ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОД "ГРЮНВАЛЬДОМ».

       Небезызвестному советскому историку 20-х-30х гг. ХХ в. Михаилу Покровскому принадлежит крылатое изречение: "История – это политика, опрокинутая в прошлое». В определенном смысле это действительно так. Наглядным примером служит хотя бы безмерно мифологизированная (если не сказать - фальсифицированная!) из "патриотических» (то есть националистических) соображений поколениями позднейших – прежде всего, польских - историков, а пуще того – исторических романистов (на фоне которых выделяется, в первую очередь, нобелевский лауреат Генрик Сенкевич, со всей силой, бесспорно, присущего ему незаурядного литературного таланта, средствами готического "романа ужасов» заклеймившего на страницах своей эпопеи "Крестоносцы» орденских рыцарей как законченных садистов и прямо-таки сатанистов, преисполненных дьявольской гордыни и ненависти к пруссам и полякам и при первой же возможности подвергающих их изощреннейшим пыткам) – летопись борьбы военно-монашеского Тевтонского ордена с Польшей и Литвой, в особенности же ее кульминации - решающей битвы, разыгравшейся 15 июля 1410 г. на равнине между селениями Грюнфельде и Танненберг. Мифы начинаются с названия места битвы. Поляки упорно именуют его "Грунвальд». По-русски это слово звучит как "Грюнвальд», что буквально означает по-немецки "Зеленый лес» (по-литовски – "Жальгирис»). Между тем, никакого "Грюнвальда» ни в означенной местности, ни поблизости, ни на сто верст вокруг нет и никогда не было, хотя одно из расположенных поблизости селение именовалось Грюн(е)фельде, то есть буквально "Зеленое поле» (а не "лес»), а другое – Танненберг (буквально – "Еловая гора»). Поэтому орденские и позднейшие немецкие историки именуют интересующее нас сражение "битвой под Танненбергом», что, в свете вышеизложенного, представляется вполне логичным.

        Второй миф связан с утверждениями о численности вооруженных сил противоборствующих сторон, сошедшихся в смертельной схватке на Танненбергском поле. Средневековые хронисты в подобных случаях часто грешат преувеличениями. Так, французский хронист Монстреле (завершивший известную хронику Фруассара), утверждал, что под Танненбергом войско короля Польши составляло шестьсот тысяч (!) человек, что в битве погибло более шестьдесят тысяч (!) воинов с обеих сторон и т.п.; в немецкой "Любекской хронике» войско противников ордена Святой Девы Марии - польского короля Владислава Ягелло (Ягайло), Великого князя Литовского Витовта (Александра) и татарского хана Джелал-эд-Дина (Саладина) - исчисляется ни много, ни мало в ... пять миллионов (!) конных и пеших воинов, и т.д. (в романе "Огнем и мечом» Генрик Сенкевич пишет о том, что "двести тысяч железных немцев шли под Грюнвальдом на хоругви Ягелловы»!). Но и маститые советские историки еще сравнительно недавно всерьез утверждали, что силы Тевтонского ордена под "Грюнвальдом» составляли, якобы, более сорока тысяч, а силы "славянской» антиорденской коалиции – до девяноста тысяч конных и пеших бойцов! Между тем, совершенно ясно, что таким громадным полчищам на поле битвы под Танненбергом было бы негде развернуться, да и набрать их у противоборствующих сторон не было никакой возможности.

       Ныне считается доказанным, что войско Тевтонского ордена и его союзников насчитывало около двенадцати тысяч, а войско антиорденской коалиции – до двадцати тысяч воинов.

       Третий миф заключается в утверждении, будто Великая война 1410-1411 гг. была "борьбой славян с агрессией немецких феодалов». На это, прежде всего, следует заметить, что главным объектом борьбы являлась не какая-то населенная славянами земля, а Самогития – обширная и совершенно неосвоенная территория (именовавшаяся по-литовски "Жемайте», а по-польски "Жмудь»), дарованная Тевтонскому ордену Великим князем ("королем») Литовским Миндовгом (Миндаугасом) и населенная совершенно дикими языческими племенами, о которых современные им хронисты пишут, совсем как о гуннах и прочих варварах, как о "низкорослом народце, одетом в звериные шкуры, на маленьких, крепких мохнатых лошадках», сообщая еще немало "трогательных» подробностей в том же роде. Судя по сообщениям летописцев, жмудины жили в основном грабежами поляков и своих же, несколько более цивилизованных (и, во всяком случае, официально считавшихся окрещенными) ближайших родичей-литовцев, при каждом набеге "ополоняясь челядью» (то есть, захватывая пленных и обращая их в рабов) и находя особое удовольствие в том, чтобы приносить пленных христиан в жертву своим поганским идолам (обычно жмудины "жрали» своим "божествам», поджаривая пленников на медленном огне или подвешивая их за ноги к ветвям "священного» дуба). В данном случае слово "поганский», или "поганый», является отнюдь не оскорбительным эпитетом, а всего лишь заимствованным из латинского языка термином, которым обозначалось языческое население (преимущественно сельское), начиная с первых веков распространения христианства.

