Аракчеев Алексей Андреевич (23.9 (4.10).1769, сельцо Гарусово близ оз. Удомля Тверской пров. Новгородской обл. — 21.4 (3.5).1834, с. Грузино Тихвинского у. Новгородской губ.), граф (1799), выдающийся российский и военный деятель царствований императоров Павла I и Александра I, именем которого определяют характер целой эпохи русской истории, конца XVIII и 1-ю четверть XIX вв, генерал-от-артиллерии (1807).

Окончил Артиллерийский и инженерный шляхетный кадетский корпус (1787).

Из старого дворянского рода.

Детство провел при родителях, в их небольшом родительском поместье в Бежецком уезде Тверской губ., причем главное влияние на развитие его характера и тех "начал", которыми впоследствии он резко выделялся сперва из среды своих сослуживцев, а потом из среды своих современников, оказала мать, Елизавета Андреевна, урожденная Витлицкая. Развив в ребенке глубокую к себе привязанность, она неустанно заботилась о том, чтобы он был набожен, умел "обращаться в постоянной деятельности", был педантично аккуратен и бережлив, умел повиноваться и усвоил себе привычку толково предъявлять требования к "людям". Все эти требования хорошо и прочно были усвоены Аракчеевым, т. к. наглядно диктовались ему условиями жизни бедной дворянской семьи, желавшей "жить прилично". И потому, когда сельский дьячок за 3 четверти ржи и столько же овса в год стал обучать Аракчеева "российской грамоте и арифметике", то он охотно принялся за науку. Любимым предметом его стала арифметика. Успехи домашнего обучения побудили отца позаботиться о дальнейшей судьбе сына. Вначале хотели устроить его канцелярским чиновником, но случай открыл ему новые горизонты. Когда Аракчееву шел 11-й год, к соседнему помещику, отставному прапорщику Корсакову, приехали в отпуск два его сына кадеты Артиллерийского и инженерного шляхетного корпуса. Аракчеев познакомился с ними и "не мог наслушаться их рассказам о лагере, ученьях, стрельбе из пушек. Особенно поразили меня, — признавался впоследствии сам Аракчеев, — их красные мундиры с черными бархатными лацканами. Мне казались они какими-то особенными, высшими существами. Я не отходил от них ни на шаг". Вернувшись домой, он был, по его выражению, все время "в лихорадке" и, бросившись на колени перед отцом, просил отдать его в корпус. Согласие последовало, но прошло два года, прежде чем оно осуществилось. Только в январе 1783 г. "на долгих" отец с сыном и слугой отправились в столицу. Прибыв в Спб. и наняв на Ямской на постоялом дворе угол за перегородкой, Аракчеевы 10 дней непрерывно ходили в канцелярию Артиллерийского и Инженерного шляхетного корпуса (потом 2-й кадетский корпус) пока, наконец, добились, что 28 января 1783 г. прошение их было принято. Затем началось ожидание "резолюции". Месяцы шли один за другим, наступил, наконец, и июль, между тем положение Аракчеевых становилось день ото дня все тяжелее, небольшие средства их быстро иссякали. Они жили впроголодь, продали постепенно всю свою зимнюю одежду и, наконец, нужда заставила их принять даже милостыню, которую им подал, в числе прочих бедных, митрополит Гавриил. Аракчеев впоследствии рассказывал, что когда отец его "поднес полученный им рубль к глазам", то "сжал его и горько заплакал", и что сам он также не выдержал и заплакал. 18 июля 1783 г. Аракчеевы издержали все, до последнего гроша, и на другой день, голодные, снова явились за справкою в корпус. Отчаяние придало сыну столько храбрости, что он, совершенно неожиданно для отца, увидев генерала Мелиссино, подошел к нему и, рыдая, сказал: "Ваше превосходительство, примите меня в кадеты... нам придется умереть с голоду... мы ждать более не можем... вечно буду вам благодарен и буду за вас Богу молиться"... Рыдания мальчика остановили директора, который выслушал отца, тут же написал записку в канцелярию корпуса, о зачислении Алексея Аракчеева в кадеты.

День 19 июля был для Аракчеева счастливым днем, несмотря на то, что с утра он ничего не ел и что отцу не на что было поставить в церкви свечку, почему "Бога благодарили земными поклонами". "Этот урок бедности и беспомощного состояния", по собственному признанию Аракчеев, сильно на него подействовал, почему он впоследствии строго требовал, чтобы "резолюции" по просьбам исходили бы без задержки...

В корпусе Аракчеев быстро выдвинулся в ряды лучших кадет и через 7 мес. был переведен "в верхние классы", а затем, в течение 1784 г. был произведен: 9 февраля в капралы, 21 апреля в фурьеры и 27 сентября в сержанты. Благодаря тому, что в родительском доме Аракчеев получил прочные основы воспитания, он без всяких особых наставлений быстро стал образцовым кадетом, и ему уже в эти годы стали поручать обучение слабых по фронту и по наукам товарищей. Об этом периоде деятельности сержанта Аракчеев сохранилось несколько преданий, несомненно позднейшего происхождения. Указывают, напр., что Аракчеев "круто поворачивал подчиненных и тычков не щадил" и что в 15-16 лет он "выказывал над кадетами нестерпимое зверство". Если эти рассказы сопоставить с отзывом кадета 1790 гг. В. Ратча о своих воспитателях, которые "секли за все и про все, секли часто и больно, а за тычками никто не гонялся", то едва ли справедливо подобную суровость корпусного режима особенно ставить в вину Аракчееву.

В августе 1786 г. сержант Аракчеев был награжден "за отличие" серебряною вызолоченною медалью, которая носилась в петлице на цепочке, а 17 сентября 1787 г. — произведен в поручики армии, но с оставлением при корпусе репетитором и учителем арифметики и геометрии, а потом и артиллерии. Кроме того Аракчееву было поручено заведывание корпусною библиотекою, которая по подбору специальных книг считалась одною из лучших.

Библиотекарская деятельность, можно думать, развила в Аракчеев весьма определенно выразившуюся впоследствии любовь к книгам и зародила в нем мысль создать свою библиотеку. В первый год своей службы в корпусе Аракчеев оставался как бы в тени, — Мелиссино едва замечал его. В 1788 г., когда началась война со Швецией и по случаю её при корпусе формировалась новая артиллерия, Мелиссино не мог не обратить внимания на изумительную деятельность Аракчеев, который, энергично обучая людей, буквально не сходил с поля, всецело отдаваясь строю, стрельбе и лабораторному искусству. К этому же времени относится и один из первых научно-литературных трудов Аракчеев: "Краткие арифметические записки в вопросах и ответах", составленные им для своей команды. В награду за такую деятельность Аракчеев в 1789 г. был переименован в подпоручики артиллерии, а вслед за тем назначен командиром гренадерской команды, образованной в корпусе из лучших фронтовиков.

В 1790 г. Мелиссино рекомендовал Аракчеева гр. Николаю Илларионовичу Салтыкову, который пригласил его учителем к своему сыну (Сергею). Уроки пошли весьма успешно, и Аракчеев, довольный успехами своего ученика, в день нового года подарил ему прекрасный своей работы атлас "Собрание чертежей артиллерийских орудиев по пропорции, ныне употребляемой, уменьшенные противу натуральных в 14-ю долю" (атлас этот потом находился в библиотеке кн. Д. Львова).

По ходатайству гр. Н. И. Салтыкова, исполнявшего в то время обязанности президента военной коллегии, Аракчеев 24 июля 1791 г. назначен был старшим адъютантом к инспектору всей артиллерии генерал Мелиссино.

Когда же цесаревич Павел Петрович, занятый организацией собственных войск, выразил желание иметь деятельного офицера-артиллериста, на которого можно было бы возложить все заботы по созданию артиллерии, то Мелиссино, не задумываясь и не спрашивая согласия, предложил Цесаревичу Аракчеева, зная, что последний своею ретивостью к службе и своими знаниями поддержит в полной мере этот выбор.

4 сентября 1792 г. Аракчеев явился в Гатчине Цесаревичу, который принял неизвестного ему капитана довольно сухо, но затем быстро пришел к убеждению, что Аракчеев дельный и знающий служака. Деятельность Аракчеева при Цесаревиче, заслужившая ему от современников и историков ряд нелестных отзывов, в роде "гатчинского капрала" и т. п., прежде всего выразилась в посредничестве с главной артиллерийской канцелярией, которое было необходимо, т. к. Цесаревич не имел формального права получать казенные отпуски на свои гатчинские войска. В собственных средствах постоянно чувствовался недостаток, и приходилось прибегать к различным комбинациям, чтобы получать необходимое этим войскам в долг, который, например, по одной артиллерийской части за 1785-1795 гг. возрос до 16 тыс. руб., или же устраивать отпуски необходимого через адмиралтейств-коллегию, которая обязана была исполнять приказания "Цесаревича, как своего президента и генерал-адмирала. Аракчеев вел это посредничество столь дипломатично и успешно, что Мелиссино скоро стал давать Гатчинской артиллерии и бомбардиров, и канониров, и понтоны, и орудия, и даже артиллерийские припасы непосредственно через свою канцелярию.

Быстро освоившись с новыми порядками службы, Аракчеев на первом же ученье показал себя "старым" офицером и расположил к себе Цесаревича, который, 24 сентября, т.-е. всего через три недели, пожаловал Аракчеева "в артиллерии капитаны". Благодаря гр. Н. И. Салтыкову, военная коллегия, конечно, не встретила препятствий к формальному закреплению этого чина за Аракчеевым.

8 октября 1792 г. Аракчеев в присутствии Его Высочества стрелял по редуту из мортиры и настолько удачно, что в тот же день состоялось назначение его командиром артиллерийской "Е. И. Высочества команды". Не касаясь подробностей дальнейшего прохождения службы Аракчеевым в гатчинских войсках, нельзя не отметить, что рассказы о том, будто Аракчеев стал сразу чуть ли не первым среди приближенных Цесаревича, далеко не подтверждаются. Достаточно указать, что 11 декабря 1794 г., т.-е. после 2? лет службы, Цесаревич, недовольный присылкою Аракчеевым казака по пустому делу, сделал ему строгое внушение за самовольство, подчеркнув: "окроме артиллерии ничто под командою вашею не состоит". Последнее убедительно доказывает, что возвышение Аракчеева началось, во всяком случае, не ранее 3-х лет службы его исключительно в артиллерии.

Во время службы в артиллерии Цесаревича Аракчеев придал ей законченную организацию, а именно:

1) в 1793 г. артиллерийская команда была разделена на три пеших и одно конное отделения, а "пятую часть" составили фурлейты, понтонеры и мастеровые, причем во главе отделений (капральств) и "части" были поставлены ответственные начальники;

2) к началу 1796 г. была составлена особая инструкция, в которой с удивительною ясностью изложены были права и обязанности каждого должностного лица и управление артиллерией;

3) Аракчеев составил план развертывания её в 4-ротный полк;

4) установил весьма практичный "учебный способ" действий при орудиях;

5) учредил "классы для преподавания военной науки", чем облегчил комплектование команды не только отчасти нижними чинами, но и офицерами;

6) привил артиллерии подвижность, благодаря которой она на маневрах с участием всех родов войск успешно исполняла свое назначение, и вообще довел специальную подготовку артиллерии до такой высокой степени, что артиллеристы Цесаревича весьма успешно выполняли особые сложные маневры.

Не меньшее внимание Аракчеев обратил и на устройство хозяйственной части, причем определил "должности" чинов её точною инструкциею. Кроме того, заведуя "классами военной науки", Аракчеев принимал деятельное участие в составлении новых уставов строевой, гарнизонной и лагерной службы, впоследствии введенных во всей армии.

