"АНАБАСИС» НЕВЕРОВСКОГО*

"Увидел я, до чего может возвыситься мужество и неустрашимость русского солдата.»

Неверовский

Увертюра.

Кружили птицы. Много птиц.

Их возраставший гомон

уже стирал улыбки с лиц.

Напоминал Аустерлиц

пейзаж за южным склоном.

Роса сияла на штыках,

блестела на манерках.

Ещё холодные пока

орудий влажные бока

лоснились. Табакерка

явилась в поднятой руке.

Понюхал.

Прослезился.

Чихнул.

За лесом вдалеке,

ещё не видимый никем,

жестокий рок вершился.

 

Войска стояли на холме

в "коробках» батальонных,

в безгласной тишине и мгле.

А он прикидывал в уме,

раздумьем поглощённый,

где скрытно подступает враг,

откуда ждать сюрпризов.

За лесом в нескольких верстах

они…

Тысяченогий шаг

уже куда как близок.

В тумане сером чуть видна

с пригорка на пригорок

ползёт дорога. Тишина

в плену предутреннего сна.

Но пробужденье скоро.

 

На тусклом небе до поры

ещё мерцают звёзды

предвестники дневной жары.

Они спокойны и мудры.

Им никогда не поздно

уйти и воротиться вспять

с вечернею прохладой.

Небесная, ночная рать

чужда желанью воевать.

Ей этого не надо.

 

Иное дело на земле.

Фаланги Бонапарта

в досель невиданном числе

российским армиям вослед

шагают от заката.

Походным маршем на восток

внушительно, картинно

терзают тьмы подков и ног

российских трактов и дорог

истоптанные спины.

 

Паскевич* кинул беглый взгляд

по линии позиций.

Полки уверенно стоят.

Шеренги тесные солдат,

нахмуренные лица.

 

Два дня в неведеньи. Два дня

"ни слуху и ни духу».

Кого винить? Кому пенять?

И вот теперь изволь торчать

как на подносе муха.

Два дня и никаких вестей,

дивизия пропала.

Сегодня полчище "гостей»

в мундирах всяческих мастей

сюда нахлынет валом.

Два дня загадок и тревог.

Неужто Неверовский

солдат бывалый, видит бог,

им противустоять не смог

и опочил геройски.

Теперь французы потекут,

заполнив все дороги.

"Чудовище» в Смоленске ждут,

готовят встречу там.

А тут

заслоны на пороге.

 

Порой невыносимо ждать.

Неведенье изводит.

Оно разбойнику подстать.

Неведенье – дорожный тать

с бедою дружбу водит.

Оно догадками казнит,

сжигает нетерпеньем…

 

…Светает. Лучезарный вид.

Земля туманная лежит.

Кончается успенье.

Кружатся птицы. Много птиц.

Их кто-то потревожил.

В строю шеренги серых лиц.

Пейзаж что твой Аустерлиц.

На "дежавю» похоже.

 

Знакомый отдалённый звук.

Другой. Уже не птицы.

Солдаты оживились. Вдруг

мгновенно вспыхнул и потух

огонь шальной зарницы.

За лесом вспыхнуло опять

и повторилось снова.

И надо было полагать,

начнёт сверкать и громыхать

чугунно и свинцово.

Далёкий гром густой пальбы

накатывал волнами.

И дыма сизые клубы

росли, вставая на дыбы

за лесом, над холмами.

Там несомненно жаркий бой

затеялся нежданно.

Внезапно, будто сам собой

истаял утренний покой

как кисея тумана.

За лесом кто-то (знать бы кто)

сцепился с "Супостатом».

Казалось, ружей тысяч сто

стремятся сделать решето

из каждого солдата.

 

Картина обретала смысл.

Распределялись роли.

В начальниках проснулась жизнь,

и адъютанты понеслись,

послушны "вышней» воле.

Распоряжения даны.

Пошли перестроенья.

А посмотреть со стороны

так будто бы и нет войны,

обычные ученья.

Привычно двигались в строю

все восемь батальонов.

 

В лесном болотистом краю

с высот похожа на змею

разливисто и сонно

катила речка. За рекой

маячили дозоры.

Вдоль речки, уж подать рукой,

несётся всадник. Кто такой?

Узнали очень скоро.

 

Мундир драгуна почернел

От копоти и пыли.

Он соколом сюда летел

И рад, что вовремя поспел,

От скачки обессилев.

"…Отбились… Вырвались едва…

Отходим огрызаясь…»

Какие тёплые слова.

Ещё дивизия жива.

Виват! Двадцать седьмая.

 

Метались птицы. Много птиц.

Бой громыхал за лесом.

Нет. Это не Аустерлиц.

А измышленья небылиц

к чертям и прочим бесам.

Сегодня точно устоим.

До кровяного пота

Мы будем препираться с "Ним».

Сегодня мы не повторим

"Праценские высоты».

 

Раскаты пушечных басов

и прочий шум батальный

за дальней кромкою лесов

как брёх огромной своры псов

свирепый и скандальный

то громче, то сходя на нет,

стремился к завершенью.

Скончалась ночь. Минул рассвет.

Безмерно яркий солнца свет

прогнал оцепененье.

Над лесом редкие дымки

Бледнели, растворяясь.

Рогоз ершился вдоль реки.

Уже понятны и близки

События сгущались.

 

Вот и они, видны едва.

(На всё господня воля.)

Чем не предлог для торжества?

…Густой колонны голова

вытягивалась в поле,

из леса тёмною шлеёй.

По взгорьям и ухабам

нестройной, вязкою толпой

шли егеря "Двадцать седьмой»

и офицеры штаба.

Повозки полные живых,

смертельно утомлённых.

С печатью бурь пороховых

значки штандартов полковых,

ошмётки батальонных.

В помятых, грязных киверах,

растерзанных мундирах.

На лицах, позабывших страх,

в больных слезящихся глазах

чумазых канониров

тлел обжигающий огонь

спокойного упорства.

Таких попробуй только тронь,

пожаром вспыхнет их огонь.

Непросто, ох, непросто

такой народ переломить.

Никчёмная затея.

И, если здраво рассудить,

народ ни спать, ни есть, ни пить

не будет, но "Злодею»

без промедления найдёт

обратную дорогу…

 

…Жара кипит. Жара плывет.

В разгаре лето. Трудный год.

Кровавый, если строго.

Команда. Барабанный бой

выравнивал колонны.

Они уже не шли гурьбой.

В них остывал недавний бой

жестокий и надломный.

