Шереметев, Борис Петрович, граф, генерал-фельдмаршал
Шереметев (Шереметьев), граф Борис Петрович, генерал-фельдмаршал, тайный советник.
Родился 25 апреля 1652 г., скончался 17 февраля 1719 г.
|
|
Аргунов, Иван Петрович (1729-1802) ГЭ. Инв. №ЭРЖ-1848 Поступление: основное собрание Эрмитажа |
|
|
Портет генерал-фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева. Неизвестный художник. 1730-е гг.
|
Борис Петрович был старшим из сыновей боярина Петра Васильевича Шереметева (Большого) и до 18 лет жил при отце, преимущественно в Киеве, где посещал Старую Киевскую школу, получил духовное образование в Киевской коллегии (затем академии), а позднее принимал участие в административных трудах отца.
В 1669 г. он был пожалован комнатным стольником и осенью того же года женился на дочери Переяславского воеводы Евдокии Алексеевне Чириковой.
С 1671 г. началась служба молодого Шереметева при дворе Царе Алексее Михайловиче как комнатного стольника. Неоднократно сопровождая царя в частых поездках его по монастырям, Борис Петрович исполнял обязанности рынды на торжественных приемах и оруженосца Царя, а в 1679 г. был назначен товарищем в большой полк боярина и воеводы кн. М. А. Черкасского.
Занимал эти должности и при царе Федоре Алексеевиче.
В 1681 г., при образовании Тамбовского городового разряда, Шереметев был назначен разрядным воеводою и уехал в Козлов, откуда ему пришлось вскоре выступить — во главе трех рейтарских и семи солдатских полков — против крымских татар, тревоживших наши рубежи.
 |
Аргунов, Иван Петрович (1729-1802) Россия, 1753, Холст; масло, 88 ж 72 см Слева внизу авторская подпись: Argunoff Pinxit 1753; на обороте холста почерком XVIII в.: ИСПАЛНЫ Его С; почерком XIX в.: фельдмаршалъ графъ Борись Петровичъ Шереметевъ ГМК и «Усадьба Кусково XVIII века". Инв. № Ж-149 Поступление: 1918, из основного собрания Шереметевых Литература: Подмосковные села 1863. Ч. 2; Ровинский 1889. Т. 4; Вейнер 1910; Голлербах 1923; Греч 1926; Станюкович 1928; Лебедев 1938; ІІІишко 1955; Грабарь 1960; Коваленская 1962; Селинова 1973; Рапопорт 1976; Жаркова 1979; Преснова 1989; Преснова 1992; Греч 1995; Ракина 1995; Маркина 1999; Преснова 2002; Аргуновы 2005 |
|
|
Неизвестный гравер Портрет графа Б. П. Шереметева Германия (?), около 1710 Бумага; резец, пунктир 13,8 X 7,6 см Над изображением надпись на латинском языке: Boris Petroviz Sceremetow/ S. С: M: sumus Campi Mareschallus. Etc (Борис Петрович Шереметев / E. И. В. фельдмаршал и т. д.); под изображением надпись на латинском языке: Consiliis Dux, miles manu./Salust (в совете князь, рукою воин) ГЭ. Инв. № ЭРГ-16211 Поступление:основное собрание Эрмитажа Литература: Ровинский 1888. Т. 3. Стб. 2146. №?18. |
|
|
Антипьев, Петр Антипьевич (около 1744 -1784), с оригинала И. П. Аргунова (1752-1802) Портрет графа Б. П. Шереметева Россия, вторая половина XVIII в. Бумага; резец 47 X 33,5 см Внизу надпись на русском и французском языках: Генералъ Фельдмаршалъ, Тайный Сов?тникъ, / Кавалер Мальтійскій, Святаго Апостола / Андрея, Б?лого Орла и Прусскаго Ордена, / Графъ Борись Петровичъ Шереметевъ. — General=Feldmarechal, Conseiller Intime, Chevalier/de l’Ordre de Malthe et des Ordres du Saint/ Ap?tre Andr?, de l’Aigle blanc de Pologne et de/celui de Prusse Comte Borise Petrowictz de Cheremetov. Ниже: Писалъ J. Аргуновъ — Грыд: П. Антипьевъ ГЭ. Инв. № ЭРГ-16200 Поступление: основное собрание Эрмитажа Литература: Ровинский 1888. Т. 3. Стб. 2143-2144. №?3 |
|
|
Прием посольства Бориса Петровича Шереметева на Мальте в 1698 г. Россия (?). Неизвестный гравер. Конец XVII — начало XVIII вв. Серия гравюр с видами окрестностей Санкт-Петербурга, исполненных по живописным оригиналам С. Ф. Щедрина. |
|
|
Неизвестный западноевропейский художник Портрет фельдмаршала графа Б. П. Шереметева 1710 Холст; масло 102 X 78 см (овал) По овалу надпись: Comes Baris Scheremettoff pampi marschalls de Maltha et Sancti Apostole Andreae aliorumque ordinaum Eques anno 1710 (граф Борис Шереметев маршал Мальты и Святого апостола Андрея и других орденов кавалер год 1710) ГМК и «Усадьба Кусково XVIII века". Инв. № Ж-199 Поступление: 1918, из основного собрания Шереметевых Литература: Подмосковные села 1863; Ровинский 1889; Селинова 1973; Ракина 1995; Преснова 1995 б; Преснова 1996; Портреты 1999 |
В 1681 г., при восшествии на престол царей Иоанна и Петра, Шереметев был пожалован в бояре, и с тех пор принимал близкое участие в управлении, главным образом, внешними сношениями России, предусмотрительно держась в стороне от партийных раздоров, ареной которых был царский двор того времени. Особенно видную роль играл он при переговорах с посольствами австрийским и польским, особенно в качестве великого и полномочного посла в Польше, прибывшими в 1685-86 гг. в Москву для заключение союза против турок.
С австрийцами переговоры не привели ни к чему, так как у послов не было полномочий на заключение вечного мира с Россией, что московское правительство ставило необходимым условием союза; польские же послы, после семинедельных пререканий, согласились на наши требование, и 27 апреля 1686 г. подписан был договор, по которому Польша навсегда отказывалась от притязаний на Киев и часть Малороссии, цари — же обязывались разорвать мир с Турцией и в следующем году двинуть войска на Крым.
За успешное ведение дела, за подписание «вечного мира" с Речью Посполитой, Шереметев был пожалован званием ближнего боярина и наместника Вятского и, вместе с окольничим Чаадаевым, отправлен к королю Яну «для явственнейшего и совершеннейшего выразумения о договоре" и принятия королевской подтверждающей грамоты.
По окончании этой миссии Шереметев должен был посетить Вену — объявить императору Леопольду о состоявшемся с Польшей соглашении и возобновить начатые в Москве переговоры о вечном мире.
С блестящей свитой Шереметев в конце июня выехал из Москвы. Посольство шло на 280 подводах, под конвоем стрельцов, медленно передвигаясь по грязным дорогам, и только 31 июля прибыло на Литовский рубеж, в с. Мигновичи. Вопреки обычаю, послов никто не встретил: ни подвод, ни кормов им заготовлено не было. Тем не менее Шереметев, не мешкая, двинулся дальше и 5 августа прибыл в Могилев. Здесь он узнал от местных властей, что король со всеми гетманами под Тысмяницей, в 24 милях за Львовым. Узнал он также, что выполнить возложенную на него задачу добиться ратификация договора королем — будет нелегко, так как пункты о льготах православию в Польше и территориальных уступках России король и многие магнаты считают неприемлемыми.
19 августа посольство, все еще на своих лошадях, втридорога нанимая подводы, прибыло в Минск. На следующий день явился туда назначенный им, наконец, пристав — подчаший Слонимский Федор Токаревский, которому Шереметев немедленно поставил на вид странность приема, оказанного послам в Польше.
Токаревский оправдывался тем, что извещение о прибытии посольства запоздало.
Доведя Шереметева до Брест-Литовска, Токаревский отъехал, не дожидаясь прибытия нового коронного пристава, и посольству снова пришлось идти без всякого почета и удобств почти до самого Львова; коронный пристав встретил их всего в 50 верстах от города и 26 сентября Шереметев въехал в Львов и здесь целых два месяца ожидал аудиенции.
Тщетно посылал он письмо за письмом в королевский лагерь, требуя немедленного приема и жалуясь на полное невнимание местных властей к русскому посольству. Огинский, которому адресованы были жалобы, отвечал уклончиво: ссылался на военное время, невозможность провести послов в лагерь, необходимость дать отдохнуть королю, утомленному трудным походом к Яссам, — наконец, на отсутствие многих сенаторов и самого канцлера коронного. Кончилось тем, что Шереметев, потеряв терпение, заявил, что уедет назад, если до 24 ноября аудиенция не состоится.
Угроза подействовала.
23 ноября король переехал в Львов и до 29 совещался с сенаторами. Он долго не соглашался на уступку Киева, Смоленска и Чернигова, но вынужден был уступить настоянием воевод Краковского, Познанского и Русского и канцлеров Литовского и Польского, указывавших на невозможность отказа от заключенного договора после того, как Россия порвала уже мир с Портою.
2-го декабря посольство было принято Яном «со всякою честью и учтивством", а 12 после долгих споров и пререканий Шереметева с сенаторами, король, со слезами на глазах, принес торжественную клятву на верность договору и вручил Шереметеву подтверждающую грамоту.
На следующий день Шереметев приступил к обсуждению с сенаторами остальных порученных ему дел: об уступке России пустых заднепровских земель, увольнении запорожцев, задержанных на польской службе, и пр.
Убедившись на первых же заседаниях, что успеха переговоры эти иметь не будут, Шереметев решил удовольствоваться выполнением главной своей задачи, 28 откланялся с посольством королю, 2-го января 1687 г. — королеве, и 11 января выехал из Львова в австрийские пределы.
Здесь послов русских ожидал совершенно иной прием, чем в Польше.
На самой границе, у р. Дерту, встретили их пристава — граф Рудольф ф. Гашин и Ян, рыцарь Скронский, и под конвоем роты рейтар проводили в местечко Тарновские Горы, где приготовлен был посольский двор.
Готовы были и подводы, которыми, впрочем, не пришлось воспользоваться, так как Шереметев, опасаясь, что Венский Двор встретит его так-же негостеприимно, как Польский, во избежание задержек, нанял уже подводы до самой Вены.
6-го февраля посольство выехало из Тарновских гор и через Гливиды, Рудно, Ратибор прибыло в Опаву, где ожидало неделю прибытия новых приставов: прежние назначены были только до Моравской границы. Медленно подвигаясь вперед, вследствия весенней распутицы, послы миновали Гоф, Ольмюц, Просниц и 1-го марта остановились в Вулкерсторфе, отправив вперед, по просьбе Венского Двора, дьяка с проезжей грамотой и списком чинов посольства.
8 марта Шереметев прибыл в окрестности Вены. Так как все селения близ столицы были выжжены турками, «подхожий стан" для посольства был поставлен в открытом поле.
Переодевшись в нем «по польскому обряду" для въезда в город, Шереметев с товарищами переправился на лодках через Дунай, к «встречному месту", где ожидал их барон X. ф. Кляйц с цесарскими каретами. И здесь не обошлось без споров на почве этикета, задержавших посольство на 4 часа, пока барон сносился с Веной и получил приказ уступить желаниям послов.
В предшествии 2 рот латников и двух рот трубачей Шереметев въехал вечером в Вену.
Аудиенция назначена была на 12-е, но ее пришлось отложить, так как Шереметев долго не мог столковаться с австрийцами насчет церемониала: на каком дворе выходить из карет чинам посольства, когда снимать шапки, сколько раз кланяться императору. Шереметеву удалось настоять на большей части своих требований.
14 марта состоялся торжественный прием, на котором Шереметев поднес Леопольду царские подарки, и от себя — сорок соболей, персидский изарбав, 2 косяка ханской камки, 6 сороков горностаев.
19-го начались переговоры с сенаторами: о титуле «маестатис", который Шереметев старался выхлопотать царям, о положении католицизма в России и пр.
От решительных переговоров о союзе Шереметев уклонялся, ссылаясь на отсутствие полномочий.
Добившись некоторых уступок по возбужденным им вопросам, Шереметев стал собираться в обратный путь.
18 апреля назначена была прощальная аудиенция. Но в ответной грамоте Леопольда умален был царский титул и говорилось о различных льготах католичеству, которых послы не обещали. Шереметев не принял грамоты и после долгих споров настоял на её исправлении.
25 император и императрица простились с посольством, а 27 переданы были Шереметеву подарки Леопольда — серебрянная утварь, весом около 3-х пудов. 1 мая послы тем же путем отбыли на родину.
14 мая Шереметев вступил в польские пределы, где по-прежнему не нашел ни приставов, ни подвод, ни кормов.
