Крестьянская родословная села Дубровка в воспоминаниях Глотова Михаила Михайловича

Я, Михаил Михайлович Глотов, коренной севастополец, родился 25 мая 1937 года. Мои предки из Крыма. Еще в 1854 году они воевали в Крыму против турок и англичан. Мой прадед носил фамилию Романов. Романовыми был и дед, и моя мать тоже. Дед, 1882 года рождения, с детства чистил котлы на кораблях в доках. Потом работал в артиллерийской мастерской, был военным 25 лет, жил и служил в Севастополе. На службу ходил как на работу. Все братья моего деда тоже жили в Крыму, были рабочими на «Севморзаводе». Моя мама училась в Ленинграде, где познакомилась с моим отцом Михаилом Семеновичем Глотовым, вышла за него замуж, и по комсомольской путевке их отправили в Хабаровск, в Амурскую флотилию. Маме хабаровский климат не подошел. Они переехали в Киев, где тоже была речная флотилия. Началась война. Отец ушел на фронт, а мы с мамой сели на поезд и поехали в эвакуацию. Наш поезд разбомбили. Мы с мамой чудом остались в живых. И по берегу реки Днепра шли пешком, пока не вышли на причал к пароходу, который уже был полон женщин и детей. Пароход фашисты бомбили сверху, но ни разу не попали в нас. Мы благополучно добрались до Севастополя. Изредка мы получали открытки от отца с фронта, на которой была одна надпись: «Пока жив». Те открытки, которые он высылал нам из Германии, до сих пор хранятся у меня. После войны отец вернулся домой, потискал меня и уехал, как потом я понял, что мои родители разошлись.

В армии я познакомился с Владимиром Ивановичем Луканиным. Я был оповестителем, и должен был оповещать о боевой тревоге мичмана Луканина, который тогда работал в штабе Черноморского флота. Внешне Владимир Иванович произвел на меня благоприятное впечатление. Очень порядочный, спокойный, незлобивый. Наша часть была создана специально во время Карибского кризиса, потом расформирована. После армии Владимир Иванович не вернулся в родное село Дубровку, а остался на сверхсрочную. Его жена, Таисия Николаевна Лунина, приехала к нему из Акулова. После Карибского кризиса его направили на Кубу. Недавно в газете я прочитал, что американский самолет на 30 км приблизился к Севастополю. И раньше такие же американские самолеты, ничуть не изменились, летали над Черным морем. Но тогда они нас боялись и позволяли себе летать только над территорией Турции, так как у них там была база в Анталии. Наши потребовали, чтобы американцы убрали базу из Анталии, а мы в свою очередь убрали базы на Кубе. Раньше они очень боялись нас. Мы их, когда видели, сразу сообщали на аэродром, вылетал наш самолет, и там все было строго.

С Лидушкой Тимакиной мы познакомились в Симферополе, когда я учился в художественном училище. Она туда приехала вслед за своей сестрой Тамарой. Муж Тамары, Иван Емельянович Дадонкин, уехал из Дубровки в Симферополь. Не секрет, что все хотели вырваться из села, где работали за палочки, а паспортов не выдавали. Иван Дадонкин устроился работать в Симферополе на предприятие и получил там квартиру, сначала однокомнатную, потом двухкомнатную. Тамара, очень хорошая, симпатичная женщина, работала главным бухгалтером на предприятии. Родственники говорили между собой , что она похожа на свою бабушку Анну Федотовну Тимакину. Тамара умерла рано, то ли в 56, то ли в 57 лет.

Фото из семейного альбома Тимакиной А.А. Тамара Александровна Дадонкина (Тимакина), главный бухгалтер завода " Винмаш" в Симферополе. 

 

 

Лида училась в торговом техникуме. Мы стали встречаться с Лидой, и она рассказала мне, что ее двоюродный брат Луканин Владимир Иванович служит на Черноморском флоте. Я сказал ей, что знаю его. Вскоре я предложил Лиде выйти за меня замуж. Перед свадьбой знакомиться со мной приехала ее мать, Раиса Емельяновна Тимакина. Раиса Емельяновна показалась мне порядочной, хорошей и заботливой. Я повез ее и Лиду в Алушту, потом в Севастополь. Мы пришли в гости к Владимиру Ивановичу, и он не узнал Лиду, так как он помнил ее совсем маленькой девочкой. Раиса Емельяновна тоже была рада встречи с племянником. Мы расписались с Лидой и стали жить в Севастополе. Раиса Емельяновна приехала к нам на свадьбу. И я был рад, что теща оказалась у меня хорошей и очень умной.

Фото из семейного альбома Тимакиной А.А. Глотов Михаил Михайлович и Лидия Александровна Тимакина    

После окончания Симферопольского художественного училища я получил специальность - преподаватель черчения и рисования. Год работал в школе, но маленькая зарплата не устраивала меня. Я стал работать художником-оформителем. На картинах, написанных мною, чаще всего изображены морские пейзажи. Люблю рисовать природу. Есть картины, посвященные Дубровке. Больше всего мне нравится живописный портрет моей жены Лиды, написанный маслом. В мае 2017 года в Севастополе состоялась моя персональная выставка, где я представил эти картины.

Моя жена, Глотова Лидия Александровна, Лидушка, Лидок, родилась 16 февраля 1944 года в Дубровке в семье Александра Яковлевича и Раисы Емельяновны Тимакиных. Родственники говорили, что она внешне походит на своего дядю Сергея, который погиб на фронте. Другие говорили, что чем-то она походит на Луканина Владимира Ивановича. Лида работала главным бухгалтером и часто с сотрудниками по работе ездила в Ленинград и другие города. Мы много путешествовали, ездили по местам Лермонтова в Тарханах.

В Дубровку первый раз мы приехали в 1965 году зимой. Меня поразили мороз и такое обилие снега, так как у нас в Крыму снега не было. Я ходил с дядей Сашей Тимакиным, со своим тестем, на лыжах. На лыжи я встал первый раз. Ничего, поехали с дядей Сашей в лес, якобы на охоту. Александр Яковлевич сказал, что в лесу встречаются рыси. Мы взяли ружья. Заехали в Акулово к дяде Пете Панину. Посидели у него и снова на лыжах в лес. Ни одного зверя не встретили. Возле Акулова была заброшенная мельница. Из снега мы сделали мишень, постреляли в нее немного и поехали дальше. Были в Ново-Сергиевке, запомнилась река Средник. На лыжах обходили все вокруг Дубровки. По сравнению с другими селами, как мне показалось, Дубровка была зажиточным селом. Мне понравилась школа, которую Голицын построил для детей. Это было деревянное здание, с красивой резьбой на окнах и живописными наличниками.

В Дубровку мы стали ездить каждый год и жили там по месяцу. Как-то осенью я увидел лося недалеко от деревни. Лось вышел к оврагу, который ведет к реке и имеет местное название «Ласур». Слева от деревни идет Бараниха, сосновый бор, который посадили сами жители Дубровки. Раиса Емельяновна и Александр Яковлевич часто вспоминали, как они в детстве с другими дубровчанами сажали деревья в лесу.

Я приезжал в Дубровку с целью работать. Я ходил утром в лес, выбирал красивое место, ставил этюдник и делал зарисовки. Но как только первые лучи солнца освещали лес, появлялись скопища мошкары, и я удирал из леса на велосипеде. В Дубровке я создал ряд этюдов на тему восхода солнца: « Восход солнца в березовом лесу», « Восход солнца зимой над селом» и так далее. Или картина «Аллея из берез», как идти из Акулова в Дубровку. Этюд отличается от картины. Этюд это впечатление, бывает, что не успеваешь схватить что-то главное. Вдохновение длится максимум полтора часа, и если не успел зарисовать то, что хотел, настроение уходит. Помимо природы я делал зарисовки людей, например, соседского мальчика возле дома.

Как-то Лида с ребенком летом жила в Дубровке. Я собрался ехать к ним и дал телеграмму. В десять часов утра я вылетел самолетом из Симферополя в Москву, на Казанском вокзале сел в поезд до Шилова. Не успел выйти из вагона, тут какой-то мужик с лошадью погрузил на телегу мои вещи и повез к пристани. Я сел на катер и через час уже был в Дубровке. Направляясь к дому Александра Яковлевича, я обратил внимание на женщину. которая подняв руку, смотрела на тех, кто шел от катера. Я зашел в полисадник и услышал из открытого окна голос Лиды. Она собиралась идти в кино со своей подругой, дочерью Кости Смирнова. Она говорила подруге:"Завтра Миша приедет". Я из полисадника свистнул ей по-своему. Она услышала и говорит:" А вот и Миша приехал". Она не ожидала, что я так быстро доберусь из Симферополя до Дубровки. На следующий день она повела меня в Голицынский парк показать разные сорта сирени, которые Голицын привез из Франции. " Пойдем, посмотрим,"- сказала она. По дороге Лида рассказывала мне про своего дедушку Якова, который участвовал в каких-то спортивных соревнованиях, организованных Голицыным в Дубровках. Он выиграл эти соревнования и получил от Голицына денежный приз в виде серебрянных монет. Яков побежал на мельницу и на все деньги намолол муки. Этот рассказ Лиды я помню смутно. Может, что не понял или забыл. В парке нас атаковала мошкара, и я убежал оттуда. Вечером я спросил у Раисы Емельяновны про женщину. которая стояла возле зеленого домика и пристально всматривалась в людей, шедших с катера. " Это бабушка Настя", -сказала она. " Живет на нашей улице чуть повыше на несколько домов. Она всегда, когда приходит катер, выходит из дома и смотрит на тех, кто приехал. Может ждет кого-нибудь". Позже я написал картину " Бабушк Настя", в которой запечатлел увиденное.

Когда я приехал в Дубровку в первый раз, это было открытие для меня другого мира. Я вырос в Крыму. У нас горы, скалы, море. Впечатление, как - будто вокруг декорации, не чувствуешь земли как таковой. А тут в деревне все другое. В Дубровке стоишь на земле и чувствуешь, что это земной шар, что ты ходишь по земле. Для меня было счастьем увидеть березки, деревянные домики. У нас же все из камня. И трава здесь другая, чем у нас. Ярко-зеленая, изумрудная, мягкая, и ее гуси щиплют. У нас трава сухая, жесткая, желто-зеленая, так как выгорает на солнце.

Как я только женился, жену с ребенком привез в Дубровку. Деревня еще была жива. Много народу жило в селе. Работали школа, клуб, магазин, почта. Почтальон ходила и разносила газеты, письма. Колхоз держал лошадей для подсобных работ, подвезти что-нибудь или крестьяне брали лошадей для вспахивания участка. Как-то мы вышли из дома с Александром Яковлевичем, а мимо нас мужчина промчался на черном коне. « Это наш конюх Тимакин», - сказал Александр Яковлевич. « Тимакин?» - переспросил я « Ваш родственник?». « Нет, однофамилец».

У Раисы Емельяновны была корова черная, породистая. В 4 часа утра пастухи кричат: « Корову давайте».

Александр Яковлевич выращивал огурцы и сдавал их в Тырново. Правда, пили сильно мужики в селе. Я помню, что Александр Яковлевич собрал огурцы и ждет машину из Тырново. Машина приехала, а водитель не выходит из кабины. Дверь открыли, а оттуда вывалился на землю абсолютно пьяный шофер. Огурцы погрузили в машину, затолкали снова в кабину пьяного водителя, и он уехал.

В Дубровке работал фельдшерский пункт, в котором вели прием фельдшер и медсестра. Фельдшер там Александр Лунин, был как врач. Как-то мне что- то в глаз попало, и я обратился к нему за медицинской помощью. Александр осмотрел меня, выписал мне мазь, которая мне помогла. Я слышал об Александре Лунине только положительные отзывы, что он перед тем, как направить человека в больницу, ставил ему диагноз, который всегда подтверждался в больнице.

В Дубровке я видел племянника Александра Яковлевича, Тимакина Николая Петровича, который приехал из Томска. У него такие большие черные глаза.

Мы заходили в гости к брату Александра Яковлевича – дяде Ване Тимакину. Дядя Ваня -полный, добродушный, работал бригадиром в колхозе. Дома была его теща - Евфимия Ивановна. Бабушка Фима нам что-то рассказывала о своей жизни, тряся головой. Может, это болезнь Паркинсона, а может, от волнения. Она говорила. что, когда косили отаву, что-то произошло. Больше я ничего не понял. Просто не вслушивался. Запомнилось только неизвестное слово « отава». Его она произносила несколько раз. Так как это слово мне было незнакомо, поэтому только оно мне и запомнилось. Что оно означает, я до сих пор не знаю.

Раиса Емельяновна была заведующей пчельником, который располагался в Голицынском парке. Позже она мне говорила, что многие люди не уехали бы из Дубровки, если бы не неумелая политика Хрущева, который ввел налоги на овечью шерсть, куриные яйца. Нельзя было держать 2 свиньи, а только одну. Косить можно было только в одном месте, хотя кругом было много травы, но нельзя было эту траву давать скотине, а только выгонять на пастбище в определенном месте. То есть люди были не свободны и во всем испытывали ограничения. Это отбивало всякое желание жить в деревне.

В Инякине была машинно-тракторная станция, станция механизации. Там был дом, в котором жил Александр Луканин, брат Раисы Емельяновны. Он был водителем, директором на машинотракторной станции. Никогда не пил. Моя жена, Лида, когда еще училась в младших классах, часто ходила к нему в гости. Он умер лет 25 тому назад. Он был немного глуховат, и к нему нужно было долго стучаться. Он рассказал, что Луканины были бондарями и ездили в Баку на заработки. Мужчины уезжали туда в сезон, а в Дубровке оставались только женщины. Да и женщины тоже туда ездили. По-моему, тетя Маша и ее сестра Прасковья, сестры Емельяна Григорьевича, тоже были гувернантками в Баку. Лида, моя жена, вспоминала, что в детстве часто посещала их, ночевала, помогала им по хозяйству. Они отличались особыми манерами, так как работали гувернантками. Лида еще вспоминала, как она в 7 лет каждый день одна носила с пастбища домой полное ведро молока. Когда я приезжал в Дубровку, Александр Емельянович Луканин каждый раз приходил в гости к дяде Сане со своим сыном Анатолием и своей дочерью Любой, которая приезжала из Рязани. Анатолий был моложе меня года на четыре. Но они были малоразговорчивые.

Я помню тетю Дуню, мать Владимира Ивановича Луканина. Евдокия Гавриловна жила в деревянном доме напротив школы. После того как дом купили Степановы, они этот дом несколько раз перестраивали. Семья Степановых жила в Москве, а дом в Дубровке использовала, как дачу. Я часто заходил к ним в гости, когда был с выставками в Москве. Они жили на Проспекте Мира 101 Б. Эту квартиру дали Василию Дементьевичу от мебельной фабрики. А до этого они жили в деревянном доме в селе Алексеевском, которое потом стало частью Москвы.

Степанов Василий Дементьевич родился в 1925 году. Отец его был не дубровский, а из Чучковского района и рано умер, еще до войны. Василий Дементьевич воевал. Иногда он рассказывал мне о том, что с ним было на фронте. Воевать ему пришлось на Кавказе. Их привезли туда, таких же пацанов, как и он, в той же одежде, в которой они приехали из дома. На весь отряд дали несколько винтовок, остальные были безоружные. Командир был такой же молодой, как и они, совершенно неопытный. Им дали задание захватить высоту, занятую немцами. Утром командир поднял их и приказал с криком «Ура» бежать в сторону немцев. Немцы расстреляли всех из пулеметов. Василий Дементьевич был ранен, потерял сознание и упал на землю. Его земляк вытащил его с поля боя и сумел доставить в госпиталь. После госпиталя Василия снова направили на фронт, но теперь он уже был в военном обмундировании и с оружием. И вот они сидят в окопе, а немцы их обстреливают минами замедленного действия. Вот рядом упала мина. Солдаты прислушались – тишина, неизвестно взорвалась она или нет. Еще какое-то время сидят в окопе, не высовываются. Все тихо. И тут Василий увидел, что его фуражка слетела и лежит недалеко от окопа. Только он поднял руку, и ему тут же руку оторвало выше локтя. Смотрит Василий на свою оторванную руку, которая висит на коже и плачет: « Как же я, крестьянин, теперь буду без руки?». А рядом с ним сидит в окопе грузин и успокаивает его. « Тебе теперь хорошо. Ты уже отвоевался, домой поедешь. Тебя еще, знаешь, как девчонки любить будут. У тебя теперь вся жизнь впереди». И так зарядил оптимизмом Василия его сослуживец, что он не только выжил после такого тяжелого ранения, женился, переехал в Москву и стал работать главным бухгалтером мебельной фабрики.

Фото из семейного альбома Степановой Т.В. Степанов Василий Дементьевич со своей женой Самсоновой Александрой Ивановной.

 

Василий Деменьевич был замечательным человеком. Умер в 2015 году, когда ему исполнилось 90 лет. Моя теща, Раиса Емельяновна, переписывалась с семьей Степановых, так как его жена Александра Ивановна была из Дубровки, и приходилась ей племянницей. Василий Дементьевич отвечал ей на письма ровным красивым почерком. Александра Ивановна Степанова (Самсонова) умерла в 2007 году в Москве.

Также я слышал историю от Раисы Емельяновны о приемном сыне ее тети Марии Григорьевны Урляповой. Мария Григорьевна была сестрой ее отца Емельяна Григорьевича и в девичестве носила фамилию Луканина. Ее приемный сын, Максим Урляпов, был сборщиком налогов в Дубровке. Как-то он шел вдоль берега Оки и провалился по пояс в затоне. Он стал кричать и звать на помощь. Прибежала его жена по прозвищу « Баша» или «Бакта» и стала кричать еще громче. Сбежалось все село. Урляпов кричит на жену: « Не ори. Сейчас меня вытащат». Прибежали мужики, обвязали его веревками за пояс и стали тянуть, а он так и не вышел. Когда он утонул, люди между собой обсуждали это событие и пришли к такому выводу, что он слишком надеялся, что его вытащат, а сам ничего не делал для этого.

Моя жена Лида умерла в 2016 году. Я ее похоронил недалеко от своей матери, рядом с ее родителями Александром Яковлевичем и Раисой Емельяновной Тимакиными на Севастопольском кладбище. В 1991 году умер Александр Яковлевич Тимакин. Сначала у него был инсульт. Парализовало ногу. Мы его выходили, а он через 8 лет умер.

Мой тесть был егерем, малоразговорчивый, любил играть с внуками, скромный, любил природу. Начал Александр Яковлевич войну с русско-финской. Про войну он вспоминал очень редко. А когда начинал рассказывать про нее, то плакал: «Столько потерь. Пошли в атаку на финском фронте 50 человек, а только семь раненых остались в живых», - так говорил он.

Во время Великой Отечественной войны в 1944 году он совершил подвиг, за что был награжден медалью « За отвагу». «Красноармеец Тимакин А.Я., работая кокорным в огневом взводе 10 батареи с первых дней Отечественной войны и участвуя в неоднократных операциях на фронте, проявил себя смелым, мужественным и инициативным бойцом, образцово выполняя все задания Командования, чем способствует выполнению боевых задач батареей. Участвуя в бою 16.09.1944 года, в составе 3 ударной армии в районе Венены, красноармеец Тимакин своей умелой работой, обеспечил быстрое заряжение орудия, при ведении огня по немецкому самоходному орудию « Фердинанд», в результате чего «Фердинанд» был подбит, что дало возможность продвижению пехоты» - так написано в наградном документе/ Электронный сайт « Память народа. Подлинные документы о Второй Мировой войне»

После ранения в руку и в ногу его комиссовали, и домой он вернулся инвалидом.

