П. С. ПОТЕМКИН ВО ВРЕМЯ ПУГАЧЕВЩИНЫ.

(Материалы для истории Пугачевского бунта).

Из бумаг, собранных мною по истории пугачевщины несколько лет тому назад были напечатаны в Записках Академии Наук: (тт. I, III)

1) бумаги Кара и Бибикова, и

2) часть переписки императрицы Екатерины II с графом П. И. Паниным.

 

Малое распространение академического издания было причиною, что большая часть лиц, которая после того писали об этой эпохе, не воспользовались упомянутыми документами. Содержание их не было принято к сведению даже при втором издании "Записок о жизни и службе А. И. Бибикова, появившемся в Москве в 1865 году. Только г. Анучин, поместивший в Русском Вестнике 1868 и 1869 гг. ряд замечательных статей об участии Суворова и гр. Панина в усмирении бунта, не оставил без внимания и обнародованных Академиею Наук материалов. Однако-ж, и от него ускользнула одна из относящихся сюда статей, именно напечатанная мною в С.-Петербургских Ведомостях (86 13 г., № 210.) под заглавием: "Державин и граф Петр Панин», основывающаяся на архивных актах, которых я не имел еще в виду при издании "Материалов для биографии Державина», бывших также в руках Д. Г. Анучина. В названной статье моей рассмотрены подробно причины гнева графа Панина против Державина и показано, что взаимные отношения этих двух лип были в связи с разладом между другими деятелями по усмирению бунта в той же местности, к числу коих с одной стороны, кроме гр. Панина, принадлежали: астраханский губернатор Кречетников и саратовский комендант Бошняк, а с другой, кроме Державина, граф П. С. Потемкин и начальник конторы саратовских колонистов Лодыжинский. князь П. М. Голицын также более склонялся к этой стороне. Кречетников своими донесениями в Петербург успел бросить на Державина тень в глазах самой императрицы, а одно ее замечание о последнем в письме к Панину тотчас восстановило сурового главнокомандующего против слишком заносчивого офицера, который, несмотря на свой маленький чин, действовал решительно и настойчиво. Совершенно справедливо заметив, что Державин ошибался насчет настоящих причин неудовольствия против него графа Панина, г. Анучин однако-ж и сам не имел возможности вполне объяснить эти причины. Но такие частные недосмотры и немногие неточности нисколько не уменьшают значения превосходных статей г. Анучина, отличающихся беспристрастным исследованием обстоятельств по подлинным документам и особенным уменьем группировать события. (Кроме неточностей, найденных в статьях г. Анучнна Я. К. Гротом. есть некоторые и другие погрешности; в обширном сборнике совершенно новых материалов, извлеченных из Казанских уездн. городов местных архивов, А. Г. Пупаревым, сборнике материалов для истории Пугачевского бунта, есть указания на существенные промахи гг. Анучина, Мордовцева и некоторых других лиц писавших об этой любопытной эпохе. Сборник г. Пупарева будет помещен на страницах "Русской Старины»).

Во всех до сих пор появившихся монографиях по пугачевщине замечается важный пробел — это недостаток известий об одном из главных лиц, избранных Екатериною II для подавления мятежа, именно о Павле Сергеевиче Потемкине (впоследствии графе). В словаре Бантыш-Каменского помещено несколько сведений о его служебной и литературной деятельности, но о роли, какую он играл во время пугачевщины, упоминается там только в немногих словах. Пушкин едва мимоходом называет генерал-майора Потемкина, как начальника тайной комиссии, учрежденной по делу Пугачева. Более узнали мы о нем из записок и особенно из переписки Державина, в которой Потемкин является начальником доброжелательным и любезным. Но оценка деятельности и значения его еще впереди. Предлагая часть бумаг его, относящихся ко времени пугачевщины, скажу наперед несколько слов о нем самом.

П. С. Потемкин обратил на себя внимание в первую турецкую войну, которой окончание совпало с полным разгаром мятежа. Получив образование в московском университете, он любил заниматься литературой, переводил Руссо и Вольтера и написал, между прочим, целую драму в 5-ти действиях на подвиги русских в Архипелаге. Во время бунта он составил "Историю о Пугачеве», до сих пор еще не изданную. Позднее он занимал место генерал-губернатора саратовского и кавказского, и литературным плодом этой деятельности его было "Описание кавказских народов», также остающееся в рукописи. Бантыш-Каменский говорит, что одно событие, последовавшее в Кизляре, в 1786 году, с несчастным братом шаха персидского, помрачило славу Павла Потемкина. Обстоятельство это, сопряженное, сколько известно, с погибелью принца, искавшего убежища у русских, и с завладением его сокровищами, конечно, будет разъяснено в биографических сведениях о Потемкине, ожидаемых Русскою Стариною от М. И. Лонгинова. "Словарь достопамятных людей» прибавляет, что Потемкин скончался скоропостижно после свидания с Шешковским 29 апреля 1796 года; но это предание опровергается очень просто временем смерти Шешковского, которого уже в 1794 г. не было в живых, как видно из письма к вдове его от графа Самойлова (Русский Архив 1866, стр. 263). Так точно опровергнуто недавно и другое подобное предание о другом деятеле в борьбе с Пугачевым, князе П. М. Голицыне, умершем в самый год казни этого мятежника и будто бы нечестно убитом на дуэли Шепелевым, по наущению завидовавшего красоте его Потемкина-Такрического (Р. А. 1867, стр. 479).