18 июня посольство прибыло в Минск, 7 июля было в Смоленске, и через Дорогобуж, Вязьму, Можайск 25 июля въехало в Москву; 27 Шереметев представил царям доклад о результатах своего посольства, а 7 ноября получил: золоченый серебряный кубок в 3 фунта весом, 2 сорока соболей, атлас золотный в 50 рублей и 100 рублей денег, да за хлопоты о титуле еще 2000 ефимков.
С 1686 г. он руководил войсками в Белгороде, участвовал в Крымских походах. Шереметев был назначен главным начальником над войсками, собранными в Белгороде для охраны границ Украйны, и 17 декабря выехал в Севск, где была в то время главная квартира.
В мае 1688 года Шереметев участвовал в походе против татар, в составе войск кн. Голицына.
О действиях его по время кампании этого года сохранилось мало сведений. Во время боя с Крымцами, на пути от Днепра к Черной долине, Шереметев стоял с отрядом на крайнем левом фланге русского построения. Татары, ударив на авангард Шеина, после короткой схватки свернули в сторону и смяли Шереметева, пробившись до самого обоза, но были отбиты Голицыным. Бой в Зеленой долине (16 мая) был также неудачен для отряда Шереметева, несмотря на блестящую храбрость, выказанную им в этом деле.
Падение царевны Софьи не отразилось на судьбе Шереметева, несмотря на явную благосклонность к нему правительницы и Голицына.
Шереметев сумел заслужить эту благосклонность, будучи несомненным, хотя и тайным, сторонником Петра, и царь не мог не знать об этом. Вот почему Шереметев не разделил участи многих, заплативших жизнью или ссылкой за расположение к ним царевны. Но по той же причине он не разделил и участи более решительных и открытых приверженцев Петра, быстро возвысившихся после переворота. Царь не принял Шереметева в круг своих ближайших друзей и советников, — оставив его в прежней должности воеводы Белгородского разряда.
Следующие годы Шереметев провел на Украйне, «ведя войну от курсов обыкновенную" — отражая частые налеты и набеги крымцев и белгородской орды.
В 1692 году ему пришлось выступить в большой поход, с 40 тыс. войском: подходил Петрик с крымцами. Но до столкновение дело не дошло: узнав о приближении Шереметева, татары вернулись в свои степи.
20 января 1695 года объявлен был Крымский поход.
Во время Азовских походов Петра I в 1695–1696 гг. командовал армией.
Во исполнение плана, принятого на военном совете в Москве (демонстрация на Крым — удар отборными силами на Азов). Шереметеву было поручено: сформировав в Белгороде и Севске, с особою гласностью 120-тысячную армию старого строя, по первому подножному корму идти к Днепровским низовьям, соединясь по дорой с малороссийскими казаками, и привлечь этим движением на себя внимание и силы крымцев, привыкших ждать удара именно со стороны Днепра. Шереметев принял поручение с видимой неохотой, всеми силами стараясь убедить царя в невыполнимости возложенной на него задачи.
После долгих сборов и проволочек он выступил, наконец, в поход и соединился с гетманом Мазепой. В конце июня войска подошли к первому из турецких городков на Днепре — Казы-Керменю, занятому довольно сильным турецким гарнизоном. Кроме того, под городом стояли татары под начальством Нурреддина и Ширим-бея.
Став лагерем вне сферы огня, Шереметев выслал к стенам спешенных городских и охочих казаков. Опрокинув вышедших им навстречу янычар, казаки гнали их до самых ворот, но ворваться в город не смогли.
По совету Мазепы, Шереметев отказался от штурма и перешел к блокаде крепости.
К ночи городок был уже окружен шанцами. Началась бомбардировка, четыре дня не дававшая никаких результатов, т. к. стены были построены из очень твердого камня. Пришлось прибегнуть к подкопу. 3 июля взрывом пробита была брешь, и город сдался, причем Шереметев поклялся сохранить жителям свободу и имущество. Но казаков невозможно было здержать: они бросились в город грабить; завязались драки, перешедшие в общую резню, длившуюся 5 часов. Уцелевшие жители были уведены в плен. После падение Казы-Керменя турки без боя очистили городки: Мустрит-Кермень, Ислам-Кермень, Мубарек-Кермень. Удерживать захваченные укрепления Шереметев нашел невозможным и потому, сбив до основания стены Казы-Керменя, занял слабым гарнизоном только один Мустрит-Кермень, и со всем войском вернулся на Украйну.
Немедленно по уходе его, запорожцы выгнали гарнизон из Мустрита, и уничтожили крепостцу.
В декабре Шереметев получил указ выделить из состава своей армии и отправить на Валуйку, в донской поход, 7 пехотных полков, 15 тыс. запорожцев и значительную часть конницы старого строя.
В феврале 1696 года Шереметев выехал в Москву.
На встречу ему по Калужской дороге выслан был ближний стольник Царя — спросить о здоровье и благодарить за взятие Казы-Керменя.
Въезд Шереметева в столицу был обставлен торжественностью.
Быть может, популярность Шереметева в народе внушала Петру в те смутные времена опасения, о которых глухо упоминают некоторые современники. Шереметев пробыл в Москве недолго и вернулся в Ахтырку — все тем же воеводою Белгородским.
25 апреля он получил указ: по совету с гетманом идти с 2500 ратных плавным путем под Очаков или другое место в той же стороне.
Шереметев не проявил поспешности и только б июля соединился с Мазепой на р. Коломаке, перешел оттуда к р. Берестовой и простоял там до конца августа в полном бездействии, хотя отвлечение всех почти сил татар к Дону давало ему возможность разгромить Крым, не встретив серьезного сопротивления.
В первых числах сентября Шереметев вернулся на Украйну.
В 1697–1699 гг. возглавил дипломатическую миссию «ради видения окрестных стран и государств и в них мореходных противу неприятелей креста святого военных поведений". Маршрут проходил через Краков, Вену, Венецию, Рим, остров Мальту. По рекомендации папы римского Иннокентия XII в 1698 г. Великий магистр Мальтийского ордена возложил на Шереметева алмазный командорский крест.
Путь Шереметева лежал через Польшу, переживавшую в то время смутные дни борьбы партий Августа II и принца Конти. Шереметев ехал под именем ротмистра Романа, с небольшой свитой, отказавшись от всякой пышности. Тем не менее, разнесся слух, что боярин Шереметев едет к королю условиться насчет действий сосредоточенных, будто-бы, на границе русских войск против конфедератов. Два раза арестовывали его противники Августа, и только путем богатого выкупа удавалось ему получить свободу; под Замостьем Шереметев подвергся нападению трех хоругвей, приведенных старостой Грабовецким Лащем, — и спасся от верной смерти исключительно благодаря заступничеству княгини Радзивилл.
5 ноября Шереметев прибыл в Краков, где остановился в доме, приготовленном ему по приказанию короля. Немедленно по приезде явились к нему с приветствиями гетман Литовский, стражник коронный и секретарь Августа Клейст. Аудиенция у короля, состоявшаяся 6 ноября, носила, по желанию Шереметева, частный характер.
Легкое нездоровье задержало Бориса Петровича в Кракове почти на три недели и только 25 ноября, обменявшись подарками с королем и знатнейшими из польских вельмож, он выехал в Вену, куда прибыл 10 декабря.
Император выслал ему на встречу свою карету и переводчика Адама Смилля с приветствием.
17 декабря Шереметев, сменив боярский наряд на немецкое платье, вручил Леопольду письмо Петра.
В Вене боярин оставался почти целый месяц, осматривая местные церкви и монастыри и пируя с австрийскими вельможами, которых он щедро одарял привезенными с собою мехами.
5 января 1698 г. Шереметев переехал в Баден, в сопровождении любимца императора иезуита Вольфа, а оттуда отбыл в Венецию, где в то время находились его братья Василий и Владимир Петровичи.
В Венеции Шереметев жил с 5 февраля по 3 марта, затем через Падую, Феррару, Лорет, Сполетто проехал в Рим, куда прибыл 21 марта.
С великим почетом принятый Папою, допустившим его к руке и благословившим образом Спасителя и крестом с частицей древа Креста Господня, Шереметев проводил время в осмотрах бесчисленных церквей и монастырей Вечного города; 4 апреля, отправив Папе и его приближенным богатые дары, Шереметев выехал в Неаполь, оттуда в Сицилию, и 2 мая высадился, при громе орудий, на Мальте, где встретил самый почетный прием у магистра Раймунда Переллоса Рокафула и рыцарей.
5-го и 6-го Шереметев осматривал укрепление острова; 8-го, после торжественного богослужение в церкви Св. Иоанна Предтечи, поднес магистру и кавалерам дары — парчи и меха.
9-го, на парадном обеде, магистр возложил на него алмазный мальтийский командорский крест, — и вечером того же дня Шереметев двинулся в обратный путь.
22-го он был в Неаполе, откуда съездил в Бар поклониться мощам Св. Николая, и через Рим, где принял от папы ответные письма царю и Леопольду, проехал во Флоренцию, к великому герцогу Козьме III. Далее, через Венецию, Шереметев вернулся в Вену и снова представился императору, с интересом выслушавшему рассказ Бориса Петровича о путешествии и подарившему ему золотую, осыпанную бриллиантами шпагу. 11 сентября Шереметев выехал из Вены на Киев, где хотел поклониться мощам.
10 февраля 1699 г. Борис Петрович вернулся в Москву, и 12-го, на банкете у Лефорта, представился Петру, в немецком платье, с мальтийским крестом на груди. На этот раз царь принял его особенно приветливо.
Пример Шереметева, одного из самых родовитых бояр, смело отринувшего старые предрассудки и сменившего боярский опашень на немецкий кафтан, являлся немалой поддержкой начинанием царя.
Во время своей поездки, носившей характер паломничества по святым местам и дворам Запада, Шереметев приобрел те знание, ради которых, по-видимому, предпринял путешествие.
Во время Северной войны 1700–1721 гг. Шереметев принимал участие во всех решающих сражениях со шведами, затем командовал армией в Прибалтике.
В начале Северной войны, при сосредоточении войск к Нарве, Шереметев получил назначение начальника «нестройной поместной конницы". 14-го сентября 1700 г. Шереметев прибыл под Нарву с 5000 наскоро набранных нестройных и стал на левом фланг, выше города, у порогов. 26-го сентября он был отправлен с 6-тысячным отрядом по Ревельской дороге к Везенбергу (120 верст от Нарвы) для сбора сведений о противнике. Нигде не встретив неприятеля, Шереметев в начале октября подошел к Везенбергу, но, но непонятным соображением, не занял его и даже не уничтожил имевшиеся там запасы, а стал у Пурца, освещал местность впереди разъездами. Между тем, при первом появлении русских разъездов у Везенберга, Карл спешно двинул туда из Рюйэля Веллинга с 5000 кавалерии, и 25 октября шведы заняли Везенберг. Получив об этом
Поздно ночью получил Шереметев известие о наступлении шведов и бое у Вариела, и тотчас, во главе 21 эскадрона, поскакал на выручку, подоспев в самый критический момент. Часть эскадронов заскакала в тыл шведам, отрезав их от Пурца, и только после отчаянного боя партиям удалось пробиться, потеряв обоих начальников пленными. Шереметев же спешно отступил от Пурца к теснинам Пихаиоги. Действия Шереметева нашли себе верную оценку в резком письме Петра, присланном в ответ на
Шереметева об отступлении.Шереметев оправдывался, ссылаясь на тактические выгоды избранной им — и действительно очень сильной — позиции, и обещал держаться на ней упорно. Но вместо того, чтобы заняться подготовкой этой позиции и организацией разведки, отсутствие которой едва не привело его к разгрому у Пурца, Шереметев ограничился высылкой небольших отрядов на дорогу у Пованды и Семенкюле, а большую часть своих войск отправил в разные стороны на фуражировку.
Узнав о деле у Вариела, Карл, бывший в то время в Ревеле, двинул 5 ноября все стоявшие там войска к Везенбергу и приказал направить туда-же прибывшие из Швеции подкрепления. К 16 ноября вся шведская армия сосредоточилась под Везенбергом. Шереметев не знал об этом ничего даже 17-го, когда шведы уже миновали Пурц.
В этот день головная колонна неприятеля наткнулась перед дефиле, ведущим к Пованде, на 800 русских фуражиров, атаковала их и рассеяла. Карл, прискакавший при первых выстрелах, энергично повел преследование и к ночи был уже перед дефиле Пихаиоги с частью пехоты и артиллерией авангарда.
К утру готовилась атака, но Шереметев не принял боя и отошел к Семенкюле; не надеясь и там удержаться, он продолжал движение к Нарве, куда прибыл 18 утром, по пятам преследуемый шведами.
Никаких точных сведений о неприятеле Шереметев дать не мог, так как ни бой, ни слабая разведка не дали даже намека на то, что под Нарвой — неприятельская армия.
На военном совете Шереметев подал мнение оставить небольшой отряд для наблюдения за слабым гарнизоном Нарвы, а всей армии выйти навстречу противнику и дать бой в открытом поле. Несомненно, это был бы лучший выход из данного положения, так как оставаться в растянутых окопах менее всего соответствовало обстановке. Но Шереметева не поддержали, сомневаясь в стойкости не бывших еще в огне войск, и остались ждать неприятеля за окопами, развернутым строем, без резерва. Шереметев стал со своей конницей на крайнем левом фланге.
