Часть 1.

Часть 2.

Часть 3.

Часть 4.

Часть 5.

Визиготы, или везеготы (по Флауэрсу - «благие и высокородные готы», именуемые Геривгом Вольфрамом на раннем этапе их истории весами-висами или везами-визами), поселившиеся западнее Тираса в Прикарпатье и Карпатах, получили название «тервинги» (т. е. «жители лесов», «лесовики», «древляне» - на последний этноним просим уважаемых читателей обратить особое внимание).

Естественно, подобные прозвания имели смысл лишь до тех пор, пока как готы-степняки, так и готы-лесовики реально оставались в землях и местностях, чьи характер и особенности соответствовали содержанию этнонимов, производных от них. С учетом описанной выше тяги готов к дальним странствиям и глубоких рейдов готских непосед-грабителей по неприятельским тылам, связь между особенностями мест проживания охотников за римско-греческими «зипунами» и их звучными этнонимами оказалась со временем утраченной. Этнонимы исказились. Прозвание «грутунги» исчезло, «австроготы» («остроготы») превратились в «остготов». А тут еще один из царей остготского («восточно-готского») племени, в дополнение к своему имени собственному, получил (возможно, чтобы отличить его от другого германского «князя», одноименного с ним, но иноплеменного) прозвище «Острогота». Т. е. «Остгот», «Восточный Гот», И это новое прозвание в дальнейшем закрепилось за степными готами, которыми он правил.

«Древляне»-тервинги проживали западнее других готов. Но, в конце концов, еще до начала гуннского нашествия, покинули насиженные места и мигрировали еще дальше на запад. Тем не менее, они получили свой новый этноним, видимо, все-таки не от «запада» («вест») - страны света, в направлении которой переселялись. А от готского префикса (приставки) «весу» (wesu). Означающей «мудрый» (варианты: «добрый», «хороший»). Возможно, призванной выгодно отличить это готское племя - добрых, мудрых весов-везов-висов-визов - от «злых», «недобрых», «нехороших» и «безумных» готских морских разбойников, успевших к тому времени снискать себе недобрую славу во всем культурном Средиземноморье. Чего стоило одно только осквернение готскими «протовикингами» такой прославленной на всю Экумену святыни как эфесский Артемисий! Разрушение одного из «семи чудес света»! Это злодеяние воспринималось не просто как кощунство, не только как тягчайшее оскорбление одного отдельно взятого народа -  скажем, греческого или римского. Но и как нарушение всеобщей, хотя и негласной договоренности всех культурных наций Экумены. Щадивших эту величайшую святыню на протяжении многих столетий. Не зря сожжение Артемисия Геростратом стало символом неслыханного «варварства» и «вандализма»  (задолго до вторжения вандалов в римские пределы в пору «лихолетья Экумены»).

Однако, как часто бывает в истории, «злые», «нехорошие», «недобрые» «безумные» готы со временем возвысились, превратились в «блестящих», «сияющих», «светлых» австро- или остроготов. Именно из их среды вышли величайшие готские цари, разнесшие по всему свету славу готского имени. В то время как «добрые», «хорошие», «мудрые» готы – весы-висы-везы-визы, ну, в общем, вестготы - остались в дураках. И были вынуждены питаться скудными подачками римских провиантских чиновников, прозябая на подступах к великой «мировой» державе.

Правда, на первых порах и остготы понесли от римлян ряд тяжелых поражений, вынудивших гревтунгов умерить свою прыть и сидеть до поры-до времени смирно. Ибо после долгого периода кровавой чехарды т. н. «солдатских императоров» на римский престол взошел Константин I из рода Флавиев (312-337). Храбрый воин, искусный полководец и хладнокровный, коварный политик типа, названного впоследствии «византийским». Не случайно именно Константин I перенес столицу Римской империи в древний греческий город Византий, названный сначала «(Новым, Вторым) Римом», а позднее – его собственным именем. Хотя первоначально намеревался перенести имперскую столицу в Илион, т. е. Трою – город, равно дорогой как грекам (из-за связанного с ним национального греческого эпоса - поэм Гомера «Илиада» и «Одиссея»), так и римлянам (ведшим свое происхождение от троянского героя Энея и его спутников, воспетых в римском национальном эпосе – поэме Вергилия «Энеида»). Мудрый и дальновидный август Константин «переиграл» всех своих внутриполитических соперников. И оказался, сверх того, «не по зубам» даже самым свирепым, энергичным и жадным до добычи «варварским» племенам, давившим на империю извне. С воцарением Константина I разом прекратились готские сухопутные и морские «походы за зипунами». Прошли для готов времена, когда можно было овладеть даже таким  сильно укрепленным городом, как Трапезунд, чей гарнизон не охранял его мощные стены и башни, а предавался пьянству и разгулу в лупанарах. Когда готам удалось шутя взять римскую крепость Питиунт (современный абхазский город Пицунда) в Колхиде (чему весьма способствовало смещение с поста тамошнего выдающегося во всех отношениях наместника  Сукцессиана по проискам придворных интриганов). Когда готы могли без помех, нагрузив корабли богатой добычей, включая пленных девушек и женщин, возвращаться по теплому морю в ставшую им родной Тавриду. Поскольку Понтийский флот римлян, видимо, приказал долго жить в вихре гражданских войн. Хотя ему полагалось стоять на якоре в Кизике, бдительно охраняя «нерушимые» (по определению!) морские границы Римской «мировой» державы…  И готам больше не везло, как при префекте претория Флориане. Сводном брате императора Тацита и опытном полководце, сумевшем в 276 г. окружить готское войско в Киликии. Но выпустившем обреченных, как казалось всем, на неминуемую гибель «варваров» из своих смертельных объятий. Чтобы, провозгласив себя императором, использовать готов против своего соперника в борьбе за императорскую диадему.

В период начавшегося в конце III - начале  IV в. усиления Римской империи готам пришлось не только заключать договоры с римлянами, но и соблюдать их. Уразумев, что «пакта сунт серванда». Слишком дорого стало им обходиться нарушение этих договоров. И готы перешли к своеобразной форме сотрудничества с римлянами, позволявшей их воинственности не угаснуть окончательно. Они стали поставлять в римское войско отряды наемников-«федератов». За это римляне официально утвердили готов во владении римскими землями, захваченными ими силой меча, т. е «по праву сильного». Или, выражаясь языком древних германцев, по «праву кулака» («фаустрехт»). Иными словами, уступили готам римские окраины или римские колониальные территории, тянущиеся широкой полосой от позднейшего Баната  до Данастра. Преддверие Дакии было еще раньше уступлено римлянами германцам и сарматам. Целое скопище многочисленных, беспокойных племен ждало лишь воцарения очередного слабого римского императора, чтобы совершить новый бросок на юг. Но вместо слабого императора воцарился Константин I Великий. Монарх, слепленный из совсем другого теста.

Император  (или, выражаясь по-церковному, святой равноапостольный царь) Флавий Валерий Аврелий Константин, перенесший, как уже говорилось выше, в 330 г. столицу Римской «мировой» империи в Византий (Второй Рим, Новый Рим, впоследствии - Константинополь), удостоился прозвища «Великий» (лат. Магн). Прежде всего - за свои неоценимые заслуги перед христианством. Которое он в 324 г. сделал господствующим вероисповеданием Римской «мировой» державы. Однако первый христианский император имел неоспоримые заслуги и в других сферах. Он завершил военную реформу, начатую «господином и богом» Диоклетианом Иовием, которому долго и верно служил (не разделяя его яро антихристианского настроя).   Константин I разделил вооруженные силы объединенной им ценой большой крови Римской «мировой» империи на две части — сравнительно легковооруженные пограничные войска (лимитанеи) и тяжеловооруженные части полевой армии (комитатенсес). Первым надлежало сдерживать врагов, вторгавшихся извне в пределы Римской «мировой» державы. А вторым, перебрасываемым из центральной части империи на угрожаемые участки – этих внешних врагов уничтожать. Вследствие колоссальной убыли собственно римских (рожденных в пределах империи) воинов в междоусобных войнах, реформа Константина I ускорила и усилила начавшийся еще до него процесс комплектования пограничных легионов преимущественно из «варваров» (главным образом – германцев). Поначалу это казалось даже выгодным – истреблять «варваров» руками «варваров», к вящей славе «вечного» Рима… Римские легионы были разукрупнены (составляя каждый не более тысячи воинов во главе с трибуном, т. е. примерно пятую часть легиона времен Гая Юлия Цезаря), чтобы увеличить их мобильность и ослабить исходящую от них угрозу военного мятежа (шансов на преступный сговор командиров двадцати легионов было куда меньше, чем на сговор командиров четырех). Теперь сильно «варваризованные» легионы строились в колонны. Легионарии перешли на копье, спату  и овальный щит ауксилия - взамен пилума, гладия  и скутума. В комплекс их вооружения вошли типично «варварские» боевые топоры или секиры. Были существенно облегчены доспехи (вплоть до замены металлических шлемов шапками из кожи и меха). В дальнейшем легионы (не только пограничные) все чаще уступали место наемным чисто «варварским» подразделениям под командованием уже не римских офицеров, а «варварских» вождей. Хотя и сами уже почти поголовно состояли из тех же «варваров» (включая командный состав). Но это случилось уже после святого равноапостольного царя Константина (как его поныне именуют на Руси)…

Принцепс Константин I Великий правил и сражался с той же беспощадностью, силой и решимостью, что и его самые удачливые предшественники на императорском престоле. На пути к вершинам власти доблестному августу пришлось свершить целый ряд не очень и очень тяжелых преступлений, по сей день смущающих и ставящих порой в тупик его благочестивых жизнеописателей-панегиристов. Восстановитель единства империи, скажем, повелел казнить не только родного сына Криспа, но и свою вторую жену Фавсту. А также своего соправителя и императора-соперника Флавия Галерия Валерия Лициниана Лициния (Ликиния). Поверившего на слово и сдавшегося августу Константину, обещавшему сохранить ему жизнь. Хотя Иордан, в отличие от других историков (например, Аврелия Виктора) утверждает, что Лициний был убит не Константином, а (восставшими?) готами, которые пронзили императора-неудачника мечом. Опять вездесущие готы! Ну, как же без них…

Столь суровый – мягко говоря! - правитель и опытный полководец, как август Константин I, не проигравший за всю жизнь ни одного сражения, не мог не поставить римско-готские отношения на совершенно новую основу. Ибо все «варварские» народы, даже гунны, имели шансы на успех, лишь если внутренние неурядицы в Римской империи или слабый император на ее престоле временно давали им возможность добиться перевеса в той или иной части римских владений.

Соотношение сил в огромной Римской «мировой» державе было очень сложным. Хотя власть над ней не всегда оспаривали друг у друга тридцать или тридцать два, но нередко до восьми (!) носителей верховной власти, не считая претендентов на нее. Одни из них именовались «августами», а другие – «цезарями». Отец Константина Великого, Флавий Валерий Констанций по прозвищу Хлор (греч. «Бледный»), был августом западной половины Римской «мировой» империи. Сам Константин I, преодолев бесчисленное множество препятствий, с помощью интриг и военных походов, устранил со своего пути всех соперников, кроме Лициния – властителя ее восточной половины (и, кстати говоря, зятя Константина, женатого на его сестре Констанции). После серии военных столкновений между ними, начавшихся в 314 г. и продолжавшихся целое десятилетие, в 324 г. произошло решающее сражение на подступах к резиденции Лициния - Никомедии. В этой комбинированной (морской и сухопутной) битве готы дрались на стороне Лициния. Поскольку на основании договора с ним были обязаны участвовать в обороне отведенных им для поселения и кормления земель. К тому времени римская армия, видимо, уже не могла без них обойтись. Как писал Иордан:

«…после того как цезарь Максимин («солдатский» император Гай Юлий Вер Максимин Фракиец - В. А. ) с их (готских наемников – В. А. ) помощью обратил в бегство царя персидского Нарсея (Нарзеса, Нерсеса, Нерсе - В. А. ), внука великого Сапора (Шапура - В. А. ), и захватил все его богатства, а также жен и сыновей, Диоклетиан же одолел Ахилла в Александрии, а Максимиан Геркулий уничтожил в Африке квинквегентианов – в (Римском – В. А. ) государстве был достигнут мир, и готами начали как бы пренебрегать. А было время, когда без них римское войско с трудом сражалось с любыми племенами» («Гетика»).

Впрочем, готский военный контингент в войске Лициния был, видимо, относительно немногочисленным. Вряд ли готы поддержали Лициния, предчувствуя, что Константин является более сильным и, соответственно, более опасным врагом готского народа. И что поэтому необходимо, во что бы то ни стало, помешать сыну Констанция Хлора захватить власть над всей Римской «мировой» державой. Так сказать, по суворовскому принципу: «Далеко шагает, пора унять молодца». Причину выступления готов на стороне Лициния можно скорее объяснить их встречей с Константином I в 323/324 гг. Дело в том, что Лициний, очевидно, нуждавшийся в как можно большем числе воинов для борьбы с Константином, снял войска-лимитанеи с готской границы. Это вдохновило готские грабительские шайки, привыкшие к тому, что римская «граница - на замке», на новый и притом особенно опустошительный набег. Во главе с герцогом-воеводой Равсимодом (именуемым некоторыми авторами «сарматским царем»), повелевавшим вестготскими племенами, готы, перейдя открытую границу, совершили глубокий рейд через Гем во Фракию. Интересно, что на этот раз местное население (пор крайней мере, жители приграничья) присоединились к готам. Возможно, варварских пришельцев поддержали многочисленные группы германцев, поселенных римскими властями к югу от Дануба. Немало натерпевшихся от имперских властей (в первую очередь – от беспощадных сборщиков налогов и податей). Хотя и считавшихся «свободными римскими гражданами». И не носивших рабского ошейника с многозначительной надписью «Держи меня, чтоб я не убежал». Приветствовавших вторгшихся в «цивилизованный» римский мир  «из-за бугра» соплеменников как освободителей. Не зря академик Л. Н. Гумилев писал: «Варварам было за что мстить Риму»… Во всяком случае, августу Константину I пришлось издать в апреле 323 г. суровый эдикт, приговаривавший каждого, кто сотрудничает со вторгнувшимися в империю готами, оказывает им поддержку или помощь, к жестокой казни – сожжению заживо. Как видим, этот вид казни существовал в Риме задолго до учреждения Святой инквизиции…

Невзирая на предстоящий широкомасштабный военный конфликт с Лицинием, Константин, выступив из Фессалоники (сегодня - Салоники в Греции- В. А. ), прошел всю Фракию и всеми силами обрушился на готов. Что стало наглядным доказательством его военного могущества и уверенности в себе. Загнав готов в ловушку на территории будущей южной Румынии, Константин одержал над «варварами» убедительную победу в стиле победы Гая Мария над тевтонами Тевтобода или победы Гая Юлия Цезаря над свевами Ариовиста. Царь-герцог Равсимод пал в бою, а с ним - большая часть его «дикого варварского» войска. Пережившие бойню – в основном, обозная прислуга – так сказать, «нестроевые», женщины и дети, были в качестве военнопленных розданы по разным римским гарнизонам.

Второй раз император Константин I Великий продемонстрировал готам свое безусловное военное превосходство в 324 г. Наголову разбив Лициния в двух сражениях под городами Адрианополем (сегодняшним турецким Эдирне) и Халкедоном (Калхедоном, нынешним районом Кадыкёй турецкого мегаполиса Стамбула). Городами, хорошо известными готским предводителям. Сказанное относится в первую очередь к победе, одержанной Константином под Халкедоном и Хрисополем (нынешним турецким Ускюдаром), совсем рядом с проливами и напротив будущего Константинополя, на глазах хорошо осведомленных готов. «князь» (вождь) вестготов Алика, командовавший готским наемным контингентом в армии Лициния, и едва унесший ноги, твердо уяснил себе одно. Такой император, как Константин I, впредь не позволит германским племенам говорить с собой т. н. языком силы. Его догадка подтвердилась вскоре после битвы. Ибо Константин распорядился, к изумлению ошеломленных «варваров», построить грандиозный каменный (!) мост через Истр. Мост, соединивший берега широкого Дануба в районе римской крепости Суцидава, подобный построенному им в молодости мосту через Рен в районе Колонии Аппии Кладвии (нынешнего Кельна). Остатки Константинова моста сохранились до сих пор. Его постройка давала римлянам возможность в любой момент ударить по западному флангу Готтиуды-«Готии», легко перебросив туда значительные силы. Бич римской военной угрозы постоянно нависал над готами. Кроме того, август Константин Великий обеспечил римлянам вторую возможность переправы через Истр между Трансмариской (современным селом Тутракан в Болгарии) и крепостью Дафной. Возведя сильные предмостные укрепления и другие фортификационные сооружения, сын Констанция Хлора не оставил «северным варварам» и тени сомнения в том, что им впредь не удастся форсировать Истр незамеченными.

Живо смекнув, на чьей стороне сила, готы поторопились предложить ему свои услуги:

«… при Константине их позвали, и они подняли оружие против его родственника Лициния; победив, они заперли его в Фессалонике и, лишенного власти, пронзили мечом от имени Константина-победителя. Помощь готов была использована и для того, чтобы [Константин] смог основать знаменитейший в честь своего имени город (Константинополь – Новый Рим на Боспоре Фракийском – В. А. ), который был бы соперником Риму: они заключили с императором союз и привели ему для борьбы против разных племен 40 тысяч своих [воинов]. До настоящего времени в империи остается их войско; зовутся же они и до сего дня федератами» («Гетика»).

Вообще же политика первого христианского императора Рима была весьма разумной и направленной на развитие мирных римско-готских экономических отношений. Она оказалась весьма успешной. На протяжении последующих тридцати пяти лет на римско-готской границе не происходило достойных упоминания военных конфликтов. Эта фаза стала – скорее всего, вопреки желанию Константина Великого (между прочим, первым из римских императоров начавшего возводить варваров в консульское звание) – периодом вынужденного спокойствия и мира в жизни германцев, поселившихся на подступах к границам римской Фракии. И в первую очередь – в жизни готского народа. Для которого данный период стал решающей фазой формирования собственной государственности и укрепления его организационных форм.

О германских царях и вождях Тацит писал:

«Царей они (германцы – В. А. ) выбирают из наиболее знатных, вождей – из наиболее доблестных. Но и цари не обладают у них безграничным и безраздельным могуществом, и вожди начальствуют над ними, скорее увлекая примером и вызывая их восхищение, если они решительны, если выдаются достоинствами, если сражаются всегда впереди (первыми – фуристо! – В. А. ), чем наделенные подлинной властью».

Правда, если верить Тациту, готы (которых римский анналист, как мы помним, называет «готонами»), в отличие от прочих германцев, уже давно находились под жестким (т. е. достаточно централизованным) управлением. Вы еще не забыли, уважаемый читатель, приводившуюся в этой книге выше цитату из «Германии»:

«За лугиями живут готоны, которыми правят цари, и уже несколько жестче, чем у других народов Германии…»?

Так что вряд ли готы нуждались в дополнительном укреплении своей системы властных отношений. С другой стороны, Тацит в том же предложении пишет, что цари готонов правят ими «однако еще не вполне самовластно». А значит, у них оставалась еще возможность «укреплять и усиливать свое самовластие». Но даже ученые, настроенные к готам чрезвычайно благожелательно – например, Людвиг Шмидт – в своих описаниях ставят за приводимыми нам Иорданом именами готских «царей» знак вопроса. Ибо неясно, всей ли полнотой власти и какими именно властными функциями эти «цари» обладали. Да и нам представляется необходимым разобраться с содержанием понятия «царь» и «царская власть» у готов.

Пределы и объем царской власти у древних готов, очевидно, зависели от личностных качеств ее конкретного обладателя. Судя по всему, один знатный род, особенно почитаемый Иорданом – царский род Амалов (превратившийся в позднейшем германском историческом эпосе в род Амалунгов или Амелунгов) с течением времени, на протяжении целого ряда поколений, породил блестящую плеяду энергичных и подлинно призванных господствовать правителей. Хотя многие упомянутые хронистами готские владыки, несомненно, Амалами не были.

Конечно, генеалогию пересказывать сложно – даже библейские родословия воспринимаются как что-то очень монотонное. Поэтому мы не будем составлять на основе «Гетики» Кассиодора-Иордана или других источников  генеалогическое древо. А ограничимся лишь тем, что прокомментируем только особо выдающихся готских владык. Ибо, хотя в весьма импозантном царском родословце не все соответствует действительности и он, особенно в начале, содержит, вероятнее всего, мифические и легендарные имена, носители которых, может быть, и существовали, но не обязательно были прямыми предками или потомками друг друга – Амалы все-таки представляются виднейшим из царских родов германцев. Единственным, достаточно четко и на протяжении достаточно длительного времени просматривающимся в историческом контексте, чтобы поставить его вровень или хотя бы сравнить его с другими родами или династиями античных правителей. Прежде всего, следует обратить внимание на их родовое прозвание – ибо от Амалов, как уже уговорилось выше, произошли Амелунги-Амалунги героических германских саг.

Австронемецкий историк Рейнгард Венскус в статье «Амалы» изданного Гербертом Янкуном «Реального лексикона  истории германской древности»  высказал точку зрения, согласно которой Амалы не были первым готским царским родом. Автор столь смелого для энциклопедического словаря утверждения, по мнению других историков (например, Германа Шрайбера), не учитывал следующего обстоятельства. Царский дом Амалов, родоначальником которого считается Гапт (Гаут), правил готами на протяжении девяти поколений, прежде чем над ними воцарился Германарих – главный герой настоящей главы. Этому властителю, переселившемуся в мир иной (покончившему с собой или умершему от раны) в 376 г. на момент смерти было якобы «очень много» лет. Считается, что Германарих (в оригинальном тексте «Гетики» - Герменериг) родился никак не позже 300 г. по Р. Х. Значит, предшествующие ему девять поколений готских царей уводят нас в эпоху до Рождества Христова. Получается, что Амалы воцарились над готами в 120, если не в 140 г. до Р. Х. Т. е. в эпоху, предшествующую написанию Тацитом «Германии» и появлению источников, из которых римский историк черпал свои сведения о германцах. Значит, если до Амалов готами правили цари из какого-то иного рода, это было в совсем уж архаичную эпоху, на территории нынешней южной Швеции. Задолго до того, как готам пришла в голову мысль мигрировать через Янтарное море.

Если же начинать отсчитывать родословие готских царей  с Гаута, то получится, что Амал - властитель, давший царскому роду готов свое имя (что обычно случается с основателем династии), был его правнуком. Почему же готский царский род был назван не в честь своего основателя Гаута, а в честь его правнука Амала? Возможно потому, что этот царь правил во времена, когда готы готовились покинуть свои насиженные «гнезда» в устье Вистулы и в землях восточных эстиев, чтобы двинуться дальше на юг? Будущим переселенцам нужно было имя, напоминавшее им о покидаемой материковой родине. Может быть, именно по этой причине царское семейство именно тогда получило прозвание Амалов – в честь тогдашнего царя Амала?

Вскоре после Амала воцарился Острогота, которого Иордан, как нам известно, «возводит в правители» слишком рано. Получается, что между Остроготой и Амалом правил лишь один царь, что противоречит описанию тем же Иорданом боевых действий Остроготы в Дакии. В данной связи возникают большие сомнения, или просто путаница. Несколько менее туманной картина становится лишь, начиная с Атанариха, или же Афанариха - царя (?), которого христианские хронисты проклинают с таким же пылом, с каким они восхваляют Константина I Великого. Ибо Атанарих (возможно, сын Аориха) был врагом христиан и христианства, о чем мы с вами узнаем во всех ужасающих подробностях из следующей главы.

За Атанарихом (Атанерихом) воцарился Агиульф (Ахиульф, Аиульф), отец целого ряда известных нам по именам сыновей, сыгравших важную роль в готской истории. Один из них – Вультульф – основал одну, другой – Германарих – другую последующую линию Амалов. И тут картина становится настолько пестрой, что мы лучше воздержимся от комментариев. Чтобы, так сказать, не «ставить лошадь перед телегой». Ибо цари вторгшихся в «Готию» (Готтиуду) гуннов, начиная с Баламбера, начали брать себе в жены царевен из готского рода Амалов. Примеру гуннов последовали правители германских (вестготских, вандальских) и иранских (аланских) «варваров». Эта порой сбивающая нас с толку политика «перекрестных браков» привела к удивительному, на первый взгляд, казусу. Некоторые знаменитые цари вестготов – к примеру, Аларих II или Амаларих – оказываются, при ближайшем рассмотрении. Амалами, т. е. потомками царя остготов Остроготы. Одновременно в жилы представителей готского царского рода вливается свежая, хоть и чужая, кровь. Ибо за звучной латинской пометкой «экс конкубина»  (приведенной, например, при описании рождения ставшего впоследствии столь знаменитым царя италийских готов Теодориха Великого), скрывается потомство наложниц Амалов чрезвычайно неясного происхождения. Не говоря уже о многочисленных случаях породнения с франками, ругиями и бургундами, и даже с римским императорским родом Юстиниана и Феодоры.

Дадим еще краткое пояснение готским именам, звучащим «очень уж по-латински». Их форма связана с тем, что историки вроде Кассиодора и Иордана писали о готах на латыни. Но также и с тем обстоятельством, что вместо подлинных имен готских владык в генеалогии приведены их прозвища. Например, Амал Винитарий, храбрый царь, павший в 376 г. в битве с гуннами (о чем еще будет подробнее сказано далее), имел, видимо, еще одно имя. Ибо «Винитарий» - не имя собственное, а прозвище, означающее «Победитель венетов (венедов, вендов, антов)». А имя другого царя готов, «Вандаларий», соответственно – «Победитель вандалов». Готы, видимо, пытались перенять римский обычай давать своим повелителям почетное прозвище по названию побежденных теми народов, Императору, победившему готов – например, Клавдию II (предку Константина I Великого), и другим - почетное прозвище «Готик» («Готский», т. е. «Покоритель готов»). А императору, победившему сарматов – например,  Флавию Клавдию Константину II (сыну Константина I Великого) – прозвище «Сарматик» («Сарматский», т. е. «Покоритель сарматов»).

Еще не так давно скептики от истории считали единственными историческими личностями из длинного ряда готских царей только Теодориха, а из числа его предшественников – Германариха. Сегодня эта «гиперкритическая» точка зрения не разделяется уже почти никем. Как и в случае сверхкритического отношения к «Илиаде» и Библии, как раз последние десятилетия усердных исследований и проверок доказали, что генеалогия Амалов, приведенная Иорданом, гораздо более правдива, чем в свое время полагали критики (не говоря уже о гиперкритиках, всегда готовых в своем полемическом рвении «выплеснуть из купели вместе с крестильной водой и ребенка»!). А допущенные им неточности, в общем и целом, незначительны. Сложности возникают, прежде всего, при рассмотрении имен готских вождей, появляющихся у внушающих доверие историков вроде Аммиана Марцеллина. Можно предполагать, что их носили родичи Амалов, хотя точно установить их родственные связи и встроить их в систему родственных отношений готского царского рода очень трудно, если вообще возможно. Однако в общем можно сказать, что подобное царское родословие, длинное и разветвленное, как шумерские или египетские царские родословные, по меньшей мере, выделяет готов из числа так называемых «народов без истории». И это невозможно отрицать.

Конечно же, неплохо было бы иметь чуть больше сведений об истории хотя бы первоначального этапа формирования царской власти у готов, происходившего, очевидно, на протяжении IV в. п. Р. Х. Ибо наши представления о готах данного периода, силою вещей, носят односторонний характер. Мы как бы видим готов глазами наблюдателей, живших на южном берегу Дануба, или, по-готски - Донав(с)а – римских чиновников, географов, военных и хронистов. Хотя наверняка были и соглядатаи, внедренные римлянами в готскую среду, посланники, и купцы, посещавшие готские города, их записи, отчеты, доклады и путевые заметки (если таковые ими велись) до нас не дошли. Только Иордан, пользовавшийся, наряду с греко-римскими источниками, готскими героическими песнями, смог немного осветить сумрак карпатских лесов и заглянуть на другой берег Тираса (нынешнего Днестра - В. А. ), пограничной реки, разделявшей вест- и остготов, вглубь державы Германариха.

Похоже, что примерно к середине IV в. разделение между вестготами и остготами успело не только  произойти, но и закрепиться. Каждый из двух племенных союзов по благоволению судьбы возглавляли энергичные и опытные в науке правления владыки, пытавшиеся выковать из этих готских союзов если и не полноценные государственные образования, то, хотя бы, достаточно сплоченные властные структуры или организации.

Самым выдающимся правителем «древлян»-тервингов, везеготов или визиготов, которых мы для простоты и из уважения к давней традиции, именуем вестготами, был Атанарих, именуемый на римский лад Атанарием или Атанариком (даже вмешивавшийся во внутриполитическую борьбу, шедшую в Римской «мировой» империи, поддерживая претендента на римскую императорскую диадему – Прокопия). У «степняков»-гревтунгов, грейтунгов или остроготов, которых мы для простоты и из уважения к давней традиции, именуем остготами, таковым являлся Германарих, он же – Эрманарих, Эрменрих (у Аммиана), Герменериг (в оригинале текста Иордана), Эрманнерих  или Ёрмунрекк (в нордических героических санах).

Из этих двоих Атанарих представляется нам более интересным как личность. О внутренней проблематике этого «древлянского» владыки можно догадаться на основании следующего исторически засвидетельствованного факта:  он категорически запрещал римлянам именовать себя «царем». Оправдывая свой запрет отсутствием у него сакральных прав на ношение царского титула. Атанарих  желал, чтобы римляне называли его на своем, латинском, языке не «царь» (лат. «рикс» - согласно Гервигу Вольфраму, именно так во второй  половине IV в. произносился по-латыни этот титул, совпадая по звучанию с произношением на готском языке титула «реикс»-«рейкс»), а только «юдекс», т. е. «(верховный) судья» вестготов. «Ибо первое означает власть, а второе – мудрость». Хотя, по мнению Гервига Вольфрама, у весиев-тервингов не существовало должности постоянного «тиуданса», а были лишь «рейксы» (риксы) - цари в смысле «вожди» отдельных племен или родов (куни), и лишь в крайнем случае совет этих вождей и других представителей родоплеменной знати - синистансов (старейшин), или т. н. «наибольших», «величайших», «вятших» («маистансов», «меистансов», «майстансов», «мейстансов», «мейстов», «меистов», «маистов», «майстов» - ср. с позднейшим немецким «мейстер»-майстер» -, переосмысленных греческими хронистами в аналогичных по смыслу «мегистанов») - избирал - на ограниченный период времени! - «тиуданса» (временного «диктатора», если проводить аналогию с Римом республиканского периода). Видимо, именно поэтому Атанарих в грозном 375 г. , когда гунны вторглись в готские земли, передал (вольно или невольно) военное руководство своим «народом-войском» в руки более молодого Фритигерна, окрещенного по арианскому обряду. Последний (возможно, не получивший власть над «народом-войском» от Атанариха, а узурпировавший ее), правда, оказался столь же неспособным  отразить гуннское нашествие, как Атанарих и Германарих. Но зато Фритигерн сумел привести большую часть вестготов (христиан арианской веры, как и он сам) на земли Римской империи (изначально – с согласия римлян) и победить в полевом сражении под Адрианополем восточноримского императора Флавия Валента II, пытавшегося подавить волнения, вспыхнувшие среди готских беженцев вследствие неслыханных злоупотреблений «ромейских» провиантских чиновников (в 378 г. ). Атанарих в этом походе не участвовал, полагаясь на естественную оборонительную мощь труднопреодолимой Карпатской дуги. Отступив со своей частью вестготов за реку Гиерас (ныне - Когильник), готский «юдекс» осел на территории нынешней Трансильвании. И лишь зимой 380-381 гг. , видимо, в весьма почтенном возрасте, переправился через Истр, чтобы, с согласия восточноримского императора Флавия Феодосия I Великого, направиться в Константинополь. Император Феодосий (Теодосий, Теодозий), после подавления восстания враждебных  врагу христиан Атанариху готов Фритигерна (преимущественно – христиан арианского вероисповедания), стремясь предупредить возможность новых выступлений, пригласил поселиться на римской территории и Атанариха с его готами-язычниками. Таким образом, православный самодержец христианской Римской «мировой» империи создавал в лице готов-язычников Атанариха противовес готам-арианам Фритигерна.   Исторически засвидетельствовано, что 11 января 384 г. Атанарих торжественно вступил в Новый Рим на Босфоре, где был с великими почестями принят августом (или, по-гречески, севастом) Феодосием. Благоверный «василевс ромеев» лично вышел навстречу главному гонителю готских христиан. «Тиудансу», скончавшемуся уже через четырнадцать дней в столице Восточной империи. Не в меньшей степени, чем блестящий прием, величие римской императорской власти продемонстрировали государственные похороны, устроенные христианином Феодосием «нехристю» Атанариху. Правда, православный император Феодосий I любил ариан (злостных еретиков, с его точки зрения), не больше, чем Атанарих (преследовавший всех «своих» христиан, но, поневоле – ариан, составлявших среди них большинство; почему – мы скоро узнаем). Император Феодосий I сам шел на похоронах перед погребальными носилками готского «юдекса».

По Аммиану Марцеллину, «Атанарих был изгнан из родной земли ВСЛЕДСТВИЕ ЗАГОВОРА БЛИЗКИХ ЕМУ ЛЮДЕЙ  (выделено нами - В. А. ) бежал в Константинополь, где и скончался. С подобающим великолепием его погребение было совершено по нашему (тогдашнему римскому христианскому, т. е. православному! – В. А. ) обряду».

