ЗА БЕЛОЕ ДЕЛО. РОССИЯ-ГЕРМАНИЯ

ЗА БЕЛОЕ ДЕЛО. РОССИЯ-ГЕРМАНИЯ.

Автор выражает свою глубочайшую благодарность г-же Валерии Данилиной, гг. Эрнсту Юнгеру, Берту Хеллингеру и Виктору Акунову, без которых эта книга никогда не была бы написана.

Вольфганг Акунов

ЗА БЕЛОЕ ДЕЛО. РОССИЯ-ГЕРМАНИЯ Светлой памяти П.Ф. Космолинского – члена Союза графа Келлера.

"Я не знаю, найдется ли в мировой истории пример большего ослепления,

чем взаимное истребление русских и немцев,

к вящему прославлению англосаксов".

Гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц. "Воспоминания"

"Нужно было бы немцам объяснить, что мы им не опасны.

Конечно, война нами проиграна!

У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем все на свете.

У нас - Троцкий. Вот что нужно было сказать немцам: вам нужен сахар, хлеб?

- берите, лопайте, кормите солдат.

Подавитесь, но только помогите".

Михаил Булгаков. "Белая Гвардия".

1.ДЕКРЕТ О МАССОВЫХ УБИЙСТВАХ (ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)

В наше время терроризм – явление, ставшее частью повседневной жизни. Со школьной скамьи наших (и не только наших!) детей учат, что международный (и "отечественный") терроризм есть несомненное зло, и тому, как вести себя при угрозе организованного насилия. Однако было время, когда террор не только являлся основой государственной политики на территории России, но и был введен в жизнь и узаконен специальным декретом Совета народных комиссаров (Совнаркома). Пожалуй, в мировой истории (за исключением кровавых оргий якобинцев в революционной Франции) не было "правовых" примеров подобного рода.

Каждый год 5 сентября в Москве у мемориального комплекса жертвам большевицкого террора возле храма Всех Святых (что у станции метро "Сокол"), проходит панихида по жертвам красного террора . После поминальной службы проводится крестный ход, заканчиваюшийся у места, где, начиная с 5 сентября 1918 года, были беспощадно расстреляны тысячи невинных людей. О точном количестве захороненных там жертв "красного меча Мировой революции" историки спорят по сей день.

Память погибших приходят почтить активисты русских национальных общественных организаций – прежде всего, военно-исторических клубов – Московского имени генерал-майора П.Ф. Космолинского Корпуса, Добровольческого Корпуса, военно-исторического клуба "Доброволец–ХХ век", Союза графа Келлера, Российского Имперского Союза-Ордена, Русского Обще-Воинского Союза, казачьих, дворянских, монархических и других объединений. Венки, цветы, оркестр, почетный караул военно-исторических и казачьих организаций – в традиционной форме одежды, и Московского гарнизона – в форме современных Вооруженных сил Российской Федерации...

Ровно 88 лет тому назад, 5 сентября 1918 года, первые партии обреченных свозили сюда с Лубянки, из Бутырской и Таганской тюрем. Среди осужденных на смерть были настоятель Храма Покрова Пресвятой Богородицы (более известного в народе как Храм Василия Блаженного) протоиерей Иоанн Восторгов, сенатор Добровольский, бывшие царские министры внутренних дел Протопопов и юстиции – Щегловитов. Но большинство истребленных здесь красными изуверами русских людей так и остались безымянными.

Большевицким палачам было особенно некогда возиться с документацией, и они предпочитали обходиться без излишней "бюрократической волокиты".

Дата поминовения жертв красного террора выбрана не случайно. 5 сентября 1918 года, после убийства эсером Леонидом Каннегиссером председателя питерской ЧК – "кровавого гнома" Моисея Урицкого – и покушения эсеркой (?) Дорой (?) или Фанни (?) Каплан (?) на "пламенного интернационалиста" Ульянова-Ленина, самозваное большевицкое правительство приняло декрет, в котором, в частности, говорилось: "Совет народных комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью..."

И далее: "...Необходимо обезопасить Советскую Республику (о России в декрете "интернационалистов", разумеется, ни слова – это только нынешние "коммуняки" распинаются в своем патриотизме и любви к России! – В.А.) от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях (заметим, что первые концлгеря начали создаваться германскими национал-социалистами 15 лет спустя! – В.А.) ...подлежат расстрелу все лица, прикосновенные (? – В.А.) к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам)..."

По каким "принципам" следует определять "виновность" схваченных "прикосновенных" к заговорам и мятежам,, доходчивым образом разъяснил нижестоящим товарищам другой "пламенный интернационалист" и "верный сын трудового латышского народа" Лацис: "Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он (арестованный – В.А.) против Советов оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова у него профессия; все эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл красного террора" (курсив наш - В.А.).

Товарищу Лацису вторил наркомвоенмор товарищ Троцкий: "Устрашение есть могущественное средство политики и международной, и внутренней. Война, как и революция, основана на устрашении. Победоносная война истребляет по общему правилу лишь незначительную часть побежденной армии, устрашая остальных, сламывая их волю; так же действует революция: она убивает единицы (если бы! – В.А.), устрашает тысячи. В этом смысле красный террор принципиально отличается от вооруженного восстания, прямым продолжением которого он является".

Большевицкий "декрет о массовых убийствах", подписанный ближайшими соратниками Ленина-Троцкого-Свердлова – тт. Петровским, Бонч-Бруевичем (главным специалистом красного Кремля по оккультизму) и Курским (наркомом юстиции), подтвердил право ЧК на применение высшей меры (смертной казни) без суда и следствия. Кроме указаний о необходимости массовых расстрелов, в декрете, в частности, говорилось: "…обезопасить советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях. Так был найден и утвержден этот термин – "концлагеря" - один из главных и наиболее зловещих "технических терминов" ХХ века, которому, как оказалось, предстояло долгое "международное" будущее.

Как видим, отнюдь не "виновность" или "невиновность" перед палачами Исторической России, а классовая принадлежность, профессия и образование служили основанием для расстрела. По подсчетам комиссии, созданной по приказу генерала Деникина, только за 1918-1919 года красными были безжалостно уничтожены 1 766 118 русских людей, из них 28 епископов, 1215 священнослужителей, 6 775 профессоров и учителей, 8 800 докторов, 54 650 офицеров, 260 000 унтер-офицеров и нижних чинов, 10 500 полицейских, 48 650 полицейских агентов, 12 950 помещиков-землевладельцев, 355 250 представителей интеллигенции, 193 350 рабочих и 815 000 крестьян.

В дальнейшем число жертв неуклонно продолжало расти, по мере распространения зоны красного террора, который Ленин и компания собирались нести на штыках и шашках "армии Мировой революции" и за пределы России, залитой кровью и заваленной трупами русских людей. Большевики уничтожали свои жертвы не только путем массовых расстрелов, но самыми изуверскими способами - закалывали их штыками, резали ножами, рубили шашками и топорами на куски, сжигали в паровозных и корабельных топках, насиловали до смерти, распинали на крестах, ослепляли, оскопляли, вырезали языки, сдирали кожу с рук ("китайский маникюр"), с головы и всего тела, раздробляли молотками черепа, закапывали живьем с головой или по пояс в землю, спускали под лед, топили в реках и море, душили отравляющими газами (при подавлении "красным Бонапартом" Михаилом Тухачевским крестьянского Тамбовского восстания в 1921 году).

Обо всем этом сохранилось множество неоспоримых свидетельств. Просим читателей не забывать обо всем этом, когда он будет читать нашу книгу о тех, кто помешал "пламенным революционерам" осуществить свои не менее "грандиозные планы" также в Германии и прибалтийских странах.

2.О ВАЖНОСТИ РУССКО-ГЕРМАНСКОГО БРАТСТВА ПО ОРУЖИЮ ДЛЯ СУДЕБ ВСЕЙ ЕВРОПЫ И РОССИИ

Несть бо тайно, еже не явится: ниже бысть потаено, но да придет в явление.

(От Марка Святое благовествование, 4; 22)

Первая мировая война (именовавшаяся ее русскими участниками Великой или даже Великой Отечественной) и порожденные ею революции, локальные и гражданские войны (не только в России, но также в Германии, Венгрии, Румынии, Чехии, Словакии, Польше, Турции, Монголии и других странах-участницах войны) кажутся ныне чем-то очень далеким от нас. В действительности же это не так. Они далеки от нас только по видимости, в силу темпорального измерения.

Великая война и порожденная этой войной целая череда "малых" войн, вопреки широко распространенным "хрестоматийным" представлениям (вызванным, по выражению барона Юлиуса Эволы, "позитивистским внушением"), была вызвана отнюдь не так называемыми "противоречиями империализма", о которых продолжают твердить нам историки левого лагеря, господствующего ныне во всемирном масштабе и присвоившего себе монополию на истину. Как писал барон Юлиус Эвола: "Люди, верящие, что история делается исключительно актерами первого плана и обусловлена лежащими на поверхности экономическими, политическими, социальными и культурными причинами, не могут и даже не пытаются проникнуть глубже". Под мерный стук масонских молотков расшатывались троны европейских венценосцев, целенаправленно растлевалась родовая аристократия, золотая паутина Фининтерна все теснее опутывала европейский Христианский мир.

Планы стравливания христианских народов Европы в беспощадной, братоубийственной войне при содействии интернационального капитала и высвобождение пролетаризированных масс, как пара из кипящего котла, воплощался в жизнь с ужасающей, дьявольской скрупулезностью.

Одним из наиболее наглядных подтверждений реальности существования этого плана служит так называемая "Карта новой Европы", опубликованная еще в 1890 году в рождественском номере британского журнала "The Truth" ("Правда") под названием "Сон Кайзера". На этой карте Германиская империя была зображена раздробленной на отдельные республики; двуединая Австро-Венгерская "Дунайская монархия" представлена в виде именно тех независимых государств, что были созданы в результате Версальского диктата. Территория бывшей Российской Империи на этой карте была закрашена красным цветом и обозначена как "Русская пустыня".

В углу карты "Новой Европы" были изображены три европейских монарха - Императоры России, Германии и Австрии (выражаясь словами Благоверного Царя Иоанна Васильевича Грозного - "Государи по Божьему произволению, а не по многомятежному человеческому хотению"!), лишенные своих корон, покорно шествуют в "Работный Дом". Так еще задолго до войны был вынесен смертный приговор Европейским империям, и в первую очередь - Российской и Германской.

Отсчет кровавой четырехлетней бойне был положен в извечной "пороховой бочке Европы" - на Балканах, выстрелом масона Принципа в наследника австро-венгерского престола. И три великих христианских Империи - Российская, Германская, Австрийская (не считая четвертой - Оттоманской, хотя и не христианской, но также традиционной) были сметены кровавым потоком, вырвавшимся поистине из адских глубин. "Пока в России существует самодержавие, дело рабочего класса не может увенчаться успехом, мировая революция не может произойти", - писал Карл Маркс. И Россия была действительно обращена в "русскую пустыню", пораженную, как в романе-антиутопии Донского Атамана генерала П.Н. Краснова "За чертополохом", смертоносной "красной чумой".

И все же чаемый врагами окончательный "закат Европы" в тот момент не совершился. Ибо на пути осуществления зловещих планов Мировой Закулисы и ее подручных - красных палачей - встала новая сила, рожденная в окопном братстве мировой войны. Как писал Освльд Шпенглер: "Силу может ниспровергнуть лишь другая сила, и перед лицом денег никакой иной силы не существует. Деньги будут преодолены и упразднены только Кровью". Как в России, так и в Германии новая аристократия, подлинная элита траншей, сменила в горниле Великой войны аристократию прежнюю, старую, оказавшуюся не способной в основной своей массе сохранить верность Престолу, Вере и Отечеству, верность заветам собственных предков.

Люди "длинной воли" (по терминологии Л. Н. Гумилева), встали на пути отребья человечества, презрев кощунственные идеалы пацифизма, на алтари которых горе-интеллектуалы, вроде Барбюса, Олдингтона и Ремарка, бездумно согласились принести в жертву исконные европейские ценности. Грозный вызов войны был принят как откровение "Стальных гроз". Как писал Эрнст Юнгер в своей книге "Бой как внутреннее переживание": "Носителей духа времени были единицы, под чудовищным давлением войны избранные выдерживали испытание на прочность, сжимаясь в тугой комок. Их сущность отражалась в поступках - дерзких, хладнокровных и молниеносных".

Летопись Белой Борьбы - одна из славнейших страниц истории противостояния русского народа мировому злу. Белые воины были духовными потомками Святых благоверных русских воинов, ставивших Бога и Отчизну превыше всего. И в этой борьбе они были не одиноки!

Германские войска и добровольческие корпуса, сформированные вместо развалившейся кайзеровской армии, плечом к плечу с русскими патриотами-монархистами, сражались против большевизма под благодатным небом Украины и Дона, под сумрачным небом Прибалтики, на Черноморском побережье и в жарком Закавказье. И не случайно именно тогда сталь боевых германских касок украсил древний "мученический крест" - гаммадион (коловрат) - который так любила Святая Мученица Благоверная Царица Александра Феодоровна, растерзанная большевицкими убийцами вместе со Своим Царственным Супругом Государем Императором Николаем Александровичем, Наследником Российского Престола Цесаревичем Алексием Николаевичем, Великими Княжнами Ольгой, Татьяной, Марией, Анастасией и Их верными слугами в подвале Ипатьевского дома!

Единственный реальный шанс на спасение для исторической России - в примирении и военном союзе с недавними противниками, которых недруги германского и русского народов в очередной раз столкнули с нами лбами! - видели буквально все мыслящие русские патриоты - и даже те, кто, не разделяя верность монархической идее, встал под знамена "непредрешенческих" Вооруженных Сил Юга России генерала А.И. Деникина. Так, например, знаменитый командир "дроздовцев" генерал А.В. Туркул писал в своих мемуарах "За Святую Русь" ("Дроздовцы в огне"):

"На походе мы повстречали эшелоны германцев и австрийцев, тянувшиеся к югу. Под Каховкой германцы предложили нам свою помощь. Отличный германский взвод с пулеметом на носилках уже подошел к нам по глубокому песку. Германских пулеметчиков мы поблагодарили, но сказали, что огня открывать не надо. На паромах мы перевалили через Южный Буг, а Днепр перешли у Каховки, с которой нам суждено было встретиться снова, в самом конце нашей борьбы. С короткого боя мы взяли Акимовку, где уничтожили отряд матросов-коммунистов, ехавших эшелоном в Крым...В те мгновения боя, когда мы несли тяжелые потери, к Дроздовскому прискакали немецкие кавалеристы. Это были офицеры германского уланского полка, на рассвете подошедшего к Ростову. Германцы предложили свою помощь. Дроздовский поблагодарил их, но помощь принять отказался….На поле у дороги мы встретили германских улан. Все они были на буланых конях, в сером, и каски в серых чехлах, у всех желтые сапоги. Их полк стоял в колоннах. Ветер трепетал в уланских значках.

Когда мы с нашими ранеными проходили мимо, раздались короткие команды, сверкнуло оружие, и германский уланский полк отдал русским добровольцам воинскую честь. Тогда мы поняли, что война с Германией окончена (курсив наш - В.А.). Ах, если бы это понял и генерал Деникин со своим верным Антанте окружением! Если бы русские офицеры и генералы, втайне понимавшие каким-то шестым чувством, кто их главный враг, не стеснялись этого чувства и, из ложных соображений верности своим неверным "союзникам", перестали бы отказываться от германской помощи!.. Но победоносное русско-германское братство по оружию не входило в планы коварной Антанты и ее прислужников в России и Германии. И они приложили все усилия, чтобы торпедировать его. В результате уникальный исторический шанс был упущен и остался неиспользованным. Обо всем этом и пойдет речь в нашей книге.

3.КАВАЛЕРГАРДА ВЕК БЫЛ ДОЛОГ...

Кавалергарда век недолог...

Булат Окуджава.

Для наших прадедов и дедов он был и навсегда остался героем Русско-японской и Великой войн, возглавившим Белое движение в Финляндии, блестящим кавалергардом, до конца жизни хранившим штандарт Кавалергардского полка и фото Государя Императора Николая Александровича с собственноручной дарственной надписью. Для Севера Европы - символом национальной стойкости в борьбе с большевизмом. Для Финляндии - регентом страны, Главнокомандующим ее вооруженными силами, Президентом и знаменем в борьбе за независимость.

Георгиевский кавалер, генерал-адъютант барон Карл Густав Эмиль Маннергейм, потомок древнего шведско-финского рода, вопреки утверждению покойного Булата Окуджавы в его известной песне о кавалергарде из фильма "Звезда пленительного счастья", прожил весьма долгую, хотя и бурную, жизнь. Он родился 4 июня 1867, а скончался 27 января 1951 года. Из 83 лет, отпущенных барону Господом в этой земной жизни, он почти 70 лет был военным. Как писал сам Маннергейм: "Мне исполнилось 15 лет, когда в 1882 году я поступил в кадетский корпус Финляндии. Я был первым из трех поколений Маннергеймов, кто посвятил себя военной карьере".

Он был истинным патриотом своего Отечества - Всероссийской Империи - но готов был до последней капли крови служить и своей Родине - Финляндии. Когда она была в опасности, он вставал на ее защиту. Когда опасность отдалялась, он уходил с высоких постов - всегда добровольно. Выполняя тайное поручение русской военной разведки, он в 1905-1906 гг. совершил полное опасностей и приключений путешествие в Китай, Тибет и Центральную Азию, где, в борьбе за Сердце Азии, насмерть схлестнулись интересы двух величайших империй тогдашнего мира - Российской и Британской - и был принят самим Далай-Ламой, чего не удостоился "розовый" Рерих!

Маннергейм участвовал во всех крупных войнах ХХ столетия: в Русско-Японской войне и Первой мировой войне (на стороне России), в войне за независимость Финляндии (на стороне финской Белой гвардии против красных), в советско-финляндской "зимней войне" 1939-1940 годов (против советской агрессии), во Второй мировой войне (на стороне Германии против большевиков). За храбрость в боях под Люблином в Великой войне барон Маннергейм был награжден золотым Георгиевским оружием.

Генерал-адъютант барон Карл Густав Эмиль Маннергейм принадлежал к числу немногих верных слуг благоверного Царя-Мученика Николая II. В день Священного Коронования Государя он, в парадной кавалергардской форме, по правую руку от Государя, шагал во главе торжественной процессии, сопровождавшей Николая Александровича в Успенский Собор Московского Кремля. В день отречения Государя Императора от Престола барон Маннергейм командовал кавалерийской дивизией на Румынском фронте.

Подобно двум другим стойким монархистам, верным присяге, данной Царю и Отечеству - генералам графу Келлеру и хану Нахичеванскому - барон Маннергейм наотрез отказался присягнуть масонскому Временному правительству. Сразу же после Февральского переворота 1917 года Маннергейм потребовал от других русских военачальников (в том числе от будущих вождей Белого движения) восстать против узурпаторов-предателей Отечества. Но русские военачальники в массе своей колебались...до 1918 года, когда в Великом Княжестве Финляндском, под предводительством барона Маннергейма, была, с помощью белых германских войск генерала графа Рюдигера фон дер Гольца, разгромлена Красная гвардия (между прочим, именно в Финляндии противостоящие красным отряды антибольшевицких добровольцев получили название "Белая гвардия").

С самого начала Гражданской войны и по самый день смерти барона Маннергейма на его рабочем столе в военной Ставке стояла фотография Царя-Мученика Николая II, подаренная и подписанная Самим Царственным Страстотерпцем, являвшимся, как Великий князь Финляндский, наивысшим авторитетом в глазах Маннергейма. Спасение крошечной Финляндии в трех смертельных схватках с большевизмом (в 1918, 1930-40 и 1941-44 гг.), вне всякого сомнения, объясняется небесным заступничеством Святого Благоверного Царя, не оставившего в беде своего верного слугу и паладина.

До самых последних дней военной службы Маннергейм не расставался со своим русским денщиком. Он уверял, что в финской армии никто не умеет чистить сапоги, как следует - и, наверно, был прав.

В период Второй мировой (Европейской гражданской) войны финская армия до 1944 г. поддерживала Третий рейх и участвовала в осаде Ленинграда. Однако ни один снаряд финской артиллерии (в отличие от германской) не был выпущен по осажденному Петербургу - городу, в котором финский Главнокомандующий провел лучшие годы своей жизни и которому он с юных кавалергардских лет раз и навсегда отдал всю свою любовь.

Когда барон Маннергейм не воевал, он крепил оборону своей страны. В 1931-1938 гг. под его личным руководством была возведена знаменитая "Линия Маннергейма". Сам маршал, впрочем, отзывался о ней очень скромно: "…оборонительная линия, конечно, была, но ее образовывали только редкие долговременные пулеметные гнезда да два десятка выстроенных по моему предложению новых дотов, между которыми были проложены траншеи. Эту позицию народ и назвал "Линией Маннергейма". Ее прочность являлась результатом стойкости и мужества наших солдат, а не результатом крепости сооружений".

Как и положено настоящему полководцу, он гордился не техникой, а простыми солдатами - верными сынами Финляндии, в том числе и русского происхождения. Когда советские войска в конце "зимней войны" ворвались, наконец, в разрушенный Выборг, они были встречены пулеметным огнем с колокольни православного храма. Подавив пулеметную точку, большевики обнаружили, что пулеметчиком была дочь местного русского православного батюшки. А свой военный Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия барон Карл Густав Эмиль Маннергейм до конца жизни ценил выше всех своих других многочисленных боевых орденов.

4.IMMER WEIBLICH (Письма из Лифляндии)

Закат догорал. По озеру тянулись розовые тени, пурпуром горело дальнее окно на берегу, деревья стояли тихие, неподвижные, мягче лился аромат сирени. На террасе замка у караула заливалась кавалерийская труба, игравшая зарю.

Баронесса, мечтательно смотревшая на озеро, вдруг обратилась к начальнику военного отряда:

- Вы позволите, ротмистр! – сказала она, - приехать как-нибудь к вам с моими двумя мальчиками? Одному семь, другому восемь лет. Пусть посмотрят они на военную жизнь. Ведь дети деревни так мало ее знают! Пусть с молодых лет приучаются они любить и уважать Государя и Отечество, пусть познают дисциплину. Это так необходимо для мальчиков! Пусть любят солдата и военную жизнь.

Баронесса говорила ротмистру по-немецки. Она была немка. Это говорили и ее золотистые волосы, и высокий рост, и своеобразная грация, и сентиментальность. Но она говорила то, что я так страстно хотел бы слышать от русских матерей...

Говорят, что Ермолов просил Императора Николая I записать его в немцы; не проще ли русским позаимствовать у немцев те черты, которых у них не достает и которые им так важны. Французская и славянская расы – расы женские, германская, саксонская - мужские, и потому-то в этой немке, всей такой нежной, изящной, immer weiblich, говорили мужские инстинкты...

А наши дамы...

- Федя, не смей играть в солдаты – это нехорошо. Солдат – убийца...

- Я не дарю своему Мише солдатиков. Как он ни просит, - это развивает в детях милитаристские инстинкты, а мой сын должен быть гражданином, а не воином.

- Вы знаете, граф, я пишу для своего сына специальную историю. Там будет изложена эволюция культуры и науки на социальных началах. О войнах ни слова. Ни одной биографии полководцев. Вы, как литератор, обязаны мне прокорректировать мой труд. Я хочу внушить моему сыну отвращение к военному делу, а этого так трудно добиться у мальчика...

- Коля, не простудись; Саша, не смей бегать; Ваня, не подходи к лошадке… Вот с какого возраста готовим мы себе плохую армию. Избалованных офицеров, героев купринского "Поединка", безличных офицеров "Трех сестер" Чехова, не любящих, презирающих свое дело. Кадетский корпус никогда не даст того, что даст мать. Заветы матери любить Государя и Отечество; солдаты, впервые показанные матерью своему сыну с заветом любить военное дело – разве это не вольет на всю жизнь преданность военному делу! Почти все лифляндское дворянство находится на русской военной службе. Многие занимают высокие посты – чему же тут удивляться, когда любить Царя и Отечество. Любить службу их учила мать!

Наши матери намереваются учить через преподавателей женских гимназий своих девочек половому процессу и половой жизни. Они хотят быть впереди века. Что приготовят такие извращенные натуры для государства, что дадут они армии?

Баронесса говорила по-немецки. А как страстно хотелось услышать это по-русски, от русской женщины. Я никогда не слыхал, чтобы русская мать просила поучить своего сына военному делу, внушить ему любовь к солдату и к армии...

Когда отец берет своего сына на маневры – мать называет его сумасшедшим, бросает ему упреки: "Ты не любишь свое дитя! С солдатами, какой ужас"!..

Любезный ротмистр, исполните просьбу немецкой матери, покажите свой эскадрон ее сыновьям и не удивляйтесь, если они будут командовать вашими детьми, а ваши дети будут просить о переименовании их в немцы...

Ночь была прохладная. Гости разъезжались в полной темноте. Баронесса вскочила в высокий кабриолет, взяла вожжи в руки, муж поместился рядом.

- Вы не боитесь, баронесса? – спросил ее ротмистр.

- Со мною мой револьвер. Теперь "они" не посмеют напасть на нас. Теперь вы здесь.

- Баронесса отлично стреляет, - сказал ее муж.

- Auf Wiedersehen, - сказала баронесса. Ее голубые глаза стали темными.

"Алле-о"! Лошади тронулись, и колеса зашуршали по песчаной дороге.

Фон Б. уезжали верхом. Латыш-рейткнехт держал им кровных лошадей. Фрау Б. ехала по-мужски в длинной и широкой амазонке.

- Danke sehr, Нerr Rittmeister, auf Wiedersehen...

Ночь поглотила и их…Мы шли с ротмистром домой.

- Скачут верхом, стреляют из револьвера, - проговорил ротмистр, - охотятся, бегают на лыжах, гребут, воспитывают детей разумно и в то же время женственны, прекрасны…immer weiblich, ganz gemuetlich для своего мужа...мужская раса...

Он помолчал.

- Неужели, - заговорил он снова, - мы женская раса? Неужели нам: болтовня, красные флаги, трусость перед мифической черной сотней, проповедь непротивления злу, низкопоклонство, сплетни, предательство, измена Государю и долгу... неужели мы женская раса, со всеми недостатками женщины, с боязнью крупного, сильного, смелого...Ужасно...

Он остановился на террасе.

- Пройдемся по парку, - сказал он, - дивная ночь...

Мы пошли медленно, шаг за шагом, как ходят русские...

- Вот и идем мы тихо, еле бредем, - заговорил ротмистр. – На лодке покататься – не сыро ли? Выкупаться – не рано ли? Мы боимся простуды, начальства, черной сотни , революции, боимся Думы, боимся, что ее разгонят, чего мы хотим? Чего?…Мы хотим правды, справедливости, добра, истины, чего-то отвлеченного...Нет, вы мне скажите прямо, чего вы хотите? Супа, говядины, теплой одежды, сто рублей в месяц жалованья, три комнаты во втором этаже со швейцаром?..Так нет же, мы не знаем, чего мы хотим. Мы хотим, чтобы девушка знала и даже видела половой процесс; а хотим ли мы, чтобы она согрешила? А если согрешит? Соблазн велик. Мы хотим побед и не хотим войн, мы хотим спокойствия и не желаем дисциплины...А, черт возьми! Вот она, эта прелестная баронесса с золотыми волосами; она знает , чего она хочет, и она всегда своего добьется. Она молодчина...Ей и книги в руки. Ей-Богу, женюсь на немке и офицеров уговорю жениться; ну их к черту, наших феминисток. Если мы, мужчины, принадлежим к женской расе, так нам надо сдобрить нашу кровь мужской расой. Вы посмотрите, как она говорит "Mein Mann" – а для нашей муж...это Иван Иванович в грязном халате...Пройдемся на конюшню поверить дневальных...

В данной заметке, перепечатанной нами из военной газеты "Русский инвалид (от 9 августа 1906 года) превосходно, на наш взгляд, проиллюстрированы не только те грабли, на которые по-прежнему, и в наши дни, с завидным постоянством, продолжают наступать наши горе-соотечественники из "образованных классов", - антимилитаризм, половое воспитание подрастающего поколения, боязнь "черной сотни" (!) и проч., - но и те черты "остзейских" (да и не только "остзейских") немцев, со времен Петра Великого верой и правдой служивших в Русском Офицерском корпусе, которые так ценили в них российские Государи. Вот что являли собой "русские немцы" и "русские шведы" в Русской Императорской армии, на службе Русскому Белому Царю.

В лету 1914 г. из 1500 генералов Русской Императорской Армии "русских немцев было более 20 процентов. Треть командирских должностей в Русской Императорской гвардии традиционно занимали выходцы из знатных дворянских родов немецкого происхождения. Высок был и уровень "русских немцев" среди командного состава Русского Императорского Флота (20 процентов). Из 117 членов Свиты Государя Императора Николая Александровича немцев было 37 человек. Более трехсот тысяч немцев – подданных Всероссийской Империи – храбро сражались в рядах Русской Императорской Армии против армий Центральных держав (в том числе, против армий Германии и Австро-Венгрии).

23 августа 1915 г. на Западной границе Российской империи, у местечка Жмуйдки, застава русских конногвардейцев под командованием корнета Эвальда Вольдемаровича фон Рентельна атаковала, опрокинула и рассеяла разъезд германского 24-го Лейб-драгунского полка. На погонах зарубленных конногвардейцами корнета Рентельна германских офицеров были ясно видны вензеля Императора и Самодержца Всероссийского Николая II – Августейшего Шефа полка.

В отличие от Русской Армии, в армиях Германии и Австро-Венгрии шефство членов Русской Императорской Фамилии над полками не было отменено.

Борясь, под влиянием оголтелой проантантовской масонской либеральной пропаганды, против "засилья остзейских баронов" (многие из которых в 1904-1906 гг., 1917 г. и позднее на деле, с оружием в руках, доказали своему Российскому Отечеству и всему миру верность присяге, данной ими Всероссийскому Императору) в Прибалтийском крае, российские власти в каком-то безумном ослеплении начали создавать латышские вооруженные формирования (против которых, кстати, решительно выступала Святая Царица-Мученица Государыня Императрица Александра Федоровна!) и чехословацкие военные дружины из числа австро-венгерских военнопленных.

Беспокоясь о бесперебойной работе промышленных предприятий и заготовке леса, власти открыли дорогу в Россию китайцам. И что же получили в итоге? "Красных латышских стрелков", на чьих купленных за ворованное золото штыках утвердился гнусный большевицкий режим, заливший кровью и слезами подъяремную Россию! Китайских "интернационалистов", сдиравших кожу с рук у русских юнкеров и офицеров ("китайский маникюр")! Шкурников-"белочехов", выдавших Верховного Правителя России (а с зимы 1918 г., по постановлению Съезда сибирского православного духовенства - еще и Главу Российской Православной Церкви!) адмирала А.В. Колчака красным палачам в Иркутске в обмен на свободный проезд до Владивостока с награбленным русским золотом!

В годы I Гражданской войны 1917-1922 гг. на территории бывшей Российской Империи сражались против красных монархические военные формирования, состоявшие из немцев ("русских" и "германских"). А вот ни одного монархического латышского или эстонского вооруженного формирования автор назвать не может, хотя долго изучал этот вопрос.

Эвальд Вольдемарович фон Рентельн (1983- после 1946) был типичным "русским немцем" - верноподданным Всероссийской империи немецкого происхождения. Офицер Лейб-гвардии Конного полка, дослужившийся в Царской Армии до штабс-ротмистра. Участник Великой Гражданской войн. Служил в русской офицерской роте сформированного в 1918 г. в столице Эстляндии Ревеле (ныне – Таллинн) Балтийского полка ("Балтенрегимент"), а с 1919 г. – в белой Северо-Западной армии под командованием генерала от инфантерии Н.Н. Юденича, в рядах которой дослужился до ротмистра. В 1920 г. эмигрировал в "панскую" Польшу.

Когда прозвучали первые выстрелы на советско-германском фронте, 22 июня 1941 г., вступил в ряды германского вермахта. В рядах германской армии (а не Ваффен СС, как часто неправильно пишут и думают!) Э.В. фон Рентельн был назначен командиром сформированного из перешедших на сторону Третьего рейха бывших красноармейцев 360-го казачьего полка (с 5 ноября 1942 г.), а со временем возглавил конную казачью бригаду в составе XV Казачьего Кавалерийского Корпуса генерала Гельмута фон Паннвица.

В 1944 гг. русские казаки под командованием Э.В. фон Рентельна сражались на Западном фронте против войск английских, американских и французских союзников советского диктатора Сталина по антигитлеровской коалиции на Западном фронте, пробившись в августе 1944 года, после высадки западных союзников в Нормандии, с ожесточенно обороняемого, но не удержанного ими побережья Бискайского залива в Германию.

В 1945 г. Э.В. фон Рентельн был взят в плен западными союзниками Сталина и выдан советским военным властям. Лихой кавалерист-"остзеец" был заключен в советский лагерь в Прокопьевске, а затем – в районе Новосибирска. Скончался в большевицком узилище при невыясненных обстоятельствах. Эти факты не опровергнешь, тем более, что факты, как известно, вещь упрямая. И явствует из них одно: "русские немцы" – ветераны Императорской и Белой Армии – даже в годы Второй Гражданской войны (1941-1945) воевали не против России, а против поработившего Россию большевизма.

5.ВЕРНЕЙШИЙ ИЗ ВЕРНЫХ. ПОВЕСТЬ О ФЕДОРЕ КЕЛЛЕРЕ

"В нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари".

Л.Н. Толстой. Война и мир.

НАЧАЛО БОЛЬШОГО ПУТИ

Описание герба графов Келлер:

Графы Келлер – Graf Keller (Preuss. Graf 29.11.1789)

Щит, имеющий золотую окантовку, пересечен. В верхнем голубом поле три черных орлиных оторванных головы (2+1) с золотыми клювами и красными языками, между трех золотых шестиконечных звезд (1+2). В нижнем красном поле на зеленой земле серебряный спящий леопард. На щите графская корона и над ней три коронованных дворянских шлема без нашлемников и наметов. Щит держат отвернувшиеся черный орел и серебряный лев.

Прибалтийский гербовник. Собрание гербов рыцарства Лифляндии, Эстляндии, Курляндии и Эзеля. 50.5.

Составитель дворянских родословий Рейхсгерольд королевства Швеция Карл Арвид фон Клингспор.

Стокгольм, Ф.&Г. Бейер, 1882.

Среди героев Великой Отечественной войны 1914-1918 гг. особо выдающуюся роль играл, вне всякого сомнения, прозванный "первой шашкой России" граф Федор Артурович Келлер. Фигура этого блестящего кавалерийского военачальника, вне всякого сомнения, знаковая, для всего российского офицерства конца XIX- начала XX века. Сформировавшийся как офицер в период модернизации Русской Императорской Армии эпохи Великих реформ Государя Императора Александра II, по праву снискавшего в горячо любимом им русском народе почетное прозвание Царя-Освободителя, получивший богатый боевой опыт в ходе Русско-Турецкой войны 1877-1878 годов, этот достойный представитель славной плеяды "русских немцев" - скромных и отважных, умеренных и аккуратных - несмотря на свой почтенный возраст, отнюдь не выглядел человеком из прошлого, закостеневшим навечно в своих представлениях о военном деле.

По сути, Федор Келлер являлся живым воплощением славных традиций старой Русской Императорской Армии, шедших от Генералиссимуса А.В. Суворова и Белого генерала М.Д. Скобелева, и служил своеобразным мостом между поколениями русских офицеров. Не следует ни на минуту забывать, что на момент начала Великой Отечественной войны в августе 1914 года вступившему в нее начальником дивизии графу Федору Артуровичу Келлеру было как-никак уже 57 лет от роду. Разумеется, военачальников такого ранга, прошедших жестокую школу кровавой Русско-турецкой и еще более кровавой Русско-Японской войны в Русской Императорской Армии было не так уж и мало. Причем многие из этих умудренных опытом военачальников занимали более высокие посты и должности, чем наш герой граф Келлер. Однако Федор Артурович выделялся среди них как своим поистине глубочайшим знанием военного дела, так и глубоко человечным отношением к подчиненным.

В 1877 г. двадцатилетний Федор Келлер, отпрыск прусского дворянского рода (в 1789 г. прусский король даровал роду Келлеров графский титул), служившего со времен Государя Императора Николая I Всероссийской империи, и к описываемому времени, перейдя в Православную веру, совершенно "обрусевшего", блестяще окончив приготовительный пансион славной "кузницы офицерских кадров" Всероссийской Империи – Николаевского кавалерийского училища – вступил вольноопределяющимся ("вольнопером") второго разряда в 1-й Лейб-драгунский Московский его Величества полк. Не состоя формально в военной службе, начинавшейся для него официально с 1 сентября 1877 года, вольноопределяющийся Келлер 30 августа отправился с полком на кровавый театр Русско-Турецкой войны. На Балканах он был награжден за храбрость солдатскими знаками отличия ордена Святого Георгия 4-й, а вскоре и 3-й степени. В первый офицерский чин – прапорщика – Федор Келлер был произведен 31 марта 1878 года. Спустя два года, в 1880 году, корнет Федор Артурович Келлер был, по распоряжению начальства, переведен в 6-й гусарский Клястицкий полк, более семи лет командовал в этом славном памятью героя Отечественной войны 1812 года храброго генерала Кульнева полку эскадроном и дослужился до чина ротмистра.

В 1888-1889 гг. Федор Артурович Келлер прошел "на отлично" курс обучения в Офицерской кавалерийской школе. Произведенный за "отличия по службе" в 1894 году в полковники, граф Келлер нес воинскую службу поочередно в 24-м драгунском Лубенском, 23-м драгунском Вознесенском, 11-м драгунском Харьковском полках. В 1904 г. Федор Артурович вступил в командование 15-м драгунским Александрийским (бывшим 5-м гусарским Александрийским полком "бессмертных гусар"), а в 1906 г. – Лейб-гвардии драгунским полком. В 1905 г. полковник граф Ф.А. Келлер временно исполнял обязанности Калишского генерал-губернатора, беспощадно подавляя крамолу. Находясь при исполнении служебных обязанностей, Федор Артурович был сначала обстрелян, а затем серьезно ранен (из его тела извлекли 54 осколка) и контужен в голову взрывом бомбы, брошенной в него красными террористами, но "остался в строю".

В 1907 г. полковник Ф.А. Келлер был произведен в генерал-майоры и зачислен в Свиту Его Императорского Величества. В июне 1910 г. Федор Артурович был назначен командиром 1-й бригады Кавказской кавалерийской дивизии. В феврале 1912 г. последовало его назначение начальником 10-й кавалерийской дивизии, с которой он и выступил на фронт Великой (Отечественной) войны. К моменту выступления на фронт граф Ф.А. Келлер уже носил звание генерал-лейтенанта.

Граф Ф.А. Келлер пользовался в Русской Императорской Армии огромной известностью и популярностью. За ним прочно закрепилась вполне заслуженная им слава одного из наших лучших кавалерийских начальников. Успешная боевая работа на фронтах великой войны сделала его знаменитым не только в Русской армии, но и в русском обществе. О нем с восторгом писали газеты и журналы, им восхищалось население, получая вести об очередных успехах сражавшегося под его командованием 3-го кавалерийского корпуса на фронте. Именно тогда граф Келлер и заслужил почетное прозвище "первой шашки России". О том, насколько широко известен и популярен был тогда в России граф Федор Артурович, сохранилось немало непреложных свидетельств. Пятнадцатилетние и даже тринадцатилетние мальчики из вполне благополучных и даже богатых семейств убегали из дому на фронт, чтобы служить в корпусе у генерала графа Келлера".

Тем не менее, нам – потомкам тех мальчишек – граф Федор Артурович Келлер знаком не столько своими воинскими подвигами (десятилетиями замалчиваемых злонамеренной коммунистической пропагандой - как, впрочем, и весь ратный подвиг Русского солдата и русского офицера в Великой Отечественной войне, у которой большевицкие борзописцы, щелкоперы и фальсификаторы истории украли даже название, обозвав ее "империалистической", как будто в ней честные русские воины нее защищали ценой собственной крови и жизни Отечество, преданное и проданное немцам большевицкой "партией национальной измены", подло нанесшей в черном 1917 г. удар в спину собственной армии!), а тем, что он, в числе очень немногих русских генералов, сохранил в кровавом феврале 1917 г. верность Государю, которому присягал, и отказался повторно присягать, да еще Временному правительству!

Но в этой кажущейся несправедливости, по нашему мнению, усматривается некая высшая справедливость, поскольку именно отважное поведение графа Келлера в феврале 1917 г., его верность присяге, отказ поступиться своими принципами, впитанными с молоком матери, предать заветы отцов и дедов – честных строителей Русской Державы – ради некоей призрачной выгоды, стали своеобразной кульминацией жизни этого доблестного Православного воина Великой, Единой и Неделимой России. Именно по этому поступку спустя многие годы и десятилетия потомки судят о графе Ф.А. Келлере, сохранившим незапятнанной самое главное – Честь и Веру в Бога.

Год 1914

Боевой путь воинских частей, сражавшихся под командованием граф Ф.А. Келлера в годы Великой Отечественной войны, был отмечен многими успехами, стяжавшими им громкую славу лучших кавалерийских соединений Русской императорской армии. Об этом свидетельствует оценка Верховным командованием как действий 10-й кавалерийской дивизии, а позднее 3-го кавалерийского корпуса, так и личных заслуг графа Ф.А. Келлера. Многочисленные ордена и другие награды "келлеровцев" явились данью при знания их воинской доблести, их тяжкого ратного труда.

С первых же дней войны и до марта 1917 г. граф Ф.А. Келлер воевал на одном из наиболее "благополучных" (с военной точки зрения) фронтов Русской Императорской армии – Юго-Западном (а последние месяцы – в рядах созданного в декабре 1916 г. Румынского фронта).

4 августа 1914 г. Россия, верная (как выяснилось в скором времени – на горе себе!) своему союзническому долгу перед Антантой, вошла силами Северо-Западного фронта в пределы германской провинции Восточной Пруссии. Против оборонявшей Восточную Пруссию 8-й германской армии (силой в 200 000 штыков и сабель) действовали 2-я русская армия под командованием Генерала от кавалерии А.В. Самсонова и 1-я русская армия под командованием Генерала от кавалерии П.К. Эдлера фон Ренненкампфа (а не "Ренненкампфа фон Эдлера", как часто неправильно пишут и думают!). Отсутствие должной координации обеих наступающих русских армий со стороны Главнокомандующего русскими армиями Северо-Западного фронта Генерала от кавалерии Я.Г. Жилинского и несогласованность в действиях командующих армиями позволили германцам, несмотря на достигнутый русскими армиями первоначальный успех, разбить их поодиночке. Блестяще начатая Восточно-Прусская операция русской армии окончилась неудачей (хотя и помогла, ослабив германский натиск на Париж и вынудив немцев перебросить часть своих лучших дивизий с Западного фронта на Восточный, французской армии выиграть битву на Марне).

В то время как в Восточной Пруссии разворачивались описанные нами выше трагические для русских армий генералов Ренненкампфа и Самсонова события, на Юго-Западном фронте русские войска вели успешное наступление против войск Австро-Венгрии (именуемой в описываемое время также дунайской, или Двуединой монархией). Четыре армии фронта (3-я, 4-я. 5-я и 8-я) были развернуты на фронте протяженностью в 400 км, тянувшемся от Ивангорода до Каменец-Подольска. Нанося концентрические удары с севера и востока, русские войска намеревались взять в "клещи" весь район между австрийской крепостью Перемышлем и столицей австрийской Галиции Львовом, в результате заняв всю Галицию.

Для возглавляемой генералом графом Ф.А. Келлером 10-й кавалерийской дивизии кампания началась в двадцатых числах июля 1914 г., когда она прикрывала развертывание 3-й армии Юго-Западного фронта. 3-я армия находилась под командованием генерала от инфантерии Н.В. Рузского (одного из будущих заговорщиков-"февралистов", вынудивших Государя Императора Николая Александровича отречься от прародительского Престола, чем вызывали, в конечном итоге, гибель Русской Армии. Российской Империи, Русского национального государства, а, в конечном итоге, и свою собственную гибель – генерал-изменник Н.В. Рузский был зверски зарублен большевицкими палачами в Пятигорске в 1918 г. и похоронен в безымянной братской могиле вместе с несколькими сотнями жертв "красного террора"). Основной целью дивизии под командованием графа Келлера было создание завесы на пути австрияков и ведение разведки.

24 июля 1914 г. 10-я кавалерийская дивизия графа Келлера перешла русско-австрийскую границу между расположенным на российской территории местечком Вышгородок и австрийским городом Збаражем (знаменитым "збаражским осадным сидением" польских войск, окруженных казаками гетмана Богдана Хмельницкого в середине XVII века). Выбив из Збаража австрияков, дивизия Келлера устремилась в направлении Львова, продвигаясь в авангарде войск 10-го армейского корпуса. 3-й русской армии. Уже в первые дни "келлеровцы" вошли в боевое соприкосновение с неприятелем. 28 июля, отдавая приказ по дивизии, граф Келлер подвел некоторые итоги действий своих подчиненных, особо обращая внимание на то, что достигнутые успехи явились результатом большой работы в мирное время:

"За последние три дня, как только наша дивизия выдвинулась в границе, у нас сразу же во всех полках оказались разъезды, которые встретились с неприятелем. Разъезд 1-го Оренбургского казачьего полка под командованием хорунжего Хлебникова, преследуя спасавшийся разъезд неприятеля, нарвался на пехотную заставу, но не смутился сильного огня ее, смело бросился в атаку и перерубил нескольких врагов. Второй эскадрон гусар под командой ротмистра Барбовича (будущего знаменитого белого генерала И.Г. Барбовича – В.А.), обнаружив роту пехоты, смело бросился на нее в атаку. Загнал ее в деревню, затем спешился, выбил с помощью взвода казаков под командой подъесаула Лосева эту роту из деревни и окопа, а когда австрийцы побежали, эскадрон и казаки. Сев опять на коней, бросились преследовать врага. причем перерубили и перекололи до 30 человек...

Приношу от лица службы горячую благодарность всем господам офицерам и нижним чинам, бывшим в разъездах и эскадронах, за удалые их действия, за товарищескую поддержку, которую они подавали друг другу, и за решительность в окопах. Рад, что вижу в настоящих делах против действительного врага, что тому, чему мы учились на маневрах в мирное время, привилось в 10-й дивизии – удаль и взаимная выручка друг другу. Все мы братья, все мы должны выручать один другого, хотя бы это стоило нам жизни. Всем поступать так, чтобы, не ожидая приказания, бить врага там, где он попадается, не справляясь, сколько его . Во всех бывших стычках оказалось, что хотя врагов было гораздо больше наших, но потери наши очень невелики сравнительно с врагом. А почему? Да только потому, что наши бросались смело, а враг отбивался! За все это время убито врагов около 50 человек, а у нас потери всего пять человек. Из них четыре легкораненых и один без вести пропавший казак, который даст бог. Еще к нам вернется. Сердечное спасибо всем молодцам, бывшим в боях и показавшим пример. Как надо бить врагов Отечества. Всех наиболее отличившихся предписываю представить сейчас же к наградам".

Первое крупное столкновение частей 10-й кавалерийской дивизии с австрияками произошло 3 августа 1914 г. 1-й и 2-1 эскадроны 10-го гусарского Ингерманландского полка успешно атаковали австрийцев, захватив в плен около 500 неприятельских солдат и 16 офицеров. Серьезный бой 10-й кавалерийской дивизии пришлось выдержать через четыре дня, 7 августа. На этот раз столкновение частей дивизии Келлера с австрийцами произошло близ города Золочева, западнее Тарнополя, в районе железнодорожной дороги Тарнополь-Львов. Остановив продвижение австрийских войск от Львова к Тарнополю и нанеся неприятелю большие потери, дивизия Келлера была вынуждена отойти в район деревни Бялоголовы. На следующий день, 8 августа, 10-я кавалерийская дивизия вступила у деревни Ярославицы в свой первый действительно крупный бой с неприятельской конницей – "последнее кавалерийское сражение в мировой истории".

Там "келлеровцам" довелось скрестить клинки и пики с "рейтарами" 4-й австрийской кавалерийской дивизии. Невзирая на численное превосходство неприятеля, имевшего в своих рядах двадцать эскадронов против всего десяти русских, графом Келлером была одержана блестящая победа. В плен было взято 250 австрийских кавалеристов и 400 пехотинцев, а в качестве трофеев захвачено 300 лошадей, 8 артиллерийских орудий с передками и зарядными ящиками, несколько пулеметов и документы штаба 4-й австрийской кавалерийской дивизии.

Потери самой русской 10-й кавалерийской дивизии составили всего 150 человек убитыми и ранеными. Залогом успеха в бою под Ярославицами стали не только отличная выучка русских кавалеристов, до блеска отточенная в предвоенные годы, но и выдающаяся роль их славного "отца-командира". В бою под Ярославицами граф Федор Артурович Келлер проявил свойственные ему удивительное присутствие духа, ясность мысли, быстроту решений и отличный глазомер – все суворовские качества, завещанные Генералисимусом потомкам. Именно в этом бою с особой яркостью обрисовались дарования этого истинного, прирожденного кавалерийского начальника.

За победу, одержанную 8 августа 1914 г. под Ярославицами, чины 10-й кавалерийской дивизии получили свои первые на Великой Отечественной войне награды. 23 сентября 1914 г. генерал-лейтенант граф Ф.А. Келлер, генерал-майор В.Е. Марков, командиры донских конных батарей были награждены орденами Святого Георгия 4-й степени, а командиры полков, ротмистр И.Г. Барбович (будущий белый герой Гражданской войны) и ряд других офицеров – Георгиевским оружием.

10 августа 1914 г. на Юго-Западном фронте разгорелись бои у города Красник, переросшие в грандиозную Галицийскую битву. В ходе упорных, кровопролитных боев 3-я армия под командованием генерала Н.В. Рузского прорвала оборону австрийцев и 20 августа взяла Львов. 22 августа 8-я армия под командованием Генерала от кавалерии А.А. Брусилова (еще одного будущего изменника Государю, которому присягал, да вдобавок еще и изменника Временному правительству, перешедшего, в конце концов, на службу к свергнувшим, в свою очередь, уже это незаконное Временное правительство, откровенным врагам исторической России и всего русского – большевикам! – хотя и писавшего "в стол" все, что действительно думал об этих своих новых хозяевах и исправно несшего им службу, "держа кукиш в кармане"!) овладела хорошо укрепленной крепостью Галич, в которой поспешно отступившие австрийцы оставили большое количество тяжелой артиллерии и огромные запасы различного снаряжения.

Развивая успех, русские войска перешли в наступление по всему фронту. К 13 сентября 1914 г., после 33 дней упорных боев, они продвинулись на 280-300 километров и вышли к реке Вислока, приблизившись на 80 километров к Кракову – древней столице польских королей – завершив победную для русского оружия битву за восточную Галицию, имевшую громадное значение для всей кампании 1914 года.

10-я кавалерийская дивизия под командованием генерала графа Келлера сыграла выдающуюся роль в успешном для российских войск исхода этого сражения. Даже несмотря на то, что возможности кавалерии при начавшемся отступлении австрийцев не были в полной мере использованы командующим 3-й армией генералом Н.В. Рузским, графу Ф.А. Келлеру удалось задать отступавшим австрийцам хорошую трепку. За боевую работу в августе-сентябре грозового 1914 года Федор Артурович был представлен местной Георгиевской думой к награждению Георгиевским оружием "за совершенные подвиги в делах против неприятеля".

А именно за то, что "12 августа 1914 года в районе деревень Голыковец-Выпески отбросил передовые части противника и затем задержал его превосходные силы, дав этим возможность нашим войскам развернуться в выгодных условиях для атаки позиции на Гнилой Липе. При первых признаках отхода противника 18 августа он прорвал его расположение и, продолжая параллельно преследование, сильно расстроил пехотную колонну врага, обратив ее в бегство, а 31 августа-3 сентября организовал преследование неприятеля, отходящего к реке Сан. В ряде боев у сел Язов – Нови Цетула, города Яворов и в районе Добромиль – Самбор окончательно его расстроил, захватив шесть орудий, 600 пленных и обоз, занимавший протяженность в десять верст. Такое же преследование продолжалось до 13 сентября включительно с принуждением арьергардов противника к спешному отходу и с захватом многочисленных трофеев". Высочайшее утверждение последовало лишь через полтора года после описанных событий – 25 апреля 1916 г.

Австрийцы оставили Восточную Галицию, потеряв 400 000 солдат и офицеров – почти половину своей полевой армии, и свыше 600 артиллерийских орудий. Только в плен победоносным русским войскам сдалось 100 000 "австрийцев". В действительности в плен русским сдавались в основном подданные Двуединой монархии из числа славянских народов – чехи, словаки, хорваты, словенцы, не желавшие лить кровь за династию Габсбургов, опиравшуюся на "швабов" (немцев) и венгров ("мадьяр"). Этих пленных "австрийцев" славянского происхождения, среди которых чехов и словаков было больше всего, оказалось так много, что со временем русское командование даже сформировало из них "Чехословацкий легион" (позднее – "корпус"), сыгравший важную роль в истории не столько Великой Отечественной, сколько в сменившей ее, по милости большевиков Гражданской войне в России. Но пока что до этого было еще далеко. Русскому оружию сопутствовала победа. Крепость Перемышль (Пшемысл) - последний оплот сопротивления австрияков – была осаждена русскими войсками.

Перед Русской армией открылась дорога на Венгерскую равнину, через Краков – в германскую Силезию в которой была сосредоточена значительная часть промышленности Германской империи. Военному престижу Дунайской монархии был нанесен непоправимый удар. Еще в ходе Галицийской битвы, 3 сентября 1914 г., командующий 3-й армией генерал Н.В. Рузский был назначен Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. Вместо Рузского командующим 3-й армией был назначен генерал-от-инфантерии, болгарин П.Д. Радко-Дмитриев (которому, по мрачному велению судьбы, предстояло в кровавом 1918 году принять смерть от рук большевицких палачей вместе со своим предшественником Н.В. Рузским в Пятигорске). В середине сентября 3-яя и 8-я русские армии, объединенные под командованием генерала А.А. Брусилова, продолжали успешно вести боевые действия против четырех австро-венгерских армий.

В конце октября 1914 г. 10-я кавалерийская дивизия графа Келлера была включена в резерв Блокадной армии генерала от инфантерии А.Е. Селиванова, осаждавшей австрийскую крепость Перемышль, и была отведена вместе со всей русской 3-й армией на правый берег реки Сан. В конце сентября дивизия Келлера приняла участие в осаде Перемышля, а после прорыва австрийского фронта 8-й армией под командованием генерала А.А. Брусилова, была придана перешедшей в наступление армии Брусилова для преследования неприятеля, отходившего за Карпаты. Пройдя через Добромиль и взяв множество пленных, 10-я кавалерийская дивизия графа Келлера овладела городом Санок. В середине октября "келлеровцы" без боя вошли в город Риманов, натолкнувшись, однако, на сопротивление австрийцев, укрепившихся на заранее подготовленных позициях, располагавшихся на высотах по обе стороны ущелья, ведшего к Дуклинскому перевалу.

Там же, в окрестностях Риманова, дивизия графа Келлера совместно с пехотными частями Русской армии отразила контрнаступление 7-го австрийского корпуса. В двадцатых числах октября "келлеровцы" начали движение по Дуклинскому ущелью, выдержав 26 октября упорный бой с австрийцами у деревни Залуж.

В конце октября 1914 г. 3-я армия генерала П.Д. Радко-Дмитриева достигла Дунайца, а 8-ч армия генерала А.А. Брусилова вышла в предгорья Карпат. Русским армиям, значительно уступавшим противнику в численности, удалось отстоять от австрийцев Червонную Русь и вплотную приблизиться к Карпатам.

3 декабря 1911 г. в бою у деревень Пшибовка и Непля генерал граф Келлер был впервые за эту войну ранен и вынужден на время оставить командование дивизией. О характере его ранения говорит перевязочное свидетельство от 5 декабря 1914 г., сделанное во Фриштаке:

"Дано сие в том, что начальник 10-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант Федор Артурович Келлер, 57 лет от роду, в бою близ деревень Пшибовка и Непля был ранен ниже середины правой голени навылет ружейной пулей. Входное отверстие в полсантиметра в поперечнике на наружной поверхности голени, выходное на внутреннем – тоже небольшое. Кровотечение – довольно сильное. Большая берцовая кость цела, но задета ли малая берцовая – определить трудно. Сейчас же мной была наложена повязка. Раненый направлен в штаб 24-го корпуса. В чем собственноручной подписью с приложением казенной печати удостоверяю. Подлинное подписал старший врач 10-го гусарского Ингерманландского полка, коллежский асессор Гогин".

О том, что граф Ф.А. Келлер был у русского командования на хорошем счету, свидетельствует, между прочим, телеграмма Верховного Главнокомандующего Русской армией от 12 декабря 1914 г., в которой Великий князь Николай Николаевич интересовался у временно командующего, вместо Келлера, 10-й кавалерийской дивизией генерал-майора В.Е. Маркова подробностями ранения Федора Артуровича: "Великий князь желает генералу графу Келлеру скорейшего выздоровления. Прошу сообщить, какого свойства рана, куда эвакуируется".

Ответ генерала Маркова был по-военному лаконичен:

"Штаб Верховного Главнокомандующего. Генералу Кондзеревскому. Пулевая сквозная рана наружной стороны середины правой голени. Кости целы. Исход предвидится благополучный. Эвакуирован в Харьков".

Подчиненные также не забывали своего "отца-командира". Временно командующий дивизией Келлера генерал Марков направил ему телеграмму следующего содержания: "Харьков, графу Келлеру, Пушкинская, 79. 10-я кавалерийская дивизия в полном составе поздравляет Ваше Сиятельство с наступающим Новым годом и шлет наилучшие пожелания скорейшего выздоровления и возвращения в ее ряды, дабы в новом году во главе с вами продолжить боевой труд на пользу Царю и Родине".

Старый рубака, граф Федор Артурович Келлер отсутствовал на фронте вследствие ранения чуть дольше месяца. Залеживаться на больничной койке он не собирался, и в телеграмме № 152 на имя командующего 8-й армией генерала Брусилова рапортовал:

"Доношу, что 14-го сего января прибыл по излечении полученной в бою раны и вступил в командование дивизией".

К концу 1914 г. положение на фронте, несмотря на некоторые неудачи, складывалось для России благоприятно. Стратегические последствия неудач армии генерала Ренненкампфа

и генерала Жилинского были сведены на нет разгромом четырех австро-венгерских армий войсками Юго-Западного фронта. Вся Галиция была очищена австрийцами, торопливо отступавшими к Кракову и за Карпаты. Наступательными действиями русских войск в восточной Пруссии были развеяны надежды командования Центральных держав (Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции) на молниеносную, победоносную войну. Но и потери русских войск за этот первый год войны были весьма велики. Особенно остро ощущалась нехватка младшего командного состава, выкошенного беспощадным неприятельским огнем в ходе кровопролитных сражений. Помощь западным "союзникам" по Антанте, твердо намеренных воевать с немцами "до последнего русского солдата", далась России слишком дорогой ценой (как выяснилось в недалеком будущем).

Год 1915

Начало следующего, 1915 г. не предвещало войскам Российской империи тяжелых поражений. На Кавказском фронте была успешно завершена Сарыкамышская операция против турок. Однако запланированные и начатые русским командованием наступательные операции в Восточной Пруссии и Карпатах завершились неудачей. Германцы сумели сосредоточить на обоих флангах крупные войсковые группировки (частично переброшенные на Восток с западноевропейского театра военных действий, безнадежно увязшего в кровавой грязи позиционной, или окопной, войны). В ходе ожесточенных боев, длившихся с февраля по март 1915 г., русские войска оказались в очередной раз вытесненными из Восточной Пруссии. Германские войска, развернув мощное наступление в северном направлении, вдоль побережья Балтийского моря, захватили русский порт Либаву (ныне – Лиепая).

Между тем, на Юго-Западном фронте русские армии продолжали вести наступательные действия. Зимой-весной 1915 г. ими была предпринята попытка вторгнуться через Карпаты в Венгрию. В январе-марте была проведена Карпатская операция. На ее начальном этапе русские армии отразили наступление австро-венгерской и германской армий (многоязычное и разноплеменное воинство Габсбургов уже было не в состоянии воевать самостоятельно, без поддержки германцев) и перешли в контрнаступление, в результате которого сумели занять карпатские перевалы и овладеть пунктами, имевшими ключевое значение для дальнейшего наступления. Затем, также успешно для русских армий, были прикрыты от австро-германцев Галиция и осажденный русской блокадной армией Перемышль. Карпатская операция завершилась захватом русскими войсками главного карпатского хребта – Бескид.

8-я армия генерала Брусилова, заняв целый ряд перевалов в Карпатах, была готова устремиться с гор на открывавшуюся у их подножия Венгерскую равнину. Еще ранее, 9 марта 1915 г., сдался, наконец, австрийский гарнизон крепости Перемышль. Блокадной армией были взяты в плен 9 генералов, 25 000 офицеров и 120 000 нижних чинов австро-венгерской армии. Взятие Перемышля и блестящая победа над турками под Сарыкамышем на Кавказе принесли России полную моральную компенсацию за неудачи в Восточной Пруссии. К сожалению, эти крупные военные успехи русского оружия оказались последними в кампании 1915 года...

Успешная работа 10-й кавалерийской дивизии против неприятеля весной 1915 г. во многом способствовала назначению графа Ф.А. Келлера командиром одного из двух сформированных весной 1915 г. в составе русской 9-й армии кавалерийских корпусов. 11 марта Федор Артурович был назначен на должность командира 3-го кавалерийского корпуса, а 3 апреля утвержден в этой должности Высочайшим приказом. Временно командующий 10-й кавалерийской дивизией генерал-майор В.Е. Марков стал ее начальником.

Формирование корпуса в составе 9-й армии согласно приказу главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерала Н.И. Иванова началось в первых числах марта. 9 марта командующий армией генерал-от-инфантерии П.А. Лечицкий телеграфировал:

"Временный 3-й кавалерийский корпус в составе Отдельной гвардейской кавалерийской бригады, 10-й кавалерийской и 1-й Донской дивизий генерал-лейтенанта Келлера считать временно сформированным с 12 часов ночи с 10 на 11 марта. 3-му кавалерийскому корпусу сосредоточиться в районе Тлусте по указанию командира 2-го кавалерийского корпуса".

12 марта граф Федор Артурович Келлер отдал приказ по корпусу №1:

"11 марта 1915 года временно сформирован под моею командой 3-й кавалерийский корпус в составе Отдельной гвардейской кавалерийской бригад. 10-й кавалерийской и 1-й

Донской казачьей дивизии…Исполняющим обязанности начальника штаба корпуса назначен командир бригады 2-й Кубанской казачьей дивизии генерал-майор Крымов".

Назначение командующим 3-м кавалерийским корпусом не только дало графу Келлеру возможность принести Отечеству большую пользу и позволило ему ярче раскрыть себя как военачальнику, но и заставило его решать новые проблемы. На весну 1915 г. 3-го кавалерийского корпуса как такового еще не существовало.

Существовали отданные под команду графа Келлера совершенно разные по духу и выучке дивизии:

1)кадровая, любовно взращиваемая самим Федором Артуровичем в предвоенные годы, 10-я кавалерийская дивизия

2) иррегулярная 1-я Донская казачья дивизия, непривычная к руководству такого начальника, каким был граф Федор Артурович.

Требовалась поистине титаническая работа, к тому же осложненная необходимостью постоянного участия соединения в боевых действиях, чтобы соединить эти совершенно разные подразделения воедино, дав им необходимое чувство спайки и принадлежности к одному соединению. Условий для этого не было никаких. Из казны графу Келлеру даже не выдали денег для приобретения необходимого корпусного имущества. В итоге он был вынужден 5 апреля 1915 г. издать приказ следующего содержания:

"Штаб 3-го кавалерийского корпуса и управление корпусного интенданта спешно формируются. Ввиду неотпуска средств из казны для приобретения положенного по штату имущества предписываю н покупку обоза, лошадей и канцелярского имущества отчислить из хозяйственных сумм каждого полка, входящего в его состав. По 500 рублей и от каждой батареи – по 100 рублей. Которые представить под расписку исполняющему должность начальника штаба корпуса немедленно".

Сформированный весной 1915 г. 3-й кавалерийский корпус графа Келлера впоследствии нередко выполнял более широкие задачи, будучи усилен приданными частями и образовывая группы войск. Так, весной-летом 1915 г. граф Федор Артурович, являясь командиром корпуса, руководил действиями Хотинской группы войск, а во время наступления войск Юго-Западного фронта летом 1916 г. в состав 3-го кавалерийского корпуса Келлера временно входило до 5-10 дивизий.

Несмотря на трудности, связанные с формированием и обеспечением 3-го кавалерийского корпуса, граф Ф.А.Келлер уже 16-17 марта провел его частями очередной блестящий бой. Обходившие левый фланг русского Юго-Западного фронта венгерские 42-я пехотная дивизия и гусарская бригада были атакованы графом Келлером и отброшены на территорию австрийской Буковины. Подводя итоги этого боя, граф Федор Артурович отдал приказ по вверенному ему корпусу:

"16 марта 3-й кавалерийский корпус впервые в составе 10-й кавалерийской дивизии, 1-й Донской казачьей дивизии и 9-го Донского казачьего полка вел бой дружными, согласованными действиями. Безудержно двигаясь вперед, славные полки выбивали противника штыками и пиками из окопов, в которых он искал опору. Опора эта была непрочна – дух вверенных мне славных частей сильнее, и одним взмахом враг был изгнан из пределов России, оставив в руках 3-го кавалерийского корпуса пленных 33 офицеров и 2100 нижних чинов. Благодарю вех начальников частей, а нижним чинам – спасибо за это молодецкое дело. Погибшим же в этом бою – мир их праху".

Этот успех, одержанный в бою под Хотином, осененным славой победы русского оружия над турками в царствование Государыни Императрицы Анны Иоанновны и побудившей Михаила Ломоносова к сочинению одной из его лучших од ("Оды на взятие Хотина"), был крайне важен для графа Келлера, только что вступившего в командование 3-м кавалерийским корпусом, ибо позволил ему почувствовать уверенность во вверенных ему частях и способность этих частей действовать в ключе, привычном для их поседевшего в боях за честь России командира.

18-19 марта 3-й кавалерийский корпус вновь перешел в наступление на левом фланге 9-й армии у Замши, отразив встречное движение противника и выведя всю армию из тяжелого положения.

За эти бои 3-й кавалерийский корпус и лично граф Федор Артурович были удостоены похвалы Верховного Главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича.

30 марта 1915 г. 3-я и 8-я армии Юго-Западного фронта, перейдя Карпаты, вступили на территорию Венгрии. К 29 апреля в состав 3-го кавалерийского корпуса входили 10-я кавалерийская дивизия, 1-я Донская казачья дивизия и Сводная казачья дивизия – всего 14 полков, или 82 эскадрона и сотни общей численностью 9490 шашек, а также семь артиллерийских батарей (38 орудия). Кроме того, корпус графа Келлера располагал 26 пулеметами, что даже по тем временам было, прямо скажем, маловато.

9-я армия под командованием генерала П.А. Лечицкого, в состав которой корпус Келлера входил на момент вторжения в Венгрию, 26 апреля 1915 г. перешла в наступление вдоль Днестра. В ходе разгоревшегося Заднестровского сражения, в котором русская конница под командованием графа Келлера сыграла выдающуюся роль, 7-я австро-венгерская армия была отброшена за реку Прут.

27 апреля 3-й кавалерийский корпус выиграл очередной бой, увеличивший его и без того уже громкую славу. С рассветом граф Келлер атаковал укрепленную позицию противника на фронте река Днестр – Баламутовка – Ржавенцы – Громешти – кордон Ржавинский – кордон Савокриничный – кордон Раздорожный. Около 8 часов утра 9-й Донской казачий полк прорвал проволочные заграждения австрийцев и врукопашную овладел окопами на высотах северо-восточнее Баламутовки, что позволило остальным частям 1-й Донской казачьей дивизии и 2-й бригаде 10-й кавалерийской дивизии прорваться и овладеть всей укрепленной позицией неприятеля на фронте Баламутовка-Громешти и высотами к западу от них до деревни Опут-Чарни-Поток по левому берегу ручья Биалый до отметки 198 и далее к южной окраине деревни Громешти.

За один день граф Келлер захватил у неприятеля шесть артиллерийских орудий, шесть пулеметов, два прожектора, 34 зарядных ящика и взял в плен около 2000 австрийских солдат и 23 офицеров. Участвовавший в этом бою будущий Атаман Всевеликого Войска Донского генерал П.Н. Краснов позднее вспоминал о боях этого периода:

"Я имел счастье в рядах этого (3-го кавалерийского – В.А.) корпуса командовать 10-м Донским казачьим полком и принять участие в громкой победе корпуса над австрийцами у селений Баламутовка, Малинцы, Ржавенцы и Топороуц, где мы захватили более 6000 пленных и большую добычу".

За бой 27 апреля 1915 г. корпус графа Келлера был удостоен благодарственной телеграммы Его Императорского Высочества Верховного Главнокомандующего Генерал-адъютанта Великого князя Николая Николаевича (того самого, коиторому предстояло в феврале 17-го предать своего Державного племянника и Императора) и Главнокомандующего Юго-Западным фронтом Генерал-адъютанта Н.И. Иванова (того самого, которому предстояло в том же феврале 17-го тщетно попытаться этого Императора спасти).

1 мая 1915 г. за новые боевые успехи граф Келлер был награжден орденом святой Анны 1-й степени с мечами, а генерал-майор Г.И. Чоглоков - командир наиболее отличившейся в боях части подчиненного ему корпуса – 1-й Донской казачьей дивизии – орденом Святого Станислава 1-й степени с мечами.

11 мая того же года граф Ф.А. Келлер получил еще более высокую награду, по достоинству оценившую его заслуги в успехах 9-й армии (как разгром венгров под Хотином 17 марта, так и разгром австрийцев у Громешти-Баламутовки 27 апреля) – орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени.

От сражавшихся под его началом оренбургских казаков граф Келлер также получил награду, утвержденную впоследствии Государем Императором Николаем Александровичем – звание почетного казака Наследницкого поселка Наследницкой станицы Оренбургского казачьего войска. С тех пор Федор Артурович постоянно носил на голове огромную, мохнатую папаху оренбургских казаков, а на груди – знак Оренбургского казачьего войска. Этот знак он носил ниже черного восьмиугольного мальтийского креста с белой "Адамовой головой" (черепом с костями) - знака 15-го Александрийского драгунского (5-го Александрийского гусарского), которым графу Келлеру довелось командовать перед Великой войной.

Келлеровские "чудо-богатыри" не отставали от своего лихого командира. Только за март-апрель 1915 г. к Георгиевскому кресту были представлены 154, а за июнь-июль – 712 офицеров, солдат и казаков.