Во время боя правая шведская атака, ворвавшись в окопы, взяла стоявшую рядом с Шереметевым дивизию Вейде во фланг, та, подавшись влево, потеснила конницу, обратившуюся немедленно в дикое бегство, более тысячи человек утонуло при этом в Нарове.
После Нарвы Шереметев принял временно команду над отходившими ко Пскову остатками дивизий Вейде и Головина: оба генерала остались в плену у шведов. Вместе с тем он сохранил командование Новгородскою и Черкасской конницей.
Чтобы поднять дух войск и занять неприятеля на время, необходимое для приведения армии в порядок, Петр приказал Шереметеву перейти в частное наступление.
Но Нарвский урок сильно отразился на Борисе Петровиче: к прежней медлительности присоединилась крайняя осторожность.
Несмотря на неоднократное, — подчас выраженное в резкой форме — повторение приказа, он упорно отказывается предпринимать далекие поиски «с неподготовленною силою " и остается в районе Печоры-Псков-Порохов, изредка высылая партии в Лифляндию и занимаясь починкой и наводкой мостов на Онежице, заготовкой стругов на Волхове и рекогносцировкой путей к Канцам, осаду которых он должен был, по плану кампании, прикрывать в эту зиму.
В половине декабря партии Шереметева, беспрепятственно доходившие до Новолайценской мызы (за Мариенбургом), грабя и выжигая деревни, обнаружили присутствие 8 тысячного отряда Шлиппенбаха под Дерптом. Петр настойчиво потребовал, чтобы Шереметев атаковал его, и после долгих колебаний Борис
Петрович выступил в первый свой набег, которому суждено было занять одну из славных страниц в истории Свейской войны.
Отряд Шереметева состоял из 4 тысяч драгун при 3 конных орудиях, 6 т. «нестройной" конницы и 8 тысяч пехоты при 16 орудиях.
Заняв 26 декабря пограничное урочище Выбовку, Шереметев выслал вперед на разведку нестройную конницу Бухвостова и ертаул Назимова.
Появлению этих конных частей шведы не придали значение, приняв их за мародеров. Выслушав
Бухвостова, Шереметев снова отправил его вперед, а сам с драгунскими полками двинулся следом. За ним шел Чамберс с пехотой и артиллерией. 28 декабря передовая конница столкнулась с шведской партией в 300 коней и взяла ее целиком. Узнав от пленных, что Шлиппенбах проведал о приближении русских, и, не желая дать ему, время изготовиться к встрече, Шереметев подкрепил драгунами Бухвостова, ввязавшегося тем временем в бой с главными силами шведов, и послал Чамберсу приказ ускорить марш.29-го 1701 г., не доходя одной мили до м. Эрестфере, Шереметев развернулся, на крутой горе, под сильным огнем шведов, и был окружен. С большим трудом удалось Шереметеву удержаться до подхода артиллерии Чамберса, освободившей его тыл; все почти снаряды были уже расстреляны — оставалось по выстрелу на орудие и по 2 заряда на ружье.
С прибытием пехоты, Шереметев перешел в наступление: на правом фланге пошла пехота Чамберса, левый составила нестройная конница и 3 драгунских полка Михаила Борисовича Шереметева (сына Б. Шереметева); остальные драгунские полки под личным начальством Шереметева стали в резерве. Шведы встретили наступление контратакой конницы. Но Шереметев, угрожая обхватом с тыла нестройной конницей, сбил шведскую кавалерию на пехоту и опрокинул весь отряд Шлиппенбаха. Только в трех милях за Эрестфере свежий шведский отряд Книпгаузена остановил преследование. Шведы потеряли до 3 тысяч убитыми, 8 знамен, 4 орудия, 400 пленных. Наши потери доводили до тысячи человек. Отослав трофеи и пленных в Псков, Шереметев двинулся дальше, разоряя богатые мызы и селения, лежавшие на пути следования отряда. Весь Дерптский уезд был обращен в пустыню.
В половине января крайнее утомление конского состава отряда и глубокий снег заставили Шереметева вернуться в Псков.
Победа при Эрестфере имела громадное нравственное значение, подняв дух не только войск, но и широких масс русского народа. Петр осыпал Шереметева наградами, пожаловав его чином фельдмаршала (первого), орденом Св. Андрея Первозванного и своим портретом, осыпанным бриллиантами. Но на просьбу Шереметева об отпуске в Москву, царь ответил отказом, приказав ему заняться приготовлениями к походу под Орешек и новому набегу.
Шереметев, вообще не одобрявший поспешности действий, вторично сделал Петру представление о необходимости сформировать сначала основательно драгунские полки, придать им конную артиллерию, организовать штаб его отдельного отряда, и тогда только думать о выступлении. 9 февраля Петр утвердил представление и отменил поход к Нотебургу.
Воспользовавшись перерывом в военных действиях, Шереметев возобновил просьбы от отпуске, и, несмотря на видимое нежелание царя, нехотя давшего, наконец, разрешение, уехал на некоторое время в Москву.
Зима и весна прошли в укомплектовании полков, заготовке стругов в Пскове для флотилии на Озере и борьбе с многочисленными продовольственными затруднениями.
В конце мая Петр начал торопить Шереметева с выступлением в Лифляндию: необходимо было упредить готовившийся туда из Швеции транспорт в 1000 ч. Но до июля Шереметеву не удалось выступить: в драгунские полки не были еще доставлены лошади; не прибыли еще ни донские, ни низовые казаки; не было москвичей. Только в первых числах июля сформирован был отряд в составе 9 драгунских полков, при 10 конных орудиях, 8 пехотных полков (половина на судах флотилии Гулица), 13 пеших орудий и 1205 чел. «урегулированной" нестройной конницы.
Опорными пунктами были: Выбовка и флотилия на Озере.
17 июля Шереметев выступил навстречу Шлиппенбаху, шедшему к м. Салге, и высланный им вперед партии вскоре столкнулись с шведскими форпостами.
Узнав о движении фельдмаршала, Шлипиенбах повернул назад и стал уходить, сломав за собой мост через р. Амовжу и оставив на том берегу отряд с артиллерией для защиты переправ. Но Шереметеву удалось быстро восстановить мост. Доброконные татары, калмыки, казаки пустились в погоню и, несмотря на то, что движение замедлялось многочисленными переправами, настигли Шлиппенбаха у мызы Гуммельсгоф.
Видя, что ему не уйти, шведский генерал принял бой, несмотря на значительное неравенство сил: 8 тысяч шведов против 30 тысяч русских. Пользуясь тем, что отряд Шереметева сильно растянулся на марше, Шлиппенбах атаковал авангард и заставил его отступить, взяв 2 пушки, 3 гаубицы, несколько знамен и часть обоза. Постепенно введенные в дело драгунские полки фон Вердена и Баура не могли восстановить бой и также отступили на главные силы. С подходом их обстановка резко меняется. Бросив во фронт шведам три полка, Шереметев остальными ударил во фланг зарвавшегося неприятеля, опрокинул его, отбил взятые — было трофеи, и, преследуя по пути к Пернову. куда пытался отойти Шлиппенбах, окончательно рассеял его отряд.
15 пушек, 26 знамен, 300 пленных достались победителю.
Почти вся шведская пехота (5000 чел.) легла на поле битвы; часть конницы успела ускакать в Пернов.
Наши потери не превышали 800 чел. убитыми и ранеными.
После краткого роздыха у Гуммельсгофа, Шереметев приступил к выполнению своей задачи «чтобы неприятелю пристанища найти и сикурсу своим подать было невозможно".
В первые же дни партиями его разграблены были Каркуз, Гемельт, Смиртин, Ракобор и целый ряд деревень. 22 июля, переправившись через р. Амовжу, Шереметев двинулся по Рижской дороге к озеру Вильяна, 2 августа был на Керепской мызе и пошел по Мариенбургскому тракту, сжигая все постройки, встречавшиеся по пути; высылаемый во все стороны партии довершили разорение края.
Чего не могли сесть или забрать полей, было поколото и порублено. Взято 20000 голов скота, несколько тысяч пленных.
5 августа Шереметев подошел к укрепленной мызе Мензе, занятой отрядом из 3 родов оружия. Полк. Вадбольский, высланный вперед с полком, после рекогносцировки донес, что с одним полком ему не взять мызы. На следующий день подошел сам Шереметев с артиллерией. Под прикрытием огня спешенные драгуны подрубили палисады, завалили ров и подожгли деревянные строение. Гарнизон, в числе 158 чел., капитулировал. От пленных Шереметев узнал, что Шлиппенбах с остатками своего отряда собирается отойти на Волмер, где стоит тысяча шведов с артиллерией. Немедленно отрядил он к Волмеру генерал-майора ф. Вердена с 4 полками, а с остальными двинулся к Мариенбургу, под стенами которого стал 14 августа.
На следующий день были заложены шанцы и началась бомбардировка.
20-го к Шереметеву присоединился ф. Верден, взявший и разоривший Волмер.
Мариенбург держался стойко, а между тем затягивать осаду было невозможно: к 24 августа уже на 30 верст в окружности нельзя было достать провианта. Приходилось штурмовать, хотя в успех штурма крепости, со всех сторон окруженной озером, Шереметев не верил. Тем не менее, начаты были приготовления: во всех бригадах вязали плоты для переправы. Но 25 шведы неожиданно сдались на аккорд. Во время передачи крепости русским войскам капитан Вульф взорвал пороховой погреб: от взрыва погибло много шведов и русских. Раздраженный этим вероломством, Шереметев, вопреки условию, объявил гарнизон военнопленными.
В числе богатой добычи, доставшейся лично Шереметеву в Мариенбурге, была Екатерина Крузе, будущая супруга Петра. Впрочем, пробыла она у Шереметева недолго: ее отобрал прибывший в лагерь фельдмаршала Меншиков и увез с собою.
Из-под Мариенбурга Шереметев двинулся к Пскову.
На пути он получил приказ усилить Апраксина, отбросившего в то время шведского генерала Кронгиорта к Канцам, но не решавшегося атаковать их, а самому, с частью войск, прибыть на совещание в Ладогу. Оставя позади часть полков, медленно передвигавшихся «за худостью лошадей", Шереметев 10 сентября прибыл в Псков, откуда проехал в Новгород. Расположив, на случай неприятельского набега в Печорском монастыре и порубежных местах царицынских и саратовских конных стрельцов, Шереметев в конце сентября прибыл в лагерь Апраксина на р. Назии, где уже находился Петр. 25-го армия выступила под Нотебург, который после отчаянного сопротивления капитулировал 11 октября. При осаде и штурме Шереметев, официально считавшийся главнокомандующим, не играл заметной роли, благодаря личному присутствие царя и Меншикова.
Удачи текущего года настолько воодушевили Бориса Петровича, что он предложил Петру назначить на зиму генеральный поход, совершенно не считаясь с крайним утомлением и расстройством войск. Царь, конечно, отказал, и Шереметеву пришлось удовольствоваться высылкой из Пскова сильной партии полковника Вадбольского, совершившей удачный поиск под самую Нарву.
Зима 1702-3 года ушла на укомплектование и отдых.
Только к марту удалось артиллерии исправить свою материальную часть. К этому-же времени прибыло к войскам Шереметева 7 тысяч рекрут.
Сам фельдмаршал провел зиму в Москве, занимаясь разбором и росписью по полкам стольников, стряпчих, дворян и жильцов московских и заведуя обучением их.
С прибытием укомплектований он выехал в Псков, приказав по пути Брюсу собирать в Новгороде подводы для предстоящего похода.
25-го марта он лично прибыл в Новгород для наблюдения за начатой там постройкой стругов, медленность которой вызывала неудовольствие царя.
Из Новгорода Шереметев проехал в Шлиссельбург к собранным там войскам и 12 апреля выступил с ними по правому берегу Невы. Отряд Шереметева состоял главным образом из казаков, калмыков, татар, нескольких батальонов Репнина и Брюса, 2 драгунских полков и новгородских дворян с окольничим Апраксиным.
Дойдя до Ниеншанца, небольшого земляного шведского городка в устье р. Охты, Шереметев стал лагерем. Ночью прибыла шедшая водою на баржах артиллерия.
Изображение фейерверка, устроенного в Москве 1 января 1704 года в честь взятия шведской крепости Ниеншанц.
Схоонебек, Адриан. 1661-1705. Голландия-Россия, 1704/1705. Бумага, офорт, гравюра резцом. 31,5?36,5 см.
30-го апреля, с прибытием Петра, приведшего 7 рот преображенцев, началась бомбардировка, закончившиеся 1 мая капитуляцией крепости.
2 мая Шереметев торжественно въехал в крепость, приняв ключи от коменданта Я. Опалева.