После неожиданной кончины А. И. Бибикова 9 апреля 1774 г., императрица была в затруднении, кому передать все обширные полномочия, предоставленные ею покойному. Поручив на время главное начальство над войсками старшему по нем в чине, князю Федору Федоровичу Щербатову, она предоставила ему только власть распоряжаться военными действиями, да и то по соглашению с губернаторами. Что же касается до "секретной комиссии», которая была также в зависимости от Бибикова, и теперь, по его же представлению, разделилась на две, на казанскую и оренбургскую, то по смерти его Екатерина подчинила эти две секретные комиссии местным губернаторам,— Бранту в Казани и Рейнсдорфу в Оренбурге. Вскоре однако-ж, понимая необходимость связи в их действиях, она назначила одного над обеими начальника в лице Павла Потемкина, троюродного брата быстро возвышавшемуся в то время любимцу. Особой, составленной при этом случае, инструкцией государыня поручила ему сверх того исследовать причины возмущения, придумать меры к устранению их и установить прочный порядок в яицком народе (Касательно предания о смерти Павла Потемкина замечу, что оно опровергается также свидетельством известного читателям "Русской Старинны» Болотове, который под февралем 1796 года говорит: "Он все еще был болен очень в Москве и отлынивал от суда. Говорили все, что он опился ядом и медленно скончает и умирает. О возражениях, сочиненных на его стихи: "Глас невинности», говорили что было их три: одно сочинено Державиным и умеренно, а оба другие ужасно едки и дерзки» "Далее под 7-ми апреля: "Наконец решилась судьба сего знаменитого человека! и весь этот громкий суд над ним прежде кончился начала его—его смертью! Он умер от своей болезни, так как ожидании того все в Москве; и вся его непомерная алчность к богатству легла с ним во гробу. (Памятник протекших времен или краткие Исторические записки о бывших происшествиях и носившихся в народе слухах. Ч. I. 1796. В Богородицке. Рукопись, 2-я часть которой была напечатана с пропусками в "Русском Архиве» 1864). Я. Грот.).

Я. Грот.

I.

Инструкция нашему генерал-майору Павлу Потемкину.

Известны уже вам происшедшие бунты на Яике и в Оренбургской губернии, для угашения коих посланы туда войска, которые, так как и все сие дело, поручены были в главное предводительство и управление покойному генерал-аншефу Бибикову. В следствие чего и учреждена им в Казани по нашему повелению секретная комиссия, для произведения разбирательства и следствия над пойманными злодеями. По разбитии же Пугачева и по освобождении. Оренбурга учреждена и тамо по повелению нашему такая же комиссия под ведением губернатора. Равномерно и казанская, по смерти генерала Бибикова, поручена от нас казанскому же губернатору. Ныне же дела тамошнего края возымели такой оборот, что оба те губернатора долженствуют быть единственно упражняемы внутренними гражданскими делами своих губерний; то мы имев достаточное испытание о вашей ревности и рачении в службе нашей, за благорассудили вас определить главным к обеим тем комиссиям, яко неразделимую между собою по делам, связь имеющим. Того ради повелеваем вам:

Первое, отправиться отсюда в Казань и в Оренбург с включенными здесь от нас указами к обоим тем губернаторам, по силе которых и должны вы принять от них под свое ведомство те комиссии со всеми в них находящимися лейб-гвардий офицерами, и с принадлежащими к отправлению тех дел резвыми офицерами и служителями.

Второе, равномерно принять от помянутых губернаторов насланные от нас к ним именные наши повелении по тем обеим комиссиям; а от офицеров лейб-гвардии нашей—данные комиссии от нас указ, ордеры и наставления покойным генералом Бибиковым. То и другое долженствует вам служить настоящим руководством в производстве дел на первой случай, следовательно вы и имеете во всем поступать точно по тем нашим именным повелениям.

Третие, при производимых допросах и следствиях поручаем вам главнейшим попечением:

1) узнать и открыть истинное познание о тех прямых причинах и междоусобной оных связи, кои произвели толикое зло в той части империи нашей, а особливо в яицких жилищах, яко в первоначальном гнезде оного;

2) изыскать на месте лучшие и удобнейшие средства к совершенному искоренению тех вредных причин, и

3) изобресть новые и надежнейшие для переду положении, на которых можно бы было впредь основать и установить поселянский порядок и повиновение возмутившегося яицкого народа.

Четвертое, к отправлению комиссии вашей нужны вам быть могут разные сведения и вспоможении от казанского и оренбургского губернаторов; вы оные имеете от них в свое время, по настоящем надобностям, требовать.

Пятое, для удобнейшего исполнения намерения нашего, с которым мы вас отправляем, имеете вы принять и содержать в особенном вашем ведомстве и команде всех возвратившихся и возвращающихся в повиновение яицких казаков, и не делая еще никакого решительного и нового с ними положению, устроить однако-ж в запас между ими и в их жилищах повиновение, тишину и спокойство до того времени, пока от нас решительное впредь положение о них учинено будет, вследствие того, что вы по точному рассмотрению об оном за полезнейшее нашед, нам донесете; а дабы тем охотнее сии казаки к законному повиновению возвращались, можете вы сделать от имени вашего объявлении, в подтверждение данных о том от нас манифестов, в тамошнем краю публикованных.

Шестое, по вступлении вашим в дело, по-видимому, нужнейшее в том состоять будет, чтоб вы, персоною своею произведи к себе в яицких казаках уважение и доверенность, поселили в них дух кротости и истинное раскаяние о прежних преступлениях. Б способствованию же вам во всем сем действии гражданской политики, есть-ли вам какое вспоможение нужно будет и от командиров войск наших в тамошнем краю обращающихся, вы можете оного от них требовать, о чем и указ наш туда к главному командиру генералу-порутчику князю Щербатову отправлен будет.

Седьмое, точного и особливого пребыванию вашему места мы вам предписывать не хотим, а имеете вы обращаться и в том, и в другом месте по вашему усмотрению, где и когда дела ваши требовать того будут. На отправление же ваше отсюда всемилостивейше вам жалуем две тысячи рублей; а на комиссию расходы пять тысяч рублей. Впрочем все ваши доношении имеете вы отправлять прямо к нам и мы уповая, что вы благоразумным вашим исполнением сего вам порученного я толь важного для спокойства отечества дела наивяще себя достойным сделаете нашего монаршего благоволения, с которым в вам благосклонными пребываем.

