Согласно Бухарестскому миру от 16 мая 1812 г., завершавшему шестилетнюю Русско-турецкую войну, Россия приобрела территорию между Днестром, Прутом, Дунаем и Черным морем. Тем самым Российская империя достигла предела своего территориального расширения в юго-западном направлении, а новая граница по реке Прут просуществовала (с небольшими изменениями в 1856-1878 гг.) вплоть до революции 1917 г.¹ Территориально-политические изменения 1812 г. означали не только сокращение османских пределов, но и утрату вассальным османским княжеством Молдавия значительной части своей территории. На протяжении XIX -начала XX в. политическая эволюция запрутской Молдавии и Бессарабии, как вскоре стала называться новая российская окраина, проходила в очень разных направлениях. Вот почему и сама окраина, и ее название пережили империю, их породившую, продолжая существовать и в межвоенный период, когда создание Великой Румынии временно ликвидировало границу на Пруте. Катаклизмы Второй мировой войны и советизации 1940-х гг., с одной стороны, привели к воссозданию границы 1812 г., а с другой -способствовали исчезновению старой Бессарабии и превращению бывшей имперской окраины в новое этнополитическое формирование (Молдавская ССР), ставшее в 1991 г. независимым государством. Однако и по истечении двух десятилетий существования в качестве субъекта международных отношений Республика Молдова не утратила некоторых черт пограничного пространства, для лучшего понимания которых может быть полезным новое обращение к истории Бессарабии как окраины Российской империи в 1812-1917 гг. Данная глава представляет собой своеобразное предисловие к этому периоду. В ней будет рассмотрен общий историко-географический контекст, определивший специфику пруто-днестровского междуречья к началу XIX столетия, который послужит основой для последующего рассмотрения процесса конструирования Бессарабии как имперской окраины.

Молдавия и Валахия в составе Османской империи

С момента своего формирования в середине XIV в. Молдавское княжество, как и возникшая несколько ранее к югу от Карпат Валахия, было объектом борьбы нескольких соседних государств. Появление обоих княжеств на политической карте было связано с ослаблением Золотой Орды и усилением Венгерского и Польского королевств². В течение первого столетия своего существования Молдавия и Валахия испытывали религиозное и культурно-политическое влияние увядающей Византии и соседних славянских государств. При том, что этнические румыны составляли большинство подданных молдавского и валашского господарей, свидетельством изначальных славянских влияний был церковнославянский язык, использовавшийся господарскими канцеляриями вплоть до конца XVI в.³ К концу средневекового периода княжества вошли в политическую орбиту Османской империи, оставаясь в ней вплоть до начала XIX в., несмотря на периодическое усиление польских и венгерских, а позднее австрийских влияний. В отличие от большинства соседей Молдавия и Валахия не были политическими образованиями имперского типа. Элиты княжеств с течением времени становились все более гетерогенными с этнической точки зрения, а их политическая культура определялась многовекторностью политических и цивилизационных ориентаций. Столетия существования в условиях фронтира⁴ наложили отпечаток на политические институты и социальные отношения, что, в свою очередь, определило специфику и формы модернизации в XIX столетии.

Консолидация власти первых господарей проходила под воздействием византийской модели правителя-автократа, но без присущих последнему имперских амбиций. Ряд высших государственных должностей (логофет, вестиар, спатарь, комис) и тип отношений светской и духовной власти также свидетельствовали о византийских влияниях. С целью укрепления своей власти господари использовали византийскую правовую традицию в пику неписаным обычаям страны⁵. В то же время поздневизантийские элементы сосуществовали с автохтонными институтами, такими как Великое собрание страны и крестьянское ополчение. Длительное сохранение этих архаичных образований отражало раннюю концентрацию политической власти в руках господарей в условиях слабой социальной дифференциации и сравнительно позднего попадания крестьянства в феодальную зависимость от бояр⁶. В отличие от территорий к югу от Дуная румынские крестьяне сохраняли общинные свободы и служили важной социальной опорой господарей в течение первых полутора столетий истории княжеств. Поддержка свободного крестьянства позволяла господарям выдерживать натиск султанов до конца XV столетия и впоследствии сохранить значительную автономию в составе Османской империи.

В то время как на территориях к югу от Дуная османское завоевание пресекло средневековую сербскую и болгарскую государственность и сопровождалось уничтожением или обращением в ислам местных элит, Молдавия, как и соседняя Валахия, превратилась в вассалов Порты на условиях выплаты ежегодной дани (ха- рач) и предоставления вспомогательных отрядов во время султанских походов. С течением времени Османы ужесточили свой контроль, лишив господарей дееспособной армии и права вступать во внешнеполитические союзы, а также установив торговую монополию в княжествах. Несмотря на это, Молдавия и Валахия так и не превратились в османские провинции (пашалыки) и остались христианскими странами, в которых мусульманам селиться было запрещено. В рамках исламской правовой традиции положение княжеств определялось понятием «ахд», или соглашения, характеризовавшего его как промежуточное пространство между «пределом Ислама» и «пределом войны». В то же время статус княжеств в системе османских владений оставался довольно неопределенным. Этому способствовала гетерогенность исламского права (не все школы которого признавали категорию «ахд»), а также склонность Османов рассматривать подобные соглашения с немусульманскими вассальными территориями как временные и подлежащие отмене по окончательной победе ислама. В то время как господари рассматривали договоры с Портой в контрактных категориях римско-византийского или европейского феодального права как длительные и взаимосвязывающие, Османы расценивали их в качестве односторонних временных привилегий, предоставленных мусульманскими правителями немусульманскому населению и нуждавшихся в постоянном подтверждении со стороны султанов⁷. Конфликт интерпретаций, порожденных различными правовыми традициями, на практике разрешался конкретным соотношением сил. С началом упадка Османской империи в конце XVI в. и временного усиления Габсбургов и Польши превращение Молдавии в пашалык стало не только проблематичным, но и экономически невыгодным. Часто сменяя господарей и постоянно повышая размеры дани и подарков, османские правители добились существенного увеличения доходов с Молдавии, чего нельзя было сказать о других провинциях империи. Вот почему Османы предпочли сохранить местные институты и после того, как опасность потери Молдавии и Валахии уменьшилась⁸.

Важным инструментом контроля над Молдавией и Валахией стало создание турецких крепостей вдоль Дуная и Днестра, сопровождавшееся отчуждением прилегающих территорий. Население данных территорий выводилось из-под юрисдикции молдавских и валашских властей и превращалось в «райя». Термин «райя» использовался Османами для обозначения податного христианского населения, находившегося под непосредственным управлением пашей. Со временем термин «райя» стал применяться и для обозначения отчужденных территорий. Истоки этой системы относятся к 1417 г., когда валашский господарь Мирча Старый признал себя вассалом султана и уступил Османам крепости Турну и Журжу на левом берегу Дуная. После упорного сопротивления то же самое сделал в 1484 г. молдавский господарь Штефан Великий, уступивший крепости Килию и Белгород (Аккерман) османскому султану Баязиду II. Спустя полстолетия, в ходе карательного похода в Молдавию, Сулейман Великолепный обращает в райя всю южную часть пруто-днестровского междуречья и основывает крепость Бендер. В 1595 г. Османы основывают крепость Измаил, а в 1622 г. -Рени. Наконец, в 1713 г. вслед за Прутским походом Петра Великого, Османы превращают в райя земли вокруг крепости Хотин на севере Молдавии. Создание райя не сопровождалось серьезным территориальным размежеванием, что позволяло турецким пашам из придунайских и приднестровских крепостей нарушать юрисдикцию господарей и вторгаться в пределы Молдавии с целью обеспечения своих гарнизонов продовольствием. Это обстоятельство способствовало низкой плотности населения в южных и восточных районах княжества и определяло высокую мобильность молдавского крестьянства.

То же воздействие имели и частые набеги крымских татар, использовавшиеся Османами в качестве способа наказания нелояльных господарей. С первой половины XVI столетия Буджакская степь, расположенная в нижней части пруто-днестровского междуречья, превратилась в место кочевья ногайских вассалов крымских ханов, составивших так называемую Белгородскую или Буджак- скую орду. Ногайцы стали важным фактором контроля над Молдавией и при случае легко могли быть использованы в карательных целях. В середине XVIII в. расположенное к югу от Кишинева местечко Каушаны стало ставкой крымского хана, Крым-Гирея, с именем которого связан последний татарский набег на российские территории в 1769 г. Периодические набеги крымцев и постоянное присутствие их вассалов на юге определили специфику расселения молдавского крестьянства. Селения обычно располагались в стороне от больших дорог, где они могли стать легкой добычей османов и татар, а крестьяне были постоянно готовы сняться с места и найти убежище в густых кодрских лесах, что они нередко и делали. Все вышеперечисленные обстоятельства делали Молдавию, и особенно ее восточную часть, контактной зоной оседлого населения и кочевников, благодаря чему княжество сохраняло характер фронтира на протяжении всего раннемодерного периода.

После того как правители Молдавии и Валахии стали вассалами Османской империи, население этих княжеств оказалось втянутым в региональное разделение труда, ставшее важным фактором в эволюции отношений между господарями, боярами и крестьянством. Экономика имперской столицы основывалась на двух ключевых составляющих: поставках продовольствия и рабах. С целью обеспечения снабжения Стамбула Османы были заинтересованы в организации экспорта зерна и скота из княжеств сухим путем, в дополнение к поставкам из Египта, осуществлявшимся по морю и уязвимым для пиратских атак. До конца XV столетия значительные объемы зерна импортировались из польско-литовских земель по Днепру и Черному морю при посредничестве генуэзцев. Падение Кафы и формирование стратегического союза между Портой и крымскими ханами открыло период набегов крымских татар на южные районы Речи Посполитой и Московского государства. Эти набеги нарушили поставки зерна, но взамен обеспечили стамбульскую экономику другой важной составляющей -рабами. В результате в течение XVI в. Северное Причерноморье вновь обратилось в «дикое поле», что создало условия для формирования казачьих сообществ, в то время как экспорт польского зерна обратился на север, превратив Гданьск в устье Вислы в важнейший торговый центр⁹. В этих условиях Молдавия и Валахия заменили Речь Посполитую в качестве основных поставщиков скота и зерна в столицу Османской империи. Режим торговой монополии обеспечивал Османов необходимым количеством продовольствия по ценам, зафиксированным ниже рыночного уровня¹⁰. В то же время частые военные действия и карательные рейды турок и татар определяли предел развития экспортно ориентированной экономики в княжествах и объясняли высокую для оседлого общества степень мобильности крестьянства, в экономической деятельности которого скотоводство характерным образом преобладало над земледелием¹¹.

