"Огромное большинство русского народа, которое, которое, сидя в деревнях и городах, продолжает в поте лица смиренно трудиться над своим делом и больше прежнего переполняет святые храмы, говеет и жертвует на Церковь и на бедных, - оно по-прежнему носит в своих сердцах высокие заветы Христовы, по-прежнему оно вовсе не похоже на современных европейцев: оно отличается от них неслыханной среди них откровенностью, искренностью, доверчивостью, отсутствием гордыни и незлобием; оно благодушно принимает обличения, быстро умиляется сердцем и отзывчиво на мольбу...

Геройство духа, понятие о жизни как о подвиге, хранится только в Церкви, а так как оно в большинстве ее сынов хранится и до настоящих дней, то торжество Православия совершается сегодня вполне законно, как торжество Христовой правды на земле; и оно будет совершаться с тем же восторженным прославлением Пастыреначальника душ наших, как в прошедшие годы, когда Церковь именовалась торжествующей». Но проповедник в то же время не закрывал своих проницательных глаз и на иную, более страшную перспективу, которая может ждать Россию. "Да!», - продолжал архипастырь, - оно будет продолжаться и в том случае, если государство подпадет полному подчинению врагов, если даже на православных откроется прямое гонение. Церковь будет торжествовать о своем вечном спасении, о том, что ее чада идут ко Христу, как Он завещал им:

"Блаженни будете, егда возненавидят вас человецы и разлучат вас и поносят и пронесут имя ваше, яко зло, Сына Человеческого ради, возрадуйтеся в той день и взыграйте, ее бо мзда ваша многа на небеси». Аминь».

Эта мрачная концовка, однако, только оттеняла тот, на теперешний взгляд, удивительный оптимизм, которым была проникнута вся проповедь, сказанная наиболее, может быть, прозорливым и глубоко проникнутым идеей Православного Царства русским иерархом – сказанная пред лицеем уже завладевшего Кремлем торжествующего кровавого большевизма! В глазах митрополита Антония уступленная большевикам Россия все еще – Святая Русь! В его представлении Императорский период в истории России заслонен еще тенью, отбрасываемой Синодом, как неким злым началом, сменившим Патриарха в жизни Православной Русской Церкви!

Медленно, очень медленно, чтобы оказать ощутимое воздействие на судьбы России, проникало в сознание русских людей даже, казалось бы, наиболее открытых пониманию реальной действительности в ее "мистической» сущности, представление о подлинном значении факта отречения России от своего Царя. Все мы, и ныне живущие, в той или иной степени в этом повинны, и каждый из нас, оглядываясь на себя, вероятно, немало может сделать себе упреков.

Не раз приходило на ум сделанное однажды одним умным французским писателем наблюдение: когда, говорит он, смотришь назад, прошлое кажется гладкой, хорошо укатанной, широкой дорогой, по которой естественной чередой текут события, - а когда пытаешься всмотреться в будущее, вздымается крутая скалистая стена, и бесплодно ломаешь себе голову над тем, в какую же из небольших расщелин, в этой стене замечаемых, устремится поток событий и превратит ее в широкий открытый проход...

Откуда только не ждали русские политики-мыслители спасения России! А того "единого на потребу», что означало бы моральное выздоровление России, не обнаруживали в своем духовном хозяйстве: покаяния в великом грехе цареотступничества, которое явилось одновременно и отступничеством от Веры. Потому и вырастают поныне на нашей многострадальной, упоенной кровью святых мучеников и страстотерпцев, земле такие уродливые химеры, как "православные коммунисты», славящие Ленина-Сталина и в то же время стоящие в храмах со свечками!

Убог и наш монархизм, если он не выходит за пределы размышлений исключительно утилитарно-политических! Бессилен он перед фактом духовного распада России. Восстановление Российской монархии не есть проблема политическая – и как раз события последних десяти лет должны были нас в этом убедить. Это может звучать парадоксально, но в настоящее время реальным политиком может быть лишь тот, кто способен проникать мысленным взором в мистическую сущность и подоплеку вещей и событий.