В Ниеншанце, переименованном в Шлотбург, Шереметев оставался до 11 мая. 16 состоялась в его присутствии закладка Петербурга, а 23 мая Шереметев с войсками стоял уже под Копорьем.
На предложение сдаться комендант грубо ответил: «и сами не уйдете".
В тот-же день поведены были ко рву апроши.
Работы шли медленно, так как грунт был каменистый, шанцевого инструмента в отряде было мало; для бомбардировки-же не было ни пушек, ни снарядов.
Шереметев просил подкреплений. 25-го прибыло 3 полка Репнина, бригада конницы, 3 мортиры, и 26-го открыта был огонь по городу, не причинявшей особенного вреда.
27-го, когда Шереметев терял уже надежду на успешный исход осады, шведы сдались.
Из-под Копорья, Шереметев был послан в Ямбург наблюдать за производившимися там фортификационными работами.
В конце июля, заканчивая ямбургские укрепления, Шереметев мечтала уже о зимовке в Ингрии, но получил письмо от царя. «Когда город совершится" — писал Петр — «лучше, чтоб Вам некакой поход отправить, и о том разведав, изволь писать, сыскав, например, способа два-три".
Царь командировал к нему Меншикова для совместной выработки плана. Результатом их совещаний явился следующий проект, уже кругового да этот раз, набега: идти на Гдовский уезд, под Сыренцом переправиться через Нарев, — к Ракобору-Колывани — на Рижскую дорогу — к Печорскому монастырю, где распустить полки по квартирам.
Набег предполагалось закончить в сентябре, чтобы войска были готовы в раннему весеннему или даже зимнему походу.
15 августа укрепление Ямбурга было закончено, и в последних числах того-же месяца Шереметев выступил в свой третий набег.
Опыт предыдущих лет благотворно сказался на составе отряда: пехоты и пешей артиллерии, сменяющей быстроту передвижение, Шереметев не берет.
27 августа фельдмаршал подошел к Нейгаузену с 9 драгунскими полками и 3700 «нестроевых", преимущественно донских казаков, и 24 конными орудиями.
У Торменкюле, где стояли шведы, он уже не застал неприятеля: Шлиппенбах поспешно отошел к Ракобору, и стал уходить к Колывани, бросив часть обоза и разметав за собою мосты. Шереметев с лучшими доброконными полками погнался за ним, но захватить не мог. С 5 по 9 сентября Шереметев стоял в Ракоборе, выжигая окрестности. Разгромив Виттенштейн (Пайда), Феллин, Оберпален, Руин и довершив разорение Эстляндии, Шереметев в конце сентября вернулся в Псков. Набег его совершенно обеспечил наш западный фронта, но погубил весь почти конский состав отряда: лучшие татары, казаки и низовые полки шли назад уже на чухонских лошадях и в зимний поход не годились.
Добычи и скота взято было вдвое больше, чем в предыдущем году, но пленных брали меньше — вести было трудно. 11 ноября Шереметев прибыл в Москву, где ему был устроен торжественный прием. Но уже после рождественских праздников пришлось вернуться в Псков, где предстояло немало потрудиться над приведением в порядок и укомплектованием полков, расстроенных минувшей кампанией.
Решив использовать время, «пока швед увяз в Польше" для отдельных операций против прибалтийских крепостей, «ради которых шведы и были основательны и сильны в сих местах", Петр 30 апреля (1704 г.) приказал фельдмаршалу занять устье Эмбаха и взять Дерпт. На Эмбах Шереметев немедленно выслал генерала ф. Вердена с пехотными полками и 5 мая доносил уже о взятии этим генералом 13 шведских судов, шедших в Чудское озеро; в поход же под Дерпт собирался медленно, отвечая на гневные приказы царя жадобами, что «здоров он не по прежнему", что помощников у него нет, все приходится делать самому.
25 он выступает наконец, из Пскова, сухим путем, с бригадами ф. Шведина и Мевса; 6 полков ф. Вердена и артиллерия шли на взятых шведских шкутах и других судах.
Кавалерия выступила позднее.
9 июня Шереметев с авангардом прибыл под Дерпт и, не дожидаясь медленно подходивших главных сил, приступил к закладке батарей и шанцев.
С подходом последних полков, под начальством Шереметева сосредоточилось до 23 тысяч человек (1 выборгский батальон,
8 драгунских полков, 1 ертаульный, 1 рейтарский, 12 пехотных солдатских, 2 стрелецких; 27 пушек, 15 мортир, 7 гаубиц).
К 18 июня большая часть намеченных Шереметевым батарей была закончена и 19 началась бомбардировка, до 2 июля не дававшая никаких заметных результатов.
Недовольный медленным ходом осады, Петр 2 июля вечером сам прибыл под Дерпт. Осмотрев продолжавшиеся еще осадные работы, царь убедился, что Шереметев целый месяц «туне людей мучил". Направление атаки было выбрано совершенно неправильно, и, за исключением одной (заречной) батареи и шанцев Валка, все остальные работы были бесцельны.
С переходом руководства осадой в руки Петра, «Сатурнусова дальность прежних руководителей была", — по выражению царя, — «отодвинута в Меркуриусов круг", и 13 июля, после упорного боя, шедшего всю ночь на 13-е у палисадов и контрэскарпа, под личным руководством Шереметева, Дерпт сдался царю на капитуляцию.
После взятия Дерпта Шереметев прикрывал осаду Нарвы, стоя в сорока верстах от неё к Колывани, а затем ушел на зимние квартиры в район Витебск-Полоцк-Поречье-Дубровна-Смоленск, где, сообразно принятому Петром плану кампании будущего года (активная поддержка Августа — наступление к Неману), должна была сосредоточиться армия.
Кампания 1705 года началась поздно: отчасти потому, что задержанный укомплектованием главные силы пехоты Шереметева только в январе стали на квартиры; отчасти по вине Августа, с которым Петр никак не мог сговориться насчет совместных действий; отчасти из-за недоразумений, возникших между Огильви и Шереметевым.
В марте командование пехотой было передано Огильви.
Шереметев жестоко обиделся, жаловался, но безуспешно: Петр не отменил отданного им приказания.
В июне Шереметеву было приказано с 8 тысячами конницы и ездящей пехоты отрезать Левенгаупта от Риги и тем прервать прямое сообщение Карла с Лифляндией. Идея операции изложена в инструкции, данной Шереметеву 17 июня 1705 г.: поход «легкий", «так, чтобы ни единого пешего не было"; вся сила похода в том, чтобы отрезать Левенгаупта от моста у Риги, «иначе весь поход будет вотще".
Действовать быстро и тайно.
В случае успеха — энергично преследовать с фронта. Если не удастся отбросить Левенгаупта, — осадить Бауск и Митавский замок и немедленно донести царю.
8 июля Петр прибыл в Вильну, приняв на себя организацию пехотного резерва (ездящей пехоты).
Летучий отряд Шереметева (6 ? тысяч драгун и 1 ? тысячи ездящей пехоты) сосредоточился в Друе и оттуда двинулся вниз по Двине.
Узнав о движении русских, Левентаупт стянул свои отряды к Жагорам, на р. Свенте: к 11 июля там было уже до 8000, под личным его начальством.
В тот же день Шереметев подошел к р. Мемель, в 4 милях от Митавы, и выслал к городу в частный поиск Ваура с 1400 коней.
Если бы Шереметев поставил Боуру (Баур) определенную цель, вытекавшую, между прочим, из самой идеи порученной ему операции — действовать на сообщение Левенгаупта с Ригой, набег мог бы иметь важные последствия. Но Баур ограничился налетом на Митаву, захватил под стенами замка 2 пушки, 9 знамен и 78 пленных, и в тот же день вернулся в лагерь Шереметева, в Миготен, на р. Аа, близ Бауска. Налет Боура сразу ориентировал Левенгаупта в главной цели движения Шереметева. Оценив всю важность направления, в котором грозил ему удар, Левенгаупт немедленно поскакал со всей кавалерией к Митаве, куда прибыл 13 на рассвете. Убедившись, что Баур ушел, он в тот же день повернул назад и присоединился к пехоте, выступившей по тревоге за ним следом и стоявшей биваком западнее Мур-Мызы.
Таким образом благоприятный момент был уже упущен Шереметевым. Тем не менее, он продолжал движение и 15-го подошел к Мур-Мызе. При подходе Шереметева, Левенгаупт лично выехал на рекогносцировку и, убедившись, что неприятельские силы состоят главным образом из кавалерии, избрал себе позицию за ручьем у Мур-Мызы, в местности, исключавшей возможность широкого пользования конницей.
К 3 часам дня, выполнив переход в 3 мили, на котором пехота и артиллерия отстали, Шереметев остановился, не доходя Мызы, и стал строиться «по воинскому обычаю" в 2 линии: на левом фланге стал Кропотов, далее — Игнатьеву на правом — Баур. Подходившая по частям пехота составила центр.
К 5 часам дня без боя занята была Мур-Мыза и произведена разведка неприятельской позиции. На военном совете было решено, в виду выясненного равенства сил и невыгодности боя в обстановке, предложенной противником — не атаковать, а на следующий день принудить шведов очистить их сильную позицию, заставя Левенгаупта перейти в наступление.
Войскам приказано было становиться на отдых: во избежание тесноты, Баур отправился с бригадой за р. Шведт, в тыл.
Сам Шереметев выехал вперед — поверить данные рекогносцировки.
В это время Левенгаупт приказал Штакельбергу с 4 эскадронами выдвинуться на тысячу шагов за фронт для лучшего наблюдения за противником. Кропотов, заметивший передвижение шведов, принял его за очищение неприятелем позиции, послал Шереметеву
в этом смысле и, не дожидаясь приказания, вместе с бригадой Игнатьева, лесом подошел к ручью, переправился и атаковал Штакельберга.Возможности вернуть зарвавшиеся бригады не было, Шереметеву не оставалось ничего больше, как продолжать случайно завязавшийся бой, несмотря на то, что пехота еще не вся подошла, а бригада Баура отходила назад, на ночлег. Послав к Игнатьеву и Кропотову генерала Розена для руководства действиями левого фланга, Шереметев вернул Баура, быстро восстановил боевой порядок и ввел в дело артиллерию.
Под прикрытием огня её, Баур стремительно атаковал шведскую кавалерию левого крыла, взяв ее во фланг несколькими эскадронами, переброшенными за ручей. Два раза шведские драгуны были смяты, но развить успеха Баур не мог: его атаки разбивались о пехоту, принимавшую на себя отступавших драгун.
Левый наш фланг в это время стал подаваться назад, уступая дружному натиску шведской конницы и пехоты. Рядом настойчивых контратак Шереметеву удалось, однако, после упорного боя на левом фланге и в центре, не только остановить наступление шведов, но и заставить неприятельскую конницу отойти с потерей трех орудий.
Ход боя обнаружил значительное численное превосходство пехоты противника, но случайность, виновником которой был Игнатьев, придала делу совсем иной оборот. Видя отступление шведского центра, полк Игнатьева, без приказание фельдмаршала, вынесся из линии вперед, «старым обычаем безстройно" обрушился на отходившую шведскую кавалерию, рассеял ее и пробился до обоза. Начался грабеж. Оправившиеся тем временем шведы, продолжая отбиваться первой линией с фронта, обернули вторую линию фронтом назад и ударили на Игнатьева.
Потерявшие в пылу грабежа тактический порядок драгуны «в полной конфузии" бросились назад и смяли свою пехоту.
Видя расстройство русских, Левенгаупт перешел в общее наступление и отбросил центр и наш правый фланг. Новая контратака Шереметева восстановила бой, вслед затем прекратившийся за темнотою: было 10 часов вечера.
Наши потери доходили до 3 тысяч человек: пехота легла почти вся.
Шведы взяли 13 пушек, 8 знамен, 1 штандарт, 40 пленных.
Потери их были приблизительно равны нашим.
Шереметев, раненый в бою, должен был покинуть поле до окончания сражение.
Левенгаупт спокойно отошел после боя к Митаве, и таким образом удар (даже тактическая победа Шереметева) оказался ударом по воздуху.
Петр снисходительно отнесся к неудаче. «Неизвольте о бывшем несчастии печальны быть — писал он Шереметеву понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу".
От мысли отрезать Левенгаупта царь не отказался и после Мур-Мызы: приказав Шереметеву повторить попытку, на этот раз отнюдь не давая боя, а только удерживая шведов на переправах, он лично выступил из Вильно в Курляндию, надеясь перенять отходившего Левенгаупта. Но шведский генерал успел уже перебраться за Двину к Риге, к великому неудовольствию Петра. Шереметев, с расстроенными войсками, без артиллерии, само собою не мог выполнить данного ему приказания и благоразумно остался на левом берегу Двины «сторожить шведов", прикрывая в то же время осады Митавы и Бауска.
