Гагарин, князь Иван Сергеевич, иезуит, сын князя Сергея (Сергия) Ивановича (см. в родословии) и (см. таже статью: Гагарин, Сергей Иванович, князь, сенатор), родился в Москве 20 июля 1814 г.

Мать, княгиня Варвара Михайловна, рожденная Пушкина, судя по её письмам к сыну, отличалась искренним благочестием и стойким характером. Под её надзором, Иван Сергеевич воспитывался в тесном домашнем кругу. При нем состоял наставник француз.

С ранних лет, Иван Сергеевич не долюбливал детских игр, был склонен к задумчивости; всю жизнь избегал шумных развлечений, редко танцевал, не играл в карты. Только однажды случилось ему выиграть 5000 рублей, он тут же их проиграл и навсегда покончил с картами.

В 1831 г. поступил студентом в Главный Архив Иностранных дел под начальство Малиновского. 1 сентября 1832 г., сдав экзамен в университете, произведен в актуариусы, а в следующем году, 4-го мая, причислен к миссии в Мюнхене, где его дядя, князь Григорий Иванович, женатый на Е. И. Сонмоновой, сестре С. И. Свечиной, был посланником.

Замечательны советы, данные ему матерью при вступлении в свет, о выдержке, самообладании, постоянстве, любви к труду, изучении наук, в виду преимущественно нравственной обязанности. С этих пор начинается умственная, всесторонняя деятельность князя Ивана Сергеевича.

Служба не мешала научным занятиям. Он много читал с пером в руках, изучал пандекты под руководством юриста, греческих классиков под руководством филолога, бывал у Шеллинга и у других знаменитостей.

В Мюнхене он сблизился с своим товарищем Ф. И. Тютчевым, первый оценил его поэтические дарования, привез его стихи в Петербург, сообщил Вяземскому, Жуковскому, Пушкину, бережно хранил их долгое время и передал, наконец, И. С. Аксакову для напечатания в Русском Архиве 1879 г.

В январе 1836 г. Иван Сергеевич был вызван в Петербург, пожалован камер-юнкером и временно определен в канцелярию министерства иностранных дел.

Часто бывая в Москве, он посещал П. Я. Чаадаева, о даровитости которого Шеллинг дал ему очень лестный отзыв. Беседы их затрагивали самые высокие, жизненные вопросы, и П. Я. Чаадаев проливал на них яркий свет.

Его Lettres philosophiques и Apologie d’un fou перешли потом к Ивану Сергеевичу.

В 1862 г. он их напечатал в Париже (Oeuvres choisies de Pierre Tchadaief), чем оказал не малую услугу русским мыслителям. В Москве выступали тогда западники и славянофилы.

По складу своего ума и научным приемам, Иван Сергеевич, как и Чаадаев, тяготел более к западникам, но не чуждался и славянофилов. «Гагарин был принят», пишет Ю. Ф. Самарин, его лучший друг с самого детства, «в так называемый славянофильский кружок с полным радушием; его общительный характер и живость располагали в его пользуй нравились всем». На самом деле князь Иван Сергеевич, не примыкал ни к какой партии. Только в Петербурге его соблазнил кружок, по числу членов, называвшийся les Seize.

Участниками были между прочими: Браницкий, Лермонтов, Жерве, Фредерикс, Монго-Столыпин, Сергей Долгорукий и будущий министр Валуев.

Деятельность кружка сводилась к вечерним беседам, а беседовали так, по заявлению Браницкого, как будто бы 3-е отделение вовсе не существовало.

По кончине дяди, князь Иван Сергеевич был переведен, 13 апреля 1838 г., младшим секретарем в Париж. Так была достигнута давно желанная цель: представлялась возможность много наблюдать, изучать, заводить знакомства. В гостиных герцогини de Rauzan и С. И. Свечиной встречались такие личности как Беррье (Веггуег), Моли (Moli), Монталамбер (Montalembert), Экштейн (Eckstein), Фаллу (Falloux), Ламеннз (Lamennais). С ними велись поучительные разговоры, обсуждались современные течения, разрешались жгучие задачи. Эти вечера с их очаровательною обстановкой служили лучшей школою для молодого дипломата.

