Союзный трактат, заключенный под Ригою между Россией и Бранденбургским курфюршеством, в подтверждение прежнего союза 1517 года (П. С. З. № 191).

1656 г., 12-го (22-го) сентября.

Не раньше как в 1650 году возобновились, согласно архивным источникам, непосредственные дипломатические сношения между Россиею и Пруссиею. В марте 1650 года приехал в Москву бранденбургский судья и комиссар Рейф с грамотою от курфюрста Фридриха Вильгельма, в которой последний извиняется, что ни ему, ни родителю его не удалось возобновить прежние дружеские отношения с московским государством. Курфюрст ссылается на войну, свирепствовавшую в Германии в продолжение многих лет, в оправдание своего молчания. Но цель этого посольства заключалась в том, чтобы получить от московского правительства разрешение на вывоз из России в Пруссию, через Архангельск, 2,000 ластов ржи. Великий курфюрст указывает в своем письме на ужасные опустошения, которым подвергалась Германия, где народ умирает с голоду и потому крайне нуждается в привозе хлеба из-за границы.

Царь Алексей Михайлович весьма милостиво принял прусского посланника и объявил ему, что сделает распоряжение об отпуске из архангельских житниц 5,000 четвертей по 3 ефимка четверть. В России, прибавил Царь, хлеб весьма не дорог и разные другие государства, как в особенности Дания, Швеция и Голландия, часто просят его у московского правительства.

Возобновленные при таких обстоятельствах непосредственные сношения впоследствии за тем все более и более развиваются. В мае того же 1650 года в курфюрсту бранденбургскому был отправлен подьячий Порошин с поручением объявить о походе Царя на Польшу, которая не перестает совершать всевозможные неправды, умаляя постоянно достоинство и честь Его Царского Величества. В подтверждение последнего обстоятельства Порошину было приказано показать курфюрсту польские печатные книги, в которых царский титул был напечатан совершенно неверно. В этом обстоятельстве московское правительство видело оскорбление Царского Величества.

Курфюрст Фридрих Вильгельм оказал Порошину прием весьма благосклонный. Он поблагодарил за позволение покупать хлеб в Архангельске и выразил свое сожаление о войне, возникшей между Россиею и Польшею. При этом великий курфюрст не мог не выразить своего удивления по поводу того, что умаление царского титула в польских печатных книгах могло вызвать кровопролитную войну между Россиею и Польшею. Но на всякий случай курфюрст предложил свое посредничество для примирения обеих враждующих держав. (Ответная грамота курфюрста от 11-го июля 1650 года). Наконец необходимо еще прибавить, что при отпуске русского посла, по его настоятельному требованию, бранденбургский Тайный Совет выдал ему свидетельство (от 14-го июля) такого содержания, что бранденбургский курфюрст дает Царю московскому такой же титул, какой предки его давали. Титул этот был: Царь и Великий Князь (Zaar und Gross-Fürst). Но при этом бранденбургский Тайный Совет выразил желание, чтоб и с русской стороны курфюрсту даваем был подобающий ему титул: Курфюрстской Светлости (Churfürstliche Durchlaucht).

Эта последняя подробность, относящаяся до первоначальных сношений между Россиею и Пруссиею, вполне подтверждает прежде сделанное нами замечание, что при зародышевом состоянии правильных международных сношений определение формальных и обрядовых условий дипломатических переговоров всегда стояло на первом плане. Московские посланники часто были вынуждены протестовать против „умаления Государевой чести“. Однако, справедливость требует сказать, что такие споры и препирательства из-за правильного употребления титула далеко не всегда имели только формальное значение и нельзя их объяснить исключительно воинственностью заносчивости или наивною заносчивостью. Титул государственный выражает нормальное подтверждение конкретных прав. Умышленное изменение этого титула или пропуск составляющих его частей представляются посягательством на чужую честь или отрицанием приобретенных тем или другим способом прав. Вот почему, между прочим, претензии московских царей к Польше, по причине неправильного употребления царского титула, весьма часто имели более глубокий смысл, чем кажется с первого взгляда. (Срав. введение и акт под № 1 в том I настоящего „Собрания трактатов“).