        Слово "пагус» (pagus) означает по-латыни "сельский округ», отсюда "паганус» (paganus) - "сельский житель», "селянин» (исторически христианство распространялось прежде всего среди более культурного городского населения, в то время, как менее развитые в умственном и других отношениях селяне еще долго "пням молились»). А от "паганус» происходят и русские слова "поганец», "поганый», "поганский» и "погань». Впрочем, гораздо важнее, в свете мифа о "борьбе славян с немецкой агрессией» представляется даже не то, что жмудины были "погаными», а то, что они, подобно всем своим сородичам – голяди, пруссам, деремеле и ятвягам – вовсе не были славянами, а принадлежали к числу народностей балтийской языковой семьи. Не были славянами и ближайшие родственники жмудинов – литовцы (летувисы). Правда, в состав тогдашнего Великого княжества Литовского входило и немало бывших земель Киевской Руси, захваченных после татарского погрома литовскими князьями и населенных, вне всякого сомнения, славянами (именно славянские, исконно-русские, православные воины, принявшие на себя главный удар тевтонских рыцарей и ценой своей жизни спасшие литовскую рать от полного разгрома, являлись единственное "светлым пятном» среди языческих, полуязыческих и мусульманских полчищ Витовта под "Грюнвальдом»). Но как раз этим-то населенным славянами землям никакая агрессия со стороны Тевтонского ордена ("по самые уши» увязшего в Самогитии и с величайшим трудом удерживавшего под своим контролем беспокойную литовскую границу), а тем паче - со стороны "немецких феодалов» никогда не угрожала (как говорится, "где именье – где вода»!). Так что одним мифом меньше!

         Заметим в скобках, что именно попавшие под власть языческой Литвы западные и южные славяне, составлявшие подавляющее большинство воинов Великого князя Литовского Ягайлы (крещеного по православному обряду Яковом, но затем впавшим в язычество и позорно косневшего в этом язычестве, пока не принял, наконец, римско-католическую веру под именем Владислава), опоздав соединиться с войском золотоордынского темника Мамая, разбитого войском под предводительством благоверного Великого князя Московского Дмитрия Ивановича в 1380 г. на поле Куликовом, "отводили душу», убивая своих раненых в этой битве татарами "православных братьев по вере (и крови)» из средне- и восточно-русских княжеств, когда те после победы над Мамаем возвращались с обозом в Москву. Но это так, к слову...Желающих узнать больше леденящих кровь подробностей об упомянутых нами событиях отсылаем к древнерусским летописям (а тех, кому недосуг или лень копаться в летописях - к фундаментальным трудам покойного профессора Л.Н. Гумилева "Древняя Русь и Великая Степь» и "От Руси к России»).

         Относительно союзников Ягелло и Витовта даже столь лояльный к обоим высокородным литвинам Генрик Сенкевич не скупится на, прямо скажем, не слишком лестные эпитеты. Так, татары на службе у Витовта, по утверждениям нобелевского лауреата - "дикари, отличавшиеся неслыханной свирепостью - вид у татар был такой зловещий и дикий, что их скорее можно было принять не за людей, а за диких лесных чудовищ» (а ведь таковыми они представляются не какому-то окаянному "тевтонскому псу», а главному положительному герою романа "Крестоносцы» - безупречному во всех отношениях польскому рыцарю Збышку из Богданца). Вслед за татарами на страницах романа Сенкевича появляются другие союзники Витовта - "точно такие же дикие бессарабы с рогами на головах», "длинноволосые валахи, которые вместо панцирей покрывали грудь и спину деревянными досками с неуклюжими изображениями упырей, скелетов или зверей» и тому подобные "порождения Мордора» (выражаясь языком современного толкиниста).    
    
         Что же касается национального состава войска, приведенного под Танненберг польским королем Владиславом II (упомянутым выше, окрещенным незадолго перед тем по римско-католическому обряду литовским князем Ягайлой, или, по-польски, Ягелло – смертельным врагом Московской Руси, "чуть-чуть» запоздавшим прийти на помощь золотоордынскому хану Мамаю на Куликовом поле!) и его "заклятым другом» и кузеном Великим князем Литовским Александром-Витовтом-Витольдом (у которого братец Ягайло-Ягелло укокошил родного батюшку Кейстута-Кастутиса, так что сам Витовт с величайшим трудом сумел вырваться из "братского» плена и сбежать под защиту Тевтонского ордена, переодевшись в женское платье!), то это якобы "славянское» войско в действительности состояло из представителей чертовой дюжины разных народностей – не только упомянутых выше литовцев, жмудинов, валахов, татар, молдаван-бессарабов, но и армян, караимов, венгров, и многих других – хотя были, конечно, в его составе и славяне – сербы (лужицике сорбы), кашубы, поляки, мазуры (которых отличает от поляков даже Генрик Сенкевич), воины из южно- и западнорусских земель и отряды моравских, силезских и чешских наемников (в числе последних - будущий гуситский полководец Ян Жижка из Троцнова – жестокий вождь еретиков-таборитов, даже слепой убивавший схваченных монахов ударом кулака в латной рукавице  по выбритой макушке головы и велевший после смерти содрать с себя кожу на барабан, под грохот которого табориты шли в бой против воинов Креста).

       Армянские наемники (как пехотинцы, так и конники) в описываемую пору ценились весьма высоко – недаром ордынская армия хана Мамая в битве на Куликовом поле в 1380 г. включала в свой состав "арменские» наемные отряды!

       Караимов (иудеев тюркского происхождения, признававших Тору, но отрицавших Талмуд) Витовт привел из своего крымского похода и поселил в Тракае (Троках); с тех пор караимы составляли нечто вроде лейб-гвардии литовского Великого князя.