Сохранились различные сказания о том, какими средствами достигал Аракчеев благоустройства вверенной ему команды, её строевой выучки и дисциплины, каким зверствам и неистовствам предавался "гатчинский капрал" в пылу ревностного исполнения служебных обязанностей: учил солдат по 12 час. кряду, вырывал у солдат усы, бил их нещадно, грубил офицерам и т. п. Принимая во внимание, что обо всем этом свидетельствуют такие "современники", как гр. Толь и Михайловский-Даниловский, которые могли передавать лишь слышанное от других, надлежит с особенным вниманием отнестись к документам.

По "Книге приказаний при пароле с 5 июля по 15 ноября 1796 г.", хранившейся в Стрельнинской дворцовой библиотеке, можно установить, что на все 135 сохранившихся записей на долю взысканий приходится всего 38 записей, из коих: 8 замечаний, 22 выговора, 3 вычета из жалованья, 2 ареста, 1 исключение во флот и 2 разжалования. За то же время под суд был отдан один (за побег), а случаев применения "прогнания сквозь строй" не было ни одного, т. к. в записях не встречается никакого указания на наряд для этого части войск. Сохранившиеся судные дела показывают, что Цесаревич зачастую отменял жестокие приговоры, постановленные по артикулам, конфирмуя "без наказания" (см. дело Павловской команды, № 22). Приказы же самого Аракчеева содержать, например, ходатайство его о разжаловании фельдфебеля в рядовые за жестокое наказание им подчиненного. Видя неизменное усердие Аракчеева, Цесаревич в конце первого же года службы пожаловал его в маиоры артиллерии и постепенно расширял круг его деятельности, поручая ему: устройство хозяйственной части всех своих войск, пересмотр военно-уголовных законов (фельд-кригс-герихт); командование пехотным батальоном № 4, носившим имя Аракчеева; исполнение распоряжений по устройству Гатчины, инспекцию артиллерии, а с 1796 г. и пехоты, и, наконец, все высшее военное и административное управление. 28 июня 1796 г. при посредстве Мелиссино Аракчеев был произведен в подполковники артиллерии и около этого же времени ему поручается разработка деталей обмундирования, снаряжения и вооружения войск, причем для этого из Пруссии выписываются особые образцы.

Так в скромных пределах "Гатчинского" района Аракчеев познавал науку "правительствовать". Подготовка эта была не только практическою, но и теоретическою и некоторые историки напрасно полагают, что Аракчеев "ничему не учился, кроме русского языка и математики" (отзыв Михайловского-Данилевского) и что он "имел лишь ум нравиться тому, кому следует" (отзыв Д. Б. Мертваго). Учреждая впоследствии офицерские библиотеки, Аракчеев вполне определенно высказал свой взгляд на самообразование: "Чтение полезных книг в свободное время есть, без сомнения, одно из Благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера — писал он. — Оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приуготовлять себя наилучшим образом на пользу службы Монарху и отечеству". И "приуготовляя себя", он 30 лет собирал библиотеку, сохранившийся каталог которой (1824 г.) показывает, что Аракчеев свои книги "расклассировал" по следующим одиннадцати "предметам":

1) духовные,

2) нравственные и о воспитании,

3) законы, положения и указы,

4) естественные науки,

5) хозяйство,

6) художества и архитектура,

7) история, география и путешествия,

8) математика,

9) военное искусство,

10) словесность и

11) периодические издания; число названий в этой библиотеке доходило до 2.300, а число томов превышало 11 тыс.

Характерно, что год основания этой библиотеки (1795) совершенно точно отмечает тот период его деятельности, когда ему стали поручать дела, чуждые артиллерийской специальности (военный департамент, пехотный батальон и т. д.), подготовка к которым оказалась настоятельно необходимою.

Очевидно, историки впадают в грубую ошибку, утверждая, что "Аракчеев не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания" (П. К. Шильдер, История Александра I, т. I, стр. 181). Сам Аракчеев отзывался об этом периоде своей службы (1792-1796 гг.) так: "В Гатчине служба была тяжелая, но приятная, потому что усердие всегда было замечено, а знание дела и исправности отличены". И признательный Аракчеев вполне искренне сказал однажды Цесаревичу: "У меня только и есть, что Бог да Вы!.. "

Питая полную доверенность к Аракчееву, Цесаревич в дни слухов об устранении его от престола оказал ему исключительное внимание, избрав только его свидетелем присяги, которую должен был принести Великий князь Александр Павлович дабы этим актом подтвердить свое признание прав отца, как законного наследника престола. Н. К. Шильдер полагает, что случай этот как бы закрепил дружбу Вел. Кн. Александра Павловича с Аракчеев, которую, по множеству соображений, нельзя назвать "необяснимою".

Вел. князь, проходивший службу в собственных войсках Цесаревича одновременно (с 1794 г.) с Аракчеевым, несомненно обращался к нему, как к советнику и руководителю "класса военной науки", первоначально за различными указаниями, а затем, получив в командование батальон № 2, стал даже подчиненным Аракчеева, как инспектора пехоты. Сохранились отрывочные указания ("приказная" книга 1796 г.) на то, что Вел. Кн. не раз прибегал за помощью к Аракчееву, чтобы привести свой батальон на уровень с батальоном Вел. Кн. Константина Павловича, неизменно получавшего Благодарности от требовательного и сурового отца.

В этом отношении Аракчеев оказывался действительно "необходимыми советником и оберегателем" Великого князя; таким он и остался и в тяжелые дни царствования императора Павла, когда Аракчеев не раз избавлял наследника престола от отцовского гнева. Так. обр., завершая в Гатчине свою карьеру чинами подполковника артиллерии и полковника войск Цесаревича, Аракчеев вместе с тем заслужил и репутацию безусловно необходимого человека, как у императора Павла, так и у нового наследника престола.

6 ноября 1796 г. в жизни Аракчеева наступил решительный момент. Цесаревич Павел Петрович, будучи вызван экстренно в Спб. к умирающей императрице, приказал немедленно прибыть туда и Аракчееву, чтобы иметь возле себя человека, на которого можно было безусловно положиться. Встречая Аракчеева, Павел сказал ему: "Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде", а затем, призвав Вел. Кн. Александра Павловича, сложил их руки и прибавил: "Будьте друзьями и помогайте мне".

7(18).11.1796 г. ноября полковник Аракчеев был назначен комендантом Спб. и "штабом" в Лейб-гвардии Преображенский полк, 8 ноября — произведен в генерал-майоры, 13 ноября Государь пожаловал ему орден Анны I ст.с лентой, через месяц — Грузинскую волость, которая была единственным ценным даром, который принял Аракчеев за всю службу, Аракчеев, стоявший одиноко и в тесном гатчинском кругу, тем менее мог близко подойти к екатерининским вельможам; продолжая "по-гатчински" служить и в Спб., Аракчеев стал в глазах современников "первым" помощником нового государя. Последнее и послужило вероятною причиною того, что Аракчеева стали считать чуть ли не единственным виновником всех бед, обрушившихся на общество и армию с наступлением нового царствования. Стали говорить, что "гатчинский капрал взялся смирить высокомерие екатерининских вельмож", и заносили в свои мемуары самые невероятные неистовства Аракчеева на разводах, оскорбительные изречения и грубости офицерам, "щедрое награждение людей ударами трости", глумление над знаменами и т. д., вплоть до того, что однажды Аракчеев "укусил у одного гренадера нос" и что "вообще с нижними чинами он поступал совершенно по-собачьи, как разъяренный бульдог". Щедрые милости Павла I еще более увеличивали число недоброжелателей Аракчеев и создавали почву для зависти и интриг против него.

5 апреля 1797 г., на коронацию, Аракчеев был пожалован орденом Александра Невского, назначен командиром Лейб-Гвардии Преображенского полка (1797–98) и титулом барона, причем Государь собственноручно на гербе его начертал девиз: "Без лести предан", который послужил поводом для сочинения самых злостных эпиграмм и каламбуров ("бес лести предан"), ), генерал-квартирмейстером армии (апрель 1797 - февраль 1798, декабрь 1798 - октябрь 1799).

При поездке императора Павла I после коронации по России, Аракчеев сопровождал его, причем в мае 1797 г. получил Высочайшее поручение обучить неудачно представившийся Таврический гренадерский полк новому уставу.

Бывший при Аракчееве за адъютанта Ф. П. Лубяновский свидетельствует, что "ратное рвение" Аракчеев далеко не было столь ужасно и что он "строг и грозен был пред полком", который деятельно обучал в течение шести недель, а дома "был и приветлив и ласков" и, собирая по вечерам офицеров полка, терпеливо и с знанием дела толковал им "мистерии воинского устава". Как ни ревностно служил Аракчеев, но врагам его удалось, наконец, заронить искру подозрения против него у впечатлительного государя. Поводов же для выражения неудовольствия, благодаря многоразличным обязанностям, возложенным на Аракчеева, было достаточно. Между прочим, на Аракчеева возложено было заведывание квартирмейстерской частью, т.-е. тогдашним генеральным штабом.

В 1798 он зачислен в свиту императора Павла I.

С исполнением Аракчеевым этой должности историки и связывают доныне причину его первой опалы. Служба офицеров по квартирмейстерской части под его начальством была, по свидетельству графа Толя, "преисполнена отчаяния", а по новейшим исследованиям Аракчеев проявлял даже и "фанатическое тиранство", заставляя подчиненных заниматься по 10 час. в сутки "бесполезною работою". Мало того, Аракчеев, являясь по два и по три раза в день среди офицеров, занятых черчением бесполезных планов, при малейшем поводе, под самыми ничтожными предлогами, осыпал их самою отборною бранью, причем один раз даже дал пощечину колонновожатому Фитингофу, а в другой — "позорнейшими словами" обругал "подполковника Лена, сподвижника Суворова и Георгиевского кавалера". Лен, "несчастная жертва его гнева", не перенес оскорбления и, возвратившись домой, написал Аракчееву письмо и застрелился. Слухи об этом дошли будто бы до государя, который 1 февраля 1798 г. уволил Аракчеева "в отпуск до излечения", а 18 марта и вовсе отставил от службы "с награждением чином генерал-лейтенантом " .

Однако, если сопоставить эти указания с данными "Истории русского генерального штаба", составленной Н. П. Глиноецким, (т. I, стр. 142-149), то нельзя не обратить внимания на следующее: Глиноецкий ставить в заслугу Аракчееву, что его заботами к концу 1797 г. удвоен был состав чинов свиты Е. В. по квартирмейстерской части и усовершенствованы производившиеся в то время съемки в Литве и Финляндии.

Вместе с тем необходимо указать, что в списках Георгиевских кавалеров (В. С. Степанов и Н. И. Григорович, В память 100-летняго юбилея Императорского военного ордена св. великомученика и Победоносца Георгия; В. К. Судравский, Кавалеры ордена св. великомученика и Победоносца Георгия за 140 лет, см. Военный Сборник за 1909 и 1910 гг.), имени Лена нет. Наконец, надлежит принять в соображение следующее:

1) в приказах того времени при пароле обыкновенно называлось все своими именами (напр., "вина" Суворова: "отнесся, что т. к. войны нет, и ему делать нечего"), почему представляется странным, что Аракчеева щадят и даже маскируют его вину "отпуском до излечения", а затем, не отрешая от должности в течение 1? мес, отставляют от службы с награждением чином генерал-лейтенанта;

2) подполковник Лен, вопреки тому же порядку издания приказов, просто "исключается умершим", а не застрелившимся;

3) Аракчеев, признанный однажды несоответствующим должности генерал-квартирмейстера, 22 декабря 1798 г. вторично назначается на ту же должность.