После войны Александра Яковлевича Тимакина выбрали председателем местного охотничьего союза. В округе было много волков. Работая егерем, он делал «засидки» для волков и отстреливал их. Однажды у дубровского крестьянина корова перешла реку и там на нее напали волки. Александр Яковлевич запряг сани и взял с собой несколько мальчиков, чтобы помогли затащить корову на сани, приехали на место, а там над коровой склонилась стая волков. Егерь Александр Яковлевич отпугнул волков, с помощью мальчиков затащил корову на санки и, они стали возвращаться домой. Волки побежали наперерез. Александр Яковлевич зажег сено на корове и волки отстали.

1. Фотографии из архива Глотова М.М. :

   
   

1. Сестры Тимакины: Тамара. Антонина, Лидия. 1965 год.  

2-5. Фото. Дубровка. 1969 год. 

 

 

 

Картины художника Глотова Михаила Михайловича. Некоторые из коллекции, посвященной Дубровке. Картины написаны в период (1970-1985).

Портрет жены Лидии 

 

Раиса Емельяновна Тимакина в очках и халате. 1985 г.

 Вера Яковлевна Ситникова и Раиса Емельяновна Тимакина. Дубровка.

Дубровка. Дорога на Тырново.

 

Белая лошадь. Дубровка.

 

Бабушка Настя. Дубровка. 

 Примечание:

На картине "Бабушка Настя" изображена Рудакова Анастасия.

Во дворе дома.

 

Дом в Дубровке. 

 

. Раиса Емельяновна у окна. Дубровка.

 

Соседский мальчик.

 

 Дорога в Акулово. 

Дом с крыльцом.   

2018 год.

 

Крестьянская родословная села Дубровка в воспоминаниях Тимакиной Антонины Александровны

Имение и потомки князей Голицыных на Рязанской земле.

Глава 1

В 1963 году, когда я училась в восьмом классе Дубровской школы, учительница по физике повезла нас в Касимовский краеведческий музей. Экскурсовод рассказывала нам об единственном владельце княжеского имения в Дубровке, Льве Сергеевиче Голицыне, и показывала нам исторические документы, подтверждающие участие Льва Сергеевича в дубровском виноделии. На основе услышанного в музее и рассказов моей мамы я пишу эти воспоминания.

Село Дубровка Шиловского района было главным поместьем князей Голицыных на Рязанской земле. Первым князем-основателем этого имения был Михаил Михайлович Голицын, который участвовал вместе с Петром 1 в Азовских походах (1695-1696).

Согласно преданию, проплывая на корабле по Оке с Петром 1, князь был восхищен красивейшей природой этой местности. Особенно его поразила дубрава могучих лиственных деревьев возле реки. Голицын воскликнул: « Природа-то какая! Красота!», на что царь ответил: « Так владей». После этого Михаил Голицын основал здесь имение под названием Дубровка. Позднее Петр 1 приезжал в имение и был доволен его обустройством и хорошим содержанием.

В Дубровке был посажен огромный сад с липовыми аллеями, в средине которого находился пчельник для сбора липового меда, а рядом с садом находился парк с редкими и экзотическими видами растений, завезенными из-за рубежа. Парк Голицын создал, приглашая самых опытных парковедов, которые привезли собой уникальные сорта плодовых деревьев. Аллеи парка, высаженные из лип, лиственниц, берез и других деревьев, выходили к обрыву на окраину парка, где открывалось необычайно красивое зрелище на Оку, куда впадала речка под названием Средник. За Окой и за Средником были видны просторы заливных лугов с дурманящим ароматом, цветущего летом, разнотравья и дикой земляники. Вдали за рекой виднелись разные по величине и форм озера, возле которых произрастали в диком виде, но с крупными по размеру ягодами и высотой до двух метров, черная смородина, ежевика, шиповник и другие кустарники. В весенний период разлива Оки вода доходила до обрыва к парку, заливая всю местность лугов, создавая прекрасную картину половодья. Особенно красив был в этот период закат солнца. С обрыва парка можно было наблюдать, как огромный красный солнечный шар утопает в воде на горизонте, где после разлива Оки буйно зазеленеют луга и будут радовать видом травянистых растений высотой до пояса человека. В лугах можно было спрятаться, залегая в траву и наслаждаясь удивительно приятным ароматом разноцветных: желтых, синих, красных, голубых, сиреневых, белых и других оттенков полевых цветов. В парке среди липовых аллей была построена из ценного дерева лиственницы церковь без единого гвоздя.

Это имение позднее принадлежало известному среди Голицыных – князю Льву Сергеевичу, основоположнику русского виноделия в Крыму и промышленного производства высококачественных шампанских вин. Лев Сергеевич стал последним из князей Голицыных, владевшим имением в Дубровке. Говорили, что черноглазие в Дубровке появилось от Льва Сергеевича Голицына.

(В 2009 году вышла книга "Таврическая губерния". В ней отмечалось, что имя князя Льва Голицына незаслуженно замалчивалось в течение десятилетий.   

Неизвестно, до какого времени нельзя было писать о Голицыных, но в 1954 году вышла книга "Крымские вина", в которой Льву Сергеевичу отведено почетное место в развитии крымского виноделия.    

За два года до своей смерти моя мама, Раиса Емельяновна Тимакина, приехала ко мне в гости. Моя дочка Леночка стала расспрашивать свою бабушку про то, как она жила в Дубровке. Мама рассказывала неохотно, часто останавливалась и прерывала рассказ, а потом сказала: " А вы знаете, что мы с вами Голицыны?". Когда я услышала от нее о нашей связи с Голицыными, в беседу вмешалась я. Мама была абсолютно уверена в истинности того, что рассказала ей ее тетя Мария Урляпова. Тети категорически запретили ей рассказывать кому-нибудь об этом, так как они сильно пострадали.

А рассказала моей маме тетя Мария следующее: " Лев Сергеевич в молодости был сильно влюблен в купеческую дочь Екатерину, обладающую необыкновенной красотой.В то время Лев Сергеевич побывал в Дубровке после приезда из Франции. Он разговаривал, в основном, на французском языке и плохо говорил по-русски.

Екатерина отличалась статной фигурой, легкой походкой, была светловолосой, с косой ниже пояса, с нежными и благородными чертами лица, с большими голубыми глазами и добрым ненавязчивым взглядом под тенью густых ресниц. В нее влюблялись многие знатные персоны, но предпочтение она отдала Льву Сергеевичу. Ее отца жители Дубровки называли Сафроном по его фамилии Сафронов, а не по настоящему имени, которое моя мама не вспомнила. У дочери купца Сафрона родился сын Яков. Якова Сафронова считали внебрачным сыном князя Льва Сергеевича Голицына, что скрывалось в те времена и не осуждалось. Когда Яков вырос, женился, у него родились три дочери - Мария, Екатерина и Павла. Его дочери, как и сам Яков, были приближенными к княжеской семье.

Мария и Павла владели французским языком и знали еще несколько языков. Павла ездила во Францию вместе с семьей Голицыных, позднее вышла замуж за богатого мужчину и уехала с ним в Тифлис.

Мария управляла хозяйством усадьбы, была ключницей, главной экономкой. Екатерина тоже была хорошо образована. Она обучала грамоте детей в школе, которую Голицыны организовали в Дубровке для своих сельчан.

Князья старались, чтобы не было в селе безграмотных. Они обеспечивали теплой зимней одеждой и валенками детей из бедных семей, чтобы они могли ходить в школу.

Екатерина вышла замуж за моего деда Емельяна и была моей бабушкой. Она скончалась приблизительно в 1921 году, когда моей маме было 6 лет.

Фотографии из семейного альбома Тимакиной Раисы Емельяновны:

• Фото. Павла сидит в кресле. Рядом - дальняя родственница Голицыных.

  
  

Обратная сторона фотографии.

 

Фото. Племянница Павлы, дочь сестры мужа Павлы.

Глава 2

Мой дед, Емельян Григорьевич Луканин, родился в 1871 году. Он отличался крепким телосложением и высоким ростом. Голицын поручил ему в молодости построить маленький кирпичный завод, и Емельян был его владельцем. Скорее всего, он служил у Льва Сергеевича управляющим этого небольшого кирпичного завода. Завод находился в Дубровке на берегу реки Оки. Я помню развалины этого завода. Там была такая возвышенность, из которой для завода добывали глину. Это от нашего дома недалеко. При советской власти этот завод разрушили.

Из красного кирпича этого завода строили дома приближенным к Голицыным сельчанам. Неслучайно, в 30-е годы раскулачивали в первую очередь тех, кто имел кирпичные дома. В Дубровке Голицынский большой сад с липовыми аллеями и парк с реликтовыми растениями были огорожены высоким, примерно двухметровым, ограждением из красного кирпича с завода. Кирпич настолько был прочным, что сохранился не только в постройках домов, но и в ограждении сада до настоящего времени.

Моему деду Емельяну и другим приближенным к семье Голицыных князь Лев Сергеевич разрешил строительство больших домов с амбарами из красного кирпича, у остальных же сельчан дома были деревянными. В Дубровке кирпичные дома были построены не только у моего деда, но и у Ульянкиных, Ларюшкиных, Покалиных, Луниных, Катковых, Гришанкиных, Першуковых. Эти семьи обладали близкими или дальними друг другу родственными связями.

Среди всех окружающих селений Дубровка отличалась широкими улицами с большими добротными домами, хорошими земельными наделами до 30 соток и собственным хозяйством в каждой семье. У моего деда Емельяна был выстроен в Дубровке в Новом селе большой кирпичный дом с верандой размером примерно 12х12 метров, а рядом с домом стоял кирпичный амбар примерно 6х6 метров. В амбаре хранилась в сундуках зимняя одежда и разная домашняя утварь, в мешках – зерно, мука, а в погребе - бочки с соленой свининой, квашеной капустой, грибами, огурцами, помидорами, мочеными яблоками сорта Антоновки. Плоды этого сорта хранились также в свежем виде до самой весны. Их укладывали на пол амбара, хорошо укрывали соломой, а сверху – ветошью. Хозяйство деда было большое: лошадь, корова с телкой, овец с десяток, а иногда и больше десятка, свиноматка, два-три поросенка, которые выращивались на мясо и сало для семьи, а также куры, гуси, утки. У него было несколько коней и большая усадьба. Он содержал наемных работника и работницу, с которыми он рассчитывался золотыми монетами. Когда пожилой работник скончался, сидя на крыльце у Емельяна, то в руке он держал мешочек, туго набитый золотыми монетами. По-видимому, считал монеты перед кончиной. Несмотря на свой преклонный возраст, он был энергичным, крепким, жизнерадостным, любил детей Емельяна, так как своих у него не было.

Емельян Луканин был мастером высокого класса по бондарскому делу. Он мог из дерева сделать станок, делал очень красивые бочонки для засолки огурцов с декоративным оформлением.

Дед был в большом доверии у Голицына. Когда Голицын построил завод в Крыму шампанских вин, то Емельян поехал в Астрахань, и работал у Голицына на заводе, где делали винодельческую посуду, большие бочки высотой до двух метров. Такие бочки называли бутами. Лев Сергеевич Голицын назначил Емельяна Григорьевича Луканина управляющим столярного цеха по изготовлению дубовых бочек и бутов для вина. Из Дубровки Емельян с собой взял несколько человек. О дедушке на заводе отзывались очень хорошо: «Быстрый, шустрый, требовательный и справедливый». Он никого не давал в обиду. Рассказывали, что дед был очень энергичным, в любое время мог внезапно появиться у станка для проверки качества работы, проверял, чтобы правильно обрабатывали дерево. Столярные станки он зачастую не обходил вокруг, а перепрыгивал. В Астрахани он жил один, а семья была в Дубровке. В Дубровку к семье приезжал на тройке. Привозил для жены и детей красивую одежду, сладости и другие подарки.

По доверию князя Голицына мой дед не только работал управляющим столярного цеха, но и бывал несколько раз в Персии. Однажды из Персии он привез разноцветную красивую персидскую кошму - легкий мягкий ковер с кистями с узорами, как радуга, которая долгое время у нас хранилась как семейная реликвия. Позднее, когда дед Емельян приходил к нам в гости, по вечерам рассказывал, как он плыл на корабле в Персию, и какие события приключились с ним во время поездки. Мама спрашивала его: " А зачем ты ездил в Персию?". " По поручению Льва Сергеевича мы туда возили хорошие вина с Голицынского завода", - отвечал дедушка. В барском саду сохранился одичавший виноградник. Лев Сергеевич серьезно готовился к производству вина в Дубровской волости. Им был построен завод в Аделино и подготовлены большие подвалы для хранения вина.

Голицын с моим дедом рассчитывался золотыми монетами. Емельян всегда одевался хорошо. У него был светлый костюм в рубчик. Этот материал назывался вельвет, но он был по сравнению с современным вельветовым материалом более плотный и дорогостоящий.

В период раскулачивания половину дома и усадьбы у дедушки забрали и отдали слабоумной женщине, которая переболев сифилисом, была с проваленным носом, по прозвищу Курноска. Она носила красную косынку и на все село, подплясывая, орала: «Бога нет. Бога нет».

Дедушка тяжело переживал такую участь. Он не смог жить в своем доме рядом с сифилисной бабой и уехал к сыну Александру в Инякино, который работал там в училище по механизации и имел свое жилье.

Когда мне было лет семь, я ездила в гости к дяде Саше в Инякино. Он, приезжая к нам на грузовике, забирал меня и говорил, что его дочка Люба очень ждет меня. С Любочкой мы были почти ровесницы, она где-то всего на полгода была старше меня.

Дед Емельян подходил ко мне, обнимал и радостно восклицал: « Белоголовка приехала!», а мне все время хотелось подергать его за седую бороду.

Фото из семейного альбома Ляпиховой Антонины Александровны: Александр Емельянович Луканин, его жена Нина, Тоня Тимакина, Люба Луканина. Инякино.  

   

Со своими сестрами, Марией и Прасковьей, дедушка не общался и говорил, что они приемные.

Я хорошо помню, когда дедушка приезжал к нам в Дубровку из Инякина в гости. Моя мама Раиса с большой радостью его встречала, угощая приготовленным обедом с пирогами, которые у нее получались очень вкусными. Пообедав, дедушка вставал из-за стола, благодарил маму, потом гладил свою седую бороду, после чего говорил: «Пойду я, Рая, посмотрю, как содержатся владения князей Голицыных ».

Выходя из дома, поправляя картуз на голове и, сложив руки за спину, скрестив их на пояснице и выпрямившись, он шел вдоль села. А мы, провожая, смотрели ему вслед, любуясь его хорошей осанкой и красивой седой бородой. Он шел по Дубровке, заглядывая в каждый дом, а крестьяне по дороге шли и кланялись ему. Гулял он часа два-три, после чего приходил очень расстроенный и недовольный. Обращаясь к Рае, он говорил: «Ну, наливай! Плохо содержат усадьбу, загубили имение!» В глазах у него были слезы, так ему не нравилось то, что он видел в Дубровке. Рая наливала ему стопку, граненый стакан водки, и он залпом выпивал ее разом. Дед Емельян любил выпить. После этого он уходил к реке. Там он, сидя на берегу Оки, успокаивался, наверно, вспоминая все прожитые годы. Вернувшись спокойным, сетовал на то, что « жизнь его пролетела как вихрь». Прожил он 90 лет. Умер в Дубровке. Мама в это время лежала в больнице в Рязани. Нина Васильевна, жена Александра Луканина, временно жила в Дубровке и дед Емельян жил с ней. Тут же он и умер. 

Фотография из семейного альбома Тимакиной Раисы Емельяновны:

Фото. В центре Луканин Емельян Григорьевич, рядом его мать Мария Евстратьевна (Малухина). Стоят слева направо: жена Емельяна Григорьевича - Екатерина и его сестра Мария. Дети Емельяна: Григорий с гармошкой, Пелагея (Полечка), Прасковья. 1902 год.  

 

Примечание:  

1. Мария Евстратьевна (1847) - дочь Евстратия Николаевича Малухина и Феодосии Трифоновны Мезиной. 

2. Евстратий Николаевич, пасынок Алексея Семеновича Малухина.

Глава 3

Тетя Павла прожила в Тифлисе с мужем недолго, так как он заболел и скончался. После чего она вернулась в Дубровку и жила в доме Ларюшкиных. Этот дом в Дубровке считался одним из самых богатых. Был он большого размера, выстроен из красного кирпича, с красивым оформлением вокруг окон. Рядом с домом была большая усадьба. Находился дом в конце Нового села, перед оврагом. Однажды, в один из пасхальных дней, когда жители села навещают своих усопших, мы с мамой возвращались с кладбища домой. В то время мне было шесть или семь лет. Поднимаясь из оврага, почти рядом с домом Ларюшкиных, мама сказала: « Давай, дочка, навестим мою тетю". Когда мы зашли в дом, нас встретила пожилая, но красивая (как мне казалось) и добродушная женщина. Она была одета в шелковистую темного цвета в цветочек юбку, длинную, почти до пят, и белую, с кружевом, блузку. Угощала она нас чаем в красивых фарфоровых чашках с конфетами-подушечками и куличом. На столе стоял самовар, блестящий как золото, и крашеные пасхальные яйца. Эту женщину моя мама называла тетей Парашей (она же Павла). А вот почему она жила в доме Ларюшкиных, я не знаю. Возможно, этот дом принадлежал по наследству ее мужу или же его родственникам, так как после раскулачивания этот дом был разделен на две половины. В одной из них и встречала нас мамина тетя. У моей мамы были серьги в виде сердечек из червонного золота, с которыми она никогда не расставалась и носила их почти до самой кончины. Она говорила, что это подарок тети Параши, что они ей очень дороги, так как это память о ней. И еще моя мама говорила о том, что тетя Параша просила ее никому не рассказывать нашу родословную, шедшею от Голицыных, чтобы нас, детей, не постигла та тяжелейшая участь, которую она пережила в своей жизни. Она предостерегала мою маму хранить в тайне нашу родословную, за которую ей достались большие испытания. До конца жизни она носила клеймо арестантки и была реабилитирована посмертно. Спрашивается, за что получила такое наказание благородная, добродушная, и хорошо образованная женщина, которая с достоинством хранила родословную своих предков Голицыных, известных своей ценнейшей деятельностью и преданностью Отечеству.

(1. Информация о раскулачивании Креховой (Луканиной) Прасковьи Григорьевны, сестры Емельяна Григорьевича, в Книге памяти жертв политических репрессий Рязанской области. Том 4. Шиловский район:

« Крехова Прасковья Григорьевна, 1875 года рождения, уроженка села Дубровка, крестьянка-единоличница.

• Арестована 02.01.1930 г. Обвинялась по статье 58-10УК РСФСР. Постановлением следственного органа ОГПУ Московской области от 20.05. 30 г. Дело прекращено по нереабилитирующим основаниям. Реабилитирована Рязоблпрокуратурой по Закону РФ от 18.10.91 г.

  
  

• Арестована 10.03.31. г. Репрессирована 05.04.31 г. тройкой при ПП ОГПУ Московской области по ст.58-10 УК РСФСР к 5 годам высылки в Казахстан. Реабилитирована Рязоблпрокуратурой по Указу ПВС СССР от 16.01.89 г.

  
  

2. Информация о раскулачивании Луканина Дмитрия Петровича в Книге памяти жертв политических репрессий Рязанской области. Том 4. Шиловский район:

   
   

« Луканин Дмитрий Петрович, 1871 года рождения, уроженец села Дубровка, крестьянин-единоличник.

• Арестован 07.10.1931 г. Репрессирован 15.12.31 г. тройкой при ПП ОГПУ Московской области по ст.58-10 УК РСФСР к 3 годам высылки в Казахстан. Реабилитирован Рязоблпрокуратурой по Указу ПВС СССР от 16.01.89 г."