       Уже упоминавшаяся выше татарская конница Витовта (три тысячи сабель) под предводительством хана Джелал-эд-Дина (сына золотоордынского хана Тохтамыша, вероломно захватившего и разрушившего Москву в 1382 г., вырезав, по разным подсчетом, от двадцати до сорока тысяч москвичей) представляла собой внушительную военную силу, а отнюдь не "вспомогательные части», как утверждали советские историки, позволявшие себе говорить о "малонадежной татарской коннице» (и это в начале XV в., всего пару лет после сокрушительного разгрома гигантской армии Витовта – в которую, между прочим, тогда входил и контингент войск Тевтонского ордена! – этими же самыми "малонадежными татарскими конниками» в битве на Ворскле в 1399 г.)!

        Кстати, с татарами у тевтонских рыцарей были давние счеты - со времен битвы с ордой темников хана Батыя при Лигнице (Легнице, Вальштатте) в Силезии в 1241 г., в ходе которой "несущие смерть Чингисхана сыны» применили против войска западных христиан боевые ракеты китайского производства и после которой к вечеру в ордынскую ставку были доставлены девять мешков окровавленных рыцарских ушей, отрезанных победоносными татаро-монголами у убитых витязей силезского герцога Генриха II Благочестивого (тевтонских рыцарей, тамплиеров, иоаннитов, поляков и силезцев). Сам герцог Генрих был ранен татарами, взят в плен и лишился головы. У нас в России о битве под Лигницей, обескровившей татарское войско, ослабившей наступательный порыв темников хана Батыя и заставившей их, в конечном счете, повернуть назад, мало что известно. Между тем, в Германии (да и в Польше) она известна как одно из решающих сражений, решивших не только судьбу обеих стран, но и всей Европы (если не сказать - всего Христианского мира)!

        Впрочем, национальный состав армии "немецких агрессоров» на поверку оказывается еще более пестрым. Верховный магистр Тевтонского ордена брат Ульрих фон Юнгинген (которого у нас также по непонятным причинам почему-то именуют "Великим магистром»!) привел под Танненберг представителей двадцати двух народностей. Сразу оговоримся – были среди них, конечно, и немцы. Но "немцы» в средневековом понимании этого слова, то есть члены ордена и их союзники из числа подданных "Священной Римской империи германской нации» (не являвшейся, по выражению Карла Маркса, ни "священной», ни "римской», ни "германской», ни даже "империей» - естественно, с нынешней точки зрения!), в том числе фризы, голландцы, фламандцы, валлоны, бургундцы, люксембуржцы, швейцарцы, австрийцы, и опять-таки чехи, силезцы, моравы. Эти "братья-славяне» сражались под Танненбергом с обеих сторон. Хотя, конечно, с "современной патриотической» точки зрения, им надлежало бы сражаться на стороне "немецких агрессоров», дабы не прослыть в глазах современников и потомства "изменниками Родины». Ибо их Родина - Чехия (Богемия) входила в тогдашнюю "Германию» ("Священную Римскую империю германской нации»), а чешский (богемский) король Вацлав (Венцель) даже являлся императором этой самой "Германии» (правда, он был из рода герцогов Люксембургских, но все-таки!).

       В армии Тевтонского ордена имелась целая "хоругвь ("баннер», "знамя») Святого Георгия», состоявшая из чужеземных рыцарей (сопровождавшихся, естественно, соответствующим количеством оруженосцев, воинов, конных и пеших слуг), как встарь, прибывших на зов Верховного магистра, в качестве добровольцев-"пилигримов» со всех концов Европы. До конца XIV в. именно эти добровольческие контингенты крестоносцев составляли основную массу и ударную силу, с помощью которой осуществлялась христианизация Пруссии и Литвы. "Братья-рыцари» Тевтонского ордена были слишком малочисленны, чтобы проводить эту работу собственными силами.

       Достаточно сказать, что даже в решившей во многом судьбу ордена битве под Танненбергом число самих тевтонских рыцарей (единственных в орденском войске, кто имел право носить белый плащ с черным крестом) не превышало двухсот пятидесяти (из них двести три пали в бою)! После разрекламированного в 1389 г. на всю Европу крещения Литвы (до подлинной христианизации которой было еще очень далеко!) число добровольцев, желающих участвовать в вооруженных набегах ("рейсах» или "рейзах») ордена на Литву резко снизилось. В результате Тевтонскому ордену пришлось прибегнуть к помощи наемников, которые обходились весьма недешево. Орденская казна, не рассчитанная на столь высокие расходы на оборону, очень скоро стала истощаться. Орденскому правительству пришлось вводить все новые и новые налоги и подати, от которых его подданные и вассалы, в том числе города, раньше были освобождены, что вызвало среди них недовольство и даже волнения. Вот к чему привели известие о крещении Литвы и вызванный им спад крестоносного энтузиазма! Далеко не всякий европеец оказался на поверку безжалостным и одержимым лишь жаждой убийств и наживы "псом-рыцарем», готовым рискнуть спасением своей души, подняв меч на вчерашнего литовского язычника, ныне ставшего его братом во Христе! А ведь до той поры вооруженное "паломничество» в Землю Пресвятой Девы Марии (Пруссию и Прибалтику) считалось не менее достойным и богоугодным делом, чем "странствие» в Святую Землю (Сирию и Палестину), а посвящение в рыцари на поле боя с прусскими "сарацинами» (именно так именовались язычники-пруссы в одном из папских посланий Тевтонскому ордену!) – ничуть не менее почетным, чем у иерусалимского Гроба Господня!

