О Побоище Ледовом

К семьсот семьдесят четвертой годовщине битвы на чудском озере

А. Кибовскому, Л. Маневичу и А. Шестакову - с благодарностью и уважением.

То, неся стране беду,
Тяжело, но быстро,
Шло по озеру, по льду
Войско в снежных искрах.
Вот оно идет, идет,
Лязгом угрожая,
Солнца утренний восход
В латах отражая.
И с крестами на груди,
На тяжелых латах,
Два ливонца впереди -
Два быка рогатых,
Два ливонца - первый ряд,
Во втором - четыре,
В третьем - шестеро стоят,
С каждым рядом шире...
Надвигался этот строй   
В ледяном сверканье.
Назывался этот строй
«Головой кабаньей».

Наталья Кончаловская. «Слово о побоище Ледовом».

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

В начале XIII в. вся Прибалтика до границ с Литвой (которая, кстати говоря, до сравнительно недавнего времени частью Прибалтики не считалась) была подданной Руси (западная часть платила дань Полоцкому княжеству, восточная – «Господину Великому Новгороду»).

В 1199 г. папа римский Иннокентий III назначил епископом Ливонии Альберта фон Буксгевдена (Бугсгевдена, нем.: Buхhoevede), который с помощью германского короля Филиппа Швабского -  младшего сына императора Священной Римской империи Фридриха I Барбароссы - и датского короля Кнуда VI Эстридсена высадился в 1200 г. на побережье реки (Западной) Двины (по-латышски: Даугавы, по-немецки: Дины, или, точнее, Дюны) и добился от вождей местных языческих племен предоставления земель, где он мог бы обосноваться. В следующем году епископ Альберт основал город Ригу и начал обращать в христианство местных жителей. Чтобы усилить воздействие на умы язычников «духовного меча» (который, по Евангелию, «есть Слово Божие») мечом железным, Альберт решил учредить военно-монашеский орден по образу и подобию основанных в ходе Крестовых походов в Земле Воплощения (Палестине) орденов иоаннитов-госпитальеров и храмовников-тамплиеров, что и сделал в 1202 г. В 1204 г. папа римский, с подачи епископа Альберта, утвердил в правах орден рыцарей Христа, которые стали именоваться «братьями-меченосцами» (по красному изображению меча, нашитому на их белые кафтаны и плащи), или, по-латыни, «гладиферами».

В 1209 г. ливонские «братья-меченосцы» сожгли расположенные на территории современной Латвии русские (полоцкие) крепости Кукенойс (Кукейнос, по-немецки: Кокенгаузен или Кокенгузен) на Западной Двине и Герцике (Ерсике, Ерсику), но в 1210 г. подписали с Полоцким княжеством «вечный мир», согласившись выплачивать Полоцку «ливонскую дань» (выплату которой, однако, прекратили уже в 1212 г.). В том же 1209 г. ливонскими меченосцами после победы над язычниками-эстами был взят их город Отепя (по-немецки: Оденпе или Одемпе, по-русски: Медвежья Голова). Город и замок были сожжены гладиферами дотла, но вновь отстроены ими в 1215 г. С тех пор «медвежане» - воины гарнизона замка Медвежья Голова - не раз участвовали в вооруженных столкновениях «ливонских немцев» с псковскими и новгородскими ратниками.

В южной Эстонии (Эстляндии) новгородские «вооруженные миссионеры»  в 1209-1210 гг. крестили в Православную веру тамошних язычников (надо думать, принимавших ее не более добровольно, чем когда-то - сами новгородцы) /1/. В 1212 г. южных эстов принудил к уплате дани сам  новгородский князь Мстислав Мстиславич Удатный (то есть «Удачливый», хотя и называемый иногда неточно «Удалым»). Между тем, гладиферы, со своей стороны, также вели наступление на язычников, строя на землях последних одну крепость за другой - сначала Венден (Вынну, Цесис, Кесь), затем Феллин (Вильянди) и т.д.

Восстав в 1217 г. против меченосцев, эсты обратились за помощью к русским. В этом же году их союзное двадцатитысячное войско осадило крепость Оденпе, на помощь которой двинулся магистр (геермейстер) меченосцев Фольквин (Волквин, Вольковин) фон Винтерштеттен во главе трехтысячного войска.

Объединенной русской ратью предводительствовали князь Владимир Полоцкий и  посадник новгородский Твердислав. Меченосцы были разбиты в полевом сражении и укрылись за стенами Оденпе. князь Владимир и посадник Твердислав взять Медвежью Голову не смогли (вопреки ошибочным утверждениям некоторых историков), и отступили, вынудив меченосцев откупиться. Вообще следует заметить, что в описываемый период - за редким исключением - русским князьям никогда не удавалось захватить ни одного из осаждаемых ими в Ливонии замков. Обычно они отступали после непродолжительной осады (в лучшем случае удовольствовавшись данью, взятой с осажденных)

В том же году в северную Эстонию вторглись датские крестоносцы.

В 1221 г. датский король Вальдемар II Победитель, установив морскую блокаду города Риги, принудил епископа Альберта признать власть датской короны над Ливонией и Эстонией. В 1223 г. датский король дозволил (уже своей властью) ордену меченосцев продолжить христианизацию прибалтийских земель в восточном направлении, с тем, «чтобы они были верны ему», то есть Дании, и продолжали расширять датские владения к югу от Ревеля (по-русски: Колывани, по-эстонски: Таллинна=Таани-Линна, то есть «датского замка»).

В 1223 г. войско Великого князя Юрия Всеволодовича осадило Ревель, и датский король вернул права на Эстонию ордену меченосцев, получившему от римско-германского императора Фридриха II Гогенштауфена права на земли к востоку от Ливонии. Рыцарям ордена Меча, направляемым рижским епископом Альбертом фон Буксгевденом, удалось взять основанный еще Великим князем Киевским Ярославом Мудрым город Юрьев, обороняемый русским князем  Вячеславом (Вячко) Борисовичем, и переименовать его в Дорпат (Дерпт, по-эстонски: Тарту).

В том же 1223 г. жители Оденпе отдались под власть «Господина Великого Новгорода», отстроив городской замок заново (на этот раз из камня).

