В прокламации 1809 г. он обещал Угрии полную политическую самостоятельность; но прокламации его передавали полиции. Точно также не удавались и газетные статьи, пущенные в ход с той же целью. Некоторые из них отличались бестактностью. Так в одной статье был сказано, что партия, враждебная Габсбсбургам, согласилась избрать национального короля, в лице кн. Эстергази.

Последний немедленно прибыл в Тетис (главных квартиру короля) и поступил на военную службу. Мало того, после ваграмского сражения, когда заключено было перемирие, в главную квартиру Франца явилась депутация из Пресбурга и положила на стол 1 тыс. гульденов добровольных приношений.

„Мы, Ваше Величество, много потерпели от бомбардирования, но, однако считаем нужным внести военный налог".

Несмотря на эти доказательства верности, обскурантизм Франца и его министра Тугута взял свое.

Цензура, шпионство, преследование кальвинистов, даже католиков, известных ревностью к национальному делу, все был пущено в ход. Деяния эти создали то, чего боялись Франц и его министр, — партию последователей французских демократический идей. Угрия опять заволновалась, и Франц в 1825 г. снова дал неопределённое обещание соблюдать Конституцию.

Во время сейма патриотическая партия выставила энергичных деятелей в лице Сечени (прозванного Великий мадьяр), Ноги и Деака.

В 1831 г., во время холеры, крестьяне в Сароском комитате умертвили помещиков, обвиняя их в отравлении воды. Император созвал сейм, который должен был заняться аграрной реформой, чему воспротивилась палата магнатов; но на этот раз представители сельского дворянства, видя, что за глупым упрямством магнатов приходятся расплачиваться им, живущим среди крестьян, взяли это дело в свои руки. В нижней палате Деак, Балог, Колчей с энергией выступили на защиту свободы и человеческих прав; благодаря их настоянию, отменена юрисдикция помещиков (крестьянин не мог быть арестован по приказанию помещика). Сечени сделал важной шаг по пути уравнения прав сословий: по его предложению, магнаты и крестьяне одинаково должны были платить дорожные пошлины. Во время этого сейма молодой адвокат Кошут издавал сеймовскую газету (без цензуры), и она тайно распространялась по всей Угрии.

Франц II, по своей, неспособности, очень напоминал русского царя Феодора Иоанновича, сына Грозного. Поэтому понятно, что все государственные дела находились в руках нескольких десятков фамилий Венской аристократии.

Представителем этой олигархический политики был Меттерних (см.).

Фердинанд IV (1835-48) пожал в плоды царствования своего предшественника. Заседания мадьярского сейма, 1836 г., был крайне бурны. Когда правительство, увлекаемое присущим ему обскурантизмом, поставило преграды популярный законам о воспитании, то разом восстали выдающиеся ораторы, Деак и Бешереди, и в один голос заявили, что „мадьярская нация может рассчитывать только на самое себя". Когда сейм был закрыт, Кошут задумал устроить периодические собрания для обсуждения дел различных комитатов; его посадили в тюрьму.

Разумеется, радикальные идеи развились еще более, и тогда впервые открыто заявила о своем существовании в Угрии республиканская партия.

В 1840 г., когда собрался новый сейм, правительство предложило, за некоторыми уступками, освободить арестованных; но Деак произнёс слова, достойные лучших времен истории Рима: „Обязанности к отечеству гораздо выше и более святы, чем симпатии к нашим друзьям. Они сами нашли бы свободу, купленную ценою унижения, более жестокой, чем их страдания". Правительство, угрожаемое со всех сторон, должно было уступить в некоторых пунктах: мадьярский язык был введен в дела финансовые, церковной администрации и в сношения с двором.

Сейм 1840 г. подтвердил и пополнил законы о выкупе крестьянских земель. С 1840 г. Кошут начал издавать, на мадьярском языке, Пештскую газету с радикальным направлением; в том же духе писал и поэт Александр Петефи.

Замечательно, что в числе жалоб на правительство заключалась жалоба на развитие панславизма, которую отождествляли с деспотизмом.

Сейм 1847 г. был открыт в присутствии императора. Программа оппозиции, выработанная Деаком, прямо заявляла, что она не желает ставить свое отечество в противоречие с единством империи и безопасностью её существования, но станет охранять конституцию, завещанную веками, и за это сокровище мадьяры будут стоять крепко.

Но эта крепость зависела от справедливости мадьяр к другие национальностям, подчиненным короне Св. Стефана. Мало справедливости: нужен был еще политический такт. Мадьярам не доставало ни того, ни другого: знаменитое изречение Св. Стефана об одном языке и одинаковые правах в царстве (см. выше) было забыто или худо понято.

Из монархической истории своей мадьяры взяли пример с Иосифа II: он y всех народов, подвластных Габсбургскому дому, хотел вводить немецкий язык, a Угорские либералы — свой мадьярский. Вместе с тем они презрительно относились к славянским народностям: словак не человек, говорили угры; в Трансильвании масса туземцев-валахов не имели представителей; венская же политика, усвоив себе принцип римского сената: „divide et imрега", пользовалась заблуждениями мадьяр.

