полка!

– отчеканил бравый унтер Дронов, подводя "Батьке» нервную, красивую, высокую и статную кобылу.       

Верховный, как всякий природный казак, всосавший любовь к лошадям буквально с молоком матери, так и впился глазами в красавицу-кобылу. Приласкав ее, он поспешил изъявить свою благодарность подошедшему полковнику Неженцеву.        

С тех пор унтер-офицер Дронов оставался вестовым Верховного до его последней минуты.        

Седло, на котором  ездил Верховный в Ледяном походе, было австрийского военного типа.

По некоторым сведениям, кобыла Булан в свое время принадлежала австрийскому офицеру и была поймана корниловцами-ударниками летом 1917 г. на поле сражения на Австрийском фронте.

В конце апреля 1918 г. Разак-Бек увидел в станице Мечетинской какого-то кубанского казака на крайне исхудавшей кобыле, в которой сразу же узнал Булан. Оказалось, что ее продал этому кубанцу кто-то из обозников-корниловцев. Узнав от Хана об этом происшествии, новый Главнокомандующий генерал Деникин приказал разыскать и выкупить Булан, но следы ее затерялись.        

С наступлением темноты тело Верховного положили в гроб и, забив гвоздями, поставили на дроги впереди обоза.        

Все личные вещи генерала Корнилова, бумажник, окровавленные кольца и его маленький крест-тельник на тонкой золотой цепочке Разак-Бек вручил дочери Главнокомандующего, Наталье Лавровне, по приезде в Новочеркасск.        

Семью Верховный любил преданно и нежно. В этой связи Разак-Бек припоминает следующий случай времен 1-го Кубанского похода. 30 марта 1918 г., идя с Верховным на передовую линию под Екатеринодаром, они попали под сильнейший обстрел большевиков, открывших по ним артиллерийский, ружейный и пулеметный огонь. Верховный и его адъютант были совершенно одни в чистом поле.        

Глядя на Хана, Корнилов приказал ему залечь и не идти за ним дальше, чтобы не увеличивать цель. Хан напомнил ему о данном им его супруге Таисии Владимировне слове не оставлять Верховного никогда и быть с ним повсюду. Этим напоминанием о семье Хан хотел побудить его не рисковать своей жизнью. Корнилов, взглянув на Разак-Бека "с весьма недовольным видом», сказал: "Идемте!». И Хану показалось, что Верховный вовсе не хотел думать о семье в этот миг смертельной опасности.       

Несколько ранее, Елизаветинской станице Корнилов был очень рад явившемуся на помощь Добровольческой Армии из станицы Брюховецкой пополнения в составе 60 молодых казаков в конном строю. Уловив его хорошее настроение, Хан напомнил ему о семье. Глядя в ясное весеннее небо, Корнилов сказал:       

"Я очень рад, Хан, что семья находится в безопасности в руках верного человека».       

Этот верный человек был казак-осетин генерал Эльмурза Мистулов, приютивший семью Верховного на Тереке.       

- А как вы думаете, Ваше Высокопревосходительство, Юрик (сын Корнилова – В.А.) не боится сейчас жить среди настоящих разбойников? Он ведь нас, текинцев, принимал за башибузуков (головорезов – В.А.) и боялся,

– спросил Разак-Бек.       

- Нет, Хан, я не думаю. Он ведь сам башибузук.       

- Ваше Высокопревосходительство, Юрик был бы очень доволен и счастлив, если бы он сейчас находился с нами, разбирая большевицкие снаряды (трофейные боеприпасы, захваченные добровольцами при очищении станицы Елизаветинской от красных – В.А.).

"Батька» засмеялся и сказал:        

- Да, Хан, он очень любопытный во всем!        

На Терек семью генерала Корнилова увез осетин, истопник Владикавказской железной дороги, верный человек генерала Мистулова, приславшего этого человека с письмом Верховному. Сопровождал семью на Терек инвалид Текинского полка корнет Толстов. Позднее тяжело раненый в бою с красными генерал Мистулов застрелился, не желая сдаваться в плен большевикам.        