Ужесточение режима османского господства имело ряд политических и социальных последствий. В выигрыше оказалось боярство, укрепившее свои политические и социальные позиции на фоне ослабления власти господарей и постепенного закрепощения свободного крестьянства. Истощение господарского земельного фонда и упадок таких архаичных эгалитарных институтов, как Собрание страны и крестьянское ополчение, сопровождались усилением боярского и церковного землевладения, а также увеличением сеньориальных податей. До определенного момента интеграция Молдавии в экономическое разделение труда в Османской империи была на руку крупному боярству, которое все более ориентировалось на стамбульский рынок, извлекая существенные прибыли из поставок скота. Цена этого экономического сотрудничества между Османами и боярством легла на крестьян и города, часть которых также попала в этот период в сеньориальную зависимость¹².

Экономическое и социальное усиление молдавского и валашского боярства сопровождалось укреплением его политических позиций, что превращало политическую систему княжества в боярскую олигархию¹³. Это особенно характерно для XVII столетия, когда несколько крупных боярских родов (Мовилэ, Уреке, Костин) монополизировали важнейшие государственные должности и определяли избрание господарей, налагая на них условия, подобные тем, что польская шляхта сумела навязать королевской власти столетием ранее¹⁴. Первая половина XVII столетия были временем наибольшего усиления культурного влияния Польши на Молдову. В этот период польский становится вторым языком молдавской элиты.

Однако, несмотря на значительность экономических и социальных привилегий молдавских и валашских бояр, им не удалось консолидировать свое политическое влияние посредством каких- либо представительных институтов. Единство боярства как сословия ослаблялось проникновением в его ряды иноэтничных (преимущественно греческих) элементов¹⁵. Отсутствие примогенитуры, низкая производительность земельных угодий и частое их перераспределение не позволяли боярству превратиться в классическую земельную аристократию и делали его зависимым от централизованного распределения феодальной ренты, то есть от государства¹⁶. Необходимость дополнять сеньориальную ренту доходами от государственных должностей со временем позволила господарям «приручить» молдавское боярство. Конкурируя между собой за доступ к высшим государственным должностям, отдельные боярские кланы порой добивались назначения своих ставленников на господарский престол, однако боярству как классу так и не удалось добиться установления «аристократической республики», подобной Речи Посполитой¹⁷.

Начало оманского отступления в Европе в конце XVII в. дестабилизировало систему политических отношений, существовавшую на протяжении предыдущего столетия. С одной стороны, поражение турок под стенами Вены в 1683 г. открыло перспективу потери Османами контроля над Молдовой и Валахией. Наглядная тому иллюстрация последовала тремя годами позже, когда лидер антиосманской коалиции польский король Ян Собеский захватил Яссы и приказал своим войскам сжечь списки молдавско-османских договоров, определявших вассальный статус княжества. Переход молдавского господаря Дмитрия Кантемира на сторону Петра I во время Прутского похода 1711 г., а также потеря Малой Валахии (Олтении) в ходе новой войны с Габсбургами в 1716-1718 гг. еще более обеспокоили турецкое правительство¹⁸. В этих условиях господари и бояре проявили способности политического маневрирования и многовекторной дипломатии, выработанные столетиями выживания в пограничном пространстве. Чтобы избежать потери княжеств, Османы отказались от назначения господарей из представителей автохтонных боярских родов и установили в Молдавии и Валахии монополию фанариотов¹⁹. Если ранее Османы использовали молдавских бояр для контроля над господарями, отныне эту функцию в отношении всей политической элиты княжеств стали выполнять представители греческой аристократии из стамбульского района Фанар. Помимо сохранения Молдавии и Валахии в политической орбите Османской империи, новые правители княжеств должны были решить другую, не менее настоятельную задачу. Бедствия и разрушения, связанные с вторжениями османских, татарских, австрийских и российских войск, а также усиление сеньориальной эксплуатации вызвали массовое бегство крестьян за Дунай и в Трансильванию. К четвертому десятилетию XVIII в. масштабы данного процесса открыли перспективу полной депопуляции княжеств²⁰. Фанариоты должны были изменить ситуацию хотя бы для того, чтобы быть в состоянии выплачивать дань Порте, а также компенсировать те материальные затраты на подарки османским чиновникам, которые открывали им путь к молдавскому и валашскому престолам.

Данные обстоятельства определили политику наиболее значительного представителя фанариотов, Константина Маврокордата, попеременно занимавшего молдавский и валашский престолы на протяжении тридцати лет. Не видя возможностей для сохранения крепостной зависимости в условиях массового бегства крестьян, а также стремясь перераспределить феодальную ренту в пользу государства, Маврокордат объявил крестьян лично свободными и официально зафиксировал размеры барщины, которые те были обязаны выполнять в пользу землевладельцев в обмен на право пользоваться их землей²¹. Отдаленно напоминая политику защиты крестьянства (Bauernschutz), проводимую в тот же период австрийскими Габсбургами, данные меры Маврокордата сопровождались реформой внутреннего управления, в ходе которой принцип «кормлений» был заменен жалованьями чиновникам, а во главе уездной администрации назначалось сразу два исправника (в расчете сократить тем самым их злоупотребления). В основу новой системы налогообложения были положены так называемые «людо- ры», или «числа», -фискальные единицы, включавшие в себя несколько крестьянских семей²². Наконец, Маврокордат попытался сделать государственную службу единственным источником социально-привилегированного статуса, поставив наличие боярского чина в зависимость от исправления индивидом определенных государственных должностей²³. Данная политика государственной От османского фронтира к российской окраине 4 1 консолидации и сокращения боярских привилегий и во второй половине XVIII столетия находила своих адептов, в частности, в лице валашского господаря Александра Ипсиланти (1774-1782). Однако кратковременность пребывания фанариотских господарей у власти, а также зависимость успеха принятых ими мер от утверждения преемниками определила плачевную судьбу многих преобразований. Ослабив боярскую олигархию, их политика так и не привела к превращению последней в служилый класс, как то имело место в России или в Пруссии. Возведение в боярское достоинство родственников и людей из многочисленной свиты господарей провоцировало трения между фанариотскими и автохтонными элементами в среде молдавского и валашского боярства. Наконец, сокращение объема оброка и барщины в пользу государственных повинностей в середине XVIII столетия вызвало стремление бояр «отыграться». Данное обстоятельство наделяло соседние империи инструментом влияния на молдавские и валашские элиты, что и было использовано российскими властями после присоединения Бессарабии²⁴.

Таким образом, социальная и политическая эволюция Молдавии и Валахии в период позднего Средневековья и раннего Нового времени в значительной степени определялась ее расположением в зоне пограничья, включавшего Нижний Дунай и Северное Причерноморье. Изменения в соотношении сил между Османской империей, монархией Габсбургов и Польшей в этом пространстве влияли на внутреннюю ситуацию румынских княжеств. В то же время данная взаимосвязь никогда не была линейной. Порой один и тот же внешний фактор мог повлечь за собой различные внутриполитические изменения. Напротив, сходные внутренние процессы могли быть обусловлены различными внешними влияниями. Так, османский натиск первоначально оказывал мобилизующее воздействие и способствовал консолидации власти господарей. Однако в XVI и XVII столетиях установление османского господства повлекло за собой усиление боярства за счет господарской власти. Начало османского отступления из Европы под давлением Габсбургов на рубеже XVII-XVIII вв. привело к установлению фанариотского режима, который способствовал одновременно и полной подконтрольности господарей Порте, и ослаблению позиций боярства. С другой стороны, упрочение османского контроля над княжествами в первой половине XVIII в. не привело к их превращению в османские провинции и культурной ассимиляции.

Реформы господарей-фанариотов способствовали сохранению и углублению социальной, политической и культурной обособленности Молдавии и Валахии в системе турецких владений. Эта обособленность послужила основой постепенного отмежевания княжеств от Османской империи в XIX в.

Дунайско-причерноморское пограничье в XVIII -начале XIX в.

Данная тенденция была частью более масштабного изменения дунайско-причерноморского пограничья в XVIII -начале XIX в., составляющего, в свою очередь, интересный аспект в общей эволюции фронтира как исторического феномена. В древности Фронтир представлял собой зону, непосредственно прилегающую к линии укреплений (таких, как римский лимес, Великая Китайская стена) и возникавшую в ситуации, когда «крупное государство со сложной организацией вступило в контакт с населением, отвергавшим порядок, мир, материальные и моральные аспекты цивилизации, предлагаемые данным государством». Сам термин «фронтир», появившийся в раннемодерный период, первоначально обозначал фронт военных действий. Впоследствии он стал применяться фигуративно по отношению к централизованной монархии и, наконец, превратился в границу модерного государства, определяемую как «территориальная проекция внешних пределов самоопределившейся нации»²⁵. Несмотря на явную упрощенность вышеприведенной схемы²⁶, эволюция фронтира в Европе так или иначе была связана с возникновением территориального государства и территориального суверенитета²⁷. В то же время трансформация укрепленной черты, отделяющей цивилизацию от варварства, во фронт военных действий территориальной монархии и далее в демаркационную линию между двумя национальными государствами составляла лишь одну из возможных траекторий развития фронтира. В других регионах, в частности на юго-востоке Европы, попытки воспроизвести результат многовекового развития западноевропейского фронтира, предпринятые в конце XIX -начале XX в., привели к печальным последствиям ввиду того, что исходным пунктом эволюции здесь был исламский фронтир. Отражая разделение мира на «предел Ислама» и «предел войны», исламский фронтир был пространством, в котором доминировали полукочевые «воины за веру», такие как исламские «гази» или христианские ускоки, влахи, гайдуки или казаки²⁸. На протяжении двух столетий после поражения Османов под стенами Вены экспансия Габсбургской монархии, а позднее и Российской империи превратила дунайско- причерноморское пограничье из исламского фронтира в модерную разновидность римской «границы цивилизации», представлявшей собой укрепленную линию с примыкающей к ней зоной сельскохозяйственной колонизации. Данный процесс в значительной степени изменил характер пограничного пространства и положил конец тысячелетнему господству в нем кочевых и полукочевых элементов, которые были существенным фактором османской экспансии на предыдущем этапе.

Если в XV, XVI и даже XVII столетиях союзы с полукочевыми элементами пограничья, а также преобладающий способ ведения войны способствовали господству Османской империи, обозначенные выше изменения экологии пограничья усилили соперников Турции. Изменения баланса сил на рубеже XVII и XVIII вв. послужили началом преобразования исламского фронтира во фронтир сельскохозяйственной колонизации, осуществлявшейся Габсбургами и Романовыми, а затем и в совокупность модерных государственных границ. Специфика этого процесса заключалась в том, что за османским завоеванием Балкан не последовала австрийская или российская реконкиста. Вместо этого территориальная экспансия соперников Османской империи с какого-то момента сменилась формированием и консолидацией небольших политических образований, остававшихся до поры под формальным сюзеренитетом Османов, но все больше обретавших облик модерных государств под протекторатом Австрийской или Российской империи. Молдавия, Валахия и вновь возникшая на политической карте Сербия интегрировались в систему европейских государств независимо от Османской империи, частью которой они по-прежнему формально являлись. Начавшийся Карловицким миром 1699 г. и завершившийся Парижским миром 1856 г. и Берлинским конгрессом 1878 г. данный процесс трансформации характера границ в дунайско-причерноморском пространстве имел ряд важных институциональных составляющих.