       Участвовать в "рейсах» тевтонских рыцарей почитали за честь и польские князья Конрад Мазовецкий и Святополк Поморский, и наследник английского престола принц Генри Дерби (будущий король Генрих IV Ланкастерский), и чешский король Оттокар (Отакар) II Пшемысл (основатель очередного "оплота германской агрессии против славян» - Кенигсберга, давший новому городу в качестве герба свою корону и чешского льва!), и король Венгерский, и граф Голландский, и французы герцог де Бурбон и маршал Бусико, и граф Голштинский (все – участники только одного "паломничества» тевтонских рыцарей в Литву в 1344 г.!). Да и какая "немецкая» (то есть национальная) экспансия могла исходить от Тевтонского ордена – сообщества подчиненных исключительно римскому папе воинов-монахов ("Божьих дворян» - по выражению средневековых русских летописцев!), не имевших ни имущества, ни семей, ни потомства, чьи прусские и прибалтийские владения не являлись частью даже того "германского» горе-государства, о котором шла речь выше! Правда, с должностью тевтонского Верховного магистра был неразрывно связан титул князя "Священной Римской империи германской нации», но лишь в части тех орденских владений, которые в эту "империю» входили! А вот подчиненность Тевтонского ордена римскому папе была совершенно однозначной, так что, в свете отнюдь не национальных, а наоборот, наднационально-универсалистских претензий папского престола орден никак не мог являться орудием агрессии какой-либо "национальности» или "национального государства» - даже если бы "Священная Римская империя» являлась таковым (а она таковым не являлась)!

       Кроме подданных этой "империи»  и наемников, сражавшихся за плату (упомянутых выше чехов, силезцев и моравян, генуэзских арбалетчиков и английских лучников и пр.), в составе орденского войска под Танненбергом ратоборствовали венгерские, французские, английские, шотландские рыцари. Летописцы сохранили для нас имена особенно прославивших себя доблестью на поле брани "гостей» (союзников) ордена Пресвятой Девы Марии – знатного нормандца сира Жана де Ферьера, сына сеньора де Вьевиля, пикардийца сеньора дю Буа д’Аннекена, венгерских крестоносцев графа-палатина Миклоша Гарая и Габора из Буды, трансильванского (семиградского) воеводы Стибора (Сцибора или Сцибория), приведшего под Танненберг двести отборных воинов, и многих других. Немалую часть "гостей» ордена составили рыцари-крестоносцы из различных германских земель – главным образом, Швабии, Фрисландии, Баварии и Вестфалии.

       Большинство рыцарей-крестоносцев, прибывших на помощь ордену из австрийских земель, сражались не в составе "иностранной» хоругви Святого Георгия, а под знаменем своего земляка – Великого комтура Тевтонского ордена брата Конрада фон Лихтенштейна – "правой руки» Верховного магистра Ульриха фон Юнгингена. Кстати, хоругвь Великого комтура, под которой бились австрийские рыцари, представляла собой точную копию красно-бело-красного австрийского знамени, история возникновения которого теснейшим образом связана с Крестовыми походами. Согласно старинной легенде, австрийский герцог Леопольд VII, участник Третьего Крестового похода, после взятия штурмом мусульманской крепости Аккона оказался настолько залит своей собственной и вражеской кровью, что его белое полукафтанье-сюрко, надетое поверх доспехов, стало красным от крови, за исключением белой полосы, образовавшейся в том месте, где полукафтанье было прикрыто поясом с ножнами меча. Так, по легенде, родились красно-бело-красный австрийский флаг и герб Австрии - серебряный пояс на червленом поле (выражаясь геральдическим языком).

        Не следует также забывать о многочисленном контингенте "прусских рыцарей» - светских вассалов Тевтонского ордена, являвшихся потомками окрещенных и со временем ассимилировавшихся знатных пруссов ("великих свободных»), наделенных орденом земельными угодьями и обязанных за это являться в случае войны по призыву Магистра "людно, конно и оружно». Орденская пехота также состояла в основном из сельского ополчения "малых свободных» пруссов, сражавшихся в пешем строю, а также из контингентов епископов орденских владений и из отрядов, присланных купцами и бюргерами городов, расположенных на территории прусского орденского государства. Из числа последних славой особо искусных бойцов пользовались данцигские моряки, не знавшие себе равных в искусстве владения боевым топором.

        Но самым интересным – с точки зрения правдивости тезиса о "борьбе славян с немецкой агрессией»! (кстати, давно пора было оговориться, что в 1410-1411 гг. имела место только одна агрессия – вторжение объединенного польско-литовско-татарско-караимского войска на земли Тевтонского ордена, сопровождавшееся обычными в таких случаях погромами, поджогами, грабежами, резней мирного населения и прочими "перегибами» - а никак не наоборот!) – обстоятельством представляется следующее. В битве под Танненбергом на стороне Тевтонского ордена участвовали во главе своих войск два знатных польских князя, находившихся в близком родстве с древнейшей польской династией Пястов – Казимир V Щецинский (происходивший по другой линии от знаменитого поморского князя Святополка, являвшегося первоначально союзником ордена, а затем, в период "Великого восстания» пруссов в конце XIII в. переметнувшегося на сторону восставших, чтобы, в конце концов, все же вновь примириться с орденом) и Конрад IV Олесницкий Старший (по прозвищу "Белый»). Именно щецинский князь прислал польскому королю Владиславу Ягелло своего герольда с двумя знаменитыми мечами, тем самым вызывая его и Витовта на бой от имени Верховного магистра (которого, по некоторым сведениям, даже не уведомил о посылаемом полякам и литовцам вызове!), маршала, рыцарей и союзников ордена Пресвятой Девы Марии! Присылкой вражеским вождям мечей князь Казимир хотел "придать им мужества, которого, по его мнению, у них обоих было мало»!