  
  

Луканин Дмитрий Петрович, четвероюродный брат Григория Васильевича Луканина, отца Емельяна Григорьевича. Их прадедушки, Севастьян Борисович и Ларион Борисович Луканины, были родными братьями).

3. Сводки ОГПУ за 1930 год из книги "Рязанская деревня в 1929-1930 гг.: Хроника головокружения. Документы и материалы.", М.,РОССПЭН, 1998

   
   

«Шиловский район. Есть случаи раскулачивания середняков. В с. Дубровка раскулачили гр-на Ларюшкина за то, что он когда-то был лакеем у князя Голицына. Население было очень недовольно этим. Зато остался нераскулаченным бывш. крупный торговец Луканин, который имел большие участки пашни и сенокоса, обрабатываемые многочисленной наемной рабочей силой. Его скрыли от раскулачивания будто бы его племянница — председатель с/совета Гурова и секретарь местной ячейки ВКП(б) Якушев.

Баптисты с. Дубровка Шиловского р-на Ульянкин, Брехова (Крехова?), Володихина, Покатана (Покалина?), Спирин и др. (всего 9 чел.) вели среди крестьянства широкую антиколхозную агитацию, используя для этого собрания, беседы, разговоры и т.д. Агитация велась под религиозным соусом, вроде: «Писание говорит, что колхозы — антихристово царство, если имеешь печать, то будут тебе оказывать всяческие привилегии, а если не имеешь, то нет тебе ничего» и т.д. (Пятеро агитаторов-баптистов арестованы, следствие ведется.)»

(По архивным данным, Ларюшкин Александр Никифорович, прибыл со своими детьми, Вячеславом и Зинаидой, в село Дубровки из Тульской губернии Епифанского уезда села Бучалки и был крестным отцом у сына псаломщика Дубровской церкви Сергея Георгиевича Щеголькова в 1918 году.Ларюшкин и до этого бывал в Дубровках./ ГАРО, Фонд 627, опись 281, дело 116).

Село Бучалки являлось имением князей Голицыных. Писатель Голицын Сергей Михайлович, родившись в селе Бучалки, подробно описал гонения и преследования, которым подверглись он сам и его отец, Михаил Владимирович, и его дед, московский губернатор, Голицын В.М.

В 1963 году в Дубровку приехал из Норильска Владимир Емельянович Дадонкин. Он купил часть дома, принадлежащую Ларюшкиным, для своей матери, Прасковьи Петровны. Мы часто ходили к ней в гости, как и она к нам. Мне запомнилась в доме Ларюшкиных голландская печь, облицованная белым кафелем. Больше Ларюшкины не приезжали в Дубровку.

Глава 4

В семье Емельяна было семеро детей: Прасковья, Григорий, Полина, Иван, Раиса (моя мама), Александр, Сергей. Старшая дочь Емельяна Григорьевича, Прасковья, вышла замуж за зажиточного мужчину-Ульянкина Емельяна Алексеевича. Они жили в большом кирпичном доме с большим амбаром (тоже из кирпича) и большой усадьбой. Этот дом принадлежал Ульянкиной Акулине Васильевне, до замужества Луканиной. матери Емельяна Алексеевича. Моя мама, когда рассказывала про Акулину, говорила, что Акулина проживала в Луканинском доме. А кому из Луканиных он принадлежал до Акулины, я не знаю.

У Прасковьи с Емельяном родились две дочери: Анна и Александра (Шура).

Шура в раннем возрасте, будучи девчонкой лет семнадцати, уехала в Москву, так как отношения с отчимом, вторым мужем Прасковьи, Григорием, у нее не сложились. Там она устроилась на работу в Кремлевскую больницу-санаторий. Сначала работала санитаркой, а позднее сестрой-хозяйкой. Ей приходилось общаться с Хрущевым, Брежневым, Косыгиным, Громыко и другими политическими деятелями нашей страны. Она очень хорошо отзывалась о Косыгине. По ее словам, он был прост в обращении и уважительно относился ко всему персоналу, много работал с документами, много писал и читал до поздней ночи. Однажды он попросил ее сварить ему картошку в «мундире», сказав, что надоели изысканные блюда, хочется вспомнить, как радовались такой картошке в трудные годы жизни. Когда Шура жила в Химках в двухкомнатной квартире, мы с мамой были у нее в 1964 году. Тогда я впервые ознакомилась с достопримечательностями Москвы. Мы были с Шурой на ВДНХ, Красной площади, в ГУМе и музеях. Позднее я несколько раз навещала ее, когда приезжала в Министерство сельского хозяйства в Орликовом переулке для участия на Пленуме Госкомиссии по утверждению сортов яблони; на ВДНХ – для проведения выставки наших сортов, за что получила серебряную медаль; на совещании в Институт садоводства в Бирюлево. Шура была очень отзывчива и радовалась моему приезду, восхищаясь моими успехами и подарками из яблок, груш и винограда. Раньше она часто летом приезжала в Дубровку к моим родителям, а позднее в Симферополь. Она рассказывала нам про своего сына, которого у нее отнял ее гражданский муж. Ее муж был из привилегированной семьи из высших эшелонов власти. Его заставили жениться на другой женщине, поэтому он не мог жениться на Шуре. Она судилась с ним, но все было безрезультатно. Муж ей приказал, чтобы она никогда не говорила сыну, что она его мать. Он объяснял ей, что Шура не может дать ему ничего, а он сыну даст хорошее образование и материальное обеспечение. Мальчик не будет нуждаться ни в чем, и Шура смирилась. Только через тридцать лет она узнала от знакомых мужа, что ее сын работает таксистом. Так она его никогда и не видела. Однажды, когда мы были проездом в Москве, нас с мамой встретили Шура и ее брат Владимир. Володя Ульянкин пригласил нас к себе. Тогда в моде был сервант-горка, и вот он-то мне и запомнился. Жена Володи, Майя, была очень рада, что они купили сервант – горку. Тогда я у Володи впервые увидела его сына Сергея. Он тогда был еще мальчишкой.

Григорий, сын Емельяна, рос красивым и шустрым мальчиком. У него были светло-русые кудрявые волосы и большие, почти черные глаза из-под густых черных бровей, за что его ласково называли «Зверок». Мама говорила, что ему черные глаза передались от Голицына Льва Сергеевича. Когда он подрос лет до семи-восьми, то очень любил кататься зимой на коньках. Однажды, когда лед на Оке был еще тонким, он с дружками-мальчишками убежал кататься по реке. И, как всегда, первым среди мальчишек стремительно разгонялся по льду, катаясь у берега, но в последний раз, расхрабрившись, решил прокатиться до середины реки. Однако лед не выдержал, и он провалился. Мальчишки, испугавшись и расплакавшись, прибежали домой, взахлеб рассказывая о случившемся, а когда родители с соседями прибежали на Оку, то мальчика на льду уже не было. Спасти Гришеньку-зверка не удалось.

Полина, дочь Емельяна, росла скромной и смышленой девочкой, любила читать сказки и легко заучивала стихи. Ее в семье все обожали, называли Полечкой, очень любили и даже баловали, ей разрешали все, что она хотела. Когда она выросла, то стала очень милой, с нежными чертами лица и светло-русой косой до пояса.

Раиса, дочь Емельяна, моя мама, росла с шестилетнего возраста с мачехой. В отличие от Екатерины, первой жены Емельяна, вторая его жена Татьяна, не отличалась добродушным характером и хорошим воспитанием. Раечка, так мою маму называла Екатерина, Татьяну невзлюбила и часто вредничала, убегая к тете Марии.

Тетя Мария сильно любила мою маму, обучая ее с раннего детства читать, писать, благородному поведению, хорошим манерам, а также рукоделию, шитью и вязанию. Эти усилия тети Марии не прошли даром, так как в школе моя мама была грамотнее и успешнее всех учеников. Я помню, как она помогала мне в пятом классе решать задачи по математике и в старших классах - задачи по физике, несмотря на то, что она всего окончила 4 класса. Она прекрасно во всем разбиралась, хотя школьная программа в мое время была другой. Раечка в детстве была очень шустрой и драчливой, дружила, в основном, с мальчишками, но в драке с которыми не давала в обиду не только себя, но и своего братика Александра. Взрослея, она становилась очень интересной, была худенькой, стройной, с большими серыми глазами и русыми густыми волосами, заплетенными в две косы до пояса.

Мою маму в молодости обожали многие парни: за ее веселый нрав и отзывчивость, за разностороннюю грамотность, так как мама много читала книг и хорошо знала историю, за ее красивый и сильный голос, за умение хорошо танцевать. Она была главной участницей самодеятельности в Дубровке, часто выступала на сцене клуба, созданного после революции во Дворце князей Голицыных. Ей многие предлагали замужество, но она полюбила заядлого танцора - виртуоза Сашку и стала его женой.

Фотографии из семейного альбома Тимакиной Раисы Емельяновны:

1. Тимакина Раиса Емельяновна. 1977 год. 

   
   

  

 

2. Тимакина Раиса Емельяновна со своей племянницей, Ульянкиной Александрой Емельяновной, в Дубровке. 

   
   

 

Глава 5

Я, Тимакина Антонина Александровна, родилась в семье Тимакиных Александра Яковлевича и Раисы Емельяновны в 1948 году в селе Дубровка Шиловского района Рязанской области. После женитьбы мои родители жили в доме дедушки Якова Федоровича Тимакина.

В Дубровке каждый дом имел свое название по имени первого владельца. Так, например, дом, где жила семья Тимакина Ивана Яковлевича, называли «дом Першуковых», несмотря на то, что его бывший владелец, Першуков Павел Васильевич, тесть дяди Вани, умер в 1938 году. И Зину Тимакину чаще называли Першуковой, чем Тимакиной. Наш же дом называли «Дом Сахоновых». Я не понимала почему, а мама мне объясняла так: « Раньше в этом доме жил человек по имени Савелий Сахонов. Потом здесь жили его дети, тоже Сахоновы». Только недавно я узнала, что этот дом был родовым «гнездом» Тимакиных.

(По архивным данным, Сафоний Савельев Тимакин имел трех сыновей: Тимофея, Якова и Николая, которых звали сыновья Сафоновы. После того, как Сафон Тимакин умер летом 1848 года во время страшной эпидемии холеры, унесшей многие жизни дубровчан, в этом доме остался жить Тимофей Сафонов со своей женой Акулиной Никитиной.

Тимофей Сафонов умер в середине марта 1855 года от горячки. Через три недели от горячки умер его старший брат Яков Сафонов, а еще через три недели умерла от горячки жена Якова Сафонова – Екатерина Антонова, дочь Антона Васильева Короткова. В 19 веке основными симптомами горячки считались: жар во всем теле, высокая температура, лихорадка. Причинами горячки могли быть: простуда, контакт с больным человеком или воспаление внутренних органов. Вдова Домника Федотовна Тимакина, дожив до глубокой старости, не заразившись холерой от своего мужа Сафона Савельева и горячкой, которая унесла жизни ее сыновей, умерла в марте 1860 года /ГАРО, фонд 627, опись 245, дела 210 и 241)

По рассказам моей мамы,  дом дедушки Якова был добротным, построенным из ценной дубовой древесины на высоком кирпичном фундаменте с просторными комнатами и большой верандой с выходом  на западную сторону к реке. С веранды можно было любоваться красивейшим закатом солнца, когда огромный красный шар опускался над горизонтом над Окой.  За домом была большая усадьба с огородом и садом, где росли плодовые деревья – яблони, терн, сливы, вишни и ягодные кустарники – смородина, малина, крыжовник. Рядом с домом был выстроен большой амбар из красного кирпича, покрытый железом, в погребе которого хранились овощи и бочки с солениями. Двор был обнесен деревянными стенами и покрыт сверху шифером.  Когда наложили налог на каждое плодовое дерево, дедушка, чтобы не платить налог, вырубил почти все деревья. А в период раскулачивания,  дедушка  дом полностью разобрал и  из бревен построил деревянный амбар, а кирпичный амбар перестроил в небольшой жилой дом с верандой, коридором и кладовкой. Дедушка разобрал большой дом преднамеренно, чтобы не досталось никому при раскулачивании какая-нибудь часть или половина исторического фамильного дома Тимакиных, в котором жили его предки.

(По метрическим данным:                          

Савелий Прокопьевич Тимакин, крестьянин господина Бестужева, проживал в Дубровках на Старом селе.

Савелий Прокопьев, крестьянин господина Бестужева в возрасте 16 лет и Екатерина Герасимова в возрасте 15 лет венчались  в январе 1782 года /ГАРО, Фонд 627, опись 245, дело  13

Брат Савелия, Семен Прокопьевич Тимакин, проживал также на Старом Селе и был сначала крестьянином Бестужева, потом Карпова, потом Голицына. Умер в Дубровках в 1857 году в возрасте 83 лет /ГАРО. Фонд 627, опись 245, дело 224

Сын Семена Прокопьевича Тимакина, Семен, родился в 1810 году/ГАРО, Фонд 627, опись 245, дело 47

Семен Семенович Тимакин, волостной судья в 1872 году/ ГАРО Фонд 349-1-3

Отец Савелия и Семена, Прокопий Тимофеев, крестьянин помещика корнета Степана Алексеевича Бестужева-Рюмина, вдовец, вторым браком, и девка  Евфимия Моисеевна Урляпова?, венчались в октябре 1766 года/ГАРО. Фонд 627, опись 245, дело 5.

По четвертой переписи населения у Пракофея Тимофеева, 51 год, первая жена умерла в 1765 году. От второй жены сыновья, рожденные после ревизии 1762 года Савелий 15 лет и Семен 7 лет.

В 1762 году Пракофей Тимофеев -32 года. У него жена - Праскева Максимова, 35 лет, старинная, того же села. У них дети: Андрей, 10 лет, дочери: Пелагея,8 лет, Авдотья -7 недель /РГАДА. 3 перепись населения.

В 1744 году Пракофей, 14 лет, сын умершего крестьянина князя Оболенского Кондратия Трофимова, жил в Дубровках/РГАДА, 2 перепись населения.

В 1719 году у Лариона Трофимова, 70 лет, крестьянина князя Нарышкина Алексея Ивановича,  есть брат Кондратий Трофимов. 42 лет/РГАДА, 1 перепись населения).

Последним владельцем этого дома из Тимакиных был мой отец, Александр Яковлевич.

Фото. Бывший дом Тимакина Александра Яковлевича. Дубровка. 2018 год.  

Мама, вспоминая про дедушку Яшу, рассказывала мне, что к нему часто приезжали из Рязани представители Советской власти и долго беседовали с ним, спрашивали, как живется крестьянам в селе при советской власти и что нужно сделать, чтобы обустроить жизнь села по советским законам. Одним словом, советовались с ним, как организовать советскую власть в Дубровке. С дедушкой Яшей все считались, так как он был очень рассудительный.

В семье дедушки Якова и бабушки Анны было четверо сыновей: Петр (1910), Иван (1911), Александр (1913), Владимир (1917). Дедушка и бабушка отличались от других сельчан хорошим воспитанием, были грамотные с добрым и спокойным характером. Их спокойный характер передался по наследству сыновьям, кроме Александра – моего папы.  

Другие братья моего папы - Петр и Владимир, по рассказам мамы, жили в предвоенный период в городе Одессе.

Летом они приезжали в Дубровку,  чтобы навестить родителей, считались первыми и модно одетыми парнями на деревне. Многим девчатам хотелось с ними вечером потанцевать в клубе и пообщаться. Мама рассказывала, что ей приходилось поутру отмывать их модные в то время белые наполовину парусиновые туфли и натирать их до блеска. Также  братья Тимкакины часто приходили к своему отцу Якову в гости в этих же парусиновых ботинках и  пока они беседовали с отцом и братом, мама начищала эти ботинки мелом. Братья были очень дружны между собой. Как-то мой отец поймал выхухоль. Из нее сшил шапку. Эту шапку он подарил на день рождения сыну своего старшего брата Петра, Николаю. В этот день 14 декабря 1939 года Николая в шапке сфотографировали на память. Это была его первая фотография. Александр Яковлевич был крестным отцом Николая Тимакина.

Также мама помнила тот день, когда летом 1942 года брат мужа, Петр Тимакин, вернулся из Рязанской больницы и пришел к ним. Мама сразу заметила, что у него высокая температура, так как он как бы весь горел. Он зашел к дедушке Якову и долго очень близко общался с ним. Из нашей семьи, кроме дедушки Якова, никто не заболел тифом.

Я хорошо помню только дядю Ваню, который жил со своей женой Марией в доме ее родителей на улице под названием Новое село. Дядя Ваня был, действительно, очень спокойным, сдержанным, никогда ни на кого не повышал голоса и не дерзил. В его семье было трое детей - Зинаида, Анатолий, Сергей. Зинаида, выйдя замуж, уехала в Астрахань. Анатолий со своей женой Руфиной проживал в Ростове-на-Дону, а Сергей в Нижнем Новгороде. Все они приходили к нам в гости, когда приезжали домой. Чаще всех в Дубровку приезжал Сергей, который любил охоту на дичь в весенний период. Помню. как они вместе с моим папой после охоты приносили диких уток или диких гусей, восхищения и радости от охоты у Сергея не было предела. Приезжал он в осенний период, помогал родителям выкопать картошку и ходил в лес по грибы.

В зимнее время мы с мамой частенько ходили к дяде Ване, смотрели по вечерам кино по телевизору, который им привез тогда Сергей из Рязани и установил его одним из первых в Дубровке. Когда мы приходили к ним, то тетя Маша - жена Ивана Яковлевича, обязательно ставила на стол самовар, угощая нас чаем с булочками или пирожками, а бабушка Фима-мама тети Марии с радостью нас встречала, приговаривая: " Вот что-то вы сегодня задержались. Мы вас уже заждались". Несмотря на трудные времена, наши семьи были всегда дружны, жили, выручая друг друга и помогая друг другу во всем, чем могли.

Фотография из семейного альбома Тимакина Александра Яковлевича.

Фото. Сидит Тимакин Владимир Яковлевич и рядом стоит Тимакин Петр Яковлевич. Одесса. Фото сделано до 1938 года, так как Владимира забрали в армию в 1938 году, откуда он уже не вернулся.  

В самом конце нашей улицы находился Горохов-колодец., в овраге перед барским садом.  Этот колодец всегда считался чистым и почти святым. Сруб стоял прямо на земле на родниках. Было видно, как они там бьют... бурульки песочные. Родники это и есть Горохов-колодец. Жалко, что там все так заросло, и вода из родника ушла. Колодец раньше был полный до краев, там било 7 родников.  В верхнем срубе было окошко вырублено и стоял желобок, чтобы вода сходила, а не переливалась через верх. 

Глава 6

В 1938 году у моих родителей родилась первая дочь, и назвали ее Тамара.

Еще до войны мои родители уехали в Рязань и работали там на военном заводе, отец - в стр. охране. Моя мама хорошо пела, у нее был сильный голос, папа плясал в самодеятельности. Их пригласили в Рязанский ансамбль танца и пляски, и они там участвовали.

Я только раз видела, как папа плясал. Это было в Акулове на свадьбе у Паниных. Несмотря на то, что у папы нога и рука были простреляны во время войны, на свадьбе его стали просить: «Ну, Сашка, ну, Сашка, спляши на пузе!». Отец стал плясать по кругу, и потом он как-то вошел в круг и перевернулся на животе. А мама красивым голосом исполняла старинные народные и современные песни. С их участием на свадьбе было очень весело, они создавали приятную и необычайно веселую свадебную обстановку.

