Дибич (Дибич 2-й, с 1829 Дибич-Забалканский; v. Diebitsch u. Narten) Иван Иванович (Иоганн Фридрих Карл Антон, Ганс Эренфрид) (2(13).5.1785 (по др. данным 1.05.1785), имение Гросс-Лейпе, Силезия — 29.5.1831, Клешево, близ Пултуска, Царство Польское), барон, граф (1827), генерал-лейтенант (8.10.1813), генерал от инфантерии (22.08.1826), генерал-фельдмаршал (1829), генерал-адъютант (8.06.1818). Из силезских дворян; сын генерал-майора барона Ивана Ивановича фон Дибича унд Нардена (Ганса Эренфрида), перешедшего в 1798 из прусской на российскую службу.

Иван Иванович Дибич родился 2(13) мая 1785 года, в поместье Гросс-Лейпе, в Силезии, от второго брака отца своего с Мариею Антуанетой Эркерт.

Иван Иванович - потомок древних рыцарских дворян, бывших владельцев деревень в Шлезвиге и Богемии, происходил от Фридриха von Devitscii или Dieïntcli, гофмейстера герцога Лигницкого, 1435 г,

Уже на четвертом году жизни, удивляя всех своими необыкновенными способностями и памятью, ребенок Дибич оказал блестящие успехи под руководством местного сельского учителя; дальнейшим первоначальным образованием сына занялся сам отец, преподававший ему математику, историю и географию, к которым мальчик выказывал большую склонность.

 На двенадцатом году жизни (в 1797 г.) будущий фельдмаршал был отдан в берлинский кадетский корпус, в котором, благодаря своим способностям Дибич хорошо поставленному преподаванию, скоро оказал замечательные успехи в науках. Между тем, старик Дибич, желая иметь при себе все свое семейство, обратился в этом смысле с ходатайством к Императору Павлу I, который просил прусское правительство отпустить молодого Дибича к отцу.

Просьба эта была уважена, хотя и не особенно охотно, так как юноша успел обратить на себя общее внимание начальства своими дарованиями; при этом директор корпуса, Рюхель, изъявил прусскому королю сожаление, что Пруссия лишилась молодого человека, подававшего такие блестящие надежды.

Уволенный из берлинского корпуса портупей-прапорщиком, юный Дибич прибыл в свое новое отечество в 1801 году, уже после смерти Императора Павла I и, по повелению Императора Александра I-го, согласно с своим собственным желанием, 23 августа 1801 г. был зачислен прапорщиком лейб-гвардии в Семеновский полк, с которым и отбыл все коронационные торжества в Москве, а по возвращении в Петербург — деятельно занялся изучением русского языка.

4 ноября 1802 произведен в подпоручики.

Несмотря на трудности, представляемые нашим языком для иностранца, талантливый юноша через полгода овладел им настолько, что, по отзыву современников, говорил и писал, как природный русский. В то же время Иван Иванович деятельно занимался усовершенствованием своего военного образования, так как с малолетства, под влиянием рассказов своего отца о семилетней войне, чувствовал призвание к военной службе. Скоро приобретенные им теоретические познания пришлось проверить и применить на деле.

В 1805 году разгорелась война с французами и Дибич, вместе с полком, выступил в поход, положивший начало его блистательной боевой карьере.

20-го ноября, в сражении при Аустерлице, Иван Иванович был ранен в кисть правой руки, взял шпагу в левую руку и до конца боя оставался при своей роте, за что и награжден был золотой шпагою с надписью «за храбрость».

Примечание: Шарж на графа Дибича 1830-е гг.
Неизвестный художник, Альбом прямоугольного
формата в переплете зеленой кожи с орнаментальным золоченым тиснением.
Из собрания семьи князя П.Х. Витгенштейна.
Бумага, тушь, перо, 16,6х11,9 см. ГЭ

 Кампании 1805 и 1807 года еще более выдвинули молодого офицера, который участвовал в них то вместе с полком то прикомандированный к квартирмейстерской части (потом Генеральный штаб); одною из причин, побудивших Дибича хлопотать об этом прикомандировании, был, как говорили злые языки, его малый рост, вследствие которого он, на походе, не мог поспевать за тогдашними исполинами-гренадерами; как бы то ни было, квартирмейстерская служба как нельзя лучше дала окрепнуть природным военным дарованиям Дибича и выдвинула их на вид.

29 марта 1806 г. произведен в поручики.

 За отличия в кампании 1807 с французами получил ордена Св. Георгия 4-го кл. (за Гейльсберг и Фридланд) и Св. Владимира 4-й ст. с бантом (за Гутштадт).

В сражении при Гейльсберге Дибич весьма удачно расположил батареи на правом берегу р. Алле; батарея эта действовала во фланг неприятелю, преследовавшему наши войска на левом берегу этой реки и сильно теснившему их во время затруднительного перехода через ручей Спунбах; огонь наших орудий остановил противника и прикрыл отступление своих.

Сражения при Прейсиш-Эйлау, Гутштадте, Фридланде, также дали случай выдвинуться вперед молодому офицеру, который, по окончании войны, возвратился в Россию повышенный в чинах до капитана (27 декабря 1807 г. произведен в штабс-капитаны, а 2 июня 1809 — в капитаны.) включительно и украшенный, кроме уже упомянутых наград, прусским орденом «за заслуги» (pour le m?rite).

В 1810 году, 24 января, Дибич был принят в подданство Российской империи и, не прекращая теоретического изучения военного дела, перепросился на службу в Свиту Его Величества по квартирмейстерской части и, при содействии управлявшего тогда этой частью, князя Волконского 19 сентября 1810 г. произведен в подполковники и переведен в Свиту Е. И. В. по квартирмейстерской части на место дежурного штаб-офицера в корпус графа Витгенштейна.

В том же году подполковник Дибич обратил на себя внимание запиской, под заглавием «Organisations-plan eines Requisitions-systems» (план организации реквизиционной [системы), представленною им военному [министру по поводу предстоящих тогда военных действий.

15 августа 1811 г. двадцатишестилетний Дибич был произведен в полковники.

Отечественная война 1812 года застала Ивана Ивановича обер-квартирмейстером в 1-ом отдельном пехотном корпусе графа Витгенштейна, под знаменами которого участвовал во всех одержанных им победах, причем, за отличие в трехдневном бою 18, 19 и 21) июля, под Якубовым, Клястицами и Головчицами, и в двухдневном 5 и 6 августа, у Полоцка, получил ордена Св. Владимира 3 степени и Св. Георгия 3 степени и (18 октября 1812 г., со старшинством от 6 августа 1812 г.) чина генерал-майора – за 1-е Полоцкое сражение, где, став во главе трехтысячного отряда плохо-обученных ополченцев, овладел мостом и тем парализовал натиск французов).

Затем Дибич снова отличился в деле у с. Юровичи и в боях 6-9 октября за Полоцк (за что и награжден был орденом Св. Анны 1 степени).

В октябре участвовал в штурме Полоцка, позднее сражался при Чашниках, Смолянах (Смольне), Старом Борисове и Студянке, на р. Березина (награжден орд. Св. Анны 1-й ст. и золотой шпагой «За храбрость» с алмазами и Высочайшее благоволение). 

К концу 1812 года Дибич является уже искусным начальником особого отряда, посланного для отрезания отступавшего Макдональда.

При местечке Колтыпяках двухтысячный отряд Дибича смело занял позицию между прусскими корпусами генералов Иорка и Массенбаха (принадлежавшими к составу корпуса маршала Макдональда) и, искусным размещением и передвижением частей своих малочисленных войск, сумел показаться пруссакам сильным авангардом сильной армия. Здесь же высказались недюжинные дипломатические способности Ивана Ивановича, вступившего в переговоры с прусскими генералами; эти переговоры окончились заключением чрезвычайно важной Таурогенской конвенции 18 декабря, в силу которой пруссаки отделялись от французов (первый шаг к отложению Пруссии от Наполеона I) и корпуса были объявлен нейтральным. За эти удачные действия барон Дибич получил единовременно 10 тысяч рублей ассигнациями.

Вскоре затем Иван Иванович, способности которого обратили давно уже на себя внимание Государя, назначен был генерал-квартирмейстером армии Витгенштейна и в этом звании вступил с русскими войсками в Берлин, оставленный им 12 лет тому назад портупей-прапорщиком.

В 1813 году, Дибич, удостоившийся получить от прусского короля за новые отличия в боях с французами орден Красного Орла I степени, весною 1813 г., сделан был генерал-квартирмейстером союзных (русско-прусских) войск, а затем российских войск, и в этом звании участвовал в основных сражениях кампании 1813, в том числе в сражениях под Люценом и Бауценом; своевременным отступлением с поля неудачного для нас Бауценского сражения союзники обязаны были совету Дибича. Когда же, после кратковременного перемирия с французами, к коалиции против Наполеона I примкнула Австрия и австрийский фельдмаршал, князь Шварценберг, был объявлен главнокомандующим всех союзных войск, Дибич, оставаясь по-прежнему генерал-квартирмейстером, участвовал 14 и 15 августа в неудачных приступах союзников к Дрездену, где под ним были убиты две лошади, а сам он получил сильную контузию в колено правой ноги.

