И вот с этим-то не шибко умным барином, действующим уже в качестве представителя победоносной революции и властно диктующим от ее имени Царю, как ему поступать, чтобы, наконец, пока не поздно, вступить "на правильный путь», пришлось теперь вновь столкнуться Царю! Наивно веря в то, что "ответственное перед Думой правительство» сумеет остановить революцию, Родзянко торопил Царя с этой мерой. О подавлении бунта силой для него не могло быть и речи. То, что произошло в Петрограде, было для Родзянко не бунтом, а революцией! А революция надо было не подавлять, а умилостивлять уступками, возможно скорыми, мгновенными, способными остановить ее возгорающийся аппетит. Стоя у одного конца прямого провода, Родзянко волновался и негодовал по поводу того, что Царь недостаточно быстро реагирует на его требования уступок. К сожалению, на другом конце телефонного провода не было верных Царю людей, способных оборвать бесплодные речи ("от болтовни Россия погибла», говоря словами Донского Атамана А.М. Каледина!) и безо всяких околичностей отдать себя в распоряжение Государя Императора… "Революция» и в Ставке, в глазах окружавших Царя генералов, была уже не просто силой внешней и вражеской – она была авторитетом!

Этот авторитет давил на их волю и совесть. Самодержавный Православный Царь был для этих "государевых людей» уже как бы чем-то отжившим, устарелым, "выходящим в тираж». На смену ему шло "будущее» - какое, никто толком не знал и не понимал, но, во всяком случае, далекое от навыков и традиций прошлого. В глазах даже этого – "генеральского» общества судьба России уже бесповоротно отделилась от судьбы Самодержавия. И только один Царь этого не понимал! Да! Царь этого не понимал. Он готов был восстановить закон и порядок самыми крутыми мерами – и тем спасти Россию!

- Я берег не самодержавную власть, - сказал он старому другу Царской Семьи, министру Двора графу Фредериксу, - а Россию.

В этом убеждении Государь оказался, увы, одинок. Даже его ближайшее окружения встало на стороне бунта и все свои устремления направило на соглашательство с ним.

Психологическую опору это настроение находило в убеждении, принявшем в то психически больное время форму навязчивой идеи, будто Царь, и особенно Царица, препятствуют нормальному ведению войны! Измена Царю тем самым как бы облекалась в "патриотический» покров. Хотя всякий верноподданный должен был бы сообразить, что должен служить "Царю и Отечеству», то есть – в первую очередь – Царю! Но нет! Не служить Царю и Царице, а убрать их поскорее – в этом намерении сходились и бунтовщики и "патриоты». Что же было делать Царю?

Оставалось одна надежда спасти Россию: признать, что действительно, по каким-то непонятным, но вполне реальным причинам, лично он с Царицей служат помехой для успокоения России и для срочного возврата ее на путь бесперебойного продолжения войны.

Уйти, уступить место на Троне другому, – и тем образумить Россию. Перед этим решением Царь склонился, как перед необходимостью, определяемой обстоятельствами непреодолимой силы. Да и как мог Государь поступить иначе, когда на этот путь толкала его не только настойчивость петербургского прямого провода, но и армия – в лице своего высшего руководства!

Не кто иной, как "дедушка русской армии» генерал М.В.Алексеев предложил Государю разослать главнокомандующим фронтами по вопросу отречения от Престола. Самая форма запроса не оставляла и тени сомнения в том, что ближайший к Государю человек ищет у своих помощников поддержки своему настойчивому совету. В запросе было прямо сказано: "Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения». Ответы были единогласны – в пользу отречения! Не составил исключения и ответ Великого князя Николая Николаевича, дяди Государя. Бывший Верховный Главнокомандующий (которого враги Государя наверняка поманили перспективой возвращения ему этой должности – чтобы затем выбросить его "за ненадобностью» - теперь уже окончательно и бесповоротно!) телеграфировал августейшему племяннику:

"Считаю необходимым, по долгу присяги (??? – В.А.), коленопреклоненно молить Ваше Величество спасти Россию и Вашего Наследника. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследство. Другого выхода нет».

Запросы и ответы датированы 2 марта 1917 г. В тот же день Государь телеграфировал Председателю Государственной Думы: "Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и спасения России. Посему я готов отречься от Престола в пользу моего Сына, при регентстве моего брата Михаила». Судьба Российской державы была решена. С этого момента спасения для нее не было. "Доколе не будет взят Удерживающий от среды...». Генерал М.В.Алексеев, едва ли не первый, вскоре протрезвел, но было поздно. Уже 3 марта он сокрушенно говорил: "Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых лиц, послушался их и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отречении Государя от Престола».

Царь изменил свое решение только в одном - он отрекся и за Сына. Можно думать, что здесь сыграли роль не только соображения о здоровье Наследника. Вероятнее всего, были приняты во внимание и соображения государственные (хотя и вопрос о здоровье Наследника Престола также имеет государственное значение!): раз необходимость отречения диктовалась отрицательным отношением "народа» (от чьего имени выступали генералы и думцы) к личности Царя и Царицы, то не лучше ли было передать Царскую власть лицу совершеннолетнему, а не младому отроку, неотделимому (хотя бы в силу возраста) от родителей – жертв "черного пиара» (выражаясь гнусным современным новоязом)?! И вообще, поистине удивительна та собранность мысли и рассудительность поведения, которые проявил отрекающийся от Престола Монарх; он сделал все, чтобы облегчить положение своим преемникам во власти.