Вольфганг Акунов

ДОБРОВОЛЬЦЫ ЛАУТЕРБАХЕРА.


История есть результат творческого усилия. Это отношение, которое
познающий субъект устанавливает между прошлым и своим собственным
настоящим.

Marrou H.I. De la connaissance historique, 1959, p. 51.


Товарищ, винтовку смелее бери!
Быть может, с тобой доживем до зари.
К победе и славе вперед устремлен
Студенческий наш батальон!

Михаил Устинов. По пыльным дорогам гражданской войны.

       
Анализируя причины катастрофы, приведшей к крушению Всероссийской Империи в роковом 1917 году и к установлению большевицкой диктатуры над Россией, всякий вдумчивый исследователь не сможет не обратить внимания на тот столь же парадоксальный, сколь и очевидный факт, что, невзирая на провозглашенный еще в правление Императора Николая I и особенно активно проводившийся в жизнь при его внуке, Императоре Александре III лозунг "Самодержавие, Православие и Народность», носителем патриотической идеи во Всероссийской империи (как официально именовалась Императорская Россия до февраля 1917 года), оставались исключительно ее Императорские Армия и Флот, что находило свое самое краткое и в то же время емкое выражение в словах известной солдатской песни "Взвейтесь, соколы, орлами»:

Слава матушке-России, слава батюшке-Царю!
Слава Вере Православной и солдату-молодцу!

Пока авторитет Русских Императорских армии и флота, овеянный громкими победами XVIII и первой половины XIX вв.,одержанными в походах и боях за Веру, Царя и Отечество, в народе был высок, положение еще нельзя было считать особенно тревожным. Когда же, после несчастной Крымской войны, впервые вошло в моду открытое (и безнаказанное, в условиях наступившей с воцарением Александра II эпохи либеральных реформ) третирование отечественных Вооруженных сил, ситуация стала резко меняться к худшему. Как подчеркивал командующий Гренадерским корпусом 4-й армии Западного фронта генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин в своем письме начальнику штаба Верховного Главнокомандования генералу М.В. Алексееву от 22 ноября (5 декабря) 1915 года:

"Мы в России долго преследовали военных (с 1856 года), считали их дармоедами, боялись милитаризации деревни, отдались в руки западников, убивших русский патриотизм (курсив здесь и далее наш – В.А.).

Даже вполне определенное Высочайшее повеление – дать детям начальных школ военную выправку назначением учителями гимнастики запасных унтер-офицеров – не было выполнено.

Народная масса земледельческого населения России…оставалась без должного руководства и попечения. Фабричное же и…городское население развращалось нравственно (пьянство, сифилис) и растлевалось революционной пропагандой».

Одним словом, общегосударственный патриотизм во Всероссийской Империи, к сожалению, развит не был. После незаконного, с точки зрения законодательства о Престолонаследии Российской Империи, отречения Государя Императора Николая II, падения Временного Правительства (столь же незаконно объявившего Россию республикой, не дожидаясь решения на этот счет Учредительного собрания), захвата власти большевиками в союзе с левыми эсерами (опять-таки незаконного) и разгона ими Учредительного собрания, противникам большевиков из Белого стана не пришло на ум никакого другого лозунга, кроме борьбы за "Единую, Великую и Неделимую Россию» - лозунга, подозрительно напоминавшего лозунг французских якобинцев – "Республика Единая, Великая, Неделимая – или смерть» - и не говорившего народным массам ничего – именно в силу неразвитости в населении России общегосударственного патриотизма.