Все это заставляет предположить, что объяснение современниками причин опалы Аракчеева не соответствует исторической истине. Во всяком случае, первая опала была непродолжительна.

Благодаря заступничеству "верного друга", Вел. Кн. Александра Павловича, Аракчеев 29 июня 1798 г. был вызван из Грузина, приказом 11 августа вновь принят на службу, 22 декабря состоялось вторичное назначение его на должность генерал-квартирмейстера; 4 (15) января 1799 г. Аракчеев был назначен командиром Лейб-Гвардии артиллерийского батальона и инспектором всей артиллерии, спустя 4 дня удостоен орденом Св. Иоанна Иерусалимского, 5 января было повелено ему присутствовать в Военной Коллегии, а "в артиллерийской экспедиции быть главным присутствующим" и навести порядок в Артиллерийской экспедиции.

Обратив особенное внимание на то, что "дела во оной экспедиции содержались в замешательстве и беспорядке", Аракчеев решительно принялся за мероприятия для упорядочения деятельности экспедиции и её депо. Одновременно он обратил внимание и на беспорядочное делопроизводство по инженерной части, настоятельно требовавшей коренных преобразований.

Не имея возможности "по множеству разных дел и особенных от Государя Императора поручений", входить в подробности делопроизводства "по инженерной, а особливо по чертежной части, требующих особливого присмотра", Аракчеев выделил эти обе отрасли управления в особый отдел, поручив его ближайшему и ответственному присмотру инженер-генерал-лейтенанта Князева.

Уделяя много внимания установлению правильного течения дел в артиллерийской экспедиции, Аракчеев принимал решительные меры и по части "неупущения знатного казенного интереса".

О сущности мероприятий его в этом направлении можно судить по инструкциям и предписаниям, которые содержали следующие, напр., указания:

а) "за ошибку отвечает командир, в службе же викарных нету, а должны командиры сами всякий свое дело делать, а когда силы ослабнуть, то может (он) выбрать себе покой";

б) "замечаю..., уснули и ничего не делаете, то оное непохвально, а я уже иногда неосторожен, когда кого пробуждаю"; в) "извольте держать (расходовать) деньги... сколько употреблено будет — представить отчет... только не аптекарский, а христианский" и т. п.

Хотя за это время службы Аракчеев и получал почетные награды (15 января командорский крест орд. св. Иоанна Иерусалимского, а 5 мая — титул графа), но это не спасло Аракчеева от новой опалы, которая явилась совершенно неожиданною.

В ночь с 23 на 24 сентября в С.-Петербургском арсенале была совершена покража некоторых вещей. Принятыми к отысканию виновных мерами выяснилось, что кража эта могла быть сделана "и не в эту ночь, а прежде", причем виновными оказывались чины батальона генерал-лейтенанта Вильде. Аракчеев донес Государю о случившемся, согласно полученного им рапорта, и быстрый в решениях император Павел тотчас уволил от службы генерала Вильде. Между тем, виновные были найдены и показали, что кража совершена ими в ночь содержания караула командою батальона брата Аракчеева.

Высочим приказом при пароле 1 октября 1799 г. "за ложное

донесение

о беспорядках" Аракчеев был "отставлен от службы", причем вина его была изложена в приказе в таких сильных выражениях, которые позволяют предполагать со стороны Аракчеева злостный умысел, а не возможную ошибку. Однако, из письма к Аракчееву Вел. Кн. Александра Павловича от 15 октября 1799 г. видно, что "несчастный случай", не обошелся без "сильного внушения", которое сделали на Аракчеева государю. Вторая опала Аракчеева продолжалась почти до последних дней царствования императора Павла, который, рассчитывая на безусловную преданность Аракчеева, в начале марта 1801 г. внезапно вызвал его из Грузина в Спб.

Аракчеев вечером 11 марта прибыл к С.-Петербургской заставе, но здесь его, по приказанию военного губернатора гр. Палена, задержали...

А в ночь на 12 марта император Павел скончался (был убит заговорщиками во главе с гр. Паленым).

Будучи совершенно непричастен к событию этой ночи, Аракчеев мог с гордостью потом написать на воздвигнутом им в Грузине памятнике императору Павлу: "Сердце чисто и дух мой правь пред тобою".

Вернувшись в Грузино, Аракчеев прожил там "отшельником" до мая 1803 г., когда император Александр I вызвал его в Спб. для участия в работах "воинской комиссии для рассмотрения положения войск и устройства оных".

14 мая 1803 г. "отставной генерал-лейтенант" гр. Аракчеев вновь был принят на службу, с назначением инспектором всей артиллерии и командиром Лейб-Гвардии артиллерийского батальона.

Хотя к этому времени работы названной комиссии по части преобразования артиллерии (введение полковой и новой ротной организации, новые штаты и проч.) были почти закончены, но на долю Аракчеев выпало труднейшее — вводить новое положение.

В 1803-11 Аракчеев подготовил и осуществил реформу российской артиллерии, в результате которой она превратилась в самостоятельный род войск, усовершенствовалась ее организация (полки и батальоны заменены артиллерийскими бригадами), создана первая комплексная система артиллерийского вооружения (полевая артиллерия ограничена орудиями 4 калибров облегченной конструкции, определен боекомплект каждого орудия, пересмотрены штаты, введена единая конструкторская документация, разработаны образцовые эталонные детали для изготовителей и т. п.), армейским пехотным дивизиям приданы пешие артиллерийские бригады 3-ротного состава (батарейная и 2 легкие), а кавалерийским — конные артиллерийские роты, созданы подвижные артиллерийские арсеналы.

Аракчеев установил экзамены для артиллерийских офицеров, написал для них ряд наставлений.

Преобразованная им артиллерия успешно показала себя во время наполеоновских войн.

Строгий к нерадивым, он не скупился на поощрения исправно исполнявшим службу: на награды в Артиллерийской экспедиции расходовалось около 11 тыс. руб. в год.

Принимая деятельные меры к тому, чтобы в Артиллерийской экспедиции дела шли без задержек, Аракчеев, для содействия ей, образовал "канцелярию инспектора всей артиллерии", которая должна была давать необходимые справки "без переписок и наблюдения канцелярских обрядов, ибо от сего может произойти одно только промедление в производстве дел". Для устранения же задержки в доставлении нужных сведений со стороны строевых артиллерийских частей, Аракчеев объявил, что если от которой-либо команды сведений получено не будет, или хотя и получатся, да уже гораздо позже назначенного срока, в таком случае посланы будут особые курьеры на счет командиров для отобрания ответов...

Строгий к неисправным, Аракчеев не скупился на поощрение выдающихся по службе чинов и умел этим путем выковывать из них действительно себе усердных и преданных помощников. Организуя административную часть артиллерии, Аракчеев обратил большое внимание на строевую и техническую части, многие вопросы по которым разрешались по обсуждении их в комиссиях из "сведущих" лиц (напр., введение зарядных ящиков, перемена оковок и друг.).

В развитие новой организации артиллерии (полк = 2 бататальонам; бататальон = 4 или 5 ротам), Аракчеев в 1804 г. ввел разделение роты на капральства (12), соединяющиеся в артели, что было важно и для внутренней службы и для "удобства разделения роты" в военное время.

Уничтожение фурштата, введение нового положения о содержании артиллерийских лошадей, введение вместо зарядных фур зарядных ящиков, одинаковых для всех орудий, с внутренним отдельным ящиком, разгороженным на гнезда; введение во всей артиллерии диоптра Маркевича; уничтожение лишней и введение новой принадлежности; замена шорной упряжи хомутами; введение орудий и лафетов с точным указанием всех размеров, для чего техническим заведениям были даны подробнейшие указания о всей материальной части; введение единообразия строевого обучения во всех артиллерийских ротах и сравнение командных слов (особого артиллерийского устава еще не было); введение сообразного количества учебных припасов, строгие предписания о лабораторных занятиях и практических учениях, поверявшихся или лично, или посылавшимися от него доверенными лицами и т. д. — вот ряд различных мер, осуществленных Аракчеев до войны 1805 г. и направленных к увеличению боевой способности артиллерии к предстоявшим ей серьезным и продолжительным испытаниям в борьбе с Наполеоном.

С выступлением армии в поход крайне обострился вопрос о снабжении её боевыми припасами. Кутузов, например, беспокоился, что "зарядов там недостаточно", что после "важного дела" не останется и 1/3 Аракчеев быстро наладил это дело, и 21 октября артиллерийский парк был уже готов к выступлению транспортами.

Поражение под Аустерлицем, где наша артиллерия лишилась 133 орудий, доставило Аракчееву много хлопот по спешному восстановлению расстроенных рот и парков, введению бригадной организации, определению прав и обязанностей артиллерийского начальства по отношению дивизионных и корпусных командиров и т. д.

Для того, чтобы детально и всесторонне ознакомиться с условиями действия артиллерии в бою, Аракчеев, сам не имевший боевого опыта, установил т. называемые "графские тактические экзамены".

Во всех случаях, когда ему представлялся какой-нибудь артиллерийский офицер, он сажал его перед столом, клал перед ним бумагу и карандаш, и офицер, чертя на бумаге, должен был подробно рассказать с самого начала движения в бой все, что происходило с орудиями, бывшими собственно под его начальством; после того, в том же порядке, все, что было с прочими орудиями той же роты, а затем уже передать то, что мог заметить во время боя в других местах. Этим способом старался он разъяснять получаемые донесения. Может быть, поэтому тогда и говорили, что "граф читает старших и выслушивает младших".

Благодаря такому способу, Аракчеев настолько полно ознакомился с тактикой артиллерии, что перед кампанией 1806-07 гг. составил "наставление гг. батарейным командирам", которое было разослано во все роты. Труды увенчались успехом: в войну 1806-07 гг. наша артиллерия с успехом выдержала боевое испытание и заняла подобающее ей место.

27 июня 1807 г. император Александр I, "обязываясь сделать достойное воздаяние заслугам инспектора всей артиллерии", произвел гр. Аракчеева в генералы-от-артиллерии. Вслед затем ему поручено было привести в исполнение целый ряд мероприятий по реорганизации артиллерии (установление в бригадах равного числа рот, переформирование старых и сформирование новых рот, проектирование понтонных рот, распоряжения о лошадях и т. д.).

Имея самые широкие полномочия, Аракчеев уже 21 сентября 1807 г. направил все реорганизованные артиллерийские бригады на их "непременные квартиры", согласно, новой дислокации армии. Одновременно с этим, на основании опыта двух кампаний, Аракчеев разрешил и вопрос о снабжении артиллерии боевыми припасами, разработав новое положение о парках (1807 г.). Затем, на основании того же опыта, он ввел обстоятельное положение о своей канцелярии и создал научно-технический орган арт. управления, необходимость, которого давно сознавалось. Созывая периодически собрания артиллерийских генералов и штаб-офицеров для рассмотрения различных вопросов, Аракчеев еще в 1804 г. учредил "временный артиллерийский комитет для рассмотрения гарнизонной артиллерии".

Деятельность его постепенно расширялась и привела к мысли о необходимости сделать этот комитет учреждением постоянным. 4 июня 1808 г., по представлению Аракчеев, последовало Высочайшее повеление о переименовании временного артиллерийского комитета для рассмотрения гарнизонной артиллерии в ученый комитет по артиллерийской части, а 14 декабря того же года был Высочайше утвержден штат ученого комитета и положение о его составе и круге деятельности, причем установлено, что "главнейший предмет занятий комитета есть: изыскивание всех способов к доведению до возможного усовершенствования всех до артиллерийского искусства относящихся предметов, как со стороны теории, так и со стороны практики".