За барабанами вослед

фальцетом взвились флейты.

Привычный маршевый дуэт.

Звончее инструментов нет.

У горизонта где – то

кружили птицы. Море птиц.

Нахальные вороны,

народ не знающий границ,

в Россию ото всех столиц

Европы, покорённой,

летел за лакомым куском

на даровом застолье.

Везде, где кровь, и пушек гром,

и ярость на штыке верхом,

им самое раздолье.

ВОСХОЖДЕНИЕ

Пороховые гарь и дым

к мещанским огородам

стекали облаком густым.

За полторы, за две версты

потоком через броды

Мерейки, илистой реки,

шла конница Нансути…*

 

- Оленин,* ранен?

 

- Пустяки… ,

вдоль шеи, не задев руки.

Царапина по сути.

Вон там обходят на рысях…

 

- Не будем "делать лужу».

Мы хозейва. Они в гостях.

Сегодня мы на их костях

отечеству послужим.

 

- Мост перед городом сожжён,

канальи ладят новый.

Их много. Красный окружён.

Все, кто успели, вышли вон.

Все умереть готовы,

вы только укажите где…

 

- Да полноте, полковник! …

 

На Неверовского глядел

весь штаб. Рассерженно гудел

в людской толпе нестройной

концерт охрипших голосов,

Бряцанье. Ругань. Топот.

Горячий ветер и песок.

Но будет жарче.

 

- Дайте срок,

и кровушкой, и потом

землицу здешнюю польём.

(Не чья – нибудь, а наша.)…

 

- Разлад чудовищный кругом.

 

- Сумбур. Но это не разгром,

И мы не "сабреташи»…

 

Видавший виды генерал,

добрейший Неверовский

не суетился, не кричал,

но свой кураж предназначал

одушевленью войска.

Мундир сияет чистотой,

крахмальные манжеты.

Клинок блистает наготой,

и дождь стекает золотой

с роскошных эполетов.

Она не ведает стыда,

его подружка – шпага

и зарумянится тогда,

когда незваные "soldat»

в чужую землю лягут.

Он просто весел; это жизнь.

Борьба его стихия.

 

- Голубчики, пошевелись.

Клялись мы, или не клялись?

Мы вместе.

Мы Россия! …

Они явились к нам домой

да прихватили ружья

и так смекают меж собой,

у нас, де, гиль да разнобой.

А мы упрёмся дружно!…

 

- Полки в колонны, господа.

Дистанции короче.

Не умирайте от стыда,

когда мюратова орда

вас приласкать захочет…

 

Минуты бешено бегут,

друг дружку нагоняя.

У командиров норов крут.

Вдоль фрунта унтеры снуют,

порядки выправляя.

Полтавский* с Ладожским* готов.

Штыки горят рядами.

Парад отборных молодцов.

Что многим не сносить голов,

прекрасно знают сами.

Симбирцы* пасмурно глядят,

наизготовку ружья.

Моложе поискать солдат,

а в драку так и норовят,

и подгонять не нужно.

 

Теперь нахрапом не возьмёшь;

дивизия готова.

Французик, как он ни хорош

в бою, но эта молодёжь

дерётся образцово.

Разгромное начало дня,

едва не катастрофа

в глазах добавила огня.

Но долог путь до края дня,

а впереди "Голгофа»…

* * *

Противник утром подошёл

невидимый в тумане

и "порезвился» хорошо…

Пасьянс событий перешёл

границы ожиданий.

Досталось пешим егерям,

предмостному заслону.

Такой случился тарарам,

что стало б жарко и чертям,

не то что гарнизону.

Велиты повалили вброд.

Стрелки их прикрывали.

А кавалерия в обход

неиссякаемо течёт …

К полудню Красный сдали.

 

Там был пехотный батальон,

две пушки, да казаки.

да волонтёрный эскадрон.

Кто был убит а кто пленён;

конец бывает всякий.

Когда драгунский полк спешил

на "сикурс» к окружённым,

лавина конницы Груши,*

охват глубокий совершив,

расшиблась о колонны,

едва построенных полков.

Но Харьковский драгунский,*

что мчался, не щадя подков,

на помощь горстке казаков,

изрублен "по – французски».

Никто не ждал, что Бонапарт

поднимет по тревоге

и бросит весь свой авангард

без колебаний, наугад

по Краснинской дороге.

 

А тут на горке в двух верстах

стоит "Двадцать седьмая»

открыто, на семи ветрах

всего о четырёх полках

плюс мелочь кой – какая.*

А пятый загодя ушёл

и занял переправы

в тылу, у речки небольшой,

огородился хорошо

и выставил заставы.

 

Так Неверовский угодил

в тенета обстоятельств.

Противник тучей впереди,

и скорой помощи не жди.

Надолго ль духу хватит?

А сколько выдержишь атак?

А ну как батареи

картечью!...

С ранеными как?

И новобранцы не пустяк;

а ну как оробеют?

Полки - две трети молодёжь,

не нюхавшая дела.

Пусть градус выучки хорош,

погибнет много ни за грош.

И, рассуждая зрело,

таких не время выводить

на "марсовое поле».

А впрочем, что там говорить.

как выйдет, так тому и быть.

На всё господня воля.

 

Нет оправдания жаре.

Под полудневным зноем,

сведённые в большом каре,

полки, привычно замерев,

стоят недвижным строем…

Глядят из тени козырьков

спокойно в общем целом.

 

Их "vis - a - vis» уже готов,

не положив больших трудов,

покончить с этим делом.

Их "vis - a - vis» растёт стеной,

стеной из эскадронов.

Ты на пути у них не стой,

рискуешь глупой головой,

на гибель обречённой.

В кипящем мареве поля.

Размеренным аллюром,

коней выстраивая в ряд

(Кирасы белые горят,

попробуй без прищура

на это зрелище глядеть. 9

ослепнешь.) ближе, ближе.

Так много, что не обозреть…

 

- Стоять, голубчики, терпеть…

"Он» тоже губы лижет.

"Он» тоже хочет уцелеть,

и пить, и жить как барин.

А мы? …

Им баньку будем греть,

чтоб неповадно было впредь,

и славно их попарим.

 

- Терпение. Сейчас они

Сорвутся для разгона.

Сейчас…

Сейчас… Повремени.

Без дозволения ни – ни!

Как я учил…

 

Тромблоны

торчат без дела за спиной

а в кобурах пистоли.

Кирасы прожигает зной.

Сигнал.