18 апреля 1915 г. ситуация на фронте резко изменилась - началось мощное наступление германских войск под Горлицей. После двухнедельных кровопролитных боев 3-я русская армия была оттеснена германцами за реку Сан. В июне немцы захватили Львов и Перемышль, вытеснив русские войска из Галиции. Чтобы избежать окружения своих армий в Польше, между реками Вислой и Бугом, русская Ставка приняло решение об отступлении из Польши. 23 августа Русскую армию, вместо Великого князя Николая Николаевича, возглавил лично его Державный племянник – Государь Император Николай II. Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего был назначен прозванный за свой преклонный возраст "дедушкой русской армии" генералом-от-инфантерии М.В. Алексеевым (член петербургской "военной ложи" и один из будущих участников антимонархического заговора в феврале 1917 г.).

К середине сентября фронт удалось стабилизировать на линии Рига-Двинск-Пинск-Дубно-Новосильцы.

Год 1916

Кампания 1916 г. началась для России с необходимости в очередной раз "таскать каштаны из огня" для западных "союзников". С этой целью в Ставке Верховного главнокомандования было принято решение изменить первоначальный план военных действий, предполагавший нанесение главного удара по германцам на участке Западного фронта из района Молодечно в направлении Вильно (при котором Юго-Западному и Северному фронтам отводилась вспомогательная роль), и начать наступление силами войск Юго-Западного фронта под командованием генерала А.А. Брусилова на неделю раньше других фронтов.

Наступление войск генерала Брусилова началось 22 мая 1916 г. и продолжалось почти четыре месяца. Первой перешла в наступление русская 9-я армия в Буковине, но наибольший успех выпал на долю 8-й армии. За три дня она прорвала австрийский фронт на участке длиной 80 километров и более 30 километров в глубину. 7 июня был взят Луцк (почему прорыв и вошел в историю Великой войны под названием "Луцкого прорыва"), 17 июня – Черновцы. К концу мая 1916 г. русская 11-я армия дошла до истоков реки Буг, 7-я армия – до города Галича, 9-я армия – до Карпат. В результате "Луцкого прорыва" было взято в плен почти 9000 австрийских офицеров, более 408 000 нижних чинов, захвачено 581 артиллерийское орудие, 1795 пулеметов. 448 бомбометов и минометов, отнята у противника территория более чем в 25 000 квадратных километров. Подобных успехи хваленым западным "союзникам" России по Антанте и не снились – ни в 1914, ни в 1915, ни в 1916, ни даже в 1917 году!

Успех "Луцкого (Брусиловского) прорыва" вынудил германцев поспешить на помощь явно гибнущему австро-венгерскому партнеру по коалиции, перебросить на Восточный фронт с Западного десятки дивизий, ослабив тем самым натиск на французов под Верденом. Австрийцы прекратили свое наступление в Италии силами 600 000 штыков и сабель, начав спешно перебрасывать свои лучшие части на Восточный фронт. В очередной раз русской кровью были спасены от поражения "союзники" и обозначен перелом в Великой войне в пользу Антанты.

Корпус графа Келлера принял в "Луцком прорыве" самое непосредственное участие, заметно выделяясь своей доблестью даже на фоне лучших частей Русской Императорской армии, проявив массовый героизм при взятии Черновиц (что было отмечено самим генералом Брусиловым).

Первые пленные (1 офицер и 5 нижних чинов) были взяты "келлеровцами" уже 29 мая, а скоро число захваченных ими трофеев и пленных пошел на сотни и тысячи.

Летом наступление русских армий Юго-Западного фронта успешно продолжалось. Участвуя в нем, 3-й кавалерийский корпус в период 24 июня-9 июля взял в плен 11 офицеров и 1137 нижних чинов противника, 2 пулемета, огнемет и 800 тонн стратегически важного сырья – каменного угля-антрацита, а до конца июля – захватили еще четыре пулемета и 880 винтовок, взяв в плен 11 офицеров и 675 нижних чинов противника.

В ходе наступления части графа Келлера, преследуя отступающих австрийцев, вошли в Карпаты. Кавалерия была вынуждена занять позиции в окопах и нести большие потери. Части 3-го кавалерийского корпуса заняли горные вершины и высоты, отбивая непрерывные атаки австрийцев. Противник стянул туда столько артиллерии (в том числе и тяжелой), что удерживать позиции без поддержки своих собственных орудий было невозможно. Большая часть "келлеровцев", занимавших оборону в скалах, была ранена осколками снарядов и камней. Под бешеным орудийным огнем противника удавалось удержаться на позициях лишь самым стойким. Согласно донесениям командиров частей, неприятельские снаряды за короткое время заравнивали русские окопы и уничтожали все живое.

16 июня 1916 г. граф Келлер был во время боя ранен в правую ногу шрапнельной пулей, расщепившей кость (хотя, к счастью, не перебившей ее) и заменен на посту командующего 3-м кавалерийским корпусом генералом В.Е. Марковым (в свою очередь, тяжело раненым 30 июня и замененным генерал-лейтенантом Ф.С. Рербергом).

До конца июня 1916 г. на фронте 3-го кавалерийского корпуса продолжались кровопролитные встречные бои. Части корпуса упорно обороняли свои позиции, проходившие по горному хребту. Как выяснилось из опросов военнопленных, 3-й кавалерийский корпус в период наиболее тяжелых боев 26-26 июня не только выдержал натиск 30 полностью укомплектованных австрийских и германских батальонов (при поддержке многочисленной легкой и тяжелой артиллерии), но и отбросил их на исходные позиции.

Граф Келлер вернулся у своим доблестным войскам, оправившись от тяжелого ранения, лишь через три месяца. За это время в войну против Центральных держав на стороне Антанты вступила Румыния, армию которой почти сразу же пришлось срочно спасать от разгрома русским войскам. Интенсивность боев осенью 1916 г. была чрезвычайно высокой. Как отмечал граф Келлер, несмотря на самоотверженную работу корпусных хирургов, раненых поступало столько, что врачи не справлялись с работой и не успевали оперировать даже тяжело раненых. Страдало и снабжение продуктами питания.

30 октября 1916 г. 1-я Донская казачья дивизия была окружена превосходящими силами противника. Почти весь день на фронте шли ожесточенные бои, не раз переходившие в штыковые схватки. Донцы были вынуждены оставить свои залитые кровью позиции, проложив себе дорогу в рукопашном бою. Как писал в то время в одном из своих донесений граф Келлер, "части 3-го кавалерийского корпуса четыре дня бессменно ведут бой и им очень надо выспаться, так как, несмотря на всю их доблесть и геройство, физическим силам человека есть предел".

Тяжелая обстановка, сложившаяся на фронте 3-го кавалерийского корпуса, вызвала нарекания в адрес графа Келлера со стороны командующего 9-й армией генерала П.А. Лечицкого. Между тем, командование 9-й армии осенью 1916 г. ставило перед Ф.А. Келлером непосильные задачи. Против ослабленного непрерывными боями 3-го кавалерийского корпуса противник выставил не менее двух свежих пехотных дивизий. В этих условиях проблематично было не только наступать (чего требовало высшее начальство), но даже удерживать занимаемые позиции. Потребовалось личное вмешательство генерал-квартирмейстера штаба армий Юго-Западного фронта, чтобы оспорить приказ генерала Лечицкого, требовавшего от корпуса Келлера самоубийственной атаки на хорошо укрепленные позиции неприятеля (при том, что, ввиду отсутствия тягловых животных перемещавшимся в сложных условиях Карпат чинам "келлеровских" горных батарей приходилось тащить орудия на себе!).

Как уже говорилось выше, образование в декабре 1916 г. нового, Румынского фронта (в состав которого вошла и 9-я армия), весьма осложнило положение русских войск. Румынская армия была крайне ненадежным союзником. Слабая боеспособность румын постоянно вызывала раздражение и недовольство графа Федора Артуровича, жестоко критиковавшего в своей полевой книжке Русское командование за то, что оно поставило его корпус для прикрытия малоспособных румынских частей. Румын он помнил еще по Плевне, когда они занимались исключительно грабежом сдавшихся русским (и категорически отказавшихся сдаваться "валахам"!) турецких солдат.

К концу 1916 г. части 3-го кавалерийского корпуса, в составе 10-й кавалерийской, 1-й Донской казачьей и 1-й Терской казачьей дивизий, после многомесячных, непрерывных, тяжелых боев, крайне нуждались в отдыхе, пополнении и смене обмундирования, вышедшего из строя у большинства солдат, казаков и даже офицеров. К тому же, вследствие переподчинения корпуса Келлера командованию румынской армии, румыны постоянно подставляли 3-й кавалерийский корпус под удар, не затрудняя себя, в то же время, такими "пустяками", как снабжение "келлеровцев" всем тем, без чего ни жить, ни воевать невозможно.

Порой румыны разворовывали транспорты, предназначенные для их русских союзников. Из-за подобного поведения румынских войск между ними и русскими даже происходили вооруженные столкновения. Вследствие плохого питания по причине отвратительной работы и воровства румынских интендантов и столь же плохого снабжения медикаментами личный и конский состав корпуса Келлера косили болезни, которые, вместе с боевыми потерями, вывели из строя большую часть офицеров, казаков и солдат. К январю 1917 г. в составе корпуса Келлера осталось в строю не более 3000 штыков и сабель при 650 лошадях, в то время как по состоянию на 1 ноября предыдущего, 1916 года, под началом Федора Артуровича числилось 12 343 шашки и 831 штык. Так что к началу 1917 г. корпус графа Келлера мог считаться "кавалерийским" разве что по названию.

15 января 1916 г. граф Федор Артурович Келлер был произведен в генералы от кавалерии (старшинство 16 июня 1916 года). Символичным представляется тот факт, что один из немногих русских военачальников, до конца сохранивших верность Государю Императору Николаю Александровичу, граф Ф.А. Келлер, стал последним, произведенным в полные генералы самим Государем.

20 января 1916 г. начался отвод частей ослабленного 3-го "кавалерийского" корпуса из Ясс в русскую Бессарабию. В тылу уже чувствовался надвигающийся хаос, выразившийся, в частности, в явной неспособности отвести корпусу даже положенное число квартир.

"Младотурки"

Каменщик, каменщик в фартуке белом! Что ты там строишь? Кому?

- Эй, не мешай нам, мы заняты делом! Строим мы, строим тюрьму!

Валерий Брюсов. Каменщик.

В своей книге "Вожди белых армий" современный российский историк В. Г. Черкасов-Георгиевский приводит свидетельство белого генерала (Н.С.) Тимановского, присутствовавшего при кончине "дедушки русской армии" генерала М.В.Алексеева, скончавшегося 23 сентября (8 октября) 1918 г. Перед смертью Алексеев сказал (Н.С.) Тимановскому: "Николай Степанович! Если бы я мог предвидеть, что революция выльется в таких формах, я бы поступил иначе". По словам (Н.С.) Тимановского, "старика (Алексеева – В.А.) мучили угрызения совести, он жалел...".

О чем же жалел генерал М.В.Алексеев в последние часы своего земного существования? О чем, возможно, сожалели и многие из его соратников, преображенные в памяти потомства благодаря своему мученическому жизненному пути, осененному мечом и терновым венцом, вошедшими в "повесть страшных лет России" символами Кубанского Ледяного и Великого Сибирского походов?

Причин, крайне негативно сказавшихся на подготовке Российской империи к Великой отечественной или Второй Отечественной войне (как русские патриоты именовали Великую, или Первую мировую войну, позднее переименованную большевиками в "империалистическую") было немало. Но главными, безусловно, являлись последствия русско-японской войны 1904-1905 гг. и революции 1905-1907 гг. Русское общество, в том числе и армия, отошло от этих потрясений не сразу. Только с 1909 г. начало восстанавливаться полномасштабное финансирование Русских Императорских Армии и Флота – единственных союзников России, по крылатому выражению Царя-Миротворца.

Русские армейские круги были твердо убеждены в неизбежности большой войны в Европе, но после окончания Русско-японской войны армия никак не могла выйти на уровень своей прежней боеспособности довоенного периода. Полковник барон К.Г.Э. Маннергейм, принявший после окончания своей военно-разведывательной командировки в Азию 13-й Владимирский уланский полк, стоявший под Варшавой, был просто потрясен тем, что из войны на тот момент практически не было извлечено никаких уроков. Генерал Ю.Н. Данилов, состоявший с 1908 г. в должности генерал-квартирмейстера Генерального Штаба и прекрасно знавший состояние русской армии в межвоенный период, писал в своих мемуарах: "Я не могу охарактеризовать иначе период времени с 1906 по 1910 год включительно, а может быть, даже и более продолжительный, как назвав его периодом полной военной безпомощности".

Но, начиная с 1908 г., когда в Османской (Турецкой) империи произошла так называемая "младотурецкая революция", в России усиливается внимание к положению дел в армии со стороны некоторых членов Государственной Думы – в частности, со стороны лидера "Союза 17 октября" (более известного как "партия октябристов") А.И. Гучкова, ветерана англо-бурской войны, сражавшегося в ней – как это казалось совершенно естественным для всякого нормального (даже склонного симпатизировать республиканским порядкам!) русского человека – против англичан. И кто тогда мог подумать, что Гучков в действительности скрывал под личиной "русского патриота" и, соответственно, "врага англичан"! В своей автобиографической книге "Путь русского офицера" генерал А.И. Деникин позднее писал: "По инициативе А.И. Гучкова и генерала Василия Гурко образовался военный кружок из ряда лиц, занимавших ответственные должности по военному ведомству, который вошел в контакт с умеренными представителями Комиссии (Государственной Думы – В.А.) по Государственной обороне. Многие участники кружка, как ген. Гурко, полковники (А.С.) Лукомский, Данилов, Рузский и другие, играли впоследствии большую роль в I Мировой войне. Все эти лица не имели никаких политических целей, хотя за ними и утвердилась шутливая кличка "младотурок" (курсив наш – В.А.)...".

Оставим на совести Антона Ивановича утверждение, что участники кружка "не имели никаких политических целей" и занимались исключительно самообразованием и изучением военной истории. Если бы это было действительно так – тогда совершенно не объяснимы тот интерес и та поддержка, которые оказывал военным кружкам столь опытный политический интриган и тайный республиканец, как А.И. Гучков. Не случайно не кто иной, как сам начальник охраны Царской Семьи генерал А. И. Спиридович в своих воспоминаниях "Великая война и февральская революция" охарактеризовал Гучкова не просто политическим интриганом, а "величайшим из политических интриганов", подробно описав в своих мемуарах неблаговидную роль "русского бура". Да и само прозвище "младотурки", примененное в отношении кружка, в составе которого было немало военнослужащих, обязанных Государю присягой, являлось в то время отнюдь не шутливым, а весьма многозначительным.

Среди военных моряков организатором и председателем военно-морского кружка, аналогичного "гучковско-гурковскому" кружку, был молодой капитан 2-го ранга, успевший, вопреки своему возрасту, уже снискать немалую известность как талантливый гидролог, исследователь Заполярья и специалист по минным заграждениям – А.В. Колчак, впоследствии адмирал, командующий Черноморским флотом, а в период гражданской войны – Верховный правитель России и вождь Белого движения, которому формально подчинялись и Деникин, и Миллер, и Юденич.

В правых, монархических кругах не без основания утверждали, что А.И. Гучков (происходивший из традиционно враждебного "никонианским" Царям династии Романовых старообрядческого рода, дочь которого, завершив закономерную эволюцию отца, уже в эмиграции стала большевицким агентом) проявляет повышенное внимание к армии по политическим соображениям. Именно Гучков, будучи председателем Комиссии по обороне Государственной Думы, предложил генералу Василию Гурко собрать группу офицеров Российской Императорской армии для обсуждения вопросов военной реформы. Осторожный Гурко предварительно заручился на то согласием тогдашнего военного министра генерала А.Ф. Редигера.

В круг приглашенных на частную квартиру генерала Гурко входило, в разное время, 10-12 офицеров. Именно этот кружок русская эмигрантская журналистка и историк Нина Берберова, на основании сведений, содержавшихся в статье "вольного каменщика" со стажем М.С. Маргулиеса "Масонство в России за последние 25 лет", обозначила в своем исследовании "Люди и ложи" как "военную ложу". Об этом же писал и русский историк-эмигрант В. С. Кобылин в своем исследовании "Император Николай II и генерал Алексеев", расширенный и дополненный вариант которого увидел свет под названием "Анатомия измены".

Среди членов "Петербургской военной ложи", прежде всего, следует выделить упомянутого в самом начале нашей статьи генерала М.В.Алексеева, занимавшего в описываемое время должность 2-го генерал-квартирмейстера в Главном Управлении Генерального Штаба, а позднее, соответственно, начальника Штаба Верховного Главнокомандующего во время Великой войны. Именно генерал М.В.Алексеев являлся одним из организаторов заговора, в результате которого в конце февраля-начале марта 1917 г. у Государя Императора Николая Александровича было вырвано не предусмотренное законами Российской империи отречение от престола. Именно генерал Алексеев был фактическим организатором и руководителем корниловского выступления в сентябре 1917 г. (вошедшего в советскую историографию как "корниловский мятеж", хотя этот "мятеж" был спровоцирован А.Ф. Керенским и его масонской камарильей с целью окончательной дискредитации русского генералитета, офицерского корпуса и, в конечном счете – всей армии!). Именно генерал М.В.Алексеев сформировал в январе 1918 г. первую регулярную белую армию (Добровольческую армию).

Среди других членов петербургской "военной ложи" следует упомянуть также боевого генерала А. М. Крымова – также активного участника корниловского выступления осенью 1917 г., покончившего с собой (или, по другим сведениям, убитого или добитого после неудачной попытки застрелиться) перед лицом провала спровоцированного Львовым и Керенским выступления. Входили в ложу также генералы А.А. Поливанов, А.З. Мышлаевский, Н.Н. Янушкевич, офицеры Генерального Штаба Д.З. Филатьев, (А.С.) Лукомский, а из молодых перспективных офицеров-членов "военной ложи" - полковника А.И. Деникина и капитана 2-го ранга А.В. Колчака (будущего Верховного Правителя России в годы Гражданской войны).

В собраниях петербургских "младотурок" принимали участие не только военные, но и штатские лица – ближайшие сподвижники А.И. Гучкова по "Союзу 17-го октября" - члены Государственной Думы Н.В. Савич, П.Н. Крупенский, граф В.А. Бобринский. В воспоминаниях и работах многих авторов, посвященных "петербургской военной ложе", содержится немало противоречивых сведений о ее численности и составе. Однако все непосредственные участники событий и наиболее информированные исследователи сходятся в том, что основу кружка составляли 10-12 человек, наиболее активных членов.

Представляется необходимым подчеркнуть еще раз, что тесное сотрудничество с А.И. Гучковым для кадрового военного могло иметь, прежде всего, политический, а вовсе не военно-научный или образовательный характер (чему боевые офицеры могли научиться у волонтера, очень скоро подстреленного британцами в трансваальском "буше" и прибывшего долечиваться в Россию?). Именно в таком, политическом, контексте это сотрудничество и воспринималось официальными должностными лицами Российской Империи.

Так, например, премьер-министр П.А. Столыпин "категорически отказался удовлетворить просьбу генерала П.Г. Курлова о назначении В.И. Гурко на пост начальника штаба Корпуса жандармов именно вследствие близких отношений Василия Гурко с А.И. Гучковым, о чем пишет современный российский историк О.Р. Айрапетов в своем исследовании "Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию" (М. 2003, стр. 9-10). Несмотря на то, что вопрос о существовании петербургской "военной ложи" именно как регулярной масонской тайной организации все еще однозначно не решен, не подлежит сомнению одно: именно в момент создания "младотурецкого кружка" были установлены и стали укрепляться теснейшие отношения между Гучковым и группой наиболее талантливых и перспективных генералов и офицеров Русской Императорской Армии.

Крайне интересным и важным представляется анализ социального состава и послужных списков петербургских "младотурок". Российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов в своих "Воспоминаниях" охарактеризовал генерала А.А. Поливанова – одного из наиболее приближенного к Гучкову "младотурок" - в следующих выражениях:

"Знающий себе цену и честолюбивый, он с нетерпением ожидал благоприятной минуты, чтобы выдвинуться на первый план и занять подобающее ему место. По убеждениям своим он принадлежал к либеральным партиям".

Данный психологический портрет петербургского "младотурка" (после октябрьского переворота 1917 г. перешедшего на службу к большевикам) следует признать весьма типичным и в отношении остальных участников "военной ложи". В очень похожих выражениях эмигрантским военным историком Д. Леховичем в его книгах "Белые против красных" и "Деникин" были охарактеризованы политические взгляды другого активного члена "младотурецкого" кружка – полковника А.И. Деникина: "Для офицера того (царского – В.А.) времени Антон Иванович, несомненно, был человеком с левым уклоном". При этом Лехович счел необходимым подчеркнуть, что "политические взгляды Деникина сложились в его академические годы в Петербурге (то есть – именно в период его учебы в петербургской Николаевской Академии Генерального Штаба и попутных работ в "военной ложе"). Да и сам генерал Деникин на склоне лет, в своем упомянутом выше "Пути русского офицера" признавался:

"Я принял русский либерализм в его идеологической сущности, без какого-либо партийного догматизма… Это мировоззрение я донес нерушимо до революции 1917 года, не принимая активного участия в политике и отдавая все свои силы на труд армии".

Помимо либеральных политических взглядов, участников "младотурецкого кружка" объединяла общность происхождения и воспитания. За редкими исключениями, они не являлись отпрысками русских аристократических фамилий, а происходили из служилого дворянства и из разночинных, демократических слоев общества – "третьего сословия". Так, например, сам А.И. Гучков происходил из семьи потомственных старообрядцев (как правило, традиционно оппозиционных царям из Дома Романовых – достаточно указать на пример "банкира большевиков" - Саввушки Морозова). Генерал М.В.Алексеев был выходцем из кантонистов (см. статью Вольфганга Акунова "Евреи в русской армии и унтер Трумпельдор" в военно-историческом журнале "Рейтар" № 13/1 за 2005 г.). Генерал А.И. Деникин – сыном офицера, выслужившегося из крепостных крестьян Саратовской губернии, и т.д.

Большинство русских военных-"младотурок" принадлежало к числу выпускников Николаевской Академии Генерального Штаба (окрещенных "черным войском"), презирало всех, кто "академиев не кончал" (в том числе, как мы увидим ниже, даже самого Государя Императора!), проходило службу не в гвардейских, а в армейских частях и в Генеральном Штабе. Единственными исключениями являлись сам генерал В.И. Гурко, отпрыск древнего дворянского рода Ромейко-Гурко, а также тесно связанные с "военной ложей" маститый военный историк-"остзеец" полковник барон Корф, командир лейб-гвардии Финляндского полка полковник (и активный франкмасон) В.В. Теплов, а также близкий "военной ложе" по духу и воззрениям генерал-оккультист А.А. Брусилов – спирит и страстный поклонник теософки Е.П. Блаватской, подобно Поливанову, завершивший свою военную карьеру службой у большевиков и помогавший им создавать "армию нового типа" (хотя и державший при этом "кукиш в кармане" и писавший "в стол", что он действительно думает о своих новых хозяевах!).

Всем интересующихся оккультными увлечениями генерала Брусилова рекомендуем ознакомиться с интереснейшей книгой Г.С. Чувардина "Старая Гвардия" (Орел, 2002 г.). Кстати, в этой же книге содержится немало сведений об антихристианских, языческих взглядах поручика лейб-гвардии Семеновского полка и будущего "красного маршала" М.Н. Тухачевского, открыто поклонявшегося "Молоху-Перуну" и исповедовавшего некий "синтез язычества и марксизма" - ту адскую смесь, которую Православная Церковь назвала сатанизмом. И, наконец, всех их объединяли непомерные честолюбие и амбициозность.

Жандармский генерал А.И. Спиридович, по долгу службы прекрасно осведомленный о настроениях военных кругов вообще и их верхушки – в частности, позже писал: "...большей частью, чины Генерального штаба были настроены либерально. Они симпатизировали Государственной думе, считали необходимым введение конституции. В их глазах Государь был лишь полковником, не окончившим Академию Генерального штаба и потому непригодным быть Верховным главнокомандующим. Этот пост должен занимать кто-нибудь из генералов".

Отношение офицеров Императорской гвардии, настроенных, в отличие от генштабистов, гораздо более верноподданнически и монархически, к подобным полуофициальным собраниям было резко отрицательным. В данном случае, с одной стороны, сказывались весьма напряженные отношения, издавна существовавшие между Гвардией и Генштабом ("черным войском", которое, по словам одного из гвардейских офицеров, сказанных в самом начале 1917 г., "погубило Гвардию, погубит и Государя"); с другой стороны, для гвардейской элиты, презиравшей даже штабных "моментов", а уже тем более всякого "шпака", сама мысль о сотрудничестве "на равных" со "штатскими рябчиками", политиканами-думцами, (в том числе иудейского вероисповедания или еврейского происхождения) представлялась нонсенсом, таящим в себе реальную угрозу Российскому Самодержавию. Когда много позже, уже в эмиграции, бывшим гвардейцам предлагали вступить в масонские ложи, обещая за это постоянный источник дохода, они чаще всего отвечали отказом.

Вот как, например, описывал попытки масонов вербовать его в свою ложу бывший семеновец и будущий глава Русского Обще-Воинского Союза (РОВС-а) генерал А.А. фон Лампе: "Сегодня Соколов-Кречетов опять уговаривал меня вступить в местную масонскую ложу и довольно красноречиво говорил о том, что налаживаются отношения с немецкими масонами, что де мол именно я как никто другой подхожу для связи с ними, как военный...белый и т.д...любопытство во мне есть, но веры и сознания, что туда идти надо – нет совершенно." В упомянутой выше книге Г.С. Чувардина, на с. 230 которой приведена эта цитата из фон Лампе, описаны также аналогичные предложения масонов кавалергарду Ф. Юсупову, преображенцу Н. Епанчину и пр., как правило, отклонявшиеся бывшими гвардейцами.

Офицеры-генштабисты планомерно стремились оттеснить более верноподданнически настроенное гвардейское офицерство на вторые роли, стремясь сами играть во всем первую скрипку. А кончили эмиграцией или переходом на службу узурпировавшему, в свою очередь, власть над Россией большевицкому "правительству" – единственному в истории и в мире правительству, преданному анафеме русской Православной Церковью в лице Святейшего Патриарха Тихона (анафема, кстати, не снята до сих пор, и, конечно, снята уже не будет – разве что в дни воцарения Антихриста!).

Что же касается термина "младотурки" применительно к участникам гучковско-гурковской "военной ложи", то его впервые ввел генерал М.М. Бонч-Бруевич, после октябрьского переворота 1917 г. перешедший на службу к большевикам и даже не постеснявшийся написать об этом мемуары под названием "Вся власть Советам". Но это было потом, а в начале 1910-х гг. Бонч-Бруевич имел репутацию монархиста и добросовестного (хотя и ограниченного) офицера. По своим политическим убеждениям он "на младотурка не тянул", а был "правее правых", и в период первой русской революции 1905-1907 гг. явился автором целого ряда "махрово-черносотенных" статей, в которых призывал расправляться с революционерами самым решительным и беспощадным образом.

Как отмечалось выше, кличка "младотурки" носила отнюдь не безобидный и не шуточный характер. В 1909 г. А.И. Гучков посетил столицу турецкой Османской Империи Стамбул (Константинополь), где незадолго до того, в результате вооруженного переворота, пришла к власти вышедшая из подполья партия "Единение и прогресс". И здесь необходимо сказать несколько слов о предыстории этой "младотурецкой революции".

Еще в конце XIX века в Османской империи сложилась оппозиция режиму падишаха (султана) Абдул-Гамида II, сплотившаяся вокруг тайной организации "Иттихад-ве-теракки" ("Единение и прогресс"), членов которой - выходцев из Салоникской ложи "вольных каменщиков" - и называли младотурками (подробнее см. статью Вольфганга Акунова "Сто лет борьбы или бойцы армянского невидимого фронта" в военно-историческом журнале "Рейтар" № 6/3 за 2004 год).

Младотурки требовали введения в Турции конституционного правления, создания представительного правительства и равноправия для всех подданных Османской империи, независимо от религиозной принадлежности (национальный и расовый фактор сам по себе в традиционно-исламской Османской монархии роли не играл). Пока у них имелась такая возможность, они пропагандировали свои идеи в Стамбуле. После изгнания султаном Абдул-Гамидом II, младотурки эмигрировали в разные страны Европы (главным образом – во Францию) и в Египет (чей марионеточный король-хедив формально считался вассалом турецкого султана, но фактически давно уже являвшийся не более чем удобным прикрытием британского колониального господства над "страною пирамид"!), где продолжали издание подрывной литературы, пересылая ее в Османскую империю.

В 1908 г. в рядах султанской армии созрел военный заговор. Перешедшие на сторону младотурок турецкие войска восстали, совершили марш из Салоник (в Македонии) на Стамбул и заставили падишаха Абдул-Гамида ввести конституцию и парламент, положив тем самым период самодержавного правления султана ("танзимата"), и положив начало конституционному правлению. Первое время султан Абдул-Гамид оставался на троне, в качестве конституционного монарха, но его попытки восстановить самодержавное правление и расправиться с младотурками окончились провалом, и он был вынужден отказаться от престола. Окончательное низложение строптивого султана произошло в 1909 году. Младотурки на некоторое время сослали строптивого падишаха в свою цитадель – Салоники, но позднее, сочтя султана более не опасным, дозволили ему жить в Стамбуле, где он и прозябал до самой своей кончины, воочию узрев распад великой Османской державы, веками создававшейся трудами его царственных предков...

Среди членов партии (именовавшейся также в разное время "комитетом" и "союзом") "Единение и прогресс" настоящих, природных турок было на удивление мало. Зато с избытком хватало "новых турок" из числа новообращенных в ислам салоникских сефардов -"денмэ" , втайне исповедовавших совсем другую веру), и вообще, выходцев из самых различных этнических и религиозных групп, мало связанных с исторической исламско-османской традицией. Основную роль в руководстве младотурецкого движения играли молодые офицеры турецкой армии среднего и младшего звена, получившие образование за границей и, в меньшей степени, представители гражданской чиновной бюрократии, большинство из которых также были родом из Салоник, являвшихся, по меткому выражению их политических противников, македонским плавильным котлом, в котором варится национально-расовое крошево со всех Балкан.

Среди руководителей младотурецкого движения, наряду с принявшими ислам восточными иудеями (самым ярким представителем которых являлся Мустафа Кемаль – будущий первый президент светского республиканского турецкого государства по прозвищу "Ататюрк", то есть: "отец турок"), был немалый процент исламизированных греков, славян, черкесов и иных представителей северокавказской диаспоры, эмигрировавших в Турцию после присоединения Кавказа к Российской Империи. Официальной идеологией младотурок был так называемый "туранизм" или "пантюркизм" (аналогичный нашедшим в описываемый период широкое распространение великодержавным теориям "пангерманизма", "панславизма", "панмонголизма" и т.д., сторонники которых стремились к объединению всех представителей той или иной расово-национально-языковой общности под эгидой сильнейшей державы, в которой у власти стояли представители соответствующего народа или расы: в случае пангерманизма – Германии, в случае панславизма – России, в случае панмонголизма, в конечном счете, – Японии, и т.д.).

Согласно представлениям младотурок (хотя они и использовали порой, в качестве чисто вспомогательного средства, также идеологию панисламизма, в соответствии с которой все исповедующие ислам народы должны были объединиться ради восстановления основанного в VII веке Мухаммедом и его преемниками всемусульманского государства – Халифата – при том, что титул халифа, как духовного повелителя всех "правоверных" (мусульман) присвоили себе турецкие султаны!), конечной целью являлось создание турецкой сверхдержавы от Боснии до Алтая (естественно, включая русские Кавказ и Туркестан, то есть Среднюю Азию и Казахстан).

При этом термин "турки" ("туранцы") толковался младотурецкими идеологами весьма расширительно (в их состав включали не только центральноазиатских тюрок, но также венгров, угрофинские народности и даже финнов!). Позднее один из лидеров младотурок - Энвер-паша – даже попал в Туркестан, присоединить который к "халифату" он так мечтал всю жизнь. Правда, попал он туда не так, как ему когда-то мечталось, не в качестве предводителя победоносных турецких войск, а как союзник московских большевиков, надеявшихся, разыграв панисламскую карту, взбунтовать с помощью Энвера, мусульманские народы, подвластные Британской империи. И очень скоро, порвав со своими большевицкими хозяевами, вздумал начать свою собственную игру, встав во главе среднеазиатских басмачей. Но не преуспел, и сложил голову в одной из бесчисленных стычек с пришедшими усмирять Туркестан советскими коммунистами. Английские ботинки Энвера-паши по сей день можно увидеть в витрине Музея Российской армии в Москве... Впрочем, довольно об этом!

Младотурецкое движение было теснейшим образом связано с Францией, являвшейся главным кредитором не только Российской, но и Османской империи, и, соответственно – с французскими масонскими ложами – в частности, с ложей "Великий Восток Франции". Популярность республиканской Франции среди младотурок была столь велика, что после провозглашения Турции конституционной монархией в 1908 г. собравшиеся на улицах Салоник и Стамбула толпы демонстрантов, за неимением у турок собственного национального гимна, восторженно распевали французскую "Марсельезу".

Русские кадеты и октябристы приветствовали младотурецкую революцию как "прогрессивное явление". Не меньшей популярностью младотурки пользовались и в либеральной Европе. В европейской прессе постоянно и назойливо проводились параллели между султаном Абдул-Гамидом II и русским Царем Николаем II. В левых кругах Государственной думы, среди русской либеральной интеллигенции, чрезвычайным успехом пользовался тезис, согласно которому "Российскую и Османскую Империи объединяют варварские, азиатские формы правления".

Согласно воспоминаниям дворцового коменданта Государя Николая Александровича, генерала В.Н. Воейкова, "С Царем и без Царя", Гучков "еще в 1908 году…с восторгом отзывался о работе младотурок и находил необходимым исправить ошибку борцов за свободу в 1905 году (в России – В.А.), не обративших достаточного внимания на армию, верность которой не удалось поколебать. Согласно Воейкову, личность Гучкова настолько мало вызывала доверия у департамента полиции, что за ним было установлено наблюдение, от которого он освободился благодаря товарищу (заместителю – В.А.) министра внутренних дел В.Ф. Джунковскому (видному масону, после октябрьского переворота 1917 г. перебежавшему к большевикам, верно им служившему - не где-нибудь, а в ЧК! - и уничтоженному только в ходе сталинских "чисток" - В.А.)!

Увлечение опытом осуществленного армией бескровного переворота в Турции, приведшего к конституции (на деле же – к диктатуре младотурок) было естественно для лидера российских октябристов, преследовавшего аналогичные цели. Лишь сменивший генерала А.Ф. Редигера в министерском кресле новый военный министр, генерал В.А. Сухомлинов – один из наиболее талантливых русских военных министров, позднее подло оклеветанный и отданный под суд вследствие затеянной Гучковым сложной и гнусной интриги! – предпринял поддержанные Государем Николаем Александровичем давно назревшие меры к пресечению деятельности петербургской "военной ложи", превратившейся, по сути дела, в некое "параллельное военное ведомство", не подотчетное ни соответствующему, назначенному Императором, министру, ни самому Императору! Участники "гучковско-гурковского" военного кружка были удалены из столицы Российской империи и назначены на командные должности в провинции.

В своих увидевших свет уже в эмиграции "Воспоминаниях" бывший военный министр В.А. Сухомлинов описал прекращение видимой деятельности кружка петербургских "младотурок" следующим образом:

"Когда я принял министерство, мне и в голову не приходило, что вне этого ведомства находилась еще какая-то комиссия вне ведения военного министра (курсив наш – В.А.), состоящая из военных чинов, под председательством Гучкова, при Государственной думе. Совершенно случайно я узнал об этом, список участников, 8 или 10 человек, был вскоре у меня в руках. В нем, между прочим, значился генерал Василий Гурко, редактор истории японской кампании полковник барон Корф и другие чины военного ведомства".

Необходимо подчеркнуть, что во все времена, в любой армии и в любой стране, контакты подобного рода, мягко говоря, никогда не приветствовались. Военные могли сколько угодно спорить между собой, но обращение к политикам рассматривалось как нарушение всех норм внутрикастовой, корпоративной этики. И вообще, сама идея существования в военной среде неизвестных Верховной власти закрытых, нелегальных и полулегальных, то есть, по существу, тайных обществ, занимающихся – якобы! – исключительно "вопросами военной истории" и "самообразования", всегда была раздражителем и "головной болью" всех европейских правителей. Если обратиться к истории Франции, то мы увидим, что подобных обществ боялся сам Наполеон! Именно о членах таких тайных обществ времен французской Первой империи итальянский историк Дж. Берти писал в своем труде "Россия и итальянские государства" следующее:

"Это были люди, которым все было по плечу, для которых любой смелый план не казался невозможным, отважные военные и заговорщики, пережившие трагические годы Конвента и кровавые суровые битвы наполеоновского периода, люди своеобразного склада ума. Эти тайные общества были реальной силой, и такой человек, как Наполеон, который никого и ничего не боялся, пасовал перед ними".

Типичными представителями этих заговорщиков были Филипп Буонаротти, Огюст Бланки, итальянские карбонарии и многие другие; из их среды вышли члены тайных обществ "Молодая Италия" (Мадзини, Гарибальди), "Молодая Германия" (Берне, Гейне), "Молодая Россия" ("Скиф в Европе" - Михаил Бакунин), "Молодая Босния" (чей адепт и масонский агент-провокатор Гаврила Принцип своим роковым выстрелом в Сараево развязал величайшую европейскую бойню, в огне которой сгорели Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская Империи и был нанесен сильнейший удар государственному принципу Самодержавной монархии вообще) и…сама логика заставляет нас поставить в этот ряд и общество "Молодая Турция" - младотурок.

Каковы же были итоги деятельности салоникских младотурок, на которых Василий Гурко, Гучков и их единомышленники равнялись, как на пример для подражания? Согласно оценкам тогдашнего американского посла в Турции Генри Моргентау (снискавшего себе впоследствии, по окончании II мировой войны, печальную известность как автор пресловутого, хотя и оставшегося, к счастью, на бумаге, "плана Моргентау", предполагавшего полную деиндустриализацию Германии, разделение ее на четыре зоны и превращение в сырьевые придатки западноевропейских стран-победительниц), младотурки не были правительством; на самом деле они были безответственной партией, неким секретным обществом, которое интригой, запугиванием, убийством достигла большинства постов в государстве.

Всего за несколько месяцев после захвата власти в Стамбуле младотурки умудрились совершенно разложить турецкую армию, до той поры, несмотря на понесенные от России поражения на Балканах, продолжавшую оставаться одной из лучших армий тогдашнего мира. Под властью младотурок Османская Империя сразу же, в 1908 г., окончательно потеряла Болгарию, Боснию и Герцеговину. К 1912 г. Италия, чья армия никогда особой боеспособностью не блистала и ухитрилась потерпеть поражение даже от абиссинцев (эфиопов) в не столь далеком 1895 г., сумела без особых трудностей захватить турецкую Северную Африку (Триполитанию, нынешнюю Ливию) и отнять у некогда столь грозных турок целую группу островов Эгейского архипелага. А к 1913 г., после двух Балканских войн, "Блистательная Порта" потеряла Македонию (в том числе даже очаг и оплот младотурецкого движения – Салоники!), Западную Фракию и Албанию.

По оценке замечательного русского военного теоретика генерала А.А. Свечина, в Первой Балканской войне 1912 г. турецкая армия, раньше с большим или меньшим успехом способная помериться силами с русской, после четырехлетнего хозяйничанья младотурок, потеряла свое лицо при первых же встречах с жалкими болгарскими ополченцами... "Младотурки порвали с действительностью, с массами, с реальными основами...; опираясь на твердую диктатуру, на партийный деспотизм, превосходивший деспотизм султана Абдул-Гамида, они начали сооружать в царстве мечты свою Вавилонскую башню...".

Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Единственное, что сумели младотурки, так это истребить полтора миллиона турецких армян, а также ассирийцев (айсоров), греков и представителей других христианских меньшинств Османской империи, не вписывавшихся в их чуждую исторической османской традиции концепцию этнически и религиозно однородного тюркского исламского государства...

А каких же успехов смогли добиться их российские подражатели, наши "отечественные младотурки"? Итоги их непродолжительной, хотя и весьма напыщенной, деятельности, можно разделить на две составляющие: военную и политическую. Лучший ответ на вопрос о первой, военной, составляющей, дал в 1916 г. сам "дедушка русской армии" генерал М.В.Алексеев, назначенный в августе 1915 г. начальником Штаба Ставки Верховного Главнокомандующего:

"Исполнителей разумных нет... Значит, что ни подготовь, там испортят…Отовсюду несется вопль: дайте разумных, толковых, талантливых генералов. Но фабрика была плоха, и теперь удовлетворить запросы, прекратить вопль нечем" (цит. по книге О.Р. Айрапетова "Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронте и на революцию". М., 2003, стр.144-145). Хотя, справедливости ради, стоит напомнить, что одним из главных начальников на этой "фабрике звезд" был сам "дедушка русской армии" генерал М.В.Алексеев!

Не только генерал М.В.Алексеев, но и другие выходцы из "военной ложи" оказались на ведущих ролях в Русской армии во время Великой войны. Генерал В.И. Гурко стал главнокомандующим армиями Западного фронта. А.С. Лукомский – генерал-квартирмейстером Ставки Верховного Главнокомандующего. А.В. Колчак – командующим Черноморским флотом. Н.В. Рузский командовал армиями Северного фронта. А.А. Поливанов, после вынужденной отставки очерненного военными и думскими "младотурками" в общественном мнении В.А. Сухомлинова, занимал пост военного министра. Корпусными и дивизионными командирами были А.И. Деникин, А.М. Крымов, В.В. Теплов, барон П.А. Корф. Немало русских "младотурок" приняло весьма активное, весьма неблаговидное участие в февральских событиях 1917 г., поддержав переворот и отречение Государя Николая Александровича.

Разумеется, никто не собирается вычеркивать из истории тот факт, что после захвата власти большевиками в октябре 1917 г. те же Алексеев, Деникин, А.С. Лукомский и Колчак возглавили Белое движение. Все они были, вне всякого сомнения, компетентными, хорошо образованными офицерами, теоретически хорошо представлявшими себе, какими должны были быть современная армия и современная война. К тому же после февральского переворота 1917 г. Россию возглавили люди, близкие им по политическим взглядам. Но практически как Великая, так и гражданская война подтвердили постулат, что не всякий, даже блестящий, военный теоретик становится хорошим полководцем.

Именно об этом писал генерал В. М. Драгомиров в 4-й книге "Военного сборника", вышедшей в Белграде в 1924 г.: "Вся кампания 1916 г. была доказательством шаблонного и поверхностного строя мысли русского командования...Достаточно отметить тот вред, который могут принести делу люди, может быть, работоспособные, почтенные и могущие принести пользу в других отраслях военной, но только не полководческой деятельности (курсив наш – В.А.). Интересно отметить при этом и заблуждения общественного мнения, судившего таких людей по признакам, менее всего применимым для оценки полководческой (курсив наш – В.А.) деятельности. И до такой степени заблуждение это было велико, что бьющие в глаза факты военных неудач, ненадлежащего военного управления, не изменили настроения общественного мнения".

Величайшая трагедия Русской Армии и всего русского Белого движения в целом заключалась именно в том, что полководцы нового типа, подобные генералам А.П. Кутепову, В.О. Каппелю, барону Р.Ф. фон Унгерн-Штернбергу, появились слишком поздно. К тому же отношение как к их военным методам, так и к их политическим взглядам со стороны высшего командования, состоявшего сплошь из бывших участников масонских и парамасонских "военных кружков", было исполнено крайних подозрительности и недоверия.

Как известно, политические последствия деятельности военных кружков были чрезвычайно тесно переплетены с военными. Безусловно, крайне амбициозные и знающие себе цену генералы и полковники вступали в петербургскую "военную ложу" не только и не столько ради получения возможностей для разработки новых военных концепций (это была только внешняя сторона). Внутренний же смысл существования кружка российских "младотурок" заключался в наведении мостов между генералитетом Императорской армии и либеральной оппозицией Императорской власти. Сама обстановка вдохновляла и "общественность" ("злато"), и генералов ("булат") к переходу от разговоров и профессиональных дискуссий к решительным действиям. Вопрос о дворцовом перевороте из стадии рассуждений перешел в стадию конкретного воплощения. Генералы Алексеев, Крымов, Рузский и другие внезапно ощутили себя самостоятельными игроками на политическом поле Российской империи. Самодержавный монарх становился досадной помехой для их политических планов и карьерных амбиций.

По воспоминаниям приближенного к "дедушке русской армии" генерала Борисова, приведенных в сборнике "Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы" (стр. 88), сам генерал М.В.Алексеев был чрезвычайно уязвлен тем, что Государь Император "не сумел с достаточной силой привязать к себе Михаила Васильевича и мало оказывал ему особенного внимания, недостаточно выделяя его…из других". Надо сказать, что сходные ощущения испытывали в то же время и германские генералы фон Гинденбург, Людендорф и Гренер...

Однако высший генералитет, как Германской, так и Российской Империи, не понимал той роли, какой Монархия и личность Монарха играет в организации общества. Ни германские, ни русские генералы – "убеленные сединами доблестные вожди" - оказались не в состоянии осознать, что их планы довести войну до победного конца без своих Императоров (которые, как казалось им, были только досадной помехой), были заведомо обречены на провал уже в силу того, что сами генералы не были самостоятельными игроками на политическом поле (как бы этого генералам не хотелось). Как только были отстранены от власти Императоры Николай II и Вильгельм II, то сразу же оказалась битой и карта всех гражданских и военных лидеров, возомнивших себя "самостоятельными политиками" и "творцами истории", но не постигших опасности подобных "младотурецких" переворотов, да еще в разгар Великой войны, в ходе которой решалась не только судьба их нации, но также судьба Европы и всего мира!

Генерал-квартирмейстер германской кайзеровской армии Эрих Людендорф (тоже в свое время вступивший в "вольные каменщики", но затем одумавшийся и ставший, хотя и слишком поздно, их заклятым врагом), задним числом, оценивал в своих "Воспоминаниях о войне 1914-1918 г." деятельность высшего германского генералитета в 1916-1917 гг. в следующих выражениях:

"Я предостерегал против попыток пошатнуть положение Императора в армии. Его Величество был нашим Верховным Главнокомандующим, вся армия видела в нем своего главу, мы все присягали ему на верность. Этих невесомых данных нельзя было недооценивать. Они вошли в нашу плоть и кровь, тесно связывали нас с Императором. Все, что направлено против императора, направляется и против сплоченности армии. Только очень близорукие люди могли расшатывать положение офицерского корпуса и Верховного Главнокомандующего в такой момент, когда армия подвергается величайшему испытанию" (курсив наш – В.А.).

К сожалению, "очень близорукие люди" на русской стороне фронта - современные Людендорфу генералы Русской Императорской Армии – ни тогда, ни позднее, никого от попыток пошатнуть положение Императора в армии не предостерегали, и признаний, подобных людендорфовскому, не оставили (по крайней мере, в письменной форме). Закосневшие в собственной непомерной гордыне, российские "младотурки" всецело возлагали вину за трагическую развязку российской истории в 1917 г. на тех, кто уже не мог оправдаться перед историей, современниками и потомками – на лишенных ими-же, "февралистами", власти и отданных ими на заклание большевикам Императора Николая II (обладавшего, по пренебрежительному мнению "младотурок" отечественного розлива, "кругозором армейского полковника", и министра Протопопова, на "Гришку Распутина" и "распутинскую клику", на Керенского и большевиков (безусловно, виновных, но пришедших на уже вспаханное и обильно "унавоженное" генералами-"младотурками" поле!) – словом, на кого угодно, но только не на самих себя...

К осени 1918 г. на политической карте Европы больше не существовало ни Российской, ни Османской Империй. На жалких огрызках прежней территории этих Империй образовались два совершенно других по форме и духу государства-союзника: Совдепия и Турецкая республика. И этим народы двух стран были обязаны своим "младотуркам".

Россия и ПравославныйЦарь

"Отец мой пал на бреши, но в его лице удар нанесен христианскому обществу. Оно погибнет, если общественные силы не объединятся и не спасут его".

Так писал Государь Император Александр III австрийскому Императору Францу-Иосифу в 1881 г., под свежим впечатлением катастрофы 1 марта 1881 г., когда бомба террориста Гриневицкого сразила Царя-освободителя. Но наследник убиенного Государя Императора Александра II не отдал вверенной Ему Богом Российской Державы на растерзание революционерам. Царствование Императора Александра III было для России временем внутреннего спокойствия.

Революция как бы притаилась. Россия быстро "входила в тело", наливаясь свежими соками. Но это был штиль перед бурей. Сознательного объединения здоровых общественных сил вокруг Царя для спасения русского Христианского общества так и не произошло.

Штурм возобновился при сыне Царя-Миротворца. Не следует, однако, думать, что уж так могучи были кадры революции в эпоху Императора Николая II – они были ничтожны по сравнению с государственной мощью Российской Державы. Беда была в том, что с поистине угрожающей быстротой убывала у русского общества способность оказывать сопротивление разрушительным ядам революции, да и пропадало просто самое желание им противодействовать. Россия была больна. Процесс болезни развивался со всей очевидностью и наглядностью. Была ли болезнь смертельной? Увы! Самые сильные средства не помогали! Не оказала спасительного воздействия и грандиозная "встряска" 1905 года...

"Люди обратились в зверей, зверей лютых, беспощадных, для укрощения коих не было других средств, кроме оружия (курсив наш – В.А.). И вот загремели пушки, пулеметы… И в древних храмах русской столицы мы молимся при громе этих выстрелов, как будто в осажденном городе..." - писал, встречая Новый, 1906 год, архиепископ Никон в "Троицких листках".

"Так закончился год, этот мрачный, "черный", позорный год – год великих скорбей и гнева Божия...Что пережило бедное русское сердце? Что перестрадало многострадальное, воистину мученическое, сердце нашего доброго, кроткого, любвеобильного Царя? Не были ли муки Его сердца томительнее мук ветхозаветного страдальца Иова (в день памяти которого и родился святой страстотерпец Царь Николай – В.А.)?

Господи! Да доколе же это?! Ужель фиал гнева Твоего еще не истощился до дна? Или еще рука Твоя карающее высока?! О, мечу Божий! Доколе не успокоишься? Доколи не внидеши в ножны твоя?..

Но уже текут реки крови и потоки слез, уже несутся к небу стоны беспомощных вдов и несчастных малюток-сирот: ради этой крови, этих слез, этих стонов, смилуйся, Господи, над нашей многогрешной Русью!.. Не помяни беззаконий наших, опусти карающую руку, вложи меч Твой в ножны, помяни милости Твои древние и – сжалься над несчастной нашей Родиной!

Воздвигни силу Твою и приди во еже спасти нас!"

Так переживал Смуту 1905-1906 гг. добрый сын Российской Православной Церкви. Но не так восприняло страшный урок тогдашнее русское общество. Не уразумело оно знамения гнева Божия! Да и мало думало оно о Боге.

Настал период нового земного благоденствия, по виду еще более блистательный, чем при Императоре Александре III. Но не к спасению пошла и эта милость Божия, не вразумили русское общество и эти дары Божией благодати, так обильно вновь одождившие Россию. Общество не прозрело, не опамятовалось от революционного угара и ничему не научилось: единого фронта охранительных общественных сил вокруг правительственной власти не сложилось и теперь, в этот последний час. Антитеза "мы" и "они" осталась в полной силе. Баснословно широко разливалась волна оппозиции; "лучшие люди России" готовы были как угодно далеко идти в соглашательстве с антирусской революцией – только бы не оказаться на стороне Царского правительства!

Губительный, смертельный пароксизм революционной горячки испытала грешная Россия в роковые февральские дни. Беспорядки, возникшие в Петрограде, ничего угрожающего сами по себе не представляли. Они могли бы быть подавлены с куда меньшим расходом сил и средств, чем нынешние демонстрации пенсионеров, недовольных отменой бесплатного проезда, бесплатных лекарств и прочей "монетаризацией льгот". Крайне незначительные перебои с доставкой продовольствия (главным образом, черного хлеба – при наличии белого в неограниченном количестве!) раздулись в воспаленном сознании общества в нечто, якобы дававшее населению право "выйти на улицу" с требованием "хлеба".

Объективная обстановка ни в малейшей степени не отвечала этой "инсценировке": Россия в целом, а уж тем более Петроград, жили не хуже, а, может быть, и лучше, чем до войны – в особенности по сравнению со своими военными противниками и неверными "союзниками", сидевшими, в отличие от нашей страны, на продуктовых карточках с 1914 года!

Трезвая оценка положения, произведенная глазом опытного администратора, легко подсказала бы меры, неизбежные в подобных случаях и выполняемые самопроизвольно, под действием инстинкта государственного самосохранения.

Однако Россия в своем падении дошла (а если быть точней – была доведена) до такого состояния, что у нее инстинкт самосохранения перестал функционировать: не нашлось даже самой скромной военно-полицейской силы, способной в самом зародыше подавить бунт, бессмысленно и беспощадно врывавшийся в русскую жизнь как раз в тот момент, когда Российская империя была, как никогда, близка к реализации военного успеха. В каком-то болезненном экстазе восторженного бунтарства Россия внезапно лишилась разума, и во мгновение ока омерзительный, изменнический бунт облекся в глазах "общества" ореолом "революции", пред которым бессильно склонилась и полицейская, и военная сила.

Чуть ли не единственным человеком, у которого не помутилось национальное сознание, был Царь. Его духовное здоровье ни в коей мере не было задето тлетворными веяниями времени. Он продолжал смотреть на вещи по-евангельски просто и трезво. В столице, в разгар войны – Великой Отечественной войны, от исхода которой зависели судьбы мира! – возник уличный бунт! Его надо на месте подавить с той мгновенной беспощадностью, которая в подобных случаях есть единственный способ обеспечить минимальное пролитие русской крови. В феврале 17-го это было Царю так же ясно, как при его предыдущих столкновениях с "общественным мнением" ему было ясно, что во время войны, и притом буквально накануне окончательной победы над внешним врагом, нельзя заниматься органическими внутренними реформами, ослабляющими правительственную власть.

Царь был на фронте, во главе Русской армии, продолжавшей хранить ему верность. Так, кажется, просто, было бы ему по мановению руки покончить с жалким бунтом!

Но для этого надобно было, чтобы события в столице были восприняты государственно-общественными силами, стоящими во главе России, именно как бунт, и никак иначе! Надобно было, чтобы Царь мог двинуться на усмирение бунта в столице как общерусский Царь, спасающий Родину от внутренних врагов, в образе поднятой на бунт столичной черни грозящего ее бытию! Но этого как раз и не случилось. Между бунтующей чернью и Царем встал барьер, отделивший страну от ее Богом помазанного Державного Вождя. Этим барьером встали не случайные люди! Барьером встала грандиозная по широте охвата коалиция самых разнокачественных и разномыслящих групп людей, объединенных не мыслью о том, как сплотиться вокруг Царя для защиты страны, а, напротив того, мыслью о том, как бы не дать Царю проявить Державную волю; мыслью о том, как бы – страшно не то что сказать, а помыслить! – "спасти" страну от Царя и от Царской Семьи!

Что же было делать Царю? Укрыться за штыками сохранивших ему верность войск и с ними идти на столицу, открыв тем самым фронт внутренней войны и обращая тыл фронту войны внешней? Достаточно поставить этот страшный вопрос, чтобы понять всю морально-психологическую невозможность для Царя вступить на этот путь.

Царь был готов ехать в столицу, чтобы там, в сотрудничестве с ведущими силами страны, подавить бунт, опираясь на военную силу стотысячного петроградского гарнизона, хотя бы ценой тяжелых (если это будет неизбежно!) жертв. Но рвать с "лучшими людьми России" и идти не карательной экспедицией против столичной черни, которой вражеский агент услужливо дал в руки красное знамя, а междоусобной войной против собственной столицы, ставшей центром сопротивления именно Ему, во имя какого-то нового устроения общегосударственной власти, и не вызывавшей отторжения даже у ближайшего окружения Государя – на это Царь, больше всего на свете - после Бога! - любивший свой вверенный Ему Богом народ, пойти просто не мог.

Государь внезапно оказался без рук: он ощутил вокруг себя абсолютную пустоту. "Кругом измена, трусость и обман"! Вместо честных и добросовестных исполнителей своих предначертаний ему, конечно, еще раньше все чаще приходилось видеть "советников" и "подсказчиков", в глазах которых Он мешал им "спасать" Россию! У него прямо-таки вырывали "министерство общественного доверия". Можно легко представить себе, с какой горечью Царь еще раньше должен был выслушивать подобные "добрые советы" в тех, еще относительно редких, случаях, когда они назойливо давались ему в поистине ультимативной форме! Так, английский посол Бьюкенен имел дерзость предложить Царь "уничтожить преграду, отделившую его от народа – и тем самым снова заслужить доверие народа"!

- Думаете ли Вы, - с величайшим достоинством отвечал ему Царь, - что я должен заслужить доверие моего народа, или что он должен заслужить мое доверие?"

Подобные дерзкие речи пришлось однажды выслушать Царю и от Председателя тогдашней Государственной Думы М.В. Родзянко. Настойчивость родовитого и сановного возглавителя "народного представительства" довела Царя до того, что он, закрыв лицо руками, произнес:

- Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?

- Да, Ваше Величество, - самоуверенно ответил Родзянко. – Двадцать два года Вы стояли на неправильном пути..."(!).

И вот с этим-то не шибко умным барином, действующим уже в качестве представителя победоносной революции и властно диктующим от ее имени Царю, как ему поступать, чтобы, наконец, пока не поздно, вступить "на правильный путь", пришлось теперь вновь столкнуться Царю! Наивно веря в то, что "ответственное перед Думой правительство" сумеет остановить революцию, Родзянко торопил Царя с этой мерой. О подавлении бунта силой для него не могло быть и речи. То, что произошло в Петрограде, было для Родзянко не бунтом, а революцией! А революция надо было не подавлять, а умилостивлять уступками, возможно скорыми, мгновенными, способными остановить ее возгорающийся аппетит.

Стоя у одного конца прямого провода, Родзянко волновался и негодовал по поводу того, что Царь недостаточно быстро реагирует на его требования уступок. К сожалению, на другом конце телефонного провода не было верных Царю людей, способных оборвать бесплодные речи ("от болтовни Россия погибла", говоря словами Донского Атамана А.М. Каледина!) и безо всяких околичностей отдать себя в распоряжение Государя Императора... "Революция" и в Ставке, в глазах окружавших Царя генералов, была уже не просто силой внешней и вражеской – она была авторитетом!

Этот авторитет давил на их волю и совесть. Самодержавный Православный Царь был для этих "государевых людей" уже как бы чем-то отжившим, устарелым, "выходящим в тираж". На смену ему шло "будущее" - какое, никто толком не знал и не понимал, но, во всяком случае, далекое от навыков и традиций прошлого. В глазах даже этого – "генеральского" общества судьба России уже бесповоротно отделилась от судьбы Самодержавия. И только один Царь этого не понимал! Да! Царь этого не понимал. Он готов был восстановить закон и порядок самыми крутыми мерами – и тем спасти Россию!

- Я берег не самодержавную власть, - сказал он старому другу Царской Семьи, министру Двора графу Фредериксу, - а Россию.

В этом убеждении Государь оказался, увы, одинок. Даже его ближайшее окружения встало на стороне бунта и все свои устремления направило на соглашательство с ним.

Психологическую опору это настроение находило в убеждении, принявшем в то психически больное время форму навязчивой идеи, будто Царь, и особенно Царица, препятствуют нормальному ведению войны! Измена Царю тем самым как бы облекалась в "патриотический" покров. Хотя всякий верноподданный должен был бы сообразить, что должен служить "Царю и Отечеству", то есть – в первую очередь – Царю! Но нет! Не служить Царю и Царице, а убрать их поскорее – в этом намерении сходились и бунтовщики и "патриоты". Что же было делать Царю?

Оставалось одна надежда спасти Россию: признать, что действительно, по каким-то непонятным, но вполне реальным причинам, лично он с Царицей служат помехой для успокоения России и для срочного возврата ее на путь бесперебойного продолжения войны.

Уйти, уступить место на Троне другому, – и тем образумить Россию. Перед этим решением Царь склонился, как перед необходимостью, определяемой обстоятельствами непреодолимой силы. Да и как мог Государь поступить иначе, когда на этот путь толкала его не только настойчивость петербургского прямого провода, но и армия – в лице своего высшего руководства!

Не кто иной, как "дедушка русской армии" генерал М.В.Алексеев предложил Государю разослать главнокомандующим фронтами по вопросу отречения от Престола. Самая форма запроса не оставляла и тени сомнения в том, что ближайший к Государю человек ищет у своих помощников поддержки своему настойчивому совету. В запросе было прямо сказано: "Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения". Ответы были единогласны – в пользу отречения! Не составил исключения и ответ Великого князя Николая Николаевича, дяди Государя. Бывший Верховный Главнокомандующий (которого враги Государя наверняка поманили перспективой возвращения ему этой должности – чтобы затем выбросить его "за ненадобностью" - теперь уже окончательно и бесповоротно!) телеграфировал августейшему племяннику:

"Считаю необходимым, по долгу присяги (??? – В.А.), коленопреклоненно молить Ваше Величество спасти Россию и Вашего Наследника. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследство. Другого выхода нет".

Запросы и ответы датированы 2 марта 1917 г. В тот же день Государь телеграфировал Председателю Государственной Думы: "Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и спасения России. Посему я готов отречься от Престола в пользу моего Сына, при регентстве моего брата Михаила".

Судьба Российской державы была решена. С этого момента спасения для нее не было. "Доколе не будет взят Удерживающий от среды...". Генерал М.В.Алексеев, едва ли не первый, вскоре протрезвел, но было поздно. Уже 3 марта он сокрушенно говорил: "Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых лиц, послушался их и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отречении Государя от Престола".

Царь изменил свое решение только в одном - он отрекся и за Сына. Можно думать, что здесь сыграли роль не только соображения о здоровье Наследника. Вероятнее всего, были приняты во внимание и соображения государственные (хотя и вопрос о здоровье Наследника Престола также имеет государственное значение!): раз необходимость отречения диктовалась отрицательным отношением "народа" (от чьего имени выступали генералы и думцы) к личности Царя и Царицы, то не лучше ли было передать Царскую власть лицу совершеннолетнему, а не младому отроку, неотделимому (хотя бы в силу возраста) от родителей – жертв "черного пиара" (выражаясь гнусным современным новоязом)?! И вообще, поистине удивительна та собранность мысли и рассудительность поведения, которые проявил отрекающийся от Престола Монарх; он сделал все, чтобы облегчить положение своим преемникам во власти.

Вот как об этом говорится в изданном князем Д.Д. Оболенским очерке, посвященном Государю Императору Николаю II и составленном по материалам, собранным "старым профессором":

"Он (Государь – В.А.) сделал все от него зависящее, чтобы обеспечить своим преемникам успех в борьбе с внешним врагом и внутренними беспорядками. Понимая отлично, что ренегат не будет иметь того авторитета, как Император, что лица, способствовавшие перевороту, всегда будут бояться возмездия со стороны Сына низложенного Императора, Император Николай II изменил первоначальную мысль об отказе в пользу Сына и отказался (от Престола – В.А.) в пользу брата. Мало того, он указал брату путь сближения с народным представительством (присяга конституции, ответственный кабинет). Он дал приказ Армии и Флоту бороться до конца за Россию в единении с союзниками и повиноваться Временному правительству (без этого приказа многие офицеры не принесли бы присяги). Он успел до отречения назначить Главнокомандующим Великого князя Николая Николаевича и Председателем Совета Министров – князя Г.Е. Львова, которого Государственная Дума намечала на этот пост, именно для того назначил, чтобы оставшиеся верными Государю могли со спокойной совестью подчиняться тем, кому повиновением их обязал сам Государь. Все было обдумано, все взвешено...".

Государь, покидая Трон, был поглощен мыслями о том, как пойдут дела на фронте. Война за Отечество была в центре его жизни. "И подумать только, - сказал он с печалью одному из офицеров свиты, - что теперь я уже больше не Император, мне не позволят даже сражаться за мою родину". С какой болью в сердце отрывался от Армии ее Державный Вождь, с какой тягостной заботой: будут ли так же думать о нуждах доблестных защитников России теперь, когда не будет Его неусыпного глаза?

Генерал Н.М. Тихменев, начальник военных сообщений театра военных действий во время Великой Отечественной войны 1914-1917 гг., передавая свои воспоминания о последнем прощании Государя со своими сотрудниками по Ставке, отмечает, между прочим, прощальные слова, обращенные Государем к нему и к главному полевому интенданту генерала Егорьеву. Как характерны эти слова! Подав обоим руку и на секунду задумавшись, Государь, вспоминает Тихменев, "потом, подняв на меня глаза и глядя в упор, сказал:

"Помните же, Тихменев, что я говорил вам, непременно перевезите все, что нужно для армии", и, обращаясь к Егорьеву: "А вы непременно достаньте; теперь это нужно больше, чем когда-либо. Я говорю вам, - что я не сплю, когда думаю, что армия голодает".

А прощальное обращение Царя к Армии? Нельзя читать его без волнения. Какое беспредельное самоотвержение звучит в нем, какая преданность долгу обороны страны! Страшным укором должен был прозвучать этот прощальный Царский привет войскам для тех, кто боролся с Царем, сверг его и занял его место! Не этим ли объясняется, что обращение Царя, опубликованное генералом М.В.Алексеевым по Армии, не допущено было Временным правительством к распространению, т.е. к публикации в средствах массовой информации (как сказали бы теперь)?...

Вчитаемся же в текст этого исторического документа:

"В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мной войска. После отречения мной за себя и за Сына от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага…Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.

Кто думает теперь о мире, кто желает его – тот изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так и мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте же доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое послабление порядка службы только на руку врагу.

Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий. 8 марта 1917 г. Ставка".

Для уходящего Царя думы о России были неотделимы от исповедания Православной Веры: только под священным стягом Великомученика Георгия мыслил он победу России! Но не так уже думала и чувствовала Россия, оказавшаяся без Царя в голове. Простившись с Царем, Россия прощалась и с верой отцов.

"Россия никогда не будет побеждена, и это не столько благодаря обширной территории, сколько благодаря душе своего народа, которая все будет гореть и страдать, страдать и гореть. Русские могут потерять весь мир, но они сохранят свою душу".

Так писал во время Великой войны архиепископ Лондонский, передавая своим единоплеменникам и единоверцам то реальное впечатление, которое испытывал каждый вдумчивый и чуткий иностранец, прикасавшийся к России (вспомним хотя бы Роберта Вильтона!). Так оно и было. Но теперь, с отказом от Царя, Россия отрекалась и от своей души.

"Помни, Россия", - восклицал в середине XIX века, в самый разгар Великих Реформ, в бытность свою еще архимандритом, знаменитый церковный православный проповедник, епископ Иоанн (Смоленский), - что в тот же день, когда ты посягнешь на свою веру, ты посягнешь на свою жизнь..."

Этот день наступил с вынужденным уходом Царя, с отречением от него русского народа, предшествовавшим отречению самого Государя от Престола. Вот когда мог русский народ восклицать, обливаясь слезами: "Погибаем, погибаем...". Ибо в тот день подлинно "закатилось Солнце Земли Русской".

Забыв о Царе, Россия забыла о войне, забыла о Родине, забыла и о Боге. "Россия" вообще перестала существовать как некая соборная личность. Осталась рассыпанная храмина, в которой не могло сплотиться ничего достаточно стойкого ни для защиты Царя, ни для защиты Родины, ни даже для "спасения животишек" (по выражению Ф.М. Достоевского).

В возникшем хаосе судьба Царя и Царской Семьи была фактически предрешена. С необычайной быстротой оказался Государь на положении поднадзорного арестанта. Пускай клеветники замолкли сразу же, как только открылась возможность проверки гнусной клеветы, возводимой ими на Царя и Августейшую семью, на фактах: Царь и Его Семья оказались чисты, как стеклышко, как в политическом, так и в семейно-общественном и нравственном отношениях. Но какое все это теперь имело значение? О Царской Семье уже мало кто думал: все думали о себе, о своих текущих нуждах и болезнях, которых становилось все больше и больше...

Предоставленная себе, изолированная от внешнего мира, подвергнутая содержанию в условиях режима, колеблющегося между состояния домашнего ареста и политической тюрьмы, Царская Семья обнаружила необыкновенную силу Христианского духа. Поистине, сияние исходило от этих преисполненных любви и смирения кротких людей, и нужно было действительно утратить самый облик человеческий, чтобы, приблизившись к ним, не проникнуться к ним симпатией и почтением. По словам известного журналиста Петра Рысса, поистине неизгладимое впечатление вынес некий (Рысс не запомнил его фамилии) старый революционер, приставленный одно время для наблюдения за поведением Царской Семьи: он не мог говорить о Царственных Узниках иначе, как с чувством восторженного умиления.

Достаточно прочесть книги генерала М.К. Дитерихса или следователя Соколова, чтобы испытать на себе действие этого обаяния чистоты и святости. А стихотворение-молитва, хранившееся у Великой Княжны Ольги? Его должны бы знать все русские дети!

Господь Своею промыслительной десницей любовно взращивал Свое насаждение. И вот настал день, когда ангелы приняли в свои светлые объятия светоносные души Царя и его Семьи...

Роковой цепью докатились события до Екатеринбургского злодеяния. Кровью Царя обагрилась Россия. Мученической смертью почил последний Русский Царь, а с ним – Царская Семья и их верные слуги.

И, кажется, никто не обратил тогда внимания на необыкновенное совпадение, способное заставить горестно задуматься над судьбами несчастной России. "День скорби", день Екатеринбургского злодейства, совпал с днем памяти Святого князя Андрея Боголюбского – то есть того самого русского государя, который, если не по титулу, то по существу и по замыслу был первым Русским Царем! Хотя, быть может, это не было случайностью, и убийцы Царской Семьи преднамеренно выбрали для совершения своего злодеяния день убийства благоверного князя Андрея?

Мученической смертью погиб и этот венценосец, головой своей заплатив за то, что суть не четырьмя столетиями шел он впереди своего века. И вот, в тот самый день, когда Православной Церковью поминается блаженная память причтенного к лику святых монарха-мученика, бывшего предтечей идеи Православного Царства Российского, падает жертвой за ту же идею и последний Русский Царь. Словно сомкнулась цепь и связь времен! И вот что еще примечательно.

Свершилось падение Царского Престола на Руси и самой Державы Российской в тот самый момент, когда Россия, впервые за всю свою историю, была у конечной цели всей своей жизнедеятельности, как Царства Православного! Свержение законного Царя сорвало победный для Российского оружия конец Великой Отечественной войны. Между тем, что обещало России победоносное завершение Великой войны? Ответ на этот вопрос дает нам замечательное слово, сказанное митрополитом Антонием в Неделю Православия в Храме Христа Спасителя в Москве в 1918 г.