Вместе с тем Аракчеев поручил комитету "заняться начертанием как о издании журнала, так и плана — какие именно предметы заключать оный в себе долженствует".

Так положено было Аракчеевым основание специальному "Артиллерийскому журналу", имевшему "существенным предметом" представить "собрание" всего, что "писано об артиллерии" и что составляет "великие изобретения".

Употребляя различные меры для развития артиллерийского образования, Аракчеев еще в 1803 г. обратился с воззванием к "поручикам и подпоручикам 1-го Артиллерийского полка", в котором убежденно высказал свой взгляд на образование, без которого артиллерийская служба возвышаться не может. Стремясь создать кадр образованных офицеров, Аракчеев установил для выпускаемых из 2-го кадетского корпуса офицеров экзамены в Артиллерийской экспедиции и установил ежегодные экзамены для офицеров, уже находящихся на службе, до чина штаб-капитана в армейской и поручика в гвардейской артиллерии, каковою мерою удалил из артиллерии всех оказавшихся со слабыми артиллерийскими познаниями, поощрял офицеров, выказывавших свои сведения, представлял их Государю, и не оставлял без награды ни одного сколько-нибудь полезного труда.

Изучая бумаги Аракчеева, его всеподданнейшие доклады, записки, распоряжения, приказы, приходится признать, что стремление к развитию офицерского образования было его постоянною идеею. Она проявляется всюду. Он пользуется каждым случаем, чтобы упомянуть об артиллерийском образовании: при определении в артиллерию вновь производимых и поступающих из отставки офицеров, при переводах, наградах, назначениях, при испрашивании пособий. А между тем некоторые историки до сих пор полагают, что "главный упрек Аракчеев следует сделать за то, что после уважения, каким пользовались наука, знание и достоинство во время Екатерины, он, будучи человеком далеко не глупым, ввел в моду щегольство грубостию и невежеством", что, "относясь с глубоким презрением ко всему, что стояло ниже временщика, и с постоянным хвастовством тем, что он учился на медные деньги, а стоить неизмеримо выше "книжников и фарисеев", то-есть людей, занимающихся наукою, Аракчеев тем самым принижал значение людей науки" (проф. П. С. Лебедев).

В соответствие с требованиями, предъявлявшимися к офицерам, Аракчеев считал необходимым надежно поставить дело и "приготовления фейерверкеров". Испросив Высочайшее соизволение "постановить правилом — из неграмотных в фейерверкеры не производить", Аракчеев в 1806 г. учредил при Лейб-Гвардии артиллерийском батальоне особую резервную пешую роту и предназначил ее для "единственного занятия и упражнения — приготовления фейерверкеров под непосредственным присмотром самого инспектора всей артиллерии". Увеличивая постепенно состав этой роты, он в 1807 г. назначил еще 5 понтонных рот "для обучения фейерверкеров наукам" и расположил эти роты в крупных городах (Спб., Москва, Харьков, Киев), дабы "долее иметь возможность к достижению цели" и "заимствоваться в науках" от других учебных заведений.

Император Александр I, в воздаяние заслуг гр. Аракчеева на пользу русской артиллерии, 12 декабря 1807 г. повелел ему "быть при Его Величестве по артиллерийской части", изъяв, так. образом, ее из круга ведения генерал-адъютанта гр. Ливена, своего помощника "по воинской части во всеобщности её".

Через два дня последовало новое Высочайшее повеление о том, чтобы "объявляемые генералом-от-артиллерии гр. Аракчеевым Высочайшие повеления считать нашими (государевыми) указами".

Авторитет Аракчеева, как артиллериста, стоял так высоко, что великий князь Михаил Павлович, вступив в исполнение обязанностей генерал-фельдцейхмейстера, неоднократно обращался к нему за советами и, например, в 1821 г., спрашивая мнение его о новой образцовой амуниции и о машинах для обточки орудий и друг., писал ему следующее: "артиллерия так Вам во множестве одолжена, что Я ничего не хочу вводить нового, не спрося наперед Вашего на то совета".

Через месяц после назначения непосредственным докладчиком Его Величеству по артиллерийской части, 13 января 1808 г., Аракчеев был уже назначен министром военно- сухопутных сил; 17 января он был назначен генерал-инспектором пехоты и артиллерии, а 26 января Аракчееву были поручены военно-походная Е. В. канцелярия и фельдъегерский корпус.

Оказавшись военным министром с "приличной властью", Аракчеев энергично принялся за реформы в армии. 19-21 января установлены пределы власти инспектора всей артиллерии; 24 января учреждена должность "дежурного генерала военного министра"; 25 января определены дела, зависящие от разрешения самой военной коллегии, инспектора всей артиллерии и артиллерии генералов, инженер-генерала и инспектора инженерного департамента; 12 февраля распределены "дела, кои должны зависеть от разрешения самих дивизионных начальников", которые до этого почти никакими правами не пользовались; 29 февраля уничтожена часть шефов, коим "шефское их по полкам звание оставлено для почести"; 20 июня учрежден "комитет для изыскания способов к кратчайшему делопроизводству в военной коллегии и её экспедициях", дабы "направить все к порядочному течению и содержать общую связь"; 26 июня преобразована медицинская экспедиция, для которой выработано новое положение; упорядочена отчетность военного министерства, для чего 7 февраля всем начальникам объявлено, что "если при рассматривании рапортов (месячных) окажутся какие неверности или оные не будут доставляемы в надлежащее время, то на счет шефов полков и командиров бригад за оными отправляемы будут нарочные курьеры, а потому и издерживаемые в оба пути прогонные деньги вычтутся из их жалованья"; 24 июня установлен "порядок сдачи полков"; в 1809 г. преобразованы инженерный департамент и счетная экспедиция.

Особое внимание Аракчеев обратил на интендантскую часть, которая при общих расходах военного министерства в 1808 и 1809 гг. в 118, 5 и 112, 2 мил. р. поглощала в 1808 г. свыше 47 и в 1809 г. до 61 мил. р. 28 января 1808 г. Аракчеев "рекомендовал" генерал-кригс-комиссару, "действуя недреманно во всем по долгу звания своего на основании существующих постановлений и руководствуя вверенный департамент к лучшему успеху возложенных на него дел, представлять уже прямо к нему, в случаях, власть вашу превосходящих". Не прибегая к коренной ломке установившегося интендантского строя, Аракчеев для упорядочения деятельности комиссариатского и продовольственного ведомств прежде всего усилил контроль над их действиями, создав над ними высший независимый надзор в лице дежурного генерала военного министра, а затем, принял меры к тому, чтобы изменить "несвойственный канцелярский обряд", вследствие которого "выходить чрезвычайная переписка, а отчеты составляются с большим трудом и медленностью" (например, к 1809 г. не было еще отчетов за 1806 и 1807 г.).

Чтобы побудить хозяйственные департаменты к скорейшему представлению этих отчетов, Аракчеев объявил, что доколе департаменты не отдадут за 1806 и 1807 годы надлежащих по всем вверенным им частям отчетов, членов комиссариатской и провиантской экспедиций и подведомственных им комиссий, также комиссионеров и секретарей, в отставку не увольнять, исключая тех, кои окажутся нерадивыми или неспособными к исправлению своих должностей, о каковых управляющие департаментами имеют представлять военному министру и которых отставлять уже с тем, чтобы впредь никуда не определять".

Стремясь дать интендантству "новое образование", Аракчеев, верный своей системе поощрений, принял меры, чтобы снять с него позорное клеймо – лишение мундира за войну 1806-07 г.

В мае 1806 г. он испросил Высочайшее соизволение на производство комиссариатских и провиантских чинов из одного класса в другой по старшинству, с тем, чтобы тогда же произвести "всех неподверженных никаким взысканиям". Из сохранившихся сведений видно, что было произведено 95 чинов и отставлено 52 (35%).

Довольный службою продовольственных ведомств, Государь к концу 1809 г. предоставил военному министру право возвращения мундира комиссариатским и провиантским чинам, и постепенно мундир был возвращен всем служащим...

К числу важнейших мероприятий, осуществленных Аракчеевым по интендантству, принадлежат распоряжения о продовольствии войск в Сибири, издание новых правил для приема и браковки провианта и фуража, предоставление провиантским комиссиям и комиссионерам права в экстренных случаях заготовлять провиант и фураж без предварительного утверждения цен гражданским губернатором, утверждение новых правил для отпуска в войска материалов для обмундирования, изменение конструкции пехотного снаряжения (в 1808 году были введены нового образца ранцы и патронные сумки), устранение затруднений в заготовках вещей и материалов (сукон, холста и проч.), установление системы льгот для подрядчиков, устранение застарелых (с 1735 г.) недочетов по госпиталям и проч.

Будучи озабочен "недреманно" снабжать большую армию, в которой числилось в 1808 г. 705.381 человек и 269.252 лошадей, а в 1809 г. 732.713 человек и 262.092 лошадей, всем необходимым, Аракчеев принял меры к тому, чтобы на военное ведомство никаких жалоб "на обиды и притеснения жителей" не было, для чего войскам, при передвижении их внутри Империи, предписывалось получать от губернаторов "акты о Благополучном следовании".

Полк, давая постоянные отчеты о своем состоянии, обязан был представить и "чистовой акт", т. к. в случае жалобы на счет допустившего притеснения шефа немедленно же посылались курьеры. "Акты" эти объявлялись в газетах во всеобщее сведение. Насколько внимательно Аракчеев следил за этим, можно судить по следующему факту: установив однажды, что киевский гражданский губернатор выдал квитанцию, что "войска 22-й дивизии, во время похода по губернии, никаких гражданам и поселянам обид, налогов и притеснений не делали", тогда как жалобы на это последовали, Аракчеев довел об этом до сведения министра внутренних дел кн. А. Б. Куракина и, указывая, какому взысканию были подвергнуты виновные чины, добавил, что "о сем сообщается по Высочайшему повелению" и что "трудно будет удостовериться в доходящих сюда жалобах, когда сами начальники губерний делают понаровку полкам, скрывая противозаконные поступки в актах, от лица их выдаваемых"...

К числу важнейших организационных мероприятий общего характера, проведенных Аракчеев, относятся:

1) увеличение состава армии на 30.000 чел.,

2) разработка положения о Сибирском казачьем войске,

3) введение артиллерийских и инженерных округов,

4) учреждение первых учебных частей и

5) учреждение запасного рекрутского депо.

Мысль об учреждении учебных войск принадлежит самому Аракчееву, признавшему нужным сформировать резервную пешую роту, для "приуготовления фейерверкеров".

Вслед за этим, император Александр I в 1808 г. признал необходимым учредить, "для лучшей удобности снабжать полки исправными унтер-офицерами", "учебный гренадерский батальон"; в следующем 1809 г. был учрежден второй такой же батальон, а цесаревич Константин Павлович в свою очередь, признал нужным завести для той же цели "учебный кавалерийский эскадрон".

Разрешая унтер-офицерский вопрос, Аракчеев не освободил и полки от подготовки унтер-офицеров, требуя, чтобы на роту и эскадрон было в год подготовлено определенное их число (2-3 чел.). Одновременно Аракчеев попытался разрешить и штаб-офицерский вопрос путем командирования в учебные батальоны капитанов, дабы сделать их "знающими штаб-офицерами".