При упоминании о столь внезапной смерти столь высокопоставленной персоны в Константинополе всякий, прежде всего, невольно думает об отравлении. Именно этим способом в царственном граде на Босфоре предпочитали избавляться от «нежелательных элементов». Не исключено, что какой-нибудь ревностный приверженец христианства, решил отомстить Атанариху за жестокое преследование старым готским судьей христиан («лучше поздно, чем никогда»), подмешав малую толику «смертного зелья» в, вероятно, слишком обильное, да к тому же, непривычное для готского желудка, угощение. Вкусы и кушанья «ромеев» весьма отличались не только от тогдашних готских, но даже от наших современных. Чего стоит хотя бы знаменитый своим крайне специфичным вкусом (и зловоньем) рыбный соус «гарум», готовившийся из макрели и других скумбриевых, выдерживаемых, с потрохами, не менее полугода в глиняных чанах! Конечно, основная масса трудового люда, обдираемая налоговиками императора, как липка, перебивалась кое-как лепешками из муки грубого помола, кашей, зеленью, оливками, бобами. Зато на трапезах скоробогатых «новых римских», знати и уж тем более благочестивых императоров «ромеев» подавали подлинные кулинарные шедевры. Причем не просто какие-то спинки карпа в хиосском вине (любимое ПОСТНОЕ блюдо императора Констанция II, сына Константина I Великого), или суфле из луговых грибов (стоившее когда-то жизни цезарю Клавдию I, отчиму Нерона, столь любившего янтарь). А, скажем, считавшееся особо изысканным кушанье под названием «монокифрон», состоявшее из белых капустных кочерыжек, свиного сала, рыбы четырех сортов (стерлядь, сазан, горбыль и даже рыба-меч!), яиц и сыра разных видов. И все это готовилось в одном котле и подавалось на стол в одном блюде!  Как было готским «варварам», пусть даже самым знатным, с непривычки все это не только проглотить, но и переварить? Хотя вполне возможно, что дело не только в непривычной кухне. А просто зимнее путешествие из Дакии в Константинополь слишком утомило дряхлого готского «юдекса». Укатали сивку, как в пословице, крутые горки, так что вестготский «сивка», оттянувшись, так сказать, по полной в Новом Риме, пал жертвой инфаркта или же инсульта. Несмотря на то, что «юдекс» Атанарих умер, договор, заключенный покойным с Римской «мировой» империей, оставался в силе до самой смерти императора Феодосия I Великого. Многие знатные вестготы вступали в римскую армию и часто достигали видных должностей.

Об особом уважении, которым Атанарих пользовался у римлян, свидетельствует, прежде всего, то, что август Востока Флавий Юлий Валент II после трех не слишком успешных для римского войска походов на вестготов (с целью наказать их за посылку «ограниченного контингента» своих «воинов-интернационалистов» на помощь узурпатору Прокопию; успели ли вестготы повоевать под знаменами мятежника до его разгрома Валентом II, нам не известно, ибо ни один из авторов не сообщает об этом) был вынужден заключить с ними мир. Этот мир восточных римлян с готами был заключен на гребных судах (видимо, накрытых помостом)  посреди Истра, в равном удалении от территорий недавних противников, «чтоб никому не было обидно» (так же много позже – при заключении Тильзитского мира в 1807 г. – встретились посреди Немана императоры Наполеон и Александр). И всему миру стало ясно, что вестготы никакого поражения не потерпели. А император Валент никакой победы над вестготами не одержал (хотя после поражения мятежника Прокопия готы из шедшего ему на помощь «ограниченного контингента» были пленены войсками Валента и распределены по городам вдоль Дануба).

Как писала о мире, заключенным августом Востока Валентом II с  «юдексом» Атанарихом, в своей работе «Политические интересы поздней Римской империи в Северном Причерноморье» Ирина Евгеньевна Ермолова: «Новым по сравнению с предыдущим этапом истории в отношениях Римской империи с северопричерноморскими народами было то, что<…> после окончания военных действий был не только установлен мир и, как обычно, даны заложники <…>, но одновремннно были урегулированы торговые отношения готов с империей». Ведь запрет всяких торговых отношений, согласно Аммиану Марцеллину (утверждающему, кстати говоря, что до столкновения с «древлянами» Атангариха в 369 г. Валент напал на «воинственное племя гревтунгов», шедших, по мнению Гервига Вольфрама, на помощь тервингам), «ввергал варваров в крайний недостаток в самом необходимом», и послужил одной из серьезных причин прекращения войны.

В книге XXVII своих «Деяний» Аммиан писал:

«Император (Валент - В. А. ), человек недалекий, но вообще весьма трезво оценивавший положение дел, пока его не развратили льстецы, и он не истерзал государство достойными вечных слез убийствами, подверг этот вопрос тщательному обсуждению и решил, что следует дать готам мир. И вот с нашей стороны были посланы к ним Виктор и Аринфей, состоявшие тогда магистрами пехоты и конницы. Когда они подтвердили в своих донесениях, что готы согласились на предложенные условия, выбрано было подходящее место для заключения мира. И так как Атанарих заверял, что он связан страшной клятвой и заветом отца своего никогда не ступать на римскую землю и нельзя было его заставить, а императору было непочетно переходить к нему, то решено было, что они встретятся на гребных судах на середине реки. Император с оруженосцами с одной стороны и Атанарих со своими людьми с другой встретились для заключения мира, согласно условиям. Устроив это дело и получив заложников, Валент возвратился в Константинополь».

В этом кажущемся вполне достоверным и далеком от выражения каких-либо симпатий к готам фрагменте «Деяний» Аммиан изображает Атанариха достойным, во всем равным римлянам, военно-политическим противником. Римляне вынуждены послать в его земли своих переговорщиков (чего победители обычно первыми не делают, принимая посланников от побежденных). Ни в ходе предварительных, ни в ходе основных переговоров готский «юдекс» не предстает перед читателями «варваром». «Темным дикарем», которого без всякого труда обводят вокруг пальца императорские чиновники и военачальники («ипаты и стратиги»). Август Валент II вынужден пойти на то же унижение, на которое был вынужден пойти император и самодержец всероссийский Александр I в 1807 г. в Тильзите. Атанарих – живое подтверждение одного из наиболее оспариваемых историками утверждений Иордана: среди готов имелись высокообразованные люди, по праву считавшиеся учителями своего народа.

Август Феодосий I Великий – не столько победитель, сколько умиротворитель готов - был (подобно своему менее удачливому предшественнику Валенту II) вынужден «воленс ноленс»   удостоить Атанариха, именуемого то князем германских племен, то – «судьей», великих почестей, как равный – равного. По сравнению с Атанарихом, другой владыка готов - Германарих (вошедший в историю, прежде всего, благодаря совершенному им, из страха перед гуннами, самоубийству – если верить Аммиану), кажется более великим и могущественным. Но в то же время – и более архаичным, своего рода пережитком более древней эпохи германской истории. Хотя именно Германариху довелось «выковать своим мечом» первую германскую великую державу и сохранять ее целостность до конца своей жизни. Как долго - мы сказать пока, увы, не можем. Ибо между ста десятью годами, которые щедро отводит Германариху в «Гетике» Иордан (в столь продолжительный срок жизни готского царя сегодня мало кто верит), и шестьюдесятью-семьюдесятью годами, вполне достаточными для того, чтобы назвать прожившего их государя «очень старым», «достигшим преклонного возраста», остается примерно тридцатилетний «люфт», или «просвет». Но, как бы то ни было, можно считать, что носителя верховной власти над «зоной остготского влияния»  на протяжении большей части IV в. вплоть до катастрофы 375-376 гг. , связанной с гуннским нашествием, звали Германарих. Хотя по-готски его имя звучало скорее всего как «Аирманареикс». Интересно, смог бы он, в менее преклонном возрасте, отразить гуннский натиск? Могли ли гунны напасть на остготов в молодые годы Германариха, скажем, в 365 или в 370 г. ? Исследователи не устают задавать себе и другим подобные вопросы, хотя навряд ли можно надеяться получить на них ответ. История вещает нам устами Аммиана Марцеллина в книге XXХI его «Деяний»:

«И вот гунны, пройдя через земли аланов, которые граничат с гревтунгами (остготами – В. А. ) и обычно называются танаитами, произвели у них страшное истребление и опустошение, а с уцелевшими заключили союз и присоединили их к себе. При их содействии они смело прорвались внезапным нападением в обширные и плодородные земли Эрменриха (Германариха – В. А. ), весьма воинственного царя, которого страшились соседние народы, из-за его многочисленных и разнообразных военных подвигов».

Итак, по неопровержимому свидетельству римского военного историка, Германарих на протяжении своей долгой жизни и долгого успешного правления, постоянно проявлял мужество, вселял в соседей страх и трепет перед готами, уважение к готскому имени, неустанно сплачивая созданную им готскую державу. Царство, пределы которого достигали оставленных готами областей к северу от Данпарстадира и даже Янтарного моря. Где еще оставались не ушедшие в поход на юг «рейдготы»- «гнездюки». Эта великая «варварская» держава  (следующую создаст царь гуннов с готским именем Аттила), разумеется, не имела границ в современном смысле этого слова. Да и основа, на которой Германариху удалось сплотить ее и удерживать от распада, должна рассматриваться с учетом тогдашних условий. Под тогдашним, а не современным углом зрения. Готский царь вполне довольствовался регулярной данью, получаемой им в Данпарстадире от покоренных племен. На большее его власть, особенно в отдаленных областях – к примеру, у эстиев в устье Вистулы - и не претендовала. С другой стороны, не подлежит сомнению и то, что в менее отдаленных областях он вел войны, покоряя народы, многие из которых, несомненно, не были связаны ни с готами, ни вообще с германцами, общим происхождением.

В годы Второй мировой войны опьяненные своими первоначальными успехами подданные гитлеровского «Третьего рейха (райха)»  (именуемые Местоблюстителем Патриаршего престола митрополитом Сергием Страгородским «безбожными готами») стали свидетелями того, как рухнул германский Восточный фронт. Фронт, простиравшийся от Финляндии до Чёрного моря (говоря словами популярной в то время немецкой солдатской песни). Невзирая на все ухищрения изощренной и, надо признать, весьма эффективной (фактически, до самого конца войны) геббельсовской пропаганды, этот фронт не мог не рухнуть.   В 1942-1943 гг. он начал рушиться, чтобы окончательно развалиться в 1944 г. , под ударами превосходящих сил советской Красной армии. Но, даже если представить себе – хоть история и не знает сослагательного наклонения! – что немцы смогли бы удержать тогда Восточный фронт, он все равно неминуемо рухнул бы пятью или шестью годами позже. Рухнул бы даже без активных наступательных действий советских войск. Просто в силу своей чрезмерной для немцев протяженности, неблагоприятных для них условий местности («в России нет дорог, есть только направления»)  и климатических условий («генерал Грязь» и «генерал Мороз»). Как говорится, «что русскому здорово, то немцу смерть!»…

Между тем - при всей условности, возможно, некорректности или даже недопустимости подобного сравнения с точки зрения реальной истории! - Германарих как-то ухитрился, со своими несравненно слабейшими (во всех отношениях) силами, чем силы германского вермахта и армий стран – союзниц гитлеровского «Тысячелетнего рейха», на протяжении почти столетия удерживать именно этот «Восточный фронт», простиравшийся «от Финляндии до Черного моря»!  Разумеется, удерживаемый властителем позднеантичных готов «фронт», рухнувший, в конце концов, под гуннским натиском,  был не сплошным, как фронт, удерживаемый германскими войсками Гитлера (менее трех лет)  через шестнадцать веков после падения державы готского царя. «Фронт», удерживаемый в IV в.   Германарихом, опиравшимся на покоренные им народности, представлял собой скорее отдельные опорные пункты, островки готского владычества в море (или, если угодно, болоте)  разноязыких иноплеменников (тоже, кстати говоря, не слишком многочисленных).   Тем более, что покоренные им племена, похоже, то и дело восставали. Локализация покоренных Германарихом, согласно Иордану, северных народов приводит нас в области, расположенные в двух тысячах и более километров от основной области расселения готов на территории нынешней Южной Украины. Размеры подвластной готскому царю территории оказываются слишком обширными, чтобы не заставить многих историков (например, академика Б. А. Рыбакова) усомниться в их достоверности. Тем не менее, ничто не мешает нам признать, что готы  предприняли такую попытку. В пользу нашей версии говорит следующее. Подконтрольная готам Германариха область Нижней Оки  простиралась вплоть до Волги (именуемой в древности, до прихода кочевых булгар-болгар, по которым ее переименовали, «великой рекой Ра»). А затем – от излучины Волги вверх по течению Камы и далее за притоки Камы – реки Чусовую и Белую – до золотоносных Уральских (в древности – Рифейских, или Рипейских) гор. Благодаря своим месторождениям драгоценных металлов (прежде всего – залежам золота и серебра) и высоко ценившихся в Древнем и Античном мире самоцветов (яшмы, малахита, изумрудов и др. ) эти земли (подобно Янтарному берегу) с незапамятных времен привлекали торговцев, совершавших ради наживы столь дальние путешествия. Не менее ценными предметами вывоза из данных областей были продукты бортничества (пчеловодства) – мед и воска, а также пушнина. Весьма вероятно, что высылаемые готами военные экспедиции были направлены на захват в готские руки этой торговли и использования ее для собственного обогащения. Эта цель вполне могла быть готами достигнута. Судя по сохранившимся памятникам черняховской культуры, готы - сильнейший, по общему мнению римлян, эллинов и варваров, из  германских племенных союзов - обладали всеми военными и интеллектуальными возможностями для распространения своей власти на столь обширные территории и удержания их в зависимости от себя. И, разумеется, не стоит – повторим это еще раз! - подходить в державе Германариха с современными мерками. Скорее следует говорить об остготском протекторате – в частности, в Прикамье. После того, как царь остготов, силами своих войск, ядро которого составляли тяжеловооруженные, по сарматскому образцу, конные копейщики, поставил в зависимость от себя народы Севера, он покорил германское племя герулов-эрулов-элуров в низовьях Танаиса.   Борьба, которую Германариху пришлось вести с царем герулов Аларихом (тезкой царя вестготов, взявшего впоследствии Ветхий Рим), была крайне жестокой. Из «Гетики» Иордана следует, что Германариху было очень нелегко покорить герулов: словами «Herulorum cedes» («побоище, резня эрулов») Иордан как бы подчеркивал значительность победы, одержанной готским царем. То обстоятельство, что готы Германариха сперва отправились походом далеко на северо-восток, и лишь затем покорили своих ближайших соседей герулов, может быть связано с тем, что, прежде чем поставить герулов на колени, Германарих счел необходимым полностью уничтожить их экономическую базу, лишив эрулов транзитной торговли с народами Поволжья. В результате победы над герулами готы смогли контролировать все торговые пути от излучины Волги вниз по течению до Дона и Черного моря.

Никому из предшественников Германариха – ни Гапту (Гауту), ни Хулмулу (Гулмулу), ни Хисарне (Гизарне), ни прочим, как бы их ни звали, не удалось объединить племена, которыми они правили, в подлинную державу.   Честь этого невероятного достижения, потребовавшего приложения почти сверхчеловеческих сил  (учитывая обстановку той, мягко говоря, беспокойной древней эпохи) досталась Германариху. Сначала он покорил те племена остготов и их соседей, что еще не признавали власти рода Амалов.   Затем – целый ряд  (прото)славянских (венетских, по Иордану, или венедских, но никак не вендельских и не вандальских), угрофинских и даже балтийских народностей, включая эстиев. Как уже говорилось, к середине IV в. род Амалов  в его лице властвовал  над крупнейшей из тогдашних германских держав. Власть Германариха простиралась на земли от нынешнего Финского залива до Евксинского понта. Включая большую часть европейской территории современной России и Украины. Согласно «Гетике», остготский царь за годы своего долгого правления покорил следующие племена: гольтескифов (Goltescytha), тиудов (Thiudos), инаунксов (Inaunxis), васинабронков (Vasinabroncas ), меренсов (Merens), морденсов (Mordens), имнискаров (Imniscaris), рогов (Rogas), тадзанов (Tadzans), атаул (Athaul), навего (Navego), бубегенов (Bubegenas), колдов (Coldas).

Попробуем истолковать эти приведенные в «Гетике» этнонимы (?):

Гольтескифы – «золотые скифы», ибо Golt или Gult(an) значит по-готски: «золото» - вероятнее всего, народы, проживающие в областях уральских золотых месторождений. «Скифами», в широком смысле, как известно, все античные авторы называли жителей всех территорий, лежащих севернее Понта Евксинского и простиравшихся до Ледовитого океана, Сибири и степей Центральной Азии («восточные скифы» - азиатские саки и массагеты, «северные» - аримаспы, исседоны и т. д. ). Название «тиуды» (в готском и других германских языках – «народы»), видимо, относится к «гольтескифам». То, что в списке данников Германариха «гольтескифы» и «тиуды» перечисляются раздельно, как разные народы-данники, очевидно, объясняется ошибкой переписчика. Изначально в «Гетике» у Иордана было написано: «народы гольтескифов» (Goltescytha Thiudos).   Впрочем, по другой версии, «тиуды» - это «чудь» древнерусских летописей и сказаний, финноугорские народы (или один из них), чей этноним (?) созвучен собирательному названию целого ряда племен и народов, как правило, прибалтийско-финской группы угрофинской общности, но не только: «чудь белоглазая» - дославянские жители современной Архангельской области России, «чудь заволочская» (впервые упомянутая в «Повести временных лет» XI века) - древнее дославянское население Заволочья - и др. Правда, при рассмотрении данной, второй версии остается непонятным, почему пришедшие впоследствии в места обитания «чуди» восточные славяне, предки русского народа, назвали автохтонов своей новой родины этнонимом однозначно германского, готского происхождения (ведь сами себя указанные угрофинны «чудью» никогда не называли). Данное загадочное обстоятельство заставляет отдать предпочтение первой версии. Мы затрудняемся «расшифровать» этноним «инаунксы», однако считаем возможным локализовать их рядом с «народами золотых скифов». Ибо перечень зависимых от Германариха народов явно составлен Иорданом по принципу соседнего проживания. «Васинабронки» же суть «ВасинаБ(Э)Ронки», т. е. , согласно результатам лингвистического анализа этнонима - жители равнинной страны с пышными травами, богатой водоемами и местами заболоченной, чьим тотемным зверем является медведь («бэр»). А по истолкованию академика Бориса Александровича Рыбакова, «васинобронки», как и в случае «гольтескифов» - сведенные, по ошибке переписчика, в один этноним «весь» (вепсы - финское прибалтийское племя, предки нынешних вепсов и части карел) и «пермяки» (пармаэки, финноугорская народность  коми). «Меренсы» и «морденсы» - поволжские финноугорские народности меря и мордва. К финно-угорской этнической группе принадлежат и следующие за ними в списке Иордана «имнискары» - бортники (пчеловоды), именуемые в Древней Руси «мещерой», «мещеряками». Хотя некоторые авторы – к примеру, Александр Николаевич Азаренков, сближают мещеру-мещеряков с мадьярами-маджарами-уграми-венграми. «Роги» (Rogas) и «тадзаны» (Tadzans) – явно очередная ошибка переписчика. Как и в случае с «гольтескифами» и «тиудами», эти ошибочно написанные раздельно (да еще и некорректно) слова следует свести воедино – тогда из совершенно непонятных  Rogas и Tadzans получится ясное и понятное Roastadjans, т. е. «обитатели берегов Роа». Или Ра – нынешней реки Волги, не раз менявшей в истории свои названия, одним из которых было Итиль, Эдиль, Атель или Атиль – в честь повелителя гуннов Аттилы. «Атаул» (в некоторых тюркских языках - «передовой отряд», «передовое кочевье») – вероятно, передовое кочевье какого-либо тюркского народа, ставшее, возможно, полукочевым-полуоседлым (как впоследствии – тюрки-якуты). Или же «посаженное на землю» готским царем. Так впоследствии древнерусские князья «сажали на землю» подчиненных ими тюркских кочевников – берендеев, торков, черных клобуков и проч. Согласно толкованию академика Б. А. Рыбакова, «атаул» - водюл(ы), т. е. водь, финно-угорское племя. «Колды» же - голядь (галинды, балтоязычное племя). Под «бубегенами» скрываются хорошо известные античным авторам певкины -  древнее германское (скорей всего) племя. Певкины входили в упоминавшийся выше племенной союз бастарнов (порой их прямо идентифицируют с бастарнами) и приняли, по мнению многих, участие в этногенезе славян. Определить этническую принадлежность «навего(в)» мы, признаться, затрудняемся. Да и вообще, дошедшую до нас от Иордана информацию о размерах державы Германариха нельзя полностью подтвердить археологически. Северная граница черняховской культуры, с которой связывают готов, в то время не доходила ни до Балтийского моря, ни до Урала. Подобно тому, как «Гетика» различает «собственные народы» царя готов Германариха и покоренные им народы Скифии и Германии, существует также разница между областью расселения готов в собственном смысле слова (т. е. культурами черняховского круга), и сферой влияния державы Германариха. Как говорится, тема еще ждет своих исследователей… Более важным  представляется  нечто другое.

Через тысячу шестьсот лет после самоубийства готского царя Адольф Гитлер (кстати говоря, тоже покончивший с собой, причем при аналогичных обстоятельствах), мечтавший о «тысячелетнем рейхе», провозгласил германскую державу от Прибалтики до Крыма будущим ареалом, жизненным пространством, «лебенсраумом» для немецкого народа. Но того, чего Гитлеру не удалось добиться с помощью танковых клиньев и пикирующих бомбардировщиков, как ни странно, удалось  добиться не имевшему ни танков, ни «штук»   легендарному Германариху. Правда, всего на несколько десятилетий. Пока по его душу не явились гуннские «видимые бесы».

«Влечение к военным предприятиям волновало весь варварский мир, и спокойствие Галлии и Италии было нарушено переворотами, происшедшими на далеких окраинах Китая. Бежавшие от победоносного врага гунны направились к западу, и этот поток разрастался от беспрестанно присоединявшихся к нему пленников и союзников. Племена, спасавшиеся от гуннов бегством, в свою очередь воодушевлялись жаждой завоеваний; бесконечные толпы варваров обрушивались на Римскую империю с постоянно возраставшей тяжестью, а если самые передовые из них были уничтожены, то вакантное место немедленно замещалось новыми хищниками», писал Эдуард Гиббон в своей «Истории упадка и крушения Римской империи».

«Пораженный силой этой внезапной бури (нашествия гуннов в союзе с покоренными ими аланами – В. А. ), Германарих в течение долгого времени старался дать им решительный отпор (вариант перевода: «устоять перед натиском объединенных гуннов и аланов» - В. А. ) и отбиться от них; но так как молва все более усиливала ужас надвинувшихся бедствий, то он положил конец страху перед великими опасностями добровольной смертью» («Гетика»).

Итак, смерть Германариха произошла еще до смерти Атанариха. И эта смерть царя остготов представляется не менее загадочной, чем смерть вестготского «судьи». Нам, разумеется, известно, что римляне, попав в безвыходное положение или разбитые в бою, порой кончали с собой при помощи меча или кинжала (Брут, Катон, Антоний, Вар, Нерон, Отон и многие другие). У них (как и у греков) это считалось достойным способом уйти из жизни. Но именно у них. Не у германцев.

Некоторые позднейшие историки дают приведенному выше фрагменту труда Аммиана следующее истолкование. Угроза гуннского нашествия возникла совершенно неожиданно для Германариха. И потому была, вероятно, переоценена дряхлым остготским царем. Не видя способов предотвратить внезапную угрозу, старик пришел в отчаяние.   Хотя,  с другой стороны, согласно тому же Аммиану, «в течение долгого времени» старался дать тем же гуннам «решительный отпор и отбиться от них»! Старцу было необходимо принять решение, от которого зависела судьба его многоплеменной державы. Страх ответственности привел Германариха к душевному кризису. К некому нервному срыву. Не выдержав стресса, он совершил самоубийство. А фактически - «побег» от пугающей реальности. Побег туда, где никаким гунны было его не достать.   Иные думают, что царь остготов добровольно принес себя в жертву. Ради победы своего войска над гуннами. Видя, что готы терпят поражение, и желая  самоубийством умилостивить богов. Чтобы боги, удовольствовавшись его жизнью, все-таки даровали готам победу. Подобные добровольные само-жертвоприношения практиковались в разное время и у разных народов. Включая древних греков и римлян. Достаточно вспомнить греческие мифы Фиванского цикла,  «Историю Рима от основания города» Тита Ливия и др. источники.

Но, если перечитать выдержанное в довольно-таки странном тоне сообщение Аммиана, может показаться, что ему самому не очень-то понятен смысл описанного им события. В самом деле. Воинственный царь воинственных германцев, проведший всю свою долгую, особенно по тем далеким временам жизнь, в боях и походах – неизменно славных и победоносных для него! -, вдруг не решается в последний раз, быть может, в своей жизни, скрестить оружие с врагом!  А ведь известно: кто-кто, а уж древние германцы не могли себе представить лучшей смерти для всякого уважающего себя не только царя, князя, герцога, но и простого воина (а воином у них считался всякий свободный мужчина, облеченный, в силу своего статуса, правом носить оружие и участвовать в военных походах!), чем славная, почетная, «мужская»  смерть с оружием (желательно, окрашенным кровью сраженного врага) в руках на поле брани. А не позорная для воина «соломенная смерть»  от старости или болезни. Мало того! Даже почувствовав приближение смерти в мирное время, от той же старости или болезни, германский воин брал в руки меч или копье и, воздев его к небу, умирал с именем Вотана (у северных германцев – Одена, или Одина), бога воинов и мертвых, на устах.

И разве могло «трусливое», с готской и вообще с германской точки зрения,  самоубийство (в отличие от представителей, других народов, с которыми воевали римляне – например,  пунийцев или даков, да и самих римлян,  в сходных ситуациях – нам не известны случаи, когда бы германцы кончали с собой, чтобы не попасть в плен)  сравниться с гибелью в честном бою?  С гибелью от вражеского оружия. Гибелью, открывавшей воину,  павшему со славой, прямой путь в загробный мир. Путь к веселой и разгульной жизни в чертоге павших героев-эйнгериев. Воинов, избранных богом-кудесником Вотаном для своего войска «живых мертвецов», приберегаемого для финальной битвы с силами зла в день Рагнарёка - Гибели (Сумерек) богов. Путь к загробной жизни, полной пиров с богатырями прежних времен, рогов с медом и пивом. Полной сладостных утех с постоянно обновляющими свою девственность дочерьми Одина – божественными амазонками-валькириями. И постоянно возобновляющихся сражений друг с другом!

Как бы то ни было, воинственный седобородый готский старец обладал исключительной жизненной силой. Данное обстоятельство играет немаловажную роль в объяснении самими германцами причин загадочного ухода – нет, бегства готского царя в загробный мир. В то, что он покончил с собой, устрашившись врага, естественно, не мог поверить никто, осведомленный о подвигах Германариха. Кто мог всерьез поверить, что правитель и военачальник, всю свою жизнь проведший в войнах и только лишь благодаря этим, выигранным им, войнам, сумевший создать свою громадную державу, скрепленную силой его победоносного оружия, бросился на собственный меч (или, по-готски, «меки»)? Не вонзив свой острый «меки» предварительно как можно глубже в гуннскую или аланскую грудь? Что Германарих, мужественно противостоявший  гуннам и аланам,  вдруг ни с того ни с сего прекратил им сопротивляться, внезапно вняв молве о связанных с их нашествием «ужасных бедствиях»? Хотя он, уже вступивший в вооруженную борьбу с гуннами и гуннскими союзниками, никак не мог об этих приносимых ими бедствиях не слышать?! Известие о самоубийстве Германариха стало наиболее убедительным и широко известным свидетельством страха перед гуннами и ужасающего воздействия молвы о гуннском массовом терроре на всех современников. Но именно поэтому ему отказывались верить соплеменники самоубийцы, как и прочие германцы. Для готов смерть их величайшего царя должна была иметь иные причины.

Объяснения народными массами исторических событий, не подкрепленные надежными и убедительными доказательствами, историки называют легендами или сказаниями. Легенды и сказания так, сказать, «заполняют бреши». Ликвидируют «белые пятна истории». Удовлетворяют определенные потребности коллективной памяти народа. Но, чтобы выполнять эту задачу, они не должны быть выдуманными от начала и до конца, Не должны быть полностью и заведомо вымышленными. В отличие от сказок. То, что призвано выполнять указанную задачу, должно звучать достоверно. И соответствовать хотя бы некоторым известным фактам.

Поэтому-то создание легенды вокруг столь выдающейся фигуры эпохи Великого переселения народов, как царь остготов Германарих  (не только слывший, но и бывший, несомненно, не только грозным полководцем, наводящим страх на внешних врагов, но и свирепым тираном для своих подданных), имеет выдающееся значение со всех точек зрения. В т. ч. и с точки зрения изучения отношения к гуннам народов, пострадавших от гуннского нашествия. О не описанной подробно пером историка фазе гуннского нашествия (поскольку эта фаза пришлась на время до начала вторжения гуннов в земли римлян, где имелись историки, способные это вторжение гуннских «кентавров» подробно описать) – первом вооруженном столкновении гуннов с готами -  у нас имеются лишь предельно лаконичные сообщения античных авторов. А вот в германском героическом эпосе память об этом важнейшем событии IV в. , напротив, сохранились. Рассмотрим свод героических сказаний о Германарихе  (напомним, что у Иордана в «Гетике» он именуется  буквально «Герменериг»; в древнейшем из германских эпосов – англосаксонском эпосе «Ведсид» - «Эорманрик»;  в древнейшей эддической песни «Речи Хамдира» - Ёрмунрекк(р)»; в древнеанглийском эпосе «Беовульф»  - «Эрменрек», в действительности же его имя произносилось по-готски скорее всего как «Аирменереикс»), дошедший до нас лишь в позднейших переложениях, а также согласно его нордическую (северогерманскую, скандинавскую, исландскую) редакцию. Согласно им, при дворе Германариха жила красавица по имени Сунильда (Свенильда, Свенельда, Сванхильда, Сванхильд, Свангильда, Шванхильда или Шванхильд, в разных сагах, песнях и других источниках – по-разному), происходившая из покоренного им рода (или народа) росомонов. Многочисленных спекуляций о происхождении этнонима и народа росомонов, попыток доказать родство росомонов с роксоланами (россо-аланами), русколанами (русо-аланами) или древними рус(с)ами-рос(с)сами, а рус(с)ов-рос(с)ов – со славянами мы здесь касаться не будем, ибо это увело бы нас слишком далеко в сторону от основной канвы нашего повествования. Хотя теоретически возможно все. Тем более, что на эту тему и без нас исписано множество страниц. Так, например, наш соотечественник, философ, герменевтик и историософ Леонид Александрович Гурченко, вообще не считает росомонов отдельным племенем или народом, утверждая в главе «Кто вдохнул варягам-руси имя Русь» своей книги «Вынуть дьявола из мелочей», со ссылкой на статью Ирины Владимировны Зиньковской «К вопросу о росомонах Иордана в свете древне-германской эпической традиции», опубликованной в 2008 г. в Воронеже в сборнике трудов, посвященных памяти Андрея Олеговича Амелькина «История общественного сознания»: «Росомоны, к примеру, на поверку оказались не названием этноса, а готским термином, обозначающим придворных Эрманариха. Rohsns = др. греч. ойкос, «двор» - «дом», семья, род»; «ойконрос» - «стерегущий дом, страж дома»;  manna – «муж». Rohsomannos (росоманнос) -  rosomoni (росомони) по-готски могло означать «люди двора»,  «дворские люди», т. е. «дворяне», «придворные». Аналогичным образом впоследствии придворные вестготских царей Испании именовались «гардингами», от слова «гард(с)», т. е. «град», «двор».   Но это так, к слову…

По Иордану, жившему через много столетий после Германариха и считающего росомонов «народом», «родом» или «племенем», супруг Свенильды, чье имя очень напоминает имя соратника (или соратников) русских князей Игоря-Ингоря-Ингвара Старого, Святослава и Ярополка – Свенельда (или Свенельдов ), был чем-то вроде постоянного посланника этого (на)рода при дворе царя остготов. И покорно исполнял все его приказания. Германарих часто отсылал его с разными поручениями к росомонам. Ибо в отсутствие мужа красавица Свенильда оставалась без опеки при дворе остготского царя. И могла  невозбранно посещать его опочивальню. Ведь Германарих обращался с женщинами не иначе, чем с покоренными им народами. Он был их повелителем, берущим все, что пожелает. Существуют даже такие редакции этого сказания и такие толкования истории о Свенильде, согласно которым властный сластолюбец Германарих не пощадил даже чести собственной дочери. Поскольку она была рождена ему не законной женой, а наложницей.   Свенильда (имя которой истолковывается как «дева-лебедь», «лебедка», от «свен» - «лебедь»), отличалась не только красотой, но и умом. Или, если угодно, коварством и хитростью. Она пользовалась своей близостью к готскому владыке, чтобы, уединяясь с ним для плотских утех, выведывать у старца все, что ее интересовало. С учетом данного обстоятельства версия, что Германариху было в описываемое время сто лет – не говоря уже о ста десяти! – представляется крайне сомнительной. Дело ведь происходило накануне гуннского нашествия, которого остготский царь не пережил! Неужели он почти до самой своей гибели вел активную половую жизнь – в стодесяти- или даже столетнем возрасте? «Не то, что нынешнее племя! Богатыри – не вы!. . » Как бы то ни было, Свенильда запоминала все, что ей удавалось подслушать из бесед царя со своими советниками. И использовала полученные столь хитроумным образом сведения на пользу своему (на)роду. На пользу росомонам. Задумавшим поднять, с ее помощью, восстание против Германариха.

Однако восстание «вероломного племени» (по Иордану) росомонов было подавлено готским владыкой. Как и многие другие восстания, происходящие в обширном царстве Германариха. Готский царь, оскорбленный не только как властитель, но и как мужчина, измыслил для коварной, вероломной, обольстительной Свенильды страшную, позорную, мучительную казнь. Очевидно, ее измена ранила старца больнее, чем, скажем, измена какого-либо из подчиненных, будь он даже высокого ранга. Ведь росомонка отдавалась Германариху, как выяснилось, не по любви, а лишь с целью выспросить и обмануть его. Перед лицом всего двора красавицу раздели догола и привязали крепкими веревками к четырем горячим жеребцам. Под ударами бичей кони разбежались на все четыре стороны. Разодрав злосчастную Свенильду, на глазах разгневанного Германариха и всех его придворных, на четыре части. Так что руки и ноги оторвались от ее прекрасного тела. Как и при казни злополучного Дамьена, покушавшегося на жизнь французского короля Людовика XV Бурбона в XVIII в. , тем же самым способом – четвертованием конями.

Эта история кажется, на первый взгляд, похожей на сказку. Однако именно избранный готским царем для Свенильды истинно «варварский» и, прямо скажем, зверский способ казни принадлежит к числу несомненных свидетельств в пользу историчности, т. е. подлинности ядра данного сказания. Ибо автору «Гетики»  Иордану, приведенную которым версию мы, дополнив ее другими редакциями саги, положили в основу нашего рассказа, никак не могло быть известно нечто, известное нам. То, что еще в эпоху франкских царей из дома Меровингов именно таким – варварским (без кавычек), на наш взгляд - способом было принято казнить женщин. В особенности – преступниц знатного рода, вроде царицы  Брунегаут (Брунгильды), за убийство десяти членов франкской царской семьи. От Меровингов этот мучительный вид казни переняли и их преемники из династии Каролингов.   Казнившие этим способом не только женщин, но и мужчин. Если верить «Песни о Роланде», по приказанию императора Карла Великого был четырьмя конями растерзан на части изменник Ганелон. Погубивший при отступлении франкского войска его арьергард во главе с графом Хруодландом-Роландом.   О казни Дамьена в правление династии Бурбонов уже говорилось выше.