Естественно, русские люди сопротивлялись, в том числе и силой оружия (а как иначе?) большевицким грабежам и разбою, но только в местах своего проживания – в своем уезде, в своей волости, в своей губернии, в своем крае, но дальше этого не шли ("не наше дело», "мы – скопские, калуцкие, тверские» и т.д.). Так говорили представители "необразованных классов общества». Но и с образованными дело, при ближайшем рассмотрении, обстояло не лучше. Русское студенчество на протяжении нескольких поколений поставляло едва ли не основные кадры для подрывной, антигосударственной и, по сути дела, антинациональной деятельности так называемых "революционеров». Одиозная фигура "скубента-бонбиста» стала в России притчей во языцех. Мало того! "Прогрессивная демократическая» российская общественность буквально "на руках носила», как "героя», студента Карповича, застрелившего министра народного просвещения Боголепова (прозванного левыми "Чертонелеповым»!) за то, что тот велел "сдать в солдаты» студентов-бездельников, проводивших время, вместо учебы, на политических митингах и сходках под лозунгом "Долой самодержавие»! И суд присяжных оправдал убийцу, как в свое время – Веру Засулич, стрелявшую в петербургского генерал-губернатора Трепова и отделавшуюся, в результате, легким испугом!

Как же обстояло дело с патриотизмом вообще и среди студентов, в частности, в другой великой Империи - недавней противнице России в войне - Германии, оказавшейся поздней осенью 1918 года, после падения монархии и отречения Императора Вильгельма II, в сходной ситуации?

Процитируем еще раз упомянутое выше письмо А.Н. Куропаткина М.В. Алексееву:

"Главное преимущество немцев в борьбе с нами было…до последнего времени в следующем: немцы воевали против нас, мобилизовав не только армию, но и весь народ, воевали "вооруженным народом», мы же мобилизовали лишь армию и ею только и воевали.

Перевес не только материальных, но и духовных сил оказался на стороне наших противников…

Немцы начали мобилизацию духовных сил с сороковых годов прошлого (XIX – В.А.) столетия. Школа и жизнь учили немца стать горячим патриотом, верить в великое будущее своей родины, учили упорному, точному труду, приучали к дисциплине, сообщали ему воинственность, развивали со школьной скамьи его физические силы, давали ему военные навыки».

Будущий главный военный священник белых Вооруженных Сил Юга России, а затем – Русской армии генерала барона П.Н. Врангеля, протопресвитер отец Георгий Шавельский, вспоминал о своем участии в 1913 году, по повелению Государя Императора Николая Александровича, в юбилейных торжествах по поводу столетия Битвы народов под Лейпцигом, вместе с Синодальным хором в освящении русского православного храма-памятника в следующих выражениях:

"Рано утром 5/18 октября началось Лейпцигское торжество… Приехав в церковь незадолго до начала служб, я с высокой паперти… наблюдал бесконечно тянувшуюся мимо церкви к немецкому памятнику, пеструю, как разноцветный ковер, менявшуюся, как в кинематографе, ленту войск, процессий и разных организаций. Прошли войска: пехота, кавалерия, артиллерия. Пошли студенты. Они шли по корпорациям, со знаменами и значками, каждая корпорация – в своих костюмах, красивых, иногда вычурных. Студенты шли стройными рядами, как хорошо выученные полки. Порядок не нарушался нигде и ни в чем. Народ чинно следовал по бокам дороги, как бы окаймляя красивую, пышную ленту войск и студенческих корпораций.

У меня замерло сердце: вот она, Германия! Стройная, сплоченная, дисциплинированная, патриотическая! Когда национальный праздник, тут все – как солдаты; у всех одна идея, одна мысль, одна цель и всюду стройность и порядок. А у нас все говорят о борьбе с нею…Трудно нам, разрозненным, распропагандированным, тягаться с нею…Эта мысль все росла у меня по мере того, как я вглядывался в дальнейший ход торжества…(отец Георгий Шавельский, Воспоминания, том I, с. 111, Нью-Йорк, 1954).