Бабушка Анна Федотовна Тимакина жила с нами. Она была очень доброй. Она старалась меня всегда обнять, поцеловать в затылочек, приговаривая: « Блондиночка ты моя!». Когда мы, дети, хотели что-нибудь сорвать в огороде, она грозила прутиком: « Вот я вас», но никогда нас не ударяла. Рядом с домом росла береза, и этим березовым прутиком она нам и махала. Мама, вспоминая про нее, говорила мне: « Очень спокойная была, за все время совместной жизни с ней, мы ни разу не поссорились. Двадцать лет прожили вместе, и ни разу не одного грубого слова от нее я не услышала».

Когда бабушка Анна заболела, она лежала на кровати, мы подходили к ней, а она нас гладила по головке. Мама жалела ее, и хотя, в магазин редко привозили конфеты и сахар, мама покупала их для нее. « Мамаша, вот конфеты, только детям не давайте», бабушка прятала конфеты под подушку, а потом отдавала все конфеты нам.

Фото из семейного альбома Тимакиной В.П. Похороны Тимакиной Анны Федотовны. Дубровка. 1953 год. Предположительно третья слева Анна Николаевна Мезина (она всегда надевала платок поверх шапки),во втором ряду Петр и Рая Панины, дядя Саша Тимакин со своей женой Раисой, Валентина Петровна Дадонкина, справа дядя Ваня Тимакин со своей женой Марией.  

 

 

Бабушка Анна была грамотная. Как и дедушка Яков, она окончила четыре класса. князь Голицын открыл школу для детей и считал, что и все должны учиться. Голицыны бесплатно давали одежду и книжки тем детям, у которых их не было. Голицыны хотели, чтобы в селе не было ни одного бедного дома, поэтому князь бесплатно давал лес на строительство дома крестьянам.

Все дома в Дубровке были хорошо благоустроены. Улицы были широкие.

Моя мама очень хорошо пекла пироги и варила варенье. Этому ее научили тети Маша и Параша.

Тетя моей матери, я ее помню, угощала меня семечками, умерла в 1954 году. У тетей Маши и Паши не было детей, поэтому свой дом они завещали моей маме. Позже мама продала этот дом Лапиным. Тетя Маша была верующей. От нее маме достались старинные книги: " Избавление от греха", " Путешествие пилигрима" и большая Библия 1800 года на старославянском языке. Это была толстая книга в красивом переплете с металлическими заклепками. Мама много читала, читала Библию, несмотря на все запреты, так как верила в Бога. Библию она изучала как историческую книгу и всегда возмущалась, почему запретили изучать Библию, так как это часть нашей истории. Однажды, когда мама лежала в Тырновской больнице, врач этой больницы, Лев Иванович, попросил привезти ее к нему книгу « Избавление от греха». Он и его жена не были шиловскими врачами. Приезжие. Лев Иванович прочитал книгу, и, отдавая ее моей матери, сказал: « Это ценнейшая книга, и ее надо изучать». То есть для врача эта книга была как учебник. Книга была аллегорического направления.

Бабушка Мария, тетя моей мамы, жила на одной улице с нами, которая называлась Старым селом. По-видимому, эта улица была первой в Дубровке, изначально образованная князем Голицыным. Бабушка Маша жила в половине большого деревянного дома. Раньше, до раскулачивания, этот дом полностью принадлежал ей.

Когда тетю Машу Урляпову раскулачили, то отдали вторую половину ее дома человеку по имени Максим, который собирал налоги.

Фото. Раздельная запись хоз. № 224 от 13 октября 1930 года. 

Мы в детстве называли его «злым дядькой». Он не был дубровским, и своего дома у него не было. Носил он специальную фуражку, как у налоговиков и полевую кожаную сумку наперекрест, с тетрадкой и карандашом, в которую он записывал, кто сколько сдал. Максим был беспощадный и жестокий, такой настойчивый, что даже бедные люди и многодетные матери ему были нипочем. Я его помню, как он приходил к нам домой с какой- то женщиной и с этой сумкой. Мама выкладывала овечью шерсть, яйца, сало, домашнее масло, и они безменом взвешивали и записывали, сколько и чего сдано. Молоко сдавали молочнице и отвозили на завод. Это были 1952- 1953 годы. Как-то осенью Максим провалился под лед по грудь. Он просил, кричал дубровским мужикам, чтобы его спасли, но никто его не стал спасать. Так он и замерз. Все боялись, все понимали, что происходит в стране, считали налоговиков, как ставленников Сталина. У соседей Назаровых висел в доме большой портрет Сталина. В Дубровку тоже приезжали черные воронки, кого-то забирали, и больше этого человека никто не видел, забирали ни за что людей грамотных. Вскоре налоги отменили, и стало жить на селе полегче.

 

Глава 7

Когда началась война, папа ушел на фронт. Воевал он под Смоленском, был ранен в руку и ногу. Кроме этого у него были контузии. Его отправили в госпиталь. После госпитализации до конца войны он служил в охране на Рязанском железнодорожном вокзале, где охранялись вагоны, шедшие с танками на фронт.

Мама во время войны выполняла работу агронома и бригадира полеводческой бригады одновременно. Она была грамотной и способной, кроме этого ей в агрономической работе помогал мой дедушка Яков.  

Все работы выполнялись женщинами, да детьми-подростками, так как все мужчины были на фронте.

Мама иногда лежала в больнице с высоким давлением. Это было связано с ее работой. Ей давали задание – вспахать землю, а пахали тогда на лошадях. За соху становились мальчишки, оставшиеся в Дубровке. У мамы «сердце кровью обливалось», когда она это видела. Мальчишки считали себя взрослыми, считали себя за отцов, так как отцы их были на фронте. Мама отмеряла им расстояние – вспахать отсюда – досюда. А они ей говорят: «Дай папироску, тогда пропашем». Мама объясняла им, что курить детям нельзя. Но ответ был один: « А нам и тяжелые работы выполнять нельзя». А время было военное - попробуй не вырастить хлеб, спрос-то был какой, нужно было кормить воюющих солдат и жителей страны. И она за это отвечает. Вот и приходилось маме, с болью в сердце, выполнять их требования. Это все сказалось на нервной системе.

После окончания войны мои родители остались жить в Дубровке. Наступили голодные послевоенные годы. На полях и лугах все погибало из-за засухи, длившейся месяцами. Люди голодали, многие опухали от голода. Собирали в поле мерзлую картошку, рвали лебеду, крапиву и другие сорняки, для того, чтобы сварить из них суп, лишь бы продержаться и не умереть.

Папа работал на молочной ферме, заведовал МТФ. На нем была очень большая ответственность – сохранить все поголовье. Если бы он допустил падеж крупного рогатого скота, то ему бы грозила тюрьма. Но кормить коров было практически нечем, так как в зимний период рано закончилось сено и другие корма. Папа рассказывал, что он распорядился кормить коров соломой с добавлением сена и трухи от сена. Солому рубили, добавляли труху, все это запаривали, смешивали и отдавали на корм. Таким образом, не допустили падеж и сохранили все поголовье рогатого скота. Весной же стада стали пастись на лугах, которые после половодья были покрыты сочной зеленой травой.

Мама в то время работала бригадиром овощеводческой бригады, которая занималась выращиванием ранних огурцов и томатов. Рассаду для них выращивали в парниках, высаживая их потом в грунт на большие площади в барском саду, так называемые куртины, то есть участки между липовыми аллеями, где был создан хороший микроклимат. Бригада собирала большие урожаи ранних овощей, сдавала их в плодоовощное заготовительное предприятие, оттуда везли в Москву, Рязань и другие города. К маме в бригаду приезжали из многих районов на учебу по выращиванию ранних овощей в парниках и грунте.

Позднее в барском саду возродили пчельник для сбора липового меда, и мама заведовала им. Мама, вспоминая свое детство, рассказывала, что при Голицыных в барском саду росли персики. А внизу оврага был высажен розарий. Парк был расположен на возвышенности, а внизу находился овраг. Так как розы вымерзали зимой при сорокаградусных морозах, в овраге же сохранялась комфортная температура и влажность. При советской власти разрушили ограждение из кирпича и увезли в Инякино. В Голицынский сад стали загонять стада коров и овец, которые там съедали все кустарники и розы. Только на некоторых склонах парка кое-где сохранилась прежняя растительность. Когда зацветали сирень и жимолость, казало сь, что этот склон был, как в радуге: сирень белая, сиреневая, темно-красная. В парке также сохранились липы разных сортов.

Работа в пчельнике маме нравилась. По количеству собранного липового меда Дубровский пчельник был на первом месте в области, а пчеловоды получали грамоты. Для того чтобы работа была успешной, мои родители трудились от темна и до темна.

Когда в Приокской низменности (ее называли Мещерской) организовали Приокский заповедник, то папу пригласили в нем работать егерем, так как он хорошо знал местность и был заядлым охотником. По результативной охоте его знали в области все охотоведы. Среди всех самое большое количество волков, а их в послевоенное время была целая тьма, истреблялось охотником Тимакиным А.Я.

Папа был храбрым и мудрым охотником.  

Фото из семейного альбома Ляпиховой Антонины Александровны. Тимакин А.Я. на охоте. Дубровка. 

Ему однажды после войны пришлось спасать корову нашей соседки от голодных волков, которая собирая по дороге осыпавшееся сено из подводы и поедая его, ушла зимой за Оку. А там было место проживания большого количества волков. Чтобы спасти корову, мой отец запряг лошадь в сани, зарядил ружье и вместе с соседом рысью помчался за реку. Там стая волков уже напала на корову. Папа сказал соседу, чтобы он зажег факел из соломы, который отпугнет от них и от лошади стаю волков. Лошадь, пытаясь вырваться из упряжки, била копытами снег и ржала на всю округу. Сосед, еле удерживая поводья, с трудом зажег факел, а папа начал стрелять дуплетом в волков. Они отбежали от коровы, но продолжали крутиться вокруг нее. И когда папа, вторым дублетом выстрелив, убил вожака, волки убежали. Вот так спасли корову в голодное послевоенное время.

Я с детства запомнила такой случай. Мой папа пришел в три часа ночи от Гришанкиных, с которыми дружили мои родители и вместе отмечали Новый Год. Он взял ружье и собрался на охоту. Мама не отпускала его, убеждая его, что он в нетрезвом состоянии может заснуть в засидке и стать добычей волков. Кроме того, был мороз около -30 градусов, и можно было в засидке, землянке, в которой папа подкарауливал волков, просто замерзнуть. Но папа отвечал ей, что волки обязательно должны прийти к утру, так как они его уже обманывают несколько дней подряд. Он ходил раньше и ждал их с вечера, а они приходили утром и съедали всю приманку. Когда он ждал их утром, они приходили вечером. Папа взял ружье, заправил за пояс финку-нож, оставшийся с русско-финской войны, встал на лыжи и ушел. Мама из-за беспокойства за него, не могла заснуть, но отец вернулся через час и сказал: « Я убил двух волков, пойду с санками и заберу их». Привез на санках огромного волка – вожака, самца, у которого была голова как у большого теленка и самку. Утром мама попросила отца вывезти волков со двора, так как будут приходить охотники, чтобы удостовериться в том, что папа одним дуплетом убил сразу двух волков. Папа их вывез со двора, а самца, раненного из ружья и подрезанного финкой, подвесил на березу. Утром 1 января постепенно возле нашего дома стал собираться народ. Жители села подходили к волку и внимательно осматривали его. Потом пришли охотники, которые измеряли волка и изучали его рану. Папа рассказывал, что он не успел даже залезть в засидку, как увидел стаю волков, которая собралась на запах и остановилась недалеко от приманки из мяса овец, лежащей на снегу. Он затаился и направил ружье в сторону волков. Вскоре на разведку вышел вожак стаи. Он медленно, оглядываясь по сторонам, подошел к приманке и начал обнюхивать мясо. После этого он дал знак, что может подойти вождиха, жена вожака. Подошла волчица, понюхала мясо, и начала его есть. Только после этого к приманке стала приближаться вся стая. Папа выстрелил дуплетом в обоих волков. Они упали на снег, и стая в страхе разбежалась. Подождав немного и убедившись в том, что оба волка, не поднимаясь, лежат на снегу, папа вылез из засидки, вытащив на всякий случай финку и держа ее наготове. Финка – это такой нож, у которого при нажатии кнопочки выскакивает лезвие. Подойдя сначала к самке и пнув ее в зад, папа убедился, что она мертва. Но в этот момент перед ним, рыча, взвился раненый самец. Папе пришлось вонзить ему финкой в бок, после чего волк свалился на снег. Папа говорил, что за все годы охоты он никогда не испытывал такой страх, как в этот раз, когда перед ним рядом в одно мгновение оказалась огромная морда рычащего самца.

Выслушав его рассказ, охотники пошли к засидке, осматривая место ранения вожака, оставшееся примятым волчьим задом и кровь на снегу, где раненый вожак взвился перед охотником. Убедившись в правдивости рассказа, охотники снова пришли к нам в дом всей толпой, восхищались бесстрашием папы, долго еще обсуждали происшедшую охоту за рюмкой водки.Папа получил именное ружье за то, что убил за короткое время сразу четыре волка.

За убийство волков в то время охотникам выдавали белую муку. Папа, как вознаграждение, получил сразу два мешка муки первого сорта. Хватило всем, нам и родственникам, с которыми наша семья была дружна и всегда делилась. Помню, как к нам пришла тетя Маша – жена брата моего папы, Ивана Яковлевича Тимакина. Мама насыпала ей муку в ее матерчатую авоську, и когда она была до краев полная, тетя Маша заплакала от радости: « Это же нам теперь надолго хватит печь белые блины и пироги». Жизнь тогда была у всех тяжелая. Сначала война, потом восстановление страны после войны, платили за все налоги, а работали за «палочки», то есть за трудодни, за которые выдавали не деньги, а зерно от урожая или овощи. Вот и приходилось родителям хозяйство домашнее содержать.

Глава 8

Наша семья, конечно, не бедствовала, как другие. У нас было большое хозяйство – корова, пять-шесть барашков с ягнятами, поросенок на мясо и сало, куры до двадцати-тридцати штук, которые ежедневно несли яйца. Огород был до тридцати соток, на котором росли не только овощи, но и плодовые деревья, такие как яблони, сливы и вишни и кустарники: смородина, малина, крыжовник.

Папа и мама были тружениками и специалистами во многих сферах. Мой отец плел из белого прута большие корзины. В свободное от работы время он перестраивал дом своего отца Якова. Папа ездил на грузовой машине с Александром Луканиным в Рязань, в Москву, по Подмосковью и привозил оттуда кафель, трубы металлические для отопления и другие строительные материалы. В первую очередь он превратил кирпичный амбар в жилой дом, внутри обшив его тесом. Потом пристроил веранду. Сделал по всему дому отопление. Облицевал русскую печь белым кафелем. Со стороны второй комнаты была голландская печь с котлом, и ее тоже папа облицевал белым кафелем.

Мама была рукодельница высокого класса. Всем нам, трем дочерям, она подарила, как приданное, постельное белье из трех наборов. Один набор с вышивкой, второй набор с вязаными кружевами в центре пододеяльника, а третий набор с выбивкой и с задинкой к кровати. У нее были льняные занавески с маками на двери, на окнах и в зале. Мама сначала делала нитками набивку, а уже потом на ней вышивала маки, и маковые лепестки получались как бы вывернутые, как у настоящих цветов. На Пасху мама накрывала стол скатертью из темно- зеленого бархата с кистями по краям и переливающимися черным ирисом мелкими клеточками. Снизу был льняной материал, а в центре и по углам мама вышивала розы. Рисунки для вышивания она привозила от Шуры, своей племянницы, из Москвы. Вся Дубровка приходила смотреть на ее рукоделие.

Мой папа еще занимался выращиванием ранних огурцов и помидоров в парниках и теплице, которые он за «копейки» сдавал в «Плодовощ». Овощей хватало не только для семьи, но и для гостей, приезжавших в отпуск и на выходные дни из Москвы и Рязани.

« Ко мне все тридцать три племянника приезжают », - с гордостью говорила мама. Приезжая к тете Рае и дяде Сане в гости, они собирали для себя урожай огурцов, помидоров, ранней картошки и других овощей. Папа ловил рыбу, но когда приезжали гости, он шел к рыбакам, и они давали ему « царскую рыбу», стерлядь, пойманную в Оке. Весной папа ходил на охоту и возвращался с дичью. Для гостей не жалели яйца, сало и окорок, который папа закоптил в бане. Не отказывались они и от варенья и сыра, который моя мама приготавливала из коровьего молока по своему особому рецепту. Она делала сыр круглый, " в дырочку". У мамы была выбитая лакированная деревянная рюмочка для сыра. Это посудина очень старинная, вероятно, досталась нам от деда Емельяна. И в эту посудину мама закладывала массу, а на крышку накладывала груз. Потом головки сыра вытаскивала на салфетки и ставила на окно, на солнце, чтобы эти головки покрылись глянцевой корочкой. Сыр в виде головок хранился, « вызревая», на полках в погребе. На дно погреба укладывали глыбы вырубленного льда из Оки, которые держали холод почти все лето. Получался сыр очень вкусным, как говорили москвичи, что он лучше голландского.

В верхней части погреба подвешивали закопченное сало-бекон с прослойкой мяса и окорока. На дно погреба устанавливали бочонки с соленым салом, капустой, помидорами, огурцами, мочеными яблоками. У моих родителей было все для жизни. Но для этого им нужно было много трудиться. У них постоянно были гости, которых щедро угощали домашней пищей. Мама говорила: « Вот к нам приезжают и приходят в гости все тридцать три племянника и племянницы. Мы их встречаем, угощаем. А когда же они нас будут встречать?» Но занимаясь хозяйством и постоянной нелегкой работой в колхозе, родителям некогда было ездить по гостям. Вот и приходилось им только встречать всех, угощать и провожать.

У нас для вещей были большие сундуки. Там же хранились старинные фотографии и мамин большой металлический крест. От деда по материнской линии нам достался ковш и Тульский самовар с медалями. Самовар был знаковый. Медали выдавлены на самом самоваре в верхней части, и когда мы его начищали, он горел как золотой. В самовар входило целое ведро воды, поэтому он назывался ведерным и был рассчитан для большой семьи. Мы на улице ставили стол и устраивали чаепития.

Когда они пошли на пенсию, то содержать хозяйство в таком преклонном возрасте стало тяжело. Я уговорила их переехать к нам, дочерям, в Крым. Дом в Дубровке продали за 5000 рублей Московкиным. Мне кажется, что Московкины приходились нам какими-то дальними родственниками. Не знаю. Антонина Московкина - моя троюродная сестра. По-моему, она была двоюродной племянницей моего отца. Но может, я ошибаюсь. Первые годы родители жили то у Тамары в Симферополе, то у Лиды в Севастополе, то у нас в гарнизоне поселка Гвардейское. А когда я помогла им прописаться у Тамары, то они вскоре получили, выкупая потом, двухкомнатную кооперативную квартиру на проспекте Героев Сталинграда в Симферополе. После удачного обмена, родители стали жить в Севастополе в семье Лиды. Папа умер в марте, в несчастливый для Тимакиных месяц.