Дана в С.-Петербурге 11 июня 1774 года. Екатерина.

 

II.

донесение

из Казани от 8 июля 1774 года.

Всемилостивейшая государыня. В приезд мой в Казань (Он прибыл в Казань в ночь на 8 июля, следовательно, за 4 дня до нападения Пугачева. Я. Грот.), нашел я город в столь сильном унынии и ужасе, что весьма трудно было мне удостоверить о безопасности города. Ложные по большой части известии о приближении в самой Казани злодея Пугачева привели в неописанную робость, начиная от начальника, почти всех жителей, так что почти все уже вывозили свои имения, а фамилиям дворян привязано было спасаться: я не хотел при начале моего приезда оскорбить начальника (Губернатора, генерал-аншефа Якова Ларионовича Бранта. Я. Грот.), но представлял им, что город совершенно безопасен и, благодаря Бога, имел счастье их удостоверить и успокоить.

Точного известия о стремления злодея донести в. в. не могу, понеже и сам г. губернатор верных известий не имеет, но сие верно, что г. подполковник Михельсон идет в след за злодейскою толпою, состоящею в семи тысячах всякого народа. Сие известие прислано от помянутого подполковника с Вятки.

Я не могу представить, всемилостивейшая государыня, каким чудным образом мог злодей прокрасться в сию сторону, и будучи разбит под Троицкой крепостью, успел обмануть всех вокруг себя военно-начальников, пробраться в Осе, взять майора Скрьпицына со 100 человеками гарнизона и 8 пушками, а оттуда прошел в заводам, которые разорил и взял 12 пушек, а полковника Рензеля (У Пушкина начальник заводов назван Венцелем. Я. Грот) повесил. Из всех надзирающих движения Пугачева один только подполковник Михельсон успел узнать о его обращениях. Сказывают, что г-да майоры Жолобов и Гагрин поворочены были Деволоном для надзирания над Оренбургом. Сожалительно, что Михельсон, будучи обременен больными и ранеными, а паче для снабжения себя провиантом, должен был зайти в Уфу; без чего все конечно бы не допустил он толикого разорения краю сему.

Я предлагал г. губернатору, что есть-ли он имеет хотя малой деташамент, то приемлю я на себя идти на встречу злодею; но по недостатку военных людей, с нуждою набрать можно до 500 человек, которых отделить далеко неможно, дабы не обнажить города. Все сие однако-ж не воспрепятствует, по первому известию о приближении его от Вятки в Казани, чтоб я не выступил с помянутым деташаментом, и дерзаю в. в. удостоверить, что прежде я погибну, нежели допущу город атаковать.

Сии обстоятельства принудили меня здесь остановиться до точного разрешения по верным известиям, где находится злодей. По всевысочайшему изволению в. в. манифест завтра будет от меня объявлен. Боже дай успех в делах моих, соответствующий ревности моей е службе священной в. в. особе: и я не пощажу ни трудов, ни самой жизни моей к приобретению желанного спокойствия в народе.

Я, повергая себя в освященным стопам вашего величества, имею счастье быть, всемилостивейшая государыня, в. и. в. вернейший подданный Павел Потемкин.

 

III.

Письмо П.С. Потемкина к графу Г.А. Потемкину из Казани, от 12 июля (1774 (Здесь сохранены орфография и пунктуация собственноручного подлинника. Я. Грот).

Вчера по утру неприятель атаковал Казань и мы его отогнали. А сегодня поутру вторично атаковал с четырех сторон так что чрез (о)враги пробравшись отрезали высланной от меня с двумя пушками авангард, но я поскакав туда соединил их с моею командою, которая состояла из 400. Я ласкал себя что буду иметь в команде 600 пехоты и 300 конницы: но тщетная моя была надежда: тот самой день как я в вам писал полковник Толстой стоящий в 20 верстах со сто пехоты и со сто конницы, которой струсив отдался с конницей и заколон. Наша пехота чрез то пришла в робость, однако я их подкреплял и ободрил: но только успел я мой авангард выручить, как увидел с правой и с левой стороны злодеев вошедших в город. Следуя карем ввел я своих внутрь рогатов и отделил на каждую сторону по 60 человек; с правой стороны было уже поздно: а с левой стороны держали передних, но как уже они прорвались в один сад и зашли в тыл, то солдаты побежали: а злодеи ворвавшись отовсюду вбегали в улицы. Народ, будучи предан по большой части злодеям идти не препятствовали, а татар находящихся у меня половина злодеям отдались, и так осталось мне с имеющимися при мне двумя пушками к крепости пробиваться, что и удалось мне сделать: в крепость ввел я 300 человек пехоты с крайней трудностью. Теперь защищаемся мы в крепости: уповают что Михельсон севодни будет, однако трудно ему будет в городе их поражать: сказывают, что Гагрин (Нарвского пехотного полка премьер-майор, о котором князь П. М. Голицын упоминает в своем журнале (см. Приложения к Ист. Пуг. 6.). За действия под Кунгуром в начале марте Бибиков испросил ему чин подполковника (см. "Материалы» в Зап. Акад. Н., т. I, стр. 62). Я. Грот.) и Жолобов дня через три будут; я в жизнь мою так нещастлив не бывал: имея губернатора ничего не разумеющего и артиллерийского генерала дурака, должен был, по их распоряжению в защите самой скверной, помогать на семи верстах дистанции. Теперь остается мне умереть защищая крепость, и если Гагрин, Михельсон и Жолобов не будет, то не уповаю долее семи дней продержать, потому что с злодеем есть пушки и крепость очень слаба.