Наш знаменитый архипастырь указал, прежде всего, на то, что Торжество Православия, в отличие от принятого обычая справлять этот великий церковный праздник в древнем московском Успенском соборе, как это и происходило в течение четырех с половиной веков, ныне справляется в Храме Христа Спасителя. Почему? Потому, что загражден безбожными большевиками путь верующим в священный Кремль! Пастырей и паству не пускают в чудотворную древнюю церковь Успения Пресвятой Богородицы! Далее проповедник обратил внимание верующих на поразительный контраст с прошлым, 1917, годом, когда в середине февраля совсем иного ожидали русские люди от предстоящего года.

"Тогда наши верные войска грозной стеной собирались против врага и, усилившись вчетверо по своему числу и по количеству оружия, должны были победоносным потоком пройти по вражеской земле до Вены и Берлина и достигнуть тех целей, с которыми начата была русским народом та священная и самоотверженная война, то есть освободить доблестное племя православных сербов от поработительных посягательств еретиков, протянуть руку братского общения к умолявшим о том Россию нашим единокровным малороссам-галичанам и освободить от инородного ига их родину, наследственный удел Равноапостольного Владимира, русскую Галицию, и, что всего важнее, – дать ее сынам, а нашим братьям возможность возвратиться в лоно святой Церкви от униатской ереси, куда вовлекли ее насилием поработителей и коварством иезуитов.

Да, год тому назад мы, все русские люди, надеялись на то, что сегодняшнее торжество Православия мы будем справлять уже вместе с ними, что к этому дню, как было сказано, уже не будет подъяремной Руси, а единая свободная и Православная Русь.

Но и этим не ограничивались наши желания. Уже исполнен был рисунок Креста для водворения его на куполе Константинопольской Софии; уже близко было к исполнению обещание Московского Царя Алексея Михайловича, данное от имени своего потомства и всего русского народа Восточным Патриархам, - обещание освободить православные народы из-под ига неверных мусульман и возвратить христианам все древние храмы, обращенные в магометанские мечети.

Россия должна была занять проливы Черного моря, но не покорять себе священной столицы великой Византии, а восстановить это священное государство наших отцов и учителей по спасительной вере Христовой, то есть греков, а себе приобрести отечество всех истинных христиан, то есть Святую Землю, Иерусалим, Гроб Господень, и, соединив ее широкой полосой с Южным Кавказом, заселить те святые места добровольными русскими переселенцами, которые ринулись бы туда в таком изобилии, что в несколько лет обратили бы Палестину и Сирию в какую-нибудь Владимирскую или Харьковскую губернию, конечно, сохранив все преимущества того полумиллиона христиан и их пастырей, которые доныне уцелели еще там от турецких насилий.

Не один русский православный люд жил такими надеждами и полагал за них сотни тысяч своих жизней в тяжком воинском подвиге; этими надеждами жили, ими дышали, ими утешались в своих страданиях, скажем без преувеличения, все православные народы всего современного мира, вся Святая Соборная и Апостольская Церковь. Вся она ожидала, что наступившее теперь 1918-е лето Господне будет таким светлым торжеством Православия, каким не было даже то 842-е лето, когда в память духовной победы над еретиками-иконоборцами был установлен настоящий праздник.

И что же? Вместо освобождения порабощенных православных народов Церковь Российская впала сама в такое порабощенное состояние, какого не испытывали наши единоверные племена ни под властью магометан, ни под властью западных еретиков, ни наши предки под игом татар".

Перед этой тягостной картиной проповедник, однако, не предавался унынию. Он долго вспоминал с горечью о той мрачной тени, которую так долго отбрасывало на русскую Православную Церковь "синодальное" ее возглавление, и отдавался радостному чувству пред лицом вожделенного переустройства нашей Церкви на началах возвращения к Патриаршеству. Теперь, сказал он, Церковь возглавляет "давно жданный жених поместной Церкви, и вот она, в разоренном нашем государстве, окруженная злобствующими врагами нашей спасительной Веры, торжествует и благодарит Бога о том, что Он послал ей в утешение среди настоящих скорбей то, чего она была лишена в годы своего внешнего благополучия и безопасности".

Но этому можно радоваться, по словам преосвященного Антония, лишь потому, что существует и еще одна причина к радости: сохранение того доброго, что взращено было прежними годами русской церковной жизни. Это – особое отношение русских пастырей и русской паствы к жизни в Вере.

"Запад взирает на временную жизнь, как на наслаждение, а на религию, как на одно из средств (даже сомнительных) к поддержанию благополучия этого. Напротив, русские люди, даже и не очень твердые в Вере, понимают жизнь как подвиг, цель жизни видят в духовном совершенствовании, в борьбе со страстями, в усвоении добродетелей, словом – в том, чего европейцы даже и не поймут, если говорить с ними о подобных предметах".

Далее проповедник выразил свое убеждение в том, что отошедшие от Бога не составляют большинства русского народа.

"Огромное большинство русского народа, которое, которое, сидя в деревнях и городах, продолжает в поте лица смиренно трудиться над своим делом и больше прежнего переполняет святые храмы, говеет и жертвует на Церковь и на бедных, - оно по-прежнему носит в своих сердцах высокие заветы Христовы, по-прежнему оно вовсе не похоже на современных европейцев: оно отличается от них неслыханной среди них откровенностью, искренностью, доверчивостью, отсутствием гордыни и незлобием; оно благодушно принимает обличения, быстро умиляется сердцем и отзывчиво на мольбу...

Геройство духа, понятие о жизни как о подвиге, хранится только в Церкви, а так как оно в большинстве ее сынов хранится и до настоящих дней, то торжество Православия совершается сегодня вполне законно, как торжество Христовой правды на земле; и оно будет совершаться с тем же восторженным прославлением Пастыреначальника душ наших, как в прошедшие годы, когда Церковь именовалась торжествующей". Но проповедник в то же время не закрывал своих проницательных глаз и на иную, более страшную перспективу, которая может ждать Россию. "Да!", - продолжал архипастырь, - оно будет продолжаться и в том случае, если государство подпадет полному подчинению врагов, если даже на православных откроется прямое гонение. Церковь будет торжествовать о своем вечном спасении, о том, что ее чада идут ко Христу, как Он завещал им:

"Блаженни будете, егда возненавидят вас человецы и разлучат вас и поносят и пронесут имя ваше, яко зло, Сына Человеческого ради, возрадуйтеся в той день и взыграйте, ее бо мзда ваша многа на небеси". Аминь".

Эта мрачная концовка, однако, только оттеняла тот, на теперешний взгляд, удивительный оптимизм, которым была проникнута вся проповедь, сказанная наиболее, может быть, прозорливым и глубоко проникнутым идеей Православного Царства русским иерархом – сказанная пред лицеем уже завладевшего Кремлем торжествующего кровавого большевизма! В глазах митрополита Антония уступленная большевикам Россия все еще – Святая Русь! В его представлении Императорский период в истории России заслонен еще тенью, отбрасываемой Синодом, как неким злым началом, сменившим Патриарха в жизни Православной Русской Церкви!

Медленно, очень медленно, чтобы оказать ощутимое воздействие на судьбы России, проникало в сознание русских людей даже, казалось бы, наиболее открытых пониманию реальной действительности в ее "мистической" сущности, представление о подлинном значении факта отречения России от своего Царя. Все мы, и ныне живущие, в той или иной степени в этом повинны, и каждый из нас, оглядываясь на себя, вероятно, немало может сделать себе упреков.

Не раз приходило на ум сделанное однажды одним умным французским писателем наблюдение: когда, говорит он, смотришь назад, прошлое кажется гладкой, хорошо укатанной, широкой дорогой, по которой естественной чередой текут события, - а когда пытаешься всмотреться в будущее, вздымается крутая скалистая стена, и бесплодно ломаешь себе голову над тем, в какую же из небольших расщелин, в этой стене замечаемых, устремится поток событий и превратит ее в широкий открытый проход...

Откуда только не ждали русские политики-мыслители спасения России! А того "единого на потребу", что означало бы моральное выздоровление России, не обнаруживали в своем духовном хозяйстве: покаяния в великом грехе цареотступничества, которое явилось одновременно и отступничеством от Веры. Потому и вырастают поныне на нашей многострадальной, упоенной кровью святых мучеников и страстотерпцев, земле такие уродливые химеры, как "православные коммунисты", славящие Ленина-Сталина и в то же время стоящие в храмах со свечками!

Убог и наш монархизм, если он не выходит за пределы размышлений исключительно утилитарно-политических! Бессилен он перед фактом духовного распада России. Восстановление Российской монархии не есть проблема политическая – и как раз события последних десяти лет должны были нас в этом убедить. Это может звучать парадоксально, но в настоящее время реальным политиком может быть лишь тот, кто способен проникать мысленным взором в мистическую сущность и подоплеку вещей и событий.

Только духовное возрождение России может вернуть ее миру. Поскольку в прошлом мы стали бы искать уроков, светлых знамений, духовных руководителей для создания нашего будущего, наша мысль должна обращаться не к политическим вождям, как бы велики ни были в прошлом их заслуги. Чем могут помочь нам сегодня Петр Великий, Александр II или Столыпин? Не поможет нам и уход в древнюю Москву, поскольку мы там стали бы искать уроков политической мудрости! Эти уроки использовали, может быть, сами того не подозревая, теперешние властители России. Не является ли РФ обезбоженным и обездушенным государством, организационно весьма близким опыту древней Москвы, только...с обратным духовным знаком?!

Есть только один вождь, способный вернуть нам Россию, - тот, который положил ее начало, в облике Святой Руси, утвердив Российское великодержавие – Владимир Святой! Россию надо "крестить заново". Только крещенная заново Русь может снова стать Православным Царством.

Возможно ли это новое духовное рождение? В этом – весь вопрос бытия России как соборной исторической личности, которая известна нам из истории и которая окончила свою внешнюю, государственно-организованную жизнь с падением Трона ее природных Государей. Иного пути к восстановлению Исторической России нет и быть не может. И это не только наша, русская проблема. Это проблема также мировая, вселенская. Ибо от того или иного ее решения зависит и судьба мира, а, точнее говоря, зависит вопрос о возрасте мира и о близости наступления Восьмого Дня.

Царский угодник

Генерал Сухомлинов, военный министр, обладал особенным умением овладевать вниманием Царя и держать его в напряжении в случае надобности часа два подряд.

Генерал А.А Мосолов. При дворе последнего Императора.

За Богом молитва, а за Царем служба не пропадает.

Русская народная пословица.

"Жалует Царь, да не жалует псарь" - так уж, видно, издавна повелось у нас на Святой Руси...

"Перед оклеветанной памятью этого крупного и непонятого военного деятеля русский историк вообще, а военный в частности, еще в долгу". Эти строки написал А.А. Керсновский, автор четырехтомной "Истории русской армии", о графе Алексее Андреевиче Аракчееве - "отце русской артиллерии". Но слова Керсновского в полной мере могут быть отнесены и к другому "без лести преданному" царскому слуге генералу Сухомлинову – герою этого краткого очерка.

Генерал от кавалерии, Киевский генерал-губернатор (1905), начальник Генерального штаба (1908-1909), Военный министр царского правительства (1909-1915), Владимир Александрович Сухомлинов оказался своего рода "манекеном-мешком" для отработки штыковых ударов - как у своих современников, так и у большинства историков I мировой войны. "Генерал от поражений", "легкомысленный бонвиван", "царский угодник" - подобными эпитетами "награждала" генерала либеральная русская пресса. Хотя, с точки зрения любого русского патриота, присягавшего верно служить Царю и Отечеству, такого рода "обвинения" (особенно "царский угодник"!), изрыгаемые из привычных к хуле уст либеральных бумагомарателей и их работодателей, являются самой лучшей и надежнейшей характеристикой деятельности всякого чиновника и администратора Российской Империи! Так что эпитет "царский угодник" может быть поставлен Сухомлинову, как верному слуге цареву, только в похвалу!

Как бы то ни было, но негативные оценки деятельности В.А. Сухомлинова и самой его личности перекочевали и на страницы современных исторических исследований и монографий. Великий князь Андрей Владимирович 29 апреля 1915 г. записал в своем военном дневнике: "Против Сухомлинова ведется страшная кабала (коварная интрига – В.А.)...Вообще после войны тут многое еще откроется, скорее в пользу Сухомлинова и не в пользу тех, кто так открыто его обвиняет (курсив наш – В.А.)". Но Бог не дал России победы в Великой войне, по великим грехам народа ее, и "кабала" против Сухомлинова продолжается по сей день.

Отечественные историки самых разных взглядов, школ и направлений, от советского "красного" Н. Яковлева ("1 августа 1914 года") до российского "белого" В. Шамбарова ("За Веру, Царя и Отечество") и "объективиста" А. Уткина ("Первая мировая война") – полностью солидарны между собой в своем резко негативном отношении к генералу Сухомлинову. Клевета, запущенная почти сто лет тому назад, оказалась на удивление живучей. Вот и уважаемый А.И. Солженицын в своей книге "Двести лет вместе" не удержался, чтобы не "вытереть ноги" о В.А. Сухомлинова: "Жемчужина царской администрации генерал Сухомлинов, проваливший подготовку к войне с Германией", "пустомеля Сухомлинов"...Впрочем, Солженицын получил на это достойную отповедь от молодого историка Д. Галковского в его блистательной работе "Восемьдесят лет вместо" (см. журнал "Европеецъ", № 1 за 2004 год). Тем не менее, 91 год, прошедший со дня начала Первой мировой войны, настоятельно требует от нас отдать должное памяти В.А. Сухомлинова, как одного из самых выдающихся военных администраторов Российской Империи, сумевшего – вопреки обвинениям левых писак и злопыхателей, кричавших громче всех: "Держите вора!" – достойно подготовить русскую армию к грядущим испытаниям.

Владимир Александрович Сухомлинов родился 4 августа 1848 года в Ковенской губернии Российской Империи. Он закончил Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге и был выпущен в лейб-гвардии Уланский полк, дислоцировавшийся в Варшаве. По прошествии нескольких лет Сухомлинов поступил в Академию Генерального штаба, по окончании которой был прикомандирован к штабу войск гвардии Петербургского военного округа. В звании капитана Сухомлинов принял участие в русско-турецкой войне 1877-1878 гг., принесшей на русских саблях и штыках свободу славянским народам Балкан от османского ига. По окончании войны он был назначен правителем дел Николаевской академии Генерального штаба.

Начиная с 1900 г., В.А. Сухомлинов занимал пост начальника штаба Киевского военного округа.

В феврале 1905 года, в разгар складывавшейся неудачно для нас войны с Японией, в Российской Империи был учрежден Совет Государственной Обороны (СГО) – коллегиальный орган, в состав которого входили военный и морской министры, начальники Главного штаба и Главного Морского штабов, а также генерал-инспектора всех родов войск. Во главе Совета Государственной Обороны стоял Великий князь Николай Николаевич (младший), имевший право личного доклада Государю Императору. Сухомлинов, описывая деятельность Совета Государственной Обороны, отмечал, что "это было именитое сообщество безработных великих князей, внедолжностных сенаторов...и других лиц, туда попадавших". Великий князь Николай Николаевич разработал проект реорганизации русской армии, с которым был ознакомлен и Сухомлинов, командовавший в описываемое время Киевским военным округом.

"Проект великого князя способствовал не устранению господствовавшего непорядка в армии, но прямым путем вел к анархии сверху – к неизбежному результату столь многоголового управления и отсутствия у Государя одного ответственного лица, каким был военный министр". Согласно плану Николая Николевича, в русской армии вводилась должность генерал-инспекторов родов войск (пехоты, кавалерии, артиллерии, инженерных войск, военно-учебных заведений). Генерал-инспектора (как правило, на этот пост назначались Великие князья) не считались с командующими войск, вмешиваясь в их распоряжения и внося все больше элементов дезорганизации в армейское управление. Как отмечал Сухомлинов:

"...армия имела две головы...между которыми неминуемо должны были возникнуть на петербургской почве интриги политического и личного характера".

Крайне отрицательное отношение Сухомлинова к "реформам" Николая Николаевича привело к острому конфликту, превратившемуся со временем в стойкую взаимную неприязнь и вражду.

В июле 1908 г. из-за острых разногласий по вопросу дальнейших путей военной реформы Великий князь Николай Николаевич ушел в отставку с поста главы Совета Государственной Обороны. По прошествии некоторого времени и сам СГО прекратил свое существование. В верхах российского военного ведомства произошли значительные кадровые изменения. Люди из окружения Великого князя были уволены. 13 ноября 1908 г. на должность начальника Генерального штаба был назначен В.А. Сухомлинов. 11 марта 1909 года был подписан Высочайший указ об от ставке военного министра генерала А.Ф. Редигера, тесно связанного с "петербургской военной ложей" Гурко-Гучкова и, через этот "гучковский кружок" - с (Анти-)Государственной Думой. Вакантный пост военного министра по праву перешел к Сухомлинову.

В декабре 1909 г. новый военный министр представил на рассмотрение Государя Императора "Записку о мероприятиях по государственной обороне", на основе которой происходила в дальнейшем реорганизация русской армии. Основное внимание при этом уделялось усилению роли полевых войск, на которых, по твердому убеждению Сухомлинова, должна была лечь вся тяжесть будущей войны. Ликвидировались слабые в военном отношении резервные и крепостные войска, из которых формировались новые полевые дивизии. В результате вся Сухопутная армия Российской Империи получила однородный устав.

В соответствии с планом В.А. Сухомлинова была изменена вся система комплектования и дислокации Русской Армии. Из западных военных округов (Варшавского и Виленского) в Центральную Россию были передислоцированы семь пехотных и две кавалерийские дивизии. Эту передислокацию Сухомлинов обосновывал следующим образом: "одновременным наступлением неприятеля из Восточной Пруссии и Галиции в тыл нашей оборонительной линии на Висле, всем вооруженным силам нашим на этом выдающемся плацдарме грозила неминуемая катастрофа...". Именно после того, как Сухомлинов убрал войска из неминуемого, в случае начала войны, "стратегического мешка", германский Генеральный штаб полностью склонился к осуществлению "плана Шлиффена", предполагавшего нанесение главного удара по Франции, а не по России.

Было введено новое мобилизационное расписание (с 1 сентября 1910 г.): сроки мобилизации русской армии были сокращены и приблизились к срокам мобилизации армий Германии и Австро-Венгрии. Под личным руководством Сухомлинова были разработаны рассчитанная на пять лет "Малая программа усиления армии" и "Большая программа усиления армии", выполнение которой было намечено на ноябрь 1917 г. Даже весьма резкий в оценках русский военный историк-эмигрант А.А. Керсновский, фактически низводивший весь русский генералитет времен Великой войны на безнадежно ничтожно-бездарный уровень, не смог не сказать добрых слов в адрес В.А. Сухомлинова: "...следует признать, что новый военный министр (Сухомлинов – В.А.) оказал русской армии огромную услугу. Выведя ее из той анархии и маразма, в которой она пребывала. До прихода Сухомлинова было дезорганизованное вооруженное безсилие, с приходом Сухомлинова стала организованная вооруженная сила (пусть и далекая от совершенства)".

Чего никак не мог предугадать Сухомлинов, так это сроков начала грядущей войны и ее затяжного, позиционного характера. Русская военная программа – как, впрочем, и военные программы всех без исключения будущих стран-участниц Великой войны! –исходила из предполагаемого скоротечного характера будущей войны. Подобным же образом оценивали предстоящую войну и в Германии (военная кампания германской армии, по "плану Шлиффена", была рассчитана всего на сорок дней!), и в Австро-Венгрии, и во Франции. Повсюду политики и генералы исходили из того, что предстоящая война не сможет продлиться долго, и, прежде всего – по экономическим соображениям. Так, еще сам граф фон Шлиффен писал: "Стратегия измора немыслима, когда содержание миллионов людей требует миллиардных расходов". Именно поэтому его план и был рассчитан на молниеносный разгром "наследственного врага всех немцев" - Франции.

С другой стороны, во французском Генеральном штабе, начиная с 1872 года, было разработано семнадцать планов будущей войны. Последний, семнадцатый по счету, план. Утвержденный 15 апреля 1914 г., предусматривал исключительно наступательный образ действий. Французы также планировали вести молниеносную наступательную войну-"блицкриг", конечной целью которой ставился "реванш", то есть возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии, отторгнутых у нее немцами в результате именуемой у нас "Франко-прусской", а в самой Германии – "Германо-французской" войны 1870-1871 гг.

В силу вышеизложенных причин и ставки на короткую, победоносную войну и молниеносный разгром противника, перед войной в военном министерстве Главном Управлении Генерального Штаба русской Императорской армии практически не думали о необходимости мобилизации промышленности на случай войны. Никто, и в том числе самые ярые критики "царского угодника Сухомлинова", не мог предвидеть масштабов и затяжного характера грядущей мировой кровавой бойни. Тем не менее, у нас почему-то принято ставить ошибочные оценки необходимых для войны запасов патронов, снарядов, винтовок, орудий и пр. в вину именно Сухомлинову.

Чтобы правильно оценить действия русского военного министра, нам представляется необходимым привести следующие цифры. Во время войны России с Японией средний расход снарядов на орудие в русской армии составил 720 выстрелов. По окончании Русско-японской войны требования к артиллерийскому запасу были доведены до уровня 1000 выстрелов на орудие. В 1912 г. предметом обсуждения стала норма 1500 снарядов на орудия, но она была отклонена, как чрезмерная. В качестве контраргументов приводился небольшой срок хранения снарядов (от восьми до десяти лет). Кроме того, существовала возможность морального старения снарядов перед лицом постоянных нововведений в области военной техники и вооружений, темп которых постоянно возрастал.

После окончания Второй Балканской войны (послужившей фактически прелюдией к Первой мировой) Главное Управление Генерального Штаба, с учетом новых реалий, в очередной раз потребовало увеличить норму снарядного запаса до 1500 выстрелов на ствол. Однако русское министерство финансов выделило лишь шестую часть от необходимой для осуществления этого плана денежной суммы. В то время как генерал А.А. Маниковский, ответственный за артиллерийское обеспечение русской армии, настаивал на строительстве новых, причем не частных, а именно казенных (то есть государственных), военных заводов, Минфин прекратил выдачу средств на уже существующие предприятия оборонного комплекса. Мало того! Минфиновские чиновники "в целях экономии" планировали даже закрыть детище Петра Великого - Сестрорецкий оружейный завод!

Множество проблем создавали и отечественные монополии, знаменитый "национально ориентированный капитал" (тогдашние "олигархи"). Именно "национальные" российские синдикаты "Продамет", "Продуголь" и другие взвинчивали до астрономических высот цены на металл и уголь, постоянно срывали сроки поставок и производили продукцию, качество которой сплошь и рядом не соответствовало "повышенным требованиям современной техники". Вследствие проводившейся отечественными монополиями хищнически-спекулятивной политики военное министерство было вынуждено поднять вопрос об открытии новых казенных (а не частных) предприятий и предоставлении ему права на размещение военных заказов за границей (там и тогда меньше воровали).

А ведь именно обращение к зарубежным производителям до сих пор вменяют в вину В.А. Сухомлинову многие, в том числе современные, историки – к примеру, упоминавшийся выше Валерий Шамбаров ("За Веру, Царя и Отечество", М., 2003)! Между тем, как писал начальник Брянского арсенала, генерал А. Аккерман, "только при таких мерах было возможно выйти из крепостной зависимости от разных (не каких-то транснациональных, а "своих", отечественных! – В.А.) синдикатов". Военный министр Сухомлинов вплотную подошел к осознанию необходимости борьбы с организованным частным капиталом.

Осуществление на практике предложений военного министерства стало возможным лишь после того, как Государь отставил от должности министра финансов В.Н. Коковцева в январе 1914 г. Новый министр финансов П.Л. Барк выступил с программой "нового курса", включавшей в себя многие предложения В. А. Сухомлинова и его команды. Но времени, как всегда, катастрофически не хватало. Разразившийся в июне 1914 г. "сербский кризис" застал русскую армию и военную промышленность в процессе реформирования.

После начала Первой мировой (Великой или, как говорили тогда, Великой Отечественной) войны Государь Император Николай Александрович находился под сильнейшим впечатлением воспоминаний об Отечественной войне 1812 г., столетний юбилей которой, почти совпавший по времени с Трехсотлетием Дома Романовых, был совсем недавно отмечен по всей Империи пышными торжествами. Перед объявлением Манифеста в Зимний дворец была доставлена икона Божьей Матери Казанской, перед которой за сто с небольшим лет перед тем молился, отправляясь на войну с Наполеоном, фельдмаршал М.И. Кутузов. Само зачтение императорского Манифеста происходило в полном соответствии с аналогичной церемонией 1812 г. Государь хотел сам возглавить войска, но этому воспротивились его министры, в том числе и В.А. Сухомлинов.

Премьер-министр Горемыкин, министры Кривошеин и Щегловитов, пользовавшиеся полным доверием Государя, настаивали на важности пребывания Императора в столице Империи. Последним выступил военный министр, к которому обратился Николай II. Сухомлинов поддержал позицию других членов правительства. "Значит и военный министр против меня", - заключил Государь, и на отъезде в армию больше не настаивал", читаем мы в воспоминаниях Сухомлинова об этом эпизоде.

По свидетельству В.Н. Воейкова, первоначально Император хотел назначить В.А. Сухомлинова Главнокомандующим всей русской армией. А Великого князя Николая Николаевича-младшего Государь планировал назначить командующим 6-й армией, прикрывавшей подступы к Петербургу. Но Сухомлинов заявил, что опасается сопротивления со стороны такого "подчиненного" и хотел бы получить от самого Великого князя заверение в том, что тот откажется от главнокомандования. Однако Николай Николаевич-младший, совершенно неожиданно для Сухомлинова, согласился занять пост Главнокомандующего.

Враждебные отношения, давно уже существовавшие между Великим князем и Сухомлиновым, все более обострялись в ходе войны. В.А. Сухомлинов был председателем Особого Совещания по обороне, созданного весной 1915 г. Это еще больше осложняло его взаимоотношения со Ставкой и с самим Великим князем, стремившимся полностью подчинить себе весь тыл. Как писал в своих воспоминаниях Воейков: "...заметно стало стремление чинов Ставки к вмешательству в дела внутреннего управления". А современный российский историк О.Р. Айрапетов подчеркивает: "Созидательной работы в Барановичах (место нахождения Ставки – В.А.) не было. В Ставке метались из стороны в сторону, и все более обращали внимание на положение в глубоком тылу". Главнокомандующий неоднократно просил Государя уволить Сухомлинова с поста военного министра, Щегловитова – с поста министра юстиции, а Саблера – с поста обер-прокурора Святейшего Синода. Николай Николаевич стремился любой ценой, во что бы то ни стало, отвести от себя ответственность за катастрофу 10-й армии в Восточной Пруссии в декабре 1914 г., масштабы которой в Ставке сумели оценить в полной мере лишь к весне 1915 г. Как вспоминал в своих записках "При дворе последнего Императора" начальник канцелярии министра Двора генерал А.А. Мосолов:

"Ставка выдвинула в свое оправдание две причины неудач: недостаток снарядов и германский шпионаж. Козлом отпущения стал военный министр Сухомлинов. Для поддержания этих тезисов, по требованию Великого князя Николая Николаевича, сменили военного министра и отдали его под суд, а для подтверждения версии о шпионаже был повещен жандармский полковник Мясоедов и начались ссылки лиц, носивших немецкие фамилии" (то есть лиц, объективно наиболее преданных Короне Российской Империи начиная с Петра Великого, да, собственно, служивших надежнейшей опорой престола русских православных Государей и раньше – вспомним хотя бы известный эпизод с немцами в сцене "Равнина под Новогородом-Северским" в бессмертной трагедии Пушкина "Борис Годунов"! – В.А.).

В последнем, как подчеркивает Мосолов, особенно усердствовал начальник контрразведки генерал М.Д. Бонч-Бруевич (что не помешало этому "истинно русскому патриоту", строчившему в годы "Первой "русской" революции" 1903-1907 гг. "махрово-черносотенные" статьи с призывами беспощадно "выводить крамолу из Святой Руси", после октябрьского переворота 1917 года преспокойно перейти на службу к подлинным германским шпионам и изменникам – большевикам, да еще и носившим сплошь и рядом немецкие фамилии - Бронштейн, Апфельбаум, Розенфельд и т.д.). И не кто иной, как сам Великий князь Николай Николаевич положил начало этой вольнее шпиономании, ярчайшим воплощением которой стало печально знаменитое "дело полковника Мясоедова"!

"Мясоедовское дело" было сфабриковано при сильнейшем давлении на судебную власть стороны Великого князя Николая Николаевича и члена "петербургской военной ложи" генерала А.А. Поливанова (последовательно изменившего Государю, а затем Временному правительству и ставшего слугой большевиков) с целью дискредитировать В.А. Сухомлинова и добиться его смещения с поста военного министра. Не вдаваясь в нашем кратком очерке во все мерзкие подробности этой позорной и трагической интриги, ограничимся приведением всего лишь двух высказываний.

Один из руководителей военной разведки кайзеровской Германии, полковник Вальтер Николаи, писал в своих воспоминаниях (В. Николаи. "Германская разведка и контрразведка в Первой мировой войне", М., 2001):

"Жандармский полковник Мясоедов был одним из лучших из (русской секретной службы – В.А.) представителей. Вынесенный ему во время войны смертный приговор за измену в пользу Германии совершенно непонятен".

Великий князь Андрей Владимирович, будучи сам лицом весьма пристрастным, ввиду своих сердечных отношений с Великим князем Николаем Николаевичем-младшим, и смотревшим на мир во многом глазами последнего, тем не менее, отмечал в своем дневнике: "К сожалению, ни следствием, ни судом новых фактов, освещающих это ("мясоедовское" - В.А.) дело, установлено не было. Даже факт сообщения сведений (Мясоедовым – В.А.) неприятелю остался лишь в гипотезе...Конечно, все это бросило тень на Сухомлинова, который несколько лет тому назад защищал Мясоедова от нападок Гучкова с трибуны Государственной думы".

Следует заметить, что шпиономания не являлась специфически русским явлением. В начале войны подобная истерия охватила практически все воюющие страны. Русский военный мыслитель и стратег генерал А.А. Свечин в своем "Постижении военного искусства" ("Российский военный сборник", выпуск 15, М., 1999, стр. 574) писал о шпиономании: "Надо опасаться легенд о шпионах, они разъедают то доверие друг к другу, которым сильно государство…Сеется страх перед шпионами, создается какая-то тяжелая атмосфера общего предательства; в народной массе…культивируется тупая боязнь; а страх измены – нехороший страх; все это свидетельствует, прежде всего, о растущей неуверенности в своих силах. Ум человеческий отказывается искать простые объяснения грозным явлениям. Серьезные неудачи порождают и большие суеверия. В числе таковых…видное место занимают суеверия о шпионах...Жертвы нужны – человеческие жертвы – объятому страхом людскому стаду".

Весьма осведомленный жандармский генерал А.И. Спиридович много позже писал о "деле Мясоедова" следующее:

"С Мясоедовым расправились в угоду общественному мнению. Он являлся ответчиком за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии. О его невиновности говорили еще тогда…Но те, кто сделал дело Мясоедова, и главным образом Гучков, были довольны. В революционной игре против самодержавия они выиграли первую и очень большую карту…Ставка шла навстречу общественному мнению. Слепая толпа требовала жертв. Слабая Ставка Великого князя их выбрасывала (на расправу жаждавшей крови толпе – В.А.), не думая о том, какой вред она наносит Родине".

20 апреля 1916 г. сенатор Кузьмин, проводивший следствие по делу Сухомлинова, арестовал генерала. 23 апреля вернулся из Сибири Григорий Распутин. Узнав об аресте Сухомлинова, друг Царской Семьи укоризненно покачал головой и промолвил: "Малесенько не ладно. Ма-ле-сень-ко".

Своим простым, немудреным мужицким умом Распутин понял весь абсурд и вред ареста Сухомлинова (военного министра воюющей державы в разгар войны по обвинению в государственной измене на стыд и позор Российской державе, на поругание и посмеяние открытым врагам и двуличным "друзьям"!). А русское правительство, состоявшее сплошь из ученых, образованных людей умудрилось этого не понять. Или не захотело понять, одержимое лишь мыслью о нанесении возможно большего ущерба репутации Государя?

"Темный", "неученый" русский мужичок выразил (хотя и другими словами) ту же лежавшую на поверхности мысль, которую позднее облек в гораздо более изысканную форму одних из виднейших политиков Британской империи – английский министр иностранных дел Эдуард Грей, язвительно заявивший членам русской думской делегации, посетившей Лондон в 1916 г.: "Ну и храброе же у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра!". Как подчеркивал в своих мемуарах жандармский генерал Спиридович: "Арест Сухомлинова был нужен и полезен только тем, кто готовил тогда государственный переворот".

В вину "царскому угоднику" ставились, между прочим, "тесные отношения" с почетным консулом Австро-Венгрии в Киеве предпринимателем А. Альтшиллером. В этом Сухомлинова обвинял уже в августе 1917 г. перед Следственной комиссией сплошь масонского Временного правительства член "петербургской военной ложи" и "дедушка русской армии" генерал М.В. Алексеев. Именно "болтливости Сухомлинова" в присутствии Альтшиллера Алексеев приписал разоблачение русского агента в Австро-Венгрии полковника Теодора Редля (в действительности Редль, по неопровержимым свидетельствам многочисленных современных российских и зарубежных исследований по истории разведки, был обязан своим провалом и разоблачением исключительно собственной неосторожности – что называется. "зарвался"!).

В то же время сам генерал М.В.Алексеев не скрывал, что никаких фактов, способных подтвердить его подозрения, у него не имелось: "Люди остались подозрительными, но никаких фактов наблюдение не добыло (курсив наш – В.А.)". А командир жандармского корпуса П.Г. Курлов ни на йоту не сомневался в полной невиновности Сухомлинова. Даже генерал-предатель М.Д. Бонч-Бруевич, перешедший после октябрьского переворота 1917 года на сторону большевиков, не постыдившийся назвать свои мемуары "Вся власть Советам" и неустанно разоблачавший "мерзости преступного царского режима" (забыв, что в годы первой русской смуты 1903-1907 гг. громогласно призывал нещадно расправляться со всеми врагами Престола и Отечества!), при всех властях продолжал считать Сухомлинова "русским патриотом в самом лучшем понимании этого слова", а все возводившиеся на него обвинения – полной нелепостью.

Среди причин, по которым военный министр Российской Империи оказался в 1915 году, в разгар войны, превращенным в козла отпущения, Бонч-Бруевич упоминал экстравагантное поведение молодой жены поседелого на царской службе министра; клеветнические обвинения, возводившиеся на Сухомлинова его врагами и завистниками (в первую очередь – Великим князем Николаем Николаевичем-младшим); "общественную молву и всероссийскую сплетню"; беззаботность и неосторожность самого Сухомлинова (человека честного, прямого и неискушенного в придворных интригах и правилах чиновно-бюрократической "подковёрной борьбы"), но главное – "старания тех, кому надо было свалить Сухомлинова, как преданного России человека". Кампания диффамации "царского угодника" на посту российского военного министра, развязанная в самый разгар войны, с активным вовлечением в нее депутатов Госдумы и "общественности", с клеветническими публикациями как в "либерально-демократической", так и в "патриотической" прессе развращала российское общество, разлагала армию и подрывала веру фронта в победу.

С возникновением в России Военно-промышленных комитетов, состоявших из представителей частного капитала ("олигархов"), думской "общественности" и представителей смыкавшейся с ними части генералитета и офицерского корпуса (прозванных, за свою враждебность Самодержавию, "младотурками") возникла неконтролируемая государственной властью параллельная система управления (фактически – двоевластие). Эта система сразу же поддержала Великого князя Николая Николаевича в его многолетней борьбе с Сухомлиновым. 11 июня 1915 г. "царский угодник" был уволен с поста военного министра. Уступая сильнейшему прессингу со стороны Великого князя Николая Николаевича, Император Николай II решил заменить Сухомлинова упоминавшимся выше "младотурком" генералом Поливановым, хотя не любил Поливанова и не доверял ему.

Насколько мало Император Николай II верил в подлинность возводимых на своего оклеветанного министра обвинений, явствует из содержания письма, направленного Государем Сухомлинову:

"Ставка, 11 июня 1915 г. Владимир Александрович, после долгих размышлений я пришел к заключению, что интересы России и армии требуют вашего ухода в настоящее время. Только что поговорив с великим князем Николаем Николаевичем, я окончательно убедился в этом. Пишу сам, чтобы вы от меня первого узнали об этом. Тяжело мне принять это решение (курсив наш – В.А.). Столько лет проработали вместе и никогда недоразумений у нас не было. Благодарю вас сердечно за работу и за те силы, которые вы положили на работу и на устройство родной армии. Безпристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников. Сдайте пока вашу должность Вернандеру. Господь с вами. Николай".

При этом следует заметить, что, хотя Государь и согласился на производство следствия по сфабрикованному "делу Сухомлинова" под упомянутым выше сильнейшим давлением, он никогда ни на йоту не изменил своих чувств к оклеветанному министру и продолжал твердо верить в его невиновность. Об этом, в частности, упоминает и В.Н. Воейков. Не желая пользоваться своим положением и желая быть во всем блюстителем Закона, Император Николай "сделал эту уступку общественному мнению, не допуская мысли, что под личиной законности скрывалось стремление закидать грязью министра Государя".

А также, добавим мы, и самого Государя с Государыней-"немкой" (уже недалек был тот день, когда Милюков нагло бросил им с думской трибуны упрек в "глупости или измене"!). О том, какую силу имело так называемое "общественное мнение", свидетельствует следующий неприглядный факт: когда осенью 1916 г., Сухомлинова, по желанию самого Государя, перевели из тюремного заключения в крепости под домашний арест, вопли "общественности" об "измене, свившей себе гнездо на самом верху, в царской опочивальне и т.п." достигли частоты поросячьего визга. В "свободной" прессе, в думских и околодумских кругах и даже в придворных салонах (!) открыто говорили, что вот, мол, "немецкая партия" (якобы безраздельно господствовавшая в царском окружении) наконец добилась своего и "немецкий шпион" Сухомлинов опять на свободе.

Главное из обвинений, предъявляемых Сухомлинову по сей день, заключается в его якобы личной ответственности за необеспеченность русской армии боеприпасами, так называемый "снарядный кризис". Однако и новому военному министру – "младотурку" Поливанову, генералу от инфантерии, креатуре Николая Николаевича и Гучкова (который, по свидетельству генерала А.Н. Спиридовича, еще в период своей службы в военном министерстве, постоянно осведомлял Гучкова о намерениях министра Сухомлинова и не раз передавал в думскую комиссию документы, которые брал со стола военного министра!), к тому же любимцу "общественного мнения", несмотря на всю его "прогрессивность", не удалось наладить снабжение фронта снарядами в необходимом количестве! Весь 1915 г. военное министерство без устали издавало бесконечные циркуляры о необходимости экономить боеприпасы и пользоваться ими лишь при отражении неприятельских атак.

Таким образом, становится совершенно ясно, что в пресловутом "снарядном кризисе" был виноват не только и не столько Сухомлинов. Как, впрочем, и не только и не столько Поливанов. Дело в том, что дефицит боеприпасов, "снарядный и патронный голод", по свидетельствам как очевидцев и современников, так и позднейших историков, был не специфически русской, а общей проблемой и головной болью армий всех воюющих стран на начальном периоде войны (в 1914-1915 гг.). По мнению британского историка Д. Кигана, английская полевая артиллерия получала в эти годы "по десять 18-фунтовых снарядов на орудие в день, и это при том, что при артобстреле десять снарядов расходуются за минуту. Британцам удалось увеличить выпуск снарядов для полевой артиллерии с 3 тысяч снарядов в месяц в начале войны до 225 тысяч к апрелю 1915 г.; они нашли дополнительные источники, разместив заказы в Америке (до своего вступления в войну в 1917 году безмерно наживавшейся на военных поставках обеим противоборствующим сторонам – В.А.), но все равно были вынуждены ограничить расход боеприпасов фиксированным количеством снарядов в день".

Французские и германские войска испытывали не меньший "снарядный голод".

Крайне интересным представляется в этом свете мнение чрезвычайно пристрастного и крайне враждебно настроенного к Сухомлинову советского партийно-ангажированного историка профессора Н.Н. Яковлева (того самого, которому академик Д.А. Сахаров дал пощечину за нелестные отзывы о своей жене в другой книге профессора, "ЦРУ против СССР") о ситуации, связанной с кризисом боеприпасов в русской армии. В своей написанной при поддержке андроповского КГБ "в пику" роману Солженицына "Август четырнадцатого", но, тем не менее, вышедшей далеко за рамки предъявленного к ней "социально-идеологического заказа" книге "1 августа 1914 года" профессор Яковлев подчеркивал:

"Сопоставление цифр поступления снарядов за год и расхода их – интригующая загадка…в деле артиллерийского снабжения хозяйничали чьи-то незримые руки. Кто-то был заинтересован в том, чтобы императорская армия терпела поражения из-за нехватки снарядов, в то время как тыловые склады забивались ими до предела. Не в ожидании ли того времени, когда в бой пойдет армия буржуазной (курсив наш – В.А.) России? Едва ли смелое допущение...".

Аналогичным образом обстояло дело и с обеспечением русской армии патронами. В Великую Отечественную войну Российская Империя вступила, имея запас в 3 миллиарда патронов. Свыше 1 миллиарда дали заводы к 1915 г. – между прочим, в соответствии с "Большой программой" якобы "продавшегося немцам" Сухомлинова. Тем не менее, в ходе боевых действий нередко возникали перебои и с патронами (хотя, конечно, большевицкие байки о нехватке в царской армии винтовок и наступлении второго и третьего эшелонов с голыми руками, в надежде вооружиться за счет своих убитых первого эшелона, не имеют ничего общего с действительностью, являясь "случаем так называемого вранья", говоря словами бессмертного булгаковского Фагота-Коровьева из "Мастера и Маргариты"). Так что вполне можно согласиться с выводами ныне покойного профессора Н.Н. Яковлева о "невидимой руке", хозяйничавшей на фронте и в тылу:

"Сотни тысяч русских людей приносились в жертву корыстным интересам буржуазии. Это была национальная измена, выдача страны врагу". Русская буржуазия, выросшая в основном из купцов-староверов, и недоучившаяся, полуазиатская, либеральная интеллигенция ("образованщина", по выражению А. И. Солженицына) – вот кто, наигравшись во власть в стенах Государственной думы, отныне сами возжелали сами руководить Россией, любой ценой избавившись от так "мешавшего" им русского Царя.

В аналогичной ситуации (во время войны России с Японией 1904-1905 гг.) В. Шульгин писал о народе, который "во время войны предал свою родину, который шептал гнусные змеиные слова "чем хуже, тем лучше", который ради "свободы" жаждал разгрома своей армии, ради "равноправия" - гибели своих эскадр, ради "земли и воли" - унижения и поражения своего отечества"… "Не свободы они были достойны, а залпов и казней" - справедливо замечал в то время Шульгин, собственное грехопадение которого было уже не за горами. Ибо и он изменил Государю, и. как бы ему ни хотелось потом "пулемётов" при виде диких толп, ворвавшихся в Таврический дворец после подготовленного такими, как он сам, изменниками, падения монархии, никаким "пулемётствованием" спасти историческую Россия было уже не возможно. А начиналось все с клеветнической "кампании слухов". Ни в Германии, ни во Франции, ни в Британской империи подобные настроения в среде буржуазии и интеллигенции были просто немыслимы.

И, наконец, о якобы "босоногом" (при Царе!) русском воине и о "сапожном кризисе" в войсках. Во время войны действующая армия получила 65 миллионов пар сапог (причем, в отличие от советской армии – не кирзовых, а кожаных). Износить столько пар обуви даже в военных условиях было просто нереально. Что же случилось?

В своих мемуарах еще один "младотурок" (хотя и прозревший под конец жизни, судя по второй части его воспоминаний), генерал А.А. Брусилов (которому проще простого было бы свалить все лишний раз на "царского угодника Сухомлинова") дает на это недвусмысленный ответ: это случилось не потому, что сапог было заготовлено недостаточно, а потому, что все население России в тылу ходило в солдатских сапогах. Русский крестьянин, переодевшийся в военную форму, но не ставший от этого солдатом, по дороге на фронт просто-напросто продавал и пропивал казенные сапоги, зная, что в действующей армии получит новые – в лаптях в бой не пошлют. Для борьбы с этим злом сам Брусилов нашел гениально простой выход – все чины маршевых рот, прибывшие на фронт с недостачей в выданном им вещевом довольствии, получали по пятьдесят розог. Как говорится, "старинным казачьим способом", дёшево и сердито! Порка давала отличные результаты – православный русский воин сразу приобретал вполне уставной вид.

Ситуация на всех фронтах в 1916 г. была для России более чем благоприятной. В этом мнении единодушно сходятся практически все историки Первой мировой войны (за исключением партийно-ангажированных. Широко известны слова У. Черчилля о ситуации в Российской империи: "Ее корабль пошел ко дну, когда гавань уже была видна. Она уже пережила бурю, когда все обрушилось на нее. Все жертвы принесены, вся работа завершена…Долгие отступления закончились; снарядный голод побежден; вооружение шло широким потоком; более сильная, более многочисленная, гораздо лучше снабжаемая армия держала огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми...Кроме того, никаких особенно трудных действий больше не надо было предпринимать; нужно было оставаться на посту…; иными словами, надо было удержаться; вот и все, что стояло перед Россией и плодами общей победы".

Генерал-квартирмейстер германской армии Э. Людендорф, оценивая обстановку на фронтах на конец 1916 г., писал:

России удалось создать новые мощные формирования. Численность дивизий была сокращена до 12 батальонов, батареи – до 6 орудий. Новые дивизии формировались численностью меньше на 4 батальона, на каждую батарею приходилось 7-8 орудий (между прочим, в полном соответствии с "Большой программой", разработанной В.А. Сухомлиновым! – В.А.). В результате такой организации мощь русской армии значительно возросла".

Уже упоминавшийся нами выше британский историк Д. Киган подчеркивал, что российская промышленность была полностью мобилизована для военных нужд и выпускала огромное количество вооружения и снаряжения. Свидетельством тому являлся, между прочим, и тот не подлежащий сомнению факт, что запасов вооружения и снаряжения, выпущенных в Российской империи "под гнетом проклятого царского режима" хватило не только до конца Первой мировой, но и на почти пять лет гражданской войны в России (1918-1922 гг.) – даже если считать годом ее начала не 1917, а 1918 год! Произведенных "под гнетом самодержавия" вооружений и боеприпасов хватило на обе воюющие стороны (как большевиков, так и их противников). Ибо поставки Антанты "белым" были очень незначительными, а российская промышленность, за редкими исключениями, в эти годы практически бездействовала.

И в этом не было никакого пресловутого "русского чуда". Просто сработали планы и программы, подготовленные выдающимися профессионалами, среди которых одно из первых мест занимал генерал Сухомлинов, профессионалами, которые, по справедливой оценке упоминавшегося в начале нашего очерка Д. Галковского: "расчетливо сберегая силы, выиграли самую великую битву в русской истории и, приведя родину к победе, пали от подлого удара в спину". А цитировавшийся нами выше современный российский историк О.Р. Айрапетов констатирует:

"Чем прочнее становилась обстановка на фронте и чем хуже обстояло дело у общественных организаций, тем более активными были их антиправительственные действия". Об этом пишет также такой сложный и противоречивый мемуарист, как "младотурок" и революционный генерал А.А. Брусилов, все же позволивший себе, при описании событий накануне февраля 1917 г., следующую фразу: "Но в Ставке, куда вернулся уже Алексеев..., а также в Петербурге, было, очевидно, не до фронта. Подготовлялись великие события, опрокинувшие весь уклад русской жизни и уничтожившие и армию, которая была на фронте". Полное ничтожество новой власти и новых людей было очевидным – они не только ничего не смогли создать сами, но даже не сумели воспользоваться чужими успехами. После февраля 1917 г. русские армия и флот перестали быть сколь либо значительными препятствиями для противника.

Более того, бывшее "Христолюбивое Русское Воинство", превратившись в "армию российской демократии", выродилось в азиатскую орду насильников и грабителей (причем еще до большевицкого переворота, приведшего к полному и окончательному "остервенению народа", по выражению А.С. Пушкина). Вот описание действий десанта русской 123-й пехотной дивизии близ турецкого городка Орду 13 августа 1917 г., приведенное историком О.Р. Айрапетовым на основании донесения капитана 2-го ранга князя В.К. Туманова (между прочим, отца известного фра Кирилла Туманова, рыцаря чести и историографа Суверенного Рыцарского Мальтийского Ордена):

"Это была не военная операция, а хорошо организованный грабеж с мощной поддержкой флота (с моря десантную операцию поддерживал линейный корабль "Свободная Россия",носивший до переворота гордое название "Императрица Екатерина Великая" - В.А.). Многие солдаты… высаживались на берег с заготовленными мешками...Очень скоро высадившиеся войска перепились, начали разбивать магазины и частные квартиры. Награбленное добро грудами тащилось на тральщик…Попытки офицеров навести порядок, пусть даже силой оружия, ни к чему не приводили. Поставленные перед десантом задачи не выполнялись, хотя сопротивления не было"...Но кульминацией всего этого позора стала эвакуация. Греческое население города, прятавшееся до этого в церквях, скопилось в порту. Греки просили взять их с собой, ибо имели все основания опасаться, что турки в отместку вырежут их всех до единого после ухода "русских гяуров". Но ни в шлюпки, ни в корабли греков не пускали. Детей выбрасывали за борт, а женщин насиловали. Лучшие части - "батальоны смерти" - ничем не отличались от других. Капитан князь Туманов оценил операцию как "безусловно вредную, еще больше развращающую войска"...

Такова была армия "новой, свободной России", в которой "младотурок" А.И. Гучков был военным министром, а другой "младотурок" - генерал А.А. Поливанов председательствовал в комиссии по демократизации армии (!). И никто из них не был привлечен к суду "свободным народом свободной страны"!

"Царскому угоднику" В.А. Сухомлинову подобных сцен, к счастью, видеть не пришлось, поскольку он был в очередной раз арестован – на этот раз уже Временным правительством – и пребывал в заключении в Петропавловской крепости, вынужденный давать показания Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию "преступлений царского режима" (членом этой комиссии был, между прочим, всем известный поэт Адександр Блок, в недалеком будущем – автор антирусских и кощунственных "Двенадцати", которых сам называл "гимном большевиков"!).

Дворцовый комендант Николая II, генерал В.Н. Воейков, сидевший в той же самой крепости, по соседству с Сухомлиновым, в своих написанных уже в эмиграции мемуарах "С Царем и без Царя" писал о деле бывшего военного министра следующее: "Все, что было сделано на посту министра генералом В.А. Сухомлиновым, сумевшим своими плодотворными реформами поднять боеспособность армии, дать ей возможность успешно провести мобилизацию 1914 года, улучшить военные сообщения, блестяще организовать интендантскую часть – все это было забыто...Следствие проводилось людьми, находившимися под гипнозом раздутого общественного мнения, причем, как во время следствия, так и в течение процесса допускались нарушения закона, вроде выяснения частной жизни супругов и т.п.; весь процесс проходил под давлением чинов распропагандированного Преображенского полка, которым члены суда считали допустимым давать, в частных разговорах, разъяснения обвинительных доводов против подсудимого (!)".

До большевицкого переворота оставалось еще больше двух месяцев, но и "демократической России" уже не действовали Законы Российской империи – зато, как выясняется теперь, вовсю действовал принцип "революционной целесообразности", доведенный в недалеком будущем до совершенства большевицкими палачами типа разных петерсов, лацисов, кунов и прочих зловредных пауков, выблеванных Сатаной, когда его кровью рвало на многострадальную землю России. Продукт революции, прокурор-общественник, высказал в своей заключительной речи мысль, что если бы генерал Сухомлинов и не был виновен, то обвинительный приговор все равно должен быть вынесен "для удовлетворения возбужденного общественного мнения". Невольно напрашиваются на ум ассоциации с недавним процессом полковника Ю. Буданова в нашем демократически-правовом государстве.

Только благодаря переходу из области правосудия в область "революционной целесообразности" властям предержащим и удалось осудить "царского угодника", ибо ни Чрезвычайной следственной комиссии, ни специальной комиссии генерала Петрова так и не удалось найти ни малейшего подтверждения ни одного из клеветнических наветов, возводившихся на Сухомлинова "свободной прессой", Госдумой и личными недоброжелателями генерала. 27 сентября 1917 г. бывший военный министр генерал В.А. Сухомлинов был осужден за "неподготовленность России к войне" (!) к высшей мере наказания – бессрочной каторге, замененной по милости "державного народа" тюремным заключением. Жена генерала, Е.В. Сухомлинова-Бутович, также преданная суду, была полностью оправдана.

После октябрьского вооруженного переворота 1917 г. большевики перевели оклеветанного "царского сатрапа" в тюрьму Кресты, откуда он был освобожден 1 мая 1918 года по амнистии "ввиду преклонного возраста". Генерал благоразумно решил в Совдепии не задерживаться и эмигрировал сначала в Финляндию, а затем в Германию, где и опубликовал в 1922 году свои "Воспоминания", до сих пор не изданные в России в полном виде.

В начале 1926 г. В.А. Сухомлинов скончался в Берлине, где и был похоронен на русском кладбище. Когда тело бывшего военного министра Российской Империи предавали земле, совершавший отпевание православный архиерей сказал несколько теплых слов сострадания человеку, видевшему в последние годы своей жизни столько горя. Но даже в таком месте и в такие минуты нашелся негодяй из соотечественников, имевший наглость грубо оборвать архиерея и, к возмущению присутствовавших, сказать пол адресу покойного несколько грубых слов. Отразивший этот безобразный инцидент в своих воспоминаниях В.Н. Воейков заметил:

"Этот факт свидетельствует о том, как сильно действует на людей массовый психоз, заставляя их повторять с чужих слов то, о чем они ровно никакого понятия не имеют, и в чем даже разобраться не хотят".

"России черный год"

Настанет год, России черный год,

Когда Царей корона упадет.

М.Ю. Лермонтов. Пророчество.

11 февраля 1917 г., накануне Февральского переворота, окрещенного бессовестными и насквозь лживыми фальсификаторами истории "великой и бескровной Февральской революцией", 3-й кавалерийский корпус Генерала от кавалерии графа Федора Артуровича Келлера, за которым, к описываемому времени прочно закрепилась заслуженная им в боях за Веру, Царя и Отечество слава "первой шашки России" -, отведенный, наконец, с фронта на отдых, находился в районе города Оргеева Бессарабской губернии Российской империи. Части корпуса, после многомесячных, непрерывных, изнурительных боев, постепенно "отходили", понемногу приводя себя в порядок. Шла напряженнейшая, каждодневная работа по подготовке вновь прибывшего пополнения.

События, разыгравшиеся в столице империи - далеком Петрограде - в конце февраля 1917 г. и приведшие к отречению государя Императора Николая Александровича от прародительского Престола, разразились для русской Императорской армии совершенно неожиданно, как "гром среди ясного неба". Войска были как бы ошеломлены быстротой совершившегося переворота. И лишь два высших офицера русской Императорской армии высказались против отречения Государя Императора. Отправив в Царское Село телеграммы соответствующего содержания. Первая телеграмма была отправлена командиром 3-го кавалерийского корпуса генералом от кавалерии графом Ф.А. Келлером, вторая – адъютантом командира Отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса Генерала от кавалерии ханом Гуссейном Нахичеванским от имени хана. Телеграмма графа Келлера гласил:

Царское Село. Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Александровичу.

С чувством удовлетворения узнали мы, что Вашему величеству благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать России ответственное министерство, чем снять с Себя тяжелый, непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого Верховного Главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича. Но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали чины Конного корпуса Манифест Вашего Величества об отречении от Всероссийского Престола и с негодованием и презрением отнеслись все чины Корпуса к тем изменникам из войск, забывшим присягу, данную Богу, и присоединившимся в бунтовщикам. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества 3-й конный Корпус, бывший всегда, с начала войны, в первой линии и сражавшийся в продолжение двух с половиной лет с полным самоотвержением, будет вновь так же стоять за Родину и будет впредь так же биться с внешним врагом до последней капли своей крови и до полной победы над ним. Но Ваше Величество простит нас, если мы прибегаем с горячей мольбою к нашему Богом данному нам Царю. Не покидайте нас, Ваше Величество, не отнимайте у нас законного Наследника Престола Русского. Только с Вами во главе возможно то единение Русского народа, о котором Ваше Величество изволите писать в Манифесте. Только со своим Богом данным Царем Россия может быть велика, сильна и крепка и достигнуть мир, благоденствия и счастья.

Вашего Императорского Величества Верноподданный граф Келлер.

Бедный "честный немец"! ответа из Царского Села он так и не получил. Но и не получив ответа, он, как мог, пытался бороться с крамолой, с "внутренним врагом", соединившимся на этот раз с "врагами внешними". Во время волнений в Кишиневе граф Келлер направил туда своих казаков, разогнавших толпы "краснофлажников", отняв у них красные тряпки и загнав обратно в казармы распоясавшиеся банды солдат-тыловиков. Однако время работало против него.

Сразу же после переворота граф Келлер вступил в конфликт с новым военным министром-"младотурком" А.И. Гучковым, протестуя против вводимых тем новшеств, грозивших разрушить (и очень скоро разрушивших) Русскую армию. И Гучков твердо решил избавиться от строптивого "реакционера". Тем более что очень скоро нашелся подходящий повод – отказ "первой шашки России" присягнуть Временному правительству, точнее – "присягнуть на верность Российскому государству". Текст присяги содержал слова: "Обязуюсь повиноваться Временному правительству. Ныне возглавляющему российское государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания".

Граф Келлер твердо заявил, что приводить к присяге свой корпус он не станет, ибо не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства.

По воспоминаниям посетившего его в описываемое время командира 12-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта барона К.Г.Э. Маннергейма, Федор Артурович сказал ему на прощание: "Я Христианин и думаю, что грешно менять присягу".

7 апреля 1917 г. Генерал от кавалерии граф Келлер, отстраненный от командования своим славным 3-м кавалерийским корпусом, был зачислен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа и выехал в Харьков, где проживала его семья.

Год 1918 на Украине

Первое время старый воин провел за написанием военных мемуаров, не интересуясь политикой. Однако большевицкий переворот в октябре 1917 г., заключение большевиками с германцами "похабного" Брестского мира и оккупация Украины германскими и австрийскими войсками властно заставили старого воина отказаться от роли кабинетного военного историка.

23 марта (3 апреля) 1918 г. Харьков, где проживал генерал граф Келлер, был занят германскими войсками. Присутствие на исконной российской территории вчерашних военных противников произвело на поседелого в боях генерала крайне тягостное впечатление. Посетившему ему генерал-майору Б. И. Казановичу Федор Артурович признался, что почти не выходит на улицу, так как не выносит вида немецких касок.

Между тем, пришедшая на Украину германская армия принесла с собой закон, порядок и стабильность, на время избавив население Украины от кровавых эксцессов большевизма. Немцам было необходимо иметь на Украине твердую местную власть и крепкий административный аппарат. Лишь при этих условиях они могли в организованном порядке получать с оккупированных территорий сырье и продовольствие, необходимое им для продолжения войны с Антантой н Западном фронте. Поэтому при поддержке германских военных властей 16 (29) апреля 1918 г. на Украине произошел военный переворот. Власть социалистической Центральной Рады Украинской Народной республики была свергнута и заменена правительством русского Царского генерала Павла Петровича Скоропадского, провозглашенного Гетманом Украинской Державы с почти диктаторскими полномочиями. Сторонники свергнутой Центральной Рады не сложили оружия. Их знаменем и главой сделался эсер-"боротьбист" и масон Симон Петлюра, поддерживаемый Антантой.

Отношение графа Келлера к событиям 1918 г. на Украине было отнюдь не однозначным. С одной стороны, он, как русский Царский генерал и патриот Единой, Великой и Неделимой России, не мог принять создание "незалежной украинской державы" (то есть - независимого украинского государства) и германскую оккупацию. С другой стороны, некоторые связанные именно с этими неприемлемыми для него факторами обстоятельства давали надежду на изменение ситуации в России к лучшему.

Это, прежде всего, касалось деятельности на Украине (и, прежде всего, в "самом неукраинском городе Украины" - Киеве, "матери городов русских") русских монархических организаций и надежд на появление вооруженной силы, способной открыто выступить на борьбу за восстановление Всероссийской монархии. Предполагая, что кадры армии Украинской державы могут быть впоследствии использованы для создании новой Русской монархической армии, граф Федор Артурович не осуждал главу Украинской державы – гетмана Павла Петровича Скоропадского, такого же бывшего Царского генерала, как и сам граф Келлер. В гетманских войсках служило немало боевых товарищей Ф.А. Келлера, сражавшихся с ним плечом к плечу на фронтах Великой Отечественной войны, что делало вполне реальным использование кадров армии Украинской державы для строительства новых Русских вооруженных сил.

Очевидно, Федор Артурович, обладавший, несмотря на свои преклонные лета, весьма деятельной натурой, тяготился своим положением "не у дел", в отрыве от армии и политики. События, разыгрывавшиеся на территории бывшей российской империи, не могли оставить его безучастным. Летом 1918 г. граф Келлер совершил поездку на Юн России, побывал в столице Кубанского казачьего войска Екатеринодаре, только что освобожденном от большевицких бандитов Добровольческой армией генерала А.И. Деникина, и в Крыму, где проживала вдовствующая императрица Мария Федоровна. Главной целью поездки графа Келлера на Юг была встреча с командованием Добровольческой армии – Верховным руководителем генералом М.В.Алексеевым ("дедушкой Русской армии" и одним из заговорщиков-"февралистов") и Командующим – генералом А.И. Деникиным. Граф Федор Артурович, наблюдавший за событиями со стороны, не видел на тот момент ни одной приемлемой для себя силы, определенно выдвинувшей бы лозунг восстановления монархии в России. Не стала такой силой и Добровольческая армия, официально придерживавшаяся оказавшейся роковой как для нее самой, так и для России, "непредрешенческой" позиции в отношении будущего политического устройства Российской державы.

Взаимоотношения графа Ф.А. Келлера с Добровольческой армией, имевшей в его глазах явно республиканскую окраску, были отнюдь не простыми. С одной стороны, стойко монархические убеждения Федора Артуровича, к сожалению, выглядевшие достаточно "старомодными" даже в глазах большинства патриотически настроенных русских офицеров описываемого времени, делали для него абсолютно невозможной борьбу против большевиков в рядах этой армии. С другой стороны, политическая ситуация на Юге России и оккупация Малороссии германскими войсками приводили его к мысли о необходимости совместной борьбы против большевиков как общего врага. Первый исторически засвидетельствованный контакт графа Ф.А. Келлера с представителями Добровольческой армии состоялся в июле 1918 г., когда в Харькове его навестил деникинский генерал Б.И. Казанович.

Согласно воспоминаниям генерала Казановича, он безуспешно пытался уговорить графа Келлера вступить в Добровольческую армию Деникина, в которой в то время ощущалась острая нехватка опытных кавалерийских начальников. Однако граф Келлер решительно отказался. заявив генералу Казановичу, что программа Добровольческой армии слишком неопределенна, и что ему непонятно, кем являются сторонники Деникина – монархистами или республиканцами. Более того. Полагая, что в скором времени может появиться сил, которая открыто провозгласит монархический лозунг, граф Келлер отказался обещать генералу Казановичу не отговаривать офицеров-кавалеристов, среди которых пользовался непререкаемым авторитетом, от вступления в Добровольческую армию, заявив: "Пусть подождут, когда настанет время провозгласить Царя, тогда мы все выступим".

Мнение графа Келлера о Добровольческой армии как о "демократической" (и потому для него неприемлемой) только укрепилось после его поездки в Екатеринодар. Он вернулся из этой поездки крайне разочарованным, ибо его пламенная приверженность идее самодержавия не нашла поддержки на белой Кубани. Он горел желанием принять активное участие в вооруженной борьбе с большевиками, но лишь при условии, что эта борьба будет вестись именем Самодержавного Царя Всея Руси. В то же время Федор Артурович, не приемля взглядов генералов Алексеева и Деникина, настоятельно рекомендовал им объединить руководство всеми антибольшевицкими силами на Юге России, включая и Всевеликое Войско Донское Атамана П.Н. Краснова (невзирая на "прогерманскую" ориентацию последнего, служившую постоянным поводом для обвинений Атамана в устах его политических оппонентов из числа деникински-алексеевских "добровольцев").

Между тем, конфликт между командованием "проантантовской" Добровольческой армии и Атаманом Всевеликого Войска Донского П.Н. Красновым и откровенно прогерманская ориентация не только Донского Атамана, но и Украинской державы Гетмана Скоропадского, к сожалению, делали подобное объединение на тот момент не возможным. В результате графу Келлеру пришлось, не добившись успеха и так и не найдя силы, примкнуть которой или возглавить которую он счел бы для себя возможным, возвратиться в Харьков.

Именно в Харькове его в октябре 1918 г. посетили бывшие члены Государственной Думы Г.М. Дерюгин, Н.Н. Лавриновский, А.Н. Горсткин, сенатор Е.И. Туган-Барановский и другие, представлявшие "Совет обороны Северо-Западной области". Они сообщили графу Келлеру о формировании вооруженных белых отрядов в районе Пскова и предложили Федору Артуровичу возглавить формирующуюся на Псковщине монархическую Северную армию.

Как истый монархист, граф Келлер принял предложение Совета обороны Северо-Западной области и незамедлительно приступил к формированию штаба Северной армии. Он выпстил от своего имени воззвание "Призыв старого солдата", в котором обращался к своим боевым товарищам со словами:

"Настала пора, когда я вновь зову вас за собою...За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы – настало время исполнить свой долг...Вспомните и прочтите молитву перед боем, - ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя Крестным Знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию".

В качестве нагрудного знака чинов формируемой на Псковщине монархической Северной армии был утвержден белый восьмиконечный мальтийский крест, названный крестом Келлера. Впоследствии его носили также чины белой русско-немецкой Западной Добровольческой армии полковника П.М. Бермондта (князя Авалова), ядром которой послужил сформированный Бермондтом из числа бывших русских военнопленных, выпущенных из немецких лагерей, добровольческий Партизанский отряд имени Генерала от кавалерии графа Келлера (именовавшийся первоначально Конно-пулеметным партизанским отрядом). Штабс-капиитан И.С. Коноплин-Горный (историограф отряда князя Авалова), повествуя в своих военных мемуарах о первой встрече с Бермондтом в мае 1919 года, упоминает, что у того на левом рукаве черкески был серебряный восьмиконечный крест, а на груди другой - черный (мальтийский) с белым обводом (каймой - В.А.). Дело в том, что Сс временем цвет креста Келлера был поолковником Бермондтом с белого на черный (в знак скорби по графу Келлеру), а Главнокомандующий Западной Добровольческой армией уредил для ее чинов орден 2-х степеней (1-я степень с мечами, 2-я степень - без мечей) в форме черного мальтийского креста, увенчанного серебряной "Адамовой головой" (изображением человеческого черепа над перекрещенными берцовыми костями), содержавший в себе ту же самую символику, что и нагрудный знак 5-го Александрийского гусарского полка, который генерал граф Келлер не снимал с мундира до последнего дня своей отмеренной ему Богом земной жизни.

В конце октября 1918 г., готовясь к отъезду в Псков, граф Келлер прибыл в столицу Украинской державы Киев, где продолжал собирать вокруг себя русских офицеров для создания Северной армии. Ввиду становящегося все более очевидным военного поражения Германии и союзников последней в Великой войне, граф Келлер попытался сделать ставку на неверных "союзников" России по Антанте и отправил с этой целью генерала А.Е. Розеншильд-Паулина в Яссы. Граф Келлер рассчитывал на получение кредитов от "союзников" и на передачу в распоряжение его Северной армии богатых складов русского военного имущества, расположенных в Пскове, Двинске, Вильно и в других городах, находившихся в германской оккупационной зоне. Судьба оказалась милосердной к генералу. Старому воину не суждено было узнать, что он был вновь обманут в своих ожиданиях. Трагическая и преждевременная гибель графа Келлера уберегла его от очередного разочарования. Приехав в Псков, он не нашел бы там ничего, кроме разрозненных и слабых полу-партизанских отрядов, полностью зависящих от германских оккупационных войск.

Прибыв в Киев 30 октября (12 ноября) 1918 г., граф Келлер уже 2 (15) ноября направил телеграмму генералу Деникину, выразив готовность отказаться от должности командующего Северной армии, в случае несогласия Деникина:

"Признаете ли Вы меня командующим Северной Псковской монархической армией, или мне следует сдать эту должность? Если признаете, то с какими полномочиями?"

Командующий Добровольческой армией ответил на послание графа Келлера "принципиальным согласием" – но не более того. Уж очень велики были расхождения в политических взглядах...

К середине ноября 1918 г. подготовительная работа по созданию Северной монархической армией была фактически завершена. Граф Келлер был готов отправиться в Псков. За несколько дней до его запланированного отъезда Преосвященный митрополит Антоний отслужил в Киево-Печерской Лавре молебен, дав графу Келлеру свое пастырское благословение. Благословил Федора Артуровича на ратный труд и Патриарх Московский и Всея Руси Тихон, передавший Федор Артуровичу через епископа Нестора Камчатского освященную просфору и шейный образок Божией Матери Державной, образ которой был чудесным образом обретен в день отречения от прародительского Престола Государя Императора Николая Александровича.

29 октября (11 ноября) 1918 г. Германия была вынуждена заключить перемирие со странами Антанты. По соглашению с западными "союзниками" ей было дозволено задержать свои войска на занятых ими российских территориях до ноября-декабря 1918 г. Германские оккупационные войска, покидающие после поражения в войне Украину, перестали служить сдерживающим фактором. Повсеместно в Украинской державе стали вспыхивать вооруженные восстания большевиков, анархистов и украинских националистов эсеровского толка – петлюровцев – против Гетмана Скоропадского. Части гетманской армии, формирование которых началось только летом 1918 г., еще не сложились в серьезную военную силу. В этой обстановке Гетман обратился к своему старому соратнику графу Келлеру с предложением возглавить все вооруженные силы, действующие на территории Украины. Граф Келлер принял предложение Гетмана Скоропадского, считая, что его отказ принять предложение Гетмана в сложившейся обстановке был бы равнозначен уклонению от поддержки России в решительный момент.