Кроме сына Юрия и дочери Наталии, у Лавра Георгиевича и Таисии Владимировны были и еще дети, но они умерли в раннем детстве. Его единственный брат-сибиряк, служивший в 4-м Сибирском казачьем полку, в середине августа 1917 г. приезжал навестить "брата Лавра». Это было их последним свиданием.         Верховный обедал с братом и беседовал с ним о хозяйстве в Сибири, где находилось единственное имущество " Великого Бояра» - дом и участок земли. За столом присутствовали все главные действующие лица так называемого "Корниловского мятежа» - генералы(А.С.) Лукомский, Крымов, Деникин, Марков, полковник Кислов, Аладьин, советник и политический консультант Корнилова Завойко, полковник Галицин, прапорщик граф Шувалов, поручик Долинский, Таисия Владимировна, Наталья Лавровна, Юрик и Разак-Бек Хан Хаджиев. За обедом Корнилов, как всегда, ел медленно и мало. Он вообще был неприхотлив в еде, не курил, но, по воспоминаниям того же Разак-Бека, "любил в походе выпить рюмку водки перед обедом», хотя "это удовольствие не всегда имел». Когда адъютанту удавалось достать ему бутылку водки, Верховный оставался очень доволен и советовал ему "спрятать ее от жадных глаз любителей выпить».       

Передав Наталье Лавровне личные вещи отца, Разак-Бек поселился в Новочеркасске в доме купца-казака Ивана Андреевича Абрамова (в крохотной комнате, которую до начала Ледяного похода занимал генерал М.В.Алексеев).       

В начале мая 1918 г. к нему прибыл из располагавшегося в Ростове-на-Дону штаба командующего германскими оккупационными войсками генерала фон Арнима  немецкий офицер-кавалерист в сопровождении унтер-офицера. Застав Хана в присутствии двух других русских офицеров – мичмана Трегубова Морской роты Офицерского (Марковского) полка и поручика Продуна Офицерского полка (им было негде ночевать и Хан пустил их "на постой»), германец просил Разак-Бека прибыть в главный германский штаб в Ростове побеседовать по крайне важному делу с донским Атаманом П.Н. Красновым, направившим его к Хану в Новочеркасск.        

Не желая попасть в щекотливое положение, Разак-Бек попросил у немецкого офицера взять с собой обоих марковцев, мотивируя это невозможностью для себя, как офицера русской Добровольческой Армии (формально продолжавшей находиться в состоянии войны с Центральными Державами!), допустить, чтобы на его доселе незапятнанное имя легла хотя бы малейшая тень подозрения в связях с противником. Взяв с Хана слово быть назавтра в Ростове, немец уехал. На другой день Хан прибыл в Ростов, но, прежде чем ехать в германский штаб, отправился в редакцию газеты "Приазовский Край» посоветоваться с ее издателями Сувориным и Краснушкиным, как быть. Они посоветовали ему съездить к немцам и узнать, в чем дело. Узнав о том, что Хан берет с собой двух офицеров-марковцев, Краснушкин заметил: "Вы большой патриот и разумный человек!».        Немецкий генерал фон Арним любезно принял Разак-Бека в своем штабе, расположенном в здании ростовского Палас-Отеля, спросив первым делом, действительно ли Хан состоял адъютантом генерала Корнилова. Получив, через переводчика, утвердительный ответ, он пояснил, что уже справлялся у нескольких русских о гибели генерала Корнилова, но хотел бы узнать в точности, как и при каких обстоятельствах это произошло, добавив:     

 "Вас рекомендовал нам генерал П.Н. Краснов; по его словам, вы были самым близким к генералу Корнилову лицом и точно знаете все об этом происшествии».       

Хан подробно изложил генералу фон Арниму все обстоятельства гибели Верховного. Немецкий генерал поблагодарил его, сказав о Корнилове буквально следующее:       

- Он был большой патриот и хороший генерал. Жаль, что русские не уберегли его. Придет время – и они же, убившие его, поставят ему памятник!       