(Если посмотреть архивные записи, то Тимакины чаще умирали именно в этот месяц:

1. Тимакин Савелий Прокопьевич (умер в марте 1804)

   
   

2. Тимакин Тимофей Сафонович (умер в марте 1855)

   
   

3. Тимакин Матвей Тимофеевич (умер в марте 1916)

   
   

4. Тимакин Александр Яковлевич (умер в марте 1991)

   
   

5. Тимакин Николай Петрович (умер в марте 2003))

   
   

Когда мои  родители еще только переехали в Севастополь, к ним часто в гости приходил племянник моей мамы - Владимир Иванович Луканин со своей женой Таей из Акулова. Когда Владимир и Тая еще жили в Акулове, они часто в Дубровке навещали мать Владимира, Евдокию, ночевали у нее и иногда заходили к нам. Володя был слабохарактерный и очень уважительно относился ко всем, а Тая как бы взбрыкивала на него, если он что-то говорил на нее, неспокойная она была.  И у них были такие нелады,  и моя мама их мирила. Когда мама уже была здесь в Крыму, как-то в гости к ней приехала Шура Ульянкина из Химок и они втроем, моя мама, Лида и Шура, пошли к Володе в гости, а Володя был на работе. Моя мама очень нелестно рассказывала об этой встрече. Во-первых, Тая долго прихорашивалась, когда ей позвонили в дверь. Она  долго держала их на площадке, не впуская в квартиру, что они захотели уйти. Потом они зашли, посидели, побеседовали, и Тая даже чашку чая не поставила. "Хоть бы горсть винограда положила, а то ничего", - обиделась мама. "Сколько к нам приходила в гости в Дубровке, так мы ее встречали, накрывали стол, угощали, твой папа сразу садился на велосипед и ехал в магазин купить вина бутылку или чикушку", - так мне рассказывала мама. 

 Моя мама умерла в 2001 году.

Фотографии из архива Тимакина Александра Яковлевича: 

Тимакин Александр Яковлевич в последние годы своей жизни и Раиса Емельяновна. Симферополь. 1987 год.   

Тимакина Раиса Емельяновна. Симферополь. 1987  

Глава 9

Мое детство, вместе с моими сестрами Тамарой и Лидой, прошло в Дубровке.

Фото из семейного альбома Тимакиной В.П. Тимакины Тоня, Лида, Тамара, Раиса Емельяновна. Дубровка.    

Мое первое сильное впечатление было связано с таким эпизодом. Однажды я играла с мячом возле нашего дома и очень испугалась, когда увидела близко от себя самолет, идущий на посадку. Самолет снижался над нашим домом с диким ревом и сел почти напротив, немного не долетев до озера, которое было возле Оки. Сельчане сразу побежали к островку (так называли пространство поля между селом и рекой Окой), на котором приземлился самолет, посмотреть, не случилось ли что. В то время самолет был для всех в диковинку, тем более было интересно побывать рядом с ним. А я, испугавшись, убежала в дом и наблюдала происходящее из окна. Через некоторое время летчик в кожаной куртке шел прямо к нашему дому, где его встретила моя мама. Она с ним недолго о чем-то говорила, и он, заходя в дом, спросил: « Ну, где тут маленькая трусишка?». Подошел ко мне и, подняв меня выше головы, восхищался, как быстро я выросла. А потом подарил мне большой апельсин, объяснив мне, что это не мячик, его можно есть, он очень вкусный. Вот так я впервые увидела апельсин, а когда все собрались вместе, то мама разрезала его на дольки, и мы лакомились, с любопытством ощущая его удивительно прекрасный вкус.

Летчик, Владимир Сергеевич Пакалин (1925), приходился нам дальним родственником. Его отец, Сергей Егорович, был троюродным братом Емельяна Григорьевича Луканина, моего деда, по материнской линии.

Дети дяди Володи Пакалина, Лида и Сергей, приезжали в Дубровку в летний период. Лида дружила с моей сестрой, тоже Лидой, а мы с Сережей вместе играли в прятки. Старшие сестренки все время хотели убежать от нас, то на Оку, то еще куда-нибудь, а мы с Сергеем бегали за двумя Лидами, стараясь догнать их. Дом Пакалиных, построенный из кирпича, находился от нас в двухстах метрах.

Моя сестра, Тамара, была очень доброй, спокойного характера и удивительной выдержки. Я не помню того, чтобы она когда-нибудь повышала голос, рассердившись на кого-либо. Мама всегда говорила, что она копия бабушки Анны, похожа на нее не только внешностью, но и спокойным характером. Так как Тамара была старше нас, по вечерам она рассказывала нам то, что по возрасту, мы не могли знать с Лидой. Например, историю, как однажды к нам в Дубровку приехала из Иерусалима бабушка, которая там служила ключницей в православном храме. Она была из рода Тимакиных, так как приезжала к нам, а не к Луканиным. Она останавливалась в нашем доме и жила несколько дней. Мне кажется, что ее имя было Анастасия, дети ее называли бабушкой Настей. Мне известно то, что она нам, детям Александра Тимакина, приходилась прабабушкой. Я думаю, что Анастасия (1868) была женой дедушки моего папы, Федора Матвеевича (1865). Мама же рассказывала моей дочери, что сестра моего деда Емельяна, Александра Луканина, уехала в Палестину, так как тогда еще Израиля не было. Но этого я не знаю. Это, видимо, мама только моей дочери рассказала. Я думаю, что это могло быть, так как все наши предки были связаны с Голицыными. К Голицыным приезжали служить священники в храм, и возможно, с ними моя прабабушка уехала.  Я знаю только, что моя прабабушка служила в Израиле в храме. Из Дубровки ее забрал служитель этого храма, приезжавший к Голицыным на церковные праздники и проводивший службу в церкви, которая была построена в парке среди липовых аллей, недалеко от княжеского дворца. В то время, когда в Дубровку приезжала прабабушка, Тамаре было около десяти лет. Эта бабушка рассказывала детям, как однажды ее ослик «забрухтал» на улице Иерусалима, когда она шла отправлять посылку со сладостями в Дубровку. Ослик, бегая и резвясь по улице, пнул сзади бабушку мордашкой, она, споткнувшись о камушек, упала, уронив посылку, из которой выпали конфеты, печенье и другие сладости. Собрать все рассыпавшееся ослик бабушке не дал, отталкивая ее и поедая все сам. Тамара говорила, что дети слушали все рассказы с большим интересом и просили снова и снова рассказать бабушку, как ее ослик « забрухтал». Из Иерусалима бабушка присылала нам посылки со сладостями в металлических коробках в виде сундучка. Эти красивые сундучки я прекрасно помню. Они были выполнены из тонкого металла, размером примерно в длину 30-35 см, в ширину и в высоту до 20-25 см. Посредине крышки и сбоку наружу был, как бы выдавлен рисунок из роз с листьями, раскрашенными в алый и зеленый цвет, а внутри они были отшлифованы и блестели, словно зеркало. Мы, в детстве открывая их, смотрелись во внутреннюю часть крышек и видели свое отражение. В тех сундучках наша мама в то время хранила разные крупы, макароны, сахар. Присылала бабушка в подарок и красивые, тонкой работы, шерстяные платки с кистями. Платки были больших размеров, как наши русские, но только не было в них разноцветных рисунков российского типа. Они были темноватого оттенка (темно-синего, фиолетового, бордового) с выделкой в виде каймы по краям. Наша мама надевала их иногда в праздники, когда была прохладная погода. Таких платков в Дубровке ни у кого больше не было.

После семи лет я пошла учиться в школу. Здание школы было построено во времена Голицыных. Классы были светлыми и просторными, всего их было восемь, так как обучение было восьмилетнее. В школе был широкий и длинный коридор, при входе в него слева был зал, где занимались физкультурой и проводили праздничные мероприятия, а в конце коридора находилась учительская. За школой располагался пришкольный земельный участок, на котором все школьники учились на грядках выращивать разные овощные культуры, а в конце участка был заложен сад из плодовых пород.

В классе у нас была «компания», с которой я дружила. В нее входила Клава Герасева из Акулова, Вася Маскин, Ситников Валерий, сын учителей, и я. Клава была отличницей. И я была отличница. Моя первая учительница, Шушкина Мария Васильевна, (1911), очень гордилась мной. Когда она окончила педучилище, ее направили в Дубровку, где она вела первые классы. Мария Васильевна жила рядом со школой в кирпичном доме. Мои родители дружили с ней, также как и с семьей Гришанкина Василия Александровича, директора нашей школы, а также с заведующим почтой, Гришанкиным Кузьмой Ивановичем. Мы тоже у них часто собирались вместе. Мария Васильевна любила, чтобы к ней в праздники приходили в гости. Она говорила мне: « Тонечка, пожарь котлеты». Во время таких встреч мама пела песни: « По Муромской дорожке стояли три сосны», « Шумел камыш», « Хас - Булат удалой». Пела мама и современные песни, которые слышала по радио.

Однажды зимой, когда мне было десять лет, приблизительно в 1958 году, в два часа ночи нас разбудила соседка тетя Катя Рудакова. Она стучала в нашу дверь и кричала: « Проснитесь, наступил конец света!» Проснувшись, и глядя друг на друга, мы испугались. Наши лица, руки, разные предметы в доме, а также стены светились красным светом. Выбежав на улицу, мы увидели необычное явление. От земли к небу на северной стороне исходили три огромных столба, светящихся красным светом, а в самом низу на горизонте их также соединяло красное свечение. Это явление напоминало букву «Ш». Снег, покрывающий все пространство от села Дубровки и до горизонта, был алого цвета. Наш дом и другие дома, покрашенные белой известью, также светились красным. Это явление наблюдалось до самого рассвета. Помню, что в тот день дети из других деревень не пошли в школу, испугавшись происходящего явления. Что это было – нам до сих пор неизвестно.

( До войны Екатерина Степановна Рудакова (1894) проживала в Дубровке со своей матерью Ириной Афанасьевной (1871). 

По метрическим данным:

Степан Яковлевич Рудаков (1861) умер 2 ноября 1916 года от удара/ГАРО. Фонд 627, опись 281, дело 107.

В 18 веке в Дубровке проживали два брата Матвей и Игнат Рудаковы. У Игната Филатова Рудакова приемыш - Фрол Николаев. У Фрола Николаева Рудакова жена Аграфена Семеновна и сын Яков/ГАРО. Фонд 129).

В нашей школе учились не только Дубровские дети, но и дети из близлежащих сел – Акулова и Полтавки. Вместе со мной в одном и том же классе учился мой троюродный брат из Акулова – Панин Юра.

Он был симпатичный, с хорошей шевелюрой на голове и крепким телосложением. Многие девчонки были в него влюблены. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я пригласила на день рождения своих подружек и мальчишек-одноклассников к себе домой. Моя мама накрыла богатый стол с мясными и овощными блюдами и вкусными душистыми пирогами с малиной, вишней и черной смородиной. Пироги мама пекла из белой муки и, они у нее получались на славу с красивым оформлением и румяной корочкой. В тот день пришли все мальчишки и девчонки, которых я пригласила. Пришел и Юра из Акулова, несмотря на сильный мороз до – 25 градусов. Я была очень рада всем пришедшим, особенно, Юре. Все удивились, когда он зашел в дом, словно Дед Мороз, весь в снегу и в покрытой инеем шапке, образовавшемся от дыхания на морозе. А еще радостнее для меня был его подарок: большое розовое махровое полотенце и красивая открытка. В то время махровое полотенце было для нас большой редкостью. Все девчонки, которые пришли ко мне, рассматривали это полотенце и прижимали его к лицу, ощущая необыкновенную мягкость. День рождения удался на славу. Мы веселились до позднего вечера. Этот денно рождения и Юру, который появился, как Дед Мороз, вспоминали в школе очень долго.

Фото. Панин Юрий Петрович. Акулово.    

На нашей улице (Старом селе) в большом кирпичном доме жила семья Луниных – Ивана Андреевича и Клавдии Филипповны. Иван Андреевич Лунин приходился моему дедушке Якову двоюродным братом. Его мать, Евдокия Матвеевна Лунина (в девичестве Тимакина) проживала до войны в семье сына. У Ивана Андреевича Лунина было четверо детей: Александр, Владимир, Антонина и Нина. Александр работал в Дубровке фельдшером, он был очень грамотным, т.с. профессионалом в медицине. В селе его называли «Наш доктор». Фельдшерский пункт находился в здании за кладбищем, недалеко от церкви, при выезде в Акулово. Медицинскую помощь ему приходилось оказывать не только дубровчанам или акуловцам, но и жителям соседних деревень.

Владимир мне запомнился как заядлый охотник, который часто ходил с ружьем за спиной на охоту. Он был женат на Дадонкиной Валентине, которая приходилась мне троюродной сестрой, так как ее мать Вера Николаевна Дадонкина (в девичестве Панина) была двоюродной сестрой моего отца. И получалось, что Владимир Лунин приходился моему отцу троюродным братом, а его жена Валентина была дочерью его двоюродной сестры. Вера Николаевна и ее дочь, Тамара, жили в деревянном доме на Новом селе недалеко от магазина. Когда мы с мамой ходили в магазин, то частенько заходили к тете Вере, навещая ее. Она с радостью нас встречала, стараясь всегда напоить чаем или чем-нибудь угостить.Я дружила с сестрой Владимира – Антониной Луниной.

Фото из семейного альбома Тимакиной А.А. Тимакина Тоня и Лунина Тоня. Дубровка.    

 

А еще у меня была подруга – Нина Корнешова. Я с Ниной училась в одном классе и част о ходила к ней в гости. Однажды у нее в доме я встретилась с ее бабушкой Сашей Ваниной. Взгляд ее бабушки на меня был каким-то очень строгим, и я пожаловалась маме. Мама сказала мне: « Ты больше туда не ходи». В Дубровках тетя Саша считалась колдуньей, и, когда она умирала, ей, по-моему, пробивали потолок, но я точно, не помню. Слухи были,  что она творит не Божье дело. Мама рассказывала, что по нашей улице шли из клуба часов в 12 ночи парни и девчата. Было темно,  и вдруг они слышат,  что за ними кто-то хрюкает, как бы свинья.  Они повернулись к ней  и увидели,  что за ними действительно идет большая свинья. Они замахнулись на нее палкой, чтобы отогнать ее подальше.  Свинья приостановилась. Через некоторое время молодые люди снова увидели, что свинья опять за ними идет. Они хотели ее палкой ударить, думали, что это настоящая свинья, а она как бы растаяла, исчезла.  Так что превращения в нечеловеческое в Дубровке были.  

Рядом с нами, через два дома,  жила Ольга Ивановна Корнешова, двоюродная сестра тети Сани Ваниной. 

Она жила с дядей Федей. У них был сын Сергей, дочь Шура и дочь Валя, которая со мной дружила, и еще моложе ее Татьяна. Это их дети. И вот был такой случай. Каждый раз моя мама к вечеру встречала своих барашков из стада, когда они все шли домой. Мама протягивала им руку с кусочками хлеба, заманивала их,  и они заходили в ворота. Очень ручные были. А тут мама их зовет, а они даже хлеб у нее не берут и убегают. Она опять их зовет, барашки подошли к ней и  опять убежали к пруду и стоят, не заходят в ворота в дом. Мама поняла, что что-то здесь не так. Она начала смотреть по сторонам, а у ворот уложены крест-накрест много больших гусиных перьев, которыми раньше в старину писали. Ольга Ивановна держала гусей, и это из их крыльев. Мама отбросила перья. Выходит тетя Оля: «Ха-ха-ха", - смеется она над мамой. Мама ей сказала: " Что ты творишь, Ольга?  Ты делаешь зло, это же против Бога, тебя Бог накажет", но Ольга махнула рукой: " Не накажет" и пошла домой.  А барашки после этого подбежали к маме, съели у нее хлеб и зашли в ворота. А потом шли слухи, что  бабушка Саша передала ей все свое колдовство. И то, что моя старшая сестра Тамара заболела, Тамара на нее тоже грешила. Потому что Тамара была красивая, статная,  фигуристая до замужества, когда была еще девушкой.  И тетя Оля очень хотела, чтобы ее сын Сергей женился на Тамаре. А он Тамаре не нравился, и когда моя старшая сестра приехала в Дубровку и шла мимо тети Олиного дома,  тетя Оля вышла и стала как-то манипулировать руками. Тамара отвернулась от нее, но Ольга стала звать ее:" Тамара, ты что меня не видишь, проходишь  мимо и не здороваешься"? Ну, Тамара поздоровалась  и пошла дальше. Я все это рассказываю с Тамариных слов. Тамара сказала, что что-то нехорошее произошло между ними, потому что она на следующий день заболела. И Тамара после этого по больницам все время лежала, и мы ее никак не могли вылечить, и она рано скончалась. И Тамара все время говорила: " Я грешу на тетю Олю". Но доказать ничего нельзя, болезнь есть болезнь, отовсюду может прийти.

Глава 10

В кирпичном доме напротив школы жила бабушка по прозвищу Колдаиха. Я думаю, что ее так звали, потому что она колдовала. Может, ее фамилия была Назарова. Я уже рассказывала, что в первом доме от реки на Старом Селе жили Назаровы. Они были из Мордовии, приехали в Дубровку, немного пожили там, продали свой дом Покалиным и уехали. Вот Колдаиха реально помогала людям и, действительно, что-то умела. У нас был поросенок, которого мы выращивали на мясо и на сало. Особенность его заключалась в том, что он очень хорошо «дружил» с нашей коровой и даже спал вместе с ней рядом. К осени поросенок был уже довольно большой и как-то однажды он выбежал со двора за нашей коровой, ушел вместе с ней со стадом коров и пропал. В общем, вечером его хватились. Искали, искали, нигде не нашли. По всей Дубровке ходили - поросенка нет. И пришлось маме зайти к Колдаихе. Колдаиха сказала, что поросенка поранила какая-то корова и указала место, где находился поросенок: «Ищите в левой части леса, он раненый и может скончаться без помощи, поэтому ищите его скорей». В лесу в левой части. А у нас там был сосновый бор. И сразу родители мои догадались, что он с коровами ушел, так как коров там пасли. Папа с мамой пошли туда с фонарем, разыскали поросенка и каким-то образом принесли его домой. Он, действительно, был ранен.

Колдаиха имела какой-то дар. В нашей школе, но не в моем классе, училась девочка из Акулова. Колдаиха была ее бабушкой, и девочка часто после школы не шла домой, а оставалась ночевать у своей бабушки. Девочка была моложе меня года на два- три.

Мне запомнился такой случай. Тетя Параша Ульянкина, сестра моей матери, скончалась от сильного кровотечения из носа. Колдаиха жила рядом с ней в кирпичном доме. Когда Колдаиха узнала, что тетя Параша умерла, она с горечью сказала моей маме: « Ну почему же вы меня не позвали, я бы ее спасла».

Тетя Параша долго болела. Особенно, ее здоровье подорвал перенесенный ею стресс. Известно, что для сельских жителей корова была главной кормилицей. Особенно, это касается голодного времени после войны. У Параши во дворе был подпол, а сверху лежал деревянный настил. Настил давно сгнил, поменять его вовремя не смогли. И однажды корова, встав на этот настил, провалилась в подвал. Вытащить корову было невозможно, и семья Ульянкиных лишилась коровы. Чем детей кормить? Надо молоко, масло, творог. А коровы нет. И на этой нервной почве у Прасковьи случился стресс, у нее произошла потеря памяти. Многие думали, что это у нее помешательство, а это у нее было такое стрессовое состояние. Но ее потом подлечили, и она выздоровела. Она была очень добрая, нас всегда встречала, и выросли у нее все дети неглупые, все образованные.

Ее муж, Григорий Григорьевич, был работящий, собирал два урожая картошки в год. Одну картошку он сажал пораньше, другую попозже. Но очень уж он был экономный. Все время копил деньги. Все, что можно, он продавал: морковку, картошку и даже семечки. Торговать ходил он в Ерахтур пешком.