Карловицкий мир повлек за собой первую формальную демаркацию границ между османскими и габсбургскими владениями. На протяжении XVIII столетия территории в регионе Triplex Confinium (то есть на стыке австрийских, османских и венецианских владений) были нанесены на карту, в то время как пограничные межи, заставы, пикеты, таможни и карантины стали определять физический аспект границы. Институционализация границы преследовала цель защиты австрийских владений от эпидемий чумы, нередко опустошавших османские провинции, а также предоставила местным и центральным властям возможность контролировать движение населения и товаров²⁹. Не менее важным было изменение австрийской политики в отношении так называемой «военной границы». Созданный в XVI столетии данный институт преследовал цель мобилизации балканских пастухов-воинов против османских «гази» и был попыткой обратить разрушительное воздействие полукочевых элементов вовне³⁰. Австрийское завоевание Баната и Трансильвании сопровождалось распространением «военной границы», в результате чего последняя стала простираться от Далмации на западе до Молдавии и Польши на северо-востоке. Параллельно происходит централизация управления «военной границы», которое переносится из Граца в Вену, сопровождавшаяся попытками превратить крестьян в воинов, одеть их в военную форму и навязать им воинскую дисциплину, не снимая при этом их обязательств перед фиском. Данная политика, отдаленно напоминающая «военные поселения» в России, натолкнулась на сильное сопротивление и была оставлена³¹. Позже стремление Иосифа II реорганизовать граничар в кантоны и улучшить их военные и экономические показатели было также безуспешно и даже стало одной из причин массового восстания крестьян в Трансильвании под руководством Хории в 1784 г.

Меры по институционализации границы сопровождались общим умиротворением приграничных территорий, недавно отвоеванных у Османской империи. Под влиянием камералистских учений о приумножении государственного богатства австрийские власти стремились заменить полукочевых воинов фронтира эпохи «малой войны» (Kleinkrieg), которые часто не различали «своих» и «чужих», на оседлое население, мирно занимающееся сельскохозяйственной деятельностью. С этой целью Вена стала привлекать на новозавоеванные территории немецкое население из-за пределов империи. В глазах бюрократов-камералистов немцы были гораздо более предпочтительным инструментом колонизации, чем сербы, массовая миграция которых на земли австрийской Воеводины и Баната произошла в конце XVII -начале XVIII в. Политике колонизации сопутствовали другие меры по рациональному использованию человеческих и природных ресурсов с целью увеличения налогооблагаемого богатства. Они включали проведение земельного кадастра, разработку месторождений полезных ископаемых, охрану лесов, фискальную перепись населения, совершенствование методов ведения сельского хозяйства, а также традиционную для Габсбургов политику защиты крестьянства от чрезмерной сеньориальной эксплуатации³². Одновременно были приняты меры по благоустройству городов, заключавшиеся в предотвращении пожаров, публичной санитарии и строительной политике. Достигнув апогея в период йозефинистских реформ 1780-х гг., данная политика, разумеется, вызывала различные формы сопротивления. В то время как крестьяне в пограничных территориях были недовольны ужесточением контроля над «военной границей», венгерская земельная аристократия видела в централизованной колонизации угрозу для своей монополии на землю и стремилась заменить ее частновладельческой³³.

Сходная политика проводилась российскими правителями XVIII в., в особенности Екатериной II, чье правление совпало по времени с решающим изменением баланса сил в севернопричерноморских степях. Завершение раннемодерной «военной революции» в России в ходе Петровских реформ было началом конца для кочевых и полукочевых элементов и привело к тому, что Уильям МакНил назвал «закрытием степного фронтира» Европы³⁴. Если ранее борьба с кочевниками заключалась в создании заградительных черт, использовании казаков, а также натравливании одних кочевников на других, то во второй половине XVIII в. политика колонизации вызывает радикальные изменения «экологии» степного региона³⁵. Исчезновение Крымского ханства -последнего осколка Золотой Орды -и аннексия Крыма в 1783 г. стали крупнейшей победой империи над кочевниками и поворотным пунктом в эволюции степного фронтира. Новый расклад сил в степи сопровождался изменением политики по отношению к тем полукочевым элементам, которые ранее использовались империей для защиты рубежей от кочевых набегов. Подобно габсбургским мерам по централизации управления «военной границей», российские власти устанавливают более жесткий контроль над казачьими войсками, а в ряде случаев и вовсе распускают наиболее «неуправляемые» казачьи формирования. Эти меры говорят о том, что имперские власти относились к казакам со все большим подозрением, что неудивительно, поскольку лидеры крупнейших крестьянских восстаний неизменно были выходцами из казачьей среды³⁶.

Восстание Пугачева послужило катализатором сокращения казачьих вольностей, полной реорганизации Яицкого казачьего войска, уничтожения Запорожской Сечи, административной ассимиляции Гетманщины и приведения Донского казачьего войска под непосредственный контроль новороссийского генерал-губернатора³⁷. На протяжении XVIII столетия часть донских и запорожских казаков, не принявших ассимиляторской политики центра, бежала на Дунай и поступила на службу к Османам. Так, вслед за восстанием Кондратия Булавина часть донских казаков под руководством атамана Игнатия Некрасова уходит в кубанские степи и присягает на верность крымскому хану, а с конца 1730-х гг. переселяется с Кубани на Нижний Дунай и принимает султанское подданство. Многократная смена лояльности характеризует в этот период и запорожских казаков. Основание российской крепости Каменный Затон близ Сечи и разорение последней российскими войсками в наказание за союз запорожцев с Мазепой вызывает их переселение в устье Днепра и переход под власть крымского хана (так называемая Алешкинская Сечь). Тяжелые условия жизни на новом месте заставляют их вернуться под российское подданство в 1734 г.³⁸ Однако восстановленная Запорожская Сечь вновь уничтожается российскими властями четыре десятилетия спустя, вскоре после завершения победоносной войны с Османской империей. В результате часть запорожцев присягает на верность османскому султану и переходит на Буг, затем на Нижний Днестр, а в самом конце XVIII в. основывает Задунайскую Сечь³⁹. Прибытие некра- совцев и запорожцев на Нижний Дунай в еще большей степени делает этот соседний с румынскими княжествами регион местом контакта полукочевого и оседлого населения. Таким образом, вызванное территориальной экспансией Австрийской и Российской империй ослабление полукочевых элементов на одних участках дунайско-причерноморского пограничья сопровождалось их концентрацией на других. В результате степной фронтир постепенно сжимается, но не исчезает, и Молдавия по-прежнему находится поблизости от его центра.

С точки зрения тысячелетнего конфликта кочевого и оседлого населения проект колонизации Северного Причерноморья, осуществлявшийся с середины XVIII в., был способом завершить эту борьбу в пользу последнего посредством уничтожения экологической составляющей, делавшей возможным кочевой образ жизни. Началом этого проекта послужило создание в 1754 г. на землях к югу от Гетманщины колонии под названием Новая Сербия. Население колонии составляли сербы-эмигранты из Воеводины, Баната и Южной Венгрии, недовольные упомянутой выше политикой австрийских властей по привлечению немецких колонистов на эти территории. В 1760-х гг. правительство Екатерины II через посредство своих дипломатических представителей за рубежом предприняло масштабную акцию по привлечению колонистов со всей Европы⁴⁰. Прерванная Русско-турецкой войной 1768-1774 гг. политика колонизации в Северном Причерноморье продолжилась с еще большим размахом в последующие десятилетия под руководством Г.А. Потемкина и была связана с массовыми перемещениями населения. Распашка степи неизбежно сокращала поголовье скота, на котором основывалась экономика кочевников. Не желавшие менять своего образа жизни и переходить к земледелию кочевники были вынуждены мигрировать. Наиболее драматичной иллюстрацией этого процесса стало массовое переселение калмыков в 1771 г. из Нижнего Поволжья на Алтай, в ходе которого от казахских набегов и голода погибло до двух третей мигрантов. Хотя она и не была намеренно спровоцирована имперскими властями, данная демографическая катастрофа была частью цены «закрытия степного фронтира Европы». В качестве другого примера можно привести эмиграцию крымских татар в Османскую империю после Русско-турецкой войны 1787-1792 гг.: общее число переселенцев превысило 100 тысяч человек⁴¹.

Из полумиллиона иностранных поселенцев, обосновавшихся в Северном Причерноморье, Северном Кавказе и на Нижней Волге в период правления Екатерины II, 56% пришлось на Новороссию, однако этого было недостаточно для превращения бывшего степного фронтира в оседлую территорию⁴². Ввиду острой нехватки населения власти организовали переселение сюда государственных крестьян из центральных губерний⁴³. Как и в допетровский период, недостаток рабочих рук заставлял правительство закрывать глаза на бегство крепостных на новозавоеванные окраины⁴⁴. То же обстоятельство определило включение этих территорий в состав черты оседлости, установленной вскоре после аннексии восточных регионов Польши, где проживало значительное количество евреев⁴⁵. Основание портовых городов открывало перед землевладельцами Подолии, Волынии, Левобережной Украины, Дона, Курской и Воронежской губерний возможности экспорта зерна на мировой рынок. В результате ориентированное на экспорт земледелие развилось на землях, находившихся на расстоянии до 600 км от черноморского побережья⁴⁶. Объем зерна, экспортировавшегося через южные порты, достиг в 1816-1820 гг. 80% всего зернового экспорта России⁴⁷. Как и в случае с австрийской политикой в приграничной зоне, ситуация в Северном Причерноморье характеризовалась внутренним напряжением между государственной колонизацией и расширением помещичьего землевладения. Раздача земель российскому дворянству была одним из способов легитимизировать те усилия, которых стоило завоевание Новороссии и Крыма⁴⁸. Однако на практике помещики оказались плохими колонизаторами и часто не выполняли поставленного перед ними условия населить предоставленные им земли в положенный срок49. Кроме того, по мере сокращения фонда свободных земель интересы помещиков пришли в столкновение с интересами иностранных колонистов, привлекаемых российским правительством.

Молдавия и Валахия в ходе Русско-турецких войн XVIII - НАЧАЛА XIX В.