В общем, Свенильде был уготован, разумеется, страшный и привлекший всеобщее внимание, но все-таки достаточно обычный для готов способ казни. Она погибла смертью изменниц из ближайшего царского окружения. И даже из царской семьи. И орудием ее казни были кони, считавшиеся у древних германцев (как, впрочем, и у других народов индоевропейского корня)  священными животными.

Возможно, у Германариха имелся и еще один повод учинить Свенильде столь жестокую казнь. А именно – дать урок потенциальным изменникам, вселив в них страх перед карающей десницей готского царя и ожидающим их жестоким наказанием. Весть о столь зверской расправе далеко разнеслась и надолго запомнилась. Ведь у народов позднеантичной Европы еще не было ни газет и журналов, ни телевидения, ни кино, ни видео, ни Интернета. Поэтому события такого рода врезались в память всех, до кого доходила весть о них, несравненно сильнее, чем у наших современников – жертв «клипового» восприятия окружающего мира…

Поэтому молва о мучительной смерти Свенильды неизбежно дошла и до ее далекой родины. Вероятно, ее соплеменников (оставим в стороне вопрос, были ли это легендарные «росомоны» или какое-нибудь сарматское племя) особенно возмутило то, что весь двор Германариха, сотни остготов, наслаждались зрелищем публичной казни Свеннльды. Идти на открытый мятеж было бессмысленно. Германарих без труда смирил бы непокорных данников так же, как уже смирял их и другие племена до них. Поэтому ближайшие родственники «лебедки» - либо два брата, либо три брата казненной, либо два брата и супруг Свенильды – отправились в Данпарстадир, проникли в «киевский» дворец остготского царя, подстерегли его в темном закоулке и нанесли старцу тяжелое ранение. Если верить «Гетике» - «вонзив ему в бок меч». Что помешало Германариху, страдавшему от тяжкой раны, лично возглавить свое дотоле непобедимое войско в войне с гуннами.

В дни военной страды той далекой эпохи  цари и вожди были обязаны пребывать всегда в гуще схватки. «Впереди, на лихом коне». В самом опасном месте кровавой сечи. Да и могло ли быть иначе? Как мы помним, немецкое слово «фюрст» («князь», «государь». «монарх»), происходит от древнегерманского «фуристо», т. е. «первый (в воинском строю»). И означает, соответственно, «передовой боец»! Как, кстати, и латинское слово «принцепс» (от которого происходит слово «принц») - один из титулов римских императоров. Ведь «принцепсами», или «принципами», как мы знаем, изначально назывались воины первой шеренги древнеримского легиона, передовые бойцы. А слово «герцог», аналогичное латинскому «дукс»  -«вождь», предводитель (войска)» - происходит от древнегерманского «герицого», Что означает: «выступающий впереди (во главе) войска». Опять-таки – передовой боец! А иначе – какой же ты царь?

Осознав свою неспособность возглавить, как и встарь, во всеоружии, верхом на боевом коне, поход остготского народа, Германарих совершил самоубийство. Не из страха. А чтобы освободить место для нового, полного сил, царя. Хотя самоубийство Германариха и привело, в конечном счете, к гибели остготского царства, его доброе имя и честь были сохранены. Ибо он действовал не из «гуннобоязни», а из добрых побуждений.

Нетрудно догадаться, как доволен был Иордан этим объяснением. Оно давало ответы на все недоуменные вопросы, придавая позорному поражению романтический ореол с оттенком мрачного трагизма. Не тускневший от того, что столь великий государь, как Германарих, все же представал таким жестоким. Германские «судебники» предоставляли обманутым супругам право самим наказывать своих неверных жен за измену, изобретая для них наказания по своему собственному усмотрению. В эпоху Средневековья разгневанные рогоносцы так и поступали. Например, короли Артур Британский и Марк Корнуэльский приговорили своих жен-прелюбодеек Гиневру и Изольду (изменивших им, соответственно, с доблестными рыцарями Ланселотом и Тристаном) к сожжению на костре.   Но это так, к слову…

Герман Шрайбер, известный немецкий специалист в области изучения культуры и истории германцев, выдвинул тезис о глубокой древности эпоса о Эрманрихе-Германарихе. При этом он особо подчеркивал соответствие его содержания идеалам германских народов: «Нашему взору предстают великая держава Эрманриха и неудачная попытка восстания порабощенного племени. Удары братьев-мстителей поразили в Эрманрихе не только личного, но одновременно и политического врага. Этот соответствующий народным представлениям, подспудный мотив покушения мы склонны считать весьма древним. Мрачный образ великого царя готов, превалирующий во всех эпических сказаниях германцев об Эрманрихе, свидетельствует о его восприятии другими германскими племенами той эпохи, в которую они были подчинены верховной власти готов, как политического врага. Этот образ создан явно не самими готами».

Историки находят самые разные оправдания самоубийству Германариха, о котором сообщает Аммиан. Но главное в другом. Последующая судьба готов, живших западнее и восточнее Тираса, недвусмысленно свидетельствует: все они, включая даже столь мудрого и осторожного Атанариха, оказались перед лицом гуннских захватчиков такими же бессильными, как одряхлевший и, возможно, смертельно раненый мстителями за Свенильду накануне битвы с гуннами деспот Германарих. Гунны были не только слишком многочисленными, но и слишком быстрыми, не оставляя германцам времени собраться с силами для решающей битвы. Как писал Аммиан Марцеллин в XXXI книге «Деяний»:

«Витимир, ИЗБРАННЫЙ (выделено нами – В. А. ) после его (Германариха – В. А. ) кончины царем (остготов – В. А. ), оказывал некоторое время сопротивление аланам (т. е. объединенным силам гуннов и аланов – В. А. ), опираясь на другое племя гуннов, которых он за деньги привлек в союз с собою. Но после многих понесенных им поражений, он пал в битве, побежденный силой оружия. От имени его малолетнего сына приняли управление Алафей и Сафрак, вожди опытные и известные твердостью духа».

Таким образом, по Аммиану, грозный царь остготов Германарих, несмотря на свои многочисленные браки (надо думать – не бездетные), переселился в мир иной, не оставив законного наследника и общепризнанного преемника. Ибо Витимир не унаследовал власть над готами по праву рождения, а был ИЗБРАН (выделено нами - В. А. ). В то время как после гибели Витимира в бою, его сын с общего согласия унаследовал власть над остготами, несмотря на свое «малолетство». Очередная загадка истории…

«… тяжкие обстоятельства сломили их (Алафея и Сафрака – В. А. ) и, потеряв надежду дать отпор (гуннам – В. А. ), они осторожно отступили и перешли к реке Данастию (Данастру-Тирасу – В. А. ), которая протекает по обширным равнинам между Истром и Борисфеном. Когда слухи об этих неожиданных событиях дошли до Атанариха, правителя тервингов («древлян»-вестготов – В. А. ), против которого недавно, как я об этом рассказывал, выступал в поход Валент, чтобы наказать за помощь, оказанную Прокопию , он решил попытаться оказать сопротивление и развернуть все свои силы, если (гуннами – В. А. ) и на него будет сделано нападение, как на остальных (готов – В. А. ). Он разбил большой лагерь на берегах Данастия  в удобной местности поблизости от степей гревтунгов (остготов – В. А. ), и в то же время выслал на 20 миль вперед Мундериха, который был впоследствии командиром пограничной полосы в Аравии (уже на римской службе - В. А. ), с Лагариманом и другими старейшинами, поручив им высматривать приближение врага, пока он сам беспрепятственно занимался приготовлениями к битве. Но дело вышло совсем не так, как он рассчитывал. Гунны со свойственной им догадливостью заподозрили, что главные силы находятся дальше. Они обошли тех, кого увидели, и, когда те спокойно расположились на ночлег, сами при свете луны, рассеявшей мрак ночи, перешли через реку вброд и избрали наилучший образ действий. Опасаясь, чтобы передовой вестник не испугал стоявших дальше, они ринулись быстрым натиском на Атанариха». («Деяния»).

Опытный в военном деле грекоримлянин Аммиан описал здесь гуннский способ ведения войны, с которым готы и вообще германцы той эпохи были явно не знакомы. Он противоречил всему их прежнему военному опыту и их понятиям о воинской чести. Но война есть война. Не следовало использовать знатных римлян в качестве соглядатаев и оставлять речные переправы без охраны. Атанарих был разгромлен гуннами, но не смирился с поражением. Он ушел в Венедские горы, потеснив тамошних сарматов, и даже возвел в Карпатах стену для защиты от гуннов – пример выдающейся стойкости и несломленного боевого духа!

Как писал Аммиан Марцеллин:

«Ошеломленный первым ударом (гуннов – В. А. ), Атанарих, потеряв кое-кого из своих, вынужден был искать убежища в крутых горах. От неожиданности этого события и еще большего страха перед будущим, он стал воздвигать высокие стены от берегов Гераза (греч. Пирета, нынешнего Прута - В. А. ) до Дуная поблизости от области тайфалов. Он полагал, что быстро и основательно соорудив это прикрытие, он обеспечит себе полную безопасность и спокойствие. Пока работа велась со всей энергией, гунны теснили его быстрым наступлением и могли бы совершенно погубить его своим появлением, если бы не оставили этого дела вследствие затруднительного положения, в которое их поставило обилие добычи».

Со временем нехватка продовольствия заставила большую часть вестготов, перейдя Истр, направиться на юг. Поскольку под защитой полноводного Дануба, да еще на римской территории, они надеялись оказаться в большей безопасности от гуннов.

«Большая часть племен, которая оставила Атанариха вследствие недостатка в жизненных припасах, стала искать место для жительства подальше от всякого слуха о варварах (гуннах – В. А. ). После продолжительных совещаний о том, какое место избрать для поселения, они решили, что наиболее подходящим для них убежищем будет (восточно-римская – В. А. ) Фракия; в пользу этого говорили два соображения: во-первых, эта страна имеет богатейшие пастбища и, во-вторых, она отделена мощным течением Истра от пространств, которые уже открыты для перунов чужеземного Марса. То же самое решение как бы на общем совете приняли и остальные» («Деяния»).

Сам «тиуданс» Атанарих, впрочем, долго отбивался в своих горных укреплениях, пока не был покинут последними из хранивших ему некоторое время верность готов. И уж потом был вынужден отдаться под защиту императора Второго Рима (возможно, спасаясь от восставших на него собственных подданных – если верить Аммиану; не исключено, что среди восставших задавали тон готы-христиане, желавшие отомстить Атанариху за его гонения на христиан). Как нам уже известно, прожил готский судья в Константинополе недолго. И то, что «юдекс» не смог приспособиться к жизни на римской службе (в отличие от многих германских вождей до и после него) выделяет этого прирожденного бойца, «бойца по жизни», из общей массы его современников…

Для готов же, как остроготов, так и визиготов, гуннское нашествие и гибель их великого царя резко оборвали эпоху создания их первой государственности. На протяжении следующих пятидесяти лет вестготы скитались, в поисках защиты, будучи в полной зависимости от Рима. Остготам, подчиненным гуннами, волей-неволей приходилось драться и грабить «цивилизованных» подданных Римской империи плечом к плечу с этими «всадниками ниоткуда», став союзниками гуннского царя с готским именем Аттила и, соответственно, противниками его братьев. Так начались самые «черные» пятьдесят лет в истории готов. Истории, которую творили не готы, а другие – гунны и римляне. Действуя с помощью готов и – чаще всего! - против готов.

2. КУДА БЕДНЫМ ГОТАМ ПОДАТЬСЯ?

Гот Иордан назвал северную Европу мастерской человеческого рода; я скорее назвал бы ее мастерской, где производится оружие, разбивающее оковы, которые куют на юге.

(Шарль Луи де Монтескье)

МАЛ… ИЛИ ВСЕ-ТАКИ АМАЛ?

Под мощным гуннским натиском остготы частью подчинились гуннам, частью отступили в горную местность южнее реки Гипаниса  и в горы Тавриды, где давно уже жили их соплеменники. Там археологи, этнографы и филологи находили следы пребывания готских мигрантов (вошедших в историю под названием готов-тетракситов или крымских готов)  еще через много столетий. По последним эпиграфическим данным  еще в IX-X вв. готский язык существовал в Крыму и как письменный, и как разговорный, причем употреблялся не только в литургиях, но и в обиходе. В древнерусском «Слове о полку Игореве» (конец XII в. ) сказано, что после разгрома войска русского князя Игоря Новгород-Северского половцами в 1185 г. «ГОТСКИЕ  (выделено нами  В. А. ) девы …на берегу синего моря (т. е. на Черноморском побережье Крыма – В. А. )…воспевают время бусово (т. е. победу Амала Витимира-Винитария над Бусом – вождем антов Божем, о которой будет подробнее сказано далее – В. А. )». Католический монах-францисканец Вильгельм де Рубрук (Рюисбрэк), следовавший в 1253 г. (!) из Константинополя с дипломатической миссией в ставку каана (Великого хана) монголов, видел на южном побережье Крыма замки, в которых «было много готов, язык которых тевтонский (teutonicum)» (т. е. германский, немецкий). «В Крыму готы жили с III века» (Виктор Шкловский. «Марко Поло»).

Именно на основании столь долгого пребывания готов в Крыму считавший себя их преемником «безбожный гот», по выражению митрополита Сергия Страгородского, Адольф Гитлер намеревался присоединить Крым, заселенный германцами, к своему «Третьему рейху». Назвав его не как-нибудь, а «рейхсгау (имперская область) Готенланд (Готская земля)». Но не все готы покорились гуннам или бежали от них. Часть остготов, отказавшись искать спасения от степных «кентавров» в бегстве, даже после смерти Германариха, продолжала оказывать гуннам упорное вооруженное сопротивление. Эти готы дрались с гуннами под предводительством упомянутого выше Винитария (или Витимира), избранного царем, согласно Аммиану Марцеллину, в 375 г.   Витимир, сражался, по Аммиану, и с аланами, и, как уже упоминалось выше, получил прозвище «Винитарий», буквально - «Победитель венедов (венетов)». Это прозвище, упоминаемое уже Кассиодором, преемник Германариха получил, по мнению австрийского историка Хервига (Гервига) Вольфрама, «за свою победу над венедами». Хотя Витимир принадлежал к роду Амалов, он не был сыном Германариха. Если, конечно, верить родословной Амалов, приведенной Иорданом. Но ведь иной родословной у нас не имеется. В «Гетике» Иордана, прославляющего доблесть «Винитария»,  имя «Витимир» отсутствует.

Боевые столкновения готов с гуннами носили непривычный по своей ожесточенности и крайней беспощадности характер. Непривычный даже для готов, «повитых под шлемами и вскормленных с конца копья» (выражаясь слогом «Слова о полку Игореве»). И считавшихся самым воинственным из всех народов германского корня. Ведь у готов даже женщины сражались наравне с мужчинами, как амазонки. Согласно римскому историку Флавию Вописку, в триумфальном шествии римского императора Аврелиана: «Вели и десять женщин, которые сражались в мужской одежде среди готов и были взяты в плен, тогда как много других женщин (готских воительниц – В. А. ) было убито…» («Жизнеописание августов»). Но гунны вели себя совершенно иначе, чем прежние противники готов, к чьей манере поведения лихие германцы успели привыкнуть. Так, гунны (особенно на первых порах) вообще не брали пленных. А ведь за военнопленных, особенно знатных, можно было получить выкуп. Пленных можно было обратить в своих рабов. Или продать их в рабство «на сторону». Тем же римлянам и грекам. Гунны не щадили даже женщин и детей, ведя борьбу на уничтожение. Борьбу, беспощадный характер которой пугал готов тем более, что откровенно геноцидальные методы гуннов не поддавались, с готской точки зрения, разумному объяснению. Откуда было готам знать, что гуннские скотоводы, бросившие родные пастбища вследствие бескормицы, вызванной обледенением степи - т. н. джута -, бились с ними на вечно голодный желудок? Как в свое время – гонимые резким похолоданием в «Скатинавии» и голодом предки готов Винитария – с эстиями на Янтарном берегу. Ведя борьбу не просто за добычу, новые угодья, пастбища, а смертный и бескомпромиссный бой «по Дарвину». Борьбу за выживание. Ведь гуннам было совершенно безразлично, пасть ли в бою от вражеских мечей, копий и стрел, или без боя издохнуть от голода. При том, что голодная смерть гораздо мучительней быстрой смерти на поле боя, почетной и желанной для всякого честного воина!. Вооруженная борьба – не на жизнь, а на смерть! - давала гуннам, по крайней мере, шанс на выживание. И на завоевание земель, которые опытный глаз кочевника сразу же оценил как не только пригодные для жизни, но и поистине благодатные.

Отдавать приказы и доводить их до исполнителей  в то время можно было лишь в пределах видимости. Если царь, герцог, фуристо, был впереди, в первых рядах, все шло хорошо. Если он пропадал из виду – значит, его необходимо было спешно выручать из окружения. Если же царь обращался в бегство, лучше всего было тоже «вдарить плещи» - бежать с поля боя. Желательно, несколько быстрее, чем царь. Спасаться бегством было не в духе Амала Винитария. Он предпочел вступить с гуннами в бой. И гунны, также, видимо, поставив все на карту, выставили против него своего лучшего бойца и предводителя. Именно в данной связи мы впервые узнаем имя одного из царей этого загадочного народа – Баламбер. Имя воинственное, громкое и звучное, как барабанный бой.   Наступательное вооружение  Баламбера (у Л. Н. Гумилева – Баламира) явно превосходило таковое отважившегося сразиться с ним остготского царя. Хотя тот, возможно превосходил гуннского повелителя вооружением защитным. Мощный дальнобойный лук давал гунну большое преимущество. Выпущенные из него стрелы летели гораздо дальше, чем копья и дротики готов. Стрела царя Баламбера поразила Винитария в голову. Возможно - даже в глаз, (как норманнская стрела, сразившая англосаксонского короля Гарольда Годвинсона  в битве при Гастингсе в 1066 г. ). Готский царь, упав с коня, скончался на месте. Бегство в степь от гуннской конницы означало бы верную смерть. Поэтому, как уже говорилось выше, большинство остготов, а вместе с ними, некоторые племена вестготов, которым явно грозила участь стать очередной жертвой гуннских «кентавров», обратили свои взоры и стопы в направлении Гема, римской Фракии.   Чтобы добраться до Фракии, готам пришлось бы перейти Дануб. Нарушив тем самым договор о мире и общей границе с римлянами. Договор, заключенный несколькими десятилетиями ранее и соблюдаемый до тех пор обеими сторонами. Римляне, после некоторых колебаний, согласились впустить готов в пределы империи. Вероятно, «сыны Ромула» догадывались, что главную угрозу ей представляют не готские беженцы, а их преследователи. Гунны, уже маячившие, так сказать, за готскими спинами. Понимая, что им, римлянам, самим придется очень скоро отражать гуннское нашествие. И что тогда будет на счету каждый гот, способный носить оружие и поднять его в защиту Рима.

Гунны и впрямь не заставили себя долго ждать, завладев готскими землями. Обширная территория между Тавридой и бывшей римской провинцией Дакией, нынешней Трансильванией,  славящаяся своим плодородием, была способна прокормить сотни тысяч гонимых голодом кочевников. Но эти кочевники уже вкусили вражьей, человечьей крови. Захваченная у готов богатая добыча, не виданная дотоле гуннами в родных кочевьях, пробудила в них жажду наживы. Гунны познали радости «наездов» на беззащитные, неукрепленные селения. Радости грабежей и поджогов. Гунны вошли во вкус, неустанно насилуя схваченных женщин и девушек, увозя их с собой, бросая или убивая их по пути, пресытившись их прелестями. Они ощутили себя повелителями мира. Они догадывались, что дальше их ждут все большая добыча, все новые города, новые женщины. И золото, еще больше золота, жажда которого в гуннах теперь пробудилась в полную силу. Гуннский вожак Баламбер, недолго думая, «поял» в жены Вадамерку (или Валадамарку), внучку старца Германариха. Она была далеко не первой его женой (и, скажем в скобках, далеко не последней). Но Вадамерка была не гуннкой и не простой полонянкой. А готской царевной из царского рода Амалов. Грубый с виду степняк Баламбер был, как говорит русская пословица, «сер-сер, да ум у него не черт съел». Он живо сообразил, что все эти бьющиеся насмерть с гуннами или бегущие от гуннов чужеземные народы схожи в одном. В приверженности своему царю и царскому роду. И что поэтому ему, владыке гуннов, очень важно и полезно будет породниться с этими царями. Чтобы быть причисленным к их роду. Поэтому он взял знатную готскую девушку в жены. И, со скоростью степного наездника, сразу же сделал ей ребенка. Породил с ней сына, получившего готское имя  Гунимунд. Имя «говорящее», «гласное», свидетельствующее о том, что отец его носителя – гунн.

В изложении Иордана, вся эта драматическая история выглядит несколько иначе. Хотя, пожалуй, даже любопытнее и интереснее. Вестготы, еще до нападения гуннов на остготов, «следуя какому-то своему намерению», отделились от них и проживали в «западных областях», в «Гесперийских странах». В то время как остготы, после смерти Германариха подчиненные власти гуннов, «остались в той же (прежней – В. А. ) стране (Скифии-Причерноморье – В. А. )». Однако Амал Винитарий «удержал все знаки своего господствования» и, освобождаясь из-под власти гуннов, двинул войско в пределы антов (этноним этих предполагаемых праславян, сближаемых некоторыми авторами с венедами-вендами, имеет в иранских языках значение «жители окраин» - В. А. ). Но в первом сражении был антами побежден. В дальнейшем Винитарий (чье происхождение «Гетика» возводит, через его отца Валараванса, к родному брату Германариха – Вультвульфу, или Вультульфу, приходившемуся таким образом, по Иордану, дедом Винитарию), «действуя решительнее, для устрашения», распял царя антов Божа с сыновьями и с семьюдесятью антскими старейшинами. Царь гуннов Баламбер, не стерпев этого (видимо, анты  к описываемому времени были подчинены гуннскому владыке или зависели от племенного союза, возглавляемого гуннами), призвав на помощь Гезимунда (внука Германариха), сына великого Гунимунда  (сына Германариха), повел войска на Винитария. Иными словами, гуннский царь выступил при поддержке одних готов против других готов. Впоследствии эта история будет повторяться с завидным постоянством. Баламбер дал войску Винитария три сражения, в которых Винитарий бился не только с гуннами (и, надо думать, аланами), но и со своими ближайшими готскими родственниками. В первых двух сражениях победил Винитарий. Но в третьей битве Баламбер, «подкравшись к реке Эрак» (?), собственноручно пущенной стрелой смертельно ранил Винитария в голову. И, «появ» себе в жены племянницу убитого им Винитария, Вадамерку, стал властвовать над племенем готов, полностью покоренным теперь «видимыми бесами» (как именовали гуннских нехристей богобоязненные христианские античные хронисты).

Следует заметить, что все это способствовало снижению напряженности, характерной для периода военных столкновений гуннов с готами. Гунны не только влияли на готов, но и попадали, в свою очередь, под готское (как и под алано-сарматское) влияние. Эдред Торссон считает крайне вероятным, что определенные готские кланы или семьи заключали с гуннскими кланами брачные союзы, поскольку не только готский царский род Амалов, но и многие другие известные готские роды процветали под гуннским «господством». Да и личные имена гуннов свидетельствуют об их восприимчивости к готскому влиянию. Как указывает в своей книге «История и культура гуннов» профессор Калифорнийского университета  Отто Й. Менхен-Хельфен, «удивительно большой процент» гуннских имен имел германское и иранское происхождение. Германским (а именно – готским) было и имя (или прозвище) самого знаменитого гуннского царя – Аттила. «Атта» по-готски означает «отец».

Христианская молитва «Отче наш», переведенная епископом Вульфилой, начинается по-готски со слов «Атта унсар». Добавление к корню «атта-» уменьшительного суффикса «-ила» дало диминутив «Аттила» («Батюшка» - традиционный эпитет царя у нас в России, на бывших готских землях). Готские имена, по Менхен-Хельфену, носили и другие высокопоставленные гунны из окружения «царя-батюшки» Аттилы – Эдекон, Лаударик, Онегесий, Рагнарис, да и царь гуннов Руга (Роас, или же Ругила), убитый молнией на подступах к Константинополю (что спасло Второй Рим от разграбления гуннскими «кентаврами»).

Из версии событий, изложенной в «Гетике», не ясно, почему сына Германариха тоже звали Гунимундом. Ведь Германарих-то был не гунном, а готом, и гуннских жен у него, насколько нам известно, не было.   Да и не успел бы он, даже при самых благоприятных обстоятельствах, зачать с гуннкой сына и вырастить его. К тому же известен другой Гунимунд – царь германцев-гепидов, разгромленный лангобардами Альбоина, также не имевший, вроде бы, гуннских корней. Впрочем, довольно об этом «белом пятне истории»…

Но все ли готы были оттеснены гуннами на римские земли или в Тавриду? Или же часть их, возглавляемая князьями из рода Амалов, смогла, вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам, удержаться на берегах Данапра-Борисфена? И, возможно, дожить до основания «империи Рюриковичей»?

В своем первом историческом сочинении, опубликованном в 1841 г. , крупнейший историк дореволюционной России С. М. Соловьев, рассуждая о призвании варягов, писал: «…власть у славян должна была явиться извне. Разумеется, что не к скотоподобным финнам (извиняемся перед уважаемым читателем, могущим, чего доброго, заподозрить нас в отсутствии политкорректности, но так написано у глубокоуважаемого Сергея Михайловича! – В. А. ) должны были обратиться славяне с просьбою о власти, а к смелым морским королям Скандинавии, которые (будучи большей частью изгнанниками из своего отечества или удалившись из него по недостатку владений, следовательно, будучи безродными скитальцами, коих жизнь и слава зависели от их личных достоинств, т. е. храбрости и силы – единственных достоинств того времени) пришлись как нельзя лучше к славянам, также безродной смеси от племен всего мира. Вероятно, старики славянские еще помнили то славное время, когда все эти смешанные племена повиновались одному вождю из племени готфов (готов – В. А. ), знаменитому Эрманарику» («Феософический взгляд на историю России»).

Уважаемый читатель, разумеется, не забыл, что, вследствие «перекрестных» браков остготские Амалы оказались и во главе вестготов. Даже если это было родство по материнской линии, род Амалов, как наиболее знатный, имел в глазах вестготов-тервингов («древлян») не меньший вес, чем в глазах готов восточных.

Автор «Повести временных лет» (не будем называть его «Нестором-летописцем», ибо таковым его сегодня уже мало кто считает) упоминает лесовиков-древлян  с их князем «Малом», как убийц киевского князя Игоря (Ингвара) Старого, считающегося сыном Рюрика-Рорика Ютландского. Вдова убитого – Ольга (Хельга, т. е. «Святая») изощренно мстит «тервингам», дважды убивая послов «Мала», сватающегося к ней, и разоряет древлянский «стольный град» (Ис-)Коростень (по-готски: hro:th+sten, т. е. «Красный камень», как верно подметил В. Б. Егоров в своем исследовании «Русь и снова Русь»). Казнь послов (первую «партию» которых сжигают в бане, а вторую – закапывают живьем в ладье) подозрительно напоминает погребальные обычаи древних рус(с)ов (описанные, в частности, арабским путешественником Ахмадом ибн Фадланом). Скорее всего, древлянские послы стали погребальной жертвой на тризне по Игорю-Ингвару (чем и объясняется их безропотное поведение). Однако об убийстве или казни победителями самого князя «тервингов» Мала – казалось, бы главного виновника гибели Игоря Рюриковича! - киевская летопись ничего не сообщает. Российский историк Сергей Викторович Горюнков  придерживается версии, согласно которой Ольга состояла в любовной связи с Малом (одним из готских Амалов), продолжавшим править частью земель своего предка Германариха. Факт отнесения его подданных – «древлян» - киевским летописцем к числу славянских племен этому вовсе не противоречит. Ведь и русы – изначально норманны с балто-финской примесью - дали свой этноним покоренным им славянам (хотя долгое время как в договорах Олега и Игоря с Константинополем и в других документах проводилась четкая разница между «русью» и славянами). Татары (изначально – монгольское племя), покорив тюркское населения Поволжья, растворились в нем, но передали ему свой этноним. Германцы-франки покорили римскую Галлию, названную в их честь Франкией-Францией, хотя от их «германства» скоро ничего не осталось (впрочем, французский король вплоть до 1848 г. именовался букв. «царем франков» - лат. «рекс франкорум»). То же можно сказать о германцах-бургундах, тюрках-(прото)болгарах  и о многих других пришельцах, растворившихся в покоренных ими народах, но давших им свое имя.

Кстати говоря, Павел Иванович Якушкин (двоюродный брат декабриста Ивана Димитриевича Якушкина) — российский писатель-этнограф, собиратель народных песен, присловий, загадок и побасенок - в «Путевых письмах из Новгородской и Псковской губерний», опубликованных в Санкт-Петербурге в 1860 г. , упоминает одно из имен Ольги – «Мальдита» - вероятно, «Амал(ь)дита» (как и в случае Мала-Амала). Возможно, и у Хельги-Ольги-(А)Мальдиты текла к жилах кровь Амалов, потомков Германариха? Что и предопределило ее связь с князем «древлян-тервингов» (А)малом, с целью зачатия равнородного и равнокровного наследника? Тогда «постылый, старый», да еще и «худородный» (по сравнению с Амалами) муж Игорь-Ингвар Рюрикович ей только мешал. И она постаралась его устранить, но, так сказать, «сохраняя правила приличия», чтобы комар носа не подточил…  В-общем, темна вода во облацех…

Если «князь-викинг» Святослав (Хельгу-Рюрик) был не законным сыном Ольги от Игоря Рюриковича, а внебрачным отпрыском связи Ольги с древлянским князем из рода Амалов (несомненно, превосходившим Рюриковичей по знатности и древности рода, шутка ли – потомок самого Германариха!), то именно сыну Святослава – Владимиру (в святом крещении – Василию, т. е. «Царю») Красное Солнышко, по мнению С. В. Горюнкова, было предназначено судьбой примирить в своем лице враждовавшие линии его предков с отцовской («более поздних» выходцев из «Скатинавии» - норманнов Рюриковичей) и с материнской («более ранних» выходцев из той же «Скатинавии» - готов Амалов) стороны. Отвечая на вопрос, куда же подевался якобы «разбитый в пух и прах» киевским воинством древлянский «Мал», Горюнков указывает на таинственного «Марко» или «Малко» (уменьшительная форма имени «Мал», т. е. Амал) Любечанина (т. е. «живущего в Любече»). И на упоминаемого в русских былинных сюжетах «черниговского владыку». Как указывает в своем труде Горюнков, во времена Ольги и Святослава между Киевом и Черниговом существовало противостояние. Связанное с тем, что бывший князь древлян-тервингов (а теперь – любечский узник или правитель – в этом вопросе версии расходятся) (А)мал, чье полное родовое имя было Мальфред (Амалфрид, Амалафрид – В. А. ), возглавлял, как это явствует из летописно-былинных реконструкций, «готскую» черниговскую оппозицию «норманнской» партии,(включая истинных Рюриковичей – Ярополка и Олега Игоревичей), засевшей в Киеве (бывшем готском «Данпарстадире»; впрочем, В. Б. Егоров считает готским, Германариховым «Данпарстадиром» другой, заброшенный к тому времени, окруженный «Змиевыми валами», Великий Город, который Владимир Киевский пытался восстановить после прихода к власти). Относительно причин возникновения противостояния между бывшими знатными любовниками – родителями Святослава Киевского – пока можно только догадываться. Ясно лишь одно. Это противостояние закончилось, по С. В. Горюнкову, тем, что Ольга умерла в Чернигове (т. е. в оплоте «готской» оппозиции «норманнскому» Киеву), а Святослав (А)Мал(ович) был изгнан за пределы «империи Рюриковичей» и погиб при  неясных обстоятельствах на днепровских порогах, еще помнивших его далеких готских предков. Считается, что сын Ольги и (А)Мала попал в засаду, устроенную ему тюркскими кочевниками-печенегами (якобы «по наводке» коварных «ромеев»). Перед этим отпрыск готских Амалов, изгнанный норманнской «партией Рюриковичей», неудачно воевал с «ромейским» самодержцем Иоанном I Цимисхием за Дунайскую Болгарию.   Между прочим, в письме этого «василевса ромеев» отпрыску Амалов Святославу, вступившему в войну с Восточной Римской империей, прямо говорилось, что убитый древлянами князь Игорь Рюрикович пал от руки ГЕРМАНЦЕВ. Понимай – готов-тервингов («древлян»). Quod erat demonstrandum, что и требовалось доказать:

«Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря (Игоря Старого, считавшегося официально отцом Святослава – В. А. ), который, презрев клятвенный договор (заключенный им ранее с «ромеями» - В. А. ), приплыл к столице нашей (Новому, или Второму, Риму – В. А. ) с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору (Керченскому проливу – В. А. ) прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его [дальнейшей] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев (древлян-«тервингов» - В. А. ), он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое» (Лев Диакон. «История»).

Уж кто-кто, а «ромейские» спецслужбы точно знали, что к чему. Так что письмо константинопольского василевса «Сфендославу» подтверждает: древлянский князь «Мал» был в действительности не славянином, и уж тем более не иудеем или принявшем иудейскую веру хазаром «Малхом» (каковым его аттестуют иные «популяризаторы истории»). А восточным германцем из древнего готского рода Амалов, Амалунгов, Амелунгов или Амалфридов, нашедшего себе убежище в Древлянской («Тервингской») земле. Потомком  разгромленной гуннами Баламбера державы готского царя Германариха из рода Амалов. А дочь (А)Мала Древлянского - (А)Малфрида, или (А)Малфредь («Малуша») - став наложницей единокровного ей Святослава Киевского, родила ему сына Владимира - будущего Крестителя Руси. Амала по крови, неизмеримо превосходящего по знатности всех подлинных Рюриковичей, включая своих сводных братьев Олега и Ярополка – родных сыновей Игоря Старого. Повторим это лишний раз для пущей ясности. Конечно, в случае правильности данной версии получается, что Святослав – сын (А)Мала Древлянского от Ольги-(А)Мальдиты – породил Владимира с (А)Малушей-(А)Малфридой – дочерью того же (А)Мала Древлянского от другой жены или наложницы, т. е. со своей сводной (по отцу) сестрой. Кровосмесительный брак! Но вспомним, что автор «Повести временных лет» весьма отрицательно отзывается о нравах древлян – они-де  «жили звериным обычаем», «жили по-скотски», «и браков у них не бывало». Т. е. их брачные обычаи, не укладывавшиеся в представления автора ПВЛ, возможно, включали в себя браки между кровными родственниками. Браки между братьями и сестрами практиковались в свое время и у северных германцев, особенно в среде высшей знати  (кровосмесительный, с нашей точки зрения, брачный союз Сигмунда со своей сестрой Сигню в «Саге о Вёльсунгах»). Темна вода во облацех…

После смерти Свято-Слава - Хельгу-Рюрика - вспыхнула смута (в ходе которой важную роль сыграл соратник Игоря Старого и Святослава воевода Свенельд, натравивший, мстя за своего сына Люта, или Льота, убитого Рюриковичем Олегом Игоревичем, последнего на другого Рюриковича - Ярополка Игоревича, спровоцировав братоубийственную войну и расчистив путь к власти над Киевом потомку Амалов - Владимиру Святославовичу (Святославичу). Этот самый Владимир, сын (А)Малуши-(А)Малфреды, дочери (А)Мала-(А)Малко-(А)Малфреда Сильного (в крещении – Ильи), и пришел, с помощью Свенельда, к власти в Киеве.