Мама рассказывала, что как-то он возвращался из Ерахтура и зашел к нам, так как дорога с Оки упирается в наш дом. Он вошел в дом, разулся, и тут мама увидела его голые отмороженные ноги. Он сел, так как уже не владел ногами. Мама стала растирать ему ступни сначала спиртом, потом одеколоном, чтобы его отмерзшие пальцы не отвалились. «За окном бушует метель, холод, мороз, а он по замерзшей реке, по льду, в резиновых сапогах и без носков», - с ужасом подумала мама и стала ругать его: «Ходишь в резиновых сапогах, как будто валенок нет. Что ты не можешь носки себе купить или Прасковья тебе носки не вяжет»? И тут Григорий признался, что никогда не надевает носки, так как он закаленный и сильный мужчина, что все носки, которые вяжет Прасковья, он продает и копейку к копейке складывает и накопил уже 40000 рублей.

Григорий Григорьевич Ульянкин был не местный, не дубровский. О том, что он был татарин из Касимова, рассказала нам жена его сына, Геннадия. Какое-то время Григорий Григорьевич жил с ними и показал им свое свидетельство о рождении. Об этом он всегда умалчивал, и никто из наших не знал, какая у него была настоящая фамилия. Он скрывал это. Он полагал, что советская власть в период своего становления будет преследовать его за принадлежность к татарской национальности, и сменил свою татарскую фамилию на фамилию жены, став Ульянкиным.

Когда Прасковья умерла, Григорий написал завещание: и дом и накопленные деньги он разделил на своих четверых детей поровну, а Шуру, дочь Прасковьи от первого мужа, он в завещание не включил. Тетя Шура была обижена, писала моей маме письма, в которых жаловалась на отчима. Ведь фактически дом принадлежал ее матери, а он ей никакую долю не выделил только потому, что она была для него не родной дочерью. Тетя Шура и так – то туда никогда не заходила, а всегда приезжала и останавливалась у нас. Мама ее успокаивала, что ты, мол, не переживай, квартира у тебя есть, а отчиму твоему - Бог судья. Мама считала Григория скупым и жадным.

В те времена многие уезжали из села работать в город. Все мои родные, двоюродные и троюродные братья и сестры, уехали, кто в Рязань, кто в Москву. Кто на юг, кто на север. Как говорила моя мама: « В Дубровке остаются только старики и бабки, а работать некому». Начался развал большого совхозного селения, бывшего имения князей Голицыных -Дубровки и других сел и деревень. Все сельское хозяйство пришло в упадок. По-видимому, неправильная была политика в отношении села.

Возможно, в то время нужно было поощрять частую собственность, создавая фермерские хозяйства, чтобы молодые жители села могли работать не только на государство, но и на себя. Нужно было заинтересовывать молодежь, чтобы она не убегала из села в город, создавая в сельской местности новую инфраструктуру. Однако время было упущено, и развал пошел по всей стране, который ощутим до сих пор.

Фотографии из семейного альбома Тимакиной А.А.:

Фото. Дубровка. 4 класс. Школьная фотография. В нижнем ряду слева второй Панин Юрий. Во втором ряду слева вторая Тимакина Антонина. Дубровка.    

 Школьная фотография. В нижнем ряду слева третий Панин Юрий. Во втором ряду слева вторая Тимакина Антонина. В центре директор школы - Гришанкин Василий Александрович. Дубровка.  

 

Глава 11

Моя сестра Тамара, окончив десять классов в Инякине, готовилась к поступлению в ВУЗ, который находился в Рязани. Однако поступить в ВУЗ ей не пришлось, так как в июне приехал в Дубровку Иван Дадонкин, который полюбив ее, уговорил выйти за него замуж. После свадьбы, которая была веселой, многолюдной (гуляли три дня), Тамара с Иваном уехали в Крым, в Симферополь. У них родился сын Сергей. Жили они дружно. Иван работал на заводе « Продмаш», заведовал слесарным цехом, где его ценили за большое количество рационализаторских предложений, внедренных на заводе, за его постоянство и многолетний труд, посвященный заводу.

Иван Емельянович Дадонкин родился в Дубровке в 1930 году в семье бондаря Емельяна Евдокимовича и Прасковьи Петровны. Свою трудовую деятельность Иван начал в колхозе, работая конюхом. В семье рассказывали, что у него была медаль « За доблестный труд» в тылу во время войны. У Ивана были братья: Владимир в Норильске, Василий жил на Севере, Петр в Москве, а сестра Шура в Симферополе. Владимир Емельянович Дадонкин , 1919 года рождения, воевал. На сайте « Память народа» о нем имеются ошибочные сведения, что он пропал без вести в августе 1941 года. 

Тамара работала на другом заводе - « Винмаш», сначала бухгалтером, потом старшим бухгалтером, а потом главным бухгалтером. Ее на заводе называли «Екатериной второй» за ее мудрость, красоту, лояльность и уважительность ко всем работникам завода. О ней отзывались очень хорошо, говорили, что она ко всем относится с добротой. Она могла всегда уладить возникающие конфликтные ситуации в спокойной и вежливой форме. Этот дар характера ей передан был, по-видимому, от бабушки Анны. Иван Емельянович умер в 1994 году, а Тамара в 1995 году.

Лида, окончив школу, уехала в Симферополь к Тамаре. Там она вышла замуж за Глотова Михаила и уехала с ним в Севастополь. Миша – талантливый художник-профессионал. Работая в художественном фонде, Миша не только писал картины, но и оформлял мозаикой, графикой, лепкой большие залы различных учреждений в Севастополе, таких как Институт южных морей, Дворец Кондратевского и других, выигрывая в конкурсах художников проекты этих объемных и удивительно красивых работ. А Лида всегда была его помощником, выполняя с ним эти проекты.

Фото. Картины Глотова М.М. в квартире Ляпиховой Антонины.2018 год. Симферополь.   

Еще в школе я дружила с Володей Ульянкиным, сыном Ивана Григорьевича. Он был старше меня на два года и очень хотел, чтобы я вышла за него замуж. Володя в то время был интересный парень и любил меня. Вместе с ним мы ходили в клуб и на танцы. В парке и в саду он назначал мне свидания, и мы гуляли по аллеям. После окончания с отличием восьмого класса, я уехала из Дубровки в Крым к своей сестре Тамаре, которая жила в Симферополе. Когда я приезжала из Симферополя в Дубровку, мы с Владимиром встречались и гуляли, просто так, дружили. Мать Володи очень  хотела,  чтобы ее сын женился на мне. Она говорила моей матери: «Если ваша Тонечка выйдет за моего Володю, то мы купим им квартиру в Рязани». А потом Владимир ушел в армию. Я долго переписывалась с ним из Симферополя, пока моя мама не написала мне из Дубровки, что кто-то от Володи родил ребенка. Я тогда уже встретила своего будущего мужа, и прекратила переписку с Ульянкиным.

В Симферополе я поступила учиться в техникум советской торговли и, окончив его, получила специальность товароведа. В то время эта специальность была очень престижной. Даже известный артист Аркадий Райкин, выступая, с юмором говорил: « Кто в первом ряду в театре сидит? Конечно, товаровед. А рядом кто? Прокурор». Однако товароведом поработать мне не пришлось. После окончания техникума я вышла замуж за Ивана Николаевича Ляпихова. Направление на работу после окончания техникума я получила на Южный берег Крыма, в Алушту, где проходила преддипломную практику. Там же в Алуште у нас состоялась свадьба в ресторане « Волна», который находился рядом с набережной у моря. Свадьба была молодежная, на нее собрались мои однокурсники, была и моя сестра Тамара с мужем. После свадьбы мы поехали в Дубровку. Иван там ходил в форме летчика, и когда он с мамой пошел на пчельник, а потом мы с ним пошли в кино, все смотрели только на нас, как это Антонина вышла замуж не за дубровского.

Фото из семейного альбома Тимакиной В.П. Ляпиховы Иван Николаевич и Антонина Александровна.   

После свадьбы мы уехали в Ачинск Красноярского края. В Ачинске мой муж получил направление из гарнизона в военное училище, которое он окончил экстерном (за один год четырехлетнее обучение). После окончания училища его там оставляли работать на капитанской должности, но я была против, так как еле-еле дождалась возвращения в Крым. Мы вернулись в Крым, в гарнизон Гвардейский, но уже не вдвоем, а втроем. В Ачинске, 28 апреля 1868 года, у нас родилась дочка Аленка.

Как-то через два года после этого, я с Леночкой, со своей уже двухлетней дочерью, приехала в Дубровку. А у Володи Ульянкина как раз в это время была свадьба. Он одно время  жил в Рязани и оттуда привез невесту.  Аня Пакалина, которая жила в первом доме от реки, в бывшем доме Назаровых, заходит за мной и говорит: «Тоня, пойдем,  посмотрим на свадьбу Ульянкина Володи». Я смутилась: « Да как-то неудобно. С тех пор, как мы расстались, я его больше не видела, тем более Леночка со мной». А Аня мне говорит: «Чего не удобно-то? Пойдем». И я согласилась. Все приглашенные на свадьбу сначала сидели за столом, потом вышли на улицу и начали петь и танцевать.  Моя Леночка, такая малюсенькая,  такая беленькая и красивая, тоже стала плясать с взрослыми. И тут вдруг выходит Володя со своей невестой на крыльцо,  увидел меня и назад ушел в дом. В то время он уже знал, что я замужем. Я тогда Анне говорю:  «Давай уйдем, видишь, что Володя ушел, заметив меня. Не дай Бог, какие неприятности будут». И мы пошли с ней.  От дома Ульянкиных дорога шла прямо в парк. А Леночка осталась с моей мамой на свадьбе. И потом мне мама рассказывает: «Когда вы с Аней ушли, смотрим, Володя выскочил из дома и побежал в овраг и куда-то дальше, а  куда неизвестно». А потом выяснилось, что он добежал до нашего дома, а дом был закрыт. Его дядя, брат его отца, дядя Володя Карасев, я не знаю, как его была настоящая фамилия, но  его звали «Карась», жил на Старом селе,  где жили тетя Маша и тетя Параша, но  чуть дальше к парку. У дяди Володи была жена,  сын, может, даже два сына. Когда мы еще дружили с Володей, то вместе провожали сына его дяди в армию. Так вот Володя прибежал к своему дяде и расплакался.  Он говорил: « Я не хочу на ней жениться, она мне не люба. Я все равно люблю Тонечку и хочу с ней увидеться". Но дядя Володя его уговорил вернуться на свадьбу, и свадьба продолжилась. Поэтому Володя женился не на любимой женщине, видимо, она его "окрутила", взяла в руки, и он с ней остался. Больше мы с ним никогда не встречались и не виделись.  Нет, правда, один раз он мне встретился, тогда, когда я с родителями шла ранней весной на Пасху на кладбище. Это было, наверно, в тот же год, перед тем, как ему жениться.  Но Володя не посмел остановиться, только поздоровался, и я думала, что мы потом встретимся  и поговорим. На кладбище мы посещали мою бабушку, мамину мать, Екатерину Яковлевну. На ее могиле, которая слева от входа, ближе к ограде,  была плита высечена и крест. На крест я повесила веночек, который я сделала сама. Когда я еще училась в школе,  я всегда делала всем веночки, тогда же не было места, где можно было бы купить цветы или венки, Я сама раскрашивала бумагу и делала цветы, а папа делал мне круглую основу из проволоки. Венки относили на Пасху и поминали, но не на первый день Пасхи, а на последний день Пасхи -  на Красную горку. Потом шли от входа налево и немного наискосок на могилы тети Маши, тети Павлы (Параши). Потом доходили до могилы Прасковьи Луканиной, сестры мамы. Предыдущие могилы были ближе к церкви. Все люди были похоронены в разных могилах. На каждой могиле был камень и высечено было имя, отчество, фамилия и даты рождения и захоронения.    

В Крыму я устроилась на должность заведующей хозяйством в опорный пункт НИИ микробиологии и одновременно подала документы для поступления в агроинститут. Я поступила в институт на плодфак и окончила его в 1976 году. После окончания института я перешла на работу в отдел селекции Крымской опытной станции садоводства на должность младшего научного сотрудника. Работа на опытной станции мне очень понравилась, хотя работать там было непросто и нелегко. Меня интересовало все новое в селекционной науке, но чтобы это освоить требовалась капитальная биологическая, генетическая, физиологическая и другая, более высокого уровня, подготовка. В связи с этим в 1980 году я поступила в аспирантуру Всесоюзного научно-исследовательского института растениеводства имени Н.И. Вавилова в Ленинграде и начала готовить кандидатскую диссертацию. Устроиться в Ленинграде в первое время помогла мне моя первая учительница Мария Васильевна Шушкина. Она к тому времени переехала из Дубровки в Питер, и у нее там была двухкомнатная кооперативная квартира. Я у нее жила дней десять, пока не устроилась в аспирантскую гостиницу в Саперном переулке.

До поступления в аспирантуру работать было сложно, но терпимо. А после поступления в НИИР и в период подготовки диссертации на Крымской опытной станции, где я работала, началась такая борьба со злопыхателями, с завистниками, блатниками, занимающих должности старших научных сотрудников, не имея для этого кандидатской степени и завершенных научных разработок, которую выдержать и не сломаться, не сдаться было почти невозможно. Доходило до того, что меня обвиняли в плагиате и незаконной публикации моей же научной работы, воровстве из сейфа Усова А.Г., заведующего отделом селекции, моих личных лабораторных журналов, в которых отражена была научная новизна моей же научной работы. Воровство из сейфа подтвердили своими подписями – председатель комиссии, доктор сельскохозяйственных наук А.Н. Татаринов и члены комиссии: парторг и Бабина Р.Д., работавшая в тот период в нашем отделе по селекции груши старшим научным сотрудником, не имея ни законченной аспирантуры, ни кандидатской степени. Дело в том, что Усов А.Г. был уже в преклонном возрасте и вопрос, кто станет вместо него заведующим отделом селекции, повис в воздухе. Бабина Р.Д сильно боялась, что меня могут поставить вместо Усова и своими лжесвидетельствами различного рода настраивала всех против меня. Дважды меня вызывали на комиссию, как преступницу. Для доказательства своей научной работы, которая была отражена в лабораторных журналах, я представила целый чемодан первичной документации, выполненных наблюдений на опытных участках, а Усов А.Г. ничего не представил, так как ему нечего было представлять. Вся научная работа, отраженная в журналах, была выполнена мною. Однако в заключении комиссии было указано, что факты воровства журналов из сейфа Усова А.Г. подтвердились. А вот чем и как – неизвестно. И когда меня вызвал для ознакомления с заключением к себе в кабинет А.Н. Татаринов, то мне пришлось наедине с ним поговорить серьезно. Подписав свое несогласие с заключением комиссии, мне довелось сказать ему следующее: « Уважаемый Анатолий Николаевич! Вы же являетесь доктором наук и прекрасно знаете цену первичной документации в научной работе и видели, кто на самом деле работал. Но подписали мне фактически приговор. С таким заключением теперь только в тюрьму садиться. Но я буду бороться, чтобы в тюрьму посадили тех, кто подписал этот приговор". После чего я встала и ушла, а Анатолий Николаевич остался в своем кабинете, не сказав мне ни слова. Позднее к нам на станцию приезжал следователь из Симферополя и предлагал мне составить исковое заявление, указав нашему парторгу на то, что они затеяли уголовное дело по воровству, в котором будут признаны виновными. Но судиться я не стала, понимая, что Усов А.Г. в своем пожилом возрасте был «пешкой» в руках Бабиной Р.Д и боялся, что его отправят на пенсию.

После моей беседы со следователем, был у него разговор с нашим директором, которому он внятно объяснил ситуацию уголовного дела. Директор вызвал «на ковер» членов комиссии вместе с Усовым А.Г., после чего все притихли.

Вот и приходилось мне вести борьбу во время моего нахождения в аспирантуре и после успешной защиты кандидатской диссертации «Хозяйственно-биологические особенности гибридных сеянцев яблони в условиях предгорного Крыма» в 1984 году.

Основной задачей опытной станции являлось создание и внедрение в сельскохозяйственное производство генетически совершенных сортов яблони, пригодных для интенсивных, ресурсосберегающих технологий возделывания сада. В 1985 году я начала новый этап синтетической селекции яблони на олигогенном уровне. Будучи потом заведующей лабораторией селекции, сортоизучения яблони и ягодных культур Опытной станции садоводства Крымского аграрного института УААН, я вела большую и плодотворную работу по созданию новых сортов яблони. Мне удалось самой и в соавторстве вывести 33 новых сорта яблонь, семь из которых включены в Госреестр.

Бабина Р.Д. тоже работала на опытной станции все эти годы и, присваивая чужие труды, продолжала занимать должность заведующей лабораторией селекции груши, а впоследствии зам. директора по науке. На месте опытных участков, где произрастали крымские сорта и перспективные гибриды, Бабина Р.Д. совместно с директором станции выращивали в течение двадцати лет ячмень и другие злаковые культуры с целью личной наживы, а не развития садоводческой науки, которая так необходима в Крыму. Ведь Крым является садоводческой зоной, которая должна развиваться, а не уничтожаться. Три года я судилась с Бабиной Р.Д., так как она присвоила мой 30-летний труд и напечатала все мои труды на украинском языке под своей фамилией.

Сейчас я уже на пенсии, но меня очень волнует судьба плодовых культур на опытной станции. Созданные крымскими селекционерами перспективные гибриды сейчас охвачены заразной карантинной болезнью – Эрвинией. А руководителями станции – Бабиной Р.Д. и директором - не принимается никаких радикальных мер по локализации и уничтожению этой заразной болезни. Вместо этого они умышленно утаивают очаг заражения, распространяя эту болезнь в регионы путем размножения и реализации зараженного посадочного материала плодово-ягодных культур. Я подала заявление в Следственный комитет Российской Федерации в Крыму после установления карантинной зоны в садах Крымсадстанции на площади 550 гектаров, куда вошли все опытные участки, а также введения карантинного фитосанитарного режима на площади 10600 га на землях Гвардейского поселения.

Когда был референдум о статусе Крыма в 2014 году, мы с мужем пошли голосовать, а потом напряженно ждали весь день результатов референдума. И когда объявили, что Крым теперь с Россией, мы с мужем обнялись и расплакались. «Наконец-то».

Примечание:

1. Дадонкин Емельян Евдокимович (1891), сын Евдокима Ивановича Дадонкина/ ГАРО. Фонд 627, опись 281, дело 6.

   
   

Фото. Ляпихова Антонина Александровна. Сайт Министерства образования.Фотографии из семейного альбома Ляпиховой А.А. 

 

Фото. Ляпихова А.А. на работе .  1983 год.  

Фото. Ляпихова А.А. на работе. 1998 год. 

   

2018 год.

Крестьянская родословная села Дубровка в воспоминаниях Ульянкина Сергея Владимировича

Глава 1

Мой отец, Ульянкин Владимир Григорьевич, родился в Дубровке в 1926 году, учился здесь, потом в армию призвался. Он был на фронте, уже во втором эшелоне, как говорится, в таких крупных боевых операциях не участвовал, только чуть-чуть захватил. Он дошел до Магдебурга, имел медаль «За боевые заслуги». Окончил войну в качестве сержанта. Связист.

(Ульянкин Владимир Григорьевич.

Гв. красноармеец, __.__.1926. Рязанская обл., Шиловский р-н, с. Дубровка. 

Наименование наград: 11.04.1945. Медаль " За боевые заслуги"

                             09.05.1945. Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» 

Наградной лист Ульянкина В.Г.

 

После фронта отец приехал к своей сестре Шуре в Химки. Смольянинова Александра Емельяновна – так звали его старшую сестру от первого брака матери.

 (Смольянинова (Ульянкина) Александра Емельяновна (1918), награждена Орденом Отечественной войны 2 степени.

/сайт Память народа /pamyat-naroda.ru

Про первого мужа матери отец практически ничего не рассказывал, кроме того, что он был интендантом и погиб в Гражданскую войну.