17 и 18 августа 1813 г. блистательная распорядительность генерал-квартирмейстера союзных войск, оказанная им в Кульмском бою, доставила ему орден Св. Владимира 2 степени. 4,6 и 7 сентября, в решительном сражении под Лейпцигом, храбрость и советы Дибича настолько содействовали победе союзников, что князь Шварценберг на поле битвы снял с себя орден Марии-Терезии Малого креста и надел его на Дибича, а Император Александр I, 8 октября, произвел его в генерал-лейтенанты (со старшинством от 4 октября 1813 г.).

К этому времени доверие Государя к Ивану Ивановичу так возросло и упрочилось, что, присутствуя на военных советах и оспаривая мнения седых прусских и австрийских генералов, он часто склонял Императора к принятию отстаиваемого им решения.

По перенесении театра войны во Францию, в 1814 году, Дибич отличился в сражениях при Ла-Ротьере и Арсис-Сюр-Об, был в сражениях при Бриеннле-Шато, Монмирайе, а на военном свете 12 марта представил (вместе с князем Волконским и Толем) убедительные доводы, следствием которых было движение союзников на Парнас (Париж) и быстрое окончание кампании.

После взятия Парижа, на высотах Бельвиля, в виду покорившейся столицы Франции, Император пожаловал Дибичу орден Св. Александра Невского.

Наполеоновские войны упрочили боевую репутацию молодого генерала и создали ему прочное положение в мнении и доверенности Государя, что послужило в скором времени к новому возвышению Дибича. Между тем, по возвращении русских войск обратно в Россию, Иван Иванович находился при главной квартире в Варшаве, где, в начале 1815 года, вступил в брак с племянницею князя Барклай-де-Толли, баронессою Женни Торнау.

С 29.8.1814 начальник 6-й пехотной дивизии, с 30.4.1815 начальник штаба 1-й армии, в том же году совершил 2-й поход во Францию.

Однако, боевые тревоги еще не кончились: Наполеон бежал с острова Эльбы, и русские войска снова двинулись во Францию. Дибич, облеченный 30 апреля в звание начальника штаба I-й армии, оставил молодую супругу и выступил в поход за Рейн, где, впрочем, боевая деятельность русских войск оказалась излишнею, и дело ограничилось для них блистательными смотрами, 26 и 29 августа, при Вертю, причем генерал-лейтенант барон Дибич удостоился получить бриллиантовые знаки к ордену Св. Александра Невского.

По возвращении в Россию Дибич, в звании начальника штаба I армии, был в Могилеве на Днепре, при главной квартире армии, и 8 июня 1818 года получил звание генерал-адъютанта с оставлением прежней должности.

Неоднократно сопровождал императора Александра I в поездках за границу и по России.

Деятельность Ивана Ивановича в эту эпоху ознаменовалась созданием нового военного учреждения. В видах облегчения, по возможности, доступа строевым офицерам в свиту Его Величества по квартирмейстерской части, по предложению барона Дибича, 5 марта 1820 года, с Высочайшего разрешения, при штабе I-й армии, было открыто в Могилеве на Днепре двухклассное офицерское училище. Он пользовалось особым покровительством Дибича и Толя, но существование его не было продолжительно, уже в 1828 году, вследствие движения наших войск в Турцию, занятия в нем были значительно ослаблены, а в 1830 году, с началом польского восстания, оно окончательно закрылось. За десять лет своего существования это училище дало до 50 офицеров квартирмейстерской части, из которых некоторым удалось впоследствии занимать видное положение в русской армии.

1821-й год был в высшей степени знаменательным в жизни будущего фельдмаршала: Император взял его с собой на Лайбахский конгресс — и с этого времени Дибич становится неразлучным спутником Государя.

На Лайбахском конгрессе Иван Иванович получил от императора австрийского орден Леопольда I степени, а от Императора Александра — орден Св. Владимира 1 класса.

В 1823 году, когда, благодаря интриге Аракчеева, уволен был в отпуск заграницу, «для излечения от болезни», начальник главного штаба Его Императорского Величества князь Волконский, то исправление его должности поручено было (30 апреля 1823 года) начальнику штаба первой армии, барону Дибичу.

С 30 июля 1823 г. (по 4.06.1931 г.) назначен членом Государственного совета, 6 апреля 1824 г. определен начальником Главного штаба Е. И. В.

Когда последний явился, для вступления в должность, в Петербург, император Александр дал ему при первом же свидании наставление относительно будущих его отношений к графу Аракчееву: «Ты найдешь в нем,» сказал Государь, «человека необразованного, но единственного по трудолюбию и усердию ко мне; старайся с ним ладить и дружно жить: ты будешь иметь с ним часто дело и оказывай ему возможную доверенность и уважение.»

В начале 1824 года в Петербург возвратился из заграничного отпуска князь Волконский, рассчитывавший снова вступить в исправление своей должности, но этого не допустил граф Аракчеев, питавший крайнюю ненависть к князю Петру Михайловичу и стоявший за своего ставленника, барона Дибича.

С 30 июля 1823 г. член Государственного совета, с 6 апреля 1824 г. начальник Главного штаба Е. И. В.

князь Волконский был принят Государем приветливо, но Государь признался ему, что он привык к работе Дибича.

6-го апреля того же года последовала, наконец, официальная развязка этого дела: появился «приказ всем армиям» следующего содержания: «исправляющий должность начальника главного штаба, генерал-адъютант барон Дибич, утверждается в звании начальника главного штаба моего — Александр», исполнял в 1823-6.04.1824 гг.

исправляющий должность начальника Главного штаба 

Почетный член Военно-ученого комитета.

Одновременно с утверждением в должности начальника главного штаба, Иван Иванович назначен был также управляющим квартирмейстерскою частью, и в этом звании оказал благотворное влияние на всю армию, принеся много пользы для дела её внутренней организации. Сверх занятий, сопряженных с новою должностью, Дибич, по повелению Государя (1823 г.) должен был присутствовать в государственном совете и в комитете министров (1824 г.), безотлучно сопровождая в то же время Императора во всех его поездках.

Во время последнего путешествия Государя в Таганрог Дибич находился также при Особе Его Величества.

В Таганроге Государь опасно заболел, а 19-го ноября тихо скончался, в присутствии Императрицы и лиц свиты... Присутствовал при кончине императора Александра I в Таганроге. 

Из находившихся при Императоре трех доверенных лиц: генерал-адъютантов князя Волконского, барона Дибича и Чернышева ни один не знал о существовании акта, назначавшего Великого князя Николая Павловича наследником престола.

Впоследствии генерал-адъютант Дибич рассказывал Михайловскому-Данилевскому: «Государь, поверявший мне многие тайны, не говорил мне, однако об этом ни слова. Однажды мы были с ним в поселениях (военных), и он, обращая речь к великому Князю Николаю Павловичу, сказал ему: «тебе надобно будет это поддерживать». Я ничего другого из сих слов не заключил, как то, что, судя по летам Великого князя, он, пережив Государя и Цесаревича, будет их преемником.».

При таком положении дела Дибичу оставалось только донести о печальном событии в Варшаву Цесаревичу Константину Павловичу, как лицу, которое, по закону о престолонаследии, становилось Императором Всероссийским. Составленный в Таганроге акт о кончине императора Александра приложен был ко Всеподданнейшему рапорту Дибича на имя императора Константина от 19-го ноября 1825 года.

Положение крайне осложнялось существованием в армии заговора (открытого в то время Шервудом (см.)), важнейшие нити которого уже находились в руках Дибича, как начальника штаба Его Величества и доверенного лица; 4-го декабря Дибич получил собственноручное письмо от цесаревича Константина Павловича с указанием обращаться за повелениями к Императору Николаю Павловичу, и тогда же послал новому Государю письмо и обстоятельный рапорт о заговор.

Ответ Государя свидетельствовал о чувстве его искреннего расположения и признательности Дибичу. Большая часть заговорщиков находилась в 2-ой армии, и Дибич лично принял меры к арестованию важнейших из них. Эти события обеспечили Ивану Ивановичу расположение Императора, который командировал Дибича вместе с князем Волконским в Варшаву, откуда они привезли в Петербург подтвержденное Цесаревичем отречение от престола. Благодаря своевременно принятым мерам, заговор был благополучно подавлен в самом начале.

В январе 1826 года Дибич получил лестный рескрипт от Императора Николая I-го, а 22 августа того-же года, в день коронования Государя, был он произведен в генералы от-инфантерии.

В том же году стал членом Комитета 6 декабря 1826 года (6.12.1826-29.05.1831).

В 1827 году, по поводу доносов на командовавшего войсками на Кавказе генерала Ермолова и крупных несогласий последнего с генералом Паскевичем, Дибич послан был в Грузию, для исследования положения тамошних дел еще более усложнившихся вследствие возгоревшейся войны с Персией.