В действительности сына Святослава Киевского от (А)мал(а)фриды звали, очевидно, все-таки не Владимир, а Вал(ь)димир, Вал(ь)дамер или Вал(ь)демер. Слово «вал(ь)д» (wald) в готском языке означает «великий», «славный», а слово «мер(с)» (mers) - «известный» («знатный», «знаменитый», «именитый»). В доказательство можно указать на то, что в древнерусских летописях имя сына Святослава Киевского писалось всегда через «е» - Володимер, что соответствует готскому и вообще германскому варианту имени Вал(ь)демер-Вал(ь)демар (в аналогичных готских и вообще германских именах «е» часто чередовалось с «а», например: Германарих-Герменериг, Теодемер-Теодемар и т. д. ).

Возможно, Свенельд был сородичем и потомком упоминавшейся выше Свенильды-Сунильды, возлюбленной царя Германариха, за измену растерзанной или затоптанной конями по его приказу. Но Свенельд(ы)-Свенильд(ы) давно уже забыл(и) о своем происхождении от родичей Свенильды, воспринимая себя, да и других потомков росомонов времен Германариха как «часть коллективного наследия» древнего готского племенного союза с центром в Данпарстадире.

О Малфреде (Амалфреде) Сильном известно, что он входил в ближайшее окружение Владимира-Вал(ь)дамера-Вал(ь)демара Святославича (Хельгурюриковича). И, по мнению Горюнкова, «изучение противоречий в древнейших документах по истории Киево-Печерской лавры  позволяет думать», что роль Малфреда-Ильи в истории основания монастыря этими документами замалчивается. Взять хотя бы такой «черниговский аспект» в биографии «ЛЮБЕЧАНИНА (выделено нами – В. А. ) Антония», как закладка им под Черниговом пещерного монастыря и церкви во имя пророка Илии. Основной же момент замалчивания летописями и церковной литературой личности Малфреда-Ильи, по Горюнкову, заключалась в его оппозиционности «ромейской» православной (к тому времени уже давно) Константинопольской патриархии. А именно – в арианском, еретическом, с точки зрения кафоликов, характере его христианства. Так объясняется сказка об Илье (опубликованная в «Очерках» Всеволода Федоровича Миллера), где он изображен покаявшимся в конце жизни «разбойником». В антиарианском сочинении Кирилла Туровского  II половины XII в. «Слово на (собор - В. А. ) святых отец 318» сам ересиарх Арий характеризуется как «необратный разбойниче», т. е. «необратимо отпавший от (православной) церкви раскольник». Именно таких «разбойников» (а не грабителей и душегубов) долго отказывался казнить смертью Владимир Святой, потомок ариан-Амалов как по отцу, так и по матери (в официальной истории крещения Ольги-(А)Мальдиты в Царьграде «от грек», т. е. кафоликов, тоже не все ясно), пока православные священнослужители из Второго Рима не убедили его проявить «необходимую твердость». Возможно, и сам князь Владимир был, до принятия крещения по православному обряду во взятом им «ромейском» городи Корсуни, т. е. Херсонесе Таврическом (скорее всего, отпавшем от Ромейской василии и возвращенном Владимиром Святославичем империи «ромеев» в качестве «вена, т. е. выкупа за невесту - обещанную ему в законные супруги православную греческую царевну Анну, сестру императора Василия II, прозванного впоследствии «Болгаробойцей» за массовое ослепление захваченных им, не без содействия присланного князем Владимиром, по условиям брачного договора, в состав имперской армии вспомогательного воинского контингента, болгарских военнопленных), не язычником-идолопоклонником, а арианином.

В качестве дополнительного аргумента в пользу данной версии можно указать на одно «темное» место в «Повести временных лет». В ПВЛ в статье под 988г. в рассказе о крещении Руси Владимиром Святым приведен именно арианский символ веры.

Цитата:

«Когда же Владимира крестили и научили его вере христианской, сказали ему так: «Пусть никакие еретики не прельстят тебя, но веруй, говоря так: "Верую во единого Бога Отца вседержителя, творца неба и земли" — и до конца этот символ веры. И еще: "Верую во единого Бога Отца нерожденного и во единого Сына рожденного, в единый Святой Дух, исходящий: три совершенных естества, мысленных, разделяемых по числу и естеством, но не в божественной сущности; ибо разделяется <Бог> нераздельно и соединяется без смешения. Отец, Бог Отец, вечно существующий, пребывает в отцовстве, нерожденный, безначальный, начало и первопричина всему, только нерождением своим старший, чем Сын и Дух; от него же рождается Сын прежде всех времен, Дух же Святой исходит вне времени и вне тела; вместе есть Отец, вместе Сын, вместе и Дух Святой. Сын же подобосущен Отцу и безначален, только рождением отличаясь от Отца и Духа. Дух же пресвятой подобосущен Отцу и Сыну и вечно сосуществует с ними. Ибо Отцу отцовство, Сыну сыновство, Святому же Духу исхождение. Ни Отец переходит в Сына или Духа, ни Сын в Отца или в Духа, ни Дух в Сына или в Отца: ибо неизменные их свойства. Не три бога, но один Бог, так как божество едино в трех лицах. Желанием же Отца и Духа спасти свое творение, не изменяя людского семени, сошло и вошло, как божественное семя, в девичье ложе пречистое и приняло плоть одушевленную, словесную и умную, прежде не бывшую, и явился Бог воплощенный, родился неизреченным путем, сохранив нерушимым девство матери, не претерпев ни смятения, ни смешения, ни изменения, а оставшись как был, и став каким не был, приняв вид рабский — на самом деле, а не в воображении, всем, кроме греха, явившись подобен нам <людям>. . . По своей воле родился, по своей воле почувствовал голод, по своей воле почувствовал жажду, по своей воле печалился, по своей воле устрашился, по своей воле умер — умер на самом деле, а не в воображении; все свойственные человеческой природе, неподдельные мучения пережил. Когда же был распят и вкусил смерти безгрешный, — воскрес в собственном теле, не зная тления, взошел на небеса, и сел справа от Отца, и придет вновь со славою судить живых и мертвых; как вознесся со своей плотью, так и сойдет. Исповедую же и едино крещение водою и духом, приступаю к пречистым тайнам, верую воистину в тело и кровь, принимаю церковные предания и поклоняюсь пречестным иконам, поклоняюсь пречестному дереву и кресту, и всякому кресту, святым мощам и священным сосудам. Верую и в семь соборов святых отцов, из которых первый был в Никее 318 отцов, проклявших Ария и проповедовавших непорочную и правую веру. Второй собор в Константинополе 150 святых отцов, проклявших духоборца Македония и проповедовавших единосущную Троицу. Третий же собор — в Ефесе 200 святых отцов против Нестория, прокляв которого, проповедовали святую Богородицу. Четвертый собор в Халкидоне 630 святых отцов против Евтуха (Евтихия - В. А. ) и Диоскора, которых и прокляли святые отцы, провозгласив Господа нашего Иисуса Христа совершенным Богом и совершенным человеком. Пятый собор в Царьграде 165 святых отцов против учения Оригена и против Евагрия, которых и прокляли святые отцы. Шестой собор в Царьграде 170 святых отцов против Сергия и Кура, проклятых святыми отцами. Седьмой собор в Никее 350 святых отцов, проклявших тех, кто не поклоняется святым иконам"» (просим прощения у уважаемых читателей за столь длинную цитату).

Приведем для сравнения:

1) АПОСТОЛЬСКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ

Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И в Иисуса Христа, Единственного Его Сына, Господа нашего, Который был зачат Святым Духом, рожден Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребен, сошел в ад, в третий день воскрес из мертвых, восшел на небеса и восседает одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придёт судить живых и мертвых. Верую в Святого Духа, Святую Вселенскую Церковь, общение святых, прощение грехов, воскресение тела, жизнь вечную. Аминь.

2)СИМВОЛ ВЕРЫ ИМПЕРАТОРА КОНСТАНТИНА I ВЕЛИКОГО

Верую в Бога Отца всемогущего, И в Иисуса Христа, Сына его единородного, Господа нашего; рожденнаго от Духа Свята и Марии Девы; распятаго при Понтийстем Пилате, и погребенна; воскресшего в третий день из мертвых; восшедшаго на небеса, седяща одесную Отца; и грядущего судити живым и мертвым. И в Духа Святаго; Святую Церковь; Отпущение грехов, Воскресение плоти (тела).

3) НИКЕЙСКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ

(а) Церковнославянский текст из Кормчей книги Патриарха Иосифа 1650 г. :

Веруем во Единаго Бога Отца Вседержителя, видимым же и не видимым Творца. И во Единаго Господа нашего Исуса Христа, Сына Божия, рождена от Отца единочадна, сеже есть от существа Отча: Бога от Бога, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, а не сотворенна, единосущна Отцу, имже вся быша, яже на небеси и яже на земли, нас ради человек, и за наше спасение сошедша и воплощшася и вочеловечьшася, и страдавша, и в третий день воскресша, и восшедша на небеса и паки грядуща судити живым и мертвым. И в Духа Святаго. Глаголющия же, бе время егда не бысть, и яко от несущих бысть, или от иного состава, или существа, или преложна, или пременна Сына Божия, таковыя проклинает Соборная и Апостольская Церковь. Аминь.

(б) Русский текст:

Веруем во Единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого.

И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рождённого от Отца, Единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, несотворённого, единосущного Отцу, через Которого [а именно Сына] всё произошло как на небе, так и на земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сошедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в Святого Духа. А говорящих, что было время, когда не было Сына, или что Он не был прежде рождения и произошёл из несущего, или утверждающих, что Сын Божий из иной ипостаси или сущности, или создан, или изменяем — таковых анафематствует кафолическая (православная - В. А. ) церковь. Аминь.

4) НИКЕО-ЦАРЕГРАДСКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ

(а)Церковнославянский текст:

1. Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым.

2. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рождена, несотворена, единосущна Отцу, Имже вся быша.

3. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася.

4. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша и погребена.

5. И воскресшаго в третий день по Писанием.

6. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца.

7. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца.

8. И в Духа Святаго, Господа, животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки.

9. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.

10. Исповедую едино крещение во оставление грехов.

11. Чаю воскресения мертвых.

12. И жизни будущаго века. Аминь.

(б) Русский перевод:

1. Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.

2. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного, рождённого от Отца прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, не сотворённого, одного существа со Отцом, через Которого всё сотворено;

3. для нас людей и для нашего спасения сошедшего с небес, принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы и сделавшегося человеком,

4. распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребённого,

5. воскресшего в третий день согласно с Писаниями (пророческими),

6. восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца,

7. и снова грядущего со славою судить живых и мёртвых, Царству Его не будет конца.

8. И в Святого Духа, Господа, дающего жизнь, исходящего от Отца, поклоняемого и прославляемого равночестно с Отцем и Сыном, говорившего чрез пророков.

9. И во единую, Святую, Вселенскую и Апостольскую Церковь.

10. Исповедую единое крещение во оставление грехов.

11. Ожидаю воскресения мёртвых

12. и жизнь будущую. Аминь.

«А в ПВЛ сохранился именно арианский символ веры. Арианские черты явственно прослеживаются в следующих ее фразах: "Отець, Бог отець, присно сый пребываеть во отчьстве, нерожен, безначален, начало и вина всем, единем нероженьем старей сый сыну и духови. . . Сын подобосущен отцю, роженьем точью разньствуя Отцю и Духу. Дух есть пресвятый, Отцю и Сыну подобноcущен и присносущен"». (А. Г. Кузьмин.   Арианская версия крещения Руси)

«В "Повести временных лет" князь Владимир Святославович, крестивший Русь, при своем собственном крещении зачитал довольно странный Символ веры. Он произнес: "Сын же подобосущен и собезначален Отцу…" Подобосущен, а не единосущен, как то утверждается в православном Никео-цареградском символе. А кто считал Бога-Сына, Христа, всего лишь подобным сущности Бога-Отца, то есть практически тварным существом? Ответ очевиден - ариане, которых официальная Церковь считала еретиками». (Елисеев А. Два христианства и два язычества).

Так что же, князь Владимир принял арианство?

Существует мнение, что арианский символ веры, содержащийся в процитированном нами выше фрагменте «Повести временных лет» - вставка после выражения «Верую во единого Бога Отца вседержителя, творца неба и земли» — и до конца этого символа веры. При этом, далее по тексту следует перечисление семи вселенских соборов христианской церкви, которые признает Православие, в том числе и (Первого) Никейского. Это тем более странно. Ведь наверняка известно, что «Повесть временных лет», как и предшествовавший ей «Свод Никона» (в котором впервые зафиксировано данное сказание о крещении Владимира), написаны людьми духовными, которым были отлично знакомы различия арианского и никейского символов. Возникает вопрос: как мог попасть арианский символ веры в «Повесть временных лет» и с какой целью он туда вставлен? Не в качестве ли намека на то, что до принятия Владимиром Святославичем в Херсонесе Таврическом «от грек(ов)» православия он исповедовал арианский вариант христианства – веру своих готских предков?

Данная версия объясняет имеющиеся сведения о том, что князь Владимир Киевский был крещен еще до похода на Херсонес. На вопрос, откуда же взялось на Руси арианство, дадим следующий ответ. Оттуда же, откуда появилось там имя Малфрида. Ближайший «родственник» этого имени, по Горюнкову – остготское имя «Амалафрид» в его женской и мужской формах. Амалафридой (ок. 460-ок. 520) звали сестру царя остготов Теодориха Великого (чьим магистром оффиций был знакомый нам историк Кассиодор и о котором у нас еще пойдет речь далее). А Амалафридом – сына ее дочери Амалаберги от брака с царем тюрингов (турингов) Гарменфредом. В 540 г. Амалафрид и его сестра с другими остготскими пленниками были, по приказу «ромейского»  полководца Флавия Велизария, завоевавшего для восточноримского императора Флавия Петра Савватия Юстиниана I Великого Италию (или, с «ромейской» точки зрения, «возвратившего Италию в лоно империи») доставлены в Новый Рим – Константинополь. Амалафрид (как и многие «варвары» германского и негерманского происхождения до и после него) был зачислен на (восточно)римскую военную службу (что, кстати говоря, не требовало обязательного перехода в православие из арианства). А его сестра – выдана восточными римлянами за царя лангобардов Авдоина (Аудоина). Если сопоставить все эти факты с общепризнанным фактом приверженности готов арианству (о чем пойдет речь далее), получится следующая картина. Во II половине I тысячелетия п. Р. Х. на службе у (восточно)римских императоров находились представители той ветви готской династии Амалов, которые носили имя «Амалафрид». Принципы передачи ими этого имени по наследству, как и его способность выступать одновременно в роли как личного, так и родового, по Горюнкову – предмет особого рассмотрения. Практика дипломатических отношений «ромейских» императоров с западными и северными «варварами» включала в себя заключение брачных союзов между «варварскими» вождями, с одной стороны, и и представителями (восточно)римской аристократии «варварского» происхождения – с другой. князь древлян-«тервингов» (А)мал-Малфред был, несомненно, арианином. Хотя в самой (Восточной) Римской империи арианская ересь (которой фактически придерживался даже Константин I Великий) была подавлена уже в V в. , на периферии «мировой» империи арианство, как мы еще не раз убедимся, довольно долго сохранялось, часто служа формой социального протеста «варварских» князей против вмешательства православной Константинопольской патриархии («приводного ремня» светской «ромейской» власти) в их внутригосударственную жизнь.

«Между прочим, именно "готский след" в древнерусской истории очень часто принимался и продолжает приниматься многими исследователями за "норманнский"» (Горюнков).

Тем более, что норманны были фактически потомками готов, мигрировавшими, подобно готам, из Скандинавии.

Записки цесарца, как именовали на Руси подданных императоров средневековой «Священной Римской империи (германской нации»),  барона Сигизмунда фон Герберштейна  и отдаленного потомка «скатинавских» готов - шведа Петра Петрея де Ерлезунда  -  о «московитских делах», включая родословие Великих князей Московских и всея Руси, сохранили итальянизированный вариант имени «Малфред» - «Мальдитто», производный от славянизированных форм «Малдед», «Мальдит», «Мальдитт». Понять этот вариант можно, как указывает Горюнков, только как отголосок памяти об изначальной принадлежности древнерусских (А)Малфредов к роду «италийского царя» остготов и – по совместительству – римского консула (или, по-гречески – «ипата»), военного магистра, сенатора, патриция  и прочая и прочая и прочая Теодориха Великого (Дитриха Бернского германских героических сказаний).

А Русью и впоследствии - Великим Княжеством Московским и Московским царством вплоть до царя Федора Иоанновича (выяснением вопроса о происхождении Дмитрия Иоанновича мы здесь заниматься не будем, хотя он был царем, венчанным на царство православным Патриархом) правили, под именем Рюриковичей, потомки Великого князя Киевского Владимира (Василия) Святославича из древнего готского царского рода Амалов.

Впрочем, довольно об этом…

ПРО ГОТСКОГО «ВОЛЧОНКА»

Впервые автору настоящей книги довелось услышать имя «Вульфила» в пятом классе из уст своего весьма начитанного школьного друга Виктора Милитарева по прозвищу «Инжир». Так он как-то ласково назвал меня, своего одноклассника Вольфганга Акунова, для друзей – «Вольфа», «Вольфушу» или «Вольфика» (а для друга моей юности Леши Былинкина по прозвищу «Христос» – так даже «Вольфичека»). В ответ на мой недоуменный вопрос, Викторушка с присущей ему уже в детстве важностью объяснил, что был, мол, такой готский епископ Вульфила  (кем были готы, я к тому времени уже знал). Что же мы сегодня знаем о Вульфиле (Гульфиле, Ульфиле, Ульфиласе), чье имя на его родном готском языке означает «маленький волк», «волчок», «волчонок» (уменьшительное от готского «вульфс», т. е. «волк»)? Что он исповедовал и проповедовал среди готов христианство (в его арианской форме, господствовавшей тогда и в самой Римской империи, вплоть до императорского двора). Создал готский алфавит и перевел на вестготский язык Книгу Книг – Священное Писание. Причем перевел Библию на «варварский» язык так хорошо, что удостоился похвалы самого Якоба Гримма: «Перевод, сделанный явно ученым человеком, верен, притом с учетом особенностей готского языка, что легко доказать; в нем сохранены все тонкости исходного текста, причем это сделано очень удачно; даже абстрактные рассуждения органично вплетаются в готскую речь».

Из этой краткой похвалы старшего из «добрых сказочников» братьев  Гримм со всей очевидностью явствует, что перевод Вульфилой Библии был чем-то большим, чем, скажем, русский перевод собрания сочинений Гюстава Флобера или французский перевод собрания сочинений Ивана Сергеевича Тургенева. Переводы произведений людей равного и равноценного культурного уровня, с равноценным словарным запасом и с одинаковыми представлениями о мире. Вульфила же находился в положении Робинзона Крузо, вынужденного не только строить себе лодку, но и самому создавать (или, точнее говоря, изобретать) топор, канаты, деревья для досок и мачты. Одним словом, ВСЕ. Начиная с создания на основе древнегерманского рунического ряда, или строя («футарка», именуемого так по названиям первых входящих в него рун), к которому «Волчонок» добавил некоторые греческие и латинские буквы, готского алфавита, состоящего из двадцати семи знаков.

На «Скандзе», в «Готискандзе» и «Ауйоме» готы пользовались руническим письмом. Вульфила усовершенствовал руны, предназначенные для вырезания на дереве (буковых палочках или дощечках, от чего происходят немецкие слова «бухштабе», означающее «буковая палочка»,  и «бух», означающее «бук» и «книга» - ср. также с английским словом «бук»=«книга»; аналогичным образом обстоит дело и в других германских языках), кости, роге и металле (в т. ч. на металлическом оружии (вспомним упомянутые выше наконечники готских «священных» копий) или для высекания на камне, и являвшиеся изначально тайными колдовскими знаками.

Такой магический характер носит, скажем, руническая надпись на готском шейном кольце (гривне) из Пьетроасы (Румыния), о котором следует сказать особо. Это золотое шейное кольцо было найдено в руинах римской крепости (превращенной вестготами на некоторое время в свою главную твердыню) в числе двадцати двух драгоценностей (из которых сохранилось лишь двенадцать – руническая гривна, два ожерелья, две чаши, три сосуда и четыре фибулы), зарытых, вероятно,  «тиудансом» вестготов Атанарихом, спасавшимся  бегством от гуннов, около 380 г. (по мнению Эдреда Торссона – между 379 и 380 г. ; Гервиг Вольфрам склоняется к более поздней датировке клада). Руническая надпись на сильно поврежденной, после своего обнаружения, гривне (считавшейся в то время у германцев вообще и готов – в частности, наряду со священным копьем, более важным символом власти, чем, скажем, короны-венцы) гласит: «GUTANIO(THAL – В. А. )WIHAILAG». Или, на кириллице, «ГУТАНИО(ТАЛ – В. А. )ВИГАИЛАГ». По мнению Флауэрса, первое слово -  ГУТАНИ – форма родительного падежа множественного числа этнонима «готы». Седьмой знак – идеограмма, руна «отал» («одал», «отилиа»), означающая «наследственное имение» («имущество», «владение», но также «общее родовое наследие» и «благородство»). Эта руна заменяет и в других древнегерманских письменных источниках – например, в англосаксонской героической поэме «Беовульф» - аналогичное древнеанглийское слово «этель» (ср. немецкое «эдель» - «благородный», да и русские слова «удел» и «удаль»). «ВИГАИЛАГ» - соединенные воедино слова «ВИГ» и «ГАИЛАГ»  (с учетом обычного правила сокращения сдвоенной руны), означающие два проявления «святости», известные германцам (да и другим народам арийского корня – напр. «санктум» и «сакер» у римлян, соединенные римским оратором, политиком, философом и писателем Марком Туллием Цицероном в одно составное слово «сакросанктум»). Таким образом, руническая надпись на гривне Атанариха переводится Флауэрсом как «НАСЛЕДИЕ ГОТОВ СВЯТОСВЯЩЕННО». По мнению Торссона, надпись выражает присущее царю (вождю) неотъемлемое свойство наделять качеством «священносвятости» готский «одал». Т. е. «освящать», «сакрализовать» наследственную общую собственность - «удел» - готов. Равнозначную их «кочующей», «странствующей», «мобильной» родине - самому готскому сообществу как таковому. Несущему «родину» с собой в своих странствиях (в отличие от Жоржа Дантона, полагавшего, что «невозможно унести родину на своих подошвах»). Хранить, оберегать своей сакральностью готский «удел» - таковы были священный долг и предназначение готского владыки. И гривна, символ его власти, помогала ему соответствовать своему сущностному предназначению.

Это древнее готское послание говорит нам о необходимости группового самосознания и единства во враждебном мире и о том, что истинные лидеры ответственны за определение целей и продвижение к ним вверенного им сообщества, считает Флауэрс. Верность вождя избранной цели обеспечивает долговременную преемственность и сохранность народа.

Существуют и иные варианты прочтения и истолкования надписи. Но довольно об этом.

Вульфила превратил магические изначально руны в буквы, которыми можно было записывать (кисточкой или пером) священные тексты на папирусе или пергамене (телячьей коже, именуемой на Древней Руси «харатья» или «хартия», от латинского слова «карта»). Встречающееся порой утверждение, что порядок двадцати семи букв готского алфавита соответствовал греческому, неверно. Доказательством происхождения «(в)ульфильского» алфавита именно от рун служит его порядок, сходный с руническим строем, а не с расположением букв (кстати, говоря, слово «буква» вошло в наш язык как раз из готского) в латинском или греческом алфавитах. Подобно руническому ряду-«футарку», готский алфавит Вульфилы начинается не с буквы «А» (греч. «Альфа»), а с буквы «Фе» (передающей звук «Ф»). Сама же первая буква «вульфильского» алфавита эквивалентна руне «Фегу» («Файгу»), и т. д. Но Вульфила не только создал готскую азбуку. При переводе Священного Писания на готский язык, «Волчонок» исключил из его текста  некоторые фрагменты.   Он счел за благо лучше их не переводить. С учетом воинственного духа готов, который эти фрагменты могли еще больше  разжечь. Вульфила не перевел на готский язык ветхозаветные книги, воспевающие кровавые воинские подвиги сынов Израилевых, беспощадно истреблявших иноверцев и иноплеменных. Наряду с решением этих «технических» проблем, было необходимо решать, строчка за строчкой, главную задачу. Взять сказания и летописи древнего культурного народа, обитающего в сытом и дряхлом от старости мире Восточного Средиземноморья, со времен зарождения древнейшей человеческой культуры. И переплавить их в слова и изречения, не только понятные вечно голодному народу скотоводов и крестьян, воинов, мореплавателей и разбойников, но и воспринимаемые этим немудреным народом, как высшая истина. Как нечто великое и новое. Как словеса новой жизни, новой реальности. Пришедшие на смену отзвучавшим навсегда тевтонским песням и сказаниям.

Флауэрс считает, что Вульфила должен был иметь вескую причину «изобрести для готского языка новую систему письменности – его, в общем, можно было бы передать на письме и греческими, и римскими буквами. Но тогда готская культура неизбежно сблизилась бы с миром (Римской – В. А. ) империи, с основным (православным – В. А. ) течением христианства». А значит, Вульфила изначально по какой-то причине «желал создать для готов обособленную, национальную традицию, отвергая основную задачу церкви греко-римского мира, интернационализацию и универсализацию (христианского учения, превращенного в орудие идеологического господства Римской «мировой» империи над всеми народами «круга земного», превращенного в «орбис террарум» под римским владычеством - В. А. )» («Таинства готов»).

Немецкий историк Георг Вайтц из Фленсбурга, которому мы обязаны наиболее полным и всесторонним освещением жизни первого просветителя германцев, писал в своей книге о готском епископе, что упорный Вульфила потратил на перевод Библии тридцать лет своей жизни. Намекнув, что больше времени ему бы на это и не потребовалось. В действительности же представляется скорее удивительным, как он успел выполнить свою задачу в столь короткий срок. Поэтому мы и начали с перевода Библии Вульфилой, а не с его жизнеописания. Ибо, хотя многое в его жизни все еще представляется нам темным и неясным, великая загадка его существования заключается, вне всякого сомнения, в следующем. Как человеку IV в. , в обстановке непрекращающихся войн, религиозных распрей, тягот скитальческой жизни среди беженцев, постоянной угрозы гонений на христиан и «наездов» гуннских «кентавров», вообще удалось сотворить чудо, сохраненное нам (в основном) «Серебряным кодексом»? Этот написанный серебряными (основной текст) и золотыми (инициалы) буквами на пурпурном пергамене текст  Священного Писания – готская Библия Вульфилы (из первоначально трехсот тридцати шести листов которой сохранилось лишь сто восемьдесят восемь) – покоится сегодня в библиотеке университета шведского города Упсалы (составляя ее главное сокровище!). Шведы вывезли его в родную «Скатинавию» в годы Тридцатилетней войны  из Пражской библиотеки владык «Священной Римской империи», основанной кайзером-оккультистом Рудольфом II Габсбургом. Так этот драгоценный кодекс, написанный в VI в. в северной Италии в правление царя остготов Теодориха Великого, вернулся на исконную родину готов. Уникальный, роскошный экспонат. Число людей, которым довелось его прочитать, не превышает нескольких сотен. Тем не менее, этот перевод – важнейший мост, переброшенный между средиземноморским и германским мировоззрением, мост, построенный из слов и понятий и соединяющий наследие семитской и греческой культуры с германо-сарматским степным ареалом, откуда новые повелители Европы готовились начать Великое переселение народов. Обрушиться на Римскую империю, которой было суждено погибнуть «от недостатка техники».   Если, конечно, верить Хосе Ортеге и Гассету, писавшему в своем труде «Восстание масс»: «Римская империя погибла из-за недостатка техники. Когда государство разрослось, возник целый ряд материальных проблем, которых неразвитая техника разрешить не могла. Античный мир начал приходить в упадок и разлагаться».

Приведем, для сравнения и просто ради интереса, тексты Молитвы Господней - главной молитвы всех христиан (единственной, заповеданной нам  Самим Господом Иисусом Христом еще в Евангелиях) - «Отче наш», а также начала главы 15 Евангелия от Марка на трех языках – русском (Синодальный перевод), современном немецком (на основе модернизированного перевода Мартина Лютера) и готском (в переводе Вульфилы), с фонетической расшифровкой:

1) Молитва Господня

Отче наш, Иже еси на небесех!

Да святится имя Твое,

да приидет Царствие Твое,

да будет воля Твоя,

яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь;

и остави нам долги наша,

якоже и мы оставляем должником нашим;

и не введи нас во искушение,

но избави нас от лукаваго.

Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.

Аминь.

Vater unser, Du in den Himmeln,

Geheiligt sei Dein Name,

Dein Reich komme,

Dein Wille geschehe,

Wie im Himmel,

Also auch auf  Erden.

Unser taeglich Brot gib uns heute

Und vergib uns unsere Schuld,

Wie wir vergeben unseren Schuldigern.

Und fuehre uns nicht in Versuchung,

Sondern erloese uns von dem Boesen.

Denn Dein ist das Reich und die Kraft und die Herrlichkeit in Ewigkeit.

Amen.

(Фатер унзер, Ду ин ден гиммельн,

Гехайлигт зай Дайн наме,

Дайн райх коммэ,

Дайн вилле гешеэ,

Ви им гиммель,

Зо ауф эрден.

Унзер тэглих брот гиб унс хойтэ

Унд фергиб унс унзере  шульд,

Ви вир фергебен унзерен шульдигерн,

Унд фюрэ унс нихт ин ферзухунг,

Зондерн эрлёзэ унс фон дем бёзэн.

Денн Дайн ист дас райх унд ди крафт унд ди геррлихкайт ин эвигкайт.

Амен).

Atta unsar thu in himinam,

weihnai namo thein.

qimai thiudinassus theins.

wairthai wilja theins,

swe in himina jah ana airthai.

hlaif unsarana thana sinteinan gif uns himma daga.

jah aflet uns thatei skulans sijaima,

swaswe jah weis afletam thaim skulam unsaraim.

jah ni briggais uns in fraistubnjai,

ak lausei uns af thamma ubilin;

unte theina ist thiudangardi

jah mahts jah wulthus in aiwins.

amen.

(Атта унсар ту ин гиминам,

Вайнай намо тайн,

Квимай тиудинассус тайнс,

Вайртай вилья тайнс,

Све ин гимина йа анна айртай.

Хлайф унсарана тана синтайнан гиф унс гимма дага.

Йа афлет унс татай скуланс стьяйма,

Свасве йа вайс афлетам тайм скулам унсарайм.

Йа ни бриггайс унс ин фрайстубнйай,

Ак лаусай унс аф тамма убилин;

Унте тайна ист тиудангарди

Йа махтс йа вультус ин айвинс.

Амен).

Приведем для сравнения другой вариант фонетической огласовки той же самой готской Молитвы Господней (по Стефану Флауэрсу):

Атта унсар ту ин гиминам веени намо тен, кеими тевдинассус тенс, верти вилья тенс, сва ин гимина яа анна эрти, хлиф унсарана тана сиитенан гиф унс гимма дага, йа афлат унс тате скооланс сийма, свасва йа вес афлатам тим скоолам унсарим йа нее брингс унс ин фристубний, ак лоусе унс аф тамма увилен; унтай тена ист тевдангарди йа махтс йа вультус ин ивинс. Амен.

Надеемся, что уважаемый читатель не обвинит нас в отклонении от «готской» темы, если мы приведем для сравнения полный текст Молитвы Господней на вен(е)дском языке (представляющем собой причудливое смешение германских, славянских, а также, возможно, кельтских и иранских элементов), приведенный в редкой книге Ю. Потоцкого «Путешествие по всей Нижней Саксонии для изучения славянских и вендских древностей», изданной в Гамбурге в 1795 году (думаем, что особенно полезно будет ознакомиться с ним пламенных протагонистов гипотезы, ставящей знак равенства между венедами и славянами, считающих венедский язык славянским):

Nesse wader, tu toy jiss, wa nebiss hay, siungta woarda tygi cheyma, tuae rick kommae. Tia wiliae szymweh rok wa nebiss kak no zimie. Un wy by dayne nesse сhresmarym. Ni bringwa nass na wasskonie day lizwaynes wit wyskak chandak. Amen.

(Нессе вадер, ту той йисс, ва небисс хай, сиунгта воарда тиги хейма, туиэ рик коммэ. Тиа вилиэ щимве рок ва небисс как но зимье. Ун ви би дайне нессе хресмарим. Ни брингва насс на вассконие дай лизвайнес вит вискак хандак. Амен).

2) Евангелие от Марка, глава 15

Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связав Иисуса, отвели и предали Пилату. Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский?

Und alsbald in der Fruehe hielten die Hohepriester einen Rat mit den Aeltesten und Schriftgelehrten, dazu der ganze Hohe Rat, und banden Jesus und fuehrten ihn hinweg und ueberantworteten ihn dem Pilatus. Und Pilatus fragte ihn: Bist du der Koenig der Juden?

(Унд альсбальд ин дер фрюэ гильтен ди гогепристер айнен рат мит ден эльтестен унд шрифтгелертен, дацу дер ганце Гоэ Рат, унд банден Йезус унд фюртэн ин гинвег унд юберантвортетен ин дем Пилатус. Унд Пилатус фрагтэ ин: Бист ду дер кёниг дер юден?

Jah sunsaiw in maurgin garuni taujandans thai auhumistans gudjans mith thaim sinistam jah bokarjam, jah so gefaurds gabindandeans Jesu brahtedin ina et Peilatau. Jah frah ina Peilatus: Thu is thiudans Judaie?