В Митаве, 3 сентября, Петр получил известие о восстании башкир и о бунте астраханских стрельцов, вставших «за старину". Не зная еще, что донские казаки отказались присоединиться к восставшим, что бунт не пошел дальше Черного и Красного Яра, Петр сильно встревожился: людей охочих встать «за старину" было по всей России не малое число, и в случае успеха бунт мог охватить целые области. Решив принять самые энергичные меры, чтобы в корне пресечь зло, Петр приказал Шереметеву, бывшему в то время в Митаве, спешно идти к Москве, за спокойствие которой он сильно опасался. Выбор Петра вполне понятен. 12 сентября Шереметев выступил из Митавы с 2 эскадронами драгун и батальоном пехоты, 5 октября был в Смоленске и, через Москву, в исходе 1705 г. прибыл в Казань.
Еще с дороги Шереметев отдал ряд распоряжений по поводу башкирского восстания, шедших совершенно в разрез с мерами, принятыми местными властями, главным образом, вторым воеводой Казанским Кудрявцевым.
В то время как Кудрявцев прибегал к строжайшим репрессиям, стоя на той точке зрение, что «иноверцы имеют нравы всегда в ослабе не постоянны, хотя малую себе какую ослабу увидят, то все города и уезды того же пожелают, в те числа укротить их будет невозможно" Шереметев, напротив, руководствуясь указанием царя стараться мирно уладить дело — прежде всего приказал выпустить коноводов башкирского восстания, содержавшихся в Казани под крепким караулом, и послал с ними в степь офицера для увещания восставших и объявление о выборе и присылке депутатов к Шереметеву для переговоров. Кудрявцев написал Меньшикову, жалуясь на то, что фельдмаршал подрывает авторитет местных властей в глазах населения, и с первых же дней пребывания Шереметева в Казани всеми силами старался противодействовать мерам, принимаемым фельдмаршалом. Не привыкший действовать самостоятельно, Шереметев оказался в затруднительном положении, найдя в местных властях врагов, вместо помощников. Башкирское дело стало безнадежно запутываться. Удрученный этим, Шереметев стал отпрашиваться в Москву на отдых. Вместо разрешения прибыл для наблюдение за ним сержант Щепотьев с секретной инструкцией. Щепотьев привез указ Петра фельдмаршалу: все дела казанские (башкирские) сдать Кудрявцеву и в походе кроме дел военных не вступаться ни во что; идти немедленно в Саратов и стать там, распределив войска по удобным квартирам, а по весне идти чинить промысел над мятежниками под Астрахань. Шереметев повиновался и 18 января 1706 г. выступил к Саратову.
Отправляя Шереметева в поход, Петр не отказался все же от мысли уладить дело мирным путем.
11 октября в Астрахань послана была царская грамота с увещанием и обещанием простить вины.
3 января 1706 г. она была прочитана «в кругу, и стрельцы, потерявшие надежду на поддержку донских казаков, решили покориться. 13 января митрополит Сампсоний снова привел астраханцев к присяге, и к царю отправлены были „челобитчики“ с повинной, в которой, впрочем, никакой повинной не заключалось, а излагались только причины восстания. Царю хотелось как можно скорее покончить с осложнениями на востоке: по совету Головина он удовлетворился этим документом и передал челобитчикам грамоту, объявлявшую забвение вин. Но отпустив их, Петр немедленно послал указ Шереметеву, бывшему еще на марше — пропустить посланных с грамотой только в том случае, если в Астрахани спокойно; в противном же случае чинить с ними, как с бунтовщиками.
Между тем в Астрахани не знали еще о результатах посольства, в успехе которого вожаки движения имели полное основание сомневаться. Шереметев медленно приближался к Астрахани с отрядом в 3 тысячи человек.
Малочисленность правительственных войск позволяла рассчитывать на успех сопротивления, а в случае успеха открывалась надежда приобрести союзников и, быть может осуществить движение на Москву.
Черный Яр без боя покорился Шереметеву.
Черноярцы были обезоружены, чем Петр остался недоволен, еще раз напомнив фельдмаршалу, чтобы при усмирении тот не допускал никаких мер, могущих взволновать и раздражить население.
9 марта, на урочище Кичибурский Яр, к Шереметеву явился архимандрит Спасского монастыря Антоний и 4 астраханца с письмами от митрополита Сампсония и Георгия Дашкова (наместника Большого Троицкого монастыря в Астраханском Троицком монастыре). В письмах сообщалось, что Астрахань неспокойна, — идут распри и раздоры, — и давался совет спешить походом. В тот же день прибыли посланные с Петровской грамотой. Шереметев посадил их под караул и двинулся к городу.
На Каржинском острове, в 12 верстах выше Астрахани, Шереметева встретили выборные, с архимандритом Рувимом во главе, и принесли повинную. Рувим уверял, что в трехдневный срок Астрахань успокоится окончательно, что горожане по царской грамоте все исполнили и вины свои изъявили; что Шереметев безопасно может переправиться через Балду в город и для него даже мост наведен уже через реку Кутум. Шереметев поверил, но едва войска вышли в Валдинскую степь (в 2 верстах от города), как были встречены картечью.
После жаркого дела царские войска отступили к огородам, в 7 верстах от города. Отсюда, по просьбе митрополита Сампсония, прибывшего из Астрахани к войскам, Шереметев еще раз послал Астраханцам требование прекратить бунт.
В ответ стрельцы перебрались в город, завалили ворота, расставили по стенам пушки, „написали между собою письма“, чтобы стоять всем вместе, и подожгли покинутая слободы.
Чтобы спасти от огня Ивановский монастырь и бывшие близ него хлебные амбары, Шереметев отрядил туда полк, к которому 12 марта прибыл сам.
Бунтовщики сделали вылазку против монастыря, бросив в него три бомбы. Шереметев отбил их и, с прибытием остальных своих сил, перешел сам в наступление, атаковав ставших за Живым мостом на реке Кутум стрельцов.
После первого же залпа мятежники, бросив пушки и знамена, бежали под защиту земляного города. Преследуя их по пятам, царские войска сбили мятежников с вала и гнали их до Вознесенских ворот, где попали под жестокий огонь из Кремля, заставивший их отойти назад, в земляной город. Началась бомбардировка кремля, быстро приведшая астраханцев к покорности.
13 марта ворота были открыты, и мятежные старшины на коленях принесли повинную Шереметеву, стоявшему с полковым образом Сергия Радонежского в руках перед фронтом войск.
В тот же день Шереметев вошел в город: по обеим сторонам нынешней Московской улицы лежали ниц бунтовщики с плахами и топорами.
После благодарственного молебствия начался розыск. Дела, провиант, артиллерия и казна, оказавшиеся, впрочем, расхищенной, были описаны. Зачинщиков Шереметев не арестовал, боясь этим вызвать новый бунт, и только значительно позднее были схвачены и отправлены в Москву на казнь около 600 наиболее виновных. Действия Шереметева при усмирении бунта не заслужили одобрение приставленного к нему Щепотьева, сразу не поладившего с фельдмаршалом, угадавшим нем соглядатая. В донесениях Щепотьева Шереметев выставлялся едва ли не взяточников. Но Петр не придал веры этим донесениям и благодарил Шереметева за успешное выполнение поручения, пожаловал ему графский титул, 3000 дворов и 7000 рублей; сын его из комнатных стольников был произведен в полковники.
Вслед затем Шереметев был вызван к армии: 25 июля Петр назначил его „высшим командиром над всеми войсками“.
Назначение Шереметева являлось результатом той „чистки“, которой подверг армию Петр после Гродненской операции. Выбор пал на Шереметева отчасти благодаря хлопотам Меншикова, интриговавшего против Огильви, отчасти благодаря широкой популярности Бориса Петровича в войсках, чему способствовала его постоянная заботливость о солдате; наконец, военно-административные способности Шереметева вполне отвечали характеру работ, предстоявших в текущем году главнокомандующему.
Отпустив бывшие с ним в Астрахани полки к Новгороду, Шереметев 25 августа прибыл к армии в Киев, и приступил к распределению войск по квартирам, в районе Дубново-Острог.
28 декабря в Жолкиеве состоялся военный совет, на котором было решено во время предстоящей кампании не принимать боя, отступать перед неприятелем к своим границам, переходя иногда в частное наступление, для поднятия „куражу“ в войсках. Сообразно с этим Шереметеву приказано было изготовиться к весне „ходить куда случай позовет“, для чего им заблаговременно начата была заготовка подвод на весь корпус.
В то же время, по указу Петра, Шереметев подготовлял себе путь действий между восточной частью Полесья и Днепром, заготовив магазины в Мозыре, Слуцке и Минске. Весь 1707 год Шереметев провел при войсках, главным образом, в Остроге, занятый сбором контрибуции, комплектованием, обучением и, отчасти, перевооружением войск и сбором провианта. Его настойчивым трудам армия во многом обязана тем превосходным состоянием, в котором находилась она к началу кампании 1708 года.
Период действительной власти и значение Шереметева, как главнокомандующего, ограничивается именно этим годом перерыва в военных действиях.
По мере того, как приближается время открытия кампании, возрастает значение Меншикова. Получив командование всей конницей, на равных правах с Шереметевым, которому оставлена была одна пехота, Меншиков становится с этих пор истинной душой операции.
Весь 1707 год шведы не тревожили наши войска, передвинувшиеся в октябре к Минску. Только в конце декабря Карл внезапно перешел Вислу по льду у Влацлавска и двинулся в Литву, главными силами на Цеханов, Прашниц, Кольно — и в конце января подошел к Гродно. Шереметев немедленно отдал нужные распоряжения для зимнего похода и 31 января 1708 года выступил из Минска на Борисов, „выразумев“ из последних писем Петра, что „поход наш паче быть склонен к Полоцку, нежели к Копысю“.
От Борисова, куда фельдмаршал прибыл 9 февраля, он отошел на Бешенковичи, и так как выяснилось, что для Полоцка опасность уже миновала, разрешил войскам стать на квартиры в районе Витебск-Полоцк-Дубровна.
Между 3 и 10 марта происходили в Бешенковичах совещание генералитета. Меншиков представил проекта предстоящих действий, сводившихся к тому, что при любом движении короля пехота должна была отступать, сдерживая его с фронта, а кавалерия — действовать ему во фланг и тыл.
Против этого проекта Шереметев представил „рассуждение“; записка эта, трактующая о вреде отделение пехоты от кавалерии, проникнута определенным духом.
Совещание закончились выработкой „пунктов“ на 5 различных возможных положений (в зависимости от направления движения шведов), и 11 марта Петр уехал, оставив Шереметева и Меншикова руководителями грядущих операций.
Двоевластие — всегда вредное — в данном случае было особенно опасно. На „верхах армии“ создалось совершенно исключительное положение. Ни Шереметеву, ни Меншикову Петр не поручил общего командование армией: таким образом, к двойственности управления родами оружия присоединилась двойственность управления самой операцией.
Совместная работа двух противоположностей, какими являлись полководцы — Шереметев и Меншиков, могла привести к хорошим результатами (на что и рассчитывал, по-видимому, царь), по только при условии дружного общего труда, взаимной уступчивости и уважение. На деле было совсем обратное: отношения были обострены до крайности. Еще в феврале Шереметев заявил при целом военном совете, что готов отказаться от своего поста, так как чести его и всей армии грозит опасность, если Меншиков не будет отрешен от командования кавалерией. Прямой разрыв удалось предотвратить, но глухая вражда осталась. Едва уехал царь, как она снова начала проявляться все яснее и яснее. Последствия этого не замедлили обнаружиться.
"Под такою дивною командою век не бывал« — пишет Брюс — „токмо своих интересов смотрят… Хотя много читал, ни в какой хронике такой околесины не нашел“. Эта „околесина“ в конечном результате привела к тому, что, несмотря на идеальную группировку сил на театрах войны, выработанную гением царя, на прекрасное устройство войск, снабжений и пр., — операция заранее была осуждена на неудачу. Только крайняя необходимость заставляла обоих руководителей сноситься и съезжаться. А в силу этого Шереметев, не имея конницы, был лишен возможности получать свежие сведения о неприятеле, Меншиков — не имея пехоты, не мог развить успеха.
В марте и апреле шведы дважды пытались захватить переправы на Березине. Попытки эти сильно тревожили Шереметева, так как в случае прорыва неприятеля через Березину его разбросанная по квартирам пехота могла сильно пострадать. Но его почину, 26 апреля собран был в Старолесье военный совет, на котором для задержания противника была намечена „линия“ — от Двины по Улле и Березине.
В вопросе о наряде войск для занятия этой линии мнения сильно разошлись: Меншиков стоял за смешанный состав, Шереметев — вопреки своему „рассуждению“ в Бешенковичах — возлагал всю работу на конницу. Так как сговориться не удалось, то за разрешением этого спора обратились к царю, а на Уллу и Березину для рекогносцировки командировали Алларта.
Царь одобрил выбор линии, но и главный спорный пункт обошел молчанием.
Целый месяц ждали результатов рекогносцировки Алларта. Между тем до Шереметева дошли слухи о движении шведов к Долгинову, давшие новую пищу его опасением, что Карл двинется к Пскову.