Донесения Дибича, посылаемые прямо на имя Государя, и личная переписка его с Императором свидетельствуют о добросовестности и такте, с которыми он вел порученное ему трудное дело.

По окончании следствия, Иван Иванович возвратился в столицу; заслуги его вознаграждены были по-царски: 23 июля 1827 года генерал от инфантерии барон Иван Иванович Дибич возведен был в графское Российской Империи достоинство.

Между тем приближалась пора самой блистательной и плодотворной деятельности нового графа. В самом начале царствования Императора Николая Павловича внешние дела находились в очень запутанном положении.

Турецкий султан, не обращая внимания на договоры, занял своими войсками Молдавию и Валахию, грозил Сербии и истреблял греков.

Все представления правительства Александра I оставались тщетными. Решительный тон нового Государя заставил султана быть сговорчивее. 25 сентября 1826 г. в Аккермане подписана была конвенция, по которой султан обязался восстановить нарушенные постановления бухарестского трактата 1812-го года. Но в Греции кровопролитие не уменьшалось.

Вследствие этого, в Лондоне, в 1827 году, был подписан протокол, по которому Россия, Англия и Франция решились силою положить конец борьбе греков с турками. Результатом этого соглашения было истребление союзными эскадрами турецкого флота при Наварине. Султан, считая главной виновницей этой катастрофы Россию, довел дело до войны с нею.

Император Николай назначил на европейский театр военных действий около 100 тысяч человек (три пехотных и один кавалерийский корпуса) при 896 полевых и 40 осадных орудиях. Главное начальство над этой армией вверено было фельдмаршалу графу Витгенштейну (на азиатском театре войны действовала 30-ти тысячная армия Паскевича).

По воле Государя, Дибич находился при армии Витгенштейна, не занимая в ней определенного места. Пользуясь неограниченным доверием Императора и ведя с ним обширную переписку, Дибич фактически явился вполне самостоятельным руководителем военных действий, помимо фельдмаршала графа Витгенштейна, который, не имея возможности ничего предпринять без совета с Дибичем, представлял лишь лицо, официально ответственное за неудачи. Как бы предвидя ту роль, какую ему придется играть в этой войне, Дибич заранее ознакомился, как с театром войны, так и с противником, о чем свидетельствует «записка генерал-адъютанта барона Дибича о военных действиях против турок от 7 (19) июля 1821 года» (Военно-Ученый Архив, отд. IV № 198). Он же составил и план кампании, по которому решено было, заняв Молдавию и Валахию только для утверждения в них порядка, защиты от вторжения турок и охранения правого фланга армии на случай вступления с них австрийцев, базироваться на Бессарабию (разорённые турками княжества не могли дать средств для продовольствия большой армии, переправиться через Нижний Дунай; после переправы — наступать к Варне, выставя к стороне крепости Шумлы заслон; овладев Варною, разбить турок у Шумлы, перейти Балканы и двинуться на Константинополь.

Снабжение армии продовольственными и боевыми запасами было рассчитано на подвоз морем, для чего было зафрахтовало более 180 коммерческих судов.

 Кавказской армии назначено было вторгнуться в Азиатскую Турцию; особый отряд получил приказание произвести десант в Анапе и, по овладении ею, присоединиться к действующей армии.

В половине апреля русская армия сосредоточилась между Прутом и Днестром.

На усиление её в начале того же месяца из Петербурга был двинут гвардейский корпус, в числе 25 тысяч человек при 64 орудиях.

В конце апреля русские войска заняли большую часть территории княжеств, а 1-го мая 7-й пехотный корпус обложил Браилов, — сильнейшую крепость на Нижнем Дунае, вооруженную 150 орудиями, в изобилии снабжённую запасами всякого рода и обороняемую 12-тысячным гарнизоном, под командою энергичного Сулеймана-паши.

Предварительная рекогносцировка этой крепости произведена была самим Дибичем, который вплоть до 20 мая лично руководил её осадою. 27-го мая, Дибич вместе с 3-м пехотным корпусом (при котором находились главные квартиры Императора и главнокомандующего) переправился через Дунай у дер. Сатуново, между крепостями Измаилом и Рени.

Энергическое сопротивление турок было сломлено храбростью наших войск. Вскоре последовали другие успехи: 9-го мая сдался Мачин, 7-го Браилов, затем пали Гирсово и Кюстенджи.

Турки, несмотря на своей вызывающий образ действий перед войной, были совершенно к ней не готовы. Главная турецкая армия только к концу мая собралась у Адрианополя, откуда сераскир Гуссейн-паша с частью её направился к Варне. Главное начальство возложено было на Великого визиря Мехмед-Селима, который только в конце июля приехал в Адрианополь, куда продолжали сосредоточиваться ополчения османов. Несмотря на это благоприятное обстоятельство, положение наше было крайне тяжелое.

На главный театр военных действий нами отправлены слишком малые силы, отнюдь не соответствовавшие важности поставленных задач; к тому же, на сцену выступил новый враг, еще более опасный, чем турки: армия таяла от болезней (в течение кампании 1828 года перебывало в лазаретах и госпиталях более 210.000 человек, т. е. почти каждый строевой солдат действующей армии болел два раза; убыль же умершими к концу 1828 года достигла до половины армии, причем от оружия умерло сравнительно очень мало).

В таких трудных обстоятельствах Дибич высказал талант выдающегося полководца и с небольшими силами сумел сделать очень многое. Первою и важнейшею целью действий для нашей армии явилось овладение сильной турецкой крепостью — Варной, причем на фланге наших сил находились крепости Шумла, куда сосредоточивались главные турецкие силы, и Силистрия. Слабость наших сил заставила, однако, изменить первоначальный план (овладеть Варною), причем для дальнейших действий принято было мнение графа Дибича: ограничась только наблюдением Варны, с прочими силами обратиться к Шумле, стараясь вызвать сераскира на сражение в открытом поле и, разбив его, приступить к осаде Варны.

 В начале июля главные русские силы, всего в числе около 35 тысяч чел., подошли к Шумле и обложили ее с восточной стороны, сильно укрепив занятые в виду крепости позиции, чтобы запереть сераскиру Гуссейн-паше с армией (около 40 тысяч) выход оттуда к Варне.

Но самую атаку Шумы было решено отложить до прибытия гвардии. К концу августа турки, однако, настолько усилились, что положение нашей, все ослабевавшей от болезни, армии сделалось очень неблагоприятным Витгенштейн, хотел уже отступит от Варны, но это показало бы неприятелю нашу слабость; благодаря настояниям Дибича, государь решительно воспротивился намерению главнокомандующего.

Прибывшие, наконец, подкрепления (гвардия и 2- й пехотный корпус) дали возможность нашим войскам приступить к правильной осаде Варны, которая и сдалась 29 сентября.

Падение этой крепости, за которое Дибич, вызванный Государем к осаждавшим ее войскам, награжден был орденом Св. Андрея Первозванного, значительно облегчило наше положение. Теперь, конечною целью кампании 1828 года сделалось овладение Силистрией, к обложению которой и было приступлено. Войска наши расположились на зимних квартирах в (в начале ноября), а гвардии повелено было возвратиться в Петербург.

Граф Иван Иванович находился сперва при обложении Силистрии, откуда по получении известий о сильной заразе, свирепствовавшей в Бухаресте, отправился в этот город, осмотрел там чумные госпитали и, в исходе декабря, возвратился в Петербург. Осада Силистрии вслед затем была оставлена нами, за недостатком снарядов.

В течение зимы обе стороны деятельно готовились к возобновлению весною военных действий. Турки выставили на европейском театре войны до 150 тысяч человек, причем верховым визирем назначен был новый турецкий генерал Решид-Махмет-паша.

Несмотря на все наши старания по укомплектованию войск, мы и на этот раз принуждены были начать кампанию с недостаточными силами: на дунайском театре сосредоточилось не более 100.000 человек.

Заменил 9 февраля 1829 г. П. Х. Витгенштейна, после его отъезда в свое малороссийское поместье, на посту главнокомандующего 2-й армией.

Прибыв 18 февраля 1829 года в Яссы, деятельно приступил к устройству строевой, хозяйственной и медицинской частей армии. План Дибича заключался в том, чтобы, овладев Силистрией (для обеспечения своего тыла), ограничиться только наблюдением за Шумлой и, опираясь на Варну и черноморский флот, перенести действия за Балканы. Для обеспечения довольствия армии по ту сторону гор подвозом с моря, граф просил адмирала Грейга овладеть какой-либо удобной гаванью; выбор пал на Сизополь (близ Бургаса), который и был действительно захвачен нами и обеспечен трехтысячным гарнизоном, который мужественно отбил все попытки турок отнять обратно этот пункт.