(Йа сунсайв ин маургин гаруни тауйанданс тай аугумистанс гудйанс мит тайм синистам йа бокарйам, йа со гефаурдс габиндандеанс Йесу брагтедин ина эт Пайлатау. Йа фраг ина Пайлатус: Ту ис тиуданс  Йудайе?).

Думается, уважаемым читателям было интересно сравнить звучание одних и тех же евангельских текстов на современном немецком и на его далеком предшественнике – готском языке…

При достаточно глубоком погружении в текст, сравнение готского с греческим Новым Заветом, равно как готского с древнееврейским и арамейским содержанием, а также иудейскими толкованиями Ветхого Завета, могло бы поведать нам немало о готах. Если бы не высказываемое большинством ученых мнение, что этот чудодей Вульфила, «готский Моисей» (по выражению сына святого равноапостольного царя Константина Великого – императора Флавия Юлия Констанция II), владевший в совершенстве, как минимум, тремя языками и добавивший к трем «священным» алфавитам поздней, христианской, Античности (еврейскому, греческому и латинскому)четвертый, собственного изобретения, все-таки не может быть полностью отождествлен с готами, среди которых он жил. И вот тут мы подходим к тому, что очень важно и о чем мы знаем – увы! – очень мало. К описанию жизни Вульфилы. Бесценного самородка, которому мы обязаны фактически всем, что знаем о готском языке. И всеми сохранившимися готскими письменными источниками. Которых, к сожалению, весьма немного. Наряду с переводом Библии, сделанным Вульфилой, во всем бывшем готском «жизненном пространстве» почти не сохранилось письменных памятников.

Перевод Вульфилы дошел до нас в нескольких рукописях:

1) «Серебряный кодекс», о котором было уже сказано выше:

2) «Каролингский кодекс» - рукопись V в. , написанная на двух языках (готском и латинском параллельно). «Каролингский кодекс» сохранился на четырех листах, содержащих отрывок из «Послания к Римлянам».

3) «Амвросианские кодексы» - несколько рукописей, хранящиеся в Амвросианской библиотеке в Милане (Италия). Текст рукописи А насчитывает 192 страницы и содержит отрывки из Посланий апостола Павла. Рукопись В насчитывает 154 страницы и дает перевод посланий. Рукопись С - это всего два листа, содержащие отрывок из евангелия от Матфея. Рукопись D на трех листах содержит отрывки из Ветхого завета.

4) Т. н. «Гиссенский отрывок», найденный в Египте, представляет собой два листа пергамена с латинско-готской рукописью.

Помимо отрывков из Библии, до нас дошли  и более мелкие готские памятники:

1) Отрывок комментария к Евангелию от Иоанна на восьми листах.

2) Отрывки готского календаря, сохранившиеся в рукописи Амвросианского кодекса.

3) «Алкуинова рукопись»  IX-X вв. из Германии, содержащая готскую азбуку.

4) Отдельные готские глоссы  к латинскому тексту VI в.

5) Отдельные готские слова в пяти латинских купчих VI в. (с подписями).

Вот, собственно, и все. Спасибо Фрауйе и на этом…

Жизненный путь готского епископа (именуемого иногда «апостолом готов») и переводчика Библии на готский язык известен нам в самых общих чертах. Если не ошибаюсь, ни один биограф пока что не взялся за жизнеописание Вульфилы. Видимо, не решаясь заполнять громадные «бреши», зияющие в биографии «Волчонка», своими умозрительными спекуляциями. Еще удивительнее другое. Ни один автор исторических романов (или даже псевдоисторических фэнтези)  не взялся за художественную обработку интереснейшего материала о жизни древних германцев. Хотя увлекательный сюжет, казалось бы,  давал ему редкую возможность. Дать образ «варвара», но не воина (хотя именно воинами романисты обычно изображают «варваров» периода Великого переселения народов). А высокообразованного человека, не «мужа меча», а «мужа пера», «мужа книги», попавшего в самую гущу бурных событий IV в. Как-никак, долгожитель Вульфила был современником Константина Великого, его сына-арианина Констанция II («Констанцием I» принято считать отца Константина Великого - императора Констанция Хлора, основателя династии Константинов), гуннского вторжения и двух последних великих правителей готов раннего периода готской государственности – Атанариха  и Германариха. «Блажен, кто посетил сей мир / В его минуты роковые…». Но – увы…

Было бы весьма заманчиво представить Вульфилу этаким «непроцарапанным» готским юнцом, которого внезапное соприкосновение с древней средиземноморской культурой пробудило, воспламенило и превратило в духовный светоч своего «косматого» народа…

«Тогда-то впервые сердец их косматых / Коснулось сиянье живой красоты», как сказал бы поэт. Однако на деле все было не так. Или, точнее, не совсем так… Подобно многим великим людям, щедро одарившим род человеческий своим гением или, по меньшей мере, талантом, Вульфила был счастливым плодом смешанного брака, доброй порослью доброго корня, хотя и зачатым в годы лихолетья грекоримской Экумены. В ходе одного из готских «походов за зипунами» на римские земли между 258 и 267 г. готские «находники из-за моря» (так древнерусские летописи именовали норманнов-варягов, но мы позволим себе применить этот термин и к готским предкам норманнов) угнали из Каппадокии плененную ими супружескую чету.   Деда и бабку будущего просветителя готского народа. Особенно дотошный церковный историк (один из многих, занимавшихся в эти столетия изучением становления христианской религии) даже выяснил название родного городка (или селения) этой супружеской четы, угнанной готами в рабство. Это была Садаголтина, в окрестностях города Парнаса. На современной географической карте это - местность в самом сердце турецкой Анатолии, простирающаяся к востоку от озера Тус-Гёлу, горы между этим озером и самой длинной рекой Турции - Кызылырмак, носившей в античности название Галис.

Дед и бабка Вульфилы были культурными и образованными христианами, говорившими по-гречески (турецкая волна нахлынула на Анатолию лишь тысячелетие  спустя). И были они далеко не единственными христианами, угнанными в готскую неволю. Тогда множество христиан, и в т. ч. немало священнослужителей и учителей, порабощенных готами, отнюдь не добровольно  переселилось на север, в готские земли между Тавридой и Истром. Несмотря на свое рабское положение, они постепенно познакомили готов с христианским учением.

О родителях Вульфилы нам не известно никаких подробностей. Считается, что его отец был готским воином (видимо, знатным), а мать – каппадокийской полонянкой. Что, в общем, представляется довольно логичным. Свободный, родовитый готский воин, привлеченный чужеземной красотой, образованностью и хорошими манерами юной полонянки, вполне мог освободить свою избранницу из ее социального «гетто» и поднять ее статус, возвысив полонянку до себя. В отличие от молодого раба, который, будь он хоть отпрыском самого образованного семейства во всей Каппадокии, практически не имел ни малейшего шанса повысить свой статус женитьбой на свободной готской девушке.

Как бы то ни было, переселившиеся (или, если быть точнее, то переселенные насильственно) в «Готтиуду»-«Готию» каппадокийцы (таких «мигрантов поневоле» в сталинские времена у нас именовали «спецпереселенцами») прожили среди готов уже лет шестьдесят, когда родился Вульфила. И даже если его обучили в «Готии» всему, чему он научился бы, родившись в Каппадокии, юный метис, кроме того, получил и готское воспитание. Именно в этом судьба оказалась к нему особенно благосклонной.

За шестьдесят лет, прошедшие с момента «добровольно-принудительного» переселения предков Вульфилы в «Готию», молодое христианство во многом изменилось. Учению, считавшемуся в Каппадокии одним единственным, единым, бросил вызов Арий. Диакон и пресвитер из Александрии. Великого греко-египетского портового города, основанного Александром Македонским в дельте Нила. Мегаполиса, в котором издавна особенно сильно кипели и бурлили волны философских, богословских,  догматических споров. Метрополии, в которой даже женщины вмешивались в споры мыслителей. И порой даже платили за свое увлечение философией собственной жизнью. Как, например, красавица Ипатия, чью соблазнительную плоть натравленная на инакомыслящую интеллектуалку чернь в бешенстве  отделила от костей острыми устричными раковинами. «Мак бенак», как говорят в таких случаях «вольные каменщики»… Между прочим, расхожие представления об Ипатии как о «язычнице» не соответствуют действительности. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с фрагментами ее сочинений, сохранившимися в трудах друга (!) и ученика(!) Ипатии – православного епископа (!) Синезия Птолемаидского: «Радуйся, источник Сына; радуйся, образ Отца! Радуйся, основание Сына; радуйся, печать Отца! Радуйся, могущество Сына; радуйся, красота Отца! Радуйся, безконечный Дух центр Сына и Отца. Пошли же мне Его вместе с Отцом, орошающего крылья души, чтобы принес Он божественные дары <…> О блаженное, безсмертное, славнейшее дитя Девы, Исус Солимлянин! <…> Когда Ты явился на землю из смертного лона, мудрое искусство магов изумилось, безпомощное пред восходом Звезды: кто это рожденное Дитя, кто этот сокрытый Бог – Бог, смертный или Царь? Принесите же Ему дары – жертвы смирны и золота, и ладана прекрасный фимиам. Ты Бог: прими же ладан, золото приношу Тебе как Царю; смирна же подобает погребению. Ты очистил и землю, и морские волны, и пути демонов, нежные струи воздуха и низшие глубины – спешащий на помощь усопшим Бог, сошедший в Аид…»  Но это так, к слову…

Арий (годы жизни: 260-336), эллинизированный ливиец по происхождению, объявленный впоследствии ересиархом, стал причиной, или зачинщиком, первого великого раскола в христианстве. Основного внутрицерковного конфликта IV в. , самого драматичного из перенесенных христианской церковью к тому времени. Ибо александрийский пресвитер стал проповедовать учение, согласно которому Иисус Христос не мог быть единосущным Богу-Отцу, поскольку это не соответствовало бы замкнутому в себе совершенству Бога. Арий отводил Христу, как Творению Божьему, хотя и обладающему высшей степенью чистоты и Божественной Сущностью, все-таки промежуточное место между Богом и человеком.

Вместо православной формулы: «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу», ариане употребляли другую: «Слава Отцу через Сына в Святом Духе».

Выражаясь церковным языком, Иисус, по Арию, был человеком высочайшей нравственности, которому Бог Отец, Создатель мира, даровал, за его праведность, достоинство Сына Божия. Таким образом, Иисус, согласно пресвитеру Арию, был лишь подобосущен (греч. : «омиусиос») Богу Отцу.

Поэтому, к примеру, автор готского комментария на Евангелие от Иоанна Skeireins (которым, вероятнее всего, был сам просветитель готского племени Вульфила), учил «воздавать <Сыну> не равное (ibnon), а подобное (galeika) почитание» (Sk. 5, 22); Sk. 5,26 «указывает тем не на равную (ibnaleika), а на подобную (galeika) любовь» (А. Ю. Виноградов, М. И. Коробов. «Новые данные о ранней истории христианства у горнокрымских готов»)  и т. д.

В отличие от ариан - «омиев», считавших Иисуса Христа подобосущным (греч. : «омиусиос») Богу Отцу, христиане-кафолики  (православные, никейцы), верили в иное. Иисус Христос, истинный Сын Божий, есть Бог Сын, единосущный (греч. : «омоусиос») Богу Отцу, рожденный из сущности Бога и во всем равный Ему Бог именно по сущности (греч. : «усиа»), по природе, а не по благодати, уподобляющей тварь - Творцу (как верили ариане), и потому Ему подобает равное с Богом Отцом почитание. Именно эта точка зрения в настоящее время является неотъемлемой частью вероучения православной, римско-католической, англиканской церкви и подавляющего большинства других христианских церквей.

Учение Ария, получившее, по имени своего создателя и проповедника, название арианства (о котором уже неоднократно говорилось выше), начало распространяться примерно с 320 г. Если Вульфила родился, как считают многие, в 311 г. , он впервые узнал об арианстве в детском возрасте. Если же «готский апостол» появился на свет в 318 г. (второй вариант, принимаемый теми, кто считает, что гениальный полукровка умер в 388 г. ), то Вульфила вырос в арианстве с рождения (так что версия о его крещении в 332 г. в Константинополе оказывается неверной). Вероятно, и не догадываясь о существовании какой-либо иной формы христианства, кроме этой, воспринимаемой им в качестве единственной.   Ибо как раз германские племена на территории сегодняшних Балкан и в Восточной Европе воспринимали расщепленную, «раздельную» Троицу как нечто более близкое своему привычному «праотеческому» многобожию. Для них было гораздо сложнее воспринимать православную, кафолическую, никейскую веру в Триединое Божество, неразрывно и неслиянно сочетающее в себе Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа Святого. К тому же германцы, привыкшие возводить свои взоры из мира людей – Мидгарда (именуемого на готском языке «Мидьюнгардс», на староанглийском «Миддангеард», на древнесаксонском «Миддильгард», на древневерхненемецком «Миттил(а)гарт»), аналога грекоримской Ойкумены-Экумены, к вышнему миру - Асгарду, населенному многочисленными богами-асами (или, согласно Иордану - ансами), не понимали необходимости концентрации всех этих божественных сущностей в одном единственном Верховном, или, если быть точней - Всевышнем Существе. Более личным, близким и привлекательным им представлялся стоящий между Богом и людьми Сын Божий, с его земной, исполненной страданий и борьбы, человеческой судьбой, о которой они узнавали от учителей из Евангелия.

«Арианский спор», как называют его историки церкви, или «пря о вере» (выражаясь языком наших отечественных средневековых летописцев), был, по сути дела, конфликтом между склонным к абстракциям и умозрительным спекуляциям высокодуховным благочестием греческих церковных учителей и более скромным умом сугубых практиков. Не проповедовавших в мегаполисах вроде Первого и Второго Рима, а занимавшихся миссионерской деятельностью на «просторах родины чудесной» - Римской «мировой» империи. Грекоримское и германское «народное» язычество  были гораздо менее умозрительными, спекулятивными, чем христианские богословские школы (учрежденные лучшими умами Ойкумены в Антиохии или Александрии), апеллируя не к разуму, а к чувствам слабо развитых умов (за исключением неопифагорейства, неоплатонизма и всякого рода гностических учений, исповедуемых, однако, лишь крайне узким слоем интеллектуалов, носивших, как правило, эзотерический характер и потому неведомых широким массам населения; способны ли были эти массы все эти учения вместить даже в случае их открытого проповедания - другой вопрос). Поэтому арианство, хотя его не раз проклинали на христианских церковных соборах, прочнее всего держалось как раз среди германцев, причем, в первую очередь – среди «славнейшего германского племени» - готов, сохранявших ему верность с удивительным упорством, на протяжении всей поздней Античности и вплоть до раннего Средневековья. Как видно, не хватало готам той «душевной поворотливости», о которой писал Александр Исаевич Солженицын в своем послании Третьему Собору Русской Зарубежной Церкви.

Хотя Вульфила и объединял в своем лице, так сказать, готскую сущность с греческой, высокоодаренный полукровка никогда не страдал от внутренних конфликтов, или «раздвоения личности». Перед лицом окружавшей его чудовищной реальности и сложнейших проблем, решать которые выпало на долю «варварского» просветителя – миссионерской деятельности среди готов, сложных переговоров с Константинополем, переводом Библии и спасения готов от гуннов – споры о дефинициях высших божественных инстанций должны были представляться ему. . . как бы выразиться поделикатнее…  Не то чтобы совсем пустыми и ненужными… Но делом, которое он предпочитал предоставлять другим. Менее занятым практическим делом, чем он, многогрешный. Во всяком случае, Вульфила иногда высказывался именно в этом смысле. А своей готской пастве он заранее говорил со всей ясностью, что не стоит ей вникать в подобные тонкости. Надо только стараться быть добрым человеком и добрым христианином. А это меньше всего связано с  тем, арианин ты или не арианин.

Поскольку, по наиболее распространенной версии, дед и бабка Вульфилы были угнаны в рабство таврическими (т. е. крымскими) готами (известными впоследствии как тетракситы или трапезиты), до сих пор не удалось найти удовлетворительного ответа на вопрос, как он сам мог родиться в области вестготов к северу от Дануба.

Тем не менее, Вайтц считает рождение «Волчонка» в области вестготов достоверным фактом: «Дальше всех продвинулись в юго-восточном направлении тервинги, в союзе с тайфалами. Среди их, несомненно, и жил Ульфила». Несомненным, и подтвержденным многими античными авторами, является и тот факт, что молодой Вульфила, благодаря своему образованию и знанию языков был взят, так сказать, на (вест)готскую дипломатическую службу. В качестве вестготского посланника, «Волчонок» был направлен в Новый Рим. В Царьграде он наладил связи с высшими церковными авторитетами. В то время все они были, почти без исключения, или в большинстве своем, арианами. При этом самый выдающийся церковный учитель, с которым познакомился Вульфила в ходе своей константинопольской миссии, занимал не крайние, а умеренные арианские позиции. Проявляя готовность к компромиссам с находившимися тогда в оппозиции официальной (арианской) церкви православными. Это был Евсевий Никомедийский (или же Никомидийский), родственник и воспитатель будущего императора Юлиана Отступника (последнего язычника на престоле единой Римской империи). Архиепископ Константинопольский (339-341), ученик Лукиана Антиохийского, последователь Антиохийской богословской школы, Евсевий был епископом Берита (современного ливанского Бейрута). Затем, благодаря благосклонности к нему Констанции, жены императора Лициния (и, как мы уже знаем, сестры императора Константина I Великого), получил назначение епископом Никомедии, резиденции Лициния. На Вселенском Никейском соборе (325) выступал защитником Ария, с которым был дружен в юности. Позже вместе с епископом Евсевием Кесарийским («отцом церковной истории», автором  жизнеописания императора Константина), был главой примирительной партии, члены которой по имени обоих Евсевиев получили название евсевиан (или же полуариан). По завершении собора Евсевий Никомедийский, отказавшийся отречься от арианства, был сослан императором Константином I Великим в Галлию. Но в 328 г. Евсевий, Арий и другие сосланные ариане были возвращены из ссылки тем же Константином I, исполнившим предсмертную просьбу своей сестры Констанции, вдовы Лициния. В 335 г. Евсевий принимал активное участие в Тирском соборе, где возглавил фракцию евсевиан - сторонников Ария и противников православного, кафолического, александрийского архиепископа Афанасия Великого. В 340 г. Евсевий председательствовал на Гангрском соборе, созванном против ереси Евстафия, епископа Севастийского, и его последователей. По приказу императора Флавия Юлия Констанция II, ярого арианина, Евсевий руководил Антиохийским собором христианской церкви 341 г. , на котором в восточной половине Римской империи арианство было признано официальным христианским учением и вероисповеданием.

Именно Евсевий Никомедийский окрестил в 337 г. первого христианского императора Константина Великого. Умершего в предместье Никомедии, на канонической территории Евсевия. Разделявшего его умеренно арианские взгляды и стремившегося примирить враждующие церковные партии. Исходя при этом, в первую очередь, из внутриполитических соображений  «рацио статус», сиречь - «государственной пользы». Ибо межконфессиональные распри, перекидывавшиеся из залов церковных соборов на улицы римских городов, ослабляли единство империи. Слишком часто под знаменем «истинного исповедания христианства» выступали сепаратистские силы, стремившиеся отделиться от имперского центра. И мешавшие ему вновь выстроить вертикаль власти. Основательно поколебленную гражданскими войнами, не раз ставившими Римскую державу на грань катастрофы.

Поначалу «полуварвару» Вульфиле, допущенному в круг светил церковной учености Нового Рима на Босфоре, была отведена скромная роль чтеца. Но уже в 348 г. , в возрасте всего тридцати лет, он удостоился рукоположения в епископы «Готии». Император Константин I Великий был к тому времени уже мертв. А в Константинополе-Царьграде правил сын первого христианского императора – август Констанций II, убежденный и непримиримый арианин.

Это рукоположение или назначение в епископы «Готии» (или, говоря по-готски, «Готтиуды»), сыгравшее, вне всякого сомнения, решающую роль в жизни Вульфилы, до сих пор служит предметом дискуссий. Однако в нем, по сути дела, нет ничего неожиданного или сенсационного. Были же в истории церкви епископы еще более отдаленных от «центра обитаемого мира» областей – скажем, Гренландии и даже Винландии-Винланда (Нового Света, Америки!). Душепастыри, никогда не бывавшие в епархиях, вверенных их духовному окормлению. Поскольку жизнь в Риме – «капут мунди» - казалась им гораздо привлекательней. Ранние столетия европейского христианства весьма богаты епископствами и епископами. Многие из этих первых епископов, ведших полную лишений и опасностей миссионерскую жизнь, были причислены к лику святых. Таким образом, многие итальянские, французские, голландские, бельгийские, немецкие, испанские, португальские, английские  города получили своих небесных покровителей. Святых мужей, чей жертвенный жизненный подвиг заслуживает всяческого уважения. Нередко - даже мучеников, своей кровью засвидетельствовавших верность вере Христовой. Святителей, о которых мир, однако, ничего или почти ничего не знает. Просто потому, что память их, хотя и преданно, чтят лишь в той или иной конкретной точке мира. На церковном языке их именуют местночтимыми святыми. Зачем же собравшимся в Константинополе «князьям церкви» было упускать возможность убедить допущенного ими в свой круг молодого образованного и, очевидно, энергичного гота принять порученную ему многотрудную миссию? Наверняка было не слишком-то много желающих возглавить Готскую епархию. Наверняка, ни один грек или сириец не имел бы шансов добиться успеха у готов и сделать робко распространяемое среди них обращенными в рабство «ромеями» христианство общепризнанной религией. Вульфила оказался удачной находкой и для церковных учителей. Теперь они могли выполнять свою обязанность распространять христианское вероучение, не направляя кого-либо из своих, «ромейских»,  соотечественников,  в кишащие германскими головорезами карпатские леса. Вот только Евсевий Никомедийский, вопреки распространенному, но оттого не менее ошибочному, мнению, никак не мог сам рукоположить Вульфилу в готские епископы. Поскольку креститель первого христианского императора умер в 40-е гг. IV в. , скорее всего, не дожив до 348 г.

До Вульфилы успехи проповеди христианства среди готов были крайне незначительными. Хотя отдельные готы, надо думать, и до него принимали христианскую веру под влиянием исповедовавших ее рабов или вольноотпущенников. Живших среди готов после грабительских походов III в. Или в качестве военнопленных, захваченных в ходе боевых столкновений с римскими войсками. Во всяком случае, арианская миссия Вульфилы была первой, добившейся очевидных успехов. Она настолько укрепила христианство в готской среде, что стала камнем преткновения для готских князей, все еще «косневших в язычестве». Нельзя, конечно, однозначно утверждать, что именно проповедническая деятельность Вульфилы обеспокоила Атанариха. И повлекла за собой жестокие гонения на готов-христиан, начатые «юдексом» в пятидесятые годы IV в. Или, возможно, возобновленные им. Ибо готские христиане, судя по ряду источников, подвергались преследованиям еще при Аорихе (возможно, отце Атанариха). Но определенная взаимосвязь между миссией Вульфилы и гонениями, думается, все-таки существует. Ибо не мог столь энергичный и, очевидно, образованный правитель, как Атанарих, безучастно отнестись к тому, что видел сам и о чем ему доносили другие. Что же он видел? И о чем ему доносили?  Христианство исповедуется и проповедуется уже не только тайно, исподтишка, рабами и военнопленными, среди своих товарищей по несчастью и готских соседей низкого звания (в отличие от «цивилизованных» и «культурных» римлян, готские «варвары», при всей грубости нравов, не держали своих рабов в тюрьмах-эргастулах). А совершенно открыто, высокопоставленными отпрысками знатных готских родов, распространяющими эту новую веру. Религию, которую можно было, в сущности, рассматривать как мировоззрение врагов «Готии»-Готтиуды - римлян.

Жертвами гонений, начатых при Атанарихе, встревоженном, как видно, не на шутку, стали все христиане без исключения. Как первые, православные, так и ариане. Т. е. нельзя утверждать, что готские владыки терпимо относились к православным христианам, преследуя лишь христиан-ариан. Просто до начала арианской миссии Вульфилы и других его единоверцев, христианство было столь мало распространено среди готов, что казалось готским правителям не заслуживающим внимания и потому не требовавшим принятия контрмер в форме репрессий.

Крутые меры, принятые Атанарихом в отношении христиан (требование под страхом жесточайшей кары публично приносить жертвы идолу, возимому по всей стране, и т. д. ), известны нам лишь в изложении христианских хронистов.

Так, Созомен  писал в своей «Церковной истории»:

«Афанарих (Атанарих – В. А. ), видя, что и его подданные под влиянием убеждений Ульфилы, принимают христианство, и что тем самым отечественная вера их упраздняется, подверг многих различным казням, - одних, дерзавших мужественно защищать свое учение, предал на истязание, а других, не позволив им и оправдываться, прямо умертвил. Говорят, что лица, которым было это приказано от Афанариха, поставили на колесницу один истукан и возили его по домам всех, объявивших себя христианами, повелевая поклоняться ему и приносить жертвы. И те домы, в которых отказывались совершать предписываемое поклонение, были сожигаемы вместе с людьми».

Т. е. сведения о преследованиях готских христиан известны нам лишь из ряда весьма пристрастных источников. И из житий святых. Ведь начатые Атанарихом гонения привели к появлению первых готских мучеников за веру. Чьи жизнеописания вошли в сокровищницу христианской традиции. В то же время эти жития готских святых, в значительной своей части, являются уникальными историческими источниками. В которых сохранились в первозданном виде, некоторые подробности из жизни тех народов и эпох, не описанные ни в одном из дошедших до нас источников иного рода.

Из примерно полусотни известных нам поименно готских мучеников, пострадавших за веру в ходе преследований христиан при Атанарихе (включая великомученика Никиту и др. ), наибольшей известностью пользуется святой мученик Савва Гот(ф)ский (Буззуский, Валахийский), память которого празднуется Русской Православной церковью 15, Греческой Православной – 18, Румынской Православной  и Рим(ск)о-католической – 12 апреля. Он удостоился особенно подробного жизнеописания. Жития, содержащего целый ряд весьма интересных для нас фактов, не описанных больше нигде.

Согласно этому житию, будущий священномученик жил в то время, когда среди готов проповедовал христианство епископ Вульфила. Среди многих готов, окрещенных им, был, согласно некоторым источникам, и святой Савва.   Став христианином, Савва вел добродетельную жизнь, был благоговеен, мирен, воздержан, прост, молчалив (но заставлял умолкнуть идолослужителей), избегал женщин, все дни проводил в молитве, пел в церкви (некоторые источники говорят, что он был чтецом) и заботился о ее благоустройстве. Он смело проповедовал христианство. Готские князья и судьи, под влиянием языческих жрецов, начали гонение на христиан и стали принуждать их к вкушению идоложертвенного мяса. Т. е. мяса животных, приносимых в жертву языческим богам. Дело в том, что, хотя жертвы и возлагались на алтарь для «всесожжения», они в действительности сжигалась лишь частично. Язычники были достаточно практично и рационально мыслящими людьми, понимавшими, что богам не нужна человеческая пища. Довольно с них благоухания дыма от жертвенника. Сжигались лишь отдельные части туш (или тушек) жертвенных животных. Надо думать, не самые лучшие. А также шерсть и перья (если приносились в жертву птицы). Лучшие кусочки шли жрецам. Остальное поедали верующие. Почти как в сказке о том, как мужик гуся (а после – и гусей) делил. Многие язычники, чтобы сохранить жизнь своим близким и родственникам, принявшим христианство, подавали им вместо идоложертвенного обычное мясо. Некоторые христиане согласились на такой обман, но святой Савва отказался и заявил, что христианин должен открыто исповедовать свою веру. За это жители селения, где жил святой Савва, выгнали его (из опасения, что Савва навлечет на них беду своим твердым стоянием в вере), но потом просили вернуться. Когда гонения на христиан усилились, односельчане святого Саввы решили идти к судье и принести клятву в том, что среди них нет ни одного христианина. Тогда святой Савва громогласно заявил: «Не клянитесь за меня, потому что я – христианин». Жители пошли и поклялись, что в их селении только один христианин. По приказанию судьи к нему привели святого Савву. Но судья, увидев его бедность (у Саввы не было никакого имущества, кроме платья, в которое он был одет), решил, что Савва не может ни помочь кому-либо, ни повредить, и отпустил его.

Между тем гонения на христиан не только продолжались, но и все усиливались. Вскоре один из готских военачальников по имени Афарид  (возможно, член царского дома, о чем будет сказано далее) во время праздника Святой Пасхи напал на селение. Святой Савва собрался встречать Великий Праздник с епископом Гуфиком, но был возвращен с пути Ангелом в свое селение. К тому времени туда вернулся из Греции (Римской империи) и пресвитер Сапсал (Сансал, Сансала). Готские воины схватили священника Сапсала и святого Савву. Который открыто высказывал свое, мягко говоря, отрицательное отношение к идолослужению, жертвоприношениям и последующему поеданию идоложертвенного мяса. И прямо-таки бросал вызов судьбе. Схватившие Савву язычники-готы не дали ему даже одеться. Священника везли на телеге, а святого Савву, обнаженного, вели за телегой по терновнику, били палкой и бичами. Господь невидимо хранил мученика, так что когда на утро они достигли города, святой Савва сказал мучителям: «Посмотрите на мое тело, есть ли на нем следы от терновника и от ваших ударов?» Воины-язычники были удивлены, увидев мученика здоровым и невредимым, без малейшего следа перенесенных мучений. Тогда святого Савву растянули на осях телеги и били весь день. Ночью одна благочестивая женщина встала, чтобы приготовить еду домашним, увидела привязанного мученика и освободила его. Он стал помогать ей по хозяйству (хотя мог, казалось бы, бежать из плена). Днем по приказанию Афарида святой Савва был подвешен к перекладине дома. Ему и священнику поднесли идоложертвенное мясо и пообещали отпустить на свободу, если они вкусят его. Священник Сапсал ответил: «Мы скорее согласимся, чтобы Афарид распял нас, чем вкусим оскверненное бесами мясо». Святой Савва спросил: «Кто прислал это мясо?». «Владыка Афарид», - ответил слуга. «Есть только один Владыка - Бог, Который на Небесах», - произнес мученик. В ярости один из слуг сильно ударил святого Савву копьем в грудь (вариант: пустил в него стрелу). Все думали, что мученик умрет, но святой не чувствовал никакой боли и сказал ударившему его готу: «Твой удар был для меня не сильнее того, как если бы ты меня ударил мягкой шерстью».   Афарид велел предать святого Савву смерти. Священника Сапсала оставили связанным, а святого Савву повели к реке, чтоб утопить его. По дороге святой радостно благодарил Бога за то, что Он сподобил его пострадать за исповедание Его святого Имени. Слуги тем временем рассуждали между собой: «Почему бы нам не отпустить этого неповинного ни в чем человека? Афарид не узнает о том, что мы отпустили его». Святой Савва услышал их и воскликнул: «Исполняйте приказанное вам! Я вижу Ангелов, пришедших со славою взять мою душу!» Мученика бросили в реку, привязав к шее его большой обрубок дерева. Святой Савва пострадал 12 апреля 372 г. , в возрасте тридцати восьми лет. Палачи извлекли тело мученика и бросили на берег, но христиане скрыли его. Позднее «один из скифских (надеюсь, уважаемый читатель не забыл о склонности античных авторов к сознательной архаизации?) вождей», христианин Юний Соран (Саран, Иоссаран), перенес мощи святого мученика Саввы в Каппадокию, где они были приняты с честью его родственником, святителем Василием Великим.

Последнее обстоятельство представляется весьма примечательным. Коль скоро готский мученик состоял в родстве с каппадокийским святителем, он, возможно, как и сам Вульфила, происходил от «спецпереселенцев» из Каппадокии. И, не исключено, был христианином с рождения, или, по крайней мере, с раннего детства, а не был окрещен епископом Вульфилой «со товарищи». Не зря в житии особо подчеркивается, что Савва был христианином с детства.

Савва Готский был бескомпромиссным ревнителем Христовой веры, чье неукротимое, пламенное желание пострадать, во что бы то ни стало, за Христа внушало опасения за свою судьбу даже тайным сторонникам и помощникам христиан (не зря односельчане прогнали его, хотя потом попросили вернуться). Вокруг готов, не скрывавших своего христианства, явно существовал круг лиц, сочувствующих им (вспомним женщину, не побоявшуюся отвязать святого, или мучителей, тщетно пытавшихся отпустить его на волю). Добровольная помощь со стороны благочестивой женщины и даже со стороны палачей… Спасение мощей святого наместником римской Скифии… Все это говорит о широком распространении христианства в данной части Европы. Возможно, только правящая готская верхушка и окружение самого Атанариха (греч. «мегистаны») оставались все еще полностью и непримиримо враждебными новому для них христианскому вероучению. Об Афариде, главном гонителе Сапсала-Сансала и Саввы, в начале жития святого говорится, что он был сыном готского князя Ротестра. То же самое имя приводится как имя отца царя или судьи-«юдекса» готов Атанариха (хотя иные и считают последнего сыном Аориха). Так что Афарид и Атанарих могли быть, по меньшей мере, сводными (единокровными) братьями.

Атанарих, вероятно, бывший инициатором и главной движущей силой гонений на подвластных ему готских христиан (хотя и осуществляемых непосредственно его близким родственником, с согласия совета готской знати), называл себя «юдексом», т. е. «судьей», конечно, не из-за своей роли судьи жертв этих гонений. Когда произносишь вслух готский эквивалент слова «царь» - «тиуданс», не можешь отделаться от мысли, что он мог восприниматься римским ухом как сходное по звучанию с латинским словом «юдекс». И римляне переводили его как «судья» по чистому недоразумению, в силу созвучия. Если это так, то Атанарих запрещал римлянам именовать себя не «царем» как таковым, а римской формой этого титула – «рекс», противопоставляя ей его готскую форму – «тиуданс». Ибо явно испытывал непреодолимое отвращение ко всему римскому, которое был вынужден преодолеть в себе к концу жизни. Когда гунны «прищемили ему хвост», и ревнителю готского «родноверия» пришлось спасаться «под крылышком» у ненавистных римлян. Невзирая на свою «ганнибалову клятву»  никогда не ступать на римскую землю. Как уже говорилось выше, он и христиан-то преследовал, в первую очередь, потому, что подозревал в них тайных римских приспешников. Возможно, потакая в этом антиримским настроениям, чрезвычайно сильным чреди части вестготов (особенно знатных).

В то же время факт принятия христианства многими (судя по всему) представителями знатных готских кланов (а не только готского простонародья) заставляет задуматься о причинах успешности именно проповеди «Волчонка» среди готов.