Учреждение запасного рекрутского депо имело целью "сбережение людей и комплектование полков не необразованными рекрутами, а молодыми солдатами". Эти депо должны были служить также практическою школою для молодых офицеров; для этого Аракчеев признал необходимым из выпускаемых в офицеры дворян 142 чел. ежегодно прямо в полки не отправлять, а посылать сперва в запасное рекрутское депо, где они под руководством опытных офицеров, становясь учителями рекрут, завершали на практике и свое полученное наскоро "научение".

За общим ходом дела в депо наблюдал главный комиссар запасных рекрут, состоявший под одним непосредственным начальством военного министра и получавший от него одного все "разрешения" и указания.

Последние заключались, между прочим, в следующем: "на предмет обучения рекрут поставлялось в виду": а) "чтобы не изнурять людей и отнюдь за ученье не наказывать, ибо ошибки в учениях зависят больше от понятия, которое не у всякого человека равно; следовательно, чтобы довести рекрута до желаемого совершенства, надобно употреблять время и старание, дабы не побоями, а Благоразумным растолкованием и ласковостью дойти до того"; б) "напротив, ленивых рекрут (следует) в штраф заставлять чаще учиться и писать в фурлейты"; в) "отличных рекрут в поведении и ученьи иметь всегда на замечании и пред другими давать им преимущество, переменяя рекрутские воротники на красные суконные, поручая в команду им других и напоследок производя в ефрейторы"...

В общем, запасные рекрутские депо представляли для армии значительный кадр молодых солдат для действующих полков, давали значительный кадр учителей, как офицеров, так и нижних чинов; имея строевую организацию, могли служить кадром для формирований и выделять маршевые батальоны давали возможность установить комплектование полков молодыми солдатами, а не рекрутами, чем значительно увеличивалась постоянная боевая готовность полков, и, наконец, явились хорошей школой для систематического проведения в жизнь разумных "понятий" в деле образования солдата и содержания его. Особенную услугу оказали депо в Отечественную войну 1812 г., послужив кадром для формирования резервных армий. Для надлежащей оценки деятельности Аракчеев, надо принять во внимание, что ему приходилось работать при условиях воен. времени: 13 янв. 1808 г. он был назначен воен. министром, а с 14 янв. ему пришлось уже готовить корпус войск, предназначенный "для некоторого предприятия к движению" в Финляндию, обратившегося потом в войну. Одновременно с устройством будущей Финляндской армии, Аракчеев приходилось заботиться об усилении Молдавской армии, которая вела войну с Турцией, а также обеспечивать войска, охранявшие Балтийское побережье "противу действия Англии", и не забывать войска на Кавказе. Деятельность Аракчеев в русско-шведскую войну 1808-09 г. до последнего времени оставалась в тени, а между тем в деле покорения Финляндии он сыграл большую и активную роль. Имея дело в качестве военного министра с главнокомандующим, который не пользовался доверием Государя и армии и не выделялся военными дарованиями, Аракчеев вынужден был, во что бы то ни стало направить дело так, чтобы никакой главнокомандующий не мог затормозить благоприятного исхода кампании. Поэтому он, прежде всего, исключил всякую неопределенность отношений с гр. Буксгевденом, сообщив ему 16 января 1808 г. Высочайшее повеление, в силу коего вся переписка, не только по продовольствию армии, укомплектованию, снабжению деньгами, вещами, оружием, снарядами и т. п., но "и вообще по движению войск, расположению их, учреждаемых планов к действиям и успехам, какой происходить будет", велась главнокомандующим единственно только с Аракчеевым, кроме случаев, где потребно

донесение

Е. И. В.

Вместе с тем Буксгевдену было сообщено, что Аракчеев будет оказывать ему "пособия" во всех отношениях. Эти "пособия" коснулись, прежде всего, вопроса о снабжении армии, которое в эту войну было устроено вполне надежно. В продолжение 1? лет воен. действий армия всегда имела за собою запасы провианта настолько достаточные, что затруднения в довольствии испытывали порою только те её части, к которым доставка питания, по условиям обстановки и по отсутствию перевозочных средств, оказывалась невозможною. Для характеристики деятельности Аракчеева по этому вопросу ценным является следующий рассказ Д. Б. Мертваго, бывшего генерал-провиантмейстером действовавшей в Финляндии армии.

Беседуя с Аракчеев о средствах снабжения войск хлебом, Мертваго сказал, что единственным средством исполнить все своевременно явилось бы приказание всему С.-Петербургскому гарнизону печь хлебы и пересушивать его в сухари. Аракчеев сейчас же, "постуча в колокольчик", призвал адъютанта и велел ему составить соответствующий приказ.

Огромный и важный проект, сильно помогший армии, был осуществлен моментально, благодаря энергии и решимости Аракчеева брать все на себя и быстро, с одного слова, схватывать предмет и понимать идею. — Артиллерия в эту войну, по свидетельству всех историков, явилась наиболее подготовленным и благоустроенным родом оружия, и этим, по общему признанию, она была всецело обязана Аракчееву. Когда же в армии обнаружился недостаток боевых припасов, Аракчеев немедленно командировал на театр военных действий директора артиллерийского департамента, генерала Меллер-Закомельского, предписав ему "все оное устранить собственным везде присмотром и присутствием".

Из числа мероприятий, осуществленных Аракчеевым и имеющих особое значение, заслуживает упоминания распоряжение о том, чтобы полки выступали в составе 2-х бататальнов, оставляя в 3-м батальоне мало пригодных к походу людей (больные, рекруты и т. п.). Значение этого организационного мероприятия, было таково, что в 1810 г. оно было узаконено, причем в полках первые батальоны назывались действующими, а последний — запасным батальоном.

В 20-х числах февраля 1808 г. Аракчеев, с Высочайшего соизволения, и сам прибыл в армию, чтобы на месте ознакомиться с состоянием её и разрешить многие вопросы политического и стратег.ическогохарактера. — "Чтобы оказать все учтивство, главнокомандующему армиею принадлежащее", рассказывает в своих воспоминаниях Д. Б. Мертваго, Аракчеев надел мундир и шарф и явился к Буксгевдену. Тот принял Аракчеев по-домашнему. "И на другой день учтивства оказано не больше". Д. Б. Мертваго полагает, что это обстоятельство вооружило Аракчеева против Буксгевдена и повлияло на смену последнего с поста главнокомандующего. Однако все историки согласно признают, что личные впечатления Аракчеева несколько ослабили значение доносов на Буксгевдена приставленного к нему в качестве эксперта по финляндским делам интригана и честолюбца генерала Спренгспортена, и Буксгевден оставался на своем посту до начала декабря 1808 г., хотя целый ряд высочайших резолюций на донесениях и реляциях Буксгевдена ("вздору бездна, дела мало"...) красноречиво свидетельствует о крайнем недовольстве императора Александра им и его способом ведения военных операций...

В августе 1808 г. в Высочайшем присутствии и при участии Аракчеева состоялось совещание с целью разобраться в положении дел в Финляндии, на котором выработан был новый план военных действий, разработанный марк. Пауллучи, и послан Буксгевдену. Обиженный этим, последний подал прошение об увольнении его от должности главнокомандующего; отставка была принята.

Покидая армию и считая виновником всего происшедшего Аракчеева, Буксгевден послал ему письмо, полное упреков за все и, между прочим, за "уничижение" звания главнокомандующего, "почтенного от всех и всеми веками". Многие историки называют это письмо "мужественным"; не оспаривая этого эпитета, должно, однако, сказать, что оно было направлено не по совсем точному адресу. Основываясь на недоверии и нелюбви Государя к Буксгевдену, против него интриговали в Спб. многие, но Аракчеев едва ли не менее всех, ибо для себя он ничего не искал от смены главнокомандующего. И современники, верно, это поняли. "Многие находили его (письмо) не дельным, — вспоминает И. П. Липранди.

Многие не оправдывали его содержание", находя, что в нем Буксгевден, недовольный за многие сообщения ему Высочайшей воли Аракчеева, как военного министром, "излил на него всю желчь свою... " На место Буксгевдена главнокомандующим был назначен генерал Кнорринг, которому император Александр и предложил выполнить давно задуманный им план движения трех наших корпусов через Ботнический залив на шведский берег. Но и Кнорринг, подобно Буксгевдену, стал уклоняться от выполнения этого плана. Среди многих генералов он также не встречал сочувствия. Только один Багратион по поводу его сказал: "прикажут, — пойду"... Тогда, чтобы сломить упорство Кнорринга, по совету французского посла при русском дворе, был послан в армию Аракчеев. 20 февраля он прибыл в Або и, по общему признанию, "проявил энергию замечательную". Все затруднения, встреченные, как главнокомандующим, так и начальниками обеих северных колонн (Барклай де Толли и гр. Шувалова), были устранены, войска укомплектованы, продовольствие собрано, перевозка его организована, настроение вождей поднято. Так, в ответ на жалобы Барклая-де-Толли, что главнокомандующий не дал ему надлежащих инструкций. Аракчеев писал ему: "Генерал с высшими достоинствами в оных и нужды не имеет. Сообщу вам только, что Государь Император к 16 марту прибудет в Борго, то я уверен, что вы постараетесь доставить к нему на сейм шведские трофеи. На сей раз, я желал бы быть не министром, а на вашем месте, ибо министров много, а переход Кваркена Провидение предоставляет одному Барклаю-де-Толли".

Через четыре дня после этого (4 марта) Барклай де Толли двинул свои войска через Кваркен... 6 марта возобновил военные действия и гр. Шувалов... — "Друг мой, — писал Аракчееву Государь 7 марта, — я тебя не могу довольно Благодарить за все твое усердие и привязанность к себе... Поведение Кнорринга бесстыдное, и одно твое желание, чтобы я не сердился, удерживает меня вымыть ему голову, как оного он заслуживает... Я не могу довольно нахвалиться твоею решимостью и оною ты мне оказал настоящую услугу... " К письму приложен был указ, которым Аракчеев вверялась власть неограниченная во всей Финляндии и право "представлять сей указ везде, где польза службы того востребует". Казалось, все было хорошо налажено для последнего удара Швеции: отряд гр. Шувалова шел к Торнео, отряд Барклая-де-Толли переходил Кваркен, авангард Багратиона подходил уже к шведскому берегу... Государственный переворот, совершившийся в Стокгольме 1 (13) марта — низложение короля Густава IV Адольфа — помешал выполнению плана императора Александра. В эту критическую минуту для Швеции нельзя было допустить появления русских войск на шведской земле, и поэтому шведский главнокомандующий предложил генерал Деббельну, занимавшему Аландские о-ва, начать переговоры с русскими о перемирии на неопределенное время, до начала переговоров о мире. Парламентеру Деббельна действительно удалось уговорить Кнорринга; оставалось только подписать конвенцию о перемирии. Но в это время прибыл Аракчеев и разорвал ее. Он заявил шведскому парламентеру, что цель экспедиции продиктовать мир в столице Швеции, и потребовал, чтобы шведские войска сдались военнопленными. Тогда парламентер вызвался доставить в Стокгольм предварительные условия мира, предложенные русскими, Аракчеев на это согласился, считая, что цель экспедиции уже достигнута: шведы согласны на мир. Но шведы его обманули.

Прежде всего, Деббельн использовал это согласие для приостановки движения Кульнева из Гриснегамна к Стокгольму, заявив Кноррингу, что ожидаемый Аракчеевым уполномоченный прибудет для переговоров о мире на следующий же день, но при условии, чтобы русский отряд не ставил своей ноги на шведскую землю. Кнорринг отозвал назад Кульнева и вернул Барклая-де-Толли из Умео, но шведы обманули. Вместо уполномоченного для переговоров о мире, в главную квартиру нашей армии прибыл лишь курьер с письмом к Государю. Рассерженный Аракчеев требовал возобновления воен. действий, нового занятия Умео и Гриснегамна. Но Кнорринг и его гененерал-квартирмейстер Сухтелен поддались убеждениям шведского парламентера в бесцельности и опасности дальнейшего движения русскских войск через Ботнику и, наконец, вырвали у Аракчеев согласие на приостановку наступления.

