Россия и Православный Царь

"Отец мой пал на бреши, но в его лице удар нанесен христианскому обществу. Оно погибнет, если общественные силы не объединятся и не спасут его».

Так писал Государь Император Александр III австрийскому Императору Францу-Иосифу в 1881 г., под свежим впечатлением катастрофы 1 марта 1881 г., когда бомба террориста Гриневицкого сразила Царя-освободителя. Но наследник убиенного Государя Императора Александра II не отдал вверенной Ему Богом Российской Державы на растерзание революционерам. Царствование Императора Александра III было для России временем внутреннего спокойствия.

Революция как бы притаилась. Россия быстро "входила в тело», наливаясь свежими соками. Но это был штиль перед бурей. Сознательного объединения здоровых общественных сил вокруг Царя для спасения русского Христианского общества так и не произошло.

Штурм возобновился при сыне Царя-Миротворца. Не следует, однако, думать, что уж так могучи были кадры революции в эпоху Императора Николая II – они были ничтожны по сравнению с государственной мощью Российской Державы. Беда была в том, что с поистине угрожающей быстротой убывала у русского общества способность оказывать сопротивление разрушительным ядам революции, да и пропадало просто самое желание им противодействовать. Россия была больна. Процесс болезни развивался со всей очевидностью и наглядностью. Была ли болезнь смертельной? Увы! Самые сильные средства не помогали! Не оказала спасительного воздействия и грандиозная "встряска» 1905 года…

"Люди обратились в зверей, зверей лютых, беспощадных, для укрощения коих не было других средств, кроме оружия (курсив наш – В.А.). И вот загремели пушки, пулеметы… И в древних храмах русской столицы мы молимся при громе этих выстрелов, как будто в осажденном городе...» - писал, встречая Новый, 1906 год, архиепископ Никон в "Троицких листках».

"Так закончился год, этот мрачный, "черный», позорный год – год великих скорбей и гнева Божия...Что пережило бедное русское сердце? Что перестрадало многострадальное, воистину мученическое, сердце нашего доброго, кроткого, любвеобильного Царя? Не были ли муки Его сердца томительнее мук ветхозаветного страдальца Иова (в день памяти которого и родился святой страстотерпец Царь Николай – В.А.)?

Господи! Да доколе же это?! Ужель фиал гнева Твоего еще не истощился до дна? Или еще рука Твоя карающее высока?! О, мечу Божий! Доколе не успокоишься? Доколи не внидеши в ножны твоя?..

Но уже текут реки крови и потоки слез, уже несутся к небу стоны беспомощных вдов и несчастных малюток-сирот: ради этой крови, этих слез, этих стонов, смилуйся, Господи, над нашей многогрешной Русью!.. Не помяни беззаконий наших, опусти карающую руку, вложи меч Твой в ножны, помяни милости Твои древние и – сжалься над несчастной нашей Родиной!

Воздвигни силу Твою и приди во еже спасти нас!»

Так переживал Смуту 1905-1906 гг. добрый сын Российской Православной Церкви. Но не так восприняло страшный урок тогдашнее русское общество. Не уразумело оно знамения гнева Божия! Да и мало думало оно о Боге.

Настал период нового земного благоденствия, по виду еще более блистательный, чем при Императоре Александре III. Но не к спасению пошла и эта милость Божия, не вразумили русское общество и эти дары Божией благодати, так обильно вновь одождившие Россию. Общество не прозрело, не опамятовалось от революционного угара и ничему не научилось: единого фронта охранительных общественных сил вокруг правительственной власти не сложилось и теперь, в этот последний час. Антитеза "мы» и "они» осталась в полной силе. Баснословно широко разливалась волна оппозиции; "лучшие люди России» готовы были как угодно далеко идти в соглашательстве с антирусской революцией – только бы не оказаться на стороне Царского правительства!

Губительный, смертельный пароксизм революционной горячки испытала грешная Россия в роковые февральские дни. Беспорядки, возникшие в Петрограде, ничего угрожающего сами по себе не представляли. Они могли бы быть подавлены с куда меньшим расходом сил и средств, чем нынешние демонстрации пенсионеров, недовольных отменой бесплатного проезда, бесплатных лекарств и прочей "монетаризацией льгот». Крайне незначительные перебои с доставкой продовольствия (главным образом, черного хлеба – при наличии белого в неограниченном количестве!) раздулись в воспаленном сознании общества в нечто, якобы дававшее населению право "выйти на улицу» с требованием "хлеба». Объективная обстановка ни в малейшей степени не отвечала этой "инсценировке»: Россия в целом, а уж тем более Петроград, жили не хуже, а, может быть, и лучше, чем до войны – в особенности по сравнению со своими военными противниками и неверными "союзниками», сидевшими, в отличие от нашей страны, на продуктовых карточках с 1914 года! Трезвая оценка положения, произведенная глазом опытного администратора, легко подсказала бы меры, неизбежные в подобных случаях и выполняемые самопроизвольно, под действием инстинкта государственного самосохранения.