Потом он спросил Хана, состоит ли он по-прежнему в Добровольческой Армии, и, узнав, что тот освобожден и едет к себе в Хиву, любезно предложил ему свои услуги – облегчить Хану путь до Хивы, заверив Разак-Бека:     

- Мы дадим Вам письма к Нури-Паше в Баку, а он Вам поможет добраться до Вашей Родины.     

Хан вежливо поблагодарил генерала фон Арнима, но сказал, что доберется на Родину без помощи германского командования.       

Перед тем, как покинуть Палас-Отель, Разак-Бек попросил фон Арнима разрешить тому дать огласку о визите Хана к нему.     

 - Конечно, если Вы передадите все в точности и тем самым избавите нас от лишней работы – делать опровержение! – сказал немецкий генерал.       

Когда Хан рассказал в редакции "Приазовского Края» об отзывах германцев о Корнилове, Краснушкин даже прослезился.

 - А ведь эти проклятые немцы – наши враги! А в то же время наш родной брат-русский собственной рукой направил гранату на такого великого патриота! – воскликнул он, вытирая слезы.       

Разак-Бек просил Краснушкина не упоминать его имени в газетной статье о беседе Хана с немцами, и тот сдержал данное слово.       На другой день после визита к фон Арниму Хан приехал в столицу Всевеликого Войска Донского – Новочеркасск – где его просили прибыть для личной беседы к Донскому Атаману генералу П.Н. Краснову. После продолжительной беседы с Разак-Беком Атаман П.Н. Краснов крепко пожал ему руку и сказал на прощанье:       

- Честь и слава вам, бессмертные текинцы, и вам, милый человек, честь и слава! Ваше имя не умрет! Если вам понадобится моя помощь – не стесняйтесь!       

П.Н. Краснов, действительно, не забыл о своем "милом человеке», воздав ему должное в своем бессмертном романе-эпопее "От Двуглавого орла к Красному знамени».       

Перед самым своим отъездом в Хиву Разак-Бек пришел проститься с генералом Африканом Петровичем Богаевским (преемником генерала П.Н. Краснова на посту Донского Атамана). Тот поинтересовался, почему Хан не носит значка 1-го Кубанского похода.       

- Я не имею его, Ваше Превосходительство! – простодушно ответил ему Разак-Бек.       

Достаточно для меня, что я был адъютантом, верным и любимым человеком Верховного, а значок для меня не имеет значения.       

Но вскоре генерал А. П. Богаевский вызвал Хана к себе по телефону и собственноручно приколол ему на грудь значок первопоходника, сказав при этом:       

- Вот, славный Хан, я потребовал для Вас из Екатеринодара.       

Полученный Ханом Хаджиевым из рук А. П. Богаевского знак "За 1-й Кубанский поход», был под номером 824. Всего таких знаков было выдано, по разным источникам, от 4 до 5 тысяч. Этот знак был установлен генералом А.И. Деникиным, как Главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России, приказом № 499 для всех участников Ледяного похода. Вот описание этого знака:       

"Терновый венец оксидированного серебра, 30 миллиметров в диаметре, пересеченный снизу слева вверх направо серебряным же мечом, рукоятью вниз, 50 миллиметров длиною. Оборотная сторона гладкая, с набитым порядковым номером награжденного.        

Для всех чинов, состоявших в строю и принимавших участие в боях с большевиками – лента, на которой носится знак, Георгиевская, с круглой розеткой национальных цветов (бело-сине-красная).       

Для нестроевых и гражданских чинов, участия в боях не принимавших (хотя в Ледяном походе нередко и нестроевым приходилось не только брать в руки винтовку, но и отбиваться от наседавших красных чем попало! – В.А.) – лента ордена Св. Владимира (красная, с двумя черными полосами) и с такою же розеткой национальных цветов».

Позднее форма этого "Знака 1-го Кубанского похода», в несколько измененном виде (золотой меч вместо серебряного и отсутствие розетки национальных цветов) повторилась в военном ордене "За Великий Сибирский поход» армии Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака.       