Историки наши, до сих пор охотно отыскивавшие в Аракчеев только одно дурное и умаляющее его деятельность, не находят слов, чтобы в достаточной мере осудить его за это согласие, которое в их глазах свело к нулю все заслуги Аракчеева в деле покорения Финляндии. Однако, император Александр, крайне самолюбивый и потому очень ревниво относившийся к исполнению им самим задуманной и разработанной зимней операции, обрушил свой гнев лишь на Кнорринга, отлично понимая, что в вопросах не административных, а оперативных, Аракчеев не мог не считаться с мнением главнокомандующего и его генерал-квартирмейстера. Когда уже, наконец, мир с Швецией был заключен, император Александр I на другой же день прислал Аракчееву орден Св. Андрея Первозванного при письме, в котором, между прочим, говорилось: "посылаю то, что по всей справедливости тебе следует"... Аракчеев упросил Государя взять орден обратно, отметив на рескрипте, что последний "находился у него с 12 час. дня до 7 час. вечера". Тогда Государь, "в воздаяние ревностной и усердной службы военного министра" гр. Аракчеева, приказал войскам отдавать "следующие ему по чести и в местах Высочайшего пребывания Е. И. Величества"...

Сам Аракчеев в следующих словах очертил свою роль и свою деятельность в русско-шведскую войну: "Я не воевода и не брался предводить войсками, но Бог дал мне столько разума, чтобы различить правое от неправого. Буксгевден почитал меня своим личным врагом — и крепко ошибался. Тот мой враг, кто не исполняет своего дела как следует. Я воевал с Буксгевденом его собственным оружием — его резонами, против предложенного им перемирия, и если бы слушал всех да не столкнул Барклая на лед, прямо в Швецию, то мы еще года два пробились бы в Финляндии". — В конце того же 1809 г. Аракчеев, обиженный тем, что проект учреждения Государственного совета выработан был Императором в полной тайне от него, и видя в этом акте недоверие к себе, подал прошение об отставке. Император Александр I не принял такового и письмом, в котором, вопреки обыкновению обратился к Аракчееву на "вы", просил его при первом свидании решительно объявить, может ли он, Император, видеть в нем "того же графа Аракчеева, на привязанность которого я думал, что твердо могу надеяться, или необходимо мне будет заняться выбором нового военного министра". Аракчеев, однако, своего решения не изменил. Тогда Государь предложил ему на выбор: оставаться воен. министром или же быть председателем военного департамента Государственного совета. Аракчеев выбрал последнее; и 1 января 1810 г. сдал должность военного министра. Покидая ее, Аракчеев сделал следующую характерную надпись на одном из прокладных листов принадлежавшего ему Евангелия: "Января 1 дня 1810 г. в сей день сдал звание военного министра. Советую всем, кто будет иметь сию книгу после меня, помнить, что честному человеку всегда трудно занимать важные места государства".

18 января состоялся приказ о новом назначении Аракчеев, причем за ним были сохранены звания члена комитета министров и сенатора.

28 июня того же года Государь поручил Аракчееву устройство первого военного поселения. До сих пор Аракчеева считают инициатором этого учреждения, но упускают из вида, что еще в начале 1810 г. гр. Н. С. Мордвинов, видя невозможность в уменьшении великого числа содержимых войск, высказал Государю мысль, что вопрос об уменьшении расходов на содержание армии мог бы быть удобно разрешен учреждением "усадеб для полков", а затем уже подал об этом особую записку сам Аракчееву. В донесении своем Государю о Елецком поселенном полку, 13 марта 1817 г., Аракчеев так излагает историю этого дела: "Благодетельное внимание к заслугам победоносных Ваших воинов внушило В. И. В. в 1810 г. мысль, достойную Отеческого Вашего о них попечения: дать им свою оседлость, — соединить в определенных округах земель все возможные для них выгоды и, вместе с тем, удовлетворить всем видам Благоустроенного правительства Великой Империи. Угодно было Вам удостоить меня доверенностию в исполнении первого опыта поселением одного батальона Елецкого пехотного полка; руководимый непосредственно Вашими наставлениями, я ничего более не делал, как только исполнял в точности Высочайшую волю Вашу... Но, тем не менее, счастливым себя почитаю, что употреблен был В. Вел. при таком предприятии, которое, с полным приведением оного в действо по плану В. Вел., должно основать и навсегда упрочить Благосостояние Российского воинства со всеми неисчислимо выгодными последствиями во всех государственных соображениях... "

Так. обр., Аракчеев, являясь исполнителем Высочайшей воли, руководился соображениями, которые в заманчивом свете представляли "неисчислимо выгодные последствия". И с обычною своею энергиею принялся он за дело, собственноручно сделал расчеты потребной для поселения земли, количества зерна, потребного для посева, планы поселка, зданий и т. п., и 9 ноября 1810 г. последовал Высочайший указ о поселении батальона Елецкого мушкетного. полка в Бобылецком старостве Климовецкого повета Могилевской губ.

Первоначальное устройство военного населения сопровождалось чрезвычайными затруднениями, которые приводили исполнителя, генерал-майора Лаврова, в отчаяние, но благодаря Аракчееву все препятствия устранялись, и к февралю 1812 г. водворение поселян было закончено.

Отечественная война положила предел этому первому опыту военного поселения, — 29 февраля выступили в армию действующие батальоны полка, а в июне — запасный и рекрутский.

В то же время положение Аракчеев изменилось настолько, что он желал лишь "уединения и спокойствия", дабы предоставить гр. Салтыкову, кн. Голицыну, Гурьеву и другим "вертеть и делать все то, что к их пользам". Особенно угнетало его приказание "ехать и быть в армии без пользы, а как кажется, только пугалом мирским"...

Аракчеев пробыл, в свите Государя, без определенного назначения до 14 июня, когда на него возложено было управление военными делами, почему "с оного числа вся французская война шла через его руки: все тайные повеления, донесения и собственноручные повеления Государя Императора". Вскоре же после этого на долю Аракчеева выпала щекотливая миссия, — убедить Государя в необходимости оставить армию.

Инициатором этого предположения, как известно, был адмирал А. С. Шишков, составивший известное письмо "к пользе Государя и Государства", которое было подписано еще и Балашовым, и Аракчеев "взялся, как скоро можно будет, отдать оное Государю". Щадя самолюбие Государя, Аракчеев не вручил письма ему лично, а 5 июня положил с вечера на столик. — На другой же день к вечеру отъезд был решен. Насколько прав был Аракчеев, отнесясь чутко к своей миссии, можно судить по следующей выдержке из письма Государя, к Вел. Кн. Екатерине Павловне: "Я только и желал, что быть с армией... Я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию"... 5 августа Аракчеев был назначен в состав чрезвычайного комитета, которому доверено было избрание главнокомандующего. Единогласно был избран М. И. Голенищев-Кутузов, о котором Аракчеев был высокого мнения... Возвращаясь в начале декабря 1812 г. к армии, Государь взял с собою Аракчеева и уже не расставался с ним до окончания "французских дел".

В Париже 31 марта 1814 г. Государь собственноручно написал приказ о производстве, "вместе с графом Барклаем, в фельдмаршалы и графа Аракчеев ", но последний и этой награды не принял и выразил желание отправиться в отпуск. Отпуская его "на все-то время, какое нужно для поправления здоровья", Государь выразил Аракчееву в собственноручном письме исключительные дружеские чувства. Письмо было следующего содержания: "С крайним сокрушением я разстался с тобою. Прими еще раз всю мою Благодарность за толь многия услуги, тобою мне оказанные, и которых воспоминание останется навек в душе моей. Я скучен и огорчен до крайности; я себя вижу после 14-летняго тяжкого управления, после двухлетней разорительной и опаснейшей войны, лишенным того человека, к которому моя доверенность была неограниченна всегда. Я могу сказать, что ни к кому я не имел подобной и ничье удаление мне столь не тягостно, как твое. Навек тебе верный друг".

В ответном письме Аракчеев "откровенно" высказал, что "любовь и преданность к Его Величеству превышали в его чувствах все на свете" и что стремления за служить доверенность не имели другой цели, как "для доведения до Высочайшего сведения о несчастиях, тягостях и обидах в любезном отечестве".

По возвращении в Спб., Государь вызвал Аракчеева к себе и с августа 1814 г. стал ему поручать различные обязанности. Мысль о военных поселениях не покидала Государя, и он вполне определенно высказал ее в манифесте 30 августа 1814 г., указав: "Надеемся, что продолжение мира и тишины подаст нам способ не токмо содержание воинов привесть в лучшее и обильнейшее прежняго (состояние), но даже дать оседлость и присоединить к ним их семейства".

Вот почему одним из первых Высочайших поручений Аракчеевым было составление особого "положения" батальону Елецкого полка, водворенному на старое место своего поселения, т. к. до этого времени он руководствовался массою частных распоряжений. Положение это, "основанное на точных Высочайших повелениях", имело целью "изложить главные основания устройства военного поселения и объяснить каждому хозяину те выгоды, коими он может пользоваться в новом его состоянии", и было "сделано генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии гр. Аракчеевым в с. Грузине на р. Волхове 1815 г. 1 генваря".

Почти одновременно Государь возложил на Аракчеева и обязанности докладчика своего по комитету 18 августа 1814 г., потом Александровский комитет о раненых. Аракчеев не только один из первых оценил идею Пезаровиуса путем издания частной военной газеты ("Русский Инвалид") помогать увечным и раненым воинам, но и оказывал ему постоянную нравственную и материальную поддержку, был одним из первых подписчиков "Русского Инвалида", упрочил существование этой газеты и "преподал Пезаровиусу способы" продолжать святой подвиг служения раненым, избрав его своим сотрудником по комитету и вместе с ним организовав его деятельность, которая к 1826 г. выражалась уже в следующих цифрах: 1) капитал с 395 тыс. рубл. возрос до 6,8 мил. руб., 2) выдано раненым в виде пенсий и пособий свыше 3 мил. руб., 3) определено к должностям свыше 1.300 чел., 4) на воспитание детей предоставлено до 1, 5 мил. руб. И несмотря на это, имя Аракчеева едва упоминается на страницах истории комитета (Военный Сборник 1903 г.), и газеты "Русский Инвалид".

Аракчеев стал единым докладчиком Государю по представлениям всех министров, которые вынуждены были, вследствие "трудолюбивого и попечительного исполнения государственных обязанностей" Аракчеев, "съезжаться к нему к 4 час. ночи".