Первым важнейшим событием в жизни Вульфилы было, несомненно, его рукоположение в епископы, связанное с руководством христианизацией его родного готского племени. Тогда он был еще молод, и величие поставленной перед ним задачи, несомненно, смущало, если не пугало будущего Крестителя «всея Готии». Четверть века спустя его паства, чьим верховным пастырем он стал и которую был, как новый Моисей, обязан вести по жизни, вопреки всем трудностям своего времени, именно вследствие своего обращения Вульфилой в христианство, подверглась великому испытанию – гонениям на христиан. От которых готам, уверовавшим во Фрауйю-Христа, пришлось спасаться «за бугром», у римлян.

На основе упомянутого выше жития священномученика Саввы и других готских исповедников (например, священномученика Никиты)  можно очертить временные рамки этих гонений периодом 372-374 гг. Значит, исход Вульфилы со своим племенем (или с христианами своего племени) на земли христианской Римской «мировой» державы произошел в конце данного периода. В кратком, но содержащем ценные биографические подробности латинском сочинении арианина Авксентия, епископа Мопсуестийского,  говорится, что за Вульфилой последовали «готи минорес», т. е. «малые готы». Видимо, это было многочисленное (вопреки своему названию), но не слишком сильное и влиятельное племя, которому было особенно нечего терять в родимой «Готии». И которое поэтому с благодарностью приняло предложение римских имперских властей поселиться на отведенных ему территориях Фракии, в предгорьях Гема. В долинах, расположенных в районе нынешнего румынско-болгарского приграничья. Там «малые готы» вполне освоились и продержались, по крайней мере, до IX в. . продолжая говорить на своем «тевтонском (германском) языке» - «лингва теодиска» (если верить автору того времени Валлафриду Страбону, бенедиктинскому аббату Рейхенауского монастыря). Некоторые источники, относящие исход из «Готтиуды» целого народа к более раннему времени, а именно – к пятидесятым гг. IV в. , вступают в определенное противоречие с данными точно датированных многочисленных житий святых, посвященных эпохе гонений. Ибо если великий исход готских христиан во главе с епископом Вульфилой - «новым Моисеем» - произошел еще в 355 г. , сразу после прихода Атанариха к власти, то этому «тиудансу» было бы просто некого преследовать в «Готтиуде» за исповедание христианской веры в 369-372 гг. «Темна вода во облацех…»

Внести в данный вопрос необходимую ясность крайне сложно. Ибо и в IV в. на нынешних Балканах (остающихся по сей день «пороховой бочкой Европы») были постоянно неспокойно. Поэтому для относительно мелкомасштабных переселений и миграций тех или иных племен не требовалось катастроф калибра гуннского вторжения. Остготы и вестготы, карпы, тайфалы, костобоки  и прочие народности, дыша друг другу в затылки и наступая друг другу на пятки, то и дело накатывались на римский пограничный «лимес». Однако же под твердой властью августа Константина I  Великого, умевшего показать варварам зубы, те не могли уже с привычной легкостью прорваться через римскую границу. Испуганные оскалом воспрянувшей от летаргии «римской волчицы», «варвары»-мигранты сочли за благо до поры-до времени ослабить натиск на границы Рима в своем вечном стремлении на юг.

Как мы знаем, в 322 г. между августом Константином I Великим и вестготами был заключен договор, предоставляющий племени статус «федератов»- союзников.   Что соответствовало принципам обычной римской политики по отношению к воинственным «варварским» племенам. Согласно договору вестготы за ежегодную плату, т. н. стипендию (жалованье – с римской точки зрения, и, возможно – дань – с точки зрения самих вестготов) были обязаны охранять границы империи и предоставлять воинов для службы в императорских войсках. Иордан сообщает, что вестготы направили под римские знамена около сорока тысяч своих воинов. Кроме того, по его словам, в армии Константина I Великого служили вместе, во главе своих отрядов, вестготские цари Ариарих и Аорих.

Но первый христианский император Рима почил в Бозе, и вот, с востока накатило вдруг неистовое, словно смерч, нашествие свирепых гуннов. Гуннский вихрь смел и остготов, и вестготов. Сокрушив державу Германариха. Вынудив «родновера» Атанариха увести своих готов-язычников за Траянов вал, в твердыню, возведенную им в самом сердце нынешней Трансильвании, между реками Пиретом  и Сиретом. «Хроника вестготских царей»  (созданная в VII в. ), отводит Атанариху тринадцать лет правления («царствования», а не «судейства», но это в данном случае неважно). Между тем, как нам уже известно, в 376 г. народ вестготов, разгромленный гуннами, распался на подвластных Атанариху язычников и подвластных Фритигерну (Фридигерну) ариан. Поэтому за начало правления Атанариха можно принять 363 г. Тогда получается, что Атанарих возглавил своей народ еще в правление Германариха. Следовательно, Атанарих был автономным властителем вестготов под верховенством Германариха, как общеготского царя. Вот еще один вариант объяснения желания Атанариха именоваться не «царем», а «судьей», которое мы выносим на рассмотрение уважаемых читателей. Но довольно об этом.

Именно в те грозовые, роковые 375 и 376 гг.   готское давление на римские границы неизмеримо возросло. Достигнув, можно сказать, критической точки. Ибо переправиться на южный берег Истра, отдаться под защиту римского оружия  было, с учетом ошеломляюще быстрых побед гуннских «кентавров», пленных не бравших, над готами, для тех единственным шансом сохранить свою «живую силу». И спасти готские племена (чье положение усугублялось неблагоприятными погодными условиями, на корню погубившими урожай) от истребления.

Похоже, озабоченные всем происходящим римляне спешили использовать сложившуюся ситуацию в собственных интересах. Прежде всего, они попытались включить готов в свою оборонительную систему. Что представляется не только извинительным, но и понятным, и разумным. Ведь гунны, сокрушившие в 375 г. готов Германариха и Винитария, рано или поздно должны были стать угрозой и для Рима. Однако, римляне, по всей вероятности, потребовали от готов, ожидавших разрешения переправиться через Истр на римскую сторону, отказа от языческой веры, в которой римские императоры, справедливо или несправедливо, видели одну из главных причин столь беспокоившей «потомков Ромула» воинственности германцев вообще и готов – в частности. Это тоже представляется, в общем, понятным. Христианство, пустившее среди римлян (и всех, считавшихся таковыми) достаточно прочные корни (особенно в городах), стало официальной религией Римской «мировой» державы. Считавшейся теперь, прежде всего, не Римской, а Христианской «мировой» империей. Римский же император – повелителем не только римских, но и всех на свете христиан. Как, скажем, СССР в «классический» период своего существования считался «отечеством пролетариев всего мира». Что символизировалось присутствием на советском гербе всего земного шара, с наложенной на него пролетарской эмблемой серпа и молота. Точно так же (земной) шар-держава (лат. империй)  в когтях римских орлов и в руке римских самодержцев-автократоров  символизировала их власть над всем миром. Шарообразность Земли в те времена ни для кого не была секретом.   Для вразумления особо непонятливых держава (сфера, «яблоко), осененная при Константине I крестом (хотя по старой памяти она изображалась – например, на монетах и медалях, все еще с языческой богиней победы – крылатой Викторией-Никой – вместо креста) даже была разделена на три части. Символизировавшие три известные тогда части света – Европу, Азию и Африку. Но довольно об этом.

Однако, хотя христианство и стало государственной религией Римской империи, память о языческом прошлом была еще слишком свежа, чтобы можно было считать язычество окончательно преодоленным и безвозвратно выброшенным на свалку истории. Необдуманное включение крупных языческих контингентов в римскую систему обороны на Данубе казалось христианским императорам «ромеев» чересчур рискованным. Не зря ведь считается, что, посылая Вульфилу христианским миссионером к его соплеменникам-готам, римская церковь, да и светские власти империи (тогда – почти сплошь арианские), втайне надеялась на смягчение нравов и, прежде всего, воинственности готов, в результате их христианизации. И что, как уже говорилось выше, именно с целью ослабления природной воинственности готов Вульфила не перевел на их язык наиболее воинственные части Священного Писания, описывающие безжалостное истребление ветхозаветными израильтянами нечестивых ханаанеев и прочих язычников, врагов богоизбранного народа - например, Книгу Иисуса Навина, Книги Царств и Книги Маккавейские. Хотя, судя по поведению готов на имперских землях в период после их ознакомления с «сокращенным и обезвреженным» Вульфилой вариантом Библии (мало чем отличавшемуся от их поведения на римских территориях в период до ознакомления с этим «сокращенным и обезвреженным» вариантом Святого Писания), старания «готского апостола» не слишком-то способствовали уменьшению воинственности готов…

Внимание, читатель! Мы подходим к описанию странных, если не сказать – гротескных – событий на западноготско-восточноримской границе, о которых нам сообщают греческие авторы вроде Евнапия Сардского, бывшие их современниками (хотя и не очевидцами). И о которых у нас, к сожалению, нет сведений «из первых рук». Утверждения этих авторов (как правило, язычников, пристрастно судящих о христианстве и его последователях, как о «мошенниках» и «обманщиках») сводятся к следующему. Стремясь доказать, что они – христиане, и потому достойны быть пропущены через спасительный кордон, вестготские беженцы (по мнению указанных авторов, все еще «косневшие в язычестве»), стали чисто внешне подражать тому, что видели у готов-христиан. Или просто вели себя так, как, по их разумению, надлежало вести себя христианам (в отличие от готских язычников). Многие «специалисты по Вульфиле» полагают, что эта нарочитая демонстрация готскими мигрантами своей приверженности христианским обычаям диктовалась исключительно «соображениями текущей политики», нося чисто оппортунистический характер, с целью «обмануть доверчивых римлян». Просто потому, что все готы, подлинно уверовавшие во Христа, давно успели перейти через Истр на «ромейскую» сторону во главе с Вульфилой. Спасаясь от присных Атанариха, чтобы не быть вынужденными изменить Христовой вере или пасть жертвой религиозных гонений.

Конечно же, софисту-эллину Евнапию, ярому приверженцу изменившего христианству, пытавшегося возродить язычество в качестве государственной религии, императора Юлиана Отступника и не меньшему врагу Христовой веры и ее адептов, чем оный император (сраженный в битве с персами прилетевшим неизвестно откуда дротиком, направленным, по мнению некоторых христиан, святым Меркурием или же самим Иисусом Христом), не следует безоговорочно доверять. Особенно в религиозных вопросах. Однако его, к сожалению утраченный, но использованный Дексиппом, как и Аммианом Марцеллином, исторический труд в четырнадцати книгах, именно в силу неоспоримого авторитета этих двух античных историков, следует считать весьма ценным источником. С другой стороны, то, что пишет Евнапий, представляется вполне логичным. Почему бы готам, измотанным непрерывными боями с гуннами и деморализованным постоянными военными неудачами, после невзгод бегства в Сарматские горы, лишений зимы, проведенной в Карпатах, или «Кавкаланде»  (Аммиан), было не прибегнуть, под нажимом гуннской конной «нелюди», весной 376 г. к «невинной» хитрости? Ради обретения желанной безопасности на римской стороне. А возможно – также высказав тем самым свое «фэ» прежним, языческим богам. Ведь эти «боги предков» бросили своих приверженцев в годину бедствий. А вот новый, христианский Бог всего двумя десятилетиями раньше спас-таки своих готских приверженцев, уведя их из ставшей им мачехой «родины-матери» на юг. И помог им обрести за Истром, у «ромеев», безопасность. Может, Господь (Фрауйя) Бог христиан  и впрямь добрей и сильней, чем старые боги готонов? Или – того хуже: Он – «правильный» бог, а их боги – «неправильные»?

С другой стороны, есть повод усомниться в соответствии действительности приведенной выше версии Евнапия (несомненно, пристрастного в своей враждебности христианству, считавшемуся у языческих интеллектуалов, начиная с Цельса  и Лукиана Самосатского, «религией мошенников» - вспомним антихристианский пасквиль-диалог «Вольтера древности»  о шарлатане Перегрине, прозванном «Протеем»!). Версии, согласно которой готы Фритигерна (по крайней мере, в большинстве своем) приняли христианства лишь внешне. С целью любой ценой, как можно скорее, попасть за римский «кордон», чтобы укрыться там от гуннов. Выше мы уже указывали на факт вполне искреннего принятия христианства многими представителями знатных готских кланов (а не только готского простонародья). Что же могло склонить готскую аристократию (включая Фритигерна и его соратника Алавива - возможно, родного или приемного отца Алариха, будущего покорителя Рима на Тибре)  к принятию Христовой веры? Неужели только стремление заручиться поддержкой христианского Рима в борьбе с Атанарихом или гуннская угроза? Но ведь сами Атанариховы гонения начались в связи с обращением в христианство все большего числа представителей готской верхушки, еще до гуннского нашествия!

Дело в том, что высказанное в Евангелиях четкое и ясное требование Господа Иисуса Христа следовать за ним вполне отвечало характеру и обычаям воинственных германцев вообще (и готов, в частности). Но, в первую очередь, германских военных вождей («герицого») и князей («фуристо»). Многие из них охотно принимали Христианство, воспринимая себя в качестве верных дружинников Верховного Небесного Вождя, по-готски - «драутинса» (по-немецки дружинник - «гефольгсманн» - буквально означает «последователь», «спутник», в общем - «росомон», если верить гипотезе Гурченко). Вслед за военными вождями, руководствуясь тем же принципом верности, Христианство принимали, в свою очередь, и их собственные дружинники. Этот подход способствовал весьма воинственному характеру христианства среди германских народов (и вообще народов Запада) в последующую эпоху Средневековья. Включая участие епископов и других церковных иерархов в боевых действиях, возникновение военно-монашеских (духовно-рыцарских) орденов и т. д.

Приняв христианство, готы Фритигерна, разумеется, не перестали быть германцами. Однако, вместо поклонения своим прежним языческим богам - асам и ванам - они стали поклоняться одному, Единому Богу, воспринимаемому ими, прежде всего, в качестве «римского» Бога. Поскольку готы Фритигерна сознательно «сделали ставку» на христианский Рим, став его союзниками, принятие веры их (восточно)римских союзников и покровителей представлялось им вполне логичным. Вооруженный конфликт готов-ариан с (восточными) римлянами, закончившийся разгромом последних и гибелью в упомянутом выше (спровоцированном римлянами) сражении с арианами-готами под Адрианополем восточноримского самодержца-арианина Флавия Валента II, был результатом трагического стечения обстоятельств. Вызванного, прежде всего, безудержной алчностью римских чиновников (все это будет подробно рассмотрено далее). И для бесхитростных готов сути дела не менявшего. Каково же были изумление и возмущение готских христиан, когда принятый ими (искренне, «без всякой задней мысли») арианский вариант Христовой веры вдруг был, ни с того ни с сего (с точки зрения готских «простецов», не искушенных в тонкостях христологических споров) признан  ересью. Теми же римлянами, от которых готы приняли крещение в прежнем варианте. На Вселенском Константинопольском Соборе Христианской церкви в 381 г. Ибо учение Ария, по убеждению его противников, подменяло саму суть христианства как религии искупления. «Диалектически арианство вело к антитроичности Бога, к обессмысливания вочеловечения. . . », как писал русский церковный историк Антон Владимирович Карташев в своем фундаментальном труде «Вселенские Соборы»). Если бы простодушные готы об этом догадывались!. .

Любопытно, что годом раньше, в 380 г. , внезапно умер арианин Фритигерн. И Атанарих (бывший всю жизнь закоренелым язычником, но, возможно, незадолго перед смертью, окрестившийся и уж конечно, под влиянием принявшего его под свое крыло императора-кафолика Феодосия I, по православному обряду) был опять провозглашен правителем всех вестготов (естественно, с согласия тех же коварных и лукавых римлян). Именно это привело к новому витку военной конфронтации готов-ариан (видимо, органически не способных «чисто по-ромейски»  применяться к обстоятельствам») с Римской «мировой» империей, принявшей вдобавок еще и характер религиозной войны. Закончившейся фактически уничтожением готов и других германцев-ариан (в частности, вандалов), православной (Восточной) Римской империей при василевсе Флавии Юстиниане I (причисленном  впоследствии греко-православной, а затем - и отколовшейся от нее римско-католической церковью к лику святых). Но до этого было еще далеко…

В  первые годы своего епископства Вульфила, вероятно, постоянно находился в готских землях. Но, начиная с 360 г. , он стал довольно часто посещать Константинополь. Что объясняется, между прочим, и тогдашней обстановкой. Разгоравшейся все сильней борьбой вокруг арианства. Необходимостью личного присутствия князей церкви со всех концов империи и из ее «мягкого подбрюшья» на созываемых в данной связи многочисленных соборах и синодах. С какими бы трудностями это ни было сопряжено в тогдашних условиях. На т. н. Арианском синоде 360 г. в Константинополе Вульфила был среди церковных иерархов, подписавших Арианское исповедание. Однако не прервал коллегиального общения с православными епископами. Что позволяет считать его сторонником «умеренных» ариан евсевианского толка. Эта умеренная позиция готского «Волчонка» явно не была тайной для современников. Ибо после упомянутого выше разделения вестготского народа (в ходе которого готы, не утратившие волю к борьбе, остались с Атанарихом на территории нынешней Трансильвании, а отчаявшиеся в возможности победы над гуннами стали просить римлян пропустить их на имперские земли), именно арианский епископ Евдоксий просил римского императора Востока Валента II впустить в пределы империи только готов-христиан. От этого «цугцванга»  (против которого особенно возмущенно протестовали знатные готы – вероятно, наиболее стойкие приверженцы язычества) Вульфила в свое время спас доверившихся ему «малых готов», выступив с посреднической инициативой. Готы доверяли «Волчонку». Они верили его утверждениям, что будущее принадлежит христианству. И что они ничего не потеряют, обретя, вместе с новою верой, и новую родину.

С точки зрения понимания готской истории необходимо еще раз подвести итоги происшедшего. Вестготы еще до нанесенного им гуннами поражения разделились как минимум на две большие и враждебные друг другу группы. Одну из этих групп возглавил Фритигерн, другую – Атанарих. Об Атанарихе нам уже известно, что он был ярым ненавистником и лютым гонителем христиан. Логично предположить, что, в борьбе с Атанарихом, Фритигерн, желая заручиться поддержкой римлян, наоборот, покровительствовал готам-христианам. В первую очередь – арианам. Поскольку повелитель римского Востока август Валент, на чью помощь рассчитывал Фритигерн, был христианином арианского толка.

Атанарих же, неоднократно  воевавший с этим самым Валентом II, долгое время с негодованием отвергал саму мысль отдаться под защиту и покровительство римлян. Возможно, в силу исповедания этими римлянами (поддерживавшими силой оружия его врага Фритигерна), христианства в качестве официальной религии. Это позволяет думать, что «тиуданс» Атанарих был стойким защитником древнего германского «родноверия». А заодно – древнего готского кодекса чести. Кодекса, которым готские племена руководствовались со времени своей миграции со «Скандзы». И который давал им в странствиях на чужбине силу, сплоченность и чувство родины. Наряду с этими несомненными добродетелями Атанариху была свойственна неоднократно засвидетельствованная беспощадная жестокость. С ее помощью «юдекс» не только консолидировал боевой костяк своего народа, но и пытался искоренить в «Готии» христианство.   Считая, как уже говорилось выше, всех христиан, вне зависимости от того, к какому течению в церкви они принадлежали, римской «пятой колонной» или, как минимум, римскими «агентами влияния». Вспомним, что согласно Созомену, Атанарих приказал провезти на повозке по стране «некое подобие изображению бога», которое подвозили к жилищам готов, ставших христианами, заставляя их поклоняться кумиру и приносить ему жертвы. Тех же, кто отказывался, сжигали вместе с их жилищами. А около идола наказывали и тех, кто преступил «божественный закон» племени. «Множество мужчин и женщин, те – держа детей за руку, эти – с младенцами у груди, укрылись в жилище, служившем им церковью, где и были пожраны пламенем». Так что жизнь в «Готии» стала для тамошних исповедников Христовой веры крайне беспокойной и небезопасной. Давая готам, не желавшим снова превращаться в идолопоклонников, немало поводов, после явного распада своей собственной, (вест)готской державы (вызванного, вдобавок ко всему, еще и расколом вследствие религиозного конфликта), переселиться в более прочное и стабильное государство. Пусть чужое, но зато обеспечивающее своим подданным хотя бы минимальный уровень безопасности и уверенности в завтрашнем дне.   Вот потому-то основная масса христиан была вынуждена покинуть земли вестготов и уйти на сопредельные римские территории. Сегодня нам сложно во всех деталях проследить за этим миграционным процессом. Скорее всего, он представлял собой не одноразовый «исход», а постепенный «отток» христиан из «Готтиуды» за ее пределы, в южном направлении. Возможно, этого религиозно мотивированного «оттока» из готского государства части населения и не произошло бы. Если бы это государство хорошо функционировало. И не будь внешней угрозы в лице гуннских «кентавров». Во всяком случае, о бегстве готских христиан из Тавриды в восточную часть Римской «мировой» империи нам не известно ровным счетом ничего. Процесс распада не выходил за пределы фракийской державы вестготов, до тех пор, пока гунны не разгромили и остготскую державу. После чего процесс распада ранней готской государственности приобрел всеобщий характер. Так что, начиная с 376 г. становится крайне сложно проводить различие между вестготами и остготами в бассейне Истра.

Между тем, восточноримского императора-арианина Флавия Юлия Валента II, разбитого и убитого, по иронии судьбы, в 378 г. под Адрианополем своими же единоверцами -  «христианскими» (арианскими) готами Фритигерна, сменил на престоле новый август – православный самодержец Флавий Феодосий I, прозванный впоследствии Великим. Последний восстановитель единства Римской «мировой» империи (правда, ненадолго). Император, приступивший, с самого начала своего правления, к постепенному, но все более последовательному и систематическому притеснению и вытеснению изо всех сфер церковной и общественной жизни ариан, объявленных, в конце концов, решительно и бесповоротно, злостными еретиками и схизматиками, сиречь религиозными, или церковными, раскольниками, врагами истинного христиансва, «хуже иудеев и язычников».

Собор следовал за собором, синод - за синодом. Эти важные события церковной жизни описывались историками, в общем и целом, достаточно правдиво и достоверно. И нам становится все более очевидной тщетность попыток добиться взаимопонимания, «консенсуса» (как любил говорить Генеральный Секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев)  между православными и арианами в ходе многочисленных церковных «встреч на высшем уровне». О Константинопольском «саммите» 388 г. (последнем, на котором засвидетельствовано личное присутствие Вульфилы) нам мало что известно. Факт замалчивания этого синода 388 г. историками церкви, видимо объясняется его безрезультатностью. Сократ Схоластик  (а вслед за ним – Созомен) сообщает лишь, что в этом году, в то время, когда Феодосий был занят войной с узурпатором Магном Максимом, ариане произвели возмущение в Константинополе, вызвав сильные волнения. Что, по мнению Вайтца, могло быть связано с обещанием провести церковный собор, данным им, но так и не выполненным.

Короче говоря, при православном августе Флавии Феодосии I и речи не могло быть о созыве соборов или синодов с участием ариан (хотя арианская кафедра продолжала существовать в Константинополе вплоть до VI в. , ибо василевсы-кафолики смотрели сквозь пальцы на то, что их германские наемники продолжали коснеть в арианском заблуждении - лишь бы воевали за империю; впрочем, переход служилых готов и других варваров в православие всемерно поощрялся и вознаграждался, как правило, повышением в должности). Но запрет на участие арианского духовенства в царьгградских церковных соборах не коснулся Вульфилы. Не побоявшегося – в семидесятилетнем возрасте! - трудностей далекого путешествия через юго-восточную оконечность Европы и Дарданеллы. В ходе этого дальнего странствия «Волчонка» наверняка мучили тяжелые мысли о печальной судьбе его арианского вероисповедания, окончательно зачисленного в ереси и впавшего в глубокий кризис. После многих лет, на протяжении которых не слишком удачливый и выдающийся, но зато преданный арианству император Валент II защищал и поддерживал Вульфилу, наряду с другими арианскими епископами, самодержцем-автократором Восточной Римской империи теперь стал весьма удачливый и выдающийся во многих отношениях благочестивый император Феодосий I, преданный православию, причем до фанатизма.   Такой «зигзаг судьбы» разом изменил буквально все для людей со столь широкими религиозными взглядами, как у «готского апостола» Вульфилы. В середине 388 г. Вульфила в последний раз прибыл в «Новый Рим» на берегах Босфора. В Царьграде он к тому времени давно уже пользовался широчайшей  известностью. Личность и труды маститого готского просветителя вызывали всеобщее уважение. Его ценили христиане всех течений, ариане и кафолики. Он мог с полным основанием считать Константинополь городом своих друзей. Однако после чистого горного воздуха Гема старцу тяжело дышалось в пропитанной тлетворными и ядовитыми миазмами, гнетущей атмосфере колоссальной евразийской гавани. «Пиявицы Вселенной», чье зловоние не могли заглушить даже самые изысканные ароматы, источаемые благовонными курильницами в «лучших домах» сгоравшей от летней жары столицы христианской Ойкумены. «От царьградских от курений / голова болит» (как писал граф А. К. Толстой). Столь много повидавший и переживший на своем веку, переведший за тридцать лет упорного труда почти все Священное Писание, сорок лет проповедовавший готам Слово Божие, убеленный сединами, умудренный опытом готский миссионер был прозорливым старцем. Он предчувствовал всю трудность предстоявшей ему борьбы за арианство с начитанными, изощренными в тонкостях риторики и диалектики, высокообразованными православными греческими иерархами.

В июне 388 г. Вульфила умер в Новом Риме на Босфоре. За его гробом следовали не только константинопольские ариане, но и никейцы - высшие иерархи Православной церкви. С величайшим благоговением передавалось из рук в руки завещание «Волчонка». Хотя оно и содержало его умеренное арианское исповедание. И уличало во лжи всех, утверждавших, что «готский епископ» всегда оставался в глубине своего сердца никейцем, кафоликом.

Справедливости ради, заметим, что по мнению некоторых, в частности, немецких историков - например, автора «Истории вестготов» Дитриха Клауде – «Вульфила, живший во времена христологических споров, когда христианская церковь еще не решила окончательно вопрос соотношения Божественной и человеческой природе в Христе, занимал в этих спорах срединную позицию, НЕ БЫЛ АРИАНИНОМ И ПОДВЕРГСЯ  ОСУЖДЕНИЮ КАК АРИАНИН ЛИШЬ ВПОСЛЕДСТВИИ (выделено нами – В. А. ) в связи с чем большинство его произведений, осужденные как еретические, не дошли до нас».

Современный православный богослов протоиерей Роман Бычков пишет о Вульфиле так: «перегибать» с причислением Ульфилы к еретикам-арианам поостерёгся бы. . . Слишком мало достоверных данных. Еп(ископ – В. А. ) Ульфила скончался ещё до Второго Вселенского Собора, окончательно «осудившего» арианство, скончался находясь в общении в Цареградской Церковью, так что нет ни формальных, ни идейных поводов «записывать» его в «еретики». Скорее, применительно к деяниям Ульфилы и прочему «германскому арианству» следует говорить об успешной «инкультурации» определённых элементов древле-германского наследия (тех же рун и т. п. ) в Христианство <…>. О жизни и трудах еп. Ульфилы сохранилось не так уж много сведений. Имеются упоминания у православных церковных историков Сократа Схоластика, Созомена Саламинского, бл(а)ж(енного). Феодорита Кирского, евномианина  Филосторгия, готского историка Иордана и некоего «арианина» Авксентия Доросторского… Сим «списком», пожалуй, круг источников и исчерпывается… Но ни в одном из сих источников (кроме, пожалуй, работы Авксентия) «исповедание веры» Ульфилы не противополагается однозначным и радикальным образом «исповеданию веры» Никейского Собора. Ни одним Собором еп(ископ) Ульфила не был осужден. То, что он принадлежал к партии «умеренных ариан», на наш взгляд, не способно его как-либо «дискредитировать». По сведениям бл(а)ж(енного) Феодорита и Созомена, Ульфила продолжал находиться в общении с «никейским духовенством» (по Созомену, до 376 г. , по Феодориту и того позже Ульфила окончательно «уклонился в арианство»). Впрочем, учитывая, что кончину Ульфилы источники увязывают с его прибытием в Царьград по приглашению Императора Феодосия в 383 г. для примирения «омиев» с Кафолической Церковию, можно с уверенностию предполагать, что Ульфила умер «в общении» с Церковью, а не «под отлучением» <…> Ко всему прочему, когда мы касаемся исторических обстоятельств времен «арианской смуты», надобно учитывать, что те «церковные партии», что вели ожесточенную «догматическую борьбу» на протяжении почти всего IV в. по Р. Х. (как-то: «крайние ариане», «умеренные ариане», «никейцы»), не воспринимали себя (по крайней мере, до II Вселенского Собора), как принадлежащими к «разным церквам». Это были споры «внутри одной Церкви». И еп(ископ – В. А. ). Ульфила, пребывавший в общении одновременно и с «омиями», и с «никейцами», нами сегодня никак не должен «антиисторически» постфактум «отлучаться» от Православно-Кафолической Церкви. У бл(а)ж(енного) Августина <…> нет никаких упоминаний об Ульфиле. Имеется некий пассаж в трудах св. Амвросия Медиоланского, и то не об Ульфиле, но об Авксентии Доросторском. Некие исследователи полагают, что арианский епископ Медиолана Авксентий II (383-386), противоборствовавший св(я)т(ому) Амвросию, и автор сочинения «О вере, жизни и кончине Ульфилы» се – одно и то же лицо. Известна речь свт. Амвросия «против Авксентия» (Sermo cоntra Auxentium de basilicis tradentis, в Римской Патрологии Миня она содержится в PL 16, col. 1056). Но, во первых, нет полной уверенности, что данные «Авксентии» составляют одно и то же лицо, а, во-вторых, творение Авксентия носит настолько «заказной», «анти-никейский» полемический характер, что многие изследователи выражали сомнение в том, насколько адекватно Авксентий передает богословие Ульфилы <…> Возвращаясь же к «арианству готов», видимо, следовало бы высказать и ещё одно соображение: Готы обратились в Христианство в период, когда почти целый век (от св. Константина Великого до св. Феодосия Великого, за исключением незначительных периодов «языческого реванша» при Юлиане, и «никейского реванша» при Грациане) «арианство» (вернее же рещи «полу-арианство» как некое «компромиссное» исповедание, ищущее «средней линии» меж крайними арианами и никейцами) было оффициальной Верой Римской Империи. Был «полу-арианином» и глубоко почитаемый Готами их Просветитель Вульфила. Не шибко сведущие в богословских вопросах Готы, оставались приверженцами «арианства», видимо в силу присущей им известной обще-германской добродетели – Deutsche Treue («Немецкой Верности»), не позволявшей им «менять веры как перчатки»… Впрочем, всё преждеписанное – есть не более, нежели prolegomena  к сей интереснейшей и  неоднозначной теме…».

Приведем в заключение формулу вероисповедания епископа Вульфилы (в передаче Авксентия Доросторского):

Верую в существование единого Бога несотворенного и невидимого. И в его единородного Сына нашего Господа и Бога, создателя и творца всех созданий, которому нет никакого подобия. Потому есть один Бог, Отец, и Он – Бог нашему Богу.

Через много столетий после смерти «готского апостола» во  Втором Риме на Босфоре, австрийский расовый мистик и ариософ  барон (?) Йорг Ланц фон Либенфельз, основатель «Ордена Нового Храма» (лат. Ордо Нови Темпли, ОНТ), заявил о себе как об ученике и последователе Вульфилы.   Ланц думал обрести в готском переводе Библии свидетельство истинности своего весьма своеобразного «ариогероического « христианства (считавшегося римско-католической и православно-кафолической Церковью таким же еретическим, как и арианское христианство Вульфилы). Великий Магистр ОНТ, чрезвычайно уважительно и одобрительно отзывавшийся об Арии (возможно, ему импонировало само созвучное этнониму «арий», «ариец» имя александрийского вероучителя, бывшего по происхождению ливийцем, т. е. белокожим европеоидом, арийцем), неустанно проповедовал следующий тезис. Вульфила был хранителем «изначального, чистого, неискаженного христианского учения» (являвшегося, по Ланцу, расово-культовой религией, до его последующей злонамеренной «фальсификации агентами низших рас», стремившимися лишить учение Иисуса Христа его изначально боевого характера). Поэтому  Йорг Ланц фон Либенфельз ввел в свой собственный лексикон готское слово, означавшее «господин» или «хозяин дома». Слово, которым в Библии Вульфилы именовался Христос - «Фрауйя»  (Frauja = Господин, Господь), эквивалент греческого слова «Кир(иос)». Ланц даже иногда именовал свой вариант христианства «готским», неустанно призывая чистых ариев, «сынов Света», заклать «человекозверей» (представителей «низших», «недочеловеческих» рас) в жертву Фрауйе, подобно тому, как ветхозаветный пророк Илия Фесвитянин заклал в жертву Господу лжепророков Вааловых.

Доказательством уважительного отношения Ланца к Арию и арианству может служить, к примеру, следующий фрагмент из его труда «Теозоология»:

«Весьма характерны суждения Ария об Иисусе. К ним следует прислушаться, прежде всего, потому, что просвещенные взгляды Ария стали религией германцев, пока Рим не подчинил ее себе с помощью франкского меча. Арий утверждает совершенно ясно и в полном соответствии с нашими ариософскими открытиями: Логос (Христос) есть не Бог в собственном смысле этого слова, а творение («ктисис»). Тем не менее, Он стоит надо всеми творениями и представляет собой нечто среднее («меситес») между Богом (и человеком). Логос можно было бы назвать несобственно (относительно) Богом. Это убеждение оставалось еще долго присущим германцам».

Барон (?) Йорг Ланц фон Либенфельз предполагал, что на страницах сделанного епископом Вульфилой перевода Библии, вырванных врагами истинной, изначальной, расовой, «античандальской» христианской веры, с целью утаить истинное учение Христа-Фрауйи от верующих христиан после уничтожения арианства Римом и Константинополем, и потому не сохранившихся до наших дней, содержалась «подлинное послание Священного Писания». А именно - призыв к борьбе с «чандалами» (представителями «низших», «зверочеловеческих» рас). Косвенным подтверждением правильности своих догадок и «прозрений» Ланц считал отсутствие в готской Библии Вульфилы Книг Иисуса Навина, Царств и других частей. Как говорилось выше, многие исследователи связывали (и связывают доныне, как, например, Франко Кардини в своей «Истории средневекового рыцарства») отсутствие в «Серебряном кодексе (своде)» Вульфилы этих частей Священного Писания с их чрезмерно воинственным и кровожадным содержанием. И с упомянутым нами предполагаемым желанием Вульфилы отучить своих свирепых готских соплеменников, от присущей им кровожадности, поддерживаемой культом их прежних, языческих богов. Но Ланц был на этот счет иного мнения. Не случайно другой австрийский ариософ – Г(в)идо фон Лист – посвятил свой труд «Имена племен и народностей Германии», вышедший в 1909 г. , «Неустрашимому и неуклонно идущему к цели писателю, господину доктору Й. Ланцу фон Либенфельзу – арманическому  Ульфиле будущего, с глубочайшим почтением – автор». Надо ли говорить, что под «Ульфилой» Лист подразумевал готского арианского епископа Вульфилу?