Впрочем не на вопрос о титуле остановились только что возобновленные международные сношения с Бранденбургом. Весьма скоро они получили серьезное значение для России и Бранденбурга. Шведский король Карл Густав, победив Польшу, поставил явною целью всех своих стремлений: захват всего балтийского прибрежья и исключительное господство над Балтийским Морем. Карл Густав, в виду этой цели, нисколько не церемонился с принятыми на себя в отношении России обязательствами. Понятно, что Царь Алексей Михайлович не мог равнодушно смотреть на захваты Шведов и еще меньше мог он согласиться на обращение Балтийского Моря в шведское озеро. (Срав. _Ranke._ Zwölf Bücher Preussischer Geschichte, Lpz. 1874, Bd. I, 254).

С другой стороны бранденбургский курфюрст точно также не мог сочувствовать бесцеремонному поведению шведского короля, который предъявлял ему требования прямо противоположные жизненным интересам вверенной его управлению страны. Фридрих Вильгельм не только не мог желать распространения шведского владычества на юго-восточном берегу Балтийского Моря, но напротив он должен был стараться отнять у Шведов Померанию, отданную им Вестфальским мирным трактатом. Между тем силы Бранденбургского государства еще так мало окрепли и шведский король Карл Густав выказывал такие военные способности, что желать разрыва с Швециею не мог великий курфюрст в начале своего царствования.

Другого мнения был Царь Алексей Михайлович. Царь был убежден, что Швеция есть общий враг России и Пруссии, и потому, они должны соединиться для отражения угрожающей им опасности. В марте 1656 года Царь отправил в Берлин князя Данила Мышецкого с предложением заключить наступательный и оборонительный союз против Швеции. В этот союз должны были также вступить Курляндия и Дания.

Но великий курфюрст не счел возможным немедленно исполнить желание Царя, которого он боялся не менее шведского короля. Курфюрст и его советники со страхом смотрели на „великие планы варваров“, от осуществления которых может погибнуть сам Бранденбург. Если, полагали они, курфюрсту не удастся поддерживать равновесие между Русскими и Шведами, если Шведов побьют и Русским удастся захватить Ригу, которая осаждалась в то время русскими войсками, то „величайшая опасность угрожает Его Курфюрстской Светлости и тогда он должен будет жить в настоящем аду“. (См. _Droysen._ Geschichte der preussischen Politik. 3-ter Theil, S. 291). Таким образом очевидно, что по мнению бранденбургского правительства оно будет в состоянии сохранить нейтралитет или „равновесие“ между Россиею и Швециею.

В этом смысле было отвечено из Берлина на предложения князя Мышецкого. Курфюрст известил о прибытии к Царю особенного чрезвычайного бранденбургского посла для переговоров по всем открытым вопросам. Но Царь Алексей Михайлович не считал возможным отложить на неопределенное время разрешение возбужденного вопроса о союзе против Швеции. В августе 1656 года Царь отправил из-под Риги в Берлин дьяка Григория Богданова со следующим довольно любопытным предложением: так как курфюрст освободился от ленных отношений к польскому королю, то Царь готов принять его под свое покровительство и признать его своим вассалом, подобно тому как он был до последнего времени вассалом польского короля. От Швеции же курфюрст должен окончательно и немедленно отречься.

Понятно, что такого рода предложения не могли особенно понравиться в Берлине. Великий курфюрст объявил московскому посланнику, что он не может дать никакого ответа раньше, чем спросит мнения своих думных людей относительно герцогства Прусского, которое Царь желает обратить в вассальное в отношении к себе владение. Но Богданов возразил, что курфюрсту нечего бояться и нечего спрашивать. Царь могуществен и богат и в состоянии его защищать. Если только у Царя будет гавань, тогда он немедленно приступит к постройке судов и примет все меры для изгнания из Балтийского Моря судов других народов.