Конечно, такая совместная работа с "Силою Андреевичем", как называли Аракчеев за его влияние, породила множество недовольных, в глазах и на устах которых он стал и "проклятым змеем", и "вреднейшим человеком", и "извергом и злодеем, губящим Россию". Более же справедливые современники признавали, что "из всех министров минувшей эпохи гр. Аракчеев был одним из самых трудолюбивых, дельных и честных" и что он, "занимаясь делами с железною настойчивостью", всемерно стремился "поставить деловое и опытное на место знатного пусточванства", Хотя никто и не упоминает, как "приготовлял себя" Аракчеев к такой грандиозной деятельности, но даже ярый его ненавистник, Ф. Ф. Вигель, не называет его "призраком министра", а наоборот, подчеркивает, что в то время, когда "безсильная геронтократия дремала у государственного кормила... за всех бодрствовал один всем ненавистный Аракчеев". Особенную деятельность Аракчеев проявил в той области, которая была поручена его исключительному ведению, а именно в деле создания военных поселений, и к 1817 г. казовая сторона их представилась в следующем виде: 1) в 1813 г. был поселен комплектный батальон в 1000 чел., при которых жен и детей не было, а к 1817 г. — в поселении насчитывалось уже — 2337 чел. поселян, в том числе 796 жен и 540 детей; 2) военные поселяне в хозяйстве были наделены, обеспечены и даже имели свой запасный хлебный магазин с 7.370 четв. разного хлеба и свой заемный денежный капитал — до 28 тыс. рубл.; 3) организованы медицинская помощь и помощь при стихийных бедствиях; 4) создано обеспечение инвалидов; 5) устранены нищенство, пьянство и тунеядство; 6) введено обязательное обучение детей (до 12 лет при родителях, а потом при батальоне в "военном отделении"). На все это затрачено было "из казны" за 1813-1816 гг. всего 101.338 р. 30 коп. Отрицательными сторонами военных поселений были: 1) несправедливость по отношению нижних чинов, которые навсегда оставались в военном звании, а по отношению коренных жителей — обращение их в постоянное военное сословие и 2) тяжелая необходимость весь свой домашний обиход и всю жизнь построить на неуклонном исполнении "положения", которым предусматривались все житейские мелочи.

Существуют указания, что, узнав о желании Императора ввести военные поселения в самых широких размерах, Аракчеев на коленях умолял его отказаться от этой мысли и говорил: "Государь, вы образуете стрельцов". Но Александр I остался непреклонным, и к концу его царствования всего было поселено: пехотных — 138 батальона, кавалерии — 240 эскадрона, и пользовались постоем — 28 артиллерийских, 32 фурштатных и 2 саперные роты и 3 роты на Охтенском пороховом заводе, так что под началом Аракчеев со стояло до 749 тыс. душ (не считая несовершеннолетних женского пола), расселенных на площади свыше 2,3 мил. десят. земли.

Общий расход казны был всего до 18 мил. рубл., а на будущее время воен. поселения имели уже свой капитал до 30 мил. рубл.

Если принять во внимание, что Аракчееву пришлось создавать, по его выражению, "законодательство совершенно нового государств. устройства, которому не было образцов ни у нас в России, ни в других владениях", то ясно, что для такой работы нужны были чрезвычайная энергия и, по выражению Сперанского, "постоянство усилий и твердый, ничем не совратимый взор, непрерывно устремленный на важные государственные пользы". "У меня камер-юнкерствовать не можно, — говорил Аракчеев — я педант, я люблю, чтобы дела шли порядочно, скоро, а любовь своих подчиненных полагаю в том, дабы они делали свое дело". Безмолвными свидетелями огромного труда, положенного Аракчеевым на военные поселения, являются: библиотека его, заключавшая сотни томов по хозяйству, архитектуре и пр.; сотни всеподданнейших докладов по делам военных поселений (хранятся в Московском Отделении Общего Архива Главного Штаба) и законодательный "фундамент" для тех же поселений, представляющий десятки систематично разработанных "учреждений, положений, установлений, правил и уставов" по всем отраслям, начиная с подробнейших учреждений об устройстве военных поселений (пехоты, кавалерии, саперного батальона, фурштатских рот, ротных школ и проч.; расквартирование, ежедневная служба и учения; устройство штаба и "совета над воен. поселениями", устройство отрядных, дивизионных и бригадных штабов, экономических комитетов и т. д.) и кончая положениями о конских заводах, о заводе рогатого скота, о запасных магазинах, о заемных капиталах, о паровом лесопильном заводе, о пожарных инструментах и т. д., вплоть до "Положения для парохода военных поселений, действующего двумя паровыми машинами, каждая противу 12? лошадей" и "Устава, как должно прилагать о воинстве на ектениях при богослужении в церквах военного поселения", утвержденного митр. Михаилом.

Отметая в сторону все положительное, в личности и деятельности Аракчеев современники и исследователи их "сказаний" сделали его ответственным пред судом истории решительно за все недочеты эпохи 1815-25 гг., которую образно символизировали "палкою, обвитою розами", и окрестили "аракчеевщиной". — Однако не следует забывать, что многие аракчеевские учреждения (помощь при стихийных бедствиях, пожарное и санитарное дело, призрение инвалидов, запасные магазины, земские банки, уничтожение нищенства, пути сообщения, благоустройство селений, обязательное обучение и т. д.) сделали бы немалую честь и в настоящее время нашим селам и деревням многих местностей. Не мало полезного и в военном отношении было введено Аракчеевым в военным поселениях, а именно: устроены военно-сиротския отделения, учреждены ротные и эскадронные школы, учебные батальоны и дивизионы, в которых к началу 1825 г. учащихся было свыше 10 тыс.; войска были прекрасно обеспечены в продовольственном и хозяйственном отношениях; установлена справедливая система прохождения службы офицерами путем введения ответственных гласных аттестаций, объявлявшихся в приказах, причем начальству вменялось неуклонно руководствоваться истиною; улучшен офицерский быть устройством библиотек, "офицерских рестораций", по-современному — собраний, в которых строго воспрещалось: иметь горячие напитки, "вовсе употреблять шампанское вино", брать на "запиши" и т. п., но зато предоставлялось иметь дешевый "стол", "для большого удовольствия" устраивать собрания с музыкой, скромную игру в "бостон, вист и пикет, в шашки, в шахматы", а приезжающим разрешалось останавливаться с удобствами в "покоях" и т. п.; организовано издание периодического "семидневного листка", что служило отчасти дополнением к выписываемым в библиотеки журналам, причем часть их Аракчеев присылал за свой счет; организовано призрение отставным увечным и слабых от старости и болезней воинов, послуживших отечеству, и, наконец, военные поселения служили надежным резервом или запасом войск; когда в 1821 г. наша армия готовилась к новому заграничному походу, то из поселенных войск намечалось образовать резервную армию из 4 корпусов.

Будучи педантичен в своих служебных требованиях, Аракчеев, как это свидетельствуют приказы по военным поселениям, требовал, чтобы офицер поселенных войск был "кроток, терпелив, справедлив и человеколюбив, дабы излишнею иногда торопливостью в приказаниях не затруднял исполнения их... " И его требовательность была обращена не на военных поселян, а на их начальников, как о том свидетельствуют следующие строки из письма его к начальнику новгородских военных поселений, генералу Маевскому, писанному 12 мая 1824 г., но характерному для всех периодов службы Аракчеева: "Прошу вас покорно не спускать, и строгость нужна более для штаб и обер-офицеров, нежели для военных поселян, и оное требую, ибо мои правила не сходятся с правилами, в армии употребляемыми; я полагаю, что когда строгость, разумеется справедливая, без интриг (коих я не терплю...), употребляется на начальников, то все пойдет хорошо, и солдаты будут хороши. А у вас в обыкновенной службе с командирами обхождение бывает приятельское, церемонное, что никогда по службе не годится, ибо у вас всегда считается за стыд обнаружить какое-либо злоупотребление, сделанное батальонным или ротным командиром..." — Но образовать для военных поселений особый кадр офицеров, отличных по духу и правилам поведения от армии, было, конечно, трудно, если не невозможно. Исследование причин волнений и беспорядков, происходивших в различных округах военных поселений, всегда обнаруживало или целую систему злоупотреблений частных начальников, или чрезмерное усердие их. Вообще же указаны на беспорядки, происходившие в военных поселениях, в значительной степени утратят свою "аракчеевскую" подкладку, если принять во внимание, что таковые приобрели эпидемический характер после 1826 г., когда Аракчеев никакого отношения к военным поселениям уже не имел, и усердие не по разуму непосредственных начальников не сдерживалось уже опасением гнева всесильного графа.

С годами дружеские отношения императора Александра к Аракчееву окрепли совершенно, и в 1823 году он был в числе 3 лиц, посвященных в тайну акта о престолонаследии (отречение цесаревича Константина Павловича).

7 ноября 1824 г. Спб. постигло стихийное несчастие — наводнение. Аракчеев тотчас же предложил Государю взять 1 мил. рубл. из капиталов военных поселений на пособие беднейшим людям и учредить особый комитет для оказания помощи пострадавшим, сам же он пожертвовал в пользу их 20 тыс. руб.

К этому же периоду деятельности Аракчеева относятся: 1) заботы о "Российской Императорской академии, бывшей от начала заведения своего без устава и приличного содержания", благодаря которым, академия получила в 1818 г. "твердое основание"; 2) содействие Сперанскому вновь определиться на службу, что "послужило предметом изумления и общих разговоров и произвело такое же волнение в умах, как и бегство Наполеона с острова Эльбы"; 3) непрерывные заботы о бедных детях, которых он, не забывая своих голодных и печальных дней перед поступлением в корпус, постоянно стремился избавить от подобных же лишений и определял в разные корпуса, так что число таких "аракчеевских кадет" к сентябрю 1825 г. было свыше 300 чел.

Занимая исключительное положение в государстве, Аракчеев невольно сделался ответственным за все, тем более, что глубоко монархические воззрения народа не позволяли ему сетовать на высшую власть. Саратовская губернская администрация злоупотребляла дорожными повинностями, возбуждая неудовольствие населения непомерными дорожными работами. "Народ кряхтел, жаловался и приписывал все невзгоды Аракчееву, который тут ни душой, ни телом не был виноват, но который пользовался большою популярностью и был всеобщим козлом отпущения на каждый черный день". Кончина императора Александра в Таганроге 9 ноября 1825 г. страшно потрясла Аракчеева, тем более, что он только что пережил другое сильное горе — трагическую гибель любимой им женщины Н. Ф. Минкиной, зарезанной одним крестьянином.

Едва собравшись с силами, Аракчеев приехал в Спб., заперся в своем доме на Литейной, никого не принимал у себя в течение 4 дней, а затем, будучи 9 декабря вызван к Великому Князю Николаю Павловичу, обратился к нему с просьбою "принять наедине, — ибо с людьми я быть никак не могу" и, будучи оставлен "на страдания в сей жизни", "существую беспрестанною ко Всевышнему Богу просьбою, дабы Он скорее меня соединил с покойным Благодетелем". Свидание состоялось 10 декабря, и во время его Аракчеев выразил настойчивое желание совершенно удалиться от дел. Оно было удовлетворено лишь отчасти, так как он был уволен при особом Высочайшем рескрипте лишь от занятий по Собственной Е. В. Канцелярии и канцелярии Комитета министров.

В феврале 1826 г. Аракчеев выехал навстречу печальному кортежу с телом императора Александра, встретил его на границе Новгородской губ. и сопровождал до Спб., где участвовал в погребальной церемонии.

В апреле того же года Аракчеев получил разрешение ехать в отпуск для пользования Карлсбадскими водами, причем Государь пожаловал ему на дорожные издержки — 50 тыс. руб., которые Аракчеев тотчас же препроводил к императрице Марии Феодоровне с просьбою обратить их в капитал, на % с которого учредить в Павловском институте 5 стипендий имени Императора Александра Благословенного, прибавив с своей стороны еще 2.500 руб., "дабы в сем году бедные девицы воспользовались дарованною от Государей Императоров милостию".

Продав в Кабинет Е. В. свои драгоценности, серебро и фарфор, Аракчеев 1 мая выехал за границу, сдав военные поселения генералу Клейнмихелю и в управление ими уже более не вступал.

По возвращении из-за границы, Аракчеев обратился в "грузинского отшельника", который, стремясь к "уединенно-спокойной жизни", занимался хозяйством, приводил в порядок свое любимое Грузино и устраивал "хранилище драгоценнейших для него залогов доверенности и Благодеяний, коими он пользовался от своих Монархов", сберегая, "как святыню, все украшения комнат, в которых останавливался миротворец Европы, во время неоднократных его пребываний в Грузине".