Немецкий ариософ Рудольф Йон Горслебен, развивая теософское учение нашей соотечественницы Елены Петровны Блаватской, утверждал, что движущей силой развития цивилизации на Земле являются последовательно сменяющие друг друга коренные расы. Но, в отличие от теософов, полагал, что «коренных рас» («ур-рас») не пять (астральная, гиперборейская, лемурийская, атлантическая, арийская), а всего две:

А) «кельто-германцы» (нем. : Kelt-Germanen), они же – «герои-германцы» (нем. : Held-Germanen - Горслебен обыгрывал сходное звучание этнонима «кельт», Kelt, и немецкого слова «хельд», Held, т. е. «герой»), они же – «готы» (нем. : Goten) или «готтесфольк» (нем. : Gottesvolk, т. е. «народ Божий», «народ богов», «божественный народ»; в данном случае Горслебен обыгрывал сходство звучания этнонима «гот» и немецкого слова «готт», т. е. «Бог»);

Б) «Йоты», Joten (производное от упоминаемых в древних германских сказаниях, в частности, в «Старшей Эдде» и «Младшей Эдде», названия исполинов-«йотунов», «йетунов» или «етунов», обитавших в мрачном «Йотунгейме», Jotunheim,  и боровшихся против светлых божественных асов, Asen), они же «йуды»=«юды», Juden  (этот этноним соответствует немецкому слову «юде», Jude, обозначающему исповедников религии иудаизма - иудеев - и в то же время этнических евреев), народ темных «иу-ху-гет(т)ов».

Впоследствии немецкий ариософ из Берлина  Курт Пельке учредил и возглавил ариософскую квазиорденскую организацию «Союз гуотов», или «Гуотенбунд» (нем. Guotenbund), известную в русскоязычной литературе также как «Союз готов», или «Союз благих». Дело в том, что в ее немецком названии содержится игра слов.   Название орденской организации Курта Пельке можно перевести с немецкого языка на русский и как «Союз Готов» (Gotenbund), и как «Союз Благих» (Gutenbund). И даже (в соответствии с воззрениями Рудольфа-Йона Горслебена), как «Союз богов». Йорг Ланц фон Либенфельз, испытывавший огромный пиетет перед всем готским или связанным с готами, поддерживал активные и всесторонние контакты с «Гуотенбундом», в свою очередь, уважительно относившимся к ариософскому движению.

Впрочем, довольно об этом…

ФЕДЕРАТЫ?  РЕНЕГАТЫ?

Обладая определенным запасом готских письменных памятников и знаний о готах, а также о восприятии готами, на языке своих понятий, столь хорошо известного нам мира Ветхого и Нового Завета, можно попытаться разобраться в том, как и почему Вульфила переводил то или иное место Библии, чтобы сделать его понятным своим соплеменникам. И на этом основании составить себе представление о жизни готов в области между Карпатами и Фракией. Вырисовывается довольно интересная картина. Вульфила пишет для пришедших с Севера восточных германцев, которым, в IV в. по Р. Х. , были, однако, уже известны оливки, виноград, смоквы и шелковица. Плоды растений, о которых, например, у Пифея, посетившего «Скатинавию» в  IV в. до Р. Х. , еще и речи не было. С другой же стороны, в восточногерманской Библии Вульфилы, наряду с южными фруктами и ягодами, «усладами гортани», упомянуты лишь два сорта злаков – просо и пшеница. А вот кунжут, или сезам (от древнееврейского «шумшум» или арабского «сумсум», «симсим»), к примеру, в ней вообще не упомянут. Судя по всему, готы Вульфилы, как ветхозаветный патриарх Иаков-Израиль со своим родом, жили в шатрах, пася свои стада. Землепашество, похоже, еще не играло важной роли в их жизни. Хотя кочевать со стадами по гористой и лесистой Дакии, сегодняшней Румынии, тесной в сравнении с Великой Скифией, готам было, наверно, непросто. Уровень технического развития готских современников и соплеменников «Волчонка» представляется нам еще очень архаичным. Мукомольные жернова приводились в движение ослами. Для молотьбы, как и в ветхозаветном Израиле, использовались копыта быков, многократно прогоняемых по току, устланному разложенными на нем снопами (после чего веяли зерно, подбрасывая его в воздух особыми лопатами). Неизвестно только, придерживались ли готы ветхозаветной максимы: «Не заграждай рта волу (быку), когда он молотит» (Втор. 25:4). Проявляя милосердие к «божьей скотинке», используемой для обмолота. Ибо для хозяина зерна убыток от того, что она сможет съесть, будет несущественным. В то же время среди готов имелись горшечники, плотники, скорняки-кожевники, шорники и другие ремесленники (наиболее уважаемым из которых был кузнец). Наличие рыбаков и мясников указывает на определенную специализацию, на разделение труда в готской общине. В которой, возможно, всего несколькими поколениями ранее рыболовством занимался каждый, кто хотел, и каждый, по собственному желанию, занимался забоем скота. Вероятно, уже имелись готские селения, в которых было проще купить рыбу или мясо, чем самим удить, ставить верши, держать скотину и продолжать вести сельскую жизнь в рамках крупных общин. Что, в свою очередь, указывает на наличие среди готов групп лиц, чей род занятий уже не позволял им самим обеспечивать себя пищевыми продуктами. Касты или своеобразного сословия «чиновников-управленцев», воинов, священнослужителей, учителей. У готов имелись и свои лекари, целители (по-готски - «лекейсы»), лечившие, т. е. буквально «заговаривавшие» болезни.

Прежде чем вновь обратиться к судьбам разделившихся надвое готов, задумаемся над вопросом: Почему именно готы оказались столь восприимчивыми к образованию, столь заметно возвысившись над своими родственниками и соседями – гепидами, вандалами, герулами и многими другими?

Навряд ли это связано с особенностями их происхождения. Исторические судьбы бургундов (чьей прародиной считается остров Борнгольм-Борнхольм, принадлежащий ныне Дании), готов (чьей прародиной считаются нынешняя Южная Швеция и остров Готланд), да и все других переселившихся с севера на юг восточных германцев, осевших, после долгих странствий и конфликтов, наконец, в зоне влияния средиземноморской античной культуры, были удивительно схожи. Почти аналогичны. Когда и где готское племя смогло обрести лучшие предпосылки, шансы развития, большую восприимчивость к знаниям? Когда, как и где готы смогли опередить других «скатинавских» мигрантов в развитии? В «Готискандзе», на Вистуле-Вискле? Там они, конечно, могли научиться у эстиев-пруссов кое-каким ремеслам. И получить от них «ноу-хау» в области внешней торговли (в первую очередь – экспорта янтаря). Между Припятью и Данапром? Где обитали осколки угрофинских племен и (прото)славяне, возможно, обладавшие более прогрессивной техникой рыболовства, чем германские мигранты, или неведомыми готским пришельцам ремесленными навыками? Но все это не могло дать готам возможности сделать решительный шаг. Выйти на новый уровень развития. Еще сложнее объяснить секрет возвышения готов над другими германскими переселенцами на берегах Евксинского понта. Ведь там все «варвары» сидели, так сказать, «на равных», за одним «столом». «Накрытым» греками, пришедшими туда до них, «на всех». С причерноморского «стола» каждый – скиф, гот, бастарн, сармат – хватал, перенимал, присваивал все, что хотел. Монеты, южные плоды, оружие, градостроительство, осадную технику, благовония, предметы роскоши. Только хватай! Но готы, видимо, оказались самыми хваткими. Ибо приводили из своих длившихся несколько десятилетий грабительских походов живой товар, челядь, людей. А люди, как известно – главный капитал. В описываемое время Малая Азия уже тысячу пятьсот лет была очагом и средоточием культуры и культурных ценностей, наук, ремесел, знаний. Не только центром греческой колонизации, но и питательной средой для греческой культуры и образования. Задолго до Афин достигшего расцвета и невиданных высот развития в Милете. Производившего на свет в каждом поколении гигантов духа и глубоких мыслителей. Рождавшихся под солнцем Малой Азии и, наряду с эллинской кровью, хранивших в своих генах здоровое, могучее наследие пастухов Анатолийского плоскогорья и дикое непокорство киликийских мореходов. Эта часть света, куда древние полисы Аттики и Пелопоннеса издавна высылали своих неусидчивых «пассионариев», «людей длинной воли» (как выразился бы Лев Гумилев), в куда большей степени, чем т. н. Великая Греция на Тринакрии-Сицилии и в Авзонии-Апулии , способствовала сохранению высокой эллинской культуры в ее полном блеске. Культуры, оказавшейся долговечней латинской Римской империи. И придавшей Второму Риму, в конце концов, чисто греческий характер. Именно в Малой Азии, на восточных берегах Средиземного моря (именуемого «скромными» римлянами просто «нашим морем» - «маре нострум»), находилась духовная цитадель эллинизма, устоявшего под гнетом неотесанных мужланов с тибрских берегов. Дав повод классику римской поэзии Квинту Горацию Флакку (65 г. -8 г. до Р. Х. ) -  сказать: «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила». Т. е. некультурные римляне, победившие греков, переняли культуру побежденных. Римляне начали «денно и нощно, не выпуская из рук» (по слову того же Горация), изучать греческую письменность,  греческий язык (как средство международного общения, подобно английскому в наши дни), литературу, философию, покупать греков-рабов – для обучения своих детей, перенимать греческие обычаи, моду и правила жизни. Именно «из греческой школы вышло такое дивное создание римского гения, как речи Цицерона и поэзия Вергилия, с Энеидой во главе», как писал русский философ, богослов, литературный и музыкальный критик, композитор Владимир Николаевич Ильин. Эллинство добилось своего конечного триумфа (хоть «триумф» и римское понятие!), на тысячу лет пережив, в Малой Азии, римскую цивилизацию на италийской земле…

Именно сюда, в этот уникальный источник культуры и знаний, так сказать, забрасывали свои сети, невежественные готские «рыболовы». Здесь они «ополонялись челядью». Отсюда угоняли в рабство «челядь», полоняников.   Оценивая пленников по чисто внешним признакам. Придирчиво ощупывая мускулы философам, ораторам, учителям, актерам, проповедникам. Проверяя, годятся ли они в работники. Столь же придирчиво ощупывая грудь и «каллос пигос» (или, говоря по-нашему, прекрасный зад) прелестным эллинским актрисам, поэтессам, кифаристкам и флейтисткам. Прикидывая, годятся ли они готскому воину в наложницы, домохозяйки (всякий «фрауйя» должен иметь свою «фрау») - продолжательницы рода. Вероятно, пленники и пленницы годились для того и для другого. Иначе бы не выжили и не прижились в «Готии» столь многие из них. Аммиан Марцеллин, при всем нашем к нему уважении, все-таки несколько сгущал краски, утверждая, что всех «цивилизованных» людей, плененных готами, ожидало жестокое рабство «в побоях и муках». Но готские невольники и невольницы были не просто годными работниками и наложницами, но и носителями греческой культуры. Эллинские и эллинизированные «спецпереселенцы» сохранили верность духовному миру античности, из которого были насильственно вырваны. Пленники и пленницы воспитывали своих детей, зачатых с готами или с готками, в духе и в соответствии с ценностями культуры, которая, если бы не они, оставалась бы для готов недостижимой еще на протяжении многих столетий.

И вот тут следует указать на одну, весьма немалую, заслугу готов. Ибо захват людей в качестве военной добычи практиковался тогда (и не только тогда) многими народами. Гунны и прочие народы, появлявшиеся на границах Средиземноморья из «Великой Степи», угоняли в свои  стойбища целые «стада двуногого скота». И духовенство многих стран ломало себе голову над  способами врачевания душевных травм, нанесенных многим семьям похищением, без всякого разбора, дочерей, сестер и матерей. На протяжении столетий оставалась актуальной и проблема возвращения угнанных в полон отцов или мужей к родному очагу.   Выясняющих, по возвращении домой, что жены их давно нашли себе других мужей. Полагая, что их прежние супруги сгинули в неволе на чужбине.

Эти трагические коллизии людских судеб свидетельствуют, что, например, у гуннов и аланов (а возможно, и у других народов, особенно – азиатских) рабы почти не интегрировались (за редкими исключениями, лишь подтверждающими правило). А возможно, и сами не пытались приспособиться к чуждому им образу жизни кочевников. А вот осевшие на юге готы давали им такую возможность. Правда, германский общественный строй был чужд, скажем, фригийцам и каппадокийцам. Но чужд лишь в определенной степени. А не абсолютно. Конечно, число «спецпоселенцев», вошедших в состав готского племени, было относительно небольшим. Но и германские мигранты значительно уступали в численности племенам азиатских кочевников. В чьем громадном «плавильном котле» кровь чужеземцев-рабов, как бы много их не было, растворялась без следа.

Через угнанную в рабство «челядь» готы приобщились не только к христианство. Но и – естественно и неизбежно! – к тому культурное пространство, в котором только и могло быть выработано и кристаллизоваться это великое греко-восточносредиземноморское сотериологическое учение. Учение о Спасении и Спасителе, возникшее на фоне античной мудрости и науки, в сочетании с восточным по происхождению религиозным пылом, ревностью о Господе.

Постоянный и почти не прекращающийся «импорт челяди» готами приводил не просто к кратковременным контактам между людьми. Нет, он носил долговременный характер, Продолжая действовать в рамках смешанных браков и производства смешанного потомства. Создания новой общности крови и мышления. И, наконец, причем довольно скоро – общности веры. В немалой степени способствовавшей дальнейшему слиянию готов с не-готами. Влияние этого плодотворного и приносящего все новые плоды процесса  естественным образом дополнялось ширящимися разносторонними контактами «Готии»-«Готтиуды» с Римской «мировой» империей. Контактами как враждебными, так и мирными, в области хозяйства и торговли, военного дела и переговоров в разных сферах и на разных уровнях. И то, что обычно ограничивается лишь несколькими областями контактов – например, обменом дипломатическими миссиями, или заключением мирных договоров, благодаря удачно сложившимся условиям, стало для готов чем-то гораздо большим. Облегчив и упростив готам заимствование элементов античного образа жизни, античной культуры, античной учености.

Разумеется, готы больше заимствовали от эллинов, чем наоборот. Как, впрочем, и все другие «варварские» народы Северного Причерноморья – например, те же скифы или анты. Временами советские ученые не любили слишком распространяться на этот счет. Но такой подход был явно ошибочным. Как и подход отдельных немецких ученых кайзеровского «Второго рейха». Не говоря уже о подходе почти всех ученых национал-социалистического «Третьего рейха». Ибо брать и давать свойственно и естественно для всех народов. Среди народов нет и не было самодостаточных. «Дo ут дес» - «даю, чтобы ты дал», как говорили древние римляне. Народ, которому нечего дать, разумеется, беден. Но народ, не способный взять то, что ему дают, вне всякого сомнения, еще беднее. Нам известны сохранившиеся в самых отдаленных уголках земного шара молчаливые, окаменелые в своей отгороженности от внешних влияний, прозябающие под гнетом первобытных традиций, остатки примитивных, когда-то лишившихся, в силу неблагоприятных обстоятельств, гибкости и способности учиться от других, народностей. Естественно, древние германцы (и в первую очередь – готы) к их числу не относились. К счастью для себя. Они брали и перенимали у других полезное и нужное, прекрасно представляя себе ценность того, что им предлагали взять и перенять. И использовали себе на потребу, наполняя своим духом. Ибо как иначе можно было бы извлечь из того, что они брали, пользу для себя? И ни один разумный исследователь не станет всерьез оспаривать эти естественные процессы, столь же необходимые, как поступление кислорода в живой организм. Даже в отношении рун, иногда представляющихся нам столь первобытно-древними, как если бы мы и впрямь верили, что их первыми вырезал на камне или дереве собственноручно Один, провисевший девять дней и столько же ночей на древе, пригвожденный к нему собственным копьем. Или другие германские боги.

«Когда гот Ульфила создавал в четвертом веке после Рождества Христова национальную готскую письменность, он взял себе за образец письменность греческую и руны, бывшие в употреблении у германцев. Творчество Ульфилы привело к созданию первого германского алфавита, пригодного для записи литературных произведений – в отличие от рун, с их чисто эпиграфическим характером» (Константин Рейхгардт).

Это часто признается. Ибо сохранившиеся до наших дней рунические надписи действительно кратки, сакральны, часто глубокомысленны и многозначны. Поскольку каждый из двадцати четырех знаков рунного ряда-«футарка», наряду со своим буквальным значением, обладает и символическим содержанием. Тем большим было разочарование многих искренних и отнюдь не воинствующих сторонников превосходства германской культуры, когда оказалось, что не удалось найти подтверждения ни глубокой древности рун, ни их общегерманского характера, даже в незапамятные времена.

«Для установления возраста и происхождения рунического письма важно уяснить себе, что нам по сей день не известно ни одной (рунной – В. А. ) надписи, вырезанной до начала третьего века после Рождества Христова» (Рейхгардт).

Конечно, «Рейхгардт нам не Евангелие». И пишет он, прежде всего, о надписях на т. н. рунических камнях. И другие исследователи датируют древнейшую руническую надпись на т. н. Фелингенском кубке, найденном на Нижнем Рейне, «сменой эр», т. е. концом I в. до Р. Х. -началом I в. п. Р. Х. Но ведь именно на рубеже II-III вв. п. Р. Х. готы пришли на берега Евксинского понта!

Может быть, кто-то очень огорчится и разочаруется, узнав, что германцы (или славяне – вспомним «Влесову книгу»!), в отличие, скажем, от семитских или других народов Древнего мира, не принадлежали к числу первых изобретателей письменности, творивших с ее помощью всяческие чудеса, на которые способно написанное слово. В утешение таким разочарованным можно привести следующее соображение. Или указать на следующий исторический факт. Силы Древней Европы, или, точнее, силы населявших ее древних культурных народов иссякли, странным образом, почти одновременно. Своему пробуждению (после, казалось бы, окончательного и бесповоротного заката),  она была обязана, в основном, германцам (и, впоследствии, славянам). Ибо они, хотя и были нецивилизованными народами, подобно степным наездникам и кочевникам евразийских степей, видели в этой уступленной им в добычу Европе не только «щедро накрытый пиршественный стол», но и сферу приложения своих буйных, еще не растраченных сил. Воспринимая освоение Европы как свою великую задачу. Немногим более ста лет после своих опустошительных грабительских походов – а что такое сто лет в жизни народа? – мы видим, что германцы, чьи корабли и разбойничьи шайки разоряли римскую Европу, стали осознавать свою ответственность за ее судьбу. Основывать в «римской» Европе собственные государства (или, во всяком случае, пытаться их основывать). Поднимать на щитах своих царей (переняв римский обычай поднимать на щите новопровозглашенных императоров, приветствуя их поднятыми копьями). И даже делиться избытком своей силы и боевого духа с неприятелем. С приходящим во все больший упадок Римом. С «мировой» державой, которая возможно, давно бы перестала существовать без германских вспомогательных войск и без великих полководцев германского происхождения. И в первую очередь – без готских «федератов», пусть даже становившихся порою ренегатами.

На протяжении последующих десятилетий события развивались, как будто по написанному кем-то заранее сценарию, сменяя друг друга с головокружительной быстротой, во все ускоряющемся темпе. На службу Риму, в «федераты», пошли не «царские готы», не привычные к славе и сильной государственной власти восточные, «днепровские», готы – остготы, присоединившиеся к гуннам. А западные готы, вестготы, породившие великих правителей и выдающихся военачальников. И попытавшиеся создать себе на римских землях царство во главе с собственным царем. Хотя еще и не оправившись толком от страха, который на них нагнали гуннские «кентавры».

Характерной особенностью истории вестготов было противостояние вождей - сначала Ариариха и Аориха, впоследствие же – Атанариха и Фритигерна. Во всяком случае, они были самыми знаменитыми «князьками» готов (Иордан), наиболее авторитетными представителями целой группы высших представителей готской родовой знати. Об этом мы узнаем из душераздирающего по своей драматичности повествования Иордана об «измене» Фритигерна сначала Атанариху, а затем - Римской империи, которой он поклялся хранить нерушимую верность:

«Их (готов – В. А. ) постигли, - как это бывает с народом, когда он еще непрочно обосновался на месте, - оскудение и голод; тогда приматы («примат» - латинский аналог германского «фуристо», «первый», т. е. «князь» - В. А. ) их и вожди, которые возглавляли их вместо королей (т. е. царей – очередное указание на узурпацию власти над готами Фритигерном «со товарищи» - В. А. ) - а именно Фритигерн, Алатей (Алафей – В. А. ) и Сафрак, сострадая нуждам войска, попросили римских полководцев Лупицина и Максима открыть торжище. И действительно, на что только не вынудит пойти "проклятая золота жажда" (которую римляне – заметим в скобках – любили приписывать кому угодно – карфагенянам-пунам, гуннам, готам и вандалам, но только не себе, любимым! – В. А. )? (римские – В. А. ) Военачальники, побуждаемые алчностью, пустились продавать (своим новым готским «союзникам», отдавшимся под покровительство «Вечного Рима» - В. А. ) не только мясо, баранье или бычье, но даже дохлятину - собачыо и других нечистых животных, причем по высокой цене; дело дошло до того, что любого (готского – В. А. ) раба продавали за один хлеб или за десять фунтов говядины. Когда же ни рабов, ни утвари не стало, жадный купец, требовал у побежденных нуждой их сыновей. Видя в этом спасение своих детей, родители поступают, следуя рассуждению, что легче потерять свободу, чем жизнь: ведь милосерднее быть продану, но питаему в будущем, чем оставаться у своих, но умереть».

В приведенном выше отрывке из «Гетики» Иордан описывает последний, самый глубокий кризис вестготского народа в дни Атанариха и Фритигерна. «Раздрай», фактически приведший к образованию у готов двух отдельных «государств». Но и вызвавший у готов приступ столь яростной ненависти к Риму и римлянам, которая, пожалуй, не уступала ненависти к ним гуннского царя с готским именем (или прозвищем) Аттила. В отличие от Фритигерна, умудренный жизнью Атанарих, вероятно, старший годами (понимание приходит с опытом) судья-«юдекс» готского народа, не питал ни малейших иллюзий в отношении жителей восточной половины Римской империи. Он предвидел, что для греков, сирийцев и всякого рода метисов «Второго Рима» голодные и отчаявшиеся готы станут желанным объектом безжалостной эксплуатации. Не только Иордан, но и другие античные авторы – например, Аммиан Марцеллин – подробно описывали, как все происходило. Как римляне сначала разрешали переправляться через Истр из «Готтиуды» только безоружным, беззащитным, безответным  готским женщинам и детям, сочтя этих беженцев самой желанной и легкой добычей. Как «ромеи» потребовали от готов-мужчин сдать оружие. Как продавали им собачью падаль за полновесное золото (награбленное в свое время готами, возможно, на римских землях, но ведь «чужими грехами свят не будешь» - как христиане, римляне должны были это знать).

«… во главе военных сил (Восточного Рима – В. А. ) стояли как на подбор ЛЮДИ С ЗАПЯТНАННЫМ ИМЕНЕМ (выделено нами– В. А. ). На первом месте были Лупицин и Максим, первый — комит  во Фракии, второй — командир, вызывавший к себе ненависть, оба они могли соперничать между собою в неосмотрительности. Их зловредное корыстолюбие было причиной всех бед. Оставляя в стороне другие проступки, которые названные командиры или другие при их попустительстве позволили себе самым позорным образом в отношении переходивших к нам (римлянам – В. А. ) иноземцев (готов – В. А. ), ничем до этого не провинившихся, я расскажу об одном столь же постыдном, сколь и неслыханном деянии, которое не могло бы быть признано извинительным, даже в глазах судей, замешанных в этом деле. Пока варвары, переведенные на нашу сторону, терпели голод, эти опозорившие себя командиры завели постыдный торг: за каждую собаку, которых набирало их ненасытное корыстолюбие, они брали по одному рабу и среди взятых уведены были даже сыновья старейшин» («Деяния»).

Голод, терзавший готских беженцев, доверившихся алчным римлянам, был, вероятно, попросту невыносим. Весь народ готов, видимо, настолько обессилен, что позволил совершиться этому позору.

Правда, свое оружие готы сохранили. И у Фритигерна, к которому они присоединились, после ухода в горы разъяренного их изменой Атанариха, скоро появились все основания одобрить это решение:

«Случилось в то бедственное время, что Лупицин, как римский военачальник, пригласил готского князька Фритигерна на пир, сам же замыслил против него коварный обман. Фритигерн, не подозревая об обмане, пришел на пиршество с небольшой дружиной и, когда угощался в помещении претория, услышал крик несчастных умерщвляемых: солдаты военачальника по приказу последнего пытались перебить его товарищей, запертых в другой части [здания]; однако резко раздавшийся голос погибающих отозвался в настороженных ушах Фритигерна; поняв и открыв обман, он обнажил меч, покинул пир, с великой отвагой и стремительностью избавил своих соратников от угрожавшей им смерти и воодушевил их на избиение римлян. Воспользовавшись случаем, эти храбрецы предпочли лучше погибнуть в сражении, чем от голода, и вот тотчас же поднимают они оружие, чтобы убить Лупицина и Максима. Этот самый день унес с собой как голод готов, так и безопасность римлян. И начали тогда готы, уже не как пришельцы и чужаки, но как [римские] граждане и господа повелевать землевладельцами и держать в своей власти все северные области (восточной половины Римской «мировой» империи – В. А. ) вплоть до Данубия» (Иордан).

Бешенство, вызванное в обманутых имперскими чиновниками «варварах» невыносимо подлым поведением «ромеев» (возможно, в ходе резни, устроенной коварным Лупицином, видимо, погиб один из предводителей отдавшихся под покровительство Восточного Рима вестготов - Алавив; во всяком случае, имя этого военного вождя весиев - «драутина», «дукса», или «рикса», больше не упоминается в источниках), было неописуемым. Как вспоминал в своей «Римской истории» Аммиан, римские воины даже не могли уснуть в своих палатках от страха перед «бешеными» готами. Позорные воспоминания о неслыханном унижении, пережитом каждым готом, каждой готской семьей на земле римских «союзников», привело к результату, которого и следовало ожидать. К беспощадному опустошению всей римской Фракии «взбесившимися» готами. В союзе с сарматами, т. е. аланами-асами (такими же светловолосыми и светлоглазыми, как асы нордической мифологии).   А также, согласно ряду источников - с гуннами (отнюдь не едиными, как и сами готы - не зря ведь часть гуннов поддерживали еше готов Винитария в борьбе с гуннами Баламбера). Не без помощи римских подданных, недовольных «своей, родной» имперской властью. И в первую очередь – злоупотреблениями ненасытных чиновников налоговой службы.

Доведенные до белого каления, «они (готы «со товарищи» - В. А. ) рассеялись по всему берегу Фракии и шли осторожно вперед, причем сдавшиеся сами римлянам, их земляки, или пленники указывали им богатые селения, особенно те, где можно было найти изобильный провиант. Не говоря уже о «врожденной дерзости», большим подспорьем было для них то, что «каждый день присоединялось к ним множество земляков из тех, кого продали в рабство купцы, или тех, что в первые дни перехода на римскую землю, мучимые голодом, продавали себя за глоток скверного вина или за жалкий кусок хлеба. К ним присоединилось много рабочих с золотых приисков, которые не могли вынести тяжести налогов; они были приняты с единодушным согласием всех и сослужили большую службу блуждавшим по незнакомым местностям готам, которым они указывали скрытые хлебные склады, места убежища жителей и тайники. Только самые недоступные или лежавшие далеко в стороне места остались не задетыми при их передвижениях. Не разбирали они в своих убийствах ни пола, ни возраста и все предавали на своем пути страшным пожарам; отрывая от груди матери младенцев и убивая их, брали в плен матерей, забирали вдов, зарезав на их глазах мужей, через трупы отцов тащили подростков и юношей, уводили, наконец, и много стариков, кричавших, что они достаточно уж пожили на свете. Лишив их имущества и красивых жен, скручивали они им руки за спиной и, не дав оплакать пепел родного дома, уводили на чужбину» («Деяния»).

Видимо, зря все-таки корпел Вульфила над сокращением Священного Писания, «вымарывая» из него самые кровожадные места. Или без этой «редактуры» просвещенные им готы вели бы себя еще хуже?. .

После ряда сражений с неясным исходом в 378 г. произошла кровавая бойня под Адрианополем, нынешним Эдирне в европейской Турции. Разгром, ставшей для римлян не просто вторыми Каннами, но, поистине, репетицией Армагеддона, Страшного суда. Ибо отношение вестготов к римлянам, к своей собственной судьбе, роли и задаче на римской земле изменились самым решительным образом. Кровавое поле битвы под Адрианополем стало началом и исходной точкой великих готских завоевательных походов через всю оцепеневшую от страха римскую Европу. Нам с вами, уважаемый читатель, очень повезло. Ибо, на наше счастье, как раз Адрианопольская битва (а точнее говоря - резня) была описана ее непосредственным участником (с римской стороны). И это описание дошло до нас. Аммиан Марцеллин описал ее нам не только со всей обстоятельностью и профессионализмом римского штабного офицера. Но и с присущим ему литературным талантом, помноженным на незабываемые личные впечатления и воспоминаниями о том страшном дне. О «черном дне» римских вооруженных сил. Сначала Аммиан излагает краткую предысторию разгрома римских легионов «варварами». Описывая принятие арианским автократором Востока Флавием Валентом II рокового решения отклонить миротворческую миссию присланного в римский лагерь готами христианского (по всей видимости – арианского) пресвитера. И напасть на своих готских единоверцев. Причем напасть на «варваров» в одиночку, не дожидаясь подхода войск императора Запада Флавия Грациана (чтобы не делить с ним победных лавров!). Силами одной своей армии. К тому же давно не кормленной. «Людей и лошадей мучил страшный голод» («Деяния»).

Затем историк как бы вводит нас в самую гущу битвы под Адрианополем:

«Со всех сторон слышался лязг оружия, неслись стрелы (с готской стороны из луков стреляли, в первую очередь, гуннские союзники Фритигерна, поскольку сами готы, как и сарматы, никогда не были народом лучников, предпочитая оружие ближнего боя, хотя и используя, впрочем, порой, в качестве метательного оружия тяжелые дубины, закаленные в огне - В. А. ). Беллона (римская богиня войны – В. А. ), неистовствовавшая со свирепостью, превосходившей обычные размеры, испускала бранный сигнал на погибель римлян; наши начали было отступать, но стали опять, когда раздались задерживающие крики из многих уст. Битва разгоралась, как пожар, и ужас охватывал солдат, когда по несколько человек сразу оказывались пронзенными копьями и стрелами. Наконец, оба строя столкнулись наподобие сцепившихся носами кораблей, и, тесня друг друга, колебались, словно волны во взаимном движении. Левое крыло подступило к самому табору (готскому кругообразному укреплению из повозок, т. н. вагенбургу, или каррагону - от «каррус», т. е. «повозка», и «хаго», или «гаго», т. е. «забор», «ограда», «заграждение» – В. А. ), и если бы ему была оказана поддержка, то оно могло бы двинуться и дальше. Но оно не было поддержано остальной конницей, и враг сделал натиск массой; оно было раздавлено, словно разрывом большой плотины, и опрокинуто. Пехота оказалась, таким образом, без прикрытия, и манипулы (римские подразделения по двести человек, состоявшие из двух центурий каждая, получившие свое название от навершия боевого значка, имевшего форму человеческой руки, по-латыни: «манус» - В. А. ) были так близко один от другого, что трудно было пустить в ход меч и отвести руку. От поднявшихся облаков пыли не видно было неба, которое отражало угрожающие крики. Несшиеся отовсюду стрелы, дышавшие смертью, попадали в цель и ранили, потому что нельзя было ни видеть их, ни уклониться» (Аммиан).

Очевидно, Аммиан описывает истребление большей части римской пехоты в холмистых окрестностях Адрианополя, за чьими спасительными стенами уже не могло укрыться разбитое императорское войско. Каждый овраг и лог, каждая ложбина и лощина превращались в смертельную западню. Римские легионарии и ауксилиарии, сгрудившиеся, вынужденные сражаться в страшной тесноте и давке, были в куда менее выгодном положении, чем сохранявшие подвижность готы с их союзниками - - конными аланами и гуннами, чьи стрелы и дротики не знали промаха.

«Когда же высыпавшие несчетными отрядами варвары стали опрокидывать лошадей и людей, и в этой страшной тесноте нельзя было очистить места для отступления, и давка отнимала всякую возможность уйти, наши в отчаянии взялись снова за мечи и стали рубить врага, и ВЗАИМНЫЕ (выделено нами – В. А. ) удары секир (уважаемый читатель, вероятно, обратил внимание на наличие такого типично германского оружия, как боевые топоры, и у «варваров», и у «римлян» - по большей части – тех же «варваров» - В. А. ) пробивали шлемы и панцири. Можно было видеть, как варвар в своей озлобленной свирепости с искаженным лицом, с подрезанными подколенными жилами, отрубленной правой рукой или разорванным боком, грозно вращал своими свирепыми глазами уже на самом пороге смерти; сцепившиеся враги вместе валились на землю, и равнина сплошь покрылась распростертыми на земле телами убитых. Стоны умирающих и смертельно раненых раздавались повсюду, вызывая ужас. В этой страшной сумятице пехотинцы, истощенные от напряжения и опасностей, когда у них не хватало уже ни сил, ни умения, чтобы понять что делать, и копья у большинства были разбиты от постоянных ударов, стали бросаться лишь с мечами на густые отряды врагов, не помышляя уже больше о спасении жизни и не видя никакой возможности уйти…»

Исход той эпохальной битвы римлян с «варварами» окончательно решила тяжелая готская конница, которая «вернулась (на поле боя – В. А. ) с Алафеем и Сафраком во главе вместе с отрядом аланов. Как молния появилась она с крутых гор и пронеслась в стремительной атаке, сметая все на своем пути» (Аммиан).