       Впрочем, существует более прозаическая версия – войско ордена Девы Марии и его союзников устало ждать наступления врага на солнцепеке, поскольку жаркое июльское солнце раскаляло боевые доспехи. Во всяком случае, отказаться после столь дерзкого вызова своего же "соплеменника» (хотя какое отношение недавно крещеный литвин, в сущности, имел к древним польским Пястам!?) означало бы для свежеиспеченного польского короля "потерю лица». Впрочем, его ответ трижды менявшего веру короля Владислава был преисполнен глубочайшего христианского смирения (возможно, напускного, хотя – кто знает?): "Мы никогда не просили помощи ни у кого, кроме Бога. И примем эти мечи от Его имени»... Оба польских "тевтона» сражались против "своих» же братьев-славян "аки львы», были взяты поляками в плен и пощажены, в рассуждении своего высокого происхождения, как Пясты по крови, и, надо думать, высокой платежеспособности своей родни (но, скорее всего – еще и потому, что их поведение, с точки зрения тогдашних понятий о воинской и рыцарской чести считалось совершенно нормальным!). О судьбе менее богатых и знатных "тевтонских славян» из дружин обоих Пястов история, впрочем, умалчивае.

         Впоследствии Конрад Олесницкий стал епископом Вроцлавским (Бреслауским), верным вассалом короля Венгерского и императора "Священной Римской империи германской нации» Сигизмунда Люксембургского и его союзником в борьбе с чешскими еретиками-гуситами. О судьбе менее богатых и знатных "тевтонских славян» из дружин обоих Пястов история, впрочем, умалчивает.

         В то же время, ливонский "филиал» Тевтонского ордена, вопреки утверждениям польского летописца Яна Длугоша (считающегося у нас – хотя он не был современником событий и писал о них по прошествии более чем полувека! - почти таким же непререкаемым "источником истины», как цитировавшийся нами выше роман Генрика Сенкевича "Крестоносцы», не говоря уже о снятом по этому роману одноименном двухсерийном блокбастере!), об участии в битве "ливонских рыцарей под собственной хоругвью», поступил совершенно "не патриотично» и, несмотря на слезные мольбы Верховного магистра о помощи, не прислал под Танненберг ни одного рыцаря, ни одного, даже самого завалящего кнехта, поскольку ландмейстер (провинциальный магистр) Тевтонского ордена в Ливонии брат Конрад фон Фитингоф(ен) предусмотрительно заключил с Витовтом сепаратное перемирие, которое не пожелал нарушать! И не нарушил! Причем формально даже имел на это полное право. Дело в том, что брат Ульрих фон Юнгинген вел войну с Ягайлой и Витовтом не в качестве Верховного магистра всего ордена Пресвятой Девы Марии Тевтонской в целом, а всего лишь в своем качестве магистра ордена в Пруссии! Не прислали ни одного воина в помощь своим прусским собратьям по Тевтонскому ордену и его комтурства, расположенные в Германии. Оттуда в качестве добровольцев прибыло – исключительно по долгу совести! – лишь некоторое количество рыцарей-мирян, в ордене не состоявших. Изо всех вышеприведенных фактов явствует, что в действительности воображаемая "война славян с немецкими агрессорами» была типичной "файдой» - феодальной распрей, какими пестрит история Средневековья, хотя и принявшей немалые масштабы по размаху сил и средств, задействованных с обеих сторон – пятьдесят одна "хоругвь» (не менее трех тысяч рыцарей, столько же оруженосцев, около шести тысяч пехотинцев и несколько бомбард, стрелявших каменными ядрами) в войске Верховного магистра; девяносто одна "хоругвь» - в объединенном войске его противников.

         Мы не будем касаться всех перипетий этой многократно описанной "битвы тридцати пяти народов». Обратим внимание только на одно интересное обстоятельство - войско вчерашних язычников Ягайлы и Витовта шло на войско ордена Пресвятой Девы Марии под торжественное пение молитвы Ей же, Пречистой Деве: "Богородице Дево радуйся...». В этом было что-то роковое по силе своей неизбежности. И тут не помогли ни свинцовые и каменные ядра орденских бомбард, ни удар пятнадцати "хоругвей» маршала ордена фон Валленроде на левом фланге, с копьями наперевес, под градом татарских стрел, отскакивавших от рыцарских лат, разметавших конницу Джелал-эд-Дина и опрокинувших Литву под звуки ликующего пасхального песнопения: "Христос воскресе»... Преследуя бегущих литовцев, левое крыло "тевтонов» натолкнулось на упорное сопротивление трех русских хоругвей смоленского князя Симеона Лингвена Ольгердовича (брата короля Владислава Ягелло) - Смоленской, Мстиславльской и Оршанской -, сломить которое Валленроде оказался не в состоянии. На выручку ему подоспел Лихтенштейн со своими австрийцами. Две русские хоругви были изрублены, но тут в дело вступили свежие польские резервные войска, и в центре польского боевого порядка разгорелась жестокая сеча вокруг большого – красного, с белым одноглавым орлом - королевского знамени (Великой Краковской хоругви), несколько раз переходившего из рук в руки. Долгое время стрелка весов колебалась, несмотря на численное превосходство поляков, и, возможно, "тевтоны» одержали бы верх в этой битве, если бы не измена в их собственных рядах (обстоятельство, упорно игнорируемые отечественными историками!). В оглушительном грохоте, лязге и шуме тогдашних сражений команды были практически не слышны и потому их заменяли сигналы, подаваемые значками и знаменами. Знаменосец рыцарей Кульмерланда, или Кульмской (Хелминской) земли – вассалов Тевтонского ордена – Никель фон Ренис, подал своим соратникам ложный знак к отступлению, чем вызвал большую сумятицу в рядах орденских войск. Заметив, что враги пришли в замешательство и показали спину, Витовт мгновенно среагировал и атаковал отступающих вассалов ордена. Услышав всеобщий ликующий крик: "Литва возвращается!», приободрились и поляки. В отчаянной попытке переломить ход событий Верховный магистр ввел в бой свой последний резерв – шестнадцать отборных "хоругвей», но вырвался далеко вперед, потерял в схватке шлем и был ранен в лицо и в грудь. Версии относительно его гибели расходятся.