В 1224 г. «Господин Великий Новгород» и «Господин Псков» (упорно не желавший признавать себя новгородским «пригородом» или «посадом») подписали с рижским епископом мир в обмен на выплату «юрьевской дани». В этом же году было учреждено Дерптское епископство. В конце 20-х гг. XIII в. Псков, объявив себя независимым от Новгорода, уступил епископу и ордену меченосцев вассальные права на земли эстов, латгалов и ливов. Великий князь Ярослав Всеволодович, в четвертый раз приглашенный на княжение в Новгород (откуда его уже три раза изгоняли новгородские «вечники»!), подчинил Псков, но ряду псковских (и новгородских) бояр удалось бежать в епископские и орденские земли.

В 1233 г. меченосцы снова захватили Оденпе, превратив его в базу для набегов на псковские и новгородские земли.

В 1234 г. князь Ярослав Всеволодович выступил на Дерпт, сразился с вышедшим ему навстречу войском ордена Меча, порубил немало меченосцев, а часть загнал на тонкий лед реки Омовжи (по-немецки: Эмбах, по-эстонски: Эмайыге), не замедливший под теми проломиться - вот где, вероятно, следует искать истоки необычайно живучей легенды о «немцах, провалившихся под лед Чудского озера в 1242 г.», уже при сыне Ярослава - князе Александре)! «И взял с ними мир по всей правде своей».

Ярослав Всеволодович, а за ним - княживший в Новгороде с 1238 г. сын Ярослава Александр, брал дань с Прибалтики, как ее истинный сюзерен. Между тем, «латинские» меченосцы и епископ Рижский (Ливонский) считали владельцами Прибалтики себя, а ее верховным сюзереном - римско-германского императора, поскольку, подобно древним римлянам и «восточным римлянам» - «ромеям»-византийцам (превратившимся к тому времени в смесь самых разных народностей, давно использовавших в качестве средства межнационального общения не латинский, а греческий язык, но, тем не менее, упорно не желавшим признавать себя греками!) -, рассматривали в качестве владений «римского цесаря» весь «orbis terrarum» (лат.: «круг земной»), то есть, в принципе, ВЕСЬ МИР (по крайней мере, весь мир обитаемый, именуемый по-гречески «Ойкуменой», а по-латыни – «Экуменой»). В этом заключалась основная причина практически неразрешимого конфликта между ними и русскими княжествами (хотя временами русские православные воины - в первую очередь, псковитяне - совместно с немецкими «латинянами» совершали «экуменические», или «межконфессиональные», Крестовые походы на прибалтийских язычников).

В 1236 г. литовские язычники в битве на реке Сауле (по одной версии, близ нынешнего г. Шяуляй в Литве, по другой - на территории латвийской области Земгалии) подвергли сокрушительному разгрому объединенное войско ливонских меченосцев и псковитян. В битве пали сорок восемь (а по другим сведениям, даже пятьдесят) орденских «братьев» и, в их числе, сам магистр (геермейстер) меченосцев Фольквин фон Винтерштеттен. После битвы с литовскими язычниками из псковских православных крестоносцев вернулся в родной город на реке Великой только каждый десятый. В российской историографии про поражение немецких рыцарей-монахов при Сауле вспоминать было не принято еще с царских времен, в силу того несомненного факта, что православные христиане-псковитяне принимали участие в битве с литовцами на стороне побеждённых рыцарей-католиков, что совершенно не вписывается в господствовавшее долгое время официальное представление о «совместной борьбе русского народа и народов Прибалтики против феодальной шведско-немецко-датской католической агрессии». А в изданной совсем недавно в серии «Живая история» книге Наталии Будур «Повседневная жизнь инквизиции в Средние века» (М., «Молодая гвардия», 2011, с. 41) дано следующее, совершенно искаженное, описание битвы на Сауле:

«К счастью, соединенные силы литовских язычников и православных христиан разбили меченосцев в 1236 году под Саулисом (Шяуляем)».

Это называется «поставить все с ног на голову». Впрочем, бумага и не такое стерпит...

В 1237 г. папа римский Григорий IX призвал шведов к Крестовому походу на финнов-тавастов, все еще косневших в язычестве (хотя с русской стороны их уже начали обращать в греко-кафолическую веру, иначе говоря – в Православие). На всякий случай юный князь Александр выставил стражу на реке Неве. Заняв устье Невы, шведские крестоносцы могли бы отрезать Русь от Финляндии (Тавасталанда) и Прибалтики.

К 1238 г. рыцари-монахи Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии («мариане») завершил покорение восточного побережья Балтийского моря (от устья Вислы до устья Немана).

В июне 1238 г. в резиденции датского короля Вальдемара II Победителя был заключен договор, подписанный королем, ливонским ландмейстером «тевтонов» Германом Балком и легатом папы римского в Прибалтике Вильгельмом Моденским, по которому Тевтонский орден Приснодевы Марии возвращал датчанам северную часть Эстляндии, а Дания отказывалась от претензий на остров Эзель (Сааремаа) и на западную часть Эстляндии.

К этому времени литовский кунингас (Великий князь) Миндовг (Миндаугас) сумел объединить под своей властью Нальшанскую, Жетувскую, Жемайтскую и часть Ятвяжской земель Литвы.

В 1240 г. ливонские «тевтоны» (орден меченосцев к тому времени уже являлся филиалом Тевтонского ордена, предпочтя, после разгрома на Сауле, влиться в ряды более сильного братства «мариан») выступили из трех крепостей - Оденпе, Дерпта и Феллина, датские крестоносцы - из Ревеля, а шведские отправили из города Бирки (тогдашней столицы своего королевства) военно-морскую экспедицию в Ижорскую землю, платившую дань новгородцам. К ливонским «тевтонам», наступавшим на Псков, присоединился со своей дружиной и нашедший убежище в ливонских владениях ордена Девы Марии князь Ярослав Владимирович (сын изгнанного Мстиславом Удатным из Пскова князя Владимира), надеявшийся с помощью недавних гладиферов и их новых покровителей и «старших братьев» вернуться на отцовское княжение.

Ливонские «тевтоны» осадили Изборск, хорошо укрепленный город на западной границе псковских земель. После нескольких неудачных приступов Изборск был взят. Недавние меченосцы, оставив там свой гарнизон, вместе с князем Ярославом Владимировичем двинулись дальше, на Псков. Псковитяне во главе с воеводой Гаврилой Гориславичем (назначенным молодым новгородским князем Александром Ярославичем) выступили навстречу союзникам, которые дали им бой, невзирая на численное превосходство и отличное вооружение псковитян. Последнее обстоятельство было особо подчеркнуто в «Ливонской Рифмованной хронике» Генриха Латвийского (Латышского) конца XIII в.:

Жители Пскова тогда
Не возрадовались этому известию.
Так называется город,
Который расположен на Руси.
Там люди очень крутого нрава...
Они не медлили,
Они собрались в поход
И ПОСКАКАЛИ (выделено нами - В.А.) туда,
Многие в блестящей броне,
Их шлемы сияли, как стекло.
С ними было много стрелков.
Начался жестокий бой.