Между тем научные занятия, особенно по части славяноведения и русской истории, шли своим чередом, и Самарин высылал в Париж длинные списки соответствующей литературы.

Так прошли четыре года. Жизнь в Париже прерывалась путешествиями по Германии, Бельгии, Голландии, Англии.

В апреле 1842 г. наступил перелом, долго таившийся в глубине души, и развитие которого можно проследить по дневникам. Последствием его был переход князя Ивана Сергеевича в католичество, а затем, 10 августа 1843 г., вступление в орден иезуитов. Его не удержала горячая любовь к семье и отечеству, он отрекся от завидного положения, от родового имения в 3000 душ крестьян, от всех благ мира сего.

По его собственному признанию впервые направили его на этот путь, с одной стороны, Чаадаев своими меткими соображениями, а с другой, Филарет Московский и Андрей Муравьев, доводы которых он считал очень слабыми. Постоянное общение с просвещенными католиками не могло также не отразиться на нем. А. И. Тургенев, посетивший его около этого времени, оправдывает его по своему. «Я был два раза в Saint-Acheul», пишет он К. С. Сербиновичу, «и спорил с послушником Иваном Ксаверием; но об этом после; не он во всем виноват, а мы, т.-е. вы, я, Филарет, Муравьев и весь летаргизм нашего православия: опять sa- pienti sat». Как ни как, но с тех пор, после перехода в католичество, соединение Восточной Церкви с Западною стало заветною мыслью князя Ивана Сергеевича. Он ей посвятил свои труды, свою жизнь, и остался ей непоколебимо верен до гробовой доски.

Окончив двухлетний новициат в Saint-Acheul, он занимался целые четыре года исключительно богословскими науками, был рукоположен в это время священником, потом сам преподавал церковную историю и, наконец, побывал в Риме. Все это служило как бы подготовкой для предстоящей деятельности в Париже, куда он прибыл в конце 1855 года.

К нему присоединились И. М. Мартынов, а впоследствии Е. П. Балабин и другие. Главною задачею этого кружка признавалось всестороннее изучение России, её истории и быта, с целью знакомить с нею иностранцев. Личное настроение князя Ивана Сергеевича осталось навсегда богословско-ироническое. При этом, хотя сам глубоко убежденный, он не навязывал своих убеждений другим, а только усердно их излагал, изустно и письменно, предоставляя их оценку внушениям совести каждого.

В таком духе было написано первое его сочинение: La Russie sera-t-elle catholique? (Paris, 1856), наделавшее не мало шума и появившееся очень скоро в переводе на русский язык, испанский и дважды на немецкий. По поводу национальных воззрений польская газета Czas жестоко обрушилась на автора. Умереннее, но в том же смысле выразился Przeglqd Pozna?ski (1857). Следствием этих нападок была газетная полемика, которая печаталась в Univers. Из русских немедленно или несколько позже обратились «к бывшему соотечественнику и единоверцу, а ныне отступнику православия, живущему в чужих краях» с упреками и опровержением протоиерей Яхонтов, Сушков, Хомяков, Муравьев.

Другие русские, не изменяя своей собственной точки зрения, отнеслись сочувственно к стремлениям князя Ивана Сергеевича.

Откликнулся также Н. И. Тургенев. Поставив вопрос гораздо шире, перенесши его на всемирную историческую почву, изложив свое мнение, он так окончил свое письмо от 20 июля 1856 года: «Вижу в Вас человека, пожертвовавшего всем на свете одной высокой, неземной цели; человека, которого всякая честная душа должна любить и уважать глубоко».