Серебряной трубой

запело звонко поле.

Сверкнули синим палаши,

повисли вдоль колена.

Лавины бег неустрашим.

(Отлично вышколил Груши.)

Сшибут любые стены.

Безумно скалясь, жеребцы

с удил роняют пену.

А в сёдлах лучшие бойцы.

"Вы кандидаты в мертвецы!»…

 

Каре стоит отменно.

Каре безмолвное стоит…

 

Громадою подвижной

(гремучий топот, жуткий вид)

Лавина конников летит…

 

Каре стоит недвижно.

Лишь ружья вскинули к плечу.

Замки уже на взводе…

 

Уже вот – вот, ещё чуть - чуть

"Courir la’russe! Я не шучу!»

 

Твердь из - под ног уходит.

10

Платочек в поднятой руке.

Бьёт барабан "тревогу»,

И цель мелькает на штыке.

И палец замер на курке…

 

- Ну, милостивцы. С богом!

 

Залп…

Туча дыма. Снова залп.

Ещё один вдогонку.

Вонючей гарью ест глаза.

Огня батального гроза

и дымная позёмка.

Без спешки задние ряды

обслуживают ружья.

Передние сквозь плотный дым

ведут пальбу "на все лады»

спокойные наружно.

На лицах злость и озорство,

была боязнь да вышла.

Осталось только мастерство.

В дыму не видно ничего.

За грохотом не слышно.

 

Каре вскипело как вулкан,

на все четыре фронта.

Разбился вдребезги таран

о смертоносный ураган

и плоть живого форта.

Сверкала вспышками стена

на все четыре фаса.

И не был братом сатана.

И штуцер был как "мать родна».

Всего то четверть часа,

а "накрошили»,… Дай вам бог

подобного не ведать.

А тем, кто это видеть мог,

жестокий, страшный тот урок

как наважденье с бредом.

 

"Отбой! Отбой! Ружьё к ноге»,

гремели барабаны.

Дым улетучился.

Эге!

Азарта много во враге,

однако ж есть изъяны.

Саженей двадцать не дошли,

Верней не доскакали

И протаранить не смогли.

В помятых травах полегли.

"Умаялись. Устали».

Иные "пёхом» без коней 11

бежали восвояси.

 

- Полковник. В поле егерей.

Живей, любезные, живей.

Солдата резвость красит.

 

И егеря пошли бегом

без малого вприпрыжку.

Бегут пружинисто, легко

не близко и не далеко,

не удаляясь слишком.

Вдоль фрунта вытянулись в цепь

стрелковые команды.

Верхом на сером жеребце

(С такой улыбкой на лице

Он принимал парады.)

"Комдив» нафабрен и красив,

подобран и подтянут.

Весь вид его красноречив…

 

Жара. И ветер чуть горчит.

Под солнцем травы вянут.

В манерках тёплая вода

не утоляет жажды.

Вода совсем не ерунда.

Воды напившийся солдат

сражается, не страждет.

 

Вдоль фрунта конный генерал

добрейший Неверовский

неторопливо проезжал.

 

- Ребята, продолжаем бал.

Приветим их по свойски…

…Спасибо, чудо – молодцы!

Благодарю за службу!

 

- Куды откланялись "хранцы»?

У нас бедовые стрельцы;

отстрелим чо не нужно.

 

"Ура –а!» гуляет по рядам

" Могём, кума ядрёна!»

Светлеют лица тут и там.

Народ ещё не верит сам,

успехом ободрённый.

 

- …И впредь, ребята…(Помолчал.)

исправно выполняйте

всё то, чему я обучал,

тогда любая саранча

любой заморской стати

и конные и "пехтура»

вас одолеть не сможет.

Для драки самая пора,

гоните робость со двора.

Робеть себе дороже.

 

Растёт знакомый дробный гул.

Вскипают тучи пыли.

Мюрат* решимостью блеснул.

Как – будто наконец смекнул,

не приложив усилий,

"не выбив пыли из перин»,

не наказать упрямцев.

И “Voila!” Исход один.

"Противник (если не кретин)

предпочитает сдаться».

 

Попробуй справиться с конём,

с клинком кавалериста,

рукой, владеющей клинком,

когда, отвагою влеком,

он мчится в поле чистом.

Попробуй справиться с полком.

(А с тридцатью полками?)

Они – под ясным небом гром.

Они как грозный снежный ком,

многопудовый камень,

Они лавиною с горы

невероятной силы.

Вы живы, молоды, бодры,

но это только до поры.

Пора уже явилась.

 

На касках конские хвосты,

жеманные султаны.

На три версты ряды густы.

И ни овраги, ни кусты

преградой им не станут.

 

(Каре укрылось в облаках

пороховой завесы…)

 

Взбивая горький едкий прах,

растут буквально на глазах

не лошади а бесы.

Над пыльным маревом парят

под римскими орлами,

за рядом ряд, за рядом ряд

влетают в рукотворный ад

"к чертям за угольками».

 

От пуль не спрятаться нигде,

на то они и пули.

Они не только для людей;

десятки сильных лошадей

упали как споткнулись.

Десятки встали на дыбы.

Десятки повернули.

Блеск истребительной пальбы

сквозь дыма плотные клубы

и жалящие пули.

Свинец и пламя больно жгут.

Свирепы коне – люди.

Их натиск зол. Характер лют.

Так вероятно страшный суд

казнить виновных будет.

 

Каре пробили в двух местах,

и дальше ни сажени.

Алеет кровь на палашах,

но кони, тяжело дыша

и подломив колени,

храпят и падают. Встают;

последний вздох неистов.

Ну что ещё ты скажешь тут?

Что для солдата ратный труд,

коню смертоубийство…

* * *

Отбились…

Но на этот раз

порядком "издержались».

Француз упорен и горазд.

Ещё нажмёт. Ещё задаст

почище чем вначале.

 

- Приспело время, господа,

к началу ретирады.

Мы перестроимся…

 

- Когда!?

Они нам не позволят…

 

- Да…

Но мы не будем рады,

увидев жерла батарей

у нас под самым носом.

Дождёмся пакости. Ей – ей!

Мы перестроимся плотней.

Потом… Потом вопросы.

Мы им подставим два каре,

умножив нашу цену

в не нами начатой игре…

 

И … замелькали всё быстрей

Картины, авансцены.

 

Колонны четырёх полков,

сведённых в два квадрата

диагонально, шесть углов

для трёх французских корпусов

усиленного штата

подставили, как ставит ёж

щетину на загривке.