Невзирая на «крутой нрав», отличное вооружение и множество стрелков, псковитяне (судя по «Рифмованной хронике» - конники) потерпели поражение. В битве с немецко-датско-русской ратью пало более восьмисот псковитян, в том числе их воевода Гаврило Гориславич.

Уцелевшие в битве псковитяне «вдаша плеша» («вдали плещи»), а попросту говоря - побежали. Ливонские «тевтоны» и русская дружина Ярослава Владимировича преследовали их, но ворваться в Псков «на плечах» бегущих все же не успели. После недельной осады, собравшись с силами, «тевтоны» и русские воины князя Ярослава разорили земли вокруг Пскова и двинулись на Водьскую пятину (владение «Господина Великого Новгорода»), овладев там, в течение короткого времени, крепостями Копорье (Капория) и Тесов и создав, таким образом, опорную базу для завоевания Новгорода. При этом они, не собираясь тратить силы в долгих осадах, намеревались вынудить Псков и Новгород к сдаче при помощи разорения окрестных земель и экономической блокады. Это удалось им в отношении Пскова, где и без того имелась сильная партия сторонников князя Ярослава и ордена Девы Марии. Псковский посадник Твердило Иванкович сдал город ливонским «тевтонам» и стал править Псковом вместе с двумя «братьями-рыцарями», посаженными Тевтонским орденом в Пскове в качестве наместников-фогтов (или, по-русски, «тиунов»).     
В июле 1240 г. шведская флотилия вошла в устье Невы, чтобы покорить Ижорскую землю. Предводителем шведских крестоносцев традиционно считается ярл (граф) Биргер (зять короля Эрика Эриксона), хотя многие современные историки утверждают, что Биргер в походе не участвовал, а предводителем шведов был другой военачальник - ярл Ульф Фаси (насчет участие которого в походе также существуют сомнения). В «Житии Александра Невского» сказано, что во главе экспедиции стоял «король части Римськыя от полунощныя страны», или, говоря по-нашему, «король римской (римско-католической) веры из Полунощной (т.е. Северной) страны» (даже не названный автором «Жития» по имени). По-видимому, шведы намеревались не брать Новгород, а построить крепость на побережье Финского залива, опираясь на которую, могли бы помешать местным племенам выходить по реке Неве в Балтийское море и грабить торговые суда и прибрежные районы Швеции (как это делали, например, воинственные и охочие до добычи карелы, разграбившие даже столицу Швеции Сигтуну и подарившие поддерживавшему их «Господину Великому Новгороду» так называемые «Корсунские врата», украшавшие до карельского набега кафедральный собор разграбленной Сигтуны). 15 июля 1240 г. юный князь Александр, во главе своей новгородской дружины и ладожско-карельско-ижорского ополчения, ошеломив «римлян» (так древнерусский летописец именует шведов, как исповедовавших римско-католический вариант христианской веры) внезапным нападением, нанес им ощутимые потери и ранил в конном поединке их предводителя (как бы того ни звали) в лицо («возложи» ему «печать на лице острым своим копием»). Согласно некоторым источникам, в битве также пали шведский «воевода» Спиридон (имя греческое, типичное для исповедников православной «греческой» веры, но крайне необычное для католика-шведа, тем более «подозрительное», что Спиридоном звали тогдашнего новгородского владыку, т.е. архиепископа - главу боярской республики на Волхове). Потери войска Александра составили, согласно новгородским источникам, всего двадцать человек. Как только ошеломленные шведы опомнились и выстроились в боевой порядок, князь отступил. Погрузив своих убитых (в числе которых, по некоторым сведениям, был и «бискуп», то есть епископ римско-католической Церкви, прибывший якобы под Новгород в составе шведского войска, из чего делается весьма и весьма далеко идущий вывод о якобы имевшемся у шведских «латинян» намерении перекрещивать новгородцев в римско-католическую веру!) на корабли (часть из которых была вслед за тем затоплена), ушли восвояси и шведы. За эту молниеносную и блестящую победу князь Александр получил прозвище «Невский».   

Однако буйные новгородцы не нашли ничего лучше как изгнать князя Александра (они были явно недовольны его нападением на шведов, совершенным юным князем на свой собственный страх и риск, без согласования с боярством и вечем «Господина Великого Новгорода») - причем как раз в тот момент, когда вчерашние меченосцы (уже влившиеся, как мы знаем, в ряды Тевтонского ордена Приснодевы Марии), в союзе с войсками дерптского епископа, взяли Изборск, порубили княжеского воеводу и псковитян, а посадник Твердило Иванкович и псковские бояре, настроенные сепаратистски (по отношению к своему «старшему брату» Великому Новгороду) впустили в Псков «тевтонский» гарнизон. Новгорода это не касалось, однако ливонские «тевтоны» сгоряча продвинулись до побережья Невы, в Карелию (папа римский авансом передал эти земли «латинскому» епископу острова Эзель, или, по-эстонски, Сааремаа), овладели Тесовом и начали строить замок в Копорье. А это были уже земли «Господина Великого Новгорода».