Через 20 лет после Ледяного похода, в приказе Русского Обще-Воинского Союза от 19 августа 1939 г. № 23 (г. Брюссель), было сказано: "Чтобы сохранить на вечные времена, в назидание потомству, память о первом Кубанском походе, распространить право ношения знака этого похода после смерти награжденного на старшего из его прямых потомков, причем право это предоставляется не автоматически, а каждый раз по особому постановлению Главного правления Союза первопоходников (вошедшего в РОВС – В.А.)».        Адъютант генерала Корнилова поручик Разак-Бек Хан Хаджиев скончался в г. Мехико (Мексика) 20 мая 1966 г. на 71-м году жизни и был погребен на Французском кладбище г. Мехико. Правление Калифорнийского отдела Союза первопоходников поместило в №59-60 "Вестника первопоходника» (09.09.66, с. 59) краткий некролог, содержавший, в частности, следующие сведения о жизненном пути покойного ветерана Белой Борьбы.       

Родился Хан в Хиве в 1895 г. Воспитывался в Москве в 3-м Кадетском корпусе и, по окончании в 1916 г. Тверского Кав. Училища, в чине корнета вышел в Нерчинский казачий полк, коим командовал в. старшина бар. Врангель П.Н. (под чьим началом, кстати, начинали службу и другие герои Белого движения – в частности, атаман Забайкальского казачества Г.М. Семенов и ком. Азиатской Конной Дивизии генерал-лейтенант Р.Ф. фон Унгерн-Штернберг – В.А.).       

Будучи переведен в Текинский конный полк, участвует с ним во всех боях на Зап. Фронте (Австрийском и Германском). Во время революции распоряжением Командующего 8-й Армии ген. Корнилова из полка был выделен отряд Текинцев для охраны Штаба Армии, и Начальником такового назначается пор. Хан Хаджиев. Воинской дисциплиной, выдержкой и преданностью заслужил доверие и состоял при ген. Корнилове в занимаемой должности до смерти последнего.       Совершив с Доброармией Первый Кубанский поход, в котором на его глазах, в бою под Екатеринодаром, погиб смертью храбрых генерал Корнилов (так в тексте некролога – В.А.), он после похода отбыл на свою родину, в Хиву; оттуда отправился в Багдад и Индию и, прибыв в Сибирь для продолжения борьбы против красных, вступил в Армию Адмирала Колчака. После гибели Сибирской Армии был в Шанхае (Китай), Японии, а затем переселяется в Мексику, где продолжал борьбу с коммунизмом пером, помещая в мексиканской прессе свои статьи о сущности и преступности коммунизма. Он до конца остался верен России и памяти Великого Бояра ген. Корнилова. Мир праху твоему, дорогой соратник!                                                                                           Правление Калиф. Отдела.».      Приведем в завершение этого краткого очерка о Корнилове и Корниловцах (с большой буквы!) два коротких отрывка из писем Разак-Бека Хана Хаджиева другу:                                                                                                 

Мексика, 30 янв. 38 г.       

...Я рад слышать, что Мурад жив и здоров!       

Мурад у нас был не только отличным гарцуном, но и хорошим наездником! Русинки (по-нынешнему – "закарпатские украинки» - В.А.) в Печинижине были без ума от него! Помнит ли он это местечко?        

Последний раз я его видел, когда он махнул мне своей белой папахой, предупреждая о приближении большевицкого броневика, из которого большевики почти в упор открыли по нас огонь и где лошадь Великого Бояра была убита наповал. Это было в 2 часа после полудня 26-го ноября 1917 года, когда Великий Бояр впервые поднял оружие в борьбе против большевиков...

                                                                                                

 

Мексика, 30 ноября 1938 г.

...Итак, мичман Трегубов погиб!!!     

Еще одним стало меньше...

Все они уходят и уходят, чтобы не возвращаться больше к нам, а наши ряды с каждым днем все редеют. Какая ирония судьбы! Почему он не погиб, когда это казалось для него неизбежным?     

Невольно я перенесся в этот злополучный Батайск и видел перед собой Великого Бояра, стоявшего на бугре, на фоне пасмурного неба, по колени в снегу, наблюдавшего за красивым наступлением славных моряков под командой инвалида (участника Великой войны народов) полк. Ширяева!     