а. Известия о ходе боевых действий Русско-турецкой войны 1828-29 г. от генерала Дибича.  О переходе наших войск через Дунай. 1828 г. 27 мая.  б. Известие из штаба войск о ходе Русско-турецкой войны 1828 года от начальника штаба графа Дибича.  5 июня взята крепость Мачину, 12 июня - крепость Кюстенджи, 12 июня - крепость Рирзова. 1828 г.  Бумага, печать типографская, 22х17,3 см. Мордовский республиканский объединенный краеведческий музей имени И.Д. Воронина

а.

б.

Порта поставила своему главнокомандующему первою целью овладение Варною и Проводами, а затем очищение от русских войск всего пространства к югу от Дуная.

Поздняя весна замедлила начало кампании — и только в начале мая приступлено было к осаде Силистрии, обороняемой 20-тысячным гарнизоном; сила осадного корпуса не превосходила 30 тысяч человек. В то же время начал наступательные действия и верховный визирь, стремившийся овладеть Варной. Своевременно прибывшие подкрепления и медленность действий неприятеля позволили нам отразить это покушение, несмотря на огромный перевес сил на стороне турок.

В половине мая визирь возобновил своп наступательные действия против Варны, а для удержания русских под Силистрией приказал Гуссейну-паше из Рущука двинуться к Разграду. Главнокомандующий, получив известие о выступлении главных сил турок из Шумлы, решил оставить у Силистрии только часть войск, а с остальными двинуться в тыл визирю, отрезать ему сообщения с Шумлою и тем принудить его к бою. В успешном исходе столкновения в открытом поле Дибич не сомневался, не взирая на численное превосходство неприятеля. И действительно, это быстрое решение, принятое графом, определило собою исход всей кампании. 29 мая, главнокомандующий с 28 тысячной армией уже находился у Кулевчи, в тылу 40 тысяч турок Решид-Мехмеда-паши, слишком поздно узнавшем об этом движении. Положение великого визиря было безвыходное: он только при помощи боя мог открыть себе сообщение с Шумлой, в которой находились все его запасы. К этой крепости вели три пути, и так как неизвестно было, по какому из них направятся турки, то русской армии пришлось несколько разбросаться, заняв их все три.

Утром 30 мая разыгралось сражение. Решид-Мехмед-паша перешел в решительное наступление, которое сначала было успешно. Но едва выяснилось истинное направление движения турок, как граф Дибич поспешил сосредоточить все свои силы. Наступление турок было приостановлено; они отошли на свою крепкую позицию. Дибич распорядился обстрелять неприятеля своей артиллерией, бывшей качественно несравненно лучше турецкой, и, подготовив себе успех огнем, перешел в решительное наступление. Этот маневр и удачные действия нашей артиллерии, взорвавшей у турок несколько зарядных ящиков, произвели на неприятеля такое впечатление, что он, не дожидаясь атаки холодным оружием, бросился бежать по разным направлениям; визирь одним из первых подал пример бегства...

Вся неприятельская артиллерия (56 орудий), лагерь, обоз (в том числе и экипажи Решид-Мехмед-паши) и 6 знамен были трофеями победителя.

Турки потеряли до 5000 убитыми и ранеными, а в последующие дни из их рассеянной армии нами было взято около 2000 пленных.

Визирь, только с 600 всадников, окольными путями, пробрался в Шумлу, куда, в течение двух недель стекались по различным дорогам, небольшими кучками, разметанные части турецкого войска...

Наш урон простирался до 2.500 человек.

Трудно описать радость Государя при вести о Кулевчинской победе, важность которой он немедленно оценил: Император, со слезами радости, пал на колени перед образом, благодаря за посланную ему весть; на армию полились щедрые награды Монарха. Главный виновник победы, граф Дибич, получил орден Св. Георгия 2-й степени; в воспоминание же славы, которую, под его предводительством стяжали под Кулевчею войска наши, ему предоставлено было избрать себе шесть орудий из числа отбитых у неприятеля.

На другой день после сражения у Кулевчи, русская армия направилась к Шумле. Пользуясь впечатлением, произведенным на турок их поражением, можно было рассчитывать овладеть этой крепостью открытой силой. Но главнокомандующий, совершенно резонно не находя во взятии её особенных выгод, счел лишним рисковать штурмом и положил, не теряя времени, приступить к переходу через Балканы, ограничиваясь только наблюдением Шумлы. Однако, для этой цели потребовалось отделить целый корпус; к тому же болезни успели опять сильно ослабить русскую армию. Поэтому, за выделением гарнизонов и отрядов для обеспечения своего тыла, у Дибича осталось в руках всего только 20 тысяч человек. Силы эти были слишком незначительны; поэтому, главнокомандующий решил, показывая вид приготовлений к осаде Шумле, остаться под нею до взятия Силистрии, с тем, чтобы притянуть к себе освободившиеся войска и двинуться за Балканы.

Несмотря на стойкость обороны силистрийского гарнизона, осаждающему корпусу удалось вскоре разрушить при помощи мин атакованный фронт, и комендант, не ожидая штурма, 18-го июня, сдался военнопленным вместе со всем гарнизоном.

За этот новый успех Дибич был награжден Государем назначением шефом Черниговского пехотного полка, как наиболее отличившегося при этом случае. Падение Силистрии окончательно развязало руки главнокомандующему, который, оставив против Шумлы заслон из 18000 человек, с остальными 30-32 тысячами двинулся к Балканам.

Это движение было много облегчено Великим визирем, который, обманутый демонстрациями Дибича и уверенный в его намерении осаждать Шумлу, сосредоточивал к этому пункту все, что мог и даже притянул к себе часть войск, занимавших балканские проходы. Переход через Балканы организован был двумя колоннами, которые, встретив на пути лишь незначительное сопротивление, перевалили 10 июля через Эминс-даг (восточная оконечность главного хребта).

В течение 11 дней движения, по выступлении из Шумлы, наши войска, сделав около 150 верст по едва доступным дорогам и под палящим зноем, перешли считавшийся до тех пор непроходимым главный хребет Балкан, овладели двумя крепостями и важнейшею гаванью Европейской Турции на Черном море (Бургасом), взяли более 50 орудий и до 3 тысяч пленных.

Подвиг этот обратил на Ивана Ивановича взоры всего цивилизованного мира и доставил ему от благодарного Государя имя Дибича-3абалканского. Турок, еще не успевших оправиться от впечатления Кулевчинского поражения, совершенно ошеломил неожиданный и быстрый переход за Балканы; отдельные отряды их быстро сосредоточивались к Адрианополю.

Верховный визирь, который по выступлении русских из-под Шумлы, долго еще был в неведении относительно взятого нами направления (так хорошо сумел Дибич замаскировать свой маневр) успел, однако, в конце концов сосредоточить на пути нашего наступления, у Айдоса, довольно значительные силы, под начальством Ибрагима-паши.

13 июля, после упорного боя, Ибрагим-паша был разбит, и русская армия сосредоточилась у Айдоса.

Положение войск Дибича было, однако, весьма тяжелое; болезни продолжали свирепствовать с прежнею силою, и в скором времени он имел, под своим непосредственным начальством, не более 20-25 тысяч человек.

При таких обстоятельствах приходилось действовать столько-же оружием, сколько и дипломатическим путем. В этом отношении меры, принятые Дибичем, — весьма поучительны.

В Айдосе он издал прокламацию к жителям, в которой объявил об освобождении мусульманских жителей от постоя, о свободе богослужения и об оставлении занятой русскими местности под властью султана и под управлением турецких начальников. Эта прокламация успокоила магометан и обеспечила нашим войскам хороший прием со стороны мусульманского населения (христианское было и без того нам предано) и весьма облегчило дальнейшие операции нашей армии. Так как вскоре выяснилось сосредоточение значительных сил противника у Сливно, то главнокомандующий решил, прежде чем двинуться к Адрианополю, обеспечить себя разбитием турок под Сливно, что и удалось вполне 31 июля.

В общем, Дибичу, в продолжение трех недель удалось, со своею ничтожною по численности армиею, рассеять до 50 тысяч турок и окончательно отрезать Великого визиря, продолжавшего упорно сидеть в Шумле с остатками своей армии (около 15000 человек), имея против себя почти равносильный русский заслон (корпус генерала Красовского).

Бездеятельность и неспособность турецких начальников, дружественное отношение населения и совершенная деморализация турецких войск, разбегавшихся при приближении русских почти без боя, побудили главнокомандующего, со своими 20-25 тысячами, двинуться к Адрианополю, в надежде одним своим появлением перед этим городом вынудить султана к миру.

Сделав в 6 дней 120 верст под палящим зноем и ежедневно теряя много людей от лихорадок, русская армия, в составе всего 20 тысяч строевых, утром, 7 августа, подошла к Адрианополю, защищаемому Галиль-пашею с 30-тысячным корпусом, состоявшим из войск и вооруженных жителей. Окрестности города позволяли упорно оборонять его; каждая задержка в этом отношении была крайне важна для турок, давая им возможность оправиться и организовать более сильное сопротивление, и чрезвычайно невыгодно для таявшей от болезней русской армии. Но предыдущие успехи наши до такой степени подавили и ошеломили противника, что Галиль-паша немедленно прислал парламентера с предложением сдачи города.