В 1241 г. князь Александр Ярославич Невский (следует заметить, что, вопреки широко распространенным представлениям, он получил это почетное прозвище, увековечившее его победу над шведскими крестоносцами на реке Неве в 1240 г. отнюдь не сразу, а лишь посмертно, подобно своему потомку - Великому князю Московскому Дмитрию Ивановичу, разбившему татарское войско беклярибека темника Мамая на Дону в 1380 г., но начавшему именоваться в честь своей победы «Донским» лишь в произведениях московских книжников XVI в.) во главе новгородской рати и вспомогательных отрядов крещеных в Православие племен ижорцев и карел захватил «тевтонский» гарнизон врасплох в Копорье, отпустив часть пленных «тевтонов» и повесив местных «переветников» (изменников). Зимой же 1242 г. Александр Невский, при поддержке дружины своего брата князя Андрея Ярославовича, взял Псков (при штурме которого, по одним данным, было убито семьдесят воинов ордена, в том числе «братьев-рыцарей» и «братьев-сариантов», а по другим - вообще никакого боя не было, а два единственных пребывавших в Пскове орденских наместника-фогта с челядью покинули город безо всякого сопротивления), затем - Изборск, и вторгся на территорию Дерптского епископства во главе войска из Северо-Восточной Руси, воспользовавшись восстанием пруссов против орденской власти в Помезании и Вармии (Эрмланде). Дать Александру Невскому решительный отпор «тевтоны» были не в состоянии. Общая численность орденских войск составляла не более тысячи двухсот человек. Отряд же, направленный ими против Александра, едва ли насчитывал более пятисот человек, включая вспомогательные войска дерптского епископа Германа фон Буксгевдена (немцев-медвежан, т.е. воинов из замка Медвежья Голова, и юрьевцев, т.е. ополчение г. Дерпта) и датских «королевских мужей», присоединившихся к ливонским «тевтонам», согласно «Рифмованной хронике». Несомненно, именно этих датских «королевских мужей» имеет в виду древнерусский летописец, упоминающий собранное против князя Александра его противниками войско, под «помочью королевою» - «с всеми бискупы (епископами - В.А.) своими, и с всем множеством языка их, и власти их, что ни есть на сей строне, и с помочью королевою» (Полное Собрание русских Летописей, т. XVIII, стр. 64). Известный советский военный историк полковник (а впоследствии генерал-майор) Е.А. Разин истолковывает во Втором томе своей столь любимой всеми нами в детстве «Истории военного искусства» (стр. 159) выражение «с помочью королевою», как «войска короля шведского», на наш взгляд, без достаточных на то оснований. Тем более, что в описываемый период верховным сюзереном Ливонии считался отнюдь не шведский, а датский король, бывший с королем шведским, как известно, вечно «на ножах».

В пользу нашего предположения о немногочисленности войска противников князя Александра Невского говорят следующие факторы.

1) В описываемое время, после разгрома в описанной нами выше битве с татаро-монголами при Лигнице (Легнице, Вальштатте) в 1241 г., «братьев-рыцарей» в Тевтонском ордене насчитывалось не более ста;

2) Рыцарское «копье» («глефа», «шписс», «ланце») в описываемое время состояло, включая возглавлявшего его «брата-рыцаря», из трех человек: рыцаря, «оруженосца» («брата-сарианта») и конного стрелка-арбалетчика (имевшиеся в «тевтонском» войске пехотинце-«кнехты» в состав «копий» не входили);

3) Рыцарей в «баннере» («хоругви», «знамени»), согласно построению острия «клина» («кабаньей головы», или «свиньи», о которой у нас еще пойдет речь далее) должно было быть тридцать пять человек. Этому числу рыцарей соответствовали триста шестьдесят пять пехотинцев колонны (второй части построения). Таким образом, общее количество «тевтонов» составляло примерно четыреста человек (а не «десять-двенадцать тысяч воинства», как утверждает, например, В. Каргалов в своем очерке жизни и деятельности Святого Благоверного князя Александра Невского в книге «Полководцы X-XVI вв.», М., 1989, стр. 96, придавая тем самым Ледовому побоищу масштабы состоявшейся 15 июля 1410 года Танненбергской, или Грюнвальдской, битвы между армией Верховного магистра Тевтонского ордена и объединенным войском польского короля Владислава II Ягелло и Великого князя Литовского Витовта). С учетом же данных ливонской «Рифмованной хроники» это число, равно как и потери, определяются с точностью до человека, что и делают современные российские историки А. Кибовский в своем труде «Ледовое побоище» и Л. Маневич в своей работе «Русь и меченосцы».

Что же касается численности войска князя Александра Невского, то вряд ли она значительно превышала численность войска ливонских «тевтонов» и их союзников. На это также был ряд причин:

1) Войско князя Александра понесло немалые потери при штурме Копорья, Изборска и Пскова;

2) Был конец зимы, когда продовольствие заканчивается вообще (а в разоренных войной землях тем более), следовательно, снабдить провиантом многочисленное войско (даже такое традиционно неприхотливое в пище, как русское), а лошадей - фуражом не представлялось возможным;

3) Начиналась весенняя распутица, которая затормозила бы продвижение многочисленного войска, да еще отягощенного большим обозом;

4) Одержав победу в Ледовом побоище, князь Александр не продолжил войну с Тевтонским орденом (что свидетельствует об отсутствии у него необходимых для этого сил).

Заметим в скобках, что князь Александр Невский, будучи женатым на Вассе - дочери князя Брячислава Полоцкого - имел в Ливонии и личный интерес.Высланный князем Александром, после вторжения в Ливонию, для разведки передовой конный отряд под командованием Домаша Твердиславича (сына новгородского посадника Твердислава) и Кербета, был разбит «марианами». Сам Домаш Твердиславич пал в бою, его отряд был разгромлен. Остатки отряда Домаша бежали и соединились с войском князя Александра, который отошел с территории Ливонии в сторону Чудского озера - «вспятися на озеро», по выражению летописца.

5 (18) апреля 1242 г. на льду (хотя целый ряд современных историков, вопреки устоявшейся традиции, и отрицает, что «на льду») Чудского озера (озера Пейпус) - а вовсе не Ладожского озера, как, ничтоже сумняшеся, утверждал ревнитель «родноверия» и сочинитель новоязыческих мифов Александр Асов в своем фантастическом опусе «Славянские руны и "Боянов гимн"»! - сошлись сотни тяжеловооруженных всадников. Одни из них - под началом князя Александра Невского, другие - под началом ливонского ландмейстера (провинциального магистра) Тевтонского ордена Дитриха фон Грюнингена (хотя его личное участие в побоище также отрицается целым рядом историков). Вместо Грюнингена (Гренингена) часто называется Андреас фон Вельвен - он же фон Фельбен (упоминаемый в «Житии Александра Невского» - хотя и без прямой связи с битвой на Чудском озере - как «Андреаш», прибывший познакомиться с князем Александром с Запада, от «тех, что именуют себя слугами Божьими»). В действительности Ледовое побоище происходило совсем не так, как описано в привычных нам учебниках (и уж тем более не так, как оно показано в фильме рижского оккультиста и гомосексуалиста тов. Сергея Эйзенштейна «Александр Невский»). У Александра было множество стрелков, его дружина была облачена в красивые панцири. Начищенные шлемы воинов и их богато расшитые знамена сверкали на солнце. Из красочной картины сражения, в котором Александр Невский окружил ливонских «тевтонов» фланговой атакой кавалерии, а «тевтоны» проломили своей тяжестью лед, верно лишь то, что «тевтоны» во второй раз атаковали «свиньей». «Свиньей» («кабаньей головой») именовался плотный строй с тяжеловооруженными всадниками в «челе» (первых рядах, выстроенных «клином») и по бокам и пешими ратниками («кнехтами») в середине. Этот боевой порядок был необычен для светских рыцарей Европы. Большинство из них по соображениям личной и фамильной гордости просто не могло допустить, чтобы чье-то знамя находилось впереди их собственного. Светские рыцари с оруженосцами и челядью атаковали каждый сам по себе, образуя неправильную цепь. Новгородский летописец, писавший по горячим следам событий, воздал должное необычайно высокой дисциплине ливонских «тевтонов», которые «прошиблись свиньею сквозь полк» русских.