(В Дубровской волости желающих добровольно участвовать в Гражданской войне на стороне красных не было.  Отправляли насильно. Емельян Алексеевич Ульянкин вернулся с Первой Мировой войны с ранением.

«В Касимовский Уездный Военный Комиссариат (Отдел Мобилизационный)

Препровождаем Вам гр. Ульянкина Емельяна Алексеевича, бывшего младшего унтер-офицера, подлежащего явке в Касимове 6 марта 1919 года согласно телеграммы от 3 марта с\г за № 3718. Но по болезни не мог явиться в указанный срок. Удостоверение от врача о болезни было послано со списком граждан, подлежащих явке в город Касимов 6 марта из Дубровского Волостного Военного Комиссариата.  24 марта.

Ульянкин отправлен на службу, о чем сообщено 12 апреля с\г за № 440

Военный комиссар Егоркин Филипп Васильевич

Военный руководитель Якушов Илья Тимофеевич».

«Начальнику милиции 2 района Касимовского уезда.

По предписанию уездного Военного Комиссариата Волостной Совет просит Вас сегодня же арестовать ниже поименованных лиц:

Деревни Сергиевка – Тишакова Ивана Алексеевича,

Села Н-Наследничьего – Казанцева Сергея Васильевича,

Села Дубровок –Ломтева Акима Даниловича, Пылаева Ивана Кузьмича

И предоставить их в Волостной Совет, а из Волостного Совета со списком под конвоем отправить в город Касимов в распоряжение Уездного Военного Комиссариата.

Председатель Егоркин Ф.В.

За секретаря Урляпов Ф.И.

Старшему милиционеру Дубровской Волости

Немедленно отправить в Уездный Военный  Комиссариат означенных в переписке лиц и донести о последущем с возвращением сего 3 июня 1919 года».

«7 сентября 1919 года.

В Дубровский Волостной Военный Комиссариат.

Под Вашей ответственностью немедленно вышлите в Уездный Военный Комиссариат для отправки на службу председателя Дубровского сельского совета Потапа Мартиновича Лунина, не имеющего права на отсрочку призыва, как служившего в  артиллерии» /ГАРО, Фонд Р-2689, опись 1, дело 7).

"9 сентября 1919 года.

В Дубровский Волостной Военный Комиссариат.

С получением сего немедленно доставить при сопровождении в уездный комиссариат граждан деревни Акулова:

Саранцева Василия Ивановича

Молодцова Василия Федоровича

Земцова Степана Илларионовича

Лунина Матвея Васильевича, если последний унтер-офицер и если все четверо не пользуются освобождением по болезни"/ГАРО, Фонд Р-2689, опись 1, дело 8).

"По сведениям в деревне Акулове проживает брат председателя с просроченным отпуском. Примите меры. Военком Егоркин"

Глава 2

В Химках отец устроился на завод имени Лавочкина, который специализировался на запуске лунохода и конструировании ракет. Завод был связан с космической отраслью. Там в качестве механика он и проработал до пенсии. От завода он получил в Химках квартиру, женился, и с Шурой они встречались только в Дубровке. Тетя Шура приезжала в деревню и всегда останавливалась в доме Тимакиных, у Раисы Емельяновны. Она прожила долго, 85 лет. Детей своих не было у нее, только один приемный сын - Игорь. Его отец Смолянинов работал вместе с моим отцом в 20 отделе на заводе Лавочкина. Сейчас этот завод переименовали, и он по-другому называется.

Свою бабушку Прасковью Емельяновну я еще застал, так как маленьким меня отец привозил в деревню. Потом я приезжал в Дубровку на каникулы. Бабушка постоянно молилась и читала молитвенник. Она читала псалмы, так как была православная. Может быть, и в церковь ходила, в ту, которая в парке. Ее, по-моему, сожгли во время революции или гражданской войны. Вероятно, девичья фамилия моей бабушки была Луканина, так как на кладбище возле ее могилы стоит крест Луканину.

Фото. Дубровское кладбище. Могилы Прасковьи Емельяновны Ульянкиной и Ивана Емельяновича Луканина. 2018 год.  

 

Когда ее первый муж Ульянкин погиб, из Касимова пришел Григорий Григорьевич. Он касимовский, а как его настоящая фамилия была, это я уже не знаю. Он же взял фамилию бабушки. Григорий Григорьевич во время войны не воевал. Не знаю, почему, но он на фронте не был, это точно.

Информация из Книги Памяти жертв политических репрессий Рязанской области, том 4:

"УЛЬЯНКИН ГРИГОРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ

ГОД РОЖДЕНИЯ - 1900 г.р.

уроженец с. Дубровка, крестьянин-единоличник, арестован 02.01.30 г. Обвинялся по ст.58-10 УК РСФСР. Постановлением следственного органа ОГПУ Московской области от 20.05.30 г. дело прекращено по нереабилитирующим основаниям. Реабилитирован Рязоблпрокуратурой по Закону РФ от 18.10.91 г.".

В 30-е годы его не раскулачивали. Только однажды привлекли за то, что он был баптистом. За это его сутки продержали, а потом отпустили. В Касимове у него был брат, к которому он уехал в конце жизни. Григорий Григорьевич прожил 96 лет.

У моего отца были сестры: Шура, Таисия, Клара и брат Геннадий.

Геннадий жил в Боровске Калужской области. А Клара и Тая жили в Орехово-Зуевском районе рядом. Тая умерла раньше.В Ликино-Дулево Юдина Клара Григорьевна работала учительницей. А Ясинская Таисия Григорьевна жила в Дрезне. Я уходил в армию, долго служил, и у меня была потеряна с ними связь. Я служил не в России: 6 лет в Польше и 15 лет на Украине. Сейчас окончил службу и решил обосноваться в Дубровке. Уже здесь первую зиму перезимовал.

В Дубровке много Ульянкиных живет. Они не родственники, однофамильцы. Три или четыре дома в Дубровке принадлежат семьям Ульянкиных.

Мой отец, Владимир Григорьевич, умер в 1996 году.

Крестьянская родословная села Дубровка в воспоминаниях Леухиной Татьяны Рудольфовны

Я,  Леухина Татьяна Рудольфовна, никогда не была в Дубровке, но знаю, что там проживают мои родственники.
Сергей Васильевич Урляпов упоминает Максима Акимовича Урляпова.

Так вот, Максим Акимович Урляпов и моя прабабушка - Устинья Акимовна - родные брат с сестрой и урождённые Филимоновы. Отца звали Аким , а мать - Матрёна.   Не могу точно сказать по какой причине они разом лишились 
родителей , вроде бы из-за болезни. Знаю, что в семье было несколько детей, которых разобрали на воспитание родственники со стороны отца и матери.  Известны  только судьбы Максима и Устиньи, остальные приемные дети ,вроде как, умерли.

Устинья-старшая из детей, осталась жить в Лубоносе у родственников отца Филимоновых. Там и сегодня проживает Иван Филимонов, предки которого приютили девочку. Когда Устинья подросла, то уехала на заработки в Орехово-Зуево Московской области на мануфактуру Морозова, где вышла замуж за Афанасия Фомичева из Смоленской губернии. Им дали самую большую комнату в казарме от фабрики. 

Устинья родила много детей. До взрослого возраста дожили : Клавдия, Анатолий и Мария - моя бабушка по маме Татьяне. У Клавдии детей не было, Анатолий не был женат и погиб на войне в 42 году. 

За Максимом в Лубонос приехали две тетки- баптистки из Дубровки, поменяли ему фамилию на Урляпов и обратили в свою веру, хотя он был православным. Максим , как рассказывала мне бабушка, был в Дубровке председателем колхоза. Женился на Прасковье, и у них родилось четверо детей. А погиб по глупости, переживая за колхозных гусей, которые в ледоход оказались на реке и, спасая их, утонул. 

Прабабушка и бабушка мои  ездили к родственникам в Дубровку повидаться. Дали телеграмму с просьбой их встретить, указав лишь фамилию Урляповых, и встречать их пришло целое село , потому что Урляповых жило там много. Но приём тех, к кому ехали, оказался холодным, даже перекусить им не предложили, и они  уехали к Филимоновым в Лубонос. 

 

Фото Леухиной Т.Р. Приезд к родным в деревню Дубровка. Слева моя прабабушка - Устинья Акимовна Фомичева (урожденная Филимонова), Вера Максимовна Урляпова, Мария Афанасьевна Фомичева (дочь Устиньи Акимовны и моя бабушка), Екатерина Максимовна Урляпова и маленькая Таня Фомичева - моя мама. Вера и Катя - дочери Максима Акимовича Урляпова (урожденный как Филимонов), родного брата Устиньи. Они рано осиротели, и Максима взяли на воспитание 2  незамужние верующие тетушки и увезли в Дубровку, где и дали свою фамилию. 1949-1950 г.г./сайт Большой русский альбом.

   

Дети Максима Акимовича Урляпова: 
-Екатерина (ныне покойная), которая проживала в Казани. 
-Вера проживает в Кирове. 
- Владимир  (ныне покойный) проживал в Москве
-Николай живет в Рязани.

Тетки  Урляповы , которые усыновили Максима, родня ему по материнской линии.

Крестьянская родословная села Дубровка в воспоминаниях Луканиной Нины Алексеевны

Глава 1

Я родилась в 1950 году в Дубровке в Калтуке в маленьком домике своего дедушки, Ивана Васильевича Луканина (1887), и моей бабушки, Акулины Григорьевны (в девичестве Якушевой)  со Старого села.  Мать бабушки рано умерла, Акулину рано отдали замуж.

Фото из семейного альбома Луканиной Н.А. Луканины Иван Васильевич и Акулина Григорьевна.      

(По метрическим данным:

Акилина (1892), дочь Григория Филипповича Якушова  и Анастасии Алексеевны. Восприемники: деревни Акулова запасной рядовой Иван Алексеев Саранцев и села Дубровки крестьянская девица Мария Григорьева Якушова/ ГАРО, фонд 627, опись 281, дело 6

Анастасия (1848), дочь Алексея Васильевича Саранского из Акулова/ГАРО. Фонд 627, опись 245, дело 164.

Григорий Филиппович Якушов  (1852- сентябрь 1914 умер от старости в возрасте 68 лет), сын Филиппа Филипповича Якушева/ ГАРО. Фонд 627, опись 245. дело 196 и опись 281. дело 93). 

 

У бабушки была сестра, Аксинья, Ксения Григорьевна, которая вышла замуж за Петра Андреевича Панина из Акулова.

(У Петра Андреевича Панина и его законной жены Ксении Григорьевны в июле 1918 года родилась дочь Мария. Ее восприемники  - Иван Васильевич Луканин и из Акулова девица Александра Федоровна Панина/ГАРО. Фонд 627, опись 281, дело 116).

Аксинья уезжала в Астрахань. В Акулове жила ее дочь Евдокия Петровна, в замужестве Елкина. Мой отец, Алексей Иванович Луканин, называл мужа тети, дядей,  и на фотографии подписал: « Мой дядя Петр Андреевич Панин».

 

У бабушки была родственница – Ольга Ивановна Корнешова (Якушева), которая вышла замуж за Федора Павловича Корнешова. Я предполагаю, что отец Ольги, Иван Григорьевич Якушев, был братом моей бабушки. Но этого я не знаю. Может, он был от первой жены прадедушки. Не знаю.

 

Также у бабушки были родственницы на Старом селе – Якушевы: Александра и Клавдия, дочери Павла Тимофеевича Якушева. Клавдия (по прозвищу Королиха) вышла замуж за Лунина, я училась с ее дочкой вместе в одном классе.

 

У Анны Михайловны Пакалиной, бабушка была Наталья Тимофеевна Якушева, наша родственница.

 

В тридцатые годы раскулачивание нас не коснулось. Никого не раскулачивали.

Моя бабушка родилась в июне 1892 года и умерла в июне 1973 года.

 

У моего прадедушки, Василия Гавриловича Луканина, были дети: Иван (мой дед),  Михаил, который сначала со своей семьей жил на Поповке, а потом в Степакине, Мария жила в Баку в прислугах, Татьяна вышла  замуж за Андрея Григорьевича Ульянкина. Она жила в доме Ларюшкина, с ней же проживал  до конца жизни Василий Гаврилович. Дочь Татьяны Васильевны, Лида, жила в Москве и работала вахтером на Мосфильме. Еще одна дочь Василия Гавриловича, Евфимия, вышла замуж за Негодаева, уехала к детям на Дальний Восток, в Амурскую область, ст. Сред. Белая и жила там на улице Садовая 3. Летом приезжала в Дубровку.

 

Моя двоюродная сестра, Екатерина, дочь Александра Ивановича Луканина, жила в Москве и когда в перестройку институт, в котором она работала, закрылся, она стала служить при церкви. Она говорила, что есть имена, которые помогают роду Луканиных. Это Василий, Вячеслав, Вениамин. Они покровительствуют нашему роду, и им надо молиться.

  

Иван Васильевич Луканин работал на почте.  В коридоре у него стоял большой черный стол с ящичками. Когда я спросила у деда, откуда этот стол, он ответил: «С почты». Где в то время была почта, я не знаю, наверно в том здании, где была школа для девочек. 

Фото из семейного альбома Луканиной Н.А. Луканины Иван Васильевич и Акулина Григорьевна с детьми.    

                                           

(По метрическим данным, все Луканины, проживающие в Дубровке, родственники.

У крестьян княгини Дарьи Васильевны Голицыной Ефима Филиппова Луканина и Марфы Спиридоновой, 45 лет, старинная, того же села, были сыновья: Иван (1744), Борис (1748), Степан (1754). У Ивана Ефимова жена, Марфа Иванова, 20 лет, старинная, того же села Дубровок. /РГАДА, 3 перепись населения.

Ефим Филиппов умер в Дубровках в 1763 году, а Марфа Спиридонова в 1766 году/ГАРО. Фонд 627, опись 245.

У Бориса Ефимова Луканина (1748 -1813), крестьянина господина Голицына, были братья: Иван и Степан/ ГАРО. Фонд 627, опись 245, дело 50.

В феврале 1766 года Борис Ефимов женится на Наталье Ефимовне/ГАРО. Фонд 627, опись 245, дело 5. 

Их дети: Севастьян (ноябрь 1766)  и Ларион (март 1789) оставили потомство. Сын Севастьана, Нестор, дал в Дубровках линию Нестеркиных. У Лариона внук, Гавриил Петрович Луканин,  был отцом Василия Гавриловича Луканина (1867)/ГАРО. Фонд 627, опись 245, дела 20, 287, 5

У Ивана Ефимова был сын Игнат.  У Игната Иванова был сын Иосиф. У Иосифа Игнатовича были сыновья: Степан (1836) и Иван (1834). У Ивана Иосифовича была дочь - Ольга Ивановна (1863), которая вышла замуж за Петра Васильевича Самсонова. У Степана Иосифовича дочь Евдокия вышла замуж за Ивакина из Акулова.

Предположительно, что Андрей Степанович Луканин сын Степана Иосифовича, но метрика не сохранилась. От первого брака Андрея Степановича с Анисией Николаевной Молодцевой были дети: Александра Андреевна, вышла замуж за Ивана Петровича Самсонова; Анна Андреевна (1896), вышла замуж за Якова Алексеевича Якушова; Емельян Андреевич Луканин женился на Луниной Анне Алексеевне. Архивные записи не сохранились). 

Несмотря на то, что дед окончил только три класса, он был очень грамотный и хорошо знал математику. Он работал приемщиком у населения  овечьих и телячьих шкур, он их замерял, считал, сколько квадратных сантиметров, оценивал сколько это может стоить, а потом сдавал их в Шилово, получал там деньги и рассчитывался с населением. Это было в 60-е годы. У моей бабушки был только один класс образования, но она хорошо читала, писала и считала. Это такое обучение у Голицыных было.

Бабушка в детстве рассказывала мне про Голицыных. На Рождество они дарили детям подарки: детям богатых крестьян дарили пряники и конфеты, а детям бедных крестьян дарили отрез на платье или рубашку.

Однажды, когда мы шли с бабушкой мимо клуба (бывшего дома Голицыных), примерно в 1965 году, мы остановились возле него. Здание было покрашено белой краской, но в некоторых местах краска отвалилась, и оттуда проглядывали цветные пятна. Я спросила у бабушки:  «Что это»? Бабушка сказала, что Голицыны каждый год красили свой дом разным цветом, один год –  голубой краской, другой год -  зеленой, на следующий год -  розовой. В парке дорожки были посыпаны битым кирпичом. Сад был огорожен кирпичной стеной, также как и парк,  и Никольское кладбище. После революции стену у парка сразу разобрали, потому что она была сделана как бы ажурной, и ее легче было разбирать, чем в саду или на кладбище. Не так давно одну женщину хоронили на краю кладбища, к речке, там могил, вообще, не было, и копали могилу, и попали на кирпичный фундамент стены, кирпичи такие огромные, крепкие и все в земле, какой-то фундамент. А сколько было кирпичных домов в Дубровке построено при Голицыне! Потому что были 3 завода по производству кирпича в Дубровках и поблизости.  Богадельню при Голицыных строили, а может быть, и раньше. Жили там больные, старые, одинокие люди. Их кормили и содержали Голицыны.

(Дубровка — село Касимовского уезда Рязанской губернии, в 50 верстах от уездного города. Дворов 179, жителей 1544. 2 школы, 5 промышленных и торговых заведений. Из отхожих промыслов преобладающий — бондарный/ Энциклопедический словарь — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон. 1890—1907. Автор: Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон).

( На 1859 год в окрестностях Дубровок находились 2 небольших кирпичных заводика. По данным 1877 года в округе указано 2 дегтяных завода. На самый конец 19 начала 20 века в Дубровке из производств присутствует водяная мельница, кузница и молотилка. В Акулове на 1890 год была крупорушка и водяная мельница на реке Мильчус. Чуть позже была построена еще одна мельница на речке Средник. Рядом находилось смолокурное заведение и конный завод в Дубровках, построенный Голицыными в 1897 году.... В 1881 году князь Владимир Васильевич Голицын построил кирпичный завод в деревне Сергиевка. Завод производил 200 тысяч штук кирпича. Оборот в год составлял 2000 рублей. Работало на нем 4 рабочих.  Из торговых заведений в Дубровках на 1890 год имелись - винная казенная лавка, мелочная лавка и хлебный магазин. В Акулове - винная лавка. Ближайшие ярмарки были в селе Занино-Починки - весенняя 24 июня и осенняя -8 сентября, в селе Инякино в пятницу на десятой неделе после Пасхи, в селе Ижевском. Базары еженедельно проводились по воскресениям в Тырновой Слободе и Занино-Починках/ Кондрашов А.И. Материалы по истории села Дубровка).

(На 1 января 1930 года на территории бывшей Дубровской волости работает только одно предприятие - Аделинский винокуренный завод, в котором работает 15 рабочих и 1 служащий/ ГАРО. Фонд П2-1-117).

Глава 2

У моего дедушки были дети:

Александр (1911), Сергей (1913), Василий (1921), Алексей (1924), Павел (1929).

(По метрическим данным:

Александр (1911), сын Ивана Васильева Луканина и Акилины Григорьевой, крещен 22 июля в Дубровской церкви. Восприемники: Иван Григорьев Якушов и девица Евфимия Васильева Луканина /ГАРО. Фонд 627, опись 281).

Фото из семейного альбома Луканиной Н.А.:

Александр Иванович Луканин. На обратной стороне фотографии надпись " На память брату Алексею от брата Александра. Любимый брат. Шура. День ухода 20 августа 1942 года".  

На обратной стороне фотографии надпись: " На долгую память брату С... от сестры с подругами. 1938 год".  

Сергей Иванович Луканин. На обратной стороне фотографии надпись: " На долгую добрую память любимому брату Леше. В годы Отечественной войны. Исполнилось ... лет и 8 месяцев. Сызрань. Помни меня. С.И. Луканин. ....1943 года". 

 

Извещение о смерти Луканина Сергея Ивановича.  

На обратной стороне фотографии надпись: " Младший сержант. г. Казань. 1 лагерь (больш.зем.) 13 апреля 1943 года. В июле фронт под Орел". 

  Извещение о смерти Луканина Василия Ивановича.   

 Удостоверение за участие в героической обороне Ленинграда.  

 

Алексей Иванович Луканин.   

Глава 3 

Моя мама, Клавдия Афанасьевна Луканина (1925) (в девичестве Аксенова), работала акушеркой в богадельне. В 1950 году роддома в богадельне уже не было, и мама меня рожала в Тырново. Потом мама работала пять лет акушеркой в Наследничьем, а папа лесником. Потом родители вернулись в Дубровку и в 1957 году построили в Степакине на свободном пустом месте новый деревянный дом, так как кирпича уже нигде не было.  Мама работала в богадельне в медпункте. Там было 4 комнатки в том крыле, которое к Акулову. Я маленькая бегала туда на работу к маме. 

Фото из семейного альбома Луканиной Н.А. Луканины Алексей Иванович и Клавдия Афанасьевна.   

 

Родители мамы: Афанасий Яковлевич Аксенов (1885), бондарь, и Дарья Степановна Герасева (1888).

(По архивным данным: Афанасий Самсонович (Семенович) Аксенов (1809-1874) и Анна Герасимовна (1828?-1914) из Полтавки. Год повторного для обоих брака - февраль 1853 года. Поручители: Яков Сафонов Тимакин, Петр Наумов, Ларион Ильин Аксенов, а по невесте Петр Герасимов и Петр Карпеев/ГАРО. Фонд 627, опись 245, дела 46, 332, 202, опись 281, дело 93).

(По данным 10 ревизской сказки за 1858 год в Дубровках проживали:

Ларион Ильин Аксенов, умер в 1854 году, в последнюю ревизию ему было 55 лет.

Ларионов зять – Антон Васильев, 77 лет.

Антонов зять – Афанасий Семенов, 42 лет, его жена, Анна Герасимова, 29 лет.

У Афанасия от первой жены сыновья – Леонтий, умер в 1856 году и Яков,  10 лет.

Антона Васильева внук – Петр Наумов,  29 лет, его мать Арина Казьмина, его жена Евфимия Ильина.

Петров сын, Василий, 3 года, дочери: Екатерина, 5 лет и Мария, 4 месяца) /ГАРО. Фонд 129-54-45.    

Фото из семейного альбома Луканиной Н.А. Луканина Нина Алексеевна   

 

Крестьянская родословная села Дубровка в воспоминаниях Кондрашовой Натальи Александровны

                

Моя бабка – Мария Анисимовна Самохина (1898) из Илебников.

Фото из семейного альбома Кондрашовой Н.А. Мария Анисимовна Самохина.  

   

            

В семье ее родителей было человек 9 детей. В Илебниках в то время  жил один старый, но очень богатый мужик. Мать пугала их:  « Молитесь, молитесь, девчонки, а то вас за него замуж выдадут». И он на самом деле посватался  к Марии. И она вышла за него замж.  В первую брачную ночь она закрылась в сарае и не пустила к себе мужа. Отец отлупил ее и снова привел к мужу. Двоюродная сестра Марии жила в Москве в няньках и увезла ее в Москву.  Там они обратились к архимандриту,  и тот развенчал Марию с мужем (она получила от него разрешение), и Мария вернулась назад в деревню.

А здесь  «разведенка», родители деревенских ребят были против нее. А Мария была влюблена в Семена Кондрашова.  Семен сказал об этом своим родителям, они - против. Семен и Мария поехали на разработки в лес, построили домик в Дубровке на Поповке, последний слева, и стали вместе жить. Жили дружно, с удовольствием, ладком, бабка идет готовить, Семен в огород, все вместе делали.  Взаимопомощь с соседями – они им помогали, те им. На лесоразработках пилили лес, и одно дерево случайно упало на бабку. Ее отвезли в больницу, так как она стала плохо слышать. Врачи сказали, что она теперь не сможет забеременеть. А она забеременела и родила мою мать, Анну, 1 декабря 1922 года. 

Приезжают к Марии родители и отдают ей ее маленьких братика и сестру.  Дети стали жить с Марией. Сестра Катя доучилась до четвертого класса и говорит, что больше не хочет учиться, а хочет замуж. Выдали ее замуж,  и она уехала.  Муж ее был комиссар по имени Василий.  А перед тем, как им уехать, Василий говорит Семену Кондрашову: « Голод в деревне. Поедем в Ташкент за хлебом».  И они уехали. В Ташкенте они все купили, даже пиалы, гостинцы, подарки и сели на обратный поезд. В дороге Семен заболел, его сняли с поезда и положили в больницу.  Василий приехал в Дубровку и сказал бабке, в какой больнице лежит Семен. Бабка поехала, нашла больницу, приходит туда, а ей санитар говорит:  « Он Вас так ждал, и вот, как полчаса назад умер». Бабка вернулась в Дубровку.

А братик, Дмитрий Анисимович Самохин, остался у Марии и стал дальше учиться. Бабка ему блины пекла, лапти плела, из своей юбки штаны  шила. Окончил он семь классов и уехал в Питер учиться дальше. Поступил в институт по строительству мостов, в науку ушел. Женился на Анне из Москвы, у них родилась дочь Наташа. Во время войны у него была бронь, как у специалиста. Работал, месяцами не возвращаясь. А пришел домой и застал жену с кавалером. Дмитрий пошел в военкомат и говорит: « Хочу на фронт». Ушел, и в первую же неделю погиб, сам себе искал смерти.

После смерти Семена бабка познакомилась с пильщиком Герасимом. Раньше тут пильщики ходили,  которые дома строили, дрова заготовляли, за два дня могли дом построить, и вся деревня обращалась к ним.  Целая бригада пильщиков. Они хорошо зарабатывали, но тут же все деньги пропивали. Бригадир их, Герасим, посватался к бабке, деловой такой. А бабка Мария спрашивает у своей дочери Анны: « Он пьяница. Выходить мне за него замуж или нет»? А моей матери, Анне, тогда было 10 лет, и она говорит: « Пьяница проспится, а дурак – никогда». 

А у меня бабка была мужского характера. Она, если что, и влепит. И кулаки пойдут в дело. Она вышла замуж за Герасима Ивановича Щевьева. И так поставила, что все деньги, которые бригада, эта артель,  зарабатывала, отдавали ей.  Герасима стали звать Гараня. После того, как Гараня после пьянки проспится, бабка ему все деньги бригады отдавала.

(Староверческие общины сохраняли более патриархальный уклад жизни, что, несомненно, мешало навязыванию им новой идеологии.....В двадцатые годы из села Коровки были выселены на территорию Шиловского района семьи начетчика Щевьева и других. Именно так недалеко от разъезда Ушинский появилась деревня Красный Хутор. Жестким гонениям подвергался начетчик из села Дубровка Володихин.

/Электронный сайт Проза.ру  "История земли Шиловской" Александр Гаврилов).

И вот она с Гараней стала строить дом в конце Поповки. Гараня в овраге нашел ключ, стал расчищать его,  сделал родник. Так и стали его звать " Колодец Гарани". Моя мать очень боялась пьяных, и когда скажут ей, что Гараня пьяный идет, она в солому прячется. Один из бригады, такой гнусавый, что-то сказал пьяному Гаране, и бабка кинула в него поленом. Полено попало в косяк и оттуда по всей избе.

Гараня, бабка Мария с Анной приехали в Ленинград. Там Анна работала паспортисткой.

(Щевьев Герасим Иванович. Дата рождения:  __.__.1906. Место рождения:Рязанская обл., Сапожковский р-н, д. Коровка. Дата и место призыва: 07.04.1941 Куйбышевский РВК. Воинское звание: красноармеец. Военно-пересыльный пункт: 48 зсп 36 зсд. Выбытие из воинской части: Не ранее 05.08.1942. Дата и место призыва: Тихвинский РВК, Ленинградская обл., Тихвинский р-н. Прибыл в часть: 30.07.1942. Наименование награды: Орден Отечественной войны I степени. Дата документа: 06.05.1985/ Электронный сайт https://pamyat-naroda.ru)

                                                                                      

Была война.  К ним приходит Самохина Анна, Димина жена, со своей дочкой Наташей и говорит: « Анна, нас в эвакуацию посылают.  Ты – Анна и я - Анна. Возьми мою полуторагодовалую дочку и езжай вместо меня». А ее дочка выглядела как шестимесячная.   Еще Анна, Димина жена, сказала ей: « Если в доме человек умирает, то сразу об этом никому не говори, а его карточки можно использовать». И вот, моя будущая мать, Анна, с этой девочкой Наташей проехали Ладогу и сели в поезд. Тогда они узнали, что блокаду сняли. Анна с девочкой ехали из Ленинграда в Рязань целый месяц. Однажды Анна привязала к себе девочку и побежала за кипятком, а ей сказали, что какой-то состав отходит.  Она побежала и села не в тот поезд. Еле-еле они добрались до Шилова. В Шилове Анна осталась встречать бабку Марию, но не знала, на каком поезде она приедет. И она встречала все поезда. Девочка заболела и помирает. Они решила похоронить ее в Шилове, так как им на вокзале сказали, что в Дубровке  плохой председатель.  И Анна с матерью на телеге от Шилова добралась до Дубровки, до Поповки, пришла к своей соседке, Надежде Ивановне Хреновой.

Тетя Хренова положила Анну на печку и поила рассолом капусты, так как она болела цингой, и зубы у нее были туда-сюда. Тетя Надя вылечила ее. А бабку раздуло так, что ее положили на пол, на солому, и она лежит, как неживая. Ее уже хотели обмывать, вытащили чугун, бабка вздохнула.  Только уберут чугун, бабка опять лежит как неживая. И только через неделю она пришла в себя, полнота спала, на ноге шишка осталась. Постепенно бабка полностью оправилась и начала работать, да так, что если она пойдет косить, за ней ни один мужик не угонится.

Мой отец – Хацкевич Александр Андреевич из Москвы, точнее сказать, из Раздор. Я родилась в Дубровке,  и принимал меня Гараня.  Конечно, они хотели мальчика. Дед работал на лошади и подвозил трактористам солярку и воду в деревянной бочке.  Мне было года два или три, дед брал меня везде с собой, и я его звала папой.

Был март 1953 года. Бабка посадила меня на санки и повезла к Хреновой, а сама все время плачет. Я ее спрашиваю:"Что ты плачешь"?

"Ну, как же, Сталин умер. Что мы теперь будем делать, как жить без него"? У Хреновых был приемник, и все слушали сообщение о смерти Сталина. Нас, человек 5 детей, загнали на печку. Люди приходили со всей деревни со своими детьми. Все набивались в горницу, и им говорили: "Тише, тише". Радио в то время ни у кого не было. 

В детстве я ничего не ела. И вот бабка кричит фельдшеру: "Александр Иванович, идите, девка посинела". Он прописал мне капли, и бабка эти капли в горшок с молоком, и так я выжила. Еще он сказал, чтобы меня козьим молоком поили. Купили козу, я ее тащу за бороду, тут же ее доят,  и я пью это молоко. И у меня все прошло.

Напротив нашего дома, через дорогу была церковь. Она была белая, большая,  высокая, примерно, как та береза, которая сейчас растет на месте разрушенного храма.  Верхняя часть церкви под куполом была украшена цветной мозаикой. С обратной стороны церкви были кирпичные ступени. Мы забирались на них и рассматривали мозаику.

Фото. Рисунок Кондрашовой Н.А.  Так выглядела Дубровская церковь перед сносом.

    

(Карта Касимовского уезда 1794 года из атласа Тулаева

На карте обозначены одинаково красным и черным цветом  церкви в Дубровках, Салауре, Свинчусе, в первом, втором и третьем Бороках).

Карта Менде 1858 года. Здесь церкви во всей округе отмечены одинаково, хотя в Инякино и Наследничьем  уже были каменные храмы,а в Копаново  и Свинчусе - деревянные. 

Фото из Касимовского краеведческого музея. План церкви с. Дубровка. 15 сентября 1886 года. Архитектор Садовников Н.П. (бумага, тушь).

 

(Садовников Николай Петрович, архитектор Доходного дома в Санкт-Петербурге/https://www.citywalls.ru/

Петр Семенович Садовников (1796—1877) — российский архитектор, академик архитектуры Императорской Академии художеств.

Происходил из крестьян. До 1830 года состоял в крепостной зависимости у княгини Н.П. Голицыной /https://ru.wikipedia.org/wiki. 

Голицына Наталья Петровна, бабушка Голицыной Аделаиды Павловны, владелицы Дубровского имения).

Как-то вышли мы на улицу, смотрим, народ собрался. Мы подошли, прислушались. Обсуждали, как церковь  так свалить, чтобы камень не повредить. Для коровника кирпич был нужен. Мы сразу же ушли к тете Хреновой.  Не знаю, может быть, взрывали церковь, долго разбивали, и верх слетел. У деревенских детей мало было развлечений, и нам разрешили выбирать цветные стеклышки из крошки разбившейся мозаики. 

Поповка в 1955 году выглядела так:

Дорога из Акулова в Дубровку. Слева первый дом от Акулова наш. Во втором доме жила учительница, Елизавета Филипповна Егоркина (1902), с матерью, Егоркиной Анной Ивановной (1872). Елизавета Филипповна жаловалась, что Гараня насыпал ей сажу в трубу. А когда "Лизепа", так мы ее звали, покупала отрез, то вырезала горловину, и носила как платье. Ее мать, вообще, никогда не выходила из дома. Пола у них не была, просто земля, и мать там умирала. 

(Выписка из протокола 26 общего собрания членов Инякинской сельячейки от 14 декабря 1924 года.

Слушали:  заявление учительницы Егоркиной Елизаветы Филипповны в РКП(б).

Постановили: Принять Егоркину в кандидаты РКП (б) на общих основаниях.

Секретарь Инякинской сельячейки:  Чебурков М. /ГАРО. Фонд П-292-1-7).

                                                                              

За их домом была яма. За ямой жила Винокуриха. Дальше шел кирпичный дом. Его разобрали на кирпичи и на что-то еще. Следующий дом дяди Леши. Потом вторая яма, на этом месте раньше было два дома. Потом дом Лебедевой Нины, жены Лебедева Алексея Павловича. За их домом - Хреновы. Раньше там жили попы. Надежда Ивановна прислуживала им, а когда их стали гнать, из дома всей семьей вышвырнули, а тетю Надю заселили,  и она вселилась в их дом. Еще когда в 30-е годы братию церковную выгнали, то одежда, иконы, кадила, утварь и причиндалы церковные  их осталась в храме. Курноска, которая ни во что не верила, только в партию, зашла в церковь, надела рясу и говорит: "Целуйте мне руку.  Я поп ваш, отец и мать родная". И так в рясе прошлась от церкви до оврага, и ей сказали, что Бог ее накажет. 

За Хреновыми жила одинокая Катя Хрычка. Ее так звали, потому что она разговаривала, как хрычала. 

Справа от дороги первый дом от Акулова принадлежал Кротковым. Потом яма, на месте который построились Мишины. Следующий дом Лизы Пылаевой (Канаихи), потом дом перед богадельней, в котором жил Игнат Кузьмич Кондрашов (1898). С ним проживала его жена Дарья Никифоровна (1898) и два сына. Его брат, Егор Кузьмич, женился на Клавдии Негодаевой. Кондрашовы жили около богадельни.

(По метрическим данным, Кондрашовы относились к линии Нестеркиных. Их прадед - Нестор Севастьянович Луканин. Их бабушка, Анна Нестеровна Луканина, вышла замуж в 1849 году за Лукашина Иосифа Никифоровича. Их мама - Агриппина Иосифовна Лукашина вышла замуж за Кузьму Исаевича Кондрашова из Шацкого уезда, села Ункасова/ГАРО. Фонд 627, дело 245, дело 168). 

От богадельни до Кондрашовых и чуть дальше была кирпичная стена.  Мы залезали на нее, чтобы увидеть все сверху. Интересно. Из дома мы могли видеть Акулово. Стены на кладбище при мне уже не было, там коровы ходили.

Фото из семейного альбома Кондрашовой Н.А. Мария Анисимовна Щевьева и ее дочь Анна Семеновна Кондрашова на Дубровском кладбище. 10 августа 196? год.     

В овраге перед кладбищем собиралась акуловская молодежь, мальчишки, которые пугали нас. Мы ходили через кладбище, так как забора не было. В здании, где были ясли-сад, была столовая. В яслях работала дочка Курноски, Зина Ларина. Зина родилась без отца. Сын Зины  болел и умер от диабета. Зина просила у всех деньги на лечение сына. Целый год она рыдала после смерти сына, стоя у калитки. Судьба Зины печальна. Нашлась какая-то ее двоюродная сестра Валентина из Казахстана и приехала в Дубровку. Зина пообещала подписать на нее полдома, если та останется жить до осени. Выпал снег. Зина начала из себя строить, что у нее украли деньги. Валентина, узнав об этом, прибежала в магазин, вызвала такси, и с одной сумкой уехала, оставив ключи в магазине.  Но у Зины нашлись еще родственники во Владимирской области. Саша решил ее забрать туда. Перед отъездом Зина сказала Вале Хреновой, что никто не будет жить в ее доме. Она заговор знает. Зину увезли во Владимирскую область, и она там начала издеваться над Сашиной женой. Был скандал, и через год Зина умерла. Стали продавать ее часть кирпичного дома. Дом сгорел. И сейчас 60 соток и обгоревший дом вот уже много лет не могут продать.

Бабка умерла в декабре. Пошла за Середник на луга собрать вязанку сена со своего стога. Раньше стога делали, а зимой уже по снегу ходили и брали. Была плохая погода, она слышала плохо. На берегу Средника кусты, и она провалилась в этом месте. Охапка сена на нее сверху, и из-за этого течение ее вынести не может, и сама она не может вылезти. Дед Гараня пообедал, а про бабку подумал, что она к Наде Хреновой ушла. Он повесил замок на дверь и ушел. Вечером приходит, замок висит. В магазине бабки тоже нет. Он пошел к Хренову, а дядя Гавриил Хренов видел ее на речке. Это было 14 декабря, снега не было. Гараня пошел в сельсовет и объявил, что пропал человек. Стали бабку искать, пошли на речку. А Ванек Егоров - табунщик боится мертвецов. "Дядя Гараня, - спрашивает он, - какая варежка у бабушки Маши была"? Спросил и замолк. Ванька бугром за вязанку потянул и она как свечка выскочила. Бабка при жизни запасливая была. Мальчишки все время говорили:" Пойдем к Гаране. У него мешки с головками сахара стоят".  Хозяйство бабка оставила большое, сам Гараня гармонист, а замуж за него никто не идет. Вот пришел он к Нине Ивановне (Герасевой) Щербаковой, он у нее дочку крестил. Нина Ивановна пришла в телогрейке и говорит, что согласна.  Весной они расписались. 

Первый класс я окончила в Дубровке, а потом меня забрала мать в Москву.

Фото из семейного альбома Кондрашовой Н.А. Мария Анисимовна (Онисимовна) Щевьева, ее дочь Анна Семеновна Хацкевич, ее внучка Наташа, ее зять Хацкевич Александр Андреевич. 2 января 1957 года.