И как бы ни был ты хорош,

попробуй сунься; не возьмёшь.

Осколки и обрывки

по закоулкам полетят

империи Российской.

 

Четвёртый штурм отбит "шутя».

И время малое спустя

дорогою неблизкой

упругой массой потекли

пехотные колонны.

Шагали споро как могли.

А избавление вдали.

А рядом тучей конной

навис нахальный авангард

"укравшего пол мира».

Мундиров многоцветный сад.

поляки, швабы – все подряд,

гусары, кирасиры,

напористые егеря

и злющие уланы.

Они, не прохлаждаясь зря,

другим желанием горя,

другие строят планы.

* * *

"За страх» трудились лекаря,

работали "за совесть».

Не зря учились. Ой, не зря.

Такая разгулялась "пря

на всю чесную волость»!

 

Настигли русские полки

две конных батареи.

А это вам не "в дураки»

ходить тузом из – под руки;

картечи "гладко бреют».

По фронту "жахнули» разок,

и полегли десятки.

 

- Любил господь да не сберёг.

То на поминок нам урок.

 

- Мусью прислал задатки…

 

- Никитин*, мигом , сей же час

Сбить обе батареи!

А вам, мой друг, такой наказ.

Берите, сколько есть у вас,

людей да поживее.

Долой прикрытие согнать

и, крепко сев на пушки,

секунды даром не терять.

Не уводить а заклепать.

 

- Ребята! "Снимем стружку»

с канальи русским тесаком?

 

- Смогём, ваш бродь. Уважим…

 

- Оно хуч, братцы не легко,

да акурат недалеко.

 

- Опять жа, без поклажи…

 

Метались птицы, много птиц,

как вырвавшись из клетки.

А с пыльных времени страниц

под гром победных колесниц

вставали тени предков.

Вставали, множили ряды,

шеренги уплотняли,

неколебимы и тверды,

терпели зной и от воды

мгновенно оживали.

Вбивали шомполом заряд.

Зажмурившись, стреляли,

щекою пестуя приклад,

кавалерийских эскапад

порядок сокрушали.

Любили дух пороховой.

(А кто ж его не любит?)

Неслись без крыльев за спиной

"наддать наяренной штыкой»,

"Муратку приголубить».

Штыком встречали хищный штык,

себя не помня в свалке,

где страх ничтожен и безлик,

а жизнь как малый золотник,

и ничего не жалко.

Где сотоварищи – друзья

Врага "ломили чохом».

Одна судьба, одна стезя,

что миновать никак нельзя.

Иди по ней, не охай.

Своих побитых разобрав,

тащили "под микитки»,

мундиры кровью измарав

("Денёк ить нонича кровав,

и супротивник прыткай».).

И под защитою каре

не отпускали ружей.

Чело тряпицей отерев

("А ну – т побегай, не взопрев,

кады пекёть снаружи!»),

стояли смирненько, рядком,

чинились, поправлялись

"на скору руку». Табачком,

набивши трубочки, тайком,

артельно угощались.

Хлебнув водицы на ходу,

Хрустели сухарями.

"Денёчек тёплай на беду,

а неприятель весь ввиду

со всеми потрохами».

 

Орудия сквозь дефиле

промчались из "кареи».

В пороховой угарной мгле

неслись как черти на метле

шальные батареи.

Как черти в пекле, "нумера»

сновали у орудий.

Вчера постылая муштра,

трудов затраченных гора.

Сегодня бог рассудит,

кто расторопней и умней,

сноровистей и злее.

Ему конечно же видней,

которая из батарей

какую одолеет.

 

Артиллерийская дуэль

короткая забава.

Кто первый пристреляет цель

сквозь дыма сизую метель,

того и жизнь, и слава.

Заныли ядра как шмели,

друг дружку нагоняя.

И всё, что встретили, смели

с разбитой, тлеющей земли,

пространство расчищая.

 

Так клином вышибали клин

Сгибали силу силой

Французы густо полегли

И удержаться не смогли.

"Задору не хватило».

Расчёты в прятки и в бега.

Лафеты в лом и в щепы.

На поле брошенном стога

горят. Позиции врага –

- вид жалкий и нелепый.

По ним прошлись как бороной

линейным батальоном.

Огонь оранжевой стеной.

И дым восходит вороной

над пажитью зелёной.

 

Густые, яркие цвета

под воспалённым солнцем.

Горячка, ярость, суета

а сверху неба пустота.

Там где – то есть оконце.

В оконце это смотрит бог,

качая головою.

Сегодня истекает срок

у многих. На святой порог

они взойдут толпою.

* * *

Кружатся птицы тут, и там,

и высоко в зените

не подневольные ветрам

и вспышкам человечьих драм

свидетели событий.

Небезопасная земля

внизу под флером дыма.

Поля, поля ещё поля,

и люди мелкие как тля

в серёдке. И помимо

роятся массы лошадей

как муравьи на "вече».

Они… (в дыму не разглядеть).

Сверкает сталь, сверкает медь,

стога горят как свечи.

 

Один квадрат, за ним второй

(Уже скорее ромбы).

по магистрали столбовой,

перемешавшись меж собой,

процессией огромной

полки безусых гренадёр

вчерашних новобранцев

(невозмужалость не в укор

тем, кто таскает с ранних пор

свою удачу в ранцах)

входили в узкий коридор

берёзовой аллеи.

А "Он» заполнил весь простор.

А "Он» наращивал напор

свирепей и острее.

Сам Неверовский отмечал,

французы как собаки,

дрались, за малым не рыча.

"Муратка больно осерчал

и иже с ним, и паки».

 

Колонна движется вперёд

по столбовой Смоленской.

Уйдёт?... "Покудова идёть,

Невесть чиво произойдёть».

С пальбою, громом, треском

сраженье дикое кипит

уже безынтервально.

Под Неверовским конь убит.

И солнце чёрное коптит,

как в кузне наковальня.

В шеренгах стиснутых идет,

порядок соблюдая,

небитый, "стреляный» народ.

Колонна движется вперёд.

"Виват, двадцать седьмая!»

 

…Аллея залповым огнём

держала конный натиск.

С берёз серебрянным дождём

летели листья и потом

в дыму кружились. Кстати

по - над аллеей с двух сторон

канавы да откосы.

Пусть даже дьявольски силён

Мюрат, догадывался он,

победа под вопросом.

Теперь дорога на восток

с естественной защитой.