В первоисточнике - Новгородской Первой летописи - говорится просто: на восходе солнца в субботу немцы и чудь (эсты-эстонцы) атаковали русских «на Чудском озере на Узмени у Вороньего камня...и прошиблись свиньей сквозь полк, и была тут сеча велика немцам и чуди... и не было видно льда, покрылось все кровью...и немцы тут пали, а чудь дала плечи (бежала), и гоня били их на семи верстах по льду до Суболичьского берега, и пало чуди без числа, а немец четыреста, а иных пятьдесят руками взяли и привели в Новгород».

Согласно ливонской «Рифмованной хронике», «у русских было много стрелков, они отразили первую атаку, мужественно выстроившись перед войском короля (князя Александра Невского - В.А.). Видно было, что отряд братьев («баннер» - «хоругвь», или «знамя», отряд  численностью от тридцати до тридцати пяти рыцарей, а всего - до четырехсот всадников - В.А.) строй стрелков прорвал, был слышен звон мечей и видно, как раскалывались шлемы. С обеих сторон убитые падали на землю (или на траву, но не на лед! - В.А.). Те, кто был в войске братьев, оказались в окружении...братья упорно сражались, все же их одолели. Часть...вышла из боя, чтобы спастись...двадцать братьев остались убитыми и шестеро попали в плен». Цифры вполне соответствуют Новгородской Первой летописи: двадцать «братьев» (вероятно, рыцарей) сопровождало более четырехсот кнехтов, но в плен их всегда брали меньше (из в общей сложности пятидесяти немцев всего шесть рыцарей). Впрочем, скорее всего, под «братьями» в «Рифмованной хронике» подразумеваются не только орденские «братья-рыцари», но и «братья-сарианты» (полноправные члены Тевтонского ордена, не имевшие, однако, благородного, т.е. дворянского, происхождения и вооруженные, как правило, легче «братьев-рыцарей»).

Между прочим, многие современные историки склонны считать, что тяжеловооруженный «клин» рыцарской конницы вовсе не врезался в глубь вражеского строя, а развертывался перед неприятельским фронтом в линию, после чего бой распадался на ряд поединков (иначе рыцари и конные воины второго и последующих рядов клина не смогли бы войти в боевое соприкосновение с противником). Но как же тогда быть с сообщениями летописцев (причем обеих противоборствующих сторон) о сплоченном «тевтонском» ударном «отряде» («свинье»), прорвавшем русский строй? «Темна вода во облацех...»

В отличие от фильма Эйзенштейна, «братьям» ливонского филиала Тевтонского ордена в этой сече противостоял вовсе не пеший строй новгородского ополчения (участие которого в битве представлялось крайне важным для советской кинематографии и историографии, дабы лишний раз подчеркнуть «исторически прогрессивный», «народный» и «классовый» характер Ледового побоища - ведь и сам князь Александр, по версии розенкрейцера Эйзенштейна - в которой Ярославич, кстати говоря, ни разу лба не перекрестит, предоставив тевтонским «врагам народа» в изобилии пользоваться всевозможной христианской символикой! - выступает как своеобразный «вождь народных масс», разгром которыми «тевтонской» походной часовни, с последующим бегством епископа со Святыми Дарами под мышкой от настигающих его волков, особенно смакуется тов. Эйзенштейном! - в борьбе не только с «феодальной агрессией» коварного «латинского» Запада, но и с «собственными эксплуататорами» - новгородскими и псковскими толстосумами, среди которых присутствует, между прочим, и некий православный изменник-монах). По описаниям орденских хронистов, у князя Александра было множество стрелков, его дружина была облачена в красивые панцири. Начищенные шлемы воинов русских князей Александра и Андрея Ярославичей и их богато расшитые знамена сверкали на солнце. Далее мы еще подробнее коснемся этого аспекта битвы.

Никаких сведений об участии новгородского ополчения в Ледовом побоище (в отличие, скажем, от битвы с ливонскими «тевтонами» и их союзниками при Раковоре в 1268 г.) до нас не дошло. Кстати, даже если бы в Ледовом побоище и участвовало «народное» новгородское ополчение, оно было бы отлично вооружено и выглядело бы совсем не так убого, как в кино - мужики-лапотники с дубинами, ослопами, оглоблями, кольями, в «кольчужках» явно не по росту – «да не (классовый – В.А.) враг дал, сам ковал»! Или, как писала Наталья Кончаловская в главе «Слово о побоище Ледовом» своей столь любимой всеми нами в детстве книги «Наша древняя столица»:

И с дружиной наравне,
Мужики в овчинах,
Кто пешком, кто на коне,
Даже при дубинах.

Но дело-то совсем в другом. Ливонским «марианам» пришлось «пробиваться свиньей» через Передовой полк, состоявший вовсе не из «ремесленников, мелкого торгового люда» и уж тем более не из «крестьян» (как утверждали в наши незабвенные школьные годы авторы учебного фильма «Ледовое побоище», снятого по ленте тов. Эйзенштейна), а из профессиональных воинов отборной владимиро-суздальской княжеской «кованой рати» братьев Александра и Андрея Ярославичей, превосходившей «мариан» (войско которых, как мы знаем, состояло в основном из легко вооруженных чудинов-эстов) качеством и тяжестью вооружения (так что знаменитая фраза князя Александра из эйзенштейновской ленты: «Немец тяжелее нас, под ним (лед - В.А.) и подломится, нам что!» не имеет ничего общего с действительностью).