         По одной из версий, наиболее распространенной (и принадлежащей Яну Длугошу), конь Верховного магистра был ранен, а сам он выбит из седла и погиб под градом ударов разъяренных литовцев (один из которых якобы ранил его в шею или в рот – здесь версии расходятся! – рогатиной или метательным копьем-сулицей).

        По другой версии Гохмейстер погиб от руки татарина Багардина, сына хана Джелал-эд-Дина.

        По третьей версии злополучный Ульрих фон Юнгинген был насмерть сражен польским рыцарем Добеславом, поразившим его копьем в затылок (хотя считающийся наиболее авторитетным польским хронистом Ян Длугош утверждает, что на теле убитого Верховного магистра было обнаружено только две раны, одна из которых была нанесена ему в лоб, а другая - в сосок на левой стороне груди). Причем существует легенда, что брат Ульрих был сражен "Святым копьем римского сотника Лонгина» (которым тот во время оно пронзил ребро Иисуса Христа, распятого на Голгофском кресте), подаренным римско-германским императором Оттоном III польскому королю Болеславу Храброму (признавшему себя его вассалом), хранившимся с тех пор польскими королями в Кракове и чудесным образом попавшим в руки рыцарю Добеславу.

        По четвертой версии, у Гохмейстера имелась возможность бежать с поля боя, но он якобы гордо заявил: "Не дай мне Бог оставить это поле, на котором погибло столько доблестных мужей...». В любом случае – глава тевтонов "крепко помер», говоря словами одного павловского гренадера о гибели своего государя...Дело в том, что Ульрих фон Юнгинген, давно уже страдавший тяжелейшим глазным заболеванием – катарактой – на момент битвы при Танненберге почти полностью потерял зрение. Скорее всего, он сознательно искал гибели в бою, не желая окончить жизнь беспомощным слепцом. Данное предположение подтверждается, в частности, судьбой другого доблестного рыцаря-вельможи – короля Богемского и императора "Священной Римской империи» Иоанна Люксембургского. Пораженный слепотой, последний отрекся от римско-германской и от богемской короны в пользу своего сына Карла (знаменитого впоследствии чешского короля и кайзера Карела IV), а сам простым рыцарем вступил в армию французского короля (Франция в то время вела с Англией Столетнюю войну) и погиб в битве при Пуатье в 1356 г., бросившись, очертя голову, в гущу английских войск, "не посрамив своей рыцарской чести и славного имени предков низким деянием и смертью бесславную не запятнав».

        В жестокой сече вместе со своим магистром сложили головы маршал Валленрод, Великий комтур Лихтенштейн и все прочие верховные вельможи ордена ("гроссгебитигеры»), за исключением Великого госпитальера (шпиттлера) брата Вернера фон Теттингена, которому удалось бежать с поля битвы. Вместе с ними "испили единую смертную чашу» двести три орденских рыцаря, "прочих же – бесчисленное множество», как принято писать в подобных случаях. Трое вельмож Тевтонского ордена - Генрих Шаумбург (Шомберг, Шумберг), фогт (наместник) орденской провинции Самбия, Юрген Маршалк – оруженосец Верховного магистра, и комтур (командор) Бранденбурга Марквард фон Зальцбах были взяты в плен и убиты уже после окончания битвы.

        Об убийстве Шаумбурга и Маршалка сообщается, что его причиной послужило якобы их дерзкое поведение. Утверждения Генрика Сенкевича в романе "Крестоносцы», будто Марквард И Шомберг когда-то задушили или отравили детей Витовта (причем Нобелевский лауреат сам, похоже, точно не знает, кого именно обвинять в этом преступлении - то ли Шомберга, то ли Маркварда, то ли их обоих), являются плодом вымысла польского романиста. Что касается комтура фон Зальцбаха, то Витовт при виде его, якобы, сказал по-немецки (которому выучился в период своего военного союза с "тевтонами») только: "Du bist hi Markward...» ("Вот ты где, Марквард...»), после чего, вопреки возражениям короля Владислава (надо думать, не слишком настойчивым), велел его обезглавить.

        Согласно утверждениям Яна Длугоша, Иарквард был обезглавлен татарами Витовта отнюдь не за отравление или удушение княжеских детей, а за то, что заносчиво сказал князю (Витовту - В.А.):

        "Ничуть не страшусь я теперешней участи; успех склоняется то на ту, то на другую сторону; переменится счастье и подарит нас, побежденных, завтра тем, чем вы, победители, владеете сегодня».