Катализатором «закрытия степного фронтира» Европы была серия Русско-турецких войн, начавшихся в конце XVII в. и продолжавшихся на протяжении последующих двух столетий. С начала XVIII столетия дунайские княжества неизменно служат в качестве основного театра военных действий российских и османских армий, что определенным образом сказывается на их политическом и социально-экономическом развитии. Впервые российские войска вступили на территорию Молдавии в ходе Прутского похода Петра I. Спровоцированная Карлом XII, бежавшим в Бендер после Полтавы, Османская империя объявила войну России в ноябре 1710 г. Не желая нового столкновения с Турцией в условиях, когда исход Северной войны все еще оставался нерешенным, Петр тем не менее предпочел действовать наступательно и, пройдя через польские территории, в июле 1711 г. вступил со своей армией в Молдавию. Как известно, поход закончился для царя крайне неудачно: задача достигнуть Дуная ранее, чем это сделает наступавшая с юга армия великого визиря Балтаджи, оказалась недостижимой. Испытывая нехватку фуража и воды в условиях крайне засушливого лета, российские войска оказались прижатыми к Пруту сильно их превосходящими турецко-татарскими силами близ селения Станилешть, южнее Ясс. Несмотря на стойкость в бою, российская армия вышла из окружения только в результате переговоров и заключения мира, ценой которого была потеря всех завоеваний, сделанных Петром в ходе Азовских походов.

Началу похода предшествовали секретные переговоры с валашским господарем Константином Брынковяну и молдавским господарем Дмитрием Кантемиром. В ходе этих переговоров Петр стремился заручиться гарантией господарей на поставку продовольствия и провианта для российской армии. В итоге между Петром и Кантемиром был подписан секретный Луцкий договор, по которому Молдавия переходила под протекторат России⁵⁰. По усло- виям соглашения княжество сохраняло полную автономию во внутренних делах и не облагалось податями в пользу российской казны. Территории, ранее отчужденные турками, должны были вернуться в состав Молдавии, в которой устанавливалась наследственная монархия Кантемиров. Наряду с этим в случае поражения Петр обязался предоставить Дмитрию Кантемиру убежище в России⁵¹. Луцкий договор был не первой попыткой перехода Молдавии на политическую орбиту Московского государства. Не считая родственных связей, установленных между Штефаном Великим и Иваном III в конце XV столетия, политические связи молдавских господарей с московскими царями интенсифицировались во второй половине XVII в. и были частью настойчивых усилий восточно-православных элит втянуть московских царей в антиосманскую коалицию⁵². Алексей Михайлович неоднократно получал от молдавских господарей предложения заключить союз и даже перейти в его подданство⁵³. Однако данные контакты не имели каких-либо практических последствий из-за войны России с Польшей и боязни Москвы идти на конфликт с Османской империей. Это опасение только подтвердилось поражением русских войск под Чигирином в 1678 г. в ходе Русско-турецкой войны в царствование Федора Алексеевича. В начале XVIII столетия Петр I впервые испробовал себя в роли покровителя православных подданных османского султана, к которой его и его предшественников всячески подталкивали греческие иерархи, посещавшие Москву с целью получения финансовой помощи⁵⁴. Его обращения к сербам и черногорцам, а также к населению княжеств, преследовавшие цель мобилизовать православных христиан на антиосманскую борьбу, послужили примером для целой череды манифестов, оглашавшихся российскими правителями в начале каждой последующей войны с Турцией.

Неудача Прутского похода во многом объяснялась отсутствием у царя прочной поддержки со стороны элит Молдавии и Валахии, а также противоречиями, раздиравшими последние на рубеже XVII-XVIII вв. Наиболее явным проявлением этих противоречий была непримиримая вражда между Брынковяну и Кантемиром, каждый из которых имел виды объединить в своих руках правление обоими княжествами и сделать свою власть наследственной. Кантемир был назначен господарем Молдавии в 1710 г. в противовес Брынковяну, чьи сношения с Петром вызывали озабоченность у Порты. Проживший четыре года в Стамбуле в качестве заложника, взятого Османами для обеспечения лояльности его отца Константина Кантемира, господаря Молдавии в 1685-1693 гг., Дмитрий Кантемир настолько усвоил турецкий язык и культуру, что его лояльность султану первоначально не вызывала сомнений ни у турок, ни у молдавских бояр. Кантемир, однако, был убежден в неминуемом усилении России, что и способствовало заключению секретного договора в Луцке. Когда же союз царя с молдавским господарем перестал быть тайной, Брынковяну не только не воспрепятствовал переправе османской армии через Дунай, но и предоставил визирю поддержку, поспешив подчеркнуть свою преданность Порте на фоне «предательства» Кантемира⁵⁵. Тем не менее образ «изменника Брынковяну», сложившийся впоследствии в российской историографии, совершенно неоправдан. Различие поведения молдавского и валашского господарей весной и летом 1711 г. определялось прежде всего относительной удаленностью или близостью российских и османских войск⁵⁶.

Другим обстоятельством, повлиявшим на исход похода, был раскол в среде молдавского и валашского боярства. Первое было в целом положительно настроено по поводу союза с Россией. Однако бояр не могло не настораживать стремление Дмитрия Кантемира расширить с помощью этого союза свои полномочия и основать в Молдавии наследственное правление своей семьи⁵⁷. Вот почему далеко не все молдавские бояре выступили на стороне царя и господаря летом 1711 г. В еще большей степени эта ситуация была характерна для Валахии, где более чем двадцатилетнее правление Брынковяну не могло не вызвать формирования оппозиции господарю. Лидер этой оппозиции Фома Кантакузин, чьи родственники были господарями Валахии до и после правления Брынковяну, также находился в сношениях с Петром и попытался использовать Прутский поход для свержения конкурента. Кантакузин поспешил очернить валашского господаря перед царем как перебежчика, и последнему ничего не оставалось, как стать таковым в условиях, когда два его главных врага встали на сторону России, а с юга к Дунаю приближалась армия визиря Балтаджи⁵⁸.

Как уже было отмечено, Прутский поход усилил недоверие Османов к представителям автохтонного боярства княжеств и ускорил установление монополии фанариотов на молдавский и валашский престолы. В течение последующих семидесяти лет случаев перехода молдавских господарей на сторону противников Порты не было, и Русско-турецкие войны XVIII столетия характеризовались попытками российских властей заручиться поддержкой молдавского боярства⁵⁹. Одновременно Молдавия была объектом различных политических проектов, каждый из которых предполагал прекращение османского господства над княжеством. Вслед за победой российских войск в решающей битве при Ставучанах в августе 1739 г. российский главнокомандующий фельдмаршал Миних писал Анне Иоанновне о том, что «здешняя молдавская земля весьма преизрядна и не хуже как Лифляндия», и потому «весьма потребно оную землю в руках Е.И. Величества содержать и в варварские руки паки не отдать»⁶⁰. Результатом его усилий было обращение части молдавских бояр к императрице, передававшее княжество в российское подданство⁶¹. Однако данное обращение не было сколько-нибудь репрезентативным и в любом случае оказалось без последствий ввиду невыгодного мира, на который была вынуждена пойти Россия в результате неожиданного выхода из войны союзной Австрии. Длительные переговоры, предшествовавшие заключению Кючук-Кайнарджийского трактата в 1774 г., сопровождались построением политических схем, предполагавших объединение Молдавии и Валахии в единое государство под про- юкторатом России⁶². Знаменитый «Греческий проект» Екатерины II также предусматривал создание «Дакийского царства», корону которого примерял на себя Потемкин во время войны 1787-1791 гг.⁶³ Все эти планы остались на бумаге, в то время как практическим результатом Русско-турецких войн XVIII столетия сито: закрепление за Россией права представительства интересов православных подданных османского султана в 1774 г., назначение российских консулов в Молдавию и Валахию в 1782 г., а также установление в 1802 г. семилетнего периода правления господарей, досрочное смещение которых могло отныне производиться Портой только с согласия России⁶⁴.

Вопреки официальному российскому и советскому дискурсу, «прогрессивное» значение Русско-турецких войн в истории княжеств далеко не очевидно⁶⁵. Обозревая сношения России с Молдавией со времени Прутского похода, участник Русско-турецкой войны 1806-1812 гг. Алексей Мартос обращал внимание на то, что «турки, заключив с Петром мир, поступили с невинными жителями Молдавии гораздо хуже и даже варварски»⁶⁶. Если счастливое избавление Петра от почти безвыходной ситуации заставляло российских читателей забывать о последствиях Прутского похода для местного населения, то дым румянцевских и суворовских побед застилал от российской публики бедствия молдаван и валахов во время Русско-турецких войн Екатерининской эпохи. С редкой для российских авторов самокритичностью Мартос отмечал, что «недисциплина войск, злоупотребления чинов, беспорядки внутреннего управления» во время российской оккупации княжеств в 1769-1774 гг. привели к тому, что «образ тогдашней войны отвратил сердца доброго молдавского народа от русских»⁶⁷ Наконец, дипломатические соображения порой выливались в решения, прямо противоположные целям освободительной борьбы, заявленным в российских манифестах. Показательна в этом отношении война 1787-1791 гг., когда, вопреки изначальной цели, «[молдавский] народ, будучи предметом зависти Австрийского дома, был оставлен Туркам по Ясскому трактату». По словам Мартоса, «это была награда за его усилия и пожертвования в пользу наших»⁶⁸. Таким образом, за воинственными манифестами, призывавшими местное население на борьбу против османского ига, следовали мирные соглашения с Портой, неизменно оставлявшие княжества во владении последней. Это не могло не подрывать тот кредит доверия в княжествах, которым изначально пользовалась Россия как единоверная держава.

Другим фактором, ограничивавшим российское влияние в регионе, было стремление европейских держав, и прежде всего Австрии, не допустить чрезмерного усиления России на фоне явного упадка Османской империи. Именно подобные опасения Вены послужили причиной австрийской аннексии северной части Молдавского княжества в 1775 г. После подписания мирного договора между Османской и Российской империями в 1774 г. австрийские войска оккупировали Черновицкий и часть Сучавского уезда Молдавии. Мотивация этого акта была двоякой. С одной стороны, австрийская монархия настаивала на адекватной территориальной «компенсации» вследствие усиления позиций России в регионе. Этот аргумент выдвигался австрийской делегацией на переговорах с Портой, которая была вынуждена согласиться на территориальные уступки в мае 1775 г., подписав соответствующую конвенцию. С другой стороны, своим российским союзникам Габсбурги объясняли необходимость аннексии этой территории, используя «стратегические» аргументы. Новая провинция должна была обеспечить прямые военные коммуникации между новоприобретенной Галицией (присоединенной к империи в результате первого раздела Польши в 1772 г.) и венгерскими владениями австрийской короны. Территория новой провинции (получившей название Буковина) включала не только приграничную полосу, но и первую столицу Молдавского княжества Сучаву и ряд важных духовных центров Молдавии, в том числе старейшие средневековые монастыри и существенную часть церковного землевладения. Символическое и экономическое значение этих территорий для молдавской элиты подтверждается беспрецедентным шагом тогдашнего господаря Григория III Гики, который выступил с открытым протестом против «расчленения» Молдавии. Для самого господаря это закончилось плачевно (он лишился не только престола, но и жизни), а Буковина постепенно интегрировалась в монархию Габсбургов.