Заботясь об увековечении памяти императора Александра I, Аракчеев внес, между прочим, в 1832 г. в Государственный банк 50 тыс. руб. асс. с тем, чтобы через 93 года вся образовавшаяся сумма была назначена в награду тому из российских писателей, который к 1925 г. напишет историю Императора Александра I "лучше всех, т.-е. полнее, достовернее, красноречивее"; соорудил великолепный памятник, с надписью: "Государю Благодетелю по кончине его".

Покровительствуя художникам, щедро раздавая "тайную милостыню" неимущим, Аракчеев завершил свои дни актом Благотворения, имевшим большое государств. значение. По воле и непосредственным указаниям императора Николая I, в начале 30-х годов XIX столетия был составлен проект учреждения губернских кадетских корпусов, которые должны были покрыть всю империю сетью военно-учебных заведений.

В 27 губерниях уже составлены были постановления дворянских обществ о пожертвованиях для этой цели; правительство, со своей стороны, изыскивало на это средства. Неизвестно, когда еще последовало бы открытие Новгородского корпуса, если бы Аракчеев не внес в Сохранную казну 300 тыс. руб. ассигн., с тем, чтобы на эти деньги воспитывалось в имеющем открыться в Новгороде кадетском корпусе известное число дворянских детей Новгородской и Тверской губ.

Это щедрое пожертвование решило открытие Новгородского кадетского корпуса и дало толчок к более щедрому приливу пожертвований.

Государь удостоил Аракчеева за него милостивого рескрипта и повелел главному начальнику военно-учебных заведений, Вел. кн. Михаилу Павловичу, именем Его Величества пригласить графа на торжество открытия корпуса, столь много ему обязанного.

Оно состоялось 15 марта 1834 г., на которое Аракчеев явился в мундире 2-го гренадерского Ростовского полка, шефом которого он состоял; на нем не было ни лент, ни звезд, ни орденов, ни медали, и только портрет императора Александра I на шее украшал этот скромный мундир.

Через месяц с небольшим, — 21 апреля того же 1834 г. Аракчеев скончался, в ночь под Светлое Христово Воскресение, не спуская глаз с портрета императора Александра.

Аракчеев похоронен в соборе Андрея Первозванного, построенном им в с. Грузино по проекту архитектора Ф. И. Демерцова.

Усадьба и могила уничтожены в период Великой Отечественной войны 1941–45.

В завещании Аракчеев не было указано имени его наследника, и выбрать такового предоставлялось Государю. Вследствие этого император Николай I повелел Грузинскую волость отдать навсегда в полное и нераздельное владение Новгородскому кадетскому корпусу, дабы доходы с неё шли на воспитание юношей и капитал в размере 1,5 млн. руб.; присоединить к наименованию корпуса имя гр. Аракчеев и употреблять его герб.

Вместе со всею движимостью в Грузине, корпусу досталась, между прочим, и библиотека. Несмотря на то, что один из бывших в Грузине пожаров истребил в ней много книг и ценных бумаг, все же ко дню смерти Аракчеев она насчитывала 3780 сочинений, составлявших 11.184 тома.

По Высочайшему повелению, разбор её поручень был особой комиссии, которая с Высочайшего соизволения распределила книги между корпусом, Главным Штабом, Инженерным архивом, артиллерийским департаментом, Морским штабом, Собственной Е. В. Канцелярией и Синодальной библиотекой.

В корпус поступили также рукописи и записки Аракчеева по разным вопросам. (О действии в горах; Положение об иностранных артиллериях; Заметки об артиллерии, составленных Аракчеевым и представленный им Государю в 1802 г.).

В корпусную церковь, по Высочайшему повелению, передан был, между прочим, из дома Аракчеева образ Нерукотворенного Спаса со следующею характерною надписью: "Господи! Даждь милость ненавидящим мя и враждующим мне и поносящим меня, да никто из них мене ради пострадает ни в нынешнем ни в будущем веце, но очисти их милостью Твоею и покрой их Благодатью Твоею и просвети; во веки веков, аминь! Ноября... дня 1826 г. ".

Награжден прусскими орденами Черного и Красного Орла 1-й ст., австрийским орденом Св. Стефана 1-й ст., а также портретом императора Александра I на Андреевском банте в простой овальной рамке, бриллианты из которой вернул в императорский кабинет.

Орден Св. Андрея Первозванного, как и чин генерал-фельдмаршала (1814), не принял.

Действительно, редко кто в нашей истории имел более врагов, навлек на себя столько ненависти и перешел в память потомства с таким количеством злостных, оскорбительных эпитетов. Из них сочинен был целый акростих: "Аггелов семя, Рыцарь бесов, Адское племя, Ключ всех оков, Чувств но имея, Ешь ты людей, Ехидны злее, Варвар, злодей".

И хотя давно уже сказано было кн. П. А. Вяземским благородное слово; "считаю, что Аракчеева должно всецело исследовать и без пристрастия судить, а не то, что прямо начать с четвертования его", — но и до сих Аракчеев не "исследуют", а четвертуют, как это сделал в самое последнее время г. Кизеветтер, статья которого ("Русская Мысль", 1911 г.) об Аракчееве представляет собою простую сводку всех известных уже анекдотов, басен, рассказов и воспоминаний современников без малейшего критического отношения ко всему этому материалу.

Четвертование Аракчеев в печати началось, однако, не сразу: в 1835 и 1852 гг. в его биографиях еще отмечалось: 1) что "он принадлежал к числу тех государственных деятелей, на которых сосредоточиваются многоречивые толки современников и безмолвное внимание потомков", и 2) что "по недавности времени, в котором он действовал, современники не могут ни объяснить, ни должным образом оценить его деяний" (Энциклопедический лексикон Плюшара и бар. Зедделера). Но к 1860 г. такая осторожность суждения об Аракчеев так резко изменилась, и даже такой почтенный историк, как М. И. Богданович, дал такую своеобразную "характеристику" Аракчееву, что И. П. Липранди, критически разобрав ее, искренно высказал пожелание, чтобы сие "не попало в историю". Однако, историческое четвертование Аракчеева продолжалось и после того, находя себе почву в духе времени, в потребности найти козла отпущения за все темное прошлое русской жизни. Этому течению подпал даже Благородный Шильдер, который на протяжении многотомной своей истории о 3 Императорах "всякий раз, когда упоминает об Аракчееве, отзывается о нем только с дурной стороны и самое бескорыстие временщика и уклонение от наград ставит на счет его злым качествам".

Мнения об Аракчееве разнообразны: одни считают его "замечательным деятелем" (Д. П. Струков, составивший наиболее беспристрастную биографию Аракчеев), другие — находят, что авторитет всесильного графа поддерживался искусственно, был крепок, пока условия ему Благоприятствуют, и что вообще он был временщик, а не государственный деятель" (бар. Н. В. Дризен), а третьи — добавляют, что Аракчеев "не выдавался особенною силою ума, не был цельным характером", а вся "тайна его успеха заключалась в образцовой исполнительности и прямолинейной настойчивости, пришедшихся по вкусу двум монархам" (В. М. Грибовский). С последними отзывами расходятся мнения не только такого знатока той эпохи, как Н. Ф. Дубровин, считавшего Аракчеев "человеком недюжинного ума", но современников, служивших с Аракчеевым, напр., И. С. Жиркевич, служивший адъютантом при Аракчееве, пишет в своих "записках", что "слышал (он) много дурного на счет его и вообще весьма мало доброжелательного, но, пробыв три года под ближайшим его начальством, может без пристрастия говорить о нем: честная и пламенная преданность его престолу и отечеству, проницательный природный ум и смышленость, без малейшего, однако-же, образования, честность и правота — вот главные черты его характера. Но бесконечное самолюбие, самонадеянность и уверенность в своих действиях порождали в нем часто злопамятность и мстительность; в отношении же тех лиц, которые один раз заслужили его доверенность, он всегда был ласков, обходителен и даже снисходителен к ним". Е. Ф. фон-Брадке также признает, что "Аракчеев был человек необыкновенных природных способностей и дарований, и что это едва ли может быть подвержено сомнению со стороны тех лиц, кто его хоть несколько знал и кто не увлекался, безусловно, своими предубеждениями; быстро охватывая предмет, он в то же время не лишен был глубины мышления". А в то время, как Ф. Ф. Вигель полагает, что Аракчеев "сначала был употреблен, как исправительная мера для артиллерии, потом — как наказание всей армии, и под конец — как мщение всему русскому народу", П. И. ф.-Геце отдает Аракчееву справедливость в том, что он "не делал столько зла, сколько мог, и, конечно, зная, как ненавидят его те самые люди, которые пред ним преклонялись, он не пользовался своею силою, чтобы раздавить их. А ведь у него были бланкеты с царскою подписью, и ему ничего не стоило отправить в ссылку неугодного человека. При суровости нрава ему, однако, знакомо было чувство Благодарности. Люди, принимавшие его дружески в то время, когда он был незначащим офицером, пользовались и позднее его расположением и покровительством. Память Павла была для него священна, и он обожал Александра". Справедливый противник "четвертования" Аракчеева, кн. П. А. Вяземский, такое обожание Монархов убежденно считает "рыцарством" в характере Аракчееав. К всему этому нельзя не добавить и следующего: "Вопреки господствовавшей тогда общей недобросовестности, Аракчеев был человеком безукоризненной честности: он не пользовался от службы и не обращал в деньги милостей к нему Государей. Характерною особенностью аракчеевской преданности императорам, по мнению В. М. Грибовского, было то, что "он был предан не идее самодержавной власти, не императору, как таковому, не воплотителю идеи государства, а человеку Павлу Петровичу, человеку Александру Павловичу. Он не смотрел на императоров, как на источник милостей. Ему дорога была близость к государям..." И, быть-может, в этом не знавшем пределов усердном служении Аракчеева лицу, а не идее — разгадка того беспощадного его осуждения, также перешедшего пределы исторической правды. Долгое время представлялось загадочным, как могли быть связаны узами столь тесной дружбы две таких, казалось, противоположных натуры, как император Александр Благословенный и Аракчеев. Однако, чем более выясняется в последнее время загадочная личность императора Александра I, тем обоснованнее становится мнение одного из проницательнейших людей того времени, сардинского посланника в России, гр. де-Местра, который объяснял положение Аракчеева тем, что "Александру хотелось иметь подле себя страшилище с огромной силой", чтобы держать армию и, особенно, гвардию в суровой дисциплине. "Кроме того, — добавляет проф. Шиман, — Александру важно было переложить на Аракчеева свою собственную непопулярность", которая началась в Тильзите (1807 г.) и постепенно росла, а также и ответственность за неосуществленные обещания первых лет царствования. Проф. Фирсов также полагает, что император Александр "решился скрыться за спиной Аракчеев во внутреннем управлении России, желая этим путем пред лицом общественного мнения (гл. обр. Европы) отделить свою репутацию либерально-великодушного монарха от им же самим продиктованной системы недоверия и устрашения". Аракчеев же взял на себя эту роль "пугала" и ширмы из преданности своему монарху и обожания его, как человека.

В советское время Аракчеев именовали "реакционером, гонителем суворовской школы, царским холопом и угодником». Современные исследователи характеризуют его как "одного из наиболее эффективных в отечественной истории администраторов» (В. А. Томсинов) и считают, что он был "идеальным исполнителем, способным воплотить в жизнь грандиозные предначертания» (В. А. Федоров).