Хорошо понимая необходимость не дать туркам опомниться, Дибич потребовал, чтобы через четырнадцать часов сданы были оружие, артиллерия и боевые припасы; пашам и обезоруженному войску разрешалось уйти, только не по направлению к Константинополю.

В то же время сделаны были приготовления к штурму, которого, однако, не потребовалось: утром 8-го августа, когда армия наша двинулась к городу, навстречу ей вышли жители с изъявлением покорности.

Турецкие войска бросили оружие и укрепления. Наши трофеи состояли из 56 орудий, множества оружия и боевых припасов.

Смелое движение Дибича к Адрианополю всего с 20000 человек является образцом решительности. Главнокомандующий основательно рассудил, что, в его положении, самое отважное решение самое надежное. Поэтому действия его, когда он, пользуясь немногими неделями благоприятного времени года, решился исполнить с остатками своих военных сил такие предприятия, которые, при иной обстановке, потребовали бы новой кампании и новой армии, высоко поучительны.

Успешные действия русских на малоазиатском театре войны (занятие Эрзерума), падение Адрианополя, тесная блокада нашими эскадрами проливов и внутренние неурядицы в Турции — заставили, наконец, султана начать мирные переговоры. Надеясь на вмешательство Австрии и Англии, турецкие уполномоченные стали затягивать переговоры. Графу Дибичу хорошо было известно, что занятие Константинополя, во избежание международных осложнений, не входило в планы Императора Николая, но, желая оказать давление на турок, главнокомандующий объявил уполномоченным Порты, что на получение окончательных инструкций дает им срок до 1 сентября, грозя возобновить военные действия, если мир после этого не будет заключен. В то же время, чтобы подействовать на противника угрозою наступления на Константинополь, главнокомандующий распорядился движением войск вперед. Наши отряды заняли Люле-Бургас, Демотику, некоторые другие пункты, и подступили к Эносу, комендант которого сдался на капитуляцию, причем в наши руки попало 54 орудия. Весть о движении русских к Константинополю произвела в нем сильнейшее смятение; решимость главнокомандующего не замедлила принести желаемые плоды; турецкие уполномоченные признали все требования России — и 2 сентября был подписан Адрианопольский мир, по которому Молдавия, Валахия и Сербия, оставаясь под гегемонией Турции, приобрели самостоятельное управление, а господарей положено избирать пожизненно; турецкие крепости на левом берегу Дуная были срыты; признавалась полная независимость Греции; открыт был свободный пропуск для торговых судов всех наций через проливы. Россия получила, в вознаграждение за военные издержки Анапу, Поти, Ахалцых, Ацхур и Ахалкалаки и денежную контрибуцию.

Счастливо оконченная кампания доставила графу Дибичу, кроме наименования Забалканского (30 июля), — алмазные знаки ордена Св. Апостола Андрея Первозванного (28 августа), орден Св. Георгия 1-й степени (12 сентября) и, наконец, фельдмаршальский жезл (22 сентября, чин генерал-фельдмаршала), на 45-м году от рождения. Сверх того. Государь пожаловал 30 августа супругу Дибича, графиню Анну (Женни) Егоровну, в статс-дамы.

Прусский король удостоил фельдмаршала алмазными знаками ордена Черного Орла и богато-украшенною алмазами шпагою с вензелем.

«Победоносная армия, предводительству вашему вверенная,» — писал Император к графу Ивану Ивановичу от 12 сентября — «с самого открытия кампании не переставала ознаменовывать себя блистательнейшими подвигами. Совершенное разбитие главных сил Верховного Визиря при селении Кулевчи, покорение крепости Силистрии, незабвенный переход Балканских гор, овладение крепостями Бургазского залива и занятие второго столичного города Адрианополя, суть дела, покрывшие ее неувядаемою славою. Но не довольствуясь сим, отличные воинские дарования ваши явили свету событие, превосходящее даже меру ожидании. Вы не замедлили перенести победоносные знамена Наши пред врата самой Столицы неприятеля, и опершись правым флангом на морские силы Наши, в Архипелаге находящиеся, а левым на Черноморский флот Наш, принудили наконец Оттоманскую Порту торжественно признаться в бессилии своем противустоять Российскому оружию и решительно просить пощады.

Знаменитый германский стратег и фельдмаршал, Мольтке, в известном своем сочинении «Der Russisch-T?rkisclie Krieg in der Europaischen Turkei 1828 und 1829 dargestellt durchGreiherr vor Moltke», делает любопытную характеристику полководческой деятельности Дибича в эту кампанию. Так, о Кулевчинском бое, решившем участь войны, он говорит следующее; «при Кулевче русским удалось в первый и последний раз, в продолжение обеих кампаний 1828 и 1829 годов, сосредоточить достаточные силы для решительной встречии обеспечения успеха. Принимая во внимание относительную слабость русской армии, заслуга главнокомандующего была в этом случае тем более велика, что сосредоточения корпусов из-под Силистрии со стороны Эски-Арнаутлара, равно, как последующее затем фланговое движение, должны были происходить почти перед глазами верховного визиря. Граф Дибич верно оценил положение дел и быстро перешел в наступление. Приготовления к сражению были приведены в исполнение смело и решительно, и визирь, в стратегическом отношении, поставлен был в самые невыгодные условия»... На долю графа Дибича, во время его предводительствования армией, выпала участь бороться, независимо от вооруженного врага, еще и с тайным противником чумою, страшно ослабившей его армию. Но, по словам Мольтке, «оставляя в стороне материальное ослабление вооруженных сил, должно признать в главнокомандующем необыкновенную силу воли, чтобы среди борьбы с такими ужасающими и распространенными бедствиями не терять из вида великую цель, которая могла быть достигнута, придерживаясь неизменно решительного и быстрого образа действий. По нашему (т. е. Мольтке) мнению, история может произнести в пользу действий графа Дибича в турецкую кампанию нижеследующий приговор: располагая слабыми силами, он предпринимал только то, что представлялось безусловно необходимым для достижения цели войны. Он приступил к осаде крепости и одержал в открытом поле победу, которая открыла ему доступ в сердце неприятельской монархии. Он очутился здесь с одним призраком армии, но ему предшествовала слава непобедимости. Россия обязана счастливым исходом войны смелому и вместе с тем осторожному образу действий графа Дибича».

Таковое было мнение о действиях нашего фельдмаршала, высказанное сдержанным и холодным «великим молчальником» — Мольтке. Веллингтон высказался еще решительнее: по словам Ватерлоовского победителя, операции кампании 1829 года дают Дибичу право на звание великого полководца...

1829 год был кульминационным пунктом счастливой звезды Дибича. Вскоре ему пришлось испытать, один за другим, ряд тяжелых ударов. Еще в Бургасе он получил печальное известие о смерти своей супруги, скончавшейся 13 марта 1830 года, в Петербурге, от нервной лихорадки, на 31-м году от рождения. Весть эта глубоко поразила и опечалила Дибича, который уже до самой смерти своей не мог оправиться от полученного удара. Тоскуя по дорогой покойнице, он признавался своим близким людям, что смотрит на её кончину, как на указание, что от него отступил его ангел-хранитель, виновник всякого счастья и удач в земной жизни. С этих пор окружающие часто не узнавали прежнего Дибича, кипучая энергия которого казалась надломленной... Но политические события не замедлили снова призвать графа Ивана Ивановича к новой деятельности.

С 25 июля 1829 назначен шефом Черниговского пехотного полка (30 июля того же года полку повелено именоваться по имени шефа), а 30.07.1829 года велено именоваться Дибич-Забалканским.

Торжество июльской революции во Франции побудило Императора Николая I послать Дибича в Берлин, для переговоров с королем Вильгельмом III относительно совместной интервенции во Францию, для обуздания революционного движения. Однако, несмотря на не раз доказанное искусство Дибича в дипломатических переговорах, миссия его не удалась.

Между тем успехи революции в Бельгии и просьбы нидерландского короля о помощи побудили Государя мобилизовать часть русской армии и двинуть ее к западной границе. Впрочем, этим войскам не пришлось оставить отечества: внезапно вспыхнувшее 17 ноября 1830 года польское восстание принудило употребить их для уложения собственных дел. Вызванный из Берлина фельдмаршал Дибич снова назначен был главнокомандующим 1 декабря 1830 г. и обещал подавить восстание одним ударом, но обещание это осталось не исполненным, и «Польская война» затянулась на семь месяцев.

К открытию военных действий силы поляков простирались до 130.000 человек; но для полевых действий могло быть употреблено не более 60 тысяч, разделенных на 4 пехотных и потом 5 кавалерийских дивизий, главнокомандующим (после отказа более талантливого Хлопицкого) назначен был князь Радзивилл, не отличавшийся ни воинскими дарованиями, ни характером.

План поляков заключился в следующем: так как неизвестно, с которой стороны будет наступать неприятель, то решено было расположить армию эшелонами по двум дорогам, ведущим к Варшаве из Ковно и из Брест-Литовска.