Теперь противник точно мог

отбить любой его наскок

и, как вода сквозь сито,

уйти в леса ко всем чертям,

не дав другого шанса 19

его расстроенным парням

расколошматить в мелкий хлам

"кретинов» и "упрямцев»

 

А как расценит Бонапарт

беспомощность Монбрена?*

Нансути тоже виноват.

А он… лихой король Мюрат,

он покоритель Вены,

пожар, разрушивший Ваграм,

кумир Прейсиш – Эйлау,

начальник тридцати полкам… ?

Сегодня он бессилен сам

поверить в эту славу.

Его красавцев кирасир

"кладут как зайцев в поле».

 

- У них прекрасный командир.

 

- Они не уступают, сир!

 

- Не понимают что ли?

Мы так и так сотрём их в пыль!

 

- Их дикие бояре,

их фанатичные попы,

они по варварски глупы…

 

- Да. Но они в ударе.

Вы посмотрите, что творят…

 

Аллея засверкала.

Хлестнули залпы. Пять подряд.

Пошёл гулять свинцовый град,

и многим перепало.

На луговину выполз дым

прибойной грязной пеной.

Аллея спряталась за ним.

 

- Противник мало уязвим

и необыкновенно

живуч.

 

- Вы слышали, Ледрю?

Там очередь за вами

Я этих русских вам дарю.

И раз пятнадцать повторю:

"Держите их зубами».

Ледрю, не подведи меня.

Дай шассеров по больше.

Огня, огня! Ещё огня!

Месье, мы прожили пол дня,

А жить не стало проще!...

 

В полях рябит от киверов,

слепит от этишкетов

и ярких штуцерных хлопков.

Команды юрких фланкеров

ведут свою вендетту.

Широкой россыпью во ржи.

Всё ближе. Всё наглее.

Их цель – не дать спокойно жить

и сколь возможно уязвить

укрывшихся в аллее.

 

Из – за деревьев, сквозь дымы

им бойко отвечают.

Картину бранной кутерьмы

обрывки сизой бахромы

торжественно венчают.

Надсадный гвалт и чад, и пыль,

И пули,… пули,… пули.

И грохот на десятки миль.

(И только в небе полный штиль.)

Как задымлённый улей,

как смерч беснуется война,

разя и сокрушая

всё "от поверхности до дна».

Забилась в норы тишина,

притихла чуть живая.

И только в небе высоко

невидимые птицы,

простор, порядок и покой

и нет причины никакой

кричать и суетиться…

* * *

Колодцем, малым хуторком

закончилась аллея.

За бугорком, за ручейком

не близко и не далеко

уже леса чернеют.

И только там "упрямцев» ждёт

в дороге передышка.

Да, только там… Но наперёд

извольте драться. Повезёт

не многим и не слишком.

Вот только поле перейти.

Немыслимая малость,

"Ему» ведь тоже по пути.

 

- А пушки на руках нести!?...

Лошадок не осталось.

Артиллерийских лошадей

"нароком выбивают.

Ты хуч лошадок пожалей,

хранцуз, завзятый лиходей.

Ишь, бес тебя бодает!»

 

Противник жару поддаёт.

Растёт число убитых.

И раненным потерян счёт.

И лекарей недостаёт.

И солнышко сердито.

 

- Орудия без тяги - хлам.

 

- А вы не докучайте.

Обозных лошадей не дам.

Французских много по кустам.

Ловите… Запрягайте.

 

И отловили, запрягли.

Холёные скотинки…

 

Нахмурилось лицо земли,

морщины серые легли.

Уж солнца половинка

едва за облаком видна.

И ветер оглашенный.

И ливня мутная стена.

И панорама не видна

нисколько. Совершенно.

 

- Патроны прячь под кивера!

Замки держи сухими!

 

- От, не заладилось с утра.

То дощ. То адова жара.

То "Он» на пару с ними…

 

Дождь поплескался, пошумел

и выдохся внезапно.

Пейзаж умылся, просветлел,

а дню наметился предел

не сразу. Поэтапно.

Терпимей стало припекать,

и вытянулись тени.

Погода - мир да благодать.

Ну как прикажешь помирать,

когда почти весенней,

домашней свежести полны

знакомые картины?

С какой ни глянешь стороны,

истрачен краешек войны,

нет даже половины.

 

Пальба угасла под дождём

и не возобновлялась.

Куда ни глянь, поля кругом

надёжно заняты врагом.

Чугунная усталость

висит цепями на ногах,

гнетёт, ломает спину.

Тяжёлый, мерный, грузный шаг.

Терпенье сжатое в кулак.

Зубовный скрип при слове "враг».

А страха нет помину.

В телегах раненых битком.

С побитыми в обозе

каналье в лапы прямиком?

Да "Он» проглотит целиком,

закусит егерским полком

и как зовут не спросит.

 

Каре выходит на простор,

выравнивает фасы.

Противник на руку не скор,

молчит до некоторых пор,

не атакует сразу.

 

- Он, господа, выводит нас

на "чистую поляну».

Ему просторы в самый раз

и для манёвра есть запас…

Угадывать не стану,

что приготовили для нас

стратеги "boil vivant - ы».

Уверен, именно сейчас

Господь не выдаст…

В добрый час!

И не считайте раны.

Их будет много, господа.

Превыше всякой меры.

Но это мизер, ерунда.

В одном уверен,

никогда

не испытаем мы стыда,

не потеряем веры.

Ступайте, господа в полки.

Ступайте к вашим людям.

Поля в России широки,

а в них не робкие сурки

а наши чудо – мужички…

Не дрогнем, живы будем.

Не видно и не слышно птах.

Куда запропастились?

Быть может где – то в облаках?

В кустах, в берёзовых ветвях

определённо были.

Тревожней стала пустота,

свинцовей ожиданье

и тяжесть общего креста.

Оно утихло неспроста,

порханье с щебетаньем.

 

- Никитин. Пушки и людей

держи за лобным фасом.

Мне видится, всего верней,

"Ему» трофеи пожирней

потребны для показа

и оправданья перед "Ним»,

кто следом поспешает.

Смоленск ему не отдадим.

Резов пострел, неутомим,

Да мы ему мешаем.

 

Тележный поезд занял центр.

Подводы, фуры, парки…

 

- Сегодня всякий офицер

даёт отважности пример

Оркестр!

Будет жарко.

Музыка воинам нужна.

Они желают мести.

Играйте так, чтоб до темна

на сотни вёрст была видна

дорога русской чести.

 

Зажёг начищенную медь

пологий луч вечерний.