И так мне осталось одно средство — при крайности пистолет в лоб, чтоб с честию умереть как верному подданному ее величеству, которую я богом почитаю. Повергните меня в её священным стопам, которые я от сердца со слезами лобзаю. Бог видит сколь ревностным и усердно я ей служил: прости, братец, ежели Бог доведет нас в крайности. Воспоминайте меня как самого искреннего вам человека. П. П. , самое главное несчастие

Que le peuple n,est ne pas sur  (Т.-е., что на народ нельзя положиться.).

Вот, братец, каково быть командиром войск незнающему человеку в губернии, которая вся готова была взбунтовать; оставил один гарнизон и команда моя была из разных полков оставленных за негодностью и черкес с шестью казаками держал три дня пикеты.

 

IV. Далинейшия донесения из Казани:

 

1) от 26 июля.

Всепресветлейшая, державнейшая великая государыня императрица и самодержица всероссийская Екатерина Алексеевна, государыня всемилостивейшая!

После последнего отправленного мною к в. и. в. всеподданнейшего донесения, губернатор казанской сделался отчаянно болен, так, что никакой надежды о жизни его нет; а как здешняя губерния и при настоящем правителе весьма расстроена, о чем я уже имел счастье в. и. в. донести, то при настоящих обстоятельствах требует необходимо правителя, который бы мог сколько-нибудь поправить испорченное (По смерти Бранта, казанским губернатором был назначен князь Платон Степанович Мещерский. Брант умер 3 августа. Накануне Потемкин писал императрице: "Весьма ослабно пекся губернатор о соблюдении города; но столько ж слабо командир воинский (Щербатов?) пекся соблюсти пространство империи, в которую теперь впустили злодея». Я. Грот.). Генерал-порутчик князь Щербатов по обстоятельствам, равно как и я, вступаемся в некоторые дела, требующие скорого решения, но правление настоящее по губернии претерпевает, что почел я за долг мой в. и. в. всеподданнейше донести, имея за первой предмет в жизни моей благо общества и верность к священной особе вашей, с которою верностью пребуду во всю жизнь мою, всемилостивейшая государыня, в. и. в. вернейший подданный Павел Потемкин.

 

2) От 17-го августа.

Всемилостивейшая государыня! Высочайшее в. и. в. повеление о всемилостивейшем воззрении на ревность и службу в. в. верных рабов, объявил я со всевозможным объяснением важности оного милосердия. Монаршее благоволение возбудило вящую ревность в сердцах преданных и без того в. в. Я не престаю возглашать долг каждого и неоцененная в. в. щедрота; и кажется успеваю несколько в желании моем. Чернь вся в крайнем невежестве погруженная познавает свое заблуждение, и возымея ко мне доверенность является ежедневно человек по сту и более с разными жалобами. А как по-видимому приучили их к тому, чтобы они праздны не являлись, то часто приходя ко мне привозят они подарки, так что отрекаясь принимать оные принужден я был сделать объявление, что я примечая многие мздоимства публикую, что по первому сведению кто будет касаться ко .взяткам, таковых ту минуту буду наказывать, да и самые те кто подносит не останутся без наказания. Первый опыт оному учинен обличением одного офицера казанского гарнизона, который был послан с командою для усмирения бунтующих чуваш, и который брал деньги с самых бунтовщиков и отпускал их.

Я не пропускаю ничего, что только в силе моей способности мои допускают, чтобы привести народ в надлежащее познание их долгу: наказывая преступников по мере важности вины, уменьшаю наказания чистосердечно в раскаянии приходящим, ободряю верных вашего величества рабов и всевозможное прилагаю старание привести их развращенные сердца в порядок.

 

3) В последнем моем всеподданнейшем донесении в. и. в. изволили усмотреть о подлом поступке саранского и пензенского воевод, которые из единой слабости душ оставили вверенные им города на жертву злодею отечества. Оба помянутые градоначальники не избежали мнимым их средством побега поносной, мучительной и безвестной смерти от варвара Пугачева. Саратовский комендант (Бошняк.) еще хуже их учинил: когда сведали они о приближении злодея к их краю, то положено было по совету обложить Саратов валом, и учреждение сие было подписано всеми находящимися в Саратове штаб-офицерами: но однако-ж комендант не хотел дать на то работников и, мешкая день от дня дождались того, что злодей овладел Саратовом (Источником этих известий служили Потемкину рапорты Державина, который пользовался полным его доверием (см. т. ?-й Сочинений Державина). Я. Грот.). Неизвестно еще, всемилостивейшая государыня, что учинено злодеем в сем несчастном городе и что спаслось от свирепой руки его, но я имею рапорт, что как скоро соединенные деташаменты подполковника Муфели и ревностного Мелина приближались, так скоро злодей оставил Саратов и пошел далее к Царицыну. Партия его, переправясь на луговую сторону, произвели некоторые варварства в Малыковке: но донской есаул Богатырев с командою своею их разбил и несколько взял в плен. Хотя уповательно, что ополчение злодея гораздо умножилось как в рассуждении людей, так и числа пушек по взятии им Саратова, однако уповаю, что деташаменты его преследующие настигнут сего злодея: полковник Михельсон, сказывают, с двумя первыми соединился, а генерал-майор князь Голицын, столь усердствующий к службе вашего императорского величества, соединясь в Сызране с г. Мансуровым, поспешает с другой стороны настичь злодея, делая каждый день марш по 70 верст.

Что касается до здешних мест, вокруг Казани и до самой Камы все спокойно; не утешаются одни только башкирцы и самая малая часть между Табинска и Бугульмы; отрядив туда часть войск из деташамента полковника Якубовича, приказал я истребить шатающуюся шайку разбойников: а башкирцем послал листы, объявляя им, что есть-ли они в октябрю не усмирятся, тогда в. и. в. изволите прислать запорожцев и арнаут в истреблению их (Впоследствии П. С. Потемкин доносил императрице, что к нему явились 12 башкирских старшин с повинною и что он одного из них отправил к Г. А. Потемкину. Я. Грот.). Я прошу в. и. в. простить мне смелость сию. Разные способы нужны ко усмирению сего народа. Один из старшин башкирских, по повелению моем, поймал самого главнейшего сообщника Пугачеву, Канзафера, за которого заплатил я сто рублей и послал показанному старшине Кидрясу медаль, повелев ему искать оставших двух Кораная и Салавата и обещав за каждого по ста рублей.