Возглавив вооруженные силы Украинской державы, граф Федор Артурович полагал, что в его распоряжении находятся также кадры возглавляемой им Северной армии, подразделения русских монархических Южной и Астраханской армий и сформированные на украинской территории, но больше тяготевшие к Добровольческой армии Деникина русские офицерские Добровольческие дружины (носившие старорежимные русские царские погоны и кокарды). Свою деятельность на посту Главнокомандующего граф Келлер воспринимал, таким образом, как начало объединения всех антибольшевицких сил на Юге России. Вскоре после назначения Главнокомандующим он писал:

"До сведения моего дошло, что некоторые из призванных…отказываются принимать участие в подавлении настоящего (петлюровского – В.А.) восстания, мотивируя это тем, что они считают себя в составе Добровольческой армии и желают драться только с большевиками, а не подавлять внутренние беспорядки н Украине (таким образом, по иронии судьбы, выходило, что сторонники Деникина – русские добровольцы-"единонеделимцы" - на деле рассматривали события на Украине, как внутренние события в иностранном государстве, не имеющие к России и к русским делам никакого отношения! – В.А.). Объявляю, что в настоящее время идет работа по воссозданию России, к чему стремятся Добровольческая, Донская, Южная, Северная и Астраханская армия, а ныне принимают участие и все вооруженные силы на территории Украины под моим начальством. На основании этого все работающие против единения России почитаются внутренними врагами, борьба с которыми для всех обязательна, а не желающие бороться будут предаваться военно-полевому суду как за неподчинение моим приказам".

Согласно воспоминаниям генерала армии Украинской Державы В. Петрива (бывшего офицера русской Императорской Гввардии В. Петрова), граф Келлер отдал приказ всем вооруженным силам (на территории - В.А.) Украины надеть белые погоны и кокарды, чтобы отличаться от банд, носивших под кокардами красные полоски. Произошел новый конфликт. Украинские части, даже кадровые и Сердюцкие, запротестовали - почему не желто-голубые (цветов Украинской Державы - В.А.), а русские - почему не трехцветные (бело-сине-красные - В.А.).

По мнению современного российского историка А.С. Кручинина, вряд ли могут быть сомнения, почему Феджор Артурович отверг украинские цвета; Романовские цвета (государственные) он считал скомпрометированными черно-желто-белыми шевронами партийно-монархической Южной и примитивно-германофильской Астраханской армий; бело-сине-красные русские национальные (они же добровольческие) не были приняты им, возможно, из-за того, что вооруженные силы на территории Украины включали в свой состав, помимо формирований, относивших себя к Добровольческой армии, еще и ряд других, собственную роль по отношению к которым генерал оценивал как объединяющую, а принятая в результате цветовая символика (кокарды и погоны белого цвета), соответствуя начавшему укореняться тогда разделению на белых и красных, противопоставляла красным бандам, увлеченным на мятеж С.В. Петлюрой, белые войска графа Келлера.

В ответ на предложение командования Добровольческой армии о создании общего фронта с войсками Украинской державы и единого командования граф Келлер ответил представителю Деникина генерал-лейтенанту П.Н. Ломновскому, что Украинская держава столь тесно связана с Всевеликим Войском Донским Атамана П.Н. Краснова и столь сильно зависит от него, что единое командование без участия Дона невозможно. Учитывая острый конфликт между Атаманом Красновым и генералом Деникиным, последнему ни о чем конкретном с графом Келлером договориться так и не удалось.

В то же время граф Келлер, прямой и не терпящий никакой двусмысленности русский воин, стремившийся исключительно к скорейшему воссозданию монархической Российской государственности, не мог не вступить в конфликт и с правительством Украинской державы. Искренне полагая, что в сложившихся на Украине условиях в его руках находится не только военная, но и гражданская власть, граф Келлер фактически не считался с правительством "незалежной Украины", исходя из того, что раз театром военных действий является вся страна, то ему обязаны подчиняться как военные, так и гражданские власти.

Сразу же по назначении граф Келлер сформировал Совет обороны, в который вошли видные представители монархических (и, соответственно, непопулярных среди украинских националистов), русских общественных кругов. Граф Келлер, не колеблясь, отдавал приказания украинским министрам, вызывал их к себе для доклада. Как вспоминал позднее генерал Деникин: "В высокой степени достойный и храбрый генерал, граф Келлер, как политический деятель был прямо опасен своими крайними убеждениями, вспыльчивостью и элементарной прямолинейностью. Уже на третий день по пришествии к власти он написал приказ – призыв о восстановлении монархии..."

Подобная никак не вписывавшаяся в политические игры "применительно к подлости" прямолинейность привела к конфликту с правительством Украинской державы и к отставке графа Келлера. Келлеру было, в частности, поставлено в вину, что в своих воззваниях он говорит исключительно о единой России, игнорируя вовсе Украинскую державу, и пытается противозаконно подчинить себе законодательную власть, носителем которой является – до созыва Державного Сейма – украинский Совет министров. В ответ граф Келлер потребовал предоставления себе всей полноты власти, вынудив Гетмана Скоропадского издать приказ об отставке графа Келлера и о назначении на его должность заместителя Федора Артуровича – князя А.Н. Долгорукова.

Перед уходом с должности граф Келлер дал следующее разъяснение своего политического кредо:

"1.Могу приложить свои силы и положить голову только для создания Великой, нераздельной, единой России, а не за отделение от России федеративного государства.

2.Считаю, что без единой власти в настоящее время, когда восстание разгорается во всех губерниях, установить спокойствие в стране невозможно".

На посту Главнокомандующего граф Ф.А. Келлер пребывал всего десять дней. Хотя в его распоряжении находились, мягко говоря, не слишком сильные в боевом отношении части, а откровенно говоря – самые худшие и слабые в боевом отношении войска, которыми ему когда-либо приходилось командовать! - генерал граф Келлер, тем не менее, смог несколько укрепить оборону Киева. С приездом Федора Артуровича н фронт гетманские гвардейцы-"сердюки", плохо и наспех обученные, необстрелянные, набранные невесть из кого (в числе "сердюков" служил, между прочим, бывший санитар Русской Императорской Армии, бывший "земгусар" и будущий видный советский писатель Константин Паустовский!) и терпевшие в боях с петлюровцами постоянные неудачи, неожиданно для всех перешли в наступление, в первом же бою отбросив петлюровцев и захватив четыре артиллерийских орудия. В этом бою граф Келлер (не на лихом коне, как он привык, а пеший), прихрамывая и опираясь на палку, лично вел цепи гетманцев в атаку – и победил!

Тем не менее, 1 (14) декабря 1918 г. Киев – "мать городов русских" - был взят петлюровскими войсками Украинской Народной Республики. Гетман Скоропадский и назначенный, вместо графа Келлера, Главнокомандующим войсками Украинской державы генерал-лейтенант князь А.Н. Долгоруков, предпочли искать спасение в бегстве (хотя дело обошлось без переодеваний в германскую форму и маскировку под раненого, как в "Белой гвардии" Михаила Булгакова)...

А вот граф Келлер, несмотря на отставку, казалось бы, прекратившую какие бы то ни было отношения между ним и гибнущей Украинской державой, остался в обреченном городе. Поэтому представляется не только совершенно логичным, но и единственно возможным, что именно к нему – последнему символу блестящего прошлого еще недавно столь могущественного Русского Православного Воинства – обратились русские офицеры и добровольцы, дружины которых, оставшись без командования, отступали под натиском петлюровцев (носивших не только украинские желто-голубые, но и откровенно большевицкие красные ленты на шапках и банты) к центру "матери городов русских". Для Федора Артуровича не было, да и не могло быть никаких сомнений в том, как ему надлежало поступить. Возглавив небольшой добровольческий отряд, сформированный в основном из чинов штаба несостоявшейся русской монархической Северной армии, Генерал от кавалерии граф Келлер вступил в бой с петлюровцами. Израсходовав все имевшиеся боеприпасы. Федор Артурович отвел остатки своего сильно поредевшего в уличных схватках отряда в Михайловский монастырь, где предложил своим офицерам разойтись и "самим промышлять о своей голове", как говорилось в подобных случаях в древнерусских летописях". По позднейшим свидетельствам уцелевших очевидцев, у старого рубаки при этом были слезы на глазах.

Сам Генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер, Георгиевский кавалер, "первая шашка России" и недавний Главнокомандующий всеми вооруженными силами Украинской Державы, с несколькими офицерами, которые предпочли бегству возможность разделить судьбу со своим командиром до конца, остался в Михайловском монастыре. Вечером того же дня к нему в монастырь явился майор германских оккупационных войск, предложивший Федору Артуровичу укрыться в германской комендатуре, где его жизнь была бы в безопасности. Но граф Келлер решительно отказался от немецкого предложения. Его соратник Н.Д. Нелидов, находившийся в тот вечер с Федором Артуровичем, вспоминал, что, невзирая на отказ спасать свою жизнь после гибели Русского дела, граф Келлер был почти силой выведен во двор монастыря и доведен до выхода из ограды.

По просьбе сопровождавшего его германского майора, на графа Келлера накинули, поверх русского мундира, мышино-серую германскую шинель, заменив его громадную косматую папаху Оренбургского казачьего войска германской форменной фуражкой. Он, казалось, смирился с этим маскарадом, но, когда германский майор попросил Федора Артуровича снять свою пожалованную ему Государем Императором Николаем Александровичем за храбрость Георгиевскую шашку и знак Ордена Святого Георгия Победоносца 2-й степени с шеи, чтобы эти "демаскирующие" русского генерала награды не бросались в глаза петлюровцам, чаша терпения графа Келлера окончательно переполнилась. Федор Артурович с гневом сбросил с себя немецкую шинель, заявив: "Если вы меня хотите одеть совершенно немцем, то я никуда не пойду", повернулся и ушел обратно в монастырскую келью, после чего ничьи мольбы и угрозы уже не могли изменить его твердо принятого окончательного решения.

Если бы граф Келлер только знал, что его Георгиевскую шашку подобострастные киевские "самостийники" поднесут антантовскому ставленнику, эсеру и франкмасону Симону Петлюре, и тот будет красоваться с этой шашкой, въезжая в покоренный Киев на белом коне, как "Головной Атаман Украинского войска и Гайдамацкого коша"! Уже упоминавшийся нами выше будущий видный советский писатель Константин Паустовский, мобилизованный в описываемое время в "Сердюцкий Его Ясновельможности пана Гетмана (Скоропадского – В.А.) полк", разбитый петлюровцами, и пробиравшийся, сорвав гетманские погоны, к себе на квартиру через запрудившие Киев толпы восторженных "самостийников", стал (если верить третьей части его беллетризованных воспоминаний, озаглавленной "Начало неведомого века") невольным свидетелем триумфального въезда в город Симона Петлюры, опоясанного Золотой шашкой графа Келлера, но почему-то счел ее "настоящей запорожской "шаблюкой".

Немецкий майор ретировался, и вскоре после его отбытия в Михайловский монастырь явились победители-петлюровцы, арестовавшие графа Келлера и двух оставшихся с ним адъютантов – полковника А.А. Пантелеева и ротмистра Н.Н. Иванова. Около недели они оставались под арестом в монастырской келье. Командование германских оккупационных войск, немало сделавшее для спасения русских офицеров, попавших в плен петлюровцам (являвшихся всецело клевретами Антанты и потому в глазах германцев мало симпатичных), потребовало от новых украинских властей перевести арестованных графа Келлера, Пантелеева и Иванова в Лукьяновскую тюрьму. Вероятно, немцы рассчитывали таким образом обезопасить жизнь Федора Артуровича и двух его "вернейших из верных". Согласие, в конце концов, было получено. Однако спасти графа Келлера и его адъютантов немцам не удалось. Петлюровцы, во всем подражавшие своим антантовским хозяевам, оказались гораздо коварнее и подлее, чем немцы (да и русские) могли себе вообразить. 8 (21) декабря 1918 г., в четыре часа утра, при переводе арестованных из Михайловского монастыря в Лукьяновскую тюрьму, Генерал от кавалерии граф Ф.А. Келлер, полковник А.А. Пантелеев и ротмистр Н.Н. Иванов были по-бандитски подло убиты выстрелами в спину на Софийской площади "матери городов русских" – Первопрестольного града Киева – у памятника Гетману-герою Богдану Хмельницкому, воссоединившего Малороссию-Украину с Великой Россией. По воле Божией, Генерал от кавалерии граф Келлер, сраженный одиннадцатью пулями, упал на окровавленную мостовую к подножию памятника как раз под начертанной на пьедестале надписью: "Волим под Царя Русского, Православного".

6."ГЕРМАНСКИЙ ПРИХВОСТЕНЬ" ИЛИ "МОСКОВСКИЙ ЗАПРОДАНЕЦ"?

"Из хохлов создав чудом нацию,

Пан Павло кроит федерацию..."

Виктор Хенкин, куплетист и большевицкий шпион.

"Был у нас гетман Скоропадский, сидел на немецких штыках. Сгинул, проклятый".

Из листовки украинских большевиков.

"Около Думы верхом на гнедом английском коне стоял гетман в белой черкеске и маленькой мятой папахе. В опущенной руке он держал стек. Позади гетмана застыли, как монументы, на черных чугунных конях немецкие генералы в касках с золочеными шишаками. Почти у всех немцев поблескивали в глазах монокли. Части проходили и нестройно кричали гетману "Слава!". В ответ он только подносил стек к папахе и слегка горячил коня".

К. Г. Паустовский. "Повесть о жизни. Начало неведомого века".

"Доброго корени добрая поросль"

Не только расплодившимся в нынешней России и "странах СНГ" так называемым "асфальтовым" и "неасфальтовым" казакам, но и "иногородним" (а по-казачьи - "мужикам") свойственно, к сожалению, плохое знание не только всемирной, но и собственной истории. Ее восприятие все еще происходит в соответствии с советскими мифами, а ныне во все большей степени дает себя знать и чрезмерное увлечение опусами разных самоучек, рассчитанными, скорее всего, на читателей самого младшего школьного возраста, при почти повсеместном пренебрежении исследованиями серьезных ученых. К тому же в российских организациях либо вообще игнорируют опыт казачьего государственного строительства и самоуправления в пределах других республик бывшего СССР либо в период первой Гражданской войны (1917-1922 годов). Между тем, к примеру, опыт возрождения днепровского (запорожского, реестрового, вольного) казачества, официально исчезнувшего в России к концу XVIII века, представляется весьма поучительным в плане успешного сотрудничества с германскими военными властями с целью успешного противостояния деструктивным силам анархии и большевизма.

В наше время инициатор этого успешного сотрудничества - Гетман Украинской Державы, бывший генерал-лейтенант Русской Императорской армии Павел Петрович Скоропадский, читателю в России знаком, в лучшем случае, по воспоминаниям Константина Паустовского ("гетман наш босяцкий, Павло Скоропадский..."), а в худшем - по несравненно более популярным произведениям Михаила Булгакова - пьесе "Дни Турбиных" и роману "Белая Гвардия". Автор, тяготеющий к мистике и необузданной фантазии (к чему, в общем-то, можно отнестись с пониманием, учитывая место и время написания его произведений), как в романе, так и в пьесе обрисовал гетмана Скоропадского в достаточно неприглядном виде. Но одно дело - литературный и сценический герой, изображенный, хочешь-не хочешь, в соответствии с требованиями определенного (пусть даже неосознанного) социального заказа. А другое дело - скрывающийся за ним облик реального, живого человека из плоти и крови. Так что же это был за человек - Павел Скоропадский, и каковы были наиболее значительные из осуществленных им социально-экономических преобразований?

Павел Петрович Скоропадский родился 3 мая 1873 года в семье представителя одного из древнейших и знаменитейших малороссийских (или, если кому так нравится больше - украинских) казачьих родов, и Марии Миклашевской. Известнейшим предком будущего гетмана по отцовской линии был генеральный референдарий Илья Скоропадский, верный соратник Богдана Хмельницкого, присягавший на верность России (а точнее – Царю Алексею Михайловичу, и в его лице - Великим Государям Московским из рода Романовых) при заключении Переяславского договора в достопамятном 1654 году. А род его матери - Миклашевские - происходил по прямой линии от Великого князя Литовского и Русского Гедимина. Стены старинного дедовского дома в Тростянце на Черниговщине, где воспитывался маленький Павлик, были украшены старинными, потемневшими от времени портретами малороссийских гетманов и славных представителей казачьей старшины, там всегда звучали мелодичные украинские песни. Впоследствии будущий гетман поручил известному библиографу Б. Модзалевскому архивные розыски для составления генеалогического древа своего рода, оказавшегося на удивление пышным.

В 1893 году Павел Скоропадский с блеском окончил самое элитное военное учебное заведение Российской империи - Пажеский корпус - и вступил корнетом в Лейб-гвардии Кавалергардский полк. Молодой офицер успешно командовал эскадроном, заслужил самые лестные оценки начальства и был вскоре назначен полковым адъютантом. Товарищами Павла Скоропадского по Кавалергардскому полку были отпрыски известнейших дворянских фамилий Российской империи, многим из которых – например, барону Карлу-Густаву Эмилю фон Маннергейму (пришлось в не столь далеком будущем вписать немало славных страниц в историю Русско-Японской и Великой войны, а в годы российской Смуты возглавить силы Белой гвардии в смертельной схватке с большевизмом). Во время служебных отпусков молодой блестящий кавалергард объехал почти всю Европу.

За Веру, Царя и Отечество

В 1898 году Павел Скоропадский сочетался законным браком с Александрой Дурново - дочери генерал-адъютанта П. Дурново и княгини М. Кочубей. Но счастье молодых супругов длилось всего недолгих шесть лет. Когда в 1904 году на Дальнем Востоке разразилась Русско-японская война, Павел Скоропадский незамедлительно подал рапорт и добился перевода есаулом в 3-й Верхнеудинский казачий полк действующей армии. Отличными военными познаниями и выдающейся храбростью Скоропадский в первые же недели войны обратил на себя внимание командующего Восточным отрядом Маньчжурской армии генерала графа А. Келлера, сделавшего молодого казачьего офицера своим адъютантом.

Впрочем, на новой должности Скоропадский как-то не прижился и очень скоро добился возвращения в строй, став командиром сотни 2-го Читинского полка Забайкальского казачьего войска. За личное мужество в бою молодой офицер, быстро заслуживший искреннее уважение и любовь казаков-забайкальцев, был награжден золотым Георгиевским оружием. Его супруга также самоотверженно несла нелегкую фронтовую службу, хотя и на другом "участке фронта" - сестрой милосердия в санитарном поезде российского Красного Креста.

Конец Русско-японской войны застал Павла Скоропадского в чине полковника, на посту адъютанта Главнокомандующего русских войск на Дальнем Востоке генерала Линевича (между прочим, тоже - родового малороссийского казака).

Вернувшись с фронта, полковник Скоропадский стал флигель-адъютантом Государя Императора и Самодержца Всероссийского Николая II. К описываемому времени в придворных кругах возникла не лишенная оригинальности идея к двухсотлетию Полтавской битвы (выиграть которую Петр Великий смог не в последнюю очередь благодаря помощи казачьей конницы гетмана Ивана Скоропадского) наградить кого-нибудь из достойных потомков малороссийских казаков чисто почетным (как тогда казалось) титулом "Гетмана Украины" - по примеру графа Разумовского, носившего этот титул при Императрице Елизавете Петровне в середине XVIII века, что не давало ему, однако, никакой реальной власти на Украине, разделенной на губернии и включенной на общих основаниях в состав Российской Империи. Учитывая обширные связи и боевые заслуги Павла Скоропадского, а также тот немаловажный факт, что именно его славный предок Иван Скоропадский, приведший на помощь русской армии под Полтаву гораздо больше казаков, чем являвшийся формально гетманом Иван Мазепа и кошевой атаман Запорожского войска Константин Гордиенко вместе взятые привели на помощь шведам, был назначен Петром Великим правителем Украины, именно Павел Скоропадский считался почти что неоспоримым кандидатом на это почетное звание "Гетмана" (царскою милостью). Но, по трезвом размышлении, Павел Скоропадский отказался от предложенной ему чести стать "придворным гетманом" (может быть, в его отказе сыграло определенную роль и то, что в петербургском доме Скоропадских относились не без некоторого сочувствия к памяти Ивана Мазепы).

До самого начала в 1914 году Великой (или Великой Отечественной, как ее еще называли современники описываемых событий) войны Павел Скоропадский - владелец нескольких богатых имений в Черниговской и Полтавской губерниях - занимался благотворительной деятельностью. Кроме того, он вложил немалую часть своих личных средств в восстановление боевой мощи разгромленного японцами под Порт-Артуром и Цусимой русского военно-морского флота. Интересно, кто из наших современников и соотечественников сегодня знает что-либо об этой стороне деятельности "босяцкого гетмана"? А надо бы знать!

В 1911 году Павел Скоропадский получил назначение командиром 20-го Финляндского драгунского полка, затем - командиром Лейб-Гвардии Конного полка. 25 марта 1912 года он получил чин генерал-майора и был причислен к Свите Его Императорского Величества. Под командованием Скоропадского вверенный ему полк, по праву именуемый "полком русских шевалье", поскольку в нем традиционно служили сыновья лучших аристократических родов России, вскоре превратился в один из лучших кавалерийских полков Российской империи. И когда разразилась Великая война, полк Скоропадского в одном из первых же боев этой войны, 6 августа 1914 года, наголову разгромил германскую бригаду. За эту блестящую победу генерал-майор Павел Скоропадский решением Георгиевской Думы императорской Конной Гвардии был удостоен высшей боевой награды - ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени. В те месяцы и годы имя генерала Скоропадского постоянно упоминалось российской печатью в числе славнейших героев Великой войны. В скором времени он принял под свое командование 1-ю гвардейскую бригаду, а 12 сентября 1915 года, после успешных боев под Трисвятами, был повышен в звании до генерал-лейтенанта. 2 апреля 1916 года вступил в командование 1-й Гвардейской кавалерийской дивизией. 1917 год застал генерал-лейтенанта Павла Скоропадского на посту командира 34-го армейского корпуса.

Порвалась цепь великая...

Он осудил отречение Государя Императора от прародительского престола (между прочим, не предусмотренное законами Российской империи, верховным блюстителем и хранителем которых считался сам Государь). Между тем, отречение Царя было расценено многими тогдашними российскими общественными деятелями, придерживавшимися "украинофильских" (то есть направленных, если не на отделение Малороссии от Российской державы, то, по крайней мере, на ее автономию) взглядов, как событие, ознаменовавшее собой утрату Переяславским договором о воссоединении Украины с Россией всякой юридической сил. Ведь Гетман Богдан Хмельницкий и его казаки, восставшие против власти польско-литовской "Речи Посполитой" подчеркивали "волим под Царя Русского, Православного" и присягали на верность именно Русскому Православному Царю, а в отсутствие Царя все их клятвы в верности как бы "повисали в воздухе"). Как говорил шолоховский дед Гришака в "Тихом Доне": "Я своему белому царю присягал, а мужикам я не присягал…Так-то!"...

Не мог не задумываться обо всем этом и Павел Скоропадский. Разрыв династической унии России и Малороссии-Украины настолько оживил теперь уже не просто "украинофильское", но подлинно украинское национальное движение, что весной бурного 1917 года на Украине (остававшейся пока еще в составе России) возник свой собственный представительный орган - Центральная Рада.

На фронте же, неустанно подрываемом и разлагаемом большевицкой агитацией, дела шли все хуже. Еще до назначения генерала Скоропадского 34-й армейский корпус, под влиянием подрывной пропаганды большевиков, первым во всей армии разогнал офицеров и наотрез отказался выполнять приказы командования. С приходом Скоропадского ситуация, однако, переменилась коренным образом. Новый командующий не только молниеносно навел во вверенном ему корпусе порядок, введя железную дисциплину, но и в кратчайшие сроки превратил свой корпус в один из лучших в армии! Достаточно сказать, что после окончательного развала русской армии большевицкими агитаторами корпус Скоропадского разоружился последним изо всех русских армейских корпусов, а Павел Скоропадский остался последним царским генералом, к которому подчиненные, несмотря на кадетско-октябристко-эсеро-анархо-большевицкую "демократизацию", обращались по-прежнему, как при "проклятом" царском режиме: "Ваше Высокопревосходительство".

Солдаты разлагавшейся на глазах русской армии отказывались воевать, утешая себя тем, что "до Урала и Сибири немец не дойдет!" и дезертировали десятками тысяч "делить землю". В отчаянных попытках спасти положение Временное правительство сделало ставку на формирование в составе армии "национальных" воинских частей. Вверенному Павлу Скоропадскому 34-й армейскому корпусу суждено было стать первым соединением, подвергнутом так называемой "украинизации" (он даже получил в августе рокового для исторической России 1917 года официальное наименование "1-го Украинского корпуса"). Корпус прошел своеобразную "этническую чистку". Из его рядов были удалены все солдаты и офицеры "не украинцы" (то есть, заявившие, что не считают себя украинцами, хотя бы их фамилии оканчивались на "-ко" - иных способов отделить "украинских овец" от "неукраинских козлищ" - или наоборот! - в добольшевицкой России, где в паспорте имелась только графа "вероисповедание", но не имелось графы "национальность", попросту не существовало!), переведенные в другие воинские части, а на их место были переведены "украинцы" (то есть, военнослужащие, считавшие, или в одночасье решившие считать себя таковыми!).

И вскоре германский фронт на Украине держали только "украинизированные" соединения "армии Свободной России" (выражаясь языком "душки" Керенского и его сплошь масонского окружения), а именно - 1-й Украинский корпус генерала П.П. Скоропадского (60 000 штыков), две казачьи "сердюцкие" дивизии ("сердюки" - традиционное название лейб-гвардии малороссийских гетманов) полковника В.А. (Омельяновича-) Павленко (15 000 штыков и сабель), 56-я дивизия бывшей русской 8-й армии и несколько более мелких частей.

Вопреки до сих пор бытующим у нас в России (в особенности в "национал-патриотической" среде, не говоря уже о среде большевицких недобитков, которые, традиционно "не видя в собственном глазу бревна", считают всех "украинских самостийников" сплошь "погромщиками, пьяницами и грабителями" - в каковой оценке, парадоксальным образом, трогательно сходятся откровенный "белогвардеец" Михаил Булгаков, "беспартийный эстет" Константин Паустовский, "красный граф" и человек без принципов Алексей Толстой и оголтелый большевик-фанатик Николай Островский!) представлениям, эти "украинизированные" части, отличавшиеся - на фоне всеобщих "измены, трусости и обмана"! - высочайшим боевым духом и строжайшей дисциплиной, под командованием опытных офицеров-фронтовиков, сражались с таким мужеством и высоким боевым мастерством, что не кто иной, как будущий герой Белой России - тогдашний Главнокомандующий Русской армией генерал Лавр Георгиевич Корнилов - назвал "украинцев" лучшими воинскими соединениями, которыми он когда-либо командовал!

Что же касается генерала "Павло" Скоропадского, то ему еще предстояло сыграть решающую роль в стабилизации обстановки на Украине, взбаламученной революцией, возглавив силы реакции и порядка - под сенью германских штыков, умело обращенных им из силы деструктивной в конструктивную, под чьим прикрытием он - подобно атаману П.Н. Краснову на Дону! – смог, вопреки всему, начать державное строительство…

За "малую Родину"

После захвата большевиками власти в центральных областях обезглавленной Российской державы на Киев, для разгона Центральной Рады, удушения провозглашенной (для отделения не от России, а, прежде всего - от узурпировавшего власть над Россией преступного большевицкого режима!) Украинской Народной республики (УНР) и установления "Власти Советов" (или, в "украинизированном" варианте - "Влады рад"), двинулась бывшая русская (а ныне - "обольшевиченная") 7-я армия. В авангарде этого "ударного отряда Мировой революции" наступал 2-й гвардейский корпус во главе со "взбесившейся самкой революции" - комиссаршей Евгенией Бош. Однако, скрестив штыки с бойцами Скоропадского, "революционные орлы" очень скоро поняли, что драться с ними будет, пожалуй, потруднее, чем резать сдавшихся под честное слово русских офицеров или расстреливать заложников. Части генерала Скоропадского, перекрыв линии железных дорог, рядом сокрушительных ударов наголову разгромили отряды 7-й армии "украинского" большевичья. В конце концов, вояки Евгении Бош дали себя разоружить и погрузить в эшелоны, после чего заметно протрезвевшие и притихшие "буревестники мировой революции" были отправлены в красную Россию в обход "санированной" Украины.

В свете всех изложенных выше фактов, не представляется удивительным, что Павел Скоропадский пользовался огромной популярностью не только в военных кругах, тысячами нитей связанных с исторической Россией, но и среди возрождающегося украинского казачества ("вильного козацтва"). Начало возрождению казачьего движения в Малороссии было положено еще в июле 1917 года в Звенигородском уезде Киевщины, после чего процесс распространился и по другим ее уездам, перекинувшись на другой берег Днепра - на Полтавщину, Черниговщину и Екатеринославщину. Необходимо отметить ту мощную народную поддержку, которую повсеместно встречало казачье возрождение. Так, в славном давними традициями, идущими еще со времен Гетмана Богдана Хмельницкого, городе Чигирине был созван Всеукраинский съезд "Вильного козацтва". 6 октября 1917 года две тысячи делегатов съезда, представлявших 60 000 казаков (или, по-украински, "козаков") пяти традиционных "козачьих" губерний избрали генерала Павла Скоропадского своим Войсковым Атаманом (или, по-украински "Отаманом") и Главнокомандующим войсками Центральной Рады. Подчиненное ему казачество незамедлительно принялось формировать свои "курени" и "коши" со штатным вооружением бывшей Русской Императорской Армии.

Быстрый рост авторитета молодого генерала и сосредоточение в его руках, по существу, почти всех боеспособных воинских формирований вызвали, однако, резко отрицательную реакцию Центральной Рады, состоявшей, главным образом, из разношерстных социалистических и революционных партий всех мастей во главе с "демократами" - историком М. Грушевским и В. Винниченко (впоследствии перешедших на службу к большевикам). Рада, провозгласившая основным содержанием своей политики лозунг: "Нам не нужна несоциалистическая Украина!", неустанно обвиняла спасшего ее штыками и шашками своих казаков и солдат (или, по-украински, "стрельцов") от большевизма генерала Скоропадского в "контрреволюционных замыслах и устремлениях".

Самого непримиримого врага Скоропадский нажил себе в лице социалиста и Генерального секретаря Центральной Рады по военным делам (то есть министра обороны) масона Симона Петлюры. Этот бывший семинарист и член Украинской социал-демократической рабочей партии, подобно Троцкому в Москве, окружил себя студентами-недоучками, прапорщиками военного времени, анархиствующей матросней. Петлюра, остро ощущавший свою полную некомпетентность и никчемность перед военными профессионалами, прошедшими школу старой царской армии, старался избавляться от них при первой же возможности (в отличие от более хитрого Троцкого, сделавшего должные выводы из первоначальных ошибок и начавших, ничтоже сумняшеся, привлекать в свою "рабоче-крестьянскую" Красную армию "военспецов" из "бывших").

Причем, при ближайшем рассмотрении, выясняется, что немалую поддержку "украинскому буржуазному националисту", "самостийнику" и масону Симону Петлюре оказывали российские "революционеры" большевицкой ориентации. Что же касается "украинствующих" евреев-социалистов из ближайшего петлюровского окружения, то они не замедлили ославить "царского генерала" Скоропадского "антисемитом". Впрочем, этого клейма, по иронии судьбы, не избежал и сам социалист-масон Симон Петлюра, впоследствии, уже в эмиграции, пристреленный - за ненадобностью! - как собака, большевицким агентом Шоломом Шварцбардом в Париже за "антисемитизм" и "организацию еврейских погромов на Украине"!

Отнюдь не желавший оставаться безучастным перед лицом происков этой шатии-братии, Скоропадский созвал оппозиционную Центральной Раде организацию "Украинська Громада". Руководство "Громады" состояло из офицеров "украинизированных" частей бывшей Русской Императорской армии, лидеров "Вильного козацтва" и представителей украинской интеллектуальной элиты. Программа и идеология "Громады" были просты, доходчивы и ясны любому разумному человеку - Украина охвачена анархией, Центральная Рада бессильна изменить ситуацию к лучшему, налицо настоятельная необходимость заменить обанкротившуюся левую Раду твердой властью, пользующейся всенародными доверием и поддержкой. Наилучшей же формой такой твердой власти, с учетом украинских исторических традиций, идеологи "Народной Громады" считали институт Гетманства.

Осуществить все эти положения на практике "Громаде" удалось в апреле 1918 года, когда Центральная Рада оказалась не в состоянии выполнить свои обязательства по заключенному в начале марта (одновременно с Советской Россией, или, как тогда говорили - причем не только в правых, но и в левых и даже большевицких кругах - "Совдепией") "похабному" Брестскому мирному договору с кайзеровской Германией и ее союзниками (так называемыми Центральными державами).

В то время как засевшие в Москве и Петербурге "российские" большевики, отрабатывая иудины сребреники, неукоснительно гнали на Запад эшелон за эшелоном, груженные русским золотом, углем, пшеницей и прочим "маслом и яйками", поставки в Германию "хлiба и сала" с Украины постоянно срывались, поскольку "прозаседавшаяся" Центральная Рада абсолютно не контролировала ситуацию в стране (в отличие от "российских" большевиков, с первых же дней захвата власти сдавивших взятую ими в заложники страну в железных тисках жесточайшей диктатуры). К тому же в недрах самой Рады шла ожесточенная борьба за власть между сторонниками Грушевского и Винниченко. В этой борьбе за власть "украинский буржуазный националист" (каковым его честили Ленин и Троцкий "со товарищи") Винниченко договорился даже до того, что предложил во всеуслышание "провозгласить власть Советов и безотлагательно вступить в переговоры с Лениным" (кстати, все вышеозначенные господа "украинцы" изъяснялись преимущественно на русском языке!).

Германская поддержка

24 апреля 1918 года начальник штаба германских войск генерал Гренер на встрече с генералом Скоропадским заявил ему следующее. Если в самое ближайшее время на Украине не появится собственное сильное, способное выполнять принятые на собой Украиной международные обязательства по Брестскому договору правительство, Германская империя будет вынуждена объявить Украину оккупированной страной, а германская армия - силой оружия изымать необходимые "Второму рейху" для продолжения войны против стран Антанты на Юге и Западе сырьевые и продовольственные ресурсы. Германский кайзеровский генерал дал русскому Царскому генералу Скоропадскому совершенно недвусмысленное заверение в поддержке, сформулированное в следующих выражениях: "В случае удачного переворота Вы можете рассчитывать на содействие германских войск в деле восстановления закона и порядка...В день переворота мы будем держать нейтралитет, но крупных беспорядков не допустим". А немцы своих союзников и друзей в беде никогда не бросали - в отличие от двуличных "рыцарей Антанты"! Это было хорошо известно...

Царский генерал П.П. Скоропадский, привыкший, как человек военный (в отличие от социалистических мечтателей, прожектеров и доктринеров), трезво взвешивать свои силы и возможности, оказался перед трудным выбором. Ведь в тех условиях взять в свои руки власть на Украине не сулило ничего, кроме тяжелейшего, неблагодарного труда и борьбы с великим множеством врагов внешних и внутренних. Но обстоятельства вынуждали его действовать. Как говаривал блаженной памяти Великий Государь Император Петр Алексеевич: "Потеря времени смерти безвозвратной подобна". По словам самого генерала Скоропадского, он тогда думал: "У меня всегда будет сознание, что я человек, который ради своего собственного спокойствия упустил возможность спасти страну, трусливый и безвольный...".

В конце концов, генерал Скоропадский, принял твердое решение всецело посвятить себя борьбе за спасение от красной нечисти для начала хотя бы бывших малороссийских губерний сраженной подлым ударом в спину Российской империи, воспользовавшись поддержкой недавних противников России в Великой войне. Решившись стать Гетманом Украинской Державы, он ни на мгновение не переставал осознавать себя и оставаться в душе, прежде всего, русским Царским генералом, даже внутренне смирившись с необходимостью - ради спасения сперва части территории России, а затем уже, действуя с этого плацдарма, и всей России! - опереться на любых союзников, способных оказать ему действенную помощь, будь то германские войска, донское и кубанское казачество (поднявшее в это время знамя освободительной борьбы против клевретов Коминтерна), Грузию, Крым или Кавказ. Все это было подчинено для него решению первоочередной задачи - разгрому большевизма, этой "красной чумы", угрожавшей в равной степени всем народам и странам. Все остальное, в том числе и восстановление государственного устройства России, освобожденной от ига Коминтерна, могло, по его глубочайшему убеждению, пока и подождать.

Тем временем офицеры бывшего 1-го Украинского корпуса уже тайно формировали отряд для захвата правительственных зданий. Готовился и Съезд хлеборобов ("крепких мужиков", земельных собственников, на которых мечтал опереться в своей борьбе за Великую Россию против сторонников великих порясений еще великий реформатор П.А. Столыпин, подло убитый в 1911 году слугами Мировой Закулисы не где-нибудь, а именно на Украине, в Киеве! - и помещиков), на котором было решено объявить о введении на Украине гетманского правления.

29 апреля 1918 года в Киеве состоялся Всеукраинский съезд хлеборобов. 6 432 делегата съезда выразили свое недовольство политикой Центральной Рады (в первую очередь - ее социалистическими экспериментами, национализацией земли). Съезд хлеборобов постановил: "Для спасения страны нам необходима сильная власть, нам необходим диктатор, согласно старинным обычаям - Гетман". Когда при этих словах перед собравшимися появился высокий, стройный генерал Скоропадский в черной черкеске с белым эмалевым Георгиевским крестом, зал встретил его громовыми рукоплесканиями - избрание Гетмана Украины совершилось!

То обстоятельство, что Съезд хлеборобов проходил в здании цирка, сразу же вызвал град язвительных насмешек со стороны противников из разных лагерей, как правых, так и левых. Но это не было чем-то из ряда вон выходящим. Начало Французской революции 1789 года было положено клятвой депутатов Генеральных Штатов, собравшихся в павильоне для игры в мяч. Германский Совет Народных Уполномоченных - первое Временное правительство республиканской Германии во главе с социал-демократами Фридрихом Эбертом и Филиппом Шейдеманом - было сформировано 11 ноября 1918 года на Съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, собравшемся в берлинском цирке Буша. А большевицкий штаб Ленина-Троцкого - так тот вообще разместился в Смольном институте благородных девиц! И никому из современников и потомков все это почему-то смешным не казалось!

У кормила власти

Как бы то ни было, власть тут же избранного Съездом хлеборобов Гетмана Павла Скоропадского безо всякого сопротивления всего за несколько дней установилась по всей Украине. Причем новый Гетман, без лишних проволочек упразднивший "Украинскую Народную Республику", старался действовать как можно более демократично, либерально и терпимо к своим политическим противникам и недоброжелателям. Никто из лидеров Центральной Рады не был арестован гетманскими властями или даже лишен свободы слова. Но, оставаясь на свободе, отстраненные от власти лидеры социалистической Рады во весь голос осуждали "реакционный" и "контрреволюционный" переворот, отвергая все предложения о сотрудничестве с новой властью. А ведь Гетман всея Украины П.П. Скоропадский всерьез рассчитывал на сотрудничество со всеми конструктивными силами, ориентируясь в вопросе формирования правительства вовсе не на политические взгляды кандидатов на министерские посты, а исключительно на их профессионализм. Он не уставал повторять: "Для того, чтобы действительно что-нибудь сделать для страны, придется идти самому и убеждать других, убеждать без конца идти путем взаимных уступок…". Когда же противники Скоропадского к началу осени 1918 года, наконец, смирились с фигурой Гетмана в качестве "временного президента Украины", было уже слишком поздно. Уникальный шанс укрепить национальную власть и спасти страну от большевизма оказался непоправимо упущенным...

Тем не менее, семь с половиной месяцев правления генерала Павла Скоропадского в качестве Гетмана Украинской Державы вошли в историю и сохранились в памяти населения Украины как период относительного спокойствия и благополучия. За эти семь с половиной месяцев гетманское правительство успело принять около 400 законов. Первыми были приняты законы о восстановлении прав частной собственности на землю и изъятии по рыночной стоимости части земли у крупных землевладельцев с целью наделения землей малоземельных селян, а также об улучшении правового положения и условий труда рабочего класса.

Не менее настоятельно требовал своего решения и вопрос об исправлении допущенных социалистами из Центральной Рады внешнеполитических ошибок - например, в отношении Крыма. Заключая "похабный" Брестский мир и фактически разделяя большевицкий тезис о "мире без аннексий и контрибуций", делегация украинской Центральной Рады за столом переговоров в Брест-Литовске отказалась от Крыма, чем вызвала недоумение всех участников переговоров - даже с германской стороны. Придя к власти, гетман Скоропадский твердо заявил, что Украинская Держава не может существовать, не владея Крымом, иначе "это будет некое туловище без ног". Гетман добился заключения договора с Крымом, имевшим собственное правительство во главе с бывшим генералом Русской Императорской армии Сулькевичем, о включении последнего в состав Украины на правах автономии. Был незамедлительно решен и вопрос о судьбе Черноморского флота. Едва узнав об избрании Скоропадского Гетманом и образовании Украинской Державы, все корабли Черноморского флота (80% личного состава которого объявили себя украинцами) подняли "жовто-блакитные" (желто-голубые) прапоры (флаги). Вскоре Гетман Скоропадский, проявив недюжинное упорство и дипломатическую изворотливость, добился возврата Украинской Державе (а с дальним прицелом - Российской Империи, которую всегда втайне мечтал восстановить!)) всех захваченных немцами военных кораблей и вспомогательных судов бывшего русского Черноморского флота.

Южная армия и герцог Лейхтенбергский

Чтобы охарактеризовать сложившееся после - совершенно бескровного, между прочим! - прихода Гетмана Скоропадского к власти на Украине реальное (а не окарикатуренное в стиле Толстого - Паустовского - Булгакова и иже с ними!) положение, нам представляется уместным привести отрывок из воспоминаний одного из основателей русской монархической Южной армии – герцога Г.Н. Лейхтенбергского. Русская монархическая Южная армия, как и многие другие русские белые добровольческие формирования, совершенно открыто формировалась на Украине под защитой гетманской власти и германских оккупационных войск, формально сохранявших полный нейтралитет в русских делах, но в действительности весьма благожелательно настроенных к национальным силам русского антикоммунистического Сопротивления. Об однозначно пророссийских симпатиях Гетмана водин голос свидетельствуют практически все - даже самые строгие и нелицеприятные - критики "германского прихвостня" Скоропадского.

Так, у Михаила Булгакова в "Белой Гвардии" мы читаем:

"А днем успокаивались, видели, как временами по Крещатику, главной улице, или по Владимирской проходил полк германских гусар. Ах, и полк же был! Мохнатые шапки сидели над гордыми лицами, и чешуйчатые ремни сковывали каменные подбородки, рыжие усы торчали стрелами вверх. Лошади в эскадронах шли одна к одной, рослые, рыжие четырехвершковые лошади, и серо-голубые френчи сидели на шестистах всадниках, как чугунные мундиры их грузных германских вождей на памятниках города Берлина.

Увидев их, радовались и успокаивались и говорили далеким большевикам, злорадно скаля зубы из-за колючей пограничной проволоки:

- А ну, суньтесь!".

А у Константина Паустовского в автобиографической повести "Начало неведомого века", третьей части его монументальной "Повести о жизни":

"По Фундуклеевской улице молча шли тяжелым шагом немецкие полки. От марша кованых сапог вздрагивали стекла. Предостерегающе били барабаны. За пехотой так же угрюмо, дробно цокая подковами, прошла кавалерия, а за ней гремя, и подскакивая по брусчатой мостовой - десятки орудий. Без единого слова, только под бой барабанов, немцы обошли по кругу весь город и вернулись в казармы".

И так далее. При желании мы могли бы привести немало аналогичных цитат из "Хождения по мукам" красного графа Алексея Толстого и многих других. Причем не только известных литераторов. Так, бывший сотрудник Музея Императора Александра III Н.М. Могилянский особо подчеркивал в своих изданных в эмиграции в Париже воспоминаниях "Трагедия Украины (из пережитого в Киеве в 1918 году)":

"Придя в Киев, немцы прежде всего вычистили невероятно загаженный при большевиках вокзал…Они явились сюда (на Украину) друзьями, а не врагами; здесь можно будет и отдохнуть, и подкормиться. Лица сосредоточенные, дисциплина образцовая, спокойная приветливость и сознание собственного достоинства...

С появлением немцев, как по мановению волшебного жезла, без всяких угроз или угрожающих объявлений, исчезли всякие грабежи и насилия. Обыватель вздохнул свободно. Даже поздней ночью стало совершенно безопасно гулять по улицам. Открылись театры, синема, рестораны, жизнь заиграла быстрым темпом свою вечную суетливую музыку".

А вот что писал в своих воспоминаниях о жизни в Киеве под властью Гетмана Скоропадского и под защитой немецких войск герцог Г.Н. Лейхтенбергский:

"Был конец июля 1918 г. В Киеве, где я тогда проживал со своими старшими детьми, постепенно, под охраной немецких штыков, укреплялось правительство Гетмана Скоропадского, организовывалась правительственная украинская власть, водворялись покой и тишина, и экономическая жизнь края начала возрождаться.

На Дону правил Атаман Краснов и там также нарождалась вооруженная сила и укрепились порядок и тишина.

На Кубани Добровольческая армия успешно боролась с большевиками и старалась всемерно увеличивать свои силы. На юге России, таким образом, создавалась широкая база для действий против Советской Москвы в будущем. Говорю: в будущем, потому что разнородные силы – Украину, Дон и Кубань – надо было еще координировать; теоретически координировать их было бы не трудно одной просто поставленной целью – борьбой с большевизмом, как с мировым злом и мировой опасностью, и восстановлением России.

Теоретически большинство деятелей того времени это и понимали, но практически достигнуть соглашения в этом направлении было крайне нелегко: мировая война все еще продолжалась, и Россия, как таковая, выбыла из строя и превратилась в арену междоусобной войны и международных интересов.

На Украине господствовали немцы, и Гетман должен был с ними считаться при каждом своем шаге. Своей армии у него еще не было и неизвестно было, когда немцы разрешат таковую создать...

Добровольческая армия, выкинув лозунг: "верность союзникам до конца", всецело рассчитывала на их, союзников, помощь и, ставя патриотическим лозунгом: Единую, неделимую Россию, не желала признавать Украины, (лишь – В.А.) поневоле считаясь с Доном и, что было хуже с практической, русской точки зрения, признавала немцев на Украине своими врагами (курсив наш - В.А.) и всячески это подчеркивала".

На деле же - самоубийственно отказывалась проявить политическую мудрость и взять протянутую ей вчерашними врагами руку. А ведь именно в этом заключалось тогда единственное средство к спасению. И данную мысль даже пламенный ненавистник гетмана Скоропадского, Михаил Афанасьевич Булгаков, вложил в уста своего любимого героя - русского белого офицера Алексея Турбина (вероятно, высказавшего сокровенные мысли самого Булгакова, остерегавшегося выражать свое мнение открыто, боясь недреманного ока советской цензуры):

"Нужно только иметь голову на плечах, и всегда можно было бы столковаться с гетманом. Нужно было бы немцам объяснить, что мы им не опасны. Конечно, война нами проиграна! У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем все на свете. У нас - Троцкий. Вот что нужно было сказать немцам: вам нужен сахар, хлеб? - берите, лопайте, кормите солдат. Подавитесь, но только помогите. Дайте формироваться, ведь это вам же лучше, мы вам поможем удержать порядок на Украине, чтобы наши богоносцы не заболели московской болезнью. И будь сейчас русская армия в Городе, мы бы железной стеной были отгорожены от Москвы..."

"План же был таков, - звучно и торжественно выговорил Шервинский - когда война кончилась бы, немцы отправились бы и оказали бы помощь в борьбе с большевиками. Когда же Москва была бы занята, гетман торжественно положил бы Украину к стопам его императорского величества государя императора Николая Александровича".

(Михаил Булгаков. "Белая гвардия").

Тем временем жизнь в Киеве, в котором всюду и везде охраняли покой "металлические немцы" (по образному выражению того же М.А. Булгакова), постепенно налаживалась.

"Население города почти удвоилось за счет москвичей и петроградсцев. В театрах шли "Ревность" Арцыбашева и венские оперетты. По улицам проезжали патрули немецких улан с пиками и черно-красными флажками" (Константин Паустовский, "Начало неведомого века").

Как уже говорилось выше, полным ходом функционировали вербовочные бюро белой русской монархической Южной армии герцога Г. Н. Лейхтенбергского, все чины которой, в отличие от "непредрешенцев" деникинско-антантовской ориентации, носили на рукавах мундиров не бело сине-красные "национальные углы", а черно-желто-белые "романовские" шевроны.

Южная армия формировалась в Киеве под эгидой патриотического союза "Наша Родина", возглавлявшегося, наряду с герцогом Г. Н. Лейхтенбергским, известным монархистом М.Е. Акацатовым, поэтому вполне логичной представляется монархическая и прогерманская ориентация этой армии. В июле 1918 года при союзе "Наша Родина" было образовано Бюро Южной армии (фактически выполнявшее функцию штаба), под руководством полковников Русской Императорской армии Чеснакова и Вильямовского.

Деятельность Бюро Южной Армии была направлена на вербовку монархически настроенных русских белых добровольцев, направлявшихся в Богучарский и Новохоперский уезды Воронежской губернии, где формировалась 1-я дивизия Южной армии, под командованием генерал-майора В.В. Семенова. Начальником штаба Южной армии был назначен генерал-майор Русской Императорской армии К.К. Шильдбах. Интересно, что начальником контрразведки Южной армии с августа 1918 года являлся бывший (с начала лета 1918 года) начальник ее вербовочного пункта Георгиевский кавалер и подполковник русской армии Павел Михайлович Бермондт (князь Авалов), сформировавший и возглавивший в дальнейшем русско-германскую Западную Добровольческую (Русскую Западную) армию (о нем мы уже упоминали выше).

В августе 1918 года началось формирование 2-й дивизии Южной армии под командованием царского генерал-майора Г.Г. Джонсона в Миллерово и штаба корпуса. В течение трех месяцев по всей Украине было открыто 25 вербовочных бюро, при посредстве которых в Южную армию за это время было направлено не менее 16 000 белых добровольцев. 30% отобщего числа добровольцев, направленных для формирования Южной армии составляли офицеры бывшей Русской Императорской армии. Одновременно при посредстве тех же самых 25 вербовочных бюро Южной армии не менее 4 000 добровольцев было направлено в Донскую армию генерала П.Н. Краснова (а частично, при его посредстве - в "проантантовскую" Добровольческую армию генерала Деникина).

Южная армия имела свои вербовочные бюро не только на Украине, но и в других городах - например, в Пскове (тамошнее бюро возглавлял подполковник русской армии Бучинский). В конце августа 1918 года были сформированы эскадрон 1-го конного полка (командир эскадрона - полковник Якобсон) в Черткове и отдельный пехотный батальон в Богучаре. В штаб Южной армии начали поступать предложения от целых офицерских составов кавалерийских и пехотных полков бывшей русской армии, сохранивших свои старые знамена и штандарты, вступить полным составом в Южную армию при условии сохранения их частей. Чины Южной армии носили старорежимные русские царские кокарды и погоны (подобно членам сформированных с дозволения Гетмана Скоропадского на территории Украинской Державы русских офицерских Добровольческих дружин), но отличались от других белых формирований особыми нарукавными углами-шевронами черно-желто-белых Романовских цветов.

Идею создания Южной армии с самого начала активно поддерживал Гетман П.П. Скоропадский. Именно Гетман передал в Южную армию кадры 4-й пехотной дивизии (13-й Белозерский и 14-й Олонецкий полки), из которых планировалось еще весной 1918 года сформировать Отдельную Крымскую боигаду украинской армии. Кроме того, в состав Южной армии были переданы кадры 19-й и 20-й пехотных дивизий, почти не использованные в регулярной армии Гетмана Скоропадского.

Германское командование, с полным основанием рассматривавшее белую Добровольческую армию Деникина как силу, враждебную Германии, препятствовало поступлению в войска Деникина русских добровольцев, поощряя в то же время их вступление в Южную армию, в результате чего многие русские офицеры-патриоты оказались дезориентированными и в итоге не попали ни в Добровольческую, ни в Южную армию. И это в то время, когда каждый "белый" штык был на вес золота!

Предполагалось, что Южная армия будет действовать совместно с Донской, и донской Атаман П. Н. Краснов требовал перевода формирований Южной армии в Кантемировку. 30 сентября 1918 года Донской Атаман издал приказ о формировании Особой Южной армии в составе трех корпусов: Воронежского (бывшая Южная армия), Астраханского (бывшая Астраханская армия, о которой еще пойдет речь на дальнейших страницах этой книги) и Саратовского (бывшая Русская народная армия) под командованием генерала Н.И. Иванова (начальником штаба у которого был генерал Залесский). Осенью 1918 года армия насчитывала более 20 000 штыков и сабель.

Но это был списочный состав, а на фронте против большевиков из этих 20 000 сражалось не более 3 000 бойцов. После перевода частей Южной армии в район Черткова и Кантемировки обнаружилось, что из них насчитывается немногим больше 2 000 боеспособных. К октябрю 1918 года боевой элемент Южной армии счислялся всего 3, 5 тысячами человек. К концу октября, после четырех месяцев формирования, армия насчитывала не более 9 000 штыков и сабель. Переименованная в "Воронежский корпус", армия, под командованием генерел-лейтенанта князя Н.П. Вадбольского, была передана Северо-Восточному фронту Донской армии, и 7 ноября 1918 года генерал Семенов во главе своей 1-й дивизии выступил на фронт. Однако уже в ноябре Воронежский корпус, в котором числилось в общей сложности более 20 000 человек, при более чем 40 штабах, управлениях и учреждениях в тылу, держал фронт силами всего 3000 штыков и шашек. Части бывшей Южной армии, действовавшие на восточном направлении против красных, понесли в боях тяжелые потери. В феврале-марте 1919 года они были переформированы и включены в состав 6-й пехотной дивизии "непредрешенческих" Вооруженных Сил Юга России, окончательно подчинившись генералу А.И. Деникину.

Державное строительство

Но пути Южной армии и генерала Скоропадского разошлись позднее. А пока что сторонники Гетмана подготовили проект, предусматривавший восстановление исторического титула князя Киевского (и даже Короля Украины), но Скоропадский решительно отклонил этот проект. Неустанно отметая возводимые на него политическими противниками как из левого, так и из правого ("великорусского") лагеря обвинения в "украинском национализме", гетман сформировал свой Совет Министров на абсолютно "интернациональной" основе. Так, министром финансов он назначил А. Ржепецкого (поляка, то бишь "ляха"), министром труда - Ю. Вагнера (немца, то бишь "нiмця"), министром торговли - С. Гутника (еврея, то бишь "жида"), а государственным контролером - и вовсе Г. Афанасьева (великоросса, то бишь - "москаля")...

Памятуя о словах Петра Великого: "От презрения к войне общая погибель следовать будет!", генерал Скоропадский, как кадровый военный, сразу же после своего избрания Гетманом занялся военным строительством. Военным министром он назначил бывшего командующего 4-й русской армией, родового козака генерала А. Рогозу, начальником Генерального Штаба - бывшего полковника Русской Императорской армии полковника А. Сливинского. Был принят закон об учреждении сети средних и высших военных учебных заведений, курсов переподготовки офицерских кадров. Полным ходом шла подготовка к открытию собственной Академии Генерального Штаба.

В июне 1918 года была сформирована новая Сердюцкая Его Ясновельможности пана Гетмана дивизия, насчитывавшая 5 000 штыков. Началось комплектование подчиненного непосредственно самому гетману Особого корпуса из числа бывших офицеров Русской Императорской армии (которых только в одном городе Киеве насчитывалось свыше 15 000 - и это только соблаговоливших зарегистрироваться!). На будущее был утвержден план формирования восьми пехотных корпусов и четырех конных дивизий, в ряды которых предполагалось призвать 85 000 новобранцев. Флот и авиация становились самостоятельными родами войск.

Особое значение Гетман Скоропадский, как уже говорилось выше, придавал вопросам возрождения казачества, ибо рассматривал казаков как трудолюбивых земледельцев среднего достатка, способных решить продовольственную проблему, обеспечив страну продуктами питания, и одновременно - как род территориальных войск со статусом национальной гвардии, чей патриотизм и национальная ориентация абсолютно исключали всякую возможность его большевизации. Согласно Универсалу (указу) Гетмана Скоропадского, украинское казачество должно было состоять из 8 кошей (в пределах губернии), каждый из которых должен был состоять из 14 куреней-полков (в границах уездов). В казачий реестр ("компут") было включено 150 000 казачьих семей. Во главе Всеукраинского козачества ("козацтва") стоял сам Гетман, которому подчинялись назначаемые им же кошевые атаманы ("отаманы"). Атаманами назначались лучшие военные и представители известных казачьих родов.

Не были оставлены без внимания также наука и культура. При Гетмане Скоропадском стали открываться украинские начальные школы. На базе прежних гимназий были созданы 150 государственных украинских средних школ. В русских школах (по-прежнему составлявших большинство) в качестве обязательных предметов вводились украинский язык, история украинской литературы и история Украины. Были основаны два новых государственных университета - в Киеве и Каменец-Подольске, и частный университет в Полтаве. Впервые в истории страны появилось Главное управление искусства и народной культуры, Украинский национальный архив, Государственная библиотека, музей, галерея рисования и резьбы, драматический театр, капелла, Национальная опера, Кобзарская и Симфоническая школы, Украинская академия наук и Академия искусств, во главе которых были поставлены ученые и деятели культуры, пользующиеся всеевропейской (что по тем временам означало - всемирной) известностью - В. Вернадский, Л. Билецкий, Г. Нарбут, В. Кордт, О. Кошин, И. Огненко и многие другие.

Дела международные

Первостепенное значение уделялось и упрочению международного положения Украинской Державы. Восстанавливая ее целостность, Гетман Скоропадский ввел свои войска в Мозырский и Пинский уезды Минской губернии, Гомельский уезд Могилевской губернии, всю Стародубщину. Памятуя о заветах прежних гетманов Самойлы Кошки (Кишки), Петра Сагайдачного и Богдана Хмельницкого, согласно которым западная граница Украины, как при древних Великих Князьях Киевских Святославе Игоревиче и Владимире Красном Солнышке - должна была проходить по Висле, Павел Скоропадский возвратил в состав державы Холмщину и Подляшье, захваченные некогда Польшей.

Гетманом Скоропадским были установлены военные союзы с Доном и Кубанью. Румыния была вынуждена смириться с фактом присоединения к Украинской Державе южной Бессарабии. В кратчайшие сроки Украинская Держава Гетмана Скоропадского получила широчайшее международное признание. Тридцать (!) государств мира (в первую очередь, естественно, Центральные державы - Германская, Австро-Венгерская и Оттоманская империи и Болгарское царство) установили с ней официальные дипломатические отношения, десять из них открыли в Киеве свои официальные дипломатические представительства. Сама Украинская Держава Скоропадского имела послов или дипломатические комиссии в 23 странах мира. И только страны Антанты, по существу, не пожелали признать "прогерманский режим Скоропадского".

Лишь после поражения и капитуляции кайзеровской Германии и других Центральных держав и незадолго до вынужденного отречения Гетмана Украинская Держава успела назначить послов в Англию, Францию и САСШ (так тогда официально именовались по-русски США), однако приступить к работе гетманские послы уже не успели. Антанта вообще высокомерно третировала гетманскую Державу, не признавая украинскую армию полноценной боевой силой. И не без помощи распространяемых "союзниками" (как, впрочем, и большевиками, и рядом не слишком дальновидных "единонеделимцев") нелепых, клеветнических слухов зародилась продолжающаяся во множестве исторических трудов и литературно-публицистических произведений недобрая традиция изображать державное украинское "вiйско" неким скопищем погромщиков, дезертиров, мародеров, пьяниц и вообще - отбросов общества, или "отребья человечества", которому большевики грозились "сколотить крепкий гроб".

Между тем, на самом деле это была - стараниями Гетмана и его подчиненных - обычная регулярная армия со своим штабом, весьма многочисленным офицерским корпусом, уставами (в том числе и дисциплинарными), и почти исключительно русской военной формой (другое дело, что в фаворитизируемой Антантой "армии" социалиста и масона Симона Петлюры все было иначе - но не надо путать "Божий дар с яичницей")!

По всему своему укладу и организации гетманская армия больше всего напоминала прежнюю Русскую Императорскую армию, разваленную революцией 1917 года. Да это и не удивительно - ведь именно из старой русской армии пришел весь командный состав, а также немалый процент нижних чинов (козаков и стрельцов) армии Украинской державы.

Мало того! Факты говорят, что из всех антибольшевицких "национальных" армий времен Гражданской войны именно гетманские украинские войска были самыми многочисленными и боеспособными, хотя и страдавшими не меньше других от острой недостачи снарядов, патронов, медикаментов и прочего. Но на все попытки гетманских властей наладить диалог с Антантой и Деникиным те отвечали подозрительно-презрительным молчанием. Да кто этот "гетман" - германский наемник... "Союзники" предпочитали помогать кому угодно, только не ему. А ведь у украинцев была мощная армия, насчитывавшая до 100 000 штыков и сабель. И в союзе с этой армией "союзники" с Деникиным вполне могли бы дойти до Москвы...если бы только захотели!

Астраханская армия и "Юго-Восточный союз"

Особое место в сфере дипломатии уделялось вопросам сотрудничества с соседями - областями Казачьих войск. На переговорах с другим "германским ставленником" - Донским Атаманом генералом П.Н. Красновым - и Кубанской Радой Гетман Скоропадский поднял вопрос о военно-политическом союзе всех казачьих войск - недавних "жемчужин в короне Российской империи" - тем более, что по многим вопросам позиции Украинской Державы, Дона и Кубани практически совпадали. Особенно рассчитывал Гетман Скоропадский на дружественные отношения Украинской Державы с Кубанью, населенной фактически потомками запорожских козаков, переселенных на Кубань при Императрице Екатерине Великой, но свято храни вших свои давние традиции и память о славном запорожском прошлом.

Гетман Скоропадский готовился направить дивизии генерала Патиева в помощь кубанцам против большевиков. Всерьез рассматривались и планы создания так называемого "Юго-Восточного Союза", в который, наряду с Украинской державой должны были войти области донского, кубанского и терского казачества, Грузия и белая Добровольческая армия (позднее - Вооруженные Силы Юга России) под командованием генерала А.И. Деникина - опять-таки, для совместной борьбы с большевизмом, жадно тянувшим свои кровавые щупальца из закабаленного слугами Третьего Интернационала сердца России - Москвы - к окраинам сраженной подлым ударом в спину великой евразийской державы. Но Деникин и слышать не желал о подобном Союзе.

Одновременно с Южной армией, хотя и независимо от нее, в Киеве летом 1918 года начала формироваться рядом крайне правых русских антибольшевицких организаций и другая, так называемая Астраханская армия, еще теснее, чем Южная, связанная с командованием германских войск на Украине. Одним из организаторов Астраханской армии был полковник Русской Императорской армии Потоцкий. Как и Южная, Астраханская армия также формировалась при непосредственном участии самого Гетмана П.П. Скоропадского, распорядившегося передать армии значительные суммы из украинской казны. В Астраханской армии служило также немало бежавших от большевицкого террора под защиту гетманских властей и германских войск на Украину офицеров - уроженцев Нижнего Поволжья. После 1-го Кубанского (Ледяного) похода Добровольческой армии и гибели генерала Л.Г. Корнилова в Астраханскую армию из Добровольческой, по призыву штабс-капитана В.Д. Парфенова, перешло более 40 только что произведенных в офицеры "первопоходников". Части Астраханской армии, действовавшие против большевиков на Царицынском направлении, понесли в боях с красными серьезные потери. 30 сентября 1918 года приказом Донского Атамана генерала П.Н. Краснова Астраханская армия была преобразована в Астраханский корпус (Корпус Астраханского казачьего войска) и, вместе с частями Южной армии и Русской народной армии, включена в состав Особой Южной армии, как уже говорилось выше. Подобно чинам Южной армии, чины Астраханской армии носили старорежимные царские кокарды и погоны.

Астраханский корпус во главе с выпускником Пажеского корпуса, Астраханским Атаманом полковником князем Д.Д. Тундутовым-Дундуковым (начальником штаба у него был полковник Рябов) насчитывавший более 3000 штыков и 1000 сабель, оборонял от красных степи за рекой Маныч. 12 апреля 1919 года Астраханский корпус, понесший в боях большие потери, был расформирован и некоторые его формирования (в частности, 1-й Астраханский добровольческий полк) вошли в сотстав 6-й пехотной дивизии деникинских Вооруженных Сил Юга России либо в состав Астраханской отдельной конной бригады.

Что же касается "Юго-Восточного Союза", то он был задуман с таким размахом, что даже обратил на себя внимание ысшего Главнокомандования германской армии и, не в последнюю очередь, самого Императора Вильгельма II. Резиденцией "Объединенного правительства Юго-Восточного союза" был избран город Екатеринодар, столица Кубанского казачьего войска, а заседания его происходили в зале 1-го отдела атаманского дворца (со временем и весь нижний этаж дворца был освобожден для канцелярии и секретарской части Объединенного правительства). Одной из первых забот правительства было, как уже упоминалось выше, установление дружественных отношений с республиками Закавказья. Для выполнения этого задания туда был выслан кадет В.А. Харламов, председатель правительства, а затем были командированы члены правительства Бамматов, князь Д.Д. Тундутов-Дундуков и другие. С Василием Акимовичем Харламовым (1875-1957), депутатом 4-й Государственной Думы, Председателем Донского войскового круга в 1919-1920 годах и впоследствии недругом генерала П.Н. Краснова, немало навредившим Донскому Войсковому Атаману, мы еще встретимся на страницах нашей книги.

По прибытии в столицу независимой (под охраной "дружеских" штыков "ограниченного контингента" германских войск Кресса фон Крессенштейна) Грузии - Тифлис - делегаты "Объединенного правительства Юго-Восточного союза" провели совещание с грузинским правительством во главе с меньшевиками Чхенкели и Рамишвили. Чхенкели (по известному выражению В.А. Шульгина - "кавказская обезьяна"), весьма колоритная фигура на арене российской общественно-политической жизни, член РСДРП с 1898 года, являвшийся в недавнем прошлом одним из известнейших ораторов 4-й Государственной Думы, а с 1917 года - представителем масонского Временного правительства в Закавказье, с 1918 года возглавлял, в качестве Председателя, Временное Закавказское правительство, после чего занимал министерский пост в правительстве независимой Грузии.

Грузинское правительство вполне согласилось с предложениями, выдвинутыми делегатами "Объединенного правительства", и в конце декабря было выработано соглашение, согласно которому обе стороны взаимно признали друг друга, и, вплоть до оканчательного прояснения обстановки в Центральной России, признали друг друга самостоятельными единицами, входящими в будущем в Российскую Федерацию (курсив наш - В.А.) - разумеется, не большевицкую - на правах автономных, самоуправляющихся областей! Последнее обстоятельство представляется нам немаловажным - как видим, эти якобы "сепаратисты" и "германские прихвостни" (многократно заклейменные таковыми как с большевицкой, так и с "единонеделимской" стороны), в действительности не представляли себе самостоятельного существования своих автономий вне общегосударственных рамок единой Российской Державы!

В период пребывания делегатов "Юго-Восточного союза" в Тифлисе им стало известно о самоубийстве Донского Атамана генерала А.М. Каледина (предшественника генерала П.Н. Краснова на этом посту) и о свержении Донского правительства большевицкой армией вторжения. Одновременно с этим и Объединенное правительство, ввиду нараставшей большевицкой угрозы, покинуло Екатеринодар. Таким образом, его пребывавшим в Грузии делегатам не было больше никакого смысла возвращаться на Северный Кавказ, и они предпочли остаться в Тифлисе, куда, в скором времени, прибыли и эвакуировавшиеся из Екатеринодара товарищи (по принятой тогда в России терминологии - заместители) Председатели правительства Чермоев и Коцев.

Особо колоритной фигурой был князь Абдул Меджид Орцуевич Чермоев, прославившийся в годы Великой войны как офицер сформированной из горских народов Кавказа так называемой Дикой дивизии (под командованием брата Царя - Великого князя Михаила Александровича), и ставший позднее одним из руководящих деятелей антибольшевицких "Союза объединенных горцев Кавказа" и "Горского правительства".

В начале марта 1918 году на Украину, по заключенному в рамках "похабного" Брестского мирного договора, соглашению вступили германские войска. В Киеве разместился штаб германского Главнокомандующего на Украине генерал-фельдмаршала Германа фон Эйхгорна. В середине марта 1918 года германская делегация, во главе которой стоял генерал фон Лоссов, прибыла в грузинский порт Батум , оккупированный турецкими войсками генерала Нури-паши - союзниками немцев. Кроме генерала фон Лоссова, в состав германской военной делегации входили заместитель фон Лоссова граф фон дер Шуленбург (бывший секретарь германского посольства в Петрограде), полковник Роткирх и ротмистр фон Гнейзенау. От грузинского правительства для переговоров с германской делегацией отбыл Чхенкели, а от "Объединенного правительства Юго-Восточного союза" - князь Тундутов-Дундуков и Бамматов.

По воспоминаниям князя Тундутова-Дундукова, делегатам "Объединенного правительства" не были точно известны ни намерения германского главного командования, ни задания, полученные Чхенкели от грузинского правительства. Что же касается "Объединенного правительства Юго-Восточного союза", то оно поручило своим делегатам изложить германскому командованию "положение и взгляды Объединенного правительства Юго-Восточного союза и ознакомиться, как только возможно, с дальнейшими планами Германского командования, ибо до нас доходили неофициальные сведения, что Донская область и Кубанская включены в состав Украины и будут оккупированы".

В Батуме делегация Объединенного правительства пробыла до апреля 1918 года. В течение этого времени генерал фон Лоссов сносился с германским командованием и с союзным Германской империи турецким правительством в Константинополе (Стамбуле), а Батум продолжал находиться под турецкой оккупацией. На все запросы и обращения делегатов "Юго-Восточного союза" генерал фон Лоссов не давал никакого конкретного ответа, ссылаясь на то, что не может получить от своего начальства в Константинополе соответствующих инструкций. И только в середине апреля 1918 года генерал фон Лоссов вызвал к себе Чхенкели (и других членов грузинской делегации), князя Тундутова-Дундукова, Бамматова и предложил им выехать в Берлин для личных переговоров с германским правительством. Делегация выразила своесогласие и отбыла на германском пароходе в оккупированный немцами румынский порт Констанцу, откуда специальный "экстренный" поезд-экспресс всего за двое суток, через Бухарест, Будапешт и Прагу, доставил ее в Берлин - столицу Германской Империи.