О подавляющей мощи русских дружинников в двойных кольчугах и блистающих шлемах сообщают все «тевтонские» источники, начиная с ливонской «Рифмованной хроники». В немецком описании Ледового побоища было особо подчеркнуто, что суздальская конная рать «короля Александра» в изобилии имела луки, обладавшие огромной убойной силой. Именно градом стрел, выпущенных из этих луков, русский Передовой полк отразил первую атаку ливонских «тевтонов».

Метит ратник, метит в цепь,
Что блестит на солнце, -
Хочет в шлем, в глазную щель
Поразить ливонца.
Стрелы острые у нас,
А попробуй, ну-ка!..
Попади «не в бровь, а в глаз» -
Хитрая наука!

(Наталья Кончаловская. «Слово о побоище Ледовом»).

Не углубляясь в выяснение вопроса о возможности прицельного (а не случайного) попадания в бою стрелой в глазную щель, отметим лишь следующее. Ливонцы повторили атаку, прорвали боевые порядки Передового полка и врубились в основную рать - Большой полк.

Расстановка русских войск была стандартной; князь во главе Большого полка в центре, впереди - Передовой полк, на флангах - полки Правой и Левой руки. Возможно, имелся еще и резервный, Засадный полк (как в фильме Эйзенштейна), однако обрывистый восточный берег Чудского озера в районе Вороньего камня делал его необязательным. Маневра для окружения ливонских «тевтонов»  Александру Невскому не требовалось - ведь они сами буквально рвались в окружение, в котором и погибли. В самоубийственной второй атаке участвовало более четырехсот ливонских конных воинов, в том числе около двадцати пяти «братьев-рыцарей». Менее десятка смогло прорваться назад и бежать по примеру чудинов-эстов, составлявших «тело» железной «тевтонской» «свиньи». Двадцать «братьев-рыцарей» полегло в жаркой сече, шестеро было взято в плен. В этом «тевтонская» хроника точно совпадает с русской (вместе с кнехтами - пятьдесят пленных немцев и четыреста убитых, усеявших своими телами окровавленный лед Чудского озера). В орденской «Младшей хронике Верховных магиствров» (нем.: «Die juеngere Hochmeisterchronik» - это название иногда переводится на русский как «Хроника Тевтонского ордена»), официальной истории Тевтонского ордена Девы Марии, написанной уже значительно позднее, говорится о гибели в общей сложности семидесяти орденских рыцарей (буквально «семидесяти орденских господ», нем.: «seventich Ordens Herenn»), погибших при взятии князем Александром Невским Пскова и в битве на Чудском озере.

Скорее всего, никакой лед под ливонскими «тевтонами» 5 апреля 1242 г. не проламывался, и под лед они не уходили (да и как в таком случае они смогли бы «усеять лед своими телами на протяжении нескольких верст»). Ведь место для битвы выбирал сам князь Александр, который уж точно не стал бы выстраивать свою собственную тяжеловооруженную отборную конницу на тонком, подтаявшем льду (именно на этом основании ряд историков вообще ставит под сомнение самый факт, что сражение произошло «на льду» Чудского озера, а не «при» Чудском озере)! Характерно, что даже Наталья Кончаловская в главе «Слово о побоище Ледовом» своей «Нашей древней столицы» не говорит ни слова о ливонцах, провалившихся под лед Чудского озера! А вот в другом, уже упоминавшемся нами выше, сражении с русскими, восемью годами ранее, в 1234 г., отец Александра Невского - князь Ярослав Всеволодович, потопил «братьев» ливонского ордена меченосцев (не влившегося еще в более крупный и сильный Тевтонский орден) в реке Эмбах-Эмыйяге-Омовже, под хрупкий лед которой некоторые из них действительно провалились. Весьма красочный и леденящий душу мотив потопления немецких рыцарей, проваливающихся под лед, присутствует не только в фильме Эйзенштейна, но и почти на каждой картине, посвященной Ледовому побоищу. Но история его происхождения уходит в прошлое не далее, чем до XV в., когда он был впервые внесен в описание Чудской битвы, включенное в Софийскую Первую летопись.

Укажем, кстати, средний вес защитного вооружения рыцаря первой половины XIII в.:

1) Кольчуга с длинными рукавами - около четырнадцати килограммов;

2) Кольчужные чулки (около восьми килограммов пара);

3) Щит (около четырех килограммов);

4) Шлем (около четырех килограммов).

Таким образом, общий вес защитного вооружения составляет около двадцати семи килограммов, при этом весьма равномерно распределенных по телу и нисколько не сковывающих движений (так что представление о «неповоротливых», «тяжеловесных», «неуклюжих» западных рыцарях на поверку оказывается не более чем мифом - во всяком случае, в отношении рыцарей XIII столетия). Для сравнения - полная выкладка современного пехотинца составляет более сорока (!) килограммов. Но это так, к слову.

А если даже кто-то из «тевтонов» и провалился под лед, то это могли быть только те «слуги Божии», которых воины князя Александра оттеснили на так называемые «сиговицы» - подтаявший лед, не выдержавший тяжести дерущихся и действительно проломившийся под ними. Видимо, среди этих немногочисленных провалившихся были не только «тевтоны», но и дружинники князей Александра и Андрея. Судя по иконографическим источникам описываемого времени, вооружение и доспехи русских дружинников практически не отличались от вооружения и доспехов западноевропейских рыцарей и, соответственно, весили не меньше. Не зря в «Слове о полку Игореве», описывающем события конца предыдущего, XII в., уже упоминаются «латынские» (латинские, то есть западноевропейские) шлемы русских князей.

Новгородская летопись так и говорит: «...иних (некоторых, нескольких, кое-кого - В.А.) вода потопи...». Впрочем, довольно об этом.

Судя по немецкой хронике, ливонские «тевтоны» и их союзники бросились в бой от страха перед могучей ратью, с которой «король Александр» отвоевал у них Псков и новгородские владения, захваченные ненадолго «марианами», а теперь шел на Дерпт. Именно дерптский епископ Герман фон Буксгевден взывал к ордену о спасении. И «тевтоны» спасли его - хотя и ценой собственных жизней.

Впрочем, князь Александр Невский вовсе не собирался осаждать и штурмовать Дерпт, претендуя лишь на дань, которую дерптский епископ был обязан платить новгородскому князю за право владения эстами.