С тех пор, как царь еще в феврале высказывал ему это предположение, оно успело прочно укорениться в представлении фельдмаршала. 27 мая состоялась в Чашниках новая „консилия“. Выяснилось, что наряду с имевшимися у Шереметева донесениями, поступили сообщения о передвижениях противника со стороны Борисова, что давало право ждать наступление шведов в направлении Орша-Копысь или Могилев-Выхов.
Вследствие такого разногласия донесений, выбор „линии“ осложнился окончательно: если верны сведения Шереметева — Улла и Березина теряют всякое значение, так как пути от Долгинова к Двине оставляют их в стороне; если достоверны другие — Улла и Березина, наоборот, приобретают первостепенную важность. Одно только было ясно и, несомненно: пора сосредоточивать войска.
27 закончились переговоры в Чашниках: решено разделить оборону линии на два участка: северный — от Уллы до Лукомли — поручить пехоте с небольшой частью конницы (дивизия Алларта — в местечке Улле, дивизия Шереметева у Чашничков, дивизия Репнина у Лукомли), южный — от Лукомли к Березине — одной коннице, получившей таким образом, согласно желанию Меншикова и вопреки Шереметеву, отдельное от пехоты оперативное назначение.
По окончании совета Шереметев и Меншиков поспешили расстаться: Шереметев отправил Брюсу приказ о передвижении артиллерии в Витебск, а оттуда к Бешенковичам, где он решил утвердить гаупт-квартиру на время пребывания пехоты за Уллою.
К 8–10 июня передвижения были закончены, благодаря заблаговременному сосредоточениюо войск на частных сборных пунктах (Витебск, Смоляны, Копысь).
Но в первых же числах июня получены были новые известия, заставившие генералитет собраться 12 июня:
Гольца ясно определили движение шведов на Березину. В случае же, если Карл действительно бросится на Украйну, на что, по-видимому, указывают его последние передвижения, положение пехоты за Уллою станет не только бесполезно, но и опасно. Поэтому решено было, впредь до окончательного выяснения операционной линии противника, занять кавалерией пункты возможной переправы на Березине, а пехоту перевести на линию Черея-Бобр.После совета Шереметев и Меншиков, по обыкновенно, немедленно разъехались в разные стороны. 13 началось передвижение пехоты на новую линию фланговым маршем, под прикрытием драгун Ренцеля, и в первые дни все три дивизии, естественно оказались эшелонированными по одному пути.
К 15-му пехота уже сдвинулась несколько к югу, конница-же отчасти сосредоточилась за Друтом, все еще оставаясь уступом назади и на фланге пехоты — главный недостаток группировки сил.
Между тем Карл, 7 июня сосредоточив армию у Минска, форсированными маршами подошел к Березине у Санежинской Березы, демонстрацией отряда Шпара на Борисов приковал к этому пункту драгун Гольца и 14 июня, опрокинув небольшую партию, наблюдавшую переправу, форсировал ее и 15 приступил к наводке моста.
Первым получил известие о прорыве Меншиков. Так как возможность движения к Могилеву обсуждалась еще на последнем совете в Чашниках, Меншиков, строго исполняя принятые на этот случай советом „пункты“, приказал Репнину идти к Могилеву, Голицына с конной пехотой двинул на Головчино, Брюса направил на Копысь; а сам поспешил к Белыничам.
|
№ 1 Предложение генерального консилиума в Белыничах об отправке указов гетману И.С. Мазепе и киевскому губернатору князю Д.М. Голицыну с перечислением мер обороны от неприятеля
|
Таким образом, часть сил собиралась на пути Белыничи—Могилев, и под прикрытием их могла безопасно подойти остальная пехота Шереметева. Но Шереметев, получив
Меншикова, взглянул на дело совершенно иначе: у него явилось почему-то убеждение, что во время движение к Могилеву он неизбежно будет атакован шведами на марше и отрезан от своих границ. Не имея уже возможности вернуть Репнина и Брюса, он решил спасти хотя остальные две дивизии и вместо движение на Могилев, как следовало по постановлением 12 июня, повернул свою пехоту на Оршу. Сознавая, однако, что этим он делает выработанный в Чашниках план неосуществимым, Шереметев, сообщая о своем решении Меншикову, прибавил, что в случае необходимости он может от Смолян (на полпути к Орше) пойти на Копысь, на соединение с Репниным.Таким образом, при первом известии о прорыве, вместо сосредоточения армии на линии Черея-Бобр или у Могилева, — началось отступление за Днепр.
Переправа Карла совершилась беспрепятственно.
15 июня он занял местечко Погост, от которого отходят пути на Могилев и Быхов. По дальнейшее движение его было сильно замедлено действиями небольшого отряда Чирикова, что дало время и возможность Меншикову сосредоточить свою кавалерию в 2 группах: на центральном пути Березина—Могилев, на Быховской дороге, и на пути Борисов-Орша.
Дивизии Шереметева беспрепятственно отошли на Оршу—Копысь. Медленность наступления Карла могла несомненно быть использована полнее, но разногласия Шереметева с Меншиковым как раз в это время приняли угрожающей характер. Уверенный в предстоящем форсировании Днепра у Могилева и не находя возможным активно оборонять реку, Меншиков настаивал на общем отступлении за Днепр. Шереметев, язвительно указывая на нерациональность, по его мнению, действий конницы, приведшую к тому, „что столь знатный пас неприятель легко перешел“, требовал, чтобы Меншиков, вместо отступления, развил действия кавалерии. Однако 21-го Борис Петрович, несмотря на открыто выраженное Меншиковым нежелание с ним видеться, прибыл в Копысь, так как необходимость частых „консилий“ генералитета была слишком очевидна, и личные счеты, в виду опасности положение, прекратились.
Шаг за шагом, двигаясь по болотистой местности, на которой Чириков разметал все мосты и устроил „добрые засеки“ на дорогах, Карл подошел к Белыничам и, убедившись в силе занятой Гольцем позиции, обошел ее у деревни Алешкович.
Гольц отступил на следующий пасс, на реке Бабич. Обходное движение шведов были сочтено за движение к Толочину; из этого сделан был излишне поспешный вывод, что Шереметев был прав: Карл идет к Псковским рубежам. Поэтому на военном совете в Могилеве 22 июня голос Шереметева был решающим: об отступлении за Днепр не было и речи, к исполнению приняты пункты, утвержденные царем в Бешенковичах. Но торжество Шереметева было непродолжительно.
Уже 23 истинное положение дел выяснилось из донесения Гольца, указывавшего вместе с тем на крайнее утомление и расстройство шведов и рекомендовавшего поэтому встретить их боем у Головчина, где есть пасс, к обороне весьма удобный.
Предложение Гольца не могло не встретить полного сочувствия генералитета: выгоды арьергардного боя на линии реки Бабич были слишком очевидны — и в стратегическом и в тактическом отношениях. Немедленно было решено отправить к Головчину Репнина и Меншикова, на пасс к Староселью — дивизию Алларта с бригадою Флуга, а Шереметеву стать у Шклова, в резерве, и быть готовым двинуться в угрожаемом направлении.
24 Шереметев был в назначенном ему пункте.
В ближайшие дни не удалось выяснить истинного направления удара шведов. Каждый из генералов — Алларт и Гольц — был уверен на основании произведенных им разведок, что шведы идут именно на него, и требовал подкреплений. Поэтому, впредь до полного выяснения обстановки, решено было выдвинуть дивизию Шереметева к Ахимковичам, на полпути от Алларта к Гольцу. Но последующие разведки выяснили значение Головчина, и Шереметев, по совету Меншикова, оставив стоять в Ахимковичах 800 драгун, наблюдавших за шведами, пошел прямо к Головчину.
Алларту предписано было перейти к Климовичам, и к 2 июля войска оказались на 2 позициях: Рен и Голицын (5 драгунских полков и 7 конных батарей) у северного пасса у Головчина; Гольц с 8 пехотными полками, 10 драгунскими и частью нерегулярных растянулся на остальные три переправы.
2 июля Шереметев выехал из Климовичей для осмотра пасса, поручив генералу Дамбону вести за собой первую дивизию.
После рекогносцировки состоялся совет, в котором приняли участие почти все старшие начальники.
Во время совещания перебежчики — волехи донесли, что шведы готовятся к переправе между Климовичами и Головчиным. Генералы дались в обман тем легче, что за последние дни Шереметев и Меншиков опасались именно наступления шведов в разрез между Старосельем и Головчиным.
Сообразно с этим и были сделаны распоряжения. Совет кончился ночью, и за поздним временем ни Шереметев, ни Меншиков не проверили охранение, отличавшегося большим несовершенством.
Почти в полночь подошла дивизия Шереметева с артиллерией и стала в окопах против местечка Головчина, имея на левом фланге конницу Рена.
3 июля, за 1 ? часа до рассвета, шведы и внезапно атаковали Репнина, и после упорного боя овладели мостом на его фланге, угрожая отрезать его от Шереметева и Рена, Репнин посылает к Шереметеву гонца за гонцом, прося подкреплений. Но, в противоположность нервности и впечатлительности, которыми отмечены действия Гольца и Репнина в Головчинском бою, в Шереметеве ярко сказалось обратное качество.
По первым выстрелам из обоза, выстроив свою пехоту за укреплениями, Шереметев упорно отказывается подать помощь Репнину. Как в стратегической части этой кампании достаточно было укрепиться в нем идее о движении на Псков, так и теперь, решив, что главный удар будет между Головчиным и Климовичами, он на все события дня смотрит с этой точки зрение и атака Репнина кажется ему, поэтому, только демонстрацией. Дивизия Репнина была разгромлена, Рен и Меншиков, пытавшиеся подать ей помощь, отступили. Отступил и Шереметев. У Васильков присоединились к нему остатки дивизии Репнина.
5 порядок был восстановлен, и отступление продолжалось через Шклов за Днепр. Центральной позицией избраны были Горки, куда, и потянулась пехота и артиллерия. Обогнав войска, Шереметев прибыл 9 в Горки, куда в тот-же день приехал и Петр. Началось следствие для выяснения главных виновников поражения под Головчиным.
Шереметев назначен был презусом в комиссии, разбиравшей действия кавалерии, Меншиков в такой же комиссии, расследовавшей действия пехоты. Насколько тяжки оказались результаты следствия для Репнина и пехотных начальников, настолько же мало пострадали начальники кавалерии. Даже на Гольца не было наложено никакого наказание; причины этого остаются неясными.
Приняв на себя общее руководство операциями, Петр поручил Шереметеву наблюдение за рекою Сожью, через которую готовился переправиться Карл. Не имея конницы, фельдмаршал не мог ясно ориентироваться, и Карл, „обманув“ русских демонстрацией к Черикову, благополучно перешел реку и двинулся на Украйну.
По приказу Петра, Шереметев с главными силами начал параллельное преследование шведов — на Рославль—Новгород—Северский. Сам Петр выступил против Левенгаупта, шедшего на соединение с королем.
Следуя на Кричев, Карл 24 сентября перешел Ипуть и занял Костеничи, где простоял 15 дней, ожидая подхода растянувшихся войск. За это время Шереметев, следуя на Драган-Рославль-Прудки-Почеп-Печоры, успел предупредить Карла на Десне, заняв Погребки.
Но в дальнейшем фельдмаршал дал ввести себя в обман демонстрацией шведов в этом пункте и допустил Карла свободно переправиться через реку Десну у Мезины. Дальнейшее отступление — на Терново-Виры-Сумы-Лебедин — войска Шереметева совершали под руководством самого царя, бывшего при армии. Шереметев 24 ноября, по болезни, остался в Вирах.
В декабре, после удачного захвата Ромен и сожжения Гадяча, Петр, базируясь на Сумы, перешел к дальнейшему развитию своего плана — систематическому стеснению квартирного района шведов с севера на запад.
Возлагая задачу эту на Шереметева и Меншикова, Петр, наученный опытом прошлого года, предоставил общее начальство над армией царевичу Алексею.
Январь 1709 года Шереметев провел в Сумах, готовясь к походу. Выступив 10 февраля с сильным отрядом к Гадячу, он прибыл 14 в Разбишовку. Узнав здесь, что в одной из окрестных деревень — Рашевке стоят шведы, Шереметев командировал против них генерала Бема с 4 драгунскими полками и 2 батальона Преображенцев.
Бем истребил шведский отряд и взял 2000 лошадей, но победа дорого стоила русским. Петр остался очень недоволен этим делом, назвав его „бездельным торопким поступком“. Не делая фельдмаршалу выговора он отобрал у него командование Преображенским полком и передал Меншикову. Только вследствие усиленных просьб жестоко обидевшегося фельдмаршала приказ этот был впоследствии отменен.
16 Шереметев прибыл в Глинск, перешел через Сулу и погнался за Крейцем, начавшим при подходе русских спешно отступать. Вынужденный остановиться в Лохвицах — дать вздохнуть людям — Шереметев упустил Крейца — он ушел за реку Псел, попортив за собой мосты и переправы.