Как и в случае с Галицией, австрийские власти пытались опереться и на риторику «исторических прав», утверждая, что Буковина была пограничной «маркой» Венгерского королевства в XIV-XV вв. (или, по другой версии, была тесно связана с Галицией). Тем не менее статус новой провинции в рамках империи Габсбургов был на первых порах весьма неопределенным. В 1774-1776 гг. Буковина находилась под военным правлением, а затем была выделена в отдельную территориальную единицу с центром в Черновцах. На протяжении 1770-х и 1780-х гг. велись активные споры по поводу будущего статуса провинции. Император Иосиф II намеревался превратить Буковину в продолжение «военной границы» с Османской империей и даже пытался провести необходимые реформы в этом направлении. Он был полностью поддержан буковинским губернатором, генералом Карлом фон Энценбергом, у которого имелся богатый опыт управления «военной границей» в Трансильвании. Однако эта попытка перенесения имперских практик из Трансильвании в Буковину не увенчалась успехом. Реформаторские импульсы Иосифа II сменились во второй половине 1780-х гг. политикой уступок местным элитам, которая усилилась при его преемниках. Под давлением галицийской шляхты, а также в целях административной рационализации Буковина была объединена с Галицией в 1786 г.

Это вызвало сопротивление местной боярской элиты, которая пыталась последовать примеру «сословий» Галиции и обеспечить собственное уравнение в правах с имперским «нобилитетом» на выгодных для себя условиях. Другой целью бояр было предотвратить планировавшееся объединение Буковины с Галицией⁶⁹. В то же время буковинские бояре сравнительно быстро адаптировались к новым порядкам и стремились доказать свою лояльность Габсбургам (например, своей ролью в организации добровольческих частей во время войны с Османской империей в 1788-1791 гг. или войн с Наполеоном в 1809 и 1813 гг.). Однако в целом ситуация складывалась не в пользу местной элиты. После присоединения к Галиции буковинские бояре получили права представительства в провинциальном сейме, но предпочитали тактику бойкота и пассивного сопротивления, что негативно сказалось на их влиянии на местном уровне. Хотя после долгих переговоров боярам открылись перспективы интеграции в привилегированный слой империи, другим местным институтам (прежде всего православной церкви) повезло меньше. Имущество монастырей было секуляризовано просвещенной монархией Иосифа II (было сохранено лишь 3 монастыря под строгим государственным контролем), а полученные средства были переданы в Православный церковный фонд, созданный в целях поддержки образования и обеспечения материальных нужд местного духовенства и находившийся под контролем провинциальной администрации. Православный епископат был выведен из-под юрисдикции молдавской митрополии и подчинен сербскому карловицкому митрополиту. Реформизм Габсбургов (в контексте политики централизации конца XVIII и начала XIX в.) также проявился в сфере образования и еще долго оказывал влияние на постепенное формирование публичной сферы в регионе.

Другим важнейшим результатом включения этой территории в империю Габсбургов стал значительный рост этнического многообразия. Если в момент аннексии румыно-язычное население составляло порядка 90%, то к 1848 г. этническая структура Буковины претерпела существенные изменения. Доля румынского населения упала до 55%, в то время как русины составили не менее 30%; образовались также большие еврейская и немецкая общины. Эти изменения объяснялись не только интенсивной миграцией галицийских русинов и евреев в Буковину, но и тенденциями естественного прироста населения. В 1849 г., в контексте конституционных преобразований революционного периода, Буковина стала отдельной провинцией («герцогством»), что существенно расширило поле политического действия местной элиты. Буковинские румыны стали восприниматься Габсбургами как эффективный противовес растущему русинскому населению. Хотя условия политического компромисса с представителями румынской элиты не были такими «льготными», как в случае польской аристократии в Галиции, они сохранились в целом вплоть до Первой мировой войны. Расширение политических прав к началу XX в. также способствовало укреплению лояльности Габсбургам значительной части местного населения, что подтверждается и слабым влиянием румынского национального движения в регионе.

На рубеже XVIII-XIX столетий в противостояние трех континентальных империй вторгается революционная, а затем и наполеоновская Франция. Рост российского влияния на Балканах был не только результатом побед над Османской империей, но и следствием упадка или пассивности других «имперских центров» в данном регионе -монархии Габсбургов и Венецианской республики. Захват Венеции наполеоновскими войсками в 1797 г. изменил ситуацию и ознаменовал появление нового энергичного «имперского игрока» на месте давно поблекшей «жемчужины Адриатики». Французское военное присутствие и, что особенно важно, французская революционная идеология обладали потенциалом противодействия российскому влиянию. Непосредственным результатом французской оккупации Ионических островов (бывших во владении Венеции до 1797 г.), а также наполеоновского похода в Египет стал краткосрочный союз России и Османской империи, приведший к изгнанию французов с Корфу и установлению Республики Семи Островов под российским протекторатом. Вскоре после возвращения из Египта и прихода к власти в результате государственного переворота Наполеон решил, что традиционная для французских королей политика тесных связей с Османской империей является более выгодной, чем рискованная ставка на раздел последней. В результате победы над российской и австрийской армиями под Аустерлицем Наполеон принудил Австрийскую империю к уступке Истрии и тем самым консолидировал французское присутствие на западной оконечности Балкан.

В ответ на это российский министр иностранных дел Адам Чарторыйский выдвинул идею создания Балканской федерации под эгидой России с целью нейтрализовать Османскую империю, чья внешняя политика становилась все более профранцузской, а также противостоять растущему влиянию Франции в регионе⁷⁰. Ориентиром для плана Чарторыйского стало антиосманское восстание в Сербии, лидеры которого обратились к Александру I за поддержкой. В результате скорой отставки министра и начала новой Русско-турецкой войны план Чарторыйского остался на бумаге. Формальным поводом к войне послужило занятие российскими войсками Дунайских княжеств в ответ на одностороннее смещение Портой валашского и молдавского господарей Константина Ипсиланти и Александра Морузи до истечения семилетнего срока, установленного российско-османским соглашением 1802 г. Действия Порты были спровоцированы не только французским посланником генералом О. Себастиани, но и самим валашским господарем, который рассматривал очередную Русско-турецкую войну как способ распространить свою власть на Молдавию и Сербию и основать наследственную монархию под российским протекторатом⁷¹. Война, в которой Османскую империю поддерживала Франция, после заключения франко-русского союза в Тильзите затянулась на пять лет и завершилась за несколько недель до вторжения Наполеона в Россию в 1812 г. Стремясь к аннексии Молдавии и Валахии, но будучи не в состоянии на протяжении длительного времени нанести решительное поражение турецким войскам, российские власти поддерживали сербское восстание и установили связи с полунезависимыми пашами Видина и Янины с целью противодействия французскому влиянию. Однако последнее только расширилось в результате очередного поражения, нанесенного Австрии Наполеоном в 1809 г., последовавшей аннексии Далмации и создания Иллирийских провинций Французской империи.

Создание Иллирийских провинций стало важным фактором российской политики на Нижнем Дунае и повлияло на создание Бессарабской области. Под энергичным руководством маршала Мармона французские власти в Иллирии отменили крепостное право, наделили крестьян землей, ввели Наполеоновский кодекс, а также приняли ряд мер по охране лесов, восстановлению сельхозугодий и улучшению санитарного положения⁷². Как и предшествовавшие им венецианская и австрийская администрации, французские чиновники рассматривали местное население с позиции культурного превосходства⁷³. Однако «варварство» и «отсталость» аборигенов расценивались французами не только как препятствие для реализации «цивилизаторской миссии», но и как условие ее осуществления, что свидетельствует о своеобразной «диалектике Просвещения» в дискурсе наполеоновских администраторов. Постулируя отмену крепостного права как варварской практики, дискурс «цивилизаторской миссии» тем не менее легитимировал использование принудительного труда в форме общественных работ. По словам Мармона, «когда просвещенное правительство управляет страной, населенной бедным и варварским населением, оно должно поспешить реализовать с помощью принудительного труда важные предприятия, имеющие общественную пользу»⁷⁴. Однако массовое использование населения на общественных работах, централизованная администрация и упадок торговли в результате континентальной блокады вскоре вызвали недовольство местного населения⁷⁵. В итоге прагматизм возобладал над идеологией и французская администрация вернулась к политике опоры на традиционные местные институты. Это в частности, проявилось в сохранении института «военной границы», унаследованного от Габсбургов⁷⁶.

Политика российских оккупационных властей в Молдавии и Валахии в тот же период претерпела сходные изменения⁷⁷. Сопровождая свои действия риторикой «цивилизаторской миссии», российские администраторы, подобно их французским коллегам, были вынуждены положиться на местные институты и практики после непродолжительных попыток их изменить. После короткого периода управления княжествами через посредничество Константина Ипсиланти⁷⁸ Александр I назначил сенатора С.С. Кушникова председательствующим в диванах Молдавии и Валахии⁷⁹. В своих действиях Кушников должен был руководствоваться «обычаями земли и в то же время стараться, насколько это позволяет ситуация, привести эти обычаи в большее соответствие с российскими практиками и коренными установлениями»⁸⁰. Акцент на «русификации» был сделан главнокомандующим Дунайской армией в 1809-1810 гг., П.И. Багратионом, который настаивал на необходимости «постепенной имитации Российских законов и обычаев в управлении княжествами». Однако в отсутствие «российской модели» местного управления политика российских властей была сходна с французской политикой в Иллирии более по духу, чем по содержанию. Так, определяя принципы реформы местной администрации, Багратион использовал идиому политической науки просвещения и настаивал, что «разумная экономия составляет один из важнейших факторов благополучия страны и обнаруживает хорошее правительство»⁸¹. Строгое определение размера налога, выплачиваемого каждым налогоплательщиком в зависимости от его социального положения, является условием осуществления «права собственности как наиболее важного (после жизни и чести) атрибута каждого гражданина, живущего под сенью хорошего правительства»⁸². Облекая свою борьбу со злоупотреблениями в местной администрации в риторику общественного блага, Багратион настаивал на том, чтобы «доходы Валахии» рассматривались в качестве «государственного имущества»⁸³. Однако, несмотря на его отстаивание имущественных интересов подданных, Багратион не колеблясь принудил местное население к общественным работам (не столько с целью постройки дорог и восстановления сельскохозяйственных угодий, сколько с целью удовлетворения нужд действующей армии), что, разумеется, вызвало сопротивление. Энергичные меры Багратиона и Кушникова в итоге не привели к сколько-нибудь значимым результатам, а их преемники, генерал Н.Н. Каменский и сенатор В.И. Красно-Милашевич, и вовсе отказались от масштабных преобразований, предпочитая полагаться на существующие институты и практики и заключив, что «общее искоренение злоупотреблений произойдет по истечении длительного времени и в результате изменения в образе управления»⁸⁴.