В рассуждении самого злодея хотя не осмелюсь я удостоверить ваше величество в поимке его, но имею однако-ж немалую надежду: скоро должно открыть исполнение оного или тщетное мое упование.

Ежели Бог воззрит на усердие мое, то уповаю, что все дела будут идти в угодность в. и. в. и в пользу отечества. Нет для меня святее ничего, как опытами моих дел в. в. усмотреть соизволили, толико сердце мое исполнено той священной ревности к службе в. и. в., которая делает подданных высокого благоволения достойными и с которою непремину я жертвовать жизнию моею для славы и пользы в. и. в. при всяком случае. Имею счастье быть, всемилостивейшая государыня, в. и. в. всеподданнейший раб Павел Потемкин.

 

4) От 17-го же августа.

Всемилостивейшая государыня!

Донесенный допрос в-му и. в. от генерал-порутчика Ступишина (Алексея Алексеевича, нижегородского губернатора. Я. Грот.) сходствует с тем, который я чрез Григория Александровича имел честь всеподданнейше в. в. представить; но показание сего злодея Аристова (Пугачевского полковника, который взвел на казанского архиепископа Веньямина южное обвинение в сношениях с Пугачевым. Об этом см. в последней статье Д. Г. Анучина, Р. Вестн. 1869, № 6, стр. 369. Там же помещено извлечение из письма Веньямина к гр. Панину; ниже мы сообщаем это письмо целиком. Я. Грот.) не имеет точного основания: во первых, он в допросе его учиненном в Нижнем городе показал, якобы он находился в толпе злодея и поутру рано в самый день приключившегося несчастия Казани, то есть 12 числа июля, видел присланного семинариста: но сего ему видеть было невозможно. Понеже сей злодей содержался в Казанской секретной комиссии и был прислан в Воронежскую губернию от донского полковника Серебрякова; точно потому, что он разглашал тамо о самозванце. Коль скоро он сюда привезен, так скоро он изобличен во лжи: однако-ж он утверждал, что от преосвященного было всеконечно прислано показанное число денег в подарок злодею; чего для расковав его, водили в церковь, тогда как преосвященный церемониально служил и вся свита его преосвященства при нем находилась, но, ни одного из оных семинаристов он не узнал. Я намерен был под другим видом призвать в секретную комиссию всех семинаристов; но злодей Аристов сделался отчаянно болен и потому опасаюсь я, чтобы смерть его не скрыла зла, которое надлежит вывесть наружу. Ибо хотя не имею больше подозрения на человека толь высокого степени духовного, которому бы надлежало лучше в обличении при крайности злодеев во грехах их погибнуть и принять чрез то вечную ангельскую в бессмертную славу, нежели толь подло думать для продолжения жизни, которая и без того кратковременна: однако, соображая все дела, нашел я некоторую причину в сумнению, о чем в-му и. в. изустно податель всеподданнейшего моего донесения донесет. Но до времени не приступаю я во изобличению, по малым сумнениям во изобличению, дабы напрасно не оскорбить толь великого сана.

Теперь приступлю вывести всю историю и начало самозванца и злодея Пугачева, которую выполнить должен привезенный вчера в Казань главный наперсник злодея назвавшийся графом Чернышевым (Написанный на этом основании рассказ вероятно и составляет ту историю о Пугачеве, которая, по словам Бантыш-Каменского, сохранились между рукописями П. С. Потемкина. Я. Грот.).

Впрочем, всемилостивейшая государыня, податель сего всеподданнейшего донесения, видев здешних дел некоторые примеры, донесет об них в. и. в. Он желал бить при генерал-майоре князе Голицыне, но отпустить его туда было опасно в рассуждении шатавшихся малых партий между Симбирска и Саратова.

В завлечение всего повергая себя в освященным в. и. в. стопам, со всеглубочайшим повиновением пребываю, всемилостивейшая государыня, в. и. в. всеподданнейший раб Павел Потемкин.

 

5) От 17-го сентября.

Всемилостивейшая государыня!

При отправлении всеподданнейшего мною донесения получил я из Яика от капитана-порутчика гвардии в. и. в. Маврина рапорт, в котором уведомляет он, что раздачею Яицким казакам тысячи четвертей муки столь сильно были тронуты милосердием в. в. яицкие казаки, что воздымая руки к небесам со слезами приносили теплые молитвы о драгоценном здравии вашем и прославляли в. и. в. щедроту.

Яицкий казак Савин, бывший в толпе злодейской, раскаяся в беззаконии своем, явился в Яицком городке и допрос оного всеподданнейше подношу. К.-п. Маврин уведомляет меня по объявлению показанного Савина, что все находящиеся казахи в толпе злодея чувствуют уже свое преступление и весьма раскаиваются, но не смеют, по многим злодействам, явиться с повинностью. Слышно также, что многие вышедшие из толпы злодейской укрываются на хуторах и страшася должной себе за измену казни, не являются. Я предписал помянутому к.-п. Маврину, чтобы он до времени ни одному являющимся казакам не делал наказания, дабы тем привлечь остальных, а определить к ним должное надзирание, и после рассматривая каждое дело и положа сентенцию на высочайшую конфирмацию, в. и. в. всеподданнейше представлю.

Теперь, по предписанию моему, чинится на Яике всем казакам опись, дабы тем удобнее предписать им основательное положение и уповаю, что она вскоре совершена будет.