К 13 марта, очистив весь I северо-западный район, Шереметев занял Лубны. Частную же задачу, возложенную на него Петром, — предупредить соединение запорожцев со шведами, он не успел выполнить.
В Лубнах, на совещании с министром Долгоруким и гетманом Скоропадским, решено было дать войскам отдохнуть, ограничиваясь набегами.
В один из таких набегов выступил 22 апреля сам фельдмаршал: в Решетиловке было обнаружено 7 полков шведской кавалерии. Но, при подходе авангарда Шереметева (донские казаки, 6 эскадрон драгун), шведы бежали, преследуемые казаками и Шереметеву пришлось ограничиться сожжением Решетиловки и распустить войска снова по квартирам.
Когда Карл осадил Полтаву, Шереметеву приказано было выручить ее. Но задача оказалась не под силу нерешительному фельдмаршалу — он ограничился диверсиями, не найдя более действительного способа выполнить поручение.
27 мая, оставив при гетмане, в Сорочинцах, 2 пехотных и 3 драгунских полка, Шереметев с остальными прибыль под Полтаву. В Полтавской битве он командовал центром и был ранен под Полтавою, за что ему были пожалованы из дворцовых волостей: Юхотская волость в Ярославском уезде и село Вощажниково — в Ростовском.
После Полтавского боя Шереметевым была основана Тихвинская девичья пустынь в Курской губернии.
13 июля армия перешла из-под Полтавы в Решетиловку, где на военном совете полки Шереметева получили новое назначение: взять Ригу, и 15 тронулись на север. Шереметев по болезни не был на походе при войсках, а выехал вперед.
5 августа он прибыл в Чернигов, где некоторое время вынужден был пролежать в постели, и догнал армию только в конце месяца в Минске. Отсюда войска 4 колоннами двинулись к Риге; Шереметев находился при 3-ей, шедшей под командой Ренцеля. 27 октября Шереметев с 3 драгунскими полками первым подошел к Балдон-Мызе, в четырех милях от Риги, а в первых числах ноября была замкнута блокадная линия между Динаминдшанцем и городом. Ко 2 декабря обложение Риги было закончено и Шереметев отбыл в Митаву, где была его главная квартира, а оттуда 19 уехал в Москву, и только 11 марта 1710 г. вернулся к войскам.
Осада шла вяло: батареи, начатые еще 14 декабря, были закончены только к 22 марта. В апреле фельдмаршал решил, наконец, перейти к тесному обложению и в конце месяца пехотные полки были подняты с квартир и выведены в поле. 10 мая прибыла давно ожидаемая артиллерия. Но 14-го в войсках открылась чума, унесшая до декабря 10 тысяч человек. Это обстоятельство заставило Шереметева ускорить свои действия. 29 мая, во исполнение приказа Петра, полученного еще месяц тому назад, занят был с боя Рижский форштадт, а в последующие дни в нем построены 3 кетеля на 44 мортиры и открыт огонь по городу.
11 июня Шереметев предложил гарнизону сдаться.
Шведы выпросили перемирие до 14-го на размышление. По окончание его, не получив удовлетворительного ответа, Шереметев возобновил бомбардировку, продолжавшуюся без перерыва до 24 июня. В город было брошено свыше 4000 бомб. 24-го июня по просьбе шведов, объявлено новое перемирие, по истечении которого комендант Риги Штромберг вступил в переговоры, длившиеся с 29 июня по 4 июля.
В 8 часов вечера 4 июля капитуляция была подписана и русские войска вступили в город.
12 после благодарственного молебствия фельдмаршал совершил торжественный въезд в Ригу; у ворот ему поднесены были магистратом специально для этого изготовленные два золотых ключа. В тот-же день население было приведено к присяге.
После взятия Риги войска Шереметева не были отведены вглубь страны, а оставлены вблизи города, несмотря на свирепствовавшее в Эстляндии и Лифляндии моровое поветрие: готовился транспорт войск в Шонию, по принятому Петром проекту датского резидента Юэля.
Сам Шереметев после взятия Динаминдшанца генералом Бухом 7 августа получил указ Петра, помеченный 23 июля, — ехать в Польшу к войскам генерала Януса, взяв с собой 1—2 полка драгун для конвоя и пополнение убыли.
13 августа Шереметев выехал, сдав команду Репнину. Но по дороге, 3 сентября, в деревне Перевоже его догнал курьер от царя со строгим выговором за то, что уезжая, он не привел предварительно в порядок дела армии под Ригой и даже не прислал рапорта о состоянии войск; фельдмаршалу приказывалось немедленно вернуться назад и исправить все недочеты, тем же путем, через охваченные эпидемией селения, Шереметев вернулся 23 октября в Ригу, потеряв во время поездки часть своего конвоя, погибшего от чумы, и всех лошадей, не вынесших трудности осеннего пути. В Риге Шереметеву пришлось заняться изготовлением галерных судов для предстоящего транспорта и сбором провианта, что являлось крайне нелегким делом в местности, опустошенной войной и моровой язвой.
"Повелено, что делать, разве ангелу то чинить, а не мне, человеку, в чем великую трутину приемлю« — жалуется он в своих письмах.
Но этим тяжелым и скучным заботам скоро был положен конец: 22 декабря произошел разрыв с Портой, и по первому известию об этом Шереметеву приказано было идти из-под Риги с 22 полками через Польшу к Днестру.
11 февраля 1711 г. Шереметев выехал из Риги, направляясь через Динабург, Глубокое, Докшицы, Долгиново и Радашковичи.
Дав в Минске двухнедельный отдых войскам, утомленным переходами по грязным дорогам, Шереметев отбыл в Слуцк на свидание с Петром, где пробыл целую неделю.
Задержанный при дальнейшем движении в Полесье совершенной распутицей и непогодой, Шереметев, после 12 дневной остановки в Манкеевичах, прибыл, наконец, 9 апреля в Луцк на „консилию“.
В Луцке Шереметев получил новое назначение.
Сдав командование пехотой генералу Вейде, он принял начальствование кавалерийским авангардом, формировавшимся у Врацлава (13 драгунских полков, 2 пехотных, посаженных на лошадей).
Ближайшей целью предстоящего похода было занятие Ясс.
Для этого Петр предполагал: демонстрацией от Врацлава и Немирова к Бендерам отвлечь внимание турок к этому пункту и затем быстро перебросить армию к Яссам.
Сообразно с этим подготовлена была двойная база — на Киев и Каменец-Подольск.
Задачей Шереметевского „корволанта“ было: вторгнувшись в Молдавию, поднять население против турок; устроить, при содействии господаря волошского, продовольственные магазины, на что Шереметеву было отпущено 6 тыс. руб.; скорым маршем подойдя к Исачке, захватить или уничтожить строящийся там мост и держать переправу до подхода главных сил.
17 апреля Шереметев выехал из Луцка и через Дубно, Острог, Заславль и Любар, 7 мая прибыл в Немиров.
17 мая драгунские полки, после осмотра их Шереметевым в Бреславле, выступили в поход к Днестру. В тот же день Шереметев отправил за Днестр за своей подписью универсал к народу волошскому.
Объявляя о вступлении за волошские границы русской армии, шедшей „ко избавлению христианского народу от тягостного ярма басурманского“, Шереметев призывал волохов ко „всем резистенциям“ против общего врага, к 1 формированию вспомогательных отрядов, обещая жалованье из царской казны. 20-го, отправив полковые обозы, Шереметев выехал к Днестру.
Дальнейший флангово-наступательный марш был организован Шереметевым на основаниях, изложенных им в „пунктах“ от 17 мая 1711 г. Шереметев вложил в эти пункты весь свой опыт, приобретенный в боях с татарами в бытность его Белгородским воеводой и в Азовские походы.
Он повел войска продолговатым каре, обеспеченным небольшими авангардами, арьергардом и охранительными отрядами, имея внутри каре обоз в 3-4 линии повозок.
24 мая Шереметев подошел к Днестру.
Авангард его, в составе 2 полков, навел мост у Рашкова, но переправляться не решился, так как на том берегу показался значительный отряд татар и турок, высланный из Бендер для занятия Сорок.
С подходом главных сил Шереметева турки очистили путь, и он беспрепятственно прибыл 27 в Рашков, где его ожидало письмо Кантемира, из которого было ясно, что на какую-бы то ни было помощь со стороны валахов рассчитывать нельзя.
Господарь не только не обещал, как прежде, выставить вспомогательный отряд, по просил себе войск для защиты Ясс. Отправив 29 мая в Яссы 3 драгунских полка, Шереметев двинулся с остальными к Исакче. Но через 3 дня он получил известие, что турки всего в 7 переходах от Дуная — ему же оставалось сделать еще 160 верст, и, следовательно, не могло быть и речи о том, чтобы предупредить неприятеля на переправе.
Терпя, к тому же, недостаток провианта и опасаясь окружения, Шереметев 3 июня повернул назад да Яссы, чтобы сблизиться с магазинами, которые обещал устроить на Серете господарь Валахии.
С берегов Прута он донес Петру, что захватить переправы не успел и терпит нужду в провианте.
Наряду с этим он сообщал, что со стороны Кантемира помощи ждать нечего, что валахи настроены скорее враждебно к русским, и вообще обстановка до крайности неблагоприятна.
Отозвать Шереметева — значило скомпрометировать все дело, и Петр решил наступать. Он только запросил фельдмаршала, будет-ли к подходу главных сил заготовлен в достаточном количестве провиант. Шереметев отвечал утвердительно, основываясь на обещании Кантемира доставить 10.000 убойного скота и провианта на месяц для 50 тысяч человек.
Само собой разумеется, при подходе армии ничего этого не оказалось.
Конницу пришлось отвести к стороне реки Серета, где еще сохранилась трава. Пехота голодала. На военном совете в Яссах многие подали голоса за отступление. Но Петр решил остаться в Яссах, подготовить здесь промежуточную базу, связаться с тылом, организовав транспортные средства на пути к Жванцу, и собрать точные сведения о неприятеле.
К сожалению, этот совершенно правильный план не был осуществлен. Кантакузен звал вперед, обещая в землях Бранкована богатые запасы провианта; Кантемир всячески поддерживал его, стараясь выпроводить поскорее русских из своих пределов. Грек Кастриот, предлагая от имени турок начать переговоры, внушал этим мысль, что Турция не готова к войне. Петр дался в обман и двинулся вперед по правому берегу Прута — путь, приведший его к боям 7–11 июля и тяжкому миру. Роль Шереметева с прибытием Петра свелась к официальному командованию, но ему тем не менее было повелено заменить Петра в случае крайности.
Заслуги Бориса Петровича в Прутском походе не подлежать сомнению.
13 августа Шереметев отряжен был с армией, составленной из наиболее пострадавших во время похода частей: 18 драгунских полков и 7 пехотных (дивизии генерала Адама Вейде) к Полонному и Острогу — наблюдать за выходом короля Шведского из Бендер. Не малого труда стоило довести расстроенную, дезорганизованную армию до новых её квартир. Дисциплина пала, побеги участились до того, что на каждом ночлеге приходилось ставить виселицы. 20 войска прибыли в Полонное, где простояли весь сентябрь и октябрь. Дело с высылкой короля затянулось. Между тем пребывание русских войск в Польше, вопреки договору с Турцией, грозило новыми политическими осложнениями. Шереметев был поставлен в крайне затруднительное положение, вынужденный выбирать между соображениями стратегическими, требовавшими присутствия армии на границе и дипломатическими, требовавшими её удаление вглубь России. Только в конце октября, уступая настоянием нашего посла Шафирова, Шереметев отпустил пехоту генералов Алларта и Вейде и артиллерию, а в первых числах ноября, после конференции в Львове (со 2 по 7 ноября) с гетманами, которым он передал заботы об охране границ на случай „факций от короля шведского и партизанов Речи Посполитой“, выступил с остальными войсками в свои границы. Движение производилось медленно: Шереметев шел, „показуя вид выступления, так как ожидал усиление брожения в Польше в случае ухода русских войск, и только новые энергичные представление турок заставили его очистить польскую территорию.
Кавалерия расположилась по Днепру до Чугуева, прикрывая Слободские и Украинские города; пехота отошла дальше — к Севску, Курску и т. д.
Шереметев через Белую Церковь проехал в Киев, куда прибыл 21 декабря.
В 1712 году Шереметев оставался по-прежнему во главе южной наблюдательной армии. Убыль ослабленной выделениями в Померанию и Ингерманландию армии решено было восполнить в феврале на счет гарнизонных войск Киевской и Казанской губерний.
Благодаря этой мере, пехота Шереметева в течение 1712 года была увеличена на 5 полков и 1 батальон Казанской губернии и 8 полков Киевской.
Помимо работ по укомплектованию войск, необходимо отметить необыкновенно энергичную разведочную деятельность штаба Шереметева за это время. В марте Шереметеву приказано было прибыть в Петербург для представления отчета о положении дел на Украйне.