В январе 1810 г., более чем за два года до окончания Русско- турецкой войны, «Исторический, статистический и географический журнал» опубликовал заметку под названием «Молдавия и Валахия как российские провинции», в которой цитировались слова из речи Наполеона французскому Законодательному собранию. В ней Наполеон сообщал, что его «союзник и друг, российский император, к пространной своей империи присоединил Финляндию, Молдавию, Валахию и часть Галиции». Поскольку французский император, по собственному признанию, «взирал без ревно- вания на все то, что может возвысить счастие сей империи», журнал полагал вопрос об уступке княжеств во владение Российской империи решенным⁸⁵. Обращение Наполеона отражало секретное соглашение, подписанное между ним и Александром I при личной встрече в Эрфурте в октябре 1808 г. Однако, несмотря на риторическое самоустранение Наполеона от предмета конфликта между Россией и Османской империей, французский фактор был ключевым как в период начала Русско-турецкой войны, так и в момент се окончания в мае 1812 г., а сама война была частью широкомасштабного противостояния России и наполеоновской Франции, продолжавшегося целое десятилетие.

Сползание России и Франции к новой войне на протяжении 1811 и начала 1812 г. заставляло Александра I как можно скорее завершить затянувшуюся войну с Турцией. В то же время император настаивал на аннексии княжеств по соображениям престижа и необходимости оправдать шестилетние затраты и жертвы. Переговоры о мире велись с 1809 г., но, несмотря на периодически возобновляемые военные действия, Махмуд П не соглашался на уступку Молдавии и Валахии. Поражение, нанесенное новым российским командующим М.И. Кутузовым османскому визирю в ходе Рущукского маневра в сентябре-октябре 1811 г., вынудило Османов снова сесть за стол переговоров. Осознавая, что время не на стороне российской дипломатии, османская делегация оказалась невосприимчивой к требованиям уступки Молдавии и Валахии. В условиях, когда турки всячески затягивали переговоры, Кутузов был вынужден оставить цель присоединения обоих княжеств, казавшуюся почти достигнутой два года назад, и ограничить российские требования уступкой Молдавии до реки Сирет. Демонстративное возобновление военных действий на правом берегу Дуная не имело эффекта. Османы прекрасно понимали, что российская армия не была способна осуществить вторжение в глубь Европейской Турции после того, как значительная ее часть была переведена на западные границы империи в ожидании вторжения Наполеона. В конце концов Кутузов ограничил российские претензии Прутом, чем и добился подписания мира менее чем за месяц до того, как «Великая армия» пересекла Неман 12 июня 1812 г.⁸⁶ Не последнюю роль в заключении мира сыграли фанариотские элементы. Если политические комбинации валашского господаря Константина Ипсиланти способствовали началу войны в 1806 г., то стремление фанариотов вернуться на господарские престолы ускорило подписание мирного договора после того, как российская сторона оставила претензии на Валахию и большую часть Молдавии. Иначе трудно объяснить действия Порты в мае 1812 г. Если бы османская делегация затянула переговоры еще на месяц, российской армии, по свидетельству участника войны А.Ф. Ланжерона, пришлось бы уйти за Днестр ни с чем⁸⁷.

Согласно статьям 4 и 5 мирного договора, «река Прут со входа ее в Молдавию до соединения ее с Дунаем и левый берег Дуная сего соединения до устья Килийского и до моря» становилась новой границей двух империй. Статья 4 договора провозглашала, что «Блистательная Порта Оттоманская уступает и отдает Российскому императорскому двору земли, лежащие по левому берегу Прута». Со своей стороны, «император и падишах Всероссийский» возвращал Порте «землю Молдавскую, лежавшую на правом берегу реки Прута, а также Большую и Малую Валахию»⁸⁸. Договор подтверждал все предыдущие соглашения между Османской империей и Россией, а также право последней представлять интересы княжеств. В то же время положение Валахии и территориально урезанной Молдавии в системе османских владений принципиальным образом не изменилось. Княжества остались под управлением фанариотов, и новые господари Иоан Караджа и Скарлат Каллимахи поспешили возместить те затраты, на которые им пришлось пойти для того, чтобы обеспечить их назначение. Молдавия и Валахия, как и прежде, казались частями векового османского фронтира. Однако его восстановление оказалось недолгим. События, последовавшие за греческим восстанием 1821 г., с одной стороны, положили конец фанариотскому режиму в княжествах, а с другой -сделали необратимым процесс их институционального отмежевания от Османской империи. Новая Русско-турецкая война 1828-1829 гг. привела к превращению княжеств на несколько десятилетий в буферные государства Российской империи, после чего Крымская война открыла возможность объединения княжеств и создания на их основе Королевства Румыния. Тем временем на левом берегу Прута происходил процесс построения новой российской окраины, к рассмотрению которого мы сейчас и обратимся.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 См. официальный текст договора: ПСЗ. Серия 1. Т. 32. С. 316-322.

2 Papacostea Ș. Relațiile internaționale în răsăritul și sudestul Europei în secolul XIV-XV Ц Șerban Papacostea. Geneza statului românesc în Evul Mediu. București: Corint, 1999. P. 254-277.

3 Замена церковнославянского языка румынским происходила при сохранении кириллического алфавита, который использовался вплоть до 1830-х гг. Она была связана с переселением в Молдавию и Валахию значительного числа трансильванских румын, происходившим в XVII в., что еще более усилило румынский элемент к югу и востоку от Карпат. С середины XVI столетия Трансильвания была местом противостояния различных течений протестантизма и контрреформации, что послужило катализатором развития там письменного румынского языка и в конечном счете румынского национализма эпохи Нового времени.

4 Термин «фронтир» поливалентен и применяется разными авторами для обозначения различных явлений. В данном исследовании фронтир используется в зависимости от контекста в одном из трех следующих значений: 1) пограничной зоны, оспариваемой двумя или более имперскими центрами; 2) процесса перемещения населения в ходе колонизации, переселения или депортации; 3) символического рубежа, отделяющего «цивилизацию» от «варварства». См.: Rieber A. J. Complex Ecology of Eurasian Frontiers // Imperial Rule / Eds. AI. Miller, AJ. Rieber. Budapest: Central European University, 2004. P. 178. Все три перечисленных значения вполне применимы к Молдавии и Валахии на протяжении первых веков их истории.

5 Согласно легенде, содержащейся в сочинении молдавского господаря Дмитрия Кантемира «Описание Молдавии» (1716), правивший в начале XV в. господарь Александру Добрый вместе с короной принял от Византии и греческие законы, содержавшиеся в «Василиках». Достоверность данного свидетельства была поставлена под сомнение Л.А. Кассо в работе «Византийское право в Бессарабии» (М.: Тип. Московского ун-та, 1906. С. 18-20). Рецепция византийского права действительно имела место в румынских княжествах, но в более поздний период.

6 Georgescu Val. Bizanțul și instituțiile românești pînă la mijlocul secolului al -XVIII-lea. București: Editura Academiei Republicii Socialiste România, 1980. P. 45-83.

7 Так, одна из четырех исламских правовых школ -школа Ханефи, принятая Османами, -оперировала только понятиями «Предела Ислама» {dâr al-Islam) и «Предела Войны» (dâr al-Harb), не признавая никаких промежуточных категорий. См.: Maxim М. Țările Române și înalta Poartă. București: Editura Encyclopedică, 1993. P. 200-202.

8 Ibid. P. 131-132.

9 McNeill W.H. Europe’s Steppe Frontier, 1500-1800. Chicago: University of Chicago, 1964.

10 Hitchins K. The Romanians, 1774-1866. Oxford: Clarendon, 1996. P. 12.

11 В течение длительного периода после установления османского господства в княжествах Османы систематически прибегали к подобным рейлам для устрашения населения. Istoria României / Eds. A Oțetia D. Prodan, M. Berza București: Editura Academiei Republicii Populare Române, 1964. Voi. 3. P. 28.

12 Sugar P. South Eastern Europe under the Ottoman Rule, 1354-1804. Seattle, London: University of Washington, 1977. P. 127.

13 Hitchins K. The Romanians. P. 19.

14 Sugar Р South Eastern Europe under the Ottoman Rule. P. 126.

15 Istoria României. Vol. 3. P. 201. Росту числа греческих элементов в рядах молдавского и валашского боярства сопутствует и распространение греческого языка среди элит княжеств, а также усиление византийской правовой традиции. В совокупности они составляют аспекты феномена «Византии после Византии». См.: lorga N. Byzance apres Byzance. Paris: Balland, 1992 (оригинальное издание: Bucarest: Editions de 1’Institut d’etudes Byzantines, 1935); Pippidi A. Tradiția politică bizantină în tarile române în secolele XVI-XVIII. București: Ed. Academiei, 1983; см. также: Djuvara N. Les pays roumains entre Orient et Occident. Les principautes danubiennes au debut du XIXe siecle. Paris: Publications orientalistes de France, 1989.

16 Djuvara N. Le Grands Bojars ont-ils constitud dans les principautes roumaines une veritable oligarchic institutionele et herdditaire? // Siidost Forschungen. 1987. Voi. 26. S. 1-56.

17 Сказалось также и отсутствие в княжествах иностранных правящих династий, противостояние с которыми способствовало формированию аристократических «наций» в Венгрии и Польше эпохи раннего Нового времени.

18 Papacostea Ș. Oltenia sub stăpînirea austriacă (1718-1739). București: Editura Academiei R.S.R., 1971.

19 Румынские историки XIX столетия критически относились к фанариотам. См.: Kogălniceanu М. L’Istoire de la Dacie, des Valaques Trasdanu- biennes et de la Valachie. Berlin: Librairie B. Behr, 1854. P. 372; Xenopol A.D. Epoca Fanarioților până la 1812. Iași: Editura Librăriei școalelor Frații Șaraga, 1896. Этот подход был пересмотрен в XX в. Николае Йорга (lorga N. Le despotisme eclaird dans les pays roumains au XVI 11-e siecle // Bulletin of the International Committee of Historical Sciences. 1937. Vol. 11. No. 34. P. 101 -115), а также Флорином Константиниу и Щербаном Папакостя (Constan- tiniu Е, Papacostea Ș. Les reformes des premiers princes phanariotes en Moldavie et en Valachie: Essai d’interpretation // Balkan Studies. 1972. Vol. 13. No. 1. P. 89-118). Обзор историографии проблемы можно найти в кн.: Lemny S. La critique du regime phanariote: cliches mentaux et perspectives historio- graphiques // Culture and Society / Ed. A Zub. Iași: Editura Academiei Republicii Socialiste România, 1985. P. 17-30; Papacostea-Danielopolu C. Etat actuel des recherches sur l’epoque phanariote // Revue des etudes sud-est europeens. 1986. Voi. 24. No. 3. P. 227-243.