Я принял дерзновение, всемилостивейшая государыня, высочайшим именем в. и. в. объявить монаршее благоволение ваше всем тем казакам, кои в настоящее смятение пребыли в верности подданнической непоколебимы, увещевая оставших в обращению. Приезжающие по часту во мне яицкие казаки утверждают, что угрызение совести виновных весьма велико в, по изъяснению всех, коим я непрестанно внушать стараюсь их важность прегрешения, ту казнь каковую они за преступление заслуживали и образ милосердия, уподобляющего в. в. самому божеству, с каковым милосердием благоугодно в. в. обращать всех преступников к раскаянию, льщуся я довести их к совершенному повиновению.

В собранных мною справках о причинах возмущения нахожу с, всемилостивейшая государыня, не из последней причины суеверство яицких казаков. По повелению моему к.-п. Маврин следовал, от чего начало возымела молва о слезах Спасителева образа; во как уже главных возмутителей на лицо нет и все почти погибли, то более найтись не могли как то, что и сама Глухова, у которой сей найден образ, сумневается ныне подлинно ли образ плавал. К яснейшему изображению их суеверствуя вопию с рапорта при сем прилагаю, а показанную вдову Глухову приказал наказать в образ от нее отняв поставить в церковь.

Шесть священников в Яицком городке, не исполнившие не только долгу по званию своему в увещевании смущенного народа, но явно сами прилепившиеся в сонмищу злодеев во время когда злодей Толкачов осаждал яицкий ретрашамент, отреклись они войти во оной, где святая церковь взывала к небесам о извержении злодеев и бунтовщиков, богоненавистное производили служение: поминая злодея именем Петра Третьего, душа сих священников не трепетала, — совершая святая святых пред престолом Божиим, где сердце и помысел должен быть истинного христианина чист и непорочен, — приносить молитвы о самозванце, которые десница Божия отвергала, венчали изверга человеческого рода Пугачева с Устиньею, называя их императорскими титлами, нечувствуя, что Провидение гнушалось мерзким браком их и доброхотствовали во все время чудовищу сему, а за все оные преступления повелел я объявить их вину всенародно, заклепать их в оковы и по порядку вины и сентенции представить. На место-ж их я сегодня требовал других от его преосвященства, но не раскольников.

Употребляя все способы в приведению конца по делам мне высочайшим изволением в. и. в. порученным, не пощажу я жизни моей где возмогу, жертвуя оную, достойно приобрести пользу службе в. в., имея в сердце и в памяти единое то правило, чтоб быть достойным рабом величия Екатерины, пребывая с достодолжным благоговением, всемилостивейшая государыня, в. и. в. всеподданнейший раб Павел Потемкин.

 

6)

донесение

из Симбирска, от 2-го октября.

Всемилостивейшая государыня!

Несравненные щедроты в. и. в. обнадеживают меня принять дерзновение, пав к освященным стопам в. в., всеподданнейше просить снять с меня секретную комиссию. Я долго удерживался от сего дерзновения, но множество причин, преодолев все, в сей смелости меня отважили.

Никогда бы не дерзнул я отрекаться служить в каком бы не было случае, где высочайшая есть воля в. в. в., и чем труднее служба, тем с большею охотою принять желал оное, ибо твердо знаю колико долг каждого сына отечества в службе нас обязывает и совершенно чувствую что служить под скипетром великой Екатерины есть сугубая слава.

Но, всемилостивейшая государыня! чем более ревность моя к службе в. в. возбуждает сердце мое, тем более тщуся я служить от всей души. Сохраняя всю пользу оной по вся дни века моего к службе премудрой и милосердой государыни, твердо уповаю, что истина возымеет прибежище у священнейшего престола в. в. и яко милосердой матери в том уповании осмеливаюсь открыть причины поостряющие меня к прошению моему.

В. и. в. изволите быть известны, что вверяя мне комиссию, высочайше повелеть соизволили независеть ни от кого, разве единые священные особы вашей. Исполняя высочайшие повелении в. в. не пропустил я ничего по должности на меня возложенной, но течение дел переменилось переходом за Волгу бывшего злодея. Не оставил я представить главнокомандующему (Графу П. И. Панину, назначенному в эту должность 29 июля 1774 г.) что не получаю я никакого на преступника допроса в комиссию и усматривал, что представления мои оставались..., а может быть тем я только раздражал его. По разбитии последнем злодея под Черным Яром требовал я от комиссии из Царицына число колодников важных и не важных. Требования мои отосланы и просьба моя о присылке важных колодников осталась в туне и комиссии по ныне неизвестно сколько и каких людей тамо взято. Наконец по представлению моему о высочайшем повелении в. и. в., которое имел я счастье получить, чтобы каждого преступника допрос подносить в. в. для усмотрения умоначертания народа, прислано ко мне: воеводский товарищ Овсянников, да в отбытие мое из Казани шестеро, о каких еще я неизвестен. Комиссия остается не в своей силе, а представлениями моими может быть раздражая я вяще его сиятельство, почитаю по-видимому яко бы я тем уменьшаю власть и доверенность его, но я ничего не делал и не буду делать кроме оной должности и оную исполняю со всяким приличным почтением в особе высокой степени.

Всего горшее, всемилостивейшая государыня! что при самом первом свидании г. генерал-порутчива Суворова и моего, его сиятельство удостоил пред целым народом изъяснить благодарность господину Суворову, священным именем вашего величества и всей империи, яко бы Суворов поймал злодея Пугачева, с такою холодностью во мне изъявляемая, что не трудно было видеть в нем внутреннюю во мне досаду. Может быть сие происходит от того что не скрыл я от его сиятельства каким образом в самом деле злодей был пойман, а господин Суворов не устыдился при всех зрителях целовать шесть раз в руки и в полы одобрителя (Смотри эту сцену в записках Рунича: "Рус. Стар» т. I, стр. 361.).

Я не осмелюсь, всемилостивейшая государыня, всеконечно никогда произнесть того, что много участвовал в поимке злодея, но как истине не заграждает уст премудрое правление ваше, то осмелюсь сказать, что имел более участия нежели господин Суворов.