25 марта фельдмаршал был уже в Москве, а 14 апреля въехал в Петербург, встреченный царем за городом. При въезде Шереметева с крепости отдан был салют.
Участники Полтавского сражения получили щедрые награды. Первым в наградном списке высших чинов значился Шереметев, пожалованный деревней Черная Грязь.
Шереметев был дважды женат: в 1669 г. — на Е. А. Чириковой, дочери стольника А. М. Чирикова, от которой имел детей: Софью (1671-1694), Михаила (1672-1714) и Анну (1673-1732); в 1712 г. — на А. П. Нарышкиной (в девичестве Салтыковой).
18 мая состоялась свадьба Шереметева с вдовой родного дяди царя, боярина Льва Кирилловича Нарышкина, Анной Петровной, рожденной Салтыковой.
Ей шел всего 25 год. Здесь он оставался до 10 июля, когда тревожные известия из Польши вынудили его спешно выехать к армии. Слухи о шведском транспорте на Гданьск заставили Петра передвинуть войска Шереметева севернее — к Стародубу; к половине сентября движение это было почти закончено. С перенесением же главных операций в Финляндию, Шереметеву пришлось перейти с частью конницы и дивизией Вейде в Смоленскую губернию, откуда его, в случае надобности, было одинаково удобно притянуть и в Петербурга, и в Померанию, и на Украйну.
Известия о новом разрыве с Портою в декабре 1712 года обусловили не только переход армии Шереметева снова на Украйну, но и значительное её усиление. Напряженное состояние продолжалось до июля 1713 года, когда добрые отношения с Турцией возобновились и началась постепенная отправка полков в Петербург. В октябре Шереметев распустил по квартирам свои сосредоточенные у Киева войска.
9 января 1714 года он был назначен комиссаром по разграничению заднепровских земель около Киева, и выехал в Лубны, где до июля тщетно ожидал прибытия турецких уполномоченных.
В июле ему приказано было взять на себя заведывание работами по укреплению Киева. Работы эти, производившиеся стоявшими у Киева войсками, заняли весь август, сентябрь и часть октября, когда фельдмаршал прекратил их, в виду сильного утомления войск.
В ноябре корпус Шереметева стал на квартиры, и Борис Петрович уехал в свое имение, Борисовку, где прожил до 23 декабря, ожидая разрешены прибыть в Петербурга для оправдания от возведенных на него обвинений в злоупотреблениях разного рода за время пребывание на Украйне.
Получив отпуск, он прибыл 3 января 1715 года в Москву, где слег.
Болезнь, первые признаки которой появились еще в 1705 году, за последние годы приобрела острый характер: появились отеки лица и конечностей, надолго приковавшие Шереметева к постели. Между тем к февралю разбор его дела закончился полным оправданием: доносы оказались ложными.
Царь вполне примирился с Шереметевым и назначил его командующим армией, расположенной в Польше. Но Борис Петрович, глубоко оскорбленный самым фактом назначения над ним следствия, настойчиво просил об увольнении. Петр не согласился, уверив фельдмаршала, что приняты будут все меры к восстановлению его чести и наказанию доносчиков.
В мае, по просьбе союзников—королей прусского и датского, Шереметеву приказано было идти в Померанию с 30 батальонами (дивизии Вейде и Репнина) и 3 драгунскими полками Баура. Шереметев дожидался в Петербурге, пока закончится укомплектование назначенных в поход частей и только 24 июля выехал на почтовых через Ригу. За ним выступил генерал Вейде с 4 полками; Репнину и Бауру велено было идти к Ковно и Таруню и там соединиться.
18 августа Шереметев прибыл в Ковно. Марш был труден: дороги сильно пострадали от дождей и разлития рек, обыватели отказывались давать провиант без предписания сейма. От Ковно Шереметев следовал при колонне Репнина до Гродно, куда войска вступили 4 сентября.
24 сентября передовые части подошли к Пултуску, а в начале октября туда же подошли и главные силы, шедшие разными трактами для облегчения продовольствия. К этому времени дела в Польше до крайности обострились: число конфедераций разрасталось с каждым днем и положение Саксонцев становилось критическим. Посол Долгорукий, польские министры, саксонский генерал Фламминг настойчиво просили Шереметева остановить дальнейшее движение его войск. Шереметев остался в Пултуске, откуда ездил несколько раз в Варшаву для переговоров с Долгоруким и министрами, и в ожидании указа от Петра.
30 мая Шереметев выехал через Старую Ладогу в Новгород, а оттуда — в Москву, куда прибыл 17 июня, временно задержав войска по мере подхода их на Познанский тракт (Тарунь-Плоцк Варшава).
25 октября, в Межеричах, получено повеление Петра не торопиться походом и вступить в Бранденбургию не раньше 15 ноября.
Медленно подвигаясь к Лансбергу на реке Варте, Шереметев 19 ноября достиг Шкверина, куда 20 прибыли полки, кроме дивизии генерала Вейде. Но здесь генерал адъютант короля прусского, бывший при Шереметеве, заявил, что пруссаки отказываются от помощи русских войск, и вернулся к своей армии.
24 такое-же заявление сделал генерал-адъютант короля датского. Петр предвидел возможность подобного случая, так как в указе 7 сентября Шереметеву предписано было, в случае отказа союзников принять вспомогательный отряд, не уходить и немедленно донести. Но в виду отсутствия продовольственных средств в окрестностях Шкверина, Шереметев вынужден был направить войска в ближайшие воеводства: 10 полков — в Поморское воеводство, к Жулавам Гданским, в епископство Варминское; кавалерию в воеводство Калишское, к Бресту Куявскому. Генералу Вейде, миновавшему в то время с дивизией Гродно, приказано было остановиться. Сам Шереметев остался в Шкверине, отчасти по болезни, отчасти выжидая дальнейших событий, и только 16 выехал в Межеричи, где 17 виделся с королем Польским.
Король настоятельно потребовал, чтобы русские очистили Польшу, так как кампания кончена, и турки могут счесть присутствие Шереметева в польских пределах нарушением договора.
В тот-же день Шереметев получил указ Петра: стать на квартиры от Вислы до Прусской границы. Шереметев обещал королю немедленно исполнить его желание и двинул войска к Висле, оставив на самой границе 6 пехотных полков и 1 кавалерийский. Главная квартира Шереметева стала в местечке Хайницах (в 15 милях от Гданьска). 13 января Шереметев переехал в Гданьск, обревизовав по дороге, вследствие жалоб шляхты, дворы в пунктах расквартирования войск. В Гданьске возобновились переговоры о выводе русских войск, так как на занятые ими квартиры надо было располагать саксонцев. Прибывший 18 февраля в Гданьск Петр наполовину удовлетворил короля, приказав части русской армии выступить в Прусские пределы.
До 9 апреля шли в Гданьске празднества в честь царя и сопровождавшей его Екатерины.
Перед отъездом из города Петр предложил магистрату — во исполнение конвенции 1713 года — снарядить несколько катеров для войны со шведами, но магистрат в дерзкой форме отказался принимать какое бы то ни было участие в действиях против Карла. Шереметеву было поручено уладить инцидент. В ответ на устный и письменный представления фельдмаршала, магистрат запер городские ворота и стал подготовлять оборону города: только приближение вызванных Шереметевым войск заставило Гданьск вступить в переговоры, имевшие очевидно целью только оттянуть время. В виду заступничества короля и невозможности задерживаться надолго под Гданьском, Шереметев 30 апреля, совместно с Долгоруким, обнародовал декларацию, в которой Гданьск объявлялся неприятельским городом, и, отложив расправу до более удобного времени, двинул войска к границам Пруссии. Сам он догнал войска уже на марше, вынужденный остаться под Гданьском на несколько дней, вследствие осложнения болезни: сильно шла кровь горлом, замечался острый упадок сил. Тем не менее, 23 мая он прибыл в Шкверин, а оттуда 25 проследовал к Ландсбергу.
31 мая корпус Шереметева (18188 чел., 300 донских казаков) подошел к Дама, где был встречен прусскими комиссарами, оставшимися при войсках для указания путей дальнейшего следования. Войска терпели большие лишения в походе, так как комиссары старались вести русских подальше от населенных мест, и бивакировать приходилось обычно в лесах или в открытом поле. 3 июня армия прибыла в Позволк, где пришлось дожидаться выяснения вопроса о квартирах.
6 июня Шереметев получил приказ, оставив войска в Мекленбурге, — наняться подготовкой десанта в Шоны. Поручение это было тем неприятнее Шереметеву. что он сам был ярым противником проекта этого десанта. К 21 июля фельдмаршалу удалось собрать в Ростоке некоторое количество судов, к тому же времени прибыли туда обе дивизии и драгунские полки. Но судов Шереметева хватало только на драгун, а отправлять их Шереметев опасался, так как в море крейсировали шведы. Датские-же суда, назначенный для транспорта, еще не прибыли.
В ожидании их войска простояли в Ростоке до конца августа, когда получен был приказ отправить их в Копенгаген.
Конец года Шереметев провел в Вейценбурге в переговорах с комиссарами местных владетельных князей по поводу распределения русских войск по квартирам.
12 февраля 1717 года по указу Петра он выступил с корпусом в Польшу, где и стал, в марте, на квартирах в Калишском и Познанском воеводствах. Здесь оставался он до конца года, принужденный прибегать для сбора необходимого провианта к многочисленным военным взысканием, вызвавшим ряд жалоб на него.
В декабре он был освобожден от командования армией и выехал в Москву, откуда был вызван в Петербург. Но выехать он уже не мог, водянка, давно подтачивавшая его силы, окончательно приковала его к постели. Тем не менее, не желая совсем оставлять службы, он хлопочет о назначении его на должность, более соответствующую его слабому здоровью и преклонным годам. Петр решил назначить его генерал-губернатором земель, завоеванных в Эстляндии, Лифляндии и Ингрии.
Но назначению этому не суждено было состояться: 17 февраля 1719 года Шереметев скончался.
Он завещал похоронить себя в Киево-Печерской Лавре, но, по желанию Петра, прах его был 10 апреля 1719 года перевезен в Петербург и предан земле в Александро-Невской Лавре.
Шереметев оставил многочисленное потомство.
От первого брака у него были дети: София (ум. 1694 года), Анна, бывшая замужем за графом Иваном Федоровичем Головиным, и Михаил; от второго — Петр (родился в 1713 году), Наталья (родилась 1714 г.), Сергей (родился 1715 г.), Вера (родилась 1716 г.) и Екатерина (родилась в 1718 г.).
Получив от отца своего и семьи богатое наследство преданий боевых и думных, Борис Петрович, воспитанием своим и лучшими годами жизни принадлежавшей к XVII веку, сумел занять в русской истории своеобразно-самостоятельное положение, как один из ‚птенцов гнезда Петрова‘.
Сочувствуя великим начинанием Петра, он в то же время остался верен древней Руси во всем, что почитал заслуживающим сочувствия и ограждение, не взирая на гнев Петра. Разуму его претило всякое искательство, всякое преклонение перед чуждыми образцами в силу лишь того, что это были образцы иноземные; он не мог мириться с тем, что все свое стародавнее и самобытное должно быть по тем же соображением отметаемо. На грани двух веков, между древнею и новою Россиею, стоить он во весь рост своего определенного политическая значение, как человек долга перед родиной и её царем. Его благородный цельный образ как бы выражает собою идею объединения поступательных, преобразовательных начинаний и порывов с сознанием, ‚удерживающим‘ от легкомысленного и огульного подражания, с неизменною верностью коренным русским началам.
Принадлежа одновременно двум мирам, двум течениям, двум определенным станам, он способствовал объединению того, что казалось непримиримым, силою своего здравого, чисто русского ума.
Он угодил Петру и был другом иноземцев, как был другом многих святителей и Иерархов, и в то лее время другом русского воина и русского крестьянина. Служа Петру, а в лице его — России, он не мог простирать эту службу до осуждения царской крови и от смертного приговора царевичу Алексею решительно отказался.
“Служить моим государям, а не судить их кровь — моя есть должность", говорил он.
Эта прямота Шереметева, не побоявшегося навлечь на себя гнев царя ослушанием, особенно внушала к нему доверие современников.
В великом церковном вопросе, создавшем раскол, в годину смут и стрелецких восстаний имя Бориса Петровича звучало вне сомнений, и им одинаково дорожили обе враждующие стороны. Верным отголоском, верным ценителем его является русский народ во всей своей массе, народ, для которого он прежде всего был «свой" в лучшем значении этого слова.
Всегда и везде он, по определению Пушкина, был «Шереметев благородный".
Будучи осторожным кунктатором, хотя и отважным воином (спас лично жизнь солдату в Прутском походе), Борис Петрович не чужд был некоторых промахов в военных действиях, однако это не мешало оставаться ему в течение 20 лет в верхах армии. Петр, считаясь с его широкою популярностью в народе и войсках, не мог не оценить безусловной преданности ему Шереметева, его исполнительности и его военно-административных способностей, сослуживших немалую службу в трудные годы Шведской войны.