Сороки принялись галдеть:

"Кому – то предстоит одеть

венок из жёстких терний».

Ещё не кончен крестный путь

для многих, очень многих.

О том, что было позабудь,

дойти и выжить, вот в чём суть,

но не свернув с дороги.

Пока в товарищах ты свой,

а командир "не промах»,

за барабаном и трубой

иди вперёд,… Господь с тобой.

За ним верней чем дома.

 

Задорный гренадёрский марш

упругими басами

вбивает музыку в пейзаж,

вступают трубы. Антураж …

(ну посудите сами)

… каре из четырех полков

с медлительным обозом.

А впереди не счесть врагов.

Так "отдубасят, будь здоров».

Шипы, отнюдь не розы.

 

За редкой цепью фланкеров,

порядок соблюдая,

идут. Не слышно голосов.

Шагают молча, лишних слов

на ветер не бросая.

Не слышно топота, земля

что мамкина перина.

Шагают не потехи для.

Поля, поля ещё поля,

отрадная картина.

Травой колышутся штыки

над смурыми полками.

"Бодылья», зрелые ростки,

пшеницы спелой колоски;

всё нынче под ногами.

Расстёгнуты воротники.

Блестят от пота лица.

Блестят глаза. Блестят штыки.

И в том, что это не "сурки»,

не трудно убедиться.

* * *

- Колоннам "Стой!»

Стрелков вернуть.

По фасам бить "тревогу»…

 

Ну вот и всё. Окончен путь.

И пыль, и гром, и топот. Жуть!

"Он» заступил дорогу.

Земля колеблется, гудит

на все четыре фронта.

Противник дьявольски сердит.

И впереди, и позади

невиданное что – то.

 

- (Они обрежут нам углы…)

Телеги ближе к фасам!

В огонь резервы! Жаль, малы,

но стойки, праведны и злы

и только ждали часа.

Хлестнул огонь. Смешалась пыль

с горячим, сизым дымом…

Какой рассказ, какая быль,

какой художественный стиль

создаст непогрешимо

картину оргии огня

в клубящемся тумане,

где луч вечерний полинял,

и призрак гибели пленял

и душу и сознанье.

Где кровь окрашивала сталь

и ярко и обильно.

Где плоть непрочна как хрусталь,

и тень небесного перста

с прохладою могильной

уже коснулась удальцов

не робкого десятка.

Не страшно…

И в конце концов

позорней "потерять лицо»,

позорней "смазать пятки».

 

Ружейный треск не умолкал

в нервической горячке.

Подвижный "форт» не уставал

и раз за разом рассыпал

горячим бисером металл.

Но, распалившись в скачке,

неисчислимая орда

ударила во фланги.

И с фронта грянула беда.

И не укрыться никуда.

Как ошалевшие стада

гремучие фаланги

вонзились в гренадёрский строй

"полтавцев» и "симбирцев».

И вспыхнул беспощадный бой.

(Всё, что случится под рукой,

в таком бою годится.)

 

Ружьё, привычное к рукам,

не потерявшим хватки

"не спустит» сабельным клинкам

пренебреженья к мужикам.

"Свиданок» будет кратким.

Ружьё в ухватистых руках

- дубина или пика.

Уклон. Отскок. Корткий взмах.

Удар. Рывок. Трезвон в ушах.

Круженье пыли. Едкий прах.

Пока что жив.

Гляди ка,

"как даве страдною порой»

отточенные вилы

в руках, что дружат с головой,

равно вершат и труд, и бой,

штыки артели войсковой

работают "в три силы».

Работают без суеты

свирепо, молча, страшно.

Кривятся в напряженьи рты

А до спасенья две версты.

И с непомерной высоты,

как с вавилонской башни,

они глядят глазами птиц,

почившие когда – то.

Глядят из облачных светлиц

(Гутштадт, Пултуск, Аустерлиц…)

российские ребята…

 

Пыхтенье. Хрип. И хруст, и звон.

Ни возгласа…, ни стона.

Француз расстроен и взбешён,

как ни пыхти, не в силах он

разрушить яростный заслон

каре непобеждённых.

 

- Фронтальный правый угол сбит!

Подмоги просит левый…

 

Изрядно на "Мусью» сердит,

резервный батальон спешит

и "принимает дело».

 

Ледрю и неуёмный Ней*

за арьергардным фасом,

рассеяв цепи егерей,

наглей, напористей, быстрей

наращивают массы

ударно – ломовых колонн,

"на пятки наступая».

Горяч, отважен и смышдён

неуязвимый "Rouge Garcon».

Держись, двадцать седьмая!

 

- Пардон, месье. L’amoor toujours

у нас с тобой не будет.

Телеги сводим в вагенбург,

углы из самых прочных фур.

и пусть господь рассудит.

Ударим, братцы напролом!

Потрудимся штыками.

Пусть даже девять жизней в нём,

и мы костей не соберём,

Христос и правда с нами.

 

"Карея» сократила фронт,

Дожалась, уплотнилась

И молча тронулась вперёд.

Последний гибельный поход.

Расход последней силы.

Умучен, выдохся народ,

с погибелью играя

Дойдёт? А ну как не дойдёт?

А тени тянутся вперёд

"карею» обгоняя.

 

Бывает всяческая блажь

В последние минуты.

 

- Товарищ, табачком уважь.

 

Бьют барабаны скорый марш

Подвижному редуту.

Пуская кренделями дым

Из трубок – носогреек,

идут.

 

- Дотопаем к своим?...

 

- А ён?...

 

- Да пёс, ребята, с ним.

 

- Полягем?

 

- Одолеем.

* * *

Томятся массы кирасир,

Ждут трубного сигнала.

У них пощады не проси.

Мерси! И боже упаси.

Надежды очень мало.

 

- Пора… Я атакую, сир!

 

- Подайте их на блюде

Ломтями, как лионский сыр…

 

- Да не испачкайте мундир.

Парадов там не будет.

 

…Играют искрами лучи

на полусферах касок.

Ушла жара дневной печи.

Лучи уже не горячи.

В плену вечерних красок

день успокоился, и вот

под небом, над землёю

закатный алый горизонт

сакральным пламенем встаёт

над полем… , полем боя.

Куда – то ветры унеслись.

Исчезли птичьи стаи

совсем как по команде "Брысь!».

И только люди увлеклись,

часов не наблюдают.

 

Атака.

Натиск. Ближний бой.

Немыслимая свалка.