При наступлении русских положено было отступать к центральной позиции у Грохова и принять там бой.

Русская армия состояла из 86.400 человек в первой линии (ближайшие к театру войны войска), 47.000 человек во второй и 48.500 человек — в третьей линии или всего из 183.000 человек.

Несмотря на значительность этих сил, положение наше было затруднительно, вследствие разбросанности сил, для сбора которых, вследствие громадности расстояний и дурного качества дорог, требовалось очень большое время (более трех месяцев). Ко времени прибытия фельдмаршала к армии, у нас было сосредоточено на линии Гродно-Белосток-Брест около 56 тысяч человек (28 декабря); к 20 января численность их возросла до 125.000. Дибич поставил себе главною целью разбить неприятельскую армию и овладеть Варшавой. Для этого им был составлен следующий план: сосредоточив большую часть армии между Белостоком и Бельском, двинуться в район между Бугом и Наревом и, стянувшись между Ломжею и Нуром, действовать смотря по обстоятельствам, держа главные силы сосредоточенными, чтобы разбить неприятеля или на левом берегу Буга, или на правом Нарева, стараясь в то же время отрезать поляков от Варшавы; а если это не удастся, то, перейдя верхнюю Вислу, окружить Варшаву и заставить ее, голодом или штурмом, сдаться на капитуляцию. В этом превосходно составленном плане не была принята возможность перемены погоды. Фельдмаршал рассчитывал, что морозы еще продержатся, что Буг и Нарев не представят серьезных препятствий переправы и что ему быстро удастся окончить кампанию решительным ударом. Надеясь на это, Дибич не обратил должного внимания на обеспечение войск продовольствием, особенно на надежное устройство перевозочной части: допущен был весьма гадательный расчёт на реквизиции и не имелось парков для перевоза запасов от базы к армии. Вследствие этого последняя перешла границу, имея при себе провианта всего на 15 дней, а фуража лишь на 12 дней.

24 и 25 января русская армия (113-114 тысяч) перешла границу одиннадцатью колоннами. Марш был рассчитан так искусно, что, несмотря на кажущуюся разброску сил, в главных силах через 20 часов, на любом пункте, можно было сосредоточить более 80,000 человек. На первых же порах расчёты фельдмаршала нарушились наступившею оттепелью, которая страшно испортила дороги; обозы, поставленные на полозья, отстали от войск, скоро севших свой ранцевый запас. При таких условиях нечего было и думать о том, чтобы втянуться с армией в лесисто-болотистое и малонаселенное пространство между Бугом и Наревом. Вследствие этого Дибичу пришлось изменить свой первоначальный план: фельдмаршал решил переправиться на левый берег Буга, где местность более благоприятствовала действиям войск, для того чтобы всеми силами обрушиться на правое крыло поляков, прежде чем оно успеет соединиться с левым. Перемена операционной линии и сопряженный с нею фланговый марш совершены были нами быстро и благополучно. Утомленным войскам дан был трёхдневный (2-4 февраля) отдых, а 5-го февраля началось наступление русских войск к Варшаве.

Поляки, согласно с выработанными ими планом отходили к Гроховской позиции, причем между войсками обеих наций произошел ряд арьергардных и авангардных боев, сопровождавшихся переменным успехом.

7-го февраля русские начали подходить к Гроховской равнине. Дибич поджидал только сосредоточения сил для того, чтобы обрушиться на неприятельскую армию; фельдмаршал намеревался, по соединении с отдельно следовавшей от Остроленки колонною князя Шаховского, направить главный удар на левый фланг польской армии, для чего внезапно и скрытно двинуть к этому пункту войска Шаховского. Последнему послано было приказание остановиться у Непорента; но оно не попало во-время к князю, который в это время уже ввязался в бой с поляками у Бялоленки, которую и занял (12 февраля).

Дибич, рассчитывавший дать решительное сражение 14 февраля, послал в ночь 12 Шаховскому приказание оставаться у Бялоленки и не завязывать боя, присовокупив, что, в случае атаки на Шаховского, сам атакует поляков. При этом фельдмаршалом совершено было важное упущение, так как Шаховской не был ориентирован относительно главных намерений фельдмаршала и не знал о той роли, которая предназначалась ему в решительном бою. Следствием этого недоразумения явилось преждевременно разыгравшееся сражение при Грохове. Утром, 13 февраля, Шаховский, опасаясь, что на него отдельно обрушится вся неприятельская армия, вопреки приказанию главнокомандующего, решил отступить на соединение с ним. Находившийся против Шаховского генерал Круковецкий, заметив отступление русских, открыл сильную пальбу и двинулся в атаку. Тогда Дибич, услышав канонаду и опасаясь, чтобы Шаховской не был раздавлен превосходными силами противника, для выручки его, решил атаковать поляков с главными силами. Следствием упомянутых недоразумений явилось чрезвычайно упорное Гроховское сражение, в котором приняли участие 56000 поляков и 72000 русских.

Случайность этого сражения внесла много неправильностей в ведение боя; тем не менее, несмотря на мужественную оборону, к 5 часам дня, поляки были сбиты на всех пунктах и в беспорядке отступили в Варшаву по единственному мосту через Вислу, прикрытому укрепленным предместьем Прагою. К сожалению, фельдмаршал, обычная энергия которого в этот день как-бы ослабела, слишком рано прекратил бой и не решился на штурм Праги, овладеть которою было чрезвычайно легко, так как польские начальники совершенно потеряли голову. А между тем на другой день противник успел оправиться, и новый главнокомандующий, генерал Скржинецкий, сменивший Радзивилла, успел организовать оборону столицы. Таким образом, дорого купленная нами победа (9.600 чел. выбывших из строя; поляки потеряли более 12000 чел. и 8 орудия) оказалась бесплодной; надежды Дибича на то, что неприятель после поражения немедленно изъявит покорность, не оправдалась...

Расстройство хозяйственной части, дурное время года и неудовлетворительное санитарное состояние армии заставило фельдмаршала расположить свои войска по квартирам; кампания, видимо, затягивалась... Избегнув решительного поражения, поляки приступили к реорганизации и развитию своих вооруженных сил для дальнейшей борьбы. Вместе с этим Скржинецкий вступил с Дибичем в переговоры, которые, однако, не привели ни к чему, так как фельдмаршал твердо требовал безусловной покорности, на что поляки никак не хотели согласиться. Реорганизованная и пополненная армия противника скоро считала в своих рядах (вместе с национальной гвардией) более 100.000 человек. Между тем русская армия продолжала стоять на квартирах, но имея возможности переправиться через Вислу, вследствие крайней ненадежности льда на ней; приходилось отложить переправу, а, следовательно, и решительные действия до весны.

Висла совершенно очистилась от льда в первых числах марта и главнокомандующий начал приготовления к переправе, пунктом которой избран был Тырчин (близь устья Вепржа). Несмотря на страшную распутицу, фельдмаршал, побуждаемый недостатком продовольствия, торопился с действиями и 15 марта отдал диспозицию для движения войск к избранному для переправы пункту. На брестском шоссе, против Варшавы, временно оставлен был 18 тысячный корпус барона Розена, на которого было возложено наблюдение за Прагою, прикрытие тыла движении армии, обеспечение края и, особенно, охранение города Седльце, бывшего временной базой для нашей армии, и сообщений с Брестом.

Поляки, зная о движении нашей армии, искусно воспользовались отдельным положением Розена и нанесли ему чувствительное поражение, которое заставило главнокомандующего отказаться от предположенной переправы и двинуться на помощь Розену к чрезвычайно важному для нас Седльце. Эти события, в связи с нерешительностью удара полякам при Громове, повели к тому, что мятеж охватил всю Литву, а на Волыни и Подолии стали обнаруживаться волнения...

С прибытием нашей главной армии в Седльце, после того как фельдмаршалу пришлось отложить операцию переправы через Вислу на неопределенное время, наступил период бездействия, вызванный с одной стороны, необходимостью дать отдых утомленным войскам, принять ряд серьезных мер для обеспечения тыла, где волнения усиливались все более и более, наконец необходимостью обеспечить довольствие армии, находившееся в плачевном состоянии. На все это требовалось по крайней мере две недели времени, после чего фельдмаршал снова перешел к наступательным действиям, которые требовали быстроты и скрытности. Но сильные дожди испортили дороги, помешали движениям армии и хорошо задуманный Дибичем план не дал никаких положительных результатов.