        Этих слов оказалось достаточно, чтобы заносчивый комтур лишился головы.

        Некоторые историки склонны объяснять случившееся тем, что в предшествовавший период "сердечной дружбы» Витовта с орденом и вражды его с Ягайлой, Витовт снабжал орден ценной информацией именно через Маркварда и потому стремился как можно быстрее избавиться от него, как от нежелательного свидетеля своих прежних интриг против Ягайлы. Как говорится, концы в воду. Нет человека - нет проблемы...

        Впрочем, как уже упоминалось выше, благочестивый и сердобольный король Владислав Ягелло, говорят, сильно сокрушался об этом бессудном убийстве...

        Общее число убитых (с обеих сторон) составило не менее пяти тысяч. Всего лишь тысяче четыремстам с небольшим рыцарям и кнехтам из состава разгромленного орденского войска (в том числе семидесяти семи стрелкам) удалось добраться до столицы ордена – Мариенбурга. Туда же по приказу короля Владислава были с почетом отправлены в специальной повозке тела Верховного магистра и его соратников, одетые в чистые белые саваны. 19 июля 1410 г. они были погребены в часовне святой Анны Мариенбургского замка. Пятьдесят одна хоругвь тевтонских рыцарей, их вассалов, "гостей» и союзников, захваченные поляками, были перенесены в Краковский кафедральный собор, где их можно было видеть еще в 1603 г.; позднее хоругви бесследно исчезли в ходе смуты, охватившей Польско-Литовское государство.

        Что же касается судьбы вероломного кульмского рыцаря Никеля фон Рениса, которого все орденские летописцы единогласно объявляют виновником поражения, то он и после танненбергского разгрома продолжал свои интриги против ордена. Дело в том, что именно Никель фон Ренис (имевший герб, рассеченный в червлень и серебро, с серебряным оленьим рогом на красном и с красным бычьим рогом на серебряном поле), войдя в преступный сговор с четырьмя другими рыцарями из числа кульмских вассалов Тевтонского ордена, еще в 1398 г., за двенадцать лет до Танненберга, основал тайный "Союз Ящериц(ы)» (Eidechsenbund), первоначально в целях борьбы с усилением все возраставшего влияния торговых городов в прусском орденском государстве. Но со временем "рыцари Ящериц(ы)», недовольные введением все новых налогов и податей, связанных с ростом расходов на оборону орденских владений вследствие уменьшения числа добровольцев-"паломников» из Западной Европы, начали действовать и против власти Тевтонского ордена, завязав тайные сношения с польским королем, от которого надеялись получить столь же большие привилегии и самостоятельность, как и те, которыми пользовалась польская и литовская шляхта. После Танненберга кульмские рыцари-члены "Союза Ящериц(ы)» стали готовить заговор против нового Верховного магистра Генриха фон Плауэна. Им удалось вовлечь в свои сети и некоторых орденских рыцарей высокого ранга – например, комтура замка Реден. Однако среди заговорщиков оказались предатели, выдавшие их планы орденскому руководству. Заговор был разгромлен, а злокозненный Никель фон Ренис выслежен, схвачен и казнен по приговору орденского суда. На некоторое время катастрофу удалось отсрочить…

       А победители при Танненберге – "братья-славяне» поляки и литовцы теперь могли беспрепятственно давить "своих» православных и опустошать Московскую Русь огнем и мечом так, как никаким тевтонам или меченосцам и не снилось.

       И в этой связи возникает довольно интересный вопрос: почему, собственно, в православном массовом сознании столь прочно вкоренилось представление о "Крестовых походах», о "крестоносцах» вообще и рыцарях военно-монашеских орденов – в частности, как о специфическом порождении римского католицизма, причем о таком порождении, которое заведомо трактуется как нечто неприглядное, враждебное Руси и Православию и якобы "порочащее» латинский Запад?

        Представляется необходимым заметить, что все подобные "пункты обвинения» в отношении римского католицизма в православной среде возникли сравнительно недавно. Достоподлинные православные христиане древних времен безо всяких колебаний знали, что всякий, именующий себя христианином, есть уже тем самым одновременно и крестоносец. Они знали, что крестоносный подвиг отнюдь не является монополией только чад Западной церкви. Пример – походы Великого князя Киевского Владимира Мономаха в XII в. на половцев, когда княжеским ратям предшествовало православное духовенство с крестами, иконами и церковными хоругвями (как оно предшествовало и воинству православной Восточной Римской империи – Византии – столетиями служившей щитом христианской Европы от враждебных Святому Кресту кочевых азиатских орд!).

         Но и к римо-католикам, взявшим ратный Крест Христов, отношение на православном Востоке в классическую эпоху религиозного мировоззрения разительно отличалось от нынешнего. Так, древнерусский летописец XII в. не усомнился признать немцев-католиков, ходивших в Третий Крестовый поход биться за освобождение Живоносного Гроба Господня, не "псами-рыцарями» (как Карл Маркс и не в меру ретивые "православные» более близких к нам времен, не говоря уже о иных, еще более невежественных, современных "язычниках»-дуболомах, твердостью голов успешно соперничающих с пнями, которым якобы поклоняются!), а "святыми мучениками, проливавшими кровь свою за Христа». В этой связи представляется не лишним полностью воспроизвести данный летописный фрагмент:

         "В то же лето идее цесарь Немецкый (речь идет об императоре Фридрихе I Барбароссе, с именем которого впоследствии в Западной Европе было связано множество свидетельств о Последнем Царе, что нельзя не признать крайне важным в контексте наших рассуждений – В.А.) со всею своею землею битися за Гроб Господень, проявил бо бяшеть ему Господь ангелом, веля ему ити. И пришедшим им и бьющимся крепко с богостудными тыми агаряны. Богу же тако попустившу гнев Свои на весь мiр... и преда место святыня Своея иноплеменником. Сии же немци яко мученици святи прольяша кровь свою за Христа со цесари своими. О сих бо Господь Бог наш знамения прояви, аще кто от них в брани от иноплеменьных убьени быша, и по трех днех телеса их невидимы из гроб ангелом Господним взята бывахуть. И прочии видяше се тосняхуться пострадати за Христа, о сих бо воля Господьня да сбысьться, и причте я ко избранному Своему стаду в лик мученицкый». ("Киевская летопись», ПСРЛ, т. 2, СПб., 1908).

         Мало того! На Православной Руси, в Воскресенском соборе воздвигнутого во второй половине XVII в. Партиархом Московским и всея Руси Никоном Ново-Иерусалимского монастыря (являвшемся точной копией Храма Живоносного Святого Гроба Господня в "старом», палестинском Иерусалиме), находятся, между прочим, символические гробницы католических правителей основанного западными крестоносцами в 1100 г. Иерусалимского королевства – "охранителя Святого Гроба» Готфрида Бульонского и его брата, первого короля Иерусалима Балдуина Булонского. А ведь XVII в. традиционно считается веком достаточно большой "отгороженности» Московской Руси от "еретического» Запада. Тем более полезно будет нам вчитаться в надгробные эпитафии этим двум крестоносным христианским государям – и увидеть, что идеалы крестоносцев были по-прежнему близки православному народу Святой Руси. Эти эпитафии были переведены на русский язык знаменитым келарем Троице-Сергиева монастыря – иеромонахом Арсением Сухановым, составившим так называемый "Проскинитарий» ("Поклонник Святых мест»). Этот труд (содержащий подробное, с обмерами, описание храма Гроба Господня в Иерусалиме) послужил руководством при сооружении Воскресенского собора в Ново-Иерусалимском монастыре при святейшем Патриархе Никоне.

         Итак, вот описание Воскресенского собора:

         "На плите справа от портала Предтеченской церкви читаем: на сем месте тамо гроб, о нем же пишет еще: "Царь Болдвинов был второй Иуда Маккавеос, надежда и упование Отечеству, крепость церковная, красота Церкви и Отечеству. Его же вси боялись и вси дань давали: государь Египетский, мучитель Дамаску. Ох, увы мне. В том малом трилокутном гробе затворен есть». Слева от портала находилась плита со второй эпитафией. Вот ее текст: "Зде лежит славный Годефридус Булион, иже ту всю землю взял для веры, и душу его Бог покоит в мире. Аминь».

         И вообще, для уразумения метафизики Крестовых походов имеет смысл сопоставить их с "обыкновенными» и всем нам хорошо знакомыми крестными ходами. Вот что писал о метафизике крестного хода святитель Митрополит Филарет Московский:

         "Когда вступаешь в крестный ход, помышляй, что идешь под предводительством Святых, которых иконы в нем шествуют, и приближаешься к Самому Господу, поколику немощи нашей возможно. Святыня земная знаменует и призывает Святыню Небесную. Присутствие Креста Господня и святых икон и кропление освященною водою очищает воздух и землю от наших греховных нечистот, удаляет темные силы и приближает светлые. Пользуйся сею помощью для твоей веры и молитвы и не делай ее безполезною для тебя твоим нерадением. Слыша церковное пение в крестном ходе, соединяй с ним твою молитву, и если по отдалению не слышишь, призывай к себе Господа, Божию Матерь и Святых Его известным тебе образом молитвы…Не беда, если отстанешь телом, не отставай от Святыни духом».

         Приложив эти слова московского Святителя к рассмотренным нами выше историческим примерам, мы не можем не прийти к выводу, что "обыденный» крестный ход представляет собой не что иное, как невооруженный Крестовый поход, тогда как Крестовый поход есть не что иное, как крестный ход с оружием. Это "паломничество» и в то же время Священная война – война духовная до такой степени, что ее буквально можно сравнить с пророчествами об очищении огнем, подобным огню чистилища, перед смертью. Как говорил Бернар Клервосский тамплиерам - бедным рыцарям Христа и Храма Соломонова: "Великая слава выйти из битвы, увенчанным лаврами. И великая слава обрести на поле битвы венец бессмертия». Целью крестоносного паломничества был Святой град Иерусалим в своем двойном аспекте как град земной и небесный, и крестовый поход рассматривался его участниками как восхождение, ведущее прямиком к бессмертию и жизни вечной.

        Как вожди, так и рядовые участники Крестовых походов первоначально испытывали удивление, смятение, но, пережив кризис веры, приходили потом вследствие его преодоления к очищению идеи Священной войны от всех элементов материализма.

        Поэтому даже неудача крестоносного предприятия сопоставлялась со значением этой неудачи, которая оценивалась и вознаграждалась только по отношению к неземному пути. На этом сосредотачивалась, независимо от победы или поражения, оценка действия в его духовном аспекте. Священная война обретала ценность сама по себе, независимо от ее видимых результатов, как средство достижения сверхчеловеческих целей путем активного самопринесения в жертву человеческого элемента. Этой немаловажной констатацией мы хотели бы завершить наше повествование.

        Здесь конец и Господу нашему слава!