По приезде в Берлин делегация была принята германским министром иностранных дел фон Кюльманом. К тому времени Чхенкели подготовил меморандум, в котором вкратце излагались состав и численность населения и границы Грузии и Юго-Восточного союза, декларация обоих правительств и протест против включения Кубанской области и части Донской области в состав Украины. Внимательно выслушав делегацию (а точнее - выступавшего от ее имени - не иначе, как по старой думской привычке! - Чхенкели), фон Кюльман обещал в скорейшем времени дать официальный ответ на обращение делегации. Через неделю после приема у фон Кюльмана, генерал фон Лоссов в беседе с членами делегации, сказал им следующее:

"По всей вероятности, Вы ничего ясного и конкретного от министерства иностранных дел не добьетесь, я возбудил ходатайство о приеме Вашем в Ставке Верховного командования и аудиенции у Императора Вильгельма".

Через несколько дней из Ставки был получен благоприятный ответ, и в тот же вечер, в сопровождении генерала фон Лоссова, делегация отбыла в город Спа, где была расположена германская Ставка. По прибытии в Спа, члены делегации были приняты Генерал-квартирмейстером Германского штаба генералом Эрихом Людендорфом (ближайшим помощником генерал-фельдмаршала П. фон Гинденбурга унд Бенкендорфа во время Великой войны – о нем у нас еще не раз пойдет речь на страницах этой книги). Людендорф объявил делегации о назначенной ей на следующий день аудиенции у кайзера Вильгельма, который в описываемое время пребывал в Авесне, куда делегации предстояло быть доставленной на следующий день на военном автомобиле.

В беседе с членами делегации генерал Людендорф живо интересовался положением на Северном Кавказе, донским, кубанским и терским казачеством и горскими народами, и попросил составить ему памятную записку (аналогичную меморандуму, переданному делегацией фон Кюльману в Берлине). После приема генерал Людендорф пригласил гостей из России к завтраку в офицерское казино (так у немцев нахывалось офицерское собрание). В казино к прибытию делегации уже собралось немало офицеров штаба, но за стол еще не садились, ожидая генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга (являвшегося с августа 1916 года фактическим Главнокомандующим Восточным фронтом и армией Германии, хотя официально таковым считался сам Кайзер Вильгельм II) и генерала Людендорфа. Обратимся вновь к "Исповеди" князя Тундутова-Дундукова:

"Ровно в час дня "показалась массивная фигура германского Главнокомандующего, который шел, опираясь на трость, рядом с ним шел генерал Людендорф. Мы были немедленно представлены генералом фон Лоссовым фельдмаршалу (Гинденбургу - В.А.). Фельдмаршал внимательно поздоровался со всеми нами, сказал, что он рад видеть представителей Кавказа и казачества у себя и пригласил нас к столу".

Во время завтрака делегаты "Юго-Восточного союза" сидели между Гинденбургом, Людендорфом и обер-квартирмейстером германского штаба генералом Паркенсверфером. Гинденбург и Людендорф, очень интересовавшиеся казачеством, Кавказом и Закавказьем, очень подробно расспрашивали гостей о племенах, наседляющих Кавказ, о количестве населения, о том, сильно ли пострадало население от войны. После завтрака фельдмаршал Гинденбург и генерал Людендорф сердечно распрощались с делегатами "Юго-Восточного союза", напомнив им еще раз о назначенной на следующее утро аудиенции у кайзера Вильгельма и о том, что после Высочайшей аудиенции делегация может возвращаться прямо в Берлин.

Рано утром на следующий день был подан автомобиль. Делегации предстояло проехать 110 верст по шоссе до Авесне. Шоссе оказалось довольно плохим, разбитым армейскими грузовиками, так что ехать по нему быстро было невозможно. Около полудня делегация прибыла в маленькое французское селение Авесне (Авен - В.А.), сильно пострадавшее от артиллерийского обстрела. Проехав деревушку, автомобиль свернул направо, в лес, где и остановился перед германским штабным поездом, стоявшем на проведенном в лесу запасном пути. Напротив поезда была разбита палатка. Это и был поезд германского Императора. Выйдя из автомобиля, делегаты, в сопровождении генерала фон Лоссова, направились к палатке кайзера. Навстречу им вышел сам Император Вильгельм II Гогенцоллерн.

Вновь предоставим слово князяю Тундутову-Дундукову:

"Генерал фон Лоссов представил нас. Император милостиво поздоровался со всеми и знаком предложил сесть на скамейку на площадке перед палаткой.

Император спросил, когда и как мы приехали, подробно опять расспрашивал о Кавказе и казачестве, о жизни там, причем (в отличие от Гинденбурга и Людендорфа! - В.А.) проявил большую осведомленность о тех племенах, которые населяют Кавказ. "Какая ужасная ошибка, что мы, соседи, воевали друг против друга! (курсив наш - В. А.)" - несколько раз повторил император. В 1 час был сервирован в палатке завтрак. Мы были посажены по левую руку императора. Во время завтрака было подано шампанское, император Вильгельм поднял бокал за процветание Юго-Востока и Кавказа и за установление дружеских отношений между Германией и Россией (курсив наш - В.А.).

По окончании завтрака Император сказал: "Возвращайтесь в Россию (курсив наш - В.А.), все указания мною преподаны генерал-фельдмаршалу Эйхгорну, который сейчас в Киеве и ведет переговоры с донским атаманом Красновым".

Пожелав делегатам счастливого пути, германский Император сердечно простился с ними и направился к своему вагону. Сев в автомобиль, делегаты тронулись в обратный путь. В Берлине Чхенкели с грузинской делегацией остались еще на несколько дней, а князь Тундутов-Дундуков и Бамматов, простившись с генералом фон Лоссовым, выехали в Киев.

Жалует Царь, да не жалует псарь...

Как это ни парадоксально, но именно быстрые начальные успехи в деле восстановления закона и порядка на Украине, направленные на превращение ее в "ячейку порядка" на территории бывшей Российской Империи (как это позднее случилось с Баварией - в отношении Германии, поверженной Ноябрьской революцией 1918 года!), превратили "продавшегося немцам" гетмана Скоропадского в злейшего врага как красной Совдепии, так и белой России. "Непредрешенец" генерал Деникин, беззаветно сражавшийся за Россию - "Великую, Единую, Неделимую" - честил своего бывшего боевого товарища и Георгиевского кавалер Павла Скоропадского не иначе, как "вторым Мазепой". В то же время красный наркомвоенмор Лев Давыдович Троцкий, бредивший "Мировой революцией", в огонь которой он мечтал "подкинуть Россию, как охапку дров", именовал Гетмана Скоропадского не иначе, как "украинским Бонапартом".

Причем, по трезвом размышлении, представляется, что из этих двоих деятелей, на первый взгляд, равно несправедливых в своих обвинениях, ближе к истине был все-таки подлинный германский ставленник - "демон революции", в то время как обвинении, возводившиеся на якобы "германского агента" Скоропадского генералом Деникиным, слепо уповавшим на помощь Антанты, были, мягко говоря, совсем не справедливыми.

На деле же Гетман Скоропадский, пользуясь своими хорошими отношениями с немцами (как, кстати, и другой "германский ставленник" - Атаман П.Н. Краснов), переправлял с Украины на белый Дон большие партии оружия и боеприпасов, которые затем, при посредстве Краснова, попадали в "непоколебимо верную союзникам" России по Антанте Белую армию Деникина. К тому же именно на Украине, "под крылышком германского ставленника" Скоропадского находили себе прибежище многие тысячи русских офицеров и политических деятелей старой России, бежавшие от большевицкого террора, и активно действовали вербовочные бюро той же Добровольческой армии генерала Деникина.

Как писал позднее сам Гетман Скоропадский, "все невзгоды Добровольческой армии я принимаю близко к сердцу, и мне чрезвычайно тяжело тут спокойно сидеть в такую минуту, когда я всю жизнь и всю войну был с ними и разделял все радости и горести их". Да это и не удивительно. Ведь в русских Белых армиях против большевиков сражались многие недавние боевые товарищи русского генерала Скоропадского, бывших в годы Великой войны либо его начальниками, либо подчиненными, либо сослуживцами.

Так, например, Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России (ВСЮР) генерал А.И. Деникин, как командующий войсками Юго-Западного фронта в 1917 году был начальником Скоропадского, а будущий командующий белой Кавказской армией в составе ВСЮР, а позднее - Главнокомандующий пришедшей на смену Вооруженным Силам Юга России Русской армией генерал барон П.Н. Врангель в начале Великой войны, наоборот, командовал эскадроном в полку П.П. Скоропадского и был лично Скоропадским - будущим Гетманом "незалежной" Украинской Державы! - представлен к Георгию IV степени за взятие в конном строю германской батареи полевой артиллерии!

Развязка

Трагическая развязка для Гетмана Скоропадского наступила в ноябре рокового 1918 года. В условиях существования многочисленных внутренних врагов, постоянной угрозы со стороны Советской России и неприязни к "германскому ставленнику" со стороны двуличной Антанты гетман мог реально устоять и спасти свою "ячейку порядка" на пространстве бывшей Российской империи, только опираясь на тяжелые, но верные германские штыки. Однако в ноябре 1918 года произошла революция в Германии, и казавшиеся несокрушимыми войска "железных тевтонов" начали готовиться к эвакуации.

В срочном порядке заложив основу будущих армейских корпусов, Гетман Скоропадский пытался создать силу, способную противостоять натиску "армий Мировой революции". И сделал шаг, абсолютно неприемлемый для "украинского националиста-самостийника". Он протянул руку своему естественному союзнику - армии своей Большой Родины - Белой России. 14 ноября 1918 года Гетман провозгласил Федерацию Украины с будущей небольшевицкой Россией, что означало фактический союз с Деникиным - ревнителем "Единой-Неделимой". Однако именно это давно вынашивавшееся Гетманом заявление стало поистине началом конца его военно-политической карьеры. Решение о федерации с Россией оказалось действенным оружием в руках противников Гетмана из числа подлинных украинских националистов - слепых фанатиков "самостийности во что бы то ни стало". Если прежде они клеймили Гетмана как "заклятого врага украинского рабочего класса и трудового селянства", то теперь объявили его "изменником украинскому делу" и "бывшим царским наймитом". Развернув безудержную агитацию за "спасение неньки Украйны от триклятых москалей", противники Гетмана припомнили ему все, что могли - даже происхождение от прадеда - Гетмана Ивана Скоропадского, подтвердившего, после измены Мазепы, верность казачьей Гетманщины Российской державе...

При фактической поддержке махновских бандитов (гордо величавших себя "анархистами-коммунистами"), давно уже тревоживших гетманские власти бесчисленными, чаще мелкими, но порой и весьма болезненными "булавочными уколами", украинские социалисты и эсеры-"боротьбисты" (которые были ничуть не лучше анархистов - чего стоило одно только убийство эсерами Главнокомандующего германскими войсками на Украине генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна в Киеве!) взяли открытый курс на вооруженное восстание, сформировав Директорию во главе с уже упоминавшимися выше В. Винниченко и С. Петлюрой. Они подбили на вооруженный мятеж сечевых стрельцов в Белой Церкви.

В бою под Мотовилихой мятежникам удалось разбить сохранившие Гетману верность отборные части - гвардию сердюков и русские офицерские отряды. Через двое суток к бунтовщикам присоединились Лубенский конный полк и полк полковника Болбочана, затем Запорожская и Серожупанная дивизии регулярной гетманской армии. Воспользовавшись вспыхнувшей междоусобицей, умело разжигаемой большевицкой тайной агентурой, через образовавшуюся на северо-востоке брешь хлынули краснозвездные полчища Троцкого. Напрасно Гетман Скоропадский надеялся и на серьезную поддержку консервативных "великорусских" военно-политических кругов. Как и в отношении Донского Атамана П.Н. Краснова, эти круги оказались настолько близорукими, что по-прежнему рассматривали Гетмана, несмотря на всемерную поддержку, оказываемую им русскому Белому движению, как якобы неисправимого "украинского сепаратиста" и "германской марионетки"...

В подобной ситуации Павел Петрович, все еще обладавший огромным авторитетом в боготворивших его поначалу войсках и среди малороссийского козачества, еще мог взять верховное командование армией в свои руки. Однако для этого он "оказался слишком хорошо воспитан". Опасаясь обвинений в "диктаторских замашках" он стремился, прежде всего, положить конец братоубийственной сваре исключительно политическими методами, чтобы "не лить братскую кровь". Более того, Скоропадский принял решение, оказавшееся в тогдашней ситуации поистине роковым - назначил командующим армией своего боевого товарища и стойкого монархиста - "первую шашку России", генерала графа Федора Артуровича Келлера, бывшего командующего 3-м конным корпусом Русской Императорской Армии, до конца сохранявшего верность Государю Императору Николаю Александровичу - даже после его отречения! - и отказавшегося присягать Временному правительству в феврале 1917 года.

Граф Келлер - боевой генерал выдающейся храбрости, пользовавшийся высочайшим авторитетом в военных кругах (о нем у нас еще пойдет речь дальше, в главе, посвященной Донскому атаману генералу П.Н. Краснову), подобно самому Гетману Скоропадскому, считал себя, прежде всего, русским патриотом. Но взглядов своих не считал нужным скрывать - в отличие от Скоропадского, вынужденного делать это применительно к своему положению главы формально независимой державы и сложнейшими политическими обстоятельствами. Перед назначением командующим армией граф Келлер дал Гетману слово "стоять вне политики". Но уже на следующий день "первая шашка России" фактически нарушил данное Гетману и бывшему сослуживцу обещание, пытаясь остановить распространение беспорядков, начавших местами принимать неконтролируемые властями формы. Киев, как уже говорилось выше, был буквально наводнен русскими офицерскими подразделениями.

Стремясь к восстановлению закона и порядка, русские офицеры-добровольцы в запале разгромили Украинский клуб, уничтожили несколько бюстов национального украинского поэта Тараса Шевченко (буквально боготворимого "украинофилами", но пользовавшегося вполне заслуженной репутацией заклятого ненавистника Российской Империи и всего, что с ней было связано!), а в ряде случаев совершили еще более тяжкий "грех" - сорвали "жовто-блакитные" украинские "прапоры", заменив их бело-сине-красными трехцветными русскими стягами. В итоге Гетман Скоропадский был вынужден, через четверо суток после назначения, заменить графа Келлера другим "бывшим царским сатрапом" - князем Долгоруковым. Новый командующий был не менее заслуженным боевым генералом Русской Императорской Армии, чем отставленный граф Келлер - но в глазах украинской общественности имело значение только то, что он был тоже "кацапузым москалем"! И выступления против Гетмана - теперь уже не столько как "германского агента", сколько как "запроданца Москвы"! - стали принимать все более угрожающий размах.

Наконец стала проявлять признаки беспокойство даже Антанта - по крайней мере на словах. Французский консул месье Энно из Одессы предложил "германскому ставленнику" военную помощь "союзников" (хотя еще неизвестно, в чем эта помощь выразилась бы и как скоро она была бы в действительности оказана!). Но Гетман Скоропадский, слишком трезво оценивавший сложившуюся ситуацию, отклонил это первое и единственное предложение Антанты, ибо считал свое дело обреченным. И не только потому, что ожидал неминуемой победы петлюровской Директории. Но и потому, что, по глубочайшему убеждению Гетмана, Директории было суждено "находиться в Киеве недель шесть, после чего здесь (в Киеве - В.А.) будут большевики", как писал Скоропадский. Он ошибся совсем ненамного. Большевики были в Киеве не через шесть, а всего через три недели после захвата города петлюровцами...

Последнюю, кровавую точку в истории Гетманства на Украине, наиболее подробно описанную в литературе, поставило ночное восстание в Киеве организованное засланными из Совдепии большевиками и украинскими социалистами, сложение Скоропадским с себя гетманских полномочий, повторное провозглашение, на обломках Украинской Державы, новой "Украинской Народной Республики", и отъезд Скоропадского "на германском бронепоезде" (на котором другой "немецкий прихвостень" - Донской атаман П.Н. Краснов мечтал, как мы увидим далее, въехать в Москву!) вместе с покидавшими Киев немецкими войсками, распропагандированными собственными большевиками-"спартаковцами", но все-таки сохранившими хотя бы внешние формы дисциплины и порядка.

Вот текст Отречения Гетмана Скоропадского:

"Я, Гетман всея Украины, в течение семи с половиной месяцев прилгал все свои силы, чтобы вывести край из того тяжелого положения, в котором он пребывает. Бог дал мне силы справиться с этим заданием, и ныне я, в соответствии со сложившимися обстоятельствами, руководствуясь исключительно благом Украины, отказываюсь от власти".

В эмиграции "германский наймит" Скоропадский не взял с собой ни гроша государственных средств. Единственное, что его семья везла с собой в изгнание - это старинное фамильное серебро (которое еще предстояло не раз закладывать и перезакладывать ради куска хлеба). В первое время Павел Петрович намеревался раз и навсегда завершить свою политическую карьеру, и даже дописал до конца в 1919 году свои мемуары, охватывавшие поистине роковые события 1917-1918 годов. Однако обстоятельства властно заставили его сыграть немаловажную роль в политической эмиграции.

Укрепление советской власти на захваченной "армией Мировой революции" Украине заставило многих эмигрантов, забыв на время политические разногласия, отказавшись от своих прежних социалистических воззрений, попытаться объединить усилия. В 1920 году в эмиграции возник "Союз хлеборобов-державников", поставивший себе целью освобождение Украины от власти красного Молоха и превращение ее в наследственную монархию. В качестве будущего монарха "хлеборобы-державники" рассматривал в первую очередь Гетмана П.П. Скоропадского.

В 1921 году Скоропадский писал одному из друзей: "Я стою за самостийную Украину потому, что только ясно и определенно поставленный национальный лозунг может спасти Украину от большевицкого ига; кроме того, решительно изверившись в стремлении России всех лагерей к честному разрешению украинского вопроса, я считаю, что только стоя на самостоятельном пути, Украина и Великороссия смогут установить честные, братские взаимоотношения".

В созданное движение затем вошли другие украинские организации. В 30-е годы большая часть его была преобразована в "Союз гетманцев-державников". Самые влиятельные отделения этого "Союза" действовали в Германии (где проживал в эмиграции сам Скоропадский), в Англии и Канаде.

После прихода к власти Адольфа Гитлера бывший Царский генерал и Гетман Украины не пользовался особым доверием национал-социалистических властей. Хотя влияния давнего "германского прихвостня" еще хватало для спасения от репрессий впавших в немилость украинских эмигрантских деятелей. Так, именно Скоропадский добился от германских властей освобождения С. Бандеры, А. Мельника и Я. Стецько.

В конце Второй мировой (Европейской гражданской) войны П.П. Скоропадский с дочерью Елизаветой пытался выехать с территории, которой грозила опасность стать в ближайшем будущем зоной советской оккупации. Попав на баварской железнодорожной станции Платтлинг под бомбежку, бывший Гетман был тяжело ранен осколком английской авиабомбы (опять "коварный Альбион"!) и умер 26 апреля 1945 года в госпитале местного католического монастыря. Тело его было перезахоронено на кладбище в Оберсдорфе, где позднее нашли вечный покой и все члены его семьи – "доброго корени добрая поросль"...

Так завершилась жизнь блестящего аристократа и боевого генерала Русской Императорской армии, избравшего в тяжелые годы братоубийственной войны путь служения родной земли - такой, каким он его понимал! - и едва не ставшего, при определенном стечении обстоятельств (более благоприятном, чем это сложилось в действительности), связующим звеном российских, германских и украинских общественных кругов на новой политической основе. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает...

7. АТАМАН П.Н. КРАСНОВ ПЕРЕД СУДОМ ИСТОРИИ.

"Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь".

Надпись на Баклановском знамени.

Мое желание - освободить от коммунистов хотя бы уголок России и наладить былую русскую жизнь. Чтобы этот уголок светился, привлекая русский народ и внося надежду на освобождение.

Атаман П.Н. Краснов.

"Невостребованный прах"

Его бренные останки покоятся среди так называемых невостребованных прахов жертв политических репрессий советских карательных органов в некрополе московского Донского монастыря, где рядом с мощами Святого Страстотерпца Патриарха Тихона хранится величайшая святыня российского казачества – Чудотворная икона Божьей Матери Донской, по преданию, поднесенная Великому Князю Московскому Димитрию Ивановичу донскими казаками перед судьбоносной Куликовской битвой. И каждый год 1 июня им приходят поклониться немногие уцелевшие ветераны Белого казачества, потомки казаков-жертв красного террора и представители нынешнего казачьего движения – слабого, рыхлого, разобщенного, как никогда, в кровь раздираемого групповщиной и мелкими амбициями "атаманов" (которых, как порою кажется со стороны, гораздо больше, чем рядовых казаков!), но все же существующего, наперекор всему, и служащего живым доказательством того, что - всем расказачиваньям вопреки! – казачьему роду нет переводу. Нет и не будет! И вот, перед мысленным взором православных христиан, приходящих сюда помолиться и поклониться невостребованному (слово-то какое!) праху мучеников, встает видение посмертного парада Всевеликого Войска Донского у гроба Войскового Атамана и его верных соратников, сопровождавших его на протяжении всего его жизненного пути – светлого, как клинок казачьей шашки – и вместе с ним едину чашу смертную испивших.

Лучи яркого июньского солнца озаряют пробудившуюся от подобного смерти зимнего сна природу и заливают морем золота то место, где упокоился Атаман. В конном строю застыли бравые донцы с красными лампасами, с боевыми наградами на груди, заслуженными в кровавых схватках с большевизмом, в лихо сдвинутых набекрень фуражках, с шевелящимися на ветру чубами, обнаженными шашками салютуя праху своего Атамана.

Трепещут эскадронные значки и сине-желто-алые донские казачьи знамена, а впереди – значок командующего, черное Баклановское знамя с Адамовой головой – белым черепом, перекрещенными костями и заключительными словами Православного Символа Веры: "ЧАЮ ВОСКРЕСЕНИЯ МЕРТВЫХ И ЖИЗНИ БУДУЩАГО ВЕКА. АМИНЬ".

Пританцовывают кони, прядают ушами, втягивают широко раскрытыми ноздрями теплый летний воздух. Вот они, казаки, наши последние рыцари! Они ушли в Вечность, навстречу свету, и мрак не поглотил их, по слову Священного Писания: "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его!".

Эта глава родилась из небольшого очерка, задуманного как венок на могилу доблестного Генерала от кавалерии Русской Императорской Армии, Атамана Всевеликого Войска Донского, классика русской военной прозы, крупного русского военного мыслителя и ученого, создателя и основоположника новой в истории русской военной школы науки - военной психологии - Петра Николаевича Краснова. Талантливый полководец, он разил врагов России и казачества мечом на поле брани. Талантливый публицист и писатель, он неустанно поражал ее врагов пером. Православный русский воин, он всю свою жизнь, во всех своих ипостасях, нес службу Богу, Царю и Отечеству – службу, бывшую для него нераздельной со службой родному Казачеству, всегда живым в его душе и сердце, а через это - всему миру и человечеству.

За эту свою верную службу он ненавидим всеми, кто вел и продолжает вести Россию (и через нее - и все человечество) - к окончательной гибели. Для колеблющегося, двоедушного, неверного в мыслях и чувствах XX века Атаман Петр Краснов остался образцом чистоты, цельности и несгибаемости. Даже в своей Священной войне с поработившим Россию Коммунистическим Интернационалом – борьбе, которой он придавал поистине сакральные смысл и значение, казачий генерал Краснов был, если не самым сильным и известным, то уж, вне всякого сомнения, самый непримиримым и последовательным - в буквальном смысле слова "до гробовой доски" - врагом большевизма изо всех вставших под знамя Белой борьбы Русских генералов еще Царского производства:

- от 25 октября (7 ноября) 1917 года, когда отчаянным натиском остатков 3-го Конного корпуса на Петроград Краснов пытался задушить "великую пролетарскую революцию" в ее колыбели;

- через кровавую гражданскую войну, в которой он, как Донской Атаман, разработал и предложил единственно возможную стратегию победы в этой войне (свои же — не вняли!);

- через двадцатилетний, поистине каторжный по своей неимоверной напряженности общественно-политический и военно-литературный труд в эмиграции, где перо было приравнено к мечу;

- через крестный путь Второй мировой войны, ставшей для Краснова, как и для сотен тысяч других русских людей, "Bторой гражданской" , к трагедии Лиенца, вместе с белыми казачьими частями в составе германского Вермахта;

- до того черного дня 16 января 1947 года, когда Военная Коллегия Верховного Суда СССР, после однодневного закрытого процесса, увенчавшего собой полтора года допросов, издевательств и болезней, приговорила Краснова П.Н., вместе с другими "главарями вооруженных белогвардейских частей", такими как генералы Шкуро А.Г., Султан-Гирей Клыч и фон Паннвиц, к смертной казни через повешение, и немедленно исполнила этот приговор во дворе Лефортовской тюрьмы)

- пролегли огневые версты крестного пути верного сына Тихого Дона.

Потомок героев России

Будущий Царский генерал, Атаман и писатель родился 10 (22) сентября 1869 года в Санкт-Петербурге в потомственной генеральской казачьей семье, многими поколениями связанной не только с военной славой России, но и с русской литературой, наукой и культурой. Первым из Красновых навечно вписал свое имя золотыми буквами в историю Отечества прапрадед Петра Николаевича – генерал-майор Иван Козьмич Краснов 1-й (1752-1812 гг.), родом из станицы Букановской на Дону, кавалер Императорских орденов Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV класса, Святого равноапостольного князя Владимира IV степени с бантом, Святыя Анны II степени с алмазами, Святого Иоанна Иерусалимского (Мальтийского Ордена), крестов за Измаил и Прагу. Иван Козьмич был сыном простого казака ("из казачьих Войска Донского детей"). На службу был записан казаком в 1773 году, а в следующем году назначен полковым писарем. В 1781 году стал сотником, а в 1785 году в бою на Кинбурнской косе, будучи ординарцем у А.В. Суворова, при выполнении его приказа был ранен "в сильнейшем огне" пулей в правую ногу (произведен в капитаны), участвовал во взятии турецких крепостей Очакова и Бендер (ранен в левую ногу и получил чин секунд-майора).

При Измаиле "употреблен был от Главнокомандующего в ночное время для измерения крепостного рва, что и выполнил с точным успехом", а в ходе штурма захватил три турецких орудия (произведен в премьер-майоры). В Мачинском сражении 25 июля 1791 года отнял у турок два знамени (за что получил похвальную грамоту от Государыни Императрицы Екатерины II и именную золотую медаль для ношения на груди). Геройски проявил себя в кампаниях 1792 и 1794 годов против польских конфедератов, был "жестоко" ранен пулей в правую ногу, награжден чином подполковника (в 1792 году) и орденом Святого Георгия IV класса. В 1796 году получил чин полковника, 8 марта 1799 года – генерал-майора.

В конце царствования Императора Павла I уволен в отставку. Вернувшись на службу в 1803 году, И.К. Краснов был назначен атаманом Бугского казачьего Войска и занимал эту должность до нашествия Наполеона и с ним "двунадесять язык" на Россию. 22 марта 1812 года И.К. Краснова, по личному прошению атамана Всевеликого Войска Донского М.И. Платова, отозвали в действующую армию. После битвы под Смоленском Иван Козьмич возглавлял девять казачьих полков.

В арьергардном бою у Колоцкого монастыря накануне Бородинского сражения 24 августа 1812 года французское ядро раздробило ему правую ногу. Врачи были принуждены произвести срочную ампутацию (в присутствии самого атамана Платова), но спасти жизнь Краснова не оказалось никакой возможности. Герой скончался на следующий день после 14 часов мучений и был похоронен 27 августа 1812 года в Московском Донском монастыре (где через сто тридцать пять лет упокоился и "невостребованный" прах его праправнука, осужденного неправедным большевицким судом за "измену Родине") при скоплении огромных толп народа, провожавших его в последний путь. После гибели генерал-майора И.К. Краснова в нем была напечатана статья с портретом в "Русском Вестнике" — такой чести удостаивались тогда лишь немногие! С 26 августа его имя, как вечного шефа, стал носить 15-й Донской казачий полк.

Судьба славного родоначальника донских Красновых как бы "задала тон" жизни всех его потомков, посвятивших ее беззаветному служению Отечеству. И здесь невольно приходит на ум следующая аналогия.

15 сентября 1921 года в Новониколаевске (теперь Новосибирск) перед "революционным трибуналом" предстал командир Азиатской Казачьей дивизии генерал-лейтенант барон Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг (а не "Унгерн фон Штернберг", как часто неправильно пишут!), непримиримый враг большевиков и стойкий монархист, покоривший для России Монголию (за одно это он стократ заслуживает, если не памятника, то, по крайней мере, отмены приговора неправедного большевицкого суда!), женатый церковным браком на принцессе Маньчжурской династии Цин, освободивший главу ламаистской "желтой веры" Богдо-гэгэна от красных китайцев, объявленный монголами Белым Богом войны, мечтавший о создании духовно-военного буддийского Ордена для освобождения России, Европы и всего мира от марксистской чумы и подло выданный кучкой изменников клевретам Третьего Интернационала.

Генерал барон фон Унгерн-Штернберг, не веривший до последнего дня в гибель от рук большевицких убийц Великого князя Михаила Александровича, по благословению Далай-Ламы и Богдо-гэгэна вел своих казаков, бурят, монголов и тибетцев в бой под злато-багряным знаменем с ликом Спаса Нерукотворного, державными двуглавыми орлами, Царской короной и вензелем Императора Михаила II. В своей снискавшей всемирную известность, вышедшей уже после расстрела барона, политической утопии "За Чертополохом", П.Н. Краснов придал восстановившему Престол Романовых в России Императору Всеволоду Михайловичу, сыну Михаила Александровича, возвратившемуся в разоренную большевиками страну от Далай-Ламы из Тибета во главе состоявшего из монгол, бурят, тибетцев и казаков православного Белого воинства, черты барона Романа Федоровича фон Унгерн-Штернберга, а сопровождавшему его казачьему атаману Аничкову – черты другого столь же непримиримого врага большевизма – атамана Б. Анненкова, также павшего жертвой коварства и подлости слуг Коминтерна, предательски заманивших его в ловушку и предавших лютой смерти.

Впрочем, сходной была и судьба других казачьих вождей, к примеру, атаманов Дутова и Семенова. Степные рыцари, они привыкли сражаться с врагом по старинке, в чистом поле, на верном коне, с острой шашкой в руке. А погибали от черной измены, от подлого удара в спину...

Участь барона фон Унгерн-Штернберга, как и всегда в подобных случаях, была предрешена еще до сначала судебной комедии телеграммой Ульянова-Ленина, смысл которой сводился к следующему: "Судить и, в случае установления вины, в чем не может быть ни малейших сомнений (!), немедленно расстрелять". Но главный красный обвинитель, небезызвестный Ярославский-Губельман, замыслил напоследок покуражиться над беззащитным пленником. Вздумав сыграть на "русских национальных чувствах" публики в их самом низменном варианте, он попытался представить Унгерна гнусным отпрыском "остзейских баронов", всегда "сосавших из России кровь" и якобы одновременно "продававших ее Германии". И спросил подсудимого издевательским тоном: "Чем отличился ваш род на русской службе?"

Барон фон Унгерн-Штернберг спокойно ответил: "Семьдесят два убитых на войне".

Этот эпизод вполне мог бы послужить эпиграфом и к судьбе самого Петра Николаевича Краснова, весь род которого пролитой за Россию на полях сражений кровью навеки запечатлел сворю верность Отечеству, какие бы изменнические ярлыки не наклеивали на фамилию "Краснов" выкормыши и последыши большевицкой партии национальной измены.

Сам генерал П.Н. Краснов вспоминал о своих предках в автобиографической повести "Павлоны" в следующих выражениях:

"Я коренной донской казак. Мой отец был офицером Лейб-Гвардии 6-ой Донской Его Величества батареи, мой дед служил и был командиром Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка, мой прадед служил в Войске Донского Атаманском полку, прапрадед, сотрудник Суворова (упомянутый выше Иван Козьмич Краснов – В.А.), служил в Донских полках, был в походах в Турции, Польше и на Кавказе и был убит под Колоцким монастырем накануне Бородинского сражения".

Прославились и старшие братья П.Н. Краснова – Андрей Николаевич (1862-1914), крупный ученый, географ и ботаник, основавший, между прочим, в 1912 году знаменитый Батумский ботанический сад, и Платон Николаевич (1866-1924), выдающийся русский математик, переводчик, литературный критик и публицист.

Донской казачий род Красновых поколениями служил Отечеству "пером и шпагой", а верней – "пером и шашкой".

Как говорится, "не из семьи, а в семью" был и сам Петр Николаевич. Еще шестилетним мальчуганом знал он назубок воинские поучения Суворова, под чьими знаменами его прадед добывал славу России, а к двенадцати годам стал "издавать" свой домашний журнал, совмещая в одном лице автора, редактора, художника и издателя. Эта длившаяся несколько лет литературная игра стала для Петра Краснова порой литературного "ученичества".

Тяжело в учении - легко в бою

Получив, подобно большинству мальчиков его круга, начальное образование дома, юный Краснов поступил в 1-ю Петербургскую классическую гимназию. Через пять лет он, по собственному горячему желанию – как видно, сказалась "военная косточка!" - сменил пятый класс этой гимназии на пятый класс Александровского Кадетского корпуса.

Учился в корпусе блестяще по всем предметам и, окончив его вторым в выпуске, был выпущен из него вице-унтер-офицером, после чего поступил в славившееся суровой дисциплиной Павловское Военное училище.

Павловское училище вело свое начало от Сиротского Дома, учрежденного Царем-рыцарем Павлом I в 1798 году. Все поступившие в него сразу же зачислялись на действительную военную службу нижними чинами "на казенный кошт", что было немаловажно для отпрыска многодетной семьи генерала Краснова, которая – вопреки утверждениям большевицких борзописцев! – подобно огромному большинству военных, да и вообще дворянских семей тогдашней России, отнюдь не купалась в "немыслимой роскоши". Блестяще закончив курс – первым в выпуске! – фельдфебелем 1-й Государевой роты, с занесением имени золотыми буквами на мраморную доску, Петр Николаевич Краснов, по Высочайшему повелению, был произведен в хорунжие, с прикомандированием к Лейб-Гвардии Атаманскому Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полку.

С производством в офицеры "павлонов" поздравлял сам Государь Император Александр Ш: "...Громко и отчетливо сказал нам Государь. Каждое его слово запоминалось нами на всю нашу воинскую службу:

Поздравляю вас, господа, офицерами! Служите России и Мне, как служили ваши отцы и деды. Заботьтесь о солдате и любите его! Будьте ему, как старшие братья! Будьте хорошими наставниками. Учите солдат добру, смелости и воинскому искусству. Кому доведется служить на далекой глухой окраине, не скучайте, не тоскуйте, помните, что вы охраняете Российскую Империю. На вас, юнкера Павловского училища, я всегда надеюсь и верю, что, как вы были прекрасными юнкерами, так будете и образцовыми офицерами Моей славной Армии…Мы закричали ура...Флигель-адъютанты передавали каждому из нас Высочайшие приказы о производстве в офицеры. Это были толстые тетради сероватой "казенной" бумаги. На верху крупными, какими-то "казенными" буквами было напечатано: Высочайший приказ. По военному ведомству. 10-го августа 1889-го года. В Красном Селе.

Ниже мелкими обыкновенными буквами шло перечисление училищ и произведенных из них юнкеров...Каждый из нас листал тетрадь приказа, ища свою фамилию в длинном списке произведенных…Моей фамилии долго нет. Прошли произведенные из нашего училища в артиллерию, в саперные батальоны и, наконец:

По казачьим войскам:

В хорунжие: - из фельдфебелей Краснов в комплект Донских казачьих полков, с прикомандированием по Высочайшему повелению к Лейб-Гвардии Атаманскому Е.И.В.Г.Н.Ц. (Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича – В.А.) полку.

Дальше я не смотрел. У меня от волнения и усталости темнело в глазах. Я свернул приказ трубкой и положил его под погон...".

В 1890 году хорунжий Краснов был зачислен в Лейб-Гвардии Атаманский полк. Всей душой отдавшись службе, Петр Николаевич очень скоро стал исправным строевым офицером и выдающимся спортсменом-конником. Посетители конных соревнований в Михайловском манеже и скачек в Красном Селе нередко видели среди участников конных состязаний молодого красивого "атаманца" Краснова. Плотная загрузка в полку, не оставлявшая, на первый взгляд, и крупицы свободного времени, отнюдь не помешала раннему проявлению фамильной литературной одаренности Петра Николаевича.

Литературный дебют

17 (29) марта 1891 года в газете "Русский инвалид" была опубликована его статья "Казачий шатер полковника Чеботарева". Ее появление ознаменовало собой начало необычайно плодотворной литературно-публицистической деятельности генерала Краснова. С этого памятного дня его статьи и очерки, под общим, принятым в те годы названием "фельетонов", регулярно помещались на страницах "Русского Инвалида". Кроме того, Петр Николаевич, в качестве журналиста и военного обозревателя, стал также привлекаться к сотрудничеству в журналах "Разведчик", "Вестник русской конницы" и многих других солидных и серьезных изданиях тогдашней русской периодики.

В 1893 году вышел в свет его первый сборник "На озере", вслед за которым с завидной периодичностью, почти что ежегодно, в дополнение к журналистской работе, стали появляться интересные, часто весьма объемные, книги молодого военного литератора. П.Н. Краснов до конца своих дней отличался завидной, если не сказать – поистине чудовищной работоспособностью. Его умение с невероятной быстротой, в отсутствие элементарных условий, казалось бы, необходимых для нормального литературного творчества (досуг, отдельный кабинет, библиотека под рукой и проч.), творить абсолютно разноплановые и разные по жанру произведения вызывало неизменное изумление у современников и продолжает вызывать его у потомков.

Естественно, все это неизбежно сказывалось на глубине проработки деталей и в особенности стиля отдельных произведений Краснова, с чем автор, вообще-то бывший (не в пример многим другим) чрезмерно скромным в оценке собственного творчества, впрочем, всегда сам самокритично и охотно соглашался.

"Мы академиев не кончали..."

1894 год был ознаменован в жизни Петра Николаевича событием, являвшимся осуществлением самой заветной мечты для множества русских офицеров. Он был принят в Николаевскую Академию Генерального Штаба. Но по прошествии всего года учебы в Академии, по собственному желанию вернулся в полк. Дело в том, что всесильный тогда генерал Н.Н. Сухотин позволил себе в крайне бестактной форме задеть самолюбие молодого офицера, что и вынудило Петра Николаевича бросить Академию. Возможно, данный эпизод из жизни Петра Николаевича и не заслуживал бы упоминания, если бы за ним не скрывалось гораздо более важного и печального для судьбы Русской Армии, а тем самым – самой Российской Империи, как государства, в первую очередь, не торгового, не промышленного, а военного, "чье предназначение – внушать страх и ужас соседям" - обстоятельства.

По мнению ряда видных русских генералов – в частности, Н.Н. Головина и Ф.В. Винберга – мнению, мало известному широкой российской публике даже тогда (а тем более в наше время!), Академия Генерального Штаба и практиковавшийся в ней стиль преподавания стали резко портиться с конца 80-х – начала 90-х годов XIX века. Столь необходимое для армии широкое военное образование и просвещение стало как бы исподволь заменяться зубрежкой возможно большего количества учебников, а качество образования - подменяться количеством вдалбливаемых слушателям сведений. Талантливые офицеры нередко "срезались" на не имевших никакого значения мелочах.

Как пишет в своей книге "Крестный путь" генерал Ф.В. Винберг: "Академия стала походить на дореформенную бурсу. Сильно развивавшаяся конкуренция между учащимися развращала нравы как обучаемых, так и обучающих. Качественный уровень профессорского персонала стал сильно понижаться. Во взаимных отношениях стали все чаще наблюдаться недостойные военной среды заискивание, искательство, интриги, карьеристические происки".

Репутация Академии Генерального Штаба неуклонно падала, а вместе с ней падал и уровень офицеров, поступавших в Академию из чисто карьерных соображений, и пополнявших затем кадры Генерального Штаба. Создавался тип выскочки-честолюбца.

Как писал тот же Винберг: "Создалась среда, в которую легко могли проникнуть масонские влияния, гораздо легче, чем в строевой состав Армии, огражденный корпоративным духом полковых традиций".

С начала 1900-х годов, когда резко усилилось влияние Генерального Штаба на войсковую жизнь и проникновение выпускников Академии на командные должности в обход строевых офицеров, выпускники этой Академии заслужили в Русском Офицерском Корпусе мало почетное прозвище "моменты". К 1917 году уже три четверти всех полковых командиров всех родов войск (кроме кавалерии!) и большинство начальников дивизий были выходцами из "Черного Войска", как в Армии полупрезрительно именовались кадры Генерального Штаба. На совести Генерального Штаба было много неудач Русской Армии в Великой войне, которых могло и не быть. В частности – преступное уничтожение кадров доблестной Императорской Гвардии в совершенно второстепенных операциях, и многое другое.

Пороки и недостатки своего Генерального Штаба незадолго до февраля 1917 года осознал, наконец, и сам Верховный Главнокомандующий – Государь Император Николай Александрович, сказавший в частной беседе, что после войны Генеральный Штаб ответит Ему за все. Не исключено, что именно эти слова, неосторожно сказанные Царем, и послужили детонатором февральского переворота. Чтобы не попасть на суд пред Очи Государевы, "моменты" предпочли опуститься до участия в заговоре против Государя, содействия государственному перевороту и отречению Царя. Переворот 1 марта (роковой день, в который в 1881 году был сражен бомбой террориста-"народовольца" Царь-Освободитель Александр II) 1917 года стал возможным лишь благодаря наличию масонского ядра в центре и толще нашего Генерального Штаба.

После "октябрьской революции" немалое число "моментов" в высоких чинах поспешило перейти на службу к большевикам.

Сказанное, разумеется, не означает, что среди многочисленных выпускников Академии Генерального Штаба до самых последних дней ее существования не было верных, порядочных, честных и храбрых офицеров и даровитых военачальников. Не о них здесь речь, ибо не они, к несчастью, владели "контрольным пакетом" в рамках организации, которая была призвана самый смысл своего существования видеть в спасении Родины и Государя, а вместо этого способствовала гибели сперва Государя, а затем и Родины. Впервые во всей Русской истории высшие военачальники страны нарушили в роковом феврале 1917 году Присягу и Крестное целование, ввергнув Отечество и себя самих в пучину бедствий, конца которым не видно и по сей день.

Что же касается судьбы Петра Николаевича Краснова, то неудачный дебют в Академии окончательно и бесповоротно определил весь его дальнейший жизненный путь – путь строевого кавалерийского офицера и военного писателя-публициста.

В 1896 году Петр Николаевич сочетался законным браком с Лидией Федоровной Грюнейзен (1870-1949), известной камерной певицей, ставшей его верной спутницей и другом во всех тяготах, походах и скитаниях его героической жизни вплоть до трагического дня 28 мая 1945 года а австрийском городке Лиенце – месте казачьей Голгофы - когда она почувствовала и поняла, что больше никогда не увидит своего Генерала. Четыре года прожила она после этого в одиночестве, пережив казнь мужа на два года, и тихо угасла 23 июля 1949 года в местечке Вальдензее близ Мюнхена.

А пока что на дворе 1896 год. П.Н. Краснов – блестящий офицер блестящего Атаманского полка в самой благополучной и могущественной стране тогдашнего мира – Российской Империи – и вся жизнь впереди.

Пути-дороги

Скитания, правда, начались уже в следующем 1897 году, когда, по Высочайшему Повелению, сотник Краснов, в качестве Начальника казачьего Конвоя Русской Миссии полковника Артамонова, был послан в далекую, полусказочную Абиссинию (как тогда называлась Эфиопия). Эта командировка стала первым серьезным испытанием его энергии, воли и бесстрашия. Опасности пути, ежедневные лишения, тяжелые переходы по безводным пустыням Абиссинии и по ее непроходимым девственным лесам, воспетым Николаем Гумилевым, закалили богато одаренную натуру будущего Царского Генерала и Донского Атамана.

Из Абиссинии П. Н. Краснов был послан в Россию курьером с весьма нужными секретными бумагами, которые доставил на 30-й день, затратив на пробег на муле 1000-верстного расстояния от Аддис-Абебы всего 11 дней.

"Дневник Начальника Конвоя Российской Императорской Миссии в Абиссинии" был напечатан в 1898 году в "Военном Сборнике" и обратил на себя всеобщее внимание. П.Н. Краснов был приглашен в "Русский Инвалид" постоянным сотрудником. На страницах этой газеты, ставшей при редакторе полковнике Поливанове крупным военным литературным органом, реалистично живописующим быт Армии, еженедельно появлялись фельетоны, подписанные Гр.А.Д. (Град – имя любимой строевой лошади Петра Николаевича).

Статьи Петра Николаевича и его художественные и исторические произведения живо интересовали офицерство, оценившее его тонкое понимание души военного человека, профессиональное описание военного быта, походов, сражений и их участников – от рядовых бойцов до высших офицеров, и с огромным интересом читались на всем необъятном пространстве Российской Империи.

В 1901 году, в период занятия русской армией Маньчжурии – стратегически важной для Российской Империи территории на Дальнем Востоке - был опубликован цикл статей П.Н. Краснова – своего рода путеводитель по боевым действиям. В результате из-под его пера вышел целый ряд научных статей и серьезных очерков.

В 1902 году последовала командировка Краснова в Закавказье. С поста на пост, верхом, Петр Николаевич объездил всю турецкую и персидскую границы. Об этом нигде не говорится, но, кажется, Петр Николаевич был (подобно другому казачьему сыну - генералу Л.Г. Корнилову) ко всему, еще и очень неплохим полевым разведчиком.

Стратегические маневры Армии под Курском в 1903 году вновь привлекают перо военного обозревателя П.Н. Краснова. Популярность его растет, и материалы его просят к публикации такие массовые издания, как "Нива", "Биржевые ведомости" и "Петербургская газета".

В 1904 году – с началом Русско-японской войны – Петр Николаевич немедленно командируется в штаб Маньчжурской Армии фронтовым корреспондентом. Но, видно, не раз пришлось лейб-гвардейцу менять перо на шашку: об этом красноречиво свидетельствуют полученные им боевые ордена, включая "Анну" IV степени с надписью "За храбрость".

Орден Святого Равноапостольного князя Владимира IV степени с мечами и бантом, а затем и мечи к Станиславу III степени отметили его боевой путь.

А сразу после войны в Санкт-Петербурге был прекрасно издан капитальный труд военного журналиста П.Н. Краснова "Год войны" - талантливое описание войны с Японией, охватывающее период с февраля 1904 по апрель 1905 года, содержащее глубокие выводы о том, как воевать, чтобы не быть побежденными, и сохранившее актуальность и в наши дни (а может быть, именно в наши дни приобретшее небывалую дотоле актуальность!).

В промежутках между вышеперечисленными командировками шла напряженная строевая служба. С 1902 по 1907 год П.Н. Краснов состоит в Лейб-гвардии Атаманском полку полковым адъютантом, а затем командиром 3-й (штандартной) сотни. К этому времени относится следующее событие, оставившее глубокий след в душе будущего генерала Краснова, в котором он всегда вспоминал с большим волнением.

В январе 1906 года, когда Наследнику Цесаревичу Алексею Николаевичу было всего полтора года, Государь Николай Александрович решил показать Его, как Шефа, Лейб-Гвардии Атаманскому полку:

"Государь взял на руки Наследника и медленно пошел с ним вдоль фронта казаков. Я стоял, - вспоминал генерал Краснов, - во фланге своей 3-ей сотни и оттуда заметил, что шашки в руках казаков первой и второй сотен качались. Досада сжала сердце: "Неужели устали? Этакие бабы! Разморились!" Государь подошел к флангу моей сотни и поздоровался с ней. Я пошел за Государем и смотрел в глаза казакам, наблюдая, чтобы у меня-то, в моей штандартной вымуштрованной сотне, не было качанья шашек. Нагнулся наш серебряный штандарт с черным двуглавым орлом, и по лицу бородача красавца вахмистра потекли непроизвольные слезы. И по мере того, как Государь шел с наследником вдоль фронта, плакали казаки, и качались шашки в грубых мозолистых руках, и остановить это качанье я не мог и не хотел".

В 1907 году П.Н. Краснов решает продолжать свое образование. Жизнь профессионального военного в Императорской России представляла собой обязательное чередование службы и учебы, и интеллектуальная подготовка тогдашнего русского офицера ни в чем не уступала строевой. На этот раз он выбрал Офицерскую Кавалерийскую Школу – лучшее в Империи учебное заведение для офицеров-конников. Как всегда – первый выпускник школы, после прохождения обязательного двухгодичного курса Петр Николаевич был оставлен при Школе начальником Казачьего отдела.

Тяжелая и ответственная работа по формированию кадров наилучших конников из числа казачьих офицеров не освобождает Краснова от других, не менее важных командировок. Так, в мае 1909 года он отправляется для проверки качества боевой подготовки на учебных сборах с льготными казаками в Донском и Оренбургском войске. В июле с той же целью командируется в Терское и Уральское казачьи войска.

В 1910 году Краснов получает новое звание и назначение: "За отличие по службе производится в полковники с зачислением по Донскому казачьему войску и назначается командиром 1-го Сибирского Ермака Тимофеева полка, оставаясь в прикомандировании к Офицерской Школе". Командуя полком, временно командует бригадой, временно исполняет должность начальника гарнизона города Джаркента.

Под командованием П.Н. Краснова полк, расположенный на границе с Китаем в Степном генерал-губернаторстве, в тысяче верст от ближайшей железнодорожной станции, становится одним из лучших полков во всей Русской Императорской Армии. Полковник Краснов честно и исправно нес нелегкую службу по охране Российской Империи. Будь Император Александр III еще жив, он остался бы доволен Cвоим Павловским юнкером. Воспоминания об этом счастливом времени, "На рубеже Китая", генерал издал, много лет спустя, в Париже, перед началом Второй мировой войны.

Хотят ли русские войны?

Поздней осенью 1913 года полковника Краснова перемещают с китайской границы на австрийскую, из "пустыни Тартарии" в город Замостье (ныне – Замосьц, центр Замосцьского воеводства на юго-востоке Польши) командиром 10-го Донского казачьего генерала Луковкина полка. Именно Замостью всего через несколько лет было суждено стать ареной ожесточенных боев между поработившими Россию, покорившими Тихий Дон и рвавшимися, под лозунгом: "Даешь Варшаву, дай Берлин, уж врезались мы в Крым!" раздувать пламя мировой революции в Европу (чтобы все было "по Марксу-Энгельсу"!) конными армиями красных и польскими легионами "начальника панства" Юзефа Пилсудского (благополучно забывшего социалистические идеалы своей юности, приведшие его в сибирскую ссылку по тому же делу о покушении на жизнь Священной Особы Царя-Миротворца, за участие в котором был повешен старший брат Ульянова-Ленина, Александр).

Именно об этих боях под Замостьем пели "былинники речистые" большевицкой Красной кавалерии свою каннибальскую песню:

На Дону и в Замостье тлеют белые кости,

Над костями шумят ветерки.

Помнят псы-атаманы, помнят польские паны

Конармейские наши клинки!

"Польские паны" – это про "белополяков" Юзефа Пилсудского. "Псы-атаманы" – про соратников П.Н. Краснова.

Но до этой, Первой Гражданской, войны, было еще далеко. А вот до начала Первой мировой войны оставалось меньше года. 10-й полк являлся полком прикрытия границы и подлежал 6-часовой мобилизации в случае угрозы войны. В своей необычайно интересной книге "Накануне войны" Петр Николаевич подробно описал подготовку полка к войне и его участие в боевых действиях на начальных этапах.

Он отмечает гигантскую работу, проведенную командованием Русской Императорской Армии после японской войны с целью устранения упущений в боевой подготовке и материальном снабжении российских войск. По всем параметрам наша армия 1914 года стояла выше армий возможных противников (во всяком случае – австро-венгров), что и показала со всей наглядностью поистине блестящая Галицийская операция 1914 года. Генерал Краснов говорит о прекрасном офицерском составе, об урядниках и казаках полка, об укомплектовании его сверх штата (имея в виду 6-часовую мобилизацию) людьми, конским составом и всевозможным воинским довольствием. Сотни полка насчитывали по 16 рядов во взводах (вместо штатных 14-15).

Один из лучших инструкторов кавалерии в Императорской Армии, полковник Краснов, за отпущенное ему недолгое время, сумел отшлифовать вверенную ему часть до гвардейского блеска по выездке и боевой подготовке, что отмечалось высоким начальством и, в частности, генералом А.А. Брусиловым (который сам был Божьей милостью конником) сразу после маневров. Да, все в полку Краснова было готово к грядущей войне. Но хотели ли мы ее? – вспоминал генерал Краснов свои тогдашние мысли и чувства. Военных часто обвиняют, что именно они – главная причина возникновения войны. Их честолюбие, их славолюбие и даже, будто бы, корысть увлекают их на войну

Хотели ли мы войны? ...

Петр Николаевич убедительно показывает, что строевой русский офицер, строевой начальник – как охранитель покоя и безопасности Российской Империи – не мог хотеть войны с Германией и не хотел ее.

Но было, - пишет он далее, – у нас, кадровых офицеров, людей военной касты, отдавших всю жизнь военному делу, одно совсем особенное чувство.

Мы сознавали, что теперь мы готовы к войне, и мы знаем, что такое война, и как в ней нужно поступать. У нас не повторятся ошибки Русско-Японской войны, и потому было сознание, что теперь мы победим, хотя бы и самих немцев, о непобедимости которых мы были наслышаны со школьной скамьи. И было это чувство подобно чувству школьника перед экзаменом из какого-нибудь особенно трудного предмета. И страшно…и хочется быть вызванным, потому что знаешь, что ответишь хорошо. Мы знали, что на новой войне мы ответим хорошо...на двенадцать баллов! Как переменилась Русская армия после Японской войны! Нельзя и сравнивать того, что было, с тем, что есть. Я помню Донские армейские полки за год до Японской войны на больших курских маневрах. Плохие лошаденки, небрежная неряшливая седловка, оборванные вьюки, сосновые пики различной длины, потому что они ломались, и ломались обычно на конце, где петля, и их не заменяли, но перевязывали, петлею к обломку, и такие пики производили впечатление игрушечного дреколья; на маневре жиденькая одно-шереножная лава, вялое гиканье, стрельба с коня и джигитовка. В пехоте – густые цепи, близкие поддержки в сомкнутом строю, атаки с музыкой и барабанным боем, плохое самоокапывание, батареи на открытых позициях, выровненные, как на картинке – все это теперь, а прошло едва десять лет, казалось нам точно прошедшим веком. У нас было все новое и по-новому. Мы знали между тем, что соседей наших (австро-германцев) это новое почти не коснулось. И потому – в общем нежелании войны – было и некоторое хотение помериться силами, держать экзамен, ибо знали мы, что на этот раз выдержим и победим. В Японскую войну кавалерия выступала без биноклей, даже и у офицеров. Теперь И. Н. Фарафонов в полковом цейхгаузе с гордостью подвел меня к стене, увешанной длинными рядами биноклей в футлярах.

- Эти, в желтой кожи футлярах – цейсовские, на всех офицеров полка, - сказал он мне.

- А те, в черных, очень хорошие призматические – на урядников полка.

И вот в душе боролись сложнейшие чувства: с такими людьми и лошадьми и с таким богато снаряженным полком мы, несомненно, победим…И нам хотелось победы. Но, победив, мы потеряем и людей, и лошадей, и все это снаряжение и имущество…Болью сжимало сердце, ибо, с чем останешься?

- Так вы думаете, Иван Николаевич, - выходя из цейхгауза, сказал я, - войны не будет?

- Кто это знает, кроме Бога? Но верю – Государь не допустит войны. Ну, а когда все это в войне потеряем? Что останется? Вы знаете, что "дома" делается. Пропаганда и брожение придавлены, но они идут, а если мы все это потеряем – Фарафонов широким жестом показал на цейхгауз, у которого полковой каптенармус с разводящим навешивали замки и накладывали печати, - с чем и с кем мы пойдем бороться с подлинными врагами России?...

Мыслящие офицеры Русской Императорской армии в 1914 году понимали, кто является подлинным врагом России.

К несчастью, худшее из того, что могло случиться, случилось.

"В 1914 году, говоря словами самого Петра Николаевича из его романа "За Чертополохом", - тем, кому нужно было погубить Россию, мировому масонству, удалось втравить ее в войну".

Иван Николаевич Фарафонов, войсковой старшина, помощник по хозяйственной части командира полка и прекрасный боевой офицер, принявший П.Н. Краснова в 10-й полк в мае 1915 года, человек "кристаллической" честности, аскет, бессребреник и фанатик военного дела, доведший материальную часть полка до совершенства – "хоть завтра в поход!", вплоть до постоянно обновляемых карт противостоящих австрийских частей, доведенных до каждого офицера полка, был убит зимой 1917 года большевиками. Как позднее писал П.Н. Краснов в своей патриотической антиутопии "За Чертополохом":

"И стали гибнуть лучшие люди. И когда они погибли, подняла голову…пьяная, паршивая Русь, все отрицающая, над всем смеющаяся, и сорвала в несколько часов остатки красоты былой Руси, Руси Царской. Руси Императорской…И стала советская республика. Олицетворением ее стал Ленин. Вы видали его портреты! Ведь это тот самый пьяный мужик, вшами покрытый, грязный и никчемный, только вырядившийся в короткий пиджак и примаслившийся партийной ученостью".

А что касается "выдуманных" (якобы!) "черносотенцами" масонов, то "Комсомольская правда" 24-миллионным тиражом в № 132 от 24 июля 2001 года на стр. 21 совершенно откровенно сообщила в своем интервью с Председателем Российского Дворянского Собрания Америки князем Алексеем Щербатовым, одним из последних друзей А.Ф. Керенского, о том, что Государя Императора Николая II арестовали по приказу масонов, что республику в России 1 сентября 1917 года (не дожидаясь решения Учредительного Собрания о будущем государственном устройстве нашей страны!) масон 33-й степени Александр Федорович Керенский объявил по приказу масонов и т.д.

Все это со слов самого Керенского, из его бесед со Щербатовым. Разумеется, во всем этом нет ничего нового для людей, знакомых с вопросом, кроме одного, весьма многозначительного, обстоятельства. Газета с таким тиражом и влиянием не может не быть под руководством тех самых, не к ночи будь помянутых. За гораздо более скромные сообщения о роли масонов в "буржуазно-демократической" Февральской революции 1917 года еще сравнительно недавно был подвергнут остракизму даже вполне прокоммунистический советский историк профессор Н.Н. Яковлев (тот самый, что получил публично оплеуху от академика А.Д. Сахарова за критические печатные отзывы о супруге последнего), осмелившийся опубликовать их в своей книге "1 августа 1914", увидевшую свет в 1974 и с великим трудом переизданную только в 1993 году.

Это спокойное и откровенное сообщение "Комсомольской правды", прозвучавшее на весь "бывший Советский Союз", непреложно свидетельствовало о том, что к моменту его публикации власть "вольных каменщиков" на территории бывшей Российской Империи стала настолько сильной, что они уже правды не боятся. Впрочем, все это – лирические отступления, а в конце июля 1914 года полковник П.Н. Краснов, отправив жену с остальными полковыми дамами на автобусе в Варшаву и навсегда оставив за собой созданный за восемнадцать лет семейной жизни скромный домашний уют, удостоился "высокого счастья" выступить во главе своего любимого 10-го Донского полка на Первую мировую, или, как до конца своих дней говорили ее участники – Великую, Вторую Отечественную (или Великую Отечественную) Войну.

На Великой Отечественной

Настало время дать отчет за все годы службы и накопленные знания и умения. Петр Николаевич Краснов, мало сказать хорошо, блестяще справляется с этой очень нелегкой задачей, утвердив за собой заслуженную славу не только талантливого, но и удачливого – "счастливого" - командира Русской Императорской конницы. В кровавой мясорубке величайшей из войн, которые до 1914 года вело человечество за всю свою письменную историю, генерал Краснов прославился тем, что с минимальными потерями победоносно выходил из самых безнадежных ситуаций, возбуждая и поддерживая в своих подчиненных непоколебимую веру в свое воинское счастье. Его пример лучше других разоблачает ложь советского официоза о том, что "царские генералы-де не берегли солдата, исходя якобы из принципа: "Бабы еще нарожают!".

Такой людоедский и "шапкозакидательский" принцип был характерен как раз для советских "героев мировой революции", которым русской крови действительно было не жалко – ведь Россия со своим народом была для них не более чем "вязанкой дров в костер мировой революции" - по "крылатому" выражению Троцкого, сформулированному Лениным в еще более краткой, но оттого не менее убийственной форме: "А на Россию мне плевать! Я большевик!". А вот П.Н. Краснов всегда берег казака и солдата, почитая (и справедливо!) их "золотым фондом", лучшими людьми страны. Радовался их воинским достижениям и всем сердцем любил казака и мужика, одетых в форму Российской Императорской Армии. В ноябре 1914 года П.Н. Краснов, произведенный за боевые заслуги в генерал-майоры, стал командиром бригады в 1-й Донской казачьей дивизии 3-го кавалерийского корпуса генерала графа Ф.А. Келлера. Факт почти мистический: в составе 3-го конного корпуса генерал Краснов вступил в Первую мировую войну и командиром его закончил эту войну, демобилизовав и распустив его по домам в январе кровавого 1918 года.

Вскоре из командиров бригады 1-й Донской дивизии генерала Краснова переводят в командиры 3-й бригады так называемой Туземной, или Дикой, Дивизии – одной из лучших кавалерийских частей Русской Императорской Армии, под командованием невероятной храбрости командира – брата Самого Царя, Великого князя Михаила Александровича. После шести месяцев боев и походов во главе 3-й бригады Туземной дивизии, генерал Краснов летом 1915 года получает под свое начало 2-ю Сводную Казачью дивизию, командуя которой до лета 1917 года, он удостаивается многочисленных боевых наград, включая Золотое оружие (награждение которым приравнивалось к награждению Императорским Военным Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия).

10 июня 1917 года генерал П.Н. Краснов был переведен в начальники 1-й Кубанской казачьей дивизии и командовал ею до 26 августа 1917 года, когда, вызванный в Ставку Главковерхом Корниловым, принял командование 3-й конным корпусом, уже двинувшимся в эшелонах на Петроград. На высокой строевой должности командира этого знаменитого корпуса и завершилось личное участие Петра Николаевича в Великой Отечественной войне.

Но расскажем об этом славном периоде жизни генерала Краснова чуть подробнее.

1914 и 1915 годы были для Петра Николаевича временем непрерывных походов, стычек и боев, то авангардных – в пору наступлений наших армий в 1914 году, то арьергардных – при отходе 1915 года под ударами "тарана Маккензена", когда, из-за изменнической деятельности Думы и других врагов Российской государственности, на фронте почти не было снарядов и патронов. Именно в это трагическое время казачьи части под командованием генерала Краснова успешно выполняли ответственные задания по прикрытию отходящих пехотных и артиллерийских частей.

В 1916 году возобновились наступательные действия Русской Императорской армии, в ходе которых генерал Краснов принял участие в знаменитом Луцком прорыве генерала Каледина (составной части Брусиловского прорыва).

Самыми значительными изо всех многочисленных боевых действий с участием П.Н. Краснова были:

- взятие с 10-м Донским казачьим полком 1/14 августа 1914 года с боя местечка Белжец и станции Любича, со взрывом железнодорожного моста у этой станции, за каковое дело Петр Николаевич и был награжден Георгиевским оружием;

- участие в составе ХIХ армейского корпуса генерала Горбатовского в Томашевском сражении с 6/19 по 17/30 августа. В ходе этого сражения полковник Краснов с 10-м и 39-м Донскими казачьими полками и, временами, с 6-й Донской казачьей батареей на широком фронте в течение многих суток сковывал неприятеля, сдерживал пехотную бригаду австрийской армии Ауфенберга; при этом брались пленные, пулеметы и орудия; за боевые отличия в этих делах полковник Краснов был произведен в генерал-майоры;

- ноябрьские бои под Дзвоновицами (Дзволовицами), где П.Н. Краснов участвовал в рукопашном бою и взял за три дня 3000 пленных.

О боях под Дзволовицами казаки 3-й сотни 10-го Донского полка сложили (причем сами, без малейшего участия офицеров!) бесхитростную песню. Вот две строфы из нее:

Налетел орлом крылатым

генерал-майор Краснов.

Он с полком своим Десятым

Бьет Отечества врагов...

Уж казаки вытесняют

Вражью цепь из Дзвоновиц

И в стодолы заглядают,

Не засел ли там австрийц…

В феврале и в первых числах марта 1915 года разгорелись кровопролитные бои у Незвиска, где генерал Краснов был ранен пулей в плечо, но и раненый остался в строю. В зимний буран он во главе казачьей сотни атаковал венгерскую пехоту и взял в плен целый батальон со всем командным составом. Тогда же, при занятии Незвиска, было взято в плен 14 германских кавалерийских офицеров, 45 нижних чинов, 4 пулемета и много лошадей.

В марте 1915 года П.Н. Краснов участвовал в упорных трехдневных боях по обороне моста через Днестр. В конце марта-начале апреля, как командир бригады 1-й Донской казачьей дивизии 3-го конного корпуса графа Келлера, внес значительный вклад в блестящую победу корпуса над австрияками у Ржавенцов и Топороуца. Взял с боя деревню Малинцы, причем в плен было взято до 3000 австрийцев и захвачено различное войсковое имущество. В мае 1915 года командир 3-й бригады Кавказской Туземной дивизии генерал-майор П.Н. Краснов был награжден самой высшей из русских боевых наград – Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени (далее цитируем Представление к Ордену):

"За то, что, командуя 29 мая 1915 года в арьергардном бою у города Залещики, отрядом из 214 и 215 ополченских дружин, одной роты 211 дружины, Черкасским, Ингушским, Дагестанским и Кабардинским конными полками, одной сотней Татарского конного полка, 3-м и 4-м Заамурскими при 4 конногорных орудиях, весь день удерживал натиск превосходных сил неприятеля, а когда вечером неприятель прорвал расположение наше, атаковал прорвавшие части в конном строю четырьмя сотнями Заамурцев, смял и опрокинул их и прогнал за Днестр, при чем около 100 человек взял в плен".

Эта атака спасла положение всего конного корпуса. Свою победу и высокую награду сам П.Н. Краснов приписывал исключительно высокому боевому духу руководимых им войск и глубочайшей вере русского солдата (как христианского, так и мусульманского вероисповедания!), всегда готового положить свою душу за Бога, Царя и Отечество:

"В 1915 г. я командовал 3 бригадой Кавказской Туземной дивизии, состоящей из магометан: черкесов и ингушей.

В мае мы перешли через р. Днестр у Залещиков и направились к р. Прут. Утром мы вошли в селение Серафинце. Впереди неприятель. Дальше движение с огнем и боем. Я вызвал командиров и дал им боевую задачу. Старший из них, командир Ингушского конного полка полковник Мерчуле, мой товарищ по Офицерской кавалерийской школе, сказал мне:

- Разреши людям помолиться перед боем.

- Непременно.

На сельской площади полки стали в резервных колоннах. Перед строем выехали полковые муллы. Они были одеты так же, как всадники, в черкесках и папахах.

Стали "смирно". Наступила благоговейная тишина. Сидели на конях в шапках с молитвенно сложенными руками. Заключительное слово муллы. Еще мгновение тишины. Муллы подъехали ко мне.

- Можно вести! Люди готовы...

Люди были готовы на смерть и раны. Готовы на воинский подвиг. Они его совершили, проведя две недели в непрерывных боях до Прута и за Прут, и обратно, в грозном отходе за Днестр, к Залещикам, Дзвинячу и Жезаве. Сколько раз приходилось мне наблюдать, как Русские солдаты и казаки, получив приказание идти в бой, особенно в последний его эпизод – атаку, снимали фуражки и крестились.

...В старой, православной великой России вера отцов трогательно говорила нам о бессмертии души, о ее жизни бесконечной у Бога, там, где нет ни болезней, ни печали, ни воздыхания...

...Государство, которое отказывается от религии и от воспитания своей молодежи в вере в Бога, готовит себе гибель в материализме и эгоизме. Оно будет иметь трусливых солдат и нерешительных начальников. В день великой борьбы за свое существование оно будет побеждено людьми, сознательно идущими на смерть, верующими в Бога и бессмертие своей души".

В июле 1915 года генерал Краснов получил назначение начальником 2-й Казачьей сводной дивизии в 4-м конном корпусе генерал-лейтенанта Я. Ф. Гилленшмидта. Петр Николаевич получил дивизию в момент, когда той, усталой и измотанной в непрерывных боях, выпала труднейшая задача прикрывать отступление наших отходящих армий. Входившие в состав потрепанной дивизии сильно поредевшие сотни имели по 7 рядов во взводах (вместо предвоенных 16 рядов!). С этими более чем скромными силами Красновская дивизия на 75-верстном фронте прикрывала безудержно откатывающуюся под артиллерийским "огневым валом" Маккензена русскую пехоту, спасая ее от верной гибели. Только искусный маневр начальника дивизии смог компенсировать недостаток сил. И это – при минимальных потерях! П.Н. Краснов воевал не по-жуковски ("Война все спишет!"), а по-суворовски ("Бей врага не числом, а умением!").

По официальным данным потери дивизии, в период командования ею П.Н. Красновым, были действительно минимальными, как по сравнению с ее потерями при других командирах, так и по сравнению с другими дивизиями в аналогичной обстановке. Это разительно отличалось от установок иных "заслуженных" командующих: "Нет потерь – нет дела!" или: "Трупиков побольше!".

Всей своей пламенной душой казак и генерал Петр Николаевич Краснов ненавидел эту, по сути дела, пораженческую установку. И это нередко мешало ему быстро продвигаться в чинах и званиях. Не зряговорится: "Жалует Царь, да не жалует псарь!".

В трагические лето и осень 1915 года произошел совершенно замечательный случай. Две сотни волгцев, чтобы отбросить наседающую с флангов германскую пехоту, ночью, в конном строю, хватают крестьянские косы (!) и ураганом выносятся из захваченного села, озаренные огнями рвущихся шрапнелей. Черные разрывы тяжелых снарядов и гранат, блеск лезвий кос - и германцы, не выдержав, под ударами шашек и кос, бросаются в рассыпную, бегут! Обе сотни волгцев в полном составе получают георгиевские кресты.

Сразу после этого невероятного дела дивизию Краснова перебрасывают на стык Юго-Западного и Северо-Западного фронтов. "И отдыха нет на войне", как писал сэр Редьярд Киплинг.

Враг, нащупав слабое место на стыке фронтов, угрожает глубоким прорывом. С форсированного марша 2-я Казачья Сводная дивизия вступает в бой. Фронт прикрытия – 190 верст – и это при 7 рядах во взводах! Для перехвата инициативы у противника генерал Краснов задумывает и осуществляет глубокий рейд по вражеским тылам, в районе Ковеля. Паника в тылу германцев. Захвачены планы, секретные документы, уничтожены обозы, тыловые учреждения и штаб германской кавалерийской дивизии генерала фон Бернгарди, все перепутано и вражеское наступление сорвано! Захвачены богатые трофеи. Причем потерь с нашей стороны практически нет. Но вместо отдыха дивизия Краснова получает новое задание и бьется насмерть у Кухоцкой Воли. В лесах и болотах дерутся героические казаки героической дивизии, находясь круглые сутки под убийственным огнем германской артиллерии.