Когда таким образом обстоятельства как-бы издевались над всеми усилиями фельдмаршала, и он в своих действиях постоянно встречался с неожиданными препятствиями, разрушавшими все его расчёты и предположения, Император Николай Павлович, тревожно и заботливо следивший за ходом кампании, сам решился дать главнокомандующему указания относительно плана дальнейших военных действий. Государь полагал: водворение порядка в пограничных с царством Польским губерниях и охранение тыла возложить на 1-ю и вновь сводимую резервную армии; действующей же армии двинуться для переправы на нижнюю Вислу, обеспечив продовольствие её первоначально покупкою запасов в Пруссии, а впоследствии подвозами из России через Данциг. Фельдмаршал, оставив свои намерения, обратил с этой минуты все усилия к скорейшему выполнению воли Государя. Вследствие этого, в ожидании окончания подготовлений к новому наступлению, русская армия отошла обратно за р. Костржиш и расположилась между селениями Суха и Конце, на центральной позиции между Калушиным. Седльце и Венгровом. Эта позиция, прикрывая Брестское шоссе и все дороги через Венгров вместе с тем давала возможность, при удалении поляков к какому-либо из их флангов, действовать в тыл их армии и препятствовать всякому покушению их перенести действия на правый берег р. Нура и Вепржа. Между тем главнокомандующему приходилось бороться с новым и чрезвычайно опасным врагом; как в предыдущую кампанию русской армии приходилось жестоко страдать от чумы, так теперь ее опустошала холера, особенно сильно развившаяся во время четырех-недельного пребывания главных сил наших у Седльце; в течение апреля от неё умерло 2800 человек.

В конце апреля фельдмаршал получил известие, что Скржинецкий намерен двинуться 1-го мая со всеми силами против левого фланга русских и атаковать Седльце. Чтобы предупредить неприятеля, Дибич решился сам двинуться к Калушину, против центра поляков. 1 мая главные силы армии направились по брестскому шоссе и заставили неприятеля, после слабого сопротивления, очистить Калушин. У Ендржеева опять был открыт противник в значительных силах. Русские опрокинули поляков и преследовали их до Янова, а на следующий день вернулись за Костржин; главные силы поляков отступили к Праге. Пользуясь временным бездействием фельдмаршала и несколько разбросанным положением русских сил неприятель решил напасть на правый фланг нашего расположения, где находилась русская гвардия, занимавшая между Бугом и Наревом район Остроленка- Замбров-Остров, имея авангард генерала Полешко у Пржетыча. План поляков, державшийся в строжайшем секрете, заключался в том, чтобы разбить гвардию до прибытия Дибича и, отбросив её, войти в связь с Литвой. Разбитие гвардейского корпуса сулило неисчислимые материальные и нравственные выгоды и могло бы заставить русских совсем очистить царство Польское. Для демонстрации и защиты Варшавы, на брестском шоссе оставлен был 11-тысячный корпус Уминского, которому приказано было, если Дибич покипеть лагерь у Сухи, немедленно перейти в наступление и, при помощи отрядов Дзекопского от верхней Вислы и Хржановского от Замостья, очистить от русских кран между Вислою и Бугом. Против гвардии (27 тысяч назначено было действовать 45 тысячам, авангард которых 4 мая обрушился на отряд генерала Полешко, своим упорным сопротивлением сильно задержавший противника. Командовавший гвардейским корпусом, Великий князь Михаил Павлович, не надеясь соединиться с Дибичем, сосредоточил свои войска у Снядова. Хорошо задуманный план поляков требовал быстроты действий и решительности исполнения, но Скржинецкий медлил, бездействовал и дал возможность нашей гвардии отступить благополучно за Нарев к м. Жолтки и уйти из-под ударов поляков. Как только для Дибича разъяснилась обстановка, фельдмаршал, оставив для охранения Седльце и брестского шоссе отряд графа Палена 2-го, с 35 т. человек форсированными маршами двинулся против Скржинецкого, перешел Буг, разбил боковой польский отряд Лубенского у Нура и 12-го мая остановился для выяснения положения и намерений поляков у Высоко-Мазовецка. Гвардейский корпус, получив сведения о движении главнокомандующего, также перешел в наступление и вскоре вступил в связь с главными силами.

Освободившись от опасений за гвардию, фельдмаршал начинает действовать смело и решительно; его энергия и предприимчивость пробуждаются в нем с некогда свойственной им силой. Так как Скржинецкий поспешно отступал к Остроленке (узлу главных путей между Бугом и Наревом), то главнокомандующий, надеясь нагнать противника, отрезать его и принудить к бою, предпринял форсированный марш к м. Пыски, а гвардия двинулась к Снядову. Несмотря на крайнюю быстроту движения (13 мая войска сделали от 40 до 50 верст), армия, после короткого ночного привала, продолжала марш, который 14 мая привел к сражению при Остроленке, куда русские войска подошли к 11 ч. утра после почти безостановочного 32-х часового марша, пройдя за это время семьдесят верст и сохранив отличный порядок, бодрость духа и пылкое желание схватиться с противником.

Скржинецкий, по опыту предыдущих операций, не ожидал от русского главнокомандующего проявления такой энергии и стремительности в действиях, и потому в польском лагере господствовала полная беспечность: главные силы поляков находились за Наревом; лошади были рассёдланы, пехотинцы большею частью рассеялись за добычей дров или для купанья. Между тем, передовые наши войска, следуя на плечах польского арьергарда, с налета овладели Остроленкой, которая в 11 1/2 часов была уже в наших руках, причем поляки потеряли 1200 ч. пленных.

Фельдмаршал, несмотря на то, что для сосредоточения всех его сил требовалось несколько часов, тогда как большая часть польской армии была сосредоточена на правом берегу Нарева, не хотел отказаться от результатов, достигнутых успехом; и потому приказал продолжать бой, овладеть мостами и опрокинуть неприятеля, стремившегося устроиться за Наревом. Астраханский гренадерский полк, имея во главе своих георгиевских кавалеров, несмотря на страшный огонь противника, перешел мост, с которого частью была уже снята настилка, и завязал отчаянный бой с противником. Этот геройский подвиг дал нам возможность начать перевод войск на неприятельский берег, причем у мостов закипела долгая и ожесточенная свалка, в которой обе стороны дрались с одинаковым мужеством и доблестью. Но Скржинецкий потерял голову, посылал в бой свои полки по частям и распоряжался до такой степени бестолково, что, несмотря на личную храбрость польского главнокомандующего, не щадившего своей жизни, поляки не воспользовались выгодами своего расположения. К 7 часам вечера русские войска окончательно утвердились на правом берегу Нарева Польская армия до такой степени была расстроена боем, что решительный переход в наступление Дибича, имевшего еще под рукою сильный резерв, несомненно, привел бы поляков к катастрофе и остроленская победа увенчалась бы для русского главнокомандующего самыми полными результатами. К сожалению, Дибичу не было известно то состояние, в котором находились войска Скрженецкого...

Сражение под Остроленкою, в котором с обеих сторон участвовало до 30 тысяч человек, дорого обошлось противникам; русская армия лишилась убитыми и ранеными 172 офицеров и 4.700 нижних чинов; поляки — 255 офицеров, до 9.000 нижних чипов (в том числе 2.100 пленными) и 3 орудия. Ночью неприятель начал отступление.

Начальник штаба Дибича, граф Толь разбудив фельдмаршала, доложил ему об этом и о необходимости преследования, но Дибич не согласился на последнее, так как считал необходимым сначала организовать продовольствие войск. Действительно, войска уже израсходовали бывший при них ранцевый запас, а обозы, вследствие крайней форсировки предыдущих маршей, были еще слишком далеко; но если эти обстоятельства и были неодолимыми препятствиями для движения всей армии вперед, с целью доконать противника, о крайнем расстройстве которого со всех сторон приходили донесения, то ничто не мешало энергически теснить отступавшего многочисленной кавалерией. Все обстоятельства указывали на возможность окончательно убить этим нравственный дух и силу сопротивления польской армии и отрезать значительную часть её, но фельдмаршал, как и после Гроховского сражения, совершенно не преследовал неприятеля...

В военных действиях опять наступило относительное затишье, которым поляки воспользовались для реорганизации своих расстроенных сил. В тоже время Дибич принял все меры по сосредоточению войск и прочному обеспечению их боевыми и продовольственными запасами для скорейшего движения к Нижней Висле и решительных операций на её правом берегу, базируясь на Пруссию. Совершить переправу предполагалось 20 июня. Но фельдмаршалу не пришлось самому привести в исполнение своих предположений: неожиданная смерть постигла Дибича в то время, когда почти все трудности компании были пережиты, и омраченная слава замечательного воина должна была воссиять полным блеском; плодами трудов его воспользовался другой главнокомандующий, граф Паскевич, докончивший польскую кампанию.

Незадолго до кончины фельдмаршала, в Петербурге были распространены о нем и вверенной ему армии самые невыгодные слухи. Говорили, будто-бы армия находилась в совершенном расстройстве, а полководца выставляли как человека, неспособного выполнить возложенную на него задачу, причем указывали также на невоздержанность его за столом и пристрастие к спиртным напиткам. В виду назойливости и обилия подобных слухов, Государь счел необходимым послать в армию доверенное лицо, которое на месте ознакомилось бы с положением дел; выбор Монарха пал на генерал-адъютанта графа Орлова, к которому Дибич относился с искреннею любовью и расположением. Хотя Орлов прибыл в армию и не без предубеждения, но в донесении Государю должен был сознаться, что нашел ее в отличном состоянии, полною бодрости и гордою одержанною недавно блистательною победою.