Сразу же после битвы «Господин Великий Новгород» заключил мир - причем не с ливонским филиалом Тевтонского ордена, а с епископами Риги и Дерпта. Епископы прислали в Новгород посольство с извинениями за вторжение и предложением примириться на границах, существовавших до 1240 г., произведя размен пленных. Как сказано  в Новгородской Первой  летописи, «в том же (1242) году прислали немцы с поклоном» в отсутствие князя что мы заняли Водь, Лугу, Псков, Латыголу (Латгалию) мечом, того мы все отступаем, а что мы взяли мужей ваших, теми разменяемся, мы ваших отпустим, а вы наших пустите», и заложников псковских отпустили и умирились». Стороны заключили мир, причем о возобновлении выплаты дерптским епископом «юрьевской дани» новгородскому князю и речи не было (хотя именно из-за невыплаты этой дани и дело дошло до Ледового побоища)! Не ясно, участвовал ли князь Александр в подписании мирного договора. Во всяком случае, в 1243 г. он уже замещал на владимирском «столе» (великокняжеском престоле) своего отца Великого князя Ярослава Всеволодовича, вызванного татаро-монгольским Великим ханом в столицу Большой Орды - Харахорин (Каракорум).

Воодушевленные разгромом «тевтонов» в Ледовом побоище, в 1242 г. против власти ордена восстали пруссы. Непосредственной причиной восстания послужила, однако, не победа князя Александра, а нарушение Тевтонским орденом договора, по которому представителям прусской родоплеменной знати предоставлялось право участвовать в управлении делами земель. Восставшие опустошили Хелминскую землю (Кульмерланд), но большинство орденских замков устояло перед прусским натиском.

1 октября 1243 г. был подписан договор от взаимной защите и помощи между епископами Риги, Дерпта, острова Эзель и Тевтонским орденом Приснодевы Марии.

В 1244 г. в битве при Газе в далекой Святой Земле войско крестоносцев, в который входил и контингент ордена Девы Марии, было разгромлено объединенной армией хорезмийских и египетских мусульман. После поражения Христовых воинов под Газой у Тевтонского ордена осталось в Святой Земле всего три «брата-рыцаря» (триста девяносто семь «тевтонов» были убиты или попали в сарацинский плен).

В 1247 г. в Пруссию прибыло пополнение, состоявшее в основном из «братьев» других военно-монашеских орденов, и «тевтоны» перешли в наступление на прусских повстанцев.

23 ноября 1249 г. в битве при Крюкене пруссам удалось разгромить многочисленный отряд «тевтонов». В схватке пало пятьдесят четыре «орденских брата». Редко когда пруссам удавалось добиваться такого успеха в полевом сражении.

Короче говоря, процесс последовательной христианизации Прибалтики шел своим чередом, хоть и с переменным успехом.

А благоверный новгородский князь Александр Ярославич, по-прежнему конфликтовал с «Господином Великим Новгородом». Ему приходилось даже усмирять непокорство «боярской республики» на Волхове вооруженной рукой, «урезать носы» и «вынимать очи» особо буйным новгородцам, сумевшим настроить против князя его собственного сына Василия Александровича, посаженного за это разгневанным отцом в «поруб» после подавления бунта. В то же время Александр Невский (как и другой выдающийся военно-политический деятель XIII в. - князь Даниил Галицкий) - активно вел переговоры с папой римским Иннокентием IV, причем (подобно Даниилу) удостоился от папы королевского титула. Об истории получения Даниилом Галицким от папы римского короны «короля Руси (Рутении)» ныне не знают только полные невежды (чего не скажешь об аналогичной истории коронации Александра Невского - если не считать достаточно невразумительного описания в любимом всеми нами с детства романе Василия Яна «Юность полководца» прибытия к князю Александру Невскому таинственного пилигрима «Андреяша», что привез ему в мешке не что-нибудь, а... королевскую корону от наместника Петра-апостола из Рима и отосланного князем восвояси, так сказать, «несолоно хлебавши». Скорее всего, речь идет о домысливании уважаемым романистом, в компетентности которого у нас нет ни малейших сомнений - видимо, в угоду тогдашней политической конъюнктуре! - упоминания в «Житии» Святого благоверного князя Александра Невского некоего «Андреяша», пораженного выдающимися качествами победителя шведов в битве на Неве; хотя в действительности упомянутый в «Житии» князя Александра «Андреяш» - отнюдь не замаскированный под убогого «калику перехожего» тайный папский посланец, а ливонский ландмейстер Тевтонского ордена Андреас фон Вельвен (о чем совершенно недвусмысленно сказано в комментариях к «Житию»). До нашего времени сохранились две буллы (послания) папы Иннокентия Александру Невскому - между прочим, сватавшему своего сына за дочь правителя Норвегии Гакона (Хокона), исповедовавшего отнюдь не греко-православный, а римско-католический вариант христианской веры. В первой булле, датированной 22 января 1248 г., римский понтифик предлагал князю Александру, именуемому им «благородным мужем Александром герцогом Суздальским» (лат.: nobili viro Alexandro duci Susdaliensi), присоединиться, ПО ПРИМЕРУ ЕГО ПОКОЙНОГО ОТЦА ЯРОСЛАВА (выделено нами - В.А.), к римской (католической) церкви, и просил его, в случае наступления татар, «извещать об этом наступлении братьев Тевтонского ордена, в Ливонии пребывающих, дабы...безотлагательно поразмыслить, каким образом с помощью Божией сим татарам мужественное сопротивление оказать». А во второй папской булле (датированной 15 сентября 1248 г.) римский понтифик обращался к князю Александру, который в своем ответе на предыдущую буллу «со всяческим рвением испросил, чтобы (его) приобщили как члена к единой главе церкви через истинное послушание, в знак чего (он) предложил (папе) «воздвигнуть в граде твоем (Александра - В.А.) Плескове (Пскове - В.А.) соборный храм (кафедральный собор - В.А.) для латинян» (лат.: in Pleskowe civitate tua Latinorum Ecclesiam erigere cathedralem) уже как к «светлейшему королю Новгорода» (лат. illustri regi Nougardiae). Подробнее обо всем этом при желании можно прочитать в статье А.А. Горского «Два "неудобных" факта из биографии Александра Невского» // «Александр Невский и история России». Новгород, 1996, с. 84-75) и в книге Н.В. Кленова «Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород, Тверь, Смоленск, Москва», М., 2011, с. 42-43).   

Здесь конец и Господу нашему слава!