Почему он не погиб под Батайском, Георго-Афипской (так в тексте письма – В.А.)...под трехцветным флагом, а не где-то на чужбине!..          

Россия есть и будет. Я верю в будущность России, как я верил Бояру, так как Бояр и будущая Россия – одно и то же светлое пятно в нашей теперешней мрачной жизни...                                                                                                                        Хан Хаджиев.

ПРИЛОЖЕНИЕ

"Молитва офицера»

Христос Всеблагой, Всесвятой, Бесконечный,

Услыши молитву мою.

Услыши меня, мой заступник предвечный,

Пошли мне погибель в бою.

Смертельную пулю пошли мне навстречу,

Ведь благость безмерна твоя…

Скорее пошли мне кровавую сечу,

Чтоб в ней успокоился я.

На родину нашу нам нету дороги,

Народ наш на нас же восстал,

Для нас он воздвиг погребальные дроги

И грязью нас всех забросал.

Три года мы тяжко, безмерно страдали,

Заветы России храня.

Мы бились с врагами, и мы не считали

Часами рабочего дня! В глубоких молитвах без счета и меры

В своих и враждебных краях

Сном вечным уснули бойцы-офицеры,

Погибшие в славных боях.

Но мало того показалось народу,

И вот, чтоб прибавить могил,

Он, нашей же кровью купивши свободу,

Своих офицеров убил.

Правительство, новые люди науки,

И много сословий и лиц

Пожали убийцам кровавые руки,

Прославивши наших убийц.

В Москве лишь тому не нашлося примеров.

Святая Москва наших дней

Не пролила крови своих офицеров

Могучей десницей своей.

Молись же за нас ты,

Москва золотая,

Молися о нашей судьбе.

Тебя не увидим мы больше, родная,

Никто не вернется к тебе.

Товарищи наши в боях погибали

Без меры, числа и конца;

Нам всем, умирая, одно завещали

– Войну довести до конца.

Чтоб область противника нашею стала,

Чтоб нам же открыли моря,

тоб вечно над Русской Землею сияла Свободы и счастья заря!

А ныне толкуют уже в Петрограде,

О том, чтобы мир заключить!

Чтоб ради покоя и золота ради

Россия навек погубить.

А скоро придут и иные, другие – Вильгельма "Великим» назвать,

Пред ним преклонить покоренные выи

И прах его ног целовать.

Скорей же в окопы, друзья-офицеры,

Не будем мы этого ждать.

корей подавайте солдатам примеры,

Как надо в бою умирать.

Не надо далеких и долгих примеров:

России надежный оплот,

Лишившись своих боевых офицеров,

Балтийский бездействует флот!

За наши страданья, за кровь и за муки

Нам Русский народ заплатил

– На нас же он поднял кровавые руки

И наших же братьев убил!

Терпенья исполнилась нашего мера

– Народ с нас погоны сорвал

И званье святое бойца-офицера

В вонючую грязь затоптал.

Спешите ж в окопы, товарищи-братья,

С семьей офицерской своей!

Нам смерть широко открывает объятья

– И мы упокоимся в ней.

Пока в ней грохочет гроза боевая,

Мы все на местах. Не уйдем!

И, край наш родимый от немцев спасая,

За Родину нашу умрем.

Когда же пред вечною волею Бога Пройдут дни Великой войны,

Тяжелая ляжет пред нами дорога,

Увидим тяжелые сны. Когда по окопам от края до края

Отбоя сигнал прозвучит,

Сойдемся, семья офицеров родная,

Последнее дело свершить.

Тогда мы оружье свое боевое,

Награды, что взяли в бою,

Глубоко зароем под хладной землею

И славу схороним свою.

На Родину нашу нам нету дороги,

Народ нас на нас же восстал,

Для нас же воздвиг погребальные дроги

И грязью нас всех забросал.

(Листок с текстом этой "Молитвы офицера» был найден на груди генерала Л.Г. Корнилова в день его трагической гибели от большевицкого снаряда под Екатеринодаром).

Здесь конец и Господу нашему слава!