20 Iscru G. Fuga țăranilor -forma principală de lupta împotrivă exploatării în veacul al XVIII-lea în Țara Românească // Studii: Revistă de Istorie 18. 1965. No. 1. P. 128.

21 Mihordea И Maîtres et paysans dans les Principautes romaines au XVII Ie siecle. București: Editura Academiei R.S.R., 1971. P. 257; Istoria Românilor. București: 2002. Voi. 4. P. 504. В качестве «компенсации» за отмену крепостного права боярам разрешалось по закону владеть ограниченным количеством лично зависимых людей (скутельников), не подпадавших под государственное налогообложение.

22 Constantinii* F, Papacostea Ș. Les reformes des premiers princes phana- riotes. R 111.

23 Berindei D., Gavrilița I. Mutații în sânul clasei dominante din Țara Românescă în perioada de destrămare a orânduiri feudale // Revista de istorie. 1981. Voi. 34. No. 11. R 2029-2046.

24 По вопросу боярской идеологии см.: Georgescu V. The Romanian Boyars in the Eighteenth Century: Their Political Ideology // East European Quarterly. 1973. Vol. 7. No. 1. P. 31-40; Idem. Political Ideasand Enlightenment in the Romanian Principalities, 1750-1830. Boulder, Colorado: Eastern European Quarterly, 1971.

25 Febvre L. Frontiere: the Word and the Concept // A New Kind of History: From the Writings of [Lucien] Febrve / Ed. P. Burke, transl. K. Folca London: Routledge and Kegan Paul, 1973. P. 211-212.

26 Линейная концепция превращения фронтира в границы государств была подвергнута критике Питером Салинсом. См.: Sahlins Р. Boundaries. The Making of France and Spain in the Pyrenees. Berkley and Los Angeles: University of California, 1991. P. 4-5. Салине указывает на то обстоятельство, что понятие границы как черты существовало и в древности, в то время как многие черты фронтира сохраняются и после осуществления формальной демаркации.

27 Febvre L. Frontiere. Р. 213. О постепенном формировании территориальных государственных границ в процессе превращения правового суверенитета (jurisdictional sovereignty) в территориальный суверенитет (territorial sovereignty) см.: Sahlins Р. Boundaries. Р. 28, 61 -102.

28 Авторы основываются на типологии границ, предложенной Альфредом Рибером. См.: RieberA.J. Frontiers in History// International Encyclopedia of the Social and Behavioral Sciences / Eds. N.J. Smelser, P.B. Bates. New York: Elsevier Science, 2001. Vol. 9. P. 5812-5818.

29 Slukan M. Cartographic Sources for the History of Triplex Confinium. Zagreb: Hrvatski drzavni arhiv (Zavod za hrvatsku povijest), 1999. P. 60-62, 80-81.

30 Rothenberg G.E. Austrian Military Border in Croatia, 1522-1747. Urbana: University of Illinois, 1960; Idem. The Military Border in Croatia, 1740-1881: A Study of an Imperial Institution. Chicago: University of Chicago, 1966.

31 Ruegg F. La est, nimic nou. Timișoara: Eurostampa, 2002. P. 86-87.

32 О регулировании отношений помещиков и крестьян см.: Ingrao Ch. The Habsburg Monarchy, 1618-1815. Cambridge: Cambridge University, 2000. P. 185-188, 201.

33 Ruegg F. La est nimic nou. P. 110-111.0 сопротивлении венгерского дворянства реформам Марии-Терезии и Иосифа II см.: Контлер Л. История Венгрии: тысячелетие в центре Европы. М.: Весь мир, 2002. Р. 264-266, 281-282.

34 McNeill W. Europe’s Steppe Frontier, 1500-1800. P. 130-131.

35 Khodarkovsky M. Russia’s Steppe Frontier: The Making of a Colonial Empire, 1500-1800. Bloomington: Indiana University, 2001.

Avreh Р. Russian Rebels, 1600-1800. New York: WW. Norton â Co., 1976. R 5-6.

37 Kohut Z. Russian Centralism and Ukrainian Autonomy: Imperial Absorb- tion of the Hetmanate, 1760s-1830. Cambridge, Mass.: Harvard Ukrainian Research Institute, 1988. R 198-201.

38 Sumner H.B. Peter the Great and the Ottoman Empire. Hamden, CT: Archon Books, 1965. P. 54-55, 58.

39 Во время Русско-турецкой войны 1828-1829 гг. некрасовцы и часть запорожцев вновь переходят в российское подданство. Оставшаяся часть запорожцев возвращается в пределы Российской империи в качестве рос- сийскоподданных лишь после Крымской войны.

40 Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia, 1762-1804. Cambridge: Cambridge University, 1979.

41 Lazzarini E. The Crimea under Russian Rule, 1783 to the Great Reforms// Russian Colonial Expansion to 1917 / Ed. M. Rywkin. London; New York: Mancell, 1988. P. 123-141.

42 Sunderland Taming the Wild Field: Colonization and Empire on Russian Steppe. Ithaca: Cornell University, 2004. P. 77.

43 Ibid. P. 76.

44 Ibid. P. 75-76.

45 Klier J. Russia Gathers Her Jews. The Origin of the Pale of Settlement 1772-1825. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University, 1986. P. 150; Sunderland W. Taming the Wild Field. P. 118-122.

46 Фадеев А.В. Россия и восточный кризис 20-х гг. XIX в. М.: АН СССР, 1958. С. 27.

47 Там же. С. 28.

48 В некоторых губерниях Новороссии доля земель, розданных помещикам, составляла до 75%. См.: Фадеев А.В. Россия и восточный кризис 20-х гг. XIX в. С. 18.

49 В 1783 г. крестьяне Левобережной Украины были закрепощены. В 1796 г. крестьянам Новороссии было также отказано в праве передвижения без специального на то разрешения. Несмотря на это, а также на попытки ряда помещиков переселить своих крепостных на пожалованные им земли, количество крепостных в Новороссии оставалось низким (в среднем 25%, заметно меньше в Таврической (6%) и в Ставропольской (2,41%) губерниях). См.: Там же. С. 26.

50 См. «Диплом и пункты» Петра I молдавскому господарю Дмитрию Кантемиру, 13 апреля 1711 г. // Бессарабия на перекрестке европейской дипломатии: Документы и материалы / Ред. В.Н. Виноградов. М.: Индрик, 1996. С. 49-54.

51 Sumner H.B. Peter the Great and the Ottoman Empire. Hamden, Conn.: Archon Books, 1949. P. 43; Subtelny O. Domination of Eastern Europe. Native Nobilities and Foreign Absolutism, 1500-1715. Kingston: McGill-Queen’s University Press, 1986. P. 139-140.

52 О попытках, предпринятых в этом отношении восточноправославными иерархами, см.: Kanmepee Н. Характер отношений России к право

славному Востоку в XVI и XVII столетиях. М.: Тип. Снегирева, 1885. С. 262-272.

53 Sumner Н.В. Peter the Great and the Ottoman Empire P. 42; Subtelny O. Domination of Eastern Europe. P. 140.

54 Кочубинский А. Сношения России при Петре Первом с южными славянами и румынами. М.: ЧОИДР, 1872. С. 6-7; Sumner Н.В. Peter the Great and the Ottoman Empire. P. 45-49.

55 Как известно, Петр отказался выдать туркам Кантемира, который последовал за царем в Россию, где и провел последние двенадцать лет жизни, посвятив себя преимущественно научной деятельности. Вместе с Кантемиром в Россию переселилось до 4000 молдаван, включая свиту господаря, ряд бояр, слуг и воинов молдавской армии, собранной Кантемиром в процессе подготовки к Прутскому походу (правда, 3000 из них по прошествии нескольких лет вернулись на родину). События 1711 г. были беспрецедентными на фоне предыдущей и последующей эмиграции представителей знатных семей из княжеств в Россию. Поступление румынских бояр на российскую службу началось еще в конце XV в. по случаю бракосочетания дочери Штефана Великого Елены Волошанки и сына Ивана III Дмитрия и продолжилось в последующие столетия. В конце XVII в. наиболее известным эмигрантом из Молдовы на российской службе был дипломат Николай Спатарий. В числе прибывших вместе с Кантемиром были предки Михаила Хераскова, Николая Бантыш-Каменского и Ильи Мечникова. Румынское или греко-румынское происхождение имели роды Абазы и Каразиных (Караджа). В течение XVIII -первой половины XIX в. на российскую службу поступило 13 представителей семейства Кантакузин. После заключения Ясского мира в 1791 г. в Россию переселяются представители боярских семейств Стурдзы, Бальшей, Россетти и Гика. См.: Cazacu М. Families de la noblesse roumaine au service de la Russie, XVe-XIXe siecle // Cahiers du monde russe et sovietique. 1993. Vol. 34. Nos. 1-2. P. 211-226.

56 Несмотря на свою тайную ориентированность на Россию, Кантемир долго колебался, прежде чем наконец открыто встать на сторону Петра, и сделал это, уже когда российские войска приближались к Яссам. Неясность его позиции способствовала усилению подозрений молдавских бояр, которые до самого последнего момента видели в нем турецкого ставленника и опасались, что его сношения с Петром -искусная провокация. В результате большинство предпочло покинуть столицу и укрыться в своих поместьях. См.: Subtelny О. Domination of Eastern Europe. P. 140.

57 Об этих противоречиях свидетельствует наличие второй версии Луцкого договора, включенной в летопись Иона Некулче, одного из крупных молдавских бояр того времени. Эта редакция содержала две дополнительные статьи, согласно которым господарь не имел права лишать бояр их титулов, а также подвергать боярина суду без участия других бояр. См.: Subtelny О. Domination of Eastern Europe. P. 141.

58 Sumner H.B. Peter the Great and the Ottoman Empire. P. 43-44.

59 Лишь в 1786 г. внук главного архитектора фанариотского режима, Великого Драгомана Порты Александра Маврокордата, Александр Мавро- кордат-Фирарис (Беглец) бежал в Россию и принял российское поддан-

ство. То же самое сделал в 1821 г. и последний молдавский господарь-фанариот, Михаил Супу, скомпрометировавший себя в глазах Османов своими связями с Этерией.

60 Масловский Д. Ф. Ставучанский поход. Документы 1739 г. СПб., 1892. С. 187-188.