Данное беспристрастным Аммианом описание Адрианопольской резни не дает нам общей картины построения войск противоборствующих сторон и хода сражения. Но из него явствует, что римское войско было окружено, отрезано и заперто на холмистой местности. В результате безмерной переоценки августом Востока Валентом II своих собственных сил и фатальной недооценки им сил противника. Единственным римским военачальником, предостерегавшим злополучного императора от недооценки готов и их военного могущества, был «магистр эквитум» (начальник конницы) Виктор, сармат по происхождению - типичный «федерат». «Варвару» Виктору, поседевшему на римской службе (именно он активно участвовал в «челночной дипломатии» перед заключением «тильзитского» мира с «тиудансом» Атанарихом посреди полноводного Истра), наверняка не раз приходилось иметь дело с готами (и своими соплеменниками-сарматами, союзными готам). Поэтому он настоятельно советовал императору, взяв готский стан в окружение, дождаться подкреплений из западной половины империи, которые обещал прислать август римского Запада Флавий Грациан. Но август римского Востока Флавий Валент и окружавшие его льстецы, уверенные в легкой победе, сочли сарматского «федерата» пораженцем (если не тайным ренегатом). И, вопреки всем предостереженьям осмотрительного Виктора, перешли в гибельное для римлян наступление. Забыв древнее правило римских стратегов: никогда не пренебрегай противником, каким бы ничтожным и слабым тот ни казался.

Судя по всему, римляне ошибались и в оценке численности готского народа-войска. По недостоверным донесениям лазутчика, готов было не более десяти тысяч. Эта ложная разведывательная информация (если не прямая «деза» - возможно, лазутчик был готом или иным ненавистником империи вообще либо императора Валента – в частности) укрепила уверенность августа Нового Рима в конечном успехе. Значит, римлян было под Адрианополем не меньше двенадцати или даже пятнадцати тысяч опытных бойцов (хотя и спешно набранных из разных легионов). Готов же «со товарищи», коль скоро они обладали в действительности подавляющим численным превосходством и смогли нанести опытным легионерам сокрушительное поражение, было, по меньшей мере, тысяч тридцать (если не все сорок, хотя никак не сто - утверждавшие последнее греко-римские авторы полностью оправдывали пословицу «у  страха глаза велики»). Весьма внушительная военная сила для той эпохи римской истории (в которую, по оценкам историков, во всей Европе, включая «Скатинавию», насчитывалось не больше 6 миллионов германцев). В отличие от Иордана и некоторых его современников (чуждых военному делу и в армии никогда не служивших), непомерно преувеличивающих  численность тогдашних армий, профессиональный военный Аммиан, ветеран множества компаний, как раз в данном вопросе вполне достоин доверия.

Значит, под Адрианополем готы «со товарищи» (о численности присоединившихся к «варварам» римских перебежчиков мы можем только догадываться) пошли «ва-банк». Выставив в поле против римлян всех способных носить оружие (включая захваченное у римлян). Развязав против римского самодержца Валента, так сказать, всенародную войну. Памятуя о постигшем их при переходе через Истр всенародном несчастье, отучившем их доверять римлянам. Одержанная готами победа была полной, полнее и быть не могло. Под Адрианополем пало тридцать пять римских трибунов (включая командующих легионами). Бежали все, кто уцелел. Даже славившиеся особой стойкостью армянские конные отряды. Даже «вернейшие из верных» - германцы-батавы, лучшие кавалеристы римской армии со времен Клавдия Друза Германика – пасынка Октавиана Августа. Сам восточный император Флавий Валент не пережил «черного дня» своих легионов. Правда, он не доблестно пал в жестокой сече с готами (как, скажем, в свое время – общеримский император Деций, сбитый готскими «варварами» в бою с коня в болото и в этом болоте утонувший). А погиб мучительной и совсем не героической смертью уже после боя. Утверждали, что: «Валент не сразу испустил дух, но несколько кандидатов и евнухов (как же без них? – В. А. ) отнесли его в деревенскую хижину и скрыли на хорошо отстроенном втором этаже (как видно, не такие уж плохие были у иных крестьян  Второго Рима хижины! – В. А. ). Пока там ему делали неопытными руками перевязку, хижину окружили враги, не знавшие, кто он. Это и спасло его от позора пленения. Когда они (готы – В. А. ) попытались сломать запертые на засовы двери и их стали обстреливать сверху, то, не желая терять из-за этой задержки возможности пограбить, они снесли вязанки камыша и дров, подложили огонь и сожгли хижину вместе с людьми. Один из кандидатов, выскочивший через окно, был взят в плен варварами. Его сообщение о том, как было дело, повергло в большое горе варваров, так как они лишились великой славы взять живым правителя римского государства. Тот самый юноша, тайком вернувшийся потом к нашим, так рассказывал об этом событии» («Деяния»).

В первую очередь победоносные германцы были раздосадованы, думается, тем, что лишились огромного выкупа. Который непременно получили бы за Валента II, попадись он им живым. Возможно, богачам Второго Рима пришлось бы отвалить «варварам» за плененного теми императора Востока столько золота, сколько Валент весил (а весил он немало). Но и без того роковой для римлян день 9 августа 378 г. принес готам «со товарищи» несметную добычу. И, самое главное, им удалось окончательно сломить вооруженное сопротивление восточных римлян. Военная фортуна (или Фрауйя-Христос) отдали готам на поток и разграбление всю Фракию до самого Босфора. Специфическое расположение Адрианополя на трех реках делало поле битвы настолько тесным, что неистовое «бешенство» готов не могло не восторжествовать над легионами и ауксилиями армии константинопольского императора, лишенными свободы маневра. Римляне оказались неспособными даже на организованный отход. Мало того! Когда отважный сармат Виктор попытался собрать горсть воинов, чтобы вывести из сечи раненого августа Востока, он не смог найти никого, кто был бы готов за ним последовать. «И в гиблом бегстве потерялся» (как сказал бы греческий трагик Эсхил).

Так что под Адрианополем римские легионы и ауксилии пережили не просто разгром, а форменную катастрофу. Аммиан приводит скорбный список вельмож, сановников и представителей нобилитета римского Востока, нашедших в этот день смерть на кровавом поле брани. «Варварами» были убиты магистр педитум (командующий пешими войсками) Себастиан (Севастиан), его предшественник на этой должности Траян; комес стабули (начальник императорской конюшни)  Валериан, магистр оффиций (заведующий дворцовым управлением) Эквиций. Среди павших трибунов был трибун промотов - римской отборной конницы -  Потенций, сын магистра милитум Урсицина, давнего друга и соратника самого Аммиана. «Уцелела, как известно, только треть (римского – В. А. ) войска» («Деяния»). Все разбежались, кто куда…

После краткого некролога сожженному заживо готами августу Востока Валенту, Аммиан описывает, как готы безуспешно попытались взять Адрианополь, отчаянно обороняемый римскими чиновниками, гражданами и уцелевшими воинами. Возможно, все еще пребывавшие во власти охватившего их бешенства и ненависти к римлянам, готы сами лишили себя плодов одержанной победы, ожидавшей их в «городе Адриана» богатой добычи и хранившихся там сокровищ покойного севаста Валента. Добытых «жадным до чужого добра» восточно-римским августом-арианином «неправыми путями». Ибо: «В стремлении заполучить большие богатства он не знал меры» (Аммиан). Триста римских пехотинцев, стоявших на самом бруствере, «построившись тесным клином», вышли из города, чтобы перейти на сторону осаждающих (судя по клинообразному построению и попытке переметнуться к готам, эти «римские мужи» сами, вероятно, были готами или, во всяком случае, германцами!). Но ратоборцы Фритигерна перебили их всех до единого. Другие осажденные, наблюдавшие со стен и башен за бойней, учиненной готами под стенами города, сделали из происшедшего надлежащие выводы. И больше перебежчиков не было. Защитники Адрианополя, знавшие теперь, что пощады им не будет, бились с примерной стойкостью.

В конце концов готов утомили сопряженные с немалыми потерями, но неизменно безуспешные попытки взять Адрианополь приступом. Сняв осаду, они присоединились к своим соратникам, грабившим беззащитную сельскую местность. Сопряженных с этим ужасов Аммиан уже не описывает. Зато не без удовлетворения сообщает о решительных действиях военного магистра Юлия, командующего (восточно-)римскими войсками «по ту сторону Тавра»: «Получив известие о несчастьях, произошедших во Фракии, он отдал относительно всех готов, которые были приняты до этого на службу и распределены по разным городам и укреплениям, тайный приказ ко всем их командирам, — все были римляне, что в наше время случается редко (еще одно свидетельство прогрессирующей варваризации римской армии, коснувшейся даже высшего командного состава – В. А. ), - в котором повелевал всех их, как по одному сигналу, в один и тот же день, вызвать в предместье как бы для выдачи обещанного жалованья и перебить. Это разумное распоряжение было исполнено без шума и промедления, и благодаря этому восточные провинции были спасены от великих бедствий» («Деяния»).

Что ж, дело известное, «хороший варвар – мертвый варвар»…

Аммиан завершает книгу XXXI своей «Римской истории» главой о смерти августа Востока Валента и следующими словами: «в эти дни магистр армии по эту сторону Тавра, Юлий, отличился решительным поступком, имевшим спасительные последствия <…> Вот что я, бывший солдат и грек по происхождению, изложил по мере сил, начав от правления Цезаря Нервы и доведя рассказ до гибели Валента. Я обещал в труде своем представить истину и нигде, как думаю, сознательно не отступил от этого обещания умолчанием или ложью. Остальные события пусть опишут другие, более сильные, чем я, имеющие преимущество молодых лет и учености. Если же они - будь это им угодно - примутся за подобное, то мой им завет - дать своей речи более высокий полет».

Позднейшая историография воздала Аммиану по заслугам. Он по праву считается одним из наиболее правдивых и достойных доверия античных историков. Ибо не просто оправдывает или осуждает того или иного героя своих «Деяний», но и неизменно приводит достаточно веские доводы в поддержку своей позиции. Правда, роль современника и очевидца связана и с определенными недостатками изложения. Особенно заметными при описании Аммианом Марцеллином событий последнего года, описанного в «Деяниях», и нескольких предшествующих лет. Заметно, что, потрясенный шумом битвы, гибелью друзей, и увлеченный ходом действия, стремительно разворачивающегося у него на глазах, историк поневоле отводит первостепенное место личным переживаниям и впечатлениям, как бы отодвигая на второй план события, действительно важные для истории – роковое решение императора Востока Валента II и эпохальные последствия этого решения.

И лишь наблюдателю, находящемуся в большом историческом отдалении, бросается в глаза происшедшая резкая перемена обстановки. Всего за несколько лет мучимые голодом и страхом, обездоленные готские беженцы, отчаявшиеся устоять перед гуннским натиском и готовые поселиться в Римской «мировой» империи из милости, на любых, пусть даже самых унизительных, условиях, превратились в могущественную силу. Это преображение вестготских общин произошло под воздействием постигшего их огромного несчастья и вызванного им всплеска ненависти к римлянам. Но то, что готские мигранты смогли одержать столь убедительную военную победу над прославленными римскими легионами – «непобедимыми и легендарными» (говоря словами известной песни советских времен), было, возможно связано с тем, чему готы научились всего двумя-тремя годами ранее в борьбе с гуннами. А научились готы подвижным, мобильным способам ведения боя, активному использованию конницы (не только алано-сарматской, но и своей собственной), стрелков из лука (правда, преимущественно не своих собственных, а союзных готам гуннских). В отличие от других германцев, традиционно отдававших предпочтение ударному клинковому и древковому оружию ближнего боя. А из дальнобойного оружия применявших в основном метательные копья.

Фритигерн (об Алавиве больше не упоминается), во всяком случае, хорошо усвоил данный готам гуннами урок.

Но готы не уяснили себе чего-то другого. Возможно, даже более важного. Что после столь масштабной победы они фактически стали хозяевами «Ромейской василии». А быть хозяином – не значит грабить свое собственное достояние. Что, поселившись в новом доме, следует заботиться о его сохранности – от подпола до чердака. Но откуда было готам взять это понимание? Ведь они, подобно вандалам, аланам и гуннам, не были привычны к жизни в собственном доме. Они проносились, как разрушительный вихрь, по градам и весям, оставляя за собой море крови и слез…ну, и, разумеется, пустые сундуки. Однако, в общем, после их набегов ничего, по сути дела, не менялось. Фритигерн не сумел воспользоваться плодами победы, двинуться дальше, на Царьград. Чтобы провозгласить себя там императором. И принять бразды правления из рук до смерти перепуганных скопцов и коррумпированных «просвещенных» вырожденцев, воображавших, что повелевают миром с берегов Фракийского Боспора…

Оказавшийся не способным оценить всего масштаба собственной победы, Фритигерн дал римлянам время собраться с мыслями и с силами. Назначив уже знакомого нам опытного полководца Феодосия, или же Теодозия, из рода знаменитого воителя Траяна (при котором Римская империя распространилась на Востоке до Персидского залива) главнокомандующим войск, брошенных на вестготов, царьградские олигархи не замедлили провозгласить его в 379 г. императором Востока. Под пером бесчисленных велеречивых клириков-кафоликов новоиспеченный август, яростный гонитель арианства и ревнитель православия, вошел в историю под прозвищем Великого.

В пользу справедливости присвоения ему этого прозвища говорят такие факты, как запрет Феодосием I Великим всех вероисповеданий, кроме православной христианской веры, упразднение им в 393 г. Олимпийских игр (чисто языческих по духу и происхождению) и объединение Феодосием  под своим скипетром обеих половин Римской державы (394). Хотя он правил империей, объединенной им (в последний раз за всю ее историю) всего лишь пару месяцев (394-395). А после смерти Феодосия I Римская империя окончательно разделилась на западную и восточную часть.

Против присвоения ему прозвища «Великий» говорит зверская жестокость, с которой этот суровый воин, рано лишившийся отца (магистра конницы при императоре Запада Валентиниане, казненного по проискам придворных интриганов в 376 г. ), подавлял восстания и волнения собственных подданных. Кровавые бани, устроенные Феодосием  своим строптивым подданным в Фессалонике в 390 г. , а год спустя – в Александрии, могут сравниться разве что с массовым истребленьем новгородцев при разгроме Новгорода другим благоверным государем - Иоанном Грозным  в 1569 г. Не зря святитель Амвросий Медиоланский даже не впустил августа Феодосия Великого в храм Божий, пока благочестивый император не покается в пролитой им невинной крови.

Вместо того, чтобы перехватить Феодосия по пути из Испании в юго-восточную Европу и отнять у него империю, победоносные вестготы дали ему облапошить себя в ходе бесконечных переговоров. И истощить готские силы в ходе нескольких сражений и многочисленных стычек. Как прикажете обрисовать иначе ситуацию, в которой победитель непонятным образом вдруг превратился в побежденного? Ситуацию, в которой расправивший плечи готский народ, способный, при желании, легко захватить и сохранить за собой ВСЕ, согласился удовольствоваться отдельными (причем отнюдь не самыми богатыми) римскими землями? Своего рода «резервациями», отведенными готским военным поселенцам «по всемилостивому повелению благочестивого василевса ромеев»?

Это повторялось постоянно. Т. н. «варвары» давно уже, благодаря своему мужеству и боевому духу, достигли в римском войске высших должностей и почестей. Вплоть до званий военных магистров, патрициев, членов сената (или, по-гречески, синклита). И даже удостаивались занесения в «фастес консулярес» – консульские фасты (ежегодные списки высших должностных лиц – консулов, бывших в прежние времена правителями Римской республики и оставшихся в имперскую эпоху обладателями, пусть и не дававшего реальной власти, но по-прежнему весьма престижного консульского титула). Германцы и тесно связанные с ними, не менее доблестные, сарматы, или же аланы, занимали  самые ответственные посты. Готы Сар, Аспар и Гайна, вандал (по отцу) Стилихон были лишь самыми известными из них. Из многих десятков «федератов», выделявшихся своими выдающимися воинскими качествами и талантами из среды римского высшего командного состава. Не говоря уже о среднем. Но в решающие моменты, в ходе переговоров, когда решались важнейшие вопросы, народы, из среды которых выходили эти «столпы империи ромеев», всякий раз шли по пути наименьшего сопротивления. Довольствуясь выплатой римлянами дани (замаскированной под жалованье за охрану «мирными» варварами «нерушимых» римских границ от  других, «немирных» варваров) и предоставлением им римских земель для поселения. Хотя могли получить все и сразу. Тот несомненный факт, что «варвары» все еще стремились не разрушить, а лишь использовать  империю, римскую великую державу, сразу бросается в глаза. Представляя собой, возможно, самую наглядную поведенческую параллель между вестготским племенным союзом и действующим одновременно с ним остготско-гуннским союзом разбойников. Государство оставалось неоспоримо римским. Ибо ни предшественники Аттилы, ни преемники Германариха явно не знали, чем им заменить Римскую империю. И потому «варвары», польщенные вниманием «культурных» римлян, охотно принимали милостиво протянутую им руку императора Феодосия. Хотя тот беззастенчиво и постоянно похищал или присваивал себе плоды всех одержанных ими ради него и для него побед и, в своем православном рвении, притеснял их веру. Хотя благочестивый император всегда был и оставался скорей безжалостным военачальником, чем милостивым «отцом отечества (и всех своих подданных)». Хотя… а, впрочем, хватит… Сказанного более чем достаточно. Приведем в подтверждение нашей мысли лишь краткую цитату замечательного, на наш взгляд, отечественного популяризатора истории Валентина Дмитриевича Иванова из авторских комментариев к его увлекательной и правдивой книге «Русь Изначальная» - пожалуй, лучшему в русской художественной литературе произведению о взаимотношениях «ромеев» с «варварами» (включая наших готских, и не только готских, предков, несомненно, очень удивившихся бы, в случае своего воскрешения, царящей в наши дни на всей Руси Великой несколько неожиданной для первой половины XXI столетия безудержной «византофильской аллилуйщине»):

«Тут со всей очевидностью выяснилось, что готы не задавались целью завоевания империи, они защищали справедливость так, как они ее понимали».

Похоже, Царь Небесный воздал царю земному Феодосию сторицей за столь важную заслугу, как созыв Никейского собора с целью укрепления и консолидации молодой христианской веры. Фритигерн внезапно умер. А непреклонный Атанарих даже согласился, как мы знаем, удостоить Новый Рим своим посещением. Чтобы угодить в гостепримные объятия римского самодержца Феодосия, готового, в своей неизреченной милости, к «братскому» примирению с «заблудшим», но великодушно им прощенным готом. И даже вышедшего запросто пешком навстречу готскому «судье», прибегнувшему к его высочайшему покровительству. «Кто старое помянет – тому глаз вон (а кто забудет, тому – два)». . . Обласканный благочестивым василевсом, бесприютный Атанарих выразил свой восторг в проникновенных словах, донесенных до нас Иорданом: «Император - это, несомненно, земной бог, и всякий, кто поднимет на него руку, будет сам виноват в пролитии своей же крови» («Гетика»). Мы также знаем, что вскоре после примирения с благочестивым василевсом, «юдекс» готов тихо опочил в «царственном граде» на Босфоре. Почил, как говорится, с миром. Впрочем, никому доподлинно не ведомо, не подмешал ли некий услужливый скопец «лучшему из готов» что-нибудь в пиршественную чашу. Или в лекарственное питье. Темна вода во облацех… Мы ничего о тайне смерти Атанариха не знаем. И никогда узнать не сможем. Потому что вряд ли хор панегиристов василевса Константина I пел более слаженно, чем хор панегиристов василевса Феодосия, удостоившегося от Бога милости не только избежать покушения со стороны своего военачальника Луция (пытавшегося возродить язычество), но также пережить Фритигерна и Атанариха. Аларих же в то время был еще ребенком. Предоставленной Римской империи, по милости небес, двенадцатилетней передышкой она воспользовалась для обуздания готского могущества. Постаравшись завлечь буйных простодушных «варваров» в «ласковые сети» римского утонченного «искусства жизни».

Общеримский август Феодосий I Великий, «друг готов» (как называет его Иордан), охотно приглашал к себе своих противников (естественно, поодиночке). Принимая их радушно, дружелюбно, хлебосольно, всячески стремясь их обласкать. И эти грубые вояки, как медведи, которых ласковые укротители почесывают за ухом, наслаждались тем, что константинопольские чаровницы терлись своей нежной, благовонной от восточных притираний кожей об их медвежью шкуру, позволяли им себя ласкать своими медвежьими лапами, опьяняя их непривычными дикарям на вкус пряными винами. Естественно - цельными, без примеси воды. Можно себе представить, как над облапошенными «варварами» втихомолку потешались хитрые и просвещенные «ромеи». «Ваше благородие, госпожа чужбина,/ Сладко обнимала ты, да только не любила / В ласковые сети постой, не лови…»

Впрочем, возможно, император Феодосий I и впрямь испытывал определенную слабость (или даже привязанность) к добродетельным, «не испорченным цивилизацией» готским богатырям. Чью верность своим моральным принципам, своему «кодексу чести», в конце концов, восхвалял в «Германии» еще Корнелий Тацит. Интересно, обладал ли автократор Флавий Феодосий I в самом деле, а не только в представлениях своих панегиристов, таким же гармоничным, истинно царственным, телосложением, как его предок император-воитель Траян и германцы у Тацита?  И такими же белокурыми волосами (вообще-то типичными для германцев, а не для уроженцев Испании, вроде него)?  Сходный во многих отношениях с Траяном, получившим от благодарных римлян титул «Наилучший» (Оптим), он, однако, отличался от своего доблестного предка способностью обуздывать свою природную воинственность и страсть к завоеваниям. Что, впрочем, не мешало самодержцу Феодосию исполнять с честью, «по-траяновски», свой воинский долг, когда вести войну было необходимо. Иначе он, несмотря на свои христианские добродетели, не удостоился бы прозвища Великого. Ибо данный эпитет мог прилагаться только к государю, сочетавшему в себе качества доброго христианина и выдающегося военачальника. Панегиристы восхваляли также умеренность благоверного императора в телесных наслаждениях, помогавшую ему, чьим любимым времяпровождением были прогулки пешком, сохранить даже на склоне лет отменное здоровье. Равно как и присущие добродетельному августу высокие понятия о целомудрии, пристойности, благовоспитанности и порядочности как необходимых качествах всякого человека. А также о святости установленных природой и религией семейных уз. Что и было подтверждено изданными василевсом Феодосием законами (названным в его честь «Кодексом Феодосия», первым официальным сводом законов Римской империи, предвосхитившим во многом знаменитый «Кодекс Юстиниана»).

Похвалы восстановителю имперского единства, охотно привечающему «варваров», дабы они служили римским интересам, превращались в подлинные гимны, когда речь заходила о нем как представителе воинствующей церкви и разрушителе идольских капищ. «Император романорум» Феодосий I удостоился величайших похвал, скажем, от блаженного Иеронима Стридонского, за разрушение храма и идола Сераписа в Александрии – одного из семи чудес света, и в то же время - центра оппозиционных римскому самодержавию сил, выступавших против автократии под знаменем язычества (сегодня бы сказали - «родноверия»). Разрушение храма Сераписа (а заодно - Александрийского Музея - Храма Муз — религиозного, исследовательского, учебного и культурного центра не только греко-египетского, но и всего средиземноморского эллинизма, простоявшего восемьсот лет) сопровождалось, согласно некоторым источникам, очередным сожжением Александрийской библиотеки. Эту библиотеку, правда, жгли, по разным поводам, и до, и после Феодосия Великого, все, кому, так сказать, не лень. Римские императоры Гай Юлий Цезарь, Септимий Бассиан Каракалла, Луций Домиций Аврелиан, «господин и бог» Иовий Диоклетиан, арабский халиф Омар… «Но все же, все же, все же…». Рискуя прервать в очередной раз канву повествования, не могу не привести в данной связи любопытный исторический анекдот, касающийся отношения разных народов к книгам. По утверждению анонимного «Продолжателя Диона»: «Готы, вторгшись в пределы Римской империи и разорив среди прочего город Афины, собрали там все книги и хотели их сжечь. Некто из готов. считавшийся у них человеком весьма рассудительным, помешал этому, заметив, что римляне, посвящая досуг книгам, совершенно пренебрегают военным делом». Но это так, к слову…

Из всех православных иерархов только святой епископ Амвросий Медиоланский, обладавший широким кругозором, единственный христианин среди критиков последнего объединителя Римской державы (сплошь язычников), осмелился наложить на Феодосия церковное покаяние. Правда, не за сожжение книг, а во искупление «кровавой бани» в Фессалонике.

История кровавой фессалоникийской бойни и противостояния между августом Феодосием Великим и епископом Амвросием (оба были впоследствии причислены христианской церковью к лику святых) – не просто исторический анекдот. Ибо она не только освещает характер императора и стойкость князя церкви перед лицом императорской власти. Но и показывает, как действовали два сильных духом человека, являвшихся на рубеже IV и V вв. такими же соперниками, какими через несколько лет было суждено стать двум представителям следующего поколения – выдающимся военачальникам - Стилихону и Алариху. Двум германцам, числившимся (и тот, и другой!) на римской службе…

Амвросий Медиоланский (годы жизни: 340-397) был младшим сыном префекта претория, управлявшего Галлией, частью Испании, Британией и римской Германией. Т. е. обладавшего властью, почти равной императорской. Будущий епископ, проповедник и гимнограф происходил из семьи, принявшей христианство в начале IV в.   Святая мученица Сотерия, пострадавшая в дни Диоклетиановых гонений, приходилась ему двоюродной сестрой. Один из четырех великих латинских учителей церкви, обративший в христианство и крестивший блаженного Августина Аврелия, Амвросий получил блестящее классическое образование в духе древних традиций римской родовой аристократии.

Высокообразованному молодому отпрыску знатного рода был открыт путь к высоким должностям. Поначалу карьера Амвросия носила чисто светский характер.   Получив довольно краткие наставления в христианской вере, молодой римлянин некоторое время управлял североиталийской областью Лигурией в чине префекта. Но после смерти епископа Авксентия Медиоланского, неожиданно стал одним из кандидатов в его преемники. Такое в те времена не было чем-то необычным. Нам известно немало случаев избрания епископов разных городов их жителями путем голосования. «Пер аккламационем», как выражались в таких случаях римляне. Но в случае избрания Амвросия дело не обошлось без политической игры. Согласно житию святого, он самыми разными, даже сомнительными, способами сопротивлялся своему избранию. Но в действительности будущий епископ, вероятнее всего, проявил себя искусным тактиком. Тонким политиком, сумевшим вселить в клир Медиоланской епархии уверенность в будущем. И избранным в тридцатипятилетнем возрасте, как человек, готовый к компромиссам.

Амвросий не был неистовым фанатиком-идолоборцем вроде епископа Афанасия Александрийского. Все-таки сказывалось полученное им в юности классическое античное образование. Но он рассматривал церковь, членом которой стал после крещения и рукоположения в епископы, как некое особое царство. «Цивитас Деи», где не могло быть иного царя и иной власти, кроме Царя Небесного и его священнослужителей. Сложилась уникальная в своей парадоксальности ситуация. Церковник, которому, с учетом происхождения и образования, «светил» скорее императорский престол, чем епископская кафедра, противостоял мирянину, обретшему величие и императорский престол благодаря своей борьбе за христианство. Они были едины только в вере. Во всем же остальном не могли не стать противниками. Первыми контрагентами великого противостояния между церковной и светской властью, между священством и царством, под знаком которого проходила вся история христианской цивилизации вплоть до Нового Времени.

И в самом деле – то, что произошло в Медиолане, нынешнем Милане, между Феодосием и Амвросием, как бы предвосхищало то, что через семьсот лет после них произошло в итальянской Каноссе между императором «Священной Римской империи» Генрихом IV и непреклонным папой (епископом) римским Григорием VII. Разница была лишь в том, что император Феодосий действительно совершил тяжкий грех пред Богом и людьми. Повелев в приступе гнева истребить тысячи своих подданных. Когда после этих событий август Феодосий хотел помолиться в церкви, святой Амвросий не пустил его за храмовый порог, обвиняя в убийстве невинных и требуя покаяния.

Дело было весной 390 г. «Служилый» гот Ботерих (Бутерих) командовал императорскими войсками в провинции Иллирия (Иллирик). Свою власть он осуществлял с помощью «варварских», главным образом – готских – «федератов» на римской службе. Жители Фессалоник(и) – портового города с многочисленным плебсом (по-гречески – охлосом), чью горемычную, от трудного детства до нищей старости, жизнь кое-как скрашивали периодические государственные подачки в виде «хлеба и зрелищ» – любили колесничные бега не меньше, чем жители Рима и Константинополя, Александрии, Антиохии и Карфагена. Колесничие были популярны среди масс своих фанатов  не меньше «звезд» современного «большого спорта». Поэтому приказ строгого моралиста Ботериха взять под стражу одного из самых популярных колесничих, снискавшего дурную славу своими сексуальными излишествами и оргиями, в т. ч. и с участием эфебов, т. е. мальчиков (что, по тогдашним представлениям, не соответствовало нормам христианской нравственности), вызвал возмущение черни. Плебс крупнейшего города Македонии восстал, требуя немедленно освободить колесничего из-под стражи. Как человека, необходимого для предстоящих скачек. Ботерих отказался удовлетворить требование цирковых фанатов. Разъяренные греки убили «традиционно ориентированного» готского сановника (легкомысленно ходившего по улицам без охраны), забросав его камнями (а заодно - и других императорских чиновников).

Наказание, которому благоверный василевс подверг мятежных фессалоникийцев, было настолько исключительным и необычным по своей изощренности,  что вызвало среди историков немало споров. Феодосий повелел объявить о проведении цирковых игр на городском стадионе. С тем, чтобы заманить на стадион сторонников нетрадиционно ориентированного «народного героя»-колесничего. После чего воины императора должны были блокировать все выходы с ристалища и перебить запертую на цирковых трибунах городскую чернь. Согласно некоторым источникам, благочестивый август даже приказал истребить ЗАРАНЕЕ ОПРЕДЕЛЕННОЕ (выделено нами – В. А. ) число горожан (предвосхищая тем самым большевицкую практику «разнарядок» на истребление «врагов советской власти», спускаемых «сверху» на «места» в ходе массовых «чисток»). Таким коварным способом Феодосий решил утолить жажду мести своих германских «федератов» за убитого бунтовщиками Ботериха.

Однако вскоре император умерил свой гнев, несмотря на то, что – к недовольству греков и римлян – всячески (а на взгляд «староримлян» - чересчур) заботился о своих варварах-«федератах». И срочно выслал в Фессалонику гонца, чтобы отменить уже отданный жестокий приказ. Но гонец опоздал. Массовое избиение любителей колесничных бегов уже состоялось. По разным оценкам, жертвой мечей и копий императорских наемников в амфитеатре Фессалоник пало от семи до пятнадцати тысяч человек. Узнав об этой бойне (повторенной впоследствии на царьградском ипподроме во время восстания «Ника» благоверным императором Юстинианом I – правда, в троекратном размере и без последующего покаяния), епископ Амвросий объявил, что не будет служить Божественную литургию в присутствии Феодосия, пока тот не очистится от пролитой крови, сотворив достойный плод покаяния.

Феодосий, естественно, «взвесил на весах благоразумия» всю тяжесть возможных последствий своего совершенного в приступе слепого гнева необдуманного шага. 18 августа 390 г. он, по настоянию епископа Амвросия, издал в Вероне указ, получивший силу закона, по которому приведение в исполнение смертных приговоров откладывалось на тридцать дней после их вынесения. Что можно расценивать как почти трогательную попытку императора, так сказать, защититься от самого себя. Но в то же время, разумеется – и как признание им своей слабости, которая могла оказаться для императора роковой. Епископ Амвросий простил самодержцу совершенное тем злодеяние только через восемь месяцев. Покаяние, которого епископ требовал от императора, тот принес на Рождество Христово 390 г. Феодосий, без знаков императорского достоинства, вошел в кафедральный собор Медиолана. Он с громким плачем многократно преклонил колена перед собравшейся в храме паствой, моля Бога о прощении за свой необдуманный приказ. Лишь после этого епископ Амвросий допустил покаявшегося в своем грехе императора к святому причастию.

Эта сцена, послужившая предметом и темой множества комментариев и произведений искусства, была в действительности лишь одним из многочисленных примеров противостояния духовной и светской власти. Конфронтации, в которой новая церковь неизменно одерживала верх над властью древних императоров.

Авторитет епископа Амвросия был так велик, что он оказывал влияние на всю политику императора Феодосия, создав тем самым создав значимый прецедент в отношениях государства и церкви.

Кроме случая с августом Феодосием Великим и епископом Амвросием Медиоланским, можно, в качестве примера противостояния «царства и священства», указать на вовлеченного в аналогичный конфликт с Феодосием I папу римского Сириция (384-399). Однако главной причиной конфликта, думается, была не столько политика императора в отношении к церкви, сколько склонность Феодосия продвигать готов на ведущие посты. Причем не только в отведенных им, как «федератам», пограничных областях Римской державы, но и в ее центральных областях. Амвросий, истинный, православный христианин-кафолик с языческим образованием и как бы хранитель духа и традиций древнего мира, в определенной мере олицетворял собой эзотерические и аристократические тенденции. Не зря считается, что  «его мистические гимны не чужды неоплатонизму плотиновского извода» (Википедия).   А искренний приверженец истинного, кафолического, православного христианства Феодосий был в то же время здравомыслящим профессиональным военным, испытанным в боях военачальником, испытывавшим явную симпатию к молодой, нерастраченной варварской силе своих готских «федератов». Что и проявлялось в его (про)готской политике. В то же время царившие в Новом Риме коррупция и упадок нравов явно внушала отвращение Феодосию, видевшему в них главную причину разложения государственного организма, гнившего, так сказать, на корню. Разумеется, сам август тоже то и дело поддавался (в жизни, а не в житии) различным искушениям античных мегаполисов (ничем не уступавших в этом отношении современным мировым столицам, если не превосходивших их). Но, возможно, именно угрызения совести,  терзавшие римского императора-воителя, нередко сокрушенно признававшегося в собственной греховной слабости, способствовали столь характерному для василевса Феодосия пристрастию к готам, неиспорченным «благами городской культуры и цивилизации». В то же время ему, опытному военному, было понятно, что, как воины, эти «варвары» давно превзошли дегенерировавших во всех отношениях «природных римлян», только и думавших, как бы им половчее «откосить» от службы «в доблестных рядах».

Им бы не драться, а девок раздевать!

Щуплые цыплята, сукины дети!

В баню их, что ли, позвать –

Самих догола раздеть их…

Так, кажется, писал поэт? Впрочем, довольно об этом…

Часть 1.

Часть 2.

Часть 3.

Часть 4.

Часть 5.