Искав только делами моими оправдать совесть мою, сопряженную усердием с клятвою в верности в в. и. в., не ищу ничьего лживого одобрения и честолюбие мое не на пристрастных хвалах основание иметь ищет: предмет моего блаженства быть достойным высочайшего благоволения и заслужить те неизреченные милости, коими в. и. в. меня взыскать соизволили; однако-ж воскипело сердце мое, слышав пред всем народом пространного города отдаваемую похвалу несправедливую, где самолюбие одного и низость другого оскорбляло бы сердце всякого, благородные чувства питаемое.

Сии суть причины принуждающие меня отважиться употребить подданническую просьбу мою в. и. в. Припадая в стопам в. в. и лобзая их, осмеливаюсь повторить всеподданнейшее прошение мое тем паче, что и комиссия не имеет теперь почти дела. Разве есть-ли откроются по допросу самого злодея, какие неизвестные источники, окончания которых я всеконечно исполнять не оставлю.

Впрочем, привыкнув разбирать сердца и свойства людей, ясно вижу, что много приобретаю злобы, сколь ни умеренно поступаю.

Всемилостивейшая государыня! имея себе в верной службе моей предстателем Провидение, и защитницей в. и. в. не устрашусь я ничьих гонений. Но сколь, ни свята истина, не избегает она сетей вражды, которых стократно я опасаюсь более, нежели в сражении неприятелей.

Открывая внутренность сердца моего, яко истинной и премудрой матери,. всеподданнейше повергаюсь в престолу в. в. имея счастье бить в. и. в., всемилостивейшая государыня, всеподданнейшим рабом Павел Потемкин.

 

7) 8-го октября, из Симбирска.

Всемилостивейшая государыня!

Учиненной допрос злодею Пугачеву в Яицком городке имею честь в. и. в. поднести в оригинале; а новый, который учинен здесь, уповаю что его сиятельство граф Петр Иванович с сим курьером препровождает в высочайшему усмотрению в. в.

Я поспешаю теперь в Казань отправиться. Получа от секретной комиссии известие, что показание Аристова справедливо и искомый семинарист найден и признался, равно же и тот, который отправлял с подарком именем архипастыря, диакон был в комиссию призван и признался, остается теперь изведать истину от его преосвященства; но как показанные утверждают, что его сделано от единого страху и в самой тот час, когда злодеи ворвались в форштат казанский, оно неуповательно, чтобы следствие из оного, какое либо вышло, тем паче, что уже зло пресечено. И так дерзаю, всемилостивейшая государыня, всеподданнейше просить монаршего вашего повеления, каким образом поступать мне со впадшим в преступление, не допуская до соблазна, употребляя всевозможные меры, чтобы скрыть сие от народа, дабы явно не был вмешан человек толь высокого сана в дела разбойника.

В заключение сего повергаясь в освященным стопам в. и. в. имею счастье быть со вседолжным благоговением, всемилостивейшая государыня, вашего императорского величества, всеподданнейшим рабом Павел Потемкин.

 

8) 15-го октября, из Казани.

Всемилостивейшая государыня!

Проезжая из Симбирска в Казань, получил я высочайшее в. и. в. повеление быть мне в Москву для исследования, под дирекциею князя Михаила Никитича Волконского, начала, происхождения и конца дел самозванца и злодея Пугачева, и оставить произведения последующих дел не столь важных секретную комиссию, которую благоугодно было в. и. в. вверить мне. Сию высочайшую поверенность приемлю я с достодолжном благоговением и всеподданнейше принесть благодарение дерзаю за оную.

Теперь поспешаю я, в силу высочайшего указа в. в., собрать все дела, а равно записки дошедшие посторонним образом в сведению моему, дабы чрез оные лучше исследовать до самого источника производимого самозванцем зла.

Оренбургская комиссия со всеми тамо находящимися колодниками прибыла сегодня в Казань; Чика с Шигаевым, яко начальные пособники самозванца, со всеми товарищами нужными в следствию готовя в отправлению; на сих днях ожидаю из Яицкого городка главнейших плутов Перфильева и Творогова; все они будут отправлены в след за самим злодеем, дабы под прикрытием тех же команд, которые безопасный проезд с самозванцем будут охранять, можно было обезопасить препровождение и гнусной свите злодея. Сколько же всех оных будет отправлено, тот самой час при всеподданнейшем донесении моем в высочайшему сведению в. и. в. поднести непремину именной список им.

Прочие сообщники злодея, находившиеся в Яицком городке, коих числом до 200 человек, уповаю, находятся уже в дороге,

Я отделил их из сообщества яицких казаков до получения высочайшей в. в. конфирмации на

донесение

мое об них; они до того останутся в Оренбурге, а всем казакам яицким послах увещевательной лист, объявляя им, что я по всевысочайшей воле в. и. в. отозван в Москву в чтобы они пребывали во всякой тишине, сохраняя должное повиновение. А когда благоугодно будет в. в возвратить меня для окончания новых и нужных им положений, то исполню оное сохраняя пользу службы в. и. в. без нарушения выгод их, но во благоустройству дел, толико способности малые мои в тому могут удобными быть.

В. и. в. соблаговолили включить указ о Казанскому губернатору о выдаче денег. Сей указ при сем всеподданнейшем донесении моем возвращаю, а равно и отправленный со мною в Екатеринбургское ведомство, понеже в деньгах не только недостатку нет, но еще и осталось довольно.

С приезда моего в Казань принял я от покойного губернатора 5.000 рублей, которые при разорении форштата или сгорели или пограблены. Потом по второму в. в. указу принято мною 15.000 рублей. Из сих денег вел я на все чрезвычайные случаи расходы, содержал комиссию и разослал на содержание колодников во всех местах, и издержано по ныне 7685 рублей. Из оставших же 7315 рублей оставляю в комиссии 2000, на дорогу колодникам до 500 рублей, а об оставших, куда внести, буду ожидать в. и. в. повеления.