ПРИМЕЧАНИЕ

/1/ Согласно сохраненному русским историком В.Н. Татищевым фрагменту Иоакимовской летописи, основанному на воспоминаниях самовидца (очевидца) крещения Новгорода в 990 г. в Православную веру – возможно, самого епископа Иоакима, по которому была названа летопись - новгородских язычников при Великом князе Киевском и всея Руси Владимире Красное Солнышко крестили насильственно. У большинства новгородцев проповедь православного Христианства не вызвала сочувствия. Ко времени прибытия в Новгород епископа Иоакима обстановка там была накалена до предела. Противники христианства сумели организоваться и взяли верх в Неревском и Людином концах (в западной части Новгорода), взяв в заложники не успевших своевременно перебраться на другую сторону реки Волхова супругу и «неких сородников» (родичей) Добрыни (вуя, т.е. дяди) князя Владимира Киевского, облеченного миссией способствовать крещению новгородских язычников. Добрыня удержал за собой только Славенский конец на восточной (Торговой) стороне Новгорода. Местные язычники, настроенные на редкость агрессивно – «учиниша вече и закляшася вси не пустити [Добрыню] во град и не дати идолы опровергнути». Напрасно Добрыня увещевал их «лагодными словами» – новгородцы не желали слушать киевского христианизатора. Стремясь воспрепятствовать дружине Добрыни овладеть городским левобережьем, новгородцы разрушили  мост через Волхов, установив на левом берегу на берегу два «порока» (камнеметных орудия), «яко на сусчия враги своя».
 
Положение княжеской стороны осложнялось тем, что новгородская госпОда (знать) и жречество (волхвы) языческих богов примкнули к черни. В их лице народное восстание приобрело авторитетных вождей. Иоакимовская летопись особо выделяет двух вождей язычников: главного городского волхва («высшего над жрецами славян») Богомила и новгородского тысяцкого Угоняя. Богомил носил прозвище прозвище Соловей, данное ему за редкостное «сладкоречие», используемое им, «вельми претя народу покоритися (необходимости креститься)». Тысяцкий новгородцев Угоняй не отставал от Богомила, и, «ездя всюду, вопил: «Лучше нам помрети, неже боги наша дати на поругание». Воодушевленная речами тысяцкого и волхва, новгородские язычники напали на двор Добрыни, где содержались под стражей супруга и сородичи киевского воеводы, перебив всех заложников. После этого все пути к примирению были отрезаны, чего, видимо, и добивались речистые предводители язычников.
 
Добрыне не оставалось ничего другого, как применить вооруженную силу. Ночью несколько сот воинов-ъристиан под командованием княжеского тысяцкого Путяты были посажены в ладьи, незаметно для новгородцев спустились вниз по Волхову, высадились на левом берегу, немного выше города, и ворвались в Новгород со стороны Неревского конца. Новгородские язычники со дня на день ожидали прибытия вооруженных подкреплений – земского ополчения из новгородских «пригородов», о чем Добрыня, несомненно, был заблаговременно извещен. Расчет христианского воеводы оказался безошибочным: никто в ночном Новгороде не забил тревогу, приняв войско Путяты за пришедшую наконец на помощь новгородцам земскую рать язычников («вси бо видевши чаяху своих воев быти»). Под радостные крики заждавшейся помощи от «пригородных» яфзычников  новгородской стражи воины Путяты устремились ко двору тысяцкого Угоняя. Там они захватили врасплох не только самого новгородского тысяцкого, но и других вождей восстания язычников, пленив их и под стражей переправив на правый берег Волхова. Сам Путята с большей частью своих ратников затворился на дворе схваченного им тысяцкого Угоняя.
 
Сообразив, наконец, что в Новгород под видом своих проникла христианская дружина, новгородская стража забила тревогу. Толпа разъяренных язычников окружила двор Угоняя с засевшей там христианской дружиной Путяты. Однако язычники, оставшиеся без своевременно схваченных Путятой признанных вождей, разделилась на две части. Одни беспорядочно пыталась взять приступом двор Угоняя, другая принялась громить церкви и дворы местных христиан («церковь Преображения Господня разметаша и дома христиан грабляху»), забыв о необходимости охранять переправу через Волхов. Воспользовавшись этим упущением деморализованных отсутствием единого командования и грабежом язычников, Добрыня с христианским войском на рассвете форсировал Волхов. Столкнувшись с ожесточенным сопротивлением новгородцев, княжий вуй отказался от попыток сразу же пробиться на помощь к осажденному язычниками на дворе тысяцкого Угоняя Путяте. Поэтому вооруженный княжеский миссионер Добрыня, с целью отвлечь новгородцев от осады двора тысяцкого Угоняя, велел жечь дома на берегу. Для деревянного города пожар был страшнее войны. Новгородские язычники, сняв осаду двора Угоняя, занялись тушением пожара, грозившего спалить весь «Господин Великий Новгород». Добрыня же, воспользовавшись этим обстоятельством, освободил Путяту. В скором времени к христианским воеводам пришли на поклон послы от новгородцев.
 
Добрыня, «сломав рог язычников», занялся спасением их душ - крещением жестоковыйных новгородцев, по примеру своего венценосного племянника, крестившего аналогичным образом язычников киевских. Новгородские языческие капища были разорены православными крестоносцами Добрыни на глазах насилу усмиренных новгородцев, с «воплем великим и слезами» наблюдавших за низвержением своих «поганых» идолов. Разрушив капища язычников, княжеский вуй Добрыня «повеле, чтоб шли ко кресчению» на Волхов. Тем не менее, новгородское народное собрание - вече - упорно отказывалось официально признать перемену веры с языческой на христианскую. И потому Добрыне вновь пришлось прибегнуть к вооруженной силе. Не желавших принимать святое крещение закоренелых язычников княжеские воины «влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста». Иные язычники шли на хитрость, выдавая себя за принявших, якобы, крещение. Согласно одной из многочисленных легенд о насильственном крещении строптивого Новгорода, обычай русских православных христиан носить тельники (нательные кресты) связан именно с крещением новгородцев при князе Владимире Красное Солнышко: всем принявшим крещение новгородцам якобы были выданы нательные кресты, дабы отличить истинных христиан от «лукавнующих», только притворявшихся крещеными. Впоследствии вечно враждовавшие с новгородцами киевляне, гордые тем, что сами были крещены Владимиром Святым в 988 г. без особо кровавых эксцессов, дразнили вечно непокорных новгородцев, говоря: «Путята крестил вас мечом, а Добрыня огнем».