С католической стороны, отчасти и с польской, последовало полнейшее одобрение. Мысли, изложенные Иваном Сергеевичем, произвели глубокое впечатление на вестфальского барона Гакстгаузена (Haxthausen), автора дельного сочинения о России.

Для их практического применения он задумал обширный план. Его перу принадлежит введение к одному из немецких переводов. По его почину три немецких епископа сошлись с князем Иваном Сергеевичем в Падерборне и обсуждали вопрос о соединении церквей. Приняты были следующие решения: вызвать всемирное молитвенное движение в пользу намеченной цели, сблизить молящихся посредством братства наименованного Petrusverein, и основать особый журнал, который следил бы за его развитием. Haxthausen не замедлил отправиться в Рим с докладом о происшедшем, представлялся кардиналам Анхонелли (Antonelli) и Барнабо (Багпаbо), удостоился аудиенции в Ватикане, и получил папское одобрительное бреве на имя мюнстерского епископа Иоанна Георга (Iohann Georg).

В ноябре 1857 г. неутомимый барон был уже в Баден-Бадене, и провел гам четыре недели «в гостях» у незабвенной Великой Княгини Елены Павловны, которая обещала свое содействие в самых высших кругах. Завязалась интересная переписка с Россиею.

Гакстгаузен (Haxthausen) обратился к московскому митрополиту Филарету, прочил его в избранники священного дела, просил его самого молиться о единении и предложить синоду предписание таких же молитв. Вместо Филарета ответил А. Н. Муравьев.

Находясь случайно, по его уверению, у Филарета при доставлении письма, он взял на себя труд отповеди, так как заграничные сношения духовенству не дозволяются. Гакстгаузен отписался обстоятельно, но резко. Ему не верилось в нечаянное совпадение, тем более, что письмо было помечено из Киева. Несмотря на то, он тщательно опровергал приведенные Муравьевым богословские доводы.

Дальнейшие судьбы этого предприятия неизвестны. Самому князю Ивану Сергеевичу не разрешили приехать в Россию. Даже письмо на Высочайшее имя осталось без ответа.

Между тем висела в воздухе мечта о заграничном периодическом издании, где широкое место было бы предоставлено всякого рода статьям о России. Эта мечта, наконец, осуществилась в 1857 году появился первый том Etudes de th?ologie, de philosophie et I d’histoire. Редакцией заведовал князь Иван Сергеевич с товарищем французом.

Сотрудниками по русской части были И. М. Мартынов, болландист Де Бюкк (De Buck) и Вердьер (Verdi?re). Книги выходили раза три в год. Вышло всего шесть книг с статьями богословского и исторического содержания о России. С течением времени французский элемент стал все более и более преобладать, так что издание перешло в французские руки и подверглось коренному переустройству. Это не помешало Ивану Сергеевичу помещать в нем при случае свои статьи.

Среди постоянных забот о родине, его неотразимо прельщал Восток. Во время Крымской войны, вместе с известным математиком Коши (Cauchy), который был столь же усердным католиком, он участвовал в основании так называемой Oeuvre des ?coles d’Orient. Целью общества было школьное и воспитательное дело на Востоке, главным образом добывание повсюду материальных средств и предоставление их в пользу местных, учебных заведений. Первым председателем общества выбрали адмирала Матьё (Mathieu), первым директором аббата Лавижери (Lavigerie), знаменитого впоследствии архиепископа алжирского.

В совет вошли выдающиеся личности дипломатического ведомства, также военного и морского, и представители восточных миссионеров. Общество существует до сих пор и ежегодно высылает на Восток довольно таки крупные пособия.

В виду этой деятельности не удивительно, что в 1859 г. князь Иван Сергеевич был приглашен сопутствовать, в качестве духовника, паломникам, отправляющимся в Иерусалим. 3 апреля он отплыл из Марселя, пробыл три месяца на Востоке и описал свое путешествие в первом томе Etudes того же 1859 г.