В гогенцоллерновской Германии (как, впрочем, и в габсбургской Австрии), пользовавшейся в довоенном мире репутацией "главного оплота милитаризма» (репутацией, усиленно раздувавшейся ее недругами и не преодоленной в сознании многих людей и по сей день), в отличие от Всероссийской империи, не существовало обязательной к ношению школьной, студенческой и гимназической формы. Единственным отличительным знаком гимназистов и студентов (и предметом их гордости) являлись разноцветные форменные фуражки. Но по торжественным дням немецкие студенты - члены университетских корпораций – надевали свое праздничное облачение – расшитые по-гусарски шнурами венгерки, лосины, сапоги-ботфорты, белые перчатки с раструбами, шапочки и шарфы цветов своих корпораций, опоясывались шпагами, поднимали корпорантские знамена – и чувствовали себя сродни офицерам (а не бандитам с большой дороги, сиречь "борцам за народное счастье» - в отличие от – увы! – столь многих своих сверстников, обучавшихся в высших учебных заведений Всероссийской империи – или, вернее, числившихся студентами таковых!). Они никогда не забывали о своих предшественниках-патриотах – ведь именно немецкие студенты первыми записывались в добровольческие корпуса, поднявшиеся в 1813 году на борьбу с наполеоновской тиранией. От цветов униформы первого из них – добровольческого корпуса "черных егерей» майора прусской армии барона Адольфа фон Лютцова (перекрашенных в черный цвет студенческих сюртуков с красными воротниками и золотистыми латунными пуговицами) – ведет свое происхождение черно-красно-золотой флаг единой Германии. Именно в рядах "черных егерей» барона фон Лютцова погиб в бою с французскими захватчиками поэт-партизан Теодор Кернер, прозванный "немецким Денисом Давыдовым». А в 1817 году тысячи студентов собрались на грандиозный праздник, посвященный четырехлетию со дня "битвы народов» под Лейпцигом, в тюрингском замке Вартбург, открыто призвав к объединению Германии. На этой встрече студенты впервые публично сожгли сваленные в кучу книги авторов, чуждых немецкому народному духу, и впервые подняли черно-красно-золотой общегерманский флаг. Правда, флаг, поднятый студентами на той встрече, отличался от современного флага единой Германии. Он был сшит из трех горизонтальных полос (красной, черной и красной), с золотой дубовой ветвью на центральной, черной полосе. Тем не менее, именно благодаря энтузиазму студентов черно-красно-золотой флаг стал зримым символом стремления молодых немцев к свободе, единству и национальной независимости. И потому среди немецких корпорантов чувство чести было развито нее меньше, чем в германском офицерском корпусе. Закон давал им право и даже требовал восстанавливать свою честь в сабельном единоборстве. Не случайно лица столь многих бывших студентов-корпорантов украшали так называемые "шмиссы» или "мензурнарбен» - шрамы от сабельных ударов.

Левые интеллектуалы, вроде Максимилиана Гардена и Генриха Манна, издевались над всем этим (последний нарисовал наиболее одиозную карикатуру на немецкого патриота-националиста в своем романе-пасквиле "Верноподданный», излив на него особенно много яда в главах, посвященных жизни студентов-корпорантов). Однако подавляющее большинство немцев – и в тылу, и на фронте мировой войны – действительно оказались верноподданными своего монарха, несмотря на злостную клевету, на целые ушаты грязи, выливаемые на кайзера Вильгельма II его явными и тайными врагами – как внешними, так и внутренними!

А надо сказать, что этот монарх был глубоко верующим христианином. Вильгельм II даже распорядился изготовить в 2-х экземплярах копию "лабарума» (украшенного монограммой Христа знамени Императора Константина Великого); один экземпляр лабарума был им подарен папе римскому, а второй хранился в церкви прусского Королевского дворца в Берлине, откуда был похищен в первые дни революции, разразившейся в Германии 9 ноября 1918 года… Словом, когда разразилась мировая война, германское студенчество было в первых рядах защитников Отечества. Особенно много бывших студентов сражалось на самых опасных участках фронта, в составе штурмовых и ударных батальонов. Как писал Эрнст Юнгер в своем военном дневнике "В стальных грозах»:

"Наши чувства диктовались яростью, опьянением и жаждой крови. По мере нашего упорного, неуклонного продвижения к вражеским линиям, я весь кипел от ярости, непостижимым образом охватывавшей меня и всех нас. Непреодолимое желание убивать придавало мне силы. Ярость выжимала слезы из моих глаз. Оставался лишь первобытный инстинкт».