Богданов возвратился из Кенигсберга не получив никакого определенного ответа. Курфюрст только снова уверял Царя в искреннем желании своем сохранять добрые к нему отношения и поддерживать дружбу и союз. Мало того: Фридрих Вильгельм обратился еще к ближнему боярину Борису Морозову с письмом, в котором он просил это влиятельное при московском дворе лицо приложить все свое старание для того, чтобы Царь сохранил дружеское к курфюрсту расположение. Все эти обстоятельства указывают до какой степени бранденбургский курфюрст дорожил добрыми отношениями с московским правительством.

События ближайшего времени убедили наконец великого бранденбургского курфюрста открыто становиться на сторону России и оставить Швецию.

Положение воинственного шведского короля Карла Густава делалось все более затруднительным. Он должен был покинуть завоеванную им Польшу для того, чтобы дать отпор объявившей ему войну Дании. Курфюрст не мог также сочувствовать стремлению Франции и Швеции распоряжаться, по своему усмотрению, короною германских императоров. Наконец, полная победа Шведов на всех берегах Балтийского Моря могла только служить к унижению самого Бранденбурга. Между тем как воспользоваться победами Шведов над Польшею курфюрст Фридрих Вильгельм не мог иначе, как с согласия и при содействии московского Царя. Только при наличности последнего условия, он мог надеяться окончательно освободить от унизительного подчинения Польше принадлежащее ему прусское герцогство.

При таких обстоятельствах тесный союз с Москвою представлялся совершенно естественным результатом совершившихся событий и политических комбинаций. Союз этот действительно был заключен в 1656 году.

В августе этого года в стан Царя Алексея Михайловича под Ригою приехало бранденбургское посольство, во главе которого был камергер барон Эйленбург. 29-го августа, на аудиенции у Царя, посол подал верительную грамоту и полномочную грамоту от 10-го июля и заявил о желании курфюрста возобновить между Россиею и Бранденбургом союз и дружбу. При этом барон Эйленбург представил также копию с союзного договора 1517 года и просил, чтобы в основание нового союзного трактата был положен акт 1517 года.

Царь Алексей Михайлович благосклонно отнесся к предложению бранденбургского посольства и назначил своими уполномоченными для переговоров ближнего боярина Семена Лукьяновича Стрешнева и думного дьяка Лариона Лопухина. Меньше месяца продолжались переговоры и 22-го сентября был подписан второй между Россиею и Бранденбургом трактат, подтвердивший, в самых торжественных выражениях, тесный союз между обоими государствами. В силу этого трактата бранденбургский курфюрст обязался, как за себя, так и за своих наследников, никогда не вступать ни в какие союзы, ни с королем шведским, ни с королем польским, ни с другими европейскими державами и не помогал им ни людьми, ни казною, ни оружием в случае войны между этими державами и Россиею. Даже не „мыслить“ о такого рода союзах должен был обязаться великий курфюрст бранденбургский.

Ниже напечатанному акту от 22-го сентября 1656 года, данному от имени бранденбургского курфюрста и подписанному бароном Эйленбургом, соответствует грамота от 24-го сентября, утвержденная Царем Алексеем Михайловичем и равной с договором от 22-го сентября силы. Эта грамота была вручена бранденбургскому послу и представляет собой второй список союзного договора, подписанный с русской стороны. В виду тождества, по существу, актов от 22-го и 24-го сентября, мы ограничиваемся отпечатанием только первого из них за подписью бранденбургского посла.

Наконец не лишено интереса еще следующее обстоятельство. Письмом от 21-го ноября 1656 года курфюрст счел нужным обратить внимание Царя на то, что союзный договор прошлого года не укреплен присягою Царя на Евангелии, как это было сделано в 1517 году при заключении первого союзного трактата. Царь Алексей Михайлович, в ответе своем от 9-го июля 1657 года, выразил удивление о том, что курфюрст еще требует присяги, когда у него в руках „жалованная грамота“ за собственноручным подписанием Государя. Царь не видит никакой надобности в даче еще присяги.