В заключение сего повергаясь в освященным стопам в. в. имею счастье быть, всемилостивейшая государыня, в. и. в. всеподданнейшим рабом Павел Потемкин.

 

9) 30 октября, из Казани.

Всемилостивейшая государыня!

Из допроса самозванца Пугачева соизволили в. и. в. усмотреть, что он действительно получил два камня от одного купца, сказавшегося, якобы он привез к злодею подарок из Петербурга. Показания мещерятского старшины Канзаферы изобличают во оном точно Астафья Трифонова Долгополова. С сего представлял я о сыске оного Долгополова во Ржеве-Володимирове. Прочих же пособников злодейских показаний относятся, что сей купец много поводом был к соблазну невежд, а наконец, всемилостивейшая государыня, нашлись и два камня в кошельке самозванца, точно как он объявлял. Первый из них белой восточного хрусталя, сердца имеет фигуру, а другой четверо-угольный желтоватой и весь исцарапан. Точно ли те камни, которые Канзафер видел, изобличиться при следствии может; но, сколько они по себе, ни подложны, однако-ж следствия из сего весьма были вредны (Это письмо Потемкина дало содержание приговору над Долгополовым).

Я осмелюсь доложить, всемилостнвейшая государння, что нз сего выдти должно: или Долгополов условливался с самозванцом о сей выдумке, или под видом сего не были-ль подсылки от раскольников, яко первых источников произведенного зла.

При взятии злодея и самозванца в Яицком городке отобрано от него денег 139 разных сортов червонных, 480 рублей сер., медаль на погребение покойного государя Петра Третьего, и турецкая монета серебряная. Сии деньги хранимы будут в секретной комиссии доколе высочайшее повеление в. и. в. последует, куда их употребить. Я имею счастье быть со всеглубочайшим благоговением, всемилостивейшая государыня, в. и. п. всеподданнейшим рабом Павел Потемкин.

 

V.

Письмо архиепископа Вениамина в графу П. И. Панину от 7 ноября из Казани.

Высокосиятельнейший граф Петр Иванович, милостивейший мой государь и величайший патрон. Надеясь на высокопатронскую вашего высокографсвого сиятельства во мне милость и покровительство, приемлю смелость трудить ваше высокографсвое сиятельство покорною просьбою моею в следующем горестном и несносном моем обстоятельстве: совсем по невероятному делу оклеветан я здешний Казанския Б-цкия церкви от диакона Алексия Ионина, а на него по доносу каких-то других людей, и минувшего октября с 13 числа от учрежденной здесь секретной комиссии арестован, а имение мое опечатано, и с того времени нахожусь в келии моей под крепким караулом, следовательно стал быть лишен священнослужения и епаршеского правления; клевета ж на меня состоит в тон, что яко бы я в тот самый день, когда злодейское на Казань было нападение, то есть прошедшего июля 12 числа, посылал в злодею Пугачеву золотою монетою денег до трех тысяч рублей, для того будто, чтоб мой загородной дом, называемой Воскресенский монастырь, не был выжжен; но сие показание совсем невероятное и несбыточное и я клянусь небом и землею и всем тем что есть свято, что в сей клевете, как пред Богом так и пред её императорским величеством, совестию моею чист и нимало не виноват и сего Богу и закону противного поступка ниже в мысли моей не имел; но как верно усердной и всеподданнейшей её величества раб в прошедшие экстренные обстоятельства по долгу моему во отвращении от присоединения в злодею Пугачеву народа, прилагал всевозможное старание, о чем всей публике известно, и его злодея Пугачева также и сообщников его проклинал в соборе всенародно и предал вечному проклятию; хотя-ж я с самого моего аресту многократно требовал от секретной комиссии, чтоб дана была мне с доносителем очная ставка, но и по ныне оной мне не дают; также на последов требовал я, чтоб хоть спросили самого злодея Пугачева, когда он еще содержался по поимке в Симбирску, что во время злодейского его на Казань нападения не было-ль ему от кого какого подарку, в какое время и за что именно, и в чем оный состоял, но и сего не сделано, из чего я и примечаю, что сие дело на меня наветное и явная клевета; и для того прибегая под покровительство вашего высокографского сиятельства, всепокорно прошу меня безвинно страждущего и продолжавшего службу беспорочно и притом уже и нагбенного бременем старости, от напрасного оклеветания избавить, и повелеть то оклеветанное на меня дело и доносителя диакона взять на благоразумное вашего высокографского сиятельства рассмотрение в Симбирск, также в мне дозволить по свободе из под аресту явиться для оправдания моего в моей невинности пред лидо вашего высокографского сиятельства; на что смею ожидать высокомилостивого вашего графского сиятельства благоволения и пребуду навсегда вашего высокографского сиятельства покорный слуга и богомолец смиренный Архиепископ Казанский.

VI.

Письмо П. Потемкина 6 овтября,1791 г., из Ясс.

В. г-ня! Богу угодно было наказать всех принадлежащих князю Григорию Александровичу Потемкину Таврическому, взятием его от сей жизни. Я, будучи более тридцати лет в нему привязан и почитая в нем не только старшого в фамилии, но как отца, орошая горестными слезами толь чувствительную для себя утрату, дерзаю пасть во священным стопам в. и. в. и всеподданнейше просить, яко мать и благотворительницу того кого мы оплакиваем, да удостоите в память его имени, которое я ношу, принять меня под сень собственного вашего монаршего благоволения.

Моля Всемогущего Бога да отроет он способы усугубить ревность ною в службе в. и. в. и проч. Павел Потемкин (Пикар в письмах в кн. Куракину 1781 г. неодобрительно отзывается о П. С. Потемкине; видно что в это время значение его при дворе умалилось. См. "Русск. Стар.» т. I, изд. первое стр. 300, изд. второе стр. 130.).