В результате наголову разбита германская пехотная бригада, взята штурмом мощная железобетонная цитадель, прикрывающая данный участок фронта, взяты многочисленные пленные и трофеи. Наши потери:

Убито – 3 офицера, 37 казаков;

Ранено – 7 офицеров, 145 казаков.

И вновь, вместо заслуженного отдыха, дивизии Краснова придают бригаду 3-й Кавказской дивизии, и доблестные орлы Дона, Терека, Кубани и Оренбургских степей вновь совершают сокрушительный набег вглубь германского расположения.

Вновь паника среди германцев, и гордо реет среди бегущих толп врагов черный "значок смерти" знаменитого героя Кавказской войны казачьего генерала Бакланова, осеняющий теперь другого донского генерала – П.Н. Краснова. Там, где он – нет отступления, и звучит гимн победы. На черном шелковом полотнище значка, вышитом руками монахинь, "Адамова голова" - белый череп над перекрещенными костями – обрамленный заключительными словами православного Символа Веры: "ЧАЮ ВОСКРЕСЕНИЯ МЕРТВЫХ И ЖИЗНИ БУДУЩАГО ВЕКА. АМИНЬ".

После набега – нервная позиционная окопная война до мая 1916 года, а затем Красновская дивизия снова выходит на широкий фронт. В период легендарного Луцкого прорыва генерала А.М. Каледина – на решающем участке знаменитого Брусиловского прорыва! – дивизия генерала Краснова вносит в победу решающий вклад. В ходе трехдневных упорных боев его дивизия спешенными полками, при поддержке всего одного батальона пехоты, берет сильно укрепленную позицию неприятеля у деревни Вулька-Галузийская, захватив 800 пленных. Действия 2-й Сводной Казачьей конной дивизии в этих боях были отмечены в приказе по 4-му Кавалерийскому корпусу в следующих выражениях:

"Славные Донцы, Волгцы и Линейцы, ваш кровавый бой 26-го мая у Вульки-Галузийской – новый ореол Славы в Истории ваших полков. Вы увлекли за собой пехоту, показав чудеса порыва. Бой 26 мая воочию показал, что может дать орлиная дивизия под руководством железной воли генерала Петра Краснова".

В этом бою Краснов был ранен ружейной пулей в ногу. 6/19 августа 1916 года конной атакой Донской бригады, сокрушившей австро-германцев у селения Тоболы, был спасен наш Червищенский плацдарм на реке Стоходе. В ходе этой блестящей атаки было взято более 600 пленных и разное военное имущество.

Участие в боевых действиях Великой войны (с полным основанием именуемой ее русскими участниками Второй или Великой Отечественной!), да еще в качестве командира высокого ранга, непрерывно пребывающего в войсках первого эшелона, на передовой, отнимало у генерала Краснова все время и силы. Но даже в таких невероятно трудных условиях он не оставлял литературной работы. В "Русском Инвалиде" регулярно публиковались его описания боевых действий, а в 1915 году целых два (!) романа П.Н. Краснова – "Погром" (о русско-японской войне) и "В житейском море".

Работа Краснова в "Русском Инвалиде" продолжалась до самого закрытия издания после февральского переворота 1917 года, восхвалявшегося врагами исторической России "Великой бескровной" революцией (хотя в действительности эта "великая бескровная" началась с убийства офицера Лейб-гвардии Волынского полка своим подчиненным и истребления на улицах Петрограда городовых - последних защитников Богом установленного монархического строя и сопровождалась вакханалией убийств полицейских, офицеров и генералов Русской Армии, пока "плавно" не переросла в уже неприкрытую кровавую резню лучших представителей русского народа остервенелой большевицкой сворой)!

Черные дни "великой бескровной"

В инсценированной масонским Временным правительством февральских "демократов" пародии на Русскую Императорскую Армию под названием "Армия и Флот Свободной России" генерал Краснов принять участия не пожелал. Хотя наверняка не знал о том, что британский посол в Париже Ф. Берти, получив известие о "буржуазно-демократическом" февральском перевороте 1917 года в России, писал:

"Нет больше России. Она распалась, и исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на Востоке, то есть Финляндии, Прибалтики, Польши, Украины и т.д., сколько бы их удалось сфабриковать, то по мне остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку..." (Цитируется по сборнику "Национальная политика России и современность" под редакцией В.А. Михайлова, М., 1997, с. 255).

Свои переживания в период событий 1917 года, гибели Армии и Державы, Петр Николаевич описал в воспоминаниях "На внутреннем фронте", изданных в I томе "Архива Русской Революции" под редакцией Гессена (Берлин, 1922; Москва, "Терра", 1991, с. 97-190).

Расскажем об этих черных днях, опираясь на мемуары самого генерала.

Февральский переворот 1917 года 2-я Сводная казачья дивизия встретила на фронте, на боевых позициях, в непосредственной близости к неприятелю. До августа 1917 года, когда ее, наконец, сменили и отвели в тыл для отдыха, дивизия держалась – почти как при "старом режиме". Сам начальник дивизии и все его офицеры верили (точней - хотели верить), что февральская "Великая бескровная революция" (при всем их отвращении к ней!), наконец, завершилась, что Временное Правительство, в полном соответствии со своим названием, пойдет быстрыми шагами к Учредительному Собранию, а Учредительное Собрание – к конституционной монархии, во главе с Великим Князем Михаилом Александровичем, в пользу которого отрекся от прародительского Престола Государь Император Николай II. На Совет солдатских и рабочих депутатов смотрели как на что-то вроде нижней палаты будущего всероссийского парламента.

Но такое относительно благополучное положение сохранялось только до апреля 1917 года. Сразу же после отвода в тыл Красновская боевая дивизия стала немедленно разлагаться под влиянием красных агитаторов, постепенно превращаясь, подобно всей российской армии, в вооруженную банду.

Сознавая очевидную бессмысленность пребывания в рядах такой, с позволения сказать, армии, Петр Николаевич подал в отставку. Но командующий Особой Армией, генерал Балуев, его отставку не принял, ссылаясь на приказ Керенского – никаких отставок старших офицеров не принимать – и предложил ему возглавить 1-ю Кубанскую дивизию.

10 июня генерал Краснов прибыл в расположение своей новой дивизии в окрестностях Мозыря. До августа 1917 года он, с переменным успехом, пытался привести эту второочередную, состоявшую в основном из казаков старших сроков службы, дивизию в Божеский вид. Сначала дело, как ему казалось, пошло на лад. Страдавшая от бескормицы и плохого снабжения дивизия, стараниями ее начальника, постепенно принимала сытый и довольный вид. Краснову удалось даже начать занятия с казаками. Но, как пишет далее генерал в своих мемуарах: "Несмотря на все эти внешние успехи, на душе у меня было смутно… Внешне полки были подтянуты, хорошо одеты и выправлены, но внутренне они ничего не стоили. Не было над ними "палки капрала", которой они боялись бы больше, чем пули неприятеля, и пуля неприятеля приобретала для них особое страшное значение.

Я переживал ужасную драму. Смерть казалась желанной. Ведь рухнуло все, чему молился, во что верил и что любил с самой колыбели в течение пятидесяти лет – погибла армия.

И все-таки надеялся...Думал, что постепенно окрепнет дивизия, вернется былая удаль – и мы еще сделаем дела и спасем Россию...

Между тем в армии неуклонно росла рознь между солдатами и офицерами, начало которой положил пресловутый Приказ № 1, составленный в недрах Петроградского Совета Солдатских и Рабочих Депутатов, при еще не вполне ясных по сей день обстоятельствах, и, кстати, формально адресованный отнюдь не всей русской армии, а только Петроградскому гарнизону. Этот приказ состоял из семи пунктов. Солдатам предписывалось:

1) Избирать полковые, батальонные и ротные комитеты, а также комитеты в военных учреждениях и на судах военного флота;

2) Посылать депутатов в Петроградский Совет – по одному от роты;

3) Политически гарнизон подчиняется Совету и Комитетам;

4) Решения Совета преобладают над параллельными приказами военной комиссии Думы;

5) Держать оружие в распоряжении комитетов и "ни в коем случае не выдавать его офицерам даже по их требованию";

6) Солдаты могут пользоваться всеми гражданскими свободами, предоставляемыми русским гражданам революцией, и не должны отдавать честь командирам вне службы;

7) Солдаты не должны терпеть грубого обращения командного состава, не должны титуловать командиров, запрещается обращаться к солдатам на "ты", а надо обращаться на "Вы".

Приказ №1 был немедленно проведен в жизнь в Петроградском Гарнизоне – издан 1 марта 1917 года и на следующий день появился в "Известиях Совета".

В тысячах копий он немедленно разошелся по стране и, как злокачественная опухоль, мгновенно разъел живую ткань действующей армии. Как не поняли думцы, какую петлю им набросили на шею? Как не стыдно было генералу Корнилову и другим, даже после этого хамского приказа (вместо того, чтобы броситься в ноги Царю-Батюшке и, встав во главе верных частей, вырубить до корня и Кронштадта – всех, весь мятежный гарнизон, а, если надо, и весь город, с возомнившими себя "свободными" буржуями, интеллигентами и пролетариями!), поддерживать всю эту сволочь, мразь и хамов, да еще гордиться своим участием в аресте Государыни? А ведь 1-2 марта черного года России еще можно было повернуть колесо Истории вспять!

Правда, по словам адмирала Колчака, генерал Корнилов уже в апреле 1917 года резко изменил свое прежде довольно терпимое отношение к революционным "свободам" (участие в аресте Государыни с больными Царскими детьми и награждение унтер-офицера Волынского полка Кирпичникова за подлое, выстрелом в спину, убийство своего же офицера-"реакционера", положившее начало измене присяге всего петроградского гарнизона, Георгиевским крестом – да еще, по некоторым сведениям, на красной ленте!) и стал предлагать Временному правительству навести, наконец, порядок в стране и армии – любой ценой, пока еще возможно. Не дали! Однако не удивительно, что имя генерала Корнилова – а не, к примеру, Брусилова, которого неистовые толпы, как некоего революционного "папу", носили по улицам в изукрашенном красными лентами кресле! - становится популярным в офицерской среде. "Офицеры ждали от него чуда – спасения армии, наступления, победы и мира, потому что понимали, что продолжать войну уже больше нельзя, но и мир получить без победы тоже нельзя. Для солдат имя Корнилова – наоборот – стало равнозначащим смертной казни и всяким наказаниям.

"Корнилов хочет войны", - говорили они, - "а мы желаем мира".

Сведений об июльских днях в Петрограде и первой попытке большевиков захватить власть силой оружия в действующей армии практически не было, так что понять и оценить роковое значение начавшейся в верховном руководстве страны борьбы за власть, было трудно.

Поэтому полученная 24 августа телеграмма из Ставки от генерал-майора Д.П. Сазонова – бывшего помощника Походного Атамана Великого князя Бориса Владимировича ("23 августа, 16 часов 57 минут Наштаверх приказал представить вас назначению коман-кор. Третьяго коннаго. Будьте готовы по телеграмме выехать к корпусу. Прошу заехать Ставку, Штаб-атаман, Генерал Сазонов.") не могла вызвать у Петра Николаевича ничего, кроме удивления.

По имевшимся у него данным, 3-й конный корпус, которым командовал генерал Крымов, находился где-то на юге, в Херсонской губернии, и добираться к нему через Ставку, делая огромный крюк, было, по меньшей мере, странно.

О том, что 3-й конный корпус в действительности находился в движущихся на Петроград эшелонах, никто в окружении Краснова и не подозревал.

Будь это назначение в старое, дореволюционное время, генерал был бы счастлив. 3-й конный корпус, находившийся ранее под командой лучшего и храбрейшего кавалерийского командира Русской Императорской армии, Генерала от кавалерии графа Федора Артуровича Келлера (1857-1918), пользовался необычайно громкой боевой репутацией (о нем мы уже упоминали в описании жизненного пути генерала и гетмана П.П. Скоропадского).

Граф Ф. А. Келлер, о котором мы упоминали ранее в главе о "германском прихвостне" и "запроданце Москвы" - доблестном русском генерале и бесталанном (в исконном старорусском смысле этого слова, означавшем не "бездарный", как сегодня, а "несчастливый") гетмане Украины П.П. Скоропадском, был едва ли не единственным из крупных русских военачальников, который, узнав об отречении Государя Императора Николая II, не поверил в добровольность этого отречения и предложил в телеграмме Царю все свои лучшие в русской кавалерии многие тысячи клинков на подавление петроградского бунта. И весь корпус, как один человек, готов был идти за обожаемым командиром на выручку плененного, как казалось (и правильно казалось!) Государя.

Не скрой предатель генерал М.В.Алексеев эту телеграмму от Царя, еще неизвестно, как повернулась бы Российская история. Когда в войсках был получен текст присяги Временному правительству, граф Келлер отказался присягнуть этому правительству, сказав: "Я христианин. И думаю, что грешно менять присягу". Если бы так считали и все остальные генералы, офицеры и солдаты Российской Императорской армии, "великая бескровная" Февральская революция окончилась бы, не начавшись, и жили бы мы в какой-то другой, и думается, много лучшей стране. Видно, мало уже было в ту пору христиан (а тем более – христианских рыцарей!) в Русской Армии, и за это отвернулся от нас Господь Бог!

Генерала графа Келлера под угрозой обвинения в бунте отрешили от командования 3-м конным корпусом, и в апреле 1917 года корпус принял генерал А.М. Крымов, популярный в войсках командир, человек выдающейся личной храбрости, но – увы! – не отличавшийся моральными устоями графа Келлера.

По некоторым данным, Крымов, наряду с генералами Алексеевым и Рузским, входил в петербургскую масонскую "военную ложу" и имел тесные сношения с ненавистником Императора Николая II A. И. Гучковым, так что его роль в отречении Государя до сих пор еще не вполне выяснена.

Будучи, тем не менее, русским патриотом – в соответствии с собственными представлениями о патриотизме, разумеется! – генерал Крымов, осознав, после провала "Корниловского мятежа", в котором он играл решающую роль, и резкого разговора с Керенским, что с армией, а значит – и с Россией покончено, застрелился на своей квартире (по другим сведениям – в кабинете министра Керенского) в Петрограде 31 августа 1917 года (или ему "помогли" застрелиться). Но это будут позже, а мы пока вернемся в 24 августа 1917 года, к моменту получения генералом Красновым упомянутой телеграммы из Ставки.

"Я имел счастье, - писал генерал, - в рядах этого корпуса командовать 10-м Донским казачьим полком и принять участие в громкой победе корпуса над австрийцами у селений Баламутовка, Малинцы, Ржавенцы и Топороуц, где мы захватили более 6000 пленных и большую добычу.

1-я Донская дивизия, входившая в состав этого корпуса, была для меня родною дивизией. Я в ней командовал полком в мирное время в Замостьи и с нею проделал весь поход с 1914 г. и до конца апреля 1915 г. Все офицеры, и даже казаки, были моими друзьями. Иметь ее в своем корпусе по-настоящему, это было бы величайшим счастьем".

Но в августе 1917 года, при общем развале армии и крушении всех идеалов – это сулило лишь новые горькие разочарования. За два дня, с 24 по 26 августа 1917 года, прошедшие между первой телеграммой, сообщавшей Краснову о планируемом назначении, и второй, от 26 августа, подписанной лично Корниловым, о немедленном прибытии в Ставку, в соседних частях произошел "эксцесс": были убиты комиссар фронта Линде, начальник пехотной дивизии генерал-лейтенант Гиршфельд, а с ним – командир одного из полков и несколько офицеров. Генерал Краснов пытался, но не смог предотвратить эти убийства с помощью своих казаков, поскольку те в серьезных ситуациях сразу выходили из повиновения. Сердечно прощаясь со своим полковым командиром генералом Гилленшмидтом, очень полюбившим Петра Николаевича за два года, после двух лет сражений плечом к плечу, генералы заговорили о том, что все время дамокловым мечом висело тогда над каждым русским офицером: угрозе смерти от руки своих же солдат. "Лишь бы не мучили, сказал мне Гилленшмидт..."

"Я не признаю мучений, отвечал я ему. Страшен первый удар. Но он несомненно вызывает притупление чувствительности, полубессознательное состояние, и дальнейшие удары уже не дают ни болевого, ни морального ощущения..."

Какие милые темы для разговоров между боевыми генералами действующей Русской армии, не правда ли? И это – летом 1917 года, еще задолго до большевицкого переворота!

28 августа 1917 года генерал Краснов прибыл в Могилев. Всю войну генерал провел "на позиции", по-теперешнему – на передовой, и в Ставке был впервые. Здесь он узнал, что Корнилов объявил Керенского изменником (а Керенский, в свою очередь, сделал то же самое по отношению к Корнилову), что необходимо арестовать Временное правительство и прочно занять Петроград верными Корнилову войсками. Тогда можно будет продолжать войну и победить германцев. С этой целью генерал Корнилов двинул на Петроград 3-й конный корпус, который, с приданной ему Кавказской Туземной дивизией, разворачивается в армию, командовать которой назначен генерал Крымов.

Туземная дивизия, с приданием к ней 1-го Осетинского и 1-го Дагестанского полков, в свою очередь, разворачивается в Туземный корпус. А генерал Краснов должен принять у генерала Крымова 3-й конный корпус, чтобы освободить Крымова для командования новой армией.

Генерал Краснов сразу же отметил, что все эти развертывания осуществляются на ходу, и при этом не в настоящем боевом походе, а в железнодорожных эшелонах, представляющих собой идеальную питательную среду для большевицких и прочих заразных революционных бактерий.

Краснова очень удивило, что Корнилов, к несчастью для себя и России, не предпринял даже попытки выгрузить войска из эшелонов, устроить им смотр, провести по Могилеву церемониальным маршем, сказать войскам несколько зажигательных слов (не речь, Боже сохрани, не речь!), обещать награды здесь и венцы праведников – Там. Словом, придать творимому им государственному перевороту столь необходимый элемент театральности с харизматическим Вождем на белом коне, и столь необходимое русскому человеку ощущение Санкции Свыше. Как все это отличалось от того, как вел в атаку свой корпус граф Келлер!

"Я помню, - пишет генерал Краснов, - как граф Келлер повел нас на штурм Ржавенцов и Топороуца. Молчаливо, весенним утром на черном пахотном поле выстроились 48 эскадронов и сотен и 4 конные батареи. Раздались звуки труб, и на громадном коне, окруженный свитой, под развевающимся своим значком явился граф Келлер. Он что-то сказал солдатам и казакам. Никто ничего не слыхал, но заревела солдатская масса "ура", заглушая звуки труб, и потянулись по грязным весенним дорогам колонны. И когда был бой – казалось, что граф тут же и вот-вот появится со своим значком. И он был тут, он был в поле, и его видели даже там, где его не было. И шли на штурм весело и смело"...

Ничего подобного при так называемом "Корниловском мятеже" не было и в помине. Медленно ползли по ниткам железных дорог эшелоны, часами стояли на узловых и просто станциях, и личный состав частей – еще вчера бывших цветом и гордостью Русской армии – подвергаясь воздействию многочисленных агитаторов (а трудно ли обработать 40 человечков или 8 лошадей в отдельно взятом вагоне!) – превращался в навоз для "русской" и мировой революций.

Результат: по прибытии, согласно приказу Главковерха, в Псков, вновь назначенный комкор-3 генерал П.Н. Краснов был арестован комиссаром Северного фронта, сразу после получения известия о том, что генерал Крымов застрелился (?) в Петрограде. "Мятеж Корнилова" закончился, так и не успев начаться, подавленный – и кем! – ничтожным Керенским! И храбрые русские генералы, которые еще в феврале советовали Государю уйти (без него-де они управятся лучше!), теперь прикладывали к виску холодные стволы или покорно шли в Быховскую тюрьму дожидаться расправы.

Генерала Краснова, однако, тогда миновала их участь – слишком очевидно было, что его "присоединили" к "мятежу" в самый последний момент, не введя совершенно в курс дела, и так и не дав вступить в командование 3-м конным корпусом. Он был освобожден из-под ареста и вновь утвержден командиром 3-го конного корпуса, но уже генералом Алексеевым – временным начальником штаба Верховного Главнокомандующего (на сей раз уже не Корнилова, а Керенского). Как бы то ни было, 3-й конный корпус являлся, на тот момент, единственной реальной силой, помешавшей большевикам захватить власть в столице и в стране еще в августе 17-го, и потому генерал Краснов принял новое назначение, сочтя Керенского все-таки меньшим злом, по сравнению с товарищами Лениным и Троцким.

Штаб корпуса находился в то время в Царском Селе, а части корпуса были дислоцированы в близлежащих к столице городах. Их присутствие вызывало постоянную нервную дрожь у будущих "вождей Великого Октября", непрерывно требовавших через Совет рабочих и солдатских депутатов увода страшного им корпуса подальше от Петрограда.

В противовес этим истеричным требованиям изменников Родины, генерал Краснов подал на имя Керенского тщательно проработанный проект формирования мощнейшей конной группы из верных Временному правительству кавалерийских и казачьих частей с сильной артиллерией и бронеавтомобилями. Согласно проекту Краснова, часть этой группы должна была постоянно находиться в самой столице, а часть – в непосредственной близости от Петрограда, в постоянной боевой готовности.

Проект был вручен генералом Красновым командующему войсками Петроградского военного округа, который принял у него этот рапорт-проект и передал его Керенскому. Трудно сказать, в каком из этих двух звеньев произошла утечка информации (а попросту говоря – обыкновенная измена), но уже на следующий день текст красновского проекта каким-то "непостижимым" образом был напечатан в пробольшевицких газетах с соответствующими критическими комментариями и требованием немедленно убрать "реакционный" корпус подальше от Петрограда.

"Душка" Керенский, неутомимо пиливший последний сук, на котором сидел, поддался этим наглым требованиям "партии национальной измены", и 3-й конный корпус в сентябре 1917 года был переброшен в район городов Псков-Остров, и передан в распоряжение Главкома Северного фронта генерала Черемисова (сторонника большевиков, после октябрьского переворота открыто перешедшего на сторону победоносных агентов кайзера Вильгельма). Части корпуса были немедленно разбросаны на пространстве в сотни верст от Витебска до Ревеля. Начинался последний этап агонии Временного правительства, а с ним – и последних остатков исторической России.

Октябрьский переворот

25 октября (7 ноября) 1917 года генерал Краснов получил от Керенского паническую телеграмму с приказом спешно перебросить 3-й конный корпус под мятежный Петроград. На следующий день в Псков к Краснову прибыл и сам трусливо бежавший из Петрограда Керенский. Он приказал Краснову вести на Петроград весь наличный состав его корпуса (6 сотен 9-го Донского полка и 4 сотни 10-го Донского полка – всего семьсот казаков – вот и все, что осталось, стараниями того же Керенского и иже с ним, от доблестного 3-го конного корпуса графа Келлера!).

Генерал Краснов испытывал к Керенскому брезгливое презрение за его глупость, трусость и всю его мерзкопакостную деятельность по развалу России и армии, но в данном случае им обоим угрожал один общий враг. Точнее говоря, большевицкую братию генерал Краснов ни в тот момент, ни потом – до последних секунд своей земной жизни – не почитал за врагов в обычном смысле слова. Большевики были для него нежитью, нелюдью, нечистью, бесами, выползшими из преисподней. Загнать их обратно в преисподнюю (в союзе с кем угодно, хоть с самим Керенским!) Краснов, как верующий православный христианин, считал не просто военно-политической задачей, а своим долгом пред Господом Богом.

Не жалкого, ничтожного, все на свете загадившего и предавшего Керенского защищал генерал Краснов в те трагические осенние дни, ведя с 26 октября/8 ноября по 1/14 ноября 1917 года с остатками своих войск отчаянно-смелый натиск на красный Петроград, пробиваясь сквозь многократно (более чем в 10 раз!) превосходившие его по численности отряды "красной гвардии" и "революционных матросов", от Гатчины на Царское Село (и взяв-таки его!) – нет, самого Сатану, выползшего красною гадюкой на Божий белый свет, намеревался он принять на свою казацкую шашку! Не последнюю роль в тотальном неприятии Красновым большевизма сыграл и факт практически 100%-го иудейского состава первого большевицкого правительства. Многовековое противоборство христианства и иудаизма (во всех его обличиях и масках!) П.Н. Краснов рассматривал как опрокинутое в пласт земного бытия онтологическое противоборство Божественного начала с сатанинским. Компромисса здесь для него быть не могло. Что за мир у Христа с велиаром?

Согласно некоторым данным, архиважным для будущей судьбы генерала Краснова (а может быть, и всей России в целом!), при решающем военном столкновении у Пулковских высот (всего 3 убитых и 28 раненых у казаков, более 400 убитых у большевиков – не считая раненых!), по поручению Ленина присутствовал будущий "кремлевский горец" и генсек ВКП (б) товарищ И.В. Сталин, который оказался так напуган натиском казачьих сотен (пусть малочисленных и смертельно усталых после трех лет оказавшейся бессмысленной войны!), что этого своего испуга он, со свойственной ему злопамятностью, не простил ни казакам, ни лично генералу Краснову даже тридцать лет спустя. Память у будущего красного генералиссимуса была отменная, и уже одно это может объяснить его, безусловно, повышенный интерес к личности и творчеству казачьего вождя.

Все же что-то символическое видится нам в том, что именно 3-му конному корпусу, которому изменники не дали спасти Россию в феврале 17-го, было предназначено судьбой сделать последнюю, отчаянную попытку спасти обломки России в октябре того же 1917 года.

Но неравенство сил было уж слишком вопиющим, и наступление 3-го корпуса на Петроград кончилось, как и следовало ожидать, окончательным разложением остатков утомленных боями казачьих сотен, мирными переговорами большевиков с "солдатскими комитетами", через голову "генералов", и увозом самого Краснова в бывший Смольный институт на большевицкую расправу.

Впрочем, вмешательство казаков 1-й Донской казачьей дивизии помешало "вождям Мировой революции" немедленно расправиться с командиром ненавистного корпуса. Краснов был отправлен, до поры-до времени, под домашний арест. Кстати, вопреки широко распространенному заблуждению, усердно тиражируемому многими историками и "популяризаторами истории", никакого обещания "прекратить борьбу против Советской власти и трудового народа" Краснов не давал, да никто от него такого обещания и не требовал. Матросы Гвардейского Экипажа помогли генералу и его людям выбраться из Смольного и отвезли их к Краснову домой в санитарном автомобиле. 6/19 ноября Донской Казачий Комитет раздобыл генералу пропуск на выезд из красного Питера.

Вечером 7/20 ноября генерал с женой, начальником штаба корпуса полковником С.П. Поповым и подхорунжим Кравцовым на автомашине штаба корпуса, в военной форме, при погонах и оружии, вырвались за заставу и в 10 вечера были уже в Новгороде, где и остановились взять бензин. В это время на пустую петроградскую квартиру генерала явился, по приказу Троцкого, отряд "красной гвардии", чтобы арестовать Краснова. Но на этот раз щупальца красного спрута не смогли до него дотянуться.

Генерал Краснов поездом прибыл в Великие Луки, где расформировал части своего корпуса и отправил их по домам.

В Великих Луках генерал Краснов также составил официальное "Описание действий 3-го конного корпуса под Петроградом против советских войск с 25 октября по 8 ноября". В описании этом он воспроизвел все приказы свои и Керенского, все телеграммы и юзограммы, относившиеся к походу. Описание было напечатано в 100 экземплярах в типографии штаба корпуса. При разгроме штабного эшелона красными в Царицыне в январе 1918 года большевики с особым усердием – помимо самого Краснова, заочно приговоренного ими к смертной казни – искали и уничтожали эти книжки. Единственный экземпляр, оставшийся у генерала, был передан им Павлу Николаевичу Милюкову и "пропал" у того в Киеве.

Текст "На внутреннем фронте" был восстановлен Петром Николаевичем по памяти в июле 1920 года. Последний долг перед старой Россией был выполнен, и дальнейший путь Краснова лежал на Дон – единственное место, где гонимый генерал рассчитывал найти убежище от цепких лап главарей "мирового пролетариата" - ведь "с Дону выдачи нет!".

Всевеликое Войско Донское

Казаки присягали на верность Великим Государям Московским и Всея Руси (позднее – Императорам и Самодержцам Всероссийским). С падением монархии в России данная присяга лишалась всякой законной силы. Это понимал даже Михаил Шолохов, у которого старый казак дед Гришака в "Тихом Доне" говорит: "Я, брат, белому царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!".

Генерал Краснов прибыл в столицу Войска Донского – Новочеркасск – 2/15 февраля 1918 года, на другой день после похорон застрелившегося от сознания всеобщей, полной безнадежности Атамана А.М. Каледина - героя Луцкого прорыва.

Новый Донской Атаман Назаров 11/24 февраля отправил Петра Николаевича в сопровождении нескольких офицеров в станицу Константиновскую – формировать отряды для борьбы с большевиками. Но, когда генерал поздним вечером 12/25 февраля прибыл в Константиновскую, там уже была "установлена советская власть". Вскоре пришло и известие о бессудном расстреле атамана Назарова большевиками, после взятия ими Новочеркасска. Пришлось Петру Николаевичу и офицерам, бывшим с ним, скрываться от красных и прожить до середины апреля в постоянном ожидании ареста и расстрела. Свои тогдашние мытарства генерал Краснов позднее описал в очерке "В донской станице при большевиках (февраль 1918 года)".

8-го февраля (старого стиля) 1918 года был заключен мир между Центральными державами (Германией, Австро-Венгрией и Турцией) и Советской Украиной, поэтому последняя обязалась снабжать эти страны продовольствием, а 3(16) марта аналогичный мир был заключен с Советской Россией, от которой, помимо Украины, были отрезаны все западные и северо-западные земли, образовавшие ряд самостоятельных "буферных" государств под протекторатом Германской Империи.

Но подписать мир было легче, чем выполнить. Вся территория бывшей Российской Империи пылала революционным пожаром, и Украина не являлась исключением. Чтобы вывезти из нее столь необходимые для выживания Германии и Австро-Венгрии продукты, следовало восстановить в этой житнице России элементарный порядок.

И вот несколько австро-германских корпусов, разбросанных на огромном Восточном фронте, стремительно и смело двинулись по железным дорогам Украины на Восток, наводя ужас на большевиков, бегущих перед ними, и порядок в очищенных от красных местностях. Так претворялся немцами в жизнь оперативный план "Фаустшлаг" ("Удар кулаком"), разработанный германским Генеральным штабом и утвержденный Кайзером Вильгельмом II 13 февраля 1918 года. Согласно этому оперативному плану, войскам Второго рейха и его союзников надлежало выйти на ближние подступы к Петрограду и Смоленску, а на Украине как можно дальше проникнуть в глубь страны.

В своем радиообращении к начавшим 18 февраля 1918 года наступление по всему Восточному фронту германским войскам их Главнокомандующий принц Леопольд Баварский подчеркнул следующее:

"Исторической задачей Германии издавна было: установить плотину против сил, угрожавших с Востока. Теперь с Востока угрожает новая опасность: моральная зараза (курсив наш – В.А.). Нынешняя больная Россия стремится заразить своей болезнью все страны мира! Против этого мы должны бороться!.."

Под "моральной заразой" принц Леопольд подразумевал агрессивный большевизм. И это словосочетание знаменовало собой глубокую трещину, разверзнувшуюся в отношениях между двумя врагами исторической России – Лениным и Кайзером Вильгельмом II.

Поводом к давно назревавшему разрыву послужил конфликт, разразившийся на рубеже 1918 года между петроградским Совнаркомом и киевской Центральной Радой. В этом конфликте Берлин принял сторону Киева.

К апрелю 1918 года программа операции "Фаустшлаг" оказалась реализована в России "на все сто", а на Украине даже перевыполнена.

Немцы прочно заняли Таганрог и Ростов, немецкая кавалерия занимала всю западную часть Донецкого округа, станицы Каменская и Усть-Белокалитвенская были заняты германскими гарнизонами. Немцы продвигались к Новочеркасску, и аванпосты баварской конницы стояли в 12 верстах к югу от столицы Всевеликого Войска Донского. В Херсоне немцами была вооружена местная русская Белая гвардия, давшая сокрушительный отпор большевикам. Как вспоминал ветеран казачьей борьбы А.В. Голубинцев в своей "Русской Вандее", изданной в Мюнхене в 1959 году: "Еще 25 апреля из станицы Усть-Хоперской была послана в Вешки депутация просить оружие, но надежды на скорое получение было мало, поэтому я решил попытать счастья и достать его у немцев, по слухам, занимавших станцию Чертково. С этой задачей был послан подъесаул Грошев; миссия его увенчалась успехом и через несколько дней, а именно 7 мая, я получил первый транспорт оружия..."

О том же вспоминал и сам Краснов, подчеркивавший: "Что касается станиц Донецкого округа, то немцы их заняли по приглашению самих казаков (курсив наш – В.А.)"

Словно по мановению волшебной палочки, оказался повсеместно восстановленным старый буржуазный порядок...

Очищение Украины от большевиков было закончено в кратчайшие сроки. Почти одновременно с этим на Украине, при явном попустительстве немцев, произошел государственный переворот, и вместо социалистического правительства Центральной Рады, во главе Украинской Державы встал Гетман Всея Украины Павел Скоропадский. Примерно в то же время в Крыму укрепилось независимое от Украины правительство генерал-лейтенанта М.С. Сулькевича (даже в тот, наиболее благоприятный для них момент всеобщего развала, украинским самостийникам и в голову не пришло претендовать на Крым - настолько ясным казалось всем и каждому, что Крым не имеет к Украине никакого отношения).

В конце марта восстал Дон, в начале распропагандированный большевиками, но не долго терпевший грабежи, реквизиции, расстрелы, раздел казачьих наделов крестьянами и прочие прелести новой власти.

25 апреля/8 мая 1918 года одновременным натиском казаков с востока и немцев – с запада был взят Ростов. В Ростове немцы остановились, отвлекая на себя силы красных на Кубани.

К Ростову же, на соединении с добровольцами, отступающими после неудачного штурма Екатеринодара (где погиб от большевицкого снаряда генерал Корнилов), пробивался с Румынского фронта полуторатысячный отряд полковника М.Г. Дроздовского. Этот отряд вышел из Ясс 26 февраля 1918 года и с боем прошел всю Украину, опережая на несколько переходов наступающих немцев. В Страстную Субботу 21 апреля/4 мая дроздовцы неудачно штурмовали Ростов и вынуждены были отойти в Чалтырь. А 23 апреля/6 мая они, неожиданной атакой, помогли донцам полковника С.В. Денисова и Походного Атамана П.Х. Попова выбить большевиков из Новочеркасска – столицы Всевеликого Войска Донского – и закрепить его за собой.

Вместе с победоносными войсками белых вошел в Новочеркасск и генерал Краснов. Добровольческая армия Деникина также вступила на донскую землю в конце апреля, заняв 21 апреля/4 мая станицу Егорлыкскую.

Начинался новый этап гражданской войны в России. Немцы на Украине, Гетман (как ранее - Центральная Рада), благожелательно отнесшиеся к народному восстанию казаков, образовали на западе железный оградительный щит против большевиков.

Восставшие на Таманском полуострове кубанские казаки также немедленно получили из Крыма помощь от немцев, перебросивших туда два полка с артиллерией, и прочно закрепили за собой этот богатейший полуостров, твердой ногой становясь на территории Кавказа, угрожая Анапе и Новороссийску.

Не останавливаясь сейчас, по условиям места и нашей задачи, на гибели половины Черноморского флота в Новороссийской бухте и уходе его второй половины во главе с дредноутом "Воля" (Александр III") в Крым, отметим только, что очищение немцами Новороссийска от красного флота значительно облегчило Добровольческой армии овладение в августе 1918 года Новороссийском и вообще Черноморским побережьем.

Половина же Черноморского флота, ушедшая в Крым, попала в дальнейшем в руки белых, что сохранило за ними до конца войны господство на Черном море и дало им, наконец, возможность эвакуировать в ноябре 1920 года Русскую армию барона П.Н. Врангеля из Крыма практически без потерь (погибли только те пятьдесят с лишним тысяч "врагов трудового народа", что поверили обещанной большевиками амнистии, отказались эвакуироваться с Русской армией и пали жертвой красного холокоста).

Таким образом, с юга непосредственной опасности Дону и Добровольческой армии, благодаря прочному немецкому заслону, также не возникало.

В такой обстановке с 28 апреля/11 мая по 5/18 мая 1918 года а Новочеркасске собрался Круг спасения Дона – так называемый "серый круг", получивший такое название от серых фронтовых шинелей его делегатов – простых казаков - без болтливой интеллигенции и партийных склок. Этот Круг составили 130 донских патриотов из освобожденных от красных станиц.

Избрание Краснова Атаманом

Единственной целью Круга было спасение Дона от большевиков – любой ценой! Круг принял решение о создании своей. Донской власти, осуществляющей всю полноту этой власти до созыва Большого Войскового Круга. На время прекращения работы Круга спасения Дона вся полнота власти по управлению областью Войска Донского и ведению борьбы с большевизмом передавалась в руки избранного Войскового Атамана.

3(16) мая Войсковым Атаманом (Главнокомандующим Донской армией и Правителем Дона) был избран генерал-майор Петр Николаевич Краснов, известный всему Дону своей безупречной службой, славными победами, беззаветной любовью к казакам и Дону и, наконец, известный всем в Русской Армии своим воинским счастьем. Так начался самый блестящий период истории Дона в гражданской войне. При этом следует заметить, что генерал Краснов отказался принять на себя атаманские функции, пока Круг не утвердил Основные законы, которые Атаман считал нужным ввести в Войске Донском, чтобы иметь возможность выполнять поставленные перед ним Кругом спасения Дона задачи.

Эти законы представляли собой почти полную копию Основных законов Российской Империи, с добавлением нескольких простых и понятных законов об Атаманской власти, правах и обязанностях казаков и граждан Всевеликого Войска Донского, о Донском гербе, гимне и флаге и т.п.

По этим законам вся власть из рук коллектива, каковым являлся большой или малый Круг, передавалась в руки одного лица – Атамана. Как писал потом сам Атаман Краснов в исторической очерке "Всевеликое войско Донское":

"Перед глазами Круга спасения Дона стояли окровавленные призраки застрелившегося Атамана Каледина и расстрелянного Атамана Назарова . Дон лежал в обломках, он был не только разрушен, он был загажен большевиками. К этому привела работа Кругов, потому что и Каледин и Назаров боролись с их постановлениями, но победить не могли, потому что не имели власти. Коллектив разрушал, но не творил.

Задачей же Донской власти было широкое творчество. "Творчество" - сказал в одной из своих речей уже перед большим войсковым Кругом Атаман П.Н. Краснов – "никогда не было уделом коллектива. Мадонну Рафаэля создал Рафаэль, а не комитет художников"...

Донскому Атаману предстояло творить, и он предпочитал остаться один вне критики Круга или Кругом назначенного правительства (своего рода "мини-Императором Дона"; и правильно – был бы только Атаман Краснов! – В.А.).

"Вы хозяева Земли Донской, я ваш управляющий" - сказал Кругу новый Атаман. "Все дело в доверии. Если вы мне доверяете – вы принимаете предложенные мною законы, если вы их не примете – значит, вы мне не доверяете, боитесь, что я использую власть, вами данную, во вред войску. Тут нам не о чем разговаривать. Без вашего полного доверия я править войском не могу".

Введением Основных законов отметалось все то, что громко именовалось "завоеваниями революции" и ее "углублением". И это высказали Атаману, но Атаман этого и хотел. Законы Императорской власти были привычные народу законы, народ их знал, понимал и исполнял. После революции Временное Правительство спешно издало целый ряд законов, которые не были известны в народе, к которым народ не привык...А затем последовал ряд безумных декретов народных комиссаров.

Все перемешалось в мозгах несчастных российских граждан и многие не знали, что из себя представляет закон Правительств Львова или Керенского, и что – декрет Ленина. Атаман счел необходимым вернуться к исходному положению – до революции. В особенности это было важно для войска, да еще в виду военного времени, чтобы совершенно аннулировать приказ №1, разрушивший всю великую Армию Русскую.

На вопрос одного из членов Круга, не может ли он что-либо изменить или переделать в предложенных им Законах – Атаман Краснов ответил: "Могу. Статьи о флаге, гербе и гимне. Вы можете предложить мне другой флаг – кроме красного, любой герб, кроме еврейской пятиконечной звезды или иного масонского знака, и любой гимн, кроме "интернационала".

Как писал впоследствии казачий поэт Николай Туроверов, как и все доецы, по праву гордившийся новым сине-желто–алым (казаки-калмыки-иногородние) флагом Тихого Дона:

И над дворцом зареял гордо,

Плеща по ветру, новый флаг;

Звучало радостно и твердо

И danke schoen и guten Tag.

И все собою увенчала

Герба трехвековая сень,

Где был казак нагой сначала,

Потом с стрелой в боку олень.

Следует заметить, что донской казачий Атаман имел полное основание к отождествлению красной пятиконечной звезды большевиков с иудаизмом и масонством.

Об иудейско-масонских корнях большевицкой символики

В самом конце кровавого 1918 года, когда краснозвездные и краснознаменные полчища Ленина-Троцкого, буквально обезумевшие от сознания казавшейся им уже столь близкой "Мировой революции", рвались на Ригу, на пути у них встало русско-немецкое белое ополчение, вошедшее в историю Гражданской войны под названием "Охраны Прибалтийского края" или Балтийского ландесвера. Знаки различия русских, балтийских ("остзейских") и немецких чинов этого белого ополчения представляли собой серебряные звездочки и галунные полоски, носившиеся на воротнике. Звездочки на воротниках у офицеров Балтийского ландесвера были четырехугольными (как это было принято в германской армии).

Вероятно, вступившие в ряды ландесвера бывшие офицеры русской армии согласились сменить принятые в ней пятиконечные звездочки на четырехугольные, не в последнюю очередь, из чувства глубочайшего отвращения к имевшей однозначно масонские корни большевицкой символике, в которой пятиконечная (в геральдике: "пятижальная") звезда (именуемая у масонов "звездой Соломона" или "звездой пылающего разума") играла первостепенную роль. Этот, пожалуй, древнейший (встречающийся еще на шумеро-аккадских глиняных табличках, датируемых 3-м тысячелетием до Рождества Христова) колдовской знак, именовавшийся адептами тайного общества пифагорейцев "пентальфой", а гностиками и магами античности, Средневековья и Ренессанса "пентаграммой" (с добавлением первоначально серпа и плуга, а затем – серпа и молота в центре звезды) был введен в качестве эмблемы "рабоче-крестьянской" Красной армии в 1918 году наркомвоенмором (военным и военно-морским министром) Совдепии Л.Д. Троцким (Бронштейном), прозванным "демоном революции".

Интересно, что т. Троцкий ссылался при этом на следующий исторический прецедент: в 132-136 гг. новой эры красная пятиконечная звезда была изображена на знамени палестинских революционеров Симона Бар-Кохбы, или, в православной традиции, Вар-Кохбы (чье прозвище по-арамейски, собственно, и означало "Сын Звезды"), восставших против Римской империи. Симон Бар-Кохба (или, как его еще называли, Бен-Косиба), жестокий гонитель христиан Палестины, взбунтовал иудеев против Римской власти, объявив себя "Мессией" (то есть, с точки зрения всякого верующего христианина – Антихристом, ибо истинный Мессия, Господь наш и Спаситель Иисус Христос, уже приходил) и пытался восстановить Иерусалимский храм, в чем, однако, не преуспел, по обращенному к нему слову "сионского мудреца" рабби Акибы (Акивы): "Трава успеет прорасти через твои челюсти, прежде чем явится Мессия". Тем не менее, любопытно, что именно неудачливого кандидата в Антихристы Симона Бар-Кохбу считали своим прямым предшественником создатель Красной армии и организатор всех ее побед наркомвоенмор тов. Троцкий, а вместе с ним, надо думать, и другие достойные представители ленинской гвардии – "стальной когорты большевиков – беззаветных и несгибаемых борцов за счастье трудящихся всего мира".

Вообще-то говоря, вопрос масонского генезиса символики большевизма и мирового коммунизма - Знаков Зверя - еще ждет своих исследователей. Мы же ограничимся здесь лишь указанием на некоторые моменты, которые невозможно не заметить, только если очень этого не хотеть. Красная пятиконечная звезда поистине гермафродитически сочетает в себе Мужской и Женский принципы - как, впрочем, и другой фундаментальный символ большевизма и коммунизма вообще: пресловутое сочетание Серпа и Молота. Серп, как известно, испокон веков считался символом и ритуальным атрибутом Кроноса-Сатурна (подобно революции, пожирающего собственных детей), а также одноименной планеты и свинца - металла, которому планета Сатурн соответствует в алхимии и астрологии.

Сатурн считается астрологами мрачной, вредоносной планетой, связанной с наиболее телесными, материальными аспектами существования (и в этом смысле наилучшим образом подходящей в качестве символа материалистического лжеучения марксизма-ленинизма). Свинец же считается в алхимии, в свою очередь, символом тела, то есть наиболее грубой и материальной составляющей человеческого существа. Кроме того, известно, что на древнеримских празднествах, посвященных Сатурну - Сатурналиях – рабы на время занимали место господ во время ритуальных действ. В период Сатурналий вся нормальная логика жизни как бы упразднялась. В действие вступали обратные законы - законы Хаоса, Абсурда, шутовской жестокости и непристойности.

А самым главным символом и атрибутом Сатурна, как мы уже указывали выше, является серп. Этим ритуальным серпом Сатурн-Кронос (а Кронос не только по созвучию, но и по сути ассоциировался древними греками с Хроносом, то есть - временем) срезает цветок человеческой жизни, когда наступает конец человеческого жизненного цикла. Поэтому смерть, убийства, насилие следует расценивать ни в коем случае не как случайные или необязательные эпизоды коммунистической истории, не как неизбежные во всяком большом деле "издержки", "перегибы" или "извращения позитивной самой по себе идеи", но как логическое проявление самого "духа" большевицкой партии, неумолимо, изначально действовавшей под знаком Смерти-Свинца-Сатурна.

Не лишен тесной связи со Смертью и другой компонент большевицкой эмблемы – пресловутый "пролетарский" Молот. Символизм Молота более всего связан с его формой - формой буквы "Т" ("Тау"). Молот-Т означает собственно Смерть и Конец, ибо представляет собой так называемый Тау-крест, то есть крест, лишенный вертикали, направленной вверх по отношению к горизонтальной черте.

Если в обычном Кресте вертикаль, пересекающая горизонталь, воплощает собой духовные влияния, идущие с неба (сверху) на горизонталь человеческой (и космической) жизни, то отсутствие верхней части Креста указывает на следующее. Небесная, духовная перспектива восхождения потеряна и осталась только перспектива нисхождения вниз, в "подчеловеческие", инфернальные, адские регионы бытия.

Конечно, в эзотерической Традиции символ Тау-креста имел, наряду с описанным выше негативным, еще и позитивный смысл - как необходимое инициатическое испытание, как посвятительное "снисхождение в Аид (а это значит - в Ад)", но вне традиционного контекста вся "прагматическая" позитивность подобной концепции, естественно, пропадает. Кроме того, в древнееврейском алфавите буква "Тау" ("Тав"), соответствующая звуку "т" - последняя, знаменующая собой конец всего, и потому она в символическом смысле соотносится с греческой "Омегой".

Помимо "гармонического" сочетания этих двух в равной степени зловещих и смертоносных символов в эмблеме большевизма, между ними существует и иерархическое соотношение (то есть отношение господства и подчиненности). Так, Серп теснейшим образом связан с Женским Началом. Поэтому именно серп служит атрибутом многих языческих богинь античности - в первую очередь богинь хтонических или теллурических (то есть, связанных с Землей). В сущности, богини Земли несли в язычестве (чей "духовный" арсенал был взят на вооружение масонством) сакральные (священные) функции, близкие к функциям Сатурна, являя собой как бы материальную. Телесную, субстанциональную поддержку Проявленного Творения.

Но, кроме того, культ Богини-Матери-Земли был связан с ритуальным оскоплением (кастрацией) мужчины, с потерей мужчиной своего символического "олимпийского" качества, своего духовного начала, и растворении формы в хаосе материальных потенций. Это оскопление осуществлялось именно ритуальным Серпом (не отсюда ли идет сохранившееся в глубинах народной памяти, хотя, естественно, в донельзя вульгаризированной форме, выражение "серпом по яйцам"?).

Поэтому не удивительно, что серп встречается и в мифе о Сатурне-Кроносе, оскопленном восставшим на него - Отца! - сыном, Зевсом-Юпитером. С другой стороны, Молот - орудие мужчины, как имеющий определенно фаллический характер и связанный с образами Богов-кузнецов (в частности, с Кабирами и с Гефестом-Вулканом), а тем самым - и с вечным, подземным "Адским огнем", на котором Боги-Кузнецы куют формы существ и вещей. Хотя и являющийся атрибутом мужчины, как носителя Духа, Света и Порядка, Молот все же неразрывно связан с нижними, адскими сферами бытия, с подземным миром Преисподней.

Кстати, половая специфика этой инфернальной пары инструментов, Серпа и Молота, составляющей эмблему коммунизма, блестяще отражена в известном памятнике скульптора Мухиной "Рабочий и Колхозница". Как Рабочий, так и Колхозница вооружены символами, совершенно точно соответствующими их мифологическому контексту. "Рабочий", "Пролетарий", "Хозяин Нового Мира", действительно является активным, мужским началом коммунистической лжетеории, основным носителем марксистско-ленинской идеи на практике. По отношению к "Рабочему" "Крестьянка" (то есть Крестьянство) всегда остается подчиненным, второстепенным, пассивным и потому подлинно женственным в рамках их взаимоотношений - как символических, так и реальных, классовых - элементом. Рабочий с Молотом символизирует принцип Адского Огня, Жара Преисподней. Колхозница с Серпом, в свою очередь, олицетворяет принцип Оскопления, Кастрации, Холода, Инерции и Пассивной (влажной, Женской) Материи.

Гермафродитически совмещая в себе оба этих начала, красная пятиконечная звезда большевиков указывает своим цветом на Огонь (то есть, на активный мужской принцип), а своей формой связана с женским принципом и с идеей кастрации (ибо в отличие от шестиконечной звезды-гексаграмме - символа Универсального Человека! - у пятиконечной звезды недостает шестого, нижнего - "фаллического" - луча!).

С другой стороны, красный цвет сам по себе является не только цветом Адского Огня и Крови, но и цветом той глины (по-древнееврейски глина называется "адама", то есть "красная", о чем еще пойдет речь ниже), из которой наполовину состоят ноги колосса, привидевшегося во сне вавилонскому царю Навуходоносору, о чем повествуется в известной ветхозаветной книге пророка Даниила. Появляющийся там образ "истукана (идола, колосса) на глиняных ногах" является достаточно наглядным выражением циклической концепции четырех "веков" ("эонов") человеческой истории - Золотого, Серебряного, Медного и Железного. Голова истукана - из золота, грудь и плечи - из серебра, бедра - из меди, ноги - наполовину железные, наполовину глиняные.

Именно благодаря наличию этой глины колосс обречен на падение от "камня, сорвавшегося без помощи рук человеческих", то есть именно из-за глины мир обречен на неизбежный конец. Разница между железом - простым, неблагородным металлом (первым неблагородным из всех четырех, как и капитализм представляет собой первую нерелигиозную, нехристианскую формацию) и глиной, являющейся вообще чужеродным в мире металлов элементом, логически противоположным металлам как таковым (ибо если основная идея металла состоит в его твердости, то основная идея глины заключается, напротив, в ее податливости) символизирует глубочайшее различие между "метафизикой" капитализма и "метафизикой" социализма, обреченных, тем не менее, на достаточно длительное сосуществование.

Причем особенно любопытным представляется то, что "глина" - это материальная основа человечества в перспективах библейской концепции Творения. Ибо "глина", повторяем, по-древнееврейски - "адама" (от чего происходит слово "Адам", то есть человек, сотворенный Богом из глины - или, как сказано в русском переводе Библии, из "персти земной", то есть, из щепотки земли). Но в то же время слово "адама" означает и "красный", что делает символ еще более точным и тревожно узнаваемым. Подобно тому, как "глина" является в теле "Колосса Истории" имманентной (то есть, изначально присущей ему) причиной падения "истукана" (при том, что истинная причина его падения остается в Божьей Воле - в "камне, сорвавшемся без помощи рук человеческих! - курсив наш - В.А.), так и пришествие "во имя свое" красных логически (во всяком случае, по представлениям сторонников традиционных Христианских воззрений, к каковым мы дерзаем себя смиренно причислять) должно привести к концу всего цикла истории, послужив поводом и проводником Конца Времен (предшествуя Преображению Мира во Втором Страшном и Славном Пришествии Господа Иисуса Христа).

Кроме указанных соответствий "пролетарской" коммунистической символики достаточно универсальным символам, можно обнаружить и еще один тип удивительных совпадений, носящих еще более определенный характер. Речь идет о сугубо масонской интерпретации коммунизмом некоторых сакральных доктрин. Конечно, документация, подтверждающая исторические контакты масонов и большевиков, крайне фрагментарна. Но, как бы то ни было, на уровне использования вполне определенных символов эту постоянно ощущающуюся, пусть даже в неявной, невысказанной форме, как бы "висящую в воздухе" связь можно, при желании, проследить достаточно четко. Хотя и следует подчеркнуть, что речь в данном случае идет об особой, весьма "иррегулярной" (по терминологии самих "вольных каменщиков") разновидности масонской теории.

Во-первых, сразу же бросается в глаза соответствие коммунистической символики символике масонской степени "подмастерьев" ("компаньонов") - второй, промежуточной степени между "учеником" и "мастером". Кстати, термин "компаньон" переводится на русский язык и как "товарищ", став не только обращением к товарищу по партии, но и синонимом "человека" в любой стране с коммунистическим режимом и среди коммунистов в государствах с иным общественным строем ("тут пришел один товарищ", "группа товарищей" и т.д.).

Ложа товарищеской степени, ложа товарищей неразрывно связана у масонов с числом "пять" - пять ступеней перед столпами-колоннами "Воаз" и "Иахин" в товарищеской ложе, пять светильников, пять ударов молотком мастера стула при ритуальном выстукивании, пять символических "лет жизни" масона и т.д. Кроме того, отличительным признаком именно товарищеских масонских ассоциаций - "компаньонажей", "Одд феллоуз", то есть "Лишних (невостребованных) подмастерий" является пятиконечная (а не шестиконечная, как в ложах других степеней) пламенеющая звезда. Степень духовной компетенции "товарищей" ("подмастерьев") изначально распространялась на так называемый "средний мир" (именуемый в оккультизме "астральным миром"), в отличие от "ученика" (самая низшая, первая степень в масонской иерархии), компетентного лишь в вопросах телесной реальности, и "мастера" (третья, высшая в иоанновом масонстве, степень), достигшего высшего духовного и сверхиндивидуального уровня.

Хотя "средний мир" масонов-"товарищей" и не является сам по себе чем-то сугубо отрицательным, но именно в этом психологическом плане, промежуточном между миром телесным (земным) и миром духовным (небесным), согласно учению христианской Традиции, обитает "князь воздушный" - Падший Ангел, Сатана-Люцифер, дословно (в переводе с латыни) - "Светоносец", "Светоносный", "Светозар" - что снова подводит нас к символизму "пламенеющей звезды".

Если человек в ходе своего духовного развития успешно преодолевает испытания ("мытарства") в "среднем мире", полном всяческих соблазнов, то он становится "Мастером" ("Магистром", "Мэтром"), "Господином", и неразрывно соединяется с Духом по ту сторону иллюзий "среднего мира". Но "средний мир" таит в себе множество опасностей. В рамках "Великой легенды франкмасонства" о Хираме Абиффе (Адонираме) - Великом Зодчем израильского царя Соломона (а эта легенда является подлинной парадигмой, то есть фундаментальной основой для всей масонской доктрины и всего масонского ритуала в целом, невзирая на различия между масонскими "системами"), говорится о предательстве Мастера тремя "товарищами"-подмастерьями, которые, из жадности и желания узнать недоступное им "слово мастера" (тайный пароль), убивают самого Великого Зодчего и Великого Мастера - Адонирама. Особенно важно, что преступление совершают именно "товарищи" - масоны второй степени, а не "ученики" (первая степень) и не "мастера" (третья степень). Таким образом, источник Зла коренится именно в "среднем мире"!

Сам характер вероломного преступления, совершенного тремя "товарищами" - убийства их Хозяина, Господина и Учителя (все эти понятия соответствуют изначальному смыслу латинского слова "мастер") - как нельзя лучше отвечает основной логике марксистского учения о "диктатуре пролетариата" - восстании против "господ", "хозяев", носителей высшего знания, самый ходкий ленинский лозунг "грабь награбленное", более элегантно формулируемый товарищами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом как "экспроприация экспроприаторов" (незаконное овладение "паролем", "словом мастера", как ключом или кодом, дающим доступ к материальному благосостоянию) и т.д.

Сходится буквально все - вплоть до последней детали - раненого Адонирама, получившего первый удар - линейкой - у Южных ворот строящегося Иерусалимского Храма Соломонова от первого "товарища" и второй удар - угольником - у Западных храмовых ворот от второго "товарища", приканчивает у Восточных ворот третий "товарищ". Причем добивает он своего Мастера и Господина при помощи молота - того самого молота, который золотом сиял, вместе с серпом, на большевицких боевых орденах и знаменах, на знамени евразийской "псевдоимперии" (а точнее -антиимперии") СССР, знамени бывшего "Восточного блока" ("Социалистического лагеря") - словом, на том красном знамени, которое, кстати сказать, и само по себе непременно участвует в масонском ритуале, символизируя окровавленную простыню, которой накрывают убитого "товарищами" Адонирама).

Не остались в стороне от этой тревожной логики символизма и советские юные пионеры-ленинцы, большевицкий вариант масонских скаутов (следопытов или разведчиков) перенявшие у последних весьма многое – от трехконечного галстука с масонским узлом до девиза: "Будь готов!" - , чей "пионерский салют" в точности повторял (а кое-где еще и повторяет) тайное приветствие баварского тайного общества масонского толка - так называемых "иллюминатов" Адама Вейсгаупта (по прозвищу "Спартак" - связь иллюминатской традиции с большевизмом прослеживается на самых разных уровнях, начиная с создания германскими коммунистами тайного союза "Спартак" и борьбы "спартаковцев-смелых борцов" за насильственное присоединение Германии к советскому "Отечеству пролетариев всего мира" в 1918-1923 гг., и кончая почти дословным совпадением текстов "гимна" советских пионеров "Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры – дети рабочих!" и исполнявшегося на тот же мотив масонского гимна: "Взвейтесь сердцами выше всех звезд, блещет пред нами Розовый Крест!") - поднятая ко лбу ладонь - изначально символизировала естественный жест защиты от ослепительного света, исходящего от "среднего мира", мира Пламенеющей звезды, мира Денницы-Люцифера, о которой современный русский поэт Николай Боголюбов с полным основанием написал:

Над погостом алеет звезда,

Ядовитая, как мухомор.

Кстати, и слова из известного стихотворения А.С. Пушкина (отдавшего в молодости дань масонству, вступив в Кишиневскую ложу "Овидий"):

Товарищ, верь, взойдет она,

Звезда пленительного счастья!

Россия вспрянет ото сна

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

может быть правильно понята лишь в этом сугубо масонском контексте, где сочетаются "вольнокаменщицкие" термины товарищ, звезда и восстание против самовластья, то есть - против законной и оправданной власти господ, хозяев, мастеров.

Не лишенным интереса в этой связи представляется, кстати, и уникальность самой даты большевицкой "Великой Октябрьской Социалистической революции". В книге пророка Даниила, в том же самом сюжете о "колоссе на глиняных ногах", упоминаются размеры истукана - 60 на 60 "локтей" (всего 360). Но, как мы видели, речь идет не о пространственном, а о временном цикле, и, следовательно, цифры эти необходимо понимать как цифры, как зашифрованные данные, касающиеся длительности определенных сакрально-символических периодов истории человеческого общества. Многие представители Традиции именуют период продолжительностью в 360 лет "циклом Даниила" или "днем Даниила". Соответственно, "неделя Даниила" будет равна 2520 годам. Если взять за точку отсчета саму дату пророческого сна Навуходоносора в котором он увидел "истукана" ("Колосса Истории") - 603 год до Рождества Христова - и прибавить к нему "неделю Даниила" (2520 лет), то получится именно 1917 (год)! Как говорили древние римляне, Sapienti sat, то есть: "Мудрому – достаточно!".

Подводные камни

Услышав слова о донском гербе, флаге и гимне, Круг рассмеялся и принял Законы, предложенные Атаманом Красновым, в полном объеме. Законы эти создали Атаману множество врагов. Прежде всего – среди выползшей, подобно тараканам, из всех щелей "демократической" интеллигенции, дотоле прятавшейся в этих щелях от большевиков. Склонная всегда разрушать, а не творить, она повела широкую кампанию травли против Атамана, обвиняя его в "диктаторских замашках", желании "возродить феодальные порядки" (хотя - что там было возрождать, ведь феодализма на Дону никогда не было!) и т.п.

Не удовлетворяли новые законы и генерала Деникина, не желавшего смиряться с тем, что Дон вступает на путь самостоятельного развития и что с ним возможны только союзнические отношения. Поскольку Дон не признал Деникина своим диктатором, Краснова сразу объявили "самостийником", человеком "немецкой ориентации", а слова Атамана: "Здравствуй Царь в Кременной Москве, а мы казаки на Тихом Дону" (выражение эпохи Смуты на Руси, до призвания Романовых на Царство), создали Атаману Краснову в "непредрешенческой" Добровольческой армии прочную репутацию "монархиста". Причем, дорогой современный читатель, монархические убеждения были, по-видимому, в глазах многих "убеленных сединами доблестных вождей" белых добровольцев большим недостатком, как бы ставившем на человеке некое неизгладимое позорное клеймо!

Что же касается "немецкой ориентации" Краснова, то – помилуй Бог! – какая еще могла в то время быть ориентация у подлинного русского патриота (будь он, по воле судьбы, вынужден, чтобы избежать еще худшего зла, стать на время Украинским гетманом или Донским атаманом!), а не проантантовского дурачка без Царя в голове, в которого так "успешно" играли генерал Деникин и иже с ним, доведя дело освобождения "Единой-неделимой" от большевиков "при помощи союзников" до всем известного печального финала!

4 мая состоялось последнее заседание Круга спасения Дона. 5 мая Круг разъехался, оставив Атамана одного править войском.

Все в области Войска Донского лежало в обломках и запустении. Церкви поруганы, станицы разгромлены. Из 252 станиц Войска Донского только 10 были свободны от большевиков. Самый Дворец Атаманский в Новочеркасске был загажен красной нечистью настолько, что поселиться в нем без ремонта было нельзя.

Но все это были пустяки по сравнению с тем ужасным злом, которое сотворили большевики в душах населения. Все понятия нравственности, чести, долга, честности были совершенно стерты и уничтожены. Сама совесть людская была опустошена и испита до дна. Люди отвыкли и не желали работать, не считали себя обязанными подчиняться законам, платить подати, исполнять приказы. Необычайно развилась спекуляция, занятие куплей-продажей, которое стало своего рода ремеслом целого ряда лиц, и лиц интеллигентных.

Большевицкие комиссары насадили взяточничество, которое стало обыкновенным и как бы узаконенным явлением (и остается таковым до сих пор! – В.А.).

В стране, заваленной хлебом, мясом, жирами и молоком, начинался голод. Не было товаров, и сельчане не хотели везти свои продукты в город. Не было денежных знаков – их заменяли разные суррогаты, вроде купонов.

Союз с Германией

В своей беззаветной борьбе за спасение от красной напасти, для начала, хотя бы Дона, П.Н. Краснов, подобно П.П. Скоропадскому на Украине, ни на минуту не перестававший сам осознавать себя и быть прежде всего русским генералом, готов был опереться на любых союзников – немцев, украинских самостийников, независимую ("под сенью дружеских штыков", на этот раз – не русских, а германских!) Грузию, автономные Кубань, Кавказ и Крым. Все для него было подчинено решению первоочередной задачи: "Большевицкий Карфаген должен быть уничтожен!". Все остальное, в том числе и государственное устройство России, освобожденной от красного гада, могло подождать.

Донской Атаман установил немедленно связь с германским Императором Вильгельмом II и украинским Гетманом Скоропадским, объявив им о благожелательном нейтралитете Дона, и просил впредь, до освобождения всей России от большевиков, считать Дон самостоятельной республикой, управляемой Основными законами (об этом мы уже писали в предыдущих главах нашей книги).

28 июня 1918 года П.Н. Краснов (уже повышеный в звании до Генерала от кавалерии) направил Кайзеру Вильгельму II Гогенцоллерну письмо, содержание которого мы приводим ниже.

Письмо Донского Атамана Императору Вильгельму

Ваше Императорское и Королевское Величество.

Податель сего письма, Атаман Зимовой станицы Всевеликого Войска Донского при Дворе Вашего Императорского Величества Герцог Лейхтенбергский и его товарищ генерал-майор Черячукин, в Германии уполномочены мною, Донским Атаманом, приветствовать Ваше Императорское Величество Могущественного Монарха Великой Германии и передать нижеследующее. Два месяца борьбы доблестных Донских казаков, которую они ведут за свободу своей родины с таким мужеством, с каким в недавнее время вели борьбу против Англичан родственные Германскому народу Буры, увенчались на всех фронтах нашего Государства полной победой, и ныне земли Всевеликого Войска Донского на 9/10 освобождены от диких красногвардейских банд.

Государтсвенный порядок внутри страны окреп, и установилась полная законность. Благодаря дружеской помощи войск Вашего Императорского Величества создалась тишина и на Юге войска, и мною приготовлен корпус казаков для поддержания порядка внутри страны и воспрепятствования натиска врагов.

Молодому государственному организму, каковым в настоящее время является Донское Войско, трудно существовать одному и потому оно заключило тесный союз с главами Астраханского и Кубанского войск полковником князем Тундутовым и полковником Филимоновым с тем, чтобы по очищении земли от большевиков составить прочное государственное образование на началах федерации Всевеликого Войска Донского, Астраханского войска с калмыками Ставропольской губернии, Кубанского войска, а впоследствии, по мере освобождения, и Терского войска, а также народов Северного Кавказа. Согласие всех этих держав имеется, и вновь образуемое государство в полном согласии с Всевеликим Войском Донским решило не допускать до того, чтобы земли его стали ареной кровавых столкновений и обязались держать полный нейтралитет. Атаман Зимовой станицы нашей при дворе Вашего Императорского Величества уполномочен мной просить Ваше Величество признать права Всевеликого войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения Кубанского, Астраханского и Терского войск Северного Кавказа, права на самостоятельное существование и всей федерации под именем Доно-Кавказского Союза.

Просить Ваше Императорское Величество признать границы Всевеликого войска Донского на прежних географических и этнографических его размерах, помочь разрешению спора между Украйной и Войском Донским из-за Таганрога и его округов в пользу Войска Донского, которое владеет Таганрогским округом более 500 лет и для которого Таганрогский округ является частью Тьмутаракани, от которой и стало Войско Донское.

Просить Ваше Величество содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии и города Воронежа, станции Лиски и Поворино и провести границы войска Дрнского, как это указано на карте, имеющейся в Зимовой станице.

Просить Ваше Величество оказать давление на советские власти Москвы и заставить их своим приказом очистить пределы Всевеликого Войска Донского и других держав, имеющих войти в Доно-Кавказский Союз, от разбойничьих отрядов красной гвардии и дать возможность восстановить нормальные мирные отношения между Москвой и Войском Донским. Все убытки населения войска Донского торговли и промышленности, происшедшие от нашествия большевиков, должны быть возмещены Совесткой Россией.

Просить Ваше Императорское Величество помочь молодому нашему государству орудиями, ружьями, боевыми припасами и инженерным имуществом и, если признаете это выгодным, устроить в пределах Войска Донского орудейный (так в тексте – В.А.), ружейный, снарядный и патронный заводы.

Всевеликое Войско Донское и прочие государства Доно-Кавказского Союза не забудут дружеской услуги Германского народа, с которым казаки бились плечом к плечу еще во время Тридцатилетней войны, когда Донские полки бились в рядах армии Валленштейна, а в 1807 году и 1813 г. Донские казаки со своим Атаманом графом Платовым боролись за свободу Германии и теперь, после почти трех с половиной лет кровавой войны на полях Пруссии, Галиции, Буковины и Польши, казаки и германцы взаимно научились уважать храбрость и стойкость своих войск, а ныне, протянув друг другу руки, как два благородных бойца, борются за свободу родного Дона.

Всевеликое войско Донское обязуется за услугу Вашего Императорского Величества соблюдать полный нейтралитет во время войны народов, не допускать на свою территорию враждебной германскому народу вооруженной силы, на что дали свое согласие и Атаман Астраханских войск князь Тундутов и Кубанское Правительство и, по присоединении, остальные части Доно-Кавказского Союза.

Всевеликое Войско Донское предоставляет Германской Империи право преимущественного вывоза избытков за удовлетворением местных потребностей хлеба зерном, мукой, кожевенных товаров и сырья, шерсти, рыбных товаров и изделий, скота и лошадей, вина виноградного, растительных и животных жиров и масла, изделий из них, табачных товаров и других продуктов садоводства и земледелия, взамен чего Германская Империя доставит сельскохозяйственные машины, химические продукты и дубильные экстракты, оборудование экспедиции заготовления государственных бумаг соответствующим запасом материалов, оборудование суконных, хлопчато-бумажных, кожевенных, химических, сахарных и других электротехнических принадлежностей.

Кроме того, Правительство Всевеликого Войска Донского предоставит германской промышленности особые льготы по помещению капиталов в Донские предприятия торговли и промышленности, в частности, по устройству и эксплуатации новых водных и иных путей.

Тесный договор сулит взаимные выгоды и дружбу, спаянную кровью, пролитой на общих полях сражений воинственными народами германцев и казаков, станет могучей силой для борьбы со всеми нашими врагами.

К Вашему Императорскому Величеству обращается с этим письмом не дипломат, тонкий знаток международного права, но солдат, привыкший в честном бою уважать силу германского оружия, а поэтому прошу простить прямоту моего тона, чуждую мелких ухищрений, и прошу верить в искренность моих чувств.

Уважающий Вас Петр Краснов, Донской Атаман генерал-майор.