61 Миних заверял императрицу, что «люди сея земли высочайшую Е.И. Величества протекцию... приняли с великой и неизреченной слезной радостию». См.: Там же. Текст условий вступления в российское подданство, составленный молдавскими боярами, с резолюциями Миниха, опубликован в: Бессарабия на перекрестке Европейской дипломатии. С. 54-59.

62 Во время войны молдавские и валашские бояре направили в Петербург делегации с просьбой о принятии княжеств в российское подданство, а также адресовали Екатерине II ряд грамот соответствующего содержания. Грамоты молдавских бояр опубликованы в: Бессарабия на перекрестке Европейской дипломатии. С. 60-74. В 1772 г., в контексте российско-османских переговоров в Фокшанах, идею объединения Молдавии и Валахии сформулировал лидер антифанариотской партии в Бухаресте Михай Кан- такузин. См.: Memoires and projets de reforme dans les principautes roumaines, 1769-1830 / Ed. V. Georgescu. Bucharest: Association internaționale d’Etudes du Sud-Est Europeen, 1970. P. 5-6. Годом ранее эту мысль изложил в своем сочинении голландский авантюрист на российской службе барон Шарль де Билиштейн. См.: Stroev A. Les Aventuriere des Lumidres. Paris: Pion, 1999. P. 267-270.

63 О планах объединения Молдавии и Валахии в контексте «Греческого проекта» Екатерины II и Потемкина см.: Гросул Г. Дунайские княжества в политике России, 1774-1806. Кишинев: Штиинца, 1975. С. 92. В то же время Потемкин был готов пойти на территориальные уступки Польше в случае, если последняя примкнет к русско-австрийскому союзу против Османской империи. См.: Стегний П.В. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II. М.: Междунар, отношения, 2002. С. 179. Позднее проект русско-польского союза, выдвинутый российским посланником в Варшаве О.М. Штакельбергом, предполагал приобретение Польшей в вечное владение части Бессарабии и Молдавии. См.: Там же. С. 201.

64 Об учреждении российских консульств в Яссах и Бухаресте см.: Гросул Г. Дунайские княжества в политике России. С. 77-80.

65 Xenopol A. D. Războaiele dintre ruși și turci și înrâurirea lor asupra Țărilor Române. București: Albatros, 1997; Ghidei A.V. Rușii și țărănimea românească în vremea ocupăriilor rusești. București: Institutul de Arte Grafice «Eminescu», 1902-1905. Vols. 1-3.

66 Записки инженерного офицера Мартоса о Турецкой войне в царствование Александра Павловича, 1806-1812 гг. // Русский архив. 1893. Ч. 2. С. 312.

67 Помимо непосредственного ущерба, наносимого военными действиями, поставки продовольствия, тяглого скота и выполнение подводной повинности неизбежно становились почвой для конфликтов и были фактором, ослаблявшим политическое влияние России как единоверной стра

ны. Помимо необходимости поставлять в больших количествах провиант и фураж, крестьяне страдали от несанкционированных реквизиций со стороны российских солдат и офицеров, а также от злоупотреблений местных исправников, которые произвольно увеличивали подати, мотивируя это необходимостью снабжать армию.

68 Записки инженерного офицера Мартоса... С. 312.

69 Так, в ноябре 1780 г. влиятельный буковинский землевладелец Василий Балш подал венскому двору петицию, в которой от имени «представителей» и «объединенных сословий» Буковины просил сделать местное боярство «подобным австрийским подданным» (то есть наделить их теми же правами). См.: Vasilie Balș. Descrierea Bucovinei și a stării ei lăuntrice // Bucovina în primele descrieri geografice, istorice, economice și demografice / Ed. R. Grigorovici. București: Editura A:ademiei Române, 1998. P. 330.

70 Чарторыйский -Александру I. 11 (23) января 1806 г. РИО. Т. 82. С. 254-255. См. также: Vernadsky G. Alexandre Ier et le probleme slave pendant la premiere moitie de son regne // Revue des etudes slaves. 1927. Vol. 7. No. 1. P. 94-111.

71 О связях Ипсиланти с Чарторыйским см.: Mischevca V, Zavitsanos Р. Principele Constantin Ypsilanti, 1760-1816. Chisinau: Civitas, 1999. P. 64-74.

72 Наиболее детально политика французских властей в Иллирии проанализирована в работе: Bundy F.J. The Administration of the Illyrian Provinces of the French Empire, 1809-1813. New York: Garland, 1987.

73 Wolff L. Venice and the Slavs: The Discovery of Dalmatia in the Age of Enlightenment. Stanford: Stanford University, 2001. P. 333-334.

74 Cm.: Marmont A.F.L. Memoires du Marechal Marmont, Duc de Raguse. 3d ed. Paris: Perrotin, 1857. Vol. 3. P. 64-65.

75 Stavrianos L.S. The Balkans since 1453. New York: Rinehart & C°., 1958. P. 206-207.

76 Rothenberg G.E. The Military Border in Croatia P. 113-114.

77 Из современных авторов политика российских оккупационных властей в Молдавии и Валахии в 1806-1812 гг. полнее всего проанализирована у Jewsbury G. F. The Russian Annexation of Bessarabia: 1774-1828. A Study of Imperial Expansion. New York: East European Monographs, 1976. № 15. P. 30-54.

78 Ипсиланти, таким образом, добился на короткое время объединения в своих руках власти над обоими княжествами. Помимо очередной Русско-турецкой войны, ценой политических комбинаций Константина Ипсиланти стала мучительная смерть, которой Османы подвергли его отца, Александра Ипсиланти, находившегося в Стамбуле,-в наказание за отказ сына подчиниться приказу султана и его переход на сторону России. См.: Mischevca V, Zavitsanos Р. Principele Constantin Ypsilanti. P. 93. В условиях российской оккупации Ипсиланти правил княжествами немногим более года, после чего конфликты вокруг поставок фуража и продовольствия российским войскам привели к его смещению и ссылке в Киев. См.: Jewsbury G.F. The Russian Annexation of Bessarabia P. 37-43. Сыновья Ипсиланти поступили на российскую службу: старший, Александр, веко-

ре стал адъютантом Александра I, а впоследствии и лидером Этерийского восстания 1821 г.

79 Не обладая собственным штатом чиновников, российские главнокомандующие XVIII столетия предпочитали действовать через посредничество местных институтов, рассчитывая легитимизировать таким образом налоги и повинности, вводившиеся с целью снабжения армии. В частности, П.А. Румянцев полагал, что для завоевания лояльности местного населения «надо не нарушать его свобод и осуществлять правосудие в соответствии с его законами». См.: Архив военно-походной канцелярии графа П.А. Румянцева. 1700-1774 гг. // ЧОИДР. 1865. Т. 1. Отдел. 1. С. 243-244. См. также: Ткач В. Организация центральных органов русско-молдавской администрации в период Русско-турецкой войны 1768-1774 гг. // Социально-экономическая и политическая история Молдавии периода феодализма / Ред. П.В. Советов. Кишинев: Штиинца, 1988. С. 127-134. Как Румянцев в 1769-1774 гг., так и Потемкин в 1788-1791 гг. сохранили за диванами все полномочия, ограничившись назначением российских офицеров среднего звена с целью наблюдения за действиями боярского правительства. Тем самым они избавлялись от необходимости входить в детали местного управления. Это также означало, что все недостатки местного управления в мирное время сохранялись и во время военных действий. Их искоренение требовало большей вовлеченности российских военных властей в вопросы местного управления. Как показал опыт управления княжествами через посредничество российских сенаторов, председательствовавших в молдавском и валашском диванах в 1808-1812 гг., это было весьма проблематично в условиях продолжающихся военных действий.

80 Материалы для новейшей истории Бессарабии // Записки Бессарабского статистического комитета / Ред. А.Н. Егунов. Кишинев, 1868. Т. 3. С. 144-145; Jewsbury G.F. Russian Annexation of Bessarabia. P. 47.

81 Из предложения П.И. Багратиона Дивану Валашского княжества. 28 января 1810 г.// Багратион в дунайских княжествах / Ред. Н.В. Березняков и В.А. Богданова. Кишинев, 1949. С. 84.

82 Предложение Багратиона Дивану Валашского княжества. 28 января 1810 г. // НАРМ. Ф. 1. On. 1. Д. 1418. Л. 23-23 об.

83 Багратион в дунайских княжествах. С. 87.

84 Всеподданнейший рапорт В.И. Красно-Милошевича от 15-го июня 1810 г. // Записки Бессарабского статистического комитета. С. 146.

85 См.: Исторический, статистический и географический журнал. Январь 1810 г. С. 47-48.

86 Об истории переговоров см.: Бессарабия на перекрестке Европейской дипломатии. С. 104-116. См. также: Виноградов В.Н. «Странная» русско-турецкая война (1806-1812) и Бухарестский мир //Александр I, Наполеон и Балканы. М.: Наука, 1997. С. 169-204; Румынские и молдавские историки обращались к проблеме Бухарестского мира неднократно. См., в частности: Columbeanu S. Contribuiții privind situația internațională a țarilor Române între 1806-1812 // Revista de Istorie. 1976. Voi. 7. No. 5. P. 657-677;

Nergu N. Rusia la Dunăre: 1812 // Bessarabia 1995. № 7. P. 7-17; GoșuA. Rusia la Dunăre de jos. Pacea de la București (Mai 1812) // Studii și materiale de istorie modernă. 1996. Voi. 10. P. 19-96; Mischevca И. Pacea de la București (Din istoria diplomatică a închererii tratatului de pace ruso-turc de la 16 (28) mai 1812). Chișinău: Ed. științifică, 1992; Idem. Moldova în politică marilor puteri la începutul sec. al XIX-lea Chișinău: Ed. Civitas, 1999.

87 Langeron A.F. Journal des campagnes faites en service de Russie // Documente privitoare la istoria romînilor. București: Academia Româna și Ministerul Cultelor și Instrucțiunii Publice, 1889. Supplement I. Vol. III. P. 386. Примем. 2. Сговорчивость Порты на последнем этапе переговоров объяснялась давлением Англии, стремившейся поддержать Россию в предстоящем столкновении с Наполеоном, а также амбициями драгомана османской делегации Деметриуса Морузи, который метил в господари Валахии. По свидетельству Ланжерона, Кутузов считал Морузи своим человеком. См.: Ibid. Р. 352. Уже после подписания Бухарестского мира и последовавшего за этим вторжения Наполеона в Россию к подобному же выводу не без помощи французского посла Андреосси пришел и Махмуд II, осознавший, насколько несвоевременным оказался заключенный мир. В результате вместо заветного трона Валахии приказ султана содержал смертный приговор для Мурузи, в соответствии с которым последний был задушен в Шумле в октябре 1812г.

88 ПСЗ. Сер. 1. Т. 32. С. 318.