Смерть фельдмаршала случилась при следующих обстоятельствах: главная квартира его была в это время в дер. Клешове, в 3 верстах от Пултуска. Дибич уже более недели страдал желудком, но упорно скрывал свою болезнь и приготовлялся к празднованию 29-30 мая, годовщины Кулевчинской победы, открывшей ему победоносное шествие к Адрианополю. 28-го он чувствовал себя не совсем хорошо, но весь день был весел, и никому из окружающих и в голову не приходило возможности катастрофы. В этот день он обедал у графа Витта, затем по обыкновению, прогуливался вечером и в 10 час. лег спать.

Перед сном главнокомандующий имел обыкновение выпивать стакан-другой шампанского и, как говорят, на этот раз ему подали бутылку, недопитую накануне, и граф, на больной желудок выпил прокисшее вино.

В 11-м часу ночи фельдмаршала разбудили по спешным служебным делам, причем он казался совершенно здоровым. В третьем часу ночи Иван Иванович вдруг почувствовал дурноту, позвал людей, но запретил, кого бы то ни было, далее врача, беспокоить. В четвертом часу, чувствуя усиление боли, он потребовал главного медика Шлегеля, который нашел у фельдмаршала все признаки сильнейшей холеры. Тотчас же были поданы всевозможные пособия, и Шлегелю, при помощи других врачей, удалось около 7 часов утра несколько успокоить больного.

Обращаясь к графу Орлову, Дибич, между прочим, сказал: «сообщите Его Величеству все, что вы видели; скажите ему, что я охотно умираю, потому что я честно исполнил возложенные на меня обязанности, и был, наконец, так счастлив, что запечатлел своею смертью верность моему Государю». В 1 1/2 часов дня 29-го мая Дибича не стало...

Умер от холеры, первоначально временно прах был помещен в специальный склеп в д. Длоттовень (Длутов, Пруссия). 

В 1831 г. тело его было набальзамировано и отвезено в Россию через Пруссию, а сердце предано земле в Пултуске.

4.06.1831 года исключен из списков в связи со смертью.

Прах фельдмаршала, сопровождаемый всеми адъютантами его под конвоем от Кирасирского принца Альберта полка был доставлен морем в Петербург, где и покоится ныне на протестантском кладбище (Волковское лютеранское кладбище), близ Волкова поля.

Государь горько сожалел о кончине героя, по случаю которой распространились нелепые слухи, будто-бы он отравился или был намеренно отравлен. Никогда за время польской кампании он не был так доволен собой, как после Остроленского сражения, когда окончательный успех дела казался, неминуем, армия была в прекрасном состоянии, и Государь был в том удостоверен через Орлова. Что же касается до другой вариации, то она совершенно бессмысленна...

Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский, генерал-фельдмаршал, умер на 45-м году жизни, не оставив после себя потомства. Современники рисуют его как малорослого и тучного человека, с большою головой на короткой шее, короткие и толстые ноги его, отличавшиеся своей величиною, не позволяли фельдмаршалу хорошо ездить верхом.

Лицо некрасивое, но останавливающее на себе невольное внимание, присудим ему выражением энергии и ума.

Взгляд — живой, быстрый и чрезвычайно проницательный. Речь — неясная, отрывистая и затруднявшая людей, редко имевших с ним сношения. Характер фельдмаршала был вспыльчив до самозабвения, но и также быстро отходчив. За кипучесть нрава одно высокопоставленное лицо дало ему меткое прозвание «самовара».

Стоило фельдмаршалу вспылить, как он уже не сдерживался, и из его уст слышалось: «под ареста, на гауптвахту, под суд, расстрелять!..».

С последним словом Иван Иванович обыкновенно скрывался в свою палатку или кабинет, сильно хлопнув при этом дверью. Но адъютанты его уже знали, чем кончится история и со скрытою улыбкой поглядывали на смущенного виновника гнева фельдмаршала. Минут через пять граф появлялся уже совершенно успокоившийся и отменял все наложенные им кары. Сердце Дибича было чрезвычайно доброе и справедливое; если ему, в минуту гнева случалось кого-нибудь несправедливо обидеть или сделать кому-нибудь вред, то он всегда сознавал свою ошибку и спешил ее исправить. Граф был очень религиозен, добр и внимателен к подчиненным; стоит только, вспомнить, как в ночь перед своей кончиной, мучаясь жестокими припадками холеры, он не приказывал никого беспокоить...

Дибич обладал замечательным образованием, которым обязан как своей врожденной любознательности и необыкновенным способностям, так и своему честолюбию. Неловкий по наружному виду, он не любил многолюдных собраний, особенно общества дам, но был весьма оживлен и весел в небольшом кругу, где разговор касался научных тем или, в особенности, военных вопросов. Его считали ревнивцем и пьяницею. Первое обвинение было совершенно вздорным, что касается до второго, то графа почти никогда не видали пьяным, хотя его крепкая натура позволяла ему выпить очень много. Это мнение сложилось на том основании, что граф перед обедом выпивал, обыкновенно, одну рюмку водки, а затем во время обеда несколько стаканов вина, а вечером два стакана крепкого пуншу иди шампанского.

Темною стороною характера покойного был избыток честолюбия. Побуждаемый им, он не гнушался прибегать иногда для унижения мнимых или действительных соперников, к проискам и разного рода интригам; так, по крайней мере, свидетельствует в своих записках принц Евгений Вюртембергский, имевший не одно столкновение с фельдмаршалом и не любивший его. Впрочем, быстрое возвышение Дибича создало ему не мало врагов, особенно потрудившихся во время его неудач в последнюю кампанию; зато доброта, доступность, честность и справедливость фельдмаршала оставило в его подчиненных самую лучшую память и самое горячее сожаление о безвременной утрате его.

Как полководец, граф Дибич-Забалканский, отчасти вследствие целого ряда неблагоприятных случайностей, отчасти по собственным ошибкам, не оправдал в 1831 году возлагавшихся на него надежд и не поддержал той блистательной репутации, которая установилась за ним после турецкой кампании 1829 года. Если справедливо замечание Наполеона, что полководцу необходимо равновесие ума и характера, то в Дибиче такое равновесие было нарушено. Продолжительная штабная служба и отдаление от войск отразились на нем невыгодно; он умел сразу отгадывать стратегическую обстановку, соображая важные пункты, подчеркнуть слабые стороны неприятеля, но самое исполнение большею частью великолепно составленного плана для него представляло уже затруднения и требовало той решительности, которую он не всегда мог проявить. Так, по крайней мере, было в польскую кампанию. Но здесь мы должны по неволе считаться с упадком духа Дибича, что было вызвано смертью его жены, а также со стеснением в денежном отношении, так как на потребности армии были отпущены очень незначительные суммы, а потому продовольственная и перевозочная части были устроены так неудовлетворительно, что сковывали все стратегические соображения и действия фельдмаршала. К тому же его преследовал целый ряд неблагоприятных случайностей и, к довершению несчастия, когда уже пережит был целый ряд кризисов, когда неприятель был ослаблен и расшатан, когда оставалось нанести последний решительный удар, — нежданная смерть вырвала у Дибича лавровый венец победы и передала его другому баловню судьбы.

Зато высоким образцом решительности покойного остается его Кулевчинская операция 1829 года и орлиный полет за Балканы и к Адрианополю, с ничтожными силами и с многочисленным, хотя и неискусным противником в тылу.

Имя покойного, в воспоминание совершенных им боевых подвигов сохранено в русской армии, навечно,  за 29-м пехотным генерал-фельдмаршала графа Дибича-Забалканского полком.

Награжден российскими орденами Св. Андрея Первозванного (30.09.1828) с алмазными знаками (28.08.1829), Св. Владимира IV ст. с бантом (1.12.1807), Св. Владимира 1-й ст., II ст. (11.11.1813), I ст. большого креста (12.10.1821), Св. Александра Невского (3.05.1814) с алмазами (30.08.1815), Белого Орла (1830), Св. Иоанна Иерусалимского II ст. почетный командор, Св. Анны III ст. (20.05.1808), I ст. (13.02.1813), Св. Георгия IV ст. (20.05.1808), III ст. (24.08.1812), II ст. (9.06.1829), I ст. (12.09.1829); 

Прусскими орденами Черного Орла с алмазами (30.12.1829), Красного Орла 1-й ст. (1813) и «За заслуги» (Pour le Merite (1807),); австрийскими Орденами Леопольда 1-й ст. и Военный Марии-Терезии III ст. кавалерского креста (1813); двумя золотыми шпагами «За храбрость» с алмазами, Леопольда III ст. командорского креста (1813), I ст. большого креста (20.09.1821), Железного Креста (1816),; 

Знаком отличия «За XXX лет беспорочной службы».

Жена - баронесса фон Торнау (Женни) Анна Егоровна (2.11.1798 - 13.03.1830), статс-дама с 30.08.1829 года.