Нам представляется необходимым отметить, что данный текст письма П.Н. Краснова Кайзеру Вильгельму II (составленного, как мы видим, отнюдь не в "лакейско-верноподданическом тоне", а написанного равным – равному) в отличие от текста, опубликованного в 1-м издании труда Краснова "Всевеликое Войско Донское" (Архив Русской Революции, т. 5, Берлин, 1922 г.), в редакционном примечании к которому содержалось указание на то, что "текст взят из разосланного господином М.В. Родзянко письма, почему за точность выражений не ручаемся (курсив наш – В.А.)" дается по тексту, обнаруженному членом редколлегии казачьей газеты "Станица" хорунжим А.Н. Азаренковым в Государственном Архиве РФ в фондах бывшего Пражского Казачьего архива, перевезенном в СССР после Второй мировой войны и помещенном в Спецхран по ведомству НКВД. Папка, в которой хорунжий Азаренков обнаружил письмо Атамана Краснова (фонд 102, опись 1, дело 20, листы 1, 1об, 2, 2 об), хранится в фондах "Всевеликое войско Донское: канцелярия атамана 1917-1920 гг." (в документах калмыцкого отдела Войска Донского.

Вероятно, как пишет (со слов автора находки) историк казачества К.Э. Козубский в своей статье "Доброе имя Атамана", опубликованной в № 1 (47) газеты "Станица" за 2006 год, данный текст письма (с которого, очевидно, и был сделан "список" Родзянко – "февралиста", "единонеделимца" и ярого ненавистника казачьей автономии!) не стал известен казачьим историкам ранее потому, что "если донцы более или менее часто заглядывают в архивы по своему войску и работают с документами, то калмыками в составе Донского, Астраханского и Терского войск мало кто интересуется".

Результатом усилий, предпринятых П.Н. Красновым на посту Донского Атамана, стал "зеленый свет", полученный от германского командования на вооружение спешно формируемой Донской (а через Донскую – и Добровольческой) армии!

За первые же полтора месяца Дон получил с Украины через немцев 1 600 винтовок, 88 пулеметов, 46 артиллерийских орудий, 109 000 артиллерийских снарядов и 11 500 000 ружейных патронов. Причем из этого количества 35 000 снарядов и 3000 000 патронов были донцами за это время совершенно безвозмездно переданы Добровольческой армии.

Благодарности за это Краснов, впрочем, так и не дождался. "Немецкий прихвостень", что с него взять, истинно русскому патриоту и руку то ему подать зазорно...

Командующим Донской армией был назначен генерал С.В. Денисов, начальником штаба – полковник И.А. Поляков. С молниеносной быстротой очищается от большевиков вся территория Всевеликого Войска Донского. В июне 1918 года донские части ведут бои уже на северо-восточных границах Области, а местами – переходят их.

Если бы рассмотреть события, происходившие на Дону летом 1918 года, с высоты птичьего полета, или, может быть, заснять их для потомства, или хотя бы застенографировать по всем условным точкам пространства-времени, то изумленному свидетелю могло бы показаться, что неумолимое время замедлило свой ход или повернуло вспять. Как легендарный град Китеж – из-под объявших его вод – так на поверхность бушующей стихии на месте бывшей Российской Империи всплыла Область Всевеликого Войска Донского, в сказочно короткий срок освобожденная от большевицких банд. Но мало этого! Земля эта принесла небывалый, невиданный дотоле урожай! Заработали в полную мощь восстановленные заводы, в том числе военные!

Возобновились занятия в школах, гимназиях, реальных училищах, в Донском кадетском Императора Александpа III корпусе. В донском Новочеркасском Военном училище – впервые в истории русских военных учебных заведений! – по личному приказу Атамана Краснова был введен курс военной психологии, и лично Атаман приезжал в Училище читать этот курс. Генерал Н.Н. Головин (по чьей просьбе П.Н. Краснов возобновил его чтение на военно-научных курсах генерала Н.Н. Головина в 30-е годы в Париже) считал это нововведение, осуществленное Атаманом Красновым еще в 1918 году, фактом громаднейшего значения в истории русской военной школы. Идеи и мысли, изложенные генералом Красновым в его капитальном труде "Душа Армии", еще подлежат изучению и освоению новой Российской армией (если ей суждено пронести в будущее это славное имя). Работали также Донская Офицерская школа, аналогичного типа самолетная школа и военно-фельдшерские курсы.

Части Донской Армии под командованием славного генерала С.В. Денисова были вновь, как и встарь, скованы железной дисциплиной Императорских Уставов, одеты по положению до февраля 1917 года, имели нормальный российский штат, носили старые русские (по мнению левых - проклятые старорежимные) царские кокарды и погоны и не испытывали никакого недостатка ни в вооружении, ни в амуниции. Не знаю, как там "у Котовского", а у Краснова "амуниция" была действительно "в порядке, как при Николае" (по выражению большевицкого барда Эдуарда Багрицкого).

К августу 1918 года было почти закончено формирование постоянной Донской Армии, так называемой Молодой армии, из казаков 19-20- летнего возраста.

Эта казачья молодежь, не прошедшая четырехлетнюю мясорубку русско-германской войны, не уставшая, не развращенная демократической и большевицкой пропагандой, не знавшая комитетов и комиссаров, была сведена в две пехотные бригады – пластунскую и стрелковую, три конных дивизии, саперный батальон и технические части, а также части легкой, конной и тяжелой артиллерии. Эти части были нормального российского штата, имели казенных лошадей, получали все казенное обмундирование и снаряжение от Войска, штатный обоз. Они были воспитаны, вымуштрованы и обучены по старым русским уставам царского времени и составляли особую гордость Войска Донского. Общая численность казачьих молодежных частей превышала 30 000 штыков и сабель. Именно эти молодые донцы должны были идти с Деникиным освобождать Москву от ига Коминтерна. Их особо тщательно снаряжали, особенно тщательно воспитывали и прививали им идею освободительного похода для спасения России.

По Дону ходил флот из шести вооруженных речных кораблей под донским Андреевским флагом с древним казачьим гербом - оленем, пронзенным стрелой – контролировавших обстановку во всей области Войска Донского и в значительной части Воронежской губернии. Этот небольшой флот оказал значительную поддержку Донской армии в освобождении казачьих столиц от большевиков. Два морских парохода доставляли на Дон из портов Румынии и Севастополя для Донской армии тяжелые морские орудия для бронепоездов, пулеметы, аэропланы, десятки тысяч снарядов и сотни тысяч ружейных патронов. Для подготовки личного состава Донского флота был сформирован в городе Таганроге морской батальон. Ожидалось, что через полгода Дон сможет перейти на самоснабжение.

29 июля Украина признала старые границы Донского войска, нарушенные Брестским миром, и донские власти вошли в Таганрог и Таганрогский округ. Донские войска, преодолевая слабеющий натиск большевиков, вышли за пределы земель Войска Донского и победоносно вступили в Воронежскую и Саратовскую губернии. Германские гарнизоны сохраняли по отношению к донцам (как, впрочем, и к добровольцам – невзирая на антигерманские эскапады петушившихся вождей последних!) дружественный нейтралитет.

Дон был весь свободен от большевиков и достиг большого процветания внутри. В невиданно короткий срок Атаману Краснову удалось превратить вверенную его попечению область в "Oрднунгсцелле" ("ячейку порядка") – то есть, то, во что Гетман Павел Скоропадский безуспешно пытался превратить вверенную ему Украинскую Державу и в то, чем через год стала, после разгрома Советской республики, Бавария для Германии, охваченной, вслед за Россией, революционной смутой. В этой обстановке 15 августа 1918 года в столице Войска, Новочеркасске, собрался Большой Войсковой Круг. После всего вышеизложенного, для всякого непредвзятого человека было бы естественно ожидать, что члены Круга первым делом низко поклонятся Атаману Краснову в ножки за все сделанное, им, начиная с мая месяца, для родного Дона и лично для них, за то, что живы-здоровы, "сыты-пьяны, и нос в табаке". Со стороны рядовых "серошинельных" казаков, в том числе и делегатов Круга, отношение к Атаману было действительно восторженное. Но совсем иначе отнеслось к нему руководство Круга.

На внутреннем фронте

Дело в том, что Большой Войсковой Круг уже не был тем сплошь однородным "серым" кругом, каким был Круг спасения Дона. В него вошла интеллигенция, а также, что еще хуже – полуинтеллигенция - "образованщина", по Солженицыну (народные учителя и т.п.), ухитрившаяся, на первых порах, овладеть умами казаков. Круг разбился не только по округам и станицам, но и по политическим партиям. Председателем Круга, вместо пылкого донского патриота Янова, был избран хитрый думец-кадет В.А. Харламов, немедленно развязавший против Атамана подпольную борьбу. Подобно борьбе подрывных левых сил против гетмана Скоропадского на Украине, борьба против генерала П.Н. Краснова велась по двум направлениям:

- "прогерманская ориентация" Атамана;

- его "монархические убеждения".

Если с первым обвинением "серая" казачья часть Круга разобралась довольно быстро – уж слишком явными были практические успехи Донской власти, во многом ставшие возможными благодаря благожелательному отношению Германии, то со вторым было сложнее. За полтора года демократическая и большевицкая пропаганда сумела противопоставить в умах русских людей понятия "Царь" и "монархия" понятию "свобода". А без "свободы" русский человек – Вы сами понимаете! – прожить никак не может! Без Бога может, без Царя может, без Отечества (как показывает опыт) тоже, без денег, дома, работы, семьи и даже без штанов – запросто, но вот "свобода" для него – это святое! Только равенства, братства, да еще компактной гильотины на каждую отдельно взятую семью и не хватает!

Между тем, Атаман Краснов отслужил торжественную панихиду по Царю, зверски убитому большевиками , предварительно отдав об этом официальный приказ.

Офицерская газета "Донской край" редактировалась талантливым и опытным писателем И. А. Родионовым, считавшимся ярым монархистом, и в ней помещались статьи, в которых в благожелательном тоне шла речь о восстановлении монархии в России. Левые партии Дона потребовали в связи с этим немедленной отставки "реакционера" Родионова (кстати, настоятельно рекомендуем всем прочитать книгу И.А. Родионова "Дети дьявола", переизданную в 2003 году в Санкт-Петербурге "Русским Имперским Движением"). Обстановка накалилась до такой степени, что Атаман Краснов, заявив, что оставляет свой пост и взяв из рук есаула золотой атаманский пернач, бросил его на стол с такой силой, что расколол верхнюю доску, и в гневе ушел из зала заседаний.

Но тут уж взволновалась "серая" часть круга – станичники и фронтовые казаки, знавшие и любившие своего славного генерала и Атамана. Немедленно в Атаманский дворец была отправлена депутация от Круга во главе с Председателем, уговорившая Атамана Краснова остаться на своем посту до предстоящих выборов. Эти выборы завершились триумфом Атамана Краснова, несмотря на все попытки левых заменить его кандидатом "проантантовской" ориентации – генералом Богаевским. Рядовые члены круга пришли в полный восторг, воочию узрев колоссальные достижения Дона, достигнутые под властью Атамана Краснова. Наибольшее впечатление на них произвел торжественный парад частей донской Молодой армии. Казалось, сама Русская Императорская армия 1914 года воскресла перед ним в лице этих лихих казачат. И Атаман Краснов, вместо ожидавшейся левыми отставки, был произведен – через чин! – в полные генералы (от кавалерии). Ему устроили настоящую овацию.

Не прошло и недели после парада в Новочеркасске, как телеграф принес известие о новой громкой победе 1-й Пластунской бригады и 2-й Донской Казачьей Дивизии над большевиками в Чирском районе. Части Молодой армии наступали, как на том параде, не ложась, не кланяясь пулям, держа винтовки на ремне – и красные бежали перед ними. А когда они залегли и открыли меткий огонь по врагу, то сильные позиции большевиков вскоре были покинуты теми. Так Молодая армия Краснова получила боевое крещение.

Участники Круга разъехались по домам и станицам с горящими от восторга глазами, а Атаман Краснов остался один – нести дальше свой тяжкий Крест борьбы за спасение как своей "малой Родины" - Дона, так и "большой Родины" - России.

К сожалению, время работало против него. На одни только бесплодные заседания Круга ушел почти месяц. Из-за скрытого и явного противодействия со стороны командования Добровольческой армии так и не были решены главные стратегические задачи: освобождение сердца России – Москвы - и свержение богоборческой большевицкой власти. Отнюдь не по вине Донского Атамана летом 1918 года была упущена единственно реальная - за всю гражданскую войну! – возможность покончить с Советской властью одним ударом соединенных сил Донской и Добровольческой армий и германского бронированного кулака. Оторвать от тела исстрадавшейся Отчизны присосавшихся к ней красных кровососов, выблеванных Сатаной, когда его рвало на нашу многострадальную землю!

"Германский бронепоезд"

Антибольшевицким силам Юга России летом 1918 года представилась действительно уникальная возможность добраться к осени до Москвы "на германском бронепоезде".

Во "Всевеликом Войске Донском" генерал Краснов высказывает эту мысль совершенно ясно и определенно:

"Тогда – и это по тогдашнему настроению и состоянию Красной армии, совершенно не желавшей драться с немцами – несомненно, так и было бы – тогда немецкие полки освободителями вошли бы в Москву. Тогда немецкий Император явился бы в роли Александра Благословенного в Москву, вся измученная интеллигенция обратила бы свои сердца к своему недавнему противнику. Весь Русский народ, с которого были бы сняты цепи коммунистического рабства, обратился бы к Германии и в будущем явился бы тесный союз между Россией и Германией. Это была бы громадная политическая победа Германии над Англией, перед которой ничтожной отказался бы прорыв Линии Гинденбурга на Западном фронте и занятие Эльзаса. И державы Согласия приняли все меры, чтобы не допустить этого"...(Всевеликое Войско Донское, с. 265).

Атаману Краснову было хорошо известно об упорно ходивших - и очень похожих на правду! - слухах (причем известно из весьма солидных, внушавших доверие источников), что Англия к 1917 году, убоявшись могущества Российской Армии, готовой грозным прыжком овладеть и Берлином и Веной, испугавшись, что тогда ей придется исполнить свое данное перед войной клятвенное обещание отдать России Константинополь и проливы и утвердить русское влияние в Персии (что никак не входило в английские планы!), побудила изменников – генералов и сановников – добиться отречения Императора Николая II и вдохнула в умы несчастной русской интеллигенции подлую мысль о мире "без аннексий и контрибуций". Атаман знал, какую роль приписывали во всем этом деле английскому послу Бьюкенену и английскому золоту, но промолчал об этом, потому что еще верил в "благородство союзников".

Создание народной Донской армии и борьба ее – совместно с Добровольческой армией, в союзе с национальными армиями самостийной Украины, Крыма, Кавказа и Грузии – против большевиков, за окончательное освобождение России от ига III Интернационала, имело тот громадный политический смысл, что превращало классовую гражданскую войну, развязанную большевиками, в национальную войну всех народов России (и в первую очередь - русского народа) – против кремлевских узурпаторов. Тем самым генерал Краснов (быть может, сам того не сознавая!) обращал в свою пользу ленинский лозунг: "Превратим империалистическую (то есть межнациональную – В.А.) войну в гражданскую!".

Именно в стихии гражданской войны сам Ленин с братией чувствовали себя, как рыба в воде, освободив своих адептов от "химеры, именуемой совестью"! Краснов же преобразил ленинский лозунг в его противоположность, выбивая тем самым из большевицких лап бич социальной демагогии.

По замыслу Краснова, гражданскую войну необходимо было превратить в общенациональную борьбу народов Российской Империи во главе с русским народом и (пусть даже "самостийными" - пока!) казачьими войсками с узурпаторами русской государственности и самой души русского народа, засевшими в сердце Русской Земли – Первопрестольной белокаменной Москве.

Следует подчеркнуть, что необходимость соглашения с немцами была ясна тогда не только Краснову и Скоропадскому, но и многим деникинским добровольцам.

Так, уже упомянутый выше офицер Марковского полка писал:

"Положение Добровольческой армии в этот период (май 1918 г.) из безнадежного становится крайне выигрышным. Перед нею раскрываются широкие перспективы. Нужно только правильно выбрать дальнейшее операционное направление к Москве и в связи с этим решить вопрос о своем отношении к Германии, предлагающей генералам Алексееву и Деникину через своего командира корпуса в Ростове свою помощь на условиях признания ими прекращения войны с Германией (и только-то! – В.А.).

Реальная политика требовала от наших вождей соглашения с немцами (если не о прямом сотрудничестве, то о сепаратном мире – В.А.).

Это давало сразу же Добровольческой армии блестящее исходное положение, а именно возможность перебросить Добровольческую армию на север и западные границы, Всевеликое Войско Донское – на Московское направление, на непосредственную близость к Москве. Вряд ли бы Советская власть, обладавшая тогда еще незначительной Красной армией, устояла бы под двойным нажимом: с юга Добровольческой и Донской армий, а с востока – чехо-словаков и Народной армии.

В этом случае Добровольческая и Донская армии имели бы позади ближайший, обеспеченный немцами тыл – Украину и Дон.

Произойди это – и судьба России, конечно, сложилась бы иначе. Восстановив же могучую Россию, можно было бы потом и пересмотреть соглашение, заключенное с Германией (хотя – почему, собственно, нужно было бы его пересматривать?). Во всяком случае, в 1918 году соглашение с Германией казалось желанным очень многим русским людям, а настроение среднего и младшего офицерства было, безусловно, германофильское.

"Союзническая" ориентация "единонеделимцев"

Однако генерал Деникин (в отличие от своих добровольцев) твердолобо держался "союзнической" ориентации. Его штаб сразу же повел работу по дискредитации Атамана Краснова, невзирая на то, что вооружение и снабжение Добровольческая армия получала именно от него (а точнее – при его посредстве от столь ненавистных вождям добровольчества немцев!).

Дело доходило до курьезов. Так, на одной из своих первых встреч с Атаманом Красновым в мае 1918 года в станице Манычской генерал Деникин потребовал от Донского Атамана – ни много, ни мало! – уничтожения (!) диспозиции по уже выигранному бою с красными, в результате которого был освобожден Батайск – только лишь потому, что в диспозиции было указано, что "в правой колонне действуют германский батальон и батарея, в центре – донцы, а в левой колонне – отряд полковника Глазенапа Добровольческой армии". А добровольцы, видите ли, никак не могут действовать заодно с немцами! На это Атаман возразил Деникину, что выигранный бой за Батайск уже стал достоянием истории, а историю уничтожить задним числом нельзя ("оруэлловские" эксперименты советских фальсификаторов истории были еще впереди!). Атаман Краснов предложил Деникину совместное наступление в направлении Царицына и Воронежа (что считал единственно разумным и цитированный нами выше Марковский офицер, равно как и генерал Н.Н. Головин).

Но Добровольческая армия, в лице своих "убеленных сединами" вождей Алексеева и Деникина, с плохо скрываемым презрением воротя нос от "донских сепаратистов", вместо подготовки совместного с казаками освободительного похода на Москву, предпочла начать борьбу за освобождение Кубани, дабы иметь на юге широкую базу "обещаний ради будущих благ". Поход на север ее, похоже, не интересовал.

Как известно, 2-й Кубанский поход увенчался большим – тактическим! – успехом – освобождением от красных всего Северного Кавказа и выходом Добровольческой армии на "широкую московскую дорогу"…жаль только, что с опозданием на целый год!

Победы деникинских добровольцев были поистине "пирровыми победами". Шаг за шагом выбывали из рядов Добровольческой армии ее лучшие вожди, военачальники, идейные рядовые добровольцы, и с ними вместе гибли и моральные устои армии. В ее ряды вливалось все больше мобилизованных, среди которых наличествовала масса враждебного Белой Идее элемента.

В течение второй половины 1918 и начала 1919 года Добровольческая армия крепла численно, но слабела морально. А самой невосполнимой потерей была потеря времени. Как говаривал Петр Великий: "Потеря времени – смерти безвозвратной подобна". Добрармия, поставив себе целью решение задачи явно второстепенной (освобождения Кубани) вместо главной (наступления вместе с донцами через Дон на Москву) увязла в борьбе на Северном Кавказе, где потеряла целый год, инициативу в войне и, наконец, Россию.

Начав наступление на Москву лишь поздней осенью 1919 года, Добровольческая армия Деникина встретила на своем пути уже не красногвардейские банды, страшные лишь для мирного населения, а скованную железной дисциплиной и драконовскими мерами дециматора Троцкого регулярную Красную армию силою в миллион штыков и сабель, подгоняемую в спину пулеметами заградотрядов и руководимую отнюдь не последними генералами старого русского Генерального Штаба: Бонч-Бруевич, Парский, Гутор, Зайончковский, Клембовский, Свечин, Лебедев, Брусилов – список "черного войска" мог бы занять целую страницу. Да будут прокляты эти иуды во веки веков!

Финал этой истории всем нам слишком хорошо известен. В мае 1918 года русские люди вновь - как в черном феврале семнадцатого! – коллективным разумом и коллективными усилиями – безошибочно выбрали наихудший изо всех возможных вариант развития русской истории! Вот что значит без Царя в голове!

Итак, в мае 1918 года Всевеликое Войско Донское во главе со своим Атаманом стояло одно-одинешенько перед тяжелейшей задачей освобождения всех своих войсковых земель от большевиков и начала освобождения от красного ига всей остальной России.

Выше было показано, что с первой задачей Атаман Краснов и восстановленное им Всевеликое Войско Донское, спаянное железной дисциплиной Воинских Уставов Русской Императорской армии, модернизированных с учетом опыта Великой войны, справилось блестяще.

"Большевизму Атаман противопоставил шовинизм, интернационалу – ярый национализм". Разъезжая по станицам и полкам, Атаман везде говорил одно: "Любите свою великую, полную славы Родину – Тихий Дон и мать нашу – Россию! За Веру и Родину – что может быть выше этого девиза!".

Командующий Донской армией генерал-майор С.В. Денисов требовал не только полного соблюдения воинской дисциплины и порядка, но и форменной, щегольской, насколько позволяли обстоятельства, одежды и благопристойного поведения в общественных местах – "как при Николае", или, иначе говоря - в Царской армии до революции. Между тем, общеизвестно, что самым слабым местом Добровольческой армии была как раз дисциплина. Как говорится, "доблести много – дисциплины мало". Разлад между Доном и Добровольческой армией начался с мелочей и пустяков, но со временем он, вследствие крайне обостренного самолюбия генерала Деникина, очень скоро вылился в крайние формы.

Деникина постоянно раздражала мысль, что Войско Донское, в отличие от его собственных "странствующих музыкантов", находится в хороших отношениях с немцами, и что немецкие офицеры запросто бывают у Донского Атамана.

Деникин не думал о том, что именно благодаря этим хорошим отношением Краснова с немцами Добровольческая армия безотказно получала оружие и боеприпасы и что немцы беспрепятственно пропускали через Украину и Донскую область русских офицеров, желавших служить под знаменами Деникина. Напротив, он видел в позиции Атамана Краснова только "измену союзникам" (давно уже продавшим и предавшим Россию!) и неизменно сторонился Атамана.

Пока у Донского Атамана имелась на фронте 60-тысячная армия, а у Деникина (вместе в войсками Кубанской Рады) – 12-тысячная, пока все снабжение "вечно странствукющих" деникинских ратей шло через Донского Атамана, взявшегося быть посредником между Украиной и немцами – с одной стороны, и Добровольческой армией – с другой, Деникин молчал, и только его окружение исподволь готовило грязную клеветническую кампанию по дискредитации генерала Денисова, Атамана Краснова и всех донских казачьих патриотов. Эти слепцы стремились всеми правдами и неправдами свалить Донское правительство и Войско Донское. Впоследствии, при помощи пресловутых западных "союзников", они и впрямь свалили его...но в результате погубили свой последний ресурс в борьбе с большевизмом!

Как только война с красными перестала быть национальной, народной войной, она неизбежно стала войной классовой (как того и хотели большевики, всеми силами стравливавшие разные части русского народа между собой!), и как таковая, по выражению генерала Краснова, не могла иметь успеха в беднейшем классе, утратив в его глазах всякую популярность. Кажется, в описываемый период это понимал только Донской Атаман П. Н. Краснов – быть может, потому, что был не только политиком и военным, но еще и писателем.

Упущенные шансы

Казаки и крестьяне отпали от Добровольческой армии – и Добровольческая армия погибла. Говорят об "измене казаков" Деникину, но не мешало бы при этом разобраться, кто кому раньше изменил – казаки ли Деникину, или Деникин казакам. Если бы Деникин не измерил казакам, жестоко оскорбив их молодое национальное чувство, казаки не покинули бы его.

И прав был Атаман Краснов, когда, в числе своих врагов считал и генерала Деникина. Быть может, сам того не понимая, генерал Деникин, в сущности, направлял всю свою деятельность на разрушение Донского войска и тем самым, пилил сук, на котором сидел.

Еще раз подчеркнем, что именно в мае 1918 года вождями Белого движения был упущен уникальный исторический шанс не просто вышвырнуть большевиков из Москвы, но и переиграть – в последнюю минуту! – итоги первой мировой войны, сменив противоестественный русско-англо-французский союз на естественный, евразийский, русско-германский. Как писал в своих "Воспоминаниях" гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц, создатель германского Гохзеефлотте (Флота Открытого Моря) и, между прочим, большой русофил:

"Я не знаю, найдется ли в мировой истории пример большего ослепления, чем взаимное истребление русских и немцев к вящему прославлению англосаксов!".

В 1918 году был упущен, быть может, самый последний шанс свернуть мировую историю с пути "атлантизма", "глобализма", "мондиализма" и прочих "измов", выгодных только странам "золотого миллиарда", и, прежде всего – англосаксонской, замешанной на сионистских дрожжах и деньгах, цивилизации, на путь расцвета и сосуществования различных культур – в частности, русской, германской и той, что именуется Евразийской. Сам генерал Краснов, хотя и честит тогдашних русских эмигрантов-евразийцев в "За чертополохом" не иначе, как "отвратительной помесью коммунистов и славянофилов", тем не менее, интуитивно, был, несомненно, евразийски мыслящим истинно русским человеком (чьи идеи в определенной мере перекликались даже с идеями послевоенного "евразийца" Л. Н. Гумилева – достаточно внимательно перечитать его книги, чтобы убедиться в правильности этого утверждения).

И конечно, если существует "Мировая Закулиса", она должны была сделать все, чтобы не дать этому случиться. Что же касается генералов Алексеева и Деникина (в отличие от, несомненно, честно заблуждавшегося Л.Г. Корнилова!), то они, очевидно, были весьма удобными для антантовских кукловодов добровольными агентами этой гипотетической (хотя кто знает?) Всемирной Ложи.

Вся лживость и неверность западных "союзников" России, их нагло-потребительское отношение к России в 1914-16 годах, их откровенно предательское поведение по отношению к хранившему им рыцарскую верность Государю Императору Николаю II, и до, и после (в особенности – после!) его злосчастного отречения от прародительского Престола, должны были давно открыть глаза всем русским людям, особенно – военным ранга генералов Алексеева и Деникина – если бы они, конечно, сами пожелали их открыть!

В мае 1918 года еще жив был Государь Император с Царской Семьей и своими верными слугами. У людей, целовавших крест, присягая верно служить Государю (пусть они даже проявили недостойные колебания, как генерал М.В.Алексеев год тому назад, в феврале 1917 года – но ведь поклонники Алексеева утверждают, что он вскоре раскаялся в своем февральском недостойном поведении!) имелась уникальная возможность, плюнув на "свое родное" и мировое "общественное мнение", и забыв о существовании "прогрессивной демократической общественности", пусть даже с немецкой помощью, но выгнать красных узурпаторов из Кремля, спасти Государя – и тем отвести от России Гнев Господень, доселе пребывающий на ней.

"За Веру, Царя и Отечество!" - вот та исконно российская формула, которую уж кто-кто, но старые-то, еще царского производства, русские генералы должны были усвоить себе хотя бы спинным мозгом – за неимением соответствующего органа в голове! Заметим себе, что в этой формуле даже Отечество стоит после Царя (а что уж тут говорить о каких-то вероломных лже-союзниках!). Поистине, кого Господь желает погубить – того лишает разума. Ведь "февралисты" даже Царю, а точнее – Царице, тоже ставили в вину - даже с высокой думской трибуны – "измену союзникам", как самое страшное "преступление" - вспомним печально знаменитое милюковское "глупость или измена!".

Между тем, всем верным Царским слугам должно было быть совершенно ясно, что союзником для Государевых людей может считаться только тот, на кого Его Императорское Величество им всемилостивейше указать соизволит. Так – в том числе из-за пресловутой "верности союзникам"! – русский генералитет (а за ним и народ) в 1917 году предал Царя, а вслед за тем, в 1918 году предал и Отечество, ибо спасать свое Отечество, терзаемое невиданной еще в истории зверской самозваной властью, генералы Алексеев. Деникин и иные с ними были готовы только на следующих "детсадовских" условиях:

"Если Марианночка и Джонни согласятся нам помочь, то мы попробуем вытащить Верочку, Наденьку и Любочку с их матушкой Софией из воды, а то вон посмотрите – нехороший Вилли-хулиган им весло протягивает! Нет, лучше мы его этим веслом по голове! Пусть уж лучше все они потонут вместе, лишь бы миленькие Марианночка и Джонни не обиделись – а то вдруг они больше с нами в песочек не станут играть!".

(Марианной в то время символически именовали Францию, а Джоном Булем - Англию).

Именно так выглядит – в исторической перспективе, разумеется! – поведение верховных военных вождей Добровольческой армии (о поведении ее "духовных" вождей, в лице кадетской и прочей думской сволочи, мы лучше умолчим!) в мае и летом 1918 года – если отбросить всю высокопарную шелуху их речей и писаний!

Все разговоры о том, что вот-де, "союзники", победив Германию, придут (в случае заключения Россией соглашения с Германией) карать Россию "за измену" - представляются нам абсолютно несерьезными. Да если бы германский Император Вильгельм II в самом деле въехал бы - с согласия остатков русской Армии – на белом коне в Москву, в качестве ее освободителя от ига Лениных и Троцких, и восстановил власть Дома Романовых, то свергнуть его с трона – после этого! – не смогла бы никакая в мире сила, возьми даже "союзники" Берлин (в чем автор очень склонен усомниться!).

Но, к сожалению, духа наступать на Москву – без формального согласия вождей Добровольчества и заключения с ними соглашения о нейтралитете! – у германского Главнокомандования тоже не хватило. Слишком сильным было, видно, засилье ненавидевших "реакционный царизм" социалистов, а с другой стороны – ставленников мирового финансового капитала - в германском правительстве и рейхстаге – и свой шанс стать подлинно великой державой Германия тоже упустила. Теперь ей оставалось только проиграть мировую войну, что было вопросом нескольких месяцев.

Печальные итоги

Дальнейшее "водительство" (или "вождение"?) Добровольческой армии ее "вождями" (за исключением генерала барона П.Н. Врангеля – но он командовал – причем командовал превосходно! – уже не Добровольческой армией, а Русской армией в Крыму, и не в 1918, а, к сожалению, только в 1920 году) на Владикавказ-Дербент, Петровск, Баку, Сочи, Гагры, а потом на Киев – до странности напоминает рассказ Честертона "Сломанная шпага" из цикла о патере Брауне. В нем речь идет о том, как один храбрый и талантливый британский генерал – Сент-Клэр – погубил свое войско в борьбе с плохо подготовленными и обученными (хотя и многочисленными и обладавшими артиллерией) повстанцами, заставив свой отряд слишком долго топтаться у реки под ружейным и артиллерийским огнем – вместо того, чтобы с ходу форсировать реку и смести инсургентов.

Где спрятать лист? – В лесу. А чтобы спрятать мертвый лист, надо посадить мертвый лес. Страшный грех, говорит патер Браун. В конце рассказа выясняется, что "героический" британский генерал являлся изменником на содержании у повстанцев и был повешен своими уцелевшими после бойни, прозревшими солдатами, но – к вящей славе Англии! – объявлен мучеником и героем.

Мы, разумеется, далеки от мысли обвинять генералов Алексеева (не зря прозванного "дедушкой русской армии"), Деникина и прочих "февралистов", заодно со всеми, примкнувшими к ним, в работе на Антанту за хорошие деньги. Их жертвенный жизненный путь, навек осененный "мечом и венцом терновым", героическая гибель в борьбе с Красным Зверем в России или нищенское прозябание в эмиграции на сто процентов опровергают такую возможность.

Дело в другом. Сознательное отступление в феврале 1917 года от Духа и Буквы Царской присяги, нарушение святости Крестного целования лишило повинных в этом отступлении людей, особенно из среды высшего военного руководства – благодати Божьей, включая военную харизму. А всякое (в том числе и военное!) творчество, как любил повторять Атаман Краснов – плод Духа Святого!

Глас Бога в их душе – а только он может вызвать к жизни высшие творческие способности, в том числе и военные! – сменился (в лучшем случае!) "мнением" о Нем. Вместо этого все громче, с набатной силой, стал звучать в их душах голос "мира сего" - той самой гипотетической (?) Мировой Закулисы. А голос этот, как нынче уже и нам грешным хорошо известно, говорит, что наивысшими ценностями-де являются не Вера, Царь и Отечество, а "идеалы" - свободы, демократии, прав человека и т.п. однообразно-унылая, и притом насквозь лживая, жвачка для бездумно-счастливого "овечества" – вот за них-то и надо полечь, как за правду-истину!

Так перестановка всего лишь нескольких акцентов в душах высших руководителей страны и Армии привели к нелепым решениям и, в конечном счете, к гибели их самих и Отечества, которое они были призваны защищать. Сказанное относится именно к России, потому что она одна из всех вовлеченных в войну стран старалась все-таки до 2 марта 1917 года быть Святой Православной Русью, водимой Помазанником Божьим, а значит, и Божьим Благословением – пока народ был согласен принимать Его! Не случайно только Россия изо всех воюющих держав провозгласила в качестве одной из своих основных целей в войне освобождение Царьграда от османского ига и восстановление Православного Креста на Святой Софии в Константинополе! Этот крест, кстати, был уже отлит и хранился на борту флагмана русского Черноморского флота – линкора "Императрица Мария", затонувшего в 1915 году в результате таинственного взрыва, причина которого не разгадана до сих пор!

Другие-то страны все давно уже были в руках "князя мира сего", и действовали согласно обычным законам и обычному разуму этого мира. Самой близкой из них по духу к России была все же Германия – и по лежавшему в ее основе монархическому принципу, и по сохранившимся остаткам германского идеализма. Не зря германский Император Вильгельм II, искренне верующий христианин (оклеветанный враждебной пропагандой не меньше своего двоюродного брата - Царя-Мученика Николая II), повелел изготовить две точные копии Священного Лабарума – знамени Святого Равноапостольного Царя Константина Великого с монограммой Иисуса Христа – одну из которых подарил римскому папе, а другую хранил в своей дворцовой часовне, откуда она была похищена неизвестными во время Ноябрьской революции в Германии в 1918 году! Поэтому погубить Россию и Германию враги Монархии и Христианства постарались вместе!

Атаман Краснов, как фронтовой, далекий от Ставки и ее интриг генерал, был свободен от февральского иудиного греха – поэтому Дух Божий благословлял и направлял его дела, подарив под его Атаманством последнее счастливое в ХХ веке лето Православному Тихому Дону. Невиданно богатый урожай, почти полное восстановление промышленности (в первую очередь – военной, оборонной), освобождение всей донской территории от врага – и выход на исконные рубежи грядущего наступления на Москву (где ты была в это время, Добровольческая армия?) – и это все при том, что настоящий, полноценный союз с немцами ему заключить так и не дали – сказалось резко отрицательное отношение к нему Добрармии и, конечно, "прогрессивного общественного мнения", резко вылезшего изо всех щелей и активизировавшегося сразу после ухода большевиков с донской земли. Что это было за мнение? Да включите любую программу TV – и узнаете.

Для подтверждения нашего мнения о положении на Дону и общей оценки положения дел на юге России вновь приведем отрывок из воспоминаний одного из основателей русской монархической Южной армии (союзницы Донской) – герцога Г.Н. Лейхтенбергского:

Был конец июля 1918 г. В Киеве, где я тогда проживал со своими старшими детьми, постепенно, под охраной немецких штыков, укреплялось правительство Гетмана Скоропадского, организовывалась правительственная украинская власть, водворялись покой и тишина, и экономическая жизнь края начала возрождаться.

На Дону правил Атаман Краснов и там также нарождалась вооруженная сила и укрепились порядок и тишина.

Добровольческая армия, выкинув лозунг: "верность союзникам до конца", всецело рассчитывала на их, союзников, помощь и, ставя патриотическим лозунгом: Единую, неделимую Россию, не желала признавать Украины, (лишь) поневоле считаясь с Доном и, что было хуже с практической, русской точки зрения, признавала немцев на Украине своими врагами и всячески это подчеркивала.

Один только Дон, своими собственными силами избавившийся в то время от большевиков, не был связан политически ни с одной из боровшихся еще в то время в Европе коалиций и сохранял свою чисто-русскую независимость. Атаман Краснов мог, поэтому, со спокойной совестью искать материальной поддержки и у немцев, и у Союзников, поскольку и те, и другие пожелали бы помогать ему в борьбе против большевиков...

Вся относительная устойчивость положения на Дону рухнула в ноябре 18-го года – когда стало известно, что Кайзер Вильгельм II отрекся от престола и покинул страну. Это известие совершенно убило дух германского офицерства, и армия стала стремительно разлагаться, повторяя путь русской армии 17-го года, может быть, в чуть более цивилизованном варианте.

Ошеломленные переворотом в собственном тылу германские солдаты, как писал П.Н. Краснов, всего неделю назад грозным "Halt" останавливавшие толпы рабочих и солдат на Украине, покорно давали себя обезоруживать украинским крестьянам. Украинские большевики останавливали эшелоны со спешившей домой баварской кавалерийской дивизией, отбирали оружие и уводили из вагонов лошадей". В этой связи можно вспомнить и похожие строки из незабвенной "Белой Гвардии" Михаила Булгакова.

"А днем успокаивались, видели, как временами по...главной улице...проходил полк германских гусар. Ах, и полк же был!.. Лошади в эскадронах шли одна к одной, рослые, рыжие четырехвершковые лошади, и серо-голубые френчи сидели на шестистах всадниках, как чугунные мундиры их грузных германских вождей на памятниках города Берлина.

Увидав их, радовались и успокаивались и говорили далеким большевикам, злорадно скаля зубы из-за колючей приграничной проволоки:

- А ну, суньтесь!".

И вот теперь на Западе области Войска Донского возникла зияющая рана – дыра во фронте длиной в 600 километров, и закрыть ее было нечем.

После капитуляции Германии на Дон прибыли представители "союзных держав", поддерживавших концепцию единого командования Белыми армиями на Юге России, против чего категорически возражали генерал Краснов и назначенный им командующим Донской армией генерал Денисов.

26 декабря 1918 года на станции Торговая состоялось совещание генералов Краснова и Денисова с их штабами.

На этом совещании командующий Донской армией генерал Денисов и его начальник штаба генерал (И.А.) Поляков резко выступили против единого командования.

В отличие от них, генерал Краснов согласился на подчинение генералу Деникину – при сохранении автономии Донской области и Законов Всевеликого Войска Донского.

"Вы подписываете себе и Войску смертный приговор" - сказал Атаману генерал Денисов.

Благодарность западных "союзников"

А помощь от западных "союзников" так и не поступала. На Дон неумолимо надвигалась катастрофа. В это самое тяжелое время 1919 года, когда Атаман Краснов тщетно молил генерала Деникина и антантовских "союзников" о помощи, к нему прибыл с чрезвычайными полномочиями начальник французской военной миссии капитан Фукэ. Этот "милый" человек предъявил Донскому Атаману - в качестве предварительных условий любой союзнической помощи – форменный ультиматум следующего содержания:

"Мы, представитель французского главного командования на Черном море, капитан Фукэ, с одной стороны, и Донской Атаман, председатель Совета министров Донского войска, представители Донского правительства и Круга, с другой, сим удостоверяем, что с сего числа и впредь:

1.Мы вполне признаем полное и единое командование над собою генерала Деникина и его совета министров.

2.Как высшую над собою власть в воинском, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франшэ д`Эсперэ.

3.Согласно с переговорами 9 февраля (28 января) с капитаном Фукэ все эти вопросы выяснены с ним вместе и что с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фукэ.

4.Мы обязываемся всем достоянием войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе "Донец" (имеется в виду Донбасс – В.А.), где бы они не находились, и происшедшие вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, мы обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-типроцентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года, для чего составить особую комиссию из представителей угольных промышленников и французского консула...".

Атаман прочел это оригинальное условие и смотрел широко раскрытыми глазами на Фукэ.

- Это все? – спросил он возмущенным тоном.

- Все, - ответил Фукэ. Без этого Вы не получите ни одного солдата.

- Так вот она, так долго и так страстно ожидаемая помощь союзников, вот она пришла, наконец...

Ну, что скажете, дорогие читатели? Вы, может быть, ждали (или все еще ждете – даже сейчас! – чего-то иного?).

А Донской фронт остался без резервов. Позади никого нет, а когда позади никого нет – жутко становится на фронте...

Если бы "союзники" действительно пришли помогать, разве было бы так? Невольно напрашивалось сравнение с немцами. Как быстро подавались чести корпуса генерала фон Кнерцера в апреле и в мае 18-го. Не успеешь оглянуться, как уже низкие серые каски торчат перед носом оторопевшего "товарища" и слышны грозные окрики: "halt" и "ausgeschlossen". А ведь это были враги! Если враги так торопились помочь Атаману, как должны были спешить друзья!

А так и пропаганды не нужно – дело ясное. Помощь западных "союзников" - обман!

"Союзники – сволочи!" - как совершенно справедливо писал в булгаковской "Белой Гвардии" на голландских изразцах печи Николка Турбин.

В конце января 1919 года в Верхне-Донском округе разразилась катастрофа – несколько казачьих полков отказались продолжать вооруженную борьбу и перешли на сторону противника.

На заседании 2 февраля 1919 года Большой Войсковой Круг потребовал отставки генералов С.В. Денисова и И.А. Полякова – героев освобождения Дона от красных летом-осенью 1918 года.

Атаман Краснов заявил, что это недоверие Большого Войскового Круга распространяется и на него, и подал в отставку. Перед этим он сказал, что Дон пошел по пути Февральской России.

Отставка была принята Большим Войсковым Кругом после обработки делегатов по округам, которым было внушено, что "это требование союзников", "это желание генерала Деникина", "без этого нам не будет оказано союзниками никакой помощи".

В нарушение закона баллотировку провели открытым голосованием.

До выборов нового Атамана Круг передал атаманскую власть генералу А.П. Богаевскому. Последнему (распорядившемуся первым делом униичтожить весь тираж переизданной И.А. Родионовым неполиткорректной книги Сергея Нилуса Близ есть, при дверех) суждено было нести тяжкий крест звания и обязанностей Донского Атамана до самой своей смерти в Париже в 1934 году.

Отставкой Атамана Краснова закончился самый славный и удачный для белого Дона период гражданской войны. Впереди было военное поражение, расказачивание, уход множества казаков за рубеж, страдания эмигрантов на чужбине, а для оставшихся горе мыкать в родных станицах – использование в качестве пушечного мяса в войне красной Совдепии с "панской" Польшей, раскулачивание, "черные доски", голодомор – в общем, страшный конец Тихого Дона.

Прибывший к концу Круга генерал Деникин выразил лицемерное сожаление и посоветовался с Атаманом Красновым о достойных кандидатурах на пост командующего Донской Армией и начальника ее Штаба. П.Н. Краснов указал на генералов Ф.Ф. Абрамова и А.К. Кельчевского – высокоодаренных, образованных и понимающих военное дело. К назначению предложенных ему в качестве кандидатов Сидорина и Семилетова генерал Краснов отнесся резко отрицательно, как к личностям нечестным, беспринципным и способным на всяческую интригу.

Вот мнение генерала П.Н. Краснова о генералах Сидорине и Семилетове, как и о прочих любимчиках Харламова, Деникина и "прокадетского" Большого Круга:

"Нет, нет, никогда. Только не Сидорин. Это нечестный человек, погубивший наступление генерала Корнилова на Петроград. Это интриган. И притом он пьет", сказал Атаман...По окончании доклада генерала Денисова (на Большом круге 2 февраля 1919 года – В.А.) на трибуну начали выходить один за другим все те генералы и штаб-офицеры, которые были в свое время удалены генералом Денисовым от службы и добились звания членов Войскового Круга. Вышел генерального штаба полковник Бабкин, удаленный за трусость и глупость, вышел генерал Семилетов, лихой руководитель детских партизанских отрядов, эксплуатировавший детей и командовавший партизанами из такого далека, где не слышны были пушечные выстрелы, удаленный за неправильно составленные отчеты, вышел генерального штаба полковник Гнилорыбов, удаленный за трусость и агитацию против Атамана, генерал-лейтенант Семенов, обвиненный в лихоимстве в Ростове, и, наконец, генерал Сидорин. Все они выступили с нападками на генерала Денисова, а косвенно на Атамана Краснова.

Разумеется, генералом Деникиным в командующие были назначены именно они. Причем командующий Донской Армией Сидорин поручил генералу Семилетову организацию боевых дружин из студентов, кадет и гимназистов, что было запрещено при Краснове. Чья-то злобная рука под корень уничтожала надежды донских казаков – казачьих детей.

В день отъезда Атамана были получены со всех 4 фронтов телеграммы на его имя. Казаки требовали не покидать поста в грозную для Войска минуту. Но председатель Круга – кадет и думец Харламов – телеграмм этих Атаману не передал и Кругу о них не доложил. В миниатюре повторилась история с телеграммой генерала графа Ф.А. Келлера Государю, подло скрытой от него генералом М.В.Алексеевым. 6 февраля весь Новочеркасск вышел к поезду проводить своего Атамана. Атаману поднесли Адрес от Круга Черкасского Округа, который поспешили подписать и другие члены Большого Круга, а супруге Атамана Лидии Федоровне – прекрасный букет живых цветов.

В Ростове Атамана ожидали новый Адрес и почетный караул Лейб-гвардии Казачьего полка. На дворе станции был собран весь Лейб-гвардии казачий полк.

Генерал Краснов поблагодарил лейб-казаков за уже не причитающееся ему внимание, говорил о Святом Долге защищать Донское войско и во всем повиноваться Атаману генералу Богаевскому.

Вагон Армавир-Туапсинской железной дороги, высланный за бывшим Атаманом его братом, прицепили к Екатеринодарскому поезду, и бывший Атаман покинул Войско навсегда – так, во всяком случае, считал он сам в 1922 году, когда писал свой, до сих пор неоцененный в полной мере историками, труд "Всевеликое Войско Донское".

Годы на чужбине

О дальнейшей судьбе генерала Краснова в годы первой гражданской войны нам осталось рассказать совсем немного. Весну и лето 1919 года Петр Николаевич и Лидия Федоровна провели в Батумской области – как бы в изгнании. В июле 1919 года, по ходатайству Генерала от кавалерии Н.Н. Баратова, генерал Деникин рекомендовал Петра Николаевича в распоряжение командующего белой Северо-Западной армией – генерала от инфантерии Н.Н. Юденича. Рядовым добровольцем П.Н. Краснов проделал поход "северо-западников" от Нарвы до Царского Села, высидел всю осаду Нарвы, издавал вместе с А.И. Куприным ежедневную газету "Приневский край". В январе 1920 года генерал Краснов был назначен представителем Добровольческой армии в Эстонии и стал членом комиссии графа Палена по ликвидации Северо-Западной армии. В конце марта 1920 года он, по требованию "властей" марионеточной Эстонии, покинул Ревель (переименованный эстонцами в "Таллинн"). Начались долгие годы изгнания. Военная служба России закончилась. Казалось, навсегда...

Но никто не освобождал его от службы на литературном фронте! Генерал Краснов продолжал свою присяжную службу утраченной Родине и на этом поприще тоже.

В эмиграции им было издано более двадцати томов романов, повестей и мемуаров - и через все проходит красной чертой горячая любовь к России. Помимо чисто литературной деятельности, он участвовал в подготовке кадров будущей Русской армии – как он надеялся – читая на военно-научных курсах генерала Н.Н. Головина (фактически - русской Академии Генерального штаба в изгнании) свой уникальный курс военной психологии.

К числу наиболее знаменитых произведений П.Н. Краснова, опубликованных в эмиграции и получивших, в большинстве своем, мировую известность, относятся "От Двуглавого Орла к красному знамени", "Цареубийцы", "Белая свитка", "Лярго", "Ложь", "Понять-простить" и "За Чертополохом". Между тем, в библиотеках НКВД (и прочих аналогичных ведомств) кто-то неведомый и невидимый составлял подробную подборку сочинений Петра Николаевича и тщательно прорабатывал ее с карандашом в руке. Но об этом – чуть позже.

Всякий непредвзятый читатель согласится, что любому нынешнему литератору даже одной сотой доли ответственности и славы писателя, историка и историософа П.Н. Краснова с лихвой хватило бы для того, чтобы считать себя прижизненным классиком и почивать на лаврах. И тем более интересно будет узнать, как в действительности оценивал сам Петр Николаевич себя и свое место в русской литературе.

"Я казачий, кавалерийский офицер, и только", подчеркивал он в одном из своих писем генерала Н.Н. Головину. "Я не только не генерал от литературы, но не почитаю себя в ранге офицеров. Так, бойкий ефрейтор, который, когда на походе устанет и занудится рота, выскочит вперед и веселой песней ободрит всю роту. Я тот ефрейтор, который ходит в ночные поиски, ладно строит окопы, всегда бодр и весел и не теряется ни под сильным огнем, ни в атаке. Он, несомненно, нужен роте, но гибель его проходит незаметно, ибо таких, как он, много – так и я в литературе, один из очень многих...". Эти строки взяты из статьи генерала Головина, помещенной в "Русском инвалиде" № 138 за 1939 год, посвященной генералу П. Н. Краснову и изданной к 50-летию его пребывания в офицерских чинах. Генерал Головин пишет далее, что он позволит себе не согласиться с Петром Николаевичем в столь скромной оценке, зная невероятную популярность его произведений у русской молодежи, которая зачитывается его произведениями, учась любить старую, а через нее – и будущую Россию.

Генерал Н.Н. Головин также пишет, что сам был свидетелем того, как исторические произведения генерала Краснова, посвященные трагическому периоду революции и гражданской войны, увлекали американскую молодежь в Калифорнии, открывая ей правду о России, оклеветанной темными силами революции.

Сам же Петр Николаевич (вероятно, под влиянием сотрудничества с ним в газете белой Северо-Западной армии "Приневский край") причислял к "литературным генералам" А.И. Куприна, насквозь лживый "Поединок" - плевок в лицо Русской Императорской армии, встреченный подлинным ликованием всеми врагами России! - которого заслуживает не литературных лавров, а срывания любых погон и разжалования в "литературные рядовые". К сожалению, даже такой независимый мыслитель, как П.Н. Краснов, оказался не вполне свободен от столь презираемого им "прогрессивного общественного мнения", формируемого – как в России дореволюционной, так и в русской эмиграции и тем более в нынешней России – прессой, отличающейся весьма специфическим углом зрения на русскую историю.

Видимо, это влияние сказалось на Петре Николаевиче и в его самом известном романе "От Двуглавого Орла к красному знамени", в котором он дает вполне "думскую" и "светско-петербургскую" характеристику Г.Е. Распутина, а, характеризуя Государыню Императрицу, едва ли не преступает границы, дозволенные для верноподданного. В дальнейшем, в написанном в 1930 году романе "Ложь", Петр Николаевич уже сам показывает и разоблачает механизм, созданный врагами исторической России с целью опорочить Светлое Имя Государя Николая Александровича и Его Августейшей Семьи – но на осознание этого даже такому светлому уму, как П.Н. Краснову потребовалось немалое время.

Впрочем, путь первопроходца никогда не бывает легким, а генерал Краснов всю свою жизнь был во многом именно первопроходцем – например, в создании – впервые в истории русской военной мысли! – дисциплины под названием "военная психология" и попытке ее практического внедрения уже в период гражданской войны, на Дону, в курсы подведомственных ему, как Донскому Атаману, военных учебных заведений. Он был первопроходцем и в разработке поистине гениальной концепции, которую так и не смогли понять и оценить окружавшие его лидеры Белого движения – концепции превращения развязанной большевиками гражданской, классовой войны – в национальную войну против Третьего интернационала, что уже тогда давало шанс одолеть большевиков. Особо подчеркнем тот факт, что концепция П.Н. Краснова осталась не оцененной по достоинству до сих пор.

Из современных авторов только у Станислава Рыбаса в его замечательной книге о генерале Кутепове содержится ее верная оценка, данная из уст самого генерала Краснова. Первопроходцем он являлся и во многих своих произведениях, носивших пророческий характер, в которых смог предвидеть многие черты развития Европы и остального мира в конце ХХ века. Разве не близки сердцу современного читателя строки из "За Чертополохом", говорящие о "светлом демократическом будущем": "Рушились предприятия, кормившие сотни тысяч рабочих, и торжествовал только жирный, разъевшийся, гладко выбритый с лицом упыря шибер. Банки наглели – банковские деятели становились богами".

(Сообщения из газет): "Женева. Лига наций. По поводу войны между Мексикой и Соединенными Штатами – было суждение под председательством представителя республики Монако. Война объявлена вне закона. На республику Эквадор возложено обуздание САСШ как напавшей стороны. Вооруженные силы республики Эквадор состоят из 5 старых ветеранов. Лига наций считает, что важно моральное воздействие".

"В Центральной Африке племя людоедов Уистити образовало самостоятельную демократическую республику. Коммунистическое Конго двинуло на нее вооруженную красную гвардию. Сражение началось".

А чего стоит предсказание об учреждении Сионской Еврейской республики и сокращении территории Британской империи до размеров Англии и Северной Ирландии, причем в Ольстере идет непрерывная война!

Неплохо для 1922 года!

Всякая теория, верно предсказывающая факты – верная теория.

Наряду с этим, к подлинным перлам русской литературы, в том числе, по мнению генерала Н.Н. Головина, можно отнести произведения П.Н. Краснова, содержащие подлинные описания быта и боевых будней Русской Армии (например, описание русско-турецкой войны 1877-1878 годов за освобождение балканских славян в романе "Цареубийцы" - хотя оно проходит там как второстепенная тема). За одни эти страницы Атаман П.Н. Краснов, по заключению генерала Н.Н. Головина, будет причислен к сонму русских классиков, так же точно, как в летописях русской Армии он будет почитаться одним из ее героев-начальников.

Выдающийся русский журналист и писатель П.Н. Краснов вот уже более ста лет неизменно находит себе верных читателей (и почитателей) во всех кругах русского общества, начиная с Государя Императора Николая II, русских офицеров, юнкеров и кадет времен Империи, гражданской войны и Русского Зарубежья – а сейчас мы являемся живыми свидетелями возрождения славы писателя и военачальника Краснова в родной стране. Ведь этому глубоко творческому человеку и патриоту России и казачества, не связанному цепями "прогрессивного общественного мнения", всего за пару месяцев удалось явить миру почти что полностью восстановленный, или воссозданный, кусочек дореволюционной России – и это в адских условиях гражданской войны летом 1918 года!

Всем известно, что П.Н. Краснов всегда был и навсегда остался убежденным сторонником восстановления монархии в России и ярым противником большевизма. Его любимой фразой было: "Я – Царский генерал". В сфере общественно-политической деятельности в эмиграции он являлся активным членом Высшего Монархического Совета и боевой антисоветской организации "Братство Русской Правды" (антибольшевицкую борьбу отрядов "Братства Русской Правды" - повстанческих дружин "Зеленого Дуба" – П.Н. Краснов блестяще описал на страницах своего романа "Белая свитка"), редактировал монархический журнал "Двуглавый Орел" (в 1920-1922 и 1926-1931 гг.).

Как писатель, Краснов неустанно подчеркивал свою бескомпромиссно антисоветскую позицию, и свержение коммунизма в России любыми средствами и в союзе с любыми силами считал продолжением Белой борьбы. Понятно, что из всех европейских режимов конца 30-х гг. наиболее близким его идеалам оказался режим национал-социалистической Германии, объявивший "мировому масонству" сначала "холодную" (идеологическую), а затем и "горячую" войну, к которой всей душой стремился и генерал Краснов. Объективности ради, следует подчеркнуть при этом два обстоятельства.

Во-первых, атаман Краснов не относился к числу тех, кто примкнул к Гитлеру лишь после его прихода к власти и побед в начальный период Второй мировой войны (как это сделал, например, советский диктатор Сталин, заключивший с "бесноватым фюрером" в 1939 году пакт о ненападении и договор о дружбе и общей границе), а также вторжения Красной армии в Польшу с востока - одновременно с германскими агрессорами, напавшими на "белополяков" с Запада, что положило конец существованию польского государства - "этого гнилого порождения Версальского договора", как "сказал нам Молотов в своей известной речи"!

В отличие от Сталина, Молотова и иже с ними, Царский генерал и русский патриот Петр Николаевич Краснов изначально - например, еще в период написания "За Чертополохом", симпатизировал монархическому крылу антибольшевицкого движения Германии – в частности, германскому "Стальному Шлему" ("Штальгельму"), позднее, однако, не оправдавшему его надежд.

Во-вторых, П.Н. Краснов, одобрявший многое в области патриотического воспитания германской молодежи в Третьем рейхе (после растленного режима Веймарской республики!), вовсе не считал режим фюрерства (вождизма), равно как и идеал превосходства отдельной нации и расы подходящим для такой многонациональной страны, как Россия. По его глубочайшему убеждению, для нее подходил лишь один режим – только Православная Монархия. Так он и писал в заключительных строках своего романа "Ложь".

На Второй Гражданской

Когда в 1941 года началась советско-германская война, генералу Краснову показалось, что наконец-то, на новом витке исторического развития, начала осуществляться его лелеемая с лета 1918 года давняя, заветная мечта – въехать в Москву "на германском бронепоезде". Да и вообще казаки-эмигранты в основной своей массе приветствовали нападение Третьего рейха на Советский Союз, не без основания считая его превентивным ударом. Как писал современный российский историк казачества Петр Крикунов в своем капитальном труде "Казаки. Между Сталиным и Гитлером. Крестовый поход против большевизма" (Москва, Эксмо, 2006 г., с. 71):

"Именно в Гитлере они (казаки – В.А.) видели человека, способного не только уничтожить ненавистный коммунистический режим, но и вернуть их на родину". В день начала Крестового похода против большевизма, 22 июня 1941 года, день летнего солнцеворота (промыслительным образом совпавший с Днем Всех Святых, в земле Российской просиявших) П.Н. Краснов с пламенной убежденностью писал: "Я прошу передать всем казакам, что это война не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих Русской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию и Хитлеру (так в письме Краснова – В.А.)! Пусть совершат они то, что сделали для Пруссии Русские и Император Александр I в 1813 году.

А на следующий день, 23 июня 1941 года, Краснов дал в письме атаману Е.И. Балабину подробные разъяснения по поводу проводимых им исторических ассоциаций:

Свершилось! Германский меч занесен над головой коммунизма, начинается новая эра жизни России, и теперь никак не следует искать и ожидать повторения 1918 года, но скорее мы накануне событий, подобных 1813 году. Только роли переменились. Россия (не Советы) – является в роли порабощенной (Наполеоном I Бонапартом – В.А.) Пруссии, а Адольф Гитлер (здесь у Краснова фамилия вождя Третьего рейха дана уже в "традиционном" русском написании – В.А.) в роли благородного Императора Александра I. Германия готовится отдать старый долг России. Быть может, мы на пороге новой вековой дружбы двух великих народов".

28 июня, через шесть дней после начала операции "Барбаросса", пребывавший в Париже Донской Атаман граф М.Н. Граббе издал специальный приказ-воззвание к донским казакам, призвав их во второй раз поднять оружие против большевизма и готовиться к возвращению домой. В его приказе говорилось, в частности:

"Донцы! Неоднократно за последние годы в моих к вам обращениях предсказывал я великие потрясения, которые должны всколыхнуть мир; говорил неоднократно, что из потрясений этих засияет для нас заря освобождения, возвращения нашего в родные края.

22 сего июня Вождь Великогерманского рейха Адольф Гитлер объявил войну Союзу Советских Социалистических Республик. От Ледовитого океана до Черного моря грозною стеною надвинулась и перешла красные границы грозная германская армия, поражая полки Коминтерна. Великая началась борьба.

Донское казачество! Эта борьба - наша борьба. Мы начали ее в 1919 году, в тот момент, когда, пользуясь преходящими затруднениями Империи, интернациональная клика революционеров-марксистов своей лживой демократичностью обманула русский народ и захватила власть в Петербурге – не Донская ли Область первою отринула власть захватчиков? Не Донские ли казаки объявили власти этой войне не на живот, а на смерть, провозгласив для сего (курсив наш – В.А.) независимость Всевеликого Войска Донского?

И можем ли мы забыть ту дружескую помощь, которую оказала нам в борьбе, ведшейся нами рука об руку с не принимавшими большевизма национальными русскими силами, находившаяся в то время на юге России Германская Армия?

В героических, неравных боях за родные очаги, за Тихий Дон, за Мать нашу Святую Русь (курсив наш – В.А.) мы не сложили оружия перед красными полчищами, не свернули своих старых знамен. Все казаки, принимавшие участие в борьбе, предпочли покинуть в 1920 г. Родину, уйти на чужбину, где ждало их неизвестное будущее, тяготы и тяжелые испытания. Войско Донское не подчинилось захватчикам, оно сохранило свою независимость, казачью честь, свое право на родную землю.

В условиях тягчайших, отстаивая право на жизнь, Донское казачество в эмиграции осталось верным казачьим традициям, Дону, исторической России (курсив наш – В.А.). Самим существованием каждого казака на чужбине оно утверждало идейную борьбу против коммунизма и большевиков, ожидая той заветной минуты, когда дрогнут и покачнутся красные флаги над занятым врагами Кремлем.

Двадцать лет надо было ждать, двадцать долгих лет!

Сложили иные из нас свои кости вдали от дедовских могил, но так же, как и прежде, грозит врагу Донское войско. Есть еще порох в пороховницах, не гнется казачья пика!

И вот, наконец, пробил час, столь долгожданный. Поднято знамя вооруженной борьбы с коммунизмом, с большевиками, с советчиной. Поднял это знамя мощный народ, силе которого ныне удивляется мир.

Мы не имеем пока возможности стать на поле битвы рядом с теми, кто очищает нашу землю от скверны коминтерна; но все наши помыслы, все наши надежды летят к тем, кто помогает порабощенной нашей Родине освободиться от Красного ярма, обрести свои исторические пути.

От имени Всевеликого Войска Донского я, Донской Атаман, единственный носитель Донской власти, заявляю, что Войско Донское, коего я являюсь Главою, продолжает свой двадцатилетний поход, что оружие оно не сложило, мира с Советской властью не заключало; что оно продолжает считать себя с нею в состоянии войны; а цель этой войны – свержение Советской власти и возвращение в чести и достоинстве домой для возобновления и возрождения Родных Краев при помощи дружественной нам Германии. Бог браней да ниспошлет победу знаменам, ныне поднятым против богоборческой красной власти!

Атаманам всех Донских казачьих и Общеказачьих станиц по всем странам в эмиграции приказываю произвести полный учет всех казаков.

Всем казакам, в станицах и организациях казачьих не состоящим, приказываю в них записаться. Связь со мною держаться всемерно.

Донской Атаман, генерал-лейтенант Граф Граббе".

С аналогичной по содержанию приветственной речью к казакам и всем русским эмигрантам обратился и Атаман Общеказачьего объединения в Германской империи генерал-лейтенант Е.И. Балабин:

"В 1917 году русский народ, обольщенный лживыми обещаниями международной банды вождей Коммунистического Интернационала, восстал против законной, вековой и возвеличившей Россию власти и вступил на путь пагубной марксистской революции, которая привела его к потере всего того, что создавалось в течение тысячелетия трудами и кровью наших предков.

Крепкие духом и разумом казаки не поддались разлагающей пропаганде врагов нашего отечества евреев и интернационалистов и оказывали им сопротивление в течение трех лет.

Изнемогшие в неравной борьбе, потерявшие на поле брани более миллиона своих сынов, лишенные необходимого вооружения, истощенные экономически, казаки не пошли на мир со злодейской властью и ушли со своими вождями, Войсковыми Атаманами, в изгнание.

В течение 20 лет, в невероятно тяжелых условиях жизни хранило казачество идею национального возрождения Родины и ожидало благоприятной обстановки для возобновления борьбы за честь и счастье своей Матери-России (курсив наш – В.А.).

Двадцатилетнее тираническое правление международной еврейской банды, засевшей в кременной Москве и насильственно проводившей в жизнь безумные бредни лжеученого еврея Маркса, довело нашу Родину до неслыханного унижения и разорения. Россия утратила свое международное положение, лишилась того уважения, которым пользовалась среди цивилизованных народов Европы, и обратилась в анонимный союз советских республик, не пользующийся у культурного мира ни уважением, ни авторитетом, ни доверием. Ее неисчислимые естественные богатства бессмысленно расточались на нелепые затеи индустриализации и пропаганды всемирного мятежа. Россия, житница Старого Света, могущая прокормить своими урожаями тройное количество всей Европы, существует в постоянном состоянии голода, и миллионы людей буквально умирают от недостатка питания. И в то же время кремлевская банда продает хлеб и продукты питания за границу, чтобы получить средства на подготовку всемирной марксистской революции и установление кровавой диктатуры во всей вселенной.

Долгожданный момент освобождения России, наконец, наступил: 22 июня Вождь Германского народа, предупреждая нападение красных войск на свою территорию, приказал доблестной своей армии начать наступление.

Началась новая эра жизни России.

В первые две недели силам Коминтерна нанесен ряд тяжких поражений.

Добровольную помощь победоносной Германской Армии оказывают все нации Европы, снаряжая отряды для борьбы против моральной заразы, распространяемой из древней столицы Святой Руси, для борьбы за веру Христову, поруганную богоборцами-иудомасонами, за гражданскую свободу, за право хозяйственной инициативы, которая одна только дает твердый стимул для всякой разумной экономической деятельности.

В этих условиях все казачество, как ушедшее в изгнание, так и оставшееся в России и 22 года мучившееся под гнетом злодейской власти, одушевлено одной мыслью, одним желанием: получить возможность участвовать в освобождении родины от погубивших ее насильников и в устроении ее внутренней гражданской и экономической жизни на началах разума, права и социальной справедливости.

Ныне освободительная задача возлагается Всеблагим Промыслом на Вождя Великой Германии Адольфа Гитлера. Под его мудрым и благословенным водительством началось освобождение России, шестой части света, и не одной только России, но всего человечества, на священные права и свободу которого кремлевские злодеи замышляли и упорно подготовляли изменническое нападение.

Мы верим, что над нашей Родиной уже восходит заря свободы и счастья и что Великая Россия (курсив наш – В. А.), в достойном союзе с великой Германией и всеми соединенными с нею народами Европы, вступит на путь истинного прогресса и новой жизни на началах общественной справедливости, права и материального благоденствия".

Как видите, все мысли лидеров казачьей эмиграции были о возрождении Великой России, а отнюдь не о казачьем сепаратизме, как самоцели. Генерал П.Н. Краснов мог бы спокойно подписаться под воззваниями графа Граббе и Балабина "обеими руками". Он не мог оставаться в стороне от борьбы за спасение своих Родины и Отечества и, не колеблясь, возглавил Козакен-Ляйтштелле - Главное Управление казачьих войск в составе германского вермахта (а не войск СС, как часто неправильно пишут!).

Кстати, генералу Деникину, спокойно пописывавшему в эмиграции свои вполне политкорректные "Очерки русской смуты", немцы – вопреки лживым утверждениям деникинских апологетов! - никогда не предлагали перейти к ним на службу, зная о его стойком антигерманизме, антимонархизме и либеральном мировоззрении (так что он, даже если бы захотел, попросту не имел возможности "гордо отказаться от предложений немцев стать предателем"). Краснов посвятил себя формированию казачьих соединений для борьбы с давним врагом исторической России и казачества – советской Красной армией. И никто в современном казачьем движения России (кроме жалкой кучки розовато-красных недоумков) не осуждает эту позицию Царского генерала и Донского Атамана П.Н. Краснова в последней в его жизни схватке с мировым коммунизмом (а отнюдь не с Россией). Для этого достаточно ознакомиться с сегодняшними казачьими изданиями – такими, как "Казачий Взгляд", "Казачий Спас", "Станица", "Отечество и Вера" и многие другие.

Именно из-под пера Петра Николаевича вышел текст присяги, которую приносили чины казачьих частей в составе германского вермахта:

"Обещаю и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Евангелием, в том, что буду Вождю Новой Европы и Германского народа Адольфу Гитлеру верно служить и буду бороться с большевизмом. Не щадя своей жизни до последней капли крови.

В поле и крепостях, в окопах, на воде. На воздухе, на суше, в сражениях, стычках, разъездах, полетах, осадах и штурмах буду оказывать врагу храброе сопротивление и все буду делать, верно служа вместе с Германским воинством защите Новой Европы и родного моего войска от большевицкого рабства и достижению полной победы Германии над большевизмом и его союзниками".

Согласно данным Главного Управления Казачьих Войск, к 1945 году на территории Великогерманского рейха (включая территорию довоенной Австрии) и других стран Европы было дислоцировано около 110 000 казаков. Данную цифру, в частности, приводил соратник П.Н. Краснова, Кубанский Атаман генерал В.Г. Науменко в своем труде "Казаки и Русское освободительное движение". Из этих 110 000 верных сынов Тихого Дона, Кубани, Терека и других Казачьих Войск – "жемчужин в короне Российской Империи" – до 30 000 штыков и сабель числились в составе XV Казачьего Кавалерийского Корпуса под командованием генерала Гельмута фон Паннвица (в самом конце войны чисто формально подчиненного Главному Управлению войск СС под названием XIV, а позднее XV Казачьего Кавалерийского Корпуса СС), 35 000 – в составе Казачьего Стана под командованием Походного атамана Т.И. Доманова, 2000 сабель – в составе Казачьего резерва генерала А.Г. Шкуро и 1500 штыков и сабель – в 1-м казачьем полку полковника Зборовского, входившего в состав Русского (охранного) Корпуса на Балканах (сражавшегося в основном против коммунистических банд Иосипа Броз Тито, а на завершающем этапе Второй Гражданской войны – также против Красной армии и болгарских войск, в последний момент повернувших штыки против своих бывших союзников по Антикоминтерновскому пакту).

Кроме того, огромное число казаков, включенных в состав отдельных сотен, эскадронов, рот, команд и взводов, мелких групп, а то и выступавших в качестве бойцов-одиночек, сражалось с красными (а во Франции и в Италии – также и с западными союзниками, оставившими по себе нелобрую память на казачьей земле еще во время Первой Гражданской!) в рядах частей германского вермахта, войск СС и русской Освободительной Армии (РОА). Многие тысячи казаков, не способные более, вследствие ранений, болезней или преклонного возраста, с ражаться против красных с оружием в руках на поле боя, крепили оборону Третьего рейха честным трудом в различных германских учреждениях, на фабриках, в строительной Организации Тодта и на сельскрхозяйственных работах и служили в вспомогательной полиции, обеспечивая закон и порядок в тылу. Почти всем этим казакам, за малыми исключениями, если только им не посчастливилось прежде с честью пасть на поле брани или в последнем порыве отчаяния покончить с собой, предстояло оказаться выданными сталинской охранке "благодарными" западными "союзниками" на позорную казнь или каторжный труд в ГУЛАГе. Не минула сия горькая чаша и Петра Николаевича Краснова.

Последний, крестный путь Донского Атамана на красный эшафот, вместе с сохранившими ему верность до гробовой доски и до конца восхищавшимися им казаками, через очередное предательство западных "союзников", выдавших его, вместе с другими казачьими генералами и офицерами, в нарушение торжественного обещания, СМЕРШ-у в Лиенце в 1945 году, не может не вызвать уважения к светлой личности генерала Краснова – даже безотносительно оценки правомерности его участия, как русского офицера и патриота, в войне с Советами на стороне гитлеровской Германии.

Старому Царскому генералу суждено было вернуться в Москву, но не победителем "гидры революции", а пленником, дабы принять в ней мученическую смерть и пополнить собой число Новомучеников и Исповедников российских самого трагического века (как хотелось бы надеяться!) российской истории. Промыслительным образом Петр Николаевич сумел абсолютно точно предсказать и описать свою судьбу – вплоть до судебного заседания в красной Москве и вынесения смертного приговора! – в своем, пожалуй, лучшем романе – "Ложь". 16 февраля 1947 года Царский генерал-мученик Петр Николаевич Краснов уже лично дал своему погибшему от тех же рук, что и сам он, Царю-Мученику у Престола Царя Небесного отчет обо всей своей беззаветной борьбе за Веру, Царя и Отечество на этой грешной Земле.

Вместе с ним и другими казачьими атаманами и генералами взошел на эшафот и последний Всеказачий Походный Атаман генерал Гельмут фон Паннвиц, командующий XV Казачьим Кавалерийским Корпусом. Как природный немец и подданный Германского рейха, фон Паннвиц выдаче Советам не подлежал и мог отправиться в британский лагерь для военнопленных. Но он так любил и ценил русского человека, казака, бойца, что, дав ему клятву на верность даже перед лицом смерти, остался ей верен до конца и до дна испил смертную чашу вместе со своими казаками, отказался от права немца покинуть свой пост и своих людей, сохранить если не свободу, то. хотя бы, жизнь - ибо жизнь не имела, в его глазах, никакой ценности, если платой за ее сохранение была бы потеря чести. Он предпочел сохранить честь солдата и свое имя светлым в памяти всех тех, кто пережил катастрофу выдачи казаков Советам из Австрии весной 1945 года, всех, кто сражался с коммунистами под его командованием, предпочел погибнуть, "славное имя предков низким деянием не запятнав".

Нам представляется уместным привести здесь посвященное последнему Всеказачьему Походному Атаману бесхитростное, но преисполненное глубочайшего уважения к самопожертвенному подвигу германского казачьего генерала стихотворение казака-белоэмигранта И.И. Сагацкого, опубликованное в казачьем журнале "Родимый край" (Париж, № 94, май-июнь 1971 года).

Фон Паннвиц

Ему сказали: "Вы свободны:

Мы уважаем Ваш мундир.

Но казаки нам неугодны, К несчастью,

Вы – их командир..."

Шли поезда...Ему кричали:

"Прощай, наш Батько-генерал!"

И он, как вылитый из стали,

Один их молча пропускал...

Когда ж на смерть и на страданья

Ушел последний эшелон,

К своим врагам без колебанья

Вернулся сам спокойно он.

Сказал им: "Всюду с казаками

Я был, как с братьями, в бою.

Хочу суд над всеми нами,

А не щадить судьбу мою".

И те, кто, видимо, не знали,

В чем смысл и сила слова "Честь",

Его с презрением предали

На неминуемую смерть.

Трагедия генерала Краснова

Нам также представляется уместным коснуться и другой стороны исторической медали. Итоги деятельности генерала П.Н. Краснова в годы Второй мировой войны (являвшейся для него Второй Гражданской войной) в очередной раз заставляют задуматься о том, что история не знает повторов упущенных один раз исторических шансов. Недаром говорят, что она, история, повторяется дважды – один раз, как трагедия, а другой - в Европе, возможно, как фарс, а у нас в России - еще раз как трагедия.

Трагедия генерала Краснова заключалась прежде всего в том, что он не заметил (или не захотел заметить), что, несмотря на наличие многих элементов некоторой схожести с вооруженной борьбой казачества, при участии германской армии, против Советской власти, ситуация лета 1918 года в период 1941-45 годов зеркально переменилась.

Если бы летом 1918 года состоялось совместное наступление на красную Москву русских Донской и Добровольческой армий, при активной или даже пассивной поддержке германских войск, это была бы национальная, народная война русского народа с интернациональным, в основном инородческим (на тот момент) сбродом, обманом и насилием захватившим власть в обеих столицах и нескольких центральных губерниях России. Воинская опора тогдашней "Советской власти" летом 1918 года состояла в основном из латышских, мадьярских, китайских и прочих (даже немецких!) "интернационалистов". Летом 1918 года позиция Атамана Краснова – будь она даже в тысячу раз более прогерманской! – с моральной и патриотической стороны являлась полностью оправданной, и с военной точки зрения (как показал весь дальнейший ход первой гражданской войны!) давала русским национальным силам единственный шанс на победу над кровавым Коминтерном.

В то же время, Вторая мировая война, с самого первого дня 22 июня 1941 года (хоти мы этого или не хотим) стала все-таки последней Великой Отечественной войной советского (но, прежде всего – русского) народа. Его консолидации способствовали как генетическая память русского народа – поистине неповторимой уникальной общности, выкованной в горниле непрерывной национальной обороны поколениями Великих Государей Московских, Русских Царей, а впоследствии – Императоров и Самодержцев Всероссийских. Войну выиграли отнюдь не ленинская партия большевиков (почти поголовно поставленная к стенке "за все хорошее" Иосифом Сталиным - еще одним "германским прихвостнем" - во всяком случае, он, не в меньшей степени, чем Ленин с Троцким - в глазах правых, и Скоропадский с П.Н. Красновым - в глазах левых, мог с полным основанием считаться таковым, по крайней мере, в 1939-41 годах!) и не Коминтерн (распущенный тем же Иосифом Сталиным в 1943 году); ее выиграла "инерция Российской Империи".

Примерно начиная с 1937 года, историческая память русского народа в СССР, после двадцати лет усердно насаждавшегося насильственного беспамятства, стала постепенно возрождаться – хотя и на некоей новой, "социалистической" основе. Произошло тотальная смена большевицкого партаппарата, сохранившегося еще с ленинских времен и понятно из кого состоявшего (особенно в "высших градусах" красной номенклатуры). "Чистка" Красной Армии коснулась в первую очередь кадров, назначенных еще товарищем Троцким и, по новой логике "построения социализма в одной стране", пришедшей на смену прежнему стремлению "бросить Россию, как охапку дров, в костер Мировой революции", была бы с необходимой неизбежностью проведена все равно – независимо от предлога.

В 1937 году впервые на общегосударственном, общесоюзном уровне было отмечено столетие со дня гибели Первого Русского Поэта. По всей стране прошли Пушкинские торжества, и национальная русская классика вновь заняла подобающее ей главенствующее место в школьных программах – вопреки прежним большевицким призывам "сбросить Пушкина с корабля современности"! На экранах стали появляться фильмы вроде "Александра Невского" (как-никак, князь, предок Русских Царей и Православный Святой!) или "Суворов", где с экрана – и это в разгар антирелигиозной пятилетки! – устами царского Генералиссимуса открыто провозглашалось: "Бог – наш генерал!".

В СССР начала издаваться патриотическая литература об Отечественной войне 1812 года и о других периодах Российской Истории (вопреки прежнему большевицкому лозунгу "Все мы – родом из Октября!"). Пусть в чудовищно усеченном, заидеологизированном и неуклюже приспособленном к "строительству социализма в отдельно взятой стране" виде, но восстанавливалась насильственно разорванная в роковом 1917 году связь времен.

Разумеется, невероятная жестокость Советской власти с 1917 по 1941 год прошлась стальным катком по стольким людям и сломала столько судеб, столько сердец горело неумолимой жажды мести "комиссарам" - в их ленинском, троцкистском, сталинском и ином обличье, что число русских солдат в красноармейской форме, добровольно сдавшихся в плен и перешедших на сторону германских войск, а также добровольцев, неустанно пополнявших "восточные части" вермахта на оккупированных территориях, превышало все мыслимые и немыслимые цифры и проценты, которые когда-либо знала Российская Империя. Не менее двух миллионов русских людей и представителей других наций и народностей, населяющих гигантские евразийские пространства Российской Империи (а на тот момент – Советского Союза), с оружием в руках сражались против Советского правительства. Но все они составили лишь небольшую часть вовлеченного в войну населения воюющей Державы – бывшей Российской Империи и тогдашнего Советского Союза.

Аман

Читая о жестокой казни генерала П.Н. Краснова советскими палачами, поневоле задумываешься о том, почему его именно повесили, а не, скажем, отправили в мир иной девятью граммов свинца в затылок из чекистского нагана, как это было принято при ликвидации "врагов народа" и "предателей Родины" в сталинских застенках. И тогда приходят на ум следующие слова из Священного Писания:

Вот, я дом Амана отдал Есфири, и его самого повесили на дереве за то, что он налагал руку свою на Иудеев.

Есф., 8, 7.

И невольно вспоминается судьба одного из современников Петра Николаевича, во многом аналогичная судьбе Донского Атамана. Этого современника никак нельзя было назвать "фигурой умолчания". О нем все что-нибудь когда нибудь да слышали. Всякому человеку, интересующемуся историей Третьего рейха и вообще историей национал-социализма в частности, известно, что был среди сподвижников бесноватого фюрера Адольфа Гитлера такой человек - Юлиус Штрайхер - "патологический антисемит", "бульварный журналист" и одновременно "чудовищный развратник" и "любитель самой грязной порнографии", казненный в 1946 году в Нюрнберге по приговору Международного военного трибунала за "заговор с целью захвата Европы и мира" и за "преступления против человечества". Но этим знания по теме "Штрайхер" у большинства, как правило, и ограничиваются. И это в то время, как о других "столпах" Третьего рейха - Гитлере, Геринге, Геббельсе, Гиммлере, Бормане, Гейдрихе, Мюллере, Гессе и прочих написано множество книг! Попробуем же, с Божьей помощью, без гнева и пристрастия восполнить этот досадный пробел, поскольку судьба Штрайхера не только во многом повторяет, но и во многом объясняет судьбу нашего главного героя.

Юлиус Штрайхер появился на свет 12 февраля 1885 года в семье учителя сельской школы во франконской деревушке Фляйнгаузен, близ старинного германского города Аугсбурга. С началом Великой войны в 1914 году он ушел добровольцем на фронт, был награжден за храбрость Железными Крестами II и I степеней, всеми тремя степенями баварской медали "За отвагу" и рядом других боевых наград Германской империи и Баварского королевства.

Вернувшись с войны, Штрайхер в 1919 году стал одним из основателей антисемитской народнической "Германской социальной партии" , влившейся под его руководством в 1921 году в состав Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП) . Присоединившись к Адольфу Гитлеру и фельдмаршалу Эриху Людендорфу в дни мюнхенского "пивного" путча 8-9 ноября 1923 года, направленного против баварских сепаратистов и правительства "ноябрьских преступников" Веймарской республики, он был осужден вместе с ними и другими участвовавшими в путче национал-социалистами и приговорен к заключению в тюрьме Ландсберг. После выхода на свободу Штрайхеру было запрещено заниматься преподаванием в учебных заведениях (в Германии еще и по сей день действует это суровое наказание за политические преступления, целенаправленно лишающее провинившегося возможности заработать себе на жизнь, именуемое по-немецки "беруфсфербот", то есть "запрет на работу по профессии").

В период запрета НСДАП Юлиус Штрайхер руководил пришедшей этой партии на смену в качестве правопреемницы организацией "Великогерманское Народное сообщество" (по-немецки: "Гроссдойче Фольксгемайншафт"). В качестве делегата от этой организации Штрайхер был в 1924 году избран в баварский ландтаг (земельный парламент), депутатом которого неизменно избирался до 1932 года, что говорит о его большой популярности среди избирателей. Параллельно с этим Штрайхер, после выхода из заключения Адольфа Гитлера, успешно делал партийную карьеру в воссозданной последним НСДАП.

В 1928 году он стал гауляйтером (национал-социалистическим секретарем обкома) Франконии, получив именно на этом партийном посту свое знаменитое прозвище "вождя франков" ("франкенфюрера"), расценивавшееся самим Штрайхером как весьма лестное для него и ставившее бывшего скромного учителя-фронтовика в один ряд с легендарными франкскими королями героического периода поздней Античности и Средневековья – Арбогастом, Хлодвигом, Карлом Мартеллом и Карлом Великим.

В 1933 году Юлиус Штрайхер был избран депутатом общегерманского парламента - рейхстага (сохранив депутатский мандат до 1945 года) и в том же 1933 году назначен руководителем "Центрального комитета по борьбе с еврейской травлей и бойкотом" Германии , организовавшим, в частности, бойкот еврейских магазинов в Германии 1 апреля 1933 года. Кроме того, он принимал участие в выработке известных Нюрнбергских расовых законов, принятых в 1935 году.

С начала 20-х годов Юлиус Штрайхер посвятил себя серьезному изучению Священного Писания (в первую очередь - Ветхого Завета), а также Талмуда. В результате своих исследований он пришел к заключению, что "до тех пор, пока иудеи будут объявлять и считать себя "избранным народом", у них всегда будут возникать проблемы во взаимоотношениях с народами тех стран, в которых они проживают". Особенно запомнились впечатлительному и воспитанному в строгих правилах христианской веры Штрайхеру содержащиеся в Талмуде, мягко говоря, нелицеприятные упоминания об Иисусе Христе ("Иешу Га-Ноцри") и обо всех, кто верует в Христа ("ноцрим", "миним" или "акумах"). Многие из этих нелицеприятных упоминаний он даже заучил наизусть и часто цитировал, причем не всегда в подходящих обстановке и окружении.

Все это, естественно, не могло не наложить определенного отпечатка на мировоззрение Юлиуса Штрайхера. Так, например, он пришел к твердому убеждению, что в 1917 году власть в России захватили "иудеи-большевики", что именно они убили русского Царя и Царскую семью и начали править Россией посредством жесточайшего террора. По глубокому убеждению Штрайхера, ему удалось распознать и правильно определить методы подрывной работы "иудейского Советского правительства" (нем.: "juedische Raeteregierung"), как он его именовал, Баварии во главе с Куртом Айзнером (Космановским), а затем – Ландауэром, Левиным, Аксельродом и Евгением (Ойгеном) Левине, засланными в Баварию в качестве агентов Коминтерна из красной Москвы, правительства, захватившего власть в конце 1918, ввергнувшего весь юг Германии в кровавый хаос гражданской войны и свергнутого штыками бойцов немецких белых добровольческих корпусов ("фрайкоров") 1 мая 1919 года.

В результате наблюдений за происходящим в других странах Европы у Штрайхера также сложилось убеждение, что и там "иудеи-большевики" силой устанавливают авторитарные режимы (например, режим Белы Куна в Венгрии и т.п.). В конце концов, Штрайхер пришел к общему выводу, что иудеи повсеместно стремятся к одной общей цели - установлению полного, безраздельного и окончательного господства "избранного иудейского народа" над всеми другими народами, исподволь и неуклонно навязывая последним свою волю путем постепенной кажущейся "ассимиляции" иудеев, проповеди "многорасовости" и "мультикультурности". Придя к этому выводу, Штрайхер не замедлил принять самое активное участие в антииудейской кампании со страниц своих газет, окрещенных политическими противниками национал-социализма "погромными листками". Два основанные им периодические издания пользовались, может быть не слишком значительной, но все же популярностью. Они представляли собой малоформатные газеты с весьма сжатым текстом.

Проведя тщательный анализ опыта, накопленного в результате публикации этих малотиражных изданий, Юлиус Штрайхер с начала 1923 года приступил к изданию неофициального, также малоформатного, но уже многотиражного еженедельника "Дер Штюрмер" ("Штурмовик"), который политические противника Штрайхера стали честить уже не просто "погромным", но вдобавок и "порнографическим листком".

Его еженедельник нередко являлся источником немалых огорчений не только для шефа пропаганды доктора Йозефа Геббельса, но и для самого Гитлера, поскольку "Штюрмер", издававшийся не НСДАП, в качестве официального партийного органа печати, а лично Штрайхером, был в буквальном смысле слова неподконтролен национал-социалистической партии. Тем не менее, в период с 8 по 18 августа 1934 года, "Дер Штюрмер" был запрещен за публикацию статьи о главе правительства Чехословацкой республики, расцененной как "откровенно клеветнический пасквиль" (но в то же время другое издание Штрайхера - ежедневная, хотя и ограниченная региональными рамками Франконии, газета "Френкише Тагесцайтунг" , продолжало беспрепятственно публиковаться).

Вообще же в основе публикаций в "Штюрмере", по глубочайшему убеждению противников Штрайхера, лежал "беззастенчивый и патологический антисемитизм", причем общий собирательный портрет "иудея", представавшего со страниц еженедельника перед аудиторией, "щедро приправлялся такими кровавыми наветами, как обвинение иудеев в ритуальных убийствах христианских младенцев", утверждениями о подчинении всемирного масонства "невидимому высшему руководству", состоящему также из иудеев, и т.п. Так, например, в "Штюрмере" изображались иудеи, собирающие в чашу кровь из перерезанных младенческих горл, а под этим страшным рисунком помещалась рифмованная подпись следующего содержания:

Durch die Jahrhunderte vergoss der Jud’,

Geheimem Ritus folgend, Menschenblut.

Der Teufel sitzt der Menschheit tief im Nacken -

Es liegt an euch, die Satansbrut zu packen!

(что, в переводе с немецкого языка на русский, означало:

Столетиями иудей, следуя тайному ритуалу, проливал человеческую кровь. Дьявол прочно уселся на шее человечества. Будет ли это сатанинское отродье схвачено, зависит от вас!).

Вот за эту-то свою агитационную деятельность, направленную на создание вокруг иудеев атмосферы всеобщей ненависти - при этом больше на словах, чем на деле - Штрайхер и был после окончания Европейской Гражданской войны заключен западными "союзниками" сначала в тюрьму, а затем и в лагерь Мондорф. Впрочем, Штрайхер пострадал еще при Гитлере, задолго до своего заключения в лагерь. Даже заклятый враг Штрайхера - Бенно Мартин, высший руководитель СС и полиции Нюрнберга - вынужден был признать в ходе проведенного следственными органами союзников дознания, что Штрайхер выступал против "Имперской хрустальной ночи" 9 ноября 1938 года, когда по всему Третьему рейху, в ответ на убийство польским эмигрантом-евреем Гершлем Грюншпаном германского дипломата Эрнста фом (именно фом, а не "фон", как часто ошибочно пишут!) Рата, прокатилась волна погромов, арестов и конфискаций иудейской собственности.

Свое отрицательное отношение к "Хрустальной ночи" Юлиус Штрайхер обосновывал своим глубоким убеждением в том, что в долгосрочной перспективе допущенные в Германии беззакония и произвол пойдут на пользу тем же иудеям. Тем не менее, следователи нашли в его деле "зацепку" - Штрайхер не высказал никаких возражений против последовавшего вслед за событиями "Хрустальной ночи" сноса главной синагоги Нюрнберга, обосновав ее снос с чисто градостроительной точки зрения, а именно - указав на то, что восточный стиль архитектуры синагоги не гармонирует с общим готически-средневековым архитектурным обликом древнего имперского города Нюрнберга; религиозное же значение синагог как мест отправления культа и посещения верующими для молитвы Штрайхер всегда упорно отрицал, считая их, на основании знаний, почерпнутых им, как он сам утверждал, из Талмуда, исключительно местами заключения коммерческих сделок между иудейскими "жуликами, пройдохами и интриганами".

В результате Юлиус Штрайхер очень скоро превратился во "врага №1" всего организованного "международного иудейского сообщества" (по его же собственному выражению). Один из сотрудников издательства Штрайхера даже собрал целую коллекцию нападок на "франкенфюрера", публиковавшихся в международной прессе, и даже собирался издать эти тысячи гневных филиппик в виде отдельной антологии под ироничным названием "Штрайхер, кровавый деспот из Франконии", однако претворению этого замысла в жизнь помешало начало Второй мировой войны.

Между тем, заветной мечтой Штрайхера, по его же собственным словам, было вовсе не поголовное истребление всего еврейского населения Германии. Он хотел лишь дожить до того дня, когда все иудеи будут, в конце концов, изгнаны за пределы дорогого ему Фатерланда. Он утверждал, что даже многие из аккредитованных в Германии зарубежных дипломатов мысленно аплодируют его активной антисемитской деятельности. К числу этих симпатизирующих ему предмтавителей диплоиатического корпуса Юлиус Штрайхер относил, в частности, посла Французской республики в Третьем рейхе Андре Франсуа-Понсе, с которым он лично познакомился на партийных съездах НСДАП в Нюрнберге и с тех пор не раз встречался как в официальной, так и в неофициальной обстановке.

Когда другой его добрый знакомый, заклятый враг сионизма и воссоздания иудейского государства в Святой Земле - Великий муфтий Иерусалимский Али Амин аль-Хуссейни - со всей мусульманской прямотой заявил Штрайхеру в откровенном разговоре о том, что вопрос о переселении иудеев из Германии в Палестину, с его точки зрения, не подлежит даже обсуждению, Штрайхер (подобно самому Гитлеру) склонился в пользу так называемого "мадагаскарского плана" (согласно которому евреев надлежало переселить на остров Мадагаскар) как единственного действительно реального и окончательного решения "еврейского вопроса".

Впрочем, к описываемому времени его мнение перестало иметь какой-либо вес в Третьем рейхе, поскольку Штрайхер, как уже упоминалось выше, впал в немилость у высшего руководства национал-социалистической Германии из-за того, что позволил себе в "недопустимых выражениях" высказаться против "аризации" (экспроприации еврейской собственности в пользу арийского капитала) в той форме, в которой она проводилась в Германии после "Хрустальной ночи" 1938 года. Между тем, главным сторонником как раз такой формы "аризации" был не кто иной, как Герман Геринг. Именно это, а вовсе не "порнографический характер" юдофобских публикаций в "Штюрмере" послужило истинной причиной его опалы. 13 февраля 1940 года Верховный партийный суд НСДАП во главе с Высшим партийным судьей обергруппенфюрером СА Вальтером Бухом признал Юлиуса Штрайхера более "не пригодным к руководству людьми" и освободил его ото всех занимаемых партийных должностей. Тем не менее, Гитлер дозволил Штрайхеру по-прежнему издавать журнал "Дер Штюрмер" и сохранил за ним звание гауляйтера (как почетный титул). Впавший в немилость у "властей предержащих" (чем он был обязан, в первую очередь, Герману Герингу) Штрайхер удалился на свою ферму Плайкерсгоф, расположенную в его родной Франконии.

На клочке земли, купленной на собственные деньги, Штрайхер построил там ферму с коровником (по-немецки "бауэрнгоф", то есть, собственно говоря, "крестьянский двор" - аналог древнегерманского "гарда" или "горда" - ср. слав.: "град", "город", "огород"), где и прожил всю войну, не поддерживая никаких контактов с какими бы то ни было властными структурами национал-социалистического режима. Между тем, Юлиуса Штрайхер на протяжении долгих лет был единственным близким другом фюрера и рейхсканцлера Адольфа Гитлера, которому тот позволял обращаться к себе на "ты" (после расстрела эсэсовцами также пользовавшегося этой привилегией начальника штаба штурмовых отрядов (СА) НСДАП капитана Эрнста Рема в "ночь длинных ножей" в 1934 году).

Но поведение фюрера в этой истории ужаснуло и оттолкнуло Штрайхера. Гитлер заявил, что "если в ходе разбирательства кто-нибудь (то есть, возможно, и Штрайхер - В.А.) окажется уличенным во лжи, он будет расстрелян". До расстрелов на этот раз дело не дошло, но из всего случившегося Штрайхер сделал для себя очередной неутешительный вывод - в критических обстоятельствах фюрер вполне способен проявить не просто необходимую твердость, но и "слепую и бесчеловечную жестокость".

И вот настал тот день, когда бывший гауляйтер Франконии, владелец и издатель еженедельника "Дер Штюрмер" Юлиус Штрайхер был арестован офицером американских оккупационных войск, майором Генри Блиттом, прибывшим за ним "по наводке" 22 мая 1945 года в крестьянский дом в Вайдбруке (Тироль), где "франкенфюрер" проживал в уединении под чужим именем, совсем по-мужицки отпустив себе бороду. Когда ему было приказано назвать свое подлинное имя, бывшему гауляйтеру не оставалось ничего другого, как признаться: "Юлиус Штрайхер". Произведя арест, майор Блитт препроводил его в тюрьму Зальцбурга, где арестованного сразу же заковали в наручники, которые ни разу не снимали с него в течение последующих пяти дней.

23 мая Штрайхера, все еще закованного в наручники и одетого только в нижнюю рубашку и кальсоны, перевезли в тюрьму баварского города Фрейзинг, где он был заключен в карцер. В карцере не имелось не только окон, но и кровати и даже стула, так что спать заключенному приходилось на холодном каменном полу. Несколько дней спустя, после перевода в тюрьму города Висбадена, где условия содержания были несколько приличнее, заключенный Штрайхер записал в своем тюремном дневнике, что во фрейзингской тюрьме американцы два-три раза в день ставили его "к стенке" с поднятыми над головой руками, скованными наручниками, после чего негр-рядовой, а чаще - белый офицер военной полиции США хлестал заключенного кожаной плетью по половым органам. Как только Штрайхер пытался опустить руки, чтобы прикрыть гениталии от ударов плети, ему немедленно наносился удар прямо в пах ногой, обутой в тяжелый армейский ботинок. В результате не только гениталии, но и вся промежность заключенного Штрайхера постоянно пребывали в страшно распухшем состоянии.

После очередного избиения белый офицер военной полиции удалялся, после чего наступал черед рядового состава доблестной армии США. Рядовые (обычно негры) в течение дня неоднократно заставляли заключенного Штрайхера открывать рот, чтобы плюнуть ему туда. Если заключенный отказывался открыть рот, американцы насильно разжимали ему челюсти деревянной палкой, и все-таки плевали Штрайхеру в рот. Кроме того, тюремщики заставляли заключенного гауляйтера пить из "параши". Если он отказывался пить из "параши", его избивали кожаной плетью. Заходя в камеру Штрайхера, белый офицер военной полиции США непременно выдергивал ему несколько волосков с груди или из бровей (Штрайхер был совершенно лыс, и потому с головы ему выдергивать было просто нечего - к величайшей досаде заокеанского "солдата свободы"). Питаться узника заставляли исключительно протухшими объедками и картофельной шелухой. Когда же Штрайхер однажды дерзнул отказаться употребить в пищу какие-то совершенно сгнившие помои, принесенные ему "на обед", чернокожие тюремщики повалили заключенного на пол и заставили лизать свои армейские ботинки.

Наконец, 26 мая ему приказали готовиться к поездке в Висбаден. За пару часов до отъезда негр-рядовой, самодовольно ухмыляясь, сказал узнику на смеси английского языка с немецким: "Ну, теперь-то они тебя убьют!" и сделал при этом недвусмысленный жест, проведя ребром ладони по горлу, чтобы у заключенного не оставалось ни малейших сомнений в том, что его ждет. Вслед за тем чернокожий солдат отвел Штрайхера в уборную, выбросил сорванное с него грязное тряпье в выгребную яму и велел ему переодеться в несколько более приличное "шмотье". Однако приказать Штрайхеру переодеться тюремщику было проще, чем заключенному выполнить приказание - ведь наручники с бывшего гауляйтера так и не сняли. Пришлось ему одеваться в наручниках, что оказалось весьма непросто. Наручники с него сняли лишь после того, как доставили в Висбаден. В висбаденской тюрьме Штрайхеру впервые с момент ареста начали оказывать медицинскую помощь.

Тем временем сын Роберта Г. Джексона, главного американского судьи на предстоящем Нюрнбергском процессе и, между прочим, видного масона, Билл Джексон, получив сведения о том, что Гитлер, якобы, скрывается в пещере неподалеку от фермы Юлиуса Штрайхера, отправился в район Плайкерсгофа на поимку фюрера, однако вернулся (по воспоминаниям его отца) "без Гитлера, но с кое-какими трофеями (курсив здесь и далее наш - В.А.) из дома Штрайхера". Юлиус Штрайхер, сидевший к тому времени уже за решеткой, естественно, не имел никакой возможности воспрепятствовать расхищению своего имущества "на сувениры".

Между тем военно-судебные власти стран антигитлеровской коалиции приняли решение включить имя Штрайхера в список главных военных преступников, судьбу которых предстояло решить Международному трибуналу держав-победительниц в Нюрнберге. Будущих подсудимых доставляли со всей Германии в "лагерь для военнопленных" Мондорф (в действительности этот "лагерь" представлял собой наскоро переоборудованную под тюрьму гостиницу "Гранд-отель" в люксембургском городке Бад-Мондорф). Оказавшись в Мондорфе, Штрайхер был приятно удивлен тому, что в "лагере" с ним и другими узниками, как ему показалось, обращались лучше, чем в висбаденской тюрьме. Однако другие заключенные поспешили разуверить его в этом, недвусмысленно разъяснив бывшему гауляйтеру Франконии, что тому не следует обольщаться - в действительности мондорфский "лагерный" персонал скрывал за маской внешней корректности ту же самую ненависть.

В Мондорфе Штрайхер вновь встретился бывшим рейхсмаршалом Германом Герингом, своим давним товарищем по партии и в то же время виновником своей опалы (впоследствии тюремщики, отделив Геринга и Штрайхера от массы остальных заключенных, посадили их на время приема пищи за отдельным столом, из-за которого оба "главных заговорщика" не могли переговариваться с другими). Перед лицом общего несчастья "франкенфюрер", судя по всему, по-христиански забыл рейхсмаршалу все былые обиды (что, между прочим, характеризует его, как человека не злопамятного и великодушного).

Согласно записям в дневнике Юлиуса Штрайхера, с которым тот не расставался до самой смерти, Герман Геринг выразил уверенность, что союзники по антигитлеровской коалиции не смогут возложить на него вину за участие в войне, которой он никогда не хотел, но в которой он был обязан выполнять свой долг, как и всякий солдат. На это Штрайхер ответил ему: "Можно не сомневаться, что евреи сделают все от них зависящее, чтобы увидеть нас повешенными".

Невзирая на эту перспективу, заключенный Штрайхер, положившись во всем на Бога, писал в "лагере" Мондорф акварели и составлял свое политическое завещание. С этой целью он специально еще раз перечитал Священное Писание, сделав из него соответствующие выписки. Некоторые из товарищей "франкенфюрера" по несчастью отметили в "лагерных" дневниках свое неподдельное восхищение поведением Штрайхера, упорно не желавшего сгибаться под бременем столь драматических для заключенных обстоятельств. Когда их перевозили на грузовиках из "лагеря" Мондорф через всю южную Германию в Нюрнбергскую тюрьму, последний правитель Третьего рейха, гросс-адмирал Карл Денниц, сказал Штрайхеру: "За Вашу судьбу я спокоен. Меня волнует другое - как смогут пройти через все это все остальные!".

Особенно удручало по-прежнему одержимого "еврейской темой" бывшего гауляйтера Франконии непропорционально большое, по его мнению, число иудеев среди тех, кто допрашивал заключенных. Впрочем, он подходил к этому вопросу достаточно дифференцированно, стараясь избегать огульных подозрений, и потому в его дневнике сохранились записи следующего содержания:

"Среди англичан нет ни одного иудея. У американцев же сплошь одни иудеи…и только один у русских". Бывшим гауляйтером присутствие иудеев среди дознавателей воспринималось как настоящее бедствие. Вездесущие иудеи чудились ему буквально повсюду. Штрайхеру казалось, что они буквально заполонили собой и здание суда, и здание тюрьмы, о чем свидетельствуют его дневниковые записи:

"Два раза в день по коридору проходит женщина в мундире лейтенанта (иудейка) и с довольной ухмылкой заглядывает в дверной глазок моей камеры, как бы говоря: "Здесь он, здесь...Уж теперь-то он никуда от нас не денется!". Переводчик в пенсне - иудей, профессор Колумбийского университета. Он часто бывает в моей камере и думает, что я не догадался, что он иудей". Русские же, напротив, производили на Штрайхера очень сильное впечатления: "От них исходит какая-то чудовищная энергия. Захват ими всей Европы для русских - лишь вопрос времени".

Когда к допросам Штрайхера приступила советская следственная комиссия, одним из первых вопросов советских следователей было, действительно ли Штрайхеру было в свое время запрещено заниматься преподавательской деятельностью в школах из-за того, что он был уличен в сексуальных домогательствах к своим ученикам (а по некоторым слухам - даже в "совращении несовершеннолетних").

- "Кто вам сказал такое?" - поинтересовался Штрайхер, оскорбленный до глубины души.

- "Об этом писали в газетах".

- "Ах, вот оно что…- протянул Штрайхер, как показалось следователям, даже с некоторым разочарованием в голосе. - Ну, если вы верите всему, что пишут в этих помойных иудейских газетенках...".

Поразмыслив некоторое время, он порекомендовал советской следственной комиссии - на тот случай, если ее, конечно, интересует нечто более основательное! - ознакомиться с официальным заключением Мюнхенского Верховного дисциплинарного суда, согласно которому Юлиус Штрайхер был лишен права преподавания вовсе не за сексуальные домогательства, а за участие в путче Гитлера-Людендорфа 8-9 ноября 1923 года. Возникла пауза, после чего советские дознаватели, первыми нарушив молчание, объявили: "На сегодня это все".

В тот день Штрайхер записал в своем тюремном дневнике: "Они хотели объявить меня сексуальным преступником. В глазах публики это должно было выглядеть несомненным очком в их пользу в игре против меня как одного из Главных Военных Преступников".

От зоркого взгляда Штрайхера не ускользнуло, что ведший на этот раз допрос "русский" дознаватель выглядел "чертовски по-еврейски" ("фердаммт юдиш").

Для союзников по антигитлеровской коалиции имело значение, прежде всего, то, что Штрайхер являлся в их глазах "профессиональным антисемитом", но они старались в своих гневных филиппиках уделять не меньшее значение его репутации "любителя порнографии". Так, присутствовавшая на Нюрнбергском процессе английская писательница Ребекка Уэст не нашла для бывшего гауляйтера Франконии иных слов, кроме "грязного развратного старикашки, из тех, кого следует опасаться в малолюдных парковых аллеях" (остается только догадываться о том, какой опыт общения имелся у нее с подсудимым или ему подобными).

Впрочем, этот ярлык был навешен на Штрайхера еще задолго до Нюрнбергского процесса, и, казалось бы, не составляло большого труда подвести его под виселицу, но…оставалось по-прежнему неясным, в каких именно конкретных преступлениях требовалось признать его виновным для вынесения смертного приговора? Именно с выработкой конкретной формулировки обвинения против подсудимого Штрайхера у обвинителей возникали большие затруднения. Ведь он сам никого своими руками не убил (по крайней мере, после окончания Первой мировой войны в 1918 году), не подписал ни одного смертного приговора, не участвовал ни в пресловутой конференции в Ваннзее по "окончательному решению еврейского вопроса", ни в депортации иудеев на Восток...

24 октября 1945 года в тюремной камере покончил с собой один из главных обвиняемых - бывший глава "Дойче Арбайтсфронт", то есть "Германского Рабочего Фронта" (Центрального Совета профессиональных союзов Третьего рейха) доктор Роберт Лей. По официальной версии, вождь немецких профсоюзов удавился, забив себе рот лоскутками материи, вырванными из тюремной одежды, и туго обвязав себе вокруг шеи смоченное в воде и выжатое полотенце, которое, по мере высыхания, все туже сжимало ему горло, пока Лей не скончался в результате асфиксии.

По некоторым данным, идею удавиться якобы вынашивал и Юлиус Штрайхер, решившийся, однако, по трезвом размышлении, не "дезертировать с поля боя", а все же досмотреть эту "последнюю битву с врагами Рейха" до самого конца, чего бы это ему ни стоило. Во всяком случае, он отметил в своем дневнике: "Полагаю, Лей удавился потому, что мы не получаем с воли ничего, даже нательных рубашек. Я и сейчас пишу эти строки на "столе", представляющем собой простую картонную коробку (по-немецки: "паппкартон"- В.А.) с парой подложенных под нее деревяшек". Кроме того, Штрайхеру приходилось чистить зубы и умываться с использованием воды из унитаза. Это было, конечно, несколько приятнее, чем пить из "параши", но, тем не менее, также было направлено на то, чтобы сломить его волю. Что и говорить, у американцев Штрайхер явно не пользовался симпатией.

Несмотря на тяжелые физические и психологические условия заключения, бывший гауляйтер Франконии по-прежнему живо реагировал на все происходящее, занося в свой дневник соответствуюшие записи. Об этом свидетельствует следующий эпизод.

Перед судом в качестве одного из главных военных преступников должен был предстать семидесятипятилетний германский промышленник Густав Крупп фон Болен унд Гальбах. Когда же экспертная врачебная комиссия держав-победительниц убедилась в невозможности выполнения этого намерения по состоянию здоровья Круппа-старшего, было предложено заменить его в качестве подсудимого собственным сыном - Альфредом. Между прочим, это предложение, в случае его осуществления на практике, подпадало под одну из статей обвинения, выдвинутого юстицией стран-победительниц против поверженного национал-социалистического режима, и осуждавшего гитлеровскую практику "зиппенгафт", то есть, привлечения к судебной ответственности, в случае невозможности самого преступника предстать перед судом, его родственников. Но, как говаривал "великий гуманист" товарищ Сталин, "сын за отца не отвечает", и потому, по настоянию, прежде всего, английских обвинителей Шоукросса и Лоуренса, предложение заменить Альфредом Круппом на скамье подсудимых собственного отца было отклонено.

Интересно, что Юлиус Штрайхер, отдавая дань справедливости, отреагировал на это следующей записью в своем дневнике: "Англичане добились признания своей позиции касательно того, что, несмотря на возможность замены на военных трибуналах одного подсудимого военнослужащего унтер-офицерского состава другим, делать этого все же нельзя в том случае, если на скамью подсудимых вместо одного обвиняемого, который либо не способен отвечать на обвинение по состоянию здоровья, либо вообще уже мертв, предлагается усадить, в качестве ответственного за него преемника, его сына. Этот эпизод показывает, что английским судьям присуще, по крайней мере, похвальное стремление к тому, чтобы не жертвовать всеми своими моральными устоями ради ускорения начинающих разворачиваться событий".

И вот Нюрнбергский процесс начался. В свой первый день в суде Юлиус Штрайхер видел и воспринимал все происходящее совершенно отличным от своих товарищей по заключению образом. Для него это было последней возможностью "скрестить мечи с иудеями". Он сосредоточенно и по мнению наблюдателей, даже "одержимо" вглядывался в лица всех членов трибунала, чтобы позднее записать в своем дневник (просто поразительно - в каких только обстоятельствах педантиные немцы ухитрялись вести дневники!):

"Один из двух французов - стопроцентный иудей. Всякий раз, когда я смотрю на него, ему сразу становится от этого как-то не по себе, он начинает энергично вертеть в разные стороны своей черноволосой головой и нарочито озабоченно кривить свою рожу, обтянутую кожей нездорового, желтого цвета".

Подобно имперскому маршалу Герману Герингу, Штрайхер не питал ни малейших иллюзий по поводу исхода процесса лично для себя, считая смертный при говор себе заранее предрешенным. Об этом свидетельствует, в частности, следующая дневниковая запись Штрайхера, сделанная в день открытия процесса: "Для тех, кто еще не совсем ослеп, не может быть ни малейшего сомнения в том, что в зале суда гораздо больше иудеев и полу-иудеев, чем неиудеев. Три четверти всех журналистов, почти все переводчики, стенографисты - как мужчины, так и женщины - а также все остальные помощники - бесспорно, иудейского происхождения. Как презрительно и самодовольно ухмыляются они, глядя на нас, ведь мы - обвиняемые и сидим на скамье подсудимых... На их лицах так и читается глумливая фраза: Ну, теперь-то вся их шайка, и даже Штрайхер, у нас в руках! Боже всемогущий! Хвала Иегове и хвала Аврааму, отцу рода нашего!".

Интересно, что сильное впечатление во время процесса на Штрайхера вновь произвели "русские" (советские представители, восседавшие судейских креслах). Как "франкенфюрер" не преминул отметить в своем дневнике, "эти двое русских были в полной парадной форме, находя ее наиболее приличествующей для военного трибунала"; они имели безупречную офицерскую выправку, что особенно радовало глаз в сочетании с их мундирами, сшитыми по подобию военной формы, принятой в дореволюционной царской армии.

По истечении нескольких дней Штрайхер заметил, что все более благоприятное впечатление на него производят также оба английских судьи - люди высокого роста, крупного телосложения, нордического типа, с аристократическими манерами. Один из них (Лоуренс), как сразу абсолютно точно определил Штрайхер, был лордом, другой же - сэр Норман Биркетт - "обладал крупным массивным черепом и взглядом, идущим, казалось, из самых глубин его души и пронизывающим все насквозь". По мнению Штрайхера, "он гораздо лучше смотрелся бы не на судебной, а на церковной кафедре в роли проповедника".

Пытаясь воспользоваться широко распространенными среди противников Штрайхера представлениями о нем, как о "психопате" и "патологическом типе", адвокат бывшего издателя "Штюрмера" (назначенный его защитником против собственной воли и носивший - по иронии судьбы! - фамилию Маркс), ходатайствовал перед трибуналом о проверке психической вменяемости своего подзащитного. Однако медицинские эксперты обвиняющей стороны признали бывшего гауляйтера "достаточно нормальным для того, чтобы отвечать перед судом за свои преступления".

Дни шли за днями, а Штрайхер все забавлял себя тем, что старался выявить очередного иудея в море лиц, представавших его взору в зале судебных заседаний, стремясь определить, "кто именно из них - ублюдок с иудейской кровью в жилах или кто из них женат на иудейке". Особенно поражало бывшего гауляйтера "чудовищное безобразие" появлявшихся в зале суда американок - со своего места на скамье подсудимых он мог прекрасно разглядеть всех стенографисток и машинисток-секретарш, сидевших прямо перед судьями и с отсутствующим выражением лиц двигавших челюстями, жуя резинку, в то время как их карандаши с непостижимой скоростью порхали над блокнотами, а пальцы строчили по клавишам крохотных пишущих машинок с особым стенографическим шрифтом. "Франкенфюрер" не преминул язвительно отметить в своем дневнике, что "у особей женского пола американской разновидности способность к высокой производительности труда неразрывно сочетается с ужасающим физическим уродством".

"Обвиняемые выглядели усталыми и нервными" - передразнил Штрайхер в одной из последующих дневниковых записей вызвавшую его особое раздражение фразу из какой-то газетной статьи.- Пусть кто-нибудь из этих господ газетчиков посидит месяца три в тюремной камере, куда почти не проникает дневной свет, да попишет вечером при тускло мерцающей лампочке ту пару часов, на которые ему только и будут выдавать ручку или карандаш надзиратели, выводящие его на прогулку в тюремный двор на пятнадцать, от силы - на двадцать минут в день, и не дающие ему после этого спать, то и дело заглядывая в его камеру по ночам, - тогда ион, наверное, тоже будет выглядеть несколько "усталым и нервным" на судебных заседаниях!".

По действовавшим в описываемое время нормам общего права Юлиус Штрайхер подпадал под категорию обвиняемых, которым, по совокупности совершенных ими преступлений, в лучшем случае грозил незначительный срок тюремного заключения. Столь строгое следование этим нормам предписывалось новым Лондонским статутом, призванным продемонстрировать, таким образом, свою силу и действенность. Тем не менее, судья Джексон был твердо уверен в том, что ни один из обвиняемых не избежит сурового приговора. Впрочем, он не преминул подчеркнуть в своей вступительной речи, что "даже если кто-либо из обвиняемых и будет оправдан этим трибуналом, его необходимо будет передать для дополнительных судебных разбирательств "нашим континентальным союзникам".

Тем временем доктор Маркс, назначенный - против своей воли! - защитником Штрайхера, оказался объектом злобных нападок со стороны газетчиков. Его адвокатская контора регулярно подвергалась обыскам, а сам он постоянно пребывал под "дамокловым мечом" внезапного ареста без предъявления обвинения и тюремного заключения на неопределенный срок. Из соображений собственной безопасности доктору Марксу приходилось даже - насколько это можно было делать адвокату, не нарушая правил приличия! - всячески отмежевываться от своего подзащитного, доставлявшего ему одни беспокойства.

Опасения адвоката вовсе не были лишены оснований - один из защитников другого подсудимого, бывшего имперского министра и протектора Богемии и Моравии Константина барона фон Нойрата, был именно подобным образом подвергнут аресту среди бела дня и тюремному заключению в течение шести недель без предъявления какого-либо обвинения. К тому же адвокатам защиты не было дозволено подвергать сомнению юрисдикцию трибунала или непредвзятость судей. Штрайхер прокомментировал это следующей дневниковой записью:

"Право обвиняемого дать отвод судье по причине недостаточной беспристрастности последнего соответствует общепринятой судебной практике. И в самом деле - что это будет за суд, если, например, судья окажется родственником представителя противной стороны? В этом показательном суде над побежденными победители являются одновременно и обвинителями, и судьями, поэтому они просто не могут быть беспристрастными, что и очевидно, и неизбежно. Прекрасно отдавая себе в этом отчет, они заранее установили соответствующее правило, изначально лишающее обвиняемых возможности оспаривать справедливость отправляемого "правосудия". Вот в чем состоит смысл всего этого фарса!" - продолжал яснее ясного излагать свои мысли на бумаге бывший гауляйтер - "Данный процесс не сулит ничего хорошего обвиняемым, поскольку правосудие в этом случае слепо и пристрастно; перед судом была поставлена задача придать несправедливости видимость законности, скрыть произвол, творимый им под личиной отправления правосудия".

Так, например, Штрайхер ходатайствовал перед судом о вызове в качестве свидетеля бывшего шефа нюрнбергской полиции, обергруппенфюрера СА Оберница. Он просил у суда дозволить Оберницу дать свидетельские показания касательно конфликта, происшедшего между ними в ноябре 1938 года, когда Штрайхер пытался отмежеваться от разрушения Нюрнбергской синагоги в ходе событий, последовавших за "Хрустальной ночью" (впоследствии ему удалось оправдать это требованиями архитектурного плана перестройки города). Но Высокий суд отклонил просьбу о вызове этого свидетеля.

Характерно, что прибывший в Нюрнберг 26 ноября 1945 года из Москвы кровавый прокурор сталинских "показательных процессов" Андрей "Ягуарьевич" Вышинский на торжественном ужине в "Гранд-отеле", данном в его честь западными союзниками, подняв бокал, во всеуслышание заявил: "За обвиняемых! Чтобы их путь из суда вел прямиком в могилу!".

В довершение ко всему, трибунал стремился подавить в зародыше любые попытки заключенных поднять вопрос об условиях их содержания в тюрьме. Когда Штрайхер однажды попытался выступить против практиковавшихся во время допросов таких "мер воздействия", как избиения допрашиваемых, что нередко приводило к физическим увечьям (у самого Штрайхера было, например, серьезно повреждено колено) и направил по этому поводу официальный протест на имя судьи Джексона, судья распорядился уничтожить эту бумагу и даже не вносить ее в реестр проходящих документов.

По воспоминаниям уцелевших после процесса обвиняемых, приговоренных к различным срокам тюремного заключения, царившее в те дни повсеместное настроение можно было охарактеризовать одним единственным словом - месть. Око за око, зуб за зуб, смерть за смерть! Атмосферу тех дней наглядно характеризовало письмо, полученное судьей Джексоном от богатого нью-йоркского предпринимателя Эрнеста Шенфельда и содержавшее, в частности, следующие строки: "Если это представится возможным, то моим страстным желанием было бы, в случае и после вынесения смертного приговора Юлиусу Штрайхеру, не только присутствовать при его казни, но и принять личное непосредственное участие в приведении приговора в исполнение".

Автор письма выражал готовность взять на себя все транспортные расходы и даже - сверх того! - предлагал судье Джексону крупную денежную сумму в знак "персональной благодарности" от себя лично.

Штрайхер с самого начала неустанно повторял, что этот процесс олицетворяет собой "триумф мирового иудейства". Он был твердо убежден в том, что "умрет, как мученик" - именно потому, что "всегда вел непримиримую борьбу с иудеями". Но фактом по-прежнему оставалось то, что ему не было никакой нужды оправдываться в причастности к актам массового уничтожения евреев, ибо, начиная с 1939 года, он попросту уже не занимал никаких официальных должностей в Третьем рейхе.

Поэтому психоаналитик доктор Гильберт, обследовавший "умственно-психологическое состояние" каждого из обвиняемых, предрекал, что защита Штрайхера будет основываться на "причудливых" ссылках на некие "духовные прозрения", "мировой сионизм", "учение Талмуда", и что на эти доводы "вряд ли стоит отвечать серьезными контраргументами".

В то же время доктор Гильберт всерьез предлагал выдвинуть против Штрайхера, к примеру, обвинение в "предательстве германской молодежи" - не в последнюю очередь, потому, что один из обвиняемых, бывший глава молодежной организации НСДАП - "Гитлеровской молодежи" ("Гитлерюгенд") и гауляйтер Вены Бальдур фон Ширах заявил на суде, что во всплеске антисемитизма в Германии, в котором обвинялся в первую очередь издаваемый Штрайхером еженедельник "Дер Штюрмер", в действительности была гораздо больше повинна книга американского "автомобильного короля" Генри Форда "Вечный жид" (известная также под названием "Иуда сквозь эпохи", а в русском переводе как "Международное еврейство"), издававшаяся многомиллионными тиражами по всему миру (кроме единственных в описываемое время вполне "политкорректных" стран - СССР и Монгольской Народной Республики). Между тем, Генри Форд на момент Нюрнбергского процесса был еще жив, вполне здоров, а скандальное судебное разбирательство по поводу его юдофобской книги было еще впереди.

Судья Паркер подчеркивал, что "Штрайхер вообще не имеет никакого отношения ни к заговору (с целью захвата Европы и мира, как гласил один из главных пунктов обвинения - В.А.), "ни вообще к какому бы то ни было планированию". Тем не менее, все судьи были едины в стремлении повесить Юлиуса Штрайхера во что бы то ни стало - причем все равно, за что. Лишь бы повесить. Но, поскольку для этого необходимо было все же вынести по пунктам конкретный приговор с указанием вины, за которую бывший гауляйтер Франконии будет отправлен на виселицу, между представителями обвинения постоянно возникали серьезные разногласия.

Предлагалось, например, признавать подсудимых виновными и определять тяжесть их вины и суровость приговора в соответствии с положением и должностями, занимаемыми теми в прошлом. Так, советский обвинитель Волчков заявил, что "Штрайхер был близко связан с Гитлером лично" - это представлялось ему достаточно веской причиной для отправки экс-гауляйтера на виселицу. На это судья Биддл возразил, что ему кажется нелепым считать какого-то "мелкого ненавистника евреев заговорщиком" на основании лишь того, что он был личным другом Гитлера, или гауляйтером, или нацистом.

Тем не менее, в конце концов, Штрейхер был признан виновным по пунктам 1 и 4 и приговорен к повешению вместе с Герингом, фон Риббентропом, Кейтелем, Кальтенбруннером, Борманом (приговоренным к смерти заочно), Розенбергом, Йодлем, Франком, Фриком, Заукелем и Зайс-Инквартом.

Совершенно спокойно выслушав вынесенный ему приговор, Юлийс Штрайхер твердо и наотрез отказался ходатайствовать перед судом о помиловании. Видимо, в наказание за очередное проявление "строптивости", выразившееся на этот раз в категорическом отказе от подачи апелляции, тюремщики отнеслись к нему наименее снисходительно, по сравнению со всеми другими приговоренными. Его старший сын, бывший офицер "Люфтваффе", и жена Штрайхера Адель были допущены на последнее свидание с приговоренным перед казнью всего лишь на сорок пять минут. В одной из своих последних бесед Штрайхер, между прочим, упомянул о своем заклятом враге - шефе Нюрнбергской полиции Бенно Мартине, который пытался уйти от ответственности, утверждая, что в действительности являлся глубоко законспирированным участником антигитлеровского Сопротивления. "Да если бы я лишь раскрыл рот по поводу Мартина", - многозначительно намекнул Штрайхер, - ему тоже пришлось бы совершить "прыжок в высоту".

"Франкенфюрер" подчеркнул, что первоначально обдумывал возможность самоубийства, однако затем отказался от этой мысли, решив, что гораздо важнее заявить на суде о том, почему он так настойчиво боролся против иудеев. Он до самого конца так и не изменил своего мнения о них в лучшую сторону, и менее всего - здесь, во время Нюрнбергского процесса, который от начала до конца считал окончательным подтверждением всего того, что он всегда думал и говорил об иудеях.

При прощании с сыном, Штрайхер заверил его, что даже у подножия виселицы не преминет еще раз публично присягнуть на верность Адольфу Гитлеру, а напоследок убежденно произнес: "Геринг, Кейтель и Йодль - все они умрут также достойно, как и подобает мужчинам!".

Как известно, имперскому маршалу Герману Герингу удалось избежать позорной смерти в петле, приняв яд, тайно переданный ему в камеру неизвестно кем. Встревоженные самоубийством главного обвиняемого, генералы-члены Четырехсторонней комиссии по приведению казни в исполнение - приказали тюремщикам завернуть всем осужденным, остававшимся пока что в живых, руки за спину и сковать их в таком положении стальными наручниками. Наручники было приказано расстегнуть и снять их с осужденных лишь после прибытия на место казни, после чего немедленно заменить их прочными шелковыми шнурками, которые предполагалось развязать лишь за считанные секунды перед тем, как опора уйдет из-под ног стоящего под виселицей осужденного и веревочная петля затянется у него на шее.

Десятерых осужденных доставили из камеры смертников в помещение для казни по одному, неся их с четырех сторон за руки и за ноги лицом вниз. При этом американские палачи, по воспоминаниям очевидцев, проявили гораздо большую нервозность, чем те, кого они собирались казнить. Избежавший виселицы фельдмаршал Мильх записал в своем дневнике "по свежим следам", через несколько часов после казни: "Каждый из них принял свою смерть очень храбро. Один ами сказал о них: "У них в жилах лед вместо крови".

Последними словами осужденного Йоахима фон Риббентропа были: "Да хранит Господь Германию, и да будет Он милостив к моей душе. Мое последнее желание - объединенная Германия, взаимопонимание между Востоком и Западом и мир во всем мире".

Фельдмаршал Кейтель сказал перед смертью: "Более двух миллионов германских солдат умерли за свое Отечество. Теперь и я отправляюсь вслед за ними и за моими сыновьями, отдавшими все за Германию!".

Заукель произнес: "Я умираю невиновным. Да хранит господь Германию и да возвратит Он ей былое величие!".

Йодль был краток: "Приветствую тебя, моя Германия!".

Осужденные Фрик и Розенберг взошли на виселицу безропотно и встретили смерть в полном молчании.

Ганс Франк нашел в себе мужество для тонкой издевки, ограничившись выражением благодарности за ту доброту, с которой с ним обращались тюремные надзиратели.

Зайс-Инкварт, как бывший юрист, был более многословен: "Надеюсь, эта казнь явится финальным актом в трагедии под названием "Вторая мировая война", и люди извлекут из этого примера должный урок для того, чтобы восстановить истинное взаимопонимание между всеми народами. Я верю в Германию!".

Фрик громко и отчетливо выкрикнул: "Да здравствует вечная Германия!". Любопытный факт: аналогичные слова произнес перед расстрелом полковник Клаус Шенк граф фон Штауффенберг (руководитель не удавшегося заговора против Гитлера в июле 1944 года)...

Штрайхер, у которого было сильно повреждено колено, очень беспокоился, сможет ли он подняться по ступенькам лестницы к виселице такой же твердой поступью и без посторонней помощи, как обещал это при прощании с женой и сыном.

В ту последнюю встречу он даже сказал им, что специально тренируется для этого случая ходить без трости. В последний раз "франкенфюрер" совершил эти свои ежедневные упражнения накануне казни. Казнь состоялась (как пишет известный британский историк Дэвид Ирвинг, "по причудливой иронии судьбы") 16 октября (в тринадцатый день двенадцатого месяца Адара) 1946 года, в день "веселого праздника Пурим" - одного из главных священных дней по иудейскому календарю, напоминающий о расправе иудеев со своим главным недоброжелателем Аманом, а заодно - с его десятью сыновьями и с 75 000 "зложелателями", "мыслящими недоброе об иудеях" "во дни" правления древнеперсидского царя Артаксеркса . Как известно из Книги Есфири, Аман и его десять сыновей были именно повешены (по ветхозаветному слову: "Проклят всяк висящий на древе").

"Хайль Гитлер!" выкрикнул Штрайхер, стоя под виселицей. - Нынче у нас тут веселый иудейский праздник! Но все же это мой Пурим, а не ваш! Настанет день, когда большевики перевешают многих из вас, очень многих!".

Палачи поспешили надеть Штрайхеру на голову черный мешок, но прежде чем люк успел уйти у него из-под ног, гауляйтер успел выкрикнуть: "Адель, моя любимая жена!".

Об этом заключительном эпизоде жизни и карьеры "франкенфюрера" автору, тогда еще молодому студенту-выпускнику, рассказывала Татьяна Григорьевна Ступникова, участвовавшая в Нюрнбергском процессе в качестве переводчицы, ставшая, волей судьбы, свидетельницей последних минут земного существования осужденных, и описавшая свои впечатления от процесса в книге воспоминаний "Ничего кроме правды", вышедшей впервые только в начале нынешнего, XXI, века.

После казни трупы осужденных были сфотографированы сначала в одежде, а затем - раздетыми донага. Затем тела уложили в гробы и вывезли из Нюрнберга в бывший германский концентрационный лагерь Дахау, превращенный, после капитуляции Третьего рейха, в лагерь американский. Там трупы были кремированы, а пепел казненных высыпан в реку Изар.

Между прочим, один из предприимчивых американских офицеров поспешил сделать на этом "событии века" свой маленький бизнес. Он договорился с местной типографией об изготовлении серии сувенирных почтовых конвертов с напечатанной на них эмблемой Международного военного трибунала, наклеенной негашеной почтовой маркой с видом Нюрнберга и списком имен всех повешенных, причем имя Геринга было напечатано на этих конвертах (то ли по ошибке, то ли сознательно - с целью придать конвертам дополнительной ценности, как филателистическому раритету) не с пометкой "казнен", а с пометкой "совершил самоубийство".

О "коллаборационизме" казаков

Что же касается вопроса сотрудничества казаков с немцами, мы можем только еще раз повторить уже сказанное. Казачьи войска – "жемчужины в короне Российской Империи" (П.Н. Краснов) присягали Императору и Самодержцу Всероссийскому, как и все другие народы России. И когда Императора в России не стало, какие бы то ни было обязательства по отношению к России, утратившей свои исконно-исторические государственно-правовые формы, для казаков прекратились. Вот потому-то казачьи области и занялись налаживанием самоуправления, провозгласив – до восстановления единой Российской державы! – независимость от красных столиц. И были вправе сами искать себе союзников, с помощью которых надеялись отстоять родные земли и исконные казачьи вольности. И снова повторим: в независимости Казачьих войск Атаман Краснов и другие казачьи вожди видели исключительно способ создать на казачьих землях плацдарм для возрождения единой России, но без большевиков и прочих красных чужебесов.

Конечно, будь во главе Германской Империи законный Помазанник Божий - Христианский Император - или любой другой Христианский Вождь, готовый (пусть не вполне бескорыстно!) протянуть руку помощи истерзанному, истекающему кровью из бесчисленных ран под пятой безбожной власти русскому народу ради возвращения его на исконные исторические пути, исход войны, судьбы России и Германии, а значит – и судьбы всего мира, могли бы сложиться иначе. Но вместо этого лидеры германского национал-социализма (хотя и не являвшиеся, конечно – вопреки безосновательным утверждениям фальсификаторов истории и просто невежд! – никакими "черными магами" или "дьяволопоклонниками"!) в безумном ослеплении своего мнимого расового превосходства развязали борьбу с позиций какого-то тевтонского язычества (к тому же не естественного, сохранившегося с древности, как "синто" у японцев, а искусственно выращенного в оккультистских пробирках розенкрейцерских лож!) против "арийского" (по их же расовым критериям!) славянства, как этноса.

И когда сомнений в характере этой борьбы у русских не осталось, война окончательно приобрела национальный, народный, Отечественный характер – как ни горько писать об этом в 2006 году – поскольку никогда еще в истории ни один народ-победитель не был так беззастенчиво обманут своими лукавыми "вождями", лишен практических плодов своей добытой ценой моря крови, пота и слез великой победы и после почти полувекового топтания на месте низведен шайкой командовавших им иуд и лицемеров до совершенно ничтожного и, возможно, уже непоправимого исторического и государственного состояния, в котором Русский Народ (имея в виду все три его ветви – великороссов, малороссов, белорусов) и остальные братские народы, некогда населявшие Российскую Империю и причастные ее славе, пребывают по сей день.

Тогда же, в 1941-45 годах, т. Сталин ухитрился идеологически переиграть Атамана П.Н. Краснова, навязав ему свои правила игры, противопоставив идею народной, национальной войны – идее войны гражданской (в плену которой все еще находились генерал Краснов и его единомышленники), причем не просто войны гражданской, но вдобавок еще опирающейся на вражескую помощь. И в самом деле – белые казачьи части в составе германского Вермахта (включая даже идейных добровольцев-антикоммунистов из числа бывших "подсоветских граждан") вели в 1941-45 годах фактически гражданскую войну (которая для них никогда не кончалась!) против народной, в сущности войны, которую вело против них подавляющее большинство советского (но по преимуществу все же русского) народа.

Поэтому "Вторая гражданская война" белых казаков (и не только казаков) – как гениально предвидел Атаман Краснов еще в 1918 году! – была обречена на поражение уже тогда, а тем более – теперь, когда большевикам (пусть вследствие лжи, предательства, фальсификации истории и безудержной, тотальной демагогии!) удалось возглавить, может быть, последнюю, национальную борьбу русского и братских в отношении его народов.

Печально, но факт: большевики, пришедшие к власти как агенты Мировой Закулисы, предатели, в разгар тяжелейшей Отечественной войны постановившие превратить ее в гражданскую (ибо "у пролетариев нет Отечества"!), участники заговора по развалу Российской Державы и превращения ее в оплот "Мировой революции", сумели обвинить в своих собственных преступлениях тех, кто остался верен данной перед Богом и Царем присяге и пытался спасти от уничтожения свои вековые традиции и свободы.

И потому моральная санкция (помимо материального превосходства) была, в данном случае, у Сталина. Увы! Кстати, любопытный штрих – начиная с 1942 года, в СССР было запрещено снимать фильмы о гражданской войне. Этот запрет был снят только после ХХ съезда КПСС, развенчавшего "культ личности" Сталина. Конечно, немалую роль сыграли заградотряды и СМЕРШ, но все же не они были основной силой, позволившей большевикам выиграть и эту войну.

Исторический парадокс заключается и в том, что провести необходимую идеологическую и патриотическую подготовку к грядущей войне, ее выигрышу и невероятно быстрому восстановлению дотла разоренной России будущему "Величайшему Полководцу всех времен и народов" помог его "давний знакомый" с Пулковских высот.

Именно генерал, военный писатель и мыслитель Атаман П.Н. Краснов помог Сталину идеологически подготовиться к предстоящей войне. Это, разумеется, гипотеза, но в бывших "спецхранах" сохранились экземпляры книг русского Царского генерала П.Н. Краснова, испещренные тщательными карандашными пометками и хранящие на себе штампы "Библиотека НКВД", "Канцелярия НКВД" и штампы других советских ведомств. При этом, как уже заметили современные российские исследователи, писавшие в последние годы о П.Н. Краснове, вряд ли тех "внимательных читателей" интересовала только лишь "антисоветская сущность" его произведений.

То же многократно цитированное нами "Всевеликое Войско Донское" - руководствo к действию для понятливого эпигона. А что касается красновского романа "За Чертополохом", то читатели постарше, помнящие хотя бы первые послевоенные десятилетия, конечно, согласятся с тем, что даже внешние формы сталинской "псевдоимперии" после 1945 года – по крайней мере, ее "парадный фасад" - пусть неким уродливым слепком, но напоминают многое из описанного Красновым в "За Чертополохом".

Порою создается впечатление, что "дядя Джо" готов был восстановить почти все "царское", "старорежимное" и "дореволюционное": погоны (после того, как русским офицерам и солдатам в годы гражданской войны вырезали на плечах "погоны" или забивали в плечи гвозди по числу звездочек на погонах, да и после окончания гражданской войны слово "золотопогонник" десятилетиями употреблялось большевиками как ругательство!) и мундиры для всех – от маршалов, генералов, офицеров и послов до лесников, кондукторов и почтальонов; практически восстановленный для инженеров и чиновников "Табель о рангах", сверхвысокие (или казавшиеся таковыми в условиях послевоенной разрухи и бедности) зарплаты ученых, раздельное обучение мальчиков и девочек, практическое восстановление дореволюционной системы образования – классические гимназии и реальные училища (хотя они так и не назывались!) – вплоть до гимназической формы!; открытие и восстановление десятков тысяч разрушенных в годы "безбожных пятилеток" церквей, монастырей, духовных семинарий и академий...

Как уже говорилось, с 1942 года было запрещено снимать новые фильмы о гражданской войне, и (хотя не были изъяты из проката "Щорс", "Котовский" и "Чапаев"), но полным боевым ходом шел на экране "Крейсер Варяг" - не "воевавший за корейские дрова", а "выполнявший на Дальнем Востоке Особое задание нашей Родины" (как было сказано в сценарии фильма, безо всякого упоминания об "империалистических планах придворной царской камарильи, помещиков и капиталистов"!). Штурмовали вражеские бастионы корабли царского адмирала Ушакова, сжигал турецкий флот при Синопе и так красиво умирал на Малаховом кургане другой царский адмирал – Нахимов.

Так продолжалось до 1957 года, когда "верный ленинец" Н.С. Хрущев, вместе с Порт-Артуром, Дальним (именуемым ныне по-китайски "Люйда"!), Маньчжурией и КВЖД, окончательно отдал воспитание молодежи на откуп марксистским "классовым" талмудистам, обрушив новый удар на Русскую православную Церковь. Тогда же – в 1957 году – был снят и первый после 1942 года советский фильм о гражданской войне - вслед за ним они снова "пошли косяком". И почти сразу после "хрущевской оттепели" наступило то, что позднее назвали "брежневским застоем", а в 1991 году – второй за ХХ столетие – распад Российской Империи.

Таким образом, в чертах измышленной Красновым в "За Чертополохом" воскресшей Российской Империи и послевоенной сталинской России (особенно последних лет жизни генералиссимуса, когда поговаривали даже о замене столь ненавистных Атаману Краснову пятиконечных красных звезд на кремлевских башнях старыми державными двуглавыми орлами – свидетельство писателя В.А. Солоухина, служившего в начале 50-х годов в кремлевской охране) действительно прослеживаются элементы несомненного сходства - кроме одного, самого важного.

В сталинской "России" у русского человека по-прежнему не было ни Бога, ни Царя – Помазанника Божия. И, как следствие, скоро не стало и Отечества – потому что ни одно истинно русское сердце не может применить это святое слово к жалкому обрубку некогда Великой, Единой и Неделимой России – "российской федерации", как бы в насмешку над собой и своими холопами, украсившей свою атрибутику национальными цветами и царскими символами. Отсюда, кстати, явствует вся вздорность так называемых "прав человека" - этих космополитических предрассудков минувших времен, печатью которых иные желают запечатлеть наше будущее, дабы окончательно лишить Россию шансов на национальное возрождение.

Те же (по внешности!) меры, которые применялись в красновской России, описанной в "За Чертополохом" - резкое (на первый взгляд!) ограничение "свободы слова" (в том числе свободы ругаться матом!), цензура, обязательное идеологическое воспитание подрастающего поколения и пр., служат на благо и расцвет народа, нации, культуры, науки, ремесел, промышленности, Армии и Государства, если делаются ради Бога и Государя, и превращаются в дьявольскую пародию в любом другом случае.

А воспитать народ в истинно Православном духе (конечно, с должным уважением к вере наших братьев – мусульман и буддистов, традиционно верных Российской Империи, Ак-Падишаху, Цаган-Хану – Белому Царю!) – может только Православная Самодержавная Монархия.

Как явствует из социологических исследований (см. напр. Дьякон Андрей Кураев. О нашем поражении. СПб., 1999, гл. "Могут ли все быть верующими", с. 354-359), процент людей, способных самостоятельно востребовать религиозную идею, томимых "духовной жаждой", не превышает 10-15 % населения. И вдобавок именно среди них еще возникают ереси, расколы и религиозные войны. Возможно, такой же процент населения невосприимчив к любой – религиозной или псевдо-религиозной – идеологии.

Из оставшихся же более чем 70% "великого, молчаливого большинства" (мы говорим прежде всего о русских людях) можно, при соответствующем "воспитании" и "образовании", создать как "народ-богоносец" - строитель Святой Руси, растущий и богатеющий вместе с ней, так и "гомо советикуса", чей хребет колеблется "вместе с линией партии", ибо он не закован в мышцы Христовых заповедей и православного воспитания, а можно – и то "глобалистское" (или желающее стать "глобалистским") чудовище, что шевелится ныне на пространствах нашей бывшей Империи под визг и вой телевизионных роликов и масок-шоу.

Поэтому даже одни только разговоры среди русских православных людей, любящих Историческую Россию и жаждущих ее возрождения, о том, что может быть (пусть даже в идеале!) иной, лучший, "демократический" путь воссоздания Великой России, чем восстановление Православного Самодержавного Царства, есть не что иное, как бесплодное толчение воды в ступе, по сути же – очередное предательство той самой исторической России – "первой России" (пользуясь терминологией генерала П.Н. Краснова), за которую отдал свою жизнь, таланты, кровь и душу ее верный рыцарь, последний певец Российской Империи и ее славной Армии – Царский Генерал и Донской Атаман Петр Николаевич Краснов.

Вопрос, таким образом, может заключаться лишь в выборе тактики достижения этой Цели. Может быть, она останется для нас недостижимой. Это знает только Бог. Тем не менее, наша задача, как последних солдат Российской Империи, защищать ее, хотя бы как Идею, не жалея сил, бороться за ее воплощение на Русской Земле и, если надо, бестрепетно умереть за нее – как последний защитник безымянной высотки за еще строчащим пулеметом, когда цепи врага уже поднялись в атаку, развернув свое адское знамя.