В следующем году он опять посетил Сирийскую миссию, а потом провел там два года (1862-1864), преподавая церковную историю в Газире, где находилась тогда богословская школа, проповедуя по-французски в Бейруте, изучая арабский язык и местные особенности. Его задушевное желание было поселиться навсегда в Бейруте и образовать там скромный русский очаг. Но, кроме других препятствий, его здоровье сильно пострадало от непривычного климата. Частые недуги принудили его возвратиться в Европу в 1865 г. С тех пор он постоянно жил в Париже, и только некоторое время в Страсбурге и Версали.

Здесь следует упомянуть об обвинении по случаю дуэли Пушкина.

В 1863 г. некто Аммосов выпустил книжку под заглавием: Последние дни жизни А. С. Пушкина со слов К.К. Данзаса. В ней находилось утверждение, будто бы князь Иван Сергеевич, будучи уже за границею, признался, что подметные письма, подосланные Пушнину и причинившие его дуэль, «были писаны у него и на его бумаге, но не им, а князем Петром Владимировичем Долгоруковым». Таким образом, князь Иван Сергеевич выставлялся соучастником этого гнусного дела, да к тому же жалким предателем. Долг чести обязывал автора проверить свои утверждения и привести доказательства. Он этого не сделал и выдал за истину пустой вымысел, ибо такого рода признание вовсе не состоялось. Долгоруков проживал тогда в Лондоне, прочел в Современнике разбор книжки Аммосова, и с негодованием отверг взведенную на него и на князя Ивана Сергеевича клевету. Письмо его напечатано в Современнике (октябрь 1863) и в Колоколе 1 августа того же года.

В 1865 г., по случаю Воспоминаний Соллогуба о Пушкине, Биржевые Ведомости, не наведши новых справок, воспроизвели рассказ Аммосова. Тогда князь Иван Сергеевич, уже вернувшийся из Бейрута, заявил торжественно, дал честное слово, что не принимал никакого участия в составлении и посылке роковых для Пушкина писем. О Долгорукове он также свидетельствовал, что никаких улик против него не знал и не примечал. Письмо напечатано в Биржевых Ведомостях, № 154. Все дело сводится к тому, что тяжкое обвинение, пущенное в оборот, никем и никогда не было доказано.

Приблизительно к тому же времени относится полемика с Ю. Ф. Самариным. В сороковых годах между обоими друзьями велась оживленная переписка. Она отличалась сердечною откровенностью. Разрыв совершился на почве вероисповедных убеждений. И вот в 1865 г. Самарин печатает в газете День, на имя И. М. Мартынова, пять писем против иезуитов. Между прочим, он горько жалуется на князя Ивана Сергеевича, как будто его книжка La Russie sera-t-elle catholique7 была доносом на славянофилов, причем ссылается на общественное настроение в 1851 году. На этот упрек не трудно было ответить: книжка вышла в 1856 г., при совершенно новых условиях, вслед за манифестом Александра II. Пользуясь случаем, в письме к Самарину от 18(30) января 1866 г. князь Иван Сергеевич изложил свой взгляд на славянофильство и на превозносимые им начала православия, самодержавия и народности. Это письмо смахивает на profession de foi.

Дальнейшая жизнь князя Ивана Сергеевича сложилась так, что он совместно отдавался и чисто духовным занятиям и литературным трудам. С русскими католиками поддерживались близкие сношения. Некоторое время, пока С.И. Свечина была в живых, её гостиная служила сборным пунктом. Большая часть этих русских поселилась в Париже или в его окрестностях, другие в нем перебывали. Шувалов был барнабитом, Наталья Нарышкина сестрою милосердия. князь Трубецкой жил в Beifontaine, князь Августин Голицын в Версали. Приезжали в Париж Ермолов, Печерин, князь Федор Голицын, Шулепников, Эйнерлинг и другие.

Письма С. И. Свечиной к князю Ивану Сергеевичу освещают эту сторону его деятельности. Они относятся к сороковым и пятидесятым годам, но того же рода явления повторялись и позже при других обстоятельствах и среди других личностей.