Ломи вперёд… Как врытый стой.

Топчи, круши… Упрись стеной.

А жизнь?... "Ан нету запасной».

Один конец.

Однако,

пожалуй с этим погодим;

туда всегда успеем.

Что там творится впереди?

 

- Вертеп. Ты только погляди.

Да не туда… Правее.

 

- Ён до Парижу почесал…

 

- Мабуть пора вечерять?

 

- Бывают ноне чудеса,

и в полдень выпадет роса…

 

И веря, и не веря,

"упрямцы» наблюдали, как

сплошной поток "хранцузов»

раздался надвое, обмяк,

ушёл на фланги и иссяк.

С души упали узы.

Во вздохе распрямилась грудь.

Нет мочи после драки,

а впереди всё тот же путь.

"Ни похарчить. Ни прикорнуть».

 

- Гляди!

- Гляди, казаки!

Финал

Полковник бледен. Взгляд горит.

Подрагивает веко.

Его немного странный вид

о напряженьи говорит.

Ведь можно человека

по человечески понять

в подобные минуты.

Приказы должно исполнять.

Но надо что – то предпринять.

А что?!

Решать ему – то…

 

Назимов* со своим полком

да конной батареей,

да парой сотен казаков

был окончательно готов,

лишив себя сомнений,

нарушить слово и приказ

не покидать позиций.

Иссяк терпения запас.

Бой рядом. Именно сейчас

пора определиться.

 

Он скорым маршем гнал отряд

до Мерлина погоста,

туда, где вербы встали в ряд

и в речку тихую глядят

у старенького моста.

Связал рогатки, повалив

и разметав заборы,

(Сметлив полковник, терпелив.)

людей собрав, распределил

и разослал дозоры.

Как Неверовский приказал,

всё в точности исполнил.

Мосты и броды "оседлал»

и ждал…

И терпеливо ждал

на ветхой колокольне.

 

Обзора лучше не сыскать

"и семо, и овамо».

Поля. На вёрсты всё видать.

А на полях, рукой подать,

не умолкает драма.

Взрываясь залповым огнём,

батальным закипая,

в сопровожденьи круговом

упрямо, яростно, на взлом

идёт "Двадцать седьмая».

Укрыта шапкой дымовой

и тучей конных ратей.

И, значит, всё ещё живой

железный дух "Двадцать седьмой».

И, значит, неприятель

ещё узнает что к чему,

когда вернут сторицей.

Уже восток сгущает тьму,

а там не ясно никому,

чем дело завершится.

 

Уже померкнул божий день.

Угомонились птахи.

И сумерки, набросив тень

на избы ближних деревень,

позвали бабьи страхи.

Мерцают звёзды "с небеси»

неяркие на бледном.

Нет угомону на Руси.

Прости, помилуй и спаси.

Спаси народ твой бедный.

 

- Коня!

(Полковник возбуждён.)

Мы открываем дело.

Второй и третий батальон…

Бегом!...

В ружьё!

 

Вопрос решён.

Решение созрело…

 

…Пятидесятый храбрый полк,

огородив предмостье,

перестроенье произвёл

и на сближение пошёл

"крушить хранцузу кости.

Робятам малость пособить

управиться с делами»…

Такую выказали прыть,

что трудно было б повторить

"и пеши, и верхами».

Внезапность, смелость и напор

гарантии успеха.

Казаки, как из тайных нор,

как духи из – за тёмных гор,

неуловимым эхом

стремглав промчались по тылам

французских эскадронов,

затеяв свалки там и сям,

порядок превратив в "бедлам».

Атакой увлечённый,

смутился разломился фронт

и прянул врассыпную.

Казалось, что со всех сторон

"Ура!» неслось ему вдогон,

гремя и торжествуя.

Казаки схлынули долой.

Колонна полковая

стремительно входила в бой,

штыков серебряной стеной

и залпами сверкая.

 

Шаг. Скорый шаг. Почти что бег.

Сопение и топот.

Горячая решимость тех,

чей неминуемый успех

перевернёт Европу.

Чей сокрушающий порыв

прямой и откровенный,

чей эмоциональный взрыв,

(Когда ты, обо всём забыв,

идёшь стеной на стену.)

порвав и в дым распотрошив,

пускал по ветру клочья

из тех, кто загодя решил

(и тут все средства хороши),

что он достойней прочих

быть господином и судьёй,

глумиться и неволить.

("Ужо гляди такой – сякой,

ишо не щупаный штыкой,

накушаисси соли».)

 

Самоубийственный манёвр

пехоты нелинейной

был дерзок и предельно скор.

Тотальный яростный напор

степного волка злей. Но,

не потерявши головы,

они не впали в ярость,

всем монолитом полковым

(Характер, воля таковы,

что прочим не осталось.

Всё тут у каждого в груди...)

сжимают расстоянье.

Таких попробуй убеди,

что враг несметный впереди

и противостоянье

умножит жертвы. А разгром

фатально неизбежен.

Себя не помня, напролом

с одним зарядом и штыком

на кавалерию бегом…

 

"Тупицы и невежды»

упрямо не желали знать,

что "chevalier» Мюрата,

везде привыкнув побеждать,

готов сломить и растоптать

пехотного солдата.

Им просто некогда считать,

кто тут в числе и силе.

Что убивать, что умирать,

солдату нечего терять.

Пока ты не в могиле,

а за тобою мать, отец,

друзья, братья да чада,

ты просто воин, не мудрец

и, прежде чем придёт конец,

всё совершишь как надо.

Тебе неведом "датский принц»

с его больной дилеммой.

Ты никогда не рухнешь ниц

перед "крушителем границ»,

форсировавшем Неман.

 

Так оказалось, что отряд

Явился очень кстати.

Почти вслепую, наугад,

Бессмысленно на первый взгляд.

Но, как в народе говорят,

"иному кваса хватит».

Во тьме, в дыму, в огне, в пыли

"их приласкали с тылу»

и в заблуждение ввели,

что к отступавшим подошли

значительные силы.

* * *

Костры пылали у реки.

По бродам – переправам

в молчаньи двигались полки.

Казачьи кони – маштаки

задиристого нрава

цедили влагу тёмных струй,

в воде по брюхо стоя.

А по скрипучему мосту

ползли телеги. По холсту

небесного покроя

ползла ленивая луна

в холодном отчужденьи.

Очнувшись от дневного сна,

влезая на небо, она

не знала о сраженьи.

 

(Бык жив. Трибуны не ревут.

Закончилась коррида.)