Плохое, формальное понимание всеобщей истории сказалось и тут. Мадьярские публицисты противились употреблению славянского наречия в школах и судах и выставляли в пример Францию. Они совершенно не поняли разницы: во 1-х, мадьярским языком говорило меньшинство жителей короны Св. Стефана; во 2-х, и это очень важно, мадьярский язык далеко не был так обработан, как французский, литература которого сделалась всемирно-воспитательною и развивала общечеловеческие принципы, мадьярская же литература вращалась в узкой национальной сфере. Но что еще важнее в практическом отношении — Франция не употребляла насилия к подавлению чужих наречий: языки басков, бретонцев, эльзасских немцев были нетронуты.

Парижское наречие поглотило только родственные, провинциальные наречия, точно так же, как тосканское поглотило итальянские наречия, кастильское — испанские, московское — суздальское, рязанское, новгородское...

История Франции, монархической и революционной, в грандиозном единстве сметала все политический элементы. (О раздорах с хорватами и другими славянскими народами см. Хорватия и Чехия), — Великой ошибкой мадьяр был их слепота касательно политики Венского кабинета относительно славян.

Венский кабинет стращал мадьяр панславизмом, яко деспотическим орудием России, a славянам внушал, что их спасение — только под кровом Габсбургов. Политическая мадьярская литература не позаботилась раскрыть славянам эту иезуитскую игру, не искала путей к примирению.

Т.о., дела находились в таком положении, что всякий видел неминуемость наступления бурной эпохи, a потому европейские кабинеты напрасно обвиняли Францию в революционная бурях 1848-49 гг.

Февральская революция дала лишь толчок.

В Австрии, например, все сгнило до такой степени, что достаточно был криков незначительной толпы: „долой Меттерниха", и Меттерних, после 40-летнего, полновластного управления, 13 марта 48 г. бежал из Австрии, оставив ей в наследие разоренные финансы и раздор среди народов Габсбургской монархии. 3 расы, входившие в государства, в страшном волнении бросились добывать себе политический свободу разными и часто противоположными путями. Разница в их интересах, вековое соперничество, привели их к таким столкновениям, которые разрушили все их начинания.

Мадьярская палата депутатов уже 3 марта, по предложению Кошута, вотировала адрес, в котором просил об учреждении ответственного министерства; верхняя палата, более робкая, отказалась подписать этот адрес; но события в Вене и Пеште произвело страшное возбуждение, и 15 марта адрес был отослан в Вену, с просьбою о радикальных реформах, именно: по народному воспитанию, равенству религий (т. к. об отмене господствующей церкви), отмене всякого остатков крепостного права. Некоторые молодые люди, под предводительством поэта Петефи, романиста Иокая, народного оратора Васвари, овладели типографией и напечатали бесцензурную программу; к сеймской программе прибавлено было, чтобы:

а) сейм ежегодно собирался в Пеште,

б) в этом же городе пребывало и министерство,

в) учреждены были национальный банк и национальная гвардия.

Император удовлетворил все эти желания.

Палатин поручил гр. Батиани образовать мадьярское министерство, в состав которого вошли: Кошут — министром финансов, Этвес — общественного образования, Сечени — общественных работ, Деак — юстиции.

Все шло благополучно. 16 апреля император совершил обычное закрытие сейма и был, всюду, приветствуем с восторгом. Ничто не предвещало, чтобы мадьяры захотели расстаться с Габсбургской монархией. Но в том-то и состояло несчастие этой монархии, что, все, возбуждавшее восторг в мадьярах, вызывало раздражение и негодование другие народностей, и наоборот. Такое положение дел был результатом веков политики Габсбургов, сеявшей раздоры между народами их монархии. Благодушному Фердинанду пришлось пожать плоды мнимой политический мудрости государственный людей Австрии, мудрости, основанной на иезуитизме. Против исключительных прав мадьярского языка восстали прочие народы Угрии.

Из Кроации шло грозное требование возобновления древней автономии; новый бан Кроации, И. Иелачич человек энергичный и хитрый, связанный разными узами с придворными сферами Вены, был из тех людей, которые не упускают случая воспользоваться ошибками противников.

30 мая 1848 г. трансильванский сейм вотировал соединение с Угрией, прерванное с 1699 г.; но и тут беда: мадьяры, секлеры и саксонцы претендовали одни управлять судьбами княжества, забыв, что в этом княжестве существует народ, равный числом всем 3 упомянутым народам, — валахи. Они собрали отдельный сейм, выработали свою программу и потребовали:

а) чтоб их признали за нацию,

б) равенства своей церкви (греческой) с римскою,

в) чтоб из Угорского законодательства вычеркнуты был оскорбительные для их народности термины.