Услужить ближнему князь Иван Сергеевич был всегда готов. К нему обращались и французы за советом и руководством. Его приглашали в монастыри и семинарии для так называемых retraites. Чаще других с этою целью вызывал его в Орлеан тамошний епископ и его искренний друг Mgr Dupanloup. Бывшие ученики иезуитских школ знали и уважали князя Ивана Сергеевича. Они сплотились около него в Париже, и долгое время он был духовным отцом этих молодых людей. Несколько лет сряду он занимался маленькими трубочистами, собирал их вокруг себя по воскресениям, утром наставлял и обучал, а вечером приискивал приличные развлечения.

Что касается до литературы, то князь Иван Сергеевич обменял свое несомненное дарование на мелкую монету. Взяться за одно крупное дело ему не удалось. Помехою были многочисленные связи и сношения, обширная переписка, плохое здоровье. Его мучила подагра и бессонница. Впрочем это было отличительным свойством его характера: быстро переходить от одного предмета к другому, начинать самому, и предоставлять другим развитие начатого. При всем том он успел написать не мало: Le Clerg? russe, L’Eglise russe et VImmacul?e Conception, La vie du S. Folloppe, и значительное число статей богословского и исторического содержания, рассеянных в Etudes, Correspondent, Contemporain.

Кроме Чаадаева, он издал записку барона Haxthausen: La Question religieuse en Pologne, анекдоты графа de Maistre, мемуары нунция Аркетти, мемуары о иезуитах в Белоруссии. Journal de Bruxelles считал его между своими постоянными сотрудниками.

Корреспонденции о России помещались также в других газетах. Должно также упомянуть, что в бумагах князя нашлись записки о восточных делах, о миссионерской деятельности, о римских порядках и разного рода заметки по части истории, археологии, генеалогии и филологии.

князь Иван Сергеевич пережил почти всех своих лучших друзей. Особенно его огорчила кончина Н. И. Тургенева, в семействе которого он был всегда желанным гостем. Дорожил он также памятью А. О. Смирновой, её дочь Ольга Николаевна не раз помянула его добрым словом.

Сам он умер в Париже 8(20) июля 1882 года.

Отпевание происходило в церкви Св. Магдалины.

Похоронен князь Иван Сергеевич на кладбище Mont-Parnasse.

И. С. Лесков, видевший его незадолго перед его смертью, дал о нем такую характеристику: «Он не был человек хитрый и совсем не отвечал общепринятому вульгарному представлению об иезуитах. В Гагарине до конца жизни неизгладимо сохранялось много русского простодушие и барственности, соединенной с тою особою «кадетскою» легкомысленностью, которую часто можно замечать во многих русских великосветских людях, не расстающихся с нею даже на значительных высотах занимаемого ими ответственного положения. И.С. Гагарин был положительно добр, очень восприимчив и чувствителен. Он был хорошо образован и имел нежное сердце. Какою дозою ветрености и неосторожной кадетской шутливости он был одержим в молодости, — я не знаю. Знать это, может быть, было бы интересно. Но он не был ни хитрец, ни человек скрытный и выдержанный, что можно было заключить по тому, как относились к нему некоторые из лиц его братства, в котором он, по чьему-то удачному выражению, не состоял иезуитом, а при них содержался» (Исторический Вестник 1886 г., т. XXV, стр. 273). Напрасно Лесков делает ту последнюю оговорку: вся переписка князя Ивана Сергеевича свидетельствует, как его собратья его любили и уважали, и как он сам был привязан к ордену. Напрасно тот же автор настаивает на «кадетских» затеях: единомышленнику Фаллу (Falloux) и Дюпанлу (Dupanloup) это не к лицу. Для полноты образа следует еще прибавить, что князь Иван Сергеевич неизменно и глубоко любил свое отечество.

См. также: Родословие князей Гагариных