Бивак уступка естеству.

Пожитки, ранцы на траву,

а ружья в пирамиды.

Бивак. Количество огней

растёт в угодьях ночи.

А ночка ворона черней.

Театр бесчисленных теней

подвижных и не очень.

Пыхтят ворчливо котелки.

По кругу ходят кружки.

Мигают звёзды - светляки.

Морфеем веет вдоль реки

и от лесной опушки.

Плывёт прозрачный сизый дым

с табачным ароматом.

Дух табака неистребим.

Живут и умирают с ним.

Он как душа солдата,

его услужливый приют,

его отдохновенье.

И только в нём, и только тут

его тревоги не найдут,

покинут огорченья.

Окончен боевой этап.

Сгодится для почина.

И дух нисколько не ослаб.

Над станом богатырский храп;

умаялись мужчины.

* * *

Изба. В избе горит свеча.

На карте капли воска.

Фигуры за столом молчат.

Рубить в опасности с плеча

не любит Неверовский.

 

- Мы на свободе, господа.

Примите поздравленья.

Итак…, мюратова орда

к утру пожалует сюда.

Какие будут мненья?

 

- Мосты спалить и уходить.

 

- А броды?... Как же с ними?

 

- На дне побольше кольев вбить.

"Чеснок» погуще "посадить»…

 

- Мы их не проволыним.

Они способны навести

иные переправы.

Чтоб положение спасти,

нам надлежит уже в пути…

 

- Вы абсолютно правы…

 

- Прошу к порядку, господа.

Доклад поочерёдный…

 

(В те стародавние года,

в таком собрании всегда

считалось "правдородным»

дать слово каждому и всем

и выслушать сужденья

без исключенья. А затем,

Избрав вернейшую из схем,

не медлить с воплощеньем.)

 

Беда…

Да что там говорить;

явилась, не отстанет.

"Вломилась в избу волчья сыть»

Ну как подобное простить?

Ну посудите сами.

Без приглашения пришли

нежданно и незвано.

Разбой в обозе привезли.

Как – будто нет своей земли

а дома и подавно.

Пришла Европа, тут и там

"заваривая кашу»,

толпою жадной по пятам…

 

Земля опорой будет нам.

Не чья – нибудь а наша.

 

Не в первый раз пришла беда

в российские пределы.

А с ней трагедий череда.

И укрепившись как всегда

душой, умом и верой,

Россия вскинула ружьё,

плечо обременяя.

То не в новинку для неё,

что топчет зрелое жнивьё

“L’arme’e” очередная.

Она отплатит, не чинясь,

без гонора и спеси.

Она "спешит не торопясь».

Зато, уж коли собралась,

оплатит каждый вексель.

* * *

- Нно – о…о!

Натянулись постромки

и тронулись подводы.

Пришли в движение полки.

Казаки рысью вдоль реки,

а пионеры в воду.

 

Восток по толике белел.

Туман белил овраги.

Бивак разбужено гудел.

(Пора.

Сегодня уйма дел.)

 

- Полягем…, все полягем.

 

- Браток, заране не нуди.

хлебни чайку покуда.

не то помрёшь, того гляди…

И впереди, и назади

у нас не будет чуда,

Но мы их всех в бараний рог,

как попадут под руку.

Накостыляем, дайте срок.

Вот так – то от оно, браток.

Сиди – от лутше, пей чаёк,

на ус мотай науку.

 

О - он… сколько подняли ворон.

Оголодали птицы…

 

В Росси знают испокон,

(Такой от пращуров закон.)

слетелись таборы ворон,

знать, время причаститься.

 

Кружили птицы. Много птиц.

Нахальные вороны,

народ не знающий границ,

в Россию ото всех столиц

Европы, покорённой,

слетелся за обильный стол,

доселе не бывалый.

Туда, где враг свиреп и зол,

где иноземный произвол

опустошенье произвёл,

где лихо погуляло.

Примечание:

• Неверовский Дмитрий Петрович, генерал лейтенант русской армии, 2 августа 1812 года, командуя 27-й пехотной дивизией, в течение дня успешно отражал натиск 30-и полков (три кавалерийских корпуса) кавалерии Мюрата (отбил более 40 атак) и пехотной дивизии ген. Ледрю, на сутки задержал продвижение "Великой армии» к Смоленску.
• Паскевич Иван Фёдорович в августе 1812 года генерал (будущий фельдмаршал) был послан из Смоленска с малочисленным отрядом пехоты навстречу отступающей 27й дивизии.
• Нансути, Этьен – Антуан – Мари, граф Шампион Генерал от кавалерии (франц.), в августе 1812 года в деле при Красном командовал 1-м резервным кав. корпусом "Великой армии».
• Оленин Евгений Иванович генерал-майор в отставке, в августе 1812 года генерал-майор, состоящий по армии. Контужен 2 августа при Красном саблей в голову и ранен 4 — 6 августа при Смоленске в левую ногу, командовал смоленским земским ополчением, которому была поручена оборона города Красный.
  
• Полтавский гренадёрский полк (командир подполковник Бобоедов) был придан на усиление в 27-ю дивизию.
• Ладожский пехотный полк под командованием полковника Либгардта был придан на усиление в 27ю дивизию на смену бригады Ставицкого.
• Симбирский пехотный полк (командир подполковник Рындин). Состав: рекруты и солдаты гарнизонной службы.
• Груши Эммануил в августе 1812 года дивизионный генерал "Великой армии» командир 3-го кав. Корпуса.
• Харьковский драгунский полк. В августе 1812 года командира в полку не было.
• "Мелочь кой – какая» - 49-й егерьский полк (полковник Кологривов), 14 орудий конной артиллерии, казаки, отряд земского ополчения.
• Мюрат Иоахим наполеоновский маршал, герцог Берга. Король Неаполитанский. В августе 1812 года командовал 28 тысячным кавалерийским корпусом в авангарде "Великой армии».
• Никитин (полковник) начальник артиллерии 27-й дивизии.
• Монбрен (Луи Пьер де Монбрен) Генерал от кавалерии французской армии. В августе 1812 года командовал вторым резервным кав. корпусом.
• Ней Мишель маршал Франции, герцог Эльхингенский. командовал корпусом "Великой армии».
• Назимов полковник шеф 50-го егерского полка "с отменной храбростью противушёл на многочисленного неприятеля ударил в штыки и остановил преследование неприятельской кавалерии, дав пройти дефиле всему отряду